"Падает снег, ты не придёшь сегодня вечером". Что это? Откуда? Ах, да! Шарль Азнавур. И действительно, падает снег, и сегодня вечером никто не придёт, и Новый год придётся встречать одному. Ещё темно, шесть утра, можно спать, никуда спешить не нужно, но почему-то всегда, когда можно выспаться, просыпаешься рано. Ах! Какой снег! Снежинки возникают из темноты, лишь на мгновение блеснут перед стеклом, в освещённом квадрате окна, и снова исчезают во тьме. Вот так и мы, возникаем из мрака вечной ночи, чтобы на короткое время появиться на свет, и снова уходим в вечную ночь. Ветер кружит нас в неистовом танце, то сближая, то унося в разные стороны, далеко друг от друга. А кто-то вот так же стоит у окна, и смотрит на нас, как мы смотрим на эти снежинки, у каждой из них своя судьба, но мы не замечаем их, этих мимолётных судеб, мы просто видим, как идёт снег. Для кого-то и наши судьбы, лишь мгновение во мраке вечности. Кто это? Бог? Один, один во всей вселенной, Боже мой! Как он одинок!
Георгий Иванович потянулся за сигаретой, но вспомнил, что он уже скоро год, как бросил курить; давняя, уже забытая, привычка иногда вновь возникает в минуты отчаяния или задумчивости, рука ищет сигарету, как поскользнувшийся ищет опору на льду. Да, он бросил курить, и пить тоже, и теперь Новый год придётся встречать без традиционного бокала шампанского, один бокал, конечно, не повредит, но можно обойтись и без него, тем более, пить одному нет смысла. Снег, снег, снег. Снег на земле, на ветвях деревьев, на крышах домов, и на висках. Снег и одиночество. Можно, конечно пойти к друзьям, но нет настроения, у каждого своя семья. Да, ему будут рады. Несомненно, будут рады, и предложат бокал вина или рюмку водки, он откажется, начнут уговаривать, и возникнет то невольное напряжение, странная неловкость, нарушающая тепло дружеской компании. Нет, не стоит никуда идти.
"Падает снег, ты не придёшь сегодня вечером, падает снег, мы не увидимся, я знаю". Он вспомнил свою первую любовь, и выпускной бал в школе, как танцевал с ней, в первый и последний раз. За окном лежала звенящая, теплая южная ночь, а в зале Шарль Азнавур с нежной печалью в голосе пел о том, как падает снег. Её рука лежала на его плече, она смотрела в его глаза, и улыбалась нежной, печальной улыбкой, и Шарль Азнавур пел о том, что встречи больше не будет. Потом были разные города, и невысказанность, неопределённость, мучительная, тягучая, безысходная. Он помнил, как написал ей письмо, как ждал ответа, и когда получил, понял, что надежды больше нет. Не стало надежды, но не стало и той мучительной неопределённости. Потом он уехал работать на Крайний Север, в надежде на то, что полярные снега смогут погасить жгучую боль неразделённой первой любви, но в завывании северной вьюги он снова слышал ту тихую, нежную печальную мелодию и голос, поющий о том, что встреч больше не будет.
Он пытался создать семью, но с женой прожили они недолго, и разошлись без грусти и сожаления, сохранив в душе горечь ошибок и утрат. Тогда он не в меру увлекался алкоголем, и жена, устав бороться с этим пороком, погубившим уже не одну семью, собрала вещи и ушла. Теперь он не пьёт, не пьёт и не курит, последняя кардиограмма внушает опасения. Может, удастся ещё протянуть год-другой. Ну, год, два, а потом? Потом всё равно спишут. Какой-нибудь доктор-старикашка с бородкой клинышком и колючими, злыми глазами, как у Мефистофеля, подпишет ему приговор: "К лётной работе не годен". И всё. Что потом? Лётчик живёт, пока летает.
Резкий звонок телефона ударил по нервам, Георгий Иванович вздрогнул. "Кто это может быть? Для Новогодних поздравлений ещё рановато!" Он поднял трубку, звонили из авиаотряда, просили слетать в Норильск с экипажем Костецкого, Георгий Иванович знал этот экипаж, когда-то он летал у Костецкого вторым пилотом.
- А что случилось? - спросил он.
- Костецкий с воспалением лёгких в больницу попал, лететь некому, и заменить его некем, и экипажей свободных нет, ведь Новый год, сам понимаешь, но ты-то у нас непьющий! Так, что выручай Георгий Иванович! Туда и назад, успеешь до Нового года домой вернуться.
