Дюгованец Ирина Ивановна : другие произведения.

Питер Гальтон. Часть 1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  18 +
  
  Питер Гальтон. Бесконечная история
  
  Герой - дитя Европы, дворянин нового, XVIII века, времени, когда подули свежие ветры больших перемен, предвестники великой эпохи Просвещения.
  Морской офицер, медик, предприниматель, испанский шпион, художник и - разумеется! - куртуазный любовник, - Питер Гальтон, известный в Европе как граф де Монтель, - родился в знатной английской семье. Но ему пришлось начинать самостоятельную жизнь с чистого листа, вдалеке от дома, на прекрасных и беспощадных островах Карибского моря. Его судьба - это борьба за выживание, за достоинство и честь, за счастье любимых людей и страну, на верность которой он присягнул. Питер любит и обманывается, учится и ошибается, мстит и спасает жизни, помогает обездоленным и противостоит могущественным недругам, оружие которых - не только пуля, яд или шпага, но и беспредельная власть, косность, низость и злоба, тщеславие и лицемерие.
  Простые моряки и портовые девки, знатные господа и прекрасные дамы, королевские особы и влюбленные служанки, члены тайных орденов и церковные догматики - вот герои, что живут здесь своими страстями, - от самых низменных до самых высоких. Жизнь графа де Монтеля легко вместила бы десяток жизней простого обывателя, занятого заботами только о своем покое и благополучии.
  Действие книги происходит во времена войны за испанское наследство.
  
  Часть I
  
  Париж. 1703 г.
  
  Глава первая
  
  - Кажется, ты чем-то расстроен, приятель? - спросил граф де Монтель своего секретаря и камердинера Жана Потье во время утреннего туалета. Граф поднял глаза от фолианта, взгроможденного на туалетный столик, и внимательно посмотрел на отражение Жана в зеркале. Этот парень служил ему уже целых восемь лет и стал не только слугой, но и другом. Тот сокрушенно покачал головой:
   - Ох, сударь, да чего уж греха таить...
  Граф молча ждал продолжения. Но Жан только горестно махнул рукой и вздохнул, продолжая сосредоточенно взбивать мыльную пену для бритья. Его узкое подвижное лицо с рыжеватыми бровями и модными тонкими усиками чем-то удивительно напоминало хитрую лисью мордочку. Даже мать в детстве называла его Ренардо (Лисёнок), не говоря уж о приятелях-студентах Латинского квартала, где он успел проучиться целых три года. Так же звали его и соседи по улице Вожирар, где он родился, и где его отец держал богатую галантерейную лавку.
  Жану не было и семнадцати, когда однажды ночью на улице Вожирар случился большой пожар, в котором сгорели их дом и лавка. Двум его младшими братьям и родителям не повезло - они задохнулись в дыму, так и не проснувшись... В ту злосчастную ночь Жан-Ренардо лишился всего. Но сам он чудом остался жив лишь потому, что в это время миловался со своей подружкой в другом конце города.
  Чтобы заработать на кусок хлеба, Жану не приходилось привередничать - он брался за любую работу, хотя бы и самую черную. Но даже грузчиком в порт парня никто не хотел брать, презрительно посмеиваясь над его деликатным сложением и худобой. Университетскому недоучке приходилось только мечтать о чистой работе клерка, библиотекаря или писаря в конторе стряпчего, но для такой должности нужна была приличная одежда и даже парик, а на что их купить?..
  Несчастья Жана закончились, когда юный Питер Гальтон подобрал его на ступенях Сорбонны едва живым от голода ... В те времена молодой лорд в силу некоторых обстоятельств скрывал свое родовое имя и положение. Он просто взял вторую половину своего имени от итальянки-матери и звался теперь шевалье де Лоретто. Питер думал поступить на королевскую службу и нуждался в преданном слуге. Молодые люди оказались почти ровесниками, и у обоих в жизни случилось нечто такое, что перевернуло судьбу каждого. Вероятно, это их и сблизило.
  Ренардо возблагодарил Небо, посчитав, что ему крупно повезло.
  Однако за все годы службы у графа школяр-недоучка не мог припомнить и трёх безмятежных дней без всевозможных историй. Было похоже, что его молодой хозяин заставлял Провидение подкидывать им приключения с регулярностью часового механизма. Жан суеверно полагал, что виной всему была внешность его сеньора. Конечно, и характер, но в такой бесподобной наружности ему виделось что-то божественное. Или дьявольское.
  Питер Гальтон обладал очень высоким ростом и крепким сложением, но его фигура не казалась громоздкой благодаря природному изяществу и гармонии. Яркие глаза, смуглое выразительное лицо, копна блестящих черных кудрей до плеч - в нем чудесным образом сочетались кровь римских патрициев от матери и неукротимый дух Джона Гонта от отца, потомка внебрачной ветви рода этого славного рыцаря.
  Юный наследник лорда Алена Гальтона, офицера Королевского флота, вырос в английском поместье своего отца под Кройдоном вместе с младшей сестрой и любящей матерью, в веселом окружении слуг-итальянцев. Он рано проявил интерес к наукам и морскому делу, живописи и музыке. Мальчик раньше положенного возраста выдержал экзамен и поступил в Королевский колледж Богоматери Итонской, что рядом с Виндзором.
  Но после страшного несчастья, случившегося в имении, Питер прервал учебу и в четырнадцать лет покинул родной дом в Англии.
  Сразу после этого еще одна катастрофа забросила его в Южные моря практически нищим. У юного наследника лорда и пэра не было ничего, кроме шпаги, и он предложил ее одному известному французскому корсару, чтобы не умереть с голоду и заодно кое-чему научиться. На родине все считали его погибшим.
  Позже Питер вернулся в Европу, учился в Болонье и Париже, едва не погиб от рук наемных убийц и, наконец, встретил свою любовь в Мадриде. Там он готов был и остаться, поступив на тайную службу к кардиналу Альберони, хитрому тосканцу, бывшему в те времена негласным советником короля.
  Больше всего на свете Гальтон мечтал жениться на своей возлюбленной, но прежде ему надо было добиться доверия ее отца, а тот и слышать не желал о браке своей дочери с безвестным иностранцем. Питер приложил немало усилий к тому, чтобы приобрести себе положение, состояние и собственный дом. Поскольку в Англии он был лишен всех прав и привилегий - в связи с мнимой гибелью, - ему пришлось всё начинать заново.
  В скором времени он, уже лейтенант Королевской Армады , стал владельцем земель на юге Франции, у подножья Пиренеев, недалеко от Тулузы, где располагалось имение Монтель. Питер по собственному проекту построил там особняк, вызывающий восторг и завись всей округи.
  Свадьба состоялась в Мадриде. Но прежде по условию брачного договора Гальтон стал подданным испанского короля. Если бы от него потребовали спуститься в преисподнюю, он сделал бы и это, настолько сильно был влюблен. Его свела с ума юная Маргарита де Гамба, прекрасный черноглазый ангел, воплощение чистоты и нежности.
  Но вместо того, чтобы наслаждаться тихой семейной жизнью, Питер вел себя слишком ярко, свободно и независимо. Он водил предосудительные знакомства с учеными, дрался на дуэлях, сочинял пасквили на высокопоставленных особ, - короче, постоянно дразнил и возмущал чопорный высший свет Мадрида. В конце концов, последней каплей стала одна его дерзкая стихотворная пьеса, поставленная им вместе с друзьями во время карнавала. Главным персонажем в ней стал сам Сатана. Одно это повергло мадридское общество в шок. Более того, дьявол был представлен там остроумным и обаятельным циником, разоблачавшим все пороки человеческие, а любовные истории, рассказанные в пьесе, будоражили воображение зрителей.
   Спектакль наделал много шума, и против молодого графа ополчились не только благочестивые важные особы, но и сама церковь. Ради спокойствия любимой жены и маленькой дочери Питер покинул Мадрид и поселился в Монтеле, своем имении в Лангедоке, этом давнем оплоте еретиков-альбигойцев...
  
  ...Июньское солнце просвечивало сквозь яркую молодую листву сада, а веселый щебет птиц врывался в открытые окна небольшого уютного особняка, снятого графом на тихой парижской улице близ ворот Сен-Дени, вдали от шума и суеты большого города.
  После утомительного переезда из Тулузы и устройства на новом месте, можно было, наконец, и отдохнуть. Однако Жана что-то угнетало и беспокоило. Закончив свой туалет, граф еще раз взглянул в зеркало на своего камердинера.
  - Так что же случилось, приятель?
  - Ничего особенного, сударь, так, воспоминания...
  - Не хочешь говорить - дело твое. Давай-ка позавтракаем где-нибудь в городе. Скажи, чтобы седлали лошадей.
  - Сию минуту, мессир!..
  
  Когда они вышли, Жан в раздумье проговорил, поглядывая на пасмурное лицо своего господина:
  - Я вижу, вы тоже не в настроении, сударь. Иначе могли бы найти себе компанию для завтрака и получше! Со времен вашей службы королю вы же водили дружбу со многими важными особами. Не хотите возобновить старые знакомства?
  - Успеется. Старых знакомых мне всё равно не избежать, особенно если придется застрять здесь надолго. Предвижу тут ужасную скуку: сплошные пустые развлечения дни и ночи! Не понимаю никакого удовольствия в такой жизни. Мне кажется, от безделья у меня голова превращается в пустой кувшин, и это бесит.
  - Вы рассуждаете, как древний старик. Беда, что вас теперь ничто не радует. После праздника в Тулузе вас просто не узнать, сударь! Неужели это всё из-за той размолвки с госпожой графиней? Ну, кто ж виноват, что некоторые женщины порой так некстати теряют голову. А потом только ищут повода для ревности. Уж кто там что вообразил - тому бог судья!..
  - Жано, опять ты за старое! Довольно, мне это надоело.
  - Ладно-ладно, молчу... А сказать по секрету, мессир, когда вы исчезли после той размолвки с сеньорой, ваша верная Марселина даже плакала! Да и госпожа графиня тоже места себе не находила. Только вот мне кажется, что все неприятности начались после визита к нам этого самого губернатора, господина де Шевриера. Напыщенный наглец, каких свет еще не видывал! Жаль, вас тогда не было, уж вы бы поставили его на место! Не знаю, что он там такое наговорил госпоже, только донья Маргарита загрустила не на шутку. И это после такого потрясающего праздника!.. Все гости были в восторге и от вашего нового палаццо, и от чудесного парка, и от изысканного стола. Но сеньоре вдруг захотелось в Париж, ко Двору! До сих пор не пойму, каким чудом вы нашли средства на эту поездку?.. Зато теперь госпожа графиня весела и довольна, ведь её желание исполнено, как по волшебству! Кажется, всё улажено, так почему вы не в настроении, мессир?
  - Какой же ты болтун, Жано! Еще одно слово, приятель, и я тебя вздую!
  
  На углу довольно грязной парижской улочки красовалась зеленая вывеска с полустертой надписью "У Красного петуха". Еще на ней было намалевано причудливое нечто, изображавшее то ли птицу, то ли красного грифона. Взглянув на это творение, Питер слегка улыбнулся. Они зашли в таверну, заказали плотный завтрак, и за бокалом легкого вина Жан Потье, наконец, издалека повел речь о своей печали:
  - Сам удивляюсь, сударь, что это меня так зацепило? Ведь черт знает сколько времени прошло!.. Как только мы приехали, я тут же отправился разыскать прежних своих приятелей. Да мало кого нашел. А те, кого отыскал, стали до тошноты важными господами в черных мантиях или сутанах.
  - Это тебя огорчает? Ты же сам выбрал свой путь. Или теперь сожалеешь?
  - Нет, сударь, я вполне доволен жизнью. Даже считаю, что мне повезло. Я оказался просто счастливчиком по сравнению с некоторыми моими дружками, которых уже Господь прибрал... Нет, понимаю, когда по глупости в беду попадают мужчины - они вечно лезут на рожон, чуть что - сразу в драку, и прочее... А вот за что бог наказывает невинных женщин? Где тут справедливость?
  Жан опустил голову и замолчал. Питер взглянул на него серьезно:
  - О ком ты говоришь? О своей подружке?
  - Да, бывшей... Хотя между нами и не было ничего серьезного - так, с полгода встречались время от времени...
  - Выходит, когда я тебя нанимал, ты меня обманул? Сам же мне клялся, что на тебе нет никаких обязательств, и о тебе никто не заплачет, если с тобой что-то случится. Ведь это были твои слова!
  - Да, верно. Тогда я и сам так думал! А вот сегодня узнал... такое дело...
  - Не тяни, Жано! Терпеть не могу, когда ходят вокруг да около.
  - Расскажу всё как есть, мессир. Так вот, в те времена, когда я к вам пошел на службу, мою бывшую подружка, Мадлен Персье, отец выдал замуж... Из меня тогда какой был жених? Ни гроша за душой, одно слово - погорелец... А ей подвернулась выгодная партия - мясник с приличным доходом и собственной лавкой в людном месте. Ну, она забыла меня - я забыл её... А сейчас вдруг узнаю, что она уже вдова с тремя детьми - один меньше другого... Тут мне из любопытства захотелось посмотреть, какая она теперь стала. Пошел я к ее дому, встретил знакомых, поболтали, и её соседка мне рассказала, что Мадлен с покойным мужем жила как кошка с собакой, даже частенько дрались! Но года два назад у нее ни с того ни с сего вдруг отнялись ноги. А старуха, которая ей помогала, недавно померла. Ну, вот ее и отправили в Сен-Лазар. Это ужасное место, похуже чистилища!..
  Жан замолчал. Питер на минуту задумался, потом спокойно произнёс:
  - Что ж, пойдем. Я хочу взглянуть не нее.
  - Зачем? Вряд ли что можно для нее сделать...
  - Посмотрим. Или ты просто не хочешь показывать мне свою подружку? - улыбнулся граф. - Кстати, у нас не так много времени, а ты еще не закончил свой отчет о поездке в Мадрид.
  
  За четверть часа они добрались до места, где помещались тюрьма и больница для бедных. Жан не переставал сокрушаться:
  - И зачем только я заикнулся об этом? Негоже вам, сударь, бывать в таких местах! Благородному господину нечего там делать...
  - Ты боишься, что я упаду в обморок при виде покойников и увечных? - рассмеялся Питер. - Не волнуйся, я бывал в местах и похуже. Например, в корабельном трюме, битком набитом африканскими рабами, так называемым "черным деревом". Вот где был ад!.. Но тебя просто не увлекает медицина, приятель. Даже такие познавательные развлечения, как анатомический театр возле Сен-Жермен л´Оксеруа, где мы были вчера, - весело подтрунивал граф.
  - Нет уж, увольте меня от таких развлечений! - проворчал Жано.
  - Всё же напрасно ты не захотел посмотреть, как мэтр Жюстен мастерски препарировал труп в поисках пресловутой грудной жабы, будто бы убившей того почтенного горожанина, промышлявшего под Новым мостом, как говорили. Однако венцом всему был комментарий! Ты бы слышал, как важно и серьезно досточтимый отец Бенедикт зачитывал отрывки из Галена! Это звучало презабавно, особенно если учесть, что великий Гален препарировал в основном животных. Не могу понять, почему наши ученые монахи до сих пор никак не могут слезть с Галена? И это при том, что гениальный Везалий уже два века назад нарисовал превосходные анатомические атласы, доказал чуть не двести заблуждений Галена, - а здесь ничего не меняется! Однако я не мог упустить случая, чтобы не извлечь пользу из этого представления: за дополнительную плату прояснил для себя некоторые интересующие меня детали с ланцетом в руках.
  - Так вы нашли эту самую жабу в груди у покойника?!
  Питер весело расхохотался.
  - Конечно же, нет, мой милый, никаких животных! Я не знаю, почему так назвали эту сердечную болезнь. Еще древнегреческие врачи упоминали некоторые ее симптомы. Мне интересно было проверить кое-какие свои догадки, основанные на описаниях Леонардо да Винчи и некоторых других ученых. Разве не любопытно, почему на первый взгляд анатомически не измененное сердце может причинять такие ужасные страдания на вид вполне здоровому человеку?
  - Ну, эти тонкости не для меня, клянусь богом! Что у человека внутри, и как там всё это работает, узнать было бы неплохо, но, говоря по чести, меня бросает в дрожь от вида располосованного тела.
  - Для кого-то внутри просто потроха, а для кого-то - потрясающе устроенный Господом живой механизм. Великая Тайна. Чем больше постигают ее, тем необозримее открываются глубины. В Болонье мне довелось... Но мы уже пришли - я чувствую запах четвертого круга Дантова ада!
  Они вступили в гулкий сумрачный коридор больницы Сен-Лазар. От ужасного смрада там нечем было дышать. В большом зале, разделенном грязными матерчатыми перегородками, помещалось множество больных и увечных. Загаженные постели, вонь, рои мух - и ни малейшей надежды на облегчение страданий...
  Пока Жан искал монахиню-сиделку, чтобы спросить, где лежит Мадлен, Питер Гальтон с невозмутимым лицом рассматривал больных. Его внимание привлек молодой крепкий парень с ногой в лубке и со следами побоев на лице. Тот настойчиво подзывал его жестами. Когда граф приблизился, парень без жалоб и стонов сказал со спокойным отчаянием:
  - Ваша милость, если вы христианин, прикажите своим слугам вытащить меня отсюда. Лучше уж мне подохнуть в какой-нибудь сточной канаве, но на воле, а не в этой преисподней!
  - А что с тобой приключилось, приятель? - так же спокойно осведомился граф.
  - Дьявол мне помог сломать мою ходулю, да так, что кость наружу. А потом нога распухла и посинела.
  - Давно?
  - Уж четвертый день... Так вы поможете мне, сударь?
  - Возможно. Ну, а выбраться отсюда - пара пустяков.
  - Благослови вас Пресвятая Дева и все заступники! Видит бог, сударь, я в долгу не останусь!
  Граф небрежно кивнул и направился к Жану, который уже спешил к нему.
  - Она там, на женской половине, справа у окна!
  В другом зале его секретарь взглядом указал на худую миловидную женщину в чепце и грязной губой сорочке. Это и была Мадлен Персье, вдова мясника, давняя подружка Жана. На бледном лице несчастной, казалось, остались одни огромные ввалившиеся глаза, однако в них плясал странный воинственный огонек. Сдвинутые брови, плотно сжатый рот - весь ее вид напоминал ощетинившегося зверька. Граф подошел, окинул ее внимательным взглядом и неожиданно улыбнулся, сверкнув белыми зубами.
  - Жано, дружище, оказывается, у тебя хороший вкус! Никогда не думал, что ты разбираешься в женщинах. Ты уже уговорил мадам поехать с тобой?
  Мадлен Персье приподнялась на локте и мрачно сверкнула глазами на странного визитера.
  - Вы издеваетесь, сударь? Куда еще я должна ехать с этим шалопаем? Мне сейчас не до шуток!
  - Я и не думал шутить, моя милая. Кажется, тут никому не может понравиться. А если нас ждет хороший обед с бутылочкой бордо, то оставаться здесь вообще глупо! Я за наемной каретой, - и граф ушел.
  - Это еще кто? Что за принц такой? - хмуро спросила Мадлен, скрывая недоумение.
  - Это мой хозяин, лорд Питер Гальтон, граф де Монтель. Помимо прочего он еще и хирург.
  - Настоящий лорд?! Чтоб мне провалиться! Да ты врешь, старый плут. Зачем такому знатному господину приходить сюда? Ему самое место в королевском дворце, с дамами танцевать, а не таскаться по таким помойкам. Признавайся, это ты его просил?
  - Ничего я не просил! Он сам захотел на тебя посмотреть.
  - Как же ты глуп, Жано-Ренардо! Ну, скажи, на кой черт я ему сдалась? Я что, принцесса какая-нибудь? Чую, тут что-то не так. Говори, в чем дело?
  - Нет, ну, вы только взгляните на неё! Граф захотел на тебя посмотреть, вот и всё. Не стану же я ему перечить! Мадлен, сделай милость, засунь свой характер в зад и не вздумай ему грубить! Милорд много знает, он учился медицине, вдруг он сможет тебе помочь?
  - Ну, разве что пристрелить... Или ловко оттяпать мои никчемные ноги, - она мрачно хохотнула.- Да что может понимать в болезнях такой красавчик!..
  
  Когда Жано перенес и усадил Мадлен в карету, граф весело заметил:
  - Там еще один парень мечтает умереть на свободе. Посмотрим, что из этого выйдет. Пойдем-ка, захватим и его тоже. - И добавил со смехом:
  -Только бы не набраться от них блох!..
  
  Питер велел кучеру остановиться возле цирюльни на улице Августинцев. Из кареты высадили всех, кроме Жана, которого граф послал домой за сменой белья и одеждой для Мадлен и Мишеля Миньяра - так звали парня со сломанной ногой, по виду отпетого бандита.
  - Не забудь мой несессер, - добавил граф. - И возьми кого-нибудь из женской прислуги помочь здесь.
  - Кому же передать сей приказ, господин граф? - с язвительной ноткой спросил Жан. - Ваши девушки не привыкли ухаживать за ранеными, да и вообще не знают, что такое тяжелая работа.
  Граф недовольно вскинул бровь:
  - А ты, бедный, работаешь один за всех - в основном, языком! Скажи Марселе.
  - Вот Марсела точно не откажется, - усмехнулся Жан, уходя.
  
  - Добрейший мэтр Жюстен, - весело воскликнул Питер, пожимая руку старому цирюльнику, вышедшему встречать посетителей. - У тебя сейчас будет много работы, мой друг! Прикажи нагреть воды для хорошей бани. Вот этих двоих требуется заново произвести на свет, а я знаю, что роль Господа Бога тебе особенно хорошо удается.
  - Помилуй, любезный граф, уж ты и сказал, - пряча довольную улыбку, проворчал цирюльник. - Сравнить меня с Господом Богом! Да за такие слова - прямая дорога в преисподнюю!
  - Там будет хорошая компания, - улыбнулся Питер, дружески хлопнув мэтра по плечу. - А теперь вот что: приготовь-ка свои лучшие инструменты - те, серебряные, - для них сегодня найдется достойное дело. И пошли мальчика в ближайший трактир за самым крепким ромом. Вот мой кошелек.
  Мальчишка-подмастерье быстро принес две полупинтовые фляги, откупорил одну и подал на стол с двумя стаканами, думая, что это для хозяина и его гостя. Граф остановил его:
  - Нам пить еще рано, малыш. Напои-ка вот этого парня, - он движением подбородка указал на Миньяра, морщившегося от боли. - И лучше до потери сознания.
  - Зачем это? - испуганно захлопал глазами тот.
  - Не бойся, приятель, терять тебе уже нечего, ты и сам это знаешь. Пей, если не хочешь умереть от боли, когда мы будем резать твою ногу.
  Парень в ужасе вытаращил глаза на графа и не мог произнести ни слова.
  - Успокойся, у меня нет намерения тебя калечить, - усмехнулся тот. - Нога останется при тебе. По крайней мере, я на это надеюсь. Объясню, чтобы ты понял суть. Ты и сам чувствуешь, приятель, что твое дело дрянь. У тебя жар, нога посинела и распухла, а болит так, что ты готов повеситься, не правда ли?
  Миньяр мрачно кивнул. Граф продолжал:
  - Попробую тебе помочь, поскольку много раз видел подобное и знаю, что делать. Иначе ты скоро отправишься прямиком на тот свет, да еще и в муках. А мне почему-то кажется, что ты не очень туда спешишь. Предупреждаю сразу, будет больно. Поэтому тебе следует выпить столько, сколько сможешь. Тебе, полагаю, лет двадцать пять?
  - Двадцать...
  - Тем более. Ну? Ты готов?
   - Да, клянусь всеми святыми! А сколько мне это будет стоить?
  Граф посмотрел на него в некотором замешательстве. Похоже, этот вопрос застал его врасплох.
  - А разве у тебя есть деньги?
  - Ну, не буду врать, я не нищий.
  - Тогда потом заплатишь мэтру Жюстену за его труды.
  - Но, сударь, а вам-то какой интерес со мной возиться? Ведь вы, я вижу, знатный господин.
  - Вопрос правильный, - кивнул граф, иронически скривив уголок рта. - Он явно исключает сказки о христианском милосердии и доброте души. Да, парень, я делаю это исключительно из природного любопытства и любви к искусству хирургии. Однако благодаря этому у тебя появился хотя бы один шанс выжить. Не так ли?
  Миньяр молча смотрел, приоткрыв рот, явно плохо понимая, что сказал граф.
  - Радуйся, цыпленок! - вдруг раздался язвительный голос Мадлен из большого кресла в углу. - Радуйся, что милостивый господин удостоил тебя своим драгоценным вниманием! Сеньор отчего-то имеет противоестественное желание покопаться в твоей вонючей ноге - такая уж его прихоть. Поэтому не задавай лишних вопросов, чтобы любезный граф не выкинул тебя обратно на ту помойку, откуда взял. Будь благодарен и послушен! - в ее желчном тоне слышалась непонятная злость и явное желание оскорбить.
  Но Питер только внимательно посмотрел не нее и обезоруживающе улыбнулся:
  - Вижу, госпожа Колючка, с тобой будет не так-то легко поладить. Выпей и успокойся, спрячь свои шипы, никто тебя не тронет. Кстати, я помню про обещанный тебе обед - тогда-то и сможешь излить на меня всю свою желчь.
  Выпить Мадлен не отказалась, но затем примолкла. Она явно обессилела от пережитых волнений.
  Тем временем подъехал Жан с двумя горничными, одной из которых была камеристка графини Марсела - смуглая высокая и стройная каталонка с синими глазами и смелым выражением прелестного личика. Она была мастерица на все руки не только по женскому рукоделью - в свое время ее отец так хотел сына, что с юного возраста учил свою дочь стрелять и орудовать шпагой. Питер взял в дом эту необычную горничную для своей молодой жены еще в Испании, накануне их свадьбы.
  Ловкая и быстрая Марселина тут же принялась за дело: разложила привезенное белье и платье, приготовила всё, что приказал граф, время от времени искоса поглядывая на его странных пациентов.
  Скоро баня была готова, и пока женщины помогали Мадлен, мужчины занялись Мишелем, уже совершенно бесчувственным от выпитого. Подмастерья мэтра Жюстена раздели его, перенесли в специальную комнату и положили на высокий стол. Сам папаша Жюстен достал свои бесценные хирургические инструменты, и они вдвоем с графом часа два колдовали над изуродованной ногой парня.
  Тем временем женщины помыли, одели и накормили Мадлен, которая теперь тихо спала в том же большом старом кресле.
  Когда Питер, наконец, вышел - без камзола, с распахнутым воротом рубашки и рукавами, закатанными до локтя, его немного усталое лицо было сосредоточенно, к влажному лбу прилипли черные кудряшки. Марселина встала ему навстречу и подала умыться. Слегка улыбнувшись девушке, граф поплескался в тазу, отер лицо и расправил кружевные манжеты.
  - Вот что я скажу тебе, Марсела: легче два часа махать шпагой, как дворянин, чем два часа резать и шить, как простой ремесленник.
  Повинуясь его знаку, девушка быстро наполнила бокал, подала ему и серьезно ответила:
  - По мне, так в ремесле, что вы избрали, гораздо больше доблести, мессир.
  - Да ты заговорила стихами, - снова улыбнулся граф, осушая бокал. - Надо признаться, это ремесло приносит мне гораздо больше удовлетворения, чем благородные упражнения в фехтовании. Ну, моя милая, поезжай домой, отвези наших гостей. Распорядись, чтобы им приготовили комнаты на втором этаже и обо всем позаботились.
  - Да, сеньор. Можно этим займется Жюли? Донья Маргарита была так добра, что отпустила меня до самого вечера.
  - Вот как? Сеньора никуда не собиралась выезжать?
  - Она мне ничего не говорила.
  - Хорошо. Тогда ты можешь отправляться по своим делам.
  - Позвольте мне остаться с вами, мессир!
  - Здесь твоя помощь больше не нужна, дорогая. А мне еще нужно кое-что обсудить с Жаном. Передай донье Маргарите, что я скоро буду.
  - Да, сеньор, - огорченно вздохнула девушка.
  
  После всех трудов Гальтон со своим "верным оруженосцем" зашли промочить горло в уютный погребок на улице Августинцев и поговорить, наконец, о поручениях, которые Жан выполнял в Мадриде. Они уже допивали бутылку, когда слуга после долгой паузы значительно взглянул на своего хозяина и лукаво улыбнулся:
  - Удивляюсь, мессир, почему вы до сих пор ничего не спросили о некоей знатной даме, живущей в Мадриде?
  - О, нет! Знать ничего не желаю ни о каких мадридских дамах, - со смехом перебил его граф. - Или я не достаточно далеко от них сбежал?! Довольно приключений на мою голову, старина. Иногда самое главное - вовремя остановиться, иначе всё может плохо закончиться.
  Питер имел в виду длинную цепь событий, вынудивших его покинуть Испанию. Конечно же, не все они были напрямую связаны с дамами. Последней каплей, переполнившей чашу терпения благочестивого общества столицы, стала его сатирическая пьеса о вечном влюбленном - доне Жуане, которого граф изобразил в облике самого дьявола - печального, остроумного философа, открывающего людям глаза на их истинную сущность. Это был самый необычный и парадоксальный портрет Врага Человечества, вызывающий искреннюю симпатию. Пьеса, может быть, не получила бы такой известности, поскольку была поставлена камерно, в их загородном доме, во время карнавала. Но гостей собралось довольно много, а вещица произвела неотразимое впечатление и тут же разлетелась по городу в виде цитат и списков. И, разумеется, тут же вызвала возмущение иезуитов и некоторых высокопоставленных особ. Скандал удалось замять только благодаря одной весьма влиятельной знатной даме, благоволившей молодому талантливому юноше. Это была весьма незаурядная особа, сочетавшая в себе ум, характер и высокое положение. Она использовала всё свое влияние, чтобы избавить Питера от преследований. По ее версии, юный граф хоть и был католиком, но не слишком хорошо разбирался в религиозных тонкостях. Он якобы понятия не имел, что допустимо, а что нет во владениях Его Католического Величества благочестивого короля Карлоса.
  Разумеется, Питер понимал, что представляет собой это его будто бы легкомысленное, а на самом деле весьма ядовитое и откровенное творение. Он вольно или невольно провоцировал чопорное испанское общество, известное своим исключительным благочестием. Правила и законы диктовала Церковь - законы, подавляющие всё яркое, живое и настоящее. Но духовенство и знать сами тайно нарушали эти законы при всякой личной надобности. Что больше всего возмущало Питера, так это лицемерие! Хотя он вскипал при виде любой несправедливости, - вероятно, в силу своей молодости.
  Питер Гальтон без сожалений покинул Мадрид. Впрочем, он давно собирался это сделать, ибо хотел привезти молодую жену в роскошный уютный дом, его новый особняк близ Тулузы, который строил почти два года и вложил в него так много души, сил и средств. Но Маргарита всё никак не могла расстаться с придворной жизнью, которую просто обожала. А на взгляд Питера мадридский двор был слишком церемонен и довольно уныл.
  
  Между тем Жано прикончил бутылку и добродушно усмехнулся, поглядывая на хозяина:
  - О чем вы так глубоко задумались, мессир? Похоже, вспоминаете то, что предпочли бы забыть? Но есть дамы, которые вас не забывают!
  - Вижу, приятель, ты что-то приготовил мне на десерт. Ну, выкладывай!
  - Вы же сами сказали, что ничего не хотите знать, - лукаво поддразнивал тот.
  - Это правда. В таком случае молчи.
  - Но вот ведь какая штука, мессир: я дал клятву! Больше того - мне хорошо заплатили, чтобы я исполнил это поручение. А я не какой-нибудь подлец, чтобы нарушить слово! Так вот. Одна знатная дама велела передать это письмецо в ваши собственные руки.
  И Жан достал из кармана небольшой изящный пакет с красными печатями. Игриво повертев им в воздухе, он с довольной улыбкой положил его перед графом.
  - Тебя осудят как сводника! - насмешливо покачал головой Питер. Потом быстро взглянул на печати и слегка помрачнел.
  - Так я и думал, - откинувшись на спинку стула, проговорил он задумчиво. - Что за удивительная женщина! Не молода. Не красавица. Но есть в ней нечто такое, что будоражит воображение. Она поразительно свободна, - и это в чудовищно жестких рамках испанского этикета! Она может позволить себе любое сумасбродство - и все сойдет ей с рук! Она не остановится ни перед чем, если захочет чего-то слишком сильно. Ее имя - донья Исабель д´Амилья, герцогиня Фуэнтодос.
  - Верно, это она. А я давно заметил: вы не можете устоять перед умными женщинами с сильным характером. Взять хоть ту же донью Исабель, хоть мадам Жозефину, или ту знатную англичанку, леди Кливленд... Верно я говорю?
  Граф пропустил это замечание мимо ушей и распечатал пакет. Оттуда выпал обшитый драгоценным кружевом батистовый платок с монограммой, вышитой золотыми нитями. В письме было всего несколько строк. Питер прочел и поднес листок к свече.
  - Это было признание в любви? - живо полюбопытствовал Жано.
  - Нет, стихи Кальдерона.
  - Тогда зачем вы их сожгли?
  - Я помню их наизусть.
  Рассеянно повертев платок в руке, Питер сунул его за обшлаг рукава.
  Тут к их столу подошел изящно одетый полноватый молодой господин с живыми черными глазами и тем оливковым оттенком кожи, который сразу выдает уроженца Юга. Его круглое подвижное лицо нисколько не портили крупный нос и полные сочные губы. Это был Робер д´Юссон, маркиз де Боннак, друг Питера и его сосед по имению в Лангедоке.
  - Вот вы где, граф! А я всюду вас ищу.
  - Какой сюрприз, друг мой! Да, найти меня здесь не так-то просто.
   - К счастью, мне известны все ваши излюбленные места с хорошей кухней.
  - Не хотите ли к нам присоединиться? Мы тут болтаем с господином Потье - вдали от нескромных ушей.
  Д´Юссон немного брезгливо покосился на веселую шумную компанию неподалеку, подсел за стол и быстро заговорил со своим певучим южным акцентом:
  - Странно, Питер, вы проводите время здесь, в этой сомнительной харчевне, предпочитая ей парижские салоны. Они для вас теперь слишком пресны? Не хотите ли добавить им живости и "перчика"? Все вокруг еще вспоминают ваш чудесный праздник в Тулузе этой весной. Вы будто возродили у нас знаменитые Цветочные игры ! Теперь не только в Тулузе, но и в Париже о нем ходят легенды. Приготовьтесь отвечать на множество: "а правда ли, что...?"
  Граф равнодушно пожал плечами. Д´Юссон продолжал, понизив голос:
  - Собственно, я разыскивал вас, чтобы пригласить на завтрашний вечер. Но это будет не обычный раут. Вы понимаете? Завтра у меня соберутся только избранные и посвященные. Поскольку никто не должен знать об этом собрании, я не мог послать к вам слугу с запиской. Надеюсь, ваш секретарь тут же забудет, что слышал.
  - Можете в этом не сомневаться.
  - Все соберутся к десяти.
  - Хорошо, я буду. Сожалею лишь, что моя жена не приглашена, - улыбнулся Питер. Д´Юссон укоризненно покачал головой:
  - Не ставьте меня в неловкое положение, Питер. Вы же прекрасно знаете, что это невозможно. Но неужели вы до сих пор проводите вечера с женой?
  - Не все, но мне до сих пор хочется быть там же, где и она.
  - Дорогой друг, вы не перестаете меня удивлять! Вне всяких сомнений, донья Маргарита прелестна и обладает множеством достоинств, но... Чтобы муж так говорил о собственной жене после семи лет брака - это непостижимо!
  - Я и сам себе удивляюсь, - рассмеялся Питер. - Но пока вас не посетил такой тяжкий любовный недуг, вам этого не понять, мой дорогой. Кстати, Робер: неужели завтра не будет ни одной приглашенной дамы?
  - В вашем вопросе слышится непритворный ужас,- расхохотался д´Юссон. - Не волнуйтесь, друг мой, они будут. Но только посвященные!
  - Вот как, посвящают и женщин? Любопытно, кто же они?
  - Я не могу называть имен, тем более здесь, - маркиз стал серьезен. - Вы прекрасно знаете, чем нам это всё может грозить.
  - Да, разумеется. Не подумайте, что я слишком легкомысленно отношусь к этому делу. Просто сегодня мне хочется почувствовать всю полноту и радость жизни после того, что мне довелось увидеть утром.
  - Граф, вы не пожалеете, клянусь вам. Завтра вечером в моем доме вы увидите самую красивую женщину Парижа!
  - О, вы меня заинтриговали, д`Юссон! Я приеду вовремя. Но все же думаю, что самая красивая женщина ждет меня дома.
  *
  Жан Потье зашел к Мадлен узнать, как она устроилась на новом месте. Та сидела в кресле у окна и смотрела в сад, где играли две хорошенькие черноволосые девочки. За ними присматривали няня в строгом сером платье и стройная белокурая дама в голубом.
  - Скажи-ка мне, Жано, что это там за "святое семейство"? Эти девчушки мне страсть как кого-то напоминают!
  - Ну, да, это дочери господина графа. Их трудно с кем-то перепутать, так они на него похожи. Та, что помладше, смелая и шустрая - Диана, тихая и робкая постарше - Франческа.
  - А та роскошная дама в голубом - его жена?
  - Нет.
  - А кто? На гувернантку она совсем не похожа.
  - Какая ты любопытная, Мадлен! Похоже, ты полностью оклемалась, если тебе уже до всего есть дело.
  - А то! И с чего бы мне плохо себя чувствовать, если твой хозяин устроил меня здесь как королеву, даже велел приставить ко мне девчонку для услуг! Больше того - он приказал привезти сюда моих сорванцов! Вот уж не представляю, на кой чёрт ему всё это нужно?
  - И не ломай голову, всё равно не догадаешься. Лучше прямо у него спроси. Сеньор ценит прямоту и честность.
  - Я давно бы спросила, но его с тех пор и не видно... Ага, гляди, вот вышла еще одна дама, теперь чёрненькая, и гораздо красивее той. Глаза - огонь! Похожа на испанку.
  - Верно. Это и есть жена графа, донья Маргарита Гальтон де Лоретто и де Гамба, графиня де Монтель.
  - Понятно. А кто вторая?
  - Некая донна Амалия Висконтини.
  - Да на кой бес мне знать ее имя?
  - А чего же ты хочешь знать?
  - Не прикидывайся дурачком, Жано. Или меня ты считаешь слепой дурой? Ведь ясно, как белый день, что старшая девочка - её дочь!
  - Это правда. И что? Граф ни от кого ничего не скрывает. Все знают, что он был знаком с этой особой еще до своего брака. Лет семь или восемь назад они повстречались на каком-то балу и так полюбили друг друга, что не смогли дождаться свадьбы. Молодой сеньор был страстный и пылкий, что порох, а она - как сухая солома...
  - Тут и пожар. Как всегда, черт возьми - обрюхатил девицу и сбежал. А как жениться - так на другой!
  - Вот язва! - вскипел Жан. - Ничего не знаешь, а болтаешь! Да эта красотка в тот же день сама от него сбежала! То ли на что-то обиделась, то ли просто по глупости. Вот так запросто разбила сердце благородного человека! А когда узнала, что беременна, было уже поздно... Вечно эти ваши женские капризы и фокусы!.. Так вот, глупая девица от страха сбежала аж в Новый Свет, к родне. Проворонила своё счастье. Там ее и выдали замуж за какого-то старика. А мой сеньор почти год искал ее по всей Европе, чуть с ума не сошел. Что он пережил, одному богу известно. Все вы одинаковы, куклы бесчувственные!..
  Мадлен немного помолчала, впечатлённая этой тирадой. Потом недоверчиво покачала головой:
  - Сказки всё это, про побег. Ты на графа-то посмотри: красавец, любезный, знатный, богатый, да еще и с благородной душой, - от таких не убегают!
  - Ну, положим, богат он был не всегда. И тогда были причины ему до поры скрывать своё имя и происхождение. Можешь мне не верить, Мадлен, но у молодого сеньора в те времена при себе имелись только голова на плечах, шпага, два сундука книг, - и один враг, могущественный, как сам сатана! Да чего там, всего не расскажешь... Короче, родные этой девицы пригрозили ей монастырём, а она совсем молоденькая и глупенькая была - испугалась...
  - Выходит, предала она свою любовь. Ну, твой граф, небось, тоже не ушел в монастырь, пожалуй, тысячу таких красоток поимел. Ладно, молчи, и так ясно... Значит, вернулась беглянка, да уж поздно... Постой, тогда что она здесь делает? Вообще ничего не пойму, разрази меня гром!
  - И не поймешь. Синьора Амалия вернулась, потому что овдовела. И здесь проездом по дороге домой, в Милан. А вообще они с графиней подруги, воспитывались в одном монастыре.
  - Ну, надо же, кто б мог подумать! Да, твой граф не промах: умудрился заполучить обеих красоток и спокойно жить с женой и бывшей любовницей в одном доме!.. Кстати, смотри, дамы-то как ладят. Верно, твой хозяин успевает ублажить обеих.
  - Прикуси-ка язык, Мадлен! Какая же ты ехидна! Ведь ничего не знаешь, только зря болтаешь!
  - Ладно, ладно, успокойся. От моей болтовни вреда нет никакого. Передавай привет своему хозяину да спроси, что он думает с нами делать. Не вечно же я буду здесь гостить!..
  
  *
  В покоях графини де Монтель Маргарита и Амалия были заняты примеркой недавно доставленных новых туалетов. Горничные и модистки суетились, помогая им. Но это утомительное дело затянулось из-за каких-то досадных просчетов портного. Обе дамы были расстроены чуть ли не до слез. И когда в двери постучал граф, обе радостно встрепенулись.
  - О, как хорошо, что вы пришли, Питер! Не можете себе представить, что случилось!
  - Наверное, что-то ужасное, - улыбнулся он, по очереди целуя руки Амалии и Маргарите.
  - Не смейтесь, сеньор, это очень серьезно! - сдвинула изящные брови Маргарита. - Только представьте: немного не хватило этого шелка для накидки к платью Лии. А без накидки уже совсем не тот вид! Здешний хвалёный портной - жалкий подмастерье в сравнении с вашим мэтром Рене! Как жаль, что вы не взяли его с собой! А сей портняжка способен только изменить фасон на какой-то убогий. Зачем же тогда было шить это платье, не пойму!..
  - Успокойтесь, дорогая. Давайте во всем разберемся спокойно.
   С этими словами граф стал подробно осматривать туалеты дам.
  - На первый взгляд, получилось совсем неплохо. И тон удачный, и фасон. Только будто чего-то не хватает, какой-то изюминки...
  - Вот именно! Взгляните, здесь сзади должна ниспадать с плеч длинная накидка до самого пола, из такой же ткани, как само платье, но этого шелка хватает только на половину длины. И у торговца нет его больше ни пяди, а сшить другое мы просто не успеем!
  Дамы обновляли летние туалеты. Герцогиня Мэнская устраивала увеселительное катание на лодках по Сене. На берегу будут накрыты столы и построены купальни. Весь Малый двор и самые блестящие кавалеры и дамы Парижа будут там. Чета де Монтель и графиня Висконтини тоже были приглашены.
  - Вы посылали в другие лавки? - спросил граф, вполне серьезно воспринимая все эти маленькие женские проблемы.
  - Да, разумеется! Нас уверяют, что такого шелка больше нет во всем Париже.
  - Прекрасно. Значит, Лия будет неповторима. Впрочем, в этом шелке, или в каком-то другом - не имеет значения. Хотя он как нельзя лучше подходит к ее золотым волосам и оттенку кожи... А это что за прелестный лоскут? - граф выудил из вороха тканей, разложенных по всей комнате, довольно большое бело-жемчужное полотнище роскошного муара.
  - Это осталось от моего платья, которое принесли вчера, - ответила Маргарита. Питер высоко взвил переливчатый шелк и опустил его на плечи Амалии.
  - Как вы находите такое сочетание, милые дамы? Из этого чудного муара стоит сделать накидку сзади, манжеты с воланами на рукавах и такие же ленты на верхней юбке. К нему отлично подойдет изящный гарнитур из жемчуга. А с букетиком незабудок и жасмина в волосах вы будете прелестнее самой очаровательной нимфы в Булонском лесу, cara mia !
  - Бог мой, просто удивительно, как вы умеете одним жестом придать завершенность туалету, граф! - восхитилась Амалия, с удовольствием оглядывая себя.
  Питер поймал слегка обеспокоенный взгляд жены в зеркале. Впрочем, она тут же промолвила с испанским достоинством:
  - И правда, получилось весьма недурно.
  - Я польщен, милые дамы, ваше доверие бесценно, - весело проговорил Питер, присаживаясь на краешек кресла, заваленного тканями и кружевами. - Истинное удовольствие обсуждать с вами эти милые хитрости. Но я пришел напомнить, что вечером мы едем слушать итальянцев. Будет петь несравненная Белинда, и я никак не могу этого пропустить! Не забудьте о времени, чтобы успеть переодеться.
  - Мне не хочется ехать, - тихо проговорила Амалия. Маргарита огорченно взглянула на мужа.
  - Питер, уговорите ее! Меня она слушать не хочет.
  На лице графа промелькнуло странное выражение, как будто внезапно он почувствовал боль. Но это длилось лишь секунду.
  - Лия, давно хотел с вами поговорить, но не о театре... Для меня это важно. Прямо сейчас, прошу вас!
  
  
  - Марио, я не хочу создавать тебе лишние сложности! - Амалия называла своего возлюбленного его вторым именем и перешла на итальянский, как только за ними закрылась дверь в ее комнаты. - Я вижу, тебе тяжело мое присутствие рядом. То, как ты целуешь мне руку, говоришь "вы", избегаешь даже близко подойти, если мы не одни - и еще тысячи мелочей, которые дают понять, что ты постоянно ищешь компромисс с самим собой. Лучше мне поскорее вернуться домой. Напрасно я согласилась сюда приехать. Это только из-за Франчески, она к тебе так привязалась...
  - Как раз об этом я и хотел поговорить, дорогая. Ты отказываешься появляться в свете - по-моему, совершенно напрасно. Но не буду тебя уговаривать, поступай как угодно. Можешь уехать. Однако подумай: война идет уже в Пьемонте! Я не могу сопровождать вас и не могу допустить, чтобы с вами что-то случилось. Хочу, чтобы вы жили в безопасности и спокойствии.
  Амалия печально улыбнулась:
  - Ты всё для этого делаешь! Но я вполне могу позаботиться о себе и дочери. У меня есть всё: имя, состояние, дом в Милане...
  - Тем не менее, остаться вдовой в двадцать пять лет совсем не сладко. Лия, ты молода и прекрасна, твой траур уже закончился, - почему ты избегаешь света и поклонников?
  - Мог бы и не спрашивать, Марито - ответ тебе известен. Любить тебя, а потом выйти замуж за другого - все равно, что пить простую воду после того, как попробовал шампанского!.. Знаешь, я уже смирилась и успокоилась, и ничего не хочу менять. В твоих глазах столько нежности - этого вполне достаточно, чтобы я и Франческа чувствовали себя счастливыми. Но здесь наше положение двусмысленно. Маргарита, кажется, не ревнует - она в тебе уверена, видит, как ты ее боготворишь, и гордится этим... Но я не хочу, чтобы пострадала твоя репутация!
  Граф иронически усмехнулся.
  - Пусть это тебя не волнует, дорогая. Здесь покорение женщин считается мужской доблестью, как нигде больше. Никто меня не осудит, кроме ханжей. Но я хотел поговорить не об этом.
  Питер подошел к камину и достал портсигар. - Ты позволишь, я закурю?
  - Разумеется! Обожаю на тебя смотреть, когда ты куришь...
  Он устроился в кресле и стал сосредоточенно следить за голубоватой струйкой дыма, поднимавшейся от кончика сигары. Амалия села напротив и любовалась его сильной рукой с изящными пальцами и выразительным лицом, какие вырезали на драгоценных античных геммах.
  Собравшись с мыслями, Питер заговорил:
  - Я хочу попросить тебя, Лия... Для меня это важно.
  - Ты ведь знаешь, я не откажу тебе ни в чем.
  - Твой покойный муж был благородным человеком, он любил тебя и считал Франческу своей наследницей. Но она моя дочь! Я хочу, чтобы она носила мое имя и унаследовала все права, принадлежащие ей по закону.
  Амалия, онемев, не произнесла ни слова, только сжала руки. Граф продолжал:
  - Мне кажется, я люблю ее даже больше, чем Диану, хотя это абсурд, нельзя любить одну руку больше другой... Дети мне равно дороги, но тут примешивается какое-то особое чувство - не могу его объяснить. Может быть, чувство вины... Франческа такая застенчивая, робкая - совсем не похожа на Диану. Я хочу заботиться о ней, видеть, как она растет, хочу катать ее в седле, играть с ней в серсо и учить рисовать, слышать, как девочки вместе шалят и смеются... Ты позволишь мне это?
  Амалия не могла вымолвить ни слова, комок встал у нее в горле. Она только кивнула, улыбаясь сквозь слезы...
  
