Дюгованец Ирина Ивановна : другие произведения.

Часть 5

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Редактирована, с продолжением

  
  Часть пятая
  
  Глава первая
  
  Питер и Алессия хотели устроить скромную домашнюю церемонию в кругу самых близких друзей, однако по традиции о предстоящем событии требовалось известить местное дворянство и город. Но подошло время поста, и венчание пришлось отложить до Рождества, зато у них был почти месяц на подготовку церемонии и торжества.
  Граф де Монтель поневоле стал известной личностью не только в южных провинциях, но и при королевском дворе. Конечно же, все помнили его противостояние с губернатором де Шевриером, экипировку трофейными средствами целого полка беарнцев де Граммона, самоотверженную помощь графа во время страшного наводнения, и наделавшую столько шума странную историю его мнимой смерти и погребения. Также, разумеется, не забыли его неслыханную дерзость, едкий памфлет, обращенный против самой мадам де Ментенон, и ее удивительную милость к графу, о которой тут же стало известно, словно она из Парижа прилетела на крыльях. Такие вещи не забываются, и для репутации человека они равны незримой высшей награде. Вероятно, поэтому в имение Монтель зачастили с визитами и поздравлениями не только местные дворяне и члены магистрата, но даже некоторые более высокопоставленные особы.
  Принимая во внимание всё это, решение графа венчаться в домашней часовне, а не в кафедральном соборе, было воспринято с некоторым недоумением. Злые языки поговаривали, что граф после своей мнимой смерти бывал немного странен, хотя он и раньше не отличался почтением к традициям. Однако некоторые думали, что он решил сэкономить на церемонии, поскольку был на грани разорения и скрывал это. Но самые проницательные считали, что граф выбрал домашнюю капеллу, чтобы в соборе не проходить длинный путь от входа до алтаря и лишний раз не демонстрировать свою хромоту. Хотя ранения у мужчины всегда воспринимались как свидетельство его доблести, дамы сокрушались, что красавец граф теперь с таким заметным изъяном. Тем не менее, все они были согласны, что при этом он ничуть не потерял своего прежнего шарма и обаяния.
  Обсуждался и более важный предмет брачного союза графа де Монтеля. Тулузское дворянство и даже некоторые его друзья сожалели, что граф де Монтель не нашел себе достойную партию среди именитой местной аристократии. Бесспорно, Алессия Корнари ди Фьерро была прелестна и полна достоинств, однако она не могла похвастаться знатностью рода. Обедневшая фамилия, без какого-либо влияния и положения - об этом тотчас узнали. Лорд Гальтон, несомненно, мог бы составить себе гораздо более выгодную и блестящую партию. Некоторые здравомыслящие дворяне полагали, что де Монтель был достоин породниться любым из славных семейств их края, и благодаря этому занять более высокое положение в обществе. Но, разумеется, никто не посмел бы сказать это ему в лицо, постольку все видели, до какой степени он влюблен в свою невесту.
  После отставки де Шевриера, незадолго до исчезновения графа, в Тулузу прибыли из Парижа новые должностные лица, призванные управлять провинцией от имени короля и желающие заручиться поддержкой дворян этого неспокойного вольного края. Имя графа де Монтеля было известно, а его предстоящая свадьба давала повод познакомиться с ним поближе. Поэтому его дом удостоил своим посещением не кто иной, как новый вице-губернатор, маркиз де Бельи. Преисполненный собственного достоинства вельможа преклонных лет, большой модник в огромном аллонже и на красных каблуках, он, по сути, был отправлен в провинцию в почетную ссылку за то, что неосторожно высказался о некоем достойном прелате, любимце госпожи де Ментенон.
  Господин де Бельи была фигура важная, однако, все же несколько декоративная. Гораздо интереснее и значительнее показался графу его скромный спутник, интендант провинции барон де Монклар. Этот с виду невзрачный сутулый человек в сером скорее походил на буржуа средней руки, чем на вельможу и королевского чиновника. Он явно копировал манеры и стиль великого Кольбера, чьим большим поклонником являлся. Это немного позабавило графа, отметившего, однако, его ум, просвещенность и стремление к преобразованиям в провинции. Господин де Монклар живо интересовался производством духов и долго расспрашивал графа о его занятиях этим делом, предполагая, что Тулуза со временем может стать в этом соперницей Граса.
  - Это вряд ли возможно, сударь, - возражал граф с мягкой улыбкой. - Погода здесь из-за влажности и частых дождей не совсем для этого подходит - нежные лепестки цветов сложно подвялить, они моментально портятся. Кроме того, выпасы, кукурузные поля и виноградники, которыми покрыта эта земля, никогда не уступят свое место цветам-эфироносам. Согласитесь, сударь, пища и вино для всех гораздо большее богатство. А духи - просто моя забава и приятное развлечение, порой приносящее некоторый доход.
  - Но в свое время здесь были целые поля цветов - вайды! Пастель красильщиков принесла богатство и славу этому городу вслед за Амьеном ! - возражал интендант с азартом новоиспеченного дельца. - Что мешает высаживать подходящие эфироносы на неудобьях?
  - На своих землях я так и сделал, сударь. Есть растения, у которых в дело идут не цветы, а листья. Это, например, пачули, розмарин, шалфей, можжевельник, и некоторые другие. Но ставить дело на широкую ногу я не вижу смысла - жаль отбирать горные луга с сочной травой у овец и коров, дающих такой превосходный сыр. Не правда ли, господин барон? Да и крестьян разорять негоже, иначе они могут выйти на большую дорогу с дубинкой или "кропилом" . Кому же это было бы выгодно!
  Разумеется, барон де Монклар не мог с этим поспорить.
  - Мне нравится ваш деловой взгляд на вещи, дорогой граф, - сказал он тихо, когда они на несколько минут покинули гостей для приватного разговора. - Я вижу, вы человек передового ума. Не то что все эти родовитые дворяне, которые только и умеют, что кичиться своим старинным гербом и жить на подачки короля!.. Нет, я вовсе не хочу сказать, что ваш род менее древний, любезный лорд Гальтон. Конечно же, я навёл справки. И не поверите, даже удивился вашей скромности. Но если вы желаете не упоминать здесь о ваших английских корнях - это ваше право, дорогой граф, тут я умолкаю...
   Однако особый настороженный интерес Питера вызвал посетивший их дом новый начальник полиции - граф Рене де Ла Мар, еще довольно молодой человек с жесткой улыбкой на тонких губах и с едва заметной милой картавостью, делавшую его речь обманчиво мягкой. Он был уверен в себе, снисходительно-любезен с дамами, а его красивые голубые глаза смотрели с острым прищуром. В этих глазах Питер заметил настороживший его холодный свинцовый блеск, не обещавший ничего доброго.
  Де Ла Мар был женат, однако прибыл в Тулузу, к месту его службы, один. Ходили слухи, что его притязательная и капризная жена не пожелала последовать за супругом в провинцию, а осталась в Париже. Она могла себе это позволить, поскольку имела значительное независимое состояние и более высокое положение - она состояла фрейлиной при так называемом Малом дворе Филиппа II Орлеанского.
  Между тем господин де Ла Мар удивил и покорил Алессию своим пристрастием к выращиванию садовых лилий и увлеченными рассказами о них. Однако начальник полиции с воодушевлением занимался не только разведением лилий, но и жестокими карательными экспедициями против камизаров . Он был в чине капитана и имел четкие предписания из Парижа от генерал-лейтенанта полиции маркиза д`Арженсона. Но капитан де Ла Мар по собственной склонности характера расширял и дополнял эти предписания безжалостными казнями смутьянов и фанатиков, как официально именовались восставшие гугеноты Севенн.
  Старый знакомый Питера аббат де Легаль, секретарь архиепископа Тулузского, ставший теперь его правой рукой, навестил графа по старой дружбе. Молодой аббат явно был опечален тем, что первая жена графа донья Маргарита навсегда покинула эти края. Он часто вспоминал ее прекрасные черные глаза и их летние беседы в садовом гроте... Разумеется, аббат не упоминал об этой даме в разговорах с графом, однако эти воспоминания вполне ясно читались в его грустных газах...
   Как бы то ни было, у иезуитов интерес к личности графа возобновился с его возвращением. Памятуя о его прошлой вражде с Орденом, подозрениях в альбигойстве и дружбе с тайными катарами, было решено продолжить наблюдение за ним. Кроме того, в Испании против графа были выдвинуты вполне серьезные обвинения в связях с некими нечистыми духами. И пока что никто этих обвинений не опроверг. В резиденции отцов-иезуитов в Мон-Луи аббату де Легалю вновь было поручено наблюдать за деятельностью графа де Монтеля и образом его мыслей. И поручено не кем иным, а самим отцом Лашезом, многолетним духовником короля, ярым поборником чистоты католической веры.
  *
  Граф принимал высоких гостей с изысканной учтивостью и, подчиняясь этикету, пригласил их на предстоящую свадебную церемонию.
  - Алесси, ничего не поделаешь, дорогая, положение обязывает, - говорил он с видимым сожалением. - Формальности тут неизбежны. Я совершенно не знаю всех этих новых персон, а стоило бы познакомиться с ними поближе. На будущее. Надеюсь, эти люди, не испортят нам праздничного настроения. Но ты заметила, как нежно смотрел на тебя этот полицейский щеголь де Ла Мар? Остерегайся этих столичных галантов, моя девочка.
  - О, неужели ты ревнуешь, милый? Я не встречала мужчины достойнее и лучше тебя!.. А граф де Ла Мар просто был любезен. Хотя мне показалось, он относится к дамам чуть свысока. Но что удивительно - он обожает лилии!
  - Лилии? Не иначе, как лилии на гербе Бурбонов, - усмехнулся Питер. - Алесси, пусть тебя не вводит в заблуждение любезность этих парижан. В ней больше лицемерия, чем искренности, и это то, что я ненавижу в людях больше всего. Однако ничего не поделаешь, придется их принимать.
  - Знаешь, амато, я неуютно себя чувствую со всеми этими важными господами. Я не привыкла вращаться в таких кругах. Было бы проще и спокойнее, если бы мы обвенчались тайно, мой милый, без всяких церемоний и хлопот!
  - Верно. Однако это не укрепило бы наше положение в свете, дольче. Раньше я очень мало заботился об этом, но последние события заставили меня, по крайней мере, учитывать присутствие общества. Приобретая там авторитет и вес, имея его поддержку, гораздо проще что-то менять к лучшему в нашей жизни. Да и для наших детей это будет полезно... Кстати, говоря об обществе: расследование моего дела всё еще продолжается, и, как мне говорили, оно близится к завершению.
  - Интересно было бы узнать его результаты.
  - Надеюсь, мы скоро их узнаем.
  - Марио... Понимаю, как ты сейчас занят, но я хотела попросить об одолжении...
  - Неужели я могу тебе в чем-то отказать, Алесси?
  - Я знаю, ты будешь недоволен, милый, но прошу, возьми бедняжку Милагрос на руки, чтобы она успокоилась...
  - Хорошо, дольче, скажи, чтобы ее принесли. Ты считаешь, мне следует уделять ей больше внимания, но я же не наседка, в самом деле!
  - Я понимаю, у тебя столько дел... Но я надеюсь, ей скоро будет лучше. Еще немного потерпеть, она подрастет и всё пройдет...
  - Будем надеяться, Алесси. Кажется, только Господь и материнская любовь способна ее исцелить.
  Когда принесли девочку в теплой бархатной накидке, в нарядном шелковом платьице, отделанном кружевными оборками, Питер с улыбкой заметил:
  - Красивый наряд. В нем она как настоящая принцесса, а не как маленькая больная обезьянка.
  - Да, это Консуэла сшила ей такой туалет, она изумительная мастерица! У нее исключительный талант и природный вкус. Когда Диана увидела эту работу, то попросила Консуэлиту сшить ей подобное платье.
  - Пожалуй, стоит поручить этой девушке заботу об одежде всей прислуги в доме. Это обойдется гораздо дешевле, чем услуги мэтра Фашо и его подмастерьев.
  - А что бы ты сказал, если девушки-горничные будут в одинаковых платьях, передниках и кокетливых кружевных чепцах? С удовольствием нарисую эскизы, я их уже просто вижу!
  - Хорошо, дольче, займись этим, если тебе интересно. Но извини, сейчас меня мало интересуют наряды моих горничных.
  Маленький найденыш привычно устроился у Питера на коленях и затих, прижавшись щекой к его широкой груди. Граф обнимал девочку одной рукой и наблюдал за ней некоторое время, потом сказал:
  - Мне кажется, я догадываюсь, в чем тут дело. Она слышит, как бьется моё сердце, и это ее как-то успокаивает.
  - В самом деле? А почему же тогда сердце Консуэлы ее не успокаивает? Или мое?
  - Возможно, всё дело в ритме. Мое сердце бьется примерно пятьдесят три - четыре удара в минуту, а твое или Консуэлы - гораздо чаще. Обычно частое сердцебиение возникает при тревоге, опасности или каких-то других чувствах, но не в покое. Вероятно, в этом дело, а может быть, и нет, - он взял Алессию за запястье, нащупал пульс. - Около шестидесяти пяти ударов в минуту. Проведем эксперимент, дольче. Попроси Мартино настроить метроном на такой ритм, в котором бьется мое сердце, и посмотри, как будет вести себя наша маленькая шимьетта . Проверим мою догадку.
  - Марио, а почему твое сердце бьется реже, чем мое?
  - Дело в физических упражнениях, со временем они тренируют сердце и заставляют его биться реже, как и тяжелый труд, например. А нежные дамы обычно этим не занимаются, их сердце бьется часто, как испуганная птичка в клетке.
  - Но ведь ребенок чувствует сердцебиение матери, и это должно его успокаивать, а не мужское сердце. Как странно...
  - Не знаю, дольче, я никогда не занимался такими наблюдениями и высказал только свою догадку. Стоит ее проверить.
  *
  
  Питер послал письмо сестре с приглашением на свадьбу. Он просил ее приехать со своим другом, чтобы они могли познакомиться. Но ответа пока не пришло.
  Граф написал также своему другу Шарлю де Гарни и просил его стать свидетелем на его свадьбе, а прежде вместе отпраздновать Рождество. Скоро капитан приехал из Марселя, где стоял на ремонте его фрегат "Эсперанса". Еще два друга Питера - юный виконт де Роган и шевалье де Фуа, племянник графини де Фуа, никак не смогли быть на торжестве, так как полк легкой кавалерии, в котором они вместе служили, в это время находился в действующей армии. Не мог прибыть и Жан де Ланг, капитан корвета "Сан-Антонио", эскортирующий теперь торговый караван судов шейха Ракмаля где-то у западных берегов Африки.
  Сразу после Рождества, накануне свадьбы Питер устроил "похороны холостяцкой жизни" в своей любимой таверне "Колесо Фортуны", где в особом зале на втором этаже был заказан роскошный ужин для его самых близких друзей.
  По такому случаю из Парижа меньше чем за два дня примчался Робер д´Юссон, маркиз де Боннак, упитанный смуглый весельчак с крупным породистым носом и черными лукавыми глазами.
  - Никакие развлечения Парижа не способны были удержать меня! Как я мог пропустить такой исключительный случай! - говорил он со смехом. - Поражает воображение, как де Монтель быстро и ловко провернул дело с разводом и новым браком! Ему можно только позавидовать, ведь большинство несчастных мужей десятилетиями принуждены влачить жалкое бремя брака безо всякой надежды на помилование!.. Только счастливый случай в лице очаровательной мадам де Кресси помог мне обрести хоть какое-то положение в Париже, где, как известно, южан не очень-то жалуют!
  Самый старший из друзей, Арман де Верфей, граф де Фонтенак, лангедокский аристократ старинного рода с благородной сединой в темных волосах и следами бурной молодости на лице, прибыл из своего имения под Гроле, где он оставил свою возлюбленную, графиню де Фуа, которой был верен много лет. Де Фонтенак с тонкой насмешливой и в то же время печальной улыбкой отвечал маркизу:
  - Я очень хорошо понимаю нашего друга, де Боннак. Истинно влюбленным помогает само Небо. Вы все можете в этом легко убедиться хотя бы на моем примере. Много лет назад моя жена умерла родами, но судьба не только сберегла меня на поле боя, но и подарила любовь всей жизни. Более того, сейчас мою усадьбу пощадили даже эти неистовые камизары, хотя сам Гроле они сожгли почти полностью!
  - О, друзья, давайте не будем сегодня поминать ни политику, ни камизаров, ни войну! Пользуясь сегодняшним приятным поводом, поговорим лучше о любови и ее превратностях! - проговорил ветреный отец семейства Робер де Леви, маркиз де Келюс, сын герцога де Келюса, известного своей храбростью на поле боя и распутством в мирной жизни. Сорокадвухлетний сосед Питера по имению, живой и веселый маркиз де Келюс был вынужден оставаться в провинции из-за давних злокозненных интриг, не позволяющих ему теперь появляться в Париже. И это несмотря на то, что его жена - Мария-Маргарита де Лузиньян была из дома сеньоров Пуату и дальней родственницей самой мадам де Ментенон! Через знаменитого предводителя гугенотов д"Обинье , старший сын которого предал гугенотов Ла Рошели, за что великий отец отрекся от него и лишил наследства. Как видно, даже самый слабый дух кальвинизма теперь стал непереносим в Париже...
  - Да, любовь - вещь совершенно непредсказуемая, - глубокомысленно произнес де Боннак, наполняя бокал. - Но я не понимаю, как отличить истинную любовь от привычки, нежной привязанности?
  - Это непросто.
  - Это просто, - эхом отозвался Питер.
  - Просто? И как же, де Монтель? Вы можете объяснить?
  - Легко. Если ради женщины я готов пожертвовать жизнью - думаю, это любовь.
  - А если без крайностей? Не каждый раз представляется случай рискнуть жизнью, чтобы это проверить!
  - Хорошо. В таком случае, я люблю, если хочу доставлять удовольствие и радость своей даме сердца не только в постели, но всякий раз, не тяготясь и не считаясь со временем, просто потому, то мне это приятно. В ином случае я не стал бы стараться.
  - Ну, пожалуй... Без любви и желания кто бы стал усердствовать! - со смехом проговорил де Келюс. - Но мое удовольствие всё же превыше всего, и моя любовница прекрасно это знает!
  - Увы, обычно через год или два, а то и раньше, от страсти не остается и следа! А любовь без страсти кажется мне пресной и скучной, как наряд монашки, - заключил де Боннак, со вкусом смакуя очередной бокал бордо.
  - Нет, господа, я предпочитаю легкие и необременительные отношения с веселой и не слишком строптивой кокеткой. А брак - это только неизбежный долг продолжения рода, упрочение состояния и положения в обществе, - заявил де Келюс, небрежно распуская кружевной галстук, чтобы перевести дыхание после выпитого и съеденного.
  - А что думает по этому поводу капитан де Гарни? Если вы до сих пор не женаты, как видно, вы со мной согласны, друг мой? - спросил он молчаливого нормандца, спокойно слушавшего их, скрестив руки на груди.
  - Пожалуй, соглашусь с вами, де Келюс. Женщины, по моему мнению, не достойны ни наших переживаний, ни тем более безумств. Примитивные мысли, экзальтированные лживые чувства - в этом они все. Порой очаровательны, но вряд ли стоят тех денег, что мы на них тратим.
  - Сурово. Неужели абсолютно все такие?
  - За очень редким исключением. Они словно дети, порой милые, порой капризные и вздорные. Что можно от них требовать? И я отношусь к ним соответственно, - снисходительно проговорил капитан де Гарни, имевший в юности трагический опыт несчастной любви. - По мне так хорошая puttana лучше наскучившей жены.
  - Кстати, о шлюхах, - вдруг вспомнил де Келюс, весело блеснув глазами. - Господа, вам уже известна лучшая городская новость? Нет? Так вот, в Тулузе с некоторых пор действует самый настоящий дом свиданий! Ну, просто как в Париже! Конечно, его нигде не афишируют, но уже недели две все потихоньку говорят только о нем. Заведение называется "Золотой дельфин", и содержит его - кто бы вы думали? Госпожа де Вилькур!
  - Как? Бывшая любовница графа де Ту?
  - Именно! Так самая, что когда-то блистала в Париже и была хозяйкой известного литературного салона.
  - Черт возьми, что же такое с ней случилось?
  - Что заставило ее спуститься так низко по ступеням волшебной лестницы, по которой можно подняться до самых высот, как это сделала госпожа Скаррон? - удивленно спросил Питер.
  - Дело в том, что она безумно влюбилась. Это-то ее и погубило! Та самая искренняя и жертвенная, а не эгоистическая любовь, о которой вы говорили, де Монтель. Да-да! Она была так безрассудна или глупа, что постепенно отдала своему возлюбленному все свои сбережения! Де Ту, как мы знаем, при всех его достоинствах и отваге остается большим кутилой, повесой и азартным игроком. Конечно, у мадам де Вилькур благодаря дядюшке был приличный годовой доход, но ее другу каким-то образом удалость завладеть всеми ее деньгами. Скорее всего, она сама подарила их и, в конце концов, была разорена.
  - Де Ту!.. Ушам не верю! - воскликнул Питер. - Я считал его благородным человеком...
  Де Келюс хотел что-то ответить, но торопливый громкий стук в дверь прервал его. На пороге появился посыльный с запиской для графа.
  - Мессир, это из Ла Грав. Вас просят срочно туда приехать! - сказал он.
  Питер увидел аккуратный почерк доктора Мартьяля, быстро прочел записку и помрачнел.
  - Друзья, мне придется вас покинуть. Сейчас в госпиталь с тяжелыми ожогами привезли герцога де Граммона, его адъютанта и одного из офицеров свиты.
  - А что случилось? Полк де Граммона направлялся в Савойю, чтобы пополнить наше войско!
  - Вероятно, они успели дойти только до Альби... Я не знаю подробностей, но эти офицеры обедали в какой-то харчевне недалеко от Альби, как на них внезапно напали повстанцы. Да не просто напали, а подожгли харчевню, где они сидели, подперев снаружи двери и окна.
  - Дьявольщина!
  - Будь они прокляты, эти исчадья ада!
  - Собачьте отродье!..
  - Прошу меня простить, я еду.
  - Разумеется, граф!
  - Жаль де Граммона.. Командир отважных беарнцев был настоящим героем, солдаты любили его и почитали как родного отца!..
  - Де Боннак, не хороните полковника раньше времени!..
  
  *
  Мадлен ворчала, не переставая:
  - Где ж это видано - готовить праздничное угощение, даже не зная, сколько будет едоков! При всём моем уважении, мессир граф не подумал, как мы теперь перезимуем! Притащил сюда кучу никчемных нахлебников, да еще целый полк гостей на свадьбу!
  - Эй, подруга, побольше почтения к твоему сеньору! - строго одернула ее Марсела. - И не тебе судить его поступки! Между прочим, сеньор граф своих музыкантов не считает никчемными или чем-то вроде прислуги, очень их ценит. И правда, такой красивой музыки я в жизни не слыхала! При донье Маргарите такого не было... Да и новые слуги сеньора вполне дельные, помогают и нас охраняют, всё польза! А эта горбунья, Консуэла - мастерица, каких еще поискать! Видела, какое платье она сшила для крошки Милагрос?
  - Нет, не видела, мне это ни к чему.
  - А зря. Побольше бы ты заботилась о своей красоте и нарядах, иначе твой Жано совсем к тебе охладеет.
  - Да мне плевать. Тебе ж известно, я вышла за него, чтобы мои дети не росли без отца. А тебе-то что за дело?
  - Ну, ты всё-таки моя подруга, мне за тебя обидно. Не раз видела, как твой муж заигрывает с этой малышкой из Пьемонта.
  - С Люсиль-то? Да пусть ею хоть подавится! Сравнила тоже! Я рожала три раза, а она, похоже, еще целочка. Мужчины для своего удовольствия готовы в лепешку разбиться, потому и ценят девственниц на вес золота. Известно же, любой кобель ищет себе щёлочку поуже, - беззлобно усмехнулась Мадлен.
  Марселина посмотрела на нее странно и призадумалась. Ей, неискушенной в любовных делах девице, никогда не приходила в голову эта простая мысль! Она медленно встала.
  - Подруга, я отлучусь ненадолго, мне срочно нужно в часовню, кое о чем попросить Мадонну...
  - Заодно попроси у нее капельку ума, чтобы не мучить больше беднягу Роблеса, - не могла не съязвить госпожа Колючка.
  
  В домашней капелле Монтеля было тихо и сумрачно, только под алтарным крестом и ликом Мадонны горели золотистые лампады. Марсела на коленях стояла перед распятием и горячо молилась, перебирая в пальцах коралловые зерна чёток, чтобы отсчитывать, сколько раз она повторила "Áve".
  Скрипнула ажурная дверная решетка, и по каменной мозаике плит послышались уверенные неровные шаги, перемежающиеся ударами трости. Марсела вскочила и оглянулась. Увидев ее, граф остановился.
  - Продолжай, Марселина, я не хотел тебе помешать. Не знал, что ты здесь, - он присел на скамью неподалеку и положил трость рядом. Девушка смотрела на него глазами, полными решительности и восторга.
  - Мессир, это просто чудо, что вы пришли сюда сейчас! Можно с вами поговорить? Умоляю, я не отниму много времени! - она прижала руку к груди, и он увидел коралловые четки, обвитые вокруг ее запястья.
  - Бог мой, Марсела, откуда у тебя мои четки? Я же отдал их Маргарите!
  - Мессир граф, донья Маргарита оставила их на вашей могиле... Она сказала, что ей тяжело их видеть, а я потихоньку забрала и спрятала. Сеньор, они были единственным моим утешением всё это время. Мне казалось, что они до сих пор хранят тепло ваших рук...
  С этими словами она протянула четки графу, и он их взял.
  - Вижу, они тебе нравятся, Челлина, но я не могу тебе их оставить, потому как дарить девушке чётки - значит пожелать ей затворничества в монастыре, а это последнее, чего бы я для тебя хотел. Спасибо, что сохранила их... А о чем ты хотела со мной поговорить?
  Марсела слегка растерялась, замялась, не находя слов. Граф немного подождал, потом спросил:
  - Кстати, ты уже решила, какую награду хочешь получить от меня за верную службу?
  - Да! Как раз сейчас я молила об этом Пресвятую Деву, мессир! И вот вы пришли, как будто услышали!..
  - Так что же ты хочешь, Марселина?
  - Мессир, я не смею сказать. Вы сочтете это большой дерзостью... Но ничего кроме этого мне не нужно...
  - Ну, говори же, не бойся.
  - Я хочу, чтобы вы подарили мне ребенка! - выпалила она и покраснела до корней волос.
  Питер опешил, его лицо вытянулось от изумления. Он даже не сразу нашелся что сказать.
  Марсела приняла его замешательство за колебание или раздумье, и это придало ей смелости. Она заговорила с жаром:
  - Мессир, вам давно известно, что я смертельно влюблена в вас. И вы сами говорили, что я вам нравлюсь. В самом деле, чем я хуже тех женщин, которых вы удостаиваете своим вниманием? Да уж точно получше мадам Жозефины, к примеру! А еще, мессир, я сберегла себя для вас - я девственница!
  - Марсела, прекрати сейчас же, - граф едва сдерживая досаду. - Ты, кажется, не понимаешь, что говоришь! Я всегда хорошо к тебе относился, не заставляй же менять мнение о тебе.
  - О, мессир, клянусь, вы не пожалеете!.. - Марсела умоляюще сложила руки, но граф властным жестом остановил ее.
  - Довольно! Уговоры тут ни к чему. Я беру и даю то, что хочу и когда хочу. И берегись, Челлина, моя жена выгонит тебя в ту же минуту, если услышит подобные речи!
  - О, мессир, я уважаю донну Алессию, но она здесь совершенно ни при чем! Я же ни на что не претендую! Мне нужен только ваш ребенок, мессир. А как только забеременею, тогда я выйду за Роблеса, и все будут счастливы!
  - Марсела, я не верю своим ушам. Неужели ты сама это придумала? Кто научил тебя такому цинизму? Ты хочешь обмануть моего друга Алехандро, выйти за него замуж и родить моего бастарда, чтобы Роблес принял его за своего ребенка? Я правильно тебя понял?
  - Конечно, что ж тут особенного, мессир? Так часто делают, сплошь и рядом, особенно господа. И потом выгодно выдают замуж своих любовниц, держат их поблизости для себя... Обычное дело, мессир!
  - Перестань, - граф брезгливо поморщился. - Пусть другие плодят бастардов, я - нет. Выброси из головы подобные глупости, Челлина. Это не игрушки, это человеческие судьбы и страдания. Если тебе нужен ребенок, позаботься о крошке Милагрос, вырасти ее как свою дочь, подари ей свою нежность и любовь, она как никто нуждается в материнском тепле. У меня сердце сжимается от боли, когда я на нее смотрю. Представь, я ни разу не видел ее улыбки. Это дитя не умеет улыбаться, Марсела! Ужасно... Ей была уготована страшная судьба. Но не случайно ее назвали Милагрос . Дева Мария явила первое свое чудо, когда мы нашли это дитя на дороге, второе - когда девочка выжила после жестокой лихорадки, а третье - было бы обретение ею матери. Теперь эта малышка словно мой ребенок, я всегда буду о ней заботиться. Вместе с тобой, если ты согласишься ее принять.
  - О, мессир!.. Если вы так желаете... Да, конечно, я согласна! - Марсела, растроганная его словами, вытирала мокрые глаза.
  - Вот и славно. Ты моя умница, Челлинита, - он поднялся и отечески поцеловал ее в лоб. - А теперь дай мне вспомнить, зачем я сюда пришел. - И в полумраке часовни сверкнула его улыбка.
  *
  В гостиную вошел секретарь Жан Потье с небольшой стопкой депеш в руках. Учтиво поклонившись, он проговорил:
  - Прошу прощения, мессир, только что доставили почту, вы просили сразу сообщить.
  - Есть что-то важное? Покажи.
  - Это из казначейства Испании - вероятно, по поводу налога на землю. А вот это от сеньора Кортехеро.
  - О, прекрасно! Я ждал от него сообщений.
  - Кто это, Марио?
  - Это известный андалусский коннозаводчик, Алесси. Нам нужны хорошие верховые лошади и мулы - предстоит много работ и разъездов. У дона Кортехеро великолепные породистые животные, дольче, ты увидишь! - Питер быстро прочел послание коннозаводчика и радостно, по-мальчишески улыбнулся. - Это замечательно, моя дорогая! Я договорился с ним о верховых лошадях и тягловых мулах, но теперь почти всех его животных забирают для армии, и трудно было рассчитывать хотя бы к весне приобрести нужное количество. Кто бы мог подумать, что я получу желаемое уже к Рождеству! Его конкурент заметно снизил цену, и Кортехеро предпочел продать своих животных мне. Теперь подарок для тебя и Дианы успеет, надеюсь, вовремя.
  Сам граф получил на Рождество настоящее произведение искусства, плод совместного творчества доброй половины всей женской прислуги Монтеля. Это были три больших шелковых полотнища - новый кормовой флаг и мачтовые вымпелы для "Эсперансы", искусно вышитые золотыми нитями и алым шелком Консуэлой, Марселой, Жюстиной, Алессией, Дианой, Амели, Каэтаной и другими девушками по рисункам будущей графини де Монтель. Питер был в восторге от такого прекрасного и полезного подарка.
  
  За два дня до Рождества конюшни Монтеля, обновленные, расширенные и тщательно вычищенные, наполнилась ржанием и фырканьем множества прекрасных животных. Рабочие мулы были отведены в отдельное стойло, а четыре верховых - жеребец и три кобылы - стояли в новых денниках. Питер повел Алессию и Диану посмотреть на них, чтобы те выбрали себе лошадей в подарок.
  - Андалузские лошади не слишком рослые , однако мои ноги не будут волочиться по земле, если я сяду в седло, - говорил он с улыбкой. - Мы с Кортехеро договорились, что он будет присылать мне и выбракованных животных, не годных для строя и войны. Надо сказать, я ни разу об этом не пожалел - все они хороши.
  Граф сделала знак конюху Полю вывести во двор серого жеребца-двухлетку с широкой грудью, чуть горбоносой головой, изогнутой шеей и пышной длинной гривой. Жеребец косился на них темным глазом и казался немного испуганным или возбужденным. Диана восхищенно смотрела на него, онемев от восторга. Любуясь животным, граф говорил:
  - Какие округлые благородные формы! А эта шея с высоким гребнем придает ему поистине величественный вид. Сейчас он темно-серый с еле заметными пятнами по брюху, но с каждым годом его шкура будет светлеть, и в конце концов он станет белоснежным. Я еще не знаю его характер и пристрастия, но, судя по всему, он может быть пугливым и неспокойным, а это опасно для дам.
  - Всё равно он прекрасен! - Алессия сделала движение, чтобы подойти к жеребцу, но Питер мягко остановил ее.
  - Пока не стоит к нему приближаться, дольче, он еще диковат. Этот красавец пока не освоился и может быть агрессивен просто от страха. А те три молодые кобылки показались мне более покладистыми. По статям и окрасу две из них точно такие же, как жеребец, но единственная из них темно-гнедая. И редкий случай - она иноходец! Обычно андалузцы все рождаются серой масти, только изредка бывают вороные и гнедые. Конюхам предстоит основательно со всеми поработать, но сейчас вы можете выбрать себе лошадку по душе и дать ей имя.
  - О, я хочу этого! - тут же воскликнула Диана. - Его имя Феб! Он лучезарен, как солнце! - восхищенно говорила она, глядя на бегущего по кругу жеребца, изящно склонившего шею и высоко поднимающего ноги.
  - Замечательное имя, Диди. Но выбор только из кобыл, дорогая. И я объяснил, почему молодым дамам будет трудно и даже опасно с жеребцом.
  - Мессир, вы хотели, чтобы я выбрала себе подарок? Так я выбрала - Феба! - спокойно и настойчиво сказала девочка, невольно повторяя интонации отца.
  - Почему бы тебе не взглянуть на других лошадей, Диди? Феба еще нужно учить, тут необходимо терпение и время. Ты сможешь заниматься его воспитанием?
  - Мессир, для этого у меня, боюсь, не хватит времени. Пусть этим займется Поль, а я буду навещать Феба, кормить его морковкой и яблоками, и он ко мне привыкнет.
  - Никто с тобой не сравнится в упорстве, моя милая. Кроме меня, - с ласковой иронией проговорил граф. - Алесси, кого выбираешь ты?
  - Разумеется, гнедую! У иноходцев очень плавный бег, они идеальны под седлом. Я назову ее Амарена , как мою старую лошадку в Страмбино.
  - Это прекрасный выбор, дольче. Кстати, ты заметила, цвет ее масти почти такой же, как твои кудри...
  Они прошли внутрь конюшни посмотреть остальных лошадей. Диана пробежала вперед, в дальний конец, и заметила, казалось бы, пустое стойло. Там с граблями в руках и широкой улыбкой на лице работала неаполитанка Маддалена, жена Дино Керра.
  - Маддалена, что ты здесь делаешь? - удивилась девочка. - А кто там у тебя? Кто? - воскликнула она, пытаясь заглянуть через высокую загородку и слыша оттуда какие-то странные звуки. Диана увидела что-то темное сквозь щели денника и нетерпеливо попросила впустить ее внутрь. И тут же позвала отца:
  - Мессир, позвольте мне посмотреть, кто там! Вы не сказали, что у нас есть кто-то еще!
   Граф подошел и с улыбкой сделал знак женщине открыть загородку. Перед ними на свежей соломе стояли два рослых мохнатых ослика с темной волнистой шерстью, белыми мордами и длинными мягкими ушами. Диана засмеялась, запрыгала от радости, бросилась обнимать и гладить осликов по шерсти в волнистых завитках.
  - Ой, какие они пушистые! Какие милые, просто чудесные!.. О, я придумала: если сделать для них маленькую тележку, они могут катать детей.
  - Отлично, Диди, это будет хорошее развлечение. Тебе стоит обсудить эту идею с каретником, дорогая. Можешь пока познакомиться с этими новыми друзьями, а мы пойдем.
  Когда они ушли, Диана спросила, с любопытством рассматривая мохнатых осликов со всех сторон:
  - Маддалена, ты что, теперь здесь вместо конюха?
  - О, нет, синьорина! Просто синьор граф мне позволил... Я как увидела этих осликов, так и расплакалась, вспомнила родной дом... У нас был такой же славный помощник, его звали Чучо. Милый, кроткий и послушный... Он таскал корзины с бельем в город, помогал моей матери, - она была прачкой, стирала для богатых горожан. Я и не думала, что увижу здесь таких же мохнатых и кудрявых азинелло, как у нас под Неаполем... Как же они похожие на Чучо!..
  - Хорошо, пусть будет Чучо, - сразу согласилась Диана. - А как назовем его подружку?
  - Ричола!
  - Прекрасно, ей подходит, и даже складно звучит. Маддалена, расскажи мне, что любят ослики?..
  *
  Церемония бракосочетания состоялась после Рождества в домашней капелле дворца де Монтель. Изысканная, необычная и трогательная, она на всех произвела впечатление. Великолепный тенор Аморатти и хрустальный дисконт Мартино, по мнению собравшихся, звучали волшебно, поистине как ангельские голоса. Простая камерная обстановка, тонкий вкус убранства и чудесная музыка никого не оставили равнодушным. Последовавший за церемонией не менее изысканный обед и бал, а вечером потрясающий праздничный фейерверк потом еще долго были у всех на устах...
  Посаженной матерью Алессии была госпожа де Келюс, уже давно ставшая ее старшей подругой. Перед самой церемонией та подошла, чтобы поправить ее вуаль, затканную серебристыми цветами.
  - Вот что я вам скажу, душенька, - проговорила она доверительно. - Вы именно та женщина, что нужна графу. Кроме того, что вы очаровательны и умны, в вас есть нечто такое, что отличает вас от заурядных особ, предел мечтаний которых - блистать в свете при богатом муже. Вы сама - редкостный бриллиант. И не удивительно, что сейчас графу люто завидуют все присутствующие здесь мужчины. А что касается женщин - они просто зеленеют от зависти!..
  Уже после праздничного ужина маркиза де Келюс вернулась к этому разговору, застав Алессию в туалетной комнате, где служанка поправляла ей немного растрепавшуюся прическу. Молодой графине де Монтель камеристки переменили роскошное свадебное платье на изящный и легкий, но не менее восхитительный туалет, больше подходящий для танцев.
  - Вы просто великолепны, душа моя! - проговорила маркиза, оглядывая Алессию с головы до ног. - Вот бы моей дочери немного вашей грации и вкуса! Но, увы, она вся пошла в отца...
  Госпожа де Келюс достала пуховку и, глядя в большое венецианское зеркало, задумчиво провела ею по своим обнаженным плечам и шее. Грустно отметив тонкую сеточку морщин у своих всё еще выразительных глаз и желтоватый оттенок кожи, который она скрывала под слоем пудры с ароматом фиалок, она продолжила слегка шутливо, но с глубоко скрытой печалью:
  - Участь женщины стать собственностью мужчины, дорогая. Конечно, брак это всегда сделка. И счастье, если удаётся при этом довольствоваться тем, что тебе досталось. Но в большинстве случаев через год или два неизбежно приходят разочарование и скука. Чаще всего муж - грубоватый и невнимательный, как все мужчины - использует жену только как предмет удовлетворения своих плотских потребностей. Ему нет никакого дела до ее чувств. Он занят исключительно своими делами, и прибегает к услугам жены ровно так же, как садится за обеденный стол, чтобы поесть. Жена для него лишь красивая вещь, о которой он просто забывает, когда она наскучит. В лучшем случае мужчину заботит лишь продолжение рода, - госпожа де Келюс вдруг досадливо передернула плечами, отгоняя непрошеные мысли, и взглянула на графиню де Монтель, в ясных глазах которой читалось тревожное недоумение. Маркиза ласково улыбнулась:
  - Всё это ни в коей мере не касается вас, душа моя! Я говорю лишь о тех женщинах, которым повезло меньше, чем вам, душенька. Я говорю о бедняжках, наделенных нежным сердцем и тоскующим по настоящей любви. Они безуспешно ищут ее повсюду, в мелких интрижках и случайных связях... В поисках любви наше воображение и горячее сердце толкают нас на отчаянные поступки, дорогая. Но рано или поздно все наши надежды терпят крах... Другое дело - вы! Ведь вам выпала большая удача, мой ангел - ваш муж редкое исключение из правил. Он обладает способностью тонко чувствовать, в том числе и женское сердце. Он щедр и внимателен, как никто другой. Никогда не забуду его потрясающий подарок на свадьбу моей дочери. Все мы были просто ошеломлены, дорогая: ваш муж подарил молодой чете роскошный экипаж, достойный самого короля! Но я-то прекрасно понимала, почему он это сделал. Именно этот подарок и это внимание поддержали мою бедную девочку, которая отчего-то была в полном отчаянии от своего замужества... Этим жестом граф смог вернуть ее к жизни, помог смириться - и вернуть ей улыбку...
  - А почему вы недавно сказали, мадам, что я именно та женщина, что нужна графу де Монтель? Откуда это может быть известно?
  - Поверьте моему опыту, дитя мое, я знаю, о чем говорю. Вы не похожи на других и сродни ему - такая же тонкая художественная натура, пылкая и независимая. Вас не очень интересуют наряды и украшения, вы лишены тщеславия и спеси - точно так же, как он! Не удивительно, что граф выбрал вас...
  Госпожа де Келюс отвернулась от зеркала и машинально раскрыла веер, все еще погруженная в собственные мысли. Она продолжала говорить о том, что, как видно, волновало ее душу:
  - Чаще всего замужняя женщина не находит ничего другого, как полностью посвятить себя детям, находя в этом утешение и радость. Но разве это может заменить подлинную любовь, которой жаждет ее сердце и тело? Не удивительно, что после нескольких лет замужества, особенно когда дети вырастают, она чувствует себя опустошенной и ненужной, как сломанная кукла... Увы, к сорока годам понимаешь, что жизнь прошла мимо, - маркиза вдруг с треском захлопнула веер и как-то виновато улыбнулась. - Не слушайте мою глупую болтовню, душенька! На свадьбе всегда приходят грустные мысли. Говоря по чести, мне не на что жаловаться: моя старшая дочь вполне удачно вышла замуж. По крайней мере, ее муж не какой-нибудь немощный старик, а молодой и приятный офицер, и, надеюсь, со временем она сможет его полюбить. Двое моих младших сыновей учатся в Париже и, вероятно, смогут сделать военную карьеру, как и подобает дворянам из хорошего рода - чего еще желать матери!..
  Алессия вдруг подумала, что госпожа де Келюс, с такой печалью говорившая о женской участи, тоже втайне мечтает о подлинной любви, тоскует по ней, несмотря на свой возраст...
  Между тем маркиза, взяла ее под руку и направилась в бальный зал, продолжая говорить:
  - Ваш муж в некотором роде оригинал, моя дорогая. Во всяком случае, он не такой, как все. И, возможно, именно это в нем так привлекает. Ведь вам, конечно же, известно, что он - любимец женщин? Но что бы там ни болтали злые языки, граф превосходный человек.
  - Так и есть, мадам.
  - А вы знаете, в чем его особенность? Он способен понимать женщин. Граф не считает их игрушкой для утех. Ваш муж не боится ломать старые традиции, не опасается чужого мнения и осуждения своих поступков. И у него своеобразный взгляд на вещи.
  - Что вы имеете в виду, мадам?
  - Вы сами видите, душенька - он живет не как прочие люди его круга. В свое время граф отказался от придворной должности, как и совсем недавно - от военной карьеры. Это удивительно. При всех его талантах - и бросить всё... Невероятно!
  В это самое время граф, высматривая свою молодую супругу среди гостей, наконец, увидел ее и, прихрамывая, направился прямо к ней из дальнего конца зала.
  - Только взгляните, душенька, как сияют глаза вашего мужа! Никогда не видела его таким счастливым. Ему немало пришлось пострадать, но теперь он вознагражден сполна...
  И Алессии показалось, что госпожа де Келюс тихонько вздохнула.
  *
  В их первую брачную ночь Питер и Алессия нарушили все традиции. После праздничных волнений они чувствовали себя слегка утомленными, поэтому решили освежиться в бассейне с подогретой водой и со смехом резвились там как дети. Однако удовольствие, которое получила там молодая графиня, не имело ничего общего с детскими забавами.
  Потом они разошлись по своим комнатам, чтобы переодеться на ночь, и встретились у дверей своей новой спальни. Алессия приготовила сюрприз своему супругу - он еще не видел отделки самой главной комнаты - их общей спальни.
  - Марито, пожалуйста, закрой глаза, - просила Алесси.
  - Дольче, ты помнишь? Если я закрываю глаза, то тут же теряю равновесие, - смеялся он.
  - Держи мою руку! Всего-то два шага, милый.
   Открыв глаза на пороге, Питер увидел высокую, наполненную воздухом комнату, отделанную в светло-зеленой с белым пастельной гамме. В модном, но сдержанном элегантном стиле, без тяжелых витиеватых форм и золоченых украшений. Над белым лепным камином с кованой решеткой висело большое венецианское зеркало в изящной серебряной раме, а на каминной полке горели такие же серебряные канделябры тонкой работы. Шелковые драпировки мягко переливались нежным причудливым рисунком, украшая полог и два высоких окна, выходивших в сад. А из сада в комнату вместе с лунным светом лилась приятная негромкая музыка, тревожащая сердце.
  Питер поднял голову. Потолок, предполагающий фреску, еще не был закончен, как и некоторые другие детали, но главное было готово и производило впечатление весенней свежести, уюта и радости.
  - Как здесь чудесно, Алесси! Почему-то я ожидал увидеть венецианские мотивы, но здесь присутствует утонченный дух Пьемонта, не так ли?
  - Хотя, к сожалению, еще не все закончено, но да, ты прав, сердце мое. Меня вдохновляли Кастелламонте и Гарове .
  - Прекрасно! Здесь так много воздуха и света, дольче, я этому очень рад, поскольку первый этаж всегда затенен деревьями и казался сумрачным. Как тебе удалось найти решение?
  - О, это же мой секретный прием! - смеялась она.
  - Сюрприз более чем удался, моя дорогая. Я в восторге! И наше ложе как раз того размера, какого нужно. Мммм, не дождусь, когда мы его, наконец, опробуем. Алесси, оставлю на завтра остальное, чтобы рассмотреть всё подробно, это будет отдельное удовольствие. Но теперь моя очередь, дольче. Увы, мой подарок почти банален и не так интересен, как твой. Закрой глаза!
  С улыбкой ребенка молодая графиня уселась на кровать и зажмурилась. Питер сел рядом, достал из кармана халата небольшой бархатный футляр и раскрыл его перед ней.
  - Взгляни!
  Она открыла глаза и в изумлении ахнула, увидев изящную золотую брошь с крупным бриллиантом невероятной красоты, вспыхивающим в свете свечей всеми цветами радуги.
  - О, Мадонна! - прошептала Алессия. - Какой дивный камень! Бог мой, никогда не видела ничего подобного!..
  Игра бриллианта завораживала так, что у нее перехватило дыхание, а в душе поднялась целая буря чувств и на глаза навернулись слезы. Вдруг Алессия прижала руку к губам, всхлипнула, и, уткнувшись в его плечо, тихо заплакала. Питер не ожидал такой реакции, хотя и понимал, что она плачет от избытка чувств. Он молча обнял ее за плечи, тихонько целуя ее теплые волосы.
  - Прости, Марио, это от восхищения и полноты чувств... - она подняла на него мокрые сияющие глаза. - Мне кажется, я сплю... Никогда в жизни я не получала таких подарков! Небывалая, сказочная красота, милый... Но послушай, это же целое состояние!
  - Алесси, он даже мизинчика твоего не стоит. В сравнении с тобой все бриллианты для меня не ценнее ореховой скорлупы. И потом, я не собираюсь подарками купить твою любовь, дольче. Просто хочу сделать небольшой вклад в твое будущее состояние.
  - Амато, у меня просто нет слов!.. Это ведь не обычная драгоценность, а редкостный камень! Не надо быть большим знатоком, чтобы понять это. Скажи, откуда он у тебя?
  - Я как-нибудь расскажу тебе печальную историю "Звезды Магриба", дольче. Но представь, я совсем позабыл об этом камне. Если бы не мой верный Жано. Это он его сохранил. Еще раз убеждаюсь, что истинные драгоценности - это люди, дорогая. Преданные и честные люди сейчас не меньшая редкость... Так вот, Алесси, я хочу, чтобы у тебя был резерв, помимо той половины состояния, что положена тебе по брачному договору. Под этот бриллиант можно получить неплохое денежное обеспечение. Мы положим камень на хранение в банк на твое имя, а позже объясню тебе все способы, как превратить его в деньги. Но сейчас у нас есть дела поважнее, дольче, - он слабо улыбнулся и обнял ее, скрывая свое нетерпение.
  - Я никак не могу опомниться, Марито, проговорила Алессия взволнованно. - Это просто королевский подарок!
  - Радость моя, если ты будешь носить брошь с этим камнем, то не она тебя будет украшать, а ты ее! Но это еще не всё, моя дольче. Теперь очередь не материальных подарков, а эфемерных. Только закрой глаза и понюхай.
  Питер достал из кармана два маленьких стеклянных флакона в ажурной серебряной оплетке. С одного он снял пробку и поднес ее к лицу Алессии.
  - Что ты чувствуешь, дольче?
  - Мммм... Аромат жасмина! И нагретой солнцем хвои. Так пахнут кипарисы в жару... А потом слегка медовый и пряный аромат. Как приятно! Но я не могу объяснить... Так пахнет в саду после жаркого летнего дня. В этом аромате есть какая-то чувственная мягкость, и в то же время безумно волнующая, возбуждающая пряная нота. Настоящая драгоценность! Это твои новые духи, милый?
  - Получились новые на старой основе. Я добавил несколько новых компонентов к заготовке на мускусной основе. Черный мускус.
  - Ну, я этого ничего не понимаю... А какой завораживающий у нах шлейф, Марио! Такой чувственный, обволакивающий и теплый... как твои объятия!
  - Алесси, меня радует, что ты ощущаешь всё это. Значит, я недаром старался. Делать тебе подарки одно удовольствие. Ты так добра и чистосердечна... Ни капризов, ни притворства и фальши! За это я обожаю тебя еще больше, мой ангел. Постой, для тебя есть еще одни запах, совсем другой. Опиши, что ты чувствуешь, - и он поднес к ее лицу пробку от другого флакона.
  - О, теперь я будто оказалась среди цветущих апельсиновых деревьев, милый! Тонкий аромат флёрдоранжа и молодой листвы... Еще еле уловимая кислинка, и бархатная пряная нота, а потом горькая зелень...
  - Это немного пачули.
  - Какой дивный аромат! Его нельзя описать словами, это... Мммм, он напомнил мне тот запах, что я почувствовала, когда первый раз открыла кофр с твоей одеждой. Но тогда еще пахло гвоздикой и кожей. О, этот новый аромат просто сводит меня с ума! Он такой чувственный и возбуждающий - посмотри, у меня даже начинают дрожать пальцы... Эти духи бесценны, Марио! Они великолепны, и я даже не могу сказать, какие мне нравятся больше. Пожалуй, первые подходят для вечера, а вторые для утра, но, может быть, я ошибаюсь?
  - Это только твой выбор, душа моя.
  - Знаешь, что я думаю? Мы должны пользовались этими духами вместе. Я перестаю на себе чувствовать ароматы очень скоро, а вот на тебе я остро их ощущаю, и это такое наслаждение!
  - В самом деле? Но на мне и на тебе они будут пахнуть по-разному, дольче. А если нанести одни и те же духи на ткань и на тело, ароматы будут звучать немного иначе.
  - Наверное... Амато, позволь, я нанесу эти духи на твое тело, чтобы уже сейчас получать удовольствие! А теперь не хочешь ли посмотреть, как получилась наша новая галерея и то помещение, куда перенесли всё из медицинского зала? С новыми бра там стало даже светлее. А шкаф, диван, мраморный операционный стол и все склянки на полках - все помыли и расставили как прежде.
  - Спасибо, дорогая. Давно бы пора стереть пыль с моих инструментов, но вернуться к своей практике у меня пока нет никакого желания. Все мои мысли только о тебе, моя фея...
  
  Когда они возвращались в спальню по новой галерее, Алессия говорила:
  - Этот коридор получился таким светлым, что впору сделать здесь мою мастерскую. А стена напротив больших окон - просто готовое полотно для фресок! Я хочу попробовать заняться этим, только еще не придумала тему. Может быть, ты мне ее подскажешь, амато? Не хочется следовать моде и рисовать бесконечных пухлых купидонов в гирляндах роз. И повторять великих у меня тоже нет желания... Марио, ты хочешь попробовать рисовать фрески вместе со мной?
  - О нет, моя дорогая художница. Для фресок у меня не такая быстрая и твердая рука, как у тебя. Особенно теперь... Чувствую, мне еще предстоит долго разрабатывать правую руку или привыкнуть, что она не работает, как прежде.
  - Но ты же тренируешься со шпагой почти каждый день!
  - Это другое. Грубое искусство шпаги противоположно нежной капризной кисти, дольче. Со шпагой мне гораздо проще, чем с кистью или пером.
  Он вдруг остановился и взял ее руки в свои ладони, стараясь поймать ее взгляд.
  - Алесси, посмотри на меня, моя радость.
  Она с рассеянной полуулыбкой взглянула вопросительно, еще погруженная в свои мысли. Питер со скрытым нетерпением поцеловал ее нежные пальчики.
  - Не достаточно ли впечатлений на сегодня, дольче? - проговорил он. - Ты помнишь, какой сегодня день и какая ночь?
  - О, конечно же, я помню! Сегодня мы с тобой соединились перед Богом - и я твоя жена! Но мне до сих пор кажется, будто я сплю...
  - Алесси, теперь ты действительно моя законная жена. И я хочу, чтобы ты доказала мне это немедленно! - улыбнулся он, порывисто обнимая ее за плечи. - Я мечтал об этом весь этот долгий день, дорогая. И даже перед алтарем эти мысли не давали мне покоя!
  - Даже перед алтарем?! - шутливо ужаснулась она. - Какой же ты сластолюбец, мой милый!
  - И ничуть этого не стыжусь, - заявил Питер, покрывая легкими поцелуями ее шею и плечи. - С такой восхитительной женщиной как ты, трудно думать о чем-то другом!.. И хотя мы провели вместе множество ночей, но эта ночь должна быть особенной, дорогая. Жаль, что сейчас зима, и я не могу осыпать тебя цветами. Зато могу осыпать поцелуями!..
  - Каждая ночь с тобой неповторима, сердце моё. Знаешь почему? В каждый свой поцелуй ты вкладываешь душу, я это чувствую! Ты пробудил во мне страсть одним только своим взглядом и голосом, одно твое прикосновение свело меня с ума... Сначала меня это немного пугало, но ты был так нежен и щедр на проявления чувств, что скоро все мои страхи улетучились, как дым. Теперь две наши души соединились, и это для меня высшее счастье, какое только возможно!..
  
  ...Они отдыхали, немного утомленные накалом чувств, которые внезапно разгорелись так, что оба, казалось, совсем потеряли голову. Алессия постепенно возвращалась к действительности из упоительного и сладостного мира, в который снова и снова погружал ее муж. А Питер любовался ею сквозь полуопущенные ресницы, и на его лице блуждала умиротворенная улыбка.
  - Кажется, я раньше не знал, что такое полное и совершенное счастье, моя дорогая, - задумчиво говорил он, глядя на ее прекрасное тело, едва прикрытое кружевной простыней. - Всегда в глубине души находилась какая-то крупица горечи и неудовлетворения, нечто такое, что беспокоило, мешало ощутить это счастье в полной мере. Или оно длилось такое короткое время, что я не успевал его осознать и прочувствовать. А теперь мое счастье безбрежно и полно, и я не перестаю этому удивляться. Мне теперь нечего больше желать, дольче. Ты подарила мне целую вселенную наслаждений, жизни, радости и внутреннего умиротворения. Не устану это повторять, потому что рядом с тобой я вдруг ощутил и страстные юношеские порывы, и всепоглощающую любовь и безмятежный покой, и восторг, и бездну других ярких чувств... Раньше я не испытывал ничего подобного.
  Она смотрела в его глаза, и ее сердце наполнялось ликующей радостью. Алессии казалось, что она была готова отдать всю себя без остатка за один миг его наслаждения. Она опустила голову ему на плечо и тихо вздохнула.
  - А мне не с чем сравнить моё счастье, Марито. До встречи с тобой я была как спящая бабочка в коконе. А теперь как будто родилась заново! Это счастье, все эти чувства для меня так новы!.. До сих пор никак не могу к ним привыкнуть. И в глубине души я очень боюсь потерять это счастье...
  - Не стоит бояться, моя радость. Я же не перестану тебя любить. Только смерть непоправима, а всё остальное мы переживём, поверь. Скажи, дольче, ты хотела бы куда-нибудь поехать со мной в начале весны? Посмотреть новые места, полюбоваться новыми красотами?
  - С тобой - куда угодно, милый. Хотя и здесь, я думаю, весной должно быть восхитительно. Тебе хочется уехать?
  - У нас ведь должно быть свадебное путешествие и медовый месяц, не так ли?
  - Сердце мое, у меня медовый месяц продолжается с того момента, когда ты впервые заключил меня в свои объятия. И это истинная правда! Я даже не представляла, что такое счастье возможно. А свадебное путешествие... Рядом с тобой мне везде интересно, мой милый. Выбери сам, что тебе больше по вкусу: хотелось бы увидеть твои новые земли в Испании, и я мечтаю, чтобы мы куда-нибудь поплыли на твоем корабле - никогда не забуду наше путешествие от Генуи до Марселя, было так прекрасно! А еще мне хотелось бы когда-нибудь побывать в твоем английском имении.
  - Вот с этим будут трудности, дольче. Пока идет война, я не стал бы рисковать твоей безопасностью.
  - Ну, когда-нибудь же война закончится!
  - Да, разумеется.
  - Вспомнила про Англию и вдруг поняла - я теперь буду носить твое английское имя!.. Милорд, муж мой, это так приятно и непривычно, - проговорила Алессия, улыбнувшись немного смущенно. - Скажи, Марито, как будет звучать по-английски мое полное имя?
  - Мою синьору будут представлять как леди Элис Клэр Гальтон Корнари, графиню де Монтель. Но чаще всего - просто леди Элис Гальтон.
  - Элис... Звучит красиво.
  - О, я не выношу английское произношение. "Элис" - как будто льдинка во рту! По-английски твое имя звучит холодно и чопорно, а по-итальянски - ласкает слух, оно такое теплое и нежное, совсем как ты, моя дольче.
  - Ну, я тоже к нему привыкла, - улыбнулась она. И, помолчав, продолжала- Марио, я хотела тебя спросить, - Алессия слегка запнулась. - Это очень деликатный вопрос... он давно не дает мне покоя. Теперь, когда я стала твоей женой и мы одно целое... - она немного смутилась и отвела глаза. Питер живо приподнялся на локте и с любопытством, внимательно на нее посмотрел.
  - Что же за вопрос, моя радость?
  - Мне трудно подобрать слова, я никогда ни с кем не говорила о подобных вещах... Но мне очень хочется понять...
  - Смелее, моя девочка. Что понять?
  - Я совсем не знаю мужской природы, Марито, у меня совсем нет опыта. Но с тех пор как я тебя узнала, я в полном недоумении... Почему между тобой и моим первым мужем такая большая разница? Нет, я не имею в виду характер, а именно мужскую природу. Мне совершенно непонятно, как двое мужчин могут быть такими разными!.. Когда Скарелли возвращался домой, особенно после долгого похода, он без разговоров брал меня как девку и удовлетворялся. А на следующий день он хоть и желал, но уже не мог этого сделать, и это приводило его в бешенство... Он и без того был мною недоволен, говорил, что я слишком свободно себя веду, дерзко смотрю ему в глаза - он считал, что женщина не смеет смотреть мужу прямо в глаза, а должна их опускать, быть покорной. Более того, по его мнению, жена должна стыдиться полностью раздеться и показать свое тело даже мужу! Скарелли говорил, что его мать была столь благочестива, что его отец никогда не видел даже ее пупка...
  - В самом деле?! - изумленно расхохотался Питер. - Право, это предел добродетели!
  - А ты говоришь как истинный француз, для которого нет никаких запретов! - смеясь, отвечала Алесси. однако тут же стала серьезной. - Марито, на самом деле мне тогда было совсем не смешно... Муж от своего бессилия срывал на мне зло, называл меня венецианской шлюхой... Он был груб и заставлял возбуждать его, иногда часами... Но это было всегда безуспешно. Тогда он приходил в ярость, оскорблял меня и даже поднимал руку...
  Питер мягким движением прижал свою ладонь к ее губам.
  - Алесси, я не могу этого слышать! Зачем ты вспоминаешь такое?
  - Мой милый, всё уже в прошлом... Я только хочу понять, почему с тобой всё иначе? Я не говорю о том, что ты всегда со мной нежен. Но почему ты в любое время способен удовлетворить не только себя, но и меня?
  Он удивленно приподнял брови.
  - Обычно здоровые мужчины не испытывают с этим никаких сложностей, дольче.
  - Правда? Но раз полковник Скарелли служил в армии, значит, он был здоров? В его возрасте многие уже имели несколько детей!
  - Не все болезни нам известны или видны глазу, дорогая. Немало солдат вроде бы не получили никаких ранений на войне, но так или иначе пострадали - были контужены, или внутренне сломлены, или даже повредились в уме. Таких случаев я знаю не один и не два. Война калечит и тело, и душу.
  - Да, похоже... Но не будем о войне, милый, лучше поговорим о тебе. Всё же, как тебе удается всегда быть во всеоружии? Раскрой мне свой секрет.
  - Какой же это секрет, моя радость? Это самое естественное желание на свете. С первого же дня ты волнуешь меня так, что одна мысль о тебе заставляет быть во всеоружии, даже помимо моей воли. Вот как если подумать о лимоне - тут же во рту появляется слюна, - его глаза смеялись и возбужденно блестели, а губы мягко целовали ее нежные пальчики. Но потом он продолжил уже более серьезно:
  - Только сильные чувства и воображение - вот и весь секрет, дольче. Когда у мужчины есть счастливая способность удовлетвориться, только представив себе предмет своих желаний, ему не нужно ничего, кроме воображения. Разумеется, с любимой это делать гораздо приятнее, ведь качество моего удовольствия зависит от нее. Но не всякая женщина способна меня удовлетворить. Она должна проявить достаточно страсти, чтобы мне это понравилось. Ведь чтобы получить самое полное, сильное и яркое наслаждение, я должен видеть, что его в такой же степени испытывает и моя возлюбленная. Так уж я устроен. - Питер остановился и с недоумением покачал головой. - Бог мой, мне еще не доводилось так откровенно говорить о подобных вещах в постели с дамой! Но, собственно, никто из них раньше и не задавал мне таких вопросов...
  - Не с какой-то дамой, а со своей женой!.. Мне очень важны такие разговоры, милый, я хочу знать о тебе всё! - Алессия очень серьезно на него посмотрела. - Теперь я больше понимаю, какая разница между тобой и другими мужчинами, которых я встречала. В них говорила только похоть.
  - Мужскую природу не изменить, дорогая, и я мало чем отличаюсь от прочих.
  - Правда? Неужели ты желаешь всех молодых женщин, встречающихся на твоем пути?
  Он рассмеялся.
  - Конечно, не всех, дольче, я достаточно разборчив. Но здоровое желание женщины - что в нем плохого?
  - Ты забыл заметить - постоянное желание, - лукаво усмехнулась она. - У французов это, как известно, почитается особой доблестью!
  - По крайней мере, я никогда не испытывал в том раскаяния, душа моя. Плотское желание естественное, как пища и воздух. И если бы не принципы морали...
  - Но ты не распутник и не повеса, о нет! Ты отличаешься от прочих, ты гораздо глубже и тоньше, ты умеешь любить и чувствовать, а это дано не каждому!
  - Дольче, мне приятны твои комплименты, но я не вижу в этом своей заслуги.
  - Почему же? А я как раз вижу: ты воспитал себя таким, ты большую часть жизни провел за книгами и науками, ты много размышлял. И столько испытал и перечувствовал! А иные... У кого-то всех достоинств - только отцовский титул и состояние, доставшееся по наследству. Ни мыслей, ни глубоких чувств - пустышки! Ну да бог с ними... Амато, скажи, как ты узнал при нашей первой встрече, что именно я могу принести тебе то удовольствие, о котором ты говорил?
  - Я увидел это в твоих глазах, Алесси, прочел в каждом твоем движении, угадал безошибочно! Такое видно сразу, дольче. Не имеет смысла добиваться любви женщины, если не видишь в ее взгляде ответа на твое желание. В юности я гонялся за химерами и думал, что не бывает истинной любви без страданий. А потом я понял, что только больная душа ищет мук и терзаний в любви, и получает от этого некую горькую отраду. Но с возрастом и опытом моя душа исцелилась, я понял, что ей нужно совсем другое! Теперь от любви я хочу только удовольствия и радости, а не страданий. И твоя душа, твое тело, твои волшебные ласки дают мне всё это в полной мере. Ты очень хорошо меня чувствуешь и понимаешь, моя дольче, и это прекрасно, такое не часто бывает.
  Алессия засмеялась счастливым смехом.
  - Марио, я готова слушать тебя вечно! Но у меня во рту уже вкус лимона!
  Он тихо рассмеялся и обнял ее за плечи.
  - Ты мое чудо, Алесси. Я люблю тебя больше жизни, ты знаешь об этом?
  - Да, милый... Это меня и радует, и удивляет. Не каждый способен так любить. Но скажи, как ты научился всему этому? Или с этим рождаются?
  - Я не знаю, дольче. Возможно, и то, и другое. Надо признаться, меня в нежном возрасте развратили взрослые многоопытные дамы, и это не имело никакого отношения к любви. Однако мне повезло, я не погряз в похоти, но приобрел неоценимый опыт. Мне с самой ранней юности пришлось научиться управлять своим телом и своими естественными порывами.
  - Бог мой, как же мало я о тебе знаю! Надеюсь, ты мне когда-нибудь расскажешь... У меня есть еще один вопрос, Марио... Ты со всеми своими женщинами такой же страстный и нежный, или с каждой по-разному?
   - Никогда не думал об этом. Я не вспоминаю ни одну из них, когда есть ты... Алесси, послушай, все эти вопросы говорят о каком-то внутреннем беспокойстве. Тебя что-то тревожит?
  - Да, ты угадал, амато. Подспудно меня мучит страх, что рано или поздно твоя страсть ко мне угаснет. Не могу представить тебя холодным и равнодушным, но всё же мне так неуютно от этой мысли...
  - Вероятно, когда-нибудь придет спокойная теплая нежность, дольче. Рано или поздно ты ко мне привыкнешь, мой ангел, и твои ощущения, такие яркие сейчас, когда-нибудь притупятся, и тебе станет со мной скучно. Или мне. А вот если угаснет желание - тогда это действительно конец. Но стоит ли сейчас об этом думать? Наша жизнь только началась, любовь моя. Повторю - к чему заглядывать в конец только что начатой книги?
  