- Посмотри, погода какая, заметёт, не только до Нового года, до Рождества в Норильске застрянешь!
- Да, погода через пару часов установится, синоптики обещают!
- А полоса? Снегу, небось, навалило.
- На полосе уже ребята работают, очистят полосу.
Георгий Иванович согласился, чем сидеть одному в пустой квартире, лучше Новый год в полёте, с экипажем встретить. Он поставил чайник, сковородку, поджарил яичницу, заварил растворимый кофе, банку которого привёз на прошлой неделе из заграничного рейса, позавтракал, оделся и поехал в аэропорт. Было ещё темно, и полупустой, холодный автобус, недовольно ворча мотором, пробивался сквозь летящий снег, наконец, он дополз до аэровокзала, и с шипением выдохнув сжатый воздух, открыл двери.
Рассвело, и снегопад действительно прекратился, но низкие, темно-серые снеговые тучи, всё так же висели над городом, снегоуборочные машины вернулись с полосы. Когда Георгий Иванович поднялся на борт самолёта, экипаж Костецкого был уже в кабине. Все грустные мысли куда-то ушли, растворились в суете нового дня, в котором были друзья, любимая работа, и люди, те, что поднимаются сейчас по трапу на борт самолёта, люди, доверившие ему свои жизни. Экипаж проверял работу всех систем, готовился к запуску двигателей, и когда двери закрылись, трап медленно уплыл от крыла, и механик на земле доложил о готовности, бортинженер запустил моторы. Самолёт ожил, пространство кабины наполнилось низким, равномерным гулом, стрелки приборов, сдвинулись с нулевых отметок, заняли свои положенные места, в наушниках звучали команды, доклады, и разрешение диспетчера выруливать на предварительный старт. Двигатели взвыли, медленно страгивая многотонную машину с места, Георгий Иванович вырулил к взлётной полосе, на предварительный старт, и, получив разрешение, вывел самолёт на взлетную полосу, развернув его в готовности к взлёту. Встречный ветер разметал снег, заметая позёмкой разметку полосы.
Моторы взревели, заполнив пространство мощным, вибрирующим звуком, Георгий Иванович отпустил тормоза, самолёт начал разбег, чуть подрагивая на стыках бетонных плит. Штурман отсчитывал скорость, огни полосы летели навстречу, превращаясь из пунктиров в сплошные линии, Георгий Иванович потянул штурвал на себя, и самолёт, подняв нос, продолжал разбег, он рвался в небо. Звук колёс шасси, пересчитывающих стыки плит, умолк, полоса чуть качнулась, огни её ушли под крыло и исчезли. Рваные клочья туч пронеслись мимо, и самолёт поглотила темно-серая масса сплошных облаков.
Там, наверху, ярко светило солнце, и облака лежали под крылом белоснежной равниной, укрывшей землю от горизонта до горизонта. Прогнозы синоптиков не оправдались, дав короткую передышку земле, снегопады возобновились с новой силой. Первым закрылся аэропорт Норильска, возвращаться было тоже некуда, и лишь один аэропорт, на северо-востоке, куда не успел ещё добраться циклон, принимал воздушные суда.
Самолёт снижался, для захода на посадку в единственном аэропорту, где погода ещё позволяла приземлиться. Он нырнул в облака, и весь мир, такой широкий и необъятный ещё минуту назад, сузился до размеров пилотской кабины, приборной доски, и только стрелки приборов могли рассказать о положении самолёта в пространстве, расстоянии до аэропорта, высоте, да оставшемся времени, которое измеряется не часами и минутами, а остатком горючего в баках. Высота таяла, где-то там, в сплошной, клубящейся мути облаков должна быть посадочная полоса, но ни огней, ни каких-либо земных ориентиров не было видно. Огни полосы ударили по глазам, возникнув из тумана, как контуры на проявляющейся фотографии, Георгий Иванович посадил самолёт, зарулил на стоянку, и когда бортинженер выключил двигатели, снегопад усилился настолько, что не было видно даже огней аэровокзала, находящегося всего в нескольких десятках метров от стоянки.