  
  Глава вторая
  
  Этим вечером у Робера д´Юссона под видом обычного светского приема собрались тайные последователи "Совершенных". Среди них были потомки тех славных альбигойцев, которые когда-то во имя своих духовных ценностей и веры безбоязненно всходили на костер, и память о которых никогда не умирала в сердцах жителей Юга. Некоторые из наследников этой веры, люди разных сословий, жили теперь и в Париже, и в южных провинциях, и по всей Европе.
  Среди гостей мелькали мундиры военных, шитые золотом камзолы, сутаны священников, темные одежды судейских. Граф де Монтель знакомился с новыми людьми и с удивлением отмечал, как много умных и образованных людей привержены "альбигойской ереси". Сам он уже не видел в этом учении ничего, что давало бы пищу его уму и сердцу. Не так было в юности, когда он жадно изучал старинные манускрипты тайного архива "Совершенных" и со жгучим любопытством открывал для себя их духовный мир. С возрастом его взгляды очень изменились, но из уважения к своему Учителю и друзьям-южанам он не хотел высказывать здесь своих сомнений и критических суждений, а потому больше слушал.
  Гальтон беседовал с каким-то аббатом из Марселя, когда к ним подошел хозяин дома. Тот, извинившись, с таинственной улыбкой отвел Питера в сторону.
  - Я не хочу, чтоб вы сочли меня лгуном, - тихо проговорил д`Юссон, лукаво блестя глазами. - Дама, о которой я вам говорил, только что прибыла! Да-да, самая красивая женщина Парижа. Для нее вы - тоже сюрприз, поэтому прошу, граф, пройдите вон в ту укромную комнату и чуть-чуть подождите!..
  Слегка заинтригованный, Питер вошел в небольшую гостиную, убранную в голубых тонах и изящную, как дамская табакерка. Спустя некоторое время туда же проскользнула некая особа в легком темном плаще с капюшоном. Она повернулась, чтобы плотнее закрыть дверь, и небрежным движением сняла накидку. Даже не видя ее лица, Питер уже узнал эту молодую даму. Её блестящие волосы, уложенные в простую прическу, были против моды не напудрены, а несколько игривых завитков спускались по стройной белой шейке; ее тонкая талия казалась еще уже от тугой шнуровки и пышных юбок парадного туалета. Изумительной красоты плечи и грудь тонули в кружевах, а нежные руки украшали драгоценности стоимостью в целое состояние, - одним словом, это была самая обольстительная и роскошная куртизанка Парижа - блистательная Марион де Лорси.
  Она грациозно повернулась - и невольно ахнула:
  - Граф де Монтель! Пресвятая Дева, вы тоже здесь?!
  - Как видите, сударыня. Умоляю, скажите, что вы попали сюда случайно! - шутливо, но с непритворным беспокойством взмолился Питер, целуя ей руку. - Невозможно, чтобы и вы погубили свою душу в этой альбигойской ереси!
  Она еще больше раскрыла удивленные глаза:
  - А как же вы, сударь? Совсем не ожидала здесь вас увидеть!
  - Вы считаете, мадам, что я не слишком вписываюсь в это собрание людей, достойных вашего уважения? - пошутил граф с лукавой улыбкой. Марион слегка смутилась.
  - О нет, об этом я даже не думала. Просто не могла себе представить... Но объясните, что связывает вас с Орденом?
  - Только обещание, данное когда-то одному из Совершенных, моему наставнику, чистому и честному человеку. Однако то же самое могу спросить и у вас, прекрасная Марион. Неужели это д´Юссон вложил в вашу хорошенькую головку пагубную доктрину катаров?
  - Вы угадали.
  - Он поступил непростительно, и я ему всё выскажу в глаза! Как можно распоряжаться чужой душой и жизнью?! Со своей он волен делать, что угодно, но с вашей!.. А, кажется, начинаю понимать. Должно быть, вы с ним теперь большие друзья?
  - Как вы догадались? - рассмеялась Марион.
  - Значит, вы уже разлюбили герцога Мэнского? Наверное, он ужасно страдает.
  - Сын великого короля не очень похож на своего отца. Конечно, герцог мил, но долгая связь бывает утомительна...
  - Так он вам попросту надоел? Как видно, сомнительное счастье быть возлюбленным блистательной женщины, - с шутливой печалью вздохнул граф.
  - О, это как сказать... Или вы имеете в виду уже себя, граф? Говорят, ваша жена чудо как хороша. Вероятно, графиня редкостная женщина, раз вы ее выбрали. Мне хотелось бы с ней познакомиться. Но, кажется, это будет выглядеть не совсем...
  - Что вас смущает, дорогая? Мой дом всегда открыт для друзей.
  - Приятно это слышать. Не все здесь так свободны от светских условностей.
  - К сожалению. Люди всегда боятся что-то потерять - начиная от доброго имени и доходной должности до расположения своей любовницы,- усмехнулся граф. - Потерять свое положение в обществе для них равносильно смерти! Но я свободен, поскольку не имею придворной должности, ни у кого не прошу ни привилегий, ни денег, и всем обязан только самому себе. Что бы ни болтали обо мне в свете, это только добавляет бенефиций к моей репутации. Свою независимость я ценю очень дорого. Однако иные религиозные догматы и философские идеи сковывают похуже колодок, не так ли, мадам?
  - Я не совсем вас понимаю, дорогой граф. И, оказывается, совсем не знаю, - задумчиво проговорила Марион де Лорси. - Выходит, вы не разделяете нашу веру?
  - На этот вопрос мне не так просто ответить, мадам. Я добрый католик. Но считаю, что любые возвышенные помыслы сделать этот мир лучше и чище, и они вызывают у меня уважение. Да, в юности я разделял философию катаров. Однако теперь не со всякими догматами я готов согласиться. Католическая вера не хуже любой другой, насколько мне довелось их изучить. И все они заслуживают не меньшего уважения, если что-то дают людям. Но любой фанатизм мне отвратителен. Сегодня Париж наводнен иезуитами. При малейшем подозрении на инакомыслие они могут схватить любого и объявить его еретиком - в своих корыстных интересах. А что, если схватят и вас, мадам? Вы не боитесь? Мне было бы безумно жаль, если такое волшебное создание окажется в лапах у иезуитов, - скрестив руки на груди, граф смотрел на нее с печальной улыбкой.
  - Что вы, сударь, помилуй бог! Не собираюсь я оказаться ни в чьих лапах! В любом случае мои друзья... - тут она осеклась и замолчала. Глаза ее медленно расширились от изумления. Марион заметила на руке графа тяжелый старинный перстень с необычным красным бриллиантом, сверкнувшим вдруг каскадом огненных искр.
  - Не может быть!.. - выдохнула она, не в силах оторвать глаз от перстня. - Это же "Красный лев"! Откуда он у вас?! Не могу поверить своим глазам!.. Граф, неужели это действительно знаменитый "Красный лев", великая альбигойская святыня?
  - В самом деле? - он шутливо округлил глаз, явно веселясь ее изумлению. - А я всегда думал, что "красный лев" - это алхимическое название свинцового сурика! Оно постоянно мелькает в старинных рецептах получения философского камня.
  - О, пожалуйста, хоть секунду побудьте серьезны, граф! Скажите, я права?
  - Возможно. Каждый волен верить во что угодно. Для кого-то жженые белила - это сакральная субстанция, называемая "красный лев", "жизненный эликсир" и так далее, но я знаю, что это просто жженые белила, сатурновая киноварь - и этой краской просто рисуют! Так вот, я не думаю, что редкого цвета алмазу обязательно придавать какие-то магические свойства. По крайней мере, я в это не верю.
  - О, я сразу его узнала! - завороженная, Марион как будто его не слышала. - Священная реликвия Совершенных!.. Конечно, сударь, вы никому не вправе раскрывать секрет этого камня... Но я совершенно сбита с толку!.. Кто же вы такой на самом деле, граф де Монтель? - волнуясь, проговорила она в недоумении. - Юный повеса, изящный красавец, которого я запомнила при первой нашей встрече несколько лет назад, и теперь вы - один из Совершенных?!
  Граф рассмеялся.
  - О, нет, мадам, куда мне до совершенства! Я только недостойный Хранитель, волею случая избранный на эту роль.
  - Не может быть! - ахнула Марион.
  - Это правда. Но путь праведника не для меня. Я не желаю блюсти обет аскезы, обязательный для Совершенных. Никто не заставит меня добровольно отказаться от роскоши, женщин, вина и мяса, и от оружия, хоть убийство само по себе противно моей натуре. Тем не менее, можно быть легкомысленным искателем развлечений и удовольствий, но при этом оставаться верным своим убеждениям.
  - Вы никогда не были похожи на легкомысленного светского повесу, граф, даже в юности. Для этого вы слишком умны. Но всё же я не могу понять...
  - И не надо ничего понимать, прелестная Марион! К чему? Вы созданы для радости и любви - зачем вам знать опасные мужские тайны?
  Она приблизилась, не сводя глаз с таинственного красного камня на его руке.
  - Можно мне поближе рассмотреть Его?
  Граф снял кольцо с пальца и протянул Марион. Та осторожно положила его на ладонь и завороженно смотрела на изумительную игру света на огненно-красных и багряных гранях бриллианта. Ее глаза сияли от восторга.
  - Говорят, этот камень обладает необычной силой, - мечтательно проговорила она. - Его обладатель может не опасаться ни яда, ни клинка, ни пули! К тому же, этот камень помогает увидеть любые злые помыслы и...
  - ...И покоряет сердца очаровательных дам, - с улыбкой добавил граф. - Если бы этот перстень принадлежал мне, я подарил бы его вам, не задумываясь.
  - Бог с вами, сударь! Как можно даже подумать такое! - Марион благоговейно вернула ему кольцо. - Наверное, тот, кто вам его передал, знал, кому он доверяет это сокровище. Теперь я, кажется, начинаю понимать...
  Вдруг она склонилась перед ним в глубоком поклоне, как перед королем.
  - Что вы, Марион, встаньте, - Питер ее поспешно поднял. - Не стоит воспринимать все так серьезно!
  - Это-то меня и удивляет: вы ни минуты не были серьезны!
  - Только до этой самой минуты, мадам. Теперь послушайте меня внимательно. Не хочу вас пугать, но предупредить считаю своим долгом, Может быть, я не прав, но мне кажется, вы просто устали от этой суетной мишуры, что вас окружает, вам наскучили все ваши титулованные поклонники, и захотелось чего-то новенького, раз вы вздумали ступить на опасный путь альбигойства. Скорее всего, ваша душа искренне поверила во что-то чистое и возвышенное, так несхожее с настоящим. Я хорошо вас понимаю, дорогая, поскольку сам прошел через этот соблазн, но несколько иначе... Возможно, я покажусь вам мрачным занудой, однако подумайте, Марион, стоит ли рисковать всем ради каких бы то ни было философских идей, пусть даже самых благородных и прекрасных? После того, как наш король впал в ревностное благочестие, здесь опасны любые мысли и верования, кроме им предписанных! Хотите, я увезу вас отсюда прямо сейчас, пока вас никто не видел? Уверен, среди гостей непременно найдутся соглядатаи иезуитов - они теперь повсюду! И под особым присмотром у них южане. Поверьте, я знаю, о чем говорю, не рискуйте, Марион, позвольте проводить вас домой. А д`Юссону я потом все объясню.
  - Но вы же рискуете не меньше меня!
  - Есть одно отличие, дорогая, - граф спокойно положил руку на эфес шпаги. - Я мужчина и могу за себя постоять.
  - К тому же, вас защищает священный камень... Что ж, вы меня убедили, сударь, я повинуюсь мудрому Хранителю "Красного льва", - торжественно произнесла она. - И как же приятно иметь под рукой такого рыцаря!
  Питер, подавая ей руку, сверкнул белозубой улыбкой:
  - Теперь я уже просто мечтаю отбить вас у каких-нибудь злодеев!..
  Он проводил мадам де Лорси во дворец герцога Мэнского, где в самом разгаре шла карточная игра. Марион не хотела так скоро отпустить графа, и они сыграли две-три партии в блестящем обществе гостей Малого Двора.
  
  
  Возвращаясь домой, Гальтон в одиночестве ехал по тихим ночным улицам, в задумчивости отпустив поводья и полностью погрузившись в свои мысли. Ему было о чем поразмыслить.
  Вдруг у него за спиной раздался дикий крик, и на мостовую из темноты с ухарским посвистом прыгнул какой-то оборванец. Лошадь шарахнулась, чуть не выбросив графа из седла. Резко натянув поводья, он удержался, но бродяга уже нагло схватил его лошадь под уздцы. Не успел Питер выхватить шпагу, чтобы отогнать его, как в ту же секунду кто-то набросился на него сзади и стащил на землю. Два или три крепких оборванца скрутили ему руки за спиной, а еще один в мгновение ока обшарил его карманы и ловко отстегнул расшитую золотом перевязь со шпагой. Питер бешено сопротивлялся, рыча, как пойманный зверь. Он был не слаб, а злость удвоила его силы. Ему удалось извернуться и ударить локтем в лицо одного из напавших, державшего его сзади. Тот взвыл и отскочил с грязными ругательствами, двумя руками держась за сломанный нос. Трое других выхватили ножи. Гальтон, сцепив зубы, приготовился к нешуточной драке. Он понимал, что безоружный против шайки бандитов был бессилен, однако сдаваться не собирался - по крайней мере, теперь его руки были свободны. Один громила, злорадно щерясь, начал приближаться, медленно поводя перед собой длинным ножом. Питер вдруг наклонился, захватил с земли горсть песка и бросил тому в лицо. Бродяга разразился проклятиями и отступил, протирая глаза. Двое его приятелей дружно кинулись на Питера, но тут из-за поворота узкой улицы с грохотом выехала карета, сопровождаемая полудюжиной верховых слуг с факелами. Оборванцы вмиг растворились в темноте.
  Пышная карета с гербами проезжала совсем рядом, и мимо Питера в окне проплыло белое женское лицо. Как видно, дама выглянула, привлеченная шумом. Граф приветствовал ее улыбкой и поклоном, благодаря за нежданную помощь. Межу тем карета проследовала дальше и скрылась за следующим поворотом.
  Подняв с мостовой отлетевшую шляпу и отряхнувшись, Питер достал платок и прижал к разбитой губе. Он обнаружил, что кровь залила дорогое кружево его сорочки. Поморщившись от боли и досады, он кое-как свистнул, подзывая лошадь. Но та исчезла вместе с бродягами.
  
  Гальтон, чертыхаясь, дошел домой пешком, и тут же взлетел по лестнице к своему пациенту Мишелю Миньяру, сломанная нога которого, впрочем, заживала и не мешала тому ловко прыгать на костылях. Вот и сейчас парня не оказалось в его комнате. Граф без церемоний толкнул соседнюю дверь в комнату Мадлен, и увидел обоих, мирно играющих в карты. Те вздрогнули от неожиданности и ошеломленно вытаращили глаза на хозяина дома. А тот, с растрепанной шевелюрой и разбитой губой, в порванном окровавленном платье, гневно сверкал глазами на Миньяра.
  - Взгляни-ка на меня, приятель! Ну что, нравится? - прошипел граф со злой иронией. - Провалится мне на месте, если это работа не твоих дружков! Миньяр, или как там тебя зовут, я сразу понял, с кем имею дело, но такой подлости не ожидал! Мне известно, что ты держишь связь с этим бандитским отребьем! Признавайся, это ты их навел? Силы небесные, на меня нападают прямо в двух шагах отсюда - и не один или два, - целой шайкой! И это твоя благодарность?! Трусливые канальи! Вчетвером на одного - невелика доблесть! Пусть выйдут один на один, тогда посмотрим, что от них останется!..
  Питер не стеснялся в выражениях, и у обоих его пациентов испуганно вытягивались лица.
  - Богом клянусь, я ни сном, ни духом!..- растерянно лепетал парень. - Сделайте милость, сударь, расскажите, как всё было. Может, я их узнаю по повадке.
  - Надо же, ты сама невинность! Говорю же, вот сейчас на улице четверо мерзавцев из твоей банды скрутили мне руки, сняли шпагу, обчистили мои карманы, увели мою лошадь и думали прирезать меня, как собаку! Уверен, они поджидали меня возле дома. Вот и думаю теперь: не лучше ли было мне оставить тебя гнить от гангрены в том вонючем приюте? - презрительно процедил граф.
  Миньяр глухо проговорил:
  - Господин граф, никто из наших не мог напасть, клянусь чем угодно! Я послал им весточку в тот же день, как только проспался. Мои ребята теперь знают вас в лицо, сеньор, провалится мне на этот самом месте! Никто не посмел бы сделать с вами такое, даже сам Картуш!
  - Так ты из его банды?
  - Верно...
  - Говорят, здесь у этого Картуша слава городского Робин Гуда? Благородный разбойник - и грабит прохожих, как жалкий воришка? - насмешливо фыркнул Питер, немного остывая. - Действительно, что-то не вяжется... Ладно, парень, в последний раз поверю. Ты побудешь здесь еще недели три, чтобы не погубить мою работу, а после можешь проваливать ко всем чертям в свою банду. И больше не попадайся мне на глаза!
  - Клянусь, господин граф, их из-под земли достанут! Можете быть спокойны! И вернут вашу шпагу... А тот приметный золотой портсигар с драгоценным камнем - его тоже взяли?
  - Да. Но мне плевать на вещи. Пострадало нечто большее, а этого я никому не прощаю!
  - Возмездие - это само собой, сеньор! Вскорости я всё разузнаю и дам вам знать.
  Граф будто его не слышал и повернулся к вдове:
  - Мадлен, давно пора с тобой поговорить. Я обещал тебе обед, но и ужин подойдет. Не откажешься со мной выпить?
  - Выпить я не откажусь даже с дьяволом, - проворчала та с кривоватой усмешкой.
  Граф улыбнулся, но тут же поморщился от боли и прижал платок к разбитой губе.
  
  Войдя в свои покои, он приказал приготовить ванну и взглянул на потрясенного камердинера.
  - Жано, завтра утром пошли Поля в аптеку. Мне нужны сушеные пиявки, не меньше четверти фунта.
  - Да, сеньор! А зачем?..
  
  После горячей ванны, умиротворенный, граф вернулся в комнату Мадлен, одетый по-домашнему, в темно-вишневый бархатный халат. Дорогое белое кружево оттеняло его смуглые руки и грудь в распахнутом вороте, а рассеченная нижняя губа и ссадина на скуле придавали его лицу одновременно мальчишеский и мужественный вид.
  На столе, придвинутом к креслу женщины, уже был сервирован легкий ужин с холодной телятиной, сыром, фруктами и красным вином. Там же стояла шкатулка с сигарами и несессер из тисненой кожи, где граф хранил свои снадобья и ароматические куренья.
  Мадлен, скрывая смущение, смотрела на все это великолепие с любопытством и недоверием.
  - Чего ради вы всё это устроили, сударь? Не могли найти себе компанию повеселее? - проворчала она, косясь на изысканные приборы и хрустальные бокалы.
  - Время позднее, а я не привык ужинать в одиночестве, - небрежно пожал плечами граф, садясь за стол. Мадлен взглянула на него с сомнением.
  - В толк не возьму, сударь, чего вам надо на самом деле?
  - Кажется, я уже сказал - поесть и выпить.
  - И только? Так я и поверила!
  - Чего же еще, моя милая? - Я чертовски голоден и устал - самое время подкрепиться. А если ты опасаешься за свою честь, то не беспокойся, ты в безопасности - усмехнулся граф добродушно. - Хотя мне всегда нравились сильные женщины, которые не льют слезы, а готовы бороться до последнего вздоха. Думаю, ты такая. Поверь, худшее для тебя позади. Твои дети рядом, за ними присматривает моя служанка. Ты можешь быть совершенно спокойна.
  Говоря это, граф нарезал мясо, налил вино и поднял бокал.
  - Выпьем за твоих детей, Мадлен. Кстати, старший мне кого-то напомнил, - лукаво улыбнулся Гальтон. - Сколько ему теперь - семь? Восемь?
  - Все верно, сударь, вы угадали. Первый у меня от прохвоста Жано, что состоит у вас на службе. Этот проходимец в свое время крепко задурил мне голову, чего греха таить... Но и ваша старшая, клянусь богом, сударь, не от вашей жены!
  Граф рассмеялся.
  - Быстро же ты все разнюхала! Скоро будешь знать обо мне всё, даже то, чего не было.
  - Что надо, я и так вижу. К слову сказать, вижу немало странного... Такой блестящий кавалер этой ночью не у жены и не у любовницы, а тут, с убогой вдовой мясника! Ну, не чудно ли? Вот этого я никак в толк не возьму. Чего ради вы меня здесь так щедро угощаете, сударь?
  - Вижу, ты никак не можешь поверить своему счастью, - насмешливо заметил граф. - Не забивай себе голову понапрасну, милочка. Давай-ка лучше выпьем!
  Мадлен долго упрашивать не пришлось. Осушив бокал, она внимательно оглядела его лицо и покачала головой:
  - Да, знатно они вас отделали... Но синяки и раны вас нисколько не портят, - добродушно ухмыльнулась она.
  - Никак это комплимент, госпожа Колючка? - спросил Гальтон, смеясь. Та ничуть не смутилась и продолжила:
  - Как видно, придется вашим дамам недельку потерпеть без ваших поцелуев, пока у вас губа заживет. Главное, что все остальное в порядке!
  Граф с небрежной улыбкой пропустил эти дерзости мимо ушей и вновь наполнил бокалы. Пока Мадлен ела и пила, он раскрыл свой несессер и зажег ароматические куренья, быстро наполнившие комнату необычайно приятным запахом.
  Уже порядком захмелев, Мадлен поставила пустой бокал, вытерла рот рукой и хитро блеснула глазами.
  - А позвольте мне еще спросить? Сударь, почему вы не носите парик, как все знатные господа? Хотя чего это я? Идиотский вопрос! Таким волосам позавидовала бы любая красотка... Но нет, я не то хотела спросить... А кого вы больше любите - блондинку или брюнетку?
  Питер удивленно вскинул брови.
  - Послушай-ка, милая, от твоих вопросов у меня кусок застревает в горле! - он отпил из бокала. - Теперь моя очередь задавать вопросы. Расскажи-ка, почему ты вначале так на меня злилась?
  - Да потому, что вы испортили мне жизнь, сударь!
  - Я?! - граф сделал большие глаза. - Но я даже не знал о твоем существовании!
  - Всё так, а мой Жано тогда ушел с вами! С тех самых пор я вас и возненавидела. Тогда на что-то надеялась, как последняя дура... Хотя ведь знала, что у нас с Ренардо ничего бы не вышло - не могут нищие жениться! Но тогда Господь от меня совсем отвернулся... Отец как назло не давал мне житья, сватал за соседа-мясника. Тот давно на меня заглядывался, называл красавицей, да мне что было толку в мой красоте?.. Мясник-то был завидный жених, это правда: и положение тебе, и достаток, да и собой не урод. Чего еще надо? Только видеть его не могла!.. А выбирать не приходилось: или замуж - или отец грозит из дому вышвырнуть. Вот знала бы, что так повернется, лучше б мне под мостом ночевать!.. - разволновавшись, Мадлен залпом осушила бокал и горестно покачала головой. - А после свадьбы начался сущий ад. Родители моего благоверного помыкали мною, как служанкой, будто из милости меня с помойки взяли... Сам-то, понятно, ревновал - мы с Жаном свою любовь ни от кого не скрывали. А когда будто бы раньше срока родился первенец, тогда мой мясник совсем свихнулся от ревности. Ну, я сама виновата, -мне бы помолчать, так нет, я ж за словом в карман не лезу, говорю все как есть... Уж как он надо мной измывался, чтоб только усмирить!.. Вот так и жили. И вот однажды муж напился вусмерть и словно озверел - взял тесак и стал гоняться за моим старшим. А у меня на руках был как раз младшенький... И тут на меня будто столбняк нашел от ужаса. Ни крикнуть, ни пошевельнутся не могла, не то что сына защитить!.. И вдруг в глазах потемнело, уж после не помню, как очнулась на полу. А встать не могу - ноги будто не мои. Вот где был ужас-то! Слава богу, хоть дети убежали, живы остались...
  Мадлен не замечала, как по ее щекам текут слезы. Питер слушал, не перебивая, потом положил теплую ладонь ей на плечо и тихо погладил. Бедняжка закрыла глаза, прижалась к его руке и разрыдалась так, как никогда раньше не могла себе позволить.
  
  Когда Мадлен постепенно успокоилась, Гальтон как ни в чем не бывало сел на своё место и мягко улыбнулся.
  - Простите меня, сударь, - слегка заплетающимся языком смущенно проговорила женщина, вытирая мокрые глаза. - Не знаю, что на меня нашло...
  - Что тут скажешь, Мадлен? Ты ведь не железная. Возможно, теперь тебе станет легче. Давай еще выпьем.
  В комнате витал аромат восточных благовоний. Граф добавил еще что-то в курильницу на столе, а сам снова сел и достал сигару. Мадлен вдруг подалась вперед и присмотрелась к его руке.
  - У вас поранена ладонь, сударь! Тут кровь.
  - Пустяки, это от перстня. Я повернул его камнем внутрь, чтобы надеть перчатку. А когда во время драки сжимал кулак, то камень врезался в кожу.
   Они поболтали еще немного. Граф продолжал наблюдать за Мадлен. Ее веки тяжелели, язык еще больше заплетался. Наконец, она замолчала, погружаясь в сладкую дремоту. Он придвинул курильницу ближе, заставляя ее вдыхать пряный аромат какого-то зелья...
  
  Утром камердинер Жан Потье не обнаружил графа ни в его спальне, ни в кабинете. Тогда он заглянул в комнату Мадлен и замер на месте. На подоконнике раскрытого настежь окна пятилетний мальчуган, самый шустрый из ее детей, весело прыгал там, как маленькая обезьянка. Его мать спала в своем кресле - никто не перенес ее в кровать. Между тем за ее креслом стоял граф, наблюдая за происходящим с напряженным лицом.
  - Он же упадет! - в панике воскликнул Жан. Мадлен вздрогнула и проснулась. Увидев сына, скачущего на одной ножке по самому краю, она вскочила, бросилась к нему, стащила вниз и влепила крепкую затрещину. Потом прижала малыша к себе и разразилась проклятиями пополам со слезами. Граф рассмеялся со вздохом облегчения. Мальчуган вырвался из рук матери и шмыгнул в дверь, а та, ошеломленная, осталась стоять столбом, с трудом осознавая, что произошло.
  - Закрой окно, милая, и подойди ко мне, - спокойно проговорил граф, не скрывая торжествующей улыбки.
  - Это же чудо!.. - прошептал потрясенный Жан, когда обрел дар речи. Он таращился на Мадлен, как ни в чем не бывало стоявшую на своих ногах. - Дьявольщина, как вы это сделали, сударь?! Она ведь не то что побежать, даже встать не могла!..
  - Я тут совершенно ни при чем, - весело пожал плечами граф. - На всё воля божья!
  *
  Перед завтраком Маргарита решила сама зайти в комнату мужа, обеспокоенная тем, что он до сих пор не пришел пожелать ей доброго утра. Заглянув в зеркало, она поправила непослушный локон и осталась довольна своим свежим видом и нежным утренним румянцем.
  Графиня застала мужа за странным занятием - он что-то растирал в серебряной ступке, сидя у туалетного столика. Маргарита удивилась, поскольку Питер пренебрегал велениями моды, обязательными для аристократов его круга, и его туалетный столик не был уставлен баночками с помадой для губ, белилами, мушками, румянами, сурьмой для бровей, флаконами духов и пудрой для волос. Граф любил только миндальное молочко, смягчающее кожу, и хорошие духи, в которых знал толк.
  Когда он поднял голову и повернулся, Маргарита изумленно ахнула:
  - Пресвятая Дева, что с вашим лицом?!
  - Пустяки, дорогая, не пугайтесь, - Питер был весел, как никогда. - Будем считать, что я упал с лошади.
  - Вы смеетесь, сударь? Этого не может быть!
  - Почему же? Всякое случается, - он вернулся к своему занятию, добавил в ступку несколько капель какого-то масла и начал растирать содержимое. - Не волнуйтесь, душа моя, не произошло ничего страшного,
  - Как это "ничего страшного"?! Слава господу, что вы живы. Но теперь придется отменить все визиты! - Маргарита чуть не плакала. Она так мечтала о блестящих парижских салонах, и вот, когда они получили первые приглашения...
  - Я прекрасно понимаю вашу досаду, моя прелесть, однако с этим ничего не поделаешь, - с улыбкой проговорил Питер, смазывая какой-то темной пастой из ступки синяки на подбородке и скуле. - Но почему обязательно всё отменять? Мы поедем и к д´Эстре, и к де Лафоре.
  - Показаться в таком виде просто невозможно! - испуганно воскликнула Маргарита.
  - Почему нет? Подумаешь - пара ссадин!
  - Но все будут спрашивать! Говорить, что вы не удержались в седле?! Это ужасно! Глупо и смешно!
  - Вам будет за меня стыдно?
  Она молчала, не поднимая глаз. Он тихо рассмеялся.
  - Хорошо, вы можете никому не рассказывать, что я упал с лошади.
  - Тем более что это неправда! - она присела рядом и посмотрела на него вблизи. - Ах, нет, с таким лицом нигде невозможно появиться! Мы не можем ехать, - у Маргариты был несчастный вид.
  Питер с сожалением покачал головой. Что-то похожее на горечь мелькнуло в его взгляде. Он взял ее за руку и усадил напротив.
  - Марго, уделите мне одну минутку. Можете не смотреть, если вам неприятно, - в его низком голосе появилась бархатистая мягкость и те особые модуляции, что делали его поистине чарующим. Надо сказать, граф обладал удивительным голосом.
  - Скажите, дорогая, разве я перестал быть самим собой? Разве я хоть сколько-нибудь изменился, получив эти пустяковые царапины?
  - Конечно же, нет, - быстро ответила она. - Просто я не хочу, чтобы на вас смотрели с усмешкой.
  - Ах, моя прелесть, я с легкостью могу пренебречь всеми усмешками и косыми взглядами на свете, кроме ваших! Вы думаете, надо мною будут смеяться? Увидим! Заключаю с вами пари на сто поцелуев!
  Глава третья
  
  Герцогиня д´Эстре, весьма экзальтированная дама лет сорока, супруга новоиспеченного маршала Франции, сына знаменитого адмирала Д"Эстре, любила устраивать в своем салоне так называемые малые, неофициальные приемы. Сюда приглашались люди исключительно по желанию хозяйки, скучающей в отсутствии супруга, который редко появлялся дома.
  Ее подруга, Анна-Луиза Конде, супруга герцога де Мэн, поведала ей недавно один секрет. У той появилась очаровательная компаньонка, некая мадам де Ла Рош, весьма загадочная особа, которая кое-что порассказала ей о графе де Монтеле и просила устроить с ним встречу. По ее намекам стало ясно, что дело это чрезвычайной важности. Разумеется, герцогиня не могла отказать близкой подруге и особе королевской крови. Сама ужасно заинтригованная, мадам д´Эстре с удовольствием послала приглашение чете де Монтель.
  
  Гости собрались вокруг хозяйки салона, которая, нервно обмахиваясь веером, громко говорила, поминутно закатывая глаза к потолку:
  - Силы небесные, что я пережила прошлой ночью, господа! Этот кошмар теперь будет преследовать меня вечно! Мы возвращались из театра в моей карете, было еще не так поздно - мы не остались на ужин. Как вдруг впереди послышались какие-то крики и шум. Я выглянула в окно и увидела страшную картину: прямо на мостовой дрались какие-то бандиты. Их было не меньше полудюжины, я думаю. Зто было настолько ужасно, что у меня кровь стыла в жилах! Не знаю, как ещё не упала в обморок! Но мои верховые лакеи, как видно, спугнули эту банду, - все разбежались, остался только один. Судя по виду, он был дворянин. Я увидела его лицо совсем близко, когда проехала мимо. Он был красив, как ангел! Высокий, стройный, с растрепанной кудрявой шевелюрой и лицом, залитом кровью, но эти правильные тонкие черты запечатлелись в моей памяти. Такие профили чеканили на античных медалях...
  - Может быть, вы видели его во сне? - пошутил кто-то из кавалеров. Герцогиня д´Эстре живо повернулась, чтобы достойно ответить, но именно в этот момент встретилась глазами с графом де Монтелем. Остолбенев, она замерла, как будто увидела привидение. Потом бурно всплеснула руками, показала пальцем и воскликнула:
  - Да вот же он! Бог мой, точно он! - и все взоры устремились на Питера Гальтона. Тот с очаровательной улыбкой склонился пред ней в низком поклоне:
  - Как мне благодарить вас, мадам, ведь прошлой ночью вы спасли мне жизнь! Разумеется, я не мог узнать себя в нарисованном вами портрете, но, несомненно, это ваша карета разогнала напавших на меня бандитов. Пожалуй, их было всего четверо, но мне крепко бы досталось - я даже не мог воспользоваться шпагой. И уж теперь точно никому не придет в голову чеканить мой портрет! - пошутил граф, красноречивым жестом показав на свое побитое лицо. Мадам д´Эстре рассмеялась, протягивая ему руку.
  - Не так сильно вы и пострадали, милый граф! Но что вы делали ночью один на темных улицах Парижа? Вы мне расскажете? - лукаво промурлыкала герцогиня.
  Он приблизился, склонился к ее уху и что-то непринужденно сказал вполголоса - приватно.
  Маргарита с изумлением наблюдала эту сцену, стоя поодаль. Она услышала, как одна дама сказала другой совсем тихо:
  - Я видела его вчера вечером на игре у Мэнского.
  - Правда? Хотела бы я с ним познакомиться поближе, - ответила другая.
  - Думаю, это не составит большого труда. Знаешь, с кем он туда приехал? С Марион де Лорси!
  
  Граф де Монтель представил свою жену герцогине. Остальные дамы нежно приветствовали прелестную графиню, ревниво осматривая ее изысканные драгоценности и безукоризненный туалет, ее нежное смуглое лицо с золотисто-розовым румянцем на щеках и пышные волосы, убранные в элегантную прическу, какой никто здесь еще не видел.
  Дамы перешептывались между собой:
  - Ничего удивительного, моя милая, у такого мужчины и не может быть иной женщины. Посмотри, Вилларсо уже от нее не отходит. И де Шевриер, и де Бриссак, да и остальные! Ты только взгляни, дорогая, как наши кавалеры падки на новые роскошные игрушки!
  - Вот что странно: сам-то граф даже и не смотрит в ее сторону. А болтали, что он от нее без ума!..
  
  В это самое время к Питеру подошел аббат Бассойет, молодой элегантный духовник герцогини д´Эстре.
  - Какой прискорбный инцидент, дорогой граф, я весьма сожалею, - аббат мягко улыбнулся. - Очень рад с вами познакомиться поближе. Мне рассказывал о вас его святейшество кардинал Альбертини - мы недавно виделись с ним в Риме на теологической конференции. Кардинал весьма высокого мнения о ваших познаниях, уме и талантах. Я просто мечтал поскорее встретиться с вами и обсудить некоторые занимательные вопросы...
  Питер с вежливой улыбкой отвечал на приятные речи любезного аббата, а сам внутренне холодел. Иезуиты о нем не забыли! Между тем он с живостью начал расспрашивать аббата о Риме, о конференции, о видных людях, с которыми он был знаком, и сам как бы между прочим вспоминал с легкомысленной улыбкой:
  - Не далее как прошлом году князь Орсини в шутку предложил мне купить виллу в Тиволи чтобы мы были соседями. Монсеньор говорил, что в этом случае он бы не так смертельно скучал во время летнего сезона... О, как бы мне снова хотелось побывать в Риме! Пышные пинии, роскошные дворцы и вечная красота под вечно голубым небом... Вспоминаю, как на одном из концертов во дворце кардинала Оттобони... Или, быть может, Барберини? Точно не припомню... Так вот, высокочтимый Алессандро Альбани, племянник папы, весьма сожалел, что я не выбрал себе духовную карьеру. Кардинал прочил мне успех на этом поприще. Но, увы, куда мне тягаться с такими великими мужами церкви! - с тонкой иронией, замаскированной печалью, усмехнулся граф. - Гораздо больше меня вдохновляет искусство. Кстати, вам доводилось видеть коллекцию предметов древнего искусства кардинал Альбани? О, это грандиозно! Я удостоился этой великой честь, монсеньор сам показывал мне свои находки...
  Продолжая светскую болтовню, Питер наблюдал, как у молодого аббата невольно брови ползли вверх, когда он слышал знаменитые фамилии, с такой легкостью слетавшие с языка у графа. То была его невольная попытка призвать все эти влиятельные фамилии себе на защиту.
  Когда аббат, поклонившись, отошел, у Питера было одно желание - поскорее покинуть салон. Рано или поздно иезуиты должны были напомнить о себе - и они напомнили.
  Он поискал глазами Маргариту, но вместо этого встретился взглядом с царственного вида женщиной, мнимой компаньонкой герцогини Мэнской - мадам де Ла Рош. Та неожиданно приложила палец к губам и повелительно указала ему глазами на оконную нишу. Граф отошел туда со смутным чувством просыпающегося азарта. Он ее узнал, хотя и с трудом.
  Через минуту мадам де Ла Рош, - а на самом деле леди Джозиана Кливленд, внебрачная дочь Якова II в изгнании,- скользнула к нему и опустила драпировку, отделившую оконную нишу от зала.
  - Миледи, не слишком ли это смело? - со спокойной улыбкой спросил граф, почтительно ей кланяясь.
  - Ничуть, милорд! Никому и в голову не придет, что у меня с таким мужчиной, как вы, есть какие-либо дела, кроме любовных!
  - Вы оказываете мне двойную часть, миледи. И тем, что намерены поговорить со мной о чем-то, кроме любви, и приватностью нашей беседы. В свете мои шансы удвоятся!
  Джозиана величественно склонила голову и посмотрела на графа с упреком.
  - Вы говорите слишком сложные комплименты, милорд, да еще по-французски! Как же давно вы покинули свою истинную родину!.. Лорд Гальтон, сейчас я хотела напомнить вам о ней!
  Граф с удивлением распахнул черные лукавые глаза:
  - В самом деле, миледи? Разве моя родина нуждается в таком "блудном сыне", как я?
  - Послушайте меня, граф, - леди Джозиана понизила голос, приблизилась к нему и заглянула в его лицо возбужденно блестевшими глазами. - Послушайте меня внимательно! Через три недели в палате пэров будет голосоваться вопрос о введении нового налога. Война требует огромных средств! Герцог Мальборо поглощает фантастические суммы, прикрываясь военными расходами. И это только начало! Нельзя допустить, чтобы новый налог был одобрен палатой пэров! Болингброк убедил Общины голосовать против. Ему не трудно было это сделать: там большинство - тори. Но в палате пэров голоса разделились. Лорды в большинстве своем довольны - правящая партия вигов делает все, чтобы их ублажить. Но сэр Сен-Джон разворачивает грандиозную кампанию! Он хочет привлечь на нашу сторону самых талантливых журналистов, сам выступает с блестящими речами и пишет непревзойденно!
  - Вполне согласен с вами, миледи, я читаю английские газеты.
  - О, превосходно! Тогда вы в курсе дела. Кстати, а где же вы достаете газеты? Границы ведь закрыты...
  - Когда имеешь дело с моряками, проблема решается просто. Так вы говорили о лорде Болингброке.
  - Да. Благодаря ему оппозиция растет и укрепляется. Но лорды!.. Они так ленивы и неповоротливы, их мозги заплыли жиром! Они равнодушны ко всему!.. Сам Сен-Джон и кое-кто из наших друзей взяли на себя труд убедить наиболее влиятельных и консервативных в истинной цели вигов - собственном обогащении. Наши друзья поистине творят чудеса силой своего красноречия. Но у них слишком мало средств! Вопрос финансирования как всегда самый острый...
  - Так вам нужны мои деньги, миледи? Боюсь, их не хватит, чтобы подкупить даже двадцатую часть палаты, - усмехнулся граф. Леди презрительно пожала плечами.
  - Хотя деньги никогда не бывают лишними, сейчас речь не о них. Лорд Гальтон! - воскликнула она с жаром, - вы можете восстановить справедливость и помочь своей многострадальной родине!
  - Каким же образом, позвольте узнать?
  - Ну, как же, милорд! Ведь вы - пэр Англии. Неужели вы хотите, чтобы эта убийственная война продолжалась? Чтобы семейство Мальборо сказочно обогатилось, а страна была окончательно разорена и повергнута в прах?!
  - Возможно, я догадываюсь о ваших далеко идущих планах, миледи, но разве от меня лично что-либо зависит?
  - Разумеется! Ведь вы - член палаты пэров, и ваш голос имеет большой вес!
  - Если это и так, то лишь формально.
  - А что же вам мешает вступить в палату и на самом деле подать свой голос против грабительского налога? Выступить, наконец, с речью? При вашем красноречии и удивительной харизме вы могли бы добиться небывалых успехов, привлечь нерешительных и колеблющихся! Нам удалось сделать очень многое, милорд, но перевес наших противников в два или три голоса может изменить ситуацию непоправимо!..
  - По закону я не имею права появиться в палате пэров - я католик.
  - О, какие пустяки! Символическое отречение - один только кивок головой в ответ на формальный вопрос. Это ничего не значит!
  - Да, но только не для испанцев. Они, как известно, очень щепетильны в вопросах веры.
  - При чем тут испанцы? Разве это не ваше личное дело?
  - Вы забываете, миледи, что я подданный испанской короны и женат на испанке.
  - Что достойно сожаления... Однако полагаю, эти мелочи не имеют большого значения.
  - Для меня имеют. И потом, в Англии не жалуют диссидентов .
  Тут Питер задумался. Вряд ли его присутствие в палате пэров могло что-либо изменить. Но как же заманчиво было бы сейчас оказаться в Лондоне! Побродить по книжным лавкам, встретиться со старыми друзьями... Посетить палату пэров? Собственно, почему бы и нет?..
  - Вижу, вы раздумываете, милорд, - произнесла леди Джозиана одобрительно. - Хорошо, подумайте. Но помните - времени мало!
  На короткий миг она положила руку ему на плечо царственным и волнующим движением, приподняла драпировку и выскользнула в зал.
  
  Поздно вечером чета де Монтель возвращались домой в наемной карете. Питер был против обыкновения молчалив, а Маргарита возбужденно и весело болтала всю дорогу. Острый интерес дам к ее мужу, казалось бы, подогревал ее чувства. Ее переполняла гордость и, может быть, даже тщеславие. Ее муж был великолепен. Как уверенно и непринужденно он держался в любых обстоятельствах, как он умел разговаривать с дамами!.. Кстати сказать, и мужчины искали его общества - он легко шутил, при этом никого не подавляя и не задевая, не выказывал своего превосходства, - однако ей оно было очевидно!
  Маргарита начинала смотреть на мужа другими глазами - глазами тех, чьи взгляды она случайно ловила в зеркалах, взгляды, брошенные украдкой, полные жадного любопытства, скрытой зависти, жгучего интереса, а порой - и неприкрытого желания...Да-да, она это видела своими глазами. Но Маргарита даже не ревновала - это был ее мужчина, только ее!
  Однако сейчас он молчал, его взгляд был рассеян. Немного задетая таким невниманием, графиня сказала с игривым упреком:
  - Вы так погружены в свои мысли, Питер, что совсем не слышите меня!
  Граф сделал какой-то неопределенный жест - и только это было ответом.
  - Вы не желаете со мной разговаривать?! - возмутилась она. - Ну, разумеется! Разве я могу соперничать с теми великолепными дамами, с которыми вы так охотно любезничали у герцогини!
  - Даже не пытайтесь, моя дорогая.
  - Вот как, сеньор?! Не думала, что вы так скоро пресытитесь моим обществом! Так значит, я уже проигрываю в сравнении с другими?
  - Я даже и не пытаюсь сравнивать.
  Он мягко улыбнулся и посмотрел на нее задумчиво.
  - Как удивительно устроена ваша головка, моя прелесть... Всю эту неделю вы почти не обращали на меня внимания, были заняты исключительно своими новыми туалетами, украшениями и прочими неотложными делами. Не спорю, это очень важно и готов понять. Но ничто другое вас не волновало. Вас не интересовало, чем занимался все это время я. Избави меня бог упрекать вас, душа моя! Только пытаюсь понять, почему вы так странно изменились буквально за один вечер. Смотрите на меня как будто со стороны, в ваших глазах я читаю восхищение и какое-то новое чувство. Сейчас я с легкостью мог бы воспользоваться моментом и в конечном итоге мы оказались бы в постели - к моей большой радости. Но мне грустно при мысли, что ваши чувства зависят то каких-то непонятных мне внешних причин! При этом я остаюсь самим собой, и ничуть не изменился за это время.
  - Вы же знаете, как я люблю вас...- Маргарита смущенно опустила длинные ресницы.
  Что-то дрогнуло в его лице. Помолчав мгновенье, Питер ответил слегка севшим голосом:
  - Знаете, вы не произносили этих слов со времени нашего медового месяца.
  - Правда? Как-то не думала. По-моему, это так очевидно... А кстати, сеньор, я узнала, что вчера вы проводили время в обществе некоей госпожи де Лорси, а сегодня - у всех на глазах уединились с госпожой Ла Рош!..
  - Вот как, вы ревнуете? А я мог бы рассказать об этих дамах много интересного, если бы вы спросили. К слову сказать, с одной мы говорили о вере, с другой - исключительно о политике.
  - Мне известно, что лгать вы считаете ниже своего достоинства. Но почему же так заблестели ваши глаза, сеньор?
   - Марго, я слишком вас люблю, чтобы что-то скрывать. Однако я не должен говорить то, что скажу сейчас. Здесь замешана политика, так что держите всё в тайне, дорогая. Знаете, эта самая мадам де Ла Рош - весьма высокопоставленная англичанка, она здесь скрывается, занимаясь политическими интригами. Эта леди попросила моей помощи. Поскольку наши с ней интересы до некоторой степени совпадают, она полагает, что я мог бы кое-что сделать для успеха ее партии. Но для этого мне нужно поехать в Лондон.
  - Святые небеса! Мы же воюем с Англией! - воскликнула Маргарита.
  - Моя дорогая, воюют герцог Мальборо и принц Савойский, а лидер теневого кабинета Сен-Джон Болингброк, кардинал Альберони и посол Франции де Круасси не воюют, а занимаются политикой.
  - Вы тоже хотите заняться политикой?
  - О, нет! Однако не желаю быть марионеткой в чьих-либо руках, если способен что-то предпринять. Сегодня мне предложили принять участие в политической игре. И я колеблюсь.
  - Это опасно?
  - Не в том дело, дорогая. Просто я думаю о последствиях. Они могут быть непредсказуемы, а на мне лежит ответственность...
  - Но что вы должны для них сделать?
  - Поддержать их партию, выступить в палате пэров.
  - Это невозможно - вы католик.
  - То же самое я ответил миледи. Она пренебрегла этим доводом. И вот еще что, Марго: я говорил с аббатом Бассойет. Он упомянул Альбертини, генерала ордена... Иезуиты дали о себе знать. Думаю, они не простили мне той шутки со старой альбигойской рукописью - помните? Мы обработали ее составом, благодаря которому бумага рассыпалась в прах под воздействием света.
  - Я совсем забыла об этом! - прошептала Маргарита, побледнев.
  - А они, похоже, не забыли. Думаю даже, что вчерашнее нападение на меня - это их маленькая месть. Или предупреждение.
  - Боже мой, Питер!..
  - Не тревожьтесь, моя дорогая. Если я поеду в Лондон, то смогу получить новую ценную информацию для кардинала Альберони, а он не допустит, чтобы со мной что-нибудь случилось, пока ему это выгодно.
  - Слабое утешение!..
  - Не думайте об этом, душа моя, - он улыбнулся и сжал ее руку. - В данный момент меня больше занимает мысль о предстоящей ночи - все же надеюсь провести ее в ваших объятиях, сеньора. Кроме того, вы поиграли пари и должны мне сто поцелуев!
  - А как же ваша разбитая губа?
  - Ради счастья обладать вами я готов пожертвовать гораздо большим, прелесть моя...
  
   *
  С раннего утра вдова Мадлен поджидала графа в холле, откуда поднималась парадная лестница в его покои. Камеристка Марсела звала ее посидеть на кухне, пока она будет варить графу кофе, но упрямица отказалась и ждала его у входной двери.
  Наконец на галерее послышаться быстрые шаги, и Марселина с подносом поспешила из кухни. Сегодня граф поднялся раньше обычного и, как видно, был в прекрасном расположении духа. На ходу натягивая перчатки, он быстро сбежал по лестнице, весело приветствовал женщин и улыбнулся Марселе, беря чашку с ароматным напитком, который просто обожал.
  - Красавица моя, ты успеваешь приготовить восхитительный кофе, как бы я ни спешил.
  - Если прикажете, я могла бы подавать его вам в постель, сеньор, -, опуская красивые глазки. - Но сеньор не желает...
  Тем временем Мадлен подошла поближе и с любопытством рассматривала лицо графа.
  - Надо же, сударь, от ваших ссадины и синяков почти ничего не осталось! Право слово, и на ноги поставить, и от синяков избавиться - просто колдун!..- пробормотала она. - Ну, как видно, вы спешите, я зайду позже...
  - Все, что хочешь сказать, говори сейчас, у меня сегодня много дел.
  - Не смею вас задерживать, господин граф, - сказала Мадлен таким вызывающим тоном, что Марселина поёжилась.
  Питер невольно сдвинул брови.
  - В чем дело, моя милая? Если тебе недостает смелости, ты можешь всё передать Жану.
  - Я хотела сказать это только вам, господин граф.
  - Слушаю.
  Насупившись, Мадлен молчала, временами сверкая глазами на Марселу.
  Граф допил кофе и поставил чашку на поднос.
  - Спасибо, дорогая, твой кофе великолепен. Теперь ступай.
  Марсела, зардевшись, поклонилась и пошла на кухню, но как можно медленнее. Её снедало любопытство и желания послушать, что скажет эта странная вдова Персье.
   Внимательно глядя на женщину, топтавшуюся на месте, граф сказал негромко:
   - Вижу, моя милая, ты слишком застенчива и в то же время слишком строптива, чтобы произнести простые слова благодарности. Считай, что я их услышал и принял. Думаю, больше всего тебя тревожит твое будущее, но тут всё просто. Оставайся мне служить, если хочешь. Здесь на кухне всегда найдется работа за 15-20 су в неделю. Идет?
  Лицо Мадлен просияло. Она радостно кивнула, быстро и горячо поцеловала руку графа и выбежала за дверь. Марселина чуть не выронила поднос - звякнула посуда. Граф оглянулся. Девушка спросила дрожащим голосом:
  - Мессир берет в дом эту неотесанную фурию?
  - Да. У нее трое детей и ей надо их кормить. Кроме того, вдова Персье прекрасно готовит мясные деликатесы - семь лет работы в мясной лавке чего-нибудь да стоят! При этом я еще и сэкономлю.
  - Сударь, да она молиться на вас должна, а не показывать свой нрав!
  Граф грустно улыбнулся с порога:
  - У этой женщины была незавидная жизнь, она привыкла защищаться, чтобы выжить. Не ссорься с ней, Марсела, наберись терпения. И не волнуйся, - я тебя на нее не променяю. Передай сеньорам - вернусь к завтраку!
  