  Этой ночью они сладко спали, обнявшись, когда в дверь из сада осторожно постучали. Питер вздрогнул и проснулся. Кто-то почтительно его звал. Он узнал голоса привратника Пабло и охранника Марко. Быстро накинув халат, граф открыл застекленную дверь с ажурной бронзовой решеткой. Из темноты сада пахнуло горечью прелых листьев и холодным ночным туманом. Горящий факел в руках привратника осветил двух незнакомцев, с трудом удерживающих концы плаща, на котором лежал молодой парень в порванной и окровавленной на груди куртке. Раненый был как призрак синевато-бледный, и не подавал признаков жизни. Сзади в полумраке всхлипывала невысокая, закутанная в шаль женщина. За ночными гостями зорко присматривал Марко, бывший солдат, который этой ночью нес дежурство во дворце.
  - Простите, господин граф, - проговорил привратник сокрушенно. - Вы приказали пускать раненых в любое время, даже среди ночи...
  - Да, Пабло. Вносите его.
  Питер наклонился над раненым, приподнял ему закрытое веко, нащупал пульс.
  - Марко, пошли за доктором Мартьялем, подними Хамата, Джинан, Марселу и Жаклин. И быстро! Вы двое, несите своего приятеля по этому коридору. В конце увидите зал, уложите его там на стол. Пабло, проводи их и тут же возвращайся к воротам, смотри в оба!
   Питер вернулся в спальню и стал быстро одеваться. Алессия приподнялась и тревожно всматривалась в его лицо.
  - Что там случилось, Марито?
  - Принесли раненого, дольче. Тебе не стоит беспокоиться, дорогая.
  - Я могу быть полезна? Хочу тебе помочь.
  - Алесси, здесь достаточно людей для помощи. Прошу тебя, ложись.
  - Милый, мне теперь все равно не уснуть. А что с ним случилось? Кто он такой?
  - Пока не знаю, дорогая, сначала надо его осмотреть. А кто он такой - меня мало волнует...
  
  Хамат ловко разрезал на парне одежду и обнажил его грязноватую крепкую грудь, поросшую редкой растительностью. Там под правой ключицей зияла небольшая треугольная ранка, в которую при каждом вдохе засасывался воздух, а при выдохе пузырями выходила пенистая кровь. Увидев это, Питер быстрым движением крепко прижал свою ладонь к ране. Парень слегка застонал. Он часто хрипло дышал, как больная собака, и был похож на синеватого покойника.
  - Джинан, готовь спиртовую повязку и пластырь, - спокойно распорядился граф. - Хамат, промой ему рану, возьми зонд, здесь узкое отверстие.
  Пока араб готовил раствор для промывания, Питер продолжал плотно зажимать рану. Двое незнакомцев в суконных куртках и грубых сапогах стояли поодаль и немного растерянно озирались вокруг. После того, как они уложили раненого на стол, никто не обращал на них внимания, и они не знали, что им делать. Они удивленно рассматривали настенные светильники, свет которых усиливался помещенными перед свечами сферическими сосудами с водой. В странном ярком свете этих бра блестели разложенные на высоком столике устрашающие хирургические инструменты с красивыми серебряными рукоятками, и какие-то непонятные приспособления, шкаф и полки с флаконами и склянками. Окружающая обстановка произвела на посетителей такое впечатление, что женщина даже перестала плакать. Она выглядела как зажиточная горожанка средних лет, в теплой шали, шерстяной юбке и добротных ботинках, но густой загар говорил о том, что ей долгое время приходилось быть на солнце, как простой крестьянке. Ее спутники выглядели точно так же. Граф небрежно взглянул на них и суховато сказал:
  - Можете попрощаться с вашим другом сейчас, господа. Его рана опасна. Я смогу только немного облегчить его страдания, остальное в руках Господа.
  - Мессир, умоляю, помогите ему! - проговорила женщина, сдерживая слезы. Она держала себя в руках, ее брови были сурово сдвинуты, но губы дрожали.
  - Вы прекрасно меня слышали, сударыня. Облегчить его страдания в моих силах, но шансов у него очень мало. Один шанс из сотни, быть может. Думаю, только чудо может его спасти, однако в чудеса я не верю.
  Женщина беззвучно заплакала. Граф слегка поморщился и сухо проговорил:
  - Марсела, проводи этих людей на кухню, предложи им что-нибудь выпить.
  Незнакомцы поклонились, выражая свою признательность.
  В дверях они столкнулись с недовольным Мартьялем. Доктор посмотрел им вслед и нахмурился еще больше. Хамат начал промывать рану. Питер отошел от стола, служанка подала ему смоченную салфетку, чтобы вытереть руки.
  - Гальтон, ты сошел с ума? - прошипел доктор, наклонясь к его уху, чтобы не услышали слуги. - Разве ты не видишь, что это за люди?
  - Разумеется, вижу. Мартьяль, дай парню опия, флакон вон там, слева.
  - Я не ослышался? Ты в самом деле видишь, с кем имеешь дело? - уже в полный голос проговорил доктор в раздражении. - И кто же они, по-твоему?
  - Судя по запаху костра и пороха, которым пропахла их одежда, это мятежники гугеноты, те самые камизары, которые на всех наводят ужас. Но вполне можно принять их и за охотников. Я выбираю второе.
  - Подумай о последствиях, Питер. Король выставил против них целую армию, а ты!.. Надо быть просто безумцем!..
  - Черт возьми, Мартьяль, дай же ему опия!
  - А ты не будешь использовать свой дурманный эфир?
  - Нет, в этом случае эфир бесполезен, он и без того едва дышит. Если начнет кашлять, ему конец.
  Ворча, доктор Мартьяль отмерил снотворный напиток и дал раненому, потом наклонился, чтобы осмотреть его рану.
  - Да это, похоже, пневмоторакс! Дело дрянь, капитан. Надеюсь, ты прекрасно понимаешь, что возиться с ним не имеет смысла?
  - Себастьян, или ты мне помогаешь, или убирайся к дьяволу! - отрезал граф.
  - Иногда ты похож на одержимого, Питер. Зачем тебе всё это? Ради научного интереса? А если кто-то узнает, что в твоем доме скрываются камизары?
  - Говорю же тебе, это охотники! Правда, на охоте сложно получить такой удар, но всякое бывает, - усмехнулся граф невесело, - Мартьяль, это любопытный случай. Удар шпагой, пневмоторакс, но, похоже, пострадала только самая верхушка легкого, рана высоко. И смотри!
  Он положил свою ладонь на грудь раненого в нижней ее части, и пальцами другой руки легко постучал по своей ладони. Раздался плотный звук, как будто внутри была жидкость, а не воздух, как обычно в груди. Граф продолжал:
  - Определенно, кровь в плевральной полости. Если ее не выпустить, она свернется и начнет разлагаться. И тогда уже лёгкое вряд ли расправится. У меня есть мысль, как вывести эту кровь наружу.
  - И как же?
  - Я сделаю надрез в шестом межреберье, вставлю туда трубку и герметично закрою рану. Если будет отток жидкости, ему станет легче дышать, значит, его шансы немного увеличатся. Только если за это время его сердце и голова выдержат недостаток воздуха.
  - Парень на вид молодой и крепкий, мучиться будет долго... Но сделать в нём вместо одной дырки две и думать, что это пойдет ему не пользу, я бы не стал. Где это видано, чтоб лечить таким способом! Тебе охота делать опыты - воля твоя. Но не забывай, ты подвергаешь опасности не только себя!
  - Да, ты прав, Мартьяль. Всем будет спокойнее, если ты забудешь, что был у меня этой ночью и
  переберешься в город.
  - Я непременно так и сделаю, прямо завтра с утра!
  Алессия, стоявшая в дверях галереи, с тревогой наблюдала за их препирательствами, но не решалась подойти и задавать вопросы, чтобы не помешать им. Питер сосредоточенно колдовал над раненым, негромко бросая короткие непонятные фразы Мартьялю и Хамату, которые ему помогали.
  Часа через полтора всё было закончено, спящего раненого перенесли на диван и укрыли теплым пледом. Теперь Хамат следил за трубкой и сосудом, куда начала стекать темная кровь, Джинан и Марсела остались навести порядок и помыть инструменты, а граф пошел в свой кабинет, тяжело опираясь на трость. Он опустился в кресло и, болезненно поморщившись, осторожно вытянул покалеченную ногу. Алессия присела у его колен, на ее лице читалось искреннее сострадание.
  - Марио, тебе, наверное, вредно так долго стоять?.. Очень болит?
  Питер насмешливо скривил рот:
  - Спроси мою ногу, она будет долго тебе жаловаться! - он сильным движением поднял ее и посадил себе на колени. - Всё это пустяки, дольче. Но я не хочу видеть такое жалостливое выражение на твоем лице, дорогая. Это ранит мое мужское самолюбие. Какому же мужчине приятно осознавать свою слабость, тем более, когда ее видит женщина!
  - Прости, амато, мне хочется как-то облегчить твою боль, помочь...
  - Это просто, дольче. Поцелуй меня, и я тут же забуду любую боль.
  
  Питер вместе с женой спустился на кухню, и сделал знак Мадлен, чтобы та налила ему немного вина. Ночные гости при их появлении поднялись из-за стола с остатками ужина. Они не сводили с графа вопрошающих глаз. Он сел с ними рядом и сказал довольно жестко, но спокойно:
  - Господа, вам известно, кто я, иначе вы не пришли бы в мой дом. Но я не хочу знать, кто вы. Будем считать, что я вас никогда не видел, а ваш друг - просто охотник, поранившийся в лесу.
  Мужчины согласно закивали.
  - Мессир, есть ли у него надежда? - спросил старший из них.
  - Мне нечем вас утешить. Возможно, ему станет немного легче, но рана опасна для жизни. Было бы лучше отправить вашего друга в госпиталь Ла Грав, там он всегда был бы под присмотром врачей и опытной сиделки.
  - Это совершенно невозможно, мессир. Нам нет доступа в город, нас тут же схватят!
  - Мессир граф, я могла бы за ним ухаживать получше любой сиделки! Умоляю, помогите ему, оставьте Гастона у вас во дворце! Ради всего святого, спрячьте его, будьте милосердны! - вскричала женщина.
  Питер едва заметно пожал плечами:
  - Сударыня, милосердие тут ни при чем. Конечно, мне было бы удобнее наблюдать за ним здесь, но тем самым я подвергаю опасности мою семью и людей, - проговорил он. - Однако я готов пойти на риск, поскольку в этом деле у меня есть свои резоны. Здесь найдется безопасное место, чтобы укрыть раненого.
  - Мессир, мы готовы заплатить вам и за риск, и за вашу помощь! - вскричала женщина пылко.
  - Я не беру платы, сударыня. Дело не в этом. Для короля вы враги, и теперь я стал вашим сообщником.
  Спрятать, защитить раненого я смогу. Но кто защитит меня? Никто. Будем надеяться, что нам удастся скрыть это происшествие. Возможно, речь идет о считанных днях... В любом случае, ваше молчание - это залог нашей безопасности. Теперь мужчинам лучше поскорее покинуть мой дом. А вы, сударыня, можете остаться ухаживать за раненым.
   - Благодарю, мессир! Благослови вас бог! - с жаром воскликнула женщина. - Меня зовут Женевьева Гаро, Гастон мой брат.
  - Хорошо. Но я ни о чем вас не спрашивал, - граф повернулся к двум повстанцам, собравшимся уходить.
  - Следите за домом, господа. Если увидите на решетке у задней калитки черную ленту, тогда вы ночью придете забрать тело.
  - А если Господу будет угодно его спасти?
  - В таком случае он уйдет сам. Мадлен, проводи их подземным ходом до реки. И скажи Марселе, чтобы приготовила комнату в гроте, да никому не болтай об этом!
  
  Утром за завтраком, всё еще обеспокоенная, Алессия спросила:
  - Чем тебе это может грозить, амато? Мне сказали, что доктор Мартьяль уехал на рассвете. Кажется, он порядком напуган?
  - Ну, это не совсем подходящее слово, дорогая. Он осторожен, и это правильно. Мы с ним вчера обо всём договорились. Хорошо, что он уехал, так спокойнее для всех. Увы, у него нет дворянского титула, способного защитить от неприятностей такого рода.
  - А какие могут быть неприятности, Марио? Ты же не сделал ничего предосудительного!
  - Конечно, дольче. Однако у властей на этот счет может быть другое мнение. В последнее время я не слишком внимательно следил за новыми законами, введенными здесь по поводу мятежников. Меры могут быть ужесточены. Кстати, мне известно, что некоторые местные дворяне-гугеноты втайне сочувствуют камизарам. Но это еще не значит, что они им как-то помогают. Никому не могут нравиться кровопролитие и зверские убийства, причем, с обеих сторон, - проговорил Питер спокойно. - Но в этом конкретном случае у меня не было выбора, Алесси. Не мог же я, в самом деле, оставить его подыхать на улице, как собаку. И мне плевать, протестант он или католик, разбойник или праведник. А, кроме того, не каждый день встретишь такой случай! Мне было бы любопытно проследить его динамику и послеоперационный период. Ну, если он выживет, конечно...
  Тут вошел секретарь Жан с почтовыми пакетами в руках. С поклоном он сказал Алессии:
  - Госпожа графиня, для вас письмо из Пьемонта. И для мессира - от госпожи д`Арбонтес.
  Алессия радостно встрепенулась, услышав, что ей пришло письмо.
  - Это пишет моя Кло! - оживленно воскликнула Алессия, распечатав послание. Но по мере того как она читала, ее лицо всё больше омрачалось.
   - В Страмбино не всё ладно... Тетушка Кло пишет, что мой арендатор, мой добрый сосед привел туда своих людей, а ей велел искать другое место! Он заявил, что Клотильда слишком стара для того, чтобы прислуживать посетителям, а на кухне и без нее обойдутся. В довершение всего она, бедная, оступилась на лестнице и сломала руку! Да так неудачно, что до сих пор ничего не может ею делать... Это просто беда! Как же ей теперь быть?..
  Алессия со слезами на глазах еще раз перечитывала неровные строки какого-то деревенского грамотея, которому матушка Кло продиктовала свое послание. Питер сказал:
  - Я пошлю за ней Винченцо, он знает дорогу и быстро привезет ее сюда. У меня сердце за нее болит. Да и тебе с ней будет веселее, дольче.
  - Любовь моя, у тебя золотое сердце! Спасибо, Марито. Я так скучаю по матушке Кло...
  - Признаться, я тоже частенько ее вспоминаю. Она сердечный, открытый человек. Люблю людей, которые не кривят душой и говорят что думают.
  - А знаешь, что она мне сказала, когда ты у нас появился? Она сказала, что красивее мужчины не встречала.
  - Ну, в этом нет моей заслуги, дольче, - слегка усмехнулся он. - Внешность дана Господом. И гораздо важнее то, что скрывается под ней.
  - Да-да, милый, знаю, тебе не нравятся комплименты про твою наружность. Но что же делать, если Господь так тебя одарил? - Алессия лукаво блеснула глазами и на ее щеках появились очаровательные ямочки. - Честно скажу, я в восторге от Его творения! А еще ты обладаешь редким обаянием, перед которым не устоит ни одна женщина.
  - Меня не интересуют другие женщины, дольче.
  - А кстати, что за дама тебе написала?
  - Это Жозефина д"Арбонтес. Оказывается, я совсем забыл о ней! Просто невероятно, Алесси... С этой дамой мы знакомы уже много лет. Сначала она была как будто на стороне моих врагов: ей было поручено шпионить за мной. Но потом я узнал, что Жозефина с помощью интриг и своих связей как-то препятствует их планам, а иногда рассказывает о них мне, будто предостерегает от опасностей. Но, скорее всего, она всегда преследовала какие-то свои цели. Время от времени мы встречались, постепенно она стала друга дома, подолгу гостила у нас, и держалась так, будто считала себя моим ангелом-хранителем. Но она всегда была себе на уме, ее скрытность не вызывает у меня доверия. Кажется, я не способен до конца ее понять, настолько мне чужды ее жизненные принципы - если только они у нее есть... Герцогиня д"Арбонтес очень неоднозначная особа. Она была интересна мне своим насмешливым изобретательным умом и какой-то глубоко скрытой печалью, - по крайней мере, мне так казалось. И в то же время раздражала лицемерием и скрытностью. Это опасная женщина, дольче. Думаю, Жозефина способна сделать что угодно ради своей выгоды.
  - Ты говоришь о ней как о близком человеке. У вас была связь? Она, конечно, влюблена в тебя!
  - Может быть. Хотя в моем понимании любовь выглядит несколько иначе.
  - Как видно, ты тоже к ней неравнодушен?
  - Даже не знаю, как это назвать. Она будит во мне самые низменные плотские влечения. В тяжелые моменты моих размолвок с Маргаритой она всегда оказывалась у меня под рукой, как будто знала всё, что между нами происходит. Может быть, даже всё это и подстраивала, трудно сказать наверняка. Эта женщина почти всегда добивалась своего - и так или иначе она оказывалась в моей постели. Правда, такое случалось не часто. Но теперь я предпочел бы вообще с ней не встречаться и благополучно забыть навсегда. Слишком противоречивые и сложные отношения мне не по душе, я испил эту чашу до дна... И потом, я ничем не хочу огорчить свою жену.
  - Марио, твои старые связи меня никак не задевают, это твоя жизнь. Я же знаю, что теперь ты любишь меня.
  - Это правда, моя радость. Какой же у тебя замечательный характер, моя умница! Но еще раз хочу тебя предупредить, дольче - опасайся этой женщины. Вероятно, герцогиня д`Арбонтес приедет навестить нас. Ни в коем случае не откровенничай с ней, дорогая. Будь моя воля, я бы тебя от нее вообще спрятал, - произнес Питер полушутя, полусерьезно. - Кто знает, что придет ей в голову! Однажды она заставила меня проехать до Рима, придумав дикую историю, подослала своего человека к моей сестре соблазнить ее, и всё это только потому, что ей захотелось меня увидеть! Я был готов придушить ее за все эти фокусы.
  - Значит, на самом деле ты к ней неравнодушен.
  - Попробуй тут остаться равнодушным! Даже не знаю, что я к ней испытываю. Случалось, мне было очень скверно, а Жозефина смогла меня поддержать, и за это я ей благодарен. Однако иметь с ней дело я бы не хотел. Ладно, бог с ней... После обеда поеду в госпиталь, а сейчас пойду поздороваться с детьми и навещу моего раненого разбойника. Ты со мной?
  
  Они прошли в тайную комнату подземного хода, обставленную не хуже дворцовой спальни, с камином, столом и всем необходимым. Это укрытие имело выход в каменный грот, скрытый в саду, а с другой стороны - разветвленным подземным коридором в кухню дворца и еще дальше, на берег Гаронны.
  К немалому удивлению Питера, в раненом еще теплилась жизнь, но он дышал всё так же часто и поверхностно и всё-таки был больше походил на покойника. Хамат оставался с ним всю ночь и следил за дренажной трубкой, выходившей из груди раненого, опущенной другим концом в колбу с обеззараживающей жидкостью. По трубке в сосуд медленно стекала густая темная кровь...
  Сестра раненого, назвавшаяся Женевьевой Гаро, с замкнутым измученным лицом сидела рядом с его ложем и, увидев графа, быстро вскочила. Пока Питер осматривал своего пациента, она с надеждой следила за ним припухшими от слез глазами. Но лицо графа, когда он того желал, оставалось непроницаемо-спокойным.
  - Хамат, этой женщине нужен отдых, позови Джинан, пусть она ее сменит. Скажи только, чтобы внимательно следила за трубкой, в нее ни в коем случае не должен попасть воздух. Остальное - как обычно, меняйте повязки, нам остается только ждать, - араб с поклоном подал графу салфетку, чтобы вытереть руки. - Отдохните немного, сударыня, - продолжил Питер. - Если вдруг в доме появятся посторонние, вам дадут знак, и вы тут же зальете камин, чтобы дым из дымохода в саду не привлек ничьего внимания. На всякий случай наверху подожгут ворох листвы, но, думаю, это вряд ли понадобится. При малейшем шуме просто нажмите на этот камень, чтобы закрыть проход, этого достаточно.
  *
  Питер и Алессия только вернулись из детской в гостиную, как появился Жан и объявил:
  - Мессир граф, к вам лейтенант Бесьер!
  - Кто это?
  - Судя по его форме, мессир - это лейтенант полиции.
  - Я думал, ко мне пожалует сам капитан, граф де Ла Мар. Жано, дай мне халат и зови его. А сам останься послушать, что он скажет. Надеюсь, его визит не затянется.
  Питер, давно одетый, облачился в халат поверх камзола и уютно расположился в мягком кресле, вытянув скрещенные ноги. Алессия села у окна с рукоделием.
   Скоро вошедший лейтенант Бесьер сухо поклонился молодой графине и графу. Тот с благожелательной улыбкой приветствовал его, не переменив своей расслабленной позы.
  - Что вас привело к нам в такую рань, господин лейтенант? - промурлыкал Питер безмятежно.
  - Прошу прощения, сударь, но долг службы вынуждает беспокоить вас в такое время! Дело весьма серьезное.
  - А что случилось?
  - Мятежники, господин граф! Как известно, я командую отрядом полиции, охраняющей город от этих негодяев. Мы несколько дней выслеживали их в наших окрестностях, и теперь...
  - В наших окрестностях? - живо перебил Питер с непритворным беспокойством. - Вы хотите сказать, камизары уже в окрестностях Тулузы?! А мне говорили, что они еще далеко, намного восточнее Альби! Об этом же свидетельствует чудовищное нападение на полковника де Граммона и его людей...
  - Клянусь преисподней, граф, это дерзкое отребье малыми отрядами тайно проникает на мирные территории и наносит нам жестокие удары! В последний раз они подпалили церковь и несколько домов в Гроле! Они угробили там не меньше полусотни душ, гореть им всем в аду!.. Вас долго здесь не было, мессир, а обстановка меняется очень быстро. Так вот, мы выследили один такой отряд, и не простой, а известного разбойника Гастона Гаро! На его счету уже не одна сотня душ наших солдат, мирных жителей и священников! Вчера мы преследовали их весь день и захватили его врасплох! Я самолично дрался с этим мерзавцем и ранил его вот это самой шпагой, разрази меня гром! Однако этим ублюдкам удалось отбить его внезапной атакой и скрыться...
  - Очень жаль.
  - Да, жаль, клянусь всеми святыми! Он был почти у нас в руках! Но мы пошли по их следу, расспрашивали крестьян, и след привел на ваши земли, господин граф, как бог свят, в ваше поместье!
  - В самом деле? Мне об этом ничего неизвестно. Но господин Бесьер, прошу вас, немного сдерживайте свой язык от богопротивных клятв и божбы - мы не в таверне!
  - Прошу меня простить...
  - Предполагать найти здесь мятежников - как такое возможно? Впрочем, я не следил за событиями - вы знаете, вчера состоялась моя свадьба, и в последнее время мне было совсем не до камизаров, дорогой лейтенант.
  - Понимаю. Однако видели, что у вас прошлой ночью были посетители. Кто это был?
  - Ну, разве те, кто это видел, не доложили вам все подробности? - задал встречный вопрос граф, чтобы понять, что именно уже известно.
  - Никаких подробностей, было темно, как в зад... Слишком темно.
  - Да, лейтенант. Действительно, прошлой ночью меня разбудили трое подвыпивших охотников. Здесь всем известно, что я немного занимаюсь хирургией, - примерно как ваш капитан разводит свои лилии. Время от времени кто-то обращается ко мне за лечением, особенно с тяжелыми ранениями. Это был как раз такой случай. Представьте, трое горожан на охоте крепко выпили, повздорили, и двое из них затеяли дуэль. Один серьезно ранил другого так, что тот уже готов был отдать богу душу. Очевидно, они здорово испугались и принесли раненого ко мне. Когда я его увидел, он едва дышал. Сразу видно - жить ему осталось недолго. Я просто перевязал его рану, и они ушли.
  - Матерь божья! Как ушли? Куда? - взвился лейтенант.
  - Понятия не имею. По-вашему, мне интересно это знать? - насмешливо улыбнулся граф.
  Бесьер едва не потерял самообладание.
  - Проклятье! И вы даже не пытались их задержать?! - воскликнул он.
  - С какой стати? - удивился Питер. - Что мне за дело до каких-то пьяных охотников!
  - Дьявольщина! Вы их упустили! Мало того, вы лечили этих грязных тварей!
  - Все мы твари божьи, сударь. Я только исполнил свой христианский долг. Но не думаю, что им это помогло.
  - Почему вы не сообщили властям, черт возьми? Какие-то подозрительные люди, бродящие по ночам в такое время! Вас ничуть не насторожили эти, якобы, "охотники"? Если только можно верить вашим словам...
  - Вы сомневаетесь в словах дворянина, сударь? - возмутился граф. И продолжил беззлобно:
  - Лейтенант, сегодня вам не удастся испортить мое отличное настроение. Женятся не каждый день, и ничто не может омрачить мне мой медовый месяц. Однако, мои слова - истинная правда, верите вы им или нет!
  - Теперь всё равно время упущено! - почти простонал Бесьер. - Клянусь богом, в ваших руках были опасные преступники, сударь!
  - Откуда вам это известно? Помилуйте, господин лейтенант, совершенно невозможно, чтобы те охотники были камизарами! - граф не мог сдержать скептической улыбки. - При такой доблестной полиции и гарнизоне солдат, стоящих в городе - камизары у меня в доме?! Будь это так, они бы всё здесь сожгли! Да и подумайте сами - какой смысл им пробираться так далеко вглубь вражеской территории?
  - Они уходили от преследования много дней! Я сам за ними гнался! Не сомневаюсь, это были они! - лейтенант скрипел зубами от лютой досады. Его кулаки сжимались и разжимались помимо его воли.
  - Уверяю вас, вы ошибаетесь, дорогой Бесьер, - еще раз терпеливо возразил граф. - Это были только охотники. Мои люди тоже их видели, и ни у кого не возникло ни малейших подозрений. И потом, их было всего трое, а никак не целый отряд!
  - Это ничего не значит! Мессир граф, вам придется последовать за мной! Господин капитан приказал мне задержать вас, если окажется, что вы имеете касательство к этому делу!
  - Задержать? - изумленно произнес Питер, меняя, наконец, свою расслабленную позу. - Но зачем?
  - Чтобы вы могли подробно ответить лично капитану на возникшие вопросы!
  - Я мог бы прекрасно ответить на все вопросы и здесь, господин лейтенант. Но если этого требует ваш долг - я к вашим услугам.
  - мне придется еще раз обыскать ваш особняк!
  Граф весело рассмеялся.
  - Полагаете, я прячу здесь этих ужасных мятежников, дорогой Бесьер? Вы считаете меня их пособником? Хорошо еще, что не их главарем! - насмешливо фыркнул Питер. - Что ж, действуйте, я не намерен вам препятствовать. Осмотр не займет много времени - большую часть дома еще ремонтируют. Думаю, вы скоро поймете свою ошибку, лейтенант. Можете приступать! - Питер обратился к слуге:
   - Скажи, пусть Роблес отопрет винный погреб и чердаки и сопровождает господина лейтенанта с его людьми, - граф поднялся с кресла и взял свою трость. - Как видите, Бесьер, я всячески готов содействовать вам, пока вы не переловите всех этих бандитов. Но, полагаю, здесь вы теряете драгоценное время... Кстати, куда мне предстоит отправиться для допроса?
  - В форт Сен-Оноре, к господину капитану.
  - А почему же граф де Ла Мар сам не пришел сюда поговорить со мной, как добрый друг? Только вчера он был здесь моим гостем.
  - Капитан не может смешивать долг службы с дружеским визитом - так он сказал.
  - Что ж, отлично. Пока вы здесь ищите призраков, я как раз успею переодеться.
  Лейтенант поклонился и вышел вслед за Жаном, а Питер прошел в свою спальню. Там он сбросил халат, взял из секретера кожаный кошелек и сунул его за свой широкий пояс. Алессия тронула мужа за плечо и жалобно заглянула ему в глаза.
  - Марио, я в растерянности, даже не знаю, что и думать... Чем тебе это может грозить?
  - Не знаю, дорогая, - беззаботно ответил он. - Самое большее - несколькими днями под стражей. Нет причин для беспокойства, Алесси, всё это только формальности, - спокойно говорил Питер, застегивая поясную портупею со шпагой. - Если тебя будут о чем-то спрашивать - ты спала, вот и всё! Ничего не бойся, дорогая.
  Он с улыбкой привлек жену к себе.
  - Никто и ничто не может омрачить моего счастья, дольче, потому что у меня есть ты! Но мне жаль, что так вышло... Я не хотел, чтобы ты волновалась, это моя вина.
  - У тебя же не было другого выхода, милый. Я постараюсь не очень переживать...
  - Алесси, чтобы ты отвлеклась от неприятных мыслей, я придумал три сюжета для твоих фресок. На первой я вижу фантазии на тему моря и кораблей, в пастельной зеленовато-бирюзовой гамме, вторая фреска - твой автопортрет в образе Весны или Флоры, в обрамлении цветов и деревьев. А третья - может быть, портреты всех детей, живущих в доме и резвящихся в нашем парке. У тебя замечательно получаются трогательные детские головки! Ты попробуешь?
  - О, это же огромное поле для работы и фантазии, Марио, мне и за год не осилить такой труд!
  - Я постараюсь не слишком часто тебя отвлекать, дорогая, и ты сумеешь сосредоточиться, - накидывая на плечи плащ, смеялся он.
  - Ты так спокоен и еще можешь шутить! А мне всё же страшно... Что будет дальше? Вдруг они тебя осудят?
  - Не волнуйся, прошу тебя. Даже если что-то и предъявят, меня может судить только суд пэров. Хотя, конечно, теперь военное время, и на всё здесь воля короля... Тем не менее, однажды мне пришлось несколько дней провести в заключении именно по воле короля - и ничего страшного не случилось, дорогая. А тогда я был действительно виновен в оскорблении мадам де Ментенон. Но мадам оказалась милостива ко мне. Меня скоро выпустили - я принес извинения, и был прощен.
  Питер взял шляпу и обнял жену, нежно поцеловал в полуоткрытые губы.
  - Всё будет хорошо, моя радость, всё будет хорошо, - повторил он ласково. И эти простые слова удивительным образом успокоили ее.
  
  Глава вторая
  
  Графа де Монтеля учтиво препроводили в кабинет капитана тулузской полиции, который располагался в укрепленном форте на окраине города. В нем также находились казармы, городская тюрьма и часовня святого Оноре, связанная с тюрьмой и казармой крытыми галереями.
  Капитан де Ла Мар сидел за своим рабочим столом, заваленном грудой депеш и донесений, и внимательно рассматривал графа де Монтеля, который силился подавить зевок, вежливо прикрыв рот надушенным кружевным платком. Капитан жестом пригласил графа сесть в кресло напротив.
  - Я представляю, как нелегко просыпаться утром после первой брачной ночи, дорогой граф, - с деланным сочувствием проговорил де Ла Мар, ехидно улыбаясь. - Прошу меня простить, но я вынужден был вас побеспокоить, поскольку то, что рассказал мне мой лейтенант - весьма и весьма серьезно! Под видом обратившихся к вам охотников могли скрываться еретики-камизары! Лейтенант Бесьер просто убежден в этом, и я склонен с ним согласиться.
  - Уверен, подозрения вашего лейтенанта беспочвенны, дорогой капитан. Ни один бандит не посмел бы сюда сунуться. Как такое возможно, когда повсюду здесь я вижу бдительную полицию и солдат в полной боевой готовности! Нужно быть безумцем, чтобы замыслить подобное! Не понимаю, что могло вас так встревожить, капитан. Неужели только глупая драка пьяных горе-охотников? Но может быть, я чего-то не знаю?
  - Вот именно, господин граф! Вас не было здесь довольно давно, а я в каждом донесении ежедневно читаю о жутких зверствах этих презренных негодяев-еретиков! Чего стоит один этот ужасающий случай с полковником де Граммоном!.. А их жертвы исчисляются теперь сотнями!
  - Ну, это не новость, дорогой капитан. Кстати, мой друг полковник де Граммон, благодарение богу, жив, и, надеюсь, при должном лечении скоро встанет на ноги. Так вот, мне прекрасно известно о злодеяниях мятежников с тех самых пор, когда восстание только начиналось, - вас здесь еще не было, капитан. Два года назад все мы тоже приходили в ужас от их преступлений. С тех пор мало что изменилось, за исключением того, что король послал армию на подавление протестантской черни, а его солдаты в своей жестокости уподобились этим бесчеловечным фанатикам. Но за это время в королевской армии сменилось уже два маршала, а мы с вами всё так же боимся даже самого слова "камизар"! - горько усмехнулся граф. - Могу вас успокоить, де Ла Мар - вчера ко мне приходили не они. Невозможно перепутать каких-то подвыпивших гуляк с щепетильными гугенотами строгих правил, которые и вино-то пьют лишь по праздникам! Ничего особенного, капитан, уверяю вас - заурядное происшествие, обычный несчастный случай на охоте.
  - Как они выглядели? - сухо прервал его де Ла Мар.
  - Они выглядели как зажиточные горожане, добротно одетые и развязные. Кстати, у них было неплохое оружие - два германских охотничьих карабина.
  - Фитильные?
  - Нет, сударь, колесцовые. Говорю же вам - неплохое и довольно дорогое оружие. У нищих протестантов такого быть не может. Англичане еще не успели снабдить повстанцев оружием, поскольку французские каперы до последнего времени успешно отгоняли их транспорты от наших берегов. Между прочим, в этом участвовали и мои корабли тоже. Так что вам, сударь, не стоит попусту тратить время, чтобы не упустить настоящих преступников.
  - Германские охотничьи карабины, говорите? Что ж, над этим стоит поразмыслить... Граф, к моему прискорбию я вынужден задержать вас для дальнейшего разбирательства. Возможно, вы вспомните еще что-нибудь интересное.
  - Что значит "задержать"?
  - Это значит, что пока вы побудете здесь, чтобы у вас не возникло желания покинуть город или предупредить ваших возможных сообщников!
  - Сообщников? - изумился Питер. - Вы в своем уме, капитан? Какие к черту сообщники? Или вы полагаете, что у меня есть причины бежать из собственного дома на второй день после свадьбы? Эта мысль кажется мне полным бредом!
  - Возможно... Однако вы пока побудете здесь, а я с моими людьми еще раз осмотрю ваш дом, тщательно допрошу всех ваших людей и вашу жену.
  - Но графиня тогда уже спала, что она может сказать?
  - Посмотрим!
  - Господин капитан, не кажется ли вам, что излишнее усердие попросту смешно? К чему напрасно беспокоить даму? Она заведомо не могла ничего видеть.
  - Я имею полномочия допросить всех, причастных к этому делу!
  - К какому делу?
  - К вашему делу, господин граф!
  - Уже есть моё дело? Великолепно! Желаю успеха в продвижении по службе, дорогой господин капитан! - не мог удержаться от сарказма Питер. Но капитан не был склонен шутить такими вещами. Он прищурил свои красивые голубые глаза и скривил узкие губы.
  - Не забывайте, граф - вы сами признались, что оказали помощь еретикам, врагам короля и всех добрых католиков!
  - Сударь, никто не может помешать вам добросовестно заблуждаться на их счет. Тем не менее, я перевязал бы рану даже собаке, не спрашивая ее вероисповедания. Однако вы же не думаете, что я буду перед кем-то оправдываться?
  - Что ж, отлично! Я как дворянин вас понимаю, дорогой граф. Поэтому приказал вместо камеры выделить вам помещение для офицеров, чтобы вы не чувствовали неудобств.
  - Вы очень любезны, - вполне искренне проговорил Питер, вставая. - Жаль, что мы с вами не успели познакомиться поближе, господин де Ла Мар. Иначе вам не пришлось бы всё так усложнять.
  - Вполне вероятно. Но у меня есть прекрасная возможность познакомиться с вами поближе именно теперь. И особенно меня радует знакомство с вашей очаровательной супругой, дорогой господин де Монтель! Она поистине неотразима в своей юной прелести и бесхитростности! Графиня разительно отличается от всех известных мне светских кокеток, этих пустых и вздорных жеманниц...
  - Да, граф, полностью с вами согласен, - обезоруживающе улыбнулся Питер, но его сердце болезненно сжалось. Тем не менее, улыбка не покинула его лица. Когда было необходимо, он умел лицедействовать с полным хладнокровием. - Как долго я здесь задержусь, господин де Ла Мар? С моей стороны неучтиво было бы надолго покидать молодую жену сразу после свадьбы.
  - Это будет зависеть от результатов допроса и осмотра дома, мессир. Думаю, нам потребуется дня два-три. А потом вы должны будете опознать тех, кто к вам приходил. Мы обязательно их поймаем!
  - Не сомневаюсь. Тогда мне придется послать за своими вещами и книгой, чтобы скоротать здесь время.
  - Ну, разумеется, сударь! - любезно и даже весело проговорил капитан. - Кстати, у меня здесь неплохой повар, и, если вам будет угодно принять мое приглашение, сегодня вечером нас ждет славный ужин, дорогой граф!
  - Благодарю, господин капитан, это очень кстати. Не хотелось бы мне пробовать еду для заключенных. Обычно я посылаю слугу за обедом в ближайшую таверну, как в те времена, когда мне приходилось некоторое время гостить в парижской королевской тюрьме, - безмятежно проговорил Питер.
  - Увы, вашего слугу я не могу здесь оставить, но, если пожелаете, завтра утром я пришлю вам своего денщика и брадобрея. А сейчас позвольте вашу шпагу, мессир! - и капитан сделала знак двум солдатам, стоявшим у входа.
  Питер с холодным удивлением вскинул голову.
  - Значит, я арестован, а не просто задержан? И без суда? Должно быть, вы шутите, капитан!
  - Мне не до шуток, сударь! На мне лежит большая ответственность по защите города и всей провинции! Боюсь, вы слишком легко отнеслись к этому ночному происшествию, господин де Монтель. До выяснения всех обстоятельств мой долг арестовать вас, дабы прекратить всякие сношения с вашими людьми и сообщниками!
  Питер только слегка пожал плечами.
  - Что ж, в таком случае мне придется пригласить моего адвоката.
  - Это как вам будет угодно. Да, и не забудьте про ужин, дорогой граф. У нас здесь бывает весело. Увести! - приказал он солдатам.
  
  Караульное помещение, куда привели Питера, служило когда-то комнатой для дежурных офицеров, но скорее походило на тюремную камеру с некоторыми удобствами. Голые каменные стены, закопченный камин, походная кровать в углу, простой стол у высоко расположенного окна, видавший виды провалившийся диван у стены и три стула вокруг стола довершали обстановку.
  Питер с отвращением посмотрел на загаженный пол, побегавших мимо тараканов, на кусок грубого сукна, которым было застелено походное ложе, на грязное окно, едва пропускающее свет, и тихо выругался сквозь зубы. Двое солдат, конвоировавших его, остановились и ждали, пока он войдет, чтобы запереть дверь. Но войти граф не спешил.
  - Хотите немного заработать, ребята? - спросил он солдат. - Кто из вас хорошенько вымоет эту конюшню, получит от меня три экю.
  - Но, мессир... Мы должны только вас охранять, - произнес один солдат с видимым сожалением. Он соображал, как бы совместить охрану с уборкой, поскольку целых девять ливров на дороге не валяются.
  - Если только всё это время вы будете у нас на глазах, - проговорил второй, как видно, более сообразительный.
  - По-вашему, как далеко я могу сбежать? - усмехнулся граф, показав на свою искалеченную ногу и трость, - Принесите мне перо и бумагу, я сяду здесь и буду писать за этим столом, у вас на глазах.
  - Мессир, нам дано указание быть с вами учтивыми, мы исполним все ваши пожелания.
  - Отлично. Можете приступать!
  Потребовалось больше часа, чтобы комната была вычищена, вымыта и удовлетворяла всем требованиям заключенного. Граф дал солдатам по три экю каждому, чем привел их в восторг, поскольку они думали, что придется делить три экю на двоих.
  
  Скоро Жан принес графу его несессер, книгу, небольшую корзинку со снедью и две бутылки хорошего вина.
  - Надеюсь, это поможет вам скоротать время, сударь.
  - Спасибо, Жано. Скажи, как там Алесси? Чем она занята? Все здоровы?
  - Благодарение богу, все здоровы, мессир. Синьора до обеда играла с детьми. Они расспрашивали ее о чем теперь все болтают, но что она могла им рассказать, когда спала и ничего не слышала!.. А потом госпожа пошла в нижнюю галерею и долго что-то намечала там карандашом на стене против окон. Она сказала, что намерена расписать эту стену красивыми фрескам. После обеда госпожа графиня пошла в мастерскую к Консуэле, там они разбирали новые ткани и что-то шили вместе с девушками.
  Говоря это, секретарь оглянулся на дверь, и было понятно, что его речь была большей частью предназначена для чужих ушей. Питер одобрительно кивнул.
  - Прекрасно, Жан. Передашь донне Алессии мое письмо, да смотри, чтобы оно не попало в чужие руки.
  - Конечно! Да, мессир, надеюсь, вам сообщили, что теперь к вам не будут допускать посетителей кроме как с разрешения господина капитана? Я буду каждый раз к нему обращаться...
  - Понятно. Если я задержусь здесь больше двух дней, принесешь мне чистое белье, бумагу и перья. И главное, Жан - сходи к мэтру Риньолю, попроси его заняться моим делом. Если он откажется, тогда обратись к мэтру Биго.
  - А почему Риньоль может отказаться вас защищать, сударь?
  - Он протестант, это осложняет дело. Тем не менее, он блестящий адвокат, и его здесь все уважают. Не знаю даже, стоит ли мне к нему обращаться, чтобы не навлечь неприятностей на его голову...
  - Я могу осторожно узнать, как он настроен, а только потом рассказать суть.
  - Хорошо, так и сделай!
  *
  
  Ужин у капитана де Ла Мара скрасил одиночество Питера на последующие трое суток. Больше он не имел никаких сведений ни из дома, ни из города. Солдат-охранник передал ему чистое белье, и ничего более.
  Зато ужин обогатил Питера новыми знакомствами, возможно, не очень приятными, но, как он думал, полезными. Граф оказался в обществе нескольких незнакомых армейских офицеров, самого капитана де Ла Мара, лейтенанта Бесьера и коменданта форта полковника Кассаля - мрачного вида старого служаки, не вмешивающегося ни в политику, ни в церковные распри католиков с протестантами, ни в дела всех этих парижских лощеных вельмож, понаехавших в Тулузу в последнее время. Он знал только свою армейскую службу и вверенный ему форт Сен-Оноре.
  Офицеры уже сидели за столом, и два солдата в белых передники начали подавать закуски, когда в столовую в сопровождении служанки вошла молодая рыжеволосая дама в открытом вечернем платье огненно-красного бархата. Ее плечи и руки утопали в кружевах, на ослепительно-белой шее и в ушах сияли рубины - подозрительно крупные, пожалуй, чтобы быть настоящими. Дама шла, высоко подняв голову, и немного дерзкая улыбка играла на ее скуластом круглом лице с черной мушкой на правой щеке. Граф поднялся, чтобы приветствовать даму, но остальные офицеры остались сидеть, занятые закусками и разговорами. Почему эта яркая особа, по их мнению, не достойна была того, чтобы перед нею вставали, Питер уже догадывался. Тем не менее, он поклонился ей с подобающей учтивостью, и галантно выразил свое восхищение, как если бы встретил ее в галереях Версаля. Де Ла Мар иронически взглянул не него и представил даму, пренебрегая правилами этикета :
  - Дорогой граф, это несравненная мадам Беатрис Кальвэ, супруга нашего доброго друга капитана Жюля, доблестно сражающегося теперь с проклятыми гугенотами в Севеннах. Мадам известно, кто вы, так что не трудитесь представляться.
  Де Ла Мар небрежно поцеловал руку мадам Беатрис выше перчатки, в сгибе локтя, и этот фривольный жест вызвал у нее веселую улыбку. Она заняла свое место за столом напротив него. Питеру стало понятно и положение этой дамы, и отношение к ней офицеров. Но мадам Кальвэ, казалось, ничуть не была смущена таким положением вещей - она весело улыбалась.
  Её молоденькая быстроглазая служанка стала разливать вино по бокалам. Офицеры шутили с ней грубовато и нескромно, а по мере опорожнения винных бутылок в конце ужина - и совершенно бесстыдно. Но девица лишь смеялась и даже не пыталась уворачиваться от дерзких прикосновений их похотливых рук. Особенно в этом усердствовал лейтенант Бесьер. Было видно, что офицеры поделили между собой этих женщин - мадам Кальвэ досталась капитану, а служанка - его лейтенанту. Только комендант Кассаль казался равнодушным и сонным - возможно, в силу возраста или по какой-то другой причине.
  Грубые армейские нравы этого маленького общества, разговоры, вертящиеся вокруг повседневных дел гарнизона, полиции, любовниц и карточных долгов были Питеру не очень интересны, но выбирать не приходилось. При всем том он понял одну важную вещь: между комендантом Кассалем и капитаном де Ла Маром существует некое соперничество, как и вообще между армейскими и полицией.
  
  На следующий день в комнату графа пропустили ту самую служанку, которая прислуживала за ужином. Девушка принесла поднос, покрытый белоснежной салфеткой, и поставила его на стол, где граф расположился с книгой.
  - Добрый день, мессир, - низко присев, проговорила она нежным голоском. - Моя хозяйка прислала вам вяленого окорока, фруктовый пирог и бутылку вина. Оно совсем недурно, попробуйте, мессир граф!
  Питер удивленно отложил книгу.
  - Поблагодарите от меня мадам Кальвэ. Но чем я заслужил подобную милость, мадемуазель?..
  - Меня зовут Жюльетт, мессир. Мадам сказала, что вы заслуживаете самого лучшего обращения за вашу галантность и учтивость.
  - Вот как? Это тем более удивительно. За ужином нам не удалось обменяться с мадам ни единым словом. Тем не менее, передайте ей мою признательность.
  - Мне велено узнать, не нужно ли вам чего-нибудь еще? Может быть, у мессира будут какие-то особые пожелания?
  - Да, мадемуазель. Я хочу иметь мыло, свежие простыни и чистое одеяло вместо этого вонючего де... - Питер осекся, не желая произносить грубое слово, просившееся у него с языка. - И еще я хочу, чтобы постирали мое белье и убрали отсюда этот диван - он кишит насекомыми.
  - О, конечно, мессир! Простыни и одеяло я сейчас принесу, - обрадованно сказала девушка, видимо, ожидая более сложных пожеланий сеньора. - А насчет дивана я скажу стражникам!
  - Очень хорошо, мадемуазель, - кивнул он, снова погружаясь в книгу. - Да, и не забудьте про мыло!
  Скоро Жюльетт снова появилась с чистыми простынями и гобеленовым одеялом, пахнувшим лавандой. Белье было явно из шкафа мадам Кальвэ. Девушка быстро перестелила постель и сложила в корзину грязное белье, хотя на ее взгляд оно было совершенно чистым. Граф дал ей целый золотой пистоль и поблагодарил, как ей показалось, весьма сердечно.
  *
  Только на четвертый день Питера повели по длинному коридору во внутренний двор, превращенный в плац. Там были выстроены десятка два горожан, которых лейтенант Бесьер предложил графу опознать.
  - Смотрите внимательно, сударь! Вероятно, перед вами стоят преступники. Мой вам совет - не упустите их еще раз!
  - Разумеется, лейтенант! Если я увижу тех людей, которые ко мне приходили, я их узнаю.
  Вполне понятно, что графу никого узнать не удалось.
  Так называемое опознание продолжалось еще два дня, и так же безрезультатно. Лейтенант Бесьер был вне себя от ярости, которую даже не пытался скрыть.
  - Лейтенант, возможно, эти охотники были не из Тулузы, - миролюбиво говорил граф. - Скорее всего, они давным-давно покинули провинцию, прослышав о розыске. Не лучше ли вам оставить эту пустую затею? Боюсь, настоящие камизары теперь чувствуют себя в полной безопасности.
  Бесьер бесился, но упорствовал.
  Теперь к Питеру не допускали никого извне, даже адвоката, который несколько раз пытался пройти, но его задерживали прямо у ворот, говоря, что в форте объявлен карантин.
   Питер уже дочитал книгу и успел написать четыре письма Алессии, пока у него не закончилась бумага. На все вопросы стражникам те отвечали молчанием. Как видно, им было запрещено говорить с ним под страхом серьезного наказания.
  
  Через шесть дней заключения без суда, без понимания, что происходит, Питер почувствовал, что его терпение истощается. В его душе всё чаще поднимался безысходный гнев и возмущение, он был готов поднять скандал, чтобы громко выразить протест. Но он понимал, что тем самым может только озлобить де Ла Мара, который, как видно, до сих пор ничего не нашел, и теперь думал, как избежать конфуза.
  Питера немного тревожило и удивляло отсутствие адвоката и каких-либо сведений. Но особенно тяжело ему давалась разлука с Алесси. Только мысли о ней грели его душу.
  
  В воскресенье в его комнату-камеру постучали. Питер был немало удивлен, поскольку никто из его тюремщиков не был настолько деликатен, чтобы стучаться. Но когда дверь открылась, он удивился еще больше: на пороге стоял монах в коричневом облачении и капюшоне, надвинутом на самые глаза. Монах вошел, плотно закрыл за собой дверь и откинул капюшон.
  - Приветствую вас, экселенц, - улыбаясь, проговорил отец Якоб. - Пришлось прибегнуть к моему первоисточнику, чтобы повидать вас!
  - О, как же я рад вас видеть, падре! - Питер с восторгом заключил его в объятия. - Я уже стал было терять терпение и спокойствие в этой клетке!
  - Сын мой, возможно, до какой-то степени мне удастся вас утешить, - с этими словами Якоб Мозер достал из-под своей накидки книжный том в добротном кожаном переплете. - Помните, экселенц, вы когда-то просили меня перевести работу доктора Лейбница "О природе человеческого разума"? Правда, не уточнили, на какой язык.
  - Я совершенно забыл об этом, падре. Как и о многом другом, к сожалению... Я вижу, вы не только перевели, но еще успели издать!
  - Да, за этим я и ездил в Пьемонт, где встретился с вами. Собственно, книга была издана в Генуе, туда я принес итальянский перевод, - подумал, что вам будет приятно. Тогда же я не мог не навестить своего друга дона Армандо Монтекорво в Турине, поскольку это было так близко.
  - Не можете представить, как я вам благодарен, падре! Но теперь мне потребуется немалое усилие, чтобы вспомнить "Опыт о человеческом разумении" Локка, с которым полемизирует Лейбниц. Хотя времени для этого у меня сейчас предостаточно...
  - Сын мой, в отличие от многих, вы всегда жили духовной жизнью, повседневная обыденность никогда не мешала работе вашей души. Надеюсь, из сегодняшнего положения вы извлечете только пользу.
  Питер невесело усмехнулся, потом спросил в нетерпении:
  - Падре, как поживает ваша воспитанница? Как ее успехи? И что моя Алесси? Расскажите!
  - О, как же я мог забыть! Донна Алессия вам написала! - отец Якоб порылся в складках своей сутаны и протянул ему запечатанный пакет, который Питер тут же спрятал на груди.
  - Не беспокойтесь, экселенц, всё хорошо, ваши милые дамы здоровы. Диана балует своего любимца Феба лакомствами, каждое утро, подражая вам, фехтует со своим другом юным Жаном Ренаром и вообще верховодит всеми детьми в палаццо. А на днях каретник по ее просьбе сделала небольшую повозку для ослика, и теперь он катает малышей по парку. Еще ваша дочь занялась сочинением стихов, и у нее есть вполне зрелые мысли, оформленные ритмически. Она очень способная девочка, не устаю это замечать. Кроме того, донна Алессия увлекла ее своими живописными работами в нижней галерее, и они там вместе рисуют. Творчество помогает им не так сильно тосковать, но всё же... обе они тоскуют, экселенц.
  - Это больше всего меня огорчает, падре. Почему они не придут навестить меня?
  - А разве вам не сказали? В форте объявлен карантин, и сюда никого не пускают. Мне как священнику не посмели отказать, думая, что я иду к умирающему.
  - Карантин? Мне об этом ничего неизвестно. Какая же тут болезнь? Не вижу, чтобы внутри принимались какие-то меры!
  - Возможно, это лишь предлог. Но я могу и ошибаться.
  - Охране запретили со мной разговаривать, никто не отвечает на мои вопросы, это меня просто бесит!
  - Сохраняйте присутствие духа, экселенц, вам его не занимать. Теперь, если позволите, о вашем деле. Адвокат Риньоль был вынужден покинуть страну еще весной. Как видно, у него не было иного выхода. Ему бы всё равно не дали здесь спокойно работать. А другой мэтр, которого вы называли, господин Биго, уже ознакомлен с вашим делом, но его к вам не пускают, как и всех остальных.
  - Надеюсь, ему изложили всю правду, которую я утверждаю, - спросил Питер, оглянувшись на дверь.
  - Разумеется, экселенц, вам не стоит беспокоиться по этому поводу. Правда только одна, и она на вашей стороне.
  Чуть прикрыв глаза, Питер кивнул, потом спросил на латыни:
   - Nemo mortuus est in domo ?
  - Nemo . Хамат следит за здоровьем ваших слуг.
  - Хорошо.
  - Скажите, экселенц, у вас есть всё необходимое? Что для вас передать?
  - Сейчас мне нужны только свечи и письменные принадлежности, бумага для писем. Не знаю, сколько мне придется здесь торчать! Как еще повернется дело... Наверное, без адвоката не обойтись. В крайнем случае придется обращаться в парламент, но ужасно не хотелось бы мне устраивать скандал, чтобы опять трепали мое имя на каждом перекрестке...
  - Вряд ли теперь этого избежать, экселенц. Хотя в городе я пока не слышал никаких разговоров. Только в госпитале удивлены, что вы не появляетесь. Господин Мартьяль всем говорит, что у вас просто разболелась нога.
  - Как удобно всё оправдать старыми ранами, - невесело улыбнулся граф.
  Отец Якоб немного помолчал, потом проговорил тихо:
  - Вы должны знать еще кое-что, экселенц: граф де Ла Мар зачастил с визитами к донне Алессии.
  - В самом деле? - Питера вскинул голову, его глаза холодно блеснули. - Недаром он оказывал ей особое внимание с самого первого дня... Теперь он пользуется удобным случаем! И как часто он ее навещает?
  - Почти каждый день. Сначала это был повторный обыск, продолжавшийся очень долго. На следующий день он приехал, чтобы принести свои извинения за доставленные неудобства. В следующий раз он проявил трогательное беспокойство по поводу самочувствия графини в связи со всеми этими волнениями. Надо сказать, этот человек может было очень обходителен, если захочет. Потом он заехал узнать, не нужно ли ей чего, и вызвался в воскресенье сопровождать ее в церковь. Но графиня отклонила его предложение и осталась дома. Она разумная женщина и очень подходит вам по своему душевному складу, экселенц. Такая же волевая, стойкая и тонко чувствующая артистическая натура. Хотя мне трудно понять, как это уживается в одном человеке... Синьора держится с капитаном вежливо и прохладно, а он очень старается ей понравиться, предельно галантен и даже более того...
  - Что это значит?
  - Де Ла Мар проявляет к синьоре вполне определенный интерес, это ясно. Однако вам не стоит беспокоиться, друг мой, донна Алессия не теряет самообладания, ее поведение достойно восхищения.
  - Но почему она его принимает?! - воскликнул Питер с нескрываемой досадой. Конечно, он не мог оставаться равнодушным, услышав такую новость. Отец Якоб спокойно ответил:
  - Она задает капитану вопросы, хочет узнать у него хоть что-нибудь о вас. Донна Алессия здравомыслящая взрослая женщина, она попросила меня присутствовать при всех этих визитах, чтобы ни минуты не оставаться с капитаном наедине. Между ними такая непреодолимая пропасть, что ему остается только кусать локти. Возможно, все строгости с вами - это результат его досады.
   - Бедная Алесси... Я не хочу, чтобы она его принимала! Падре, пожалуйста, передайте ей это. Пусть катится к дьяволу со своими любезностями!
  - Я передам, экселенц, разумеется, - отец Якоб грустно покачал головой. - Я вижу, вы снова бесконечно влюблены, сын мой. Возможно, сейчас не время - вам и без того нелегко, и мне не следует напоминать вам... Но помните ли тот наш самый первый разговор в марсельской таверне, когда мы с вами только познакомились?
  - Хорошо помню, падре, потому что он меня потряс. Сейчас некоторые имена и факты стерлись из моей памяти после ранения, но яркие чувства - нет! Вы тогда предостерегали меня, говорили, что когда очень сильно к кому-то привязан, то больше всего рискуешь его потерять. Вы призывали меня умерить свои чувства, отпустить из своей души страстную привязанность к моей возлюбленной. И тогда, и теперь я не могу постигнуть, как человек может сделать это по собственной воле. Однако вы оказались правы, падре. Сейчас результат уже известен - Маргарита меня покинула. Но я ни о чем не жалею. Когда-то мне говорили, что надо мной висит проклятье, и я всю жизнь обречен страдать из-за любви. Возможно. Но те ни с чем несравнимые чувства, которыми полна моя душа, с лихвой искупают любое проклятье! И мне жаль тех, кто не испытал ничего подобного...
  