*******************************
И снова за окнами снег. "Падает снег, ты не придёшь сегодня вечером, падает снег, мы не увидимся, я знаю". Что это? Откуда это, когда это было? Ах, да! Шарль Азнавур! Это было давно, так давно, что вспомнить невозможно, когда это было, это было в другой, совершенно другой жизни. А сегодня, сегодня Новый год, и встречать его придётся на работе. Надежда Андреевна задёрнула занавеску, включила свет. Сегодня её дежурство в метеослужбе аэропорта, пока ещё рано, можно не спешить, но нужно привести в порядок квартиру, убрать в комнатах перед Новым годом, выбросить всё старое, что накопилось за долгое время.
Она открыла секретер, стала перебирать бумаги:
- Это выбросить, это оставить, это выбросить, это оставить, это..., это...? Что это?!
В дрожащей руке Надежда Андреевна держала старое, написанное ей тридцать лет назад письмо, написанное, но не отправленное. Почему не отправленное? Значит, отправлено было то, другое?! Рука с письмом упала на стол, буквы расплывались перед глазами, по щекам текли слёзы.
Был выпускной бал, за окном лежала звенящая, теплая южная ночь, а в зале Шарль Азнавур с нежной печалью в голосе пел о том, как падает снег. Одна рука её лежала на его плече, другую он нежно держал в своей, смотрел ей в глаза, и улыбался нежной, печальной улыбкой, улыбался и молчал, и Шарль Азнавур пел о том, что встречи больше не будет. Почему, почему он молчал? Он должен был что-то сказать! Но он молчал, мелодия кончилась, он медленно отпустил её руку, поклонился и ушёл. И всё?!
Потом были разные города, она поступила в "Гидромет", он в лётное училище. Больше они не виделись, но однажды пришло письмо, он написал всё, что должен был сказать тогда, когда теплая южная ночь лежала за окном, и с нежной печалью в голосе пел Шарль Азнавур. Но было уже поздно, слишком поздно, те слова уже были сказаны другим, и она не отвергла признание. Надежда Андреевна в порыве горечи и отчаяния написала ему письмо, полное слёз и обиды, она просила, чтобы он больше никогда не напоминал ей о себе. Написала..., но не отправила. Почему? Почему поздно? Нет, ещё всё можно изменить, ведь с тем, другим, их ещё ничего не связывает. Она написала новое письмо, написала и отправила. Но время шло, а ответа не было.
С тем, другим, прожили они не долго, он был хорошим мужем, заботливым, внимательным, но потом... Потом начал пить, сначала немного, по случаю, дальше всё чаще и чаще, иногда запои продолжались неделями. Как могла, боролась она с несчастьем, погубившим ни одну семью, но не в силах справиться ни с ним, ни с собой собрала вещи и ушла.
Это было давно, очень давно, в той, другой, совершенно другой жизни. Казалось, всё прошло, всё забылось, и вдруг это письмо. Значит отправлено было то, другое, которое написала она в порыве горечи и отчаяния! Вот почему не было ответа!
*******************************
Маленькой, затерянный в просторах севера аэропорт был до предела забит пассажирами и экипажами воздушных судов, нашедших временный приют, укрывшихся от беспощадной стихии циклона. Георгий Иванович был не первым командиром, желающим получить у метеослужбы подробный прогноз метеорологической обстановки, хотя и так было ясно, что Новый год придётся встречать в этом, забытом Богом и людьми аэропорту. Собравшиеся у двери кабинета, где находилась метеослужба, обсуждали только одну тему - как долго будет держать их в плену разыгравшийся циклон?
Вскоре дверь кабинета открылась, и вышла женщина, что-то объясняя собравшимся. Георгий Иванович не мог расслышать её, из-за гула толпы, но он сразу, только увидев эту женщину, понял - это была она. Прошло столько времени, она изменилась, да и он уже не был тем застенчивым юношей, но что-то неуловимое, недоступное взгляду, не поддающееся логике чувство, возникло в его душе, какая-то невидимая искра вспыхнула в давно потухших глазах, и она, несомненно, узнала его. Она двигалась сквозь толпу к нему, и все собравшиеся здесь люди, весь монотонный гул аэропорта - всё это исчезло куда-то, растворилось, - остались только он и она, да бесконечный, летящий из темноты, и исчезающий во тьме снег, и звуки забытой, нежной, печальной мелодии заполнили пространство, и время перестало существовать. "Падает снег, ты не придёшь сегодня вечером, падает снег, мы не увидимся, я знаю, но я снова слышу твой любимый голос, и чувствую, что умираю, тебя нет здесь".
И снова рука её лежала на его плече, и звучала тихая музыка, пел Шарль Азнавур, и за окнами падал снег.