  *
  На приеме в знаменитом особняке Рамбуйе граф де Монтель хотел встретиться со своим другом и соседом по имению маркизом де Келюсом. Гальтон был давно знаком с его женой Марией-Маргаритой, урожденной де Лузиньян. Юный Пьетро Марио де Лоретто, будущий граф де Монтель, только приехав в Париж, волею случая встретился с ней и ее подругой Дианой д´Анжен, внучкой знаменитой маркизы де Рамбуйе. Эти прекрасные юные дамы были первыми, с кем он свел весьма приятное знакомство в Париже. С тех самых пор они стали друзьями. Однако ходили слухи, что мадемуазель д´Анженн была влюблена в молодого шевалье де Лоретто когда тот недолго служил шеволежером в гвардии Филиппа II . Но в скором времени мадемуазель Диана вышла замуж и стала маркизой де Лафоре, что не мешало ей встречаться со старыми друзьями. Разумеется, маркиза с удовольствием приняла приглашение графа де Монтеля приехать в его имение под Тулузой, где тот устраивал большой праздник. О, что это был за праздник! Тогда, в первые дни мая, словно бы вернулись славные времена трубадуров, высокого поэтического искусства и сладостных песен о любви. Многие сердца тогда дрогнули, всколыхнулись воспоминания... Среди гостей были и чета де Келюс, и Робер д´Юссон, и госпожа де Фуа со своим неизменным спутником, благородным графом де Фонтенаком, и юный виконт Анри де Роган, и другие соседи-южане.
  У Питера было много друзей, но сейчас он хотел обратиться с одной деликатной просьбой именно к маркизу де Келюсу, умудренному опытом придворной жизни. Собираясь уезжать, граф беспокоился о жене. Она еще молода и неопытна, так любит балы и веселье, восхищенные взгляды мужчин, их неизменное внимание... Конечно, Маргарита была так прекрасна, что у многих, не только у него кружилась голова при виде ее высокой груди, золотистой кожи, роскошных волос и пленительных черных глаз...
  Безусловно, Питер доверял жене, ни в чем не ограничивая ее свободы. И не было случая, чтобы его честь пострадала. Однако Гальтон приходил в смятение при мысли, что кто-то захочет добиться благосклонности Маргариты, соблазнить ее или, не дай бог, оскорбить. Кто-кто, а уж он-то хорошо знал мужскую природу. Его самого женщины волновали слишком сильно, и порой приходилось обуздывать свой пылкий нрав, но никогда он не опускался до грязного распутства. Тем более теперь, когда Маргарита стала для него всем.
  Мудрому де Келюсу ничего не надо было объяснять. На просьбу друга позаботится о его жене, маркиз ответил тонкой понимающей улыбкой.
  - Я сделаю все, что будет в моих силах, мой дорогой, но ... Вы же понимаете, графиня не ребенок. Ей может взбрести в голову всё, что угодно. Поверьте мне, я женат вдвое дольше вашего, и знаю, что порою мужчина бессилен против женской воли. Однако не сомневайтесь, ваша очаровательная супруга будет в полной безопасности.
  - Надеюсь, - улыбнулся граф.
  - В любом случае госпожа де Келюс не откажет себе в удовольствии взять ее под своё крылышко и посвятить графиню во все придворные тайны, чтобы та не скучала. Кстати, вот и они!
  - О чем секретничают наши кавалеры? Не иначе, как о женщинах, не правда ли? - оживленно спросила маркиза.
  - Разумеется, вы угадали, дорогая. Есть ли более увлекательная тема?
  - Как раз о женщине я и хотела спросить, любезный граф. Взгляните вот туда: видите высокую даму в зеленом? Ту, что прикрывает лицо веером... Не узнаёте?
  Граф бросил взгляд в указанном направлении.
  - О, это же герцогиня де Бофор! Она почти не изменилась. Да, это юная и дерзкая Дениза де Монсо... Вы по-прежнему дружны с ней, дорогая?
  - Конечно, граф. Старая дружба редко гибнет. Не сказала бы, что мы очень близки, но порой оказываем друг другу кое-какие услуги. Тем и ценна дружба!.. Интересно, вспомнит ли вас Дениза? Вы больше не виделись после того случая? Когда вы помогли ей бежать от грозного де Клермона с его бумагами? Даже я не забыла, каким дивным способом вам удалось сбить с толку погоню! О, что-то я разболталась. Надеюсь, граф, вы рассказывали жене об этом славном подвиге?
  Питер, смеясь, пожал плечами.
  - Право же, я всё давно забыл.
  - Зато я прекрасно помню ваш рассказ! - с невинным видом заявила Маргарита, розовея. - Вы сопровождали ту сеньору и помогли ей тайно беспрепятственно покинуть Лувр. Когда преследователи уже почти настигли вас в коридорах, вы проникли в боковую галерею, вывернули ее зеленый плащ белой подкладкой наружу и накинули его на свои плечи. А потом, сеньор, вы прижали эту даму в укромной нише и сделали вид, что страстно ее целуете. Это обмануло преследователей, и они пробежали мимо.
  Госпожа де Келюс рассмеялась:
  - Всё так, дитя мое! За исключением одной существенной детали. Ваш будущий муж не делал вид, что целует эту даму, он так страстно ее целовал, что та чуть не теряла сознание от его натиска! Дениза мне потом сама рассказала. Но зато получилось весьма правдоподобно. Я бы помнила такое всю жизнь.
  - Вы очень чувствительны, дорогая. Полагаю, герцогиня де Бофор давно забыла тот забавный случай.
  - А мы сейчас узнаем! - и госпожа де Келюс решительно направилась за своей давней подругой.
  Когда та приблизилась, граф любезно ее приветствовал и представил свою жену. Герцогиня де Бофор окинула ее беглым взглядом и прохладно ответила на приветствие.
  - Дениза, дорогая, ты помнишь человека, спасшего когда-то твою жизнь и честь? - спросила госпожа де Келюс. - Конечно, с тех пор граф сильно изменился и возмужал, но он сразу тебя узнал.
  - Трудно забыть такие удивительные зеленые глаза, как у мадам, - проговорил граф с легким поклоном. Герцогиня бросила на него пристальный взгляд.
  - А, я как будто когда-то слышала этот бархатный голос и чуть заметный итальянский акцент... Только вот не припомню, где это было.
  - Память непредсказуема, мадам. Иногда в трудные минуты она может подвести... Возможно, кроме здесь присутствующих, у нас найдутся общие знакомые, они помогут ее освежить. Например, кардинал де Клермон...
  Маргарита заметила, как вспыхнули зеленые глаза госпожи де Бофор и невольно исказилось ее лицо. Гнев и замешательство читались на нем. Граф продолжал, казалось бы, не замечая этого:
  - Какая блестящая карьера погибла! Кардинал де Клермон, архиепископ Монпелье - и вдруг снимает с себя сан и поступает на военную службу! И все из-за одной прекрасной дамы с зелеными глазами...
   - Довольно!.. Бог мой, граф, ни слова больше! Я прекрасно вас помню, но лучше вам замолчать. Не приведи господь, кто-нибудь услышит ваши воспоминания... Кроме того, я ведь тоже могу кое-что вспомнить - относительно вашей особы. Милой графине такое интересно было бы послушать.
  Граф рассмеялся:
  - Да это шантаж! Уверяю вас, герцогиня, вам нечего опасаться. Столько лет прошло! И потом - у меня нет тайн от жены.
  - Так не бывает, - усмехнулась де Бофор.
  - Бывает, моя дорогая, - весело подтвердила госпожа де Келюс. - Ну, может быть, какие-то мелочи, о которых граф просто забыл, - добавила она лукаво.
  - Желаю вам сохранить хорошую память, дорогой граф, - произнесла она с тонкой улыбкой - И не забывайте мелочи! Они, как правило, решают всё...
  Когда герцогиня отошла, госпожа де Келюс подхватила Маргариту по руку.
  - Не удивляйтесь, дорогая. Ваш муж слегка отомстил герцогине за прошлое. Впрочем, он только шутил. Насколько я знаю графа, он точно вам не рассказывал, как рисковал жизнью - ему скромность не позволяет. Пойдемте, я сейчас объясню вам, в чем там было дело...
  
  Питер не мог дождаться, когда этот вечер закончится. Среди гостей он не видел ни одного человека, с которым ему было бы интересно поговорить. Маргарита по-прежнему была окружена вниманием мужчин и порой ловила их откровенные взгляды и слегка краснела - то ли от смущения, то ли от удовольствия. Она видела понимающую и нежную улыбку мужа, успокаивалась и была совершенно счастлива. Единственный, кто приводил ее в замешательство, был муж Дианы д`Анженн маркиз де Лафоре. Изысканно одетый и причесанный по последней моде, как подобает людям высшего общества, с искусно подкрашенным лицом и томным взглядом, он уделял особое внимание графу де Монтель и почти весь вечер от него не отходил...
  
  Они ехали домой, и в полумраке кареты Питер не выпускал руки Маргариты. Она чувствовала себя усталой счастливой. Какое множество впечатлений за один вечер!.. Какой великолепный прием! И вдруг графиня вспомнила:
  - Завтра Малый двор едет за город! Молю бога, чтобы не испортилась погода, - проговорила она, уже думая о завтрашнем дне. Купание и катание в лодках по Сене было грандиозным увеселением, на которое они получили приглашение. Маргарита была в полном восторге и уже представляла себе, как это будет замечательно.
  Питер положил ее руку себе на колено и склонился, чтобы заглянуть в глаза.
  - И больше ничего не занимает ваши мысли, моя прелесть? - спросил он тихо. Она улыбнулась лукаво и немного смущенно.
  - Если только совсем чуть-чуть...
  - Ах, вот как! - возмутился тот шутливо. - Значит, этой ночью вы заставите меня умирать от любви в одиночестве?
  Питер шутил и внешне казался спокоен и нежен, однако его выдавал особенный блеск глаз и участившееся дыхание.
  - О, вы не умрете, даю слово! Или мы будем умирать вместе...
  Одним сильным движением он посадил ее себе на колени и стал целовать ее плечи и грудь в вырезе платья. Маргарита закрыла глаза и окунула тонкие пальца в его кудри. Но другая ее рука слабо упиралась ему в плечо, как бы отталкивая. Питер остановился, поднял голову.
  - Что случилось, мой ангел?
  - Обещайте, что не будете терять головы.
  - Это чертовски трудно сделать!..
  
  У них была одна тайна, которую Маргарита не решалась произнести даже на исповеди. Она панически боялась снова забеременеть. Первые роды были для нее таким кошмаром, что она не в силах была заставить себя пережить это еще раз. Много часов мучений что-то надломили в ней. Теперь она чувствовала себя худшей из грешниц, винила себя за то, что не могла выполнить свой долг и еще раз подарить ребенка своему мужу. Молитвы, покаяния и посты не помогали победить ее страх.
  Питер не пытался ее уговаривать. Он все понял сразу, и за это она была ему безмерно благодарна. Муж дал ей слово, что она забеременеет только тогда, когда будет к этому готова. Так продолжалось уже пять лет. Маргарита успокоилась - ее пылкий муж держал свое слово. Вокруг удивлялись, почему у такой молодой и красивой пары больше нет детей.
  Питер проявил чудеса терпения и выдержки прежде, чем она могла без ужаса думать о близости и даже получать удовольствие. Впрочем, это удалось ему довольно быстро - он был способен хорошо чувствовать женщин, а свою возлюбленную в особенности. Их жизнь наладилась. Он был так нежен, так изобретателен в своих фантазиях и всегда знал, как доставить ей наслаждение, что Маргарита невольно стала воспринимать это как должное. Но часто ей казалось, что муж готов потерять голову и забыть обо всем...
  
  Когда карета остановилась, Питер легко поднял жену на руки и, целуя, понес в дом под бесстрастными взглядами слуг. Он был так поглощен ею, будто весь мир перестал существовать. Но Маргарита не могла, не умела так безоглядно отдаваться чувству. Оказавшись в его объятиях, она с ужасом прошептала:
  - Питер, вы сошли с ума!
  - Да, любовь моя, и давно.
  
  Камеристка и горничная ждали в будуаре, чтобы помочь графине раздеться.
  - Могу я сегодня заменить вам этих девушек? - спросил Питер весело.
  - О, прошу вас, не надо, - в волнении потупилась та.
  - Почему же?
  Молодая женщина не нашлась, что ответить. Граф жестом отослал служанок.
  - Не будем терять времени на споры, душа моя, - сказал он своим глубоким бархатным голосом, звучавшим сейчас непреклонно и нежно. - Прошу вас, доставьте мне это маленькое удовольствие.
  Маргарита повиновалась. Ее воспитывали в религиозной строгости и говорили, что усмирение плотских желаний - это добродетель и благо. Но ее муж смеялся над этим догматом и поступал противоположно. То, что он устраивал из ее раздеваний, будоражило ее чувственность, волновало, заставляло колотиться сердце в предчувствии самых сладких мгновений...
  Через несколько минут он освободил ее от тяжелого шелка, крючков и кружев, как бабочку из кокона. Потом снова поднял на руки и отнес в спальню. Оказавшись в комнате, освещенной множеством свечей, Маргарита не поверила своим глазам. Спальню покрывал ковер из белых и красных лепестков, в вазах благоухали розы и жасмин, и комнату наполнял их чарующий свежий аромат.
  - Бог мой, откуда это?.. - изумленно распахнула глаза Маргарита.
  - С Цветочной набережной, сердце мое. Но это проза. Надо бы сказать: взгляните, дорогая! Шалуны-амуры приготовили для нас эту благоухающее ложе, - и он мягко бросил ее на шелковистое и прохладное покрывало из лепестков. Маргарита только тихо ахнула и засмеялась.
  - Вам нравится? - Питер, присев рядом, захватил пригоршню лепестков и стал медленно осыпать их на ее обнаженную грудь, плечи, живот... Потом еще и еще. Лепестки приятно щекотали ее золотистую кожу, и она слегка вздрагивала от удовольствия...
  
  *
  В открытые окна кухни доносился звон скрещивающихся клинков и короткие возгласы фехтующих мужчин. В саду на лужайке граф с Жаном упражнялись на шпагах. Это происходило почти каждое утро, но вдова Персье еще не привыкла к такому зрелищу. Она только вернулась с рынка и разбирала корзину с овощами, а когда посмотрела в окно, то уже не могла оторвать взгляда от лужайки. За этим занятием и застала ее Марселина.
  - Что, любуешься? - насмешливо спросила камеристка. - Интересно, кто тебе больше нравится? Твой Жано, кажется, пока выглядит молодцом, держит удар. Но куда ему до мессира графа!
  - И как это у тебя не вырвалось сказать "моего графа"? Видно, дорогуша, он для тебя просто бог. Ты с ним спишь? - вполне беззлобно поинтересовалась Мадлен.
  Марсела вспыхнула, ее глаза гневно блеснули.
  - Вот змея! Прикуси свой поганый язык! - воскликнула она в смятении.
  - А что такого особенного я сказала? - пожала плечами вдова. - Ты же влюблена в него, как кошка, и он это прекрасно знает. Кстати, сеньор тоже к тебе неравнодушен. Часто он к тебе приходит?
  - Прекрати болтать глупости, ведьма! Сеньор граф человек благородный и верен своей жене!
  - Ах, ты расскажи еще, что у него под рубашкой прорезаются крылья! - ядовито хохотнула Мадлен.
  Марсела в ярости кинулась к ней с явным намерением вцепиться в волосы.
  - Тихо, тихо! Да не злись ты! Уж и спросить нельзя, - примирительно заговорила та. - Вот сама посуди. Конечно, граф человек редкий, каких поискать, но он молодой мужчина, и его силы и страсти хватило бы на десяток таких как ты. Взгляни-ка в окно! После ночи с женой он никак не может укротить свою плоть и берется за шпагу вместо того, чтобы спать до обеда. Ты не задумывалась над этим, детка? Да ладно, не смущайся, это я так, делюсь опытом... Ну, хватит разговоров, давай-ка лучше займемся завтраком!
  
  В сопровождении своей няни в сад выбежали две черноволосые девочки в белых платьях. Младшая, Диана, со всех ног побежала к отцу. Граф сделал знак Жану и отдал ему шпагу. Весело подхватив дочь на руки, он расцеловал ее и опустил на землю, чтобы раскрыть объятия второй, Франческе, которая застенчиво потупилась. Она отличалась от сестры как небо от земли, хотя внешнее сходство между ними было разительное. Жизнерадостная Диана в каждом своем движении и манерах была копией отца. Она не стеснялась живо проявлять свои чувства, порой довольно бурно, чем приводила в отчаяние свою наставницу, благовоспитанную и сдержанную мадемуазель Николь. Та получила неплохое образование в пансионе, но еще не была замужем по причине бедности и невзрачной внешности. Она была незаконнорожденной дочерью некоего знатного сеньора из Лангедока, и после его смерти была вынуждена сама зарабатывать себе на жизнь. Гальтон взял ее в наставницы для дочери по рекомендации госпожи де Фуа, своей доброй соседки по имению, больше из сочувствия к незавидному положению мадемуазель.
  Когда в их доме появилась Франческа, Николь прониклась к этой девочке особой нежностью. Старшая дочь графа была так же скромна и застенчива, как и она сама.
  Характер, поведение Франчески заставляли сердце графа сжиматься от боли. Он страдал от чувства вины перед этой девочкой, сожалел, что с самого начала не мог дать ей того восхитительного ощущения свободы, полноты и прелести жизни, что так естественно впитала в себя Диана. Питер надеялся, что еще может что-то изменить - ведь Франческе только семь лет...
  Из кухонного окна Мадлен видела, как граф опустился на траву в тени большого каштана. Девочки уселись рядом. Непоседливая Диана никак не могла выбрать себе места около отца, а Франческа присела так, чтобы он мог коснуться ее рукой, и сидела тихо, глядя на него своими черными красивыми глазами с длинными ресницами. Он что-то начал им рассказывать. Мадемуазель Николь присела поодаль, прислонившись к стволу каштана, и с интересом слушала, что рассказывает граф.
  Эта идиллия продолжалась не долго - курьер доставил почту, и граф покинул зеленую лужайку.
  Глава четвертая
  
  Казалось, зной расплавлял воздух. От земли поднималось горячее марево, сливаясь с выцветшим к полудню небом. Сочная зелень прибрежной травы и кустарника радовали глаз своей свежестью. Старые ивы на берегу, склонившись над самой водой, полоскали гибкие ветви в медленных струях реки и манили под свою сень.
  Купальни были построены в живописнейшем месте неподалеку от Сен-Клу.
  Большие лодки под шелковыми пологами, убранные цветами и лентами, тихо скользили по воде диковинными пестрыми птицами.
  Под сенью старых каштанов на берегу были разбиты шелковые шатры и накрыты столы с легкими закусками, винами, фруктами и освежающими напитками. Изнывая от жары, придворные прятались в тени деревьев и купален. Самые смелые уже пробовали войти в теплую воду. Дамы целомудренно выбирали купальни как можно дальше от нескромных глаз и для смелости собирались стайками, возбужденно щебеча и смеясь.
  Граф де Монтель, одетый в белое с головы до ног, с еле заметной улыбкой наблюдал все это, стоя на зеленом склоне недалеко от шатров. В руке он держал белую шляпу с золотым аграфом и белым плюмажем, и слабый ветерок с реки чуть шевелил его пышные кудри. Граф следил за одной из лодок под голубым пологом. Издалека он видел жемчужно-белое платье Маргариты и нежно-голубое - Амалии. С ними были госпожа де Келюс в розовом и герцогиня де Бофор в яблочно-зеленом. Четыре их кавалера и шесть гребцов довершали картину. Питер пока не мог составить компанию своим дамам, поскольку должен был встретиться здесь с леди Джозианой. Она хотела сказать ему что-то важное перед его отъездом в Лондон.
  Но вот граф заметил, что свита герцогини Мэнской направляется к трем большим лодкам, причалившим у нарядно украшенной пристани. Блеск шелков и воздушная пена кружев дам и кавалеров медленно плыли по зеленому склону к реке и перетекали на лодки. Леди Джозиана - мадам ле Рош - тоже была там. Она немного отстала и незаметно сделала графу знак, что сейчас подойти не может. "Ждите!" - повелительно сказали ее глаза и губы. Гальтон слегка наклонил голову в знак того, что понял. Он был раздосадован этой задержкой - ожидание не дает ему свободы действий. Катание задержит миледи по меньшей мере на час или два. Но за это время он вполне успеет искупаться, притом, с большим удовольствием!
  Выбрав свободную купальню, Питер начал раздеваться. И тут перед ним появился маркиз де Лафоре, учтиво осведомившись, не помешает ли он. Граф уверил его, что нисколько. Маркиз украдкой бросил на него нежный взгляд и, загадочно понизив голос, проговорил:
  - Милый граф, всем известно, что вы непревзойденный ценитель женской красоты. Хочу показать вам нечто великолепное, - сладко улыбаясь, он сделал таинственный знак и указал на маленькое отверстие в стене купальни, сделанное на уровне глаз. - Можете сами убедиться в правдивости моих слов. И если вы сочтете это произведение достойным внимания и одобрения, любое ваше желание будет немедленно исполнено! - и де Лафоре с поклоном отошел в сторону.
  Питер слегка пожал плечами, еще не вполне понимая, к чему тот клонит. Любопытства ради он посмотрел в отверстие. Обнаженная женская фигура ослепила его белизной своей кожи и совершенством форм. У Гальтона захватило дух при виде нежных и мягких очертаний прекрасного тела. Лица дамы не было видно за вуалью золотистых волос, но явственно слышалось ее взволнованное дыхание... Питеру показалось, что эта восхитительная нагая женщина была ни кто иная, как Диана де Лафоре!
  Помрачнев, он выпрямился и небрежно бросил маркизу:
  - Превосходно, мой дорогой, но блондинки меня не привлекают. Кроме того, я всегда сам выбираю женщину, на которую хочу посмотреть. И она сама показывает мне всё, что я захочу.
  С этими словами он спустился в воду и быстро поплыл к другому берегу. От этой сцены у него остался неприятный осадок. Граф догадывался о чувствах маркиза и был готов выслушать его признания, но такого не ожидал. Знала ли Диана де Лафоре, что за ней подглядывают? Или между мужем и женой был какой-то сговор с его невольным участием? Всё это было отвратительно. Однако вода приятно освежала и успокаивала. Доплыв почти до середины реки, Питер уже смеялся над этим сюжетом, достойным пера Боккаччо. Тем не менее он всем сердцем жалел несчастную маркизу, которой так не повезло с мужем.
  
  Немного дальше от купален река делала плавный поворот, а старые ивы по берегам так разрослись над самой водой, что их ветви почти смыкались, образуя в узких местах зеленую арку. Вот там-то Питер и увидел небольшую лодку с двумя пассажирами в темных одеждах. Этот цвет столь не соответствовал яркому летнему дню и пестрой толпе придворных на зеленом берегу, так неуместен был здесь, что вызывал недоумение.
  Сделав несколько мощных гребков, Питер достиг ветвей старой ивы и под прикрытием густой листвы забрался на толстую ветку, нависавшую над водой. Он удобно устроился в развилке между сучьев и стал наблюдать. Сверху лодка была видна как на ладони - и она приближалась. На веслах сидел дворянин в строгом испанском костюме и старомодной шляпе с широкими полями. Казалось, он впервые взялся за весла: лодка двигалась неуклюже, "рыская" из стороны в сторону. Во втором человеке граф с удивлением узнал изящного аббата Бассойета. И только когда лодка была совсем близко, Питер с трудом поверил своим глазам: на веслах сидел кузен Маргариты, молодой дон Родриго де Гамба!
  "Вот так сюрприз! Как, черт возьми, он здесь оказался?" - подумал Питер. - "Да еще и в компании с иезуитом!"
  Дон Родриго в очередной раз обдал каскадом брызг сутану своего спутника, неловко опустив весла на воду.
  - Осторожнее, сеньор! - со сдержанным негодованием воскликнул аббат. - На мне уже нет ни единой сухой нитки! Оставьте весла, прошу вас. Немного отдохнем здесь, в тени.
  Де Гамба послушно опустил весла. Лодка почти неподвижно зависла на тихой глубокой воде под ивами. Аббат продолжил прерванный разговор:
  - Так вы уверяете, что проблем с таможенниками не будет?
  - Можете быть спокойны, господин аббат, у меня там свои люди. В конце концов, по документам речь идет всего лишь о поставке партии шоколада. И в мешках для досмотра действительно будет какао. Никто даже не догадается ни о каком золоте! Никому и в голову не придет искать его там!
  - Партия очень велика, дон Родриго, и у монсеньора возникают естественные опасения. Когда же груз должен прибыть в Кадис?
  - Не позже, чем через три недели, господин аббат.
  - Ну, где три, там и четыре... Следует учитывать любые превратности. На море случается всякое - шторм, штиль, туман. Или, к примеру, нападение корсаров...
  - Судно с грузом для ордена будет надежно охраняться, сеньор! В конвое два хорошо вооруженных корабля - корвет и бриг, целых шестьдесят пять орудий! Этого вполне достаточно, чтобы отпугнуть пиратов, но в то же время не навести их на мысль об особо ценном грузе. Иначе могут возникнуть подозрения.
  - Это разумно, сын мой, - аббат немного помолчал. - Мы очень надеемся на вашу преданность и компетентность, дон Родриго. На вас лежит большая ответственность. В случае успеха можете не сомневаться в благодарности ордена.
  Бассойет задумчиво посмотрел вдаль и залюбовался искрящейся на солнце рекой с нарядными лодками. Неожиданно переменившись, он проговорил со светской улыбкой:
  - Столько очаровательных дам... Кстати, вы уже виделись со своей прелестной кузиной, дорогой мой Родриго? Графиня де Монтель уже покорила Малый двор, она блистает! Но главное ее достоинство - истинное благочестие! Оно придает красоте графини особое очарование чистоты. Недавно я имел удовольствие убедиться в этом лично...
  - О, господин аббат, она воспитывалась в монастыре и весьма благочестива. Если б только моя кузина не вышла замуж за такого нечестивца! Знаете, у графа скверная репутация. Представьте себе, дорогой аббат: в свое время он из военной экспедиции вывез чуть ли не гарем арабских женщин! Спрашивается, достойно ли это доброго католика?! Ладно бы, сделал их служанками, но нет! Они теперь варят для него какие-то подозрительные зелья и снадобья. Боюсь думать, чем это пахнет - не иначе как серой из преисподней, сохрани нас, Господь!.. И потом, скажите на милость, какой высокородный сеньор стал бы заниматься лекарским ремеслом?! А но, говорят, даже тайно вскрывал трупы! Бррр... Он позорит себя и свой род! Кроме того, устраивает у себя какие-то языческие праздники, пишет непристойные стишки, водит дружбу непонятно с кем... Всё это бросает тень на мою кузину!
  - Мне кажется, вы слишком суровы к своему родственнику, любезный сеньор. Я слышал совсем другое. Внешняя мишура не должна заслонять от вас сути вещей, друг мой. Несомненно, де Монтель человек неординарный, но предоставьте оценивать его нам, а не вам! Однако вы можете сделать что-то полезное, если пораскинете мозгами. Обратите внимание - граф влюблен в свою жену. В этом его слабость. Ваша кузина при желании может серьезно нам помочь, если воспользуется доверием и любовью своего супруга. Поговорите с ней по-родственному. Ее влияние может быть очень велико и весьма ценно для нас. Учтите это, мой дорогой... Ну, довольно. Поменяемся местами, теперь грести буду я!
  И молодой аббат умело и ловко развернул лодку. Та плавно заскользила по воде, держась в тени деревьев, и скоро исчезла за поворотом реки.
  Питер был ошеломлен. Этот невероятным образом подслушанный разговор заставил его основательно задуматься. Какое непостижимое чудо привело его именно в это место? О каком золоте, о каких планах на его счет говорил только что аббат Бассойет? Тут было о чем поразмыслить.
  Со стороны можно было видеть такую странную картину: высокий смуглый человек, обнаженный до пояса, в одних мокрых панталонах, облепивших его мускулистые ноги, сидит в листве на старом дереве, оседлав толстый сук. Его лицо сосредоточено, а с кончиков кудрявых волос медленно капает вода...
  Однако его никто видеть не мог. И раздумывал он недолго. То, что Гальтон понял, заставило его действовать. Спустившись пониже, он почти бесшумно скользнул в воду.
  Не успел Питер покинуть густой полог ивовых ветвей, как увидел украшенную цветами и лентами большую барку под голубым пологом, показавшуюся из-за поворота реки. Повинуясь необъяснимому желанию, Гальтон бесшумно поплыл к ней, стараясь держаться в тени высоких ив. Скоро до него стал долетать веселый говор, смех и плеск воды из-под вёсел, он уже узнавал нарядных кавалеров и дам, расположившихся на носу лодки. Вот немного печальная Амалия в нежно-голубом, безмятежная госпожа де Келюс в розовом, и госпожа де Бофор в бледно-зеленом. Двое кавалеров из свиты пытаются их развлечь...
  "Но где же Маргарита? - с тревогой подумал Питер.
  Лодка медленно проплывала, чуть разворачиваясь кормой, и скользила дальше. Невысокая палубная надстройка защищала кормовую скамью, покрытую ковром, от нескромных взглядов гребцов, но с воды это уютное местечко было хорошо видно. Там-то и расположилась Маргарита, но не одна. Нарядный кавалер держал руку его жены и покрывал ее нежными поцелуями. Это был де Шевриер, маркиз де Сен-Шомон, вице-губернатор Лангедока. Статный и вальяжный, в дорогом светлом парике и палевом костюме, расшитом золотом - он был совершенно неотразим, и потому с его лица не сходило выражение самодовольства.
  Клод Луи де Шевриер был ещё не стар, красив и любезен, а высокое положение придавало ему особого шарма. Даже слегка одутловатое от излишеств лицо и наметившийся под расшитым шелком живот, казалось, его не портили, а придавали внушительности. Маркиз был опытен в обхождении с дамами. Его покровительственная самоуверенность, нежная улыбка и дерзкие взгляды привлекали неопытные женские сердца.
  Когда во время охоты вице-губернатор якобы случайно появился в Монтеле и познакомился с Маргаритой, та была очарована и горда оказанной честью. Как ни в чем не бывало де Шевриер предложил графине поехать с ними в Париж, обещая устроить для них приглашения на самые изысканные вечера и приемы, и, может быть, - самое невероятное! - даже в Версаль! Маргарита не могла устоять - это был предел ее мечтаний.
  Вот тогда-то и случилась их первая серьезная размолвка. Питер только недавно подарил своей жене дворец, в который вложил всю свою душу. Почти шесть лет строительства, тщательной отделки и украшения. Каждая деталь проекта была придумана им с любовью, создана по его эскизам, заказана у лучших мастеров. Все, кто видел Монтель, говорили, что это чудо, возникшее по велению феи из сказки. Но Маргарита приняла его как должное и сказала, что дом прекрасен, однако долго жить в провинции - это умирать в нем от скуки. Она хотела в Париж!
  Питер уехал, не сказав ей ни слова. Ему было так больно, что он не находил в себе сил спокойно поговорить, объяснить, убедить. Чтобы ехать в Париж, нужны были деньги, и немалые, а он потратил почти всё, что мог себе позволить. Но его жена ничего не хотела слышать. Она надула свои прелестные губки и отвернулась. Это был жестокий удар по его самолюбию. Питер чувствовал себя униженным и оскорбленным в лучших чувствах.
  Он пытался заглушить свою душевную боль самым простым способом - в таверне. Но это не помогло, хотя он напился тогда так, как никогда не позволял себе раньше. Одна встреча в той таверне помогла ему больше - другой женщине удалось вернуть его к жизни. Этой ловкой дамой оказалась Жозефина де Шенье, по мужу герцогиня д`Арбонтес, его давняя знакомая, шпионка иезуитов, приставленная к графу еще прежним генералом ордена...
  Об этой его измене Маргарита не знала. И вот теперь она как будто воздает ему за тот грех, позволяя вольности де Шевриеру.
  Лицо Маргариты в тот момент его потрясло - пылающие щеки, полузакрытые глаза и влажные, чуть приоткрытые губы... От сладостного волнения веер вздрагивал в ее руке. Де Шевриер вел себя всё смелее и настойчивее. Придвинувшись совсем близко, он уже обнимал ее талию и что-то страстно шептал ей на ухо. Это был пламенный натиск, обольстительный плен, из которого так трудно бежать, не потеряв чести. Неодолимая власть мужского желания, легкое головокружение и сладкое замирание сердца...
  Де Шевриер властно обнял покорную даму и жадно припал к ее губам. У Питера потемнело в глазах. Маргарита выронила веер из белых перьев, и он, скользнув по шелку платья, плавно лег на воду. Она этого даже не заметила...
  
  Питер плохо помнил, как доплыл до купален, оделся и ступил на зеленую траву. Еще в воде первой его мыслью было добраться до Шевриера прямо в лодке, но устраивать скандал на потеху публике он не хотел.
  Сейчас в голове царила звенящая пустота, как будто его оглушили сильным ударом. Перехватывало дыхание, когда снова и снова перед его глазами вставало лицо Маргариты, ее сладострастно приоткрытый прелестный рот, вздрагивающие колебания веера в руке... Питер ничего не видел вокруг. Он прислонился к стволу дерева и чувствовал только тяжелые удары собственного сердца, сотрясающие тело. "Я его убью", - первое, что он подумал, немного придя в себя. Тут он обнаружил, что сжимает в руке ее веер - перламутровый, с серебряной инкрустацией. С намокших перьев еще капала вода. Питер не помнил, как подобрал его.
  Машинально спрятав веер во внутренний карман, он прикрыл глаза, как будто его слепило солнце. На самом деле его слепила ярость. "Я убью его" - все отчетливее стучало в висках. Но тут же замелькали и другие мысли. "Дуэль? А потом в застенок? Пусть, к черту всё!.. А она останется с этим мерзавцем? Станет его любовницей?! Нет, невозможно!.. О, еще как возможно! И с какой поразительной легкостью... Сразу после той волшебной ночи в лепестках роз..."
  Питер с глухим проклятьем ударил кулаком по шершавому стволу с такой силой, что лопнула перчатка.
  Как будто померкли все краски яркого летнего дня. Вдруг всё для него потеряло смысл, душу охватило полнейшее безразличие - осталась только горечь. К чему вся эта суета? Для чего? Для кого? Что стало смыслом его жизни? Исполнение желаний единственной любимой женщины. Он отдал ей свою душу и сердце, отдал все, что у него было. Но, выходит, его возлюбленная и в грош не ставит все это! Что же для нее ценнее?!.
   "Какой же я идиот! Что себе вообразил? Вечную любовь как в сказке? Действительность оказалась печальнее, чем я мог представить... Что ж, моя драгоценная графиня свободна в своем выборе! Не собираюсь удерживать ее насильно".
  Охватившее его мрачное отрешенное спокойствие помогло вернуться к действительности. Питер медленно пошел к шатрам, где играла музыка. В каштановой роще придворные расположились на отдых, и там граф заметил леди Джозиану. Она бросила ему быстрый выразительный взгляд, полный упрека.
  - Я жду вас уже полчаса, - проворчала она вполголоса. - А вы, я вижу, купались? Как это неосмотрительно, милорд! Вы должны себя беречь!
  - Для чего? - горько усмехнулся тот. Леди не узнала его изменившийся голос.
  - Что с вами? - встревожилась она. - Вы очень бледны, милорд. Если, не дай бог, вы схватите простуду, то ваша миссия обречена!
  - Не стоит беспокоиться, мадам, всё в порядке, - он даже слегка улыбнулся той страстной энергии, с какой леди Кливленд подходила к делу. Что ж, оно и понятно - ей было ради чего стараться. В своих мечтах она уже грезила о троне! Но Питер не придавал этому делу большого значения, ему было всё равно. Но теперь надо отвлечься, чтобы перестать думать...
  - Готов выслушать ваши инструкции, миледи.
  - Мне не нравится ваше настроение, милорд. Что случилось?
  - Это не имеет отношения к делу.
  
  Они поговорили не более четверти часа. Прощаясь, леди Кливленд напомнила:
  - Перед отъездом мой секретарь передаст вам важные письма. Я написала нескольким нашим сторонникам в Лондоне. Надеюсь, вы не откажетесь встретиться с ними - кому еще я могу довериться!.. Да сопутствует вам удача, милорд!
  Граф молча поклонился и пошел туда, где стояли кареты и грумы держали лошадей. Вдруг кто-то окликнул его по-итальянски. Амалия спешила к нему по зеленому склону.
  - Ты уже уходишь, Марио? Что так скоро? Маргарита вон в том шатре. Было бы лучше тебе пойти к ней.
  - Почему? - удивился он. - Пусть развлекается! Она так скучала в провинции, так хотела свободы и блестящего общества, так стремилась к этому, пусть наслаждается, не буду ей мешать!
  По его небрежному ироничному тону Амалия заподозрила неладное.
   - Что случилось? Вы поссорились?
   - Нет.
   - Тогда почему у тебя такое лицо?
   - Что не так с моим лицом?
   - Оно застывшее, неживое, как маска. Я никогда не видела тебя таким...
   - Зато ты выглядишь изумительно, дорогая. Тебе понравилась прогулка по реке?
   - Разумеется! Только жаль, что с нами не было тебя.
   - Мне тоже. Не можешь себе представить, до какой степени жаль... Лия, ты останешься или отвезти тебя домой?
   - Что мне здесь делать? Тут мало знакомых. И потом, я отвыкла от светского общества, галантных мужчин... Хотя иные достойны внимания, они сама любезность и очарование.
   - Например, маркиз де Сен-Шомон?
   - О, нет. Пожалуй, ему не хватает изящества и остроты ума, столь присущего французам. Он слишком самоуверен и напыщен, когда пытается быть галантным. И у маркиза нет того шарма, что так покоряет, например, в господине Келюсе, Фонтенаке... и особенно в тебе!
   Амалия осеклась и опустила глаза, почему-то смутившись своих слов. Но Питер, как видно, ее даже не слышал. Лия вздохнула и выпалила всё напрямик:
   - Скажи, почему ты оставляешь Маргариту с этим наглым де Шевриером? Ты ведь ревнуешь, я знаю! Почему не увезешь ее?
   - Но зачем, если ей приятно его общество? Она не ребенок, и может самостоятельно принимать решения.
  - Может быть, всё же спросить у нее? Как видно, ты уже всё за нее решил!
  Питер внезапно остановился и секунду раздумывал.
  - Ты права, дорогая. Спрошу.
  
  Войдя в шелковый шатер, граф оглядел гостей. Несколько придворных о чем-то весело болтали и смеялись, воздавая должное вину. Маркиз де Келюс, заметив графа, тут же встал и направился к нему, оставив свою даму.
   Прелестная графиня де Монтель в окружении вельможных господ смеялась и была чрезвычайно оживлена. От звука ее серебристого смеха у Питера томительно заныло сердце. Рядом с ней вальяжный и самодовольный де Шевриер - настолько близко, что в его намерениях уже ни у кого не оставалось сомнений...
  Неожиданно граф обрел невозмутимое спокойствие. Он со светской улыбкой подошел к Маргарите и спросил негромко, не желает ли та отправиться домой.
  - О, не сейчас, дорогой, здесь так весело! Будет концерт и вечером фейерверк, - неужели вы не останетесь?
  - Нет, мадам. К сожалению, у меня много дел. Итак, вы не передумали?
  - Разумеется, нет!
  - Если позволите, после я отвезу графиню домой,- весело сказал де Келюс, подходя.
  - Если позволит графиня, отвезу ее я! - воскликнул де Шевриер. Граф недобро блеснул на него глазами, приблизился и что-то тихо сказал ему на ухо. Маркиз слегка побледнел, улыбка исчезла с его лица. Де Келюс незаметно сжал Питеру локоть и прошипел:
  - Не сходите с ума, прошу вас! Лучше вам уйти, мой дорогой. Не беспокойтесь, я всё устрою.
  - Вы будете моим секундантом? - так же тихо спросил граф.
  - Ни в коем случае! Я не допущу дуэли - это слишком дорого нам обойдется, друг мой. Ведь ничего не произошло! Маркиз просто выпил лишнего - вот и все.
  
  *
  Граф вошел в салон вслед за Амалией и остановился в дверях. Еще на лестнице они услышали нестройные звуки клавесина, раздающиеся из гостиной.
  Диана сидела за изящным лаковым клавесином, украшенным изысканными галантными картинами, и пыталась что-то играть. Франческа рядом помогала ей, подсказывая ноты. Мадемуазель Николь с обреченным видом стояла поодаль и только укоризненно смотрела на своих воспитанниц.
  - Да здесь настоящий концерт! - с улыбкой воскликнул граф, входя. Все разом оглянулись. Диана первая вспорхнула со стула и подбежала к отцу. Мадемуазель Николь поспешила объяснить:
  - Господин граф, недавно ушел учитель музыки, но девочкам захотелось еще поиграть, хотя им уже давно пора за стол!..
  - Мессир, этот учитель, он ужасный, - пожаловалась Диана, подняв брови домиком. - С ним так скучно! Он даже не мог ответить на наши вопросы!
  - Увы, моя дорогая, хороший учитель музыки, господин Куперен, обучает Дофина, а вы не принцессы крови, к сожалению. Или к счастью, - усмехнулся Питер. - Но всё же он лучше, чем ничего. А что вы хотели узнать, мои красавицы?
  - Почему ноты так называются? До, ре, ми... Почему так странно?
  Граф присел к клавесину и быстро перебрал клавиши. Диана живо воскликнула:
  - Я знаю, это гамма!
  - Да. Но раньше, давным-давно, никто этого не знал. В те далекие времена, лет семьсот назад, в славном городе Ареццо жил один монах. Его звали Гвидо. Он был хорошим учителем пения: у него в церковном хоре мальчики пели, как ангелы, и люди охотно приходили туда, чтобы их послушать. Но не так-то просто было научиться исполнять красивые церковные песнопения! Для детей это был очень сложно, мальчики часто путались и ошибались. Чтобы им легче было запомнить, как звучит каждая нота, добрый брат Гвидо придумал одну хитрую подсказку. Мальчики-певчие молились своему небесному покровителю, Святому Иоанну, чтобы тот сохранил их голос от хрипоты. Они все знали ее наизусть, и Гвидо Аретинский переложил стихи молитвы на музыку. Но это была не просто мелодия, а как будто бы лесенка - одна музыкальная фраза начиналась на тон выше, чем предыдущая, кроме четвертой, отстоящей на полутон. Эту "лесенку" назвали по-латыни "гексахорд" - шесть струн. А чтобы мальчикам было еще проще запомнить, добрый Гвидо сделал подсказку из своей руки! Сейчас покажу.
  Граф повернул левую руку ладонью вверх и будто бы нарисовал на суставах ноты.
  - Стоя перед хором, брат Гвидо показывал палец, на котором был нарисован нужный тон, и хор пел без ошибок! А из начальных слогов каждого стиха молитвы получились названия нот: ut, re, mi,fa, sol, la.
  - А где же "cи"? - спросила Диана.
  - И "до"...
  - Эти ноты появились гораздо позже, мои сеньориты. "Si" была составлена из инициалов Св.Иоанна и приходилась на седьмой стих этой же молитвы. А ut заменили "do" не так уж давно - лет сто назад. Вы не соскучились? Сыграть вам что-нибудь?
  Граф придвинулся к клавесину и взял несколько аккордов.
   - Нет, всё же клавесин мне не по душе, - сказал он Амалии, вставшей сбоку, чтобы видеть его руки. Та проговорила с улыбкой:
  - Сеньору больше идет гитара. И он играет на ней, как бог!
  - Гитару я люблю, она как будто продолжение руки - и души. Клавесин же издает красивый, но механический, неживой звук, в нем нет той мелодичности...
  Он ударил по клавишам и заиграл менуэт Куперена. Диана встрепенулась и с удивительной природной грацией начала танцевать.
  
  Вечером графиня вернулась не слишком поздно. Когда Питер толкнул дверь в ее будуар, она молилась, опустившись на колени перед распятием.
  - Извините, я не хотел вам помешать.
  Тем не менее, он спокойно вошел, не спрашивая позволения. Маргарита быстро поднялась и бросила на мужа беспокойный взгляд, но на его лице не заметила ничего - ни гнева, ни волнения.
  Он проговорил тоном легкой светской беседы:
  - Я хотел вернуть вам ваш веер - всё же он стоит немалых денег. Постарайтесь больше не терять его, дорогая. Особенно при таких интересных обстоятельствах.
  Маргарита вспыхнула и опустила глаза. Она отвернулась, чтобы муж не заметил ее смятения.
  - Вы не хотите рассказать мне о своем новом поклоннике, моя дорогая? Маркиз де Сен-Шомон не отходил от вас весь день. Как вы его находите?
  - Мне совершенно нечего о нем рассказать, Питер. Просто маркиз был очень любезен и мил, только и всего.
  - А мне показалось, вы особо его отличали. Я в этом даже уверен.
  - Вам показалось.
  - О, нет, сеньора, - проговорил Питер сдержанно, даже мягко. - Я видел то, что произошло сегодня между вами в лодке во время катания. Быть может, вы объясните мне это?
  Маргарита опустила голову и тихо сказала:
  - Я не могу объяснить, сеньор...
  - Почему же? Я всегда понимал вас, дорогая. Пойму и в этот раз. Хотя, наверное, мне будет больно слышать, что вам понравился другой.
  - Нет, Питер, это неправда! - пылко возразила она. - В сравнении с вами он просто напыщенный самодовольный фат!
  - Однако вы с ним целовались, моя дорогая.
  - Это случилось помимо моей воли... Сама не пойму, как.
  - Неужели? Было видно, что вы испытывали удовольствие от его общества, и от его поцелуя. Не правда ли?
  - Но это совсем не то, что вы могли подумать! - с отчаяньем воскликнула Маргарита. - До сих пор не могу понять, что со мной произошло. Но это ничего не значит, сеньор!
  - Успокойтесь, Марго, не надо так переживать. Думаю, всё вполне естественно: дивное утро, красота природы, изысканное общество... Да и выпитое шампанское вскружило вам голову. А тут страстный поклонник, увенчанный титулами - как это льстит самолюбию! Кажется, тут основная причина - охватившее вас пьянящее чувство собственной неотразимой прелести, вашего чудесного обаяния. Вот что сводит мужчин с ума! Вы это прекрасно знаете, вы почувствовали свою власть - и, быть может, неосознанно - решили испытать ее. Со мной вам уже не интересно играть в эти игры - я уже давно покорён. А вот другие мужчины - интересно, как скоро будут покорены они?.. Да, дорогая. Мне нужно было сразу предостеречь вас от подобного искушения, ведь природа - или сам дьявол? - сильнее человека. Не желая того, вы попались в его сети, не так ли?
  - Право, я сама не могу разобраться в своих чувствах, а вы сделали это в одну минуту!.. Теперь я начинаю понимать, что вела себя как глупая девчонка... Но вот что странно: кажется, ваши слова будто оправдывают меня? Значит, вы не сердитесь? - она подняла на него глаза, полные слез, надежды и тревоги.
  - Ну, тут бы я употребил другие слова для определения моих чувств, - усмехнулся Питер. - Но в числе прочих подойдут и эти.
  Он обнял ее за плечи и прошептал:
  - Я чуть не умер от ревности.
   - Не смогу себе простить свою глупость...
  - Лучше всё это забыть, моя радость. Худшее, что может случиться - это то, что в моих объятиях вы будете думать о нем и чувствовать его прикосновения. Пережить такое мне будет невозможно.
  - Такого никогда случиться!
  - Хотелось бы надеяться...
  - Вы мне не верите? - горячо воскликнула она.
  - Я хочу доказательств.
  Маргарита осеклась и смущенно потупилась, осознав, что он имел в виду. Но потом смело вскинула голову, улыбаясь, чтобы скрыть волнение:
  - Вы получите их немедленно! Я докажу, что люблю только вас, мой сеньор, потому что никто не может сравниться с вами! - она прижалась к его груди, потом порывисто осыпала его лицо быстрыми поцелуями.
  Питер слегка прикрыл глаза, глубоко вздохнул и прошептал:
  - Что ты со мной делаешь...
  
  Глава пятая
  
  Всю ночь лил дождь. Мокрые деревья в саду стояли тихо, опустив тяжелые ветви. Солнце встало, но еще не могло пробиться сквозь лиловую и серебристую пелену облаков и тумана.
  Жан, Марселина и Мадлен уже поднялись - с вечера граф предупредил, что уедет по делам очень рано. Только его секретарь знал, куда оправляется сеньор.
  К востоку от Парижа, в Ножане, что на берегах Марны, под чужим именем жил один весьма ценный человек - бывший контрабандист, наживший солидное состояние на этой рискованной работе. У него имелась годами налаженная сеть, по которой товары, люди, информация - все, что угодно - могли попасть в любую точку Европы и даже дальше. Гальтону надо было передать некоторые сведения в Бордо и через Пиренеи. Из порта он связывался с двумя своими кораблями, а в Испании его сообщений ждал кардинал Альберони.
  Графа очень заинтересовал невольно подслушанный на реке разговор аббата Бассойета и сеньора Родриго де Гамбы. Хорошо поразмыслив и наведя некоторые справки, Гальтон понял, откуда и куда движется тайный груз, о котором говорили те двое в лодке. Невозможно было допустить, чтобы золото, предназначенное ордену иезуитов, благополучно достигло места назначения. С иезуитами у него были свои счеты, и для Гальтона стало делом чести захватить этот груз.
  Два его капера крейсировали в водах Атлантики вблизи испанских берегов. В основном они охотились за англичанами и голландцами, противниками франко-испанского союза в текущей войне. Однако ради такого случая граф был готов нарушить некоторые свои правила и напасть на условных союзников.
  Гальтон вообще был склонен нарушать правила. Например, правила ведения морского боя или каперской войны. Еще мальчишкой в Вест-Индии он не раз наблюдал действия знаменитого корсара Жана Бара, когда тот был грозой всего Карибского моря. Питер с гордостью считал себя его учеником, причем, не последним. Действительно, он многому научился за те два с половиной года, по насыщенности событиями равнявшиеся всем пяти. По сути, капитан Бар обучил его искусству морского боя, а морскому делу Питер был обучен еще раньше своим отцом и наставником.
  Тот самый знаменитый маневр, исключительный по смелости прием, который талантливый капитан Бар использовал, атакуя вражеское судно, был взят на вооружение Питером Гальтоном. Капитаны его кораблей "Сан-Антонио" и "Эсперанса" применяли его на практике во время атак на английских торговцев, их эскорт и более серьезных противников.
  Даже если не удастся захватить интересующее Гальтона судно, испанские власти непременно узнают от него об истинном содержимом трюмов, и на судно будет наложен секвестр. По закону только севильский порт имел привилегию на разгрузку судов из Вест-Индии - и на доходы от них. А когда речь шла о золоте, компромиссы исключались. Примером тому была нашумевшая на всю Европу битва в бухте Виго, когда англичанам удалось захватить немалую часть сокровищ из колоний и потопить испанские галеоны прямо в бухте только из-за того, что их капитанам не дали разгрузиться в неположенном порту! Местными властями на галеоны был наложен секвестр, и пока курьеры не привезли официального разрешения, ни один слиток не покинул трюмов! Результат был плачевен - изрядная часть сокровищ теперь покоилась на дне бухты.
  С этим секвестром даже могущественный орден ничего не смог бы поделать.
  