  Когда отец Якоб ушел, Питер с нетерпением и трепетом распечатал письмо Алесси. Оно наполнило его душу восхищением и безмерным счастьем. Ему казалось, будто стены его камеры растворились, он перестал их замечать. Воображение перенесло его туда, где была она, его любовь. Питер как наяву слышал ее голос, видел ее улыбку, ощущал ее запах, даже чувствовал тепло ее тела. У него замирало сердце, он задыхался от охватившего его желания...
  Едва слышный скрежещущий звук вернул его к действительности. Как будто кто-то задвинул печную заслонку, но не здесь, а в соседней комнате или где-то наверху. Он поднял глаза и увидел на противоположной стене квадратное вентиляционное отверстие, забранное решеткой. Было похоже, что звук исходил оттуда. Это не особенно его удивило - Питер с самого начала ожидал, что его будут подслушивать, но чтобы за ним еще и подглядывали, он не предполагал. Тем не менее, это предположение оставило его почти равнодушным. Сейчас ничто не могло омрачить его счастливого состояния, как никто на свете не мог отнять у него того сокровища, что хранилось в его душе. Поскольку бумага для писем у него закончилась, Питер стал мысленно сочинять ответное письмо своей Алесси, полностью погрузившись в сладостное любовное чувство.
  *
  Между тем в городе не сразу узнали об аресте графа де Монтеля. А когда узнали, это вызвало живую, если не сказать ожесточенную полемику. Большинство дворянства и королевский прокурор были весьма недовольны возмутительным самоуправством начальника полиции и его лейтенанта. Эти северяне, посланные наводить свой порядок в их провинции, вели себя здесь как хозяева, тем самым возбуждая ненависть местных влиятельных особ, горожан и знати. Мнение прокурора Гийома де Сен-Жени, бывшего адвоката, избранного в этом году главой капитула, поддерживало большинство членов муниципалитета и почти все местные аристократы. Архиепископ Тулузский, как обычно, сохранял нейтралитет, призывая к миру и спокойствию. А его секретарь аббат де Легаль склонялся к мысли, что участие де Монтеля в укрывательстве камизаров вполне вероятно - аббат полагал, что знает умонастроения графа лучше, чем кто-либо. Такого же мнения придерживался и вице-губернатор, маркиз де Бельи, не знавший графа вовсе. Но вице-губернатор был здесь фигурой хоть и представительной, но не самостоятельной - он подчинялся приказам из Парижа.
  Противники капитула и прокурора высказывались за обязанность полиции бороться с камизарами и их сообщниками любыми способами, невзирая на лица. Но, разумеется, по закону требовались доказательства такого рода преступления.
  И снова, как всегда, образовались две противоборствующие партии. К первой принадлежало большинство "северян", присланных Парижем, а вторую в основном составляли местные патриоты, "южане". При этом последние уже причисляли графа де Монтеля к своим, но были и такие, которые по-прежнему считали его иностранцем и чужаком.
  Один только прагматичный королевский интендант барон де Монклар, стремившийся во всем походить на гениального Кольбера, подробно расспросил в капитуле о деятельности графа, изучил документы и детально ознакомился с самим полицейским делом. Де Монклар пришел к выводу, что этот дворянин с его нетривиальными занятиями принесет больше пользы на воле, чем в тюрьме, и присоединился к "южанам". Надо заметить, что барон Луи де Монклар, интендант, назначенный королем, фактически исполнял волю Его Величества и обладал весьма широкими полномочиями, но действовал исподволь, весьма деликатно и руководствуясь только здравым смыслом.
  Питер ничего не знал о противостоянии двух партий. Так же, как и не знал о давлении, которое оказывалось на начальника полиции де Ла Мара королевским прокурором, капитулом и самим интендантом де Монкларом. Однако граф де Ла Мар недаром был назначен на этот важный пост. Он имел достаточное упорство, невиданные амбиции и, вероятно, высоких покровителей при дворе. И еще он обожал власть, поэтому не спешил с принятием решений.
  *
  Питер дотянулся до края подоконника, подтянулся и устроился поудобнее, обхватив согнутое колено руками. Вид из окна открывался безрадостный, но ему было видно небо и кусочек внутреннего двора. Большую часть обзора закрывала каменная галерея, ведущая из казарм в часовню. Она находилась на одном уровне с его окном и сейчас оставалась пустынной.
  Когда к полудню солнце уходило, в комнате графа становилось сумрачно, и читать становилось неудобно. Тем не менее, Питер пребывал в замечательном настроении, его так грело письмо Алесси, спрятанное на груди, что всё остальное казалось ему несущественными мелочами, и он забирался на подоконник, чтобы посмотреть на небо и помечтать.
  Сейчас он увидел, как по галерее в часовню медленно прошла пожилая женщина - служанка или няня, а за нею двое детей, - девочка лет тринадцати, и мальчик лет шести-семи. Мальчишка явно не хотел идти и постоянно задерживался, отвлекался и крутил головой. Он случайно заметил наблюдавшего за ним человека в окне и остановился. Питер с улыбкой помахал ему рукой. В ответ мальчик удивленно посмотрел и тоже улыбнулся. В этот момент девочка оглянулась и что-то сказала, видимо, его подгоняя, но потом проследила его взгляд и замерла, разглядывая заключенного. Граф весело поклонился ей, как большой. Но девочка презрительно скривила губы, отвернулась и дернула брата за рукав. То, что это были брат и сестра, сразу бросалось в глаза - оба рыжеволосые, белокожие, с похожими чертами. Мальчуган с любопытством продолжал глазеть на заключенного, но тут Питер услышал, как поворачивается ключ в замке его камеры, и спустился с подоконника.
  Вошел охранник с обедом для узника, а за ним - рыжеволосая мадам Кальвэ с бутылкой вина в руках. Питер в удивлении поклонился ей, недоумевая, что привело ее сюда. С некоторым апломбом поставив бутылку на стол, Беатрис Кальвэ кокетливо подняла на него свои зеленоватые глаза.
  - Милейший граф, у вас такой удивленный вид, будто вы увидели некое чудо!
  - Похоже на то. Я и в самом деле не ожидал такого приятного сюрприза, мадам. Что привело вас...
  - Охотно расскажу, - быстро проговорила она, усаживаясь за стол напротив него и небрежно откидываясь на спинку стула. - А пока я буду рассказывать, поешьте, пока не остыл этот замечательный мясной пирог. Боюсь, мессир, после моего рассказа у вас может пропасть всякий аппетит.
  - Вот как? Вы меня заинтриговали... Мадам разделит со мной эту роскошную трапезу?
  - Я уже пообедала, благодарю. А вот выпью с вами охотно!
  Было заметно, что дама за обедом уже воздала должное вину - ее манеры стали еще свободнее, она улыбалась весело и кокетливо, но эта улыбка показалась Питеру немного напускной. Граф рассматривал Беатрис Кальвэ, не особенно стесняясь, но и без той оскорбительной дерзости, которую позволяли себе офицеры за памятным ему ужином. Несомненно, мадам Кальвэ была чертовски привлекательна: темно-рыжие волосы, взбитые пышными локонами, круглое скуластое лицо с немного вздернутым носом, зеленоватые глаза и очень белая, фарфоровая кожа - ее колоритная красота впечатляла. Если бы не излишне броский наряд, ярко накрашенные губы и нарочито вызывающий вид, с которым она себя держала. Это всё портило и непонятно почему вызывало у Питера легкую досаду.
  - Вы мне нальете? - кокетливо спросила Беатрис.
  - Увы, здесь только одна кружка, мадам. Прикажите принести для вас бокал.
  - Что же, вы побрезгуете пить со мной из одной кружки, милый граф? - усмехнулась она и взглянула на него испытующе.
  - Не хочу, чтобы вы узнали все мои мысли, сударыня, - ответил Питер с мимолетной улыбкой и стал разрезать еще теплый пирог, от которого исходил дивный аромат.
  - Кто печёт здесь такие чудесные пироги, мадам? - спросил он, пробуя кусочек. - Мммм, просто шедевр кулинарного искусства! -
  - Это повар капитана, он раньше был пекарем. Рада, что вы оценили, мессир.
  - Еще бы! Должно быть, святой Оноре, покровитель всех пекарей и кондитеров благословил вашего несравненного повара! Не зря здесь выстроили часовню, посвящённую этому святому, - болтал Питер, с аппетитом поглощая сочный пирог и неспешно, с удовольствием, запивая его прекрасным вином. - Говорят, сударыня, в давние времена во время осады города именно пекари спасли жителей от голодной смерти. Когда запасы зерна были на исходе, они придумали рецепт хлеба из того, что у них еще оставалось - отруби, немного муки, толченые каштаны, дикие семена, сушеные овощи и пряные травы. Такой хлеб всем пришелся по вкусу, и этот рецепт, немного изменив, используют до сих пор: вместо каштанов кладут орехи и добавляют больше муки, - граф поднес салфетку к губам, потом налил еще вина. - Но вы так и не сказали, мадам, что же привело вас в мою клетку?
  - Только мое одиночество, дорогой граф. Не хочу вас обманывать, скажу всё как есть: сейчас де Ла Мар в очередной раз отправился с визитом к вашей жене в надежде ее соблазнить. А я подумала, почему бы не отправиться к вам с таким же намерением? Это будет только справедливо!
  Граф спокойно допил вино и посмотрел на нее чуть сощуренными глазами, в глубине которых таилась мягкая ирония.
  - Другими словами, мадам, вы хотите отомстить вашему любовнику, в ответ очаровав меня? Прекрасный план! Хочу заметить, мне всегда нравились откровенные люди. Но вот в чем загвоздка: кто сказал, что ваш капитан получит желаемое?
  - Вы в этом сомневаетесь? Ла Мар красив и настойчив, он умеет быть приятным, когда захочет. Неужели вы так уверены в добродетели своей жены, мессир?
  - Совершенно.
  - Подумать только! Значит, вы полны небывалых достоинств, раз убеждены, что она вам не изменит? Да еще с таким блестящим кавалером, как де Ла Мар!
  - Достоинств полна моя жена, а не я. Могу заключить пари, что капитан не добьется ничего.
  - Ах, я бы с вами поспорила, будь у меня деньги, - смеялась Беатрис.
  - Чем вы думаете здесь развлечься, сударыня? Могу предложить вам почитать вместе со мной увлекательный труд господина Лейбница о том, что такое разум и каким образом в голове у человека рождаются мысли.
  - Что-о-о? - мадам Кальвэ в изумлении открыла свой накрашенный ротик и бросила на него взгляд, полный недоумения. - Конечно, мне говорили, будто вы большой оригинал, но, право, это уж слишком!
  - Да, пожалуй, такое чтение вас бы не увлекло, - в раздумье заметил Питер с долей иронии. - Тогда остается придумать что-нибудь более занимательное. А почему бы нам не сыграть в вентуно ? Кажется, на эту игру еще не наложен запрет, как на все прочие...
  - Вы хотите поиграть со мной в карты?! - дама почувствовала себя задетой. - Неужто вам больше нечего мне предложить, мессир?
  - Увы, сударыня. Но мы можем сыграть не на деньги, а на какой-нибудь забавный интерес - это нас как-то развлечет.
  - И правда... С вами, граф, стоить играть уж точно не на деньги! А, например, на поцелуй. Или... на раздевание! А лучше - на исполнение желаний! О, что же выбрать? Мне надо подумать...
  Питер со смехом поинтересовался, предвидя недоброе:
  - Надеюсь, мадам, задание будет не очень сложным? Итак, что вы предлагаете поставить?
  - Для начала сыграем на поцелуй! - Беатрис оживилась. Она подбежала к дверям и приказала солдату принести игральные карты. Ее фантазия разыгрывалась на ходу: - Если выиграете вы - я поцелую вас в губы. А если повезет мне - то я найду место, достойное поцелуя. Но вы об этом не пожалеете!
  - Тогда кто же будет в проигрыше, сударыня? - смеялся граф. - Может быть, вы измените условия? Кстати, будет веселее, если играть вчетвером. - Он кивнул на дверь, имея в виду солдат охраны.
  - Нет уж, я согласна играть только с вами! Вот удобный случай узнать, правду ли о вас говорят...
  - И что же говорят, мадам?
  -Будто вы хороший любовник. Я слышала, как в галантерейной лавке об этом говорила одна дама в беседе со своей приятельницей. А та ей ответила: "Ему отдаются все женщины, которых он пожелает". И еще я слышала... Нет, сказать такое было бы слишком большой дерзостью с моей стороны. Когда я узнаю точно, уж поверьте, скажу. Я всё говорю начистоту, мессир, чтоб вы знали.
  - Считаю это свойство редким достоинством, сударыня.
  - А правда, что говорили те дамы?
  - Мадам, откуда бы они это узнали? У меня в городе не было любовных связей.
  - А как же малышка Роклер? Весь город знает, как она за вами бегает! Любой бы не упустил случая...
  - Не верьте слухам, сударыня, тогда не будете обмануты.
  - Ладно. Так мы будем играть, мессир?
  Питер не испытывал вдохновения от своей затеи с картами. Сейчас у него не было охоты к подобным развлечениям или к игривым светским беседам. В последнее время он был слишком поглощен своей драгоценной Алесси и чувствами, переполняющими его душу. Ему не хотелось связываться с этой женщиной, и тем более идти на поводу ее слишком явных намерений. Почему-то Беатрис, по-своему обаятельная и милая, но не очень хорошо воспитанная и явно не блещущая умом, вызывала у него легкое сожаление и некоторую брезгливость. Граф раздумывал, как избежать сомнительной награды за возможный выигрыш и при этом не слишком обидеть даму, которая была к нему добра.
  - Сударыня, прежде мне хотелось бы поговорить с вами, - начал он. - Я удивлен, как в эту богом забытую провинцию попала, судя по выговору и манерам, настоящая парижанка? Такая эффектная дама могла бы украсить собой любое общество.
  - Вижу, граф, вы мастер говорить любезности, - с неожиданной досадой произнесла она. - Что вы хотите знать про меня, чего уже не известно здесь всем?
  - Я не интересуюсь городскими сплетнями, сударыня.
  - Ах, называете меня просто Беатрис!.. Да, все знают, граф де Монтель не слишком любит бывать в обществе и узнавать последние городские новости. Но здесь только и разговоров, что о вашей свадьбе. То, что вы во второй раз женились по любви - вот что занимает умы местных дам. Ведь это же такой редкостный случай! Чтобы знатный, богатый и еще молодой мужчина взял себе в жены бесприданницу, да к тому же совсем не знатного происхождения...
  - Вот видите, сударыня, обо мне вы знаете почти всё, а я о вас - ничего.
  - Ну, про женщину моего положения любой вам расскажет, да еще прибавит! - язвительно усмехнулась она. - Вы правы, мессир, мы жили в столице и в Версале, но мой пустоголовый красавчик-муж, королевский гвардеец, был тот еще жеребец! Он повесничал и дрался по кабакам как последний шалопай! После очередного скандала его наказали, и даже его покровитель при дворе ничего не смог сделать. Жюля отправили подальше от двора, в отряд охраны Виллара. Ну, а маршал был послан сюда, на войну с этими клятыми камизарами. Однако мой драгоценный муженек и здесь не успокоился! - со злой иронией заметила Беатрис. - Мало того, что он никогда не пропускал ни одной юбки, так его угораздило подраться здесь с местными дворянами, а всем известно, как горячи эти южане! Ну, и поплатился же он за это - из жеребца его превратили в мерина! Благодарение богу, я успела родить ему двоих. Но мне теперь с таким каплуном жить ни горячо, ни холодно...
  - Постойте, мадам, - до этого момента граф слушал рассеянно, но тут подался вперед и взглянул на нее очень внимательно. - Верно ли я вас понял, сударыня? Ваш муж, Жюль Кальвэ, капитан гвардии, дрался на дуэли с кем-то из местных дворян и получил ранение, в результате которого потерял свое мужское достоинство?
  - Именно так! И он точно капитан. Вы что, знакомы?
  - Возможно, мы виделись. У вашего мужа есть маленький полукруглый шрам на подбородке?
  - Да, есть.
  Питер задумался и стал сосредоточенно вертеть по столу пустую кружку. Разумеется, у него не было намерения рассказывать, как и за что он покалечил распутного капитана, надругавшегося над его Маргаритой в Версале. Тем временем мадам Беатрис заметила:
  - Интересно, где бы вы могли видеться? Похоже, граф де Монтель вращается в более высоких кругах и уж, наверное, не посещает мерзкие таверны с дешевыми непотребными девками!
  - Неужели я так похож на ангела? - рассмеялся граф. - Все мужчины одинаковы, мадам, по крайней мере, по части женщин. Но ваш муж наказан по заслугам - он оскорбил не только вас, причем, жестоко.
  - Неужто вы думаете, я его жалею? Да пусть катится к дьяволу! Он поплатился за всё! А у меня теперь другая жизнь - и мой капитан Рене. В юности Жюль и Рене де Ла Мар вместе служили, потом их пути разошлись, а здесь они снова встретились. Но де Ла Мар взлетел повыше, стал начальником полиции. Ну, а дальше все просто, сударь. Когда Жюля отправили воевать, Рене сделал меня своей любовницей. Неплохой выбор, скажу я вам - он такой красавчик! Правда, это только с виду, - едко усмехнулась Беатрис. - Ну, теперь я, конечно, не могу считаться порядочной женщиной, и достойна всяческого вашего осуждения, мессир...
  - Почему вы думаете, что я вправе кого-то осуждать, сударыня?
  - Потому что граф де Монтель пользуется здесь уважением и среди знати, и среди простых людей. Говорят, никто никогда не замечал за ним ни единой подлости! Зато все помнят, как он во время наводнения спасал людей из реки, как лечил раненых, делился припасами с бедняками и ранеными... У вас в городе очень высокая репутация, мессир граф.
  Питер слегка пожал плечами:
  - Хорошая репутация не уберегла меня от этого заключения, мадам, и это печально.
  - Кому-то печально, а кому-то повезло, - рассмеялась она. - Сударь, давайте же сыграем! Так вы сможете, наконец, избавиться от своей задумчивости.
  И она со смехом начала раздавать карты. Честно говоря, Питеру было жаль эту женщину, какой бы распутной она ни была или хотела казаться. Вообще, он жалел теперь всех, кто не был так же счастлив, как он.
  *
  Добрая репутация графа, тем не менее, сыграла свою роль. Избранный глава капитула, королевский прокурор Сен-Жени заявил начальнику полиции де Ла Мару, что все члены городского совета проголосовали за то, чтобы лично выслушать графа де Монтеля. Они желают сами задать ему все вопросы, касающиеся дела о пособничестве камизарам. Одного предположения о вине дворянина недостаточно, нужны неоспоримые доказательства! Тем более, когда этот дворянин - пэр Англии, что дает ему право быть судимым только равными себе, то есть судом пэров. Все понимали, что сейчас требование справедливости и соблюдения закона было важно как никогда, иначе будут поколеблены все правовые устои, а это не приведет ни к чему хорошему.
  Этим мнением начальник полиции пренебречь не мог, и он сдался.
  Перед тем, как предстать перед муниципалитетом, граф потребовал отпустить его домой, чтобы он мог привести себя в порядок, и капитан был вынужден на это согласиться.
  
  Вопросы, задаваемые капитулом, были прямые и острые. Однако граф отвечал на них спокойно и доброжелательно, совершенно владея собой, порой даже подшучивая, когда говорил о доблести и рвении некоторых полицейских чинов. Он не погрешил против истины, рассказывая о ночном происшествии, умолчав только, что скрывал раненого повстанца в своем доме. Граф был настолько невозмутим и убежден в своей правоте, что, в конце концов, развеял сомнения даже самых придирчивых скептиков. Впоследствии некоторые даже говорили, что его разумные ответы, природное обаяние и даже сам голос воздействовали на них просто магически.
  Большинством голосов капитул постановил, что вина графа не доказана, и никому не позволено держать дворянина под арестом без судебного решения на основании одних лишь подозрений. Таким образом, граф де Монтель был выпущен из заключения. Более того, начальник полиции капитан де Ла Мар был вынужден публично принести ему свои извинения.
  
  Глава третья
  
  - Алесси, мой ангел, ты немного отдохнула от меня, моя дольче? - подхватывая ее на руки, смеясь спрашивал Питер, когда она порхнула ему навстречу.
  - Я думала, что умру без тебя, амато... Какое счастье снова тебя обнять!
  - Хочу, чтобы сегодня мы заперлись в нашей спальне на целый день и наслаждались друг другом безраздельно. Ты можешь подарить мне этот день, моя радость, весь день целиком?
  - Я мечтала об этом каждый день! Наконец-то мой муж будет полностью принадлежать мне! А еще, амато, я мечтала как можно скорее начать твой портрет. Ты обещаешь мне позировать?
  - Непременно, дольче. Но это завтра. А сейчас я только на минуту загляну к своему раненому и поздороваюсь с детьми. Остальные дела подождут.
  - Я с тобой! Теперь я буду ходить за тобой, как хвостик.
  - Какой же ты милый, мой замечательный хвостик, и как же я люблю тебя, моя Алесси...
  
  Когда они вошли в тайную комнату грота, Гийом Гаро сидел на кровати за придвинутым столом и с аппетитом ел. Его сестра подкладывала полено в камин. Увидев графа, оба радостно приветствовали его.
  - Вижу, воскресение из мертвых удалось, - с удовлетворением улыбнулся Питер. - Что значит молодость и крепкая натура! Не припомню случая, когда после таких ранений выживали. Вам очень повезло, сударь.
  - Мессир, я обязан вам жизнью! Сестра мне всё рассказала - я был уже одной ногой в могиле. Поистине вы сотворили чудо! Да вознаградит вас Господь!
  - Вот именно, благодарите лучше Его. Рад, что ошибся в своих прогнозах. Ладно, заканчивайте ваш обед, а после я осмотрю вас более внимательно.
  - Да я уже в порядке!
  Но сестра перебила его:
  - Мессир, он еще очень слаб, еле ходит!..
  - Да, на восстановление потребуется не одна неделя.
  - О, нет, я не могу себе такого позволить! - воскликнул Гаро с горящими глазами. - Я должен уйти, и как можно скорее!
  Граф посмотрел на него внимательно, пытаясь понять, от жара или от воодушевления так блестят его глаза, и успокаивающим жестом остановил его.
  - После такого ранения придется поберечься. Послушайте меня, сударь. Это важно. Я предлагаю вам на некоторое время остаться в моем доме под видом слуги, пока вы окончательно не восстановите силы. Сейчас вам нужно хорошее питание, прогулки, умеренная нагрузка и душевное спокойствие. Вашей сестре здесь тоже найдется работа. Так вы отчасти сможете со мной расплатиться. Мне какое-то время нужно понаблюдать за вашим состоянием, поскольку то, что я проделал, удаётся нечасто. В моей практике это единственный случай, и он ценен как пример, чтобы использовать этот метод при подобных ранениях. А они довольно часты, ведь во время боя мало кто использует защитный нагрудник, если он не кирасир. Вы готовы заключить со мной договор и послужить науке?
  - Я не принадлежу себе, мессир! Меня ждут! Я должен как можно скорее вернуться к моим друзьям! - бледное лицо молодого человека светилось каким-то страстным воодушевлением.
  - И что же вы будете делать там зимой, в ваших лесах и горах? Сражаться? - с некоторым сарказмом проговорил граф. - Не хотите потренироваться здесь? Для начала попробуйте поднять мою шпагу, сударь, и поупражняться со мной в тренировочном бою. Я теперь не так ловок в подобных упражнениях, но вы поймете, что еще слишком слабы для боя. Такое ранение не шутка, и вы очень рискуете. Однако если вы не дорожите своей жизнью, то я дорожу результатами своего труда и не хочу, чтобы какая-нибудь пустяковая простуда положила конец вашей героической жизни. Послушайте меня, Гаро. Не упрямьтесь.
   - Мессир, я благодарен вам, но я смогу держать оружие! Возможно, не сразу, но скоро! Я сейчас как никогда нужен моим товарищам! Если не как воин, то как знамя, как вдохновитель!
  - Понятно, - Питер холодно кивнул и встал. Он терпеть не мог фанатизма, отрицающего здравый смысл. И в то же время ему было ужасно обидно. Ведь не каждый день ему удавалось наблюдать расправление спавшегося легкого - а он видел, что этот человек дышит почти нормально! Не без сожаления он спросил:
   - Когда вы намерены нас покинуть, сударь?
  - Как только позволите, мессир! Надо бы поскорее...
  Питер вздохнул.
  - Не раньше, чем через три дня. Но и тогда я не поручусь, что вам хватит сил на переход в Севенны. Когда соберетесь - дайте знать. Мои люди проводят вас до берега реки. Там будет ждать лодка с запасом провизии - по воде путешествовать безопаснее, чем по земле.
  
  Позже он говорил Алессии с некоторой досадой:
  - Одержимость? Упрямство? Когда человек не слышит доводов разума, это, мне кажется, больше похоже на глупость. Они так легко жертвуют своей жизнью! Ну, в конце концов, это их право... Однако чертовски жаль, что я не смогу наблюдать и описать его состояние - это огорчает меня больше всего. Редко выдается такой случай. А тут среди моих людей проще было бы выдать его за конюха или крестьянина, напоровшегося на вилы - меньше подозрений.
  - Все же риск велик... Мне рассказывали, что в Арьеже у семьи протестантов, упорствующих в вере, и им сочувствующим конфискуют всё имущество. И хуже того, двоих сыновей отправляют на галеры! Мне тревожно, милый. Ты рискуешь только ради научного интереса?
  - Ну, конечно! Это же редкая удача, Алесси. Если парень перенес эту операцию и сможет полностью поправиться, таким способом можно будет лечить подобные ранения и у других. Но беда в том, что доктора у нас боятся взять на себя ответственность, избегают всего нового. Они всегда используют старые способы лечения, полагая их единственно верными, поскольку они проверенными временем. А в случае неудачи только разводят руками - на всё божья воля!.. Мой приятель Мартьяль почти такой же, однако, слава богу, мне порой удается его переубедить, когда мы с ним затеваем спор о методах или новых препаратах. Если не пробовать что-то новое, мы не сможем продвинуться дальше Амбруаза Паре Конечно, он великий хирург, его авторитет бесспорен, его методы и придуманные им инструменты - гениальны. Однако с тех пор произошло столько открытий, было бы глупо их не использовать! И сейчас самое время - война дает много хирургического материала. Что и говорить - Паре сам приобрел весь свой опыт на войне...
  - Мне кажется, ты рассуждаешь немного отстранено, как будто тебе не жаль этих людей...
  - Жалость тут не подходящее слово, дорогая. Меня обуревает множество разноречивых чувств. Но простая жалость - беспомощна и бессильна, а я предпочитаю не сетовать, а что-то делать. Знаешь, в первый год восстания, когда до нас начали доходить сведения о чудовищной жестокости и мятежников, и солдат, для многих это стало большим потрясением. Я при одном удобном случае вызвался стать посредником в переговорах с мятежниками. Но тогда мне этого, увы, не позволили - ради каких-то других, неизвестных мне целей. Да и не важно, кто стал бы переговорщиком. Важно было избежать стольких невинных жертв! Не знаю, почему с самого начала ничего не было сделано. Протестанты, видимо, мешали не только королю... Казалось, времена больших религиозных войн уже прошли, но нет! Король сам спровоцировал эту войну, и, думаю, это самая большая его ошибка за всю его долгую жизнь. Не сомневаюсь, за нее он точно будет наказан. Беззащитные дети, женщины и старики, разумеется, ни в чем не виновны, они гибнут напрасно, мне жаль их до душевной боли и гнева... Но и всем выжившим в этой бойне не легче - они лишились буквально всего, им только и осталось, что бежать. Так ли важно, каким образом люди молятся, если Господь один и принимает всех?..
  - Марио, я не разбираюсь во всех тонкостях и противоречиях, отличающих протестантов. Но повсюду говорят, что они опаивают, одурманивают некоторых детей и подростков и посылают их под видом маленьких пророков мутить народ, разжигать ненависть к католикам, призывают убивать и убивать!..
  - Да, дорогая, к большому сожалению, это правда. Однако это лишь следствие, а не причина! Причина же в отмене Нантского эдикта, и ни в чем ином! Благодаря этому гугенотов поставили вне закона, и они просто не могут выживать в таких условиях. Потому они и восстали. Однако никто и не думает разбираться в причинах и следствиях, у всех как будто память отшибло! Не могу думать об этом спокойно!
  - Когда ты впервые заговорил об этом в Страмбино, меня поразила твоя горячность... Признаться, раньше я никогда и не думала о таких вещах. Скажу по секрету, меня только в детстве интересовали вопросы веры, а потом... Мой наставник говорил, что я плохая католичка. И это правда, милый, я недостаточно набожна... Помню, в детстве наш падре, объясняя крестовые походы и войны со всякой ересью, говорил нам так: "Мы призваны очистить мир от скверны, чтобы ко второму пришествию Христос не нашел в мире ни единого еретика - Господь бы несказанно возрадовался!" Поэтому по всему миру проповедуют миссионеры, поэтому и ведутся эти проклятые войны. Ну не смешно ли? Огромный мир, Африка, Америка, Индия, Китай! И великое множество диких народов - не христиане. Так что же, всех их обратить - или убить?! Это ведь невозможно и звучит просто дико! Не лучше ли оставить их в покое?
  - Вот именно, дорогая. Что до прочих - не знаю, но гугеноты уж точно не солдаты, а простые ремесленники и крестьяне, их предводители - мясник, егерь и сапожник. Они не сами выбрали войну и такую жизнь. Этих людей вынудили взяться за оружие и ступить на жестокий кровавый путь. И кто же? Сам король! Его Фонтенблоский эдикт много лет губит людей, разрушает хозяйства и в конечном итоге разоряет страну! Не удивлюсь, что скоро в Севеннах последует голод. Король, по сути, выгнал из страны самых деятельных, умных и успешных людей, задавив их налогами, чудовищно урезав их права. Но те, кто не мог уехать, остались бороться за свою веру и нормальную жизнь. Можно по-разному к ним относиться, осуждать их за фанатизм, за жестокость и зверства, но чем же лучше наши солдаты? В погромах и расправах над женщинами и детьми они ничем не уступают в своей мерзости. И если бы еще они сражались с настоящим врагом, а не со своими соотечественниками! Гражданская война - самое страшное, что может быть. Это гибель страны. Неужели король этого не понимает? Говорят, он теперь погружен исключительно в заботы о сохранении своей грешной души. Но трудно поверить, что для него благочестие - это убийства и насилие! Подозреваю, он попросту повредился в уме от старости. Определенно, теперь король живет в своем воображаемом мире, очень далеком от действительности, об остальном ему, похоже, нет никакого дела...
  
  За обеденным столом сегодня не было гостей, собрались только самые близкие - Алессия, Диана и ее наставник отец Якоб. Граф сообщил, что намерен завтра утром поехать на рудник и навестить свои дальние владения.
  - Алесси, это довольно далеко, примерно четыре часа пути, а день короток, нужно выехать пораньше. Ночь мы проведем в скромном охотничьем домике, где обычно останавливается Роблес, когда приезжает на рудник. Конечно, погода не располагает к дальним путешествиям, но я хочу тебе показать там нечто такое, что можно застать только сейчас.
  Диана, сидевшая напротив мачехи, встрепенулась и воскликнула:
  - О, возьмите меня с собой, мессир! Роблес рассказывал про это место, там очень красиво, а я еще ни разу там не была!
  - Действительно, там красиво весной и летом, Диди, а сейчас очень холодно, - отвечал граф. - Когда наступит тепло, распустятся листья на деревьях и проснутся нимфы в горах, мы туда поедем, а пока погуляй в парке.
  - Сейчас в лесу тоже красиво! А наш парк я уже знаю наизусть, мне там скучно! - настаивала она. - Пожалуйста, отец, позвольте поехать с вами!
  - Через три месяца мы поедем туда обязательно, малышка, я тебе обещаю.
  - Но можно поехать два раза - и тогда, и сейчас, - упорствовала девочка.
  - Сейчас я хочу побыть наедине с моей женой, Диана, - мягко, но прямо заявил Питер. - Мы долго не виделись и я соскучился.
  - Я тоже соскучилась! Значит, побыть со мной вы больше не хотите? Думаю, теперь вы стали меньше меня любить, мессир!
  - Неправда, Диди, и это тебе хорошо известно, - спокойно возразил граф. - Не пытайся играть на моих чувствах, солнышко. Мне кажется, ты уже достаточно взрослая девочка и поймешь, если я скажу тебе: даже самый любящий отец не может обойтись без своей возлюбленной, потому что он прежде всего мужчина. Запомни это и никогда не заставляй меня делать выбор - ты будешь разочарована.
  - Да, мессир, я буду помнить, - Диана замолчала и потупилась.
  Всё это время Алессия сидела, замерев, холодея от волнения. Она чувствовала себя виноватой. Граф, нежно склонившись к ней, слегка сжал ее руку и шепнул:
  - Прости ее, дольче, - потом сказал, выпрямляясь: - После обеда я еду в госпиталь, навещу де Граммона. А вечером... Я кое-то придумал, чтобы развлечься, пока видел взаперти. Пришло в голову сделать одну любопытную вещь. Для этого нужен большой лист картона, с половину этого стола, и амстердамский географический атлас 1700 года из моего кабинета. Ты мне поможешь, Диди?
  - Конечно! А что это будет за вещь?
  -Терпение, дорогая, ты всё увидишь. Кстати, моя девочка, терпение - одна из семи главных добродетелей, - улыбнулся граф. - Но пока закончим обед. На десерт Брюно приготовил нам великолепный манхар на миндальном молоке. Что и говорить, арабы знали толк в сладостях! - И граф сделал знак двум служанкам, прислуживающим за обедом. - С шоколадным соусом это превосходный десерт, если не переборщить с сахаром.
  - Как говорит наша пословица, сахара много не бывает, - улыбнулась Алессия, немного оттаяв.
  - А мне больше нравится манхар с соусом из чернослива, орехов и корицы! - оживленно воскликнула Диана. - А тебе, Алесси?
  Она называла свою матринью запросто, на "ты" и по имени, как любимую подругу, хотя и немного ревновала ее к отцу.
  - Ну, я бы одну половинку полила шоколадом, а другую ореховым соусом.
  - О! Я тоже так попробую!
   - Марио, - Алессия посмотрела на мужа чуть нерешительно. - Мне хотелось бы пойти в госпиталь вместе с тобой. Отнесу туда немного сладостей и сдобных булочек.
  - Прекрасная мысль, дольче! Диана, не хочешь к нам присоединиться? Две корзинки сладостей лучше, чем одна.
  - Безусловно, мессир! Наконец-то мне позволено сделать какое-то доброе дело! Я очень рада.
  - Тогда и мне позвольте пойти с вами, экселенц, - проговорил до того молчавший отец Якоб. - Возможно, и я окажусь там полезен.
  *
  Величественная темно-розовая громада госпиталя святого Иакова высилась на правом берегу Гаронны, рядом с Новым мостом. В давние времена, когда свирепствовали эпидемии чумы, госпиталь построили у самой воды, чтобы удобно было с реки выгружать припасы и всё необходимое в складские подвалы и хранилища. Госпиталь включал в себя три одинаковых по стилю здания, два из которых соединялись более поздней пристройкой. Четыре этажа красных кирпичных стен с правильными рядами окон, на каждом этаже разных по размеру, классический церковный портал с часами наверху, сад с фонтаном и апельсиновыми деревьями в большом клуатре - всё это создавало единый грандиозный и строгий ансамбль. После эпидемии госпиталь несколько раз расширяли, чтобы вместить всех страждущих. Позже в нем было создано женское и детское отделения, а совсем недавно появилось отделение для неизлечимо больных.
  Госпиталь Сен-Жак всегда окормлялся архиепископом Тулузскими и находился в его подчинении. Там служили монахини из общества сестер милосердия Винсента де Поля . Имя этого великого человека, знаменитого уроженца Окситании, внушало почтение и благоговение всем без исключения, от короля до последнего нищего. Именем отца де Поля создавались приюты, больницы и дома призрения для несчастных, обездоленных и немощных.
  Граф со своими спутницами, отцом Якобом и Хаматом в сопровождении двух слуг поднялся по строгой гранитной лестнице в просторную галерею с красными кирпичными стенами, темным кессонным потолком, тонкими белыми колоннами и полом из красно-белых плит. Галерея привела их к высоким дверям с частым стеклянным переплетом, и уже там они услышали из глубины внутренних помещений отдаленный крик невыносимой боли. Он был похож на безнадежный и отчаянный вопль раненого дикого животного.
  Граф остановился.
  - Алесси, здесь нам придется расстаться. Отправляйтесь по той лестнице к детям, а я посмотрю, что там происходит и загляну к де Граммону.
  Диана смотрела на отца снизу вверх немного испуганными встревоженными глазами.
  - Мессир, кто это так страшно кричит? Это от боли?
  - Думаю, да, моя девочка. Так бывает. Возможно, я задержусь ненадолго, посмотрю, что можно сделать, - он поцеловал руку Алессии, в глазах которой тоже застыла тревога, и сказал ей очень тихо: - Для меня этот день длится слишком долго, дольче. Я мечтаю, чтобы он поскорее закончился - рядом с тобой.
  Питер подозвал одну из монахинь и попросил проводить его жену и дочь, а сам с отцом Якобом и Хаматом прошел на мужскую половину. Графиня с Дианой последовали за монахиней в сопровождении двух слуг, несших корзинки с угощеньем.
  Неистовый дикий крик отражался эхом под высокими сводами. Из высоких дверей палаты вышла, крестясь на ходу, пожилая монахиня с измученным бледным лицом. Граф остановил ее вопросом:
  - Матушка, вам известно, что причиняет этому человеку такие страдания?
  - Пока неизвестно, господин граф. Доктор Шамплен осмотрел его и говорит, что ничего, кроме ссадин на лице, он не увидел, никаких ранений нет. Однако этот несчастный мучается, и даже опий не может полностью снять боль. Доктор теряется в догадках, он пошел посоветоваться с другими...
  - Что-то известно об этом пациенте? Что с ним случилось?
  - Я точно не знаю, мессир. Этого офицера привезли совсем недавно, говорят, прямо с поля боя. С тех пор он так кричит. Возможно, господин граф что-то увидит, если тоже осмотрит его? Господь благословил вас особым даром, мессир, это все знают.
  - Матушка, как я понимаю, дар даётся без всяких усилий. А мне, вероятно, Господь помог хорошо выучить анатомию и запомнить трактаты многих великих медиков...
  
  Небритый молодой мужчина в одной рубашке сидел на кровати, обхватив голову руками, и выл. Граф остановился у изножья кровати и, облокотившись на высокую спинку, спокойно спросил:
  - Сударь, вы можете рассказать, что с вами произошло?
  Мужчина разразился непотребными ругательствами. Его голос показался графу знакомым. Он всмотрелся в заросшее, бледное, искаженное болью лицо и с большим трудом узнал бравого гвардейского капитана Жюля де Кальвэ. Пораженный, Питер всё так же спокойно произнес:
  - Если вы позволите вас осмотреть, то, вероятно, у меня будет шанс вам помочь.
  - Вы кто? Вы доктор?
  - Нет. Но у меня есть средство, способное облегчить боль.
  - Ну, так дайте же его мне, отымей вас нечистый! - взорвался капитан, прибавив еще пару крепких выражений.
  - Прежде мне нужно выслушать ваш рассказ и осмотреть, - граф был совершенно бесстрастен. Он лишь слегка шевельнул кистью скрещенных на спинке кровати рук в кружевах.
  - Сколько можно рассказывать одно и то же, будь я проклят! Неподалеку от меня взорвался снаряд, но только осыпал все каменной крошкой. Боли я не почувствовал, только заложило уши. А потом, немного спустя, у меня начала болеть одна половина лица! Адски болеть, просто чертовски! И боль усиливается с каждым часом! - он снова разразился проклятиями, сжал голову руками и исступленно застонал.
  - Так вы позволите мне осмотреть вас? - повторил граф любезно, как на светском приеме. Капитан молча кивнул, корчась от боли. Питер, приблизившись, внимательно осмотрел его лицо с мелкими полузажившими ссадинами, осторожно поворачивая его голову из стороны в сторону и проверяя целость позвонков. И тут он заметил крошечную, меньше полдюйма, ранку возле уха, из которой сочился гной. Граф слегка ощупал это место, чем вызвал новый дикий крик и брань Кальвэ.
  - Капитан, - спокойно проговорил граф. - Думаю, мне удастся избавить вас от боли. И если она не исчезнет сразу, то пройдет через какое-то время. При условии, конечно, что вы мне полностью доверитесь.
  - Клянусь всеми святыми, сейчас я готов довериться даже дьяволу! - вскричал де Кальвэ громогласно.
  Граф подозвал сиделку-монахиню и попросил ее принести большой кувшин горячей воды и много корпии. Потом обратился к отцу Якобу:
  - Падре, не согласитесь мне помочь? Понадобится ваша физическая сила, чтобы мы вместе могли какое-то время удерживать нашего пациента, если он начнет буйствовать. Это от воздействия средства, которое я намерен использовать. Бывают и другие побочные влияния, но потом наступает глубокий сон, во время которого я постараюсь сделать то, что нужно.
  - Буду рад поработать не только головой, сын мой, - улыбнулся Якоб Мозер.
  Граф сделал знак Хамату, стоявшему возле двери с несессером, в котором хранились инструменты и снадобья, и араб начал приготовления. Он придвинул к изголовью постели небольшой стол, стоявший у окна, открыл на нем несессер, разложил инструменты и флаконы, приготовил чистые салфетки, потом уложил капитана, смотревшего на все эти приготовления с нескрываемым страхом.
  За это время граф снял свой жюстокор , надел кожаный фартук и закатал рукава сорочки, чтобы не испачкать свои кружевные манжеты. Он повязал свой шелковый шейный платок так, чтобы тот защищал его рот и нос от паров эфира, и предложил падре сделать то же самое. Араб использовал для этого конец своего тюрбана.
  Минут через двадцать крики капитана Кальвэ затихли, и он заснул.
  - Хамат, дай мне этот табурет, сидя будет удобнее... Теперь протри ему ранку и эту половину лица спиртом. Да, будет много крови, сразу готовь лоток, салфетки и корпию. Дай мне самый маленький скальпель. Теперь зонд и пинцет!
  Как только Питер сделал надрез между виском и ухом, из ранки хлынул гной с кровью. Зондом граф что-то нащупал и попытался достать пинцетом, но сделать это было не так-то просто. Маленький предмет постоянно ускользал, а кровь непрерывно заливала ранку так, что араб не успевал тампонами корпии ее высушивать.
  Прошло никак не меньше четверти часа, пока Питеру, наконец, удалось поймать пинцетом узкий острый осколок камня длиной не более ногтя. Положив осколок на салфетку, он с облегчение вздохнул и выпрямился.
  - Хамат, быстро поставь дренаж и закрой ранку пластырем, он уже просыпается. Останься с ним и всё запиши, а я тем временем навещу де Граммона. Сестра, прошу вас, поверните голову капитана набок -возможно, будет рвота.
  Пока Питер мыл руки и одевался, вошли доктор Шамплен с Мартьялем, который узнал о визите друга.
  - Как видно, мы опоздали, - проговорил доктор Шамплен с недовольным видом. - Вы, граф, всегда действуете слишком скоропалительно!
  - Скорее смело и решительно, - заметил Мартьяль с довольной улыбкой. Он был рад, что обошлось без его участия.
  - Мессир, вы даже не сочли нужным посоветоваться с нами, - ворчал знаменитый доктор Шамплен. - Следует более тщательно обдумывать свои действия, дорогой граф. Вы даже не знаете этого пациента!
  - Господа, прошу меня простить, но меня так бесили его вопли, что я предпочел поскорее от них избавиться, - миролюбиво улыбнулся Питер, очень довольный тем, что всё задуманное удалось без лишних проволочек.
  - И что же такое вы сделали, позвольте узнать? - подозрительно спросил доктор Шамплен.
  - Я извлек крошечный острый осколок гранита у него над ухом, - граф показал на окровавленную салфетку со своим трофеем. - Осколок проник глубоко в ткани и вызвал нагноение. Возникший при этом сильный отёк, без сомнения, сдавил лицевой нерв и вызывал такие боли.
  - Это было похоже на адскую, нестерпимую зубную боль, только не в зубах, - хрипло проговорил очнувшийся капитан. - А теперь этой кошмарной боли уже нет, осталась боль вполне терпимая! Слава Небесам!
  Но граф даже не повернул к нему головы и продолжал беседовать с коллегами:
  - Кстати, в этом случае я использовал серный эфир для усыпления, и это позволило быстро справиться с задачей. Надеюсь, осложнений не возникнет, если поддерживать отток из ранки и постоянно ее обеззараживать. А теперь позволь откланяться, господа, меня ждут!
  - Постойте! Неужели вы не расскажете нам все детали? - возмутился Шамплен.
  - Мой ассистент представит вам полный отчет, господа. Извините, меня ждет полковник де Граммон. - проговорил граф, поворачиваясь, чтобы уйти.
  - Сударь, я ваш должник! - с воодушевлением вскричал де Кальвэ. - Я вам чертовски благодарен! Позвольте пожать вашу руку!
  Граф взглянул на него с презрением и произнес холодно и отчетливо:
  - Я не подаю руки насильникам.
  С этими словами он вышел, оставив онемевших присутствующих в полном замешетельстве.
  
  Герцог де Граммон, лежавший с тяжелыми, но, по счастью, немногочисленными ожогами, приветствовал графа, как только тот переступил порог его роскошных больничных покоев. Грузный герцог покоился на ложе под белым балдахином, укрытый шелковым узорчатым одеялом. Его волосы, брови и ресницы были опалены, а руки и бедро до колена - тщательно перебинтованы. Две молоденьких сестры милосердия в белых одеждах стояли по обе стороны его ложа, готовые предупредить любое его желание. Для человека столь знатного рода в госпитале были созданы особые условия, достойные короля.
  - Наконец-то, дорогой граф! - вскричал де Граммон. - Я уже несколько раз посылал за вами! Вы обещали, что сегодня сами сделаете перевязку и снимите, наконец, эти осточертевшие мне бинты!
  - Так и есть, мессир, и я никогда не нарушаю своих обещаний. Но не спешите, друг мой. Сначала посмотрим, все ли бинты можно уже снять.
   - Одному Господу известно, как они мне надоели! С ними я похож на беспомощную куклу или мумию! Порой это просто унизительно, черт возьми, когда у тебя нет возможности действовать руками!
  - Могу себе представить. Единственный выход - посмотреть на это временное неудобство с философской точки зрения, дорогой герцог. Всё проходит, - пройдет и это.
  Граф сделал знак сестрам приготовить всё для перевязки, а сам удобно устроился в кресле возле раненого. Де Граммон, немного успокоившись, продолжал:
  - Ваши слова всегда действуют на меня умиротворяюще, друг мой. Но когда вы уходите, я впадаю в тоску и зол на весь мир!.. Скажите, граф, вы уверены, что ваш чудодейственный перуанский бальзам способен заживить эти страшные ожоги без следа?
  - Какой-то след всё же останется, мессир, но не будет грубых уродующих рубцов, стягивающих кожу. Надеюсь, после полного заживления вы будете свободно владеть руками, как и прежде.
  Одна из монахинь осторожно разбинтовала руку герцога, где ожог был особенно сильным. Граф осмотрел то, что открылось его глазам, и покачал головой.
  - Придется вам потерпеть бинты и мой бальзам еще несколько дней, дорогой герцог. Рана заживает медленно, потому что глубокий ожог поразил не только поверхность кожи, но и ее нижние слои. Еще немного терпения, и всё пройдет, с божьей помощью.
  Граф достал из кармана небольшую коробочку розового дерева и открыл ее. Приято запахло какими-то пряными маслами. Вторая монахиня уже стояла с кувшином теплой воды над тазом, где граф вымыл руки. Потом он взял пинцет, лежавший в коробочке, подцепил оттуда тонкую батистовую салфетку, пропитанную бальзамом, развернул ее и наложил на ожог, затем прикрыл другой салфеткой и сам перевязал руку герцога.
   - У вас поистине легкая рука, граф. Я сразу чувствую такое облегчение! - проговорил полковник удовлетворенно. - Этот чудесный аромат очень приятен, а действие бальзама просто поражает воображение! Еще неделю назад невозможно было поверить, что моя рука когда-то обретет прежний вид.
  - Нам нужно сказать спасибо индейцам, которые когда-то показали испанцам бальзамовое дерево и научили пользоваться его целебной смолой.
  - Но почему я слышу о нем впервые? Что, этот бальзам так редок?
  - Да, мессир. И чрезвычайно дорог. Бальзамное дерево растет далеко не везде, а в Испанской Америке - в почти непроходимых топических лесах. Да и получить бальзамическую смолу не так просто, как, допустим, смолу из нашей сосны.
  - У меня есть люди, готовые вложиться в это дело. Это же просто находка! Друг мой, вам известно, как делается этот дивный бальзам?
  - Только в общих чертах, герцог. Индейцы сначала деревянной дубинкой обстукивают дерево у основания, потом делают небольшой надрез на коре и факелом обжигают это место. И только дня через два надрез начинает источать благоухающую камедь. Индейцы собирают эту смолу впитывающими губками, а потом вываривают их вместе с кусочками коры и несколько раз очищают. Мне доподлинно неизвестны секреты приготовления самого бальзама, но вы видите конечный продукт - похожая на густой сироп коричневая субстанция со своеобразным приятным запахом и чудесными заживляющими свойствами. На Карибах я попробовал на себе силу этого средства, поскольку мое любопытство взяло верх над моим тогдашним безденежьем. В те времена я поранил себе плечо о камни, ныряя в море в поисках жемчуга. Рана воспалилась, у меня началась лихорадка. В жарком климате раны заживают плохо, и если бы не этот бальзам, на который мне пришлось потратить все мои деньги, думаю, меня уже не было бы в живых.
  - Благодарение Всевышнему, он сохраним вам жизнь, дорогой граф, и теперь вы можете сохранить ее многим! А теперь расскажите, друг мой, что нового слышно в городе?
  - Увы, мессир, не могу рассказать вам ничего, поскольку мне пришлось больше недели просидеть взаперти в форте Сен-Оноре.
  - Бог мой! Но почему?!
  - Де Ла Мар считает меня пособником повстанцев, поскольку однажды ночью ко мне в дом принесли раненого, и я оказал ему посильную помощь, не спросив, кто он такой.
  - Это было неосмотрительно, дорогой граф. Вы могли пострадать от бандитов, как я и мои люди. Но вы не военный, а медик, призванный спасать, и полиции следовало бы помнить, что всякий спасенный человек - подданный его величества! Долг медика сохранять королю его подданных. Теперь у нас каждый солдат на счету!
  - О, вот что значит ум истинного государственного деятеля! Такой веский аргумент мне как-то не пришел в голову, - рассмеялся Питер. - Однако капитан де Ла Мар не нашел никаких доказательств моей связи с разбойниками, и решением городского капитула я был освобожден.
  - Но полицейский капитан слишком мелкая сошка, чтобы без суда обвинять дворянина! Не иначе, кому-то из людей рангом повыше пришла мысль предъявить вам обвинение. Вы кого-нибудь подозреваете?
  - Теряюсь в догадках, мессир. Вроде бы, открытых врагов здесь у меня нет.
  - У достойных людей везде найдутся завистники, можете мне поверить! Однако глупо было с их стороны ставить вам в вину милосердие...
  *
  Вечером этого же дня граф занимался тем, что переносил на большой лист картона подробную гравированную карту мира из географического атласа, изданного в Амстердаме в 1700 году. Впрочем, он нанес только контуры континентов, предоставив дочери рисовать всё остальное.
  - Когда-то давно мы с сестрами устраивали соревнование - кто быстрее найдет загаданный город или место на карте. Скорости у нас были невероятные! - вспоминал граф с улыбкой. - А потом я дополнил свои познания, плавая по Карибским островам. С тех пор я могу найти любую точку на карте, почти не задумываясь. Мы с тобой, Диди, можем устроить такие же соревнования, когда ты хорошо и подробно изучишь эту превосходную карту.
  - И это будет интересно, мессир?
  - Не знаю, как тебе, а мне всегда это нравилось. Нам с сестрами тогда было азартно и очень весело. Но сейчас цель у меня совсем другая. Когда карта будет готова, ты всё увидишь, дорогая. Кстати, ты можешь так тренировать в географии своих друзей-мальчишек.
  - Неплохая мысль, мессир! Но они такие бездельники, хочу я вам сказать. У них в голове одни лишь глупости!
  - Какие же именно, моя девочка?
  - Они готовы подраться из-за любой ерунды! Например, они постоянно спорят, чья из них очередь покачать меня на качелях.
  - Ну, мне тоже бы было приятно покачать тебя, дорогая, так что я готов их понять.
  - О, если бы это были вы, я сочла бы это за счастье, мессир! Разве можно сравнить их с вами!
  - Хорошо, как-нибудь мы с тобой покачаемся вместе. А как поживает твой Феб?
  - Он меня огорчает, мессир. Феб часто лягается! И недавно он укусил Энрико за плечо. Впервые видела такой огромный синяк! Вы были правы, отец, этот конь совершенно дикий, - грустно проговорила Диана. - Боюсь, мне с ним никогда не справиться...
  - Не огорчайся, Диди, жеребцы редко бывают покладистыми, такова их природа. Мой Диамант тоже норовист, и не сразу стал меня слушаться.
  - А как вам удалось его заставить? Что вы делали?
  - Тут больше заслуга Поля, он умеет ладить с лошадьми. Правда, мы действовали с ним слаженно. Лошади гораздо сильнее человека, нельзя показать им свою слабость или страх, иначе они тут же станут считать себя главными. И первое тут - воля и твердый характер. Нужно быть непреклонным. Метод всегда один - за плохое поведение хлыст, а за хорошее - лакомство. И всегда больше одобрения и ласки.
  - Хлыст необходим всегда, мессир? Мне жалко бить лошадь.
  - Хлыст не для наказания, дорогая, а для исправления ошибок в поведении. На эти ошибки нужно реагировать мгновенно, или окриком, или хлыстом, чтобы животное понимало, какое поведение недопустимо. И потом, у лошадей толстая шкура, они не так сильно чувствуют боль. Для некоторых даже шпоры не всегда бывают полезны. Но нельзя хлыстом касаться морды, рта и ноздрей, они очень чувствительны. А вот когда жеребец кусается, нужно ладонью внятно хлопнуть его по морде. Хотя некоторым бывает достаточно только строгого окрика. Всегда видно их настроение и характер, дорогая, однако жеребцы порой неуправляемы, особенно когда поблизости кобыла. Но это дело поправимое, люди придумали, как их усмирить. Пока можешь выбрать себе другую лошадь.
  - А вам не обещали прислать еще иноходцев, мессир?
  - Пока нет, дорогая. Но любую лошадь можно обучить такому бегу, было бы терпение.
  - О, мессир, вы же знаете, как раз этого вещества мне никогда недоставало!..
  
  
  Когда они выходили из-за стола после ужина, Алессия заметила с некоторым удивлением:
  - Ты совсем не пил вина, Марио? Твой бокал едва пригублен. Не нравится это вино?
  - Один бокал я выпил, дольче. Но в последнее время у меня пропал интерес к вину, я о нем просто забываю.
  - Но почему?
  - Право не знаю. Пожалуй, и без того я чувствую себя слегка навеселе, - улыбнулся он чуть насмешливо. - У меня не проходит любовная лихорадка, дольче, а ее огонь заливать вином было бы верхом глупости - всё равно, что тушить пожар соломой!
  Алессия тихо рассмеялась, прижалась щекой к его плечу и прошептала, снизу глядя в его глаза:
   - А мне нравится, каким ты становишься, когда немного выпьешь. Твои движения приобретают кошачью грацию и царственность, губы смягчаются, а в глазах появляются такие чарующие, влекущие огоньки, они меня безумно волнуют! - она остановила его и обняла порывисто и жарко. Амато, я всегда любуюсь тобой, но тогда ты становишься еще обольстительнее!
   - Дольче, не распаляй меня еще больше, пока мы не добрались до спальни, - рассмеялся он. - Да, в малых дозах вино действительно добавляет в жизнь чувств и красок, но и без него есть немало радостей - например, ты! Послушай, дорогая, мне хочется сейчас поскорее закончить еще одно дело, чтобы утром не терять на это время.
  Питер прошел в гардеробную жены, и его глаза блестели, как у азартного охотника за редкой дичью.
  - Алесси, пожалуйста, позволь мне выбрать твой туалет на завтра. Я всё это вдруг увидел в своем воображении, но не хотелось бы сейчас терять время на долгие объяснения. Поездка в охотничий домик последнее время занимала все мои мысли. - Питер нетерпеливо позвонил, вызывая камеристку.
  - Жаклин, возьми маленький дорожный саквояж и сложи туда вещи, которые я выберу, - распорядился он. - И поторопись, прошу тебя!
  Девушка поспешно достала небольшой дорожный кофр и остановилась, ожидая распоряжений. Граф сам открыл комод жены и выбрал ночную сорочку, совсем простую, скромно отделанную кружевными оборками. Камеристка положила ее в кофр. Далее туда же последовали нижние юбки, домашние туфельки, выстеленные мехом, нежнейшие шерстяные чулки и всё прочее до последней шелковой ленты для волос. Потом было выбрано платье из тонкой небеленой шерсти, украшенное золотистым шелковым шитьем. Алессия удивленно смотрела на мужа, поражаясь его заметному внутреннему волнению и какому-то лихорадочному блеску в глазах.
  - Алесси, ты сможешь пару дней обойтись без корсета? - серьезно спросил он, повернувшись к ней. - Про фижмы можно вообще забыть - знаю, ты сама их не любишь.
  - А мы поедем верхом?
  - Да, конечно. Карета в тех местах не проедет.
  - Без корсета в седле? Нет, Марио, как ты себе это представляешь?
  - Замечательно! Да и под теплым плащом ничего не будет заметно.
  - О, нет. И потом, в корсете теплее!
  - Не лучше ли заменить его теплым бельем? Я ненавижу корсеты.
  - Хорошо, милый. Но почему бы мне не надеть мужское платье? В нем же гораздо удобнее!
  - Алесси, ты благородная дама, и стала теперь сеньорой этих земель. Все люди будут встречать тебя как хозяйку, а сеньоре негоже разгуливать в мужском платье, они нас просто не поймут. По мнению крестьян, такое недостойно благородной дамы. Они могут потерять к тебе уважение, дольче, а мне бы этого не хотелось.
  Питер завершил туалет жены высокими мягкими сапожками и накидкой из плотной шерсти с меховой оторочкой по капюшону и полам.
  - Я завтра сам тебя одену, моя фея, - удовлетворенно сказал он в заключении.
  Затем граф велел Брюно приготовить на утро корзинку с закусками и всё для приготовления глинтвейна и фондюты .
  
