Аннотация: Ничего добавить немогу.Страшно...Захватывающе...
Грустно...
Тень обладает силой затуманивать разум.
Стивен Кинг
Я, не глядя, нащупываю кнопку выключателя и плавно нажимаю на нее; свет гаснет; комната погружается в ровный и, кажется, слегка колыхающийся, прозрачный сумрак. Луна серебрит оконное стекло, рождая зайчик на деревянном полированном до глянцевого блеска полу. Стены, словно немые свидетели игры света и тьмы своими бледными, не прикрытыми даже обоями или ковром, лицами выражают, понятную только им, скорбь. Вещи в легком изменчивом настроении вечера перерождаются в новые замысловатые фигуры, то, расплываясь в неясные пятна, которые с трудом глаз может выхватить из общего фона мрака в углу, то, застывая, приобретая отточенные острые края, превращаясь в одну целую скульптуру, высеченную из бесформенного куска ночи и поставленную в лесном домике, что перешел ко мне после смерти одного из дальних родственников.
Я боюсь пошевелиться, чтобы не спугнуть оживших духов старого дома. Звуки. Их множество. Они сливаются и распадаются на отдельные тона: скрипы рассохшихся половиц, крики ночных птиц, раздающиеся из леса, стоны и хриплое дыхание ветра в ветвях деревьев, стук ветвей одинокого дерева о стекло. Непонятная приятная симфония. Кажется, что-то должно произойти, а все это - и сумрак, и неясные бормотания, и вздохи, и превращение вещей предшествуют появлению... Только чего? - Я пока не знаю.
Но что это?
Нечто непонятное происходит там - за пределами дома. Будто невиданные сказочные звери принялись играть в чехарду, а тени их в такт кидаются и переплетаются, не желая подчиняться. Кляксы тел, то, разбегаются в разные стороны, то, ныряют друг в друга. Еще немного и я слышу музыку, под которую они кружатся. Мелодия, расслабляет мои члены и рождает чувство, сродни тому, когда ты плывешь по реке, широко расставив руки и ноги, отдаваясь власти течения. Не делаешь никаких усилий, а тебя несет, уносит, укачивает и, словно большая мягкая кровать, навевая сон.
Я не заметил, как закрыл глаза. И вот теперь удивленно моргаю, силясь избавиться от непонятного приятного, но пугающего наваждения. Я вдруг представил себя одной из теней, и мне стало жутко холодно и одиноко. То, что другие тени рядом со мной не приносило облегчения. Они - другие: по форме, оттенкам, движениям. Такого как я больше нет. Это грустно и...страшно. Сам дом мне представился столь же одинокими несчастным как я. Это толкало к нему, сближало каждую из нас с ним. Он (дом) окунулся в глубокий темный омут из нас. С пустыми глазницами окон, деревянной и, каждый раз, когда сквозь нее проходят - покинутой, дверью. На стоны дома сухими половицами мы отвечаем молчаливым хороводом, и дом, понимая наш ответ, играет своей печной трубой печальную мелодию.
Покрывало сказочного очарования вдруг неожиданно спало с меня, и я, наконец, вынырнул из вязкого мрака горестных ощущений в, не менее печальную, реальность.
Сумрак сгустился. Еще хуже стали проявляться в темноте предметы, даже для привыкших к темноте глаз. Что-то заставляло меня думать, что близиться развязка.
Тишина. Я вдруг понял, что ничего не слышу. Болезненная тишина. Мой нервный смешок, которым я хотел заставить себя избавиться от накатившего страха не помог, а вызвал лишь смущение от собственной глупости и беспомощности... И тогда я впервые подумал о смерти.
Как прекрасно избавиться от мук и груза собственной жизни. Может быть в этом спасение? Тени затрепетали, а я вдруг представил себя, лежащим пятне лунного света, и подумал, - это красиво - тело на полу. Я встал с кресла и лег.
Пол холоден, как первый снег, и приятен. Дерево всегда приятно на ощупь. Я распростер руки, в попытке обнять все пространство под собой. Руки заскользили по полировке и замерли. Я вновь закрыл глаза.
Когда я очнулся, луна опять светила в окно - ярко, холодно и немного зловеще. Потирая виски, я сел. Страшно захотелось пить. Я подошел к кадке с водой и, наполнив кружку, поднес к губам и стал жадно хватать губами холодную воду, стараясь глотать малыми порциями. Зубы сразу же свела судорога. Заныли десны. Такая жажда бывает у проснувшегося от долгого и тяжелого сна или смертельно раненного. Я обернулся и посмотрел на место, куда падал свет луны. Тени не двигались, дожидаясь моего решения.
Я подошел к столу, взял охотничий нож и встал на место лунного зайчика.
Холодное лезвие без проблем вошло в живот, и я долго смотрел, как рубашка, пропитываясь, темнеет. Сладкая ноющая боль заворочалась в мышцах и стала пробираться выше. С глухим хлюпающим звуком лезвие вышло обратно, роняя капельки маленькие быстрые капельки. Потом я полоснул себя по руке и радостно засмеялся, услышав как нож и кость, соприкоснувшись, издали сухой трескучий звук, похожий на царапанье мела по доске. После очередного удара из раны брызнул фонтанчик - он напомнил мне о лете, о празднике города, когда прохладные фонтаны собирали рядом с собой страдающих от жары, - видимо я попал в артерию.
Тени вновь зашевелились, словно обеспокоенные, взирая за моими движениями, как за манипуляциями фокусника.
А потом мне надоело. Я поднес нож к горлу и надавил. Острое наточенное лезвие прошло насквозь, как сквозь масло, и вышло с другой стороны. Краем уха я услышал, как шипит гортань, а потом резкий спазм дернул руку и нож голова моя откинулась, и, не удержавшись, сорвалась на пол. Но этого я уже не видел. Зато это видели тени.