  Итак, этим сырым утром граф был готов отправиться в дорогу. Он спустился на кухню, не дожидаясь, чтобы ему подали завтрак в столовую, и весело приветствовал женщин, погладив Марселину по бархатной щечке.
  - Жан едет с вами, господин граф? - спросила Мадлен хмуро.
  - Нет, я еду один. Вы можете сегодня отдыхать.
  От этого известия настроение вдовы нисколько не улучшилось. Она так же хмуро оглядела его простой и элегантный дорожный костюм из тонкого серого сукна, высокие сапоги из мягкой кожи, шляпу с черным плюмажем.
  - Что-то не так, милая? - насмешливо спросил граф, принимая из рук Марселы свою обычную чашку кофе со сливками.
  В ответ Мадлен лишь пожала плечами.
  - Не очень-то ты приветлива сегодня. Должно быть, не выспалась?
  - У вас на службе не очень-то поспишь, сударь! Ну, кто же из господ поднимается в такую рань? Добрые господа в это время только ложатся в постель, а у вас уж и лошадь оседлана!
  Граф взглянул в окно, откуда был виден двор и конюшня. Там под навесом действительно стояла оседланная лошадь.
  - А почему не оседлали Диаманта, Жано? Эта красавица не очень вынослива, быстро устает - видимо, я слишком для нее тяжел.
  - Господин граф, Диамант захромал, его нужно перековать.
  - И ты только сейчас говоришь об этом?! Почему этого не сделали раньше?
  - Ну, не могу же я и на конюшне за всем следить! Пусть Поль отвечает!
  - Вот бездельники! - граф чертыхнулся сквозь зубы. - Хорошо же, Поль ответит.
  Жан, чувствуя себя виноватым, проговорил примирительно:
  - Дорога вам не такая уж длинная, сударь, надеюсь, лошадка не устанет!
  Граф ничего не ответил, уже думая о другом, закончил завтрак и уехал. Он сказал, что вернется завтра к вечеру.
  Но ни к вечеру, ни на следующее утро он не вернулся.
  
  *
  Маргарита взглянула на часы. Время близилось к полудню. Ее беспокойство нарастало с каждой секундой. Хотя где-то в глубине души не только тревога за мужа, но и досада на него не давали ей покоя. Почему она должна сидеть дома, когда их просто завалили приглашениями на балы и увеселения! Де Келюс обещал заехать вечером, и если Питер не вернется к этому времени, она поедет с ним на ужин к герцогине, а потом останется на карточную игру! И пусть ее гложет беспокойство - она не будет сходить с ума и лить слезы в одиночестве! Ее муж слишком часто оставляет ее одну - пора бы привыкнуть... Но пусть потом не устраивает ей сцен ревности!
  Ее мысли были прерваны появлением Родриго, ее кузена. Тот накануне предупредил запиской о своем визите, но Маргарита вспомнила об этом только теперь. И что-то еще говорил о нем Питер? Ах, да! Что ее кузен как-то связан с иезуитами и чтобы она была с ним осторожна. Кажется, они не виделись с братцем сто лет - один бог знает, что теперь в его голове...
  Холодная и торжественная испанская речь дона Родриго резали ей слух. Обмен официальными любезностями, потом бесконечный, чинный рассказ кузена об их родне, делах в Мадриде и при дворе... "Господи, неужели я сама тоже так говорю? - ужаснулась молодая дама. - Нет, не может быть!"
  Маргарита уже давно привыкла к экспрессивной речи мужа, темпераментному языку Рима, где они провели прошлое лето, к живому и певучему говору их французских гостей в Тулузе и здесь. Напыщенная речь Родриго ее просто коробила.
  Кузен передал ей несколько писем от ее мадридских подруг.
  - А эти четыре послания я должен вручить вашему супругу, - заявил тот с каким-то презрительным выражением на лице.
  - К сожалению, графа сейчас нет дома, но я передам ему, как только он вернется.
  - Где же он?
  Вопрос застал Маргариту врасплох. Что ответить? Признаться в том, что не знает, где ее муж, она не могла.
  - Он уехал по делам и вернется поздно, - ответила она холодно.
  Взяв письма, она посмотрела на печати, и ее бросило в жар. Графу писали кардинал Альберони, доктор Фронтера, герцогиня Фуэнтодос и юная Инес де Альба! По поводу последних двух особ у графини были серьезные возражения. Воспоминания захлестнули ее с неожиданной силой.
  Некоторое время спустя ей удалось овладеть собой. Что, собственно, странного в том, что графу пишут его знакомые? Маргарита положила письма на каминную полку и вновь обратилась к кузену. Он сидел в мягком кресле неестественно прямо, в напряженной позе, и мрачно смотрел перед собой.
  - Не желает ли мой дорогой кузен чего-нибудь выпить? Сегодня опять так жарко!
  - Благодарю, сеньора, - нет.
  Дон Родриго косо взглянул на изящный легкий наряд Маргариты, ее открытые плечи и руки, драгоценное кружево на груди.
  - Не могу поверить глазам, - горестно воскликнул он со вздохом. - Неужели я вижу перед собой представительницу славного рода да Гамба? Вы находите удовольствие в суетных и нечестивых соблазнах, моя бедная кузина. И хуже всего, что вы не испытываете ни малейших угрызений совести!..
  Маргарита изумленно воззрилась на него с некоторой тревогой.
  - Угрызения совести? Но почему я должна их испытывать?
  - Боже милосердный! Раскройте же глаза, моя дорогая! В каком нечестии вы живете! Ваш супруг даже не скрывает своих порочных связей! Только взгляните на его переписку: дамы столь высокого положения, дочери древнейших славных фамилий, потеряв всякий стыд, открыто пишут ему, подпав под власть его чар! И вас это не оскорбляет?! Он бы должен вместе с вами на коленях замаливать свои грехи!
  - Все мы не святые, дорогой кузен.
  - Но иные сознают это и раскаиваются! Взгляните правде в глаза, кузина: ваш муж своим нечестивым поведением бросает тень на ваше доброе имя! Как терпите вы присутствие в вашем доме его любовницы и побочного ребенка?! Это ли не мерзость и попрание всякой морали!
  Маргарита опустила глаза. Ей нечего было возразить. Разве понял бы этот человек все то, что рассказал ей Питер с такой душевной болью...
  - Вам ничего не известно, дон Родриго! - твердо парировала графиня, внутренне холодея. - Я совершенно уверена в благородных побуждениях своего мужа! Моя подруга с дочерью гостят у нас по моей воле. Осуждать графа за великодушие и щедрость души просто глупо! Я никому не позволю дурно отзываться о нем!
  - Ах, бедная моя сестра... Вы не видите самого очевидного: Господь не благословил ваш брак. Он больше не посылает вам детей! Почему вы не отправились в паломничество к Деве Марии дель Сьюдад-Реаль или в другие места, как делают это благочестивые дамы? Вам посылаются предостережения свыше, но вы слепы... Однако есть еще одна страшная опасность!
  - О чем вы, сеньор?
  - О том, что ставит в вину графу святая церковь, дорогая кузина, - его связь с еретиками-катарами.
  - Мне об этом ничего не известно.
  - Разумеется, он всегда это скрывал. А эти его странные склонности к врачеванию? Разве это достойное занятие для человека благородного происхождения?!
  - О, я слышала эти упреки много раз! В том, что мой муж интересуется медициной, нет ничего греховного! К тому же, он лечит бедных - это ли не богоугодное дело? Граф учился в Болонье у знаменитых ученых, в том числе у синьора Мальпиги, который теперь стал личным врачом самого Папы!
  - Не спорю. Но граф дерзает спорить с авторитетами, отрицает признанные истины! Он практикует какие-то арабские снадобья - наверняка бесовские! Но это мелочи по сравнению с главным! Смотрите. Ваш супруг построил роскошный дворец, содержит три дома и два военных корабля, даёт блестящие праздники, да еще везет вас в Париж, заказывает вам дорогие туалеты, дарит драгоценности! Откуда у него столько денег? Вы не задумывались об этом, дорогая сестра? Тосканское имение матери вашего мужа давно принадлежит его сестре, а его земли в Англии - сплошь леса и болота. Быть может, земли в Лангедоке приносят графу такие фантастические доходы? Как бы не так! Там у него нет ни виноградников, ни скота, ни апельсиновых рощ, а старый выработанный рудник в горах приносит крохи. Тогда откуда всё это?
  - О, вы отлично осведомлены, сеньор мой! Но я не разбираюсь в денежных делах мужа, и поверьте, мне это совсем не интересно. Конечно, граф мне что-то рассказывал, но я плохо помню. Кстати, в Лангедоке у него есть небольшие плантации жасмина, мака, розмарина и лаванды. Графу нравится делать духи и ароматические масла по восточным рецептам - это ни для кого не секрет. Вспоминаю, как за одни рецепт каких-то необычных духов графу предлагали баснословные деньги.
  - И это занятие, достойное дворянина! - воскликнул, дон Родриго, поморщившись. - Моя дорогая сестра, вы и представить себе не можете размер всех ваших тратит! Одними духами такое не окупить. Вот и возникают справедливые опасения...
  - Что вы имеете в виду, сеньор?
  - Опасаюсь, как бы вы не погубили себя, дорогая кузина... Весьма вероятно, ваш муж имеет связь с нечистым духом!
  Маргарита искренне рассмеялась.
  - Бог с вами, дорогой кузен! На моих глазах граф принимает причастие, слушает мессу, исповедуется, как положено доброму католику. Ваши опасения совершенно беспочвенны. К тому же, он щедро жертвует на церковь!
  - Вы сами признали, что ваш муж слишком щедр. Не с неба же проливается на него золотой дождь? Одно из двух - или он нашел философский камень, или ему помогает сам дьявол.
  - Что за безумные мысли! Признаться, кузен, я вас не понимаю. Вы подсчитываете наши доходы, осуждаете моего мужа за то, что он обеспечивает мне и дочери роскошную жизнь - и после этого хотите, чтобы я осудила его вместе с вами?! Что за бред! Я уважаю и люблю своего мужа, а он любит меня, что бы ни болтали в свете. Мне ли не знать всей правды! У каждого есть грехи, и я не устаю молиться об их прощении. Но признайтесь по совести, дорогой брат, только ли забота обо мне говорит в вас? Не другое ли пагубное чувство?
  - Бог с вами, кузина! - с горечью воскликнул дон Родриго. - Вижу, я не достиг своей благой цели. Я хотел, чтобы вы повлияли на своего супруга и обратили его к достойной и благочестивой жизни - ради любви к вам и ради спасения вашей души!
  Маргарита снова рассмеялась:
  - Как видно, вы совсем не знаете графа! Повлиять на него не может никто, тем более я, как бы он меня ни любил. У него мягкий характер, но железная воля.
  - Существует сила, способная сломить и железную волю. Но не дай бог вам ее изведать!.. Позвольте хотя бы посоветовать вам достойного духовника, дорогая сестра - в этом городе столько соблазнов! Кстати, вы уже встречались с ним в свете - это аббат Бассойет. Он молод, но благочестив и очень умен. Говорят, на нем есть благословение божие!
  - Благодарю, кузен, я подумаю. А сейчас ради бога простите - у меня разболелась голова. Пойду, прилягу.
  Дон Родриго откланялся, а Маргарита, едва живая, опустилась в кресло и в ужасе охватила плечи руками. Ее бил озноб. Понятно, чем могут обернуться для них эти увещевательные речи ее кузена! Внезапно молодую женщину охватила паника. Эти люди способны в мгновение ока разрушить все, что с таким упорством и энергией создавал ее муж - для нее и ради нее!..
  Тут появилась встревоженная Марсела.
  - Всё в порядке, сеньора?
  В ответ графиня посмотрела на нее невидящим отрешенным взглядом. Девушка молча укутала ей плечи шелковой шалью, вышла и вернулась с бокалом горячего сладкого вина.
  - Сеньора, выпейте, это поможет.
  Маргарита стала пить маленькими глотками, и через минуту ее ледяные пальцы оттаяли, по телу начало растекаться живительное тепло.
  Марсела, забрав бокал, ушла, а графиню продолжали мучить тревожные мысли. Как же ей сейчас не хватало Питера, его теплых рук, мягкого голоса и нежных глаз. Он мог одним только словом развеять все тревоги, успокоить... А волноваться было о чем! Только всё наладилось - и опять приходят какие-то люди, чего-то добиваются, в чем-то их обвиняют, угрожают...Только бы с Питером ничего не случилось! Кажется, все остальное она могла бы пережить.
  Но где же он? Почему его нет рядом, когда ей так страшно? Может быть, они уже поймали его?.. А может, сейчас он в объятиях какой-нибудь красотки? Родриго так уверенно заявлял о его неверности и распутстве... Не может быть! У Питера нет любовницы, она это знала точно. А всё остальное - игра мужского воображения и природы, как говорит мадам де Фуа. Мудрая женщина!
  ...Когда вечером появился де Келюс, Маргарита поехала с ним на ужин к герцогине, чтобы хоть как-то развеяться.
  *
  Возвращаясь в Париж, граф с рассветом выехал из Ножана и уже миновал Венсенн. Вечером опять прошел сильный ливень с грозой, какие бывают после изнурительной жары. На дороге блестели лужи, из-под копыт летела жидкая грязь, промытый воздух был напоен ароматами леса. Питер с удовольствием вдыхал запахи лета, но мысли его были далеко. До отъезда в Лондон у него оставалось мало времени, а дел было еще много. Питер спешил, но чувствовал, что двигаться быстрее не может.
  Отпустив поводья, он потрепал по шее уже заметно уставшую лошадь.
  - Еще немного, моя красавица! Если постараешься, к обеду доберемся до дома. Вот и парижская дорога!
  Но свернуть с проселка Питер не успел. Навстречу показалась большая телега с кувшинами и бидонами из-под молока. На рассвете в Париж из деревень тянулись крестьянские повозки со свежими овощами, молоком, мясом, рыбой, сеном для нужд горожан. А эта уже возвращалась из города и преградила дорогу лошади графа. В колеях стояла вода, размокшая земля вокруг превратилась почти в болото - им было не разъехаться. Граф потянул повод, чтобы свернуть, его лошадь резво пошла и вдруг, поскользнувшись, рухнула на обочину вместе со всадником. Всё произошло в мгновение ока. Нога Питера запуталась в стремени и оказалась прижатой, а лошадь, суча ногами, пыталась встать. Успокаивая ее голосом, граф с трудом высвободил свою ногу, поднялся и почувствовал отчаянную боль в лодыжке.
  Повозка остановилась рядом. С нее спрыгнул мальчик лет двенадцати и молодая женщина -рослая, загорелая, в белом круглом чепце. Они подбежали к незнакомцу. Мальчик подобрал отлетевшую на траву шляпу и принес ее сеньору. Питер улыбнулся благодарно и чуть смущенно:
  - Сегодня мне не повезло, мадам. Хорошо еще, что я не угодил в вашу повозку - вот было бы вам убытков!
  - Вы смеетесь, сударь?! Да вы едва не свернули себе шею! А что с вашей ногой? Сможете идти?
  - Пожалуй, что нет...Чертовски больно!
  - Обопритесь на меня, сударь, я помогу вам добраться до повозки.
  - Мадам, вы так добры... Извините, что доставил вам беспокойство.
  - Да что там, господь с вами!.. Лошадь-то ваша, сударь... Похоже, она сломала ногу, бедняжка! Теперь будет мучиться...
  - Да, похоже...- Питер осмотрел тихо ржавшее животное и помрачнел, сдвинув брови. - Тут, к несчастью, ничего не поделаешь...
  Он вынул из-за пояса пистолет, вложил в ухо лошади и выстрелил. Та дернулась и затихла.
  - Жалко... Наверное, дорогая была, - вздохнула женщина. - Жермен, чего ты стоишь? Помоги снять седло и сумку!
  Мальчик быстро расседлал лошадь, отнес в повозку седельную сумку и седло.
  - Немного передохните у меня, сударь - мы здесь недалеко живем. Не оставаться же вам на дороге с больной ногой!
  - Благослови вас господь, сударыня. Ничего не остается, как принять ваше приглашение, и с большим удовольствием. Меня зовут Пьетро Марио Лоретто, а ваше имя?
  - Я просто Катрин-молочница, меня все так зовут. А это мой средний, Жермен, - она тронула поводья, и повозка медленно покатилась по дороге.
   - Вы живете в Париже, господин Лоретто? - спросила женщина, с любопытством поглядывая на графа.
  - Да, мы с женой и дочкой приехали в Париж с Юга, но, думаю, в Париже мы пробудем не долго. Слишком уж там дорого, не то что в нашей провинции!
  - И не говорите, сударь! Цены поднимаются прям каждый день! Говорят, из-за этой войны почти вся провизия уходит на прокорм армии. А что прикажете делать мирным людям? Только еще больше работать и молчать!..
  - Вы совершенно правы, мадам. Содержание армии стоит ужасно дорого. Но, бог даст, война рано или поздно закончится. И, как видно, этот год будет неплох - виноградники в наших краях обещают хороший урожай.
   - Дай-то господь! Я вспоминаю времена, когда кувшин вина стоил три су...
  
  Они еще немного поболтали. Чтобы избежать нежелательных вопросов, Питер сам охотно рассказал кое-что о себе.
  Светловолосый Жермен не сводил глаз с красивой инкрустированной серебром рукоятки пистолета, который снова занял свое место за поясом сеньора. Заметив этот взгляд, Питер позволил мальчику подержать оружие и вдоволь им полюбоваться.
  - Я сразу поняла, что сеньор иностранец, - говорила Катрин с хитроватой улыбкой. - Наши-то господа не такие вежливые и любезные, да порой и грубые бывают.
  - Зато все француженки просто очаровательны, - улыбнулся в ответ Питер. - Хотя ваш сын уже достаточно взрослый, но на месте вашего мужа я не отпустил бы вас в город одних.
  - Да я привыкла! Моему Бертрану частенько подворачивается хорошая работа в Париже - он у меня плотник - так что мы с детьми справляемся одни.
   И она принялась рассказывать, что ее старшей дочери Лили недавно исполнилось тринадцать и что пора бы приглядывать ей жениха, а младшей, Жени, только три года, и Лили приходится с ней нянчиться, да еще помогать по хозяйству вместо того, чтобы гулять с парнями...
  Катрин разоткровенничалась, удивляясь, что этот дворянин, так запросто державший себя, болтает с ней будто со своей соседкой и с интересом ее слушает. А сверкавшая порой белозубая улыбка на его смуглом лице ее просто очаровала...
  Скоро они приехали в небольшую деревню, где в аккуратном, добротном доме жила семья Катрин-молочницы. На порог вышла старшая Лили - светловолосая дикарка со взглядом исподлобья - и младшей сестрой на руках. Она тут же спустила малышку Жени на землю и исчезла в доме, как только завидела незнакомца в повозке.
  Катрин остановила лошадку прямо у раскрытых ворот сенника, где под навесом сушилось свежее сено, и быстро спрыгнула с повозки. Малышка подбежала к матери, но, увидев чужого, остановилась. Страх и любопытство боролись в ней недолго. Жени потянулась к извитой гарде шпаги Питера, поблескивающей черненым серебром, и потащила ее к себе. Граф тихо рассмеялся:
  - Ты мой ангел! Думаю, эта игрушка слишком тяжела для тебя, милая, - и он ласково погладил малышку по пушистой голове. Мать быстро подхватила дочку на руки, чтобы та не путалась под ногами, и воскликнула:
  - Надо же, сударь, она совсем вас не боится! А стоило кому из чужих лишь заговорить с ней - такой крик подымала! Ну, пойдемте в дом.
  - О, мадам, позвольте, я устроюсь здесь.
  Питер сказал это деликатно, но так непреклонно, что Катрин возразить не посмела. Накрыв плащом сено под навесом, граф расстегнул перевязь и проговорил:
  - Прошу вас, ненадолго оставьте со мной Жермена, он мне поможет.
  - Разумеется, сударь! Давайте сюда ваш грязный камзол, я его почищу... Сейчас быстренько что-нибудь приготовлю - верно, все уже проголодались...
  Мальчик с готовностью принес из повозки его седельную сумку, пока Питер с трудом стаскивал сапог с распухшей ноги...
  
  Птицы весело щебетали в ветвях раскидистого каштана, протянувшего пышные ветви над крышей дома. Лёжа в душистом сене, Питер наслаждался безмятежным покоем. На его расстеленном плаще рядом, утомившись от игры, спали два маленьких толстых щенка цвета топленого молока. Большие листья каштана едва шевелились от горячего ленивого ветерка, жужжали пчелы, пахло сеном, зноем и молоком. Стояла такая тишина, что было слышно, как по крыше навеса ходили и тихо ворковали голуби.
  Там у Жермена была голубятня, и туда из-под навеса вела деревянная лестница, на перекладине которой недавно мальчик сидел и рассказывал ему про своих голубей. Их тоже порой возили в Париж на продажу, но сами предпочитали есть кур и гусей. А мальчишки из соседней деревни ради забавы устраивали настоящие голубиные гонки. Жермен с гордостью поведал, что его голуби оказывались самыми быстрыми и победили всех!
  - Мы отвозили их за реку, аж до Бурже! А мои все равно возвращались быстрее, чем соседские, - азартно рассказывал Жермен с горящими глазами. Питер внимательно его слушал. Потом неожиданно спросил:
  - Мне бы пригодились твоя помощь и твои голуби, мой мальчик. Хочешь поступить ко мне на службу, Жермен?
  - Еще бы, сударь, конечно! А что я должен буду делать?
  - Ты просто будешь как обычно следить за своими голубями и продавать их моему слуге, когда я за ними пришлю. Все будут думать, что я покупаю их для своего стола, а ты мой поставщик. Однако я не стану жарить твоих голубей, раз они такие быстрые. Понимаешь, мне приходится ездить по делам очень далеко, часто писать письма. Но курьеры и почта, к сожалению, не такие быстрые, как голуби. И нередко с ними случаются неприятности. Другое дело голуби! Я буду брать их с собой в поездку и выпускать по мере надобности, а когда они вернутся на твою голубятню, у них на лапках ты найдешь маленькие записки. Постарайся, чтобы об этом никто не узнал. Это будет нашим секретом. Записки отнесешь по адресу, который я оставлю, и там получишь хорошее вознаграждение. Думаю, мне частенько придется пользоваться твоими услугами. Но смотри, никому не проболтайся. Ты все понял, Жермен?
  - О, да, сударь, можете не сомневаться, я всё понял. Такая простая работа! Я вас не подведу, можете мне поверить!
  - Прекрасно. Я сам поговорю с твоей матерью, она должна знать, что теперь ты у меня на службе.
  
  ...Повозка молочницы доставила Питера домой ранним утром. Жан Потье, всю ночь не сомкнувший глаз в ожидании хозяина, выбежал его встретить, но первой, как всегда, оказалась Марсела. Граф улыбнулся ей и показал на клетку с голубями.
  - Прикажи позаботиться об этих птичках, моя милая, а потом расскажешь мне новости, - он сделал энергичный жест - одновременно приветствие и знак Жану, чтобы тот не стоял на месте, а подошел и помог ему.
  - Силы небесные, почему вы хромаете, сударь? И куда подевалась ваша лошадь? Опять украли?!
  - Я дам тебе полный отчет, мой милый, но только после того, как приведу себя в порядок, - желчно проворчал Питер. У Жана сразу испортилось настроение. Обычно из-за мелочей граф не злился. Он вообще редко выходил из себя, но это был как раз тот момент!
  Опираясь на плечо Жана, граф прошел на кухню, где проворная Марсела уже варила ему кофе. Сев у очага, он достал из-за пазухи маленького щенка светло-бежевого цвета и опустил его на каменный пол. Щенок, переваливаясь на толстых лапах, деловито пошел обнюхивать углы кухни.
  - Ой, какой забавный! Вот девочки обрадуются!
  - Налей ему молока. Ну, какие новости, Марсела?
  - Мессир, вчера заходил дон Родриго де Гамба. После его визита донья Маргарита долго не могла успокоиться...
  - Ты слышала, о чем они говорили?
  - Да, сеньор.
  И девушка почти слово в слово передала своему господину все, что было сказано. Она отличалась завидной памятью. От себя девушка добавила:
  - Раньше сеньоре все же не хватало смелости возражать хоть тому же отцу Остеде с его нравоучениями, но в этот раз она защищала вас как львица!
  Питер едва заметно улыбнулся. Как приятно это слышать. Возможно, ему, наконец, удалось перевоспитать свою юную возлюбленную? Неужели она постепенно избавилась от того, что в юные годы ей внушали в монастыре? Он взял Марселу за руку и чуть привлек к себе.
  - Спасибо, моя красавица. Я бы расцеловал тебя, но не хочу царапать твои нежные щечки, - смеясь, граф провел рукой по своему небритому подбородку. Пунцовая Марселина опустила глазки. Она ничуть не возражала бы против этого! Но граф уже поднялся, чтобы уйти.
  - И еще, сеньор... Мадлен хотела сказать вам что-то важное. Ну, это она считает, что важное. Мне она ничего не говорит.
  - Это позже. Скажи, когда вчера легла сеньора?
  - Господин де Келюс сопровождал донью Маргариту на ужин к герцогине Мэнской. И привез обратно в начале первого ночи.
  - Хорошо. Девочки здоровы?
  - Да, мессир. Веселы и здоровы.
  
  Разумеется, Маргарита еще спала. Боясь ее разбудить, Питер только немного приоткрыл дверь в спальню и замер, завороженный. От жары она разметалась в живописной позе, шелковые простыни почти сползли на пол. Тонкая ткань сорочки обрисовывала пренительные формы ее фигуры. Волнистые пряди волос в беспорядке падали на лоб и плечи. Ее губы и щеки пылали... Питер уже не мог уйти. Горячая волна захлестнула его. Он закрыл глаза и прислонился к прохладной стене, чтобы перевести дыхание. Беречь ее сон или немедленно утолить жгучее желание - у него не возникло вопроса. За все эти годы Питер научился обуздывать свои желания, но как тяжело ему это давалось!
  Все же он вошел, не в силах отвести взгляд, и тихо сел в кресло у туалетного столика, чтобы вволю полюбоваться ею, продолжить эту сладкую и обжигающую пытку...
  Когда Маргарита открыла глаза, он с трудом нашел в себе силы улыбнуться ей. При виде мужа в ее глазах зажглась радость, но потом она сделала строгое лицо.
  - Почему вы так задержались, Питер? Я места себе не находила от беспокойства!
  - Я здесь, моя радость. И уже довольно давно! - он подошел к ее ложу.
  - Вы хромаете? Что случилось?
  - Ничего страшного, расскажу потом. Хотя это уже не имеет значения...
   Он поцеловал ее нежную золотистую кожу в сгибе локтя. Для него сейчас не существовало ничего, кроме нее. Маргарита прекрасно это видела, но не спешила раскрыть ему объятия и отвернулась от его поцелуя.
  - Питер, я должна серьезно с вами поговорить!
  - Неужели это не терпит отлагательств?
  - Нет, не терпит. Я не могу быть спокойна, пока вы не объясните мне...
  - Сердце мое, я просто оглушен вашей красотой и не в состоянии ни думать, ни связно говорить.
  - Вот как?! Обычно с этим у вас не было затруднений! Прошу, постарайтесь ответить на мои вопросы и развеять сомнения. Я вчера едва не умерла от страха, когда мой праведник-кузен раскрывал мне глаза на ту богомерзкую жизнь, что мы с вами ведем! В первую очередь - вы. Он убежден, что не только порочное поведение, но и ваши неслыханные доходы - это всё от дьявола. В его речах была прямая угроза! Я не знала, что делать... И вас не было рядом, чтобы поставить его на место. Надо сказать, аргументы дона Родриго были неопровержимы...
  - Вы прекрасно отражали их, мой ангел! Дон Родриго ушел посрамленный. Я горжусь моей отважной, любящей, восхитительной женой!
  - Будьте же хоть минуту серьезны, Питер! Кончилось утверждением, что вы продали душу дьяволу!..
  - И вы в этом сомневаетесь?
  - Прекратите смеяться!
  Питер глубоко вздохнул.
  - Мне известно содержание вашей беседы, Марго. Верная Марселина охраняла вас в соседней комнате на случай действительной угрозы. И что же я должен объяснить вам, дорогая? Источники моих доходов? Если вам интересно, я все расскажу, но, ради бога, позже! Хотите пригласить моего поверенного из Ост-Индской компании? Представителей некоторых крупных банков, где я храню сбережения и беру кредиты? Однако это займет много времени, а у меня осталось только два дня до отъезда.
  - Только два дня?!
  - А мы теряем время...
  - Сеньор, это еще не все!
  - Вы хотите моей смерти?
  - Это серьезно!
  - И я не шучу.
  - Выслушайте же меня, наконец! - рассердилась она. - Или вас не интересует ничего, кроме моего тела?
  Он медленно выпрямился, стиснув зубы. Довольно просто было бы заставить ее замолчать, зажав рот поцелуем, а потом она и сама не захотела бы говорить ни о чем, кроме любви. Но Питер хотел, чтобы она сама пришла в его объятия. Как он мечтал, чтобы хоть раз она бросилась ему на шею, умирая от страсти! Но нет, ее учили, что вести себя подобным образом недостойно благородной дамы.
  - Хорошо, дорогая, - сказал он спокойно и поднялся. - Здесь не место для серьезных разговоров. Я буду в кабинете и готов выслушать вас в любое время.
  
  Маргарита миллион раз пожалела, что так вела себя с мужем. У того было бледное от страсти лицо и такой взгляд, от которого у нее самой загорелось все внутри... Ее глупое упрямство избалованного ребенка ей самой было противно! Графиня быстро умылась, накинула свой белый кружевной пеньюар и подошла к зеркалу. Яркие краски ее лица со сна еще не потускнели. С туалетного столике она взяла маленький флакон духов и нанесла драгоценную каплю в ложбинку на груди, потом провела серебряной щеткой по блестящим волосам и почувствовала, как у нее дрожат пальцы... Почему-то ее чувства просыпались с таким опозданием!.. Графиня бросила щетку и порхнула в кабинет к мужу.
  Питер что-то читал. На его письменном столе были разбросаны книги, свитки морских карт, какие-то чертежи, письма и газеты на разных языках. Маргарита приблизилась и сразу заметила послания двух мадридских дам, которые не давали ей покоя. Пакеты небрежно валялись в дальнем углу стола нераспечатанные! Маргарита вздохнула с облегчением.
  В свое время могущественная герцогиня Фуэнтодос оказала им неоценимую услугу и потребовала в награду обещание Питера выполнить любую ее прихоть. Он дал слово чести. И герцогиня умело выбрала момент...
   Маргарита прекрасно помнила, каким задумчивым и очарованным однажды вернулся ее муж из дома Исабель Фуэнтодос. Потом еще долго воспоминания отуманивали его взгляд. А ведь герцогиня была старше его лет на десять!..
  Они покинули Мадрид, и, благодарение богу, всё прошло.
  Маргарита присела возле колен мужа, положила голову на сложенные ладони и посмотрела на него умоляюще и виновато.
  - Питер, простите меня. Не знаю, что на меня нашло...
  - Вы переволновались, моя дорогая, вот и все, - он погладил ее распущенные волосы. - Что еще вас тревожит?
  - Те письма... Но вы даже их не прочли!
  - Прочту обязательно. Однако вы напрасно ревнуете: уверен, герцогиня пишет о политике и интригах Двора. Вот Инес Альба - о любви, но она еще слишком молода, чтобы разобраться в своих чувствах, и принимает за любовь свою благодарность. Можете открыть и проверить, - уверяю вас, что не ошибаюсь, - он поднял ее и усадил себе на колени. - Вам всё известно, Марго, вы сами были свидетельницей всех событий. Что нового может произойти между мною и этими дамами, когда мы уехали из Мадрида больше года назад!
  - И все же я ревную... Особенно к донье Исабель. Она очаровала вас тогда.
  - Святые небеса! Я здесь безуспешно пытаюсь сказать, что никто кроме вас меня не волнует, а вы продолжаете меня мучить!
  - Что ж, сеньор, я заслуживаю наказания, - и ее глаза лукаво блеснули.
  
  Глава шестая
  
  Лондон, июнь - июль 1703г.
  
  - И как это англичане умудряются находить дорогу в этом чертовом тумане! - недоумевал Жан Потье, кутаясь в плащ, чтобы хоть немного защититься от всепроникающей сырости. Секретарь лорда Гальтона следовал за ним по набережной Темзы, держа подмышкой тубус с чертежами, который постоянно выскальзывал, и Жан потихоньку чертыхался. Он был зол на туман, сырость и своего хозяина, которого понесло в этом мерзкий английский город из благословенной Франции, где было так тепло и солнечно!..
  Гальтон прибыл в Лондон утром и остановился в маленькой гостинице в Сохо, где в основном жили эмигранты, иностранцы протестантской веры, бежавшие от преследований. Питер не хотел привлекать к себе внимания и потому был одет скорее как торговец или газетный писака, чем как аристократ. Однако его статность, свобода движений и природное изящество выдавали истинное происхождение, и опытный взгляд хозяин гостиницы не мог обмануться.
  Кроме того, повидавший всякого хозяин с удивлением заметил в багаже нового постояльца некоторую странность - клетку с двумя голубями.
  
  День был наполнен неотложными делами, а ближе к вечеру Питер ждал кого-то в условленном месте на набережной Темзы.
  Над рекой плыли желтоватые слои тумана, пахло гнилью и дёгтем. Продрогший Жан ворчал:
  - Почему бы вам не остановиться в собственном доме, сударь? Этот притон контрабандистов, называемый гостиницей, совсем не внушает мне доверия. Я там даже не смог просушить нашу одежду! Представляю, как противно будет ночью лечь на сырые простыни. Наверняка хозяин не догадается зажечь камин.
  - И не надейся, Жано. Здесь не топят камин летом.
  - Но сударь, если так ужасно сыро!
  - Ни в коем случае. Даже зимой это делают весьма неохотно. В любом другом месте - да, ты мог бы позволить себе такую роскошь, но не здесь.
  - С ума сойти! Они что, все такие скряги?
  - Ну, далеко не все, я тебя уверяю. Есть и весьма щедрые люди, и меценаты. Думается мне, здесь причина кроется в культивировании духа пуританства. Воздержание от всех земных удовольствий, строгость, скромность, умеренность и всё такое... Протестантизм это поощряет. Можно негодовать и осуждать, но все равно придется терпеть, - усмехнулся граф и вспомнил о другом:
  - Ты нашел, где выгоднее обменять золото? Сколько тебе дали за пистоли?
  - О да! Ваши пятьдесят пистолей превратились в четыре золотые монеты и еще один... шиллинг!
  - Четыре гинеи? Значит, за один испанский пистоль дают семнадцать шиллингов. Считай, что ты получил их на карманные расходы - в счет жалования.
  - Вот как? Отлично! А что вы будете делать с той кучей золота, что вам дали в банке?
  - Пожалуй, этой "кучи" мне не хватит и на неделю. Положим, только один парик для тебя обойдется не меньше чем в три гинеи.
  - Мне понадобиться парик? - удивился Жан. - Разве будут какие-то официальные визиты? А как же тогда ваше инкогнито?
  - Никогда не знаешь заранее, что тебя ожидает. Вдруг тебе придется сопровождать меня в Сент-Джеймский дворец.
  - О, господи! Не пугайте меня так, сударь! Хоть вы и учили меня каким-то английским фразам, но, видит бог, я не произнесу ни слова. Что за язык! Будто камни во рту ворочаешь!
  - Отчасти могу согласиться. Но следует упражняться подобно великому Демосфену, мой милый, - рассмеялся Питер и вдруг стал вглядываться в сгущающиеся сумерки. - Похоже, это тот, кого мы ждем!
  Из тумана появилась приземистая крепкая фигура немолодого уже человека с красным обветренным лицом и острым взглядом из-под кустистых бровей. Седая щетина, свисающие из-под шляпы пегие волосы и плотный суконный плащ завершали портрет. Человек приостановился, как будто присматриваясь. Питер с улыбкой шагнул ему навстречу.
  - Вот и Джон Хопкинс! Приветствую славного морского волка! Да ты не узнаешь меня, приятель?
  Человек слегка изменился в лице и пробормотал:
  - Святые угодники! Неужели это молодой Гальтон собственной персоной?! Черт подери, тебя действительно не узнать, милорд! Как вымахал! Только улыбка и осталась от прежнего мальчишки!
  Они обменялись сердечным рукопожатием. Когда-то Джон Хопкинс был помощником капитана "Кальмара", быстроходного военного брига, на котором плавал отец Питера. Теперь Хопкинс занимался торговлей и снабжением кораблей съестными припасами, а его сыновья, выучившись, работали на королевских верфях в Плимуте.
  Все эти годы Питер через своих людей поддерживал связь со старым другом своего отца. Граф получал от Хопкинса весьма ценную информацию, которую приносили в порт контрабандисты, рыбаки, каперы и торговцы.
  Мужчины зашли в ближайшую таверну поужинать и побеседовать. Им подали жирное пересоленое жаркое и много эля. Гальтон недовольно поморщился и не притронулся к такой еде. Жители портового квартала - моряки, мастеровые, портовые рабочие - были не слишком привередливы, главное, чтоб было дешево. Но Питер не поленился заглянуть на кухню и выяснил, что там припасено для состоятельных посетителей. Он заказал дорогущую жареную рыбу и контрабандный французский коньяк, для маскировки перелитый в простой глиняный кувшин...
  - ...Эти французские каперы не дают нам никакой жизни, дьявол их забери, - ворчал Хопкинс, приканчивая первую пинту эля. - Стало невозможно выйти в море! Сейчас торговец рискует ровно так же, как солдат на поле боя, клянусь моими потрохами! А нанимать конвой для сопровождения груза бывает ох как накладно - они заломили такие цены!.. - и он добавил смачное ругательство.
  Питер слушал, не перебивая. Капитан продолжал, багровея и злясь:
  - Почему мы должны здесь пить это слабое пойло, похожее на помои? А потому, что эти "кудлатые парики" ввели налог даже на лишний градус спиртного! - моряк крепко выругался и сокрушенно покачал головой. - Питер, ты не поверишь: страховка груза теперь достигла трети -трети! - его стоимости! "Навигационный акт" лежит в гробу и уже отпет! Нам теперь приходится показывать чужой флаг - какой-нибудь там Дании или Швеции, черт бы их подрал... Да не больно-то их теперь обманешь, этих мерзавцев каперов! Чертовы лягушатники! Эти дьяволы и по обводам, и по оснастке сразу узнают англичан, чужим флагом их уже не проведешь... Что происходит, Питер? Ты умен, водишь дружбу со всякими влиятельными вельможами, - можешь мне попросту объяснить, что, черт возьми, происходит? Не могу взять в толк, из-за чего мы воюем в этот раз? Ради чего гибнут наши суда, наши кормильцы? Ради чего мы разоряемся, дьявол мне в глотку! Они там, на континенте, делят испанскую корону, а причем тут наша благословенная Англия?!
  - Англия всегда причем, друг мой. Когда есть предлог урвать хороший кусок, Англия всегда тут как тут, это ее неизменная политика. Но ведь каждый борется за свои интересы! - Питер с душевной улыбкой взглянул на капитана Хопкинса, который осушил очередную кружку, не переставая бормотать проклятия в адрес французских каперов. - Так ты хочешь знать истинную причину этой войны, капитан? Мне кажется, причина здесь - человеческое тщеславие и жадность, только в масштабах государства. Жадность и тщеславие, обряженные в пышные словеса о престиже, величии и благе. Впрочем, короли такие же люди...
  - Кому много дано, с того много и спросится, - пробормотал Джон Хопкинс. - Но объясни попросту, в чем там загвоздка с этим испанским троном?
   - Ну, если не заснешь, то слушай. Карлос II, король Испании, умер, не оставив наследника. Увы, он был болен всеми известными науке болезнями. Однако всё бы было в порядке, здравствуй кронпринц Иосиф Фердинанд, следующий в очереди на его престол. Но принц тоже умер. Тогда Карлосу пришлось называть своим наследником младшего внука Людовика XIV, Филиппа Анжуйского. Но в своем завещании Карл поставил условие, что Филипп Анжуйский будет только королем Испании, и навсегда откажется от прав на французскую корону. На такое условие великий король Людовик не мог согласиться - он ведь всегда мечтает о расширении своего государства. Не мог же он упустить такую возможность протянуть свою руку за Пиренеи! Тем более, что желающих занять испанский трон явилось более чем достаточно.
  Когда три года назад КарлосII умер, Людовик торжественно провозгласил своего внука королем Испании Филиппом V. И через год наш великий король нарушил условие Карлоса, назвал Филиппа Анжуйского своим полным наследником и будущим королем Франции! Рассказывают, будто бы он сказал в этот торжественный момент: "Нет больше Пиренеев!". То есть, по его мнению, теперь Франция и Испания одно целое и Пиренеи их больше не разделяют. А император Леопольд, естественно, возмутился такой наглости. Вся Европа была возмущена и встревожена.
  - Постой, какой еще император? - перебил капитан.
  - Священной Римской империи, Леопольд Габсбург.
  - Я уже запутался во всех этих монархах, разрази их Господь. Чего же они всё делят? Неужели им мало их земель?
   - Считается, что испанский трон по праву принадлежит Габсбургам, и Леопольд законно хочет посадить на него своего второго сына. Вот тут мы с тобой дошли до сути и причины, причем же здесь наша благословенная Англия. Она вместе с Голландией вошла в альянс с императором Леопольдом против Франции, Испании и Португалии. Английские сухопутные войска уже во Фландрии и Северной Италии, а военные эскадры, конвои, каперы - на море, как ты видишь.
  - Ну, ладно - Европа, они вечно воюют. Но никак не возьму в толк, почему Англия ввязалась в эту войну? В чем ее выгода? Или только бы вздуть французов?
  Питер усмехнулся.
  - О, нет, не только. Думаю, там планы посерьезнее. Адмиралтейство наверняка уже приготовило приказы адмиралам Леку, Бингу и Руку готовиться к захвату самых удобных ключевых испанских портов. Англии очень нужны базы в Средиземном море. Без них процветание, торговля и продвижение на восток затруднительны. А война даёт легальный повод захватить их, и поверь, никто не упустит такой возможности!
  Питер остановился, слегка хлопнул ладонью по столу и резко сменил тему.
  - Хопкинс, черт с ней, с этой политикой! Давай лучше займемся собственными делами. Посмотри, что у меня здесь. Как раз по твоей части.
  С этими словами граф взял лежавший на столе кожаный тубус и развернул на столе свиток плотной бумаги с какими-то чертежами и рисунками. Джон Хопкинс рассматривал чертеж несколько минут. Потом удовлетворенно крякнул:
  - Да, разрази меня гром, это первоклассный фрегат. Настоящий плавучий дворец. Или крепость? Шестьдесят шесть орудий! Мощь, но и маневренность, и прочность. Ты хочешь его построить?
   - Пока только мечтаю, капитан. Он стоит как годовое содержание целого полка! Сейчас у меня нет таких денег. Но в будущем, да, хочу его построить. Храни эти чертежи у себя, капитан. Я открою здесь счет на твое имя и буду понемногу пересылать на него средства. Ты всё подготовишь и дашь знать, когда можно будет приступать к закладке. А пока я хочу осмотреть доки, увидеть, что уже построено для королевского флота. Завтра поднимись пораньше, старина!
   Весь следующий день они провели на верфях, и только к вечеру вернулись в гостиницу.
  
  Утром граф оделся совершенно иначе, чем прежде: бархатный камзол цвета ночного неба, скромно украшенный серебряным позументом, белый кружевной галстук, шелковые чулки, шляпа с серебряным аграфом.
  - Наконец-то! Сейчас вы более подобающе выглядите, сударь, - проговорил Жан, удовлетворенно улыбаясь. - Теперь у вас вид преуспевающего адвоката, не хватает только парика! Надеюсь, мы сегодня поедем в более приличное место?
  Питер с полным основанием возмутился, но всё же не мог сдержать смеха:
  - Наглец! Как ты смеешь отпускать мне подобные замечания? Я волен ходить куда хочу и выглядеть, как хочу!
  - Что такого я спросил? Просто интересуюсь. Да я теперь не могу отчистить ваш костюм от смолы! Право слово, лучше бы нам пойти в бордель, например...
  Питер с шутливым негодование схватился за шпагу, намереваясь проучить негодника, но тот ловко выскользнул за дверь и успел её захлопнуть.
  Гальтон взглянул на часы, стоявшие на бюро.
  - Черт, я уже опаздываю! Довольно дурачиться, Жано, мы едем в Оксфорд, в Лондонское Королевское Общество!
  Жан Потье тут же открыл дверь и стал серьезен, так как с большим почтением относился к науке и ученым. Он был ужасно горд, что его хозяин посвящен в такие сакральные вещи.
  - А зачем вы едете в Королевское Общество?
  - В его архивах мне нужно найти один документ. Надеюсь попасть туда беспрепятственно - у меня есть письмо действительного члена Общества синьора Мальпиги, моего бывшего профессора.
  - Скорее всего, это дело не быстрое, сударь?
   - Вероятно, придется провести в архиве не один день - как повезет.
  - Ужасно любопытно, что же за бумага такая? Чем еще вы заинтересовались в этот раз?
  - Хочешь знать? Это научная работа сэра Роберта Бойля об открытии удивительного вещества, называемого истинным сладким купоросным маслом, публикация 1680 года.
  - А, я что-то слышал об этом купоросном масле! Его ведь обычно используют алхимики?
  - Название так легко перепутать! Купоросное масло - это концентрат серной кислоты, который и применяют алхимики. Но истинное сладкое купоросное масло - это серный эфир, продукт взаимодействия винного спирта с серной кислотой при нагревании. До Бойля оно было описано одним испанским монахом-алхимиком, нашедшим его случайно как побочный продукт. Буду называть его "серный эфир". Меня же интересуют его свойства, никак не связанные с алхимией.! Как-то наткнулся на описание его свойств у Парацельса. Тот во многих экспериментах испытал серный эфир как снотворное, обезболивающее и противосудорожное средство. Для медицины это же поистине клад! Но, вероятно, никто не решился продолжать эксперименты. Похоже, тут приложила руку святая церковь...А потом эти сведения были забыты на много десятилетий. Я думаю изучить работы Бойля и сам проверить действие этого вещества. Если найду подтверждение тех полезных свойств, я буду невероятно счастлив. Откроются такие грандиозные возможности в хирургической практике, что просто дух захватывает! Древние египтяне подарили миру спасение от боли - опий, но, увы, он может превратить человека в животное и погубить, потому не подходит для длительного использования. Вот если бы серный эфир мог обезболить без вреда!.. Короче, мне нужны все материалы об этом веществе. Ну, пойдем, Жано, перед отъездом неплохо бы плотно позавтракать.
  