  - Марио, совсем забыла сказать! - вдруг вспомнила Алессия, когда увидела на столе спальни какую-то папку. - Тут без тебя приходил секретарь капитула, он принес отчет по делу о твоем подстроенном погребении. Вот, целых двенадцать листов! - Она взяла со стола красивую коленкоровую папку, достала из нее листы и подала мужу.
  - Алесси, честно говоря, меня это больше не интересует, дело прошлое. Я предпочитаю думать о настоящем, - граф рассеянно пробежал глазами несколько строк, перебрал листы, исписанные красивым убористым почерком, и небрежно бросил их на стол, где они рассыпались веером.
  - Напрасно, милый, очень интересно. Я прочла, пока тебя не было. Меня поразили там две вещи. Помнишь, я рисовала надгробие на твоей мнимой могиле? А тут написано, что могила исчезла, как будто и не было. Хотя все ее видели! Теперь на том самом месте стоит какой-то памятник, как будто поставленный много десятилетий назад.
  - Странно. И не лень же было кому-то этим заниматься!
  - Кстати, там всегда фигурируют какие-то подставные лица. Секретарь говорил, в капитуле всё скрупулезно проверяли, и поэтому дело так долго тянулось. Амато, всё же они обнаружили кое-какие следы! В городе у мраморшика по имени Луи Морсак нашлись документы, подтверждающие, что он брал заказ на изготовление твоего надгробия, причем, с заранее указанными датами! Безусловно, требуется время, чтобы его высечь, и заказ был сделан заранее, за две недели до того дна, когда в город привезли гроб с якобы твоим телом! Значит, кто-то уже всё знал! Но что самое любопытное, Марито: заказала надгробие женщина, некая мадам де Шенье, единственная дама в этом деле. Здесь приложена расписка в выплате задатка и всей суммы, семисот экю.
  - Ты сказала - де Шенье?! Это фамилия Жозефины д`Арбонтес до ее замужества. Вряд ли кто-то еще его носит.
  - А я подумала, имя вымышленное...
  - Но каким же образом она замешана в этом деле? - удивленно проговорил граф, медленно поднимая листы с отчетом.
  - Там о ней больше нет ни слова, Марио.
  
  Глава четвертая
  
  Где зимуют феи
  
  Только рассветало, а Питер и Алесси уже ехали по размокшей дороге, обсаженной высокими каштанами, черными после недавнего дождя. Слева сквозь их голые ветки поблескивала темными водами Гаронна. Всадников сопровождал державшийся позади вооруженный шотландец Дино Керр с поклажей в чересседельных сумках. Изредка им навстречу попадались крестьянские повозки, везущие в Тулузу домашнюю снедь и парное молоко. Узкая дорога вилась вверх по течению реки среди обширных пустых кукурузных полей, садов и редких виноградников, примостившихся на отдаленных склонах. Ниже по течению реки, правее, осталась их усадьба Монтель, а далеко за ней в утренней дымке красноватой грудой черепичных крыш покоилась красавица Тулуза. Питер немного придержал коня, любуясь видом.
  - Марио, где же именно находится твой охотничий домик? Ты никогда не говорил о нем, это секретное место? Что там? - с улыбкой спрашивала Алессия, кутаясь в меховую накидку. Поравнявшись с ее лошадью, он поправил ей капюшон, сбитый ветром, и ласково задержал свою руку на ее плече.
  - Терпение, дорогая, ты всё увидишь. Наш путь лежит дальше в горы, дом почти на границе с графством Фуа. Сейчас мы повернем от того места, где Арьеж впадает в Гаронну, и поедем по его берегу. Потом позавтракаем в придорожной таверне около деревушки Мирмон, а если поторопимся, то к обеду успеем в город Памье. Он стоит на последней трети нашего пути. Мы должны успеть засветло, дольче, поскольку дальше лесная тропа поведет нас в горы, к небольшой горной речке и водяной мельнице Лореда . Рядом с ней и стоит мой охотничий домик.
  - Ты приглашаешь туда друзей поохотиться?
  - О нет, я давно не охочусь, дорогая. Там останавливается мой управляющий, когда приезжает на рудник и занимается сбором арендной платы в округе. Я сам довольно редко там бываю.
  - Ты не охотишься, Марито? Но почему? Для всех дворян это же первое развлечение!
  - Да. Я охотился на Карибах, когда нам надо было добыть себе пищу, но как развлечение - нет. В свое время отец брал меня охотиться на болотную дичь, которой в наших краях водилось великое множество. Он учил меня стрелять, и, надо сказать, у меня это неплохо получалось. Тогда мне был одиннадцать-двенадцать лет. А вот псовая охота на лис, оленей и косуль не вызывала у меня интереса. Я считал несправедливым, что целая свора собак травит ни в чем неповинного зверя. Но один случай совсем отвратил меня от такой охоты. Однажды наши собаки загнали в болото молодую косулю, раненую неудачным выстрелом. Она была обречена, но никто не мог до нее добраться, ни собаки, ни люди - там была трясина. До сих пор у меня в глазах как кошмар стоит эта картина: косулю затягивало болото, несколько раз она пыталась вырваться и начинала биться. Это было так страшно, что у меня сердце разрывалось от жалости. Помню ее красивые нежные глаза, полные страдания и безысходного отчаяния... Потом несколько дней я это переживал и буквально был болен. И с тех пор охота вызывает у меня только отвращение. Хотя, наверное, эти детские впечатления смешны для взрослого мужчины.
  - О, нет, Марио! Это же человеческие чувства, они очень понятны! Я так и вижу теперь эту картину...
  Алессия долго молчала. Тем временем они свернули к видневшейся издалека сельской колокольне, служащей ориентиром, и скоро увидели тратторию, стоявшую чуть поодаль от дороги.
  На ее вывеске был изображен забавный желтый цыпленок в шляпе с пером и при шпаге. Надпись красивыми буквами в завитушках гласила: "Веселый Цыпленок".
  - Почему цыпленок? - рассмеялась Алессия.
  - Этого никто не знает, дорогая, - весело усмехнулся Питер. - Наверное, лет сто на этом месте была такая таверна. А уж кто выдумывает названия для таких заведений - большая загадка. Главное, чтобы оно хорошо запоминалось, а еще лучше - поражало воображение. Хотя для цыпленка, я думаю, мало веселья, когда его жарят на вертеле!
  Хозяин, добродушный и грузный человек в годах, вышел на порог, как только заслышал стук копыт во дворе. Его круглое лицо светилось искренней радостью.
  - Вот и вы, дон Пейре! - воскликнул он на окситанском наречии. - Доброго вам здоровья, сеньор, и вам, прекрасная донна Алейсия! Нас предупредили, что сегодня утром вы поедете этой дорогой. Моя хозяйка уже готовит добрый завтрак и согрела для вас вина!
  - Это очень кстати, добрый мой Гильельмо. День сегодня действительно прохладный, - спешиваясь, отвечал граф с улыбкой и кинул поводья подбежавшему мальчишке. - Рад видеть тебя всё таким же неунывающим и бодрым! Как видно, наш "Веселый Цыпленок" процветает?
  - Грех жаловаться, дон Пейре! Мы ведь не пострадали от последнего наводнения, бог миловал! И запасов хватает, и зима стоит мягкая. Надеюсь, до весны доживем с прибылью - и с божьей помощью, если ничего не случиться...
  Граф и его молодая жена были усажены за стол у пылающего очага. Хозяйка поставила перед ними кувшин горячего красного вина, блюдо с ломтями хрустящего поджаренного хлеба и глубокую миску какой-то бурой массы, ароматно пахнущей чесноком и пряными травами.
  - Алесси, это знаменитый фасолевый террин матушки Жанны. Брускетта с ним - просто пальчики оближешь! Конечно, выглядит не очень привлекательно, но на вкус превосходно. Попробуй, ты не пожалеешь. - Питер взял один поджаренный хлебец, разломил его и намазал фасолевой пастой. Алессия сделал то же самое и попробовала.
  - Ммм, совсем неплохо! Конечно, не похоже на утиный паштет, но мне нравится.
  - Ради разнообразия стоит попробовать, пока не выросли твои утята, - смеялся Питер, наливая ей вина. - Алесси, тебе нужно согреться, дольче, выпей немного. Сегодня сильный ветер, я боюсь, как бы ты не простудилась.
  Она послушно сделала несколько глотков.
  - О, вино с пряностями! Оно действительно согревает, и очень ароматно. Ты не выпьешь со мною, милый?
  - Не сейчас, дольче, и я не замерз. А вот вечером, когда мы доберемся до моей обители отшельника, обязательно сделаем себе глинтвейн - можно будет расслабиться и вволю понежиться у камина.
  - Скажи, там совсем глухое место или поблизости есть какое-то жилье?
  - Ниже в долине есть деревушка Бюрре, это совсем недалеко. Туда крестьяне летом со всей округи привозят зерно, а оттуда везут его на мельницу Лоред по единственной лесной тропе. Но в это время там совсем безлюдно. Радость моя, если ты заскучаешь, мы можем поехать полюбоваться величественным замком графов Фуа, этой знаменитой катарской крепостью в Арьеже. Или навестить аббатство Сен-Волюзьен-де-Фуа, в его церкви есть дивно звучащий орган.
  - Вот видишь, амато, когда же мне было с тобою скучно? Я готова слушать твои рассказы бесконечно, и ты постоянно меня во что-то вовлекаешь. Сердце мое, у меня просто нет времени скучать!
  - Всё же ничто не может сравниться с поисками твоих кладов, дорогая.
  Они дружно рассмеялись, вспомнив свои приключения в Испании.
  - Скажи, Марио, почему хозяин обращается к тебе "дон Пейре"?
  - Так звучит мое имя на окситанском наречии. Всюду меня называют по-разному - Питер, Пьетро, Педро, Пейре - вариантов много.
  - Мне нравится, я тоже буду временами так тебя называть.
  - И твое имя на окситанском, по-моему, звучит прекрасно - Алейсия, Алейсита.
  - Да, звучит красиво. И что самое приятное - я понимаю этот язык!
  - Ну, я же не обманывал, когда говорил, что пьемонтский диалект очень похож. Со времен, когда Окситания простиралась от побережья Атлантики до Турина, в языке, конечно, произошли некоторые изменения. Но ты сама слышишь, что окситанский больше похож на итальянский, чем на французский. И это ласкает мой слух.
  
  Дорога вела их по берегу порожистого Арьежа в лесистые предгорья Пиренеев. Питер с увлечением рассказывал Алессии об этом крае, о тех временах, когда северные французские рыцари пошли в крестовый поход против мирного народа, не согласного с догматами католической церкви. Катары называли себя просто "добрыми людьми" и верили только в Добро, обитающее на небе, и Зло, царящее на земле. Их учителям, праведникам и аскетам, которых называли Совершенными, были открыты все тайны этого учения, берущего начало на древнем Востоке. Совершенные проповедовали простую, добропорядочную и скромную жизнь, какой жили первые христиане. Их вера запрещала брать в руки оружие. "Добрые люди" не признавали католических таинств и считали недопустимым поклоняться кресту, этому орудию пытки. Они отрицали власть папы, презирали католических священников, погрязших в стяжательстве и разврате.
   Главным оплотом катаров был Лангедок, графство Тулуза и маркизат Прованс. Этими землями тогда владел Раймунд VI Тулузский, граф Сен-Жиль. И хотя он считался вассалом французского и арагонского королей, этот сеньор богатством, силой и влиянием не уступал никому из них. Щедрые владения графа вызывали зависть. Это был цветущий край со множеством крупных городов, прибыльной торговлей и разнообразными ремеслами. Здесь царили свои обычаи и законы, даже язык здесь был свой. Справедливая и безобидная вера катаров быстро распространялась. Такая религия привлекала многих людей, в том числе и знатных. Большинство лангедокских дворян либо были катарами, либо симпатизировали им. Особенно часто веру "добрых людей" принимали женщины из знатных семейств, которым не нужно было постоянно воевать, как мужчинам. И катарская церковь постепенно накопила огромные богатства, поскольку главы вероучения, Совершенные, принимали аскезу, отрекались от своего имущества и жили в духовной чистоте и бедности.
  Католическая церковь скоро почувствовала угрозу своему авторитету и власти. По всему Югу, от Аквитании до Пьемонта запылали костры. Один католический монах в послании к своему аббату писал о том, что еретики переносили муки огня со стойкостью первых христианских мучеников, и это вызывало большое беспокойство и ропот в народе...
  - Дольче, я не могу спокойно произносить имя Симона де Монфора, графа Лестера. Он стоял во главе кровожадной своры французских рыцарей-северян. Этот знатный негодяй, несмотря на свое высокое происхождение, был напрочь лишен благородства и понятия о чести. Это по его приказу жгли здесь мужчин, женщин, стариков и детей. Он разорил и предал огню этот край. Он победил. Трубадуры по всей Окситании в своих сирвентах слали ему проклятия и оплакивали своих друзей и возлюбленных над еще теплым пеплом костров...
  Все владения и титулы Раймунда Тулузского перешли к де Монфору, он сказочно обогатился. Однако до своего бесславного конца при осаде Тулузы он, а потом и его сыновья, всю жизнь искали фантастические сокровища катаров, и не могли их найти.
  - Фантастические? Что это значит? Сокровища и в самом деле были такими неслыханными? Или это только фантазии, заманчивая легенда?
  - Не легенда, Алесси. Я назвал их фантастическими, потому что никто не мог себе представить, в чем именно они на самом деле заключаются. Де Монфор был уверен, что катары владеют Священным Граалем , дающим бессмертие. Северяне полагали, что кроме Грааля там есть и настоящие, материальные богатства - это стало известно из допросов альбигойцев, которые признавались под пытками. Но всей правды не знал никто из врагов.
  - А кому же она известна? Неужели тебе? - быстро спросила Алессия. Она даже остановила свою лошадь и в волнении взглянула на мужа. Он поравнялся с ней и со смехом погладил ее колено.
  - Дольче, я вижу, ты неравнодушна к сокровищам и кладам.
  - Еще бы! Мне на них везет. Но Марито, я умираю от любопытства! Ты говоришь таким тоном, будто тебе всё известно!
  - Да, моя радость, о сокровищах альбигойцев мне известно почти всё. Здесь никто не может нас подслушать, и я вкратце расскажу тебе эту историю. Вначале катары спрятали свои реликвии не в разветвленных подземельях Монсегюра, как думали их враги, а в гротах под замком Фуа. Это было еще до начала осады их последнего оплота, крепости Монсегюр, уже тогда было понятно, чем всё закончится...
  Во время осады последней их твердыни двое самых верных и смелых молодых людей по веревке спустились из замка по отвесной скале на головокружительную высоту в сотни футов. Они под покровом ночи проскользнули мимо осаждающих, достигли замка Фуа и забрали оттуда всё самое ценное - архив, уникальные документы, хранившие бесценные знания мудрецов древности и священные реликвии катаров. Позже реликвии и сакральные предметы были распределены между верными Хранителями, коих осталось множество. Эти реликвии передавались от отца к сыну и хранились почти на виду, чтобы не привлекать к ним излишнего внимания, - с этими словами граф снял перчатку и показал Алессии перстень с красным алмазом, блеснувший у него не пальце. У юной графини от изумления округлились глаза, она резко натянула поводья и повернулась у мужу.
  - О, Мадонна! Ты хочешь сказать, что... Дон Пейре, граф де Монтель, мой муж - хранитель альбигойской реликвии?!
  - Да, дольче. В юности я довольно долго изучал их архивы, и моим наставником в этом был истинный Совершенный, отец Доменик. Он посвятил меня в некоторые тайны учения катаров. Но я не принял это учение, поскольку не был согласен со многими его постулатами. Их вера требовала аскезы, а для меня отречение от удовольствий жизни тогда было просто немыслимо. Подозреваю, что в загробной жизни радости мало, предпочитаю получать ее здесь и сейчас. Я был просто сочувствующим, как и многие здесь.
  - Марио... Я потрясена! Ты расскажешь мне об этом подробнее?
  - Разумеется, любовь моя. Но теперь давай поспешим, чтобы успеть засветло. Я хочу кое-что тебе показать.
  - Но что же именно, Марито? Ты до сих пор так и не сказал.
  - Можно было бы сказать сразу - и просто мельницу Лоред возле деревушки Бюрре, и про мельника Арно Солиньяка с его женой-колдуньей. Но нет, Алесси. Ты сама должна увидеть то место, где зимуют феи!
  
  Некоторое время спустя впереди слева они увидели три высокие колокольни и розово-красные дома такого же оттенка, как и в Тулузе. Большой город лежал в долине, и широкая дорога вела прямо к нему, но Питер придержал своего жеребца на перекрестке и сказал:
  - В город мы пока заезжать не будем, хотя там есть на что посмотреть. Лучше сделаем это на обратном пути, дольче.
  - Как называется этот город?
  - Памиас на окситанском, или Памье по-французски. Это ворота в реджоне Арьеж, который простирается от этой долины до Пиренеев, до самой границы с Испанией. На гербе города есть цвета Испании, вернее, Каталонии. Памье богатый университетский город с епископской кафедрой. Монастырей в нем не меньше, чем в Тулузе или в Париже. Видишь монументальную шестигранную колокольню? Это кафедральный собор, аббатство Сан-Антонин. В былые времена городу принесла достаток и процветание пастель красильщиков, как и Тулузе. Но самое главное - это каналы, которыми пронизан город. С давних пор здесь было много водяных мельниц. И это настоящий рай для уток! Они здесь такие жирные, почти как тулузские, - проговорил он со смехом. - Одна беда - славный город Памиас лежит не на моих землях, иначе я был бы раз в пять богаче! А вот постоялый двор недалеко от его ворот - мой, и нас там ждет неплохой обед. Тебя не очень утомила дорога, дольче? Может быть, хочешь немного отдохнуть?
  - О, нет, милый, я могла бы ехать так много дней и слушать твои рассказы. Дома приходится отвлекаться на какие-то дела, а тут мы вдвоем, никто не мешает. Для меня это истинное наслаждение!
  Они повернули к постоялому двору. Сурового вида хозяин встретил их, впрочем, вполне радушно. Две служанки, кухарка, конюх и два сына хозяина - один подросток, второй юноша лет семнадцати - помогали ему управляться со всем этим немалым хозяйством.
  Младший мальчик радостно кинулся к графу, даже забыв поклониться.
  - Доброго вам здоровья, дон Пейре! Давненько вас не было видно!
  - Привет, Жильбер! Кажется, скоро ты ростом перегонишь своего старшего брата.
  - Мессир, но мне никогда в жизни не догнать вас! - мальчик с лукавой улыбкой снизу вверх посмотрел на своего высокого сеньора. - Хоть я вам едва по грудь, мессир, зато мы с братом недавно поймали двух зайцев, а значит, сегодня для вас будет заячье сиве !
   - И монгета из фасоли, мессир, - добавила, краснея, одна из служанок, принимая у графа его плащ, шляпу и перевязь со шпагой.
  - Вот это прекрасно! Жильбер, вы еще не всех зайцев в округе переловили?
  - О, нет, мессир! Хорошо, что вы позволяете промышлять на ваших землях, а зайцы ведь не разбирают границ, перебегают и с соседних земель тоже!
  - Смотрите, как бы мои соседи не поймали вас за браконьерство. Ладно, мы должны спешить, дружок, поторопи с обедом. Алесси, где ты хочешь сесть - у очага или у окна?
  - У окна. Ты всегда садишься лицом к двери и спиной к стене, - и я рядом. Скажи, Марио, а что такое монгета?
  - На самом деле это блюдо называется "монгетада" или "мунджетадо", а окситанский сократил это слово. Кушенье из памьерских бобов с чесноком, перцем, оливковым маслом и луком. Кто может себе позволить, добавляет в него ребрышки, утиные бедра, мясо. Но в данном случае это гарнир, как я понял.
   - Марито, расскажи, чем примечательно это место? Я вижу, тебе здесь нравится.
  - Да, верно. Эта земля меня радует, она полна первозданных красот и загадок. Вот, к примеру, в двух часах езды верхом, по ту сторону реки, есть огромная сквозная пещера, которую промыла в древней горе река Азиль. Это длинный грот можно пройти насквозь, может быть, за полчаса, если не больше. Кстати, и Арьеж не простая река. В свое время она несла золотой песок, и так обильно, что в Памье даже чеканили монету из этого самородного золота.
  - В самом деле? - живо откликнулась молодая графиня. - А сейчас? Золотого песка больше нет?
  - Право, не знаю, Алесси. Если что-то и есть, то выше по течению. Но там уже земли графа де Фуа.
  
  Пока они обедали, ветер разогнал облака, выглянуло яркое солнце, и мир вокруг преобразился.
  - Нам осталось проехать всего полтора-два часа. Но лесная дорога будет сложнее, дольче. Всё вверх, а потом довольно круто вниз, в огромный овраг, промытый горной речкой. Я поеду впереди, тропа узка для двоих.
  Ближе к речке буки и ели стали встречаться реже, а прозрачные голые заросли орешника и ольхи стали гуще. Их стволы то там, то здесь покрывали шубки из зеленого мха. Толстый мягкий слой светло-коричневой палой листвы покрывал тропу и склоны вокруг, а из этой подстилки то тут, то там фонтанами вырывались раскидистые папоротники с неожиданно зеленой ажурной листвой.
  И вот с крутого спуска тропы открылся вид на замшелую зеленоватую крышу мельницы. Алессия заметила, что из трубы идет дымок.
  - Марио, значит, там кто-то есть? - спросила она оживленно.
  - Да, здесь живет мельник с женой, иначе всё пришло бы в упадок. Но они нам не помешают, даже помогут.
  Питер пустил своего жеребца шагом и выехал на небольшую площадку перед мельницей - массивным домом, сложенным из грубо отесанных камней, поросших буро-зеленым мхом. Справа был виден двор с постройками из потемневших досок, а в глубине двора под домом - такие же темные широкие приземистые ворота - вход в саму мельницу. Но граф свернул налево, к коновязи под навесом, и сделал знак Дино спешиться и принять лошадей.
  - Расседлай, оботри и накрой их попоной. Хозяин тебе покажет, где сено и вода.
  Из дома показался и сам хозяин-мельник - худощавый, седой, с морщинистым лицом. Но назвать его стариком было нельзя - его движения и глаза выдавали удивительную живость и молодую энергию. Он подхватил под уздцы иноходца Алессии и помог ей спешиться раньше, чем это успел слуга графа.
  Только Питер обменялся рукопожатием с мельником, как наверху открылось окошко, и высунулась женщина со строгим, даже мрачным выражением лица, в гладком простом чепце и меховой безрукавке. Она посмотрела вниз без улыбки, а когда граф поднял на нее глаза и поклонился, она только молча подняла руку в приветствии и не спеша затворила окно.
  - Алессита, познакомься с дядюшкой Арно, хранителем этого леса. Он мельник летом, а зимой охотник и мастер на все руки.
  - К вашим услугам, госпожа графиня, - с достоинством поклонился мельник. Скоро спустилась и женщина, выглянувшая из окна. Она накинула теплую шаль, и вся ее маленькая фигурка поместилась под ней. Серьезные глаза, спокойное, немного замкнутое лицо с острым носом и выпирающими скулами, горькая складка рта - в ее облике угадывалась скрытая печаль или какая-то внутренняя сосредоточенность.
  Мельник с улыбкой представил ее Алессии:
  - Вот и моя славная хозяйка. Тут все зовут ее тетушка Ан, а я - Ането .
  - Рада познакомиться, - живо откликнулась графиня. - Вы покажете мне вашу мельницу, мадам? Я представляла себе сооружение с большим колесом на полноводной реке, а тут я не вижу ни колеса, ни реки!
  Питер улыбнулся.
  - Это необычное место, дольче, и необычная мельница. Пока ты будешь ее осматривать, я ненадолго тебя покину и дам распоряжения Дино. Анна, прошу вас, проводите потом графиню в охотничий домик, я скоро вернусь.
  - Да, мессир. На южном склоне вы найдете то, что ищите, - спокойно проговорила мельничиха. Алессии эти слова показались весьма таинственными. Что здесь мог искать ее муж?..
  
  Мельница Лоред и в самом деле была странная, выстроенная рядом с крутым, почти отвесным горным склоном. В десяти шагах наверху бурный широкий ручей падал небольшим водопадом по камням и разделялся на два потока. Один каскадами стекал налево, а другой бежал вниз по камням прямо под мельницу. Этот поток была направлен к ней жёлобом из потемневших от времени досок. Желоб кончался в самом низу стены, где в стене было проделано окошко, и вода падала вниз, как бы в подвал дома, на рабочее колесо, скрытое под полом. А сам огромный каменный мельничный круг занимал почти всё пространство дощатого помещения, похожего на амбар. Узкая лесенка сбоку вела наверх, где жили мельник с женой.
  Молчаливая Анна повела Алессию по бревенчатому мостику через каменистый бурный ручей к живописному охотничьему домику, сложенному из таких же замшелых камней, как и мельница, только аккуратнее отесанных. По одной стене дома, плотно прижимаясь к стене, переплетались как вены на руке, голые ветки старого плюща. С дугой стороны к дому примыкала терраса с небольшим очагом, коптильней, столом с кухонной утварью и бочкой, доверху наполненной водой.
  Мельничиха вошла на террасу, по-хозяйски открыла дверь в дом и сказала, не глядя на Алессию:
  - Ваши люди были здесь недавно, убрали пыль, протопили дом и принесли воду. Я разожгу огонь и согрею воды, мессир захочет умыться с дороги.
  - Я помогу вам.
  - Это ни к чему, дона, дело нехитрое.
  - Тетушка Ан, вам не скучно здесь, вдали от людей? Чем вы занимаетесь долгими вечерами?
  - Пряжей и травами, дона. Травы летом, пряжа и травы зимой.
  - Травы? Целебные травы?
  - Да, сеньора. Некоторые люди считают меня ведьмой, но когда хворь нападет, все знают сюда дорогу.
  - Это замечательно. Я тоже старалась лечить людей по мере сил, но мне хотелось бы научиться разбираться в травах получше.
  - Приезжайте сюда в апреле и мае, мадам.
  - Непременно. Представляю, какая здесь красота весной!
  Алессия сняла накидку и деловито оглядела просторную уютную комнату. Открытый очаг напротив двери уже разгорался, и Анна подвешивала на него большой медный чайник. Справа и слева от очага стояли по углам две широкие кушетки, покрытые белой волнистой овчиной. Над ними на стенах - небольшая коллекция оружия: два охотничьих карабина, пистолеты, шпаги, длинные и короткие ножи. Перед очагом - мягкое большое кресло и брошенная на каменный пол белая овчина. У одного из окон - добротный обеденный стол с терракотовым кувшином и двумя кружками. Повернувшись, Алессия заметила в углу потемневшее старинное бюро с какими-то непонятными приборами в деревянных футлярах. Там же лежала потрепанная тетрадь в кожаном переплете. Она с любопытством открыла ее и увидела странные значки и цифры, какие-то вычисления, написанные аккуратным мелким почерком. Ничего не поняв, графиня закрыла тетрадь.
  У другого окна в углу на табурете стоял простой таз и кувшин для умывания, над ним висело небольшое зеркало и полка с принадлежностями для бритья. Алессия посмотрелась в зеркало и увидела своё разрумянившееся лицо и по-детски любопытные сияющие глазам. Она весело усмехнулась себе, подумав, что действительно чувствует себя как счастливый ребенок в ожидании какого-то неведомого чуда.
  Направо от входа каменная лесенка вела наверх. Алессия быстро поднялась туда и увидела такую же просторную комнату, но пониже. Походное ложе под небольшим окном, рядом небрежно брошенные мужские сапоги, на стене полка с книгами. У двери простой добротный шкаф, у другого окна стол, на котором стоял массивный медный подсвечник и лежала темная курительная трубка. Как видно, здесь и останавливался управляющий графа Алехандро Роблес.
  Внизу хлопнула дверь. Это шотландец Дик принес корзину с провизией и водрузил ее на стол, а кофр с одеждой положил у кушетки. Алессия сбежала вниз по лесенке и спросила у него, где же граф.
  - Милорд мне дал кое-какие распоряжения и сказал, что после я могу спуститься в деревню поужинать в таверне, а сам ушел.
  - Но куда?
  - Он этого не сказал, мадам.
  - Хорошо, выполняй то, что сказал сеньор.
  Дино зажег свечи в шандале на столе, несколько минут повозился на террасе, потом всё затихло.
   Согрелась и уютно зашумела вода в чайнике. Алессия налила ее в кувшин и умылась. Потом начала разбирать корзину с провизией. Две бутылки вина - красного и белого, небольшой глиняный чайник, завернутый в салфетку хлеб, ароматный кусок ветчины, мешочек со специями, горшок, завязанный полотном и остро пахнущий сыром, лимон и один крупный апельсин - вот всё, что содержала корзина, собранная мэтром Брюно.
  Тут дверь отворилась, и на пороге показалась высокая фигура графа. Он держал в руках большую миску, наполненную чем-то белым и воздушным, как будто большими хлопьями снега. В полумраке Алессия не могла разглядеть, что это такое. Питер шагнул к столу, к свету, и протянул ей миску. То, что Алессия увидела, заставило ее ахнуть от изумления и восторга. Глиняная плошка была доверху наполнена крупными белыми цветами на коротких стеблях, а кожистые зеленые листья обрамляли это белое волшебство. Цветы видом напоминали едва раскрывшийся дикий белый шиповник.
  - О, Мадонна!.. Какое дивное изящество!.. Подумать только - цветы в декабре! Это ли не чудо!
  - Да, моя радость, - ответил Питер, удовлетворенный произведенным эффектом и сияя тихой счастливой улыбкой. - Эти цветы созданы специально для того, чтобы в них спокойно спали зимой лесные феи, твои сестры, моя дольче.
  Графиня посмотрела на мужа восхищенно, как ребенок, который поверил в волшебную сказку. Питер в совершенном упоении любовался женой, как она - цветами.
  - Боже, не могу поверить своим глазам, как это чудесно,- тихо и восторженно смеялась Алессия. - Я должна их нарисовать!.. Милый, ты подарил мне такую восхитительную сказку, спасибо, сердце мое! А как они называются? - спросила она, ставя миску с цветами на стол и склоняясь над ней.
  - Это геллеборус или рождественская роза. В некоторых местах его еще называют морозником. Говорят, это не простой цветок - он способен вызывать демонов, а другие утверждают, что наоборот, он защищает от колдовства, сглаза и злых духов. Конечно, я во всё это не верю, однако рискую развеять ореол очарования этого прелестного растения: его корневища очень ядовиты. Вероятно, у Шекспира его вытяжку отец Лоренцо дал Джульетте, чтобы имитировать ее смерть. А в Древней Греции во время осады городов им порой травили колодцы. Но его яд в малых дозах - сильнодействующее лекарство, и я хочу использовать эти свойства.
  - Вот как! Очарование не исчезло, Марито, эти цветы по-прежнему прекрасны! Я хочу посадить их в саду. Не важно, что они ядовиты, ведь ими можно просто любоваться.
  - Разумеется, дольче. Я выкопал их целиком вместе с корневищами и землей. Только их надо немного полить.
  - Да, сейчас. Хочу нарисовать их, пока они свежи... О, я забыла, моя папка осталась в седельной сумке!
  - Дино положил сумки на террасе. Но, может быть, ты начнешь рисовать после ужина? Эти цветы очень долго не увянут.
  Питер обнял ее сзади, поцеловал в висок и уже не мог отпустить. Алессия нежно прижалась к мужу. И вдруг то, что она почувствовала, повергло ее в сладостную дрожь. Порывисто обняв его, она потянулась к его губам. Он с тихим смехом поднял голову повыше.
  - Дольче, если я сейчас тебя поцелую, тогда уже не смогу остановиться, дорогая, и мы рискуем остаться без ужина.
  - И не надо останавливаться, жизнь моя! Пусть это будет аперитивом...
  
  Немного утолив своё жгучее желание, они сидели у очага, обнявшись. Отблески огня освещали комнату, сгущая тени и вспыхивая искорками в их глазах, полных счастья и умиротворения. Алессия прислонилась к плечу мужа и мечтательно смотрела в огонь.
  - Как же здесь уютно, милый! Я бы хотела пожить в этом лесном уединении, без суеты, хлопот и тревог. Удивительный покой!
  - Тебе здесь действительно нравиться? Алесси, неужели тебе не было бы скучно без общества, без красивых вещей, без удобств и роскоши?
  - Амато, здесь есть всё, что нужно, а роскошью я не избалована, ты знаешь. Конечно, не поручусь, что смогла бы прожить тут долго, но мне очень нравится эта обстановка, этот очаг, эти мягкие шкуры, этот запах леса... Но самое главное - рядом ты! Говорить с тобой, чувствовать рядом - это же счастье!
  - Дольче, я только что подумал то же самое. Когда я на тебя смотрю, у меня внутри как будто поют незримые струны и всё трепещет. Наверное, смешно, когда взрослый мужчина говорит подобное, однако это правда, и я счастлив, как мальчишка...
  - Амато, ведь это прекрасно! Но почему ты всякий раз упоминаешь возраст и говоришь так, словно тебе пятьдесят?
  - Скажу честно, дорогая: иногда я и в самом деле ощущаю себя старой развалиной, особенно когда ноют старые раны. И ещё моя жизнь вместила столько событий, что впору засесть за многотомные мемуары, - он весело сверкнул белыми зубами. - А порой, вот как сейчас, я чувствую себя влюбленным мальчишкой. Любовная лихорадка не проходит, дольче, мне трудно стравиться с собой и выпустить тебя из своих объятий. Тем не менее, голод берет свое, моя дорогая, нам давно пора подкрепиться!
  Он поднялся, привел в порядок одежду и пошел умыться.
  - Боже, как ты восхитителен, амато! Ты выглядишь очень живописно - с растрепанными кудрями, в распахнутой на груди рубашке, и с этими чуть ленивыми движениями, в которых угадывается сдержанная сила - божественно! Я должна так тебя нарисовать! Удивительно, тебе удается хорошо выглядеть в любых условиях. А если я хотя бы не причешусь, то в зеркале увижу сущую ведьму!..
  - О, тут я не могу с тобой согласиться, моя дольче. И если я начну перечислять все твои прелести, то мы снова окажемся в постели, дорогая.
  - Что ж в этом плохого? - лукаво улыбнулась она. - Хотя, наверное, мне хотелось бы услышать, что тебе нравится во мне больше всего... Но послушай, милый, я хочу сделать несколько набросков для твоего портрета. Помнишь, ты обещал мне позировать?
  - Да, моя радость. И каким ты видишь мой портрет? - отвечал он, расправляя кружевные манжеты и направляясь к столу.
  - Пока я знаю только одно, милый - твой портрет ни в коем случае не должен быть парадным! Ты от природы слишком красив, чтобы еще изображать тебя во всем блеске. Мне кажется, это было бы слишком приторно. Я вижу твой образ теплым, естественным и камерным, вот как сейчас! Но не знаю, получится ли у меня передать твой характер. Не уверена, что мне удастся поймать и запечатлеть твой удивительный взгляд. У меня от него просто сердце замирает...
  - Дольче, не сомневаюсь, всё получится. У тебя же настоящий талант!
  - Спасибо, амато. Сделаю хотя бы несколько набросков, - в нетерпении она порхнула на террасу за карандашом и бумагой.
  Тем временем Питер занялся приготовлением фондю. В натертый чесноком котелок влил белого вина и поставил на огонь. Алессия походила вокруг него, выбирая ракурс, и устроилась у темного окна с папкой и карандашом.
  - Пожалуйста, Марито, повернись в профиль. Если бы я умела, вырезала бы твой профиль в камее, настолько он изящен!..
  - Алесси, если я повернусь, то не увижу тебя, - весело говорил он, разрезая хлеб и ветчину на небольшие кусочки. Он положил в горячее вино немного тертого сыра и мускатного ореха, разворошил угли и повесил над ними котелок, помешивая содержимое длинной деревянной палочкой, постепенно добавляя сыр небольшими порциями. Через несколько минут всё было готово. Алессия отложила карандаш и присела у очага рядом с мужем, взяв миску с кусочками ветчины и хлеба и двумя заостренными палочками. Питер снял с огня котелок с расплавленным сыром и поставил его на каменный пол прямо перед ней.
  - Такие походные условия тебя не смущают, дорогая? - спросил он с улыбкой. - Или хочешь пойти за стол?
  - Нет, милый, для разнообразия так совсем неплохо, - она наколола хлеб на палочку, обмакнула в сыр и потянула в рот, наматывая на хлеб тянущиеся сырные нити. - Мммм... Это восхитительно, дорогой! Я бы еще добавила туда пряных трав.
  - А я не люблю сыр с травами. Мне кажется, это перебивает его тонкий вкус. Вот и наше первое несовпадение!
  - О, это нешуточное препятствие для наших совместных трапез, амато! - сказала она с преувеличенно серьезным видом и, не удержавшись, расхохоталась.
  Они весело болтали и дружно смеялись, обмакивая в расплавленный сыр то хлеб, то ветчину. На огне, источая восхитительный аромат, уже грелось красное вино с палочкой корицы, апельсиновыми дольками, кардамоном и гвоздикой. Но Алессия в нетерпении снова взялась за карандаш, не желая упускать вдохновения.
  - У тебя еще будет время порисовать, дорогая. Я долго ждал этого вечера, моя радость, иди же ко мне!
  - Марито, еще минутку! Я очень быстро...
  Питер медленно потягивал ароматное вино, с нетерпением поглядывая на увлеченно рисующую жену. Но когда она в очередной раз подняла на него глаза, чтобы уловить его черты и точно перенести на бумагу, он скорчил такую забавную гримасу, что Алесси покатилась от смеха...
  
  Утром Питер поднялся, чтобы подбросить полено в еле тлеющие угли очага, повесил чайник над разоравшимся огнем и вышел на террасу, где уже возился Дино.
  - Доброе утро, милорд!
  - Доброе утро, Дик. Но потише, не разбуди графиню.
  - Прошу меня простить, милорд. Я тут поймал несколько форелей... Как прикажете их приготовить?
  - О, да у тебя знатный улов! Ты молодец. На завтрак две запеки на горячем камне в очаге, а остальных лучше закоптить. Здесь есть коптильня, видел? После приготовь лошадей, позже мы отправимся в Фуа, это в получасе езды отсюда.
  - Понятно, милорд.
  Питер вернулся в дом. Как раз согрелась вода, и он занялся своим утренним туалетом. К тому времени проснулась и Алессия. Сладко потянувшись, она промурлыкала:
  - Как же чудесно я спала! Доброе утро, амато! Ты уже совсем готов и одет!..
  Он присел рядом с ней и с улыбкой запустил руку под одеяло, нежно погладил ее теплые ножки.
  - Доброе утро, дольче. Ночью стало заметно холоднее, я боялся, что ты озябнешь, но ты такая горячая, моя прелесть, и такая соблазнительная...
  - Марио, ты говорил, что утром нам надо поспешить...
  - Ну, если мы хотим послушать орган в аббатстве, то должны успеть на мессу. Однако это ничего не отменяет, любовь моя. Если позволишь, я помогу тебе одеться, давно об этом мечтал. Уже всё приготовлено.
  - Тебе и в самом деле это нравится?
  - Еще бы, дорогая! Никогда не устану любоваться твоим дивным телом. Каждый твой пальчик, каждый ноготок вызывает у меня восхищение, - и он поцеловал ее протянутые к нему руки.
  - А почему ты выбрал для меня именно такую простую одежду?
  - Мне кажется, для этой походной обстановки не подходят роскошные туалеты, они выглядели бы здесь чужеродно и смешно.
  - Хорошо, согласна - выглядеть пастушкой здесь более чем естественно, - засмеялась она.
  - На пастушку ты совсем не похожа, дольче. У тебя благородные патрицианские черты, которые никак не спрятать. Простая одежда только подчеркнет прекрасные формы твоего тела, оттенит сияние твоей изумительной кожи и волос.
  С этими словами он откинул одеяло, поцеловал ее ножку и взял приготовленный белый шерстяной чулочек. Но Алессия, конечно же, не могла безучастно лежать, и одевание затянулось, превратившись в упоительную любовную игру.
  - Туман уже рассеялся, дольче, до завтрака я хочу кое-что тебе показать, - сказал Питер, когда они немного отдышались.
  Он повел ее к ручью и остановился на мостике, любуясь игрой воды по камням. С одной стороны речка журчала каскадами, падая с высоты, а с другой стороны моста разливалась тихой заводью. Мелодичные хрустальные звуки льющейся воды ласкали слух.
  - Алесси, ты слышишь? Это тихо смеются прекрасные нимфы, живущие в ручье. Журчание хрустальной воды напоминает мне твой нежный говор и смех, дольче.
  - Ты истинный поэт, Марио. Никто не говорил мне ничего подобного, тем более так волшебно и поэтично...
  - Меня вдохновляешь ты, моя радость. До этого я не испытывал ничего подобного...
  К мостику подошла неулыбчивая мельничиха с корзинкой, прикрытой салфеткой.
  - Я принесла вам свежий хлеб, молоко и масло к завтраку, мессир.
  - Спасибо, Анна, это очень кстати.
  Алесси добавила сердечно:
  - Вы очень добры, мадам!
  Анна только хмыкнула и направилась к дому.
  - Почему она такая странная, Марито? Как будто замороженная... Она мне сказала, что люди считают ее ведьмой. Это правда?
  - Ни разу не видел настоящей ведьмы, дольче, - улыбнулся Питер. - А почему она неразговорчивая и замкнутая... Мне кажется, она стала такой с тех пор, как умер ее девятилетний сын. Он погиб как-то странно, я точно не знаю отчего. Но это было давно.
  - Ох, бедная... Но почему ты меня не предупредил, Марито? Я в разговоре чуть не спросила ее о детях!
  - Да, мне стоило бы об этом подумать, Алесси... Хотя откуда мне было знать, что вы разговоритесь? Обычно Анна сторонится незнакомых людей. Ее горе давнее, тут ничего не поделаешь, дорогая. Скорее всего, именно оно так на нее повлияло.
  - Теперь мне понятно. Кажется, внутри она добрая, как-то помогает людям. Она обещала научить меня разбираться в целебных травах, когда мы приедем сюда весной.
  - О, да ты сумела завоевать ее доверие, дольче! Впрочем, ничего удивительного, ведь Анна очень хорошо чувствует людей. Ты же чиста душой как ангел, только слепой этого не увидит! Пойдем же, дорогая, покажу тебе одно замечательное место. Хотя летом здесь всё выглядит еще красивее и таинственнее, но сейчас есть то, чего уже нет летом.
  Они прошли немного вверх по берегу ручья до откоса, будто сплошь покрытого слоем снега. Это цвели морозники. Алессия ахнула от восхищения и побежала, чтобы поближе полюбоваться цветами.
  - Просто сказочная поляна! Могла ли я представить себе такую прелесть!
  - Теперь ты знаешь, где зимуют лесные феи, твои сестры. Уверен, весной здесь вполне можно их встретить. К апрелю они все проснутся и выпорхнут из венчиков этих цветов.
  - О, я знаю, что будет фоном моей новой фрески! Помнишь, ты просил меня нарисовать автопортрет в виде Флоры или Весны? Теперь у меня столько вдохновения, что я уже представляю себе готовую фреску целиком!..
  - А я просто вижу на ней мою возлюбленную в полный рост, в венке из морозников, среди цветов и деревьев, едва прикрытую прозрачным покрывалом из тумана...
  - О, эти нескромные мужские фантазии!..
  
  Глава пятая
   Семейство де Фуа
  
  Замок де Фуа возвышался над городком, церковью и рекой Арьеж на почти отвесной скале. Три его внушительные башни - круглая, квадратная и мощный донжон между ними - внушали чувство надежности и могущества.
  - Алесси, ты хотела бы познакомиться с графом де Фуа, хозяином этого замка?
  - О, разумеется! Но Марито, я же не одета для визитов!
  - В амазонке ты выглядишь великолепно, дольче.
  - А как же этикет?
  - Я бы отнесся к нему легко. Мы, слава богу, не при дворе и не в Париже. Представь, что мы охотились и случайно оказались поблизости. Хотя сеньор Филипп де Фуа строгих взглядов, но прежде всего он пылкий южанин и приверженец старинной рыцарской куртуазности. Думаю, он будет счастлив знакомству с такой очаровательной дамой, как ты. Его сейчас редко посещают гости, он живет почти затворником, поскольку давно в немилости у короля из-за своих политических взглядов. Однако граф интересный человек, образованный и деятельный, многое делает для провинции на своих землях.
  - Марито, что же делать - мне одновременно хочется побыть наедине с тобой и познакомиться со всеми твоими друзьями!
   - Думаю, граф де Фуа не в том возрасте и положении, чтобы считать меня своим другом. Другое дело его младший сын Эрве, но тот состоит в легкой кавалерии и сейчас в армии. Что ж, после решим, заглянуть в замок или нет, а пока послушаем орган. Поверь, дорогая, оно того стоит!
  Гармоничная массивность средневековой церкви аббатства Сен-Волюзьен, по сути, мало чем отличалась от сооружений подобного рода, но живопись, скульптура и старинная деревянная резьба внутри всё же заслуживали внимания. Однако прихожане уже почти все собрались на мессу, оставались свободными только покрытые причудливой резьбой почетные места для сеньоров. Питеру и Алессии нашлось место у входа, где три готические арки поддерживали своды. Только они уселись, как в дверях показались те, кого ожидали - семейство де Фуа во главе с самим графом. За ним шла молодая женщина в черном, ведущая за руку маленького мальчика, далее следовали две почти взрослые девочки-подростка со своей гувернанткой, остальные слуги и домашняя челядь. В это время Питер, склонясь, тихо говорил Алессии:
  - Его жена умерла года три назад или чуть больше. Примерно тогда же скончался их старший сын и наследник. С графом остались его невестка и внук. А те два юных создания сзади - младшие дочери графа. Есть еще их старший брат Эрве, о нем я уже упоминал.
  - Граф де Фуа совсем еще не стар! - удивленно шепнула Алесси. - Я почему-то представляла его этаким древним патриархом... Он очень благородно выглядит в своем старомодном платье и с этими подчеркнуто аристократическими манерами... Сколько же ему лет?
  - Точно не знаю, дорогая, сорок семь или восемь - около того.
  - Выглядит он еще моложе, наверное, из-за своего плотного сложения и полнокровного вида. А почему он не женился во второй раз?
  - Никто этого не знает, дольче. Хотя подозреваю, что из-за характера. У мессира Филиппа де Фуа непростой нрав. Много лет назад он поссорился со своей родной сестрой, поскольку та отказалась выйти замуж за выбранного им жениха-соседа. Этот брак был очень выгоден и смог бы объединить их земли. Но Анна-Мария де Фуа уже была влюблена в моего друга Армана де Фонтенака, благороднейшего человека. Она не разорвала эту связь в угоду брату, а просто ушла из дома в чем была. С тех пор графиня де Фуа не поддерживает с братом никаких отношений. Я не хочу никого судить, дольче, это их семейные дела, тем не менее все в об этом знают, и ты не должна быть в неведении. Однако не смотря ни на что граф заслуженно пользуется большим уважением среди местных дворян.
  Тут раздались величественные звуки органа, и Питер замолчал. В скором времени он заметил, что граф де Фуа, со скукой разглядывающий прихожан со своего почетного места, остановил свой рассеянный взор на прекрасном безмятежном лице юной графини де Монтель, впервые им увиденной. И во всё время службы этот взгляд потом возвращался к ней еще и еще, как прикованный. Видя это, Питер в первый момент слегка помрачнел, но потом успокоился. В самом конце службы он шепнул Алессии:
  - Дольче, выйдем потихоньку сейчас, пока не хлынула вся эта толпа.
  Когда они вышли на крыльцо, Питер остановился.
  - Алесси, что ты решила? Хочешь познакомиться с Филиппом де Фуа? Он всю службу не сводил с тебя глаз.
  - Да, милый, я заметила. Тебе это неприятно?
  Питер ответил не сразу.
  - У меня смешанные чувства, дольче, но я вполне могу ими пренебречь.
  - Марито, конечно, я могла бы прожить без этого знакомства, но мне вообще интересны новые люди. А это знакомство, думаю, будет мне полезно хотя бы для понимания образа мыслей людей этого края, их интересов и забот.
  - Алесси, ты думаешь о подобных вещах?! Не устаю восхищаться тобою, моя радость. Твоя душевная глубина и образ мыслей меня по-прежнему изумляют.
  В этот момент к ним подбежал слуга и низко поклонился Питеру.
  - Мессир, мой господин граф де Фуа просит вас и вашу супругу оказать ему честь и пожаловать в его замок на обед.
  Питер и Алессия с улыбкой переглянулись, и граф ответил на окситанском:
  - Передайте дону Филиппе нашу благодарность за его любезное приглашение. Мы будем очень рады посетить замок де Фуа.
  
  Филиппу де Фуа за подчеркнутой учтивостью всё же удавалось скрыть своё волнение при виде юной графини де Монтель. Дон Фелиппе держался непринужденно и с достоинством, однако он не мог не признаться самому себе, что уже давно не испытывал ничего подобного при виде женщины. Его равнодушная, высокомерная и слегка брезгливая связь с камеристкой покойной жены была лишь удовлетворением естественной мужской потребности, а о повторном браке де Фуа не помышлял. Так люди, потерявшие любимого питомца, больше не хотят заводить себе нового, опасаясь повторения душевной боли от его потери. Питер если не вполне понимал все движения души мессира де Фуа, то, по крайней мере, о них догадывался, и мог ему только посочувствовать.
  За столом они говорили о нынешней мягкой зиме и видах на будущий урожай, о ходе войны в Пьемонте и Севеннах, о железных рудниках в Тарасконе и связанных с ними кузницах, которые сводят леса в горах и окрестностях, чтобы обеспечить себя углем, - одним словом, беседовали как провинциальные владетельные сеньоры. Казалось, дона Филиппе ничто не могло порадовать в этой жизни. Иногда он говорил с раздражением, порой весьма язвительно, и за его любезностью временами проскальзывало невольное желание выказать свое превосходство перед собеседником. Но Питер безмятежно воспринимал эти мелкие уколы своему самолюбию, поскольку понимал - де Фуа хочет блеснуть умом перед графиней де Монтель, быть может, вполне бессознательно.
  - Оружие, как вы понимаете, сейчас нарасхват, - говорил дон Филиппе с некоторой досадой. - А из Каталонии везти уголь дороже, чем жечь его из местной древесины. Поэтому наши леса тают просто на глазах! Но моя озабоченность этим вызывает недоумение в Совете муниципалитета. Не иначе, они имеют свою долю от их прибылей!
  - А вы разве нет, дорогой граф? Пока идет война, потребность в оружии велика, а где спрос, там и предложение, с этим не поспоришь. Но на участках, освобожденных от леса, можно пасти скот и, например, наладить производство сыра. Слава деревеньки Рокфор-сюр-Сульзон и ее пещер может вдохновить кого угодно, не правда ли?
  - Производить сыр для некоторых моих людей слишком хлопотно и дорого, мессир.
  - Хорошо, если не сыр, то мясо. А где скот, там и кожевники, башмачники и перчаточники. Кстати, я заказываю себе перчатки в Леране, совсем недалеко отсюда. По-моему, они не так плохи, лишь немногим уступают парижским.
  - Граф, у меня не каждый фермер может себе позволить купить скот, да и правильно его содержать не у каждого хватает ума.
  - Думаю, не так сложно научить людей. Ну, если не разведением скота, то можно заняться восстановительными лесными посадками. У нас же есть замечательный пример господина Кольбера! Он заложил более десяти тысяч гектаров дубового леса Тронсэ в бассейне Луары. Конечно, дубы растут медленно, однако в промежутках между ними там прекрасно чувствуют себя лиственницы и буки - а это если не бочки, то доска для домов, мебель и сабо. Конечно, всё требует вложений, но в итоге будет приносить прибыль.
  - Я вижу, вы большой оптимист, дон Пейре, и просто фонтанируете дельными идеями. Пожалуй, мне стоит задуматься над вашими словами и перестать хандрить. Это лучше, чем исходить желчью безо всякой пользы...
  Граф де Фуа достаточно выпил за обедом и стал более мягок и откровенен, а когда мужчины вышли из-за стола и направились в его кабинет, туда были поданы ликеры и кофе.
  Невестка графа мадам Луиза, бледная и тихая женщина, исполнявшая роль хозяйки, пригласила Алессию и дочерей графа перейти в гостиную и продолжить там женскую беседу, но две юные особы сразу пожелали пойти к себе.
  В кабинете дон Филиппе показал Питеру свою коллекцию курительных трубок и предложил одну из них гостю, но тот отказался со словами:
  - Благодарю, мессир, но с некоторых пор я не испытываю удовольствия от табака, хотя довольно долго курил сигары. А вот кофе - моя давняя любовь, с удовольствием выпью кофе.
   Раскуривая свою трубку, граф де Фуа заговорил о том, что его тревожило на самом деле - о судьбе своих младших дочерей.
  - До тех пор, пока я в опале, у моих бедных детей нет будущего, дон Пейре. Просто нет никаких шансов... Ни один аристократ не женится на девицах де Фуа, если даже каждой из них я дам приличное приданое.
  - По-моему, вы преувеличиваете, дорогой граф. Франция велика, и не всякий дворянин в ней опасается гнева короля. К тому же, думаю, ваши дочери еще молоды для замужества, любезный дон Филиппе. А в скором времени всё может измениться, - король уже стар, его мучают болезни...
  Де Фуа вдруг оживился.
  - О, мессир, я помню, у вас были друзья среди столичных медиков! Что они говорят? Что вам известно о состоянии здоровья Его величества?
  - Да, время от времени я получаю сведения от своих друзей из Парижа, но я лично не знаком с придворными врачами и, тем более, с Первым медиком короля господином Фагоном . Знаю только, что Людовика мучает подагра, фурункулы и проблемы с пищеварением, связанные с отсутствие зубов. Но после нашего славного обеда я бы не стал углубляться в детальное описание его болезней - это, несомненно, вызовет у нас отвращение и тошноту.
  - Это неважно! Мессир, прошу вас, расскажите подробнее! Вы же понимаете, насколько это важно для меня! Моя опала кончится в один миг, если...
  - Да, вполне вас понимаю, граф. Однако сразу хочу сказать: я не имею в виду какую-то смертельную болезнь, подтачивающую здоровье короля. С тех пор, как ему прооперировали долго мучивший его анальный свищ , король вполне оправился, хотя многие после такого лечения неминуемо умирали. Их было семьдесят пять человек, на которых тренировался доблестный господин де Тасси , прежде чем вонзить свой ланцет в королевский анус. Кстати, надо сказать ему спасибо за то, что для этого случая он придумал и заказал специальный скальпель, которым теперь пользуются все уважающие себя хирурги. Но потом Тасси пришлось исправлять свою работу, повторять иссечение два раза, не считая предыдущих прижиганий железом... По-человечески можно пожалеть Людовика, у него терпение святого мученика и небывалое для человека здоровье!
  - Здоровье - да, оно вызывает изумление... А вот моей жалости король никак не заслуживает, мессир! Надеюсь, это не последнее наказание, которое послал ему Господь! Однако после той операции прошло много лет, граф, а никто не молодеет. Прошу вас, расскажите в деталях, что известно о других его болезнях? Вы говорили об отсутствии зубов. И как это связано с пищеварением?
  - Хорошо, всё по порядку: королю так усердно вырывали зубы, что сначала сломали нижнюю челюсть. Когда она благополучно срослась, верхние зубы удалили вместе с частью нёба, и теперь вино, которое он пьет, частично выливается у него через нос, а куски пищи застревают. Надо сказать, что даже простой парижский цирюльник, мой приятель, удаляет зубы лучше, чем господин д'Акен . Но сейчас у Людовика большие сложности с пищеварением, поскольку куски не пережеванной пищи он просто глотает, и в большом количестве. А в желудке, как известно, зубов нет, и пищеварительные соки не могут до конца справиться с проглоченными кусками. Сейчас во врачебных отчетах то и дело звучат слова о том, что короля вырвало, а исследование рвотных масс показало, что, к примеру, в них во множестве обнаружились непереваренные куски трюфелей или рябчиков. Потом, врачи без конца пичкают короля слабительными, и порой несчастный посещает отхожее место от четырнадцати до восемнадцати раз!
  Де Фуа расхохотался с видимым удовольствием:
  - Вы меня порадовали, дорогой граф! Отрадно, что Господь слышит наши молитвы. Продолжайте же, прошу вас! Вы говорили, что короля мучает подагра. Кстати, он такой не один...
  - Разумеется. Как известно, Людовик обладает неумеренным аппетитом, ест много и предпочитает мясо во всех видах, а не какую-то легкую пищу, поэтому он давно страдает от подагры. Эта болезнь довольно хорошо изучена с древних времен, и уже названы ее причины. Не буду рассказывать, какое странное лечение используют его доверенные светила медицины. Только не могу понять, чем они при этом руководствуются. Трудно поверить, что господин Фагон, дипломированный ботаник, авторитет в научной классификации растений, забыл о старом добром колхикуме , безвременнике или осеннем крокусе, известном еще египтянам! Правда, это растение ядовито, и важно не превысить дозу, однако оно действительно помогает от подагры лучше, чем что-либо еще. Диоскорид в своей классической работе De Materia Medica описал осенний крокус, его исследовали и применяли Гиппократ, Авиценна и Амбруаз Паре.
  - А что же дают королю вместо этого? - удивленно поинтересовался де Фуа.
  - Мне говорили, ему предлагают пить молоко ослицы, смешанное с золой и еще какой-то гадостью.
  - В самом деле? Может быть, медики просто боятся его случайно отравить этим самым растением?
  - Вполне возможно. Однако врачи не оставляют короля в покое ни на день, делают кровопускания, бесконечно дают слабительные и рвотные, каждый день они пишут подробные отчеты о проведенных процедурах и королевских отправлениях. К слову сказать, я бы точно не выдержал такого лечения, хотя обладаю крепким здоровьем, что подтверждает мое недавнее возвращение с того света, - весело улыбнулся Питер.
  - Да, это большая удача, дон Пейре... Я знаю, вы сами неплохо разбираетесь в медицине, как вы думаете, сколько времени осталось Людовику?
  - Это известно одному богу, дорогой граф.
  - Но всё же? Из всех перечисленных болезней, какими наградило его Небо, самое большее - лет пять?
  - Возможно, и десять, ведь ни одна из этих болезней не приводит к смерти, насколько известно. Но, думаю, это самое большее, ведь никто не бессмертен! Однако нельзя исключать и внезапную смерть. Король может, например, повредить себе какой-то важный орган, поскольку он всё еще продолжает ездить на охоту и порой ведет себя неосторожно.
  - Но Людовику несказанно везет! Когда он последний раз упал с лошади, то отделался простым вывихом... Я никому не желаю смерти, граф, но то, что Людовик сделал с нашей страной, с протестантами, ни в чем неповинными простыми людьми, прозябающими в нищете!.. А скольких солдат он положил на поле боя в своих бесконечных войнах! Несомненно, Людовик будет наказан страшным божьим судом.
  - Разумеется, мессир. Божьего суда не избежит никто.
  - А тем временем ничего не происходит! Я старею, мои дочери растут... Им сейчас тринадцать и четырнадцать, самое время искать для них подходящие партии. Но сидя в этой глуши, как вы понимаете, у них нет никаких шансов. Время играет не в мою пользу, дон Пейре... Я знаю, мой младший сын весьма вас уважает и ценит, как старшего друга, он всегда восторженно отзывался о вас, граф, и помнит, какую неоценимую услугу вы ему оказали. Может быть, вы сможете помочь и моим несчастным дочерям? Наверняка среди ваших многочисленных друзей есть неженатые молодые люди? Среди них, возможно, найдутся достойные кандидаты в мужья моим девочкам? Пусть даже они будут иностранцами!
  - В этом деле не возлагайте на меня больших надежд, граф. Сейчас круг моих друзей и знакомых сузился, так как вести прежний образ жизни я теперь не могу. И потом, мессир, для ваших юных дочерей мои друзья уже староваты, и большинство из них, насколько мне известно, уже имеют семьи. Однако я уверен, что такие очаровательные невесты не останутся без мужей. В Тулузе всю зиму будут устраиваться балы и праздничные собрания в ратуше, пожалуй, это самое лучшее время для знакомств!
  Сеньор де Фуа лишь грустно покачал головой.
  - Мессир, говорю вам, у них был бы неплохой выбор, если бы не моя злосчастная опала! Но сейчас никто из местных аристократов не рискует и взглянуть на моих бедных девочек! Тогда какой смысл их вывозить? Я готов рассматривать кандидатуры даже иностранцев, только бы это были достойные и благородные люди. Поэтому я и обратился к вам, дорогой граф.
  - Так они вообще не выезжают?! Даже в театр?- в изумлении воскликнул Питер. - Не понимаю, почему ваши дочери должны стать заложницами вашей опалы? Чем они провинились, чтобы лишиться и без того редких развлечений? В таком возрасте их нежный дух может быть легко сломлен и тогда последствия возможны самые печальные! У меня тоже растет дочь, и я вполне могу понять вашу тревогу, мессир, но лишать радостей жизни своего ребенка я бы не стал ни про каких обстоятельствах! Кроме того, никогда не следует забывать и о могущественном Провидении. - Питер на секунду замолчал и слегка улыбнулся. - Жизнь заставила меня поверить в существование быстрокрылого Амура и в его роковые стрелы, способные поразить любовью мужское сердце. Я лично убедился в несокрушимой силе этого всевластного маленького бога. Я говорю о том, что если кто-то полюбит одну из ваших дочерей, тогда ни одно препятствие не сможет его остановить.
  Де Фуа внимательно посмотрел на своего гостя и задумался.
  - Пожалуй, в ваших словах есть доля истины, - проговорил он некоторое время спустя. - Мне следует еще раз всё хорошо обдумать...
  
  Некоторое время спустя граф де Фуа пригласил Алессию подняться на одну из башен замка, чтобы полюбоваться прекрасными видами. Та вопросительно взглянула на мужа, и Питер спокойно ответил:
  - Ступайте, моя дорогая, там и вправду очень красиво. Мне подняться туда с моей ногой будет непросто.
  Филипп де Фуа с любезным поклоном пропустил даму вперед на узкую винтовую лестницу и, поднимаясь позади нее, пожирал глазами ее гибкую фигуру в облегающем корсаже и юбке без фижм, которая обрисовывала все контуры ее тела и стройных ног.
  Питер, однако, не остался ждать их внизу, а минуту спустя тоже стал подниматься, правда, не так быстро, как бы ему хотелось. Разумеется, он не думал, что де Фуа может позволить себе лишнее в обхождении с его женой, которая, безусловно, ему понравилась. Питеру было интересно, как поведет себя Алессия, как она будет принимать особые знаки внимания, если те будут ей оказаны.
  Граф де Монтель появился на широкой площадке башни и увидел, что хозяин и гостья отошли к западному её краю и мирно беседуют. При этом де Фуа держится на некотором расстоянии немного сзади, а юная графиня куда-то показывала рукой и что-то у него спрашивала. Простор безоблачного неба, свежий ветер и лесистые горы, окружавшие башню, создавали ощущение свободы и полета, а выпитое за обедом вино придавало смелости и усиливало это чувство. Де Фуа придвинулся к Алессии так близко, что почувствовал пьянящий аромат ее волос... Но появление Питера стало для него неприятным сюрпризом и положило конец всем его сладостным фантазиям. Тем не менее, граф де Фуа оставался подчеркнуто предупредителен и учтив. Все вместе они полюбовались действительно прекрасным закатом и гористыми окрестностями, а когда спустились вниз, хозяин предложил гостям остаться в замке на ночь и провести следующий день в прогулке по реке или верхом посетить старинный железный рудник Рансье в Тарасконе. Оба мужчины обратили свои взоры на единственную даму, ожидая ее решения. Алессия вежливо отклонила предложение хозяина и сердечно поблагодарила его за любезный прием. Уже по дороге домой она говорила мужу:
  - Мне так захотелось вернуться в наш уютный охотничий домик и в твои объятия, мой милый, что я уже не могла думать ни о чем другом! И еще я заметила, что когда рядом с тобой оказывается другой мужчина, все твои достоинства блистают еще ярче. Тогда ты волнуешь меня еще больше, мой прекрасный дон Пейре!
  - Алесси, моя девочка, прошу тебя, не говори таких слов, пока мы верхом, - с нежной усмешкой проговорил Питер. - Мне хочется немедленно тебя расцеловать, а сидя в седле это не так-то просто сделать!
  Их лошади ехали бок о бок, и Питер переложил поводья в другую руку, чтобы погладить колено жены. Алессия ответила пожатием руки, но ее мысли вернулись к их недавнему визиту, и она спросила:
  - Марио, ты заметил, как выглядела Луиза де Фуа?
  - Я увидел только ее нездоровую бледность, и больше ничего. Мне было гораздо приятнее смотреть на тебя, и только на тебя, дольче. А почему ты о ней спросила?
  - Она действительно показалась мне очень бледной, слабой, как будто больной и подавленной... Мы с ней разговорились после обеда. Даже после выпитого ликера она оставалась какой-то напряженной и печальной. А когда девочки ушли к себе, она говорила, что граф возложил на нее все заботы о детях - и о ее маленьком сыне, и о его дочерях. Мадам Луиза жаловалась, что для нее это непосильное бремя, из-за постоянной слабости у нее даже бывают обмороки... По ее словам, дочери графа - девицы упрямые и своенравные, делают, что хотят и совершенно ее не слушают. И ее маленький сын, глядя на них, стал вести себя точно так же. Похоже, бедная женщина просто в отчаянии. И представь, она до сих пор оплакивает своего несчастного мужа!..
  - Алесси, всё это очень грустно, но тут ничего не поделаешь. Вижу, ты расстроена? Тебя так беспокоят печали мадам Луизы?
  - Почему-то она тронула мою душу. Эта женщина выглядит такой беспомощной и угнетенной...
  - В самом деле? Признаюсь, я был очень невнимателен и ничего не замечал, потому что смотрел только на тебя, дольче. Конечно, меня это вряд ли оправдывает, но чем же мы можем ей помочь, если так сложилась ее судьба?
  - Мне кажется, она чем-то больна. По крайней мере, она выглядит нездоровой.
  - Дорогая, в случае надобности в Фуа есть врачи, ей всегда помогут, пусть это тебя не тревожит. Мне бы не хотелось, чтобы ты из-за этого переживала, дольче. Если хочешь, пригласим всё семейство де Фуа к нам в гости? Они наверняка захотят отдать нам визит.
  - Это было бы прекрасно! Мне хотелось поближе познакомиться с Луизой де Фуа и стать ее подругой. Честно говоря, единственное, чего мне здесь не хватает, это подруг...
  Они спешились у мельницы, когда уже начало смеркаться. Дик, посланный графом вперед, чтобы заранее растопить камин, принял их лошадей и стал снимать чересседельные сумки с жеребца графа.
  - Милорд, хозяйка спрашивает, когда подавать ужин? У нее уже всё готово.
  Граф взглянул на жену.
  - Алесси, ты проголодалась? Я сначала предпочел бы наш аперитив.
   - О, а я голодна как волк! Как же мне выбрать? - воскликнула Алессия со смехом. - Дино, ты заглянул на кухню? Знаешь, что будет на ужин?
  - Да, синьора. Хозяйка приготовила что-то вроде рагу из мяса и фасоли. Выглядит как густая похлебка, и пахнет божественно. Если милорд прикажет, я накрою на стол.
  - Хорошо, сначала поужинаем, - легко согласился граф. - Но своего аперитива я не упущу, душа моя!
  Они оба рассмеялись и пошли к дому, взявшись за руки, но замедлили шаг и остановились на мостике, зачарованные журчащей по камням водой. Ближе к берегам с островками кружевных папоротников там встречались небольшие пестрые валуны, покрытые зеленым бархатным мхом. Питер оперся о перила и молча прислушался. Хрустальный звук и вид падающей воды просто завораживал.
  - Слушал бы эту музыку вечно. И как же эти звуки напоминают мне твой смех, дольче!..
  Шотландец Дик перекинул седельные сумки через плечо и направился было на террасу охотничьего домика, но тут ему под ноги упал маленький запечатанный пакет. Он живо поднял его и воскликнул:
  - Милорд, здесь выпала какая-то бумага! Кто-то засунул его под застежку сумки, - Дик вернулся и протянул письмо графу. Тот взял его и удивленно покачал головой.
  - Адресовано мне. Странно. Кто может мне тут писать? Ладно, ступай, Дино, зажги все свечи и принеси нам ужин.
  Граф помог Алессии снять меховую накидку, скинул свой плащ и после того, как они умылись с дороги, повлек ее к лесенке, ведущей в верхнюю комнату.
  - Сердце мое, даже простое прикосновение к тебе вызывает у меня упоительную дрожь. Подари мне лишь несколько коротких минут, моя радость!
  Но Алессия уже сама снимала с него камзол и в нетерпении целовала его руки.
  - Не могу отказать себе в этом удовольствии, дольче, - говорил он, расстегивая корсаж ее платья и покрывая поцелуями ее плечи и грудь. - Целый длинный день не иметь возможности тебя поцеловать - это уже немалое испытание, моя Алесси!..
  Скоро внизу открылась дверь и вошел Дино с корзинкой провизии. Он поставил на стол два горячих дивно пахнущих глиняных горшочка, хлеб, сыр и бутылку вина.
  - Я принес кассуле из свинины и куропаток, милорд! - проговорил он громко. - И бордо к нему - так сказала хозяйка.
  - Спасибо, Дик, ты можешь идти отдыхать, - ответил граф, медленно спускаясь по лестнице и подавая руку Алессии. - Кассуле Анны - это нечто волшебное, дольче, попробуем, пока не остыло!
  За столом граф рассказал историю этого старинного блюда времен Столетней войны.
  - Жители одного осажденного города в Лангедоке однажды развели на площади большой костер, повесили над ним огромный котел, и каждый из жителей принес, кто что мог - миску сухой фасоли, кусок окорока, круг колбасы. Кто пару луковиц, кто - ощипанную утку или связку чеснока, а иные - только обрезки свиной кожи или пряные травы. Днем и ночью поддерживали небольшой огонь в костре, и каждый день в котел докладывали новые и новые куски, и из этого котла ел весь город. Так жители города продержались до снятия осады. Это блюдо стало не просто рагу из бобов и мяса, а великим символом сплочения, стойкости - и сытости. Есть три основных рецепта кассуле, по лангедокским городам: в Кастельнодари, что неподалеку отсюда, используют свинину и гусятину, в Каркассоне туда кладут баранину и дичь по сезону, а в Тулузе - свинину, особые тулузские колбаски и, как нетрудно догадаться -утку! Существует великое множество вариаций, даже кассуле с рыбой, или как здесь, - со свининой и дичью.
  - Никогда не ела ничего вкуснее, Марио! Это потрясающе! А с этим вином - просто божественно!
  - Дольче, ты просто сильно проголодалась после прогулки верхом.
  - Да, в самом деле, я заметила, свежий воздух и вино вызывает у меня поистине зверский аппетит. А почему ты почти ничего не выпил, Марито?
  - Нет желания, дольче. Вино сначала возбуждает, потом расслабляет, а я не хочу ни того, ни другого.
  - А мне так нравится, когда ты чуть выпьешь, я тебе уже говорила. Хотя ты меняешься совсем немного, кажется, что становишься еще красивее. У тебя в глазах появляется такой неотразимый влекущий блеск, такой обольстительный и страстный огонь, перед которым невозможно устоять!
  - Алесси, я не знаю, что ты там видишь, но и без вина у меня есть желание не дать тебе уснуть этой ночью.
  - О, неужели всю ночь? - лукаво рассмеялась Алесси от удовольствия. - Посмотрим, синьор, кто быстрее утомится и заснет!
  - Моя прелесть, я бы не стал устраивать соревнование, когда речь идет о чувствах. Согласись, тут важно качество, а не количество.
  - Обещаю, что не стану делать зарубки на стене, подобно героине Бокаччо, и считать каждую твою победу,- ловко парировала Алессия. Граф расхохотался и немедленно заключил жену в свои объятия.
  
  После ужина Питер с любопытством развернул таинственным образом полученное письмецо, написанное аккуратным крупным почерком. Когда он нашел внизу подпись, его брови удивленно поползли вверх.
  - Алесси, только представь, мне пишут малышки де Фуа! Черт возьми, когда же они успели?
  Он с возрастающим интересом вернулся к посланию и стал негромко читать вслух:
  -"Высокочтимый Мессир! Простите нам нашу дерзость, но желание высказать Вам нашу горячую благодарность было столь велико, что мы осмелились обеспокоить Вас этой запиской.
  Нам стало известно о Вашей беседе с графом де Фуа, нашим отцом. То, как убедительно и верно вы говорили о нашей горестной судьбе и какое бесценное и здравое мнение высказали, привело нас в полный восторг. Слава Всевышнему, отец последовал вашему совету и только что объявил нам о своем решении вывезти нас в свет! Через неделю, когда будут готовы наши туалеты, мы поедем на бал в Тулузу! И всё это благодаря Вам, мессир граф! Надеемся еще раз выразить Вам свое почтение и благодарность, если будем иметь счастье встретить Вас на этом балу. Наша признательность не знает границ! Да благословит Вас Господь, мессир! Соланж и Лоранс де Фуа"
  - О, что за слог! - рассмеялся Питер, бросая листок на стол. - Можно подумать, мне пишут какие-то престарелые восторженные дамы. Но как они узнали содержание нашего с графом разговора? Не иначе, они подслушивали под дверью, плутовки!
  - Тем не менее, письмо мне кажется восхитительным, - заметила Алессия. - Искреннее и почтительное, и вполне зрелые рассуждения для их возраста. Даже не могла подумать... Я очень рада, что ты за них заступился. Девочки чудесные, умные и живые. А то, что они были вынуждены сидеть взаперти, их только ожесточало и вредило характеру.
  Питер согласно кивнул. Он и не думал скрывать своего удовольствия от этого письма. Алессия продолжала:
  - Ты говорил, что граф не сделал наследником своего младшего сына, эта честь досталась внуку, и шевалье пришлось поступить в полк. А почему граф де Фуа так поступил?
  - О, это длинная история, дольче, на рассказ уйдет вся ночь. А нам ведь есть чем заняться этой ночью, не так ли, моя прелесть?
   Глава шестая
  
  Возвращение
  
  Жозефина вернулась в Париж после очень долгого путешествия через океан, показавшегося ей бесконечным. Она проклинала себя, что уехала так далеко. Ей хотелось, чтобы у нее внезапно выросли крылья, и она помчалась бы впереди корабля, полетела стрелой, обгоняя еле ползущий сейчас по орлеанской дороге ее тяжелый экипаж...
  Она не могла себе простить, что впала в отчаяние, поддалась страшной апатии, когда ей сказали, что граф, лежавший без сознания в марсельском госпитале, и в самом деле умер. Не так, как они с Медина-Коэли разыграли его смерть, а по-настоящему!.. Тогда Жозефина подумала, что теперь уже ничего не имеет для нее значения. Она равнодушно прогнала своего богатого любовника, стала распускать разветвленную сеть своих шпионов, тщательно выстраиваемую годами. Все ее усилия теперь оказались напрасны. Подобно механической кукле она приехала в парижский особняк своего мужа, который уже стал забывать ее в лицо, и заперлась там в своих покоях. Она перестала интересоваться происходящим, никуда не выходила, ничего не делала, только сидела и безучастно смотрела в окно, ничего не видя.
  Как раз в это время герцог д`Арбонтес, ее супруг, через посредника купил табачную плантацию на Мартинике и теперь собирался поехать посмотреть ее лично. Герцог с удивлением обнаружил, что женщина, которую он когда-то любил, бывшая всегда такой холодной, расчетливой и циничной, оказывается, тоже имеет чувства! Его поразило, как тяжело переживает она смерть одного из своих любовников. С некоторой долей сочувствия д`Арбонтес вежливо предложил супруге поехать с ним, чтобы сменить обстановку и развеяться. К его изумлению Жозефина согласилась. Кажется, ей было всё равно.
  Каким же невероятным подарком судьбы оказалось для нее известие, что граф де Монтель выжил! Но эта потрясающая весть добиралась до островов слишком долго, более трех месяцев. Жозефина ругала себя, что сбежала вместо того, чтобы всё сто, тысячу раз проверить и лично убедиться, узнать из первых рук, что в действительности произошло с ее возлюбленным!
  Однако их с адмиралом усилия оказались не напрасны! Увенчалась успехом их театральная постановка с похоронами, разыгранная специально для Маргариты. Графиня, наконец, поверила, что стала вдовой и под нажимом родни согласилась выйти замуж за Медина-Коэли. Теперь граф де Монтель был свободен! Конечно, понадобится какое-то время, пока он придет в себя от всего пережитого, но главное - он жив!
  Жозефина немедленно сорвалась с места и первым же судном полетела обратно, чтобы только его увидеть. Теперь всю дорогу она предавалась самым чарующим и сладостным мечтам. Она почему-то не сомневалась, что ей удастся скоро утешить графа - ей было хорошо известно, как излечивается уязвленное мужское самолюбие.
  Мыслями она то и дело с удовольствием возвращалась к недавнему прошлому. Когда Медина-Коэли предложил ей этот блестяще сработавший план, она недоумевала, почему такое нехитрое решение до сих пор не приходило ей в голову?! Все астрологические прогнозы и подсказки были слишком противоречивы и туманны, они ничего не могли сказать точно. Должно быть, чувства мешали ей всё просчитать здраво. Но в результате все звезды сошлись и встали в нужной конфигурации. Всё совпало! Адмирал получил свою Маргариту, а она - графа, который рано или поздно нашел бы утешение в ее объятиях. В этом деле с самого начала всё было подготовлено заранее, и задолго. Маргарита оказалась слишком набожной, она сама помогла им, отказывая мужу в близости, а после того рокового письма и вовсе с ужасом отвернулась от него. Как же она оказалась глупа и низменно практична, эта его драгоценная возлюбленная!..
  Изощренный больной разум герцога Медина-Коэли придумал устроить спектакль с похоронами графа, а его люди вполне правдоподобно это исполнили. Разумеется, Жозефина помогла им, взяв на себя заботу о тех чрезвычайно важных и тонких мелочах, что были так необходимы в публичном деле со множеством наблюдателей.
  Теперь она ехала по старой орлеанской дороге в Тулузу, и ей казалось, что экипаж еле тащится, хотя лошади скакали во весь опор.
  
  В тулузской гостинице "Колесо Фортуны" герцогиня д`Арбонтес, не раскрывая своего настоящего имени, взяла, как обычно, самый лучший номер с окнами в сад. В этом самом номере когда-то давно - а на самом деле только чуть более двух лет назад! - граф провел с ней волшебную ночь, которую ей не забыть никогда...
   Жозефина тщательно готовилась к этому важному свиданию. Она написала графу, в сдержанных выражениях высказав радость, что слухи о его гибели оказались ложными. Почему-то Жозефина не могла прямо и открыто изливать все свои чувства, то ли опасаясь его насмешки, то ли его презрения. Пожалуй, потому, что до сих пор внутри она оставалась всё той же неуверенной в себе провинциальной девочкой с большими амбициями и болезненным самолюбием. Когда-то ей с огромным трудом, приспосабливаясь и унижаясь, лицемеря и обманывая, пришлось взбираться по той самой золотой лестнице к желанному достатку и благополучию. Теперь, наконец, у нее есть всё, но нет главного - счастья! Может быть, она хотела слишком многого? Не могла довольствоваться тем, что имеет? А теперь, вероятно, уже поздно мечтать о счастье, ведь ей уже перевалило за тридцать! О возрасте ей даже страшно было подумать. Безусловно, тщательный уход за собой и всевозможные ухищрения, стоившие немалых денег, сделали свое дело, она всё еще выглядит неплохо. Однако выпирающие худые ключицы ее не красят, и тонкие морщинки у глаз не спрятать под слоем пудры, они предательски выдают ее возраст... Конечно, граф тоже не помолодел и, как ей сообщили, немало пострадал от последнего ранения, но Жозефина не могла себе представить этого мужчину больным и слабым. Для нее он оставался всё таким же молодым и сильным красавцем, исполненным неуемной внутренней энергии и страсти. Как же она хотела его увидеть!..
   Жозефина спросила у словоохотливой хозяйки, подавшей ей обед, часто ли граф де Монтель бывает в Колесе Фортуны и с кем тут встречается.
  - О, нет, мадам, теперь граф редко сюда захаживает. Раньше-то бывал частенько, а теперь нет. В последний раз мессир ужинал здесь с друзьями, не так давно, аккурат перед свадьбой. С тех самых пор, как он женился во второй раз, я его больше тут и не видала.
  - Же... Женился?! - произнесла герцогиня потрясенно. - Когда?
  - А, мадам не знала? Как же! Сразу после Рождества мессир граф обвенчался со своей молоденькой красавицей-вдовушкой. Они как есть просто два влюбленных голубка! Ну, по правде сказать, в городе особых торжеств не было, они венчались не в соборе, а в поместье. Но мессир граф для всех выставил две бочки вина и угощение на главной площади, да и здесь у нас, благослови его Господь! Хотя и завистников у него здесь хватает, мадам, чтоб вы знали...
  Мимоходом сказанное хозяйкой слово поразило Жозефину в самое сердце. Как?! Граф женился?! Неужели такое возможно? Когда же он успел так быстро?!.
  У Жозефины начали путаться мысли. Не может быть! После долгих неудач, наконец, осуществилось все ими спланированное. Так тщательно продуманное и безошибочно исполненное дело завершилось их триумфом! Адмирал Медина-Коэли получил Маргариту, а она смогла бы получить графа. Но нет! Он женился... Он опять ее переиграл!
  С детства Жозефина получила довольно суровое воспитание, научившее ее приспосабливаться к любым обстоятельствам и тщательно скрывать свои мысли и чувства. При этом она не была склонна к излишней чувствительности, тем более к истерикам. Самые сокровенные свои мечты она обдумывала вполне рационально и здраво. Но тут она вдруг почувствовала, что рухнули все ее радужные и величественные надежды, и она внезапно оказалась под их обломками...
  Тем не менее, какое-то время спустя она почти успокоилась, придя к мысли, что ничего страшного не случилось. Ведь брак заключается только из практических соображений обоюдной выгоды. Лишь редкие мужчины, обласканные судьбой, могли себе позволить прихоть или чудачество жениться по любви на какой-нибудь юной бесприданнице без имени, всё богатство которой - красота и невинность! И Жозефина знала только двух таких странных господ. Первым был ее пожилой муж, в свое время возжелавший ее невинности и купившийся на ее трогательную беззащитность, которую она так блестяще перед ним разыгрывала. Почему он просто не сделал ее своей содержанкой, Жозефина до сих пор не могла понять. А вторым был Питер Гальтон, оставивший всё ради того, чтобы жениться на своей далеко не самой богатой красавице-испанке захудалого рода. Но в те времена он был очень молод, пылок и полон сил. Вероятно, теперь, будучи зрелым и не совсем здоровым человеком, граф решил поступить более благоразумно и нашел себе более выигрышную партию. Скорее всего, у этой вдовы хорошее положение и приличный доход. Поместье графа требует немалых расходов, - она сама видела, какая там царила разруха!.. Конечно, выгодный брак был бы вполне здравым решением и предполагал полную свободу его действий.
  Жозефина в своих рассуждениях судила по себе, и кто бы мог усомниться в правильности этих рассуждений! Тем не менее, в глубине души подспудно ее грыз червячок сомнения. Ведь она достаточно хорошо знала графа. Но по какой-то необъяснимой причине слова хозяйки "красавица-вдовушка" и "влюбленные голубки" просто отметались ее разумом.
  Энергия и мысли Жозефины закипели с новой силой. Она тут же послала своего слугу в Монтель с запиской к подкупленной ею в своё время служанке. Герцогиня назначила ей встречу в своей карете на дороге недалеко от особняка графа.
  Горничная Жюли, бывшая когда-то под большим подозрением, теперь прижилась в доме и чувствовала себя достаточно свободно. О ее прошлых делах уже никто не помнил - столько всего произошло за это время! Однако записка от герцогини заставила девушку вздрогнуть. Сейчас она хорошо устроилась, ей было бы жаль потерять такое прекрасное место! Но Жюли посчитала, что надо быть полной дурой, чтобы отказываться от легких денег, которые герцогиня платила ей за сведения о хозяине дома.
  Выбравшись из усадьбы через заднюю калитку сада, горничная быстро нашла стоявшую в отдалении закрытую богатую карету и, оглянувшись по сторонам, осторожно открыла дверцу.
  - Чего же ты стоишь, глупая, залезай скорее! - раздраженно проговорила герцогиня, захлопывая дверцу за девушкой. - Тебя никто не видел?
  - Кажется, нет, мадам. Не тревожьтесь, теперь уж меня никто ни в чем не подозревает, прошло то время! Сейчас всё в доме так переменилось, мадам, вы не поверите!
  - Расскажи, что именно изменилось?
  - Ну... как сказать?.. И дом, и слуги новые, да и хозяева как новые, право слово... Одним словом - всё!
  Жозефина вздохнула. У нее совершенно вылетело из головы, что этой девице просто не хватает ума связно излагать факты. Она способна только отвечать на вопросы, зато ее хлебом не корми - дай посмаковать какие-нибудь пикантные подробности!
  - Начнем с главного, милочка. Что тебе известно про молодую жену графа?
  - Синьору Алессию-то? Совсем немного, мадам. Только то, что сама она вроде из Пьемонта, вдова офицера из мелких дворян. Рассказывали, что жила она тем, что держала постоялый двор. Уж как видно, была совсем без гроша. Вот на этом-то постоялом дворе мессир граф ее и повстречал.
  - А тебе известно, что граф делал в Пьемонте?
  - Вот уж этого не знаю, мадам. Как только он вернулся, он сам рассказывал своим людям, будто его держали где-то в горах, в каком-то секретном месте, но сам он был совсем без памяти. А потом очнулся и оттуда пришел в Пьемонт - уж не знаю, правду ли он рассказывал...
  - Ладно. Скажи мне, какова из себя эта синьора Алессия?
  - Она очень хорошенькая, что правда - то правда. Аппетитная, мужчинам всегда такие нравятся!
  - Какие "такие"? Ты можешь описать ее точно?
  - А, ну конечно!.. Высокая, повыше вас будет, почитай, на голову. Статная, стройная, но не худышка и не пышечка, такая вся мягкая, с крутыми бедрами и задом - мужчины такое страсть как любят! Еще у нее пухленькие губки, большие оленьи глазки с поволокой, хорошая кожа и грудь как у юной девочки. А уж плечи, шейка - роскошные! Одним словом, хороша. Мессир граф до сих пор влюблен, смотрит на нее с вожделением, как в первый день после свадьбы. Да и синьора не строит из себя недотрогу, не то что первая его женушка!
  - Это всё слова, дорогуша. А мне нужны факты.
  - Да я не пойму, что вам угодно знать, мадам.
  - Расскажи, что они делают, как они себя ведут?
  - О, да по-всякому. Когда оба дома, не отходят друг от друга ни на шаг, воркуют, словно голубки. Вместе гуляют, рисуют, читают, возятся с детьми - а детей теперь прибавилось. Что до любви, так уединяются в спальне не раз и не два за день, право слово!..
  - С этого места поподробнее, милочка. Может быть, они там просто отдыхают? Мне известно, что граф после ранения до сих пор не совсем здоров.
  - Вот уж не знаю, мадам, что вам наговорили, а только я своими ушами слыхала, чем они там занимаются! Редко какая женщина может похвастать, что мужчина доставляет ей истинное блаженство. В основном всё наоборот! Мужчины знают только своё удовольствие, а до нас им нет дела! Но тут всё не так, уж вы мне поверьте! Я своими ушами слыхала, мадам - молодая графиня каждый раз так сладко стонет от наслаждения, что просто зависть берет!.. И порой мне приходится нелегко...
  - Что ты имеешь в виду? Граф пытался и тебя соблазнить?
  - О, нет, что вы, мадам! Хозяин меня вовсе не замечает. Я только хотела сказать, что сама уж очень пылкая уродилась, слаба до любовных утех... Стыдно признаться, мадам, но как только я слышу такое, что там у в нах в спальне творится, у меня просто...
  - Оставь свои признания при себе, дорогуша, - оборвала ее Жозефина, поморщившись. - И как часто они уединяются?
  - Ну, день на день не приходится, мадам. И не всегда я могу проследить, ведь у меня в доме очень много работы, целый день не присев! Только когда я полы мою в коридорах, могу что-то слышать. Иной раз и специально по нескольку раз натираю пол невдалеке от их спальни или бассейна... Но вы предупреждали, чтобы я была осторожной, потому я нигде специально не хожу подслушивать. Даже на кухне поболтать с прислугой и выведать какие-то подробности удается редко, нету времени.
  - Что еще входит в твои обязанности?
  - Чистка ковров, гобеленов и портьер, и еще уборка от пыли всей мебели. С утра начнешь с одного крыла, а к вечеру и всех покоев не пройдешь до конца...
  - Прекрасная возможность всё видеть и слышать.
  - О, мадам, это ежели я могла бы убираться при господах! А при них не велено, чтобы им не мешать. Конечно, бывают случаи, когда они тебя не заметят где-то за ширмой или за дверью, но это редко...
  - Ну, довольно! Когда понадобится - узнаешь что надо, если хочешь заработать.
  - Как прикажете, мадам.
  - Ты говорила, что всё в доме переменилось. А сам граф?
  - Да он первый и переменился!
  - Но как именно?
  - Ну, теперь он сильно хромает, порою морщится от боли... А иной раз пошатывается, будто пьяный, и порой говорит медленно, как бы с трудом... И, замечаю, одной рукой плохо владеет. Но мессир граф теперь на удивление веселый, всегда с улыбкой, шутит с женой, порой даже и поет. Ах, как же хозяин поет, мадам! Что твой соловей. Вы не слыхали?
  - Что еще они делают?
  - Еще графиня рисует его портрет, она хорошо рисует. Но никак не может нарисовать, потому что мессир граф долго не выдерживает позировать, кончается всегда одним - он закрывается с ней в спальне. Теперь граф часто дома, в кабинете или в библиотеке, или с детьми, и всегда вдвоем с женой. Правда, он еще ездит в госпиталь, но часа на два или три, не больше. Если не считать случая, когда господа еще до Рождества ездили в Испанию. Там что-то такое с ними приключилось, долго их не было... А вот недавно только вернулись вроде бы с охоты, то ли от соседей - еще не успела толком разузнать...
  - Ты же только что сказала, что граф часто сидит дома!
  - Ну, это в сравнении с прежними временами, мадам. Тогда-то, помнится, он чаще всего прямо с утра куда-нибудь уходил, и надолго, а теперь нет. Мессир почти не расстается с женой. И раньше-то сеньор был по натуре пылок, а уж теперь!.. Верите ли, мадам, когда он смотрит на свою жену, у него порой аж скулы сводит от желания! Своими глазами видела, не сойти мне с этого места!
  - Как это понимать? Что именно ты видела?
  - Да как это объяснить словами, и не знаю... Ах, мадам, последняя простушка не перепутает мужское вожделение и страсть ни с чем другим. А я такого пыла еще не видала, богом клянусь!
  - Ну, довольно выдумывать! Расскажи мне лучше вот что...
  *
  - Мессир, мне нужно срочно поговорить с вами о Тино, - взволнованно проговорила Диана, как только граф с женой появились в гостиной. Они только что вернулись из своей поездки и еще даже не успели переодеться. Питер поднял дочь на руки, целуя.
  - Что-то случилось, Диди?
  - О, да! Я видела, как Тино потихоньку плачет!.. И еще он больше не хочет ходить в школу, папа. Мне кажется, там у него какие-то большие неприятности, но мне он не говорит...
  - Это серьезно, дорогая. Хорошо, что ты меня предупредила. Прежде чем поехать в госпиталь, я с ним поговорю. Передай Тино, чтобы ждал меня в парке на большой алее - там никто нам не помешает поговорить. А сейчас я переоденусь и мы пообедаем.
  - Да, мессир!
  Когда граф ушел, Алессия сказала девочке с таинственной улыбкой:
  - Диди, только взгляни, что мы привезли тебе из леса!
   Слуга подал ей корзину, где в опилки была уложена большая миска с белыми морозниками. Девочка широко распахнула глаза от восторга.
  - О, какие волшебные цветы! Неужели сейчас в лесу цветут такие цветы?
  - Да, моя пичина . Но только в одном сказочном месте. Твой отец мне его показал. Этот цветок называется рождественская роза, или морозник, он расцветает только под Рождество. Мы с тобой должны найти место в саду, куда их посадить, чтобы их не заслоняли другие цветы, и они красиво бы выделялись на куртине, - Алессия отдала корзинку девочке, нежно обняла ее за худенькие плечи и пошла рядом. - Твой отец рассказал, что эти цветы целебные, но они ядовиты, так что будь с ними осторожна, дорогая. И еще он мне сказал, что в их венчиках зимуют настоящие феи!
  Диана ласково улыбнулась своей матринье и укоризненно покачала головой:
  - Алесси, и ты веришь, что феи есть на самом деле? Ну, это же сказки для маленьких!
  Молодая графиня рассмеялась:
  - Как же ты похожа на своего отца, Диди! Ты даже говоришь как он, и совершенно так же качаешь головой! Я тебя просто обожаю, мой ангел! - она не удержалась и еще раз расцеловала девочку.
  - О, я знаю, откуда появились эти цветы! Я вспомнила! - воскликнула Диана. - Мне Каэтана про них рассказывала, когда я была еще совсем маленькая. Вот послушай, Алесси: когда на свет появился маленький Иисус, Вифлеемские пастухи захотели принести ему дары. Они собрали, кто что мог, и лишь один пастух не сумел найти достойного подарка, он был очень беден. Сильно огорчившись, он заплакал, и в том месте, где упали его слезы, выросли прекрасные цветы, которые и стали подарком младенцу Христу - вот эти самые рождественские розы!
  - Какая замечательная и красивая история, Диди... А еще люди верят, что морозник защищает от колдовства, сглаза и злых духов. Возможно, это суеверие, но всё равно, если в этом растении содержится лекарство, это полезный цветок. Где мы его посадим?
  - Надо позвать Дидье-садовника! Он-то знает, где есть подходящее место...
  
  Мартино плакал, уткнувшись в плечо графа. Они сидели на скамье в большой пустой аллее, которая вела от парковых ворот до парадного подъезда особняка. У их ног спокойно лежал Бруно, большая альпийская овчарка. Зимнее солнце ласково касалось их длинными лучами. Граф посадил мальчика себе на колено и обнимал одной рукой, слушая его горестный рассказ:
  - Они постоянно меня дразнят, мессир, смеются надо мной, потому что я как-то неправильно говорю или что-то не так делаю... Особенно эти двое, которые постарше, Жак и Кристиан... Мне одному с ними точно не справится!.. Они злые, постоянно меня изводят своими насмешками, а другие им подпевают!.. Дергают меня за волосы, корчат рожи, издеваются... За что? Я же не сделал им ничего плохого!..
  - Просто ты не похож на них, Мартино. Скорее всего, они тебе просто завидуют. Твоему изумительному голосу, твоим способностям, твоим чудесным золотым волосам и таким красивым голубым глазам. Ни у кого из этих мальчишек нет того, чем наделил тебя Господь. Успокойся, дружок, ты больше туда не пойдешь. Если хочешь, мы найдем другую школу, это не сложно. Может быть, некоторое время ты хочешь побыть дома и отдохнуть? Чего ты хочешь?
  - Я хочу, чтобы этих шалопаев хорошенько выпороли!
  Граф усмехнулся.
  - Думаю, тебе это мало поможет, мой милый. Я понимаю, как ты обижен. Однако для этих мальчишек розги - привычное дело, они их ничему научить не смогут. Но есть другое средство, Мартино. Это более сильное оружие, от которого некоторые глупцы вроде твоих обидчиков будут каждую минуту сгорать от стыда, на них будут показывать пальцем на улицах, над ними будут потешаться все вокруг, а может быть даже швырять в них камни. Про их поведение станет известно всем и будет рассказано так, что они еще долго не отмоются от позора.
  - Что же это за средство, мессир? Разве есть оружие, более грозное, чем даже шпага?
  - В некоторых случаях да, малыш. Оружие это называется сатира. Помнишь те насмешливые песенки, которые мы с тобой пели когда-то во время нашего путешествия? Они высмеивали жадных священников и похотливых монашек, скупых хозяев и глупых мужей или неверных жен. Эти песенки можно назвать пасквилями, памфлетами или сатирами - как угодно. Бичевание словом иногда бывает гораздо больнее и действеннее любых плетей, дружок. Если ты подробно расскажешь мне обо всех случаях, когда тебя оскорбляли, опишешь мне своих обидчиков, я сочиню памфлет, басню или песенку на известный мотив, в котором высмею этих маленьких негодников. Потом этот памфлет напечатают много раз и разнесут по всему городу, как ветер разносит осенние листья. И тогда люди узнают, каковы на самом деле эти "ангельские" мальчики из церковного хора.
  - Как здорово! Ох, мессир, если всё получится так, как вы сказали, не хотел бы я быть одним из них,- поежился Мартино. - Вы думаете, после этого они больше не будут меня задирать?
  - Думаю, побоятся. Но ты с ними вряд ли теперь столкнешься. Вот что, Мартино: когда вечером я вернусь из госпиталя, мы вместе сочиним веселую и едкую сатиру, от которой твоим врагам точно не поздоровится. А пока меня не будет, не теряй времени, вспомни и запиши самые обидные случаи, чтобы вечером у нас быстро всё получилось.
  - Да, мессир, конечно! А когда вы вернетесь?
  В этот момент Бруно глухо зарычал и поднял голову. Граф посмотрел в сторону ворот и увидел, что по аллее идет изящная дама в серебристо-сером плаще, отделанном белым пушистым мехом. Такого же цвета модная треугольная шляпа прикрывала ее пепельные волосы, тщательно уложенные в простую элегантную прическу. Это была Жозефина, герцогиня д`Арбонтес.
  Питер негромко сказал мальчику с легким сожалением:
  - Мартино, ко мне пожаловала непростая гостья. Я буду занят какое-то время. Скажи Алесси, что я прошу ее не выходить пока из дома, - она хотела меня проводить, когда мы с тобой закончим беседу.
  - Хорошо, мессир. А почему Бруно рычит? Он же никогда не рычал на людей!
  - Не знаю, дружок. Хотя ему виднее, - ответил граф, улыбнувшись. - Лучше забери Бруно с собой. - Он ссадил мальчика со своего колена и поцеловал в лоб. - Ступай, Тино, встретимся вечером!
  Жозефина приблизилась настолько, что могла слышать последние слова графа. Подойдя ближе, она грациозно присела перед ним в изящном поклоне. Питер против своего обыкновения не встал, а только любезно наклонил голову и коснулся края шляпы, отвечая на поклон.
  - Добрый день, мадам. Я вижу, вы по-прежнему любите делать сюрпризы.
  - Надеюсь, приятные? - сдержанно проговорила герцогиня с тонкой улыбкой. - Рада вас видеть мессир. Что за прелестный мальчик был с вами? О, неужели ваши вкусы настолько переменились, что вы теперь питаете склонность к таким белокурым ангелам?
  Острый взгляд темных живых глаз графа искрился чуть насмешливым, но ласковым блеском. Однако Жозефине было не по себе: он не поднялся при ее появлении и даже не снял шляпы, чтобы ее приветствовать. И поэтому она не решилась протянуть ему руку для поцелуя...
   Между тем граф безмятежно улыбался, а его низкий приятный голос прозвучал вполне дружески:
  - Нет, мадам, мои вкусы переменились не столь радикально.
  - Это радует, мессир. Вы ласкали этого ребенка с удивительной нежностью, как будто он ваш сын. Однако, насколько мне известно, у вас нет детей с золотыми волосами и голубыми глазами. Это и заставило меня подумать, что...
  - Я счёл ваши слова шуткой, мадам, к чему оправдания? - с небрежной улыбкой заметил граф. Он смотрел на нее весело и оценивающе. - Вы знаете, этот неожиданный тропический загар вам очень к лицу, дорогая. Он весьма пикантно выглядит зимой. Хорошо, что вы не воспользовались белилами. Я всегда знал, что у вас прекрасный вкус. Выходит, мадам, вы посетили Заморские территории? Новая Франция или острова?
  - Острова. Мой муж купил табачную плантацию на Мартинике, и мне пришло в голову поехать с ним, чтобы не сойти с ума и хоть как-то забыться после ужасного известия о вашей смерти... Но я быстро пожалела о своем глупом решении, мессир. Кроме загара как у крестьянки, там я приобрела только массу неудобств. И что самое неприятное - эта гнетущая жара, климат ужасный! Хотя, к примеру, мадам де Ментенон могла бы со мной поспорить на этот счёт. Говорят, она, бедняжка, постоянно здесь мерзнет и вспоминает благодатное время своего детства на теплых островах. А король между тем до сих пор открывает окна в любую погоду...
  - Вы вернулись недавно?
  - Да, я отправилась в путь, как только получила известие о вашем возвращении. Какое счастье, мессир, что вы остались живы! - с некоторым волнением, искренним или не очень, проговорила Жозефина. - Известие о вашей гибели было для меня большим ударом. Ведь вы хорошо знаете, что я...
  - Кстати, мадам, раз уж вы сами заговорили об этом, - довольно бесцеремонно перебил ее Питер. -Почему именно вы заказали надгробие на мою могилу? Причем, за две недели до моих мнимых похорон! Неужели это ваши астрологи заранее сказали вам точную дату моей так называемой смерти?
  Герцогиня внутренне похолодела, но и бровью не повела.
  - О чем вы говорите, мессир?
  Граф усмехнулся. Он пребывал в хорошем настроении, его глаза искрились веселым блеском, и он продолжал, как ни в чем не бывало:
  - Как раз примерно две недели требуется скульптору для того, чтобы из грубой мраморной заготовки сделать простое классическое надгробие без каких-либо сложных декоративных деталей. Потом красиво выбить на плите даты рождения и смерти, отполировать плиту и доставить ее заказчику. Но родственники усопшего, естественно, делают это уже после его смерти, а не до нее. Однако в моем случае кто-то очень сильно спешил. Кстати, у меня есть документ, подтверждающий, что именно вы взяли на себя труд заранее заказать у одного из тулузских мастеров надгробие на мою поддельную могилу. Что именно вы оплатили изготовление надгробия и его установку. Вы потрудились своею собственной рукой написать нужные даты и отдать эту бумагу мастеру. Как это ни забавно, вы за две недели до похорон знали, какую дату смерти на нем выбить! Из этого я делаю вывод, что вы, мадам, были связаны с теми, кто устроил этот спектакль, дабы убедить бедняжку Маргариту в моей смерти, тем самым буквально похоронив мой разрушенный брак.
  - Сударь, кажется, кто-то хотел ввести вас в заблуждение... - медленно проговорила Жозефина, а в её голове крутилось: "Как он узнал?!"
  Граф снова усмехнулся вполне благодушно и даже весело.
  - Если бы вы знали, мадам, как я ненавижу ложь! Наигранное удивление, написанное на вашем лице, ничуть меня не обманывает. Но у меня нет ни малейшего желания загонять вас в угол и вынуждать рассказывать правду - она мне известна. Вы принимали участие в этом спектакле, и о ваших мотивах я, вероятно, догадываюсь. Может быть, они достойны сострадания. Вообще я на вас не в обиде, мадам. Теперь все эти события кажутся мне таким далекими... Поверьте, я не намерен вас в чем-то винить. Я вам даже до некоторой степени благодарен. Если бы не ваш с герцогом остроумный план, мне, думаю, не скоро удалось бы выбраться из-под развалин моего несчастного брака. Признаюсь, мне пришлось нелегко, но я выжил и справился со страшной душевной болью. Я не держу зла ни на вас, ни на герцога. Хотя у меня с ним особые счеты, но теперь всё это кажется мне таким неважным и мелким... Правду сказать, я готов претерпеть и большие горести за то счастье, которое в результате приобрел.
  - В самом деле? Благодарение небесам! Я так переживала за вас, мессир... Мне же известно, как сильно вы любили Маргариту... Но поверьте, друг мой, у меня не было другого выхода! Понадобились сильнодействующие средства. Чтобы помочь вам, чтобы разбить оковы, как будто приковавшие вас к женщине, которая так жестоко вас отвергла...
  - О, довольно, мадам, не продолжайте, - поморщился граф. - Не очень верю в искренность ваших слов, дорогая, но это неважно. Я покончил с этой историей и не хочу вспоминать.
  - Конечно, мессир, вполне могу вас понять! Страшно представить, столько вам пришлось вынести... До сих пор содрогаюсь при мысли, как в один миг можно из полного сил здорового и блистательного мужчины превратиться в... - Жозефина невольно запнулась на слове и замолчала.
  - Помниться, в свое время вы призывали на мою голову проказу, чуму и прочие беды, - проговорил Питер с веселой усмешкой. - Должно быть, вы теперь довольны, видя меня калекой.
  - О, нет, мессир, что вы такое говорите! Я думала, что найду вас опечаленным и грустным, но вы всё так же веселы и великолепны, вы почти не изменились, ну, почти. Тут поневоле подумаешь о вмешательстве потусторонних сил... Я только хотела сказать, что, наверное, очень больно осознавать и чувствовать подобные... перемены. Сколько несчастий выпало на вашу долю! Вам даже пришлось унизиться до того, чтобы стать нищим уличным певцом... Но вас ничто не сломило. Вы не озлобились, сохранили себя, остались великодушны и прекрасны, как и прежде! Счастье, что вы на меня не сердитесь, друг мой. Я больше всего боялась именно этого! - Жозефина села на скамью рядом с ним. Её милая улыбка могла бы показаться неподдельно искренней. - Поверьте, я всей душой хотела сделать как лучше. Я же видела, как вы страдаете!
  - Достаточно, мадам. Расскажите лучше о себе. Не считая путешествия, что у вас нового?
  - О, моя жизнь тоже переменилась, дорогой граф. После такого удара... когда мне стало известно о вашей смерти, я одно время вовсе потеряла интерес ко всему, всё забросила, почти распустила мою сеть информаторов, - к счастью, не до конца. Я думала, они мне больше не понадобятся, однако я ошиблась. Недавно мне кое-что сообщили... Собственно, поэтому я и приехала. Вы должны знать, мессир, что Медина-Коэли, получив Маргариту, не успокоился. Он до сих пор вынашивает планы вредить вам, граф, чтобы, в конце концов, уничтожить. Поверьте, друг мой, Медина-Коэли весьма опасный безумец! Неизвестно, что он еще задумал. Но я в свое время завела дружбу с его давней любовницей, которую он еще до сих пор посещает. Кстати, это она переслала мне то злополучное письмо, обвиняющее вас... Так вот, она рассказывает о герцоге ужасающие подробности, называет его злобным карликом и...
  - Мадам, разве я спросил о нем? - укоризненно прервал ее граф. - Надеюсь, у нас еще будет время поболтать о наших общих знакомых, но не сейчас. Меня ждут в Ле Грав. Если бы вы известили меня о своем визите заранее, мы поболтали бы подольше.
  - Мессир, я хотела написать вам, но ведь вас два дня не было дома! И никто не мог мне сказать, когда вы вернетесь. Может быть, продолжим беседу в моей карете?
  - Хорошо, мадам, но только в моей - она давно меня ждет.
  С этими словами Питер поднялся и взял трость, лежавшую на скамье.
  
  Они подошли к элегантному лаковому экипажу с гербами и серебряным вензелем графа на дверцах. Слуга в белых перчатках спустил подножку и подал даме руку, чтобы помочь войти. Но Жозефина помедлила, ожидая, когда это сделает сам граф. Усевшись, она увидела на сиденье кожаный несессер и книгу, которую граф, вероятно, хотел почитать в дороге.
  Тут они услышали конский топот, и к экипажу подскакала юная всадница в малиновом плаще и амазонке, отделанной темным мехом. Как видно, она очень спешила, её волосы были немного растрепаны, на ходу она едва не зашибла слугу, и, резко осадив лошадь, воскликнула:
  - Подождите, граф! Прошу вас, не уезжайте! - она живо соскочила на землю и стремительно кинулась к нему, чуть не повиснув у него на шее. Питер, смеясь, подхватил ее, удерживая за талию, чтобы остановить.
  - Что случилось, Шарлин? Чем вы так взволнованы?
  - Нет, ничего, мессир. Как хорошо, что я успела! У меня к вам срочное дело! Да, и еще, чтобы не забыть: мой отец просил передать вам с графиней приглашение на ужин в воскресенье! Он решил устроить небольшой музыкальный вечер вместо большого приема. Пригласил только самых близких, кто здесь еще остался. Будет семейство младших д` Обинье из Пуату - это родственники матери. Потом граф де Фуа с девочками, и, возможно, приедет из Парижа маркиз де Боннак.
  - Прекрасно, дорогая, благодарю. Передайте графу, мы обязательно будем. А что за срочное дело?
  - Да, самое главное! Я привезла вам небольшую пьеску для спектакля в моем новом салоне. Она довольно забавна - смешные и нелепые положения в любовных историях. Это моя первая проба пера. Но, мессир, в ней чего-то не хватает! И я не понимаю, чего именно. Помогите, прошу вас!
  - Разумеется, Шарлин. Постараюсь внимательно разобраться, когда прочту.
  - О, граф, это же срочно! Здесь я написала краткое изложение, всего десять строк, прочтите, умоляю!
  Говоря это, юная мадам де Роклер достала из висевшей у нее на поясе бархатной сумочки свернутый лист бумаги и небольшую записную книжку в кожаном переплете.
  - А это не может подождать до завтра, Шарлин? Я всё прочту, но немного позже. Сейчас я должен ехать, дорогая.
  - Ради бога, мессир, только десять строк! Вас не было целых два дня, я измучилась в ожидании! Поедем вместе, вы прочтёте по дороге!
  - Ну, если только десять строк... Прочту сейчас, - и граф с улыбкой взял у нее листок.
  Жозефина из глубины кареты наблюдала за ними. Уже известная ей взбалмошная девица, раскрасневшаяся от быстрой езды, была хоть и не красавицей, но такой свежей и хорошенькой, что герцогиня смотрела на нее с завистью. А та с волнением следила за выражением лица графа. Он быстро закончил чтение и вернул ей листок.
  - Действительно, забавные коллизии, дорогая, но я не совсем понял, о чем же сама пьеса. В чем ее смысл, главный посыл?
  Шарлотта на минутку задумалась, потом немного смешалась и не знала, что ответить.
  - Кажется, моя дорогая, вы кое-что забыли, - заметил граф мягко. - Форма, сюжет и построение могут быть самыми разными, но во всяком произведении главное это суть, идея. Смысл может лежать на поверхности, а может быть скрыт под многослойными одеяниями, чтобы умный читатель сам его нашел и постиг. Но без этого любая вещь превращается в набор занимательных сюжетов, и только. Может быть, вам следовало бы включить в состав действующих лиц некоего персонажа, разъясняющего идею события? Или так называемый "хор". А можно вывести мораль из самого текста диалогов.
  - О, ну конечно! Я поняла! - воскликнула Шарлотта. - Я слишком увлеклась комическими сюжетами и поспешила, забыв о сути и смысле! - она весело рассмеялась над собой, потом порывисто обняла графа и быстро побежала к своей лошади, которую держал слуга.
   - Я очень благодарна, мессир! Вам ничего не стоило за одну минуту мне всё объяснить! Вы настоящий мастер! И как всегда галантны - я это весьма ценю! Обещаю быть хорошей ученицей и до воскресенья всё исправить! - крикнула она уже из седла.
  - Желаю удачи, дорогая! - улыбаясь, Питер на прощанье коснулся рукой края шляпы. Шарлотта послала ему воздушный поцелуй и умчалась.
  Прежде чем сесть в карету, Питер положил на сиденье свою трость, вынул ножны со шпагой, и устроился напротив Жозефины. На его лице еще сохранялась улыбка. Потом он дважды стукнул в стенку кареты, и та медленно тронулась.
  - Я вижу, вам нравится эта сумасшедшая девица, - с некоторым сарказмом заметила герцогиня. - Она продолжает беззастенчиво вешаться вам на шею, а вы к ней на удивление благосклонны. Или она уже ваша любовница?
  - Нет, мадам. Просто мне нравятся искренние открытые люди. Какими бы смешными и нелепыми они кому-то не казались.
  - Ну, если вы это называете искренностью, тогда я не знаю, что назвать бесстыдством, граф. Эта девчонка вас использует, а вы ничего не имеете против! Неужели ее внимание так льстит вашему мужскому самолюбию?
  - Может быть. Но не только. Шарлин де Роклер естественна и бесхитростна. Ее внутренняя свобода это не бесстыдство, мадам, это просто отсутствие страхов, сковывающих чувства. Мне симпатичны такие люди, а скрытные и замкнутые не вызывают доверия. Чаще всего они ловчат и приспосабливаются, как хамелеоны, считают себя умными и хитрыми, но на самом деле пребывают в рабстве у обстоятельств и своих страхов! Поэтому-то они скрывают свои подлинные чувства. А что может быть ценнее искренности? Для меня - ничего.
  - Я полагаю, у всех без исключения есть причины не особенно откровенничать. Людям ведь всегда есть что скрывать, чтобы не навредить себе.
  - Разумеется, мадам. Думаю, чаще всего это происходит из-за боязни что-то потерять в этой жизни. Однажды высказавшись откровенно, кто-то рискует потерять хорошую должность или расположение нужного человека, лишиться выгодной сделки, дружбы, любовницы - чего угодно! Поэтому люди предпочитают молчать, приспосабливаться или кривить душой. Я убежден, что скрытность и двусмысленность порождаются именно страхом последствий. Но если человек уверен в праведности своих слов и справедливости поступков, какой смысл ему лицемерить? Он уважает себя, своё достоинство, и не станет унижаться до лжи. Безусловно, правду можно сказать по-разному, я вовсе не имею в виду грубость.
  - Иногда и без грубости правдивое слово может больно ранить, мессир.
  - Вот как? Полагаю, это зависит от восприятия. Но виновен ли сказавший это правдивое слово? Он, возможно, и не помышлял кого-то ранить! Я думаю, любые слова, даже самые невинные, могут быть восприняты как обидные, если у человека болезненное самолюбие. Тогда во всяком слове он видит подвох и укол. Полагаю, в глубине души такие люди всегда чувствует себя чем-то ущемленным. Но почему?! Для меня это загадка. Кстати, они чаще всего завистливы и спесивы, любят осуждать других, чтобы на их фоне казаться себе более значительным. По какой-то причине они настолько низкого о себе мнения, что постоянно нуждаются во внешнем подтверждении своей важности, хотят похвалы и почтения. А если этого не получают, то в каждом слове видят повод для обиды! Странное vitiatam восприятие. Таких особ я знаю немало. Но есть люди противоположного склада. Они обладают как бы природным достоинством и знают себе цену. Их естественная уверенность, уважение к себе столь велико, что в стороннем суждении о себе, - даже в брани! - просто не видят ничего, что бы их задевало. Если бриллиант уронить в грязь, от этого уменьшиться ли его ценность и достоинство?
  - О, да вы еще и философ, дорогой мой граф! Ваши рассуждения о нравах, кажется, похожи на правду, если я поняла их верно. Выходит, люди, избавленные от страхов, не зависят от чужого мнения, не боятся выражать свои чувства и говорить правду?
  - Я в этом убежден.
  - Однако такие люди - редкое исключение. Хотя один мне известен - это граф де Монтель. Он всегда удивительно откровенен и всегда говорит что думает!
  - Чаше всего, мадам, но не всегда. И я, увы, не избавлен от страхов.
  - Тем не менее, вы были настолько бесстрашны, что однажды не побоялись гнева короля и высмеяли саму мадам де Ментенон! Я уж не говорю о вашей смелости вступить в противоборство с могущественным Орденом... Но чтобы слыть приятным собеседником, я думаю, без лицемерия не обойтись, - на губах герцогини появилась тонкая улыбка. - Не могут же быть правдивыми все любезности дамам, которые вы когда-либо произносили, - да и все прочие мужчины тоже!
  - Зачем же прибегать к лицемерию, мадам, если в каждой женщине найдется то, что заслуживает комплимента?
  - О, всем известна ваша изысканная куртуазность, мессир! Выходит, вам нет надобности что-либо скрывать? Тогда я воспользуюсь случаем. Прошу вас, граф, расскажите мне о своей молодой жене. Мне ужасно любопытно.
  - Но к чему, дорогая герцогиня? Боюсь, у вас тотчас испортится настроение.
  - О, если вы говорите о моей ревности, то всё в прошлом. Теперь для нее нет причин. И потом, я давно смирилась с тем, что никогда вас не волновала. Что поделать - я не в вашем вкусе. Но для меня гораздо ценнее быть вашим другом, мессир. Поверьте, мне действительно хочется знать, какова же та необыкновенная женщина, которая смогла вас так быстро покорить! Ходят слухи, что новая графиня де Монтель весьма привлекательная и страстная особа. Но, вероятно, этого еще недостаточно, чтобы такой человек как вы захотел сделать ее своей женой. Я, конечно, полностью исключаю какие-то корыстные соображения с вашей стороны. Должно быть, это совершенно исключительная женщина?
  - Для меня - да.
  - Но граф, мало ли привлекательных и страстных дам встречалось на вашем пути! Почему ваш выбор пал именно на эту синьору? Что есть в ней такого, перед чем вы не смогли устоять?
  - На этот вопрос я не знаю ответа, мадам. Чувства не поддаются логике. Да я и не желаю вмешивать сюда рацио! Волшебство и очарование заключено внутри, и может быть незаметно постороннему взгляду. Знаете, есть любовь, которая порабощает и разрушает. А есть необъятное чувство, светлое и радостное, от которого будто вырастают крылья и жизнь наполняется лучезарным счастьем. Я испытал и то, и другое.
  - Дорогой граф, для меня такие слова звучат слишком расплывчато и эфемерно. Вы поэт, артистическая натура, а я очень далека от поэзии. Мне хотелось бы услышать что-то конкретное и определенное, чтобы понять, какие именно качества вас привлекли.
   - Мадам, повторю, препарировать чувства бессмысленно. Одно могу сказать точно - мы с женой почти совпадаем по темпераменту и вкусам, и это большая радость.
  - А мне сказали, что ваша молодая жена с севера, из Пьемонта. Там, говорят, женщины не особенно горячи. Выходит, это ложь? Она такая же страстная, как и вы?
  - Графиня родом из Венеции, - сдержанно ответил Питер. - Кажется, она с молоком матери впитала в себя самый дух вольной Светлейшей Республики. Видимо, поэтому Алессия весьма отличается от тех дам, с которыми я был когда-либо знаком. В ней есть качество, о котором я уже упоминал - она естественная и свободна в проявлении своих чувств. Свободна от глупых предрассудков, беспочвенных страхов, фальши и лицемерия. И это меня восхищает. Надо признаться, никогда в жизни я не был так влюблён.
  Граф замолчал и отвернулся, глядя в окно. Жозефина заметила, каким особенным блеском зажглись его глаза, и как он опустил ресницы, будто не хотел расплескать то счастье, что светилось в их глубине. Она вспомнила, что уже когда-то видела этот его взгляд! Да, в ту апрельскую ночь, когда у графа родился сын... И тогда он говорил о счастье, своем счастье обладать любимой женщиной и видеть рожденного ею ребенка. И как все переменилось с тех пор!..
  "Ах, мой дорогой граф, ни в коем случае нельзя говорить вслух о своем счастье!" - думала Жозефина. - "Тогда ты был настолько самоуверен, что говорил мне о нем без утайки! И я сделала всё, чтобы разрушить это счастье хотя бы наполовину, чтобы ты опять нашел утешение или забвение в моих объятиях!.. Однако не прошло и года, а я опять вижу эти глаза, наполненные счастьем! Это невыносимо!.."
  Жозефину охватывало чувство, близкое к отчаянию. Значит, для нее нет больше никакой надежды? Теперь уже никогда ей не представится удобного случая...
  Тем временем карета въезжала в предместья Тулузы, как вдруг позади они услышали стук копыт. Их быстро догнал какой-то всадник, и экипаж остановился. Питер невольно потянулся к своей шпаге, а Жозефина замерла, прислушиваясь. Тут дверца распахнулась, и перед ними предстала всё та же мадам де Роклер в ее малиновом плаще.
  - Тысячу извинений, мессир! У меня совершенно вылетело из головы! Я забыла узнать у вас одну невероятно важную вещь! - воскликнула Шарлин, тотчас забираясь в карету. Она едва кивнула герцогине и уселась рядом с графом, всецело обратясь к нему. - Ради бога простите мне мою неделикатность, мессир, но вы так ко мне снисходительны, уделите же еще одну минутку, прошу вас!
  - Но вы уже здесь, дорогая, продолжайте. Надеюсь, герцогиня вас простит.
  - Понимаете, в моей пьесе есть некоторые вещи, которые меня мучают, потому что не совсем понятны...
  - Что же, например?
  - Есть такое место... Там один персонаж, повеса и распутник, рассуждает о видах поцелуев и перечислят их все девушке, которую хочет соблазнить. Но беда в том, что я сама не очень точно представляю себе, чем отличается, например, итальянский поцелуй от французского, и, тем более, все остальные...
  Жозефина криво усмехнулась, а граф невольно рассмеялся:
  - Шарлин, дитя мое, стоит ли писать о том, что вы не очень хорошо знаете?
  - Почему нет, мессир? У меня же есть опытный консультант! Помните, вы мне когда-то подробно растолковали одно необычное словцо из вашего любовного арсенала? Я очень надеюсь, и с классификацией поцелуев вы мне всё подробно объясните.
  - Вы ставите меня в затруднительное положение, дорогая, - весело отвечал граф. - Конечно, мне было бы приятно поведать эти секреты на воскресном ужине, но тут теория должна подкрепляться практикой. Такое сложно объяснить на пальцах. Но моя жена вряд ли согласится при гостях продемонстрировать со мной все эти виды поцелуев. Так что вам придется удовольствоваться только теорией. В воскресенье.
  - О, благодарю вас, граф, вы очень любезны! Мы посмотрим, что можно будет сделать с опытами. Я буду ждать! - Шарлин порывисто поцеловала его в щеку и выпорхнула из кареты, дерзко хлопнув дверцей.
   Граф хохотал, а Жозефина от возмущения даже не нашлась, что сказать.
  Карета загромыхала по мосту, где слева на другом берегу реки высилась величественная громада госпиталя св. Иосифа . В воде реки искрились солнечные блики и их отражения зайчиками играли на красных кирпичных стенах.
   - Вот и Новый мост, я почти приехал. Куда вас отвезти, мадам? Где вы остановились?
  - В Колесе Фортуны, конечно.
  - Я скажу кучеру, - выйдя из кареты, граф вернул в портупею снятую шпагу и дотронулся до края своей шляпы, прощаясь. - Надеюсь, мы еще увидимся, дорогая, не пропадайте.
  - Как, и вы не пригласите меня в гости, мессир? - Жозефине не удалось скрыть своего разочарования. - Мы с вами так и не успели поговорить о важном деле!
   - Конечно же, мы еще найдем для этого время, мадам. Не сердитесь. Я не мог отказать де Келюсу, но даже его приглашение на воскресный обед несколько нарушает мои планы, поскольку я буду очень занят ближайшие два дня. Вы должны меня простить, дорогая. Как только освобожусь, я пришлю вам записку и приеду поболтать. Всего наилучшего!
  