  В кофейне "Под соломенной крышей", где они заканчивали завтрак, к Питеру неожиданно подошла дама под вуалью и без приглашения присела за их стол.
  - Доброе утро, лорд Гальтон, - негромко произнесла она.
  Питер изобразил любезную улыбку и слегка поклонился.
  - Доброе утро, миледи. Вы уже в Лондоне!
  - Я прибыла сюда в один день с вами, сэр, и даже видела вас в порту, но вы меня не заметили.
  - Значит, вы не хотели быть замеченной. Счастлив вас видеть. Но почему вы здесь? Неужели обычно тут завтракаете?
  Леди Джозиана Кливленд, - а это была она, - весело рассмеялась.
  - У меня тут назначена встреча. Тем более приятно, что встреча двойная. Вы не сообщили, где остановитесь в городе, милорд, но я вас нашла. Хотела пригласить вас на обед - по случаю вашего прибытия на родину. Будут все наши друзья, в том числе Генри Болингброк, Роберт Харли, небезызвестный вам маркиз де Гискар и еще много интересных людей. Куда прислать за вами карету?
  - Благодарю, миледи, но, боюсь, вынужден отказаться. У меня срочное дело.
  - Бог мой! Не успели приехать, и уже срочное дело! Неужели нельзя отложить его до завтра?
  - К сожалению, нет.
  Это "нет" было сказано бархатным голосом, но совершенно непреклонно. Леди Джозиана в раздражении повела плечами.
  - Когда же мы сможем обсудить наши дела? До заседания у нас остаётся так мало времени!
  - У меня времени вполне достаточно, - улыбнулся Питер. - Заметьте, миледи - я вам ничего не обещал. Надеюсь, вы понимаете, что мне вряд ли удастся что-либо изменить в расстановке политических сил. Кажется, сэр Генри более трезво смотрит на вещи и не возлагает на меня пустых надежд.
  Леди Джозиана даже задохнулась от возмущения. Она быстрым движением откинула с лица вуаль, ее глаза яростно сверкали.
  - Вот как, милорд?! Вы отказываетесь голосовать в палате пэров? Выступить в нашу поддержку?
  - Повторяю, миледи: я вам ничего не обещал. И ребенку понятно: чтобы иметь хоть какое-то влияние, надо жить здесь постоянно, вести какую-то полезную деятельность, писать статьи в газетах, участвовать в дебатах, вращаться в обществе, заседать в парламенте, и, главное, не быть диссидентом, как я! Провозглашенная здесь терпимость мнимая, и вам прекрасно известно истинное отношение к католикам!
  Миледи молчала, с досадой опустив голову и нетерпеливо сжимая пальцы в тонких перчатках. Граф продолжал:
  - Рассудите здраво, дорогая леди: я покинул Англию, когда мне не было и четырнадцати. С тех пор прошло двенадцать лет! За исключением двух десятков дальних родственников и близких друзей никто обо мне и не помнит. Как частное лицо я наведывался в Лондон по своим делам несколько раз, но это и всё. Я не занимался политикой ни дня! Что вы можете от меня ожидать?
  - Многое, милорд! Напрасно вы полагаете, что вас не помнят. При дворе мне с восторгом говорила о вас леди Деверс. Уолпол и Сент-Джон, ваши однокашники, считают вас очень способным человеком - они следили за вашей деятельностью с того момента, когда вы вернулись в Англию, чтобы восстановить свои права после того, как все считали вас погибшим вместе со шхуной "Сильфида". Весь Лондон тогда обсуждал вашу невероятную историю! Кстати, милорд, вы должны как-нибудь рассказать мне обо всём этом подробнее. Поражаюсь, почему вы не остались на родине после того счастливого спасения!.. Мне говорили, будто отец вашей невесты отказался выдать ее замуж за иностранца, поэтому вы были вынуждены принять испанское подданство. Это правда?
  - Да, правда.
  - Неужели только любовь заставила вас отказаться от высокого положения, родовых владений и множества привилегий, данных вам при рождении? Вы пренебрегли всем, начали с нуля - это невероятно! Какой человек пойдет на это?!
  - Видимо, только сумасшедший. Но жалеть не о чем - лорд Гальтон давно восстановлен во всех своих правах и владениях.
  Леди Кливленд помолчала, на минуту задумавшись, потом продолжала:
  - Сэр Генри рассказывал, что когда вы вместе учились в Тринити колледже, вы были влюблены в его сестру Анну. С тех пор в Англии не нашлось женщины, достойной вашего внимания, милорд?
  Питер улыбнулся.
  - Думаю, поиск подходящей партии - дело слепого Проведения. Однако достойных женщин много, они повсюду!.. Кстати, в наши школьные годы леди Анна Сент-Джон заставила меня испытать немало горьких минут. Надеюсь, она благоденствует, став теперь герцогиней Сомерсет?
  - Она действительно прекрасно поживает, - леди Джозиана недобро сверкнула глазами. - Причем, она благоденствует в Сент-Джеймском дворце, под покровительством лорда Лесли, нашего ярого врага!.. Но вы так прекрасно осведомлены, милорд! Анна ведь совсем недавно вышла замуж... Я так и знала, что вы в курсе всего - не исключая мелочей. И почему вы так упорно не желаете заняться политикой?
  - Ведь я это уже объяснил, и довольно подробно. Повторяю: здесь я отступник, предатель, диссидент и католик. Тест-акта еще никто не отменял!
  - О, это пустые формальности! Есть же процедура "временного согласия", маленький компромисс ради пользы великого дела! А с приходом на трон моего брата все изменится, поверьте! Вы можете приблизить это время, если поможете нам!
  - Дорогая леди, обсудим это позже. Мне пора ехать, прошу меня извинить.
  С этими словами граф поднялся.
  - Но куда вы едете? Надолго? Когда мы увидимся?
  - Я еду в Оксфорд. Возможно, задержусь там на день или два. Когда вернусь - оставлю здесь свою карточку с указанием даты и времени. В тот день и час я буду весь к вашим услугам, леди Кливленд.
  Граф поклонился и ушел в сопровождении молчаливого слуги. Леди Джозиана, не успев опомниться, медленно протянула в полголоса:
  - Ну и характер!..
  Она опустила вуаль, поправила перчатку и вдруг с силой ударила кулачком по столу. Леди Кливленд не привыкла, чтобы ей отказывали! Говоря по правде, она была сбита с толку. В ней кипели раздражение, негодование, задетое самолюбие - леди была готова лопнуть от досады. Ее грандиозные планы вот-вот могли рухнуть! Джозиана недоумевала, как произошло, что кто-то не попал под ее чары, не подчинился ее воле?! Обычно мужчины были ей покорны - ради денег, положения или ради постели. А тут вдруг такое... Что-то в этом странном человеке вызывало жгучий интерес. Помимо впечатляющей внешности и необыкновенной судьбы, лорд Гальтон не был похож на прочих. Но как же ей воздействовать на этого человека? Болингброк, его очень дальний родственник, смеялся, что это не мужчина, а сущий ангел. Кто бы мог поверить, что у лорда Гальтона не было явных пороков вроде пристрастия к вину, картам, деньгам или противоестественным связям. Только три вполне невинные слабости: женщины, живопись и итальянская музыка. Но от чего милорд может потерять голову? Чем его можно соблазнить и подкупить? Может быть, ей удастся повлиять на него, играя сразу на всех этих трех струнах? С двумя последними у нее не возникало никаких трудностей. А вот с первой... Как найти женщину, способную покорить графа?
  *
  Гальтон вернулся из Оксфорда на четвертый день. До назначенного заседания палаты оставалась всего три дня.
  Граф передал своему секретарю ручной саквояж, раздувшийся от драгоценных бумаг.
  Жан Потье видел, что его хозяин не просто в хорошем настроении, а просто сияет от радости.
  - Удачная поездка, сэр? - спросил он по-английски.
  Граф улыбнулся, хлопнув Жана по плечу.
  - Ты делаешь успехи, мой дорогой. Действительно, мне повезло. Я нашел не только те работы, о которых говорил, но еще немало ценного. Эх, черт возьми, теперь бы уединиться в моем Зеленом павильоне и заняться опытами! Так нет же...
  - Вы собираетесь вернуться в Лангедок?
  - Разумеется! Только не знаю, когда... Вот что, мой милый, отнеси мою визитную карточку в ту кофейню, "Под соломенной крышей", и мигом! Должно быть, леди Джозиана совсем потеряла терпение. Но пусть подождет еще немного. Мне нужно сегодня написать важные письма и зайти в лавку к мистеру Туку , - посмотрю, что у него есть из моего длинного списка книг.
   Оживленно говоря всё это, Питер тем временем умывался с дороги, переодевался, и, наконец, присел к маленькому бюро с пером в руке. И тут глубоко задумался.
  - Мессир думает о предстоящем свидании? - хитро спросил наблюдательный секретарь. - И правда, она очень интересная дама, тут ничего не скажешь...
  - Что? - не сразу понял Питер. - Ты о ком? Послушай, мне пора отсылать отчет Альберони, а ты всё о женщинах!
  - Вам не провести меня, сударь. Я вижу, вы думаете о женщине!
  - Возможно. Только не о леди Кливленд.
  - Все равно я прав! Кстати, хотел спросить: эта леди Кливленд и в самом деле дочь короля Якова?
  - Так говорят.
  - А что еще о ней говорят?
  - О, много всякого. То ли она сама распространяет эти слухи, чтобы пробудить к себе интерес, то ли ее недоброжелатели - трудно сказать.
  - Такая красивая, видна дама... Всё-таки, что же о ней известно?
  - Какой ты любопытный! Доподлинно мало что известно. Ходят слухи, будто бы она до сих пор девственница, но при этом насквозь порочна. У неё был жених, храбрый молодой офицер, с которым она обошлась очень странно и жестоко. Тот офицер, лорд Эшли, потом то ли погиб, ли сошел с ума - разное говорят. Не знаю, в чем там было дело, да и не интересуюсь. Но мне кажется, леди Кливленд можно только пожалеть - несмотря на ее положение и обилие поклонников, ее судьба незавидна... Жан, ты меня отвлекаешь. Отправляйся, куда сказано!
  
   *
  На Флит-стрит нашли пристанище книжные лавки, типографы, издатели, газетчики и прочая литераторская братия вместе с многочисленными кофейнями, превращенными в литературные клубы. Там и располагалась лавка Бенджамена Тука, известного типографа и книготорговца.
  ...На них сразу пахнуло свежей типографской краской от лежавших на прилавке газет и ароматом старых кожаных переплетов. Роскошные фолианты с золотыми обрезами и тиснением, великолепные тома, переплетенные в сафьян, украшенные золотыми и серебряными застежками, были выставлены на самом видном месте. Ниже на полках стояли совсем невзрачные томики с потертыми корешками, по бокам висели всевозможные карты и литографии... Чуть подавшись вперед, Питер так и впился глазами в полки с книжными сокровищами. Где-то в глубине лавки возился молоденький приказчик. Он подошел и, поклонившись, вопросительно воззрился на посетителей.
  - Могу я видеть мистера Тука? - спросил граф, вежливо ответив на поклон.
  - Боюсь, мистер Тук сейчас занят. Что угодно милорду? Свежие газеты, журналы, сатиры? Или предпочитаете занимательные пикантные картинки? Есть совсем новые, из Франции!
  Питер слегка улыбнулся и положил на прилавок список книг и свою карточку.
  Приказчик посмотрел в листок, исписанный ровным убористым почерком, и, подняв удивленные глаза на посетителя, пролепетал неуверенно:
  - Боюсь, я не всё здесь понял... - он взял карточку. - Одну минуту, сэр, я доложу хозяину!
  Мистер Тук появился на удивление быстро. Его узкое лицо расплывалось в широчайшей улыбке.
  - Неужели я снова имею счастье видеть сэра Питера Гальтона, купившего у меня первое издание "Истории Трои" Кекстона !
  - Приветствую почтенного Бенджамина Тука, короля всех книготорговцев! - Питер сердечно пожал тому руку.
  - Вы не были у меня почти два года, сэр! Это печально.
  - Зато вы регулярно исполняли мои заказы, мистер Тук, за что я вам весьма благодарен.
  - Почитал это за честь, милорд! Надо сказать, у меня хватает клиентов, но истинных знатоков и одержимых книгами все же не так много! Хотите знать, кто перехватил тогда у вас второго Кекстона? "Шахматная игра" отправилась в Сент-Джеймский дворец! Но представьте только! - за целых сто семьдесят фунтов! А вы за свою "Историю Трои" отдали всего шестьдесят гиней. Смешная цена за этот несравненный клад!
  - Всё благодаря вам, мистер Тук. Не правда ли, у вас у самого начинает трепетать сердце при виде какого-нибудь эльзевира в ветхом переплете и с завораживающим готическим шрифтом?
  - Вы правы, сэр, ох как правы! Но сейчас такие жемчужины встречаются все реже и реже...
  - Однако мне стало известно, что вы недавно нашли Марешаля и де Шане , первое издание "Готических чудес". Это правда?
  - О, милорд!.. - мистер Тук удивленно и горестно покачал головой. - К сожалению, я его уже обещал... Но как вы узнали?!
  - Не имеет значения. Сколько вы за него хотите?
  - Хорошо, милорд, я покажу вам "Готические чудеса". Я знаю, у вас тоже начинают дрожать пальцы, когда вы листаете подобные сокровища! А какой-нибудь богатый болван швыряет монеты без счета, даже не понимая, за что платит, - лишь бы обрести репутацию ученого человека! Тьфу!..
  - Мистер Тук, вы не ответили. Сколько? Я не намерен торговаться.
  - Сто сорок гиней. Но вы только взгляните на это чудо!.. - мистер Тук нырнул в недра своей лавки и достал какой-то фолиант, бережно завернутый в бархат. Осторожно развернув его, он повёл рукой и с гордостью причмокнул.
  Через несколько минут Жан Потье с ужасом наблюдал, как граф молча выкладывает на прилавок кучу золотых гиней. За что?! За какую-то старую книгу?! Но глаза Питера сияли от восторга. Жан вспомнил, что почти так же тот смотрел на новенький стройный фрегат, когда они посещали верфи Плимута...
  - Есть еще какие-то новости, дорогой мистер Тук? Как поживает миссис Мепли? Ее перо все так же неукротимо и смело? - весело спрашивал Питер.
  - Перо смелее прежнего, милорд! Говорят, ее скандальные поделки хорошо оплачиваются тори. Похоже, они ей их и заказывают! Вот здесь, в "Почтальоне", ее последняя статья. А если хотите повидаться с ней лично, то миссис Мепли можно найти в кондитерской "Озинда".
   - Это на Сент-Джеймс стрит, где пристанище тори? Благодарю, мистер Тук, вы очень любезны. Да, кстати, вы упомянули о "поделках", и я вспомнил. Взгляните на эту вещицу, - и граф протянул ему рукопись с ровными столбцами стихов. - Тут небольшая сатира, или памфлет, - называйте, как хотите. Полагаюсь на ваш исключительный вкус. Если сочтете это произведение достойным - печатайте. Гонорара никто не потребует.
  Мистер Тук схватил листок и немедленно стал читать. Сначала его брови изумленно поползли вверх, потом он, покраснев от удовольствия, начал посмеиваться и в конце-концов неудержимо расхохотался. Вытирая слезы, он проговорил:
  - Это, несомненно, остро и ново, это понравится публике, милорд! Причем, как сторонникам вигов, так и тори - всем досталось! Едко, но без базарной брани, чем так часто грешат наши авторы. А каково название: "Взгляд из-за моря в подзорную трубу"! Скажите, кто автор? Здесь стоят лишь инициалы - М. Л.
  - Автор хочет остаться неизвестным.
  - Он, бесспорно, талантлив! Чувствуется, что не новичок. Есть вкус, чувство стиля и знание предмета. Я хотел бы с ним сотрудничать. Представляю, как выросли бы тиражи!
  - Мистер Тук, у вас нет недостатка в блестящих авторах. Аддисон, Стиль, Прайор и много других знаменитых литераторов - зачем вам какой-то неизвестный автор, да к тому же иностранец!
  - Иностранец? Не может быть! Как жаль... Но язык блестящий. Он мастер, и полностью в теме! Увы, наши самые талантливые литераторы так увязли в политике, что пишут теперь исключительно "на злобу дня", критикуя речи в парламенте, высмеивая или восхваляя политических деятелей и бранясь между собою, как подвыпившие мастеровые. Тем самым они губят, хоронят подлинную литературу! Через два-три дня об их поделках никто даже и не помнит!
  - Мистер Тук, мы же не браним листья дерева за то, что они осенью желтеют и опадают, - улыбнулся Питер. - Мы благодарны им за тень и прохладу летом. Осуждаемый вам жанр стар, как мир. Вспомните статую Пасквино в Риме. Сатиры, анекдоты и пасквили никогда не выходят из моды. Этот жанр мне нравится, потому что наполнен подлинной жизнью. И благодаря ему ваши дела идут в гору, не правда ли, мистер Тук? Желаю вам дальнейшего процветания на этом поприще!
  
  Потом были лавки оружейников. Гальтон с интересом изучал новинки - например, многозарядные пистолеты с новейшей системой заряжения. Среди них встречались изготовленные и в единственном экземпляре, в качестве экспериментального образца. Там же было во множестве выставлено холодное оружие, в котором граф знал толк и любил больше, чем огнестрельное - в основном как предмета коллекционирования. Встречались настоящие произведения искусства с инкрустациями дорогим деревом, серебром, перламутром и золотом, узорной вязью на клинках и драгоценными камнями на рукоятках. У Жана Потье разбегались глаза как у мальчишки в кондитерской. Но Питер точно знал, что ему нужно. Он выбрал себе только две пары дорогих пистолетов и кинжал, тонко украшенный арабской вязью, который так удобно лег ему в руку.
  - Сударь, ваши приобретения слишком много весят, - говорил Жан, укладывая багаж. - И существенно облегчили ваш кошелек!
  - Это не все, дружок. Мы еще не купили подарки нашим дамам. Однако мне не по вкусу здешние ювелиры. Выберем для них что-нибудь особенное.
  
  Они вошли в одну из лавок Ост-индской компании. Пахнуло кардамоном и гвоздикой, еще какими-то специями и пряно-сладкими духами. Жан Потье невольно замер на пороге. Ему понадобилось время, чтобы окинуть взглядом поистине сказочные экзотические вещи, выставленные для продажи. Чего там только не было! Шёлк самых необыкновенных оттенков и узоров, расписные ширмы лаковые и шёлковые, дивные экраны для каминов, тончайший фарфор, драгоценные эмалевые вазы, причудливые статуэтки из камня и кости, шкатулки и ларцы сандалового дерева - у него разбегались глаза от обилия красок и форм...
  Граф не спеша и с удовольствием рассматривал каждую вещь очень внимательно. Продавец-китаец с поклоном подошел к нему и спросил по-английски:
  - Что будет угодно господину?
  - Я хочу выбрать подарок даме. Но сначала мы посмотрим ваши товары, уважаемый...
  ...Питер любовался нежнейшей росписью на шелковом веере и говорил Жану:
  - Всего несколько штрихов тушью - и уже пейзаж. Удивительно, как достигается подобная выразительность! Три нежных бутона на голой узловатой ветке, молодой стебель бамбука, поющая птица - и нарисована целая картина! Я назвал бы ее "Дуновение весны".
  - Взгляните на эту ткань, милорд. Она достойна вашего внимания.
  Шелка поражали обилием красок и прихотливостью рисунка. Цветы и бабочки, облака и птицы, драконы, рыбы и золотые пагоды...
  - Я возьму вот этот шелк, - сказал граф, дотрагиваясь до нежнейшей ткани светло-сиреневого оттенка в серебристых разводах. - Он похож на утренний иней зимой. Но невозможно представить, чтобы из него сшили бальное платье к Рождеству...
  Продавец развернул еще с полдюжины образцов шелка, и на прилавке как будто зажглась волшебная радуга. Полюбовавшись немного, граф выбрал всего три шелка - тонкий серый с желтыми ирисами, белый с розовой дымкой распустившейся вишни, а для себя плотный и струящийся, глубокий черный, как осенняя ночь.
  Потом Питер взял в руки изящную, невесомую чашечку из костяного фарфора. Она отливала перламутром и была расписана нежными, будто воздушными красками.
  - Это само совершенство! - вырвалось у него.
  - Слова господина - истинная правда. Что может быть совершенней самой природы! Эти чашки называют "яичная скорлупа". Их стенки так тонки, что просвечивают обе сразу. У нас такие сосуды называют "тотай", что значит "бестелесный".
  - Весьма точное определение. Прекрасно! Я выбираю вот этот сервиз.
  - Но сударь! - испуганно проговорил Жан Потье. - Вы рискуете довезти до дома одни лишь скорлупки!
  - О, господину об этом не стоит беспокоиться, - вежливо улыбнулся торговец и негромко хлопнул в ладоши. В ту же минуту появилась миниатюрная молодая женщина с гладкими блестящими волосами и плоским белым лицом. Ее хрупкая фигурка была завернутая в узорчатые одежды. Сложив ладони лодочкой, женщина поклонилась, приветливо улыбаясь.
  - Моя дочь не даст разбиться ни единой хрупкой чашке, господин, - проговорил торговец и что-то сказал дочери на своем языке. Та быстро достала плетенную из тростника большую корзину с отдельными ячейками для каждого предмета, и стала укладывать туда драгоценный фарфор. Заполнив первый ряд, она накрыла его толстой плетеной крышкой с такими же ячейками, и тонкими ловкими пальчиками уместила оставшиеся предметы. Потом из другой корзины зачерпнула две горсти тонкой стружки, посыпала посуду сверху. Накрыв затем коробку плоской крышкой, она туго перевязала корзину.
  Наблюдавший за ней Жан Потье одобрительно кивнул:
  - Просто и разумно. В наших краях тоже догадались плести корзины для переноски яиц!
  Питер тем временем рассматривал картины на шелке и тростнике. Он с улыбкой сказал Жану:
  - Всё же мне придется устроить в Монтеле китайскую гостиную! Но не в угоду моде, а из любви к этому потрясающему искусству. Только взгляни на это чудо: корявая ветка сосны, - и рядом нежный, хрупкий цветок. Горы в сиреневом мареве, узловатая сосновая ветка, розовая дымка цветущей вишни - и сухой тростник на ветру... В этих изображениях мне видится какая-то загадка, некий тайный язык. Видимо, европейцу до конца не постичь всей поэзии и недосказанности этих пейзажей. Как и недоступны нашему пониманию эти замысловатые иероглифы, нарисованные на шелке.
  - Язык красоты и поэзии доступен только художнику, мой господин, - вдруг негромко сказал торговец. - Заметно, когда человек наделен поэтическим даром и тонким вкусом - это сказали мне вещи, которые вы выбрали и которыми любовался. Если господин позволит, я покажу ему подлинное произведение великого Ни Цзяна.
  - Буду рад, уважаемый. Но к моему стыду мне ничего не говорит это имя.
  Торговец смущенно улыбнулся, поклонившись, и что-то сказал своей дочери. Та ушла в глубину лавки и через минуту вернулась, неся длинный внушительный ларец сандалового дерева. Она осторожно поставила на его прилавок. Торговец открыл крышку, бережно достал оттуда шелковый свиток, намотанный на гладкую бамбуковую палочку, и с благоговением развернул его.
  Белый шелк, скупо тронутый тонкими линиями черной туши... Вот и всё. Но это уже не были только белый шелк и черная тушь. Вершины гор терялись в молочной дымке облаков, сливаясь с высоким небом, трепетали на ветру хрупкие обнаженные ветви, громоздились мшистые камни... У подножия гор разлилось тихое, без ряби, озеро. Пространство, ни разу не тронутое кистью, превратилось в гладь чистой воды, отражающей небо, с одиноким островком суши, где среди камней робко прорастали тонкие деревца. И на склонах гор, и на каменистом островке хрупкие ветви деревьев покрывались нежными весенними бутонами...
  Все стояли как завороженные. Затянувшееся молчание первым нарушил Жан, робко кашлянув. Граф, с трудом оторвав взгляд от шелкового свитка, спросил у торговца:
  - Почему вы не повесите эту чудесную картину на стену? Странно хранить такую утонченную прелесть в ларце!
  - Особенно ценные свитки мы вывешиваем на стену в дни праздника, в особых торжественных случаях, ненадолго. Если смотреть на них постоянно, и вызванное картиной душевное волнение притупляется от привыкания.
  Питер задумчиво кивнул.
  - Да, это верно, мистер?..
  - Ян Ци мое имя.
  - Почему вы показали мне эту картину, мистер Ян Ци? Ведь она же не продаётся.
  - Я увидел, что уважаемый господин способен понять и почувствовать то, что сказал великий Ни Цзян. Не всякого человека Небеса наделяеют подобным даром...
   Граф оставил адрес их гостиницы на своей карточке, чтобы покупки доставили туда. Еще он договорился с Ян Ци, что будет время то времени делать у него заказы.
  
  Лавка механических игрушек потрясла Жана. Он в жизни не видел ничего подобного! Заводные фарфоровые куклы в пышных нарядах, причудливые и простые музыкальные шкатулки, маленькие пушки, стреляющие орехами вместо ядер, миниатюрные птицы в настоящих ярких перьях, поющие как живые, часы с танцующими фигурками, мелодично играющие каждые четверти часа - чего только там не было!
  Но самым удивительным показался ему игрушечный театр. Там поднимался занавес, по музыку выходили прекрасные дамы и пели настоящие арии, кувыркались шуты и скакали охотники, трубя в рог... Жан был в восторге.
  - О, сударь, купите этот театр для своих девочек! Подставляю, как они будут рады!
   Гальтон улыбнулся, пожав плечами.
  - Не иначе, милый Жано, ты хочешь эту игрушку для себя. Но ведь это лишь искусная декорация, в нее невозможно играть, только полюбоваться некоторое время, а потом надоест.
  - Уверен, вы ошибаетесь, сударь. Это же настоящее чудо! Как оно может надоесть? Или поступать с ней, как с той картиной на шелке - время от времени прятать.
  - Ну, хорошо, малыш, только ради тебя! - рассмеялся граф.
  Жану пришлось нанимать экипаж и отправиться в гостиницу со всеми их покупки, поскольку граф хотел прогуляться по Сент-Джеймс стрит, посидеть в кофейне, почитать вечерние газеты и выпить кофе, пока не подошло время назначенной встречи.
  
  Питер не ждал, что леди Кливленд снова появится в кофейне - это было бы слишком смело и рискованно для ее репутации. В лучшем случае она могла бы передать ему записку со слугой.
  Тут граф неожиданно заметил приближающегося к нему невысокого стройного щеголя лет тридцати в тщательно завитом парике и туфлях на высоких каблуках. Это был маркиз де Гискар, когда-то бывший священником во Франции, а теперь - тайным шпионом Людовика IV в Лондоне. Питер был немного знаком с ним раньше и, мягко говоря, недолюбливал. В молодости де Гискар, ревностный протестант, был вынужден покинуть Францию. Со временем его горячая вера претерпела странные изменения. Теперь он заводил дружбу со всяким, независимо от веры и взглядов, лишь бы себе на пользу. В числе его друзей называли и Генри Сент-Джона, и даже Роберта Харли, графа Оксфордского, спикера палаты общин, и прочих влиятельных людей в Лондоне.
  Де Гискар непринужденно подсел к Питеру и вполголоса заговорил по-французски с явной иронией:
  - Приветствую вас, дорогой друг. Вижу, граф де Монтель, наконец, решился принять участие в Реставрации? Или Джозиане все же удалось его соблазнить?
  - Ни то, ни другое. Что за странные вопросы, де Гискар?
  - Вы уже слышали, граф? Миледи дала отставку опальному лорду Голдсмиту, одному из вернейших своих воздыхателей! Хочу заметить, леди Джозиана в последнее время ведет себя весьма странно. И много расспрашивает о вас, дорогой граф! Никто не сомневается, что вы ее новый фаворит. Мне поручено привезти вас в резиденцию сэра Болингброка, который дал приют нашей принцессе-изгнаннице и предоставил в ее распоряжение свои роскошные апартаменты. Сегодня вечером она устраивает обед в узком кругу своих приближенных. Вы числитесь ее кавалером на сегодняшний вечер.
  - В самом деле? Вот так сюрприз! И кто же там будет?
  - Кроме леди Джозианы - ее подруга леди Элизабет Толбот, потом славный адмирал Чарльз Уэджер, далее миссис Гвенделен Хилл, за ней любовница Сент-Джона миссис Бриттон. И, разумеется, сам хозяин, сэр Генри. Возможно, придёт Роберт Харли, если ему удастся оторваться от бутылки. Кроме того, обещан большой сюрприз - но сами увидите!
  Питер слегка поморщился.
  - Что обозначает эта гримаса, граф? Вам не нравится общество?
  - Маркиз, предложение весьма лестно, однако у меня нет ни малейшего желания туда ехать.
  - Как я вас понимаю, мой милый, - с комическим сочувствием протянул де Гискар. - С такой роскошной внешностью, как у вас, можно позволить себе капризы. Но я на вашем месте почёл бы за счастье побыть в обществе такой изумительной женщины, как леди Джозиана. Вы слишком избалованы вниманием дам, граф. Думаю, я не первый, кто вам это говорит.
  - Кажется, предстоит довольно скучный вечер, - отвечал Питер, пропустив мимо ушей последнее замечание де Гискара, но по тону было понятно, что он готов сдаться.
  - Клянусь, скучать вам не придется, убедитесь сами! Готовы? Моя карета ждет на углу!
  
  ...Леди Джозиана, изысканно одетая и причесанная, сняла надушенную перчатку и протянула графу руку для поцелуя. Ее улыбка и блеск в глазах говорили о хорошем расположении духа.
  - Должна признаться, милорд, я соскучилась по вашим строптивым речам. Как будто мне чего-то не хватало. Но сегодня мы не будем говорить о политике, мы будем отдыхать! Нас ожидает обед и небольшой сюрприз - специально для вас!
  
  Глава седьмая
  
  На роскошном обеде Гальтон оказался за столом рядом с адмиралом Чарльзом Уэджером. Сейчас же разговор пошел о прошедшей Орлеанской войне . Когда идет новая война, о чем еще могли бы говорить мужчины! Славному адмиралу и в голову не пришло, что его собеседник - из лагеря противника. Почти до самого десерта они живо разбирали морской бой при Бичи-Хэд, в котором участвовал адмирал Уэджер, и где французский флот, имея численное преимущество в кораблях и огневой мощи, все же не смог до конца разгромить союзный флот Англии и Голландии. Однако и англичане не могли назвать себя победителями. До сих пор все спорили о причинах такого итога.
  - Сэр Чарльз, как вы полагаете, смог бы вице-адмирал де Турвиль одержать полную и безоговорочную победу тогда, десятого июля? - спросил Гальтон. - И что ему помешало?
  - Де Турвиль мог победить, сэр. При таком численном перевесе - вполне! Всем известно, у французов было семьдесят линейных кораблей, не считая фрегатов и брандеров. Один флагман, "Солей Ройял" чего стоил!
  - Да, сто десять тяжелых орудий - это не шутки, - утвердительно кивнул Гальтон. - Однако такие плавучие крепости лишены маневренности, не так ли, сэр? Полагаю, с этими пятьюдесятью семью линейными кораблями союзного флота можно было бы сделать очень многое. Только если бы адмирал Герберт не берёг свою эскадру, а собрал бы все силы в Дувре!.. Он мог нанести противнику тяжелый, если не смертельный удар. Скажите, милорд. чего он опасался? У него за спиной были верфи Темзы - достаточно близко, чтобы быстро исправить возможные повреждения.
  - Вы считаете, сэр, что у Герберта недостало тогда мужества и решимости? - сурово спросил адмирал Уэджер.
  - Кто я такой, чтобы его судить? - скромно ответил Питер. - Однако на его месте я поступил бы иначе. Конечно, легко рассуждать, сидя за столом, но вы лично были на мостике, сэр, вы все видели своими глазами! Прошу вас, расскажите, что ему помешало?
  - Сэр, я мог бы привести десяток аргументов в защиту стратегии адмирала Герберта. Наши силы уступали французам на дюжину линейных и полдюжины брандеров! Но... черт возьми, я должен согласиться с вами, милорд! С той позиции я тоже бы рискнул и кинул все силы. А Герберт оставался в стороне на протяжении всего боя! Голландцы умоляли его о помощи, но он был глух. В итоге они потеряли весь свой флот! А как самоотверженно они сражались!.. Если бы Турвиль не бросил преследование, нам бы не поздоровилось... Военный суд оправдал Герберта незаслуженно - вот мое мнение.
  Питер утвердительно кивнул, соглашаясь.
  - Если позволите, сэр, еще один вопрос. Мне известно, что тогда в числе командующих центром, кроме адмирала Герберта, были еще Джон Эшби и вице-адмирал Джордж Рук. Имя адмирала Эшби я слышал еще после боя при Ла Хуге, два года спустя. И с тех пор о нем ничего не слышно. Он жив?
  Уэджер несколько смутился и ответил не сразу.
  - Тут весьма странная история, сэр... Я тоже больше о нем ничего не слышал с тех пор. То, что он был сторонником Якова II может кое-что прояснить, но не всё.
  - Вот как? Значит, быть приверженцем якобитов опасно? Тогда почему вы здесь, сэр?
  - А вы, сэр?
  В ответ Гальтон лишь тихо рассмеялся.
  - Если бы не ранение, был бы я сейчас не здесь, а на своем корабле где-нибудь у Гибралтара, вместе с адмиралом Руком! - печально проговорил адмирал Уэджер.
  - Рано или поздно вы вернетесь на свой корабль, вдохнете свежий бриз, услышите скрип снастей и свист ветра в такелаже. Уверен, сэр, у вас впереди еще немало побед. Хотел бы я быть на вашем месте...
  - Но лорд Гальтон, вы тоже были офицером флота, как и ваш отец. Да, ваша удивительная история известна, и я уважаю ваш выбор, однако при желании вы всегда можете вернуться на флот, сейчас нам так недостает знающих и думающих офицеров. Кажется, вы могли бы далеко пойти...
  Но на этом месте их беседу прервали.
  Сэр Генри, разгорячаясь, вещал, что виги выражают недовольство законопроектом тори по поводу увеличения имущественного ценза для членов парламента и потому подали петицию королеве.
  - Ну, разумеется, они недовольны!- говорил Генри Болингброк с жаром. - Виги, это отребье, спекулянты, разорившиеся дворяне, коммерсанты, финансисты, весь этот разношерстный грязный сброд! Люди без чести, воспитания и морали! Они достойны лишь того, чтобы носить наши ливреи! Их покровители из лордов не одобряют, видите ли, этот билль! Благородное происхождение - вот то, что дано человеку свыше, и что поможет нам избежать хаоса!
  Благородный потомок венценосного рода Ланкастеров, сэр Генри не стеснялся в выражениях и еще многое сказал в том же духе. Откинувшись на спинку стула, Гальтон молча слушал лучшего оратора палаты общин, и уголки его губ иронически кривились. Однако леди Джозиана, видя едкую усмешку своего гостя, резко прервала поток красноречия сэра Генри.
  - Все это прекрасно, милорды, но без достаточного количества денег основного вопроса нам никогда не решить. Главное сейчас - это деньги!
  - Но Правление Английского банка и Ост-Индская компания на стороне вигов, тут ничего не поделать.
  - Вот именно. Поэтому не будем портить себе настроение сложными вопросами, господа. Сегодня я хочу отдохнуть от политики. Вот если бы кто-нибудь подсказал нам золотоносный источник, он тут же стал бы первым Лордом казначейства в нашем новом правительстве! - с долей горечи пошутила миледи.
  Гальтон снова усмехнулся, на этот раз мягко. Как видно, леди Кливленд порядком выпила этого отвратительного рейнского, если намерена раздавать портфели своего несуществующего правительства! Немного помедлив, Питер сказал негромко:
  - Бикер - тот золотоносный источник. Хенрик Бикер, глава банкирского дома "Андриес Пелс и сыновья"
  Воцарилось глубокое молчание.
  - Я где-то слышал это имя, - наморщил лоб сэр Генри. Питер пояснил:
  - Господин Бикер один из крупнейших финансистов союзной Голландии. Он мог бы решить многие ваши проблемы. Только проблемы реальные, а не мифические. Голландские флорины из такого же золота, что и английские гинеи. Но глупо строить на них воздушные замки.
  Милорды переглянулись. В глазах леди Кливленд вспыхнула робкая надежда.
  - К несчастью, в такого рода делах у нас нет опыта, - грустно промолвила леди и вздохнула.
  - Ну, разумеется! - воскликнул Гальтон с доброй долей сарказма. - Разбираться в таких делах - удел низких вигов, этих грязных торгашей и меркантилистов! Только что сэр Генри очень ярко живописал их портрет. Но милорд, как и многие другие, видимо, недостаточно осведомлен о деятельности подобных людей. А жаль. Если угодно, я могу кое-что рассказать об этом славном банкирском доме - мне приходилось иметь с ними дело. Но не волнуйтесь, миледи, я не претендую на место первого Лорда казначейства! - улыбнулся граф.
  И он кратко изложил основные положения банкирского дома "Андриес Пелс и сыновья". Кто пользуется там кредитом, какой обычно взимается процент, каков курс флорина по отношению к фунту - и прочие детали. Леди Кливленд, изумленная, тут же исполнилась воодушевлением.
  - Это меняет всё дело, милорды! Завтра же мы подробно всё это обсудим, - она повернулась к графу. - Милорд, вы вселили в нас надежду. Однако... судя по речам, можно подумать, что лорд Гальтон - виг! Неужели вы поддерживаете наших противников?!
  - Да, в некоторых вопросах. У меня имеются критические замечания и в адрес вигов, и в адрес торийской партии.
  - Вот как! Я полагала, что вы поддерживаете нас безоговорочно, иначе бы не приехали...
  - Ну, помимо прочего, есть и личные причины посетить Лондон. Кстати, миледи, сегодня вы впервые спросили о моих взглядах - это очень мило с вашей стороны. Однако мое мнение здесь никому не может быть интересно. Поэтому я оставлю его при себе.
  Леди Джозиана вздохнула.
  - Очень жаль. Мне было бы интересно услышать ваши соображения. Но я обещала сегодня не говорить о политике... О, почему вы не притронулись к вину, граф? Вам не нравится рейнское? Увы, запас французских вин уже иссяк. Проклятая блокада, приходится покупать вино у контрабандистов!.. Какое вы предпочитаете?
  - Испанское. Вот чем отвратительна война, кроме всего прочего - приходится ввозить любимые вина контрабандой! - его глаза смеялись.
  - Вы шутите, милорд, а это и в самом деле проблема. Сейчас узнаю, осталось ли шерри, велю подать.
  Нашедшийся херес Питеру понравился, и теперь леди следила, чтобы его бокал не оставался пустым, да и сама она отдавала должное испанскому.
  Когда леди Джозиана увидела, что глаза графа заблестели ярче, складка у рта смягчилась, а взгляд из насмешливого превратится в нежный и веселый, она спросила:
  - Милорд, вам доводилось слышать знаменитую Франческу л´Эпине?
  - О, разумеется! Два года назад я специально приезжал сюда ее послушать. Волшебный голос! Она еще поет?
  - Да, сеньора поет, хотя ей уже немало лет... Говорят, итальянские оперы с ее участием до сих пор собирают целые толпы. Но сегодня несравненная л`Эпине будет петь здесь! По моей просьбе Болингброк пригласил ее специально для вас.
  Лицо графа вытянулось, а глаза округлились от изумления.
   - Для меня?! Невероятно!.. Миледи, я ваш должник. Но вряд ли мне удастся ответить вам чем-то подобным!
  - О, вы уже помогли нам неоценимым советом, и этого довольно!
  
  После обеда гости прошли в небольшой музыкальный салон с мягкими полукруглыми диванами вдоль стен и креслами в центре. На небольшом возвышении в центре уже сидели музыканты со струнными, стоял открытый клавесин, украшенный резьбой и галантными картинами. Пока леди Кливленд была занята обязанностями хозяйки, граф сел на диван у стены, поближе к музыкантам.
  Скоро в сопровождении своего импресарио появилась синьора л´Эпине - полная, немолодая и не очень красивая дама в пышном сценическом наряде. Питер быстро встал и приблизился к ней с вежливым поклоном и лучезарной улыбкой. У него был вид мальчишки в предвкушении праздничного лакомства. Как раз в этот момент леди Джозиана направлялась к графу, чтобы занять свое место рядом, но остановиться и наблюдала, как оперная дива с заученной улыбкой равнодушно смотрит на молодого аристократа. Но когда тот негромко заговорил по-итальянски, лицо дивы просияло и преобразилось. Она удивленно и радостно слушала и согласно наклонила голову - вероятно, граф о чем-то ее попросил, что доставило ей особое удовольствие. Потом Питер вернулся на свое место, где, поигрывая веером, его ожидала леди Джозиана.
  - Милорд, чем вы так порадовали нашу примадонну? - спросила та. - Дама просто сияет!
  Граф неопределенно пожал плечами.
  - Я попросил ее исполнить одну свою любимую вещь. Думаю, синьора просто была рада услышать итальянскую речь.
  Тем временем гости собирались в музыкальной гостиной, пили кофе и ликеры, смеялись и продолжали свои разговоры, не обращая внимания ни на певицу, ни на музыкантов. Гальтон в нетерпении недовольно сдвинул брови и язвительно заметил:
  - Как видно, милорды не очень интересуются музыкой и ведут себя по-свински.
  Леди Джозиана тут же хлопнула в ладоши и призвала гостей занять места.
  Прошло еще несколько долгих минут, пока, наконец, все расселись и успокоились. Тут заиграла музыка, и граф совершенно преобразился.
  Колоратурное сопрано Франчески л´Эпине имело редкостный по красоте золотистый тембр. Это был завораживающий голос, теплый и яркий, подобный сияющему солнечному свету Он разительно отличался от прохладного академического звучания, принятого за эталон, был полон жизни и неподдельного чувства. Слушая, граф прикрыл глаза, полностью погруженный в себя. Джозиана с удивлением видела на его лице следы неподдельного волнения. Временами у него даже перехватывало дыхание, и тогда он делал еле слышный глубокий вздох. Так переживать из-за какой-то арии?! Совершенно непонятно...
  Леди Джозиана осторожно тронула его плечо сложенным веером.
  - Кажется, вы забыли обо всем на свете, милорд? Вам так нравиться этот голос?
  Вместо ответа граф только медленно кивнул, не взглянув на нее, и поднес палец к губам. Похоже, ему сейчас не было дела ни до нее, ни до всех ее гостей, - он упивался звуками. Джозиана слегка обиженно пожала плачами. Она не находила в голосе певицы ничего особенного. Все эти актеры созданы лишь для того, чтобы ублажать скучающих аристократов. Но ее потрясло выразительное лицо графа. Причем, он и не думал скрывать свои чувства. И чем дольше она за ним наблюдала, тем больше ее охватывала странная тревога. Было видно, как от этого голоса граф испытывает почти чувственное наслаждение. Джозиане теперь казалось, что она видит его обнаженную душу... Сидеть спокойно она уже не могла. "Наверное, такое лицо бывает у него в постели с женщиной",- подумалось ей. Что-то завораживало ее и томило. Джозиана снова коснулась его плеча веером.
  - Кажется, милорд, вы могли бы влюбиться в эту женщину только за один ее голос?
  Граф посмотрел на нее отсутствующим затуманенным взглядом и молча отвернулся. Внезапно Джозиану охватила какая-то злая досада. Ей захотелось, чтобы эта певица убиралась ко всем чертям со своим великолепным голосом!.. Но леди сдержалась. Дело есть дело, и не следует смешивать его с удовольствием, рассудила она.
  Когда, наконец, Франческа л´Эпине закончила концерт, гости начали шумно покидать свои места, а лорд Гальтон направился к музыкантам, чтобы выразить им свой неподдельный восторг. Труппа окружила его, приветствуя. К изумлению Джозианы, граф каждому из них горячо пожал руку, между делом передав импресарио тугой кошелек, а синьору Франческу готов был просто расцеловать! При этом все они без умолку болтали по-итальянски. Лорд Гальтон осыпал синьору Франческу комплиментами и выражал свое восхищение столь искренне и пылко, что эта немолодая женщина таяла и растроганно улыбалась, краснея, словно девушка. Они довольно долго оживленно беседовали, и Джозиане показалось, что Гальтон с гораздо большим интересом разговаривает с это певицей, чем с ней или с кем-то из ее важных гостей.
  Леди Кливленд решительно подошла к ним как раз в тот момент, когда граф с чувством целовал синьоре руку, прощаясь:
  - Sono stato felice di sentirvi di nuovo, signora. Ho provato una tale gioia e piacere, anche il gelo sulla pelle.
  - Mi dispiace che non abbia accettato di cantare un duetto con me, signor Mario. Hai un meraviglioso baritono sensuale !..
  Из этих простых любезных фраз Джозиана мало что поняла, но впечатление было такое, что сердечно прощаются влюбленные. Они были настолько увлечены, что на леди Кливленд просто не обратили внимания...
  
  И только в карете, уезжая, синьора Франческа обнаружила между страницами партитуры бриллиантовый перстень с руки графа.
  
  На следующий день леди Кливленд пригласила Гальтона на ужин в особняк лорда Болингброка на Голден-сквер.
  - Милорд, кроме прочего я хотела показать вам замечательную картинную галерею, - промолвила она с очаровательной улыбкой. - Мне говорили, что вы большой любитель не только музыки, но и живописи. Если эти картины приведут вас в такой же восторг, я буду очень рада.
  - О, миледи, кажется, я попал в рай! Когда же еще мне выпадет подобный счастливый случай!
  - Ах, граф, я не знаток и не любитель, а вы, я полагаю, избалованы произведениями великих итальянских мастеров. Что именно вы находите в них привлекательного, что вам больше нравится?
  Питер в недоумении слегка приподнял брови.
  - Что вы имеете в виду, миледи? Все мастера такие разные, и каждый хорош по-своему.
  - О, я имела в виду только сюжет. Дайте-ка угадаю! Все мужчины обожают это изобилие пышнотелых бело-розовых красавиц в виде античных богинь?
  - Именно! - рассмеялся граф. - Но мне для полного счастья достаточно было бы увидеть всего лишь один шедевр Веласкеса, жемчужину этой коллекции. Мне рассказывали, что когда сэр Генри путешествовал по Европе, он купил это полотно у младшего сына герцога Альбы, поскольку тому срочно нужны были деньги. Видимо, юноша рад был избавиться от картины, поскольку в Испании не позволяется видеть обнаженное тело, и тем более демонстрировать такие вещи даже друзьям. Наш предприимчивый Сен-Джон затем выгодно продал шедевр Английской короне. И теперь это полотно не является ни государственной, ни частной собственностью. Однако хуже от этого оно не стало, и надеюсь, еще не перепродано.
  Граф смотрел картины со сдержанной сосредоточенностью - но и долго не задерживался ни перед одной. Джозиана наблюдала за своим гостем, и это занятие казалось ей более увлекательным, чем созерцание мертвых полотен.
  - Вот она!.. - вдруг воскликнул Гальтон, и его глаза зажглись восторгом.
  Леди перевела взгляд на картину, перед которой он остановился. Это была небольшая работа Веласкеса "Венера перед зеркалом". Граф несколько минут созерцал ее молча, потом пробормотал про себя:
  - Бог мой, как похожа!..
  - Похожа на кого?
  Будто не услышав, Питер задумчиво заговорил, не сводя глаз с полотна:
  - Когда Веласкес во второй раз приехал в Италию, он задержался там на четыре года, ибо влюбился в прекрасную девушку, художницу Фламинию Трива. Не сомневаюсь, это она ему здесь позировала в образе Венеры. Чувство невозможно скрыть, миледи... Сначала Веласкес называл своё произведение просто Обнажённая. Но тогда полотно вряд ли бы пересекло испанскую границу. У нас ведь до сих пор церковная цензура не позволяет рисовать nudo , тем более пятьдесят лет назад такое немыслимо было и представить! Ничего не оставалось, как из образа возлюбленной сделать мифологический сюжет с Венерой.
  Джозиана пожала плечами:
   - Она вовсе не похожа на богиню с пышным телом. Пожалуй, даже щупленькая, смуглая, и лица совсем не видно... Вряд ли она была красавицей. Да по сравнению с роскошной розовотелой Венерой Тициана она кажется ну просто трактирной служанкой! Неужели эта женщина вызывает у вас какие-то чувства?
  - Ещё какие! - улыбнулся граф, мельком взглянув на миледи и снова погрузившись в созерцание Фламинии.
  От этого его взгляда у Джозианы перехватило дыхание. Никогда еще она не наблюдала такой сдержанной и обжигающей страсти, с какой бы мужчина смотрел на обнаженную женщину, целомудренно обращенную спиной к зрителю. Нарисованную женщину! Казалось, граф забыл обо всем. Он медленно менял положение, чтобы изменить ракурс взгляда, и был явно взволнован.
  - Милорд, вы бы хотели иметь эту картину у себя? - внезапно спросила леди Джозиана. Питер будто очнулся, опустил глаза и вздохнул:
  - Увы, теперь "Венера" принадлежит английской короне. Кто бы мог мне ее продать, кроме королевы Анны? Но вряд ли такое невозможно.
   - Нет ничего невозможного! Эту картину можно заслужить, а не купить!
  Граф изумленно воззрился на Джозиану.
  - Думаю, ни одна услуга в мире не стоит так дорого, - задумчиво проговорил он.
  