  Глава седьмая
  Только один вечер
  
  Алессия и Диана выбежали встретить экипаж, въехавший на эспланаду перед подъездом.
  - Вот и мои очаровательные дамы!
   Граф сам быстро открыл дверцу и с улыбкой нежно обнял обеих.
  - Мессир, вы сегодня задержались, - Диана прижалась щекой к руке отца. - Вас ждет много людей, и Мартино тоже, он в библиотеке. А я уже закончила большую карту! Хочется, чтобы вы проверили, все ли там верно.
  - Конечно, моя девочка, обязательно. Но ты выскочила в одном платье! Беги скорее в дом, я приду в библиотеку в шесть. Скажи Мартино, чтобы приготовил карандаш и бумагу.
  Диана радостно кивнула и убежала. Питер медленно поднимался по парадной лестнице, обнимая жену за талию.
  - Правда, Марито, тебя не было почти четыре часа! Что случилось? И, кажется, ты очень бледен. Опять голова?
  - Да, сегодня болит. Но не волнуйся, дольче, всё пройдет, как только я выпью кофе, и ты подаришь мне поцелуй, - Питер с улыбкой нежно поцеловал ее кудряшки у виска. - Действительно я задержался, сегодня привезли новых раненых, человек двадцать, если не больше. Хотелось на них взглянуть. Кстати, тебе поклон от господина де Граммона.
  - Как он поживает? Ему лучше?
  - Гораздо лучше. Кожа на руках почти зажила, а вот бедра еще нет. Но, думаю, через неделю можно будет снимать повязки. Алесси, навестишь его завтра? Я пожалел, что поехал один, моя радость, хочу тебя видеть рядом постоянно,- Питер, любуясь, не сводил с нее глаз. - Как же ты прекрасна, дольче! Распущенные волосы под этим пышным чепцом просто восхитительны, тебе очень идет. Ты нарочно меня так соблазняешь?
  - О, мой милый, скажи мне, что не может тебя соблазнить? - смеялась Алессия. - Значит, понравился мой новый чепец? Я его надела, чтобы не мешали волосы, когда я рисую. Не забыл? Ты обещал мне позировать!
  - Конечно. Я даже постарался освободить два дня, чтобы этим заняться. А в воскресенье Келюсы нас пригласили. Но всё потом, дольче! Я только приведу себя в порядок, и мы хотя бы четверть часа посвятим друг другу, иначе я умру на месте.
  Алесси нежно и лукаво улыбнулась.
  - Я не дам тебе умереть, амато! Но, как видно, времени у нас будет не много и, кажется, нам не удастся провести этот вечер вдвоем, - с сожалением произнесла она. - Я не успела тебе сказать: приехал аббат де Легаль, говорит, у него к тебе важное дело. И еще эти люди из леса... Тот парень, Гастон, рвется уйти. Его сестра говорит, что ты обещал отпустить их сегодня.
  - Черт, еще он... Я сказал - пусть уходят ночью. Но надо бы еще взглянуть на этого Гастона или как там его... Займись пока аббатом, дольче. Этот де Легаль хитрая бестия. Пожалуй, призови на помощь отца Якоба, он тебе поможет.
  - Да, сейчас он с ним. Благодарение богу, наш друг может занять беседой любого, будь то хоть сам дьявол! - они дружно рассмеялись.
  В холле Питера ждал мэтр Брюно, чтобы получить распоряжения насчет ужина, секретарь с управляющим и еще двое новых слуг. Граф, снимая перчатки, только мельком взглянул на них. Пока слуга принимал его плащ и портупею со шпагой, Питер заметил краем глаза игравших в дверях кухни сыновей Мадлен и с минуту наблюдал за ними.
  - Брюно, я хочу кофе с каплей коньяка, прям сейчас! Меню ужина обсудите с синьорой, я буду занят. Санчо, какие у тебя новости?
  - Ты хотел нанять дворецкого и цирюльника, Педро. Мне, наконец, удалось найти подходящих людей, взгляни. Оба местные и с хорошими рекомендациями, - Роблес кивнул на стоявших поодаль двоих слуг. Питер внимательно их посмотрел. Молодой стройный парень с модными светлыми буклями у висков, в праздничном камзоле и жилете, и плотный спокойный человек средних лет в строгом темном костюме с белым полотняным галстуком выступили вперед и поклонились.
  - Представьтесь, господа. Начнем с вас, юноша.
  - Мессир граф, я Фабьен Кроншон, куафер , - молодой человек еще раз поклонился. - Рад служить вашему сиятельству! Я с детства учился у отца, потом ездил для обучения в Лион и Париж, и могу показать свое искусство, только прикажите!
  - Хорошо, Фабьен. Работы для вас будет достаточно. Я хочу, чтобы мужчины здесь не выглядели как дикари или разбойники. Чистота, бритье и стрижка - отныне ваша забота. Париков здесь почти не носят, за исключением особых случаев. Но для начала покажите своё искусство - советую начать с женской прислуги. Старшая горничная, Жаклин, всё покажет. Кстати, у вас есть жена? невеста?
  - Нет, мессир, пока нет.
  - Такой парень может разбить не одно женское сердце. Сразу хочу предупредить: за грязные шашни с горничными следует увольнение. Но взаимный легкий флирт и честная любовь не возбраняются. Надеюсь, не надо объяснять разницу между тем и этим?
  - Нет, мессир, я же богобоязненный человек!
  - Отлично. А кто вы, сударь? - Питер вопросительно взглянул на нового дворецкого.
  - Я Марк Дамьен, к вашим услугам, господин граф, - с достоинством поклонился дородный дворецкий.
  - Вы родом из Пуату, господин Дамьен?
  - Да, мессир, я из Ла-Рошели.
  - И кажется, вы кальвинист?
  - Это правда. Но мне сказали...
  - Да, меня не волнует ваше вероисповедание, сударь. Главное, чтобы вы знали свое дело и не болтали лишнего. В Лангедоке и соседних провинциях гугеноты еще остались, и власти, как известно, заставляют их переходить в католичество весьма грубо. Рекомендую вам не так явно демонстрировать свои религиозные пристрастия, сударь. Кроме того, в этом доме почти все католики. Если вдруг здесь возникнут какие-то враждебные разногласия, и это станет известно властям, тогда мне будет очень трудно вам помочь.
  - Я понял, господин граф.
  - Очень хорошо, сударь, желаю вам успеха. Пусть Марсела покажет господину Дамьену палаццо и расскажет о правилах дома.
  Алессия послала за Марселой и присоединилась к мужу.
  - Выпьешь со мной кофе, дольче? Как дивно пахнет!
  - О, нет, милый, боюсь, потом не засну.
  - Кажется, этой ночью и без кофе я не дам тебе заснуть, моя прелесть, - с улыбкой шепнул Питер, нежно сжимая ей локоть.
  Он двинулся в сторону кухни, откуда струился аромат свежесваренного кофе, и остановился на пороге, не желая терять время. Мадлен подала графу чашку на серебряном подносе, и пока тот пил, угрюмо рассматривала новых слуг.
  Подошедший Роблес озадаченно спросил у графа:
  - Черт возьми, Педро, как ты узнал?
  - Что именно?
  - Откуда родом Марк Дамьен и то, что он гугенот!
  - Я слышу акцент и вижу платье, которое предпочитают носить люди этой веры.
  - А, и правда... Скажи, какой им назначить испытательный срок?
  - Ну, работу цирюльника мы увидим сразу, а вот дворецкому... пожалуй, двух недель будет достаточно. Санчо, я познакомлюсь с ними поближе, когда поговорю с каждым наедине. Но это позже, - и Питер повернулся к секретарю:
  - Жано, пришла почта?
  - Да, мессир. Английские, испанские и португальские газеты, депеши по торговым делам и несколько не очень срочных писем. Еще есть письмо для донны Алессии.
  - Почему же ты не сказал мне раньше?! - возмутилась молодая графиня, не отходящая от мужа ни на шаг.
  - Прошу прощения, синьора, но мне было приказано обо всей корреспонденции докладывать господину графу.
  - Жано, это не касается писем графини. Принеси его в наши покои.
  - Сию минуту, мессир!
  
  Когда Алессия взяла в руки письмо, ее лицо исказила горькая и гневная гримаса. Она подбежала к пылающему камину и бросила послание в огонь, не распечатывая.
  Питер молча наблюдал за ней.
  - Это письмо Эмили!.. - проговорила она, в волнении сжимая руки. - Как она осмелилась мне писать?! Я больше даже думать о ней не хочу!
  - Моя дорогая, мыслям приказать невозможно, они всё равно буду приходить в голову, а иногда и мучить. Наверное, ты правильно сделала, что сожгла это письмо. Зачем лишний раз ранить себе душу? И почему я никогда не мог поступить так же?.. Думал, что я обязан решать все возникающие проблемы. Но нет! Достаточно лишь прислушаться к своим внутренним желаниям - и бросить в огонь то, что ранит. Так просто! Однако это по-прежнему будет мучить тебя какое-то время...
  - Марио, а если Маргарита тебе напишет, ты прочтешь ее письмо?
  - Разумеется.
  - Значит, она не ранила твою душу?
  - Еще как, дорогая...
  - В таком случае, это тебя ранит еще раз!
  - Безусловно. Но сжечь ее письмо я бы себе не позволил. Вдруг в нем она спросила бы о детях, захотела бы их повидать? Я не могу не ответить.
  - И это единственная причина?
  - Дольче, ты сама знаешь ответ. Это единственная причина, - Питер прижал ее ладонь к своим губам. - Алесси, забудем обо всем хотя бы на короткое время. Ты знаешь, что такое сладкая мука? То самое, что со мною теперь весь день.
  - Там давно ждет этот молодой аббат!
  - Пусть подождет. Я умираю от желания, мой ангел, и это сильней меня...
  
  - О, вот и вы, дорогой граф! - воскликнул молодой аббат, поспешно поднимаясь, чтобы приветствовать хозяина дома.
  Барон Жан-Рене де Легаль в свое время стал скромным секретарем архиепископа Тулузского. Но помимо этого аббат получил задание парижских иезуитов по делу последних катаров. Ходили слухи, что их тайный орден до сих пор существует в этих южных провинциях. Негласной миссией де Легаля было выявить среди местного дворянства приверженцев катарской ереси. В числе принадлежащих к этому еретическому ордену, за прошедшие века обновленному и трансформированному, подозревался и граф де Монтель. Аббат Легаль почти три года назад был послан это выявить, но так и не нашел подтверждающих доказательств. Зато за это время он стал почти другом дома, или, во всяком случае, добрым знакомым этого семейства.
  - Дорогой господин аббат, извините, что заставил вас ждать, - приветствовал его Питер, пожимая гостю руку.
  - О, какие пустяки, любезный граф! Мы здесь с отцом Якобом могли бы спорить до утра, но у меня к вам очень серьезное дело, сударь!
  Отец Якоб Мозель, в своей неизменной коричневой сутане, слегка склонил голову, прощаясь, и как бы растворился в полумраке, выйдя из гостиной через другую неприметную дверь.
  - Что ж, дорогой аббат, в таком случае не будем терять времени! Прошу вас, изложите суть вашего дела.
  - О, я не могу говорить о нем здесь, граф. Это дело секретное, и весьма!
  - Тогда прошу в мой кабинет. К сожалению, я не вполне располагаю временем, и если бы вы предупредили меня о своем визите...
  - Увы, два дня вас не было дома, сударь. Я не мог заранее знать, когда вы вернетесь, и приехал наудачу...
  В кабинете Питер плотно закрыл дверь и жестом предложил аббату располагаться в кресле, а сам устроился напротив. Усевшись, Легаль молчал, слегка волнуясь и будто собираясь с мыслями.
  - Я весь внимание, друг мой. В чем же заключается ваше дело? - нетерпеливо спросил Питер.
  - Так сразу и не скажешь, дорогой граф... Я поставлен в очень затруднительное положение...
  - Сударь, мне кажется, раньше вы были гораздо смелее. Что случилось?
  - Собственно, ничего сверхъестественного, но... Об этом не так-то просто рассказать!..
  - О, только без долгих предисловий, аббат, прошу вас! Говорите ясно и прямо - так будет лучше.
  - Поверьте, сударь, это очень деликатный вопрос... Ну, так вот. Одной весьма влиятельной особе стало известно, что вы в свое время занимались изготовлением омолаживающего крема для некоторых дам в Париже...
  - Действительно, было такое. Однако я не стал бы называть омолаживающим обычный смягчающий крем из миндального молочка, оливкового масла и ланолина с добавлением ароматических масел. Я никогда никого не вводил в заблуждение по поводу его свойств. Вероятно, некоторым дамам он понравился, и они в своем воображении наделили этот крем какими-то чудесными свойствами. Но я, как вы понимаете, не мог влиять на их мнение.
  - Нет-нет, граф, это только пример! Речь не идет о креме для дам. Наверное, вы помните историю с болезнью маркиза де Шевриера?
  - Разумеется. Как такое можно забыть! - едва заметно усмехнулся граф.
  - И помните, конечно, как вы излечили его от мужского бессилия?
  - Конечно. Это банальный рецепт возбуждающего на основе шпанской мушки и корня мандрагоры.
  - Вы всё помните! - радостно воскликнул аббат. - Благодарение богу! А мне сказали, что у вас теперь бывают провалы в памяти.
  - Такое действительно порой случается, сударь - этому виной сильный удар по голове. Но я не пойму, к чему вы клоните, мой друг. Прошу вас говорить яснее.
  - Сударь, я выступаю лишь посредником в очень деликатном деле... Так вот. Мне поручено предложить вам изготовить некий эликсир, который возвращал бы мужскую силу и молодость. Вам для этого будут предоставлены неограниченные средства!
  Граф рассмеялся.
  - Надеюсь, вы шутите, господин де Легаль?
  - Что вы, граф, какие шутки! Речь идет о жизни и смерти!
  Глаза Питера широко раскрылись, а брови поползли вверх. Он изумленно проговорил:
  - Так это серьезно?! Царица Небесная!.. Вы что же, принимаете меня за ярмарочного шарлатана, сударь? Тогда вы обратились не по адресу, любезный. Я не какой-нибудь безумный алхимик или деревенский знахарь!
  - Бог мой, кто же об этом говорит, мессир! Ваши способности и таланты хорошо известны! Однако есть немало уважаемых алхимиков, которые открыли множество полезных вещей в поисках философского камня и эликсира вечной жизни. А сейчас появилось столько новых возможностей!..
  - Вам прекрасно известно, аббат, что я никогда не занимался ни алхимией, ни какими-либо оккультными практиками. А теорию философского камня и вечной жизни я считаю детскими сказками. Подумайте сами - если я в это попросту не верю, как я могу заниматься подобными глупостями?
  - Нет-нет, мессир, речь не об этом! Вы же делаете прекрасные духи, лекарства и кремы, которые творят чудеса! Ваши средства дали превосходные результаты, это уже доказано на практике! И неважно, как вас назвать - алхимиком или кем-то еще. Важен итог! В Марселе и здесь, в Ла Грав, большинство ваших пациентов выживают! И средства, которые вы используете для их лечения, прямо скажем, не самые обычные. Кроме того, в тулузской типографии набирают вашу работу по исследованию какого-то нового обезболивающего вещества, которое вы успешно опробовали. Несомненно, граф, у вас есть талант и некое природное чутье, которое сродни музыкальному слуху или способности к стихосложению. И, разумеется, знания. Бесспорно, у вас есть какие-то особые знания! Если вы возьметесь за создание эликсира, у вас для этого будут абсолютно все нужные материалы и средства! А если всё получится, вы станете богаче короля!
  - Дорогой аббат, не прельщайте меня деньгами, я на них не падок. Мне интересно, как вы сами относитесь к таким, прямо скажем, сомнительным изысканиям? И что думаете об этической стороне такого дела? Неужели христианская мораль позволяет человеку вмешиваться в божий промысел?
  Де Легаль, сморщившись, только энергично замахал руками, не желая даже обсуждать эти философские аспекты. Граф продолжал с тонкой улыбкой:
  - Конечно же, это тема для больших дискуссий, но я не теолог и не праведник, чтобы читать проповедь. Однако сейчас речь о конкретном деле. Я не могу на него согласиться, поскольку не намерен тратить время на бессмысленную работу.
  - Не принимайте поспешных решений, дорогой граф. Подумайте. В Испании против вас было выдвинуто странное обвинение в связи с некими нечистыми духами. Обвинение довольно серьезное. Но если вы опасаетесь каких-то вопросов и преследований со стороны иезуитов - их не будет, могу вас уверить! Пославший меня человек наделен властью и влиянием. Его покровительство дорогого стоит! Он знает вас и убежден, что вы способны сделать подлинное эффективное средство, которое не будет противно Господу. Оно точно никому не навредит. А если хотя бы отчасти покажет омолаживающие свойства, этого будет вполне достаточно! Что вам стоит попробовать, друг мой?
  - Мне нечего добавить к тому, что я уже сказал. И будь это даже сам король, я повторил бы то же самое. Дорогой аббат, найдите кого-нибудь другого, кто готов убивать время в поисках несбыточной мечты. Или обратитесь к монахам из аббатства Фрессанж, - граф снова улыбнулся. - Они с тринадцатого века делают волшебный эликсир долголетия на основе лекарственных трав. "Оblitus spiritus" - кажется, он так называется. Разумеется, точный рецепт они держат в секрете, но три щепотки сухого молочая, почки облепихи, корень бессмертника нужно настоять на коньячном спирте со свекловичным сахаром... Есть еще одна легенда про чудесный ликер, якобы дающий бессмертие - он готовится на двадцати семи травах и восточных специях. Это снадобье было изобретено венецианским монахом Бернардо Винчелли. Травы, мёд, ваниль, апельсиновая цедра и корица... Но точного рецепта не знает никто. Король Франциск I очень любил этот ликер, однако, увы, тот не избавил его от смерти.
  Питер поднялся, давая понять, что разговор закончен. Де Легаль вскочил и протянул руку, как бы пытаясь его остановить.
  - Постойте, граф, уделите мне еще минуту! Вероятно, я плохо объяснил... Было испробовано всё. Уже предлагали эту работу нашим светилами медицины, докторам Шираку и Бриссару. Они отказались, сославшись на то, что не могут оставить своих пациентов и слишком поглощены своей работой. Но на самом деле, я думаю, это лишь отговорки. Они не способны создать ничего подобного! Поймите, граф, речь идет о жизни и смерти! Человек потерял всякую надежду...
  Питер остановился и внимательно посмотрел де Легалю в глаза.
  - Вы хотите сказать, господин аббат, что этот человек чем-то серьезно болен?
  - Мне кажется, да. Вероятно, если это болезнь, вы смогли бы ее вылечить!
  - Но я не врач, дорогой аббат. Я только немного практикую как хирург-любитель.
  - Мессир, важны факты, а не формальные названия! Кстати, не так давно король своим указом вывел хирургов из цеха цирюльников и причислил их к медикам.
  - Да, и всё благодаря королевскому геморрою и господину де Тасси! Но в моем случае это мало что меняет - у меня нет диплома. Извините, дорогой аббат, меня ждут.
  - Послушайте, граф... Может быть, вы согласились бы встретиться с... этим человеком?
  - Но зачем? Чтобы поставить диагноз? Или создать эликсир бессмертия? Ни то ни другое не в моей компетенции, друг мой. А дать средство от импотенции может любой врач. А теперь прошу меня извинить.
  
  Не успел аббат покинуть кабинет, как из другой двери появился управляющий Роблес.
  - Педро, задержись на минуту, мне надо с тобой поговорить.
  Граф, коротко вздохнув, снова сел в кресло.
  - В чем дело, Санчо? Вижу, вид у тебя не радостный.
  - А чему тут радоваться? Сейчас приехал Рене и заявил, что в этом месяце мы не сможем собрать налоги полностью.
  - Почему?
  - Сервье, кондитер из Ле Фосса, отказывается платить! Говорит, что почти прогорел. И еще двое арендаторов помельче - сказали, был падеж скота. Только у них двоих! Шельмецы, думают меня провести!..
  Питер недовольно поморщился:
  - Мне обязательно это знать? Неужели вы с Рене сами не можете с ними разобраться?
  - Ну, ты же должен знать!
  - Теперь знаю. Что дальше?
  - Я жду приказаний. Опять за них платить?
  - А что с этим Сервье? Я его не помню.
  - У него дом в Ла Фоссе, плантация миндальных деревьев. И четыре кондитерских в Ла Фоссе, Монтеле, Сен-Сюзане и Пейе. Он говорит, что уже два раза у него срываются поставки сахара. На рождественских продажах он кое-что смог заработать, но пришлось вложиться в какой-то срочный ремонт, да еще потратиться на похороны двух родственников. А за последнюю партию сахара он заплатил половину вперед, но, по слухам, всю партию задержали, и он, похоже, не получит ничего...
  - Опять контрабанда?
  - Так и есть!
  - Теперь я его вспомнил. Ты думаешь, я снова стану разбираться с каталонской таможней или платить за этого скрягу? Ну, уж нет! Если человек не хочет вести дела честно и по закону, тут я умываю руки. Он не так беден, чтобы удавиться за пять су!
  - Там, конечно, речь не о пяти су, ты же понимаешь...
  - Конечно. Однако если его поймают с поличным, я и пальцем не пошевелю! К черту, Санчо, я не хочу больше вникать в каждую проблему, мне и без того есть чем заняться! От найма слуг до разбирательств с арендаторами - это твоя работа.
  - Но раньше ты охотно занимался всем этим...
  - А теперь довольно. Ты мой управляющий, я тебе полностью доверяю. Алехандро, у тебя есть толковые помощники, опыт, связи, хорошие мозги - так действуй! Докладывай о делах в конце недели, а если что-то серьезное - обсудим. Если меня нет, хозяйка здесь моя жена. Надеюсь, ты успел убедиться, что в некоторых предметах она разбирается лучше меня?
  - Ладно, ладно, я понял, только не злись. Кстати, о помощниках, Педро. По усадьбе, землям и руднику Этьен и Рене вполне справляются. А вот по дому... С женской прислугой у нас до сих пор беда. Марсела по-прежнему камеристка графини, но с тех пор, как она стала заниматься этим найденышем, у нее просто нет времени на всё остальное! А Жаклин мямля, ее никто не слушает! К тому же, она немного бестолкова. Самая дельная и толковая из всех это Мадлен, а ее с кухни никак не уберешь! И среди работниц разброд. А эта оторва Марикита ходит беременная и злая, ко всем цепляется, почти перестала работать. Будь моя воля, ни за что не взял бы ее обратно! Надеюсь, новый дворецкий наведет порядок с мужской прислугой, но как хочешь, по женской половине нужна опытная женщина, и хорошо бы с железными яйцами!
  - Надеюсь, скоро Винченцо привезет из Пьемонта примерно такую, - коротко улыбнулся Питер.
  - Вот хорошо бы!.. Как думаешь, Педро, сколько людей еще недостает? Вот смотри. По дому - дворецкий, камердинер, четверо слуг охраны, два выездных лакея, камеристка, четыре горничных, две няни и портниха. Еще два моих помощника Этьен и Рене. По кухне - повар, две работницы и кухарка. По конюшне - кучер, два грума, плотник-каретник - он же шорник. А по саду...
  - Какого черта, Роблес! Ты же сказал, что всё понял! Теперь у нас вполне достаточно людей. Весной посмотрим, сколько понадобится сезонных рабочих. Чего еще ты от меня хочешь?
  - Педро, я хочу уехать.
  - Дьявол, с этого бы и начинал! Куда ты хочешь уехать?
  - А куда угодно! Допустим, в Леон, на твои новые земли.
  - Там же ничего нет, кроме нескольких пастушеских деревень, гор, леса, и монастыря в горах. Что ты там будешь делать?
  - Черт возьми, я не знаю! Пошли меня строить там асьенду, дом - что угодно! Я просто хочу отсюда уехать, Педро. Тоска заела. Безнадежно...
  - Ты про Марселу? Тут я ничем не могу тебе помочь, дружище. И даже если уедешь, вряд ли это тебя спасет. От себя не убежишь.
  - Педро, послушай... Это желание сильнее меня. Хотя уже чувствую, что начинаю ее ненавидеть... Как же тебе удается находить женщин, которые любят тебя всей душой?
  - Ну, так было не всегда. Помнишь ту севильскую танцовщицу?
  - Еще бы! Но мало ли у тебя было таких красавиц... Ты же не собирался на всех жениться! Плотское вожделение - одно, а брак - совсем другое...
  - Я не об этом. Имя той танцовщицы уже стерлось из моей памяти, но никогда не забуду, какие жгучие муки я испытывал из-за нее. Но ведь она не виновата, что меня не любила! О, вспомнил - ее звали Луисита!
  - Верно! И вправду была хороша, чертовка!.. Хотя понятно, что уличная танцовщица сеньору не пара. Дело прошлое, мальчишеские забавы... Теперь совсем другое дело. Твоя жена, Педро... Я даже не знал, что такие женщины еще бывают! Она похожа на Деву Марию Кармельскую - такое же чудесное лицо, как луч света!.. А ты видел, как она на тебя смотрит? Да я полжизни бы отдал, чтобы моя женщина на меня так смотрела!.. Как тебе удается находить таких? Ума не приложу!
  - Санчо, в какой-то момент я понял, что не в женщинах дело, а во мне самом. С юности до последнего времени я жил, не особенно задумываясь, был поглощен только книгами и чувствами - месть, ненависть, любовь, страдания... Кажется, только недавно я начал осмысливать прошлое и настоящее. Я мечтаю научиться быть счастливым, не сжигая свою душу. Не хочу больше страдать от неразделенной любви. Никогда! А рецепт прост. Если в глазах женщины я вижу интерес и желание, такое пропустить трудно. Остается только выбрать ту, которая больше нравится и может свести с ума. Но ты выбираешь именно ту, которая тебя не замечает и не хочет. Страдать много лет, пытаясь ее завоевать - зачем?! Какой интерес любить тех, кто не любит тебя? Только чтобы страдать! Кажется, для тебя смысл любви именно в страдании, Санчо. Но разве мучения могут принести счастье? Они только сжигают душу! Вот Жаклин в тебя влюблена, а ты снисходительно пользуешься ею, при этом ничего к ней не испытывая. Потому что она не заставляет тебя страдать! Это порочный круг, никому не доставляющий радости, мой друг.
  - Да провалиться мне на этом месте, если я в этом что-то понимаю! Но, похоже, ты прав, сеньор мой... О, ты умён, как Дьявол! Но скажи, как выбраться из этого порочного круга? Как тебе удалось избавился от любовных мучений?
  - Признаться, я и сам до конца не понимаю. Надо бы хорошенько поразмыслить над этим... но не сейчас. Мы еще вернемся к этому разговору, Санчо. Если всё же решишь уехать, я найду тебе дело. Мне нужен верный человек в Париже. Но и здесь ты мне нужен! Кстати, чтобы не забыть: Брюно жалуется, что винный погреб и кладовая для припасов уже малы. Надо расширить хранилище. Распорядись открыть дверь в подземные помещения рядом с ледником, пусть одно оборудуют под кладовую. И последнее: когда все поужинают, приведи на кухню наших гостей из леса, я хочу проговорить с ними на прощание.
  
  Гастон Гаро и его сестра Женевьева сидели рядом и доедали свой ужин. Они были одеты в дорогу, а рядом на скамье стояла корзина с провизией. Мадлен, начищая свои ножи, косилась на них и угрюмо молчала. Алехандро Роблес расположился на другом конце стола за стаканом вина и тоже молчал.
  Питер и Алессия вошли в тот момент, когда молоденькая работница убирала со стола пустое блюдо с остатками жаркого.
  - Я вижу, вы уже готовы в путь, - проговорил Питер со спокойной улыбкой. - Как самочувствие, Гастон? Говорите начистоту, потому что коновалы в ваших горах вряд ли смогут вам помочь в случае необходимости.
  - Напрасно вы так, господин граф! У нас есть настоящие врачи и всё необходимое! - Гастон вскочил и вместо поклона только взмахнул рукой. - Когда "белые камзолы" сожгли наши поля и урожай, мы создали свое интендантство по снабжению и медицинской помощи! Понятно же, без этого никак нельзя обойтись!
  - Да, сударь, мне это известно, - с печалью в голосе проговорил граф. - Однако мне стало известно, что недавно солдаты де Виллара захватили пещеру в Сен-Жюльен-де-ла-Неф , тайную базу, где хранился весь ваш арсенал и годовые припасы.
  - Захватили?! Не может быть!..- Гастон рухнул на скамью и в отчаянии запустил пальцы в свои волосы. Но секунду спустя он снова вскочил. На его глазах блестели злые слезы. - Нет же, нет! Проклятье!.. Это не может быть правдой! Наша пещера в таком недоступном месте, а все подходы к ней хорошо охраняются! Откуда вы это узнали, граф? Только избранные знали о существовании этих складов!
  - Всё очень просто, Гаро. Солдаты разрушили мост у водопада, и тогда открылся проход в Сент-Армансольское ущелье - так они нашли вход. Через ущелье двинулся католический корпус генерала Канильяка, которому и удалось захватить ваши склады. Это рассказали мне раненые, которых привезли сегодня в де Ла Грав. После того, как ваш Кавалье подписал договор о перемирии, дела камизаров, мягко говоря, идут не очень хорошо. Поэтому следует как можно скорее согласовать условия нового договора, приемлемого для обеих сторон.
  - Кавалье бесчестный изменник! Он подло предал не только своих единоверцев, но и саму нашу Веру! Люди подчинялись ему беспрекословно, боготворили его, готовы были за него умереть! А он продался королю за тысячу двести луидоров месячного содержания и чин полковника!.. Мы сражались вместе за дело Господне, а он выторговал тебе и горстке своих приспешников право бежать за границу, бросив своих братьев на произвол судьбы!..
  - Тем не менее, сударь, он пытался остановить кровопролитие, и это ему зачтется даже на Страшном Суде! Кавалье был избран народом, вручившим ему титул герцога Севеннского, и это признание дорогого стоит. Он создал вполне боеспособную армию с железной дисциплиной и способными командирами. Даже король был впечатлен его успехами и санкционировал формирование полка камизаров под его командованием. Не каждому простолюдину удается достичь подобного! Однако полковник Кавалье отказался служить католикам и уехал в Савойю, а потом в Англию, где собрал полк из французских эмигрантов-гугенотов, чтобы продолжать сражаться за свою веру. Можно считать его предателем, а можно и славным патриотом... Кстати, в английском парламенте обсуждался вопрос помощи оружием и провиантом вашим собратьям по вере. Морским путем оно должно быть доставлено в один из южных французских портов, кроме Марселя и Тулона, которые хорошо охраняются... Но довольно об этом. Я начал с того, что спросил о вашем самочувствии, сударь.
  - Оно вполне сносно, мессир, благодарю. Кажется, скоро я окончательно окрепну и встану в строй. Я верю, Господь нас не оставит! Мне пора уходить!
   Питер молча посмотрел на него и подошел ближе. Потом наклонился, взял посередине тяжелую дубовую скамью и одной рукой поднял ее над головой. А потом сделал движение, будто хотел бросить скамью в сторону, но тут же с веселой улыбкой перехватил ее другой рукой и аккуратно поставил на каменный пол.
  - Попробуйте свои силы, сударь, - и граф жестом показал на скамью, предложив проделать с ней то же самое. Гаро поднял скамью, схватив ее двумя руками, но в следующий момент не удержал, и она с грохотом упала, едва не повредив ему ногу.
  - Это ничего не значит, мессир! Вы крупнее и выше, поэтому...
  - Сударь, я отнюдь не демонстрирую свою силу, я только хочу, чтобы вы разумно оценили свою! Не думайте, что всё пройдет за три дня, и вы станете прежним. После такого ранения могут быть непредвиденные осложнения. Поэтому повторю - я хотел бы понаблюдать за вами еще. Дайте вашу руку, - Питер взял его запястье своими изящными пальцами и некоторое время считал пульс, потом выпустил руку своего упрямого пациента и слегка вздохнул. - Пульс прерывистый и частит. Вы еще очень слабы, Гастон. Однако я исчерпал все доводы. Если вы так рветесь в бой - не смею задерживать! Но у меня есть к вам одна просьба. Я мог бы стать посредником в переговорах, чтобы поскорее прекратить эту бойню. Сведите меня с вашим предводителем, Гаро. Я думаю, мы поладим.
   - Мы не верим аристократам, мессир! Тем более католикам! - вскричал молодой гугенот горячо. Старшая сестра сердито дернула его за рукав:
  - Да ты совсем спятил, Гастон! Мессир граф спас тебе жизнь! И у него благородные помыслы!
  Питер жестом остановил ее и снова обратился к парню.
  - Надеюсь, ты понимаешь, Гаро - лично мне ничего не нужно. Я лишь хочу, чтобы французы перестали убивать друг друга. Я хочу, чтобы с обеих сторон прекратились эти зверства.
  - Надо же, вы хотите, мессир! Похоже, вы оказались в меньшинстве! В вашей провинции дворяне-гугеноты держат в узде своих крестьян, никто из них нам не помогает, они все боятся! А кто отомстит за все убийства, что совершили солдаты короля? Кто проучит "Кадетов Креста", устроивших бойню в Лозере?! В Брену они зверски убили и замучили пятьдесят два человека, не щадя никого, ни детей, ни беременных женщин!! - Гастон Гаро задыхался от гнева, его глаза горели яростным, почти безумным огнем. Женевьева умоляюще посмотрела на графа.
  - Мессир, простите моего брата - в той деревне погибла наша мать...
  - Мне очень жаль, сударыня... Тем более стоит, наконец, попытаться начать переговоры, иначе это никогда кончится! Папа своей буллой заранее отпустил грехи католикам, убивающим гугенотов. Кроме того, в церковных кругах считают, что некоторые общины протестантов восприняли еретическое учение катаров. И это послужило католикам безусловным оправданием всех убийств и преступлений. Теперь они считают эту войну очередным праведным крестовым походом! Ходят слухи, что многие гугеноты Севенн тайно приняли обеты альбигойцев. Что скажете? Это правда?
  - Возможно...
  - Да, это правда, мессир, - ответила Женевьева тихо. - Чистые праведники хотят вернуться в истинную веру первых христиан!..
  - И ваши проповедники, как видно, столь же "благочестивы", когда создают отряды убийц и поджигателей? - с горькой иронией спросил граф. - Катары, называющие себя "добрыми людьми", не брали в руки оружие, они считали это грехом. Или ваши "чистые праведники" об этом не знают?! Ладно, сейчас не время спорить. Послушайте, Гаро. Мне известно, что король готов пойти на уступки по налогам, он готов на амнистию, и не частичную, как в прошлом году, а всеобщую. Недавно де Виллар послал на переговоры генерала де Дюваля, но ваши люди его повесили...
  - Да этот генерал был просто скотиной! - злобно воскликнул парень. - Он говорил с нашими уважаемыми людьми и пастырями как с последним отребьем! Этот боров ничего не хотел слушать, только ставил ультиматум! К тому же, он вообще не понимал нашего языка! Де Дюваль вел себя как чванливый ублюдок и поплатился за это!
  Алессия с тревогой заметила, как Питер, сдерживаясь, играет желваками и слегка покусывает губы. Его лицо омрачилось, но заговорил он вполне миролюбиво:
  - Гнев плохой советчик, Гаро. Выслушай меня спокойно. Я не подданный Франции и не служу королю Людовику. Я свободно говорю на окситанском - и не только потому, что родился в Тулузе. Но есть еще одно немаловажное обстоятельство, которое убедило бы ваших людей в моём нейтралитете и готовности содействовать заключению перемирия. Однако оно не подлежит широкой огласке.
  - Доверие наших командиров заслужить непросто! Не всякий поверит даже нам с сестрой! Они всё равно будут вас подозревать. В чем же заключается это ваше важное обстоятельство?
  - Я вынужден о нем умолчать, сударь. Это не моя тайна, и она известна лишь немногим посвященным. Я смогу ее открыть только одному из ваших самых уважаемых пастырей. в крайнем случае
  Говоря это, Питер задумчиво поворачивал на своем пальце старинный перстень с красным алмазом, который катары называли "Красный лев" и наделяли мистическим могуществом.
  - Так что же, Гаро, вы познакомите меня с вашим вожаком? Раванель, Кастанье или Мазель - кто из них? - спросил граф, выйдя из задумчивости.
  - А король готов возвратить нам Нантский эдикт? - упрямо спросил молодой мятежник. - Он готов вернуть нам все наши права и свободы? Готов компенсировать все наши потери?
  - Этого я не знаю, Гастон. Но думаю, что со временем обо всем можно будет договориться. Сейчас важнее всего заключить перемирие, чтобы перестали гибнуть люди.
  - Скажите это де Басвилю, который оставляет после себя только выжженную землю! Превращает наши деревни и поля в пепелище и убивает всех без разбора!
  - Разделяю вашу боль, Гаро, но гнев делу не поможет. Необходимо начать переговоры, и чем раньше, тем лучше! Я только прошу дать мне возможность встретиться с вашими предводителями. Повидаться с маршалом де Вилларом мне будет гораздо проще, чем с ними.
  - Хорошо, мессир. Я поговорю с Кастанье. Если всё, что вы сказали - правда, он вас выслушает.
  - Отлично. Осталось только до него добраться. Недалеко от Альби живет семья моей кормилицы, я могу поехать туда, ни у кого не вызывая подозрений. Пусть ваши люди оставят записку с указанием места и времени у лестницы, ведущей к кафедральному собору св. Сесилии, между зубцами стены справа, у самых ворот, - мне тут же передадут эти сведения. Договорились?
  - Да, мессир.
  - Слава богу, теперь всё получится! - воскликнула Женевьева. - Благослови вас Господь, господин граф! Небо воздаст вам за вашу доброту и решимость нам помочь!
  - Полно, сударыня. Успех этого предприятия зависит не от меня, а от рассудительности и здравого смысла ваших людей. А среди них есть и не вполне вменяемые "пророки", и откровенные фанатики. С такими людьми договориться о чем-либо весьма непросто. Со своей стороны я сделаю всё, что будет в моих силах.
  - Мы постараемся убедить всех, мессир граф! Они уважают Гастона, они его послушают! - воскликнула Женевьева с воодушевлением.
  - Надеюсь на это. Что ж, мои люди проводят вас до выхода к реке. В лодке вы найдете воду, теплые плащи и деньги. Избегайте сходить на берег, сторонитесь людей и будьте осторожны.
   Брат и сестра поблагодарили графа низким поклоном и последовали за слугой, не забыв захватить корзинку с провизией. Когда они скрылись в темном проходе, Роблес проворчал, ставя на стол пустой стакан:
  - Как хочешь, Педро, нет у меня к ним доверия! Я бы ни за какие коврижки не стал с ними связываться, вот как бог свят! Зачем тебе всё это надо?
  - Я должен хотя бы попробовать.
  - Никому ты ничего не должен, дружище! Это всё твои мечты об идеальном справедливом мире, ты всегда этим грешил! Беда в том, сеньор мой, что ты прочел слишком много книг! А действительность совсем другая!
  Питер улыбнулся его горячности и утвердительно качнул головой.
  - Вот именно теперь я начинаю осознавать реальность, Санчо. Я понимаю, что этот мир нуждается в совершенствовании. Однако большинство людей безропотно принимают его таким, каков он есть. Они не помышляют его менять, как бы этот мир ни был для них ужасен. Черт возьми, они как овцы терпят, приспосабливаются и продолжают мучиться! И уж тем более, не каждый готов начать изменение этого мира с себя. А камизары смогли! Они рискнули. Во имя своих убеждений и своего человеческого достоинства. Да, их довели до отчаяния, они возмутились против явной и вопиющей несправедливости. На них бросили армию, их безжалостно убивали, подвергали нечеловеческим пыткам, и они ожесточились. Теперь они убивают так же беспощадно. И какими бы ярыми фанатиками они ни были, думаю, они заслуживают сострадания и поддержки. Поэтому я готов помочь им восстановить справедливость.
  - Скажи, Педро, неужели тебя не останавливает участь генерала де Дюваля? Одержимые фанатики способны на всё!..
  - Санчо, я не генерал де Дюваль, я только частное лицо. Думаю, мне будет нетрудно найти с ними общий язык. Другое дело - пойдут ли мятежники на соглашение с королем... Они теперь не доверяют никому.
  Алессия, с тревогой смотревшая на мужа, спросила:
  - А если они не поверят и тебе, Марио? Они так злы на католиков, так неудержимы в своей ярости!.. У меня кровь стыла в жилах, когда этот парень рассказывал... Конечно, твои доводы вполне убедительны, милый, но поверят ли они? Может быть, есть что-то еще, о чем ты не сказал?
  - Да, дорогая, и немало. Я не хотел выкладывать всё, что мне известно. Но вот главное: король уже не в состоянии вести войну на два фронта, и я точно знаю, он готов идти на большие уступки. Маршалу Виллару даны недвусмысленные указания на этот счет. Кроме того, германские протестанты готовы щедро платить камизарам в надежде на то, что те перейдут на их сторону и без боя сдадут французские города наступающим войскам принца Савойского. Если об этом знаю я, то, несомненно, знает и король. И он этого боится, как и вторжения англичан с моря. Но довольно об этом. Нам пора заняться более приятными делами.
  Глава восьмая
  Домашние страсти
  В коридоре второго этажа Жюли метелкой из перьев обметала небольшую мраморную статую, стоявшую в нише. Служанка услышала голоса графа и его жены, и укрылась в нише, чтобы послушать, о чем они говорят. Она не боялась быть застигнутой, потому что они повернули в то крыло, где в центре находился бальный зал, а дальше по коридору начиналась женская половина с малой гостиной, будуаром и детскими комнатами.
  - Марито, почему ты не сказал, что днем тебя навестила некая важная дама? Мартино мне рассказал. "Мадам герцогиня" - кто это был?
  - Жозефина д"Арбонтес. Помнишь, я говорил о ней, когда получил ее письмо?
  - Помню, ты сказал - она опасная особа. И влюблена в тебя...
  - Алесси, моя прелесть, неужели ты ревнуешь? Если бы ты не спросила, я бы о ней и не вспомнил! Весь этот день я как мальчишка мечтал о твоих объятьях, дольче, и больше ни о чем не мог думать...Ты мне веришь?
  - Конечно, амато. Но расскажи мне, зачем она приезжала? Мартино видел, как она села с тобой в карету, и вы уехали вместе...
  - Жозефина сказала, что хочет рассказать мне о новых кознях Медина-Коэли. Но я уклонился от этого разговора, не хотелось портить себе настроение. Теперь я верю ей еще меньше, чем прежде. Однако всё же придется навестить герцогиню позже. Может быть, у нее есть что-то действительно важное.
  - Марито, мне кажется, ты напрасно ее не выслушал. Медина-Коэли произвел на меня жуткое впечатление. Совершенно невозможно понять, о чем он думает. У него был такой неестественный тяжелый взгляд, какой-то стеклянный, страшный...
  - Как видно, адмирал и правда немного не в себе. Никто не знает, какие еще фантазии посетят его больную голову... Кстати, Жозефина призналась, что помогала ему с моими фальшивыми похоронами. И даже объяснила, почему это сделала: видя мои страдания, она будто бы пожалела меня, помогла избавиться от моего тягостного брака. Будь я проклят, ну, не чудо ли! Просто образец милосердия!
  - Возможно, у нее и правда были добрые намерения?
  - Мне трудно в это поверить. Ты судишь по себе, дольче. Милая мадам де Шенье всегда преследовала только свои собственные интересы. Право, мне до тошноты надоела вся эта история, мой ангел. Пошли они все к дьяволу!
  Видя раздражение мужа, Алессия сменила тему и заговорила об окончании ремонта в бальном зале. Оттуда слышались приглушенные звуки музыки.
  - Там сейчас репетируют твои музыканты, Марио. Заглянем на минуточку? Взгляни, какой красивый получился паркет. Я не зря так долго подбирала новый орнамент!
  - Ты не устаешь поражать меня своими талантами, моя волшебница. Но послушай, дольче...
  Он остановился и понизил голос так, что Жюли ничего не могла разобрать. Горничную разбирало любопытство, она осторожно выглянула из своего укрытия и увидела, что граф властно привлек жену к себе и целовал ее плечи и шею, и губы, и прелестные ямочки на щеках... Но потом он со стоном сожаления отстранился и вздохнул.
  - Алесси, как же я по тебе соскучился за весь этот длинный день! Жду момента, когда мы наконец останемся наедине. Давай сегодня поужинаем только вдвоем?
  - Это было бы прекрасно, милый, но Диана ужасно расстроится. Она так любит, когда ты вечером дома, и все собираются за ужином...
   - Ну, сегодня ей не на что жаловаться, дорогая. С ней и Мартино я провел почти два часа! Мы доделали карту и сочинили памфлет, и ты его одобрила.
  - Да, получилось очень забавно и неожиданно. Только не слишком ли зло? Всё же это дети...
  - Злые дети. И они даже не понимают, что творят! Как стая бессмысленных озлобленных зверьков... Однако я не назвал ни одного имени, там только их школьные прозвища, - поймут лишь те, кто посвящен в эту историю.
  - Надеюсь, Тино это поможет. Теперь он так воодушевлен! И почему он, глупенький, до сих пор всё скрывал?.. Хотя понимаю, мальчику трудно признаться в своей слабости... Марио, а я не поняла, что ты хотел сделать с этой большой картой? Почему начертил на ней множество каких-то хаотичных волнистых линий?
   - О, ты всё увидишь, Алесси! Уже приказал плотнику, чтобы тот аккуратно разрезал картон по этим линиям. Потом он сделает их копии из тонкого дерева и всё покроет лаком. В итоге получится множество маленьких гладких фрагментов неправильной формы - это puzzle. И нужно будет их опять сложить вместе в единую карту. Это головоломка, gioco di pazienza, занимательная и полезная игра Детям не так-то просто будет снова сложить их правильно, но зато они хорошо изучат и запомнят карту.
  - Как интересно! Я и сама бы с удовольствием попробовала, но мне под силу сложить, кажется, только самую маленькую часть Венето и Ардиатики... Неужели ты сам это придумал, Марито?
  - Я видел нечто подобное в Англии, в одной книжной лавке, и только кое-что изменил. Давно хотел сделать такую карту для Дианы... Но Алесси, ты мне так и не ответила, дольче, - он в нетерпении сжал ее руку. - Когда же, когда?..
  В этот момент в дальнем конце коридора показалась Марселина с малышкой Милагрос на руках. Она выбежала из детской, радостно кричал:
  - Мессир, мессир, взгляните, она улыбается! Милагрос научилась улыбаться!
  - О! Неужели? - граф выпустил руки жены и живо обернулся. Подбежала счастливая Марсела и, ласково тормоша, приподняла малышку. Питер, улыбаясь, внимательно посмотрел на девочку.
   - Вижу, наша маленькая обезьянка стала теперь гораздо спокойнее. Раньше она выглядела как затравленный дикий зверек, а теперь у нее осмысленный взгляд и гамма чувств на лице - она становится счастливым красивым ребенком. Марсела, у меня нет слов, ты просто умница!
  И правда, щечки девочки округлились, большие черные глазки стали ясными и чистыми. Ее волосы отросли и выбивались крупными завитками из-под кокетливого кружевного чепчика. Малышка с любопытством рассматривала графа, не сводя с него глаз. Вдруг она протянула к нему ручку и застенчиво улыбнулась. Он рассмеялся, подхватил ее на руки и расцеловал в обе щеки. Потом пришла очередь Марселы, которая тоже заслужила поцелуй. Питер передел девочку счастливо смеющейся Алессии, и та затискала малышку в своих объятиях.
  - Марсела, я сама отнесу ее в детскую, ступай, - распорядилась графиня. - Марио, ты зайдешь поцеловать детей на ночь?
  *
  Лучия, девочка из таверны Страмбино, принесла выглаженные простыни в спальню своего синьора и аккуратно убирала их в бельевой шкаф, любовно перекладывая ароматными саше - маленькими мешочками с цветами сухой лаванды и розмарина. Вдруг она услышала какое-то движение, но не успела оглянуться, как сзади ее крепко обнял секретарь графа Жан Потье. Девочка вся сжалась от неожиданности и страха. Секретарь был в изрядном подпитии, что случалось с ним крайне редко. При этом он не потерял своей способности к многоречию и ласково прошептал девчонке на ушко:
  - Что ты здесь делаешь, моя крошка? Давно пора закончить работу, уже вечер. Не бойся, моя малышка, я не сделаю тебе ничего плохого. Лучше пойдем, угощу тебя вкусным ликером с марципанами. Ты еще никогда не пробовала ничего подобного - такой пьют только сеньоры!..
  - Пожалуйста, отпустите меня, сударь! Что на это скажет ваша жена?!
  - Не беспокойся, Люси. Никто не узнает, если ты будешь умницей. Пойдем же скорее!
  - Сударь, пустите, я должна закончить с бельем! Сейчас придет синьор граф! Если господин увидит? - растерянно бормотала Лучия, цепляясь за дверцы платяного шкафа.
  - Моя милая, для вечернего туалета синьор приходит только в десять, а сейчас... ты еще успеешь полакомиться моими сладостями!..
  Жан повернулся и, нетвердо держась на ногах, повлек ее к выходу. Но девушка изо всех сил упиралась, уворачивалась и вдруг случайно открыла дверь в гардеробную, да так резко, что в итоге они оба с грохотом ввалились туда, опрокидывая вещи.
  - Что здесь происходит?
  Они не услышали, как граф появился на пороге. Девушка быстро вскочила и, краснея, оправила платье. Жан медленно и неуклюже поднялся, бормоча проклятия.
  - Лучетта, иди к себе, - мягко скомандовал граф и с гневным удивлением воззрился на своего секретаря. - Черт возьми, Жано, какая муха тебя укусила? Да ты напился!..
  Питер был немало изумлен. Жан Потье стоял, опираясь о стену, и с вызовом смотрел на него мутными глазами. Его узкое лицо с острым длинным носом и тонкими усиками, обычно бледное, сейчас распалилось от вина и желания. Он вскинул голову и заявил довольно дерзко:
  - Да, я пьян! И что такого? Тем более, сударь мой, у меня есть причина!.. Ну, можешь меня выгнать, если желаешь! Нет сомнений, сеньор быстро найдет мне достойную замену!..
  - Сейчас речь не об этом, приятель. Какого черта ты пристаешь к девчонке?
  - Сеньор задает странные вопросы! Или я уже не мужчина в его глазах?
  - Что ты мелешь?
  - И не надо делать таких удивленных глаз, сударь! Какого дьявола? Я всё еще мужчина и хочу женщину!
  - Да она еще ребенок, а не женщина! К тому же, у тебя есть жена. Или она тебя больше не устраивает?
  - Нет у меня больше жены! С этим покончено.
  - Вот как? А можно услышать подробности? Выходи оттуда, давай поговорим спокойно.
  Жан оторвался от стены и, пошатываясь, выбрался из гардеробной. Питер указал ему на кресло у камина, и тот рухнул в него, как мешок. Граф устроился напротив и с любопытством смотрел на своего секретаря.
  - Так что же случилось, приятель? Расскажи мне.
  - А что тут рассказывать?! Все старо как мир!.. Но сеньор... мне надо еще выпить!
  - О, довольно. И без того ты пьян как барсук! Никогда еще не видел тебя таким... Так вы с Мадлен серьезно поссорились?
  - А, какое там... Всё гораздо хуже!.. - Жан махнул рукой и повесил голову. - Я сглупил, когда захотел на ней жениться.
  - Почему же? Разве она не была твоей давней любовью?
  - Да. Но я был полным идиотом!.. Мою голову наполняли только сладкие воспоминания о юной норовистой девице, которую мне удалось завлечь... уж не знаю чем. Она была неудержимой и страстной, как огонь!.. Она вертела мною, как хотела, а я млел от одного ее взгляда! Мадлен всегда была сильнее... Вечно подтрунивала надо мною, называла тощаком и ее ручным лисёнком... Это тогда она дала мне прозвище Ренар , и потом все стали меня так называть... Она всегда меня поддразнивала, да и я в долгу не оставался... Не знаю почему, а мне всё это нравилось! Эта чертовка чем-то меня притягивала. Я хотел жениться, но ее родители, конечно, не отдали свою дочь за нищего школяра, нашли ей богатого муженька... Мне ничего не оставалось, как уйти. И она не сказала, что у нее будет ребенок... Мой ребенок! Я и подумать не мог, что ее скотина муж из-за этого так искалечит ей жизнь!.. Когда я нашел ее в больнице для бедных, всё это вдруг вспомнилось... Несмотря ни на что, она всё еще была хороша. Да вы и сами все видели, сударь... И мне захотелось ее снова, захотелось вернуть то, что было. Но только последний дурак может поверить, что такое возможно!..
  - Ты сделал, что хотел - женился на ней. В чем же дело?
  - С самого начала всё пошло не так гладко, как мне мечталось. Это была уже совсем не та Мадлен! Жизнь искорёжила ее, она стала холодной и желчной... Теперь она не может меня удовлетворить, да и я ее тоже... И это худшее, что может быть! Не знаю, что теперь ей надо... Одно сплошное разочарование!
  - Послушай, Жано, разве ты не понимал, в чем разница между молоденькой девицей из твоей юности и матерью троих детей?
  - Если бы понимал!.. Я совершенно об этом не думал! Тогда у меня в голове были только те давние сладкие воспоминания. А как дошло до дела... Она заявила недавно, что я слабак и ни на что не гожусь! Начала издеваться, как она это умеет, и послала меня! О, какой же я был дурак! Так старался для нее, думал, она хотя бы будет мне благодарна, - Жан Потье горестно шмыгнул носом и покачал головой. В его глазах стояли пьяные слезы.
  - Она призналась, что дала согласие выйти за меня, только чтобы обеспечить своих детей... Но только один из них мой! Ну, ладно, наплевать, денег у меня теперь хватает, и дети тут ни в чем неповинны. Только если бы их мать не была такой гадюкой!.. Я здорово сглупил, что женился, сударь... Она теперь постоянно мешает меня с дерьмом! Похоже, ей доставляет удовольствие меня бесить! Я когда-нибудь ее прикончу, эту стерву! - в бессильной глухой ярости простонал Жано.
  - Если Мадлен тебя так бесит, к чему же всё это выслушивать? Проще уйти и покончить с этим. Она с детьми не останется в придорожной канаве. Конечно, дело твое, приятель, но если она тебя не хочет - зачем понапрасну тратить время? Вокруг полно симпатичных женщин!
  - Ну, да, разумеется, - Жан скорчил язвительную гримасу. - Однако не всем дано так легко их покорять, как моему сеньору! С ним любая пойдет, и дама, и простушка. А я рылом не вышел! К тому же, эта чёртова Колючка дорога мне, уж не знаю почему... Вся беда в том, что у меня теперь не выходит ублажить ее, как раньше. Она вечно мною недовольна! А если бы она не рожала, как кошка, всё было бы иначе!
  - Постой, Жано. Выходит, ты не знаешь, как удовлетворить много раз рожавшую женщину?
  - Да откуда мне знать? Это же мой сеньор знает всё по части женщин!
  - Не всё, но многое, - с легкой усмешкой заметил граф. - Если хочешь, могу тебе поведать о некоторых уловках и тонкостях, но главное - это твое желание и уверенность в себе. Готов ты помириться с Мадлен?
  - Теперь она вряд ли меня к себе подпустит - мы страшно разругались...
  - Жано, похоже, ты ее побаиваешься? Если ты сам чувствуешь себя внутренне слабее, пожалуй, не стоит и начинить.
  - Да уж, все они любят силу! Верно говорят: женщина что кобыла, не покорится без шпор и узды!.. Они обожают, когда ими помыкают! А если мужчина не ведет себя как дикарь или солдат в захваченном городе, они считают его никчемным слабаком и снисходительно кривят рот! Будут издеваться и презирать... Хотят, чтоб над ними властвовали, показали силу, как дикие варвары!
  - Да, иным дамам это действительно нравится, но далеко не всем. Мадлен такого хочет? Что тебе мешает доставить ей это удовольствие, Жано? Хотя, кажется, дело не только в этом...
  - Конечно, черт подери! Дело еще в мужской привлекательности и красоте! Но не всех бог наградил высоким ростом, статным телом и звучным голосом, пленяющим дам. К некоторым недоросткам бог был не столь щедр! Им досталась лишь гнусная лисья морда, чахлые плечи и худые икры!.. Какая красотка позарится на такое? - Лицо Жана исказилось язвительной усмешкой, будто он издевался сам над собой. Вдруг он закрыл лицо руками и жалобно всхлипнул, готовый заплакать пьяными слезами. Питер с досадой взглянул на него, встал и плеснул себе в бокал немного вина.
  - Завидовать тут нечему, Жано, ты прекрасно знаешь, что внешность в любовных делах не имеет значения, - спокойно проговорил он. - Ты всегда был неугомонным обаятельным плутом и тебе есть что вспомнить, дружище. С твоим темпераментом и веселым нравом ты покорил немало красоток. Беда в том, что они не были тебе нужны. Тебе была нужна только твоя Колючка Мадлен! И ты ее получил. В чем же дело? Неужели ей удалось тебя сломить? Никогда не поверю! Должно быть, ты просто устал, приятель. Если хочешь, могу отправить тебя в Париж или Леон, обустраивать там мои новые земли. - Питер поставил пустой бокал на стол и слегка усмехнулся. - А сегодня, как видно, мой вечерний туалет под угрозой. Для бритья мне придется вызывать Дино! - Граф позвонил в колокольчик. - Кстати, Жан, я недавно видел твоего сына, он дурачился с младшими на кухне. Он уже совсем взрослый и сообразительный парень, ему нужно учиться. Что ты думаешь о его будущем? Пока вы с Мадлен бранитесь, он болтается без дела и валяет дурака. Почему бы тебе не отдать его в школу?
  Жан поднял голову и удивленно посмотрел на своего сеньора.
  - Я об этом не думал...
  - Неплохо бы подумать, это же твой сын. Или ты готовишь ему участь простого лакея? Думаю, он заслуживает большего. Поговори с ним, спроси, о чем он мечтает. Но только не в таком виде! Незачем показывать мальчику дурной пример, - он должен уважать своего отца. Отправляйся спать, Жано.
  *
  В мастерской Алессия деловито и радостно готовилась рисовать портрет мужа. Одетая в черный корсаж и простую юбку без фижм, в белом кружевном чепце, она сейчас была похожа на простушку-горожанку, вышедшую на рынок свежим утром. Если бы не ее одухотворенное лицо и глаза, полные глубины и творческого вдохновения. Эти чудесные глаза говорили о натуре артистической и незаурядной. Пока графиня разбирала свои эскизы, уже приготовленный мольберт с натянутым холстом ждал ее первых штрихов. Питер уютно, по-домашнему, устроился на диване с книгой в руках и пытался читать. Алессия попросила его надеть бархатный халат темного винно-красного цвета, отделанный коротким темным мехом. Этот наряд очень шел к его темным кудрям. На рукавах и груди она высвободила и расправила белоснежные кружева его сорочки и усадила мужа вполоборота, заставив его положить одну руку на резную спинку дивана. Однако Питер не мог сосредоточиться на книге и постоянно поднимал глаза на свою Алесси. Она смотрела на него отстраненно, как на модель и размышляла вслух:
  - Никак не могу остановиться на чем-то определённом, сердце мое... Не знаю, какой образ тебе больше подходит. Я отказалась от парадного портрета, но есть так много вариантов!..
  - Уверен, мне всё понравится, дорогая. Ну, если, конечно, ты не вздумаешь изобразить меня в виде какого-нибудь сатира или черта, - пошутил он. - А если серьезно, Алесси, увидев твои работы, никто не скажет, что это рисунки любителя. Ты же у меня вторая Артемизия , дольче! Работай, а я пока почитаю.
  - Но мне нужны твои глаза, Марио, твой взгляд! Как мне передать твой удивительный взгляд? Иногда он влюбленный, нежный, иногда веселый, смеющийся, а порой без улыбки, затуманенный страстью... И тогда у меня перехватывает дыхание, сердце бьется как безумное. О, мне его никогда не удастся перенести на холст!
  - Ты очень талантлива, душа моя, у тебя всё получится. Но дольче, прошу, не говори ничего. Один твой голос меня безумно волнует. Мне и без того трудно усидеть спокойно, когда ы перед глазами, - шутил ли он или говорил серьёзно, Алессия только с улыбкой укоризненно покачала головой. Он продолжал:
  - Кстати, ты хорошо сделала, что велела поставить здесь диван. Теперь можно расположиться с комфортом, и при случае...
  - Нет-нет, милый, не сейчас! Я просто хочу, чтобы тебе было удобно позировать. Боюсь, это надолго, - Алессия смотрела на мужа немного рассеянно и как будто что-то обдумывая. Наконец, она медленно проговорила:
  - Мне следует признаться, Марио... Не сочти меня вконец испорченной, но... я мечтаю изобразить тебя обнаженным. Без одежды ты просто античный бог!
  - Ну, если только хромоногий Гефест, муж самой прекрасной богини на Олимпе, - рассмеялся Питер.
  - Нет, амато, мне кажется, ты больше похож на Гермеса Фидия. Или Гермеса Трисмегиста , которого считают учителем Асклепия, покровителем тайных учений и создателем герметической философии.
  - О, что я слышу! Моей жене известны даже такие вещи? - восхищенный, Питер в немалом удивлении приподнял брови. - Как же мало я еще тебя знаю, моя дивная Алесси!
  - Да, мой дорогой муж. Мне доводилось слышать о Гермесе Трисмегисте и его трактатах, которые перевел Фичино . Но еще я точно знаю одно - божественно прекрасное тело грех прятать! Классические скульптурные образцы, за которыми сегодня настоящая охота, почти всегда находят обнаженными! Может быть, ты всё же разденешься, милый?
  - Алесси, пощади, сейчас же не лето! - взмолился он шутливо. - Ужасный холод! Надо было заранее затопить здесь камин.
  - Ну, хорошо, хорошо... Тогда хотя бы распахни на груди сорочку, чтобы добавить немного небрежной вольности. Этот красный бархат тебе очень идет, но без него было бы гораздо эффектнее!
  - Дольче, почему ты не родилась в Древней Греции, с их культом хорошо тренированного прекрасного тела и обнаженной натуры? - его глаза нежно и немного печально улыбались ей. - Но теперь я и близко не соответствую греческому идеалу, дорогая, тут ничего не поделаешь.
  - Амато, не говори так! Я в восторге от твоего тела, и ты это прекрасно знаешь.
  - Осторожно, Алесси, своими речами ты пробуждаешь во мне страсть и вожделение, - смеялся он.
  - Нет-нет, ради бога, сиди спокойно! Я больше не буду. Марито, а зачем приходил аббат де Легаль? И почему он заперся с тобой в кабинете?
  - У него была одна странная просьба. Но аббат не хотел, чтобы о ней узнал кто-то еще. Наверное, потому, что его просьба совершенно безумна.
  - О, мне ты можешь доверить его тайну. Обещаю, что никому не скажу!
  - Де Легаль не брал у меня клятву о неразглашении, так что могу тебя позабавить, дольче, слушай. По словам аббата, какая-то важная особа пожелала, чтобы я изготовил для него омолаживающее снадобье, некий эликсир молодости. Откуда они взяли, что я могу это сделать - ума не приложу!
  - Эликсир молодости?! - Алессия от изумления перестала рисовать и застыла на месте. - Неужели он действительно существует? Я думала, это лишь мечта искателей философского камня...
  - Так и есть, дорогая. Насколько мне известно, до сих пор никто не сообщал о таком грандиозном открытии. В противном случае подобное известие стало бы мировой сенсацией!
  - В самом деле... Интересно, а почему они обратились именно к тебе?
  - Право, не знаю, дольче. Могу лишь догадываться. Некоторое время назад в Париже пользовался успехом крем, который я сделал одной знакомой даме. Она пришла в восторг и кому-то рассказала. Тогда нам пришлось приготовить уже небольшую партию этого умягчающего средства. Думаю, какой-нибудь впечатлительной особе показалось, будто после этого крема у нее пропали морщины, которых, я подозреваю, на самом деле и не было.
  - Как странно! Неужели только поэтому к тебе обратились с такой необычной просьбой? Жизненный Эликсир - слишком значительная вещь, чтобы обращать дело в шутку! - серьезно проговорила Алессия, бросив карандаш на стол.
  - Девочка моя, не следует всё принимать так всерьез, дорогая, - улыбнулся Питер. - Я думал, тебя позабавит эта история.
  - Тут что-то не так, милый. Отчего же к тебе пришли с такой сверхъестественной просьбой, если не было никакой причины?
  - Повторяю, Алесси, не имею понятия. Не могло же послужить причиной, что я когда-то дал обычное возбуждающее средство чересчур мнительному господину, вообразившему, что он потерял мужскую силу по слову божию! Если ты помнишь, я рассказывал тебе о господине де Шевриере, которого просто припугнул, процитировав Писание. Видимо, от страха его орган перестал работать. А после шпанской мушки он воспарял плотью и духом, и, вероятно, от радости приукрасил действие этого средства.
   - Да, припоминаю, презабавный случай. Марио, я тут подумала... Вероятно, ты мог просто забыть, что когда-то излечил безнадежного или какую-то тяжкую болезнь. Например, как те страшные ожоги господина де Граммона. Должно быть, эти люди следили за твоими успехами, и решили, что потрясающий эффект от твоего заживляющего бальзама сродни мистическому эликсиру бессмертия?
  - Ожоги залечивает вполне материальное средство - перуанский бальзам, и в нем нет абсолютно ничего мистического. Алесси, я не намерен строить догадки по поводу чужих домыслов, это пустое.
  - А ты не догадываешься, кто именно мог заказать этот эликсир?
  - Нет, дорогая. Я даже не спрашивал, мне это не интересно. Знаю только, что это богатый и влиятельный господин. Но я предпочел бы оставить глупцам все эти сказки о жизненном эликсире и прочей ерунде. Тем более, что Людовик давно ввел запрет на изготовление каких-либо зелий, и на всякого рода магию после отравления многих знатных особ и нашумевшего "дела о ядах". Кто желает, пусть развлекается поиском волшебного средства, но только не я.
  - А мне это ужасно интересно. Подумать только! Эликсир - это же не банальное приворотное зелье. Должно быть какое-то объяснение, почему эти люди обратились именно к тебе!
  - Давай оставил эту тему, дорогая. Я расскажу тебе какую-нибудь другую, более веселую сказку, - с нежной насмешливостью проговорил Питер.
  - Ну, почему ты разговариваешь со мной так снисходительно, как с маленькой? Мне такой тон вовсе не нравится, синьор мой!
  - Прости, дольче, я ни в кое случае не хотел тебя обидеть. Это странное предложение меня несколько... вывело из равновесия. Хотя в этом я не хотел признаться даже самому себе. Чем больше я о нем думаю, тем больше оно мне не нравится. Видимо, ирония помогает мне снять некоторое беспокойство. И, возможно, ты права - я не могу вспомнить что-то важное...
  Алессия вздохнула и, в раздумье покачав головой, снова взялась за карандаш. Питер вновь попытался читать, и некоторое время прошло в молчании. Однако он то и дело отрывался от книги, чтобы посмотреть на сосредоточенное лицо жены, с головой ушедшей с работу. В ее глазах снова сияло вдохновение и какой-то детский азарт. Питер вдруг почувствовал, как в нем опять поднимается страстное желание. Он знал, что не сможет долго выдержать этого напряжения, и даже слегка ревновал ее к занятию, так поглотившему всё ее внимание. От невольно участившегося дыхания у него пересохло во рту. Питер потянулся за бокалом, отпил немного и сел обратно, однако переменил позу, даже того не заметив.
  - Дорогой, прошу тебя, облокотись, чтобы свисала кисть руки, я как раз ее рисую! Твои руки - просто совершенство формы, не устаю ими восхищаться, милый... Ну вот, сбился манжет! Подожди, только не двигайся, я сама!
  Она легко порхнула к нему, чтобы поправит манжет, но Питер вдруг поймал ее за талию, усадил себе на колени и начал ласкать, покрывая поцелуями ее лицо и грудь.
  - О, нет, Марио, что ты делаешь? Как же моя работа? Я ведь сейчас растаю...
  - Алесси... Алесси, моя радость, я не мог удержаться. Ты просто чудо, моя дольче... - он всё крепче сжимал ее в объятьях.
  - О, сластолюбец!.. Пусти же, дорогой, дай мне закончить!
  - Любовь моя, это выше моих сил.
  Она шутливо отбивалась от его настойчивых рук и надула губки, став похожей на ребенка, у которого отняли любимую игрушку.
  Он расхохотался и расцеловал ее очаровательные ямочки на щеках и нежные надутые губки.
  - Ты мой милый очаровательный котенок! Не представляешь, дольче, как ты прелестна! Давай же сделаем небольшой перерыв, чтобы я мог немного размяться!
  - Ну, нет, мой дорогой! Я представляю, что ты здесь хочешь устроить! - с наигранной обидой заявила она. - Но мастерская - это святое, и я не позволю превращать ее...
  В этот момент в дверь робко постучали. Питер со вздохом выпустил жену из объятий.
  - Что там?
   - Милорд, прибыл курьер со срочным посланием!
  Граф взял пакет и знаком отпустил слугу. Взглянув на надпись, он радостно воскликнул:
  - Наконец-то весточка от Маричеллы! Слава богу. Я уже начал беспокоиться.
  Развернув письмо, он погрузился в чтение. Улучив момент, Алессия хотела соскользнуть с колен мужа, но он сильной рукой удержал ее за талию, не отрываясь от письма.
  - Марито, пусти, я хочу закончить хотя бы карандашный набросок!
  Он с сожалением отпустил ее с тихим вздохом. Закончив читать, Питер медленно сложил бумагу. На его лице читалось некоторое беспокойство.
  - Маричелла горячо нас поздравляет и желает счастья. Она очень сожалеет, что не смогла быть на нашей свадьбе. Оказывается, ее друг и учитель синьор Раньери серьезно ранен, и она никак не может его оставить. Маричелла мне о нем немного рассказывала. Похоже, она уже считает его своим женихом... Еще моя сестра пишет о каком-то новом необычном гидравлическом прессе для отжима оливок, который они установили в поместье при деятельном участии ее возлюбленного. Но кто-то однажды ночью разгромил эту машину, засыпал канал, подающий воду на механизм. Хуже того - был подожжен наш склад и примыкающие к нему крестьянские дома. Там-то как раз и пострадал этот Раньери. Ох, не нравится мне все это... Не понимаю, что там происходит. Одна надежда на Ренцо Лиссарди, нашего эконома. Он уже много лет служит в Лоретто, управляющий опытный и грамотный, всё держит в своих руках. Надеюсь, он там наведет порядок.
  - А твоя сестра обещает приехать?
  - Не похоже, чтобы это случилось скоро. Говорит, что пока всё не уладит, приехать не сможет. Она еще новичок в ведении дел в поместье, но занимается этим с азартом. Похоже, она уже видит себя замужней дамой и хозяйкой!
  - Это же замечательно, разве нет? О, милый, ты опять изменил позу! Я так никогда не закончу этот эскиз!..
  - Прости, дольче, я немного отвлекся. Подойди, поправь, что нужно.
  - О, нет, я больше к тебе не приближусь, коварный хитрец, - заявила она с веселой усмешкой. - Ты же меня потом не отпустишь!..
  Тут двери опять отворились, и в мастерскую чуть ли не вбежала запыхавшаяся Жаклин, старшая горничная. Не успела она открыть рот, как граф недовольно воскликнул:
  - Что это за новости? Кто позволил тебе врываться без зова и даже без стука?
  - О, ради бога простите, мессир! Тут дело срочное - у Марикиты начались роды!
  - А у тебя такой вид, будто загорелся дом. Что за паника? Не случилось ничего страшного. Пошлите в город за повитухой, вот и всё. Спроси Марселу, она знает, где найти ту женщину, что принимала моего сына. По-моему, ее зовут Жанин или Жаннет... Ну, не важно, Марсела знает. Ступай!
  Жаклин убежала. Графиня слегка удивленно посмотрела на мужа.
  - Марио, я думала, тебе будет интересно самому этим заняться...
  - О, нет. Я не акушерка и не повитуха, дольче, - довольно сухо ответил он. Но Алессия уже бросила эскиз и в волнении развязывала свой передник.
  - Я сейчас же пойду к ней. Может быть, понадобится помощь. Наверное, женщине страшно оказаться одной в такой момент...
  - Одной?! Да сейчас там наверняка собралась целая толпа, можешь мне поверить, дорогая. Эта прачка та еще чертовка... Алесси, останься, прошу тебя!
  - О, милый, я не могу пропустить такой момент! - и она выскользнула за дверь.
  Питер был неприятно удивлен и раздосадован не на шутку. Весь этот долгий день он томился в ожидании, когда сможет, наконец, заключить в объятия свою обожаемую жену - и что-то постоянно этому мешало!
  Он покинул мастерскую и направился к своим музыкантам, чтобы немного отвлечься и утешиться приятной музыкой.
  В их флигеле царил ужасный беспорядок. За столом в гостиной мужчины коротали время за картами и вином. Музыканты встретили графа радостно и даже с ликованием - теперь он посещал их не часто. Ему тут же подали бокал и гитару, и в несколько минут составился прекрасный ансамбль.
  - А где Белинда? - спросил граф, прижимая струны гитары, когда закончил мелодичный пассаж в сопровождении кларнета юного Филиппо, ученика маэстро Скальцы. - Я давно хотел ее послушать!
  - Она уже ушла к себе, синьор, - мягко проговорил седой маэстро Луиджи Скальцы. - Сегодня она выпила слишком...
  - Как, впрочем, и всегда, - добавил Гаэтано Аморатти со скрытой горечью...
  