  ...Они ужинали вдвоем и продолжали беседовать об искусстве, но всё же больше о политике.
  Леди Джозиана пребывала в каком-то странном возбуждении и всё чаще осушала свой бокал.
  - Давайте с вами выпьем, милый граф. Вы сегодня слишком задумчивы. Развеселитесь! Как говорили древние, истина в вине! Эти древние были мудрыми людьми, милорд... Кстати, вам известна античная притча о красном петухе? Нет? Я расскажу, послушайте.
   Джозиана с бокалом в руке уселась на изящный диванчик. Питер, заинтригованный, оседлал стул напротив, скрестив руки на его резной спинке. Миледи с улыбкой блеснула на него глазами и начала:
  - У одного человека был красный петух, который в боях побеждал всех остальных. Однажды во время боя с черным петухом красный петух стал слабеть и выдыхаться. Черный наседал и ранил красного. Тогда хозяин красного петуха попросил хозяина черного сделать перерыв, чтобы он мог обратиться к богам за помощью. Тот согласился, уверенный в победе своего черного - его петух был явно сильнее. Когда бой возобновился, красный петух был полон сил и отваги, и даже его раны затянулись! Да, подумали все, боги ему благоволят. Но скоро красный петух снова стал уставать, черный опять подмял его и нанес ужасную рану в грудь. Хозяин красного петуха снова взмолился о перерыве, чтобы обратиться к богам. Так повторялось три раза. И красный петух победил! Черный, весь израненный, валялся на песке бездыханный. Все были уверены, что победу красному принесли боги. Хозяин черного петуха так сокрушался о потере своего любимца, что хозяин победителя отвел его в сторону и сказал: "Я могу открыть тебе свой секрет. Другой твой петух тоже будет непобедим, если ты воспользуешься моим опытом. - Боги не помогают мне так, как тебе! - со слезами отвечал хозяин черного петуха. - Дело не в богах, друг мой, не будь дураком. Просто во время перерыва я каждый раз менял петуха на нового, точно такого же! А твой тем временем терял силы, сражаясь с ними. Черный был сильнее всех, но победил красный!"
  - К чему вы рассказали мне эту притчу? - граф не мог сдержать брезгливой гримасы.
  - Не думает ли милорд, что ему давно пора "поменять петуха"? - леди Кливленд серьезно взглянула на Питера и вдохновенно продолжала. - Лорд Гальтон, взгляните же вокруг! Ваши сверстники и однокашники теперь знаменитые люди! Роберт Уолпол - член парламента, Генри Сент-Джон - лидер оппозиции, и, я надеюсь, будущий премьер-министр. Даже Роберт Харли стал...
  - Cпикером Палаты общин, несмотря на свое пристрастие к портеру! Да, мне известно об их успехах. Но ничего не поделаешь, миледи, у меня нет их талантов, - с иронической грустью развел руками граф.
  - О, никак не могу согласиться, милорд, нам прекрасно известны ваши способности! Сравнительно недавно у вас не было почти ничего - ни капитала, ни богатых родственников, ни могущественного покровителя, ни выгодной женитьбы. Вы начали с нуля почти мальчишкой и снова высоко поднялись только благодаря своему уму и талантам. Не могу постичь, почему в вас нет ни капли честолюбия?! Нет тех амбиций, какие есть у ваших школьных друзей? Они жаждут власти и упорно идут к своей цели! Тот же сэр Генри вовремя поменял своего петуха - приобрел покровителя в лице герцога Мальборо, а прежде всего весьма выгодно женился!
   - О, какой достойный пример! - усмехнулся граф. - А вы помните, с чего начался его взлёт? С предательства. Сэр Генри поработал над составлением документа, который навсегда закрыл дорогу к возвращению вашего отца, изгнанного во время переворота. Благодаря "Акту о престолонаследии" реставрация Стюартов стала невозможна. И вместе с этим начались гонения на католиков. А теперь он - ваш лучший друг. Потрясающе! Человеческая низость выше воли богов - вот какова мораль вашей притчи, мадам!
  - Времена рыцарей давно прошли, милорд! Благородство теперь выглядит смешным! Да, мне известно, что Сент-Джон может изменить, как только переменится ветер. Вот поэтому-то я и хочу заручиться вашей поддержкой, лорд Гальтон! У моего брата, будущего короля, есть сторонники и здесь, и во Франции. Их больше, чем вы думаете! Сам Людовик XIV на нашей стороне! Если вы примкнете к нам, я буду знать, что есть хоть один человек, который не предаст меня ни ради власти и славы, ни ради денег!
  - Здесь явное противоречие, миледи. Вы сказали, что благородство смешно, но хотите, чтобы оно вам служило?!
   Леди Кливленд и бровью не повела, только перевела дыхание и продолжала с жаром:
  - Милорд, когда-то вы присягнули королю Карлу II и верно ему служили. Три года назад он почил. Ради чего вы храните верность Испании? Никогда не поверю, что испытываете хоть какое-то уважение к молодому Филиппу Анжуйскому!
  - Я испытываю некоторое уважение к его деду, королю Франции. Но дело не только в этом. Скажите, миледи, зачем вы ведете со мной эти бесплодные разговоры? Да, я всей душой болею за Англию, но вербовать меня в ваш лагерь бесполезно.
  - Бог мой, но почему же?!
  - Мои интересы лежат в иных сферах. В юности мне еще был присущ некоторый авантюризм, я участвовал в чужих политических интригах, но теперь всё изменилось. Теперь меня увлекает совершенно другая деятельность. Кроме того, мне дорога моя семья, на мне лежит ответственность за их благополучие и жизни. И потом, вы сами сказали, у меня нет ни капли честолюбия, - неожиданно на лице Питера сверкнула белозубая улыбка. - Уже очень поздно, миледи, позвольте мне откланяться. Вы подарили мне чудесный вечер, благодарю вас!
  - Нет-нет, прошу, не уходите! Даю слово больше не говорить на эту тему. Пожалуйста, милорд, выпейте со мной еще! Может быть, тогда мы сможем лучше понять друг друга...
  - Еще немного бренди, и я уже вряд ли смогу удержаться на лошади.
  - Я предоставлю вам свою карету, не беспокойтесь, - смеялась Джозиана. - А мне говорили, что хмель вас не берет. Это правда?
  - Я пью, когда испытываю жажду. А пьянею от другого.
  Она стремительно поднялась, заглянула ему в лицо сияющими лукавыми глазами цвета спелого ореха, тихо спросила:
  - И от чего же, милорд?
  Он только улыбнулся вместо ответа. Леди шаловливо покачала изящным пальчиком. Потом, словно что-то вдруг вспомнив, быстро схватила его за руку мягким кошачьим движением.
  - Пойдемте, граф, я покажу вам одну забавную игру! Уверена, вы никогда еще в нее не играли. Нам не следует всегда быть такими серьезными! - и она увлекла его за собой через анфиладу комнат. - Милорд, вы любите рисковать? Тогда сыграете со мной!
  Джозиана смеялась, и ее серебристый смех таинственно звенел под сумрачными высокими сводами. Питеру было любопытно, что же именно задумала миледи. Сейчас из величественной принцессы и политика она преобразилась в шаловливую и опасную кокетку. Опасную своей непредсказуемостью. Леди Кливленд была довольно красива, но не очень волновала его как женщина, и потому Гальтон мог спокойно наблюдать все ее уловки.
  Проведя его по длинной галерее, Джозиана толкнула какую-то дверь, и они оказались в большой комнате, напоминающей мавританский покой. Посередине на возвышении он увидел большое ложе под балдахином из прозрачной кисеи. Ткань полога каскадами спадала с высокого потолка до самого пола, и казалось, что в центре тонущей в полумраке комнаты бьет большой серебристый фонтан. К ложу вели три ступеньки розового мрамора, устланные шкурами леопарда. По периметру покой украшали тонкие колонны розового мрамора с ажурными арками. В глубине, за колоннами, таинственно поблескивали зеркала, отражая свет немногочисленных свечей в резных бра. Мраморные скамьи под арками тоже были устланы пушистыми шкурами. В воздухе струились пряные ароматы, поднимавшиеся из золотых курильниц.
  Питер остановился, с интересом осматриваясь.
  - Мы перенеслись в восточный чертог "Тысячи и одной ночи"?
  - Это мой будуар. Так что же, обещаете ли вы соблюдать правила игры, милорд?
  - Для начала хотелось бы знать, в чем они заключаются.
  - Сейчас объясню. Только обещайте повиноваться мне до самого конца! И в случае победы вы получите награду.
  Питер с улыбкой покачал головой.
  - Нет, миледи, не могу ничего обещать, не зная правил.
  - О, я уже убедилась, как вы можете быть упрямы! Ведь это лишь игра! Тем не менее, она потребует от вас мужества и большой выдержки.
  - Вот как? Умираю от любопытства!
  - Сначала заранее определим размеры штрафа за нарушение правил. А он может быть весьма велик, если вы сорветесь!
  Джозиана осмотрела его с ног до головы, выбирая, что выбрать в уплату штрафа, и решительно заявила:
  - Вы должны будете пожертвовать своими роскошными кудрями!
  - Ого! Я вижу, вы играете по-крупному. Но я даже не знаю условий, как я могу согласиться?!
  - О, милорд испугался? Уверяю, это будет не страшно. Некоторым поначалу даже нравится. Условия просты: если вам удастся выдержать испытание три четверти часа, то вправе будете требовать чего пожелаете! Но главное условие - вы ни до чего не должны касаться руками, как бы вам этого ни хотелось. Для верности я свяжу вам руки за спиной - чисто символически. Вы можете попросить освободить вас только два раза. Если в третий раз - это будет считаться вашим поражением.
  - Хорошо, но в чем же заключается само испытание, черт возьми?
  - Сейчас увидите!
  Леди Джозиана несколько раз хлопнула в ладоши. Из глубины покоя тут же появились три служанки в легких белых туниках. Они были молоды и очень хороши собой. Одна из них дерзко приблизилась к графу и стала расстегивать его камзол.
  - Кажется, в такую игру я где-то с кем-то уже играл, - снисходительно улыбнулся тот.
  - О, нет, милорд, это совсем не то, что вы подумали!..
  Камзол был небрежно брошен на пушистую шкуру. Джозиана взяла своего гостя за руку и подвела к мраморной колонне.
  - Встаньте спиной, обхватите колонну сзади. Или вы боитесь?
  Граф с улыбкой покачал головой и встал, как было приказано. Она быстро связала ему руки шелковой лентой позади узкой колонны.
  - Хочу предупредить сразу, миледи: при желании я смогу освободиться от этих пут за долю секунды.
  - В таком случае вы проиграете! - заявила Джозиана. Она отошла вглубь комнаты, и служанки быстро освободили свою госпожу от тяжелого парадного платья, переодели и распустили ей волосы. При этом леди не скрывалась где-то за ширмами, однако граф был настолько невозмутим - или деликатен - что даже не повернул головы в ее сторону.
  Очень скоро Джозиана предстала в очаровательном легком наряде в греческом стиле под шелковой накидкой нежно-изумрудного цвета, так гармонирующего с ее волосами медного оттенка. Она взглянула на Питера с царственным величием, почти сурово. По ее знаку служанки поставили две изящные курильницы по обе стороны от колонны, и леди сама бросила туда крупицы каких-то благовоний...
  - Мне хорошо знаком этот запах! - проговорил граф с некоторым беспокойством. - Теперь я догадываюсь, что вы задумали. Миледи, вы играете с огнем.
  Джозиана ничего не ответила и стала медленно подниматься по ступеням к ложу. Питер заметил, что она босая. Ее маленькая белая ножка утопала в пушистом мехе, брошенном на мраморные плиты. Он улыбнулся.
  - Вижу, вам еще весело, милорд?
  - Я представил, как этот шелковистый мех приятно щекочет вашу нежную ножку...
  - Еще немного, и вам больше не захочется улыбаться, - мрачно проговорила миледи. Ее настроение странно изменилось. Граф невесело усмехнулся:
  - Так вы входите в роль суровой жрицы?
  - Молчите! Вас ожидает испытание, которого не выдержал еще ни один мужчина!
  - И вы уже заранее сердитесь, милая весталка ? Может быть, мне повезет?
  - О нет, - она презрительно скривила губы. - Весь ваш облик говорит о слишком чувственной натуре. Нечего и думать, что вы пройдете испытание, граф! Все мужчины от конюха до лорда привыкли потакать своей похотливой сути! Думаете, вы исключение?! - она зловеще расхохоталась. - Сейчас я увижу, сколько осталось в вас от человека, а сколько - от животного!
  - Ах вот оно что! Леди Джозиана, вы затеяли опасную игру. Повторяю, мне знаком аромат этих курений. Он лишает человека воли и контроля над собой. Помните, вы тоже из плоти и крови...
  Она сделала резкий жест, веля ему замолчать, и громко хлопнула в ладоши. Кто-то невидимый заиграл на лютне и флейте. Девушки в белых туниках начали медленный грациозный танец. Джозиана стояла на возвышении с откинутой назад головой. Ее длинные рыжеватые волосы струились по плечам пышными волнами. Граф спокойно изучал ее лицо: тонкие алые губы плотно сжаты, карие глаза возбужденно блестят, на щеках разгорается лихорадочный румянец... Несомненно, Джозиана была красива, но что-то в ее взгляде настораживало и отталкивало.
  Девушки, танцуя, приближались к Питеру, пробегая мимо, касались его то рукой, то развевающейся одеждой. Их танец был похож на любовную игру, будто бы они дразнили его.
  Леди подняла руку и нажала на золотую застежку на груди. Шёлковая накидка с тихим шелестом упала к ее ногам. Бледно-зеленая полупрозрачная туника оставляла обнаженными ее плечи и руки, грудь матово мерцала, как перламутр под слоем воды; широкий золотой пояс обвивал тонкую талию...
  Граф залюбовался ею. Джозиана теперь казалась гораздо моложе, привлекательнее и свежее, чем в роскошном парадном туалете. Она замерла так, вдыхая пряный аромат курений, потом медленно подняла руки за голову, томно потянулась, полузакрыв глаза, и стала медленно спускаться по ступеням прямо к Питеру. Подойдя очень близко, посмотрела ему в глаза затуманенным взглядом и медленно провела нежным пальчиком по его щеке, по тонкой белой полоске шрама, обвела скульптурную линию подбородка, потрогала неспокойный уголок губ... и вдруг отдернула руку, случайно поймав его насмешливый взгляд.
  - Чего вы испугались, дорогая? Можно подумать, что я вас укусил.
  - Вы словно обожгли... Не делайте вид, будто вам всё еще смешно!
  Джозиана легко поднялась на скамью, и ее лицо оказалось как раз на уровне лица графа. Положив руки ему на плечи, она потянулась к его губам, но Питер спокойно отстранился. Леди удивленно подняла брови. Медленно опустив ресницы, она протянула руку к поясу и достала маленький узкий кинжал.
  - Вот это уже серьезно! - насмешливо проговорил Питер. - Вы хотите принести меня в жертву прямо сейчас?
  Женщина ничего не ответила. Ее губы странно подрагивали. Вдруг она одним движением разрезала свою тунику кинжалом от груди до пояса. Обнажилась белая упругая грудь, слегка вздрагивающая от частых ударов сердца. У Питера на миг перехватило дыхание. Он чувствовал, что может послать всё к черту и нарушить правила этой странной "игры". Но ему было любопытно, что будет дальше. Между тем Джозиана поднесла кинжал к самому его лицу и прошептала зловеще:
  - Вы чертовски красивы, милорд!.. Наверное, все женщины от вас без ума? И ни одна не посмела вам отказать, не правда ли? Думаю, вы легко привыкли удовлетворять любое свое желание. А что будет, если я испорчу ваше прекрасное лицо? Урода они будут любить?
  - Вам доставляет удовольствие издеваться над мужчинами, дорогая леди?
  Граф с ласковой насмешкой смотрел на нее, и в его глазах плясали озорные искорки. Вдруг лицо Джозианы исказилось гневом. Она резко взмахнула кинжалом и в два удара распорола его рубашку так, что обрывки дорогих кружев разлетелись по полу. От неожиданности у Питера вырвалось грубое проклятье. Но тут же он проговорил насмешливо-горестно:
  - Это было мое любимое венецианское кружево!..
  На его груди остались две глубокие кровоточащие царапины, и остатки его тонкой сорочки стали быстро напитываться кровью.
  Тем временем Джозиана осмотрела его торс, ладонью прошлась по плечам и связанным рукам, будто оценивая упругие мышцы под гладкой смуглой кожей. Вдруг она уронила кинжал и стала жадно слизывать выступившую кровь...
  - Довольно, миледи, перестаньте, - брезгливо поморщился Питер. - Чего вы добиваетесь? Ваши странные фантазии заходят слишком далеко.
  У него уже кружилась голова, перед глазами плыл туман. Джозиана медленно, как во сне, расстегнула свой золотой пояс, и зеленое облачко легкой ткани окутало ее босые ступни. Она опустилась на скамью, зарыла тонкие белые пальцы в шелковистый мех, плавно изогнулась, запрокинув лицо... Перламутровые веки, дрожащие ресницы, сладострастно приоткрытые влажные губы, белые круглые колени... Ее тело пронзала дрожь. У Питера пересохло во рту, сердце гулко стучало, отдаваясь в висках тугими тяжелыми ударами. Он прикрыл глаза и перевел дыхание.
  - Своего жениха, адмирала Джона Эшби, вы тоже испытывали подобным образом?
  Джозиана вздрогнула. Она резко выпрямилась и бросила на Питера гневный взгляд.
  - Разумеется! Я испытываю всех.
  - Он тоже оказался недостоин вас, как и я?
  - Почему "тоже"? Вы другой... А он вел себя как грязное животное!
  - Дело не в нем! Любой мужчина потерял бы рассудок под действием этих курений, а он и без того был безумно в вас влюблен. Вы издевались, прежде чем посмеяться над ним! Только полностью отчаявшийся человек будет искать смерти в бою после того, как ему отказала невеста...
  - Он был слишком слаб и жалок!
  - Вы понимаете, что обрекли на смерть ни в чем неповинного достойного человека?
  - Меня это уже не интересует!
  - А меня интересует. И я весьма о нем сожалею, миледи. Хотя Эшби не был мне другом, но он был смелым офицером и благородным человеком.
   Питер прикрыл глаза, чтобы немного справиться с головокружением, и раздраженно воскликнул:
  - Да прикажите же, наконец, унести эти чертовы курильницы! У меня голова разболелась от их вони!
   Джозиана вздрогнула и сделала быстрый знак служанкам. Граф продолжал:
  - Полагаю, на этом наша игра закончена, миледи. Назначенное время вышло.
  Он легко освободил свои руки от пут и потёр изящные запястья. Потом с сожалением посмотрел на царапины, на обрывки своей сорочки, и произнес иронически:
  - Кто же, черт возьми, возместит мне такие потери?! Кстати, вы что-то говорили о награде, леди Кливленд. Ваши девушки прелестны, и любая из них устроила бы меня на остаток этой ночи. А лучше всех троих, если они того пожелают.
  - Вот как, сударь! Вы предпочитаете служанок?!
  - Да, миледи, да! Я предпочитаю незатейливые искренние чувства, пусть и мимолетные. Мы с ними доставили бы друг другу удовольствие, а утром расстались безо всяких сожалений, довольные друг другом. Вот и всё!
  С этими словами граф поднял с пола ее накидку и закутал в нежный шелк ее нагое тело. Тут ему показалось, что от его прикосновения женщина вздрогнула и вся сжалась.
  - Я вполне оценил вашу исключительную красоту, прекрасная весталка, но у вас уже стучат зубы, вам нужно согреться и успокоиться, - граф протянул руку, чтобы помочь ей встать. Но Джозиана вдруг отпрянула и бросила на него взгляд затравленного зверька. Он удивленно вскинул бровь.
  - Вы боитесь, мадам? Но чего же? Или вы боитесь меня? - его изумлению не было предела.
  Гальтон присел рядом и внимательно посмотрел. Джозиана опустила глаза, не двигаясь с места. Он протянул руку, чтобы поправить ей волосы, прижатые накидкой, и она снова резко отпрянула.
  - Бог мой, - пробормотал он. - Кто же так напугал вас, дорогая? Или мужчины действительно были грубы с вашим нежным телом? Вот как!.. Не удивительно теперь, что вы играете с ними в такие жестокие игры. Это возбуждает вашу чувственность, и вам нравится наблюдать, как они теряют голову от страсти?
  - Еще никто не обладал моим телом, хоть и пытались! - исступленно выкрикнула она. - Никто его не получит!
  - А душу?
  Джозиана опустила голову. Пышные волосы упали ей на лицо. Питер ласковым движением погладил ее по голове, как ребенка. Она вскинула голову и с удивлением заметила, что его взгляд потеплел. Теперь в нем уже не было и тени насмешки - только жалость...
  
  ***
  
  Небольшой особняк, который граф снял на окраине Париже, окружал тенистый сад, и погожим летним вечером там было просто чудесно. Закатное солнце бросало косые розовые лучи на песчаную дорожку и мерцало сквозь листву деревьев, темную на фоне перламутрового неба.
  В лабиринте живой изгороди недалеко от ворот дочери графа де Монтеля резвились со своим щенком, смеясь и повизгивая. Амалия с улыбкой наблюдала за ними с дорожки. Маргарита пошла в другой конец сада посмотреть, как сегодня распустились розы. К вечеру становилось прохладно, и она попросила мадемуазель Николь принести ей шаль.
  Было слышно, как по тихой улице прогремела карета и остановилась, невидимая за живой изгородью. У решетки садовых ворот показался человек в парике и пышной ливрее, с длинной тростью в руке.
  Привратник вышел узнать, кто пожаловал. Графа не было в городе уже две недели, и теперь гости у них появлялись не часто.
  После коротких переговоров прибывший лакей ступил на садовую дорожку, важно опираясь на трость, и с поклоном приблизился к Амалии, а привратник побежал что-то докладывать хозяйке.
  Тут в ворота незаметно проскользнул еще один лакей - низкорослый и крепкий. Прячась в тени кустов жасмина, он, пригнувшись, тихо приблизился к играющим девочкам. В это время Диана присела на корточки, играя со щенком. Вдруг чьи-то большие руки схватили ее, зажали рот и потащили к воротам. От неожиданности девочка же миг оцепенела, потом стала так бешено брыкаться, вырываться и царапаться, что человек, тащивший ее к воротам, еле-еле мог ее удержать. Вывернувшись, девочка с такой яростью вцепилась зубами в его руку, что лакей взвыл от боли и невольно ее выпустил. Тут Диана пронзительно завизжала. На ее крик оглянулась Амалия, из дома вылетели Марсела и Николь, а привратник уже бежал по дорожке... Тем временем оба лакея вмиг скрылись за воротами, и тут же послышался стук удаляющейся кареты...
  Амалия, присев, в панике ощупывала и осматривала отплевывающуюся потрепанную, тяжело сопящую Диану. Франческа с расширенными от ужаса глазами прижималась к матери, не в силах произнести ни слова. Маргарита рухнула на колени рядом с дочерью и крепко обняла ее, задыхаясь от рыданий.
  Их окружили слуги. Мадлен, растолкав всех, сделала шаг вперед и спокойно сказала своим чуть хрипловатым голосом:
  - Вот что, ребята, закройте-ка покрепче ворота! Поль, оставь здесь двух вооруженных мужчин - и еще возьми Мишеля. Остальные все в дом! Жюли, запри черный ход. Мадам, не нужна помощь? Нет? Марсела, приготовь сеньорам что-нибудь выпить, и быстро.
  - Будешь еще мне приказывать! - проворчала Марселина, поддерживая шатавшуюся от внезапной слабости Маргариту.
  Девочек зацеловали, обласкали, отвели в детскую, переодели, напоили теплым молоком и уложили в постель.
  Одинокий бежевый щенок, которому дали имя Мистраль, остался в саду. Он обстоятельно обнюхал смятую траву, намочил песок садовой дорожки, побежал к воротам, понюхал там и сердито затявкал, пока не был пойман грумом и не отнесен на кухню...
  Два дня девочек боялись выпускать в сад. Выставили охрану, но слуг было мало, не то, что в Монтеле! Бледная и сосредоточенная Марсела, хмуря брови, взяла два пистолета из коллекции сеньора, тщательно их зарядила и носила с собой. В свое время граф научил ее обращаться с оружием, чтобы в случае необходимости она могла защитить свою госпожу. Чувствуя свою ответственность, Марсела выстроила линию обороны, распределив места между слугами, а Мадлен критиковала ее вовсю и саркастически фыркала.
  
  ...После завтрака Маргарита вышла на открытую веранду, выходящую в сад. Она чувствовала себя потерянной. Она плохо спала, всю ночь ее мучили жуткие сны. И сейчас беспокойство не покидало ее. Почему обязательно что-то случается, когда Питера нет дома!
  Девочки снова беззаботно играли в саду, но уже под двойным бдительным присмотром. Удивительно, что Лия так спокойна. На месте смелой Дианы вполне могла бы оказаться Франческа! И тогда похищение, скорее всего, удалось бы - эта робкая девочка вряд ли стала бы сопротивляться так отчаянно... Впрочем, теперь это не важно - удар был нанесен, и, конечно, направлен против графа де Монтеля. Но кому это понадобилось? И зачем? А может быть, это обычные вымогатели, которое просто хотели потребовать выкуп у богатого аристократа?..
  Тревожные мысли графини неожиданно прервала сияющая Марсела, появившаяся на веранде с большим букетом чудесных роз цвета утренней зари.
  - Донья Маргарита, о сеньора! Вам только что передали этот букет и письмо от мессира графа!
  Улыбаясь, Марселина подала своей госпоже маленький кожаный цилиндр и аккуратно положила розы на стол.
  Питер предупреждал, что пошлет ей письмо голубиной почтой, но Маргарите как-то не верилось, что такое возможно. Неужели голубь мог долететь через пролив из Англии?.. Графиня с волнением достала из кожаного футляра туго свернутый тонкий листок. У нее невольно забилось сердце, как только она узнала ровный убористый почерк графа. Правда, буквы были уменьшены вполовину. Она начала читать, и ее щеки запылали. Маргарита до сих пор не могла привыкнуть к слогу своего мужа, откровенно изливавшего свои чувства.
   "...Я схожу с ума от тоски, моя радость. Так хочется послать все к черту и вернуться к тебе! Ни о чем другом не могу думать. Мое воображение сильнее разума: стоит мне только закрыть глаза - и я вижу тебя. Это так мучительно - и так сладко... Я теряю волю и порой не могу заставить себя заниматься делами..." - от волнения Маргарита читала через строчку, ее глаза увлажнились. - "Любовь моя, надеюсь, эти розы порадуют тебя и будут столь же прекрасны, как ты эти летним утром..."
  Марселина тем временем аккуратно ставила цветы в вазу, подрезая стебли, и краем глаза наблюдала за сеньорой.
  И тут они услышали, как у ворот остановилась чья-то карета. Маргарита с тревогой подняла глаза от письма - она теперь страшно боялась незваных гостей и колебалась, уйти ли ей в дом или остаться.
  - Марсела, узнай, кто приехал!
  Не успела девушка исполнить приказание, как они уже увидели приехавшую гостью.
  
  На ступени веранды из сада поднималась стройная молодая дама в изящном светло-сиреневом платье с белой кружевной перелиной. Ее пепельные волосы были уложены в простой греческий узел и украшены белыми цветами. Дама не носила никаких украшений, только один медальон на узкой черной ленте спускался за глубокий вырез корсажа. Худощавое лицо, чуть прищуренные серые умные глаза, приветливая улыбка на тонких губах... Это была Жозефина де Шенье, в замужестве герцогиня д´Арбонтес - давняя знакомая графа и тайная шпионка иезуитов, по доброй воле разоблачившая себя перед графом. Питер ценил ее ум, но и сам не мог понять своих противоречивых чувств к этой даме. Между ними сложились странные, во многом двусмысленные отношения противников, симпатизирующих друг другу.
  Жозефина сделала все, чтобы добиться расположения Маргариты и стать своей в их доме. В конце концов, она своего добилась и теперь в любое время могла приехать навестить свою подругу и рассказать ей множество свежих новостей.
  Кода-то юная госпожа де Шенье была личным осведомителем у прежнего генерала ордена, монсеньора Манчиолли. Она была приставлена следить за юным шевалье де Лоретто, когда тот поступил в Болонский университет. У генерала ордена были на то свои причины.
  В то время пытливый юноша заинтересовался естественными науками и с головой погрузился в учебу. Но Питер успевал заниматься не только учебой - он знакомился с новыми людьми и новыми идеями.
  Как раз тогда университетские власти и косные преподаватели начали травлю профессора Марчелло Мальпиги - ученого, впервые посмотревшего в микроскоп на ткани человеческого тела и сделавшего великие открытия, не признаваемые его коллегами. Из зависти к его таланту и успехам они подбивали студентов срывать его лекции, их руками устраивали погромы в его доме и лаборатории.
  Лоретто, увлеченный потрясающими работами синьора Мальпиги, большую часть свободного времени проводил в лаборатории учителя - и однажды вместе с ним оказался там, когда люди в масках ворвались в его дом. Юноша со шпагой в руке бросился на защиту шестидесятилетнего ученого, и весьма энергично. После опыта пиратства в Новом свете Питер очень хорошо владел оружием, и были жертвы... Дело приняло серьезный оборот. Профессору Мальпиги грозила не только потеря места, но и жизни. Де Лоретто помог тому скрыться из города и дал убежище в своем родовом имении под Флоренцией. Кончилось тем, что Питера исключили из университета, хотя он был в числе лучших студентов.
  Нашумевшая история привлекла внимание иезуитов, давно наблюдавших за деятельностью Марчелло Мальпиги. Вот тогда-то генерал ордена кардинал Манчиолли через много лет с ужасом услышал знакомую фамилию - де Лоретто...
  
  С тех самых пор жизнь Жозефины де Шенье была связана с судьбой Питера Гальтона. Пожалуй, она одна знала его историю с самого начала - и до настоящего времени, потому что многие годы была личным доверенным секретарем покойного кардинала Манчиолли, который стоял на такой недосягаемой высоте, что память о его прошлом уже никак не могла отразиться на его карьере. Но, по мнению мадам Жозефины, отразилась на его душевном здоровье...
  В свете образ жизни герцогини для всех оставался загадкой. Она появлялась всюду - то в Риме, то в Мадриде, то в Париже. Она навещала графа, когда ей вздумается, была в курсе всех его дел и аккуратно докладывала всё лично кардиналу Ризотти, новому генералу ордена. С самого начала Жозефина предоставила тому полный отчет о деятельности Гальтона, и постаралась убедить монсеньора в необходимости продолжать наблюдение за этим человеком.
  Ризотти, человек умный и просвещенный, поинтересовался перечнем занятий ее подопечного и поразился их разнообразию. Он пожелал знать об этом человеке всё, поскольку считал, что тот может принести пользу Ордену. Но, возможно, будет для него и опасен.
  Теперь герцогиня д´Арбонтес с чистой совестью приехала в Париж, чтобы в очередной раз повидать графа.
  Маргарита, увидев гостью, с улыбкой пошла ей навстречу. Жозефина нежно ее приветствовала:
  - Здравствуйте, моя милая сеньора! Как вам удается всегда так роскошно выглядеть? Не иначе, ваш муж открыл эликсир вечной молодости!
  - У него на это просто нет времени!.. Рада вас видеть, дорогая герцогиня. Какими судьбами? - она жестом пригласила мадам присесть и сделала знак Марселе, чтобы та подала освежающие напитки. Жозефина продолжала непринужденно болтать:
  - А мы с виконтом де Сен-Полем сбежали из Рима, чтобы не превратиться там в жаркое. Там стоит такая ужасная жара, что город просто вымер, как во время чумы! Слава богу, здесь не такое палящее солнце... Дорогая, конечно, вы помните де Сен-Поля?
  - О, разумеется! Никогда не забуду прошлое жаркое лето в Риме, когда мы познакомились. И тот замечательный праздник на пьяцца Навона, где устраивали водные гулянья!.. Как поживает виконт?
  - Всё так же мил, и такой же игрок - всегда без гроша в кармане! Не будь он моим дальним родственником, давно бы сидеть ему в долговой яме!.. А что мессир граф? Должно быть, он доволен своей поездкой? Газеты уже вовсю трубят о новом раскладе голосов в английском парламенте.
  - Граф еще не вернулся.
  - В самом деле? Как странно... Мне казалось, он должен был уже закончить свои дела. Заседание парламента состоялось почти неделю назад, граф выступал в палате пэров, и это произвело должное впечатление. Наши друзья в Лондоне внимательно отслеживают события. На следующий же день лорду Гальтону была назначена аудиенция у самой герцогини Мальборо! Говорят, она сделала ему весьма выгодное предложение. Вот только не знаю, принял ли его граф.
  - Вы поразительно осведомлены о делах графа, моя дорогая. Гораздо лучше, чем я...
  - Можно сказать, мы с вашим мужем - давние деловые партнеры. Когда я узнала, что он так рискует, пересекая границу, то попросила наших друзей держать меня в курсе дела. На всякий случай. Но что же могло его задержать? Или кто?.. Да, скорее всего, это леди Кливленд. Должно быть, вы видели ее у герцогини Мэнской под видом госпожи Ла Рош? Так вот, леди Джозиана поехала в Лондон тотчас вслед за графом. Надо сказать, смелая особа! Она вербует себе сторонников по обе стороны Ла-Манша!
  - Кроме того, эта особа очень красива...
  - О, вот о чем вы тревожитесь! Дорогая, конечно, граф видит вокруг много красивых дам и может быть с ними не просто любезен... Однако всем известно, что не родилась еще та женщина, которая затмила бы вас в его глазах! И даже если граф провел ночь в доме леди Джозианы, это еще ровным счетом ничего не значит!
  - Так он провел у нее ночь?! - пролепетала Маргарита в смятении.
  - У нее - не значит с ней, дорогая! Говорят, эта леди - весьма эксцентричная особа... Впрочем, когда граф вернется, он сам вам всё расскажет.
  Маргарита как во сне подошла к балюстраде. Она смотрела в сад на играющих детей, чтобы скрыть охватившие ее тревогу и досаду. А Жозефина тем временем любовалась чудесными розами. Вдруг она заметила рядом с вазой небольшой тонкий листок, исписанный знакомым почерком. Герцогиня неуловимым движением пальцев сложила его и быстро спрятала за корсажем. Потом подошла к Маргарите.
  - Какие очаровательные девочки, просто прелесть! Диана так грациозна, и выглядит очень счастливой. А как похожа на отца!..
  Маргарита попыталась улыбнуться, но получилось весьма кисло...
  - О, неужели я испортила вам настроение, дорогая? Никак не думала, что вы расстроитесь. Я уверена, эта авантюристка просто хотела заполучить графа в свои политические союзники - и только!
  - Хотелось бы надеяться...
  - Без всякого сомнения! Маргарита, вы так прекрасны, что не о чем и беспокоиться. Разве вас можно сравнить с этом рыжей английской бестией!
  Порыв ветра всколыхнул кружевные оборки их платьев. Где-то вдали заворчал гром.
  - Наверное, скор будет гроза... Не хотите ли пройти в дом?
  - Благодарю, дорогая, но мне лучше до грозы вернуться в гостиницу. Завтра мне предстоит поездка в Версаль - надо успеть приготовиться.
  - Вы будете при дворе, герцогиня?
  - О, нет. Просто мне нужно кое с кем там встретиться... Двор теперь не тот, что прежде, дорогая! Мадам де Ментенон ввела суровые порядки... Кажется, она тратит на свой Сен-Сир больше денег, чем раньше Двор тратил на увеселения! Король замаливает грехи молодости в обществе этой святоши. Даже своих министров он принимает только в ее присутствии! Один знакомый дипломат рассказывал мне, что не мог сказать двух слов приватно, хотя король принял его и был заинтересован в заключении важных договоренностей... Говорят, король не принимает ни одного решения без совета со своей благочестивой метрессой! Ментенон умудряется диктовать королю свою волю. Все придворные должны заручиться ее поддержкой прежде, чем думать о высочайшей аудиенции! Теперь настоящие хозяева души мадам Ментенон - иезуиты, а король во всем ей послушен.
  - О, наверное, поэтому граф не хочет быть принятым при дворе, - грустно сказала Маргарита.
  - Да, скорее всего. Тем более граф не тщеславен и никогда не стремился приблизиться к трону. Как жаль, что мне не удалось его повидать!.. Я здесь не задержусь - каких-нибудь два-три дня... Кстати, виконт де Сен-Поль остаётся и просит позволения вас навестить. По-моему, они с друзьями хотят устроить верховую прогулку в Булонском лесу. Не желаете к ним присоединиться, дорогая?
  - C удовольствием!
  - Я ему передам. И, пожалуйста, не грустите! Пусть ваши красивые глазки сияют. Мы не должны предаваться печали из-за мужчин! Лучший способ поднять себе настроение - заставить их ревновать! Пусть почувствуют, что они не единственные на свете!..
  
  ...Маргарита и Марсела обшарили всю веранду, все кусты и траву вокруг в поисках небольшого тонкого листка бумаги - письма графа. Но они ничего не нашли и решили, что листок унесло ветром.
  *
  Жорж де Сен-Поль, красивый молодой человек с белокурыми кудрями и дерзким взглядом светло-голубых глаз, сидел в гостиничном номере в одном халате, и, положив ноги на стол, ел засахаренные фрукты, запивая их вином. Он скучал.
  Стремительно возникшая в дверях Жозефина заставила его вздрогнуть.
  - Мой милый виконт, вам предстоит важное дело.
  - Всегда к услугам моей великолепной повелительницы!
  - Для начала прекратите есть столько сладостей - ваш живот уже вываливается из панталон. А ведь вам только двадцать один год! Что же будет в тридцать?
  - Но, моя дорогая госпожа, вам известно, что когда я волнуюсь, то не могу удержаться...
  - Да знаю я эти ваши басни! - поморщилась герцогиня. - Приведите же себя в порядок, виконт! На некоторое время вам предстоит сменить "повелительницу".
  - Вот как! Это мило. Кому же я должен буду "присягнуть", моя бесценная госпожа?
  - Графине де Монтель.
  - Не верю своим ушам! - виконт вытаращил красивые глаза. - Может быть, я не правильно вас понял, драгоценнейшая? Вы приказываете мне приударить за графиней де Монтель??
  - Не приударить, Жорж, а выказать глубокие, серьезные чувства! Вы должны дать ей понять, что весь этот год после вашего знакомства в Риме по-настоящему страдали и думали только о ней! Заготовьте несколько любовных писем, которые написали ей и, якобы, не осмелились послать. Вот, прочтите образец!
  И она достала из-за корсажа записку графа де Монтеля. Минуту спустя виконт со смехом вернул ей листок.
  - Что за любовный бред? Кто этот страстно влюбленный поэт? Я могу придумать и посвежее.
  - Вот и придумайте. Только чтобы это было похоже на правду! Бог мой, да вы хоть представляете, что я имею в виду под глубокими чувствами? Это вовсе не то, что вы хорошо умеете - тискать девок по кабакам.
  - Вы меня обижаете, королева! А кто соблазнил княгиню Орсини, чтобы вы смогли добраться до дипломатической переписки ее мужа? Вы забыли племянницу кардинала Барберини? Чем же графиня де Монтель лучше их? Меня смущает лишь одно: длинная шпага ее мужа! Я хорошо помню, как он фехтует. Ему ведь ничего не стоит нанизать меня на клинок, словно бабочку на булавку!
  - Тут вы правы. Ничего не стоит.
  Сен-Поль вскочил с кресла.
  - И вам меня совершенно не жаль?!
  - По-моему, вы слишком рано думаете о смерти, виконт. Во-первых, графу будет не до вас. Во-вторых, соблазнить графиню Маргариту вам будет совсем не так просто! Конечно, вы милашка, но вряд ли можете соперничать с графом. Впрочем, попробуйте! Чем черт не шутит, когда бог спит... И зачем только я взялась за это безнадежное дело!..
  - Вы меня недооцениваете, драгоценная госпожа, - надулся виконт. - Или считаете полным дураком! Я не стану тягаться с графом ни внешностью, ни ученостью, ни изысканностью манер. У меня есть свои секреты!
  - Готова поспорить на пятьдесят экю, что графиня никогда не изменит своему мужу!
  - Принято! - азартно воскликнул Сен-Поль. - Какой срок вы мне даете?
  - Чем быстрей - тем лучше. Однако не торопитесь, чтобы всё не испортить!..
  
  Глава восьмая
  
  Оставив Жана с внушительным багажом далеко позади, Гальтон скакал во весь опор, не вняв просьбам своего секретаря остановиться, чтобы перекусить и отдохнуть.
  Заодно Питер хотел проверить достоинства лошади, которую недавно купил в Дувре. Молодая кобыла, гнедая красавица в белых "носочках" и с белым пятном на лбу теперь была на удивление послушна и ласкова, хотя с самого начала нервно прядала ушами, переступала тонкими ногами и фыркала, обнюхивая руки нового хозяина. Она взбрыкивала, как только тот заносил ногу в стремя. Больше четверти часа Питеру пришлось нежно уговаривать и ласкать умное животное, угощая яблоком. Зато теперь Гальтон с удовольствием чувствовал, что они с лошадью вполне понимают друг друга. Он шептал ей на ухо по-итальянски: "Bella, ma bella " с такой интонацией, что Жан Потье воскликнул, не выдержав:
  - Вот теперь, сударь, я понимаю, почему все особы женского пола не могут устоять перед вами - даже лошади!..
  
  Граф вернулся домой ближе к вечеру, и удивился, увидев усиленную охрану у ворот. Привратник немедленно рассказал о попытке похитить его дочь. Питер помрачнел и больше ни о чем не спросил. Спешился во дворе и, кинув поводья слуге, взлетел по лестнице, не касаясь перил. Верная Марсела ждала его на верхней площадке. Она присела в поклоне, радостно зардевшись.
  - О, мессир!.. Рада вас видеть!..
  - Здравствуй, милая. Как мои девочки? Очень перепугались?
  - Поначалу да, а теперь всё в порядке.
  - Хорошо. Сеньора дома?
  - Обе сеньоры уехали кататься верхом с виконтом де Сен-Полем.
  - Уехали втроем? - в голосе графа послышалась тревога. - Но каких же лошадей они взяли? Неужели упряжных?
  - Нет, мессир, донья Маргарита приказала оседлать вашего Диаманта, а сеньоре Амалии уступила свою Хитану.
  - О, черт! - Питер с досадой швырнул в угол снятые перчатки. - Даже мне не всегда удается сладить с Диамантом! Он слишком норовист и капризен...
  Граф говорил о своем вороном жеребце, могучем и большом, с точеными ногами и гордой посадкой головы. Диаманта подарил Питеру его друг Шарль де Гарни, капитан корвета "Сан-Антонио", каперствующего сейчас в Атлантике под вымпелом лорда Гальтона. Жеребец был очень красив, но обладал дурным характером.
  - Давно они уехали? - спросил граф. У него даже голос изменился - стал глухим и бесцветным.
  - Не так давно, мессир...
  Граф жестом отпустил служанку и прошел в детскую, чтобы поцеловать девочек.
  
  А Марсела побежала на кухню греть воду для ванны - она знала, что господин прикажет. Девушка хмурилась и кусала губы. Сегодня сеньор даже не нашел для нее ласкового слова...
  - Мадлен, послушай, сеньор вернулся сам не свой!.. Я спущусь в подвал за вином, надо ему поднять настроение. Приготовь-ка что-нибудь вкусненькое!
  - Теперь он вряд ли станет есть, - проворчала Мадлен. - А вот промочить горло захочет точно! Ты же не забудь напомнить ему про то, что я тебе говорила! Это важно!
  - Погоди, еще не время. Если мессир тут же не поедет разыскивать донью Маргариту, то закроется в кабинете и будет читать. А уж потом...
  
  Через некоторое время Марселина осторожно заглянула в приоткрытую дверь кабинета. Граф уже час разбирал накопившуюся почту. Казалось, он был сосредоточен, но вдруг отбросил депешу и встал. Служанка поспешно отбежала от двери.
  - Марсела, войди!
  Девушка медленно вошла и подняла глаза на сеньора.
  - Я не хотела вам мешать, мессир, простите...
  - Ты не помешала. Расскажи, что еще произошло за это время.
  - Ровно ничего особенного, кроме того случая, мессир. Всё как всегда. Только вот... Мадлен хотела сказать вам что-то важное еще до вашего отъезда. Она уже несколько ночей не может уснуть - что-то ее не на шутку тревожит. Помните, я говорила?
  - Бог мой, разумеется, не помню! Почему она сама не пришла?
  - Наверное, стесняется. Она не любит подниматься наверх, считает, что ее место на кухне, а не в господских покоях.
  - Что ж, тогда пойдем к ней. Кстати, нальешь мне что-нибудь выпить.
  - Я только достала из погреба вашу любимую марсалу!
  - Отлично, как раз то, что нужно...
  
  Сицилийское вино было сладким как ликер и крепким как портвейн, обладало неповторимым букетом цветущих садов и сладких фруктов. Мадлен поставила на стол блюдо с ароматной ветчиной, сыром и виноградом, на плите томились запеченные в горшочке овощи. Служанки хлопотали вокруг своего господина, не зная, чем еще ему угодить...
  Немного успокоившись, Питер сел у очага и молчал, задумчиво глядя в огонь. Черный кот Пастор, названный так за белый воротничок вокруг шеи, мягко вспрыгнул ему на колени. Граф рассеянно его погладил и вдруг вспомнил:
   - Ты что-то хотела мне сказать, Мадлен?
   - Да, сударь. Уже бы давно вам надо знать! Скажу честно - я не на шутку перепугалась, когда услышала...
  - Постарайся без долгих предисловий, пожалуйста. В чем дело?
  - Дело вот в чем: у моей приятельницы Нинон, золотошвейки с набережной Жерновов, окно комнаты выходит как раз на черный ход соседнего дома, где живет одна известная гадалка, колдунья Рахиль. Ей уже сто лет, не меньше! Так вот, Нинон целыми днями сидит у окна за работой и видит всех, кто входит и выходит от этой ведьмы... А у той бывает посетителей, что в церкви в воскресный день! И всё больше знатные господа, потому что простые люди ее боятся, да и берет она дорого. Идут, когда остается только камень на шею...
  - Кто же она, эта Рахиль? Цыганка? Еврейка?
  - Да бог ее знает!
  - Ты тоже побывала у нее?
  - Давно, когда совсем невмоготу стало... Но тогда ведьма мне ничего не сказала, денег не взяла, просто выгнала и всё... Не знаю почему. А недавно, еще до вашего отъезда, Нинон прибежала ко мне и сказала, что колдунья сама поманила её из окна и велела передать, чтобы я к ней явилась в тот же день. Скажу честно, я не робкого десятка, сударь, но стало не по себе. А уж когда я переступила порог дома этой ведьмы, то просто умирала от страха... А Рахиль посмотрела на меня и сказала: "Я кое-что тебе покажу, Мадлен. А ты расскажешь своему господину". Ведьма взяла какую-то шкатулку и достала оттуда золотой медальон в виде сердца. Открыла его, как ладанку, и я увидела внутри ваш портрет, сударь! Только вы на нем лет на десять моложе, чем теперь. Откуда у старой колдуньи медальон с вашим портретом, я не знаю, но я видела его собственными глазами! Может быть, кто-то его украл, хотел навести на вас порчу? Старуха что-то бормотала, и я услышала ясно только такие странные слова: "Из-за Пиренеев дует ветер". Как это понять? Не случилось бы чего плохого, сударь!..
  Граф посмотрел на Мадлен серьезно и задумчиво.
  - Возможно, я знаю или могу догадываться... Один такой медальон в виде сердца, с портретом моей матери, всегда носил я, а второй, точно такой же, я заказал для своей младшей сестры у одного еврея-ювелира в Мадриде, когда только вернулся из Вест-Индии. У того ювелира была дочь, Эсфирь. Совсем юная, нежная, с пышными кудрями цвета красного дерева... Пока ее отец работал над медальоном, я часто заходил к ним в лавку, мы подолгу беседовали и подружились. Почему-то все считали Эсфирь колдуньей и сторонились. К евреям в Испании всегда относились с предубеждением. А эта девушка была немного странная. Вероятно, она обладала какими-то способностями вроде ясновиденья, и людей это пугало. Я в те годы был слишком юн и глуп, чтобы что-то понимать. Так вот, оказалось, что Эсфирь попросила отца потихоньку сделать третий такой же медальон - для себя, и с моим портретом. Она призналась мне, что предчувствует недоброе, и что мы увидимся с ней только в момент ее смерти. Так оно и случилось... Однажды ночью лавку ювелира разгромили и подожгли, он сам погиб в огне, а девушку схватили как колдунью и посадили в Сан-Исидро, тюрьму инквизиции... Я готов был сделать всё, чтобы ее спасти. Испробовал все доступные способы, но скоро понял, что всё бесполезно. Готовилось аутодафе - ее должны были живой сжечь на костре... Мы с моим другом Алехандро решились на последний способ - самый дерзкий и безрассудный. Мы переоделись священником и монахом и проникли к ней в камеру как будто для исповеди. Сделать это было не так просто, но у нас получилось. Я хотел вывести Эсфирь на свободу в монашеской одежде. Но бедная девочка была уже сломлена пытками - она словно повредилась рассудком. Но меня она узнала. И каким-то чудом узнала, что в моих чётках одно зерно было полым и содержало яд, приготовленный для ее тюремщиков. Эсфирь взяла мои четки, безошибочно нашла это зерно и раскусила его... Еще успела поблагодарить за то, что я избавил ее от страданий...
  Он замолчал, глядя в огонь. Было заметно, что воспоминания ранят его душу, и он переживает эту смерть, как будто она случилась вчера...
  - Вы любили эту девушку, сеньор?
  Граф ничего не ответил, погруженный в свои мысли. Потом тихо продолжил:
  - После ее смерти иезуиты дело не закрыли. Они нашли на ней медальон с моим портретом. Ко мне, естественно, возникло много вопросов. Только герцогине д´Арбонтес, вхожей в высшие круги иерархов Ордена, удалось за большие деньги прекратить начатое против меня дело. Это длинная история - я рассказал вам суть. Еще что-то, Мадлен? Продолжай.
  Та пошевелила угли в очаге, они вспыхнули и выбросили сноп золотых искр, ярко осветив суровое лицо вдовы Персье.
  - Сударь, самое-то страшное было дальше! Колдунья поставила на стол большое черное зеркало - не стеклянное, а похожее на отполированный камень. Потом зажгла две красные как кровь свечи и на их огне подожгла какие-то травы... Уж не знаю, сударь, что со мной тогда случилось. Как будто всё поплыло, стало вокруг темно. И ведьма исчезла, и ее каморка - остался только ее голос и черное зеркало... И вдруг в этом зеркале я увидала тот самый ваш портрет, что был в медальоне! Он как бы вставал из глубины, приближался и оживал. Клянусь богом, я видела вас молодым, вот как теперь вижу! А потом вдруг из черной глубины зеркала стали вырываться языки пламени и охватили вас всего целиком!..
  - Не иначе, ты увидела меня в преисподней, - улыбнулся граф.
  - Пресвятая Дева, не шутите так, сударь! Я ведь ничего не придумала! Послушайте, что было дальше: огонь в зеркале постепенно погас, замелькали какие-то тени и пятна. Вдруг там что-то вспыхнуло, как молния, или будто клинок блеснул на солнце... Потом зеркало подернулось белым туманом, и вдруг - вы не поверите! - в нем будто заплескалась зеленая вода - озеро или море... А вдали стало подниматься что-то белое, большое, как облака, и оттуда яркие огненные вспышки!.. Потом все заволокло серым дымом, как будто стреляли из пушек - я видела такое однажды, когда король устраивал фейерверк в Тюильри... Тем временем ведьма всё что-то бормотала на непонятном языке, наверное, заклинания... И тут я будто проснулась! Сижу, обмерев, неживая, и только глаза протираю, как будто видела сон.
  - Может быть, милая, ты и правда видела сон?
  - Но ведьма-то никуда не исчезла! Она мне говорит: "Это видение - дурной знак. Мне через тебя поручено предупредить сеньора. Ты должна рассказать ему, что видела". А я не могу взять в толк, откуда этой ведьме про вас известно?! До конца жизни не забуду эти видения... Поняла только, что кто-то хочет вам зла, сударь!
  - Полно, Мадлен, о чем ты говоришь? - граф наклонился к ней и улыбнулся, как ребенку. - Просто тебя перепугала эта гадалка. Видишь - я перед тобой, и ничего не случилось.
  - Сохрани Пресвятая Дева! Всё же я очень боюсь - мессир всюду ходит без охраны!..
  - Успокойся, милая, так рано погибнуть не входит в мои планы, но и от судьбы не уйдешь. Выброси из головы эти видения и страхи, всё пустое. Надеюсь, ничего не говорила графине?
  Встревоженная вдова Персье не успела ответить, как во дворе послышался конский топот и веселые голоса. Граф стремительно поднялся и вышел на крыльцо.
  Он увидел, что его жена сидит в седле у виконта де Сен-Поля, а тот одной рукой нежно обнимает ее талию. Грум ведёт в поводу раздувающего ноздри беспокойного Диаманта, а замыкает кавалькаду синьора Висконтини на вороной Хитане.
  Слуги подбежали принимать лошадей, но виконт никак не отпускал Маргариту с седла и, склонившись к ее щеке, что-то тихо говорил ей, улыбаясь. При этом его лошадь красиво танцевала на месте...
  Увидев Питера, Амалия вскрикнула от радости и спрыгнула с лошади, не дожидаясь помощи грума.
  - Марио, ты вернулся, наконец-то! - подбежала она, подобрав подол амазонки.
  - Здравствуй, Лия, - он рассеянно поцеловал ей руку. - Вижу, ваша прогулка была веселой! - мрачно проговорил граф.
  - Ах, ничего страшного, просто Диамант немного закапризничал, и Маргарите пришлось пересесть...
  Мельком посмотрев ей в глаза, Питер снова перевел взгляд на Маргариту и виконта.
  - Что за наглый прохвост! - граф сквозь зубы процедил проклятие. Лия увидела, как сузились его глаза, в презрительной усмешке скривился рот.
  - Не сердись на него, дорогой, он так смешил нас! Такое самомнение, такое бахвальство - виконт строит из себя шута. Иногда это бывает забавно...
  - Черт возьми, он когда-нибудь ее отпустит?! - с досадой воскликнул Питер и стремительно сбежал по ступеням. Решительно схватив под уздцы лошадь виконта, граф жестом подозвал слугу, потом подал руку Маргарите и помог ей спуститься на землю.
  - Кажется, вы не слишком рады меня видеть, сеньора? - сухо проговорил он.
  - Кажется, вы не слишком спешили домой, сеньор! - в тон ему отвечала та.
  С улыбкой прощавшись с де Сен-Полем, графиня пошла в дом. Без надежды быть приглашенным, виконт суетливо приветствовал графа и спросил, удачно ли прошло его путешествие.
  - Благодарю, виконт, и всего хорошего! - Питер хлопнул лошадь по крупу, и та дернулась так, что виконт едва удержался в седле...
  