  Прошло не менее двух часов, когда граф вернулся в их спальню, но Алессии еще не было. Его охватило гневное раздражение и жгучая досада. Проклятье! Сегодня он ждет свою жену целую вечность! А она его предпочла родам какой-то прачки! Невероятно!..
  - Вот и конец идиллии?.. - произнес он вслух мрачно. В нетерпении прошагав взад и вперед по комнате, Питер отправил слугу за графиней. Через некоторое время тот вернулся и доложил:
  - Госпожа просит ее извинить. Она сказала, что ребенок вот-вот уже родится, и она тотчас придет, как только всё закончится.
  Граф резким жестом велел слуге убираться.
  Напряжение и досада достигли предела и не находили выхода. Раздражение Питера переросло в настоящее бешенство. Алессия пренебрегла им! И ради чего? Ради кого?! Он такого стерпеть не мог.
  - Проклятье! Проклятье!
  Вдруг он ударом трости смёл всё с каминной полки и в бешенстве с такой силой запустил ее в кованую решетку, что трость разлетелась пополам. Это разрушение на время дало ему небольшое облегчение, но только самую малость.
  В глухом негодовании Питер поднялся наверх, в свои покои. Его душила досада, внутри всё кипело от бессильного гнева. Может быть, он ведет себя как избалованный ребенок, но его желание, его энергия, его страсть требовали выхода и разрядки, причем немедленно! Почему она ушла именно сейчас?!
  Питеру всё же удалось овладеть собой, усилием воли смирить своё негодование и обиду. Он закурил сигару и вышел на открытую галерею, надеясь, что холодный зимний воздух его успокоит. Вкус и запах табака показались ему отвратительными, но на какой-то момент его мышцы немного расслабились, а легкое головокружение показалось даже приятным. Однако ледяной ветер пробирал насквозь, и он вернулся в кресло у камина. Бездумно глядя в огонь, он чувствовал, как горечь разъедает его душу...
  Тут послышались быстрые шаги, и Алессия стремительно вошла комнату. Ее встревоженные глаза смотрели удивленно и растерянно.
  - Марио, что случилось? Почему в нашей спальне такой разгром? Это сделал... ты? - с тревогой спросила она, подходя. Он коротко взглянул на нее - без улыбки, с застывшим лицом. В ее взгляде недоумение сменилось неподдельным страхом - она сразу поняла: он рассердился не на шутку.
  - Марио, прости, что я задержалась, мне так хотелось посмотреть... Ведь не каждый же день приходится видеть роды! Но почему ты так сердишься? Извини, милый, я не хотела тебя огорчить...
  Ее несчастный вид поразил Питера в самое сердце. Видя вздрагивающие губы и горестные глаза Алесси, он моментально простил ей всё. Не мог же он допустить, чтобы она унизилась до каких-то объяснений! Но его уязвленное самолюбие как будто заморозило все его чувства и причиняло боль. Однако ссориться он и не помышлял - Алессия была ему слишком дорога.
  - Всё прошло благополучно? - небрежно спросил он.
  - О, да, милый. Это невероятно волнующее зрелище... Но скажу честно - мне было страшно. А малыш родился крохотный, красный, весь скользкий, похожий на голого котенка...
  - Надеюсь, это сильное впечатление не помешает моей синьоре спокойно заснуть?
  - Наверное... Марио, в твоем вопросе я слышу колкие нотки. Ты так сильно на меня обижен? Но не понимаю за что... - Алессия была удручена и растеряна.
  - Не понимаете, синьора? В самом деле? Меня огорчает, что вы пренебрегли моей просьбой, - ответил он, глядя не на нее, а в огонь. - Почему-то считается, что все мужчины - толстокожие грубоватые существа. Будь это так, всё было бы значительно проще...
  - Но ты ни в коей мере не относишься к "толстокожим существам", Марито!
  - К моему большому сожалению, синьора. Поэтому остаток ночи вам предстоит провести без меня.
  - Это слишком жестокое наказание, милый! - воскликнула она. - Какое преступление я совершила?
  - Кто говорит о наказании? О, нет, синьора. Вы вольны делать всё, что вам будет угодно и отдавать предпочтение любым развлечениям. Тут дело исключительно во мне, в моем самолюбии, которое вы так безжалостно попрали.
  - Но я этого не хотела! Сердце моё, я и подумать не могла, что это тебя так заденет!..
  - Еще как! Моя жена предпочла роды прачки ночи любви со мной - это уж слишком! - воскликнул граф с горькой насмешкой.
  - Господи, Марио, как можно такое сравнивать! Мне это и в голову не пришло... Ты всегда был так снисходителен ко мне...
  - Я очень просил вас остаться, синьора! К сожалению, вы часто не прислушиваетесь к моим просьбам, будто их не слышите.
  - И потом всегда в этом раскаиваюсь!.. - горестно воскликнула она. - Ты же знаешь, амато, я порой сначала делаю, а потом думаю... Прости меня, милый. Наверное, мне просто не хватает хорошего воспитания, - она печально воздохнула и опустилась у его кресла, стараясь поймать его взгляд. - Что мне сделать, чтобы заслужить твое прощение?
  - Поднимитесь, дорогая. Ваша непосредственность не делает вас виновной. Да, вы уязвили мою гордость, но из-за этого я не смогу любить вас меньше...
  Питер вдруг почувствовал, что невероятно устал. Теперь он уже не испытывал того страстного желания и радостного волнения, которое охватывало его в предвкушении этой ночи. Теперь в его душе была только горькая пустота и усталость. К тому же, весь этот день у него болела голова, болела нудно и неотвязно.
  - Я иду спать, Алесси, - он поднялся с кресла. - Доброй ночи.
  - Ты не вернешься в нашу спальню?
  - Я останусь здесь.
  - Позволишь мне лечь с тобой?
  - Как вам будет угодно, синьора. Но не обещаю доставить вам удовольствие.
  - Боже, Марио, не говори мне "вы", как чужой! Прошу тебя, сердце мое! У меня кровь леденеет, когда я такое слышу. Твои глаза больше не улыбаются мне - это так страшно!.. - прошептала Алессия. Она порхнула к нему и с неуловимой грацией положила руки ему на плечи, коснулась его губ и слегка вздрогнула - они оказались такими холодными и твердыми, как никогда прежде.
  - О, Мадонна! - пробормотала она растерянно. - Я и подумать не могла... Любовь моя, позволь мне искупить мою вину, пожалуйста, милый, позволь мне!..
   Питер не мог устоять перед этой мольбой и невольно обнял ее за талию, прижал к себе.
  - Душа моя, ты невинна и простодушна, как ангел, - сказал он чуть насмешливо и устало. - Это в меня вселился бес гордыни. И этот бес заморозил все мои чувства.
  - Неужели ты больше меня не любишь? - ужаснулась она.
  - Такое невозможно, дорогая. Но сегодня был утомительно длинный день. Видимо, поэтому я сорвался... Всё пройдет, забудем.
  Он отстранился, сбросил халат и начал раздеваться без помощи слуги. Теперь это требовало некоторых усилий. Тем временем Алессия проворно выпорхнула из комнаты и скоро вернулась в струящемся шелковом пеньюаре поверх тонкой ночной сорочки. Служанка внесла за ней на подносе два бокала и глубокую серебряную чашу, источающую дивный аромат корицы, апельсина и рома.
  - Я велела приготовить нам пунш, Марито. Мне показалось, тебя немного знобит.
  - Спасибо, дольче. Очень кстати, это поможет мне заснуть.
  Алессия знаком отослала служанку, подала ему бокал и присела на край постели.
  - Сердце моё, я хотела тебе сказать... - Алессия чуть взволнованно опустила глаза. - Возможно, я чересчур проста и не очень сообразительна... И, конечно, слишком провинциальна, не так изысканна, как твои знакомые светские дамы. Однако, милый, у меня есть одно преимущество - никто из них не любит тебя сильнее, чем я! Позволь мне доказать это, муж мой!
  Она скользнула в постель и прижалась к его груди. Теплота его тела и едва уловимый пряный аромат его духов заставили ее затрепетать от желания. Однако Питер остановил ее нежную горячую руку и только устало покачал головой. Она покорно поцеловала его плечо и притихла, прошептав:
  - Я так соскучилась по твоим объятиям, сердце мое... Но какое блаженство просто быть с тобою рядом! Мне ничего больше не надо, и ничего не имеет значения - только ты!
  В камине, потрескивая, весело пылал огонь, разбрасывая золотистые искры. Было так спокойно и уютно. Питер поцеловал ее теплые волосы, закрыл глаза и через несколько мгновений уже крепко спал.
  Он проснулся перед рассветом, когда было еще темно. Алесси, свернувшись клубочком, спала у него под боком. Нежное умиление и счастье охватили его душу, а вместе с тем и острое желание. Но его жена так сладко спала, что он пожалел ее будить.
  
  Хрустящий ломтик хлеба с тонкими полосками слегка обжаренного копченого бекона, на котором покоилось яйцо пашот, посыпанное ароматной солью с пряными травами, кусочки голубого сыра, жареный миндаль, севильский апельсиновый джем, молочник со сливками и тускло мерцающий серебряный кофейник с крепким кофе - такой завтрак ждал Питера, едва тот открыл глаза.
  - Мммм, какой чудесный аромат, - пробормотал он сонно. Уголки его губ тронула слабая улыбка, и он опять погрузился в сладкую дрему.
  - Марио, сердце мое, уже десятый час! Пока ты спал, я успела сделать твой любимый завтрак и закончить эскиз, - Алессия невольно любовалась мужем и нежно его тормошила. - Ты сегодня продолжишь мне позировать, амато?
  - Как и обещал, дорогая. Но сначала...
  - Да-да, сначала позавтракаем, пока всё не остыло!
  - Алесси, душа моя... Тот голод, который я испытываю, не сможет утолить даже мой любимый завтрак.
  - Синьор мой, как странно, - она лукаво блеснула глазами. - И я чувствую такой же нестерпимый голод, не утоленный ночью. Но уверена - моему сеньору ничего не стоить наверстать упущенное. Только вот как же найти на это время?..
  Они смеялись и беспечно болтали за завтраком, но вдруг Алессия замолчала, о чем-то задумавшись, и с тревогой подняла глаза на мужа.
  - Марио, ты действительно хочешь стать посредником в переговорах между повстанцами и королем? - спросила она серьезно.
  - Разумеется, дорогая. Надо же воспользоваться таким удобным случаем! Я обсудил мой план с полковником де Граммоном, он его одобрил и уже отправил своё донесение де Виллару. Надо сказать, де Граммон был весьма воодушевлен моим предложением. Я рад, что нашел в нем союзника.
  - Но мне всё же как-то не по себе, Марито. А сказать честно - я очень боюсь за тебя, милый. Надеюсь, маршал де Виллар даст тебя хорошую охрану?
  - Да, дорогая. Речь шла о целом отряде кавалеристов де Граммона, а его гасконцы так отважны, что могут выступить против целой армии мятежников! Так что не волнуйся об этом, душа моя.
  Пока молодая графиня наливала кофе и сливки в тонкие фарфоровые чашки, Питер не сводил с нее глаз, невольно любуясь каждым ее движением. Изящная форма ее рук, тонкие подвижные черты, грациозный поворот головы, небольшая упругая грудь, чуть видневшаяся в вырезе сорочки - всё в ней приводило его в восторг и будоражило воображение. И то, как она есть, как говорит, как смеется, как падают на плечи ее чудесные волнистые волосы - абсолютно всё! Он смотрел на жену, чувствуя невыразимое наслаждение, нежность и желание.
  - Милый, что такое? Ты, наконец, проснулся? - смеялась она. - В твоих глазах загорается опасный огонь!
  - По утрам ты кажешься мне особенно прекрасной, дольче.
  - Сердце мое, у меня начинают путаться мысли, охватывает жаркое волнение, когда ты так на меня смотришь!..
  - Иди ко мне, Алесси, дорогая моя девочка...
  Он стал неторопливо ласкать ее, легко, почти бесстрастно, и против своего обыкновения - не говоря ни слова. Гладить и целовать ее шелковистую кожу доставляло ему изысканное удовольствие, и делал он это с особым чувственным упоением, то нежно, то горячо и страстно. В сладкой неге она томно вздыхала, загораясь всё сильнее, а он продолжал самозабвенно ласкать ее, не преступая последней черты, то усиливая накал, то чуть отступая. Она уже изнемогала под его руками, трепетала от малейшего прикосновения, уже пылала, как сухой хворост в жарком пламени костра, и, не выдержав этой сладостной пытки, наконец, простонала:
  - О, возьми меня! Почему же ты медлишь, амато?
  Не отвечая, Питер продолжил неутомимо и страстно ласкать ее в полном молчании, не приближаясь к заветному краю. Он видел, чувствовал, как его возлюбленная изнемогает и приходит в экстаз в его руках - и в его власти. Она исступленно молила его, обжигая горячими ласками, и он едва не терял голову, однако по-прежнему себя сдерживал.
  - Марио, скажи, это мне месть за вчерашнее? - прошептала Алесси, едва переводя дыхание. - О, я уже довольно наказана, милый! Пощади, я сейчас просто умру!.. Возьми же меня скорее! - взмолилась она.
  И он выполнил ее желание, властно и пылко, так, что она задохнулась от острого и жгучего наслаждения. С ее губ сорвался сладострастный крик, слившийся с его глубоким стоном. Она еще долго томилась в сладостном экстазе, потом затихла в полном изнеможении.
  Придя в себя, Алессия приоткрыла глаза. Питер лежал, положив голову на ее бархатный живот, и его темные локоны нежно щекотали ее кожу. Алессия нежно и с удовольствием запустила пальцы в его густую растрепанную шевелюру. Он медленно поднял голову и посмотрел на нее с какой-то особенной улыбкой. Его глаза светились радостью.
  - Алесси... Мне показалось, что твой чудесный естественный запах изменился, приобрел какой-то другой, не менее чувственный и волнующий оттенок. Ты не ощущаешь в себе никаких изменений, дольче? Припомни, когда в последний раз у тебя были твои "дамские неприятности"?
  - У нас их называли "клубничная неделя", - улыбнулась она. - Даже не помню, амато. Со всеми этими хлопотами я забыла следить...
   И вдруг она ошеломленно распахнула глаза, осознав его слова. Питер кивнул:
  - Да-да, моя радость. Ты удивлена? Помнишь тот осенний буковый лес в Испании, где мы останавливались по дороге к Пиренеям?
  - Как такое можно забыть, милый! В этом лесу было поистине волшебно. Ты еще сказал тогда, чтобы я запомнила этот день. Но я так испугалась, когда на нас напали...
  - Разбойники нам помешали, не успел тебе сказать... Я в то время уже был уверен, что ты станешь моей женой перед богом. И тогда в этом прекрасном лесу я впервые тебя оплодотворил, Алесси. Действительно в первый раз после нашего знакомства. Ты не замечала? И в самом деле, ты в эти минуты всегда так поглощена своими чувствами... Так вот, любовь моя, с тех пор я уже не сбрасываю семя впустую. Хочу, чтобы ты подарила мне сына.
  - О боже, Марио!.. Неужели я беременна? С тех самых пор?
  - Ну, поточнее можно узнать у нашей прачки, - рассмеялся он. - Прислушайся к себе, моя радость. Возможно, ты зачала именно тогда. Но, конечно, я не могу быть полностью уверен.
  - Скоро уже три месяца!..
  Тут в дверь спальни осторожно постучали.
   - Разрази их гром!
  Упругим движением Питер поднялся и задернул полог кровати, скрыв жену от посторонних глаз. Накинув халат, отпер дверь.
  - Мессир, к вам пожаловали магистраты парламента! - сделав большие глаза, доложил слегка помятый после вчерашнего Жан Потье.
  - Надо же, какая честь, - удивился граф. - А что им нужно?
  Секретарь только развел руками.
   - Подай мне умыться, оденусь я сам. Развлеки их пока!
  
  Трое представителей капитула ждали не долго. Граф радушно их приветствовал, велел подать вина и сладостей и сразу перешел к делу, задав вопрос о цели их визита.
  Оказывается, капитулу стало известно, что господин граф скоро готов отправиться переговорщиком к мятежным гугенотам. Магистраты хотели бы принять участие в этом деле и спрашивают, чем тулузский капитул может помочь в этой важной и опасной миссии графа.
  Беседа затянулась далеко за полдень. Когда почтенные мужи ушли, Питер с нескрываемой досадой покачал головой:
   - В этом городе ничего невозможно утаить! Похоже, здесь даже у ветра есть уши и язык. Все наши планы еще на воде вилами писаны, а ко мне уже посылают делегацию! Ну да если у капитула есть лишние деньги, я быстро найду им применение... Кстати, мне сообщили, что магистрат уже издал мою работу по действию эфира - к вящей славе Тулузы, конечно! Однако тут же отправил ее в Сорбонну и в Монпелье на суд авторитетных профессоров медицины, дабы самим не ударить в грязь лицом, если безвестный автор в моем лице окажется профаном и неучем! - ироническая улыбка тронул уголки его губ, впрочем, вполне беззлобно. - Хотя это им следовало бы сделать до публикации, а не после. Как видно, магистраты хотят отличиться любым способам, чтобы еще раз быть избранными. Их энтузиазму можно только позавидовать. Чего только не сделаешь на благо провинции и города!..
  - Кажется, ты ворчишь, милый? А я думала, что принимать членов парламента весьма почетно. Да и вопрос очень серьезный! Разве нет?
  - О да! Но не будем обсуждать это, дорогая, потому что говорить еще не о чем - дело еще не сделано.
  - Мне хотелось поговорить вовсе не о том... Сердце моё, мы с тобой и двух слов не успели сказать после того как... до прихода этих гостей.
  - Еще что-то важное, дольче?
  - Да, Марито, - она слегка покраснела и опустила глаза. - Я до сих пор не могу понять... Сегодня ты вел себя со мной не как обычно. Милый, ты был совсем другим, как-то изменился...
  - В лучшую или худшую сторону? - в его глазах искрилось сдержанное веселье и любопытство - вероятно, его забавляло ее замешательство и недавние жаркие воспоминания. Она смущенно ответила:
  - Не могу тебя оценивать, амато, я просто потрясена и всё...
  - Потрясена, дорогая? Но чем? Известием, что ты скоро станешь матерью?
  - О, это тоже, но до родов еще так далеко! Я имела в виду то, что было после завтрака...
  - А что такого случилось, Алесси?
  - Нечто особенное! И не делай вид, что забыл - я вижу, как в твоих глазах скачут лукавые чертики... Но я вполне серьезно! Скажи, Марио, ты выбрал такой... изысканный способ, чтобы отомстить мне за вчерашнее?
  - Любовь моя, разве это было похоже на месть? Мне казалось, тебе всё же понравилось. Или нет?
  - Да, о, да! Но объясни мне... Раньше я никогда не испытывала ничего подобного, милый. Оказывается, сладость и желание могут быть такими мучительными и обжигающими?
  - И всё же это сладость, не так ли, дорогая? Пряная и жгучая, как цукат имбиря... Нам предстоит попробовать еще не одно такое лакомство. Хочу немного разнообразить наши удовольствия, дольче, чтобы ты ими не пресытилось. Есть множество способов, но нам нужно стать более терпеливыми, душа моя. Я в восторге, что моя жена оказалась великолепной любовницей и такой большой лакомкой. Но дольче, твоя неукротимая жажда и пылкое нетерпение сводят меня с ума и порой толкают на безумства...
  - Ах, синьор еще и недоволен? - шутливо возмутилась Алессия. - Мой супруг постоянно хочет держать под контролем всё, даже свою страсть?
  - Да, моя радость. Я должен обуздать ее, чтобы не терять головы. Мне тоже порой не хватает выдержки, надо бы умерить свой пыл, иначе...
  - О, только не это! Сердце моё, тогда я рискую остаться "голодной"!
  - Мы вполне подходим друг другу по части любовных аппетитов, моя прелесть...
  
  Их веселую беседу прервал дворецкий, доложив, что к ним пожаловала маркиза де Келюс.
  - Госпожа маркиза спрашивает, дома ли донна Алессия. У нее к ней срочное дело.
  - Пригласите ее в новую гостиную!
  Питер на миг остановил жену:
  - Алесси, я с ней только поздороваюсь и оставлю вас - мне нужно написать несколько писем.
  - Не забудь, милый, ты сегодня обещал мне позировать!
  
  Маркиза де Келюс приехала узнать, не согласится ли Алессия и ее чудесная портниха помочь ей с туалетами к предстоящему карнавалу и балу в ратуше перед началом Великого поста.
  - Душенька моя, ваши платья всегда так изысканны и элегантны - просто восторг. Представьте, я заказала в Париже два туалета и когда их получила, пришла в отчаяние. В столице очень изменилась мода, и не в лучшую сторону, должна заметить. Теперь парижские портные порой изумляют меня своей серой банальностью и отсутствием вкуса. Можете мне поверить, дорогая - вы по стилю и фантазии превосходите не только тулузских, но и многих столичных мастеров! А ваша Консуэла - это просто клад!
  Маркиза с Алессией и Консуэлой, пользующейся теперь большим почетом, довольно долго обсуждали фасоны и выбирали ткани. Потом дамы отпустили портниху и заговорили о завтрашнем званом вечере и предстоящем бал-маскараде.
  - Я так рада, что вы с графом приедете оживить нашу пресную компанию, душенька. Здесь теперь такая тоска! Все яркие и незаурядные личности разъехались. Скорее бы кончилась эта злосчастная война!..
  Не успела госпожа де Келюс покинуть Монтель, как вместо нее появился сухощавый невысокий человек с чисто выбритым худым лицом, в темном камзоле и с кожаной папкой в руках. Граф представил жене своего тулузского банкира, мэтра Доменика Луазо.
  - Не хочу откладывать дела подобного рода, моя дорогая. Господин Луазо подробно расскажет вам о нашем состоянии, моих активах, ежегодном доходе, расходах и прибыли. Кроме того, у господина Луазо есть друзья и связи в крупных финансовых центрах - Лондоне, Амстердаме, Гамбурге, Генуе, Флоренции и Барселоне. Иметь самые свежие новости оттуда очень важно для понимания общей картины - в том числе и в политике, и в войне.
  Алессия немного растерянно спросила:
  - Мессир граф действительно считает, что мне необходимо знать все эти премудрости?
  - Разумеется, дорогая. Это вовсе несложно. Вы должны иметь представление обо всем, ведь финансы - это кровь и политики, и хозяйства. Всё в жизни с ними связано. Вы говорили о больших планах по реконструкции поместья и постройке приюта, значит, должны знать и о доходах, и о том, какими средствами можете располагать, не затрагивая основного капитала.
  - Мне казалось, вы уже рассказывали об этом... Не уверена, что пойму больше.
  Тем не менее, графиня де Монтель поняла и узнала от мэтра Луазо немало нового. Прощаясь, банкир сказал с низким поклоном:
  - Поскольку вашему супругу в нашем банке открыт неограниченный кредит, мадам, во всякое время вы можете получить любую необходимую вам сумму. Для этого стоит лишь обратиться ко мне - и всё будет сделано!
  ...Питер заглянул в Зеленый павильон узнать, как идут дела у Джинан и Хамата, готовящих в лаборатории большую порцию обезболивающего снадобья для раненых в госпитале. В комнате с очагом, служившей там кухней, служанки в большом чане кипятили узкие полосы ткани, нарезанные из старых простыней, и щипали корпию из ветхого белья. Такого материала требовалось всё больше и больше. Более тонкие и короткие батистовые салфетки Джинан пропитывала целебным бальзамом, незаменимом средстве при ожогах. Изготовление духов почти прекратилось, поскольку на всё не хватало рук.
  Кроме того, сегодня к графу с церемонными приветствиями подошел старик Абу эль Фариджи и после красноречивых предисловий попросил отпустить его на родину. Фариджи сказал, что уже стар и хочет предстать перед Аллахом в окружении близких, тех, кто еще остался жив. Так угодно Всевышнему... Для Питера его просьба стала неожиданностью и огорчила.
  - Разумеется, Фариджи, ты свободен, - говорил граф. - Но мне будет очень тебя не хватать, друг мой. Надеюсь, твой сын Хамат останется со мной? Его подготовка и мастерство неоценимо, вряд ли я смог бы без него обойтись.
  - Моему сыну лучшего места не найти! Хамат останется, если это угодно моему господину. А если только господин пожелает, у него будет столько слуг, сколько потребуется. И еще, благодарение Всевышнему, я узнал об одном весьма почитаемом ученом человеке, сведущем в медицине. Он еще не стар, и власти заставили его пойти на войну. Но ему удалось бежать. Если господин граф пожелает, я напишу ему. Амин Шадид ибн Талеб готов приехать сюда вместо меня.
  - Что за славное имя! В переводе оно значит Заслуживающий доверия, Сильный, сын Искателя знаний. Фариджи, твоей рекомендации вполне достаточно, мне нужны знающие люди и помощники.
  Араб поклонился, давая понять, что вопрос уже решен, и добавил:
  - Еще из письма друга я узнал про одну семью. У них было потомственное дело, они варили великолепные благовония, работали у наместника султана, паши Алжира, делали всевозможные ароматические притирания и масляные духи для гаремов османских вельмож. Но за какую-то ничтожную провинность всех приговорили к заключению. Им удалось подкупить охранника и чудом пробраться на корабль, идущий в Марсель. Они отдали все свои сбережения за свободу, и теперь у них не осталось ничего... Это брат, сестра и их дядя. Остальные члены семьи погибли. Эти люди еще не стары, но с малых лет учились своему ремеслу и достигли мастерства. Помимо того, мужчины умеют обращаться с оружием. Мой господин не пожалеет, если возьмет их на службу.
  - Я приму всех, Фариджи, мне нужны люди, особенно умелые и грамотные. Буду признателен тебе за помощь.
  - Это самое меньшее, чем я могу заплатить моему господину за его доброту и щедрость. А если господину графу еще нужны верные служанки и работницы, то несколько молодых женщин и девушек с моей родины хотят покинуть разоренные дома и приехать сюда. Они потеряли на войне своих отцов, мужей и братьев, и теперь них некому защитить. Подобно Сумар и Джинан они могут стать служанками господина или его наложницами.
  - Христиане не держат наложниц, тебе это известно, Фариджи. А вот сообразительные помощницы с ловкими руками мне действительно нужны. Однако с женщинами дело обстоит сложнее, друг мой. Они порой не представляют себе незнакомого, враждебного для них мира и могут питать радужные надежды, которые никогда не оправдаются. Не хочу, чтобы они страдали в чужой стране.
  - Господину не стоит беспокоиться об этом. Я выберу самых умных, способных и красивых, расскажу им всё, сам научу их всем правилам, которые здесь приняты. Лучшей судьбы для них трудно было бы представить.
  - Может быть... Только моя жена вряд ли будет им рада, Фариджи. Прежде я должен поговорить с графиней. Если она согласится, я их приму. Сообщи, когда будешь готов ехать, для охраны тебе дадут надежных людей.
  - Да будет на вас благословение Всевышнего, мой господин!
  
  *
  Прежде чем войти в кабинет отца, Диана вежливо постучала и открыла дверь. Увидев дочь, Питер с улыбкой отложил перо. Он слегка повращал онемевшей кистью правой руки - ему по-прежнему нелегко давалось написание писем.
  - Что привело ко мне мою красавицу?
  - Просто соскучилась, папа. И еще я хотела спросить...
  Граф отодвинулся от стола вместе с креслом и сделал приглашающий жест. Девочка живо присела к нему на колени.
  - Не было ли письма от мамы? - как бы между прочим спросила она.
  - Нет, моя дорогая. Но ты всегда можешь сама ей написать, если хочешь.
  - К чему? Если мы ей не нужны, то, думаю, и писать не стоить... Я хотела спросить вот что. Все вокруг только и говорят о войне в Севеннах! У Нинон там недавно погибли двоюродный брат и дядя, она только что узнала, плачет... Скажите, мессир, почему король так не любит протестантов, что даже послал на них свои войска?
  - Король не привык, чтобы ему возражали! Его приказы всегда исполнялись неукоснительно, а протестанты пошли наперекор воле короля. Они это сделали не из-за каприза или упрямства - им просто стало нечего есть и нечем кормить своих детей. Люди дошли до последней грани, но отступать от своей веры они не хотят - поэтому они восстали. Однако рассказать о различиях в вопросах веры простым языком трудно. Чтобы досконально разобраться в них, во всех глубинных пластах, нужно специально изучить предмет, прочесть множество трактатов ученых мужей - отцов церкви, философов и теологов. Но если говорить только о первом слое проблемы, то он выглядит довольно просто: гугеноты не желают принимать католичество, они убеждены в своей правоте, в правоте своей веры. А король считает их непокорными подданными, нечестивыми еретиками и отступниками.
  - А разве это не так?
  - Все люди могут в чем-то заблуждаться, дорогая. Однако сам Господь дал нам свободу выбора. Он только назвал основные правила, которым должен следовать человек. И протестанты неукоснительно следуют этим правилам, причем, усерднее многих. Представь, даже магометане в основном признают эти основные правила, провозглашенные Христом.
  - Мне хотелось бы понять, чем отличается их вера, папа?
  - Различение в форме и некоторых немаловажных деталях, Диди. Например, они считают, что человек может говорить с Богом не в церкви, а повсюду. И для этого ему не нужны ни пышные обряды, ни посредники в виде священников. Однако протестанты поклоняются Христу - а это главное. Что же касается прочих теологических разногласий - это извечный спор. Но за всеми спорами приверженцы католиков, кажется, забыли, с чего все началось. Когда реформатор Лютер напечатал свой Новый завет , он справедливо полагал, что канонизированный латинский текст Библии, называемый Вульгата, за века из-за ошибок при многочисленных переписываниях был очень сильно искажен. Действительно, священный текст переписывался вручную столетиями, и ни один список не был похож на другой! Притом, нужно еще учитывать неточности перевода. А он переводился с древнееврейского на арамейский, и на греческий, и на латынь. Вульгата составлена из нескольких частей, а не написана одним только святым Иеронимом. Кто бы мог поручиться, что авторы не привнесли в священный текст что-то свое? А идея Лютера заключалась в том, что истинное Слово Божье содержится только в первоисточнике. И нужно было вернуться к первоисточнику, сделать новый правильный перевод на народный язык, чтобы каждый мог понять истинное Слово Божье.
  - Разве это не правильно - верить только первоисточнику? - живо спросила девочка. - Какие же тут могут быть споры?
  - О, споров возникает много, и самых ожесточенных! Но никакие разногласия не могут служить оправданием убийства людей, моя девочка. Существует множество противоречий, с которыми католики и протестанты никогда не смогут согласиться. Только глубокое изучение предмета и научные дискуссии были бы наилучшим выходом, но как иронически заметил один арабский мудрец - "Саблей всё можно объяснить гораздо лучше, чем книгой". И увы - гораздо быстрее. Но как же глупо убивать собственных подданных!..
  - Вы совершенно правы, экселенц, - произнес отец Якоб, неслышно появившись в кабинете вслед за своей воспитанницей. - Мне давно хотелось обсудить с вами на эту проблему, мессир, но Диане пора браться за уроки.
  - Какую тему вы намерены разбирать сегодня?
  - Мы сегодня поговорим о великом Пифагоре.
  - Надеюсь, падре, вы не ограничитесь только математическими открытиями этого знаменитого философа? - с тонкой улыбкой спросил граф.
  Пока отец Якоб вдумчиво подбирал слова для ответа, Диана тут же спросила:
  - Мессир, а разве Пифагор открыл что-то еще, кроме магического квадрата и правила треугольника?
  - И немало, Диди! Он был не только математиком, но и музыкантом, и целителем. Для лечения своих пациентов он использовал природу, - например, морские купания, окуривание травами или вдыхание эфирных масел в раскаленной полуденным солнцем можжевеловой роще. Мудрец не пил вина и проповедовал воздержание в еде, говоря, что любые излишества вредны. И, безусловно, он оказался прав!
  - А как же он лечил, папа? - удивленно спросила Диана. - В его время не было даже Авиценны и Амбруаза Паре!
  - Да, дорогая, и даже Гален родился позже. Однако известно, что пациенты ему хорошо платили, значит, он им действительно помогал. Неизменной триадой в его лечении были массаж, горячие или холодные припарки и употребление внутрь водоросли под названием морской лук. Пифагор верил в его исцеляющую силу. Не могу судить - этого средства я не пробовал. Философ так хорошо зарабатывал врачеванием, что смог купить дома в нескольких городах для своей школы, для собраний братства пифагорейцев. Кроме того, Пифагор расчислил музыкальную гармонию по интервалам и тонам и был уверен, что определенные гармонические сочетания звуков способны исцелять. Некоторым своим пациентам он играл на лире, полагая, что ее звуки способны облегчить боль и наладить работу внутренних органов. Однако Пифагор был ярым противником любимой мною хирургии. Он считал, что проливать кровь нельзя даже во благо, и человек ничего не должен исправлять, поскольку творения бога совершенны.
  - Именно Бога, одного, а не богов, - заметил отец Якоб. - Наверное, он первым среди язычников-греков признал, что Бог един!
  - За что и пострадал... Этот мудрец говорил парадоксальные вещи, недоступные простым неискушенным умам. Он основал особое братство для избранных - аскетическое и философское, но и духовное, эзотерическое. Вероятно, оно явилось прототипом монастырского братства, да и, пожалуй, многих тайных сообществ.
  - Тайных? Они скрывались, как первые христиане?
  - Нет, моя девочка. Просто в это братство не принимали профанов. Темы их бесед для обычного человека, не посвященного в их премудрости, были малопонятны и странны. Как, например, таблица умножения ведьм... Но, падре, думаю, посвящать мадемуазель в дебри пифагоровой нумерологии и метемпсихоза пока рано,
  - Что-что? - глаза Дианы широко распахнулись. - Метемпсихоз? Переселение души??
  - Именно, дитя мое, ты перевела правильно. По-латыни - реинкарнация. Эта спорная идея пришла с Востока. Однако первые христиане и катары были уверены в такой возможности... Пифагор считал, что душа человека способна переродиться, если он будет вести жизнь праведника и аскета, как можно ближе сравниться с совершенными чистыми сущностями - видимо, он имел ввиду ангелов. По его мнению, ритуальная чистота тела, чистота духа и помыслов способна приблизить человека к высокому перерождению, где царит всеобъемлющая и самодостаточная небесная чистота. Красивая теория...
  Девочка как зачарованная глядела на отца сияющими от любопытства глазами.
  - А вы в это верите, мессир?
  - Уже нет, моя милая. Но в юности верил. Думаю, и великие умы порой заблуждаются... А теперь иногда я даже сомневаюсь, у всех ли людей есть душа, - ответил граф с горькой улыбкой и обратился к священнику. - Отец мой, не стоит пока останавливаться на подобных теориях Пифагора - они опасны для неокрепших умов.
  - Ваша дочь, как видите, уже способна понять некоторые сложные абстрактные идеи, мессир. Я думаю охватить общую картину воззрений этого великого человека, обозначить все сферы его занятий и основные гениальные озарения, изложенные его учеником Гераклитом.
  Граф одобрительно кивнул.
  - Да, согласен. Хотя Гераклит излагает весьма туманно. Эзотерические идеи, вынесенные Пифагором из Египта и Персии, всегда вызывали яростные дискуссии. Тем более теперь не то время, чтобы рассуждать о них открыто...
  *
  Донна Алессия с увлечением продолжала рисовать портрет мужа. Питер сидел в той же непринужденной позе, облокотившись о спинку дивана, и с удовольствием смотрел на жену. Вдруг он спросил:
  - Алесси, если я найму пять или шесть арабских служанок, подобных Джинан, что ты на это скажешь? Мой Фарижди меня покидает, он едет на родину и хочет прислать мне девушек, оставшихся без попечения мужчин. В тех краях это для них гибель, а мне нужны работницы.
  - Почему ты меня спрашиваешь, Марито? Тебе виднее.
  - Дольче, вдруг ты вздумаешь ревновать? Или тебе будет неприятно их видеть - я не хочу понапрасну тебя тревожить.
  - Милый, ты же не думаешь завести себе гарем? - рассмеялась Алессия, поднимая голову от рисунка.- Или тебе уже мало меня одной?
  - Не шути так, дорогая.
  - Кстати, о гареме, - продолжала графиня тем же слегка насмешливым тоном. - Мне поведали по секрету, что ты был влюблен в сестру шейха Ракмаля, которую спас от разбойников и привез сюда. Шейх всюду искал ее, а когда нашел, подарил тебе за ее спасение "Звезду Магриба". Верно?
  - Отчасти верно. Кто тебе рассказал? Не иначе, мой болтливый секретарь!
  - Он, кто же еще. Я у него спросила, ведь мой дорогой сеньор так и не нашёл для этого времени, - с ласковым укором промолвила юная графиня.
  - Что ж, тогда мой болтунишка Жано должен был бы упомянуть, что между мною и этой девушкой ничего не было. И я получил этот алмаз именно за то, что сохранил ее девственность. Хотя, признаться, устоять было нелегко. Но лишь потому, что скромная и сдержанная Сумар почти не скрывала свои чувств ко мне. Черт, эти воспоминания до сих пор бередят мне душу... А ведь она рисковала не только своим добрым именем - им не позволено даже смотреть на "неверных"! И за гораздо меньшую провинность там их жестоко побивают камнями, как в библейские времена.
  - Бедняжки!.. Но в том, что она влюбилась нет ничего удивительного, - любая бы не устояла! Я не встречала мужчины красивее и обольстительнее тебя, Марито.
  Он усмехнулся:
  - Это явная лесть, дорогая. Всё в прошлом.
  - О, нет, любовь моя. Я вижу, как вспыхивают твои глаза при виде любой красивой женщины. Любой! Это происходит помимо твоей воли, и ты никак не можешь этого изменить, даже если бы захотел. Я понимаю, такова мужская природа... Признайся же самому себе - ты хочешь окружить себя прелестными и послушными экзотическими женщинами? Мне придется мириться с очаровательными соперницами, мой милый? - проворковала она лукаво.
  - Алесси, что ты выдумываешь? - рассмеялся граф. - Я же почтенный отец семейства! Юношеский пыл не имеет ничего общего с глубокими зрелыми чувствами и желаниями. К тому же, эти дикарки не все красивы и вряд ли говорят по-французски и вообще неграмотны, если только не знатного происхождения. Да и о чем с ними можно говорить?
  - Я шучу, милый! Делай, как тебе хочется, доставь себе удовольствие. Я не ревнива, потому что знаю, как глубока твоя любовь.
  - Никто из женщин не давал мне большего счастья, чем ты, мой ангел.
  - Моя душа просто переполнена любовью... Но милый, не будем отвлекаться от портрета, иначе опять всё закончится постелью... Да, кстати. Скажи, Марито, почему вполне добропорядочные мужчины заводят себе любовниц? Даже твой друг де Келюс! Как ты говоришь, почтенный отец семейства... Недавно его жена об этом ненароком обмолвилась, - Алессия говорила уже серьезно, с искренним любопытством. - Чего им не хватает?
  - О, это долгий разговор, душа моя, давай его отложим.
  - Нет-нет, я не хочу, чтобы ты отмахивался от меня, как от докучливой мухи! Уже сто раз ты уходил от обсуждения интересных тем - это никуда не годится, амато. Что тебе стоить объяснить мне просто, как ты умеешь?
  - Сокровище моё, это не так-то легко объяснить. Могу высказать только собственную гипотезу по моим скромным жизненным наблюдениям. Но вариантов множество, как ты понимаешь. Предположим, некий мужчина нашел в жене прекрасную любовницу, но он не удовлетворяется лишь плотскими потребностями, а в его браке как на грех нет душевной и интеллектуальной гармонии. Проще говоря, жена его не понимает, не поддерживает, одолевает упреками и так далее. То есть, она не может стать ему другом и единомышленником. Тогда этот муж ищет женщину, с которой он мог бы восполнить недостаток духовной близости. Многие дамы уверены, что мужчине нужно лишь их тело. О, нет, не только. Нужна их душа! Недаром же были придуманы гетеры, гейши и куртизанки - образованные женщины, поэтессы и музыкантши, умеющие дать мужчине не только плотское наслаждение... А если случится так, что жена не вызывает у мужа чувственного влечения и не может его удовлетворить, но умна, преданна и рассудительна - тогда эта женщина может стать хорошим другом или чем-то вроде близкой родственницы. Муж ее уважает и ценит, но его плоть требует своего, и он ищет нехитрые любовные услады на стороне. Думаю, и для дам эта теория вполне подходит. Твое мнение, дольче?
  - Вероятно, всё так и есть, милый. Только у меня в этом нет совершенно никакого опыта. Думаю, твоя теория очень похожа на правду...
  *
  - Мессир, мессир, вы только взгляните! - восторженно восклицала пышнотелая Каэтана, завидев графа, входящего в просторную гостиную. Там расположилась донна Алессия с детьми и двумя их нянями. Кормилица Дианы радостно указывала на стоявшего на полу кудрявого малыша Анри в длинной белой рубашке. Маленький виконт делал свои первые шаги по великолепному наборному паркету недавно отделанной голубой китайской гостиной. Малыш еще неуверенно покачивался на своих крепких ножках и с опаской смотрел на огромное расстояние, отделяющее его от отца, остановившегося на пороге. А тот, смеясь, присел и протянул к сыну руки. Вдруг мальчик азартно улыбнулся и быстро засеменил к отцу, уцепившись за собственную рубашку у себя на груди, как будто за надежную опору. Это было так забавно, что все не могли удержаться от смеха. Каэтана ласково подбадривала малыша, а кормилица Адель, волнуясь, как бы тот не упал, хотела его поддержать, но граф жестом остановить ее. Анри благополучно преодолел немалое открытое пространство и с триумфом оказался в объятиях отца.
  - Браво, мой смелый мальчик, браво!
  Алессия подбежала и, счастливо смеясь, расцеловала черноглазого малыша, так похожего на своего отца.
  Глава девятая
  Застенок
  
  Изысканно-скромный экипаж графа де Монтеля с эскортом из двух верховых слуг, араба Хамата и лакея на запятках приближался к городским предместьям, следуя в госпиталь де Ла Грав, где Питера ждали его пациенты. Он вез туда недавно приготовленные лекарства и материал для перевязок.
  Молодые супруги оживленно болтали. Нежный волнующий голос Алессии ласкал слух Питера. Он просто наслаждался этими звуками, и порой ему даже не хотелось вникать в смысл слов. Тем не менее, каждое ее слово он ловил как драгоценность, о чем бы она ни говорила.
  - Знаешь, Марито, пока ты спал, я рано утром ходила на рынок с Мадлен и Арлетт выбирать продукты для постного меню. Мне нравится ходить по рынку. И потом, я ведь хозяйка дома! Хочу порадовать моего мужа и детей вкусными блюдами даже в пост. Надеюсь, ты любишь рыбу, милый?
  - Да, дольче, всякую, тем более, когда ее правильно приготовят.
  - Но какое именно рыбное блюдо ты предпочитаешь? Мне давно бы надо было это узнать!..
  - Даже трудно выбрать, Алесси. Пожалуй, тартар из свежего тунца. Брюно превосходно его готовит! Когда я тебе представлял нашего маэстро, еще упоминал об этом, помнишь?.. Однако тартар особенно хорош на берегу моря в летнюю жару. А здесь однажды зимой профессор Якоб Мозер удивил меня рецептом своей родины - это был карп, запеченный в крэм фрэж с луком и пряностями. Известно, в монастырях часто устраивают пруды и разводят карпов, но в постные дни их просто жарят, безо всяких изысков и сливок...
  - О, я пробовала такого карпа в Вене, но в той рыбе слишком много мелких костей, мне даже трудно было понять ее непривычно сладковатый вкус. И она как-то странно пахла, не то что наша морская, к которой я привыкла... Здесь на рынке продают копченую и маринованную рыбу, но так дорого, бог мой, она дороже мяса! Видела, как августинцы долго торговались из-за одной-единственной бочки устриц. Похоже, бедные монахи в пост довольствуются только кукурузой, хлебом, скудными овощами и улитками, либо устрицами или мидиями вместо рыбы. Их монастырь в городе, им приходится всё покупать... Но всё же, что бы ты предпочел в эти постные дни, Марито?
  - Мой милый котенок, хоть я и лакомка, но сравнительно неприхотлив в еде. Главное, чтобы она была свежая и сносно приготовлена. Что же касается поста, я не особенно благочестив, дорогая, ты же знаешь, порой забываю про дни воздержания, - многозначительно улыбнулся он. - Мне кажется, истинная вера - в душе, она не заключается в строгом соблюдении всех правил. Возможно, я не прав. Одно могу сказать точно - для некоторых людей, особенно больных и раненых, недостаток полноценной пищи может привести к дурным последствиям.
  - Да, и для маленьких детей, и слабых, истощенных людей, - горячо согласилась Алессия. - Знаешь, что я придумала? Устроить в эти дни походную кухню, чтобы кормить нищих и бездомных. Мэтр Брюно поворчал-поворчал, но согласился выделить для этого свой самый большой котел. Думаю, горячая полента с маслом для многих в холода будет не лишней... Но милый, я хотела рассказать вовсе не об этом! Вот послушай. По пути на рынок я случайно увидела на одном добротном купеческом особняке вывеску, что он выставлен на торги. И торги состоятся уже в понедельник! Тут я подумала, что ведь не обязательно тратить время на постройку нового дома для приюта! Было бы гораздо быстрее купить уже готовый и только немного переделать его, если потребуется. Непременно хочу посмотреть этот особняк внутри! Дом не кажется огромным, в нем три этажа и мансарда под крышей. Думаю, там должно быть уютно. Но самое замечательное - он окружен хоть и небольшим, но роскошным старым садом! Я уже представляю, как пансионеры там отдыхают и работают, выращивают цветы и овощи...
  - Что ж, на обратном пути мы обязательно заедем взглянуть на этот особняк, милая моя мечтательница. Я люблю рассматривать дома - и внутри, и снаружи. В юности любопытства ради я исследовал лабиринты Лувра, немало его закоулков, неприметных мраморных лестниц, истертых до ям башмаками королей и придворных...
  - О, это, конечно, не дворец, но, мне кажется, тот особняк нам понравится, - глаза Алессии светились радостью и каким-то детским азартом. Она продолжала строить планы по устройству приюта, и Питер живо присоединился к обсуждению, глядя на жену с мягкой восхищенной улыбкой.
  Вскоре сбоку на перекрестке показалась какая-то процессия, свернувшая с другой дороги, ведущей от берега реки. Процессия состояла из четырех крестьянских телег, окруженных конвоем верховых солдат. Впереди ехали три офицера с ординарцами, и скоро стало видно, что это полицейские чины. Ричард Керр сделал знак вознице притормозить и наклонился с седла к окну кареты, которое приоткрыл граф.
  - Милорд, впереди полицейский отряд! Он охраняет повозки, набитые людьми. Похоже, это пленные. У всех там связаны руки.
  - Дайте им дорогу.
  Экипаж свернул на обочину. Скоро первая повозка поравнялась каретой. Шотландец, снова наклонясь к окну, хмуро пробормотал:
  - Милорд, вам стоит взглянуть на это самому...
  Питер, немного удивленный его тоном, открыл дверцу и, не спускаясь на землю, выпрямился на верхней ступеньке подножки. То, что он увидел, на секунду повергло его в шок.
  Прямо перед ним на ближайшей телеге лежало полуобнаженное мертвое тело мятежника Гастона Гаро, изувеченное и растерзанное. Рядом, привалившись боком к борту повозки, скорчилась женщина со связанными за спиной рукам. Голова ее была опущена на грудь, испачканные кровью растрепанные волосы почти закрывали лицо. Граф с трудом узнал в ней Женевьеву Гаро, сестру главаря мятежников. За ней на коленях тесно сидели еще четыре человека, связанных по рукам и ногам. На них невозможно было смотреть без содрогания - окровавленные лица носили следы жестоких побоев. Питер снова перевел взгляд на тело своего злополучного пациента. Досада и горькое сожаление охватили его душу. В конечном итоге ни Питеру, ни этому несчастному парню ничего не удалось достичь. Проклятье! Только если бы этот одержимый его послушал!.. Но увы, ничего вернуть невозможно.
  - Приветствую вас, дорогой граф! Не правда ли, чудесное зрелище? - весело воскликнул нарядный всадник в офицерской треуголке, подъезжая. Это был начальник полиции капитан де Ла Мар. Губы Питера презрительно скривились:
  - Вы находите это чудесным, господин капитан?
  - Ну, разумеется! Более того - теперь меня ждет высокая награда! Мне удалось, наконец, захватить целый отряд мятежников, за которыми мы так давно охотились. Кстати сказать, это случилось не без вашей помощи, любезный граф! Я потом вам всё объясню. Но сейчас мне снова придется вас арестовать - теперь уж вполне по закону!
  Де Ла Мар сделал энергичный знак своему лейтенанту. Тот подъехал и с ухмылкой показал Питеру какую-то бумагу, заверенную печатью.
  - Убедитесь сами! Это протокол допроса, сударь. Теперь всё стало предельно ясно! Эта женщина призналась во всем! Надеюсь, вы ее помните? - спросил воодушевленный де Ла Мар.
  - Господин капитан, мои знакомые дамы вращаются в иных кругах общества, - слегка насмешливо ответил граф. - Интересно, а в чем же могла признаться эта бедняжка?
  - О, да во всём! Абсолютно! Если вам любопытно, можете прочесть протокол - там всё подробно описано.
  Питер взял бумагу из рук лейтенанта Бертье, внимательно прочел, и его рот снова исказила презрительная гримаса.
  - Не может быть! Вы применяли пытки к женщине?! Не думал, что честь позволяет вам...
  - Да бросьте, граф! О чем вы? В нашем деле без дознания с пристрастием не обойтись, - добродушно проговорил де Ла Мар. Он был в отличном расположении духа.
  - Вы меня разочаровали, господин капитан, - холодно ответил граф. - Не думал, что ваше благородство столь обманчиво. По моему мнению, ваши действия бесчестны и недостойны дворянина. Под пыткой любой человек скажет всё, что угодно, даже заведомую ложь! Но пытать слабую женщину - это низко.
  - Довольно, де Монтель! Не вам меня поучать! - внезапно раздражаясь, воскликнул де Ла Мар. - Как выяснилось, вы и сам не образец благочестия! Католику и дворянину так спеться с мятежными еретиками! Кто бы мог подумать! О, теперь не надейтесь избежать наказания - дело только за формальностями! Однако я сегодня как никогда добр, - так и быть, не буду сажать вас в повозку с остальными. Можете взять лошадь у вашего слуги и следовать за мной. А теперь - вашу шпагу, сударь! - он сделал знак лейтенанту Бертье, а тот солдатам.
  Граф только небрежно пожал плечами и отдал шпагу. Что еще ему оставалось? Его захватили врасплох. Оказывать сопротивление отряду вооруженных солдат было бы верхом глупости. Более того, это могли бы счесть признанием вины! Де Ла Мар самодовольно улыбался. Питер спокойно и немного печально покачал головой.
  - Только вот, боюсь, мои пациенты будут весьма недовольны, узнав о вашем рвении, - задумчиво проговорил он. - Что ж, позднее вы принесете мне свои извинения, сударь. А теперь я вправе послать за своим адвокатом и попрощаться с женой!
  С этими словами граф сказал несколько слов слуге и вернулся в экипаж к Алессии. Та всё слышала и холодела от страха. Питер увидел ее расширенные глаза, полные страдания, и крепко ее обнял.
  - Алесси, мой ангел, прости, что снова доставляю тебе беспокойство. Но не волнуйся, дольче, всё закончится, как и в первый раз, вот увидишь, - успокоил ее Питер. Он открыл свой саквояж, достал оттуда скальпель в кожаном чехле и быстро сунул его за голенище сапога. - А сейчас прошу тебя, моя девочка, постарайся быть предельно осторожна. Никуда не выходи, прикажи закрыть ворота и не принимай никого, кроме моего адвоката и поверенного. Это на всякий случай, чтобы тебя не вздумали взять в заложницы. Простая мера предосторожности, дольче, не более того. Уверен, всё будет хорошо, моя радость, всё будет хорошо...
  Питер ласково поцеловал ее побледневшие щеки в ямочках. Успокаивая жену, он не кривил душой, поскольку был совершенно убежден в своей правоте. Но что готовит ему судьба, он предвидеть не мог...
  Тут Алессия твердо сказала:
  - Я сейчас не поверну домой, Марио, а поеду в госпиталь и всё расскажу господину де Граммону!
  - Может быть, лучше послать к нему слугу?
  Она только упрямо покачала головой. Он вздохнул.
  - Хорошо, любовь моя. Только прошу тебя, не отходи от Хамата и Дино. Да, полковник должен узнать подробности первым - он меня ждет не только для перевязки. Мы должны были обсудить детали предстоящих переговоров...
  Снаружи послышался нетерпеливый голос капитана:
  - Де Монтель, нельзя ли побыстрее! - бесцеремонно открыв дверцу, де Ла Мар любезно поклонился графине. - Приветствую вас, мадам. О, вы как всегда прелестны! К несчастью, у меня сейчас нет времени побеседовать с вами, но скоро, совсем скоро... А что это, граф? Сумка с вашими снадобьями? - капитан увидел кожаный саквояж, плотно набитый материалом для перевязок и лекарствами для госпиталя. - Вот это весьма кстати! Захватите-ка ее с собою, сударь. Вы поможете моим пленным дожить до виселицы, иначе зрелище не будет таким впечатляющим! - и он разразился глумливым смехом.
  Питер ласково сжал руку жене и вышел из экипажа.
  