  ...В гостиной Маргарита молча стояла у окна и смотрела на сад, сдвинув изящные брови. Она и не пыталась скрыть своего раздражения, но внутри ее снедало беспокойство. Питер, отбросив свою досаду, грустно посмотрел на жену и тихо проговорил:
  - Марго, вы расстроены из-за этой истории с Дианой? Сожалею, что меня с вами не было. Представляю, что вам пришлось пережить...
  - Всегда что-то случается, когда вас нет! - сердито вскричала Маргарита. - Это было ужасно!
  - Вполне понимаю, душа моя, вы сильно переволновались. Счастье, что всё обошлось. Постараюсь выяснить, кто за этим стоит. Похоже, кто-то надеялся получить хороший выкуп... Но почему вы сердитесь, Марго? Как будто в чем-то меня упрекаете?
  - Помилуй бог, сеньор, как я могу! - едко проговорила Маргарита. - Вы вольны делать всё, что вам заблагорассудится!
  Питер удивленно вскинул бровь.
  - Мне не нравится ваш тон, дорогая. Что случилось? Я желал бы оградить вас от всех тревог, но, увы, такое невозможно. К сожалению, не всё от меня зависит... Надеюсь, вы получили мою записку и цветы?
  - Да. Конечно, мой муж мастер красиво говорить о своих чувствах! Но на деле... Сомневаюсь, что это правда!
  - Маргарита, - он ласково взял ее за плечи и повернул к себе. - В чем дело, дорогая? Вы хотите меня обидеть?
  - А вы, сеньор? Вы не обижаете меня своими бесконечными амурными похождениями?! Здесь уже стало известно, где и с кем вы проводите ночи вдали от дома!
  - Ах, вот оно что! - Питер весело улыбнулся. - Сердце моё, у вас нет повода для ревности. Я ничего еще не успел вам рассказать, а вы уже нападаете!
  - Разве вы скажете правду!
  В первый момент он даже растерялся, но потом продолжал всё тем же миролюбивым тоном:
  - Что может убедить вас в правдивости моих слов, дорогая?
  Маргарита не нашлась что ответить.
  - Когда вы придумаете ответ, мы к этому вернемся. А теперь послушайте меня, Марго, это очень серьезно. У нас оставались только две верховые лошади - это моя вина, вовремя не проследил... Но ради бога, никогда больше не берите Диаманта, тем более под дамское седло! Вам прекрасно известно, какой он бешеный. Сегодня мне уже рисовались страшные картины, и уж точно прибавилось седых волос! - он ласково дотронулся до ее руки. - Обещаете?
  Она молча кивнула, но не подняла глаз. Питер продолжал:
  - Мне по дороге удалось купить отличную лошадь вместо той, что сломала ногу. Хотите на нее посмотреть?
  Маргарита обожала лошадей, и ей очень хотелось взглянуть, но, вероятно, муж просто хочет ее задобрить, чувствуя свою вину! Поэтому графиня ответила сухо и холодно:
  - В другой раз. Я устала.
  Питера душили разочарование и досада, внутри у него все кипело. Его жена холодна к нему и даже, видимо, не слишком обеспокоена происшествием с Дианой? А он всё же надеялся хоть на каплю нежности!.. Неужели только из-за ревности она так с ним сурова? Стоит только ему уехать, каждый раз происходит одно и то же. Должно быть, ей нравится, когда он снова и снова начинает ее добиваться? Или ей доставляет удовольствие его мучить? Марго хочет, чтобы он умолял о любви, как о великой милости, умирая у ее ног?.. Унизить его? Но зачем?! Или здесь что-то другое?..
  Питер глубоко вздохнул.
  - Я мог бы сейчас просто уйти, чтобы не докучать вам. Но скажите, дорогая, вы спокойно заснули бы, не терзаясь сомнениями? Не думаете, что несправедливы ко мне?
  Она молчала, отвернувшись.
  - Тогда ответьте: вы еще любите меня или уже нет?
  - Странный вопрос!..
  - Самое ужасное, что вынужден его вам задать, дорогая. Я видел, как виконт де Сен-Поль позволяет себе, не стесняясь, обнимать вас за талию - и вы ничуть не возражаете! Возможно, он позволял себе и большее - я не знаю и не хочу оскорблять вас подозрениями. Однако меня вы встретили как врага. Почему? Что я должен думать?
  Маргарита молчала, опустив ресницы и играя кистями шелковой шали, накинутой на плечи. Её лицо было замкнуто и холодно. У Питера болезненно сжалось сердце. Он больше не мог выносить ее молчания и поднялся.
  - Спокойной ночи, сердце моё. Сладких снов!..
  
  *
  Гальтон заехал к своему другу де Кесюсу узнать новости и пригласить его куда-нибудь выпить. Тот весело сообщил, что в Париже по пути во Фландрию остановился полк легкой кавалерии беарнцев, и сейчас они ужинают в таверне "Золотая лилия". Их полковник, герцог де Граммон, снисходительно относился к развеселым, порой даже буйным кутежам своих храбрых ребят, поскольку понимал, что не всем суждено вернуться в свой солнечный край с поля битвы. К тому же полковник сам был гасконцем.
  Друзья графа, южане, бывшие сейчас в Париже - де Боннак, де Келюс, де Роган и де Фонтенак - договорились встретиться в "Золотой лилии", чтобы приветствовать земляков и хорошо с ними повеселиться.
  Компания дворян из Лангедока была хорошо принята офицерами, а уж когда граф де Монтель на окситанском провозгласил тост за отважных гасконцев, то таверна содрогнулась от громогласного "виват!". Вечер обещал быть превосходным, поскольку всем известно, как умеют веселиться южане!
  Некоторое время спустя, когда была осушена уже не одна бутылка, в таверне появились еще двое: вице-губернатор Лангедока де Шевриер и какой-то господин в форме капитана королевских гвардейцев.
  - Наверняка эти господа пришли сюда не только для того, чтобы поужинать, - шепнул графу де Келюс.
  - Для чего бы они сюда ни явились, теперь мне самое время разобраться с этим де Шевриером, - заявил Питер с веселым блеском в глазах. - Тогда, на берегу, ты остановил меня, Жан-Люк. Пришлось отложить разговор, мне было необходимо уехать. А теперь я свободен, и секундантов - хоть отбавляй!
  - Дуэль?! Да ты с ума сошел, Питер! Ни в коем случае! Ты думаешь, Шевриер получил должность за свои выдающиеся заслуги? Как бы не так! Маркиз де Сен-Шомон теперь в милости при дворе, друг мой. Сама мадам де Ментенон ему покровительствует. Стоит только вынуть шпагу, как тебя тут же схватят! Кроме того, дуэли запрещены, идет война.
   - Друг мой, ты забываешь, что я не на королевской службе! И этот мерзавец не в своей провинции, а уже два месяца развлекается в Париже! О нет, я не стану его убивать, только позабавлюсь. И после этого маркиз не посмеет и глаз поднять на мою жену!
  - Ох, Питер, ты шутишь с огнем. Не ищи неприятностей на свою голову. Займемся лучше этим барашком!..
  В это время на другом конце стола, за которым умещалось человек восемь, полковник Огюст де Граммон ужинал в окружении своих офицеров. Продолжатель славного рода, полковник не ронял его чести и ставы. Он радел за своих подчиненных действительно как отец родной. Солдаты и офицеры его боготворили. Де Граммон умел зажечь сердца острым словом, удачной шуткой даже перед жестокой битвой с превосходящими силами противника, и привести их к победе вопреки всему... Но сейчас положение полка из Беарна было плачевным, если не сказать катастрофическим.
  Выпив уже немало, де Граммон сокрушённо говорил, обращаясь к тулузским дворянам:
  - Взгляните, мессиры, во что одеты мои офицеры! У меня сердце рвется, глядя на них... Им даже не на что накормить и подковать своих лошадей!.. Беарнцы и гасконцы никогда не были богачами, но это уж ни на что не похоже! Им не платят жалования уже пять месяцев! Да и мои личные средства давно иссякли... А нам еще предстоит идти в бой с англичанами! Слышал, те щеголяют в новых мундирах и вооружены до зубов, а моим храбрецам даже не каждый день удаётся поесть!..
  - Господин полковник! - неожиданно обратился к нему Питер, вставая. - Если позволите, я хотел бы поговорить с вами об этом приватно. - И он с поклоном представился: - Граф де Монтель, к вашим услугам.
  - А, граф, как же, наслышан. Про вас рассказывают удивительные вещи. Моя жена в восторге от духов, что делают ваши арабы, а про ваш дворец под Тулузой уже ходят легенды!
  - Весьма польщен, - улыбнулся Питер. - С тех пор, как я бросил королевскую службу, Фортуна мне благоволит. Но, если позволите, я хотел бы поговорить о ваших офицерах, полковник.
  - Черт возьми, опять поединок? Вас кто-нибудь вызвал? Тут я ничего не могу поделать - разбирайтесь сами!
  - Речь не о дуэли, мессир. Хочу сказать, что мне больно видеть ваших героев в таком плачевном виде. И у меня есть мысль, как это исправить.
  Де Граммон, казалось, вмиг протрезвел. Он с некоторым сомнением и затаенной надеждой посмотрел на графа и повелительным жестом приказал освободить ему место рядом с собой. Питер покачал головой.
  - Будет лучше, мессир, если мы уединимся - то, что я скажу, не для чужих ушей.
  Полковник грузно поднялся, и они отошли к трактирной стойке. Всеобщий шум был лучшей гарантией того, что их никто не услышит. Граф начал без лишних предисловий:
  - Мессир, недавно я получил прекрасное известие: два моих капера захватили контрабандиста, шедшего из Веракруса с золотыми и серебряными слитками, замаскированными под груз шоколада. Я думаю, этого золота хватит не только на то, чтобы экипировать ваш полк, но и на жалование вашим людям. И останется еще довольно, чтобы я мог выплатить кредиты своему банку... Сейчас мои корабли стоят в Ла-Рошели на кренговании. У меня слишком мало людей, чтобы по суше доставить сюда этот груз в целости и сохранности. Нанимать стороннее судно и перегружать слитки небезопасно. Если вы дадите мне достаточно людей для перевозки груза, мы с вами можем заключить договор - и Беарнский полк будет самым респектабельным во всей армии, - граф слегка улыбнулся, выжидающе глядя на ошеломленного полковника. Де Граммон, казалось, не мог поверить своим ушам. Он помолчал, что-то соображая, потом спросил:
  - Что я должен буду сделать для вас взамен, граф?
  - Ничего, - удивленно пожал плечами Питер. - Только дать людей, чтобы доставить груз. Но не в качестве охраны - это всегда привлекает лишнее внимание, - а как простых обывателей, путешествующих по своим делам. Ну, подробности мы обсудим после, если вы согласны.
  Полковник всё еще в сомнении пристально посмотрел на графа и пробормотал озадаченно:
  - Я пятьдесят лет живу на свете и давно перестал верить в чудеса... Мессир граф, вы не шутите?
  - Нет. В конце концов, речь идет о жизни людей, а это не повод шутить. Но прошу вас, полковник, никто не должен знать об этой сделке. И, пожалуйста, не упоминайте моего имени в разговорах - я до некоторой степени рискую.
  - О, это понятно - ваш риск велик! Если вас достанет хозяин груза, можете на меня рассчитывать, друг мой, - де Граммон торжественно протянул графу руку и порывисто обнял его, не имея слов, чтобы выразить свои чувства. В его глазах блестели слезы...
  
  Возвращаясь на свое место за столом, Питер прошел мимо де Шевриера и весело его приветствовал:
  - Добрый вечер, дорогой маркиз!
  Тот сделал вид, будто не видит его и не слышит. Питер остановился и насмешливо проговорил:
  - Маркиз де Сен-Шомон, вы глуховаты? Или просто плохо воспитаны?
   Де Шевриер медленно поднялся, сдвинув брови, и взглянул на графа снизу вверх, поскольку был на голову ниже.
  - Я, сударь, не забыл вашей дерзости тогда, на берегу, и давно мечтал встретиться с вами снова! - сказал он вызывающе.
  - Наши желания удивительно совпадают, сударь. Где и когда?
  - Завтра, в семь, на Пре-о-Клер! А с вашей очаровательной женой мы встретимся после.
  Граф лучезарно улыбнулся и наклонился прямо к его уху:
  - А после вы проститесь с прелестной мадам де Брие, вашей любовницей. Причем, навсегда!
  Насмешливо поклонившись маркизу со свойственной ему грацией, Питер прошел на свое место за столом. Там сейчас обсуждали поразительную новость: госпожа де Ментенон велела очистить королевские покои от картин, имеющих непристойное содержание. Можно было себе представить тот бесконечный список полотен, написанных на мифологические сюжеты и изображающих обнаженных античных богов! Но самым потрясающим было известие, что Мадам приказала сжечь произведение Леонардо да Винчи "Леда с лебедем"!
  - Сжечь?! О, нет!..Только не это! - простонал Питер, пораженный этой новостью.
  - Я, пожалуй, уже ничему не удивлюсь, - печально проговорил де Фонтенак, самый старший из его друзей.
  - Не пойму, что в ней такого особенно непристойного? - вопрошал д´Юссон, пожимая плечами. - Известно, Юпитер любил в кого-нибудь превращаться, чтобы обмануть свою ревнивую жену и соблазнить очередную милашку! Золотой дождь для Данаи, прекрасный бык для Европы, и лебедь, чтобы соблазнить Леду - этот Юпитер был большой затейник по этой части!
  - И как можно было ей устоять перед богом! - хохотнул де Келюс.
  - Но самая крамола не в этом, господа! Вы видели выражение ее лица? Сама невинность!
  - У Леонардо она хотя бы смущается, а у Корреждо этот сюжет выглядит гораздо более пикантным: Леда там сидит, кокетливо улыбаясь, и уже изящно раздвинула ножки, а настойчивый Лебедь уже ласкает ее там!
  - О, это хорошая идея! Надо будет попробовать с пёрышками, моей даме наверняка понравится.
  - Шутки шутками, господа, но я не могу поверить, чтобы такая умная женщина, как мадам де Ментенон вдруг стала ханжой и фанатичкой! - сокрушался Питер. - Должно быть, это влияние иезуитов. Они давно завладели разумом и ее, и короля...
  - А ведь мадам - дочь великого Агриппы д' Обинье, предводителя гугенотов!
  - Ее первый муж, блистательный поэт Поль Скаррон, несмотря на паралич, был остроумнейшим и веселым человеком. Кроме языка у него работал еще только один орган. И муж всему научил юную Франсину д´Обинье - будущую госпожу де Ментенон. В их доме бывал весь цвет Парижа, самые известные и талантливые люди своего времени. Говорят, малышка Франсуаза была очень мила и разумна, а потом, как известно, далеко пошла - вот что значат хорошие учителя!
   - Да, господин Скаррон развил ее ум и способности, привил вкус к хорошей литературе и языку. Кем бы она стала, если б не поэт? Уж точно не воспитательницей королевских детей! Сейчас Скаррон перевернулся бы в гробу! Только варвары способны на подобное святотатство! - Питер никак не мог успокоиться.
  - Тише, друг мой, тише, - вполголоса проговорил де Фонтенак. - Не дай бог вас услышат!
  - И пусть услышат! Нельзя допустить, чтобы эта дикость продолжалась! Как видно, гувернантка останется гувернанткой даже в королевских покоях!..
  - Граф, вы оскорбляете короля. Он выбрал Мадам, он ее любит, - тихо проговорил де Фонтенак. - Берегитесь чужих ушей!
  - Я уважаю Людовика именно за то, что он умеет любить, как настоящий мужчина! - горячо возразил Питер. - Он всегда брал на себя ответственность за своих возлюбленных и своих детей. Но кто же любил по-настоящему его самого? Людовика, а не его королевский титул? Пожалуй, только мадемуазель де Лавальер!
  - И как же он с ней обошелся? Отправил в монастырь!
  - Это был ее выбор. Возможно, король до сих пор в добром здравии только ее молитвами. Но то, что он позволяет теперь - это...
  - Питер, будьте благоразумны, - прервал его де Фонтенак. - Всё равно картину не вернуть...
  - Тем горше эта утрата! Меня утешает лишь одно: на этот сюжет у да Винчи не одна вещь. Но у каждой есть свои достоинства, и потеря действительно велика!
  - Помянём же прелестную Леду! - со смехом провозгласил де Роган, поднимая тост. - Пусть она вечно живет в наших сердцах!
  - И пусть все девушки будут такими же сговорчивыми, как она - хоть мы и не боги!
  - Смейтесь, мессиры, смейтесь! Вы легкомысленны, как все южане! Мне становится не по себе, стоит только представить, что останется от произведений Луврского собрания. А Версаль? А Фонтенбло? Марли? И другие королевские резиденции... Представьте себе на минуту, что произойдет, если по воле госпожи де Ментенон уничтожат всё, что ей не угодно будет созерцать. Это же катастрофа! Нет, мы не можем молчать. Надо хотя бы высказать наше возмущение!
  - Как ты себе это представляешь, мой милый? - усмехнулся де Келюс.
  - Ну, к примеру, протест в виде забавного памфлета, который завтра будут распевать на улицах. - Питер немного подумал и запел на мотив знакомой всем песенки:
  
  Известная мадам в священном рвенье
  Огню предать велела дивное творенье!
  Сюжет ей показался слишком смел.
  Такого видеть здесь никто не смел!..
  
  - Тише, граф! Вы можете погубить не только себя, но и нас,- воскликнул де Фонтенак. Питер с улыбкой приложил палец к губам - в его глазах плясали бесенята. По его знаку трактирщик принес перо и бумагу. Через пятнадцать минут памфлет из трёх куплетов с зажигательным веселым припевом был готов и отправлен со слугой к типографу мэтру Лурье на улицу Орлож.
   На следующее утро его уже распевали на парижских улицах.
  
  После веселого застолья с друзьями возвращаться домой Питеру не хотелось. Он сегодня слишком много выпил, чтобы иметь терпение разговаривать с Маргаритой. Что с ней случилось? Она не захотела его даже выслушать! Пусть теперь выясняет подробности у Жозефины! Кто как не она рассказала Маргарите про его ночь у Джозианы! Эта госпожа и де Гискар приятели, он и сообщил - больше некому. О, какие подробности они могли бы придумать!.. Теперь любое его слово Маргарита воспримет так, будто он оправдывается... Но ничего подобного не будет.
  Настроение у Питера было ужасное. Стоило только вспомнить, как вела себя с ним жена, внутри у него всё закипало. Черт возьми, его терпение имеют предел!..
  Гальтон медленно кружил по темным улицам, отпустив повод лошади и погрузившись в свои невеселые мысли...
  
  Амалия тревожно прислушивалась к малейшим звукам на улице - не вернулся ли Марио? Нет, он теперь давно уже не её Марио, а граф де Монтель, муж ее подруги.
  Кажется, так давно это было, сколько событий произошло после их единственной ночи... Она совершила ужасную ошибку, что вспылила тогда. По глупости решила, что Марио теперь безраздельно принадлежит ей... И там, на балу, случайно увидела, как ее возлюбленный откровенно любезничает с юной Дианой д'Анженн, синеглазой красавицей из свиты принцессы. Что ж тут особенного? Да граф просто не умеет вести себя иначе! Для него это естественно, как дыхание. Наверное, каждая женщина в его присутствии чувствует себя самой красивой и желанной... А она была так глупа и обидчива, что в отчаянии хотела убежать на край света, пересечь океан, спрятаться у родных, чтобы в итоге выйти замуж за богатого старика, скрыть свой позор и дать имя внебрачному ребенку... Она хотела наказать своего возлюбленного, а наказала себя!.. И вот теперь готова смиренно выдержать это наказание до конца, как бы тяжело оно ни было... Вот Марио так стремительно куда-то уехал, не сказав с ней и двух слов. И это после его почти трехнедельного путешествия!.. Он даже не вернулся ночевать! Если Маргарита продолжает дуться и позволила ему вот так уйти, она попросту сошла с ума. Но это их жизнь...
  Амалия еще немного походила по комнате, тревожно прислушиваясь, потом заспешила ко всенощной, чтобы немного успокоиться в молитве.
  
  После того, как церковь опустела, синьора Висконтини осталась. Она потеряла счет времени, распростёршись перед статуей Девы Марии, не замечая своих слез, не замечая ничего вокруг...
  Когда она поднялась, свечи уже догорали, только мраморный лик Мадонны светился мягким золотистым светом. Пустая церковь тонула в полумраке. Амалия медленно пошла к выходу и тут заметила сидящего на скамье человека. Он опустил голову на сцепленные руки, и его лицо заслоняли рассыпавшиеся черные кудри. Его шляпа валялась в пыльном проходе. Амалия подняла ее и хотела положить на скамью, но вдруг почувствовала исходивший от шляпы пряный аромат знакомых духов. У нее заколотилось сердце.
  - Марио! Бог мой, это ты?! - изумленно воскликнула она.
  На ее возглас он медленно поднял голову и не сразу узнал ее под темным кружевом мантильи. В его глазах промелькнуло недоумение.
  - Лия? Что ты здесь делаешь в такое время?
  Он подвинулся и освободил ей место на скамье. Она села, не сводя с него радостно-удивленных глаз.
  - Я задержалась после всенощной. Но как... Бог мой, да ты пьян! Что-то случилось?
  - Ничего, - устало вздохнул он. - Извини, зрелище не из приятных...
  - Не говори так, милый. Ты ведь никогда не напиваешься без причины, и я беспокоюсь. Но что ты здесь делаешь?
  - Странный вопрос! Что делают в церкви?
  - Ты молился? Ночью?
  - Самое время. Не отвлекают свежие личики и блестящие глазки из-под вуалей, - он усмехнулся и покачал головой. - Сплошное лицемерие!.. Ни искренних чувств, ни возвышенных мыслей...
  Он прикрыл глаза. Было видно, что у него путаются мысли.
  - Пожалуй, ты единственная женщина, которая ко мне снисходительна...
  - Правда? Ты еще видишь во мне женщину? - еле слышно проговорила Амалия с грустью. Вместо ответа Питер нашел ее руку и крепко сжал. Но смотрел не на неё, а в пространство. Усталое печальное лицо, горькая складка у губ, а в прищуренных глазах сверкают золотые искорки догорающих свечей... Он показался ей сейчас таким красивым, что у Лии перехватило дыхание. От внезапно нахлынувшей щемящей нежности у нее навернулись слезы. Чтобы скрыть волнение, она опустила голову.
  - О чем ты молился?
  - Ни о чем, дорогая. Зачем что-то просить у Бога, если он лучше знает, что нужно каждому из нас? Я просто предаю себя в Его власть.
  Этот странный ответ заставил Амалию задуматься.
  Неожиданно гулко ударил колокол. Питер слегка вздрогнул.
  - Сколько уже? Черт, совсем забыл! Мне в семь надо быть на Пре-о-Клер.
  Лия ахнула и вцепилась в его плечо:
  - Пре-о-Клер? Место дуэлей? О нет, только не это! Ты будешь драться? С кем? Из-за чего?
  - Я не желаю обсуждать это.
  - А Маргарита знает?
  - Нет. Пожалуйста, ничего не говори ей. Всё это пустяки.
  - Зачем ты всегда рискуешь? - она посмотрела на него несчастными глазами. Он ласково погладил ее по щеке и сказал безмятежно:
  - Не стоит беспокоиться, дорогая. Ты ведь знаешь, я хорошо владею шпагой. Пойдем, я отвезу тебя домой, уже так поздно.
  До их дома было не более квартала, и Лия пришла пешком. Питер посадил ее в седло перед собой и тронул поводья. Она почувствовала его тепло, запах дорогой кожи, коньяка, пряный аромат его духов и табака. Этот его запах пьянил ее и сводил с ума, волновал так, что кружилась голова. Она прижалась к его груди и закрыла глаза. Он слегка качнулся в седле и крепче ее обнял. Амалии хотелось, чтобы эта дорога не кончалась никогда!..
  
  ...Наверху, на лестнице, он дружески поцеловал ее в пушистый завиток на виске и, уходя, помедлил немного, бросив тоскливый взгляд на дверь в спальню Маргариты. У Амалии сжалось сердце. Её охватило негодование и досада.
  - Почему ты не войдешь к ней, Марио? Что с тобой? Святые угодники! Скажи кому - никто не поверит! Блистательный граф де Монтель не решается войти в спальню к собственной жене!
  Он гневно сверкнул на нее глазами, потом вдруг печально вздохнул и прислонился к стене.
  - Войти мне было бы очень просто, дорогая. Но дело не в этом. Я задал ей вопрос - и она не ответила. Конечно, это не более чем каприз, но... Я боюсь её ответа, Лия.
  - Ты задал ей тот "вечный" вопрос, да? Сомневаешься в ее любви? Марио, почему ты ведешь себя как мальчишка? Она ответила на этот вопрос перед алтарём шесть лет назад! Ты ее муж! - возмущенно вскричала Амалия. - Мне больно видеть, как ты страдаешь! Но из-за чего?! Из какого-то ее каприза?
  - Тише, Лия, тише, - он с улыбкой прижал кончики пальцев к ее губам. - Ты весь дом разбудишь!.. Я знаю, ты удивительная, ты просто ангел - никакая другая женщина не смогла бы так любить - всегда помню об этом. Наверное, ты одна можешь меня понять...
  От этих его слов у Амалии затрепетало сердце. Она порывисто схватила его руку и осыпала быстрыми поцелуями. Смуглая рука пахла ямайским табаком и дорогой кожей только что снятой перчатки, и этот запах снова дурманил и сводил с ума... Лия погладила его кудри и плечи, припала к его груди. Он быстро сжал ей запястья, отстраняя, и прошептал севшим голосом:
  - Что ты делаешь, безумная? Я ведь не каменный! Держись от меня подальше, мой ангел...
  И вдруг сжал ее в объятиях с такой силой, что она слабо вскрикнула. Но тут же он отпустил ее, сделал шаг назад...
  - Извини, Лия, извини, я выпил сегодня слишком много, - он быстро толкнул дверь в свои покои - как путь к отступлению. Или как приглашение?
  - О, тебе не в чем себя упрекнуть, дорогой! Я сейчас была бы счастлива остаться с тобой... Но... ведь ты себе этого никогда не простишь!
  - Может быть. Но труднее мне будет простить ей!..
  
  ...Маргарита стояла, прижавшись к двери, и слышала каждое их слово, каждый вздох. Она была потрясена, ее охватил ужас. Только теперь она осознала, что сама толкает мужа в объятия другой женщины!
  Было слышно, как Питер ушел к себе, и Амалия прошелестела юбками мимо... О, конечно, ее подруга только прикидывается скромной овечкой! На самом деле она просто мечтает снова завладеть ее мужем! Это ее невинное бесконечное "дорогой, милый"! Только что это звучало не так уж и невинно!..
  Когда всё затихло, Маргарита перевела дух, взглянула в зеркало, лихорадочным жестом поправила волосы, бросилась в покои мужа и нерешительно толкнула дверь его спальни. Она была заперта.
  Глава девятая
  
  Маргарита почти не спала остаток ночи и не могла дождаться утра, чтобы поговорить с мужем. Наконец она услышала, как Марселина принесла ему кофе - и семи еще не было! Графиня накинула кружевной пеньюар и на цыпочках подошла к двери его спальни.
  Питер весело болтал со служанкой, шутил с ней, как обычно. Потом попросил холодной воды с лимоном - его мучила жажда, он вчера выпил лишнего - и, смеясь, пожаловался, что ночи такие короткие, что он не успел как следует выспаться...
  Его бархатный низкий голос звучал сегодня немного хрипло, и волновал ее, как будто задевал какие-то потаенные струны в душе. "Ему совершенно не обязательно так откровенничать со служанкой!" - с досадой думала Маргарита. Впрочем, вполне невинная болтовня - и почему она так ее задевает? Счастливая Марселина щебетала с ним, как птичка! Графиня вдруг подумала, что, пожалуй, не было такой просьбы, которую она не исполнила бы для своего сеньора... И потом - представить только! - молодая девушка входит утром в спальню к полуодетому мужчине!.. В доме ее отца такое было просто возможно, а здесь!.. Эти фривольные французские нравы всегда были присущи ее мужу! В чем-то ее святоша-кузен прав...
  Молодая графиня злилась - и завидовала своей камеристке!
  Наконец та ушла. Маргарита нерешительно остановилась у порога спальни мужа. Граф заканчивал свой туалет и даже ее не заметил.
  - Доброе утро, сеньор, - сказала она тихо.
  - Оно и в самом деле доброе, сеньора? - в его голосе звучала мягкая ирония. - Вы сегодня рано поднялись! Вам не спалось, моя красавица? Что случилось?
  Он продолжал завязывать кружевной галстук, бросив на нее короткий взгляд в зеркале.
  - Я хотела сказать вам два слова, Питер...
  - Лучше три! Но не больше, потому что я спешу.
  - Тогда, может быть, после того, как вы вернетесь?
  - Может случиться, что я не вернусь... сегодня.
  - Вот как! Но куда вы собираетесь?
  - На свидание. Только, увы, не с дамой...
  Его насмешливый тон раздражал и беспокоил Маргариту. Не всегда муж смотрел на нее влюбленными глазами и был терпелив и мягок. Но в этом виновата лишь она сама. Она вела себя с ним как избалованная глупая девчонка! Лия сто раз права!..
  Он теперь внимательно рассматривал свою коллекцию оружия и выбирал шпагу. Маргарита подошла к нему сзади и дотронулась до его плеча. Он даже не повернулся.
  - Да, дорогая?
  - Питер, я хотела сказать... что люблю тебя!..
  - Неужели? Счастлив это слышать. К тому времени, как я вернусь, постарайтесь этого не забыть, моя прелесть! - граф застегнул перевязь и поправил шпагу на боку. - Сегодня должен приехать Жан - скажите ему, чтобы не распаковывал багаж без меня!
  И он вышел, на ходу надевая перчатки.
  
  
  Жозефина де Шенье поднялась очень рано и в наемной карете отправилась в сторону Сен-Жермен-де-Пре. Миновав аббатство, она велела остановиться неподалеку от того места за древним городским рвом, где сохранился пустырь, поросший деревцами, и тянулся тот самый "Луг Клерков" Там, вдали от городской суеты, несмотря на все запреты, дворяне уже не одно десятилетие продолжали выяснять отношения при помощи шпаг.
  В щель между плотными шторками на окнах кареты ей был хорошо виден весь пустырь. Жозефина обожала смотреть, как дерутся мужчины. Это ее возбуждало. А уж посмотреть, как дерется граф де Монтель - истинное удовольствие! Раньше ей приходилось наблюдать эту замечательную картину довольно часто - Гальтон каждое утро упражнялся с друзьями или слугами, когда она гостила в их доме. Но настоящего смертельного боя с его участием ей не доводилось видеть никогда. А в последнее время граф почти не дрался. И это было странно при его темпераменте. Однако Жозефине довелось собственными глазами видеть на его теле следы серьезных ран, полученных в бою. Но там, в "Колесе Фортуны", где они встретились, было не до вопросов - слишком невероятно и ошеломляюще все произошло тогда. И Жозефина невольно погрузилась в сладчайшие воспоминания...
  ...Она будто бы случайно столкнулась с графом, когда выходила из кареты во дворе тулузской гостиницы "Колесо Фортуны", а он как раз собирался уезжать. Граф явно ей обрадовался, хотя был к тому времени так пьян, что вряд ли смог бы ее узнать издалека. Несмотря на это его ум оставался ясным, а воля - непреклонной. Он решительно увёл ее в полумрак таверны, галантно попросив составить ему компанию. Жозефина была в восторге и думала воспользоваться подходящим моментом для дела. До сих пор ей никак не удавалось "разговорить" графа на интересующую ее тему. Она давно и безуспешно пыталась узнать, существует ли на самом деле некая тайна катаров, которой якобы обладали "Совершенные", потомки тех альбигойцев, которых когда-то жгли на кострах католики-северяне.
  Госпожа де Шенье знала, что в юности Гальтон учился в Болонье, где теологию ему преподавал некий отец Доменик, ученый муж, всю жизнь посвятивший изучению древних рукописей. Однако деятельность профессора этим не ограничивалась. Иезуиты подозревали, что отец Доменик был магистром еретического ордена катаров, и потому пристально за ним следили. Поскольку ученик и учитель стали очень близки и проводили много времени в архивах и в личных беседах, высшие иерархи ордена иезуитов были уверены, что отец Доменик оставил своему ученику некое тайное наследие...
  Собственно, выяснением этого и занималась Жозефина по приказу своего патрона, кардинала Манчиолли, который щедро за это платил. Но ей самой хотелось совсем другого - просто-напросто затащить графа в постель. Хотелось давно. Однако сделать это было совсем не просто, что бы там ни болтали досужие сплетники об амурных похождениях графа. Конечно, между ними некогда случались волнующие встречи и беседы, но граф никогда не переходил черту обычной галантности. Разумеется, Жозефина была достаточно умна, тонка и расчетлива, чтобы не действовать грубо и не идти напролом. Но, к сожалению, она была совсем не в его вкусе...
  Мадам де Шенье считала, что знает своего подопечного, как никто другой, и все-таки не ожидала, что он так тяжело переживает размолвку с женой! Граф топил в вине свою обиду... Тогда они проговорили до ночи, и Жозефина убедилась, что граф обладает ранимой душой и сейчас чувствует себя так, будто с него содрали кожу... Ей это было, по меньшей мере, странно.
  В тот вечер госпожа де Шенье заново открыла для себя этого человека, и впервые почувствовала себя женщиной, а не хитроумным орудием в руках своего патрона. Она с удивлением обнаружила, что её прагматичный мир, в котором ей так удобно жилось, не вмещает странного щемящего чувства, похожего на боль, которое вдруг откуда-то возникло в ней...
  Тем вечером Жозефина сумела выслушать графа и повести себя так, как подсказало ей это особенное новое чувство, а не обычное ее притворство. Вероятно, граф что-то увидел тогда в ее глазах и был ей безмерно благодарен. Он выражал свою признательность красиво и ярко, как будто ухаживал за дамой сердца. Но когда он сам галантно предложил ей разделить с ним ложе, ее изумлению не было границ. Она видела - предложил это не потому, что был пьян, и не для того, чтобы отомстить жене. Это был порыв щедрой души. Как ласковый поцелуй, как тот огромный букет темно-красных роз, что он поставил прямо на пол возле их постели. Всю ночь она чувствовала этот аромат и до сих пор его помнит...
  Жозефина знала, что граф умеет обращаться с женщинами. Но как он умеет любить, она и представить себе не могла. Так щедро её еще никто не одаривал. За каких-нибудь полчаса она - всегда холодная и расчетливая - превратилась в воск, была околдована и совершенно потеряла голову. Граф, сам того не желая, будто играючи разбудил в ней такие бездны страсти, что ей самой стало страшно. Она даже и не подозревала об их существовании! Жозефина была потрясена этим открытием - и счастлива...
  В жизни у нее было немало мужчин. Ничего, кроме презрения, они у нее не вызывали. Но при одном только воспоминании об этой ночи у нее начинало сладко ныть сердце.
  И, тем не менее, у нее не возникало никаких сомнений, что граф любит только свою жену.
  
  Стук колес экипажа и появление маркиза де Сен-Шомона с его людьми вернуло госпожу де Шенье к действительности. Минуты две спустя появился и граф де Монтель со своим другом де Келюсом в качестве секунданта. За ними слуга нес докторский саквояж и запасные шпаги.
  В ответ на сдержанный поклон графа, де Шевриер приветствовал своего противника, высокомерно улыбаясь. Как истинный аристократ, маркиз любил мужские забавы, был хорошо тренирован и уверен в себе. Кроме того, он знал, что будет иметь дело скорее с любителем книг, чем шпаги - де Монтель с некоторых пор избегал драк, а о прошлых его победах никто уже не помнил... Поскольку дуэлянты опасались, что им в любой момент могут помешать блюстители порядка, формальности были сокращены до минимума, и поединок начался.
  Мадам де Шенье приникла к окну кареты. Несмотря на некоторую полноту, де Шевриер хорошо двигался и стремительно атаковал, сразу начав разведку боем. Граф вяло отражал удары, был рассеян, как будто еще не совсем проснулся. Было видно, что его тело негибко, а руке недостает твердости. Вот он едва не пропустил опасный удар сбоку! Жозефина почувствовала, как ее сердце замерло, потом сильно забилось. Она в гневе стукнула кулачком по дверце. Какого черта!.. Что происходит? Ей же прекрасно известно, что Гальтон фехтует, как дьявол! В юности он был учеником знаменитого маэстро Савиоллы, а потом на Карибах прошел уроки не на жизнь, а не смерть. Но сейчас... О, еще один пропущенный удар! Нет, на сей раз ему удалось увернуться просто чудом... Какого дьявола! Она приехала специально, чтобы на него полюбоваться - а тут такое разочарование. Граф сегодня как будто не в себе и просто ищет смерти!.. В чем же дело?
  И тут она вспомнила. Ну, конечно! Ведь Гальтон вчера до ночи пил в "Золотой Лилии" с друзьями и гусарами из Беарна! Безусловно, после такого нельзя быть в форме... Вот, еще одна ошибка! Он едва не упал!.. Этот де Шевриер только с виду кажется излишне важным и грузным, шпагой он работает ловко, да и двигается прекрасно. Но граф!.. Матерь Божия!
  Жозефина смотрела и бледнела. Гальтон, лениво парируя, едва шевелился, допуская досадные промахи. Она его просто не узнавала! Куда подевались обычные его изящество и грация? Где все эти блестящие туше и финты, которые она видела собственными глазами? Неужели они были только эффектными упражнениями в фехтовальном зале?..
  Мадам де Шенье с досадой и сожалением покачала головой. И тут она поймала себя на том, что всё же любуется графом. Он и теперь был хорош - такой высокий, с тонкой талией, перетянутой широким белым шарфом, с растрепанной кудрявой шевелюрой и непроницаемым скульптурным лицом... Только вот что-то слишком бледен - и слишком ленив!
  Солнце поднималось выше, ясное небо предвещало прекрасный день. Жозефина приоткрыла окно, чтобы впустить в карету свежего воздуха, и вернулась к волнующему зрелищу. Похоже, атаки маркиза пошли на убыль. Тем не менее, он бросает противнику презрительные замечания и кажется таким уверенным в себе! Однако сорочка де Шевриера уже прилипла к спине, а лицо стало красным, как спелый помидор. А скоро станет совсем жарко... Но что это?
  Шпаги скрестились, граф неожиданно быстрым движением вдруг сделал пол-оборота и оказался лицом к лицу с маркизом так, что их гарды столкнулись. Обменявшись несколькими резкими фразами, они разошлись. Было заметно, что де Шевриер взбешен. Он что-то крикнул своему противнику и встал в позицию, но граф опустил свою шпагу к ногам. Маркиз яростно сделал опасный прямой выпад - и Питер вынужден был парировать, но бог мой, как он это сделал! Его молниеносный пассата сотто заставил Жозефину онеметь: граф сделал шаг назад, потом резко бросился вниз на колено, отклоняясь из-под удара противника, на миг рукой коснулся земли для опоры, и тут же стремительно распрямляясь вперед, как сжатая пружина - снизу нанес удар маркизу в левую руку. А мог бы и в сердце - он выбирал! Де Шевриер с проклятием отскочил, схватившись за кисть и бросив оружие. На его кружевном манжете показалась кровь, но то был всего лишь легкий укол, который заставил маркиза побелеть от гнева. Он яростно потребовал продолжать бой! Как только слуга перевязал ему рану и подал шпагу, де Шевриер кинулся в атаку. Однако теперь граф, наконец, проснулся. Его движения приобрели гибкость и грацию, молниеносные атаки следовали одна за другой, и де Шевриер, ошеломленный, едва успевал парировать удары и отступать.
   Тут мадам де Шенье догадалась, что граф умышленно выматывал противника, изображая "легкую добычу". Теперь он преобразился, и Жозефина порой не успевала проследить за его стремительными комбинациями атак. А де Шевриер уже заметно устал - он не мог выдержать такого темпа. Теперь граф будто играл - играл с ним, как кот с мышью, давая почувствовать, что маркиз полностью в его власти. И тот отступал все дальше и дальше, до самого края поляны...
  Внезапно граф остановился - и отбросил шпагу далеко в траву. Он спокойно подошел и что-то тихо сказал маркизу. Тот в ужасе отпрянул и будто остолбенел. Жозефина досадовала, что ей не было слышно, что сказал граф. Де Шевриер стоял с вытаращенными глазами, не говоря ни слова, потом вдруг повернулся и бросился к своим людям, ожидавшим неподалёку. Минуту спустя его карета с шумом укатила. Мадам де Шенье недоумевала, что произошло.
  Тем временем к Питеру подошел де Келюс, они о чем-по говорили и смеялись, пока слуга не принес графу его шпагу и оплетенную фьяску с водой. Жозефина видела, с каким наслаждением тот пил, а потом намочил платок и отер лицо, шею и грудь в распахнутом вороте сорочки. Между тем де Келюс что-то сказал своему другу и кивнул в сторону кареты, стоявшей под деревьями, а сам, попрощавшись, уехал верхом. Граф не торопясь направился в ее сторону, даже не потрудившись одеться. Вероятно, он ожидал здесь увидеть жену или свою бывшую любовницу. Жозефина скривила тонкие губы в саркастической усмешке, но тут же ее стерла и, любезно улыбаясь, распахнула дверцу перед графом. Тот поднял глаза - и замер от неожиданности.
  - О, это вы, герцогиня, - его глаза холодно сузились. - Доброе утро, мадам. Не думал, что вы поднимаетесь в такую рань.
   - Чего не сделаешь ради удовольствия! А кого вы думали здесь увидеть, дорогой граф?
  - Даму, но другую. Так что же привело вас в это глухое место?
  - Не догадываетесь? Приехала полюбоваться на вас. И ничуть не пожалела! Я хорошо понимаю древних римлянок, которые обожали бои гладиаторов. Это так возбуждает!.. Вначале вы заставили меня немного поволноваться, но потом, что и говорить, доставили огромное удовольствие. Поверьте, я искренне любовалась вашей ловкость и силой, граф. Жаль, под одеждой не видно, какие могут быть крепкие мышцы в таком изящном теле. Вы были великолепны!
  Граф слегка поморщился от этих славословий и сухо проговорил:
  - Польщен, мадам. Однако лучше посещать театр - там действие полнее и драматичнее.
  - Кстати, из-за чего вы дрались?
  - Ради удовольствия.
  - Кажется, маркиз никакого удовольствия не получил. А что случилось? Как-то странно все закончилось, не по правилам.
   - Обожаю нарушать правила.
  - Но что такое вы ему сказали, что он так быстро сбежал?
  - Боюсь, это не для женских ушей, мадам.
  - Да полно, граф! Я в своей жизни слышала немало непристойностей. Похоже, маркиз здорово испугался. А что могло так его напугать? Вы пригрозили ему смертью?
  - Для мужчины есть вещи похуже смерти.
  - Ах, вот оно что! - рассмеялась Жозефина. - И в самом деле, для кого-то потеря мужественности хуже смерти. Вы пообещали его оскопить? - Жозефина залилась смехом. - Но как вы рискуете, граф! Маркиз очень могуществен, и может страшно отомстить. Вы не боитесь?
  - Ваше любопытство не знает границ, мадам, - довольно едко заметил граф. - Есть вещи, которые не вас должны беспокоить. Например, подробности моей приватной жизни.
  - Что вы имеете в виду, друг мой? Ваш тон наводит на мысль, что вы чем-то недовольны.
  - Еще бы! Что именно вы сказали Маргарите обо мне и леди Кливленд?
   - А что такого я сказала? Дайте-ка припомнить... Только то, что вы провели ночь в особняке на Голден-сквер, и ничего больше. Просто к слову пришлось. Когда вы так задержались, ваша жена переживала, не случилось ли чего с вами. Кстати, я уверяла графиню в вашей верности так, что даже сама в нее поверила! А вы еще сердитесь! По-моему, я заслуживаю только благодарности. Ах, милый граф, вы хотели снять сливки сразу с двух кувшинов? Какой вы лакомка! И что же, леди Кливленд в самом деле оказалась девственницей?
  - Вам лучше спросить у нее.
  - Неужели не расскажете? Все мужчины обожают хвастаться такими победами!
  - В самом деле? - граф мрачно вскинул бровь.
  - Выходит, не все, - мадам де Шенье нарочито вздохнула. - Этой леди просто повезло - у нее в постели был настоящий рыцарь, который не выдаст ее секретов даже под пыткой! Порой хотелось бы оказаться на ее месте...
  Граф пропустил ее откровения мимо ушей. И Жозефине не удалось поймать его на слове. Она так и не знала, правду ли сообщил ей де Гискар, уверявший, что граф на самом деле всю ночь провел с Джозианой. Сам граф, конечно, никогда ничего не расскажет. Но мадам всё же поняла, что графиня де Монтель теперь не допускает к себе своего мужа - иначе с чего бы ему так злиться! Что ж, Жозефина своего добилась. Хотя надолго ли?..
  - Вы что-то очень бледны, граф. Наверное, у вас голова болит после вчерашнего? Хотите, я отвезу вас домой?
  - Вы просто ангел милосердия, герцогиня. Но я не люблю трястись в карете.
  - Тогда уделите мне минутку? Прогуляемся под дубами, по травке... Я хотела сказать вам два слова.
  - И вы тоже - только два слова? Женщины перестали быть щедрыми! - в его тоне звучала горькая насмешка.
  - О, не все они одинаковы, граф, вам же это известно!
  Он подал ей руку, и госпожа де Шенье вышла на яркий солнечный свет - в жемчужно-сером шелке и белоснежной пелерине из драгоценных кружев, с цветами душистой туберозы в пепельных волосах, уложенных пышным узлом на затылке. Питер окинул ее одобрительным взглядом и оценил простоту и изящество ее наряда - во вкусе герцогине было невозможно отказать. Догадывался ли граф, сколько времени провела она перед зеркалом и скольких трудов ей стоила эта "простая" красота! Впрочем, она была достаточно умна, чтобы не делать безуспешных попыток его соблазнить.
  - Граф, я хотела вернуть вам вот это, - Жозефина с волнением открыла висящий у нее на груди медальон и достала оттуда тонкий листок бумаги. Она заметила, как слегка порозовели щеки графа и сдвинулись его брови - он узнал свою записку Маргарите.
  - Когда я уходила из вашего сада, то нашла этот листок на дорожке в пыли, измятый и грязный, - говорила Жозефина, и ее голос трепетно дрожал. - Но я узнала ваш почерк и невольно прочла несколько слов... таких чудесных, искренних слов о любви... Простите мне эту дерзость!... Не знаю, как записка там оказалась. Не могла же графиня ее выбросить! Мне бы хотелось хранить ее, но она мне не принадлежит...
  - Не знал, что вы так сентиментальны, мадам, - он улыбнулся и порвал листок. - И это всё?
  - Как жаль!.. Может быть, я и правда с некоторых пор стала сентиментальной... Наверное, старею! Ничто теперь меня не радует...
  Жозефина была ни четыре года старше графа, и это обстоятельство не приносило ей отрады. Однако она не упускала случая пококетничать своим возрастом, прикинувшись этакой "старой тетушкой", но выглядела при этом восхитительно. Вообще она была хорошей актрисой.
  - Кажется, вы просто скучаете по сильным ощущениям, мадам, - ответил граф, прекрасно сознавая ее игру. - Со смертью кардинала Манчиолли жизнь стала казаться вам пресной - ведь вы привыкли жить как на острие ножа. Я не прав?
  - О, вполне возможно! Интересных дел нет, светские развлечения мне приелись. Театры теперь стали так скучны и благочестивы... Да, кстати, вы слышали? Король недавно подписал указ об изгнании из Франции труппы итальянского театра. Они должны будут покинуть Париж в двадцать четыре часа.
  - Труппа Грассини?! Вы не шутите? О, черт!.. - вскричал граф в волнении. - Чем же помешали ему бедные итальянцы? Король ведь так их любил! Хотя, чему удивляться... Ревнители благочестия наводнили не только двор и Париж, - его глаза гневно сверкнули. - Извините, мадам, я должен срочно ехать!
  *
  Камердинер и секретарь Жан Потье, прибывший, наконец, с багажом, встретил графа на пороге. Питер отпустил пару шпилек по поводу его расторопности.
  - Вы же знаете, сударь, какие здесь дороги! - оправдывался тот. - А по городу вообще невозможно проехать - повозки, экипажи, толпы людей - как будто разворошили муравейник! Говорят, Двор сегодня возвращается из Версаля! И все как будто с ума посходили - куда-то спешат, и горланят, и снуют! Я уже так отвык от столицы... Только вот и забавляет, что уличные песенки. Вот, взгляните, сударь! У мальчишек нарасхват газеты с новым памфлетом - и они задрали цену аж в пять су! А все равно ото всюду эта песенка!
  - Да, я знаю.
  - И это правда, что Мадам приказала сжечь картины? Вы читали?
  - Я писал. Успокойся, Жано, и займись делами. Сейчас беги по этому адресу, в театр синьора Грассини - передашь мою записку.
  - Оставить вам ложу на вечерний спектакль?
  - Нет. Король подписал указ об их изгнании. Я хочу предоставить им убежище в Монтеле.
  - А что на это скажет король?
  - Мне плевать. Я не его вассал и волен приглашать гостей по собственному выбору!
  - Ох, сударь, не нравится мне все это...
  - Поворчи еще! - Питер был зол как никогда.
  
  Гальтон опустился в кресло и перевел дух. Его лицо было сосредоточенно и омрачено невеселыми мыслями.
  - Мессир, к вам заходил человек от герцога де Граммона, - сообщила Марсела.
  - Сейчас я к нему еду, а потом - в Пале-Рояль. Но сначала завтрак - я ужасно голоден!
  - Все уже готово, мессир. Накрыть в столовой?
  - Что мне там делать одному? Лучше поболтаю с вами на кухне...
  Но болтать у сеньора настроения не было, да и времени тоже. Служанки старались ему угодить, приготовив обильный завтрак, но граф съел только пару персиков и теплый бриошь с гусиным паштетом, запив своим любимым кофе. На ходу ласково потрепав щенка, он быстро переоделся, и уже уходил, как заметил, что по лестнице к нему с радостным криком бежит Диана. Ее смуглые щечки горели, черные кудряшки растрепались - похоже, она только недавно проснулась. Он подхватил дочь на руки и нежно расцеловал. Девочка взахлеб стала что-то ему рассказывать. Питер внимательно слушал, не выпуская ее из своих объятий. Худенькое подвижное тельце ласково прижималось к нему, он чувствовал ее младенческий молочный аромат, и у него перехватило горло от внезапно нахлынувшей нежности... Вместе они вышли на крыльцо. Диана щебетала, засыпая его вопросами:
  - Когда мы поедем с вами кататься, сеньор? Как зовут ту новую лошадь, что вы купили?
  - Ее зовут Белла.
  - Подходящее имя. Она такая красивая! Вы сами ее так назвали, или у нее раньше было это имя?
  - Это я так ее назвал.
  - Мессир, вы позволите мне самой на ней покататься? Я ведь уже давно умею, но госпожа Николь не разрешает!
  - Потерпи, моя радость. Я тебе обещаю, мы обязательно с тобой покатаемся. Возможно, даже сегодня! Вот только расправлюсь с делами.
  - Вы едете к королю?
  - Почему ты так решила?
  Она с удовольствием осмотрела его темно-красный бархатный костюм, расшитый золотом, парадную шпагу с золоченым эфесом и перчатки из тонкой кожи с золотым шнуром, потрогала усыпанный бриллиантами аграф на шляпе...
  - В Мадриде вы так нарядно одевались, когда ехали на бал или во дворец к королю!
  - Да, дорогая, таков этикет. Но ты почти угадала, я еду к сыну короля, графу Тулузскому, главному адмиралу, командующему всем флотом Франции.
  - У вас опять государственные дела, как в Мадриде? А вы быстро вернетесь?
  - Постараюсь, Диди. Не представляешь, как мне самому хочется с тобой покататься. А Франческу возьмем?
  - Конечно! Только она боится.
  - Мы ее научим, правда?
   Девочка кивнула, но думала уже о другом.
  - А знаете, сеньор, что сказал мне вчера старший сын Мадлен? - Диана таинственно улыбнулась, сверкнув черными глазами, и склонилась к его уху. - Жан-Лисёнок сказал, что если разбойники еще раз вздумають меня похитить, то он их всех убьет!
   Граф улыбнулся.
  - Да у тебя появился храбрый защитник, Диди! Скажи ему, пусть приходит по утрам в фехтовальный зал, я научу его держать в руках оружие. Тогда он и вправду сможет защитить тебя - и себя.
  - Я тоже хочу научиться! Я тоже хочу! - Диана просто взвилась на его руках. - О, сеньор, только не говорите, что это не женское дело!
   Граф расхохотался.
  - Ну, хорошо, Диана-охотница, попробуй, если у тебя хватит терпения. Только вы не удержите в руках мое оружие, оно слишком тяжёлое. Закажу для вас особое, короче и легче. Но работа потребует времени, так что наберись терпения, мой ангел.
  
  Гальтон вернулся к обеду, и до самого вечера от него не отходили дочери. После верховой прогулки он показал им игрушки, привезенные из Англии. Их восторгу не было предела! Да и взрослые дамы вели себя словно маленькие девочки, радуясь подаркам.
  
  *
  Тоска и желание не давали Питеру заснуть, но какое-то внутреннее препятствие мешало ему пойти в спальню к любимой жене. Может быть, гордость или обида. Или страх быть вновь отвергнутым?.. Он курил, сидя на подоконнике распахнутого в теплую ночь окна, и ждал...
  И вот осторожно отворилась дверь. В свете ночника он увидел изящную белую фигурку в нежной пене кружев и шелка. С распущенными по обнаженным плечам роскошными волосами Маргарита была волшебно прекрасна и похожа на фею из сказки. Ее нежное бледное лицо с тонкими чертами было печально, длинные ресницы дрожали...
  - Кажется, вы совсем забыли меня, Питер, - тихо и жалобно сказала она нежным голосом.
  - Неужели вы соскучились, моя прелесть? - с мягкой иронией, но ласково спросил он, спуская ноги с подоконника. Ему хотелось немедленно сжать ее в объятиях и расцеловать, но...
  - О, не смейтесь, сеньор. Мне без вас очень плохо... Порой я завидую даже Марселине - вы видитесь с ней гораздо чаще и так с ней ласковы... А как она на вас смотрит!
  - Ну, прикажите завязать ей глаза.
  - Вы бы так не шутили, если б знали, как я на нее злюсь. И на вас тоже!.. Особенно после истории с той англичанкой...
  - А что за история? Расскажите мне, дорогая! Как видно, кто-то знает ее лучше, чем я!
  - Питер, можете едко иронизировать сколько угодно, однако вы так ничего и не рассказали о вашей поездке...
  - Вероятно, вам было не слишком интересно, Марго - вы ни о чем не спросили. Оставим это.
  - Не сердитесь, прошу вас! Наверное, я сама себя наказываю... Ничего не поделать ревность большой порок... Но стоит мне только представить, как вы ласкаете другую женщину, я просто схожу с ума! Мне кажется, все ваши знакомые дамы в вас влюблены, сеньор, не правда ли?
  Он печально усмехнулся:
  - Все сразу?! Невероятно! Может быть, вы путаете истинную любовь с вожделением? Но это же разные вещи. Существуют и другие, более сложные и благородные оттенки чувства: нежность, дружба, преданность, благодарность, иногда жалость и великодушие - порою сложно разобраться во всей гамме эти чувств, по себе знаю, но человек тем и отличается от бездушной скотины, что может их испытывать во всей полноте, - продолжал он полушутя-полусерьезно.
  - Не желаю в этом разбираться! Мне достаточно видеть, как женщины преобравжаются в вашем присутствии, и как вы на них смотрите!..
  - Моя сеньора, я не ищу себе оправданий - естественно, мне нравятся красивые женщины. Это же равно воздуху и пище. Ну, запретите мне дышать! Что же, вы хотите видеть меня мраморной статуей или бесполым ангелом? Я не могу изменить свою природу. Однако это не значит, что я готов изменить моей любви. Я не ангел. Смиритесь с этим.
  - О, я давно готова смириться!
  Стремительно шагнув к нему, Маргарита подняла на него огромные черные глаза, наполненные слезами. Ее по-детски припухлые нежные губы приоткрылись, а длинные ресницы вздрагивали... Питер больше не мог сдерживать себя - он знал, что всегда будет побежден. Порывисто обняв ее, он почувствовал теплые округлости ее тела под тонким шелком, и у него вырвался глубокий вздох, похожий на стон...
  
  Позже, когда она забыла все на свете в его объятиях, Питер вдруг отстранился и, приподнявшись на локте, посмотрел на нее серьезно, без улыбки. Что-то в лице мужа заставило Маргариту встревожиться.
  - Что случилось?
  Он произнес тихо и печально:
  - Мне кажется, я люблю тебя во сто крат сильнее, чем ты меня. Почему так бывает?.. Сколько бы я ни отдавал тебе - взамен получаю лишь крохи. Ты внутренне холодна или так сдержана? Марго, ты меня совсем не чувствуешь и потому не понимаешь. Но это, похоже, не твоя вина - тебя так воспитали... Целомудрие и сдержанность! - в его голосе звучала горечь. - Я разбудил твое девственное тело - это легко. А твоя душа, кажется, еще спит... Да, здесь никто не виноват. Истинной любви научить невозможно.
  Маргарита похолодела от страха. Он еще никогда не говорил ей ничего подобного! В оцепенении она лежала неподвижно, потом прошептала:
  - Может быть, именно поэтому ты неосознанно ищешь любви и внимания других женщин? Наверное, они понимают тебя лучше?.. Нет-нет, самое главное в другом - я не родила тебе сына! Не родила еще детей, как ты хотел... Да, ты меня любишь, считаешь прелестной девочкой, балуешь, лелеешь, восхищаешься моей красотой, осыпаешь драгоценностями - и все это мне безумно нравится! Я и в самом деле не чувствую себя взрослой самостоятельной женщиной - такой, например, как Лия. Кажется, она больше тебе подходит. И она все еще тебя любит! А ты - ее...
  - Я выбрал тебя, сердце мое. Разве этого не достаточно?
  - О, какой же я была глупой! - с жаром воскликнула Маргарита. - Ни о чем не думала, а просто наслаждалась тем, что у меня такой восхитительный муж. Ты исполнял все мои прихоти, а я даже не смогла родить тебе сына! Сеньор вправе был требовать, чтобы я исполняла свой долг жены, но он всегда был деликатен и не настаивал, терпел все мои капризы... Лия на многое открыла мне глаза. Питер, я готова сделать всё, что ты пожелаешь!
  - Жертвы мне не нужны, Марго. Важно только твое искреннее желание. Однако мне пора поймать тебя на слове, моя прелесть! - он лукаво улыбнулся и привлек ее к себе. - Я скажу тебе на ушко, чего мне всегда хотелось,- и он губами пощекотал ей ухо, прошептав несколько слов, от которых Маргарита вспыхнула и покраснела.
  - Но я имела ввиду совсем другое, - смутившись, пробормотала она. - Я хочу родить тебе ребенка!
  Он тихо рассмеялся:
  - Одно другому не мешает, душа моя! Как говорила славная куртизанка Нинон де Ланкло, в природе нет ничего более разнообразного, чем радости любви, хотя, казалось бы, любовь всегда сводится к одному. Мы еще не изведали и половины всех этих радостей, моя дорогая.
  - Питер, ты слышишь, о чем я?
  - Разумеется. Но мне кажется, ты слишком взволнована, чтобы хорошо подумать.
  - Нет-нет, я решила! Я готова...
  - И ты ничего не будешь бояться, моя радость?
  - Пока ты рядом, я ничего не боюсь. Ты будешь рядом, Питер? У меня так много страхов... Стоит мне только вспомнить, как нас хотели разлучить после свадьбы, меня охватывает не беспокойство, а просто ужас! Когда адмирал Медина-Коэли отправил тебя к побережью Маргиба с безнадежным заданием, он ведь надеялся, что тебя там неизбежно прикончат или пираты, или местные варвары - а после он без помех сделал бы меня своей любовницей... Не представляешь, как он изводил меня своими домогательствами, как пугал, что ты не вернешься!..
  - Если бы не герцогиня Фуэнтодос, наш добрый ангел...
  - О, пожалуйста, только не вспоминай о ней! Я до сих пор умираю от ревности. Исабель Фуэнтодос - такой род! Какое величие! Такая спокойная и холодная, словно снега Сьерры-Морены. И что же? Донья Исабель оказалась просто вожделеющей тебя женщиной! За свою услугу она потребовала твоих услуг. И как я это вынесла, не понимаю... Ведь никто, никто и подумать не мог, что она в тебя влюблена, даже ты сам! Но каким чудом ей удалось тебя очаровать, Питер? За одну только ночь!.. Ведь ей же было почти сорок лет! Я просто прихожу в бешенство, когда думаю о ней!..
  Не дождавшись ответа, Маргарита села и тревожно заглянула ему в лицо. Питер задумчиво улыбнулся и пальцем очертил нежный овал ее щеки. Потом, наконец, прервал молчание и заговорил совсем о другом:
  - Даже если меня долгое время не будет рядом - не волнуйся, любовь моя, ты не одна. Если что-то случится, о вас позаботятся мои друзья. В Тулузе у нотариуса хранятся все документы, бумаги с моими распоряжениями, а копии у Жана Потье.
  Она в ужасе распахнула глаза.
  - Ты говоришь о завещании? О, нет, не пугай меня! Нам грозит какая-то опасность?
  - Не думаю, что вам. Мне - возможно. Всякое может случиться, дорогая. Жизнь полна сюрпризов, и это нормально. Сейчас мы с тобой вместе, и я каждый раз так остро чувствую это счастье...
  С душевным волнением он порывисто ее обнял.
  - Ты самое ценное, что у меня есть, Марго...
  - Питер, я хочу подарить тебе сына, - прошептала она настойчиво и нежно. - Ты умеешь рассчитывать благоприятное время зачатия, - помнишь, как тогда Анне де Гарсия? Прошу тебя!
   - Марго, но зачем? Я не стану этого делать, дорогая. У тебя же нет никаких препятствий, освободись от своих страхов. Ведь нужны только искренность и любовь - и благословение божие! Пусть будет всё как есть.
  
  Глава десятая
  
  - Сеньор, к вам пришел какой-то важный иностранец, - доложила Марсела, входя в кабинет, где граф склонился над разложенной на столе картой. - Но я толком не поняла, как этот господин назвался - говорит он как-то странно. С вашего позволения провела его в гостиную...
  Человек, с виду похожий на дворецкого из богатого дома, учтиво поклонился графу и сказал по-английски:
  - Мне поручено доставить важную посылку лорду Гальтону, графу де Монтель в собственные руки
  - Это я, сударь. Кем поручено?
  - Милорд найдет имя в посылке - нам не велено его разглашать..
  - И где же посылка?
  - Внизу, милорд. Прикажете доставить ее сюда?
  - Разумеется, - недоуменно пожал плечами Питер.
  Англичанин вышел и через две минуты вернулся в сопровождении двух слуг, которые осторожно несли какой-то большой плоский ящик. Удивленный граф попросил его открыть. Тут же это было исполнено с величайшими предосторожностями. По мере того, как таинственный предмет терял свои многочисленные оболочки, Питер понял, что это картина. Между тем англичанин говорил:
  - Нас задержали в Гавре, и два дня пришлось тревожиться за сохранность этой бесценной вещи... Морской воздух! Я боялся, как бы полотно не было испорчено...
  Когда был снят последний, самый тонкий покров, Питер ахнул. Это была "Венера с зеркалом"!
  С обратной стороны холста граф нашел лист бумаги, заправленный за раму. Развернув его, он прочел: "Примите в знак моей благодарности и любви. Джозиана."
  - Черт возьми, поистине королевский жест, - пробормотал ошеломленный Питер. - Но я не могу принять такой подарок - это полотно принадлежит Английской короне!
  - Оно выкуплено, милорд, - с поклоном сказал посланец. Граф хотел вручить ему кошелек, но тот взял лишь несколько золотых, чтобы покрыть дорожные расходы.
  
  Гальтон распорядился принести подрамник и установить на нем картину. Он с восторгом смотрел на нежные золотистые линии прекрасного тела Венеры и его душу одолевали противоречивые чувства. Граф даже не заметил, как вошла Маргарита. Только ее изумленный возглас вернул его к действительности.
  - Взгляните на это чудо, Марго! Поистине она прекрасна. Мне кажется, эта женщина похожа на вас, моя радость: та же фигура, тот же золотистый оттенок кожи... Поэтому я и влюблен в неё - так же, как в вас!
  - Но Питер, откуда она взялась?
  - Это подарок. Впрочем, весьма обязывающий... Вероятно, мне придется его вернуть.
  - О, вряд ли вы сможете с ней расстаться! - усмехнулась графиня, глядя в сияющие глаза мужа. Они еще полюбовались Венерой вместе, потом Маргарита спросила:
  - Где вы сегодня обедаете, сеньор?
  - Предпочел бы дома. Но, по-моему, нас приглашал де Келюс?
  - А меня умолял пообедать с ним виконт де Сен-Поль. Но без вас я, разумеется, никуда не поеду! Однако и сидеть дома мне надоело...
  Питер отвел глаза от картины - как будто очнулся от сна - и задумчиво посмотрел на жену.
  - Куда же, в конце концов, вы хотите поехать, дорогая? К де Сен-Полю? Извольте, готов сопровождать вас. Но ведь он же страшно недалек, ваш виконт, разве вы не будете там скучать? Помниться, в прошлом году в Риме вы от него зевали!
  - Тогда всё было иначе...
  - Кажется, вы стали менее требовательны в выборе развлечений, душа моя, - рассеянно проговорил граф. - Вам хочется новых впечатлений и острых ощущений? И я вам уже наскучил.
  - О, нет, Питер! Но...
  - Понятно. Похоже, виконт признался вам в любви?
  Маргарита заметно смутилась.
  - Что это пришло вам в голову, сеньор? Он просто красноречиво и смешно вздыхает, не смея даже и подумать о чем-то большем! На самом деле виконт очень робок.
  - Неужели?! Что-то не заметил!
  - Судя по вашему желчному тону, вы ревнуете, не так ли?
  - Нет. Пока нет.
  Тут им доложили, что графа хочет видеть какой-то монах, не пожелавший назвать свое имя.
  Питер вздохнул и накинул на картину шелковую шаль жены.
  
  Вошедший оказался маленьким щуплым священником в поношенной сутане и длинном темном плаще с капюшоном, надвинутом на самые глаза. Низко кланяясь, он почти шепотом вежливо попросил графа уделить ему несколько минут для приватного разговора. Графиня тут же удалилась, учтиво улыбнувшись гостю.
  Монах откинул капюшон, и граф увидел подвижное маленькое худое личико с темными проницательными глазами, острым носом и насмешливым тонкогубым ртом.
  - Господин Дюбуа! - воскликнул он удивленно. - Как таинственно вы обставляете свой визит! Рад вас видеть, любезный господин аббат. Прошу, присаживайтесь. Что предпочитаете выпить?
  - На ваш вкус, граф, а он у вас безупречен... Что касается моего инкогнито - этот визит я хотел бы скрыть... Ах, дорогой граф, не поверите, как я рад, что вы, наконец, покинули вашу прекрасную провинцию! И тут же привнесли оживление в благочестивое парижское общество! Да и не только в парижское, надо заметить...
  Аббат Дюбуа излучал добросердечие и лукавство. Питеру в общем был симпатичен этот умный, разносторонний и ловкий человек, хотя аббат слыл далеко не образцом благочестия и нравственности. Гийом Дюбуа был сыном доктора медицины из уважаемой в Лимузене семьи. Враги пренебрежительно называли его сыном аптекаря, но это было не так - их семья всего лишь держала небольшую аптеку, необходимую для работы сельского доктора. Обладая острым умом, Дюбуа получил прекрасное образование и по протекции влиятельного земляка стал воспитателем юного герцога Шартрского, ставшего впоследствии наследником Орлеанского дома. Племянник короля герцог Орлеанский всегда испытывал привязанность к своему наставнику, и, благодаря своему повзрослевшему ученику, теперь аббат был погружен в тонкости дипломатического искусства. Гальтону часто доводилось встречаться с ним в Мадриде, когда только всходил на престол молодой король Филипп V.
  Дюбуа слыл большим ценителем живописи и древностей, он собрал у себя великолепную коллекцию произведений искусства. То, что господин аббат увлекается живописью, было известно всем, но то, что он ради одной картины Пуссена переодетым тайно посещал враждебную Голландию, где напал на ее след, было известно немногим. Такая страсть, по мнению Питера, была достойна уважения.
  Между тем слуга подал охлажденное вино, и гость с блаженной улыбкой пригубил бокал, потом удобнее устроился в кресле, стишком большом для его тщедушного тела. Посматривая на хозяина лукавым глазом, аббат заговорил, посмеиваясь:
  - По дороге сюда я услышал новую забавную песенку - ее поют на каждом углу. Что за прелесть! Там еще такой великолепный рефрен: "Покуда вертится земля - Искусство выше короля!" Ну, что за удивительный народ парижане! При Мазарини они были недовольны распутством королевы, сейчас они недовольны набожностью госпожи де Ментенон. Право, им не угодишь! Хе-хе-хе... Говорят, этот чудный памфлет теперь во всех газетах, а вместо подписи только инициалы "М.Л." Вам они ни о чем не говорят? - спросил аббат, хитро прищурясь. На это граф лишь равнодушно пожал плечами.
  - Дорогой аббат, вы пришли, чтобы обсудить со мной достоинства какого-то памфлета? Их сейчас каждый день появляется не меньше полудюжины!
  - Мне, конечно, хотелось бы побеседовать с вами и о литературе тоже, дорогой граф. Вы, как я слышал, большой ценитель и знаток провансальской поэзии прошлых веков? Говорят, в Тулузе весной вы даже устраивали музыкальные и поэтические состязания, эти знаменитые Цветочные игры, вроде турнира трубадуров, не правда ли? Выходит, вы хотите возродить утраченную культуру утонченной Аквитании?
  - О, нет, господин аббат, мы с друзьями просто развлекались. Времена трубадуров давно прошли, изменились и нравы. Несомненно, стоит сохранить искусство как достояние человеческой души, разума и вдохновения, но разве можно вернуть прошлое?
  - Однако из прошлого возникает будущее... Ах, да, о той сатире. Дорогой граф, позвольте спросить прямо: а не вы ли автор того едкого и смелого произведения?
  - Так ли важно - кто автор? Или все просто сбились с ног в поисках автора, чтобы вручить ему гонорар?
  Аббат рассмеялся:
  - Ах, граф, не устаю вами восхищаться! Сначала вы на свой страх и риск едете в страну, с которой мы воюем, потом в таверне прилюдно высмеиваете всесильную фаворитку короля и мало того - на глазах у всех посылаете типографу сатиру на нее! Друг мой, вы ведете себя просто вызывающе. Король был весьма недоволен, когда ему прочли ваш памфлет. Однако сама госпожа де Ментенон восприняла его с обычной своей кротостью. Святая женщина! - аббат желчно усмехнулся, потом вздохнул. - Но должен согласиться, мадам погорячилась, велев сжечь полотна. Я сам был потрясен, когда узнал...
  - При вашем трепетном отношении к живописи - вполне вас понимаю, дорогой аббат. Тем не менее, у вас огромные возможности - может быть, вам удалось что-то спасти?
  - К несчастью, меня тогда просто не было в городе! - Дюбуа горестно помолчал, задумчиво потирая свои маленькие ручки, потом продолжил. - Господин граф, раз уж мы заговорили так откровенно, послушайте: я мог бы избавить вас от многих неприятностей, если бы...
  В этот момент в гостиную влетела Диана. Увидев незнакомого господина, она замерла на месте, но тут же сделала грациозный реверанс и обезоруживающе улыбнулась:
  - Извините... Мессир граф, я только хотела напомнить, что вы обещали поиграть с нами в серсо в три, а сейчас уже половина четвертого!
  - Вам придется еще немного подождать, мадемуазель, - спокойно ответил граф. - Будьте готовы, я пришлю за вами.
  Девочка слегка поклонилась и убежала, сверкнув любопытными глазами на гостя. Вслед за ней в приоткрытую дверь неслышно вошел черный кот Пастор. Он лениво потянулся, вытянув лапы и вонзив когти в ковер, потом равнодушно прошелся по гостиной - и вдруг заметил чуть покачивающиеся кисти шали, наброшенной на подрамник. Они свисали почти до самого пола...
  - Какая прелестная у вас дочь, господин граф! - с искренним восхищением воскликнул Дюбуа. - Обворожительная и яркая внешность - и уже чувствуется характер. Думаю, ей уготовано блестящее будущее.
  - Благодарю, господин аббат. Кажется, она прервала вас на самом интересном месте.
  - Я только хотел попросить вас оказать мне одну любезность... Дорогой граф, вам только что доставили картину. Прошу вас, покажите мне ее!
  Питер, помедлив, взглянул на подрамник поодаль. Аббат проследил его взгляд. В это время кот, играя кистями шали, ударил лапой - и шелковая шаль соскользнула на пол. Это было так неожиданно и эффектно, что из груди Дюбуа вырвался восторженный возглас. Прекрасная Венера предстала во всем своем золотистом блеске совершенных линий и мягких драпировок. Аббат вскочил с кресла, его глаза загорелись почти безумным огнем.
  - О, я уже не надеялся увидеть ее снова! - прошептал он.
   Несколько минут он жадно рассматривал полотно, потом повернулся к Питеру.
  - Что вы за нее хотите, граф?
  Гальтон молча покачал головой. Он встал, снова закрыл картину шалью и поднял кота с пола.
  - Может быть, я и не согласился бы ее показать. Вам нужно благодарить моего кота, господин аббат, - граф с улыбкой погладил Пастора по голове и уселся вместе с ним обратно в кресло. - Не требуйте от меня большего.
  - Хотите обмен? - азартно воскликнул Дюбуа. - У меня есть великолепный Рубенс, Караваджо, Джорджоне, Боттичелли... Кто вам нравится? Выбирайте!
  - Господин Дюбуа, я не коллекционер. У меня есть всего несколько полотен, которые особенно мне дороги. И я не хочу с ними расстаться, как и вы - со своим замечательным Пуссеном. А этот Веласкес принадлежит не мне, а Английской короне, и я вынужден буду отправить его обратно.
  - Вы никогда этого не сделаете! - вскричал Дюбуа. - Вы получили его в подарок - "в знак благодарности и любви"!
  Граф вспыхнул от негодования и ладонью ударил по подлокотнику кресла. Кот недовольно спрыгнул с его колен. Аббат добродушно замахал руками:
  - Ну, простите меня, граф. Да-да, знаю, вскрывать частные посылки нехорошо, но если они приходят из вражеской страны - это вполне допустимо, в целях безопасности. О, не сердитесь, милорд! Назовите же свою цену! Повторяю, я мог бы избавить вас от многих неприятностей, которые вам грозят. Согласитесь, у человека всегда есть выбор. И лучше отказаться от малого, чем потерять всё...
  - Вы мне угрожаете? - изумился граф.
  - Я только предостерегаю! - Дюбуа строго поднял палец. Потом весело улыбнулся.- Так вы и в самом деле собираетесь вернуть картину? Наверное, ваша возлюбленная будет весьма огорчена, получив свой подарок обратно. Зато в этом случае у меня будет возможность перехватить его в пути!
  "Вот истинный француз, - подумал Питер, невольно улыбнувшись. - Не каждый умеет неудачи обращать в шутку. А может, он и не шутит..."
  Тут часы пробили четыре, и граф поднялся.
  - Извините, господин аббат, меня ждут!
  
  На лужайке за домом граф с дочерями и их няней, разбившись на пары, поочередно бросали и ловили на деревянные шпаги легкие разноцветные кольца. Маргарита и Амалия с улыбкой смотрели на них с веранды, ожидая своей очереди. Дети резвились вовсю - бегали, визжали, падали и смеялись вместе с отцом, который сейчас, казалось, ничем от них не отличался. А щенок Мистраль носился вокруг, путаясь под ногами и заливаясь счастливым лаем.
   Эту идиллическую картину нарушило появление маркиза де Келюса. Его лицо было мрачно. Когда граф подошел, тот встревоженно проговорил:
  - Питер, сейчас я получил ужасное известие. Д´Юссон и молодой де Роган арестованы!
  - Пресвятая дева! - ахнула Маргарита.
  - Постой, Жан-Люк, нельзя же арестовать дворянина просто так! В чем их обвиняют?
  - В том то и дело, что неизвестно! Сведения очень противоречивы... Ходят слухи, что снова начались гонения на гугенотов. Будто бы вышел какой-то новый указ...
  - Могу понять, какие могут быть претензии к д`Юссону - недавно у него было неблагонадежное собрание. Но малыш де Роган! Он же только поступил в полк легкой кавалерии принца, Анри давно забыл о своих проказах... Ничего не понимаю!
  - Я вот что думаю. В Севеннах разбушевались камизары , просто зверствуют. Уже подписан приказ маршалу де Виллару навести там порядок. Если восстание перекинется на Прованс и Лангедок, будет настоящая бойня. Уж не знаю, кто там за кого, но среди наших дворян мятежников никто не поддерживает!
  - Ты думаешь, их обвинили в связях с камизарами только потому, что они гугеноты? Мне кажется, здесь что-то другое...
  - Ничего не известно! Сам решай, что делать, Питер, я тебя предупредил. Моя жена боится оставаться в Париже, поскольку ее отец был предводителем гугенотов в Провансе, она просто в панике. Мы немедленно возвращаемся в Тулузу!
  
  *
  
  Не следующее утро Питер отправился по делам и сказал Маргарите, что попробует что-то разузнать о судьбе друзей. Но в этот день граф домой не вернулся. Не появился он и на следующий день. Графиня в безумной тревоге поехала к де Келюсам в надежде, что маркизу что-то известно о ее муже - но те уже уехали.
  Никто не видел графа. Никто не знал, где он. Оставалось только молиться... Маргариту неотступно преследовала мысль, что Питер не зря говорил ей о завещании, и она уже представляла себе самое страшное...
  В доме началась тихая паника. Женщины старались не пугать детей тревожными разговорами, они то и дело подходили к окнам и прислушивались...
  Тут-то Мадлен и решилась рассказать про колдунью с набережной Жерновов и про ее черное зеркало, в котором она собственными глазами видела графа.
  - Наверняка ведьма знает, где он! Хотя господин граф не очень-то поверил во всё это, когда я ему рассказала, но хуже-то не будет, если мы к ней сходим!
  Маргарита умирала от страха, но пошла бы куда угодно, лишь бы узнать правду. Прикрыв лицо капюшоном, она с Мадлен отправилась к ведьме-гадалке.
  
  Та встретила Маргариту насмешкой:
  - А, маленькая жемчужина! Прибежала, когда твой живительный источник иссяк? Что ты без него, пустая малютка?
  - Я не понимаю вас, мадам... Вы знаете, что с моим мужем? Он жив? - графиня положила на стол полный кошелек, но колдунья и бровью не повела, как будто его не заметила.
  - Я ничего тебе не скажу.
  - Но почему? - растерялась Маргарита.
  - Если ты способна за кого-то страдать - это исцеляет душу. А если нет...
  - О, я готова принять испытание - роптать грех, но что мне делать?..
  - А, знаю, чего ты ждешь на самом деле! Ждешь, чтобы всё поскорее вернулось, и было сладко, как прежде. Но ничего не выйдет. Холодная жемчужина, ты видишь только себя. Тебе не дано постичь того, с кем ты связана, ты не можешь до него дотянуться! Его душа прошла через многие испытания - смертью, любовью, страданием. Эта душа огромна и щедра, она вмещает много любви - к миру, к жизни, к людям. А ты хочешь, чтобы она принадлежала только тебе! Несчастная...Что ж, я могу тебе показать.
  Ведьма зажгла красные свечи перед черным каменным зеркалом, достала и подожгла несколько веточек какой-то травы. Через несколько минут она проговорила глухо:
  - Смотри! Если поймешь и почувствуешь - можешь облегчить его путь.
  Свечи едва теплились, и в красноватом полумраке молодая графиня увидела, как поверхность зеркала заволокло клубами черного дыма, на ней плясали багровые отсветы ночного пожара. И внезапно в этом пламени возникала высокая статная фигура ее мужа - его нельзя было принять за кого-то другого! Маргарита невольно отшатнулась, ее охватил ужас. Видение длилось всего несколько мгновений. Потом всё посветлело, поплыл слоистый туман, и в глубине зеркала заплескались зеленые волны, а над водой поднялись белые паруса, похожие на облака, таявшие за горизонтом... Постепенно зеркало помутилось и меняло цвет, его поверхность превратилась в темно-красный бархат, на котором лежал редкой красоты бриллиант, сверкающий таинственным блеском. Чудесная игра граней камня завораживала, от него невозможно было отвести взгляд... Но тут Маргариту ослепили вспышки молний, она увидела огромные пенные валы и страшную морскую бурю. Внезапно ее охватила тревога, тоскливое и тягостное предчувствие какой-то страшной беды... А потом - темнота.
  Она пришла в себя оттого, что Мадлен брызгала водой ей в лицо...
  
  Маргарита в тревоге бродила по дому и не могла найти себе места. Теперь ей виделись наводящие страх картины из черного зеркала колдуньи...
  Приезжал виконт де Сен-Поль, но она отказалась его принять.
  Графиня как потерянная вошла в кабинет мужа и села за стол в его кресло. Сколько бумаг, писем, какие-то чертежи - и книги, книги... Ей бросился в глаза раскрытый анатомический атлас - устрашающий, с цветными рисунками и латинскими надписями. Она бы не решилась даже взять его в руки!.. А рядом лежит новая книга неаполитанского богослова Винченцо Каравита. Ее муж еще успевал читать. Но как в его голове укладываются такие противоположные вещи?.. Маргарита машинально потрогала красивую инкрустированную шкатулки для сигар и открыла крышку. Тонкий аромат ямайского табака так ясно напомнил ей мужа. Она вдруг уронила голову на руки и зарыдала - от бессилия, отчаяния, одиночества...
  - О, Пресвятая Дева! Мы тебя везде ищем, дорогая, - Амалия вошла и обняла подругу за плечи. - Маргарита, прошу тебя, не думай о плохом. Что пользы огорчаться? Твой муж подданный Испании, он под дипломатической защитой, никто не может причинить ему вреда!
  - Лия, ты не знаешь!.. Недавно он говорил мне о завещании. Он чувствовал опасность! Только не знаю, откуда ждать беды - он мне ничего не рассказал...
  - Я вот что думаю: у Питера была какая-то дуэль, однако он возвратился без единой царапины и сразу занялся обычными делами. Поскольку дуэли запрещены, его могли просто задержать, когда о ней узнали.
  - Господи! Какая дуэль? Первый раз слышу...
  - Питер не хотел никого беспокоить - я узнала случайно. Нам остается только ждать, дорогая, обязательно всё проясниться...
  
  Поздно вечером того же дня Марсела открыла дверь неизвестной роскошной даме в маске - и тут же побежала доложить своей сеньоре.
  - Эта дама сказала, что вынуждена скрывать лицо, но уверяет, что вы ее знаете, госпожа.
  У Маргариты забилось сердце. "Кто бы это мог быть?" В тревоге она быстро спустилась в гостиную.
  Дама в бархатной маске и такой же накидке, в вечернем атласном туалете, блистающая драгоценностями, повернулась к Маргарите и, снимая маску, торопливо проговорила:
  - Здравствуйте, мадам! Я Марион де Лорси. Помните, мы виделись с вами у герцога де Мэн?
  Маргарита растерянно кивнула и с волнением воззрилась на гостью. Та продолжала:
  - Мне удалось вырваться ненадолго, чтобы сообщить - есть известие о вашем муже, госпожа графиня! Наверное, вы места себе не находите от беспокойства...
  У Маргариты пересохло в горле, она не смогла произнести ни слова и жестом пригласила гостью присесть. Та быстро заговорила:
  - Мадам, ваш муж недавно оказал мне большую услугу. Если бы не он, я сейчас была бы арестована вместе с моим другом Робером д´Юссоном. И теперь я в долгу перед графом...
  - Но что с ним? Ради бога!
  - С ним все в порядке, мадам, если не считать того, что сейчас он в Фор-Левеке.
  - А что такое Фор-Левек?
  - Это королевская тюрьма, мадам. Она считается респектабельной и привилегированной, не то что Шатле, например, где сидят одни разбойники! Так вот, люди видели, как королевский эмиссар подошел к вашему мужу на улице и показал какую-то бумагу. Граф прочел и спокойно пошел за эмиссаром. Тот пригласил его в закрытую карету, и они направились прямо в Фор-Левек - за каретой проследили.
  - Выходит, моего мужа арестовали?!
  - Это не совсем верно, дорогая графиня. Есть процедура: король пишет личное письмо, в котором приглашает некоего дворянина отправиться тайно, но свободно в определенное место, и оставаться там до личного указания Его Величества. В назначенное место дворянина сопровождает королевский эмиссар.
  - Но это же арест! - в отчаянии вскричала Маргарита.
  - Не совсем. Это называется "заключение по королевскому письму".
  - Какая разница!..
  - Разница есть, мадам. Заключение по королевскому письму считается почетной и более мягкой мерой. Кроме того, граф де Монтель - иностранный подданный. У меня, к сожалению, нет времени объяснить все подробности, я и так сбежала из дворца тайком... Хочу только сказать - ни о чем не беспокойтесь, мадам. О, граф такой замечательный человек! У него много друзей, и все они готовы выступить свидетелями против этого обвинения.
  - Какого обвинения? - глаза графини в страхе расширились.
  - О, так вы не знаете? Графу приписывают сочинение некоей песенки, высмеивающей мадам де Ментенон. Неужели не слышали? Так вот, король был рассержен и приказал разыскать автора. Но поскольку в свидетелях у графа были чуть не полсотни беарнцев, с которыми он тогда ужинал, то его авторство теперь оспаривается - каждый из этих храбрецов заявил: "сочинитель я!" К тому же все они были тогда так пьяны, что не могли вспомнить, о чем шла речь. Право, кто вздумал бы посадить их всех за решетку, тот стал бы всеобщим посмешищем! Ну, граф де Монтель, конечно, тут же признался в авторстве, чтобы никто больше не пострадал... Кстати, полковник де Граммон уже побывал у короля. Заслуги и решительность герцога, думаю, сыграют свою роль. Вам повезло с таким защитником, мадам.
  - Я впервые слышу это имя...
  - У вашего мужа много достойных друзей, графиня, скоро всё решится, не тревожьтесь. Но мне пора - надо спешить, пока мое отсутствие не обнаружилось. Герцог Мэнский такой ревнивый - он даже приставил ко соглядатаев... Всего наилучшего, мадам!
  И Марион исчезла, закрыв лицо маской. Маргарита осталась стоять в оцепенении...
  От нарядной молодой куртизанки веяло беззаботной веселой жизнью, наполненной, казалось, только флиртом, удовольствиями и любовью... Но почему какой-то Марион все известно о ее муже, а ей - почти ничего? Верно, что-то было между этой куртизанкой и Питером. Нет-нет, сейчас не время ревновать... О, почему он всегда попадает в какие-то истории? Сначала та дерзкая фривольная пьеса, теперь какой-то скандальный пасквиль!.. Почему Питер не может промолчать? Чего он, собственно, добивается?..
  
  Прошел еще один томительный день. Маргарита не выходила из своей комнаты. Два раза приезжал виконт де Сен-Поль и умолял принять его, но она говорила, что нездорова. Графиня и в самом деле чувствовала себя больной и разбитой...
  Отказавшись от обеда, она пошла в спальню, прилегла и закрыла глаза. Перед нею вставали картины прошлого, страшные и счастливые вспоминания, как она впервые увидела своего будущего мужа, как все начиналось... Восемь лет назад - ей было тогда шестнадцать...
  
  ...Ранним утром юная Маргарита де Гамба в сопровождении своей дуэньи возвращалась из церкви, когда прямо возле их дома остановилась повозка францисканцев, собирающих тела с дорог для захоронения. Монах попросил их именем Спасителя быть милосердными и помочь несчастному израненному юноше, в котором еще теплилась жизнь. В Мадриде почти каждую ночь на перекрестки дорог свозили жертв поединков или лихих людей. Кто был мертв, а кто еще жив, становилось известно лишь к утру, если несчастного находили родственники или сердобольный прохожий...
  Дуэнья тотчас позвала слуг, и они перенесли в дом залитого кровью высокого худощавого человека, уже как будто не подающего признаков жизни. Маргарите было ужасно страшно. Она не в силах была даже взглянуть в его окровавленное лицо. Зато донья Леонора, ее дуэнья, сразу захлопотала вокруг юноши, велела принести воды и тут же послала за доктором.
  Раненого поместили в одной из свободных комнат, донья Леонора проследила, чтобы его устроили поудобнее, и сама навещала его каждый день. Она окружила его заботой и всякий раз розовела от волнения при упоминании о "бедном юноше", когда рассказывала дону Диего, отцу Маргариты, как обстоят дела.
  Прошел почти месяц, и доктор сказал, что теперь жизнь юноши вне опасности. Тем не менее, он ещё очень слаб и ему необходим хороший уход и покой. Донья Леонора возрадовалась и с воодушевлением продолжила свои усилия по выхаживанию раненого. В то время Маргарита еще не понимала, что ее дуэнья, тридцатилетняя старая дева, была преисполнена тогда не только чувством милосердия...
  Леонора узнала у юноши причину дуэли - поединок случился не из-за дамы! На молодого человека напали вооруженные слуги его могущественного врага...
  Маргарите стало любопытно, ей хотелось самой услышать рассказы молодого человека, но она опасалась увидеть обезображенное лицо или какое-нибудь ужасное увечье. Тем не менее любопытство пересилило, и девушка решилась посетить комнату раненого - выбор развлечений у нее был невелик - церковь, книги да рукоделье. Три месяца назад Маргарита вышла из стен монастыря, где воспитывалась в религиозной строгости - вышла потому, что отец думал о ее браке с почтенным доном Умберто, сыном его хорошего приятеля...
  Маргарита хорошо помнила, как впервые увидела Питера, когда осмелилась в сопровождении дуэньи войти в комнату раненого со свечой в руке. Он в это время спал, рассыпав по подушке черные кудри. Бледное худое лицо, и тень на полщеки от длинных ресниц... Подойдя ближе и подняв подсвечник повыше, Маргарита не могла оторвать взгляд от этого лица. Благородный лоб, красиво и смело очерченные скулы, прямой изящный нос, волевая складка чувственного рта - и очаровательная ямочка на подбородке... То были аристократические и одухотворенные черты, что ваяли вдохновенные художники Возрождения. Но раненый был так бледен и худ, что невольно возникали опасения за его жизнь...
   Вероятно, свет разбудил его. Он пошевелился и открыл глаза. Маргарита в смущении чуть не выронила подсвечник и смогла только робко спросить о его здоровье. Юноша смотрел на нее во все глаза, онемев от восхищения, потом слабо улыбнулся с таким чувством, что сеньорита порозовела от удовольствия. Когда Питер заговорил, назвав свое имя и сказав о себе несколько слов, его голос показался Маргарите дивной музыкой - низкий, бархатный, с певучими интонациями итальянского акцента и чувственной глубиной, проникающей в самую душу...
  Потом они подолгу разговаривали каждый день. Шевалье де Лоретто рассказывал о своей жизни в Англии, в Новом Свете, в Севилье, в Болонье, в Париже. Рассказывал красочно, живо и ярко. Он держался удивительно просто, и Маргарита слушала, затаив дыхание. Невозможно было представить, что все эти события произошли с одним этим человеком - их хватило бы на две, а то и на три жизни. А столько всего он знал! Сеньор был сведущ в корабельных снастях и оружии, в живописи и музыке, в естественных науках и поэзии, в литературе, дамских нарядах и бог знает, в чем еще! Кроме того, сеньор превосходно играл на гитаре и негромко пел для них своим красивым низким голосом. Я ним было так легко, интересно и весело! Тех мужчин, которых она видела вкруг, нельзя было даже сравнить с этим ярким человеком.
  Маргариту немного удивляло, как Питер говорил с ее отцом, знатным идальго - весьма почтительно, но с достоинством, как равный! В свои неполные девятнадцать, шевалье выглядел старше, вел себя как зрелый мужчина, и дон Диего невольно относился к нему с уважением. А у Маргариты при мысли о госте начинало колотиться сердце, она таяла от одного только звука его голоса!.. Разумеется, они не оставались наедине ни разу - донья Леонора всегда сопровождала ее и зорко следила.
  Однажды Маргарита случайно услышала, как дуэнья, странно волнуясь, говорила с ее отцом о раненом юноше, но что именно та сказала, девушка не поняла. Каково же было ее удивление и возмущение, когда после этого разговора отец запретил ей входить в комнату к раненому!..
  А донья Леонора между тем продолжала навещать Питера. Маргарите, наивной девочке, и в голову не приходило задуматься, что же делает ее дуэнья в комнате с молодым человеком. Как оказалось, у Леоноры были на него свои виды. До сих пор Маргарита с отвращением вспоминала эту мерзкую историю. Но Питер уже тогда точно знал, чего он хочет, и быстро, без скандала, всё уладил с доньей Леонорой. После этого дуэнье пришлось оставить их дом...
  К тому времени раненый уже начал вставать, ходить по комнате и даже упражняться со шпагой. Он уже оправился от страшной раны и теперь ожидал только ответа на свои письма поверенному в Англии, и приезда слуги с вещами и лошадьми.
  Но прежде чем уехать, шевалье де Лоретто пошел к ее отцу и они, закрывшись в кабинете, проговорили больше двух часов. Скорее всего, Питер открыл дону Диего свое настоящее имя и титул. Маргарита не знала подробностей этой беседы, но, вероятно, ее отец тоже попал под обаяние их временного постояльца - верно, поэтому и решил отложить ее свадьбу с Умберто на год. Каким чудом Питер смог убедить ее отца, какие аргументы приводил, чтобы добиться права стать ее мужем? Она знала только, что лорд Питер Гальтон просил ее руки. Через год он рассчитывал обеспечить будущей жене достойную жизнь, где она пожелает - в Мадриде, на юге Франции или в Италии. Маргарита не могла поверить, что такое возможно. Иностранец, мало того - англичанин! Подданный государства, вечно враждующего с Испанией! Но на удивление всем ее отец согласился, хотя и поставил Питеру несколько условий, главным из которых было сменить подданство на испанское. Чтобы ни у кого не возникало никаких сомнений в истинности веры жениха, дон Диего потребовал у Питера поклясться, что тот никогда не исповедовал никакой другой веры, кроме католической. Лорд Гальтон без колебаний выполнил все условия. Ее отец был удовлетворен и дал свое согласие на их брак. Вероятно, дон Диего де Гамба понял, почувствовал, что может доверить этому человеку свою единственную дочь. Многие осуждали его решение, а некоторые родственники даже от них отвернулись. Но, слава богу, все в прошлом.
  Их помолвка пока широко не оглашалась, но Питер тогда подарил ей кольцо с изысканным розовым бриллиантом изумительной красоты. Ее подруги просто умирали от зависти!.. Только позже Маргарита узнала, что у ее жениха после возвращения в Старый Свет не было ничего, кроме титула, шпаги и нескольких дорогих жемчужин, привезенных из Вест-Индии. Кстати сказать, ее приданое не было таким уж солидным, но оказалось вполне достаточным, чтобы с его помощью Питер сумел сделать многое, а потом приумножить состояние. Но в его денежных делах Маргарита не разбиралась. Зато каким волшебным показался ей этот год! Очаровательная сеньорита де Гамба впервые вышла в свет, она блистала при дворе, и Питер окружал ее таким вниманием и любовью, что она чувствовала себя больше, чем королевой! Между прочим, подруги ей жестоко завидовали, а Инес Альба даже пыталась чинить хитроумные козни, чтобы его отбить. Но Маргарита и не догадывалась, какие интриги плелись вокруг ее жениха, каких усилий ему стоило не допустить, чтобы её имя оставалось незапятнанным... В то же время он посещал то Англию, то Францию, с поразительной энергией восстанавливая свои права на собственность и состояние, чтобы ее обеспечить. Единственное, что ее огорчало - Питер так часто уезжал по делам...
  А сейчас Маргарита сжималась от страха, стоило ей только подумать, что она может больше не увидеть своего мужа! От этих мыслей ей становилось нечем дышать, и сердце останавливалось от ужаса...
  Всю ночь графиню мучили кошмары. Ей виделось черное зеркало колдуньи, - и почему-то те времена, когда раненый юноша лежал в их доме в Мадриде... Во сне ей казалось, что он умирает - и она в отчаянии обливалась слезами, а донья Леонора зло хохотала, выкрикивая: "Он тебе все равно не достанется!". И Маргарита в ужасе просыпалась с мукой в сердце...
  Время тянулось медленно и тоскливо. От постоянного беспокойства Молодая графиня не находила себе места. Она стала бояться приближения ночи, и Марселина заваривала ей чай из трав, который хорошо успокаивал нервы...
  
  *
  
  Три человека в длинных черных одеждах и париках ждали в холле. Они были похожи на судейских. Маргарита, спускаясь по лестнице, удивленно глядела на незнакомцев и остановилась, не дойдя до конца трех ступеней. Она выпрямила спину и приняла гордый вид, как учит принимать невзгоды испанская честь. Судейский в седом парике почтительно поклонился и важно произнес:
  - Приветствуем госпожу графиню де Монтель! Нам поручено сделать мадам некое предложение, касающееся ее мужа.
  Маргарита величественным жестом пригласила посетителей пройти в гостиную. Сопровождающая ее камеристка Марсела, незаметно войдя последней, сделала какой-то знак лакею Полю, который исполнят роль привратника и открывал двери. Тот кивнул ей и исчез.
  - Объясните, господа, в чем дело, - сдержанно произнесла графиня, когда судейские уселись.
  - Надеюсь, госпоже графине, известно, где находится ее муж?
  - Да, известно.
  - И, конечно же, госпожа графиня желает, чтобы граф поскорее вернулся домой?
  - Разумеется.
   - В таком случае дело не займет и трех минут, мадам! Нам поручено получить письменное свидетельство, подписанное рукой госпожи графини, что она согласна обменять свободу своего мужа, графа де Монтеля, на одну картину...
  - Что-что?
  - ...На одну картину кисти Диего Веласкеса, называемую "Венера с зеркалом и амуром".
  Человек в седом парике показал Маргарите какую-то бумагу. Та даже на нее не взглянула.
  - Я не намерена ничего подписывать. Как я могу чем-то распоряжаться без ведома мужа? Тем более, даже не представляю, о какой картине идет речь!
  - Увы, ваш муж пока не может распорядиться ничем. Но может так случиться, что до этого времени господин граф, например, съест что-нибудь нехорошее - известно, какая пища в тюрьме! Надеюсь, вы меня понимаете, мадам? Так что лучше нам поскорее исполнить все формальности, пока еще господин граф жив и здоров. И чем скорее он окажется дома, тем для него безопаснее.
  Маргарита судорожно вцепилась в подлокотники кресла. У нее моментально пересохло во рту, сердце колотилось как бешеное. Она молчала.
  - Что же вас смущает, госпожа графиня?
  Она ничего не могла ответить, только покачала головой и опустила глаза, чтобы никто не заметил, как ей страшно.
  - Я помогу, мадам. Есть два варианта: вы подписываете этот документ, а когда граф вернется, он сам отдаст нам упомянутую картину по подписанному вами обязательству. Или же мы сейчас сами возьмем картину, а вам оставим расписку. Вы согласны?
  Маргарита снова покачала головой.
  - Если бы картина принадлежала мне, я отдала бы ее без малейших колебаний, поверьте, господа. Но я не знаю...
  - Что ж, мадам, вы сами выбрали судьбу своего мужа! - и человек в седом парике направился к дверям. Двое других последовали за ним.
  - Постойте! - воскликнула Маргарита. - Хорошо, я согласна подписать обязательство.
  - В таком случае, мы должны убедиться, что полотно еще находится в этом доме и может быть выдано по первому требованию.
  У окна в дальнем конце гостиной стоял подрамник с накинутой на него белой шалью. Графиня указала на него с тяжелым сердцем. Один из людей быстро подошел и сдернул шаль. И тут все увидели, что рама пуста. У Маргариты невольно вырвался возглас удивления.
  - Когда вы видели картину последний раз? - строго спросил человек в седом парике.
  - Несколько дней назад... не помню точно. Мне было не до нее!
  - С вашего позволения мы поищем ее в доме, - решительно сказал человек и, не дожидаясь ответа, пошел по комнатам, с шумом открывая одну за другой все двери. Его помощники, похожие на судебных приставов, стали обшаривать каждый уголок.
  Ошеломленная Маргарита сначала никак не могла опомниться от этого внезапного вторжения, потом, возмущенная, пыталась остановить этих людей, но все было напрасно. Они будто ее не слышали!
  Последней комнатой оставался кабинет графа, но и там картины обнаружено не было.
  - Где же она, сударыня? - человек в седом парике едва сдерживал ярость. - Это же не иголка, в самом деле!
  - Я думала, она стоит в гостиной. Ничего не понимаю...
  - Не будем понапрасну терять время! Наверняка в доме есть тайники, где вы храните свои драгоценности, не так ли?
  - Это же не наш дом, граф снял его на два или три месяца. Откуда мне знать про тайники?
  - Ну что ж, очевидно, судьба вашего мужа печальна, но, увы, она вам безразлична, мадам! - и он быстро направился к выходу.
  - Но я и правда ничего не знаю о картине! Мой муж не посвящает меня в свои дела! Возможно, он уже распорядился ею по своему усмотрению или продал!
  - Тем хуже для него, - зловеще пробормотал человек в седом парике и вышел вместе со своими людьми.
  Маргарита, обессиленная, закрыла лицо руками и разрыдалась.
  
  Глава одиннадцатая
  
  За окном была уже глубокая ночь, когда неясный шум и быстрые шаги на лестнице заставили Маргариту открыть глаза и тревожно прислушаться. Она еще не успела ничего сообразить, но узнала эти шаги - только Питер так стремительно взлетал по лестнице! И вот уже открыл дверь. Она бросилась к нему с радостным восклицанием. Граф счастливо рассмеялся и заключил жену объятия, говоря:
  - Сколько же времени я мечтал о таком теплом приеме, душа моя! Право, для этого стоило постараться...
  По ее щекам текли слезы, и удивленный Питер нежно приподнял