  Караван с пленными снова двинулся в сторону крепости. Оставшуюся часть пути капитан де Ла Мар донимал Питера разглагольствованиями о предстоящем громком суде, грандиозной казни всех захваченных мятежников и печальной участи самого графа. Питер непринужденно бросал в ответ замечания столь колкие, что капитан закипал от ярости. Наконец, он вышел из себя, разразившись грязными ругательствами.
  - Посмотрим, кто будет смеяться последним! - ядовито процедил он сквозь зубы.
  Де Ла Мар уже придумывал наказание своему знатному пленнику, язвительному, но при этом подчеркнуто вежливому.
  
  Новых заключенных долго и дотошно допрашивали, чтобы внести в списки, потом развели по двум подвальным казематам, расположенным под солдатскими казармами. Де Ла Мар мстительно лишил графа де Монтеля всех дворянских привилегий, но тот, казалось, даже не обратил на это внимания и вел себя с полным равнодушием. Вместе с остальным заключенными он был отправлен в большую мрачную камеру с низкими сводами, одна стена которой представляла собой решетку из прутьев толщиной с детскую руку. Решетка была обращена в узкий коридор, по другую сторону которого в такой же клетке заперли остальных мятежников. Но те меньше пострадали от рук полицейских. В той же камере, куда привели графа, было много раненых, но там оказалось еще несколько арестантов, посаженных ранее и никак не связанных с мятежными гугенотами. Среди старожилов, обычных преступников, был заметен человек могучего сложения, за ногу прикованный цепью к дальней стене. Он лежал, как гора, с головой накрывшись парусиновой курткой, и мирно похрапывал. Питер заметил гноящуюся рану на его голой лодыжке, до мяса растертой кандалами. Нога, торчавшая из грубого стоптанного ботинка, была покрыта какими-то струпьями и грязью.
  Граф выбрал место у стены, рядом со своей подопечной, Женевьевой Гаро, и с легким отвращением сел на почерневшую влажную солому, покрывавшую каменный пол. Прислонившись к стене, он какое-то время бесстрастно наблюдал за сокамерниками и оценивал их состояние, а позже начал осматривать каждого искалеченного пытками и побоями. Но кое-кто не пожелал воспользоваться услугами доктора, например, тот верзила, что был прикован к стене, и еще двое гугенотов, упрямо и зло бормотавших проклятия.
  Определив масштабы работы, граф потребовал у стражи горячей воды, чистых простыней и всего, что нужно было для всех этих переломов, ран и ожогов. Вероятно, капитан де Ла Мар был так заинтересован в сохранении жизни своих пленников, что распорядился выдать всё, что нашлось в форте.
  Тем временем гугеноты хмуро молчали, недоверчиво глядя на этого странного аристократа, пока тот поторапливал охранников и, закатав свои кружевные манжеты до самого локтя, сосредоточенно осматривал их раны и ощупывал их покалеченные тела. Иные стоически терпели, а кое-кто зло противились, не позволяя к себе прикоснуться, когда он пытаясь облегчить их страдания.
  Женевьева Гаро всё еще оставалась без сознания. Вся ее грудь и плечи были в ожогах, как будто о нее тушили головешки... Какой-то парень, ее земляк, не отходил от нее, всячески оберегал и старался помочь.
  Стемнело, но заключенных, видимо, никто не собирался ни кормить, ни даже дать им воды. Питер достаточно вежливо спросил у охранника, когда им принесут ужин. Тот равнодушно пожал плечами:
   - Никакого приказа не было, сударь.
  - Так спроси у своего сержанта! - воскликнул Питер с такой экспрессией, что солдат испуганно заморгал. - Ты слышал? Капитан де Ла Мар велел позаботиться о его пленных, а эти несчастные едва дышат! Им нужна горячая пища и чистая вода! Если кто-то умрет, капитан тебя в порошок сотрет, богом клянусь! Да, и еще. Не забудь доложить сержанту, что пленным нужны тюфяки или, на худой конец, толстый слой свежей соломы, чтобы покрыть этот холодный пол. Пусть об этом позаботится, иначе вашему капитану некого будет повесить! Он будет весьма разочарован - и первым пострадаешь ты. Всё понял? Исполнять!
  Это было сказано таким властным тоном, что растерянный солдат побежал докладывать своему сержанту о новых требованиях странного сеньора.
  
  Граф Рене де Ла Мар пировал с друзьями, отмечая свой грандиозный успех. Он уже строил далеко идущие планы своего возвышения. Капитан всегда, с самого детства знал, что может рассчитывать только на себя - сначала в грубой конкуренции с многочисленным выводком братьев и сестер, потом в вонючей армейской казарме и в военных лагерях во время службы. Ни его многообещающая поначалу женитьба, ни повышение, ни достойное назначение - но в провинцию - не принесли ему желаемого положения и богатства. Тут ничего не поделать - провинция есть провинция! Разумеется, неизмеримо лучше делать карьеру в столице, а еще лучше - при королевском дворе. Но слишком уж много там желающих - таких же как он, честолюбивых и алчных до жизни и денег. Чересчур много! И все мечтают пробиться наверх, причем любыми способами, и не в будущем, а сейчас, немедленно! Но что делать тем, кто не родился с серебряной ложкой во рту? У кого нет влиятельных покровителей и состояния, а есть только изворотливый ум, честолюбие и шпага в руках? Да еще как жернов на шее - привередливые любовницы и карточные долги... С таким багажом в провинции, конечно, легче показать себя и выдвинуться - тут капитан преуспел. Но этого недостаточно! Мечтой Рене де Ла Мара была престижная и необременительная должность в Париже, а еще лучше при дворе! Но, к несчастью, он жестоко обделен судьбой. Крохи наследства, поделенного на семерых, растаяли в полгода. Остались большие долги, его земли в родной Пикардии давно заложены. До сих пор ему не удалось накопить достаточной суммы, чтобы купить благословенную доходную должность в Париже. Для этого нужны совсем другие деньги. Однако сейчас всё должно измениться! Доблестный капитан де Ла Мар получит хорошую награду за отряд голодранцев-гугенотов. Но в его руки попала куда более крупная рыба, заключенный куда более выгодный - граф де Монтель! О его состоянии поговаривали разное, но, несомненно, граф был одним из богатейших людей провинции. Вот уж теперь капитан де Ла Мар своего не упустит!
  
  *
  Повстанцы-гугеноты, подавленные и измученные, - но и озлобленные, ожесточенные, кто как мог, устроились под сырыми стенами подвального каземата. Гнетущее молчание нарушали только невольные тягостные стоны раненых и отрывочные фразы, тихо брошенные ближайшему соседу. Среди этих потрепанных ремесленников и крестьян, поневоле ставших солдатами, выделялся невысокий, уже седеющий человек с землистым лицом и впалыми глазами, в глубине которых мерцал живой неукротимый огонь. Лицо его было непроницаемо, а узкий рот всегда так плотно сжат, что казался старой зарубкой на древесной коре. Это был Гюстав Перен, духовный пастырь и непререкаемый авторитет знаменитого отряда Гастона Гаро. Он старался не привлекать к себе внимание солдат, но как на зло его мучил надсадный кашель, поэтому все его усилия держаться незаметно сводились на нет.
  Пастор Перен с подозрением, но и с интересом, наблюдал за хромоногим красавцем-аристократом, который почему-то вдруг стал центром их мрачного обиталища. Граф как ни в чем не бывало спокойно возился с ранеными, запросто болтал с ними, слегка подшучивал, смешивая какие-то целебные зелья в серебряной мензурке, извлеченной из его большого кожаного саквояжа. Он даже смеялся с ними, между делом вспоминая забавные случаи из своей практики - одним словом, вел себя в высшей степени странно и подозрительно. Пастор был немало удивлен, что и к громиле, посаженному на цепь за разбой, граф де Монтель приблизился с шутливым вопросом, не требует ли починки его большое тело. Молодчик проворчал что-то невнятное и только повернулся на другой бок, с головой накрывшийся своей курткой. Однако граф задержался, внимательно взглянув на его гноящуюся рану от кандалов и мелькнувшую из-под куртки волосатую грязную руку. Прежде чем отойти, он оставил рядом с разбойником кусок чистого полотна, чтобы тот мог защитить рану от впивающегося в нее железа.
  Двое солдат принесли заключенным два ведра воды и свежий хлеб на завтрак. На всех им дали только четыре оловянных кружки, поэтому заключенным пришлось пить по очереди. Граф саркастически заметил одному из солдат, слабосильному деревенскому мальчишке, помогающему на кухне:
  - Не иначе, приятель, все кружки в вашем хозяйстве утащили крысы? Или вы попросту их пропили?
  - Что вы, сударь, - испуганно захлопал глазами парень. - Да столько народу, как теперь, тут сроду не бывало! Посуды у нас всего ничего, и вся хорошая - только для офицеров. А глиняной утвари здесь не положено - черепками-то можно и зарезать...
  - Как бы там ни было, дружище, тебе придется раздобыть нам еще кружек, - говоря это, Питер вложил в руку солдата серебряное экю. - А если не найдешь оловянных, сбегай к своему капитану и попроси для нас его знаменитый фарфоровый сервиз с нимфами! Помню, как-то за ужином он долго им хвастал...
  Гугеноты отворачивались и прятали улыбки. Так беззлобно подтрунивать над охранниками мог только граф, а они сами при случае только ожесточенно огрызались...
  От внимания пастора Перена не укрылась ни одна деталь, ни малейшее движение этого чудного и непонятного аристократа. Пастор видел, как де Монтель, поморщившись от боли в плохо гнувшейся ноге, опустился на солому и уютно завернулся в свой дорогой плащ, подбитый мехом. Прислонившись к каменной стене, он вытянул скрещенные длинные ноги, облегченно вздохнул и безмятежно прикрыл глаза. Казалось, он задремал, но порой по его спокойному лицу пробегали тени, а меж черных бровей обозначались морщины. Как проникнуть в душу этого человека? Его намерения были совершенно непонятны! В голову Перена даже закрадывалась мысль, что граф намеренно устроил весь этот спектакль с лечением Гастона Гаро, чтобы в конечном итоге помочь католикам захватить их отряд! Пастора грызли страхи и подозрения. Но как же их проверить?
  С самого начала граф де Монтель устроился рядом с Женевьевой Гаро, сестрой их убитого командира, и с самым невозмутимым видом врачует ее раны, как и всех прочих. Что ни думай, а такое поведение весьма странно для такого знатного вельможи. Лишь одному богу известно, что у него на уме!.. Кроме того, все видели, как граф довольно бесцеремонно привел несчастную в чувство и следил за ее состоянием не без внимания, но не сказать, чтобы особенно пристально. Он предоставил уход за Женевьевой её давнему приятелю и односельчанину, деревенскому скорняку Ги Жокьеру, хмурому плечистому малому с глазами, полными скрытого страха и недоверия. У того явно были такие же опасливые подозрения! Что как этот граф вздумает отомстить несчастной женщине за то, что она выдала его полиции, не выдержав пытки? Да ему вообще ничего не стоит потихоньку ее прикончить!..
  Время от времени Жокьер косился на де Монтеля со смешанным чувством опасения, подозрительности и негодования. "Не может быть, чтоб этот легкомысленный аристократ и папист что-то смыслил в медицине!" - как бы говорил весь его вид. Но больше всего Жокьера возмущало, когда граф спокойно, уверенно и умело обнажал грудь и плечи его подруги, чтобы перевязать ожоги и раны несчастной. Во время этих процедур парень деликатно отводил глаза и заслонял своим плащом ее обнаженное тело от посторонних глаз. Явно убитый горем, он старался не причинить ей боль, касаясь разбитых губ, когда неловко пытался ее поить. Видя его усилия, граф просто дал ему толстую соломинку, через которую женщина пила почти безболезненно. Очнувшись, на несколько раз делала попытки просить у графа прощения за свое предательство и сконфуженно лепетала слова благодарности, но тот с печальной улыбкой лишь качал головой:
  - Не думайте об этом, сударыня. Вашей вины здесь нет.
  
  *
  Сквозь небольшое зарешеченное окошко под самым потолком камеры донеслись мерные звуки колокола, звонившего к мессе. Де Монтель открыл глаза, его лицо оживилось. Минуту спустя он обратился к солдату-охраннику с требованием позволить ему посетить воскресную службу.
  - Любой католик имеет на это законное право. Недаром же здесь для солдат и заключенных была выстроена часовня!
  Озадаченный солдат пошел узнать у начальства, можно ли заключенному посетит мессу.
  Пока его не было, граф приблизился к пастору Перену и сказал тихо, но внятно:
  - Возможно, участь вашей паствы будет не столь печальной, преподобный, если вы убедите своих людей последовать моему примеру и сходить к обедне. Понимаю, как это противно вашей вере, но ради их спасения сделайте это, прошу вас!
  - Откуда вам известно, что я... - прошептал Перен и сдавленно закашлялся.
  - Это не так сложно заметить, сударь, но сейчас не стоит терять время на разговоры. - Питер оглянулся на темный коридор и продолжил: - Послушайте меня, преподобный отец. Вы прекрасно знаете, что грозит вам и вашим людям. Сейчас есть только один способ побороться за ваши жизни. Я уважаю вашу веру и ваше право ее исповедовать, но перед лицом смерти не разумнее ли поступиться принципам? Или пойти на убой, подобно смиренным глупым овцам?! Чуда не свершится, сударь - эти стены не рухнут по велению Божию, как бы горячи ни были наши молитвы. Не лучше ли обмануть ваших гонителей? Сделать вид, разыграть комедию, будто вы раскаялись и готовы добровольно перейти в католическую веру. При этом, безусловно, ваши бессмертные души останутся праведными, какие они есть сейчас. Ведь Господь знает все наши помыслы и ясно видит в наших сердцах. Без сомнения, Он примет эту вашу жертву. И может спасти вас, если вы своим бездействием не похороните себя сами!
  Де Монтель помолчал, пытливо вглядываясь в окаменевшее лицо своего собеседника. Казалось, пастор был так ошеломлен, что совершенно потерял дар речи. Граф заговорил снова, и его голос зазвучал мягко и задумчиво, но со сдержанной силой и страстностью:
  - В этом благословенном краю до сих пор помнят слова, сказанные Бертраном д'Ан Марти , последним из Совершенных. После падания Монсегюра он сказал: "Спасайте ваши души любой ценой! Клянитесь и лжесвидетельствуйте, но не открывайте тайны" И катары спасли свои души. А свою тайну они хранят до сих пор. Мне кажется, их судьба сродни вашей. Как бы король ни старался уничтожить неугодную ему веру, ее семена неистребимы, - но лишь пока живы люди! Подумайте над этим, преподобный отец. Только в ваших силах смягчить участь ваших людей и, возможно, избежать виселицы. Если вы заявите о своем решении принять католичество, судебный процесс затянется и примет совсем другой оборот! Представьте, как жалко будет выглядеть де Ла Мар и все ваши гонители! Какое горькое разочарование ждет капитана, ведь он мечтает устроить грандиозное представление из вашей казни!
  Пастор побледнел, но не от страха, а от гнева.
  - Да как у вас язык повернулся предлагать мне такое! - воскликнул он, сделав резкий жест, будто прогоняя нечистого. Потом торжественно воздел перст. - Сказано: "Будь твёрд в твоём убеждении, и одно да будет слово твоё!"
   Перен хотел сказать что-то еще, но вдруг снова зашелся мучительным кашлем. Де Монтель сокрушенно покачал головой.
  - Жаль, у меня здесь нет даже корня алтея, чтобы усмирить этот несносный кашель, - и тихо добавил: - Всё же подумайте над моими словами, преподобный отец. Господь всемогущ, особенно когда люди не ведут себя как жертвенные овцы!
  Пастор Перен только молча отвернулся, поджав сухие губы.
  
  ...В сопровождении двух конвоиров граф де Монтель медленно прошел в часовню Сен-Оноре по той самой открытой галерее, которую видел из окна прежней своей камеры не так давно. Сквозь арки слева виднелся пустой серый плац, вымощенный камнем, а справа - просторный двор с конюшней и хозяйственными постройками, обсаженный крепкими каштанами, голые ветви которых стучали в окна приземистой длинной казармы. Питер с удовольствием вдыхал свежий зимний воздух и специально замедлял шаг, чтобы вволю насладиться им. Конвоиры, вынужденные покинуть теплое караульное помещение, ворчали про себя, но вслух не возмущались, опасаясь скандала, от которого им бы не поздоровилось. Они уже убедились, что этот своевольный знатный узник знает свои права и всегда добивается того, чего хочет.
  Выйдя в галерею после мессы, Питер увидел во дворе шумную подвыпившую компанию во главе с капитаном де Ла Маром. Несколько пьяных офицеров и три хохочущие дамы, вид которых не оставлял сомнений в их ремесле, окружили дерево, к которому был привязан полураздетый человек со спутанными длинными космами, почти закрывающими лицо. Под ногами у того тлел небольшой костер, иногда выбрасывающий желтые язычки пламени. Тугие веревки не позволяли пленнику изменить положение, он только мычал и корчился, пытаясь избежать огня, но всем своим видом вызывал у зрителей только глумливый смех. Питер невольно остановился.
  - По части пыток ваша доблесть не знает границ, любезный капитан! - насмешливо воскликнул он, возвысив голос. Все дружно оглянулись и увидели под аркой галереи высокую фигуру графа, сопровождаемую двумя солдатами.
   - Не завидуйте, де Монтель, зависть это грех! - тут же откликнулся капитан с самодовольной ухмылкой. - И скажите спасибо, что вы не на его месте! - прибавил он издевательским тоном.
  Питер будто бы его не услышал и продолжал звучным голосом:
  - На мой вкус ваши варварские забавы не изящны и грубы, и к тому же скучны. Думаю, в Париже их бы не одобрили, памятуя милосердие госпожи де Ментенон... О, и вы здесь, мадам Кальвэ! Вам тоже нравятся подобные развлечения?
  Мадам смерила его с головы до ног и дурашливо фыркнула:
  - По крайней мере, хоть какое-то развлечение! Но видит бог, если бы на месте этого гугенотского чурбана стоял полуголый граф де Монтель, зрелище было бы гораздо забавнее! - и она залилась пьяным смехом. На это де Ла Мар, хохоча, ткнул ее в бок рукоятью плётки, что держал в руках. На эту грубую ласку мадам Кальвэ игриво ударила его кулачком в плечо.
  Усмехнувшись, Питер продолжил свой путь, провожаемый бессвязными ругательствами и взрывами пьяного хохота.
  
  Сырой и смрадный воздух подвальной камеры мучил Питера даже больше, чем неволя. Ему было отвратительно и невыносимо трудно снова его вдохнуть. Отвратительно до такой степени, что подступала тошнота. На несколько минут его охватило уныние, но немного вдохновляло решение посещать часовню каждый день хотя бы для того, чтобы подышать и размяться. Присутствие духа тут же вернулось, когда Питер вспомнил о своих оптимистических планах.
  - Господин Перен, вы обдумали моё предложение? - тихо спросил он пастора, подходя. Тот молча отвернулся, поджав губы.
  - Жаль, что я не смог вас убедить, - грустно проговорил Питер. - Сейчас на тюремном дворе я видел, как одного из ваших людей привязали к дереву и развели костер у него под ногами...
  - Нас этим не испугать! - сказал кто-то поблизости. - Мы и не такое видали!
  Тут поднялся глухой ропот, послышались выкрики:
  - Мы не поддадимся на ваши гнусные уловки, сударь!
  - Не дождетесь, чтобы мы погубили свои души, отступившись от истинной веры!
  - Паписты только и мечтают, чтоб Господь от нас отвернулся!
  - Чего еще от них ждать!
  - Всевышний защитит нас, а всех католиков рано или поздно отправит в ад!
  - Аминь, - улыбнулся де Монтель с горькой иронией. - Не стану вам противоречить, господа. Конечно, вы можете меня убить прямо сейчас, но, к сожалению, это делу не поможет.
  - Опомнитесь! - вдруг зло крикнула Женевьева Гаро, обращаясь к протестантам. Она через силу приподнялась на локте и гневно сверкала глазами. - Вы что, все с ума посходили? Уже не различаете, кто перед вами?! Мессир граф сделал всё, чтобы спасти жизнь вашему командиру! Если он так рисковал, то уж точно нам не враг! Если б не моя постыдная слабость, он сейчас был бы в своем дворце вместе с женой и детьми, а не вместе с вами в этой вонючей клетке!
  Граф, усевшись на свое место, мягко положил руку ей на плечо и чуть улыбнулся.
  - Поберегите силы, сударыня, они вам еще понадобятся.
  Гугеноты поутихли, кое-кто прятал глаза, кто-то продолжал ворчать про себя.
  Вдруг раздался глухой, но вдохновенный голос пастора, запевшего псалом:
  - "Господь - свет мой и спасение мое: кого мне бояться? Господь крепость жизни моей: кого мне страшиться? Если будут наступать на меня злодеи, противники и враги мои, чтобы пожрать плоть мою, то сами они преткнутся и падут..."
  Люди опустились на колени и негромко подхватили все вместе:
  - "И если ополчится против меня полк, не убоится сердце мое; если восстанет на меня война, и тогда буду надеяться..."
  Тут пастор закашлялся так, что его землистое лицо начало багроветь. Приступ длился несколько минут, а потом несчастный никак не мог отдышаться. Ему дали несколько глотков драгоценной воды, бережно усадили и укрыли плащом. По его знаку Ги Жокьер высоким голосом продолжил псалом, остальные подхватили. Однако вместо умиротворения в их голосах звенела ненависть и тревога...
  - Эй, вы! Заткнуться немедленно! - зло крикнул охранник, показавшись из темного коридора. Он с силой ударил прикладом по толстым прутьям решетки. От густого гулкого рокота кое-кто вздрогнул, и все замолчали.
  Но через мгновение в наступившей тишине вдруг раздался свободный и глубокий низкий голос:
  - "Одного я прошу у Господа, только этого я ищу: чтобы жить мне в доме Господнем во все дни моей жизни, созерцать красоту Господню и размышлять в Его храме..."
  Надзиратель, уже было уходивший, изумленно обернулся и вытаращил глаза на графа, во весь голос распевающего псалом. Солдат в замешательстве остановился, однако не осмелился приказывать графу замолчать и, недолго думая, ретировался.
   В следующую минуту протестанты окрепшими голосами смело подхватили и пропели весь псалом. Эхо их голосов звучно раздавалось под сводами:
  - "Не отдавай меня в руки моих противников, потому что восстали на меня лжесвидетели и злобою дышат. Но верю: увижу я благость Господню на земле живых. Надейся на Господа, мужайся, и сердце свое укрепи..."
  
  Глава десятая
  
  Когда стало известно, что граф де Монтель снова под арестом, впечатление в городе было такое, будто на мирный лесной муравейник сел медведь. Однако газета "Окситанский курьер", помимо известий о биржевом курсе, ценах, крестинах и похоронах именитых особ и прочих городских новостях, лишь кратко упомянула об этом событии в цветистых и горестных выражениях. Но сожаление это прозвучало ни много ни мало как завуалированное обвинение графа в предательстве католической веры и поругании верноподданнических чувств славных жителей Тулузы. Город и окрестные приходы пришли в движение и наполнились противоречивыми слухами. Но теперь страсти кипели куда сильнее, чем в прошлый раз, поскольку тогда были, по крайней мере, понятны все обстоятельства, а теперь кто-то верил признанию гугенотки под пыткой, а кто-то считал это оговором.
  Вскоре как гром среди ясного неба разнесся слух, будто раскрыт целый заговор протестантских еретиков против дворян-католиков, против истинной веры и - о ужас! - власти самого короля! Говорили, что в Севеннах бунтует чернь, а здесь хотят поднять бунт старинные дворяне из числа тайных гугенотов! Якобы они сговорились возродить свою веру, как в былые времена это делали еретики-катары. А во главе всего заговора стоит не кто иной, как граф де Монтель! Вообразить себе такое при желании было бы не сложно, поскольку тут же вспомнили, что сам граф никакой не француз, а иностранец. Хуже того - он наполовину англичанин! Однако почему-то его подлинное родовое имя было известно далеко не всем. Конечно, граф никогда его не скрывал и подписывал им все официальные документы. Но загадка, почему никто здесь не называет его лордом Гальтоном, кем он и является на самом деле?..
  Быстро распространялось мнение, что все прежние заслуги графа де Монтеля перед городом якобы имели целью только втереться в доверие к легковерным горожанам и отвести подозрение от его тайных черных дел. Когда и кем были высказаны все эти соображения, трудно сказать, но что тут началось! Недоумение, гнев и смятение жителей сопровождались бесконечными пересудами и ожесточенными спорами, порой случались даже ярые стычки в харчевнях и тавернах. Многие помнили добро и взяли сторону мессира графа, а некоторые поверили наветам и были непреклонны.
  Поклонники Генриха IV, сторонники гуманного отношения к гугенотам, которые в прошлый раз поддерживали графа де Монтеля и не видели в его поведении никакой вины, теперь просто не понимали, где же правда. Однако некоторые были горько разочарованы. Иные даже искренние его доброжелатели заколебались - ведь, как известно, дыма без огня не бывает!.. Но большинство друзей графа, к их чести, не изменили своего мнения и остались верны. И больше половины членов капитула, которые хотели участвовать в переговорах о мире, встали на сторону графа. Ведь никаких доподлинных фактов его вины предъявлено не было! Однако сам архиепископ, вице-губернатор и некоторые влиятельные дворяне были возмущены и негодовали.
  *
  При звуке церковного колокола, призывающего на мессу, Питер убрал блокнот и свинцовый карандаш в опустевшую сумку, где теперь позвякивали только пустые склянки из-под лекарств. Он составил список снадобий для аптекаря и был уверен, что ему доставят всё необходимое. Но де Ла Мар, узнав, во сколько обойдется лечение заключенных, разозлился и наотрез отказался платить за лекарства. Раздосадованный, де Монтель насмешливо заметил, что похороны собственной карьеры вряд ли обойдутся капитану дешевле.
  - Как бы вам не прогадать, де Ла Мар. Если хорошо подумать, за каждого пленника вы могли бы получить солидное вознаграждение. Но без лечения они скоро переселятся в мир иной, и любовно сооруженные вами виселицы, украшающие площадь, останутся пустовать. Какое будет разочарование! Ведь в городе наверняка ждут этого знаменательного события. Между тем я мог бы заняться изготовлением нужных снадобий совершенно бесплатно - при условии моей свободы, разумеется, - шутливо предложил Питер. Де Ла Мар расхохотался ему в лицо:
  - Не надейтесь, что я окажусь так глуп, что позволю вам улизнуть! О нет, сударь, у меня на вас особые планы!
  - Мм-м? - промурлыкал де Монтель вопросительно и слегка удивленно. - Неужели вы намерены поджарить меня на медленном огне на потеху вашим гостям, как вы любите? Или что-то другое?
  - Скоро узнаете! Не сомневаюсь, суд в этот раз будет справедлив. Теперь уж вам не удастся его облапошить, как тогда! - и де Ла Мар скривил губы в торжествующей ухмылке.
  ...Поднявшись при звуке колокола, де Монтель накинул плащ, собираясь в часовню. Тут к нему неуверенно подошел оборванный и худосочный мальчишка лет пятнадцати, посаженный за воровство на рынке. Неловко поклонившись, он спросил:
  - Мессир, могу я испросить позволения пойти с вами? Если вы им скажете, меня точно выпустят помолиться!
  По лицу графа пробежала тень улыбки.
  - Пойдем, если хочешь. А ты помнишь хоть одну молитву, парень?
  Тот смущенно помялся:
  - Ну, хоть и нетвердо... одну-то помню - Аvе ...
  Надсмотрщик уже звенел ключами в темноте коридора, готовясь отпереть клетку, чтобы сопровождать графа. Тот положил руку на плечо низкорослого парня, подошел, сильно хромая и тяжело на него опираясь. На самом деле Питер не так уж и притворялся, потому что от холода и сырости его старые раны болели, а суставы застыли и едва двигались, как у старика. Охранник не сказал ни слова и только закрыл за ними решетку.
  Когда они поднимались из подвала и шли по коридору на галерею, до них доносились жалобные стоны и неистовые крики боли.
  - И часто вы слышите подобные "песни"? - небрежно спросил граф у конвоира. Тот удивленно посмотрел.
  - Да почитай каждый день, сударь. Господин капитан любит, чтобы все допросы проходили быстро. Видит бог, он мастер добиться своего!
  
  Пока графа не было в камере, повстанцы устроили нечто вроде совета, и это их собрание оказалось весьма бурным. Всё началось с того, что кто-то с сожалением вздохнул: вот если бы у них было оружие! Тогда они перебили бы охрану и вырвались. А так - глупо лезть на рожон с голыми рукам... В ответ кто-то осторожно высказал сомнение в разумности их упорства. Одно дело отстаивать свою веру с оружием в руках, а другое - безропотно ждать смерти за решеткой. Чего они добьются, если все умрут? Не лучше ли на самом деле последовать совету графа де Монтеля и притвориться? Ведь Господь видит всё, а никто из их гонителей не сможет проникнуть в их души и узнать правду!..
  От таких речей пастор Перен приходил в негодование и бледнел от праведного гнева. Он взывал к своей неразумной пастве, приводя красноречивые цитаты из Писания:
  - "Не бойся ничего, что надобно будет претерпеть. Вот, диавол будет ввергать из среды вас в темницу, чтобы искусить вас, и будете иметь скорбь дней десять. Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни" .
  Перен был воплощением того заносчивого пуританского смирения, что чаще всего приводило истовых праведников к бессмысленной гибели. Но это был его выбор и тех, кто за ним шел.
  
  После полудня снова послышался звон ключей и шаги в темном коридоре, освещенном чадящим факелом. Охранник открыл решетчатую дверь перед господином в добротном шерстяном плаще и шляпе, какие носят зажиточные купцы. Господин был плотного сложения и статного вида, с размеренным голосом и неторопливыми движениями уверенного в себе человека. В руках он держал вместительную корзину с провизией, из которой торчали горлышки четырех винных бутылок. За ним с такой же корзиной следовал рослый мальчик в тёплом шарфе, замотанном вокруг худой шеи. Подмышкой у него был зажат большой круглый хлеб, завернутый в полотняную салфетку. Это были Якоб Мозер и Жан Потье-младший, по прозвищу Лисенок.
  Войдя в камеру, посетители приостановились, в полумраке выискивая взглядом того, кто был им нужен. Радостный возглас Питера указал им верное направление. Тут же поднявшись на ноги, граф обменялся сердечными рукопожатиями с падре. При этом господин Мозер поднес палец к губам. Было ясно, что он хочет остаться инкогнито.
  Между тем гугеноты разглядывали гостей, настороженно прислушивались и мрачно молчали. Жан поставил обе корзины на солому, положил хлеб и недоверчиво покосился на заключенных. Граф, улыбаясь, слегка потрепал мальчишку по щеке:
  - Ренардо, малыш... Как же я рад видеть вас обоих! - проговорил он с веселым блеском в глазах.
  - Мессир, вот тут для вас чистое белье, книга, свечи, бумага. А тут вино, две головки сыра, яйца, копченое мясо и... всего понемногу.
  - Прекрасно! Большой корзины хватит на всех понемногу - раненым не обойтись без хорошей еды.
  - Но вам же останутся крохи!..
  - Тогда у вас будет повод прийти еще, - он сверкнул белозубой улыбкой, подозвал Жокьера, сидящего неподалеку и поделился вином и большей частью провизии. Потом снова серьезно обратился к мальчику:
  - Для тебя есть важное поручение, Ренардо. Знаешь аптеку на улице Дарне?
  - Возле моста Сен-Мишель? Да, мессир!
  - Сбегай туда с этой запиской. Здесь список нужных мне лекарств. Надеюсь, под мое поручительство мэтр Россиньоль даст тебе в долг все, что я у него прошу. И возьми корзину - склянок будет много.
  Тут Якоб Мозер слегка хлопнул себя по лбу, поспешно достал из кармана увесистый кошелек и передал его графу.
  - Очень кстати, благодарю, профессоре. Тут приходится платить даже за простую воду, не говоря уж обо всем остальном.
  - Боюсь, теперь вам не стоить рассчитывать на кредит даже у аптекаря, экселенц...
  - Всё так плохо, друг мой? - в глазах Питера мелькнула тревога.
  - Хуже, чем хотелось бы. Но расскажу всё по порядку...
  - Прежде, чем вы начнете, отойдем подальше от любопытных ушей.
  Питер дал несколько монет Жано и посоветовал часть из них спрятать, чтобы в случае надобности умаслить охранников. Когда мальчик беспрепятственно был выпущен наружу, Питер отвел падре к дальней стене, за которой было устроено отхожее место, и где их вряд ли могли услышать.
  Вначале отец Якоб уверил, что госпожа графиня с детьми здоровы и чувствуют себя превосходно. Потом в его голосе зазвучали печальные нотки.
  - Экселенц, после того, как вас увезли, донна Алессия поехала в госпиталь к полковнику де Граммону, чтобы всё ему рассказать. Однако ее к нему не пустили, сказав, что герцогу стало хуже и его нельзя беспокоить. На следующий день повторилось то же. Мы не прекращали расспросы, но сведения были столь разноречивы... Ничего нельзя понять наверняка, а тем более составить целостную картину происходящего. В конце концов, мне удалось точно выяснить одно: между капитулом, представителями церкви и юстиции идут нешуточные распри. Одни считают, что вас нужно судить отдельно и соответственно вашему рангу, а не вместе с гугенотами низкого сословия. А иные полагают, что следует устроить один общий процесс, постольку были распущены слухи, будто бы вы стоите во главе некоего заговора, поддерживаемого протестантской Англией и Германией, ни много ни мало.
  У Питера вырвался изумленный возглас.
  - Да, экселенц, как бы нелепо и странно это ни звучало... Сейчас идут ожесточенные споры о составе суда. Некоторые представители власти требуют ввести в его состав церковников, но большинство в капитуле категорически против. Поэтому состав суда до сих пор не утвержден. Между тем донна Алессия испросила аудиенцию у архиепископа и на удивление быстро ее получила. Я сопровождал госпожу графиню и стал свидетелем самого любезного приема его преосвященства - и самого пустого светского разговора, неожиданно закончившегося проповедью о благочестии, твердости в истинной вере и тому подобное...
  Питер сделал досадливый жест, означавший: "что еще можно было от него ожидать!" и спросил:
  - Почему меня до сих пор не навестил адвокат?
  Профессор сокрушенно вздохнул.
  - Мэтр Биго, к которому вы обращались в прошлый раз, теперь отказался браться за ваше дело, мессир. Сначала он вообще избегал встречи со мной, а когда мне удалось, наконец, его изловить, я понял, что уважаемый мэтр попросту струсил...
  - Полагаю, в городе достаточно юристов. Я записал некоторые тезисы и аргументы в свою защиту, извел на это всю бумагу, что у меня была, но, похоже, теперь эти записки годятся только она растопку камина, - с горькой усмешкой проговорил Питер и задумался. - Как вы полагаете, после таких обвинений кто-то возьмется за мою защиту?
  - Я ищу такого человека, экселенц. Надеюсь, защитника вам предоставят в любом случае, - господин прокурор показал себя человеком чести, думаю, он не допустит беззакония. Но я до сих пор не могу с ним встретиться. Это настоящая блокада... - Падре помолчал немного и продолжил: - Мне ничего не оставалось, как сообщить нашим друзьям о ситуации, в которую вы попали. Уже через пять дней или раньше я рассчитываю получить ответ из Лондона. Да, вы говорили, что предпочли бы не обращаться туда за помощью, считая, что на родине вас осуждают...
  - Вот именно. Некоторые там считают меня предателем. Это влиятельные люди, к ним прислушиваются и в парламенте, и при дворе. Конечно, в каком-то смысле их мнение справедливо, поэтому я не имею морального права рассчитывать на поддержку из Англии.
  - А я не считаю это справедливым, экселенц. И далеко не все в Лондоне вас осуждают! Тем не менее, здесь дело серьезное, и мне кажется, сейчас тот случай, когда все средства хороши. Но я успел рассказать вам еще не обо всех неприятностях. Меня беспокоят опасные слухи, которые здесь явно кто-то распускает намеренно. Для простаков преподносят их попроще, а среди образованного круга и знати говорят даже о комплоте монархомахов!
  - Вот как?! - Питер был поражен. - Но где факты? Слухи должны быть всё же на чем-то основаны! Может быть, мы чего-то не знаем?
  - Возможно. А возможно, они просто высосаны из пальца. Если бы на самом деле был такой комплот , его вряд ли возможно было сохранить в абсолютной тайне. Кроме того, трудно себе представить, что камизары, гугеноты низкого сословия, избрали бы предводителем вас, католика! И протестантов из дворянства вы здесь никак не могли бы возглавить по той же причине. Скорее всего, кто-то явно хочет утопить лично вас, мессир. Но пока не понимаю причину, и кто за этим стоит. По сути, тут царят свои нравы и порядки. О них толком не знает даже вице-губернатор, тем более власти в Париже. Этот наглец де Ла Мар чувствует себя здесь хозяином и делает что хочет! Подумать только, посадить вас в эти скотские условия!.. Когда я пришел к нему с требование освободить вас, капитан просмеялся мне в лицо. К тому же, он принял меня в изрядном подпитии, да еще в обществе какой-то рыжей шлюхи... Однако мне удалось вручить ему официальное заявление о ваших законных правах и привилегиях. Он как будто даже заинтересовался ими и прочел вслух, что "лорд-пэр может быть судим только равными, что лорда нельзя посадить в обычную тюрьму, а только в лондонский Тауэр, что лорд не может быть заклеймен палачом, не может быть подвергнут пытке даже при обвинении в государственной измене", и так далее. После он издевательски расхохотался и заявил, что волен делать что угодно с кем угодно, будь то хоть сам дьявол, - всё равно никто ничего не узнает. Уж на что я спокойного нрава, мессир, но этот солдафон выводит меня из себя! Отвратительная свинья в парике и камзоле... Представьте, в самом начале мне дали понять, что повидаться с вами я могу только за весьма солидную сумму, "иначе как содержать такое количество заключенных"!
  - Да, знаю, де Ла Мар тут не стесняется... - сдвинув брови, Питер опустил голову. - Не волнуйтесь, падре, я это переживу. Но дело не только во мне... Как бы мне сейчас хотелось увидеть Алесси, - внезапно проговорил он дрогнувшим голосом. - Но ей никак нельзя появляться в этой клоаке...
  - Донна Алессия хотела пойти со мной, но де Ла Мар отклонил ее просьбу и напустил такого туману, пускаясь в объяснения... Он не сказал ничего, однако делал неясные намеки на какие-то таинственные условия. О нет, экселенц, будьте спокойны, грязных притязаний с его стороны не было. У него на уме явно что-то другое! Только вот что именно?..
  - Пожалуйста, не спускайте глаз с этого прохвоста. А теперь я хотел поговорить о важном деле, друг мой, - понижая голос, проговорил Питер. - Падре, у меня к вам большая просьба. У вас большой опыт в таких делах. Я хочу выкупить всех этих гугенотов и прошу вашего содействия. Как думаете, получится ли под эгидой какой-то благотворительной общины или ордена выкупить их за разумную цену? Или анонимно, или же под чужим именем. Знаю, де Ла Мар жаден до денег. Приличное капитанское жалование в пятьсот ливров не удовлетворяет его амбиций. Он жаждет почестей и наград за поимку отряда Гаро, мечтает из их казни устроить собственный триумф. Уж не знаю, что в нем пересилит - амбиции или желание разбогатеть.
  Якоб Мозер был поражен и ответил не сразу - некоторое время он молчал, пытаясь осмыслить услышанное.
  - О какой сумме может идти речь, экселенц? - наконец произнес он буднично. - Мальтийский орден выкупает христиан-простолюдинов от пятидесяти песо, для знати цена иногда доходит до тысячи и больше. Но чаще орден выступает только посредником, связывается с родными пленных, готовыми заплатить выкуп. Но что взять с этих несчастных?.. Невольников выкупают и монахи-тринитарии , и доминиканцы, и францисканцы, и общество милосердия Святого Винсента де Поля, когда-то попавшего в плен к тунисским корсарам и завещавшего трудится над выкупом христиан из мусульманского плена... Однако здесь совсем другое дело, экселенц. Никто из католических общин не станет выкупать протестантов!
  - В этом-то вся сложность. Я оказался в незавидном положении и не могу действовать от собственного имени. Что же касается денег... Если предложить де Ла Мару три или даже четыре тысячи экю за всех гугенотов, думаю, ему трудно будет устоять. Их всего тридцать два человека.
  Якоб Мозер в удивлении слегка приоткрыл рот, чтобы что-то сказать, но молча закрыл его и только внимательно посмотрел на Питера. Немного погодя падре обрел дар речи и с сомнением качнул головой:
  - Ваша идея кажется мне безумной, экселенц. Даже если капитан согласится на сделку, это еще полдела! Ведь нужно будет как-то устроить всех этих людей, переправить их за пределы страны...
  - Их не так много, падре. Если позволите, я напишу поручительство на ваше имя, а вы от лица кого-то из ваших швейцарских или австрийских друзей оформите эту сделку и внесете нужную сумму с моего счета.
  - Собственно, это не так сложно сделать, экселенц. Но согласится ли капитан?
  - Если Ла Мар будет упорствовать, поднимите цену до четырех с половиной тысяч экю, по сто сорок за каждого.
  - Кажется, он не сможет устоять. Но кто его знет...
  Пока они вполголоса обсуждали всё это, вернулся Жано-младший, раскрасневшийся от быстрого бега и холодного ветра. Питер наклонился, чтобы взглянуть на содержимое полной корзины, которую тот принес. В это время мальчик оглянулся и быстро прошептал ему на ухо:
  - Мессир, отсюда совсем легко сбежать! Подкупить охранника ничего не стоит. Я тут прикинул дорогу. Вначале думал, что вас заковали. А раз нет...
  - Я не собираюсь бежать, дружок, - спокойно улыбнулся граф. - Побег значил бы признание вины, а моя совесть чиста.
  
  К вечеру того же дня Женевьеву начал колотить сильный озноб, у нее стучали зубы, а руки и ноги похолодели. Граф снял с плеч свой плащ, подбитый мехом, и небрежно бросил его хмурому Жокьеру, которой с тревогой и жалостью смотрел на свою соседку. Потом Питер вынул склянки, доставленные от аптекаря, и стал смешивать лекарство. Обнаружилось, что еще у троих раненых началась лихорадка и кашель.
  
  Глава одиннадцатая
  Выкуп
  
  Сначала капитан де Ла Мар отправил синьоре Алессии короткое послание, потом получил на него ответ, и только после этого прибыл сам - в неприметной закрытой карете, когда уже совсем стемнело, чтобы не быть узнанным на улицах. Он явился в тщательно завитом светлом парике и в нарядном щегольском костюме, с любезной улыбкой на устах и букетом белых лилий. Но когда в гостиной он увидел графиню в окружении девушек, склонившихся за рукодельем, отца Якоба Мозера, сидящего у камина, начальник полиции негодующе бросил букет на стол и гневно воззрился на хозяйку дома.
  - Мы же договорились, что вы будете одна! - в раздражении воскликнул он. - Кажется, мадам, вы меня не поняли! Наша беседа не касается посторонних!
  - Я с вами ни о чем не договаривалась, сударь, - холодно ответила графиня. Она сдержанным жестом указала ему на кресло у чайного столика. - Вы потребовали встречи под предлогом того, что желаете сообщить мне важные сведения о моем муже. Я слушаю.
  - Немедленно отошлите всех! - зло прошипел де Ла Мар. - Иначе я не скажу ни слова!
  Алессия жалобно взглянула на отца Якоба, поднявшего голову от книги.
  - Падре, прошу вас...
  Тот спокойно поднялся, закладывая страницу.
  - Если понадобиться, мы будем рядом, дитя мое, - проговорил он и неспешно направился к двери. Служанки вспорхнули и, шелестя юбками, покинули гостиную вслед за падре. Капитан повернулся к хозяйке дома, удовлетворенно прищурившись. Его узкие губы растянулись в сдержанной, немного хищной улыбке.
  - Так-то лучше, мадам. Ну, не буду ходить вокруг да около - я человек дела. Слушайте внимательно. Я намерен открыть вам единственный план спасения вашего мужа, графиня. Но учтите! - де Ла Мар повысил голос и строго сдвинул брови, наставив на нее украшенный перстнем указательный палец. - Если вы ненароком оброните кому-то хоть слово - ваш муж проживет не долго, так и знайте!
  - Вы не посмеете! - взвилась Алессия, гневно сверкнув на него глазами. - Вы ничего не посмеете ему сделать, а если хоть один волос упадет с головы графа, я подниму такой шум, что весть о ваших делах дойдет до самого короля! А уж в Тулузе вы и шагу не сможете ступить спокойно, это я вам обещаю! - Ее голос звучал твердо и гневно, и никто бы не усомнился в ее решимости.
  - Ну-ну, успокойтесь, дорогая, не будем ссориться, - снисходительно улыбнулся де Ла Мар, усаживаясь, наконец, в кресло. - Если вы меня спокойно выслушаете и разумно подойдете к делу, ручаюсь, мы с вами поладим. Вижу, вы до сих пор не понимаете, в какой ситуации оказался ваш муж. Учтите, мадам, суд не будет с ним церемониться, когда открылось такое! Заговор против короля - дело нешуточное, оно грозит плахой. Вашего мужа неминуемо осудят, будь он хоть английский лорд, хоть сам черт! - Капитан победоносно глянул на побледневшую молодую женщину. Та вскинула голову и проговорила непреклонно и горячо:
  - А где доказательства? Где? У вас нет ничего, кроме пустых измышлений! Лорд Гальтон, граф де Монтель, - человек чести и ни в каких грязных делах не замешан!
  Де Ла Мар саркастически хохотнул:
  - Ваша наивность не знает границ, мадам! Вам же ничего не известно. В этом деле всё против него. Но я не стану вас переубеждать. Подумайте лучше вот о чем: каково теперь вашему супругу, в каких ужасных условиях он оказался. Тюрьма форта слишком мала, камеры рассчитаны самое большее на полтора десятка заключенных, а сейчас их там раза в три больше! Только представьте: теснота, вонь, насекомые, еды мало - раз в день пресная кукурузная каша, кусок хлеба и кружка воды - на большее нет средств! Его окружают больные и раненые, смрад и зловоние... Сущий ад, мадам! И я ничего не могу с этим поделать...
  - Мой муж ни в чем не виновен и не приговорен к заключению! - яростно вскричала Алессия. - Граф за решеткой только по вашей прихоти! Освободите его немедленно!
  - О, какой пыл! Представляю, как вы страдаете без мужа с таким темпераментом, - холодные серые глаза капитана плотоядно блеснули, но тут же погасли. - Вот что я вам скажу, мадам: в суде вы будете фигурировать как его соучастница, и еще неизвестно, какая судьба уготована вам, дорогая. - Тут де Ла Мар стал предельно серьезен и даже участлив. - Как бы там ни было, мадам, сейчас в моих силах помочь вам обоим. Пока еще не поздно!
  Алессия посмотрела на него с тревожным недоверием.
  - Не понимаете? Всё довольно просто. Поверьте, дорогая, вам ничего не стоит самой вызволить мужа из заключения, - проговорил де Ла Мар и внезапно развеселился. - Ну, "ничего не стоит" - только так говориться, - рассмеялся капитан своему сомнительному каламбуру. - Хотя для вас это будут сущие пустяки!
  - Речь о деньгах? И какова же цена?
  - О, не надо так спешить, милая графиня. Я рад, что вы готовы расстаться с некоторой суммой, но прежде вы должны запомнить самое главное, - де Ла Мар сделал значительную паузу, в возбуждении поднялся и важной поступью прошелся по гостиной. Он остановился перед Алессией, и его тон снова стал суров. - Твердо запомните одно, мадам: наш план должен храниться в глубочайшей тайне! Иначе... конец придет всем. Но первым пострадает ваш муж, так и знайте!
  - Я уже всё сказала об этом! - с вызовом воскликнула Алессия. - Чего еще вы хотите?
  - Чтобы вы держали язык за зубами и накрепко уяснили себе это! - раздражаясь, прорычал капитан сквозь зубы.
  - Незачем повторять это дважды. Но меня удивляет, сударь, почему вы пришли за выкупом ко мне, а не обсудили это с графом? Я же не могу распоряжаться его деньгами и, тем более, решать за него!
  Де Ла Мар будто ее не услышал и спросил:
  - Скажите-ка, моя дорогая, сколько вы готовы заплатить за свободу своего мужа?
  - Мне еще никогда не доводилось покупать ничью свободу, - звенящим от презрения голосом проговорила Алессия. Де Ла Мар немного помедлил и пристально посмотрел не нее, прищурив свои ледяные глаза.
  - Хорошо, я вам скажу. Свобода графа стоит ровно восемьсот тысяч ливров, и ни су меньше.
  Алессия, потрясенная, невольно округлила глаза.
  - Почему же сразу не миллион?! - воскликнула она и горько усмехнулась: - Кажется, господин капитан повредился в уме...
  - Со мной всё в порядке, дорогуша, - де Ла Мар скривил губы в язвительной усмешке. Больше всего он боялся, что графиня закатит истерику с криком и слезами или упадет в обморок. Но нет, эта женщина достаточно владела собой. Капитан снисходительно произнес: - Моя дорогая, кажется, вы до сих пор ничего не поняли. Всё гораздо хуже, чем вам кажется. Учтите, речь идет о жизни вашего мужа. Но и о себе я должен подумать! Судите сами, не могу же я попросту его отпустить и жить здесь, как ни в чем не бывало! Мне сначала придется устроить ему побег, а потом сделать так, чтобы он бесследно исчез. Я же по долгу службы буду обязан тут же бросить всех своих людей на его поиски! Вы понимаете? Так вот, самое надежное будет переправить его за границу. Это не так сложно, у меня налажены связи с контрабандистами. Однако из-за "побега" графа моя репутация будет безнадежно испорчена. Мне придется уехать и полностью поменять свою жизнь, а это ох как непросто! Так что я еще поскромничал - восьмисот тысяч едва-едва хватит!
  - Но где же я найду такие огромные деньги?! Эта сумма превышает даже наш годовой доход! - ее голос прерывался от негодования. Капитан снова иронически усмехнулся.
  - О, сударыня, не прикидывайтесь несчастной овечкой и не пытайтесь меня обмануть! Всем известно, что ваш муж чертовски богат, и он выделил вам немалое состояние. Ручаюсь, за свою свободу он готов выложить и больше! Вам только и труда, что написать своему банкиру. А если вдруг не получите всё полностью, уверен, вы найдете, что продать.
  - По брачному договору я не могу распоряжаться суммой более пятидесяти тысяч ливров, - твердо заявила графиня. - Если не верите, спросите нашего поверенного, он вам подтвердит!
  Де Ла Мар метнул на нее раздраженный взгляд и скривил тонкие губы.
  - Может, еще прикажете выйти на рыночную площадь и оповестить весь город?! Не прикидывайтесь дурочкой, мадам!
  - Но что же мне делать? Я должна получить согласие мужа, иначе просто невозможно получить такую неслыханную сумму! Позвольте мне поговорить с ним хотя бы несколько минут!
  - Вы даже не представляете, о чем просите, моя дорогая. Даже я не рискую заходить в их каземат, настолько там отвратительно и опасно! Будьте благоразумны, мадам. Чем раньше вы вручите мне деньги, тем скорее ваш муж окажется на свободе.
  Алессия мучительно раздумывала, опустив голову и покусывая губы.
  - Я ничего не могу сделать без согласия мужа, - наконец заявила она решительно. - Мне обязательно нужно с ним поговорить!
  - Это исключено. Повторяю: никто не должен знать о нашей сделке, даже он! Как только я получу деньги, граф будет переправлен в надежное место. Вы сможете воссоединиться по дороге к границе, не раньше!
  - О, Мадонна! Ведь у банкира неизбежно возникнут вопросы! Что же мне отвечать?
  - Не сомневаюсь, вы придумаете для него какую-нибудь сказочку, женщины хорошо это умеют. Ну, довольно разговоров! Даю вам три дня, мадам. И помните - никому ни слова! Малейшая огласка - и дражайший граф может вдруг случайно оступиться на лестнице и свернуть себе шею. Или что-нибудь не то съесть, - недобро усмехнулся де Ла Мар. - Не забывайте об этом ни на минуту, моя дорогая!
  
  *
  - О, что за подлец! - восклицала Алессия, в волнении сжимая руки. - Алчный мерзавец! Меня от него просто тошнит! Верить этому негодяю?! Да ни одной минуты! Вы слышали, падре? - она обратилась к отцу Якобу, снова усевшемуся в свое любимое кресло. - Вы слышали, как усердно он меня запугивал? Рисовал страшные картины, ошеломил чудовищной суммой выкупа... Но это я переживу. Единственное, что меня пугает - как бы он действительно не навредил Марио. Я готова отдать что угодно, только бы он оказался на свободе живым и здоровым! Но еще вопрос, удастся ли мне собрать эти немыслимые деньги...
  Якоб Мозер только покачал головой.
  - Вам не стоит волноваться, донна Алессия - вряд ли капитан причинит вред самому дорогому своему заложнику! Де Ла Мар далеко не дурак, он знает свою выгоду и не станет резать курицу, несущую золотые яйца.
  - Да, это верно... Но я опасаюсь какого-нибудь подвоха с его стороны. Чего еще ждать от бесчастного человека! А вдруг он не выпустит Марио, даже когда получит деньги? Это самое страшное, и я чувствую свое бессилие... Хотя капитан действительно очень рискует и должностью, и репутацией...
  - Судя по всему, деньги для него дороже.
  - Святые небеса, как же мне лучше поступить? Что вы посоветуете, падре?
  - Думаю, вам стоит запросить эти деньги в банке, синьора. Частью золотом, частью в ценных бумагах - так их легче хранить, - падре внимательно посмотрел на Алессию своим спокойным проницательным взглядом, и вокруг его темных глаз вдруг резче обозначилась сетка морщинок. Он потер лоб и серьезно проговорил:
  - Я в принципе против всяких темных сделок, синьора, но выкуп пленников - дело праведное. Именно это и поручил мне ваш супруг.
  - Что-что? Граф сам поручил вам выкупить его из заключения?
  - Не его, дорогая донна. Не его, а тех гугенотов, которых захватил капитан. Де Ла Мар сказал вам, что поможет графу бежать, когда получит свои деньги. Но мессир и не думает бежать! Он сказал, что его побег сочтут признанием вины, а его совесть чиста. Он уверен в своей правоте и готовится к суду, а не к побегу. Но теперь обстоятельства изменились. Думаю, мессир не знает, что де Ла Мар просит за него выкуп.
  - Постойте, падре... Он хочет выкупить пленных гугенотов?! О, Мадонна... - взволнованно проговорила Алессия, с тревогой глядя в спокойное лицо прелата. - Как такое возможно?
  - Да, такое возможно. Я уже написал своим друзьям с просьбой о содействии. Но это дело не быстрое. Другое дело - выкупить самого графа. Вот только как узнать, что он сам думает об этом...
  - Вы полагаете, граф попросту может отказаться покинуть камеру до суда? Впрочем, с него станется!.. Святые небеса, я в полном смятении... То, что вы сказали, ставит меня в тупик. О, мне просто необходимо с ним увидеться!
  - Напишите ему, дитя мое, коротко расскажите обо всем, задайте вопросы. Я попробую еще раз пробиться в форт и всё ему передать. А если нет... Что ж, ему известно, что я написал нашим друзьям в Лондон, и, думаю, они не откажут ему в помощи. Постарайтесь как можно дольше потянуть время, до тех пор, пока я не получу от них известие.
  - Но де Ла Мар дал мне всего три дня!
  - Ничего страшного, синьора. Что он может вам сделать? Капитану важно одно - получить деньги. А за это время, надеюсь, в банке как раз соберут нужную сумму. На вашем месте я как можно скорее предупредил бы их.
  - Да-да, утром я отправлю Жана в банк с письмом. А после? Что потом делать с такими огромными деньгами? Неужели просто так отдать их этому алчному прохвосту?! А если он обманет?
   - Я займусь этим, синьора, не переживайте. У меня есть некоторый опыт по выкупу пленных. Безусловно, этой суммы хватит, чтобы выкупить их всех. Причем, по всей Окситании, - добродушно улыбнулся он.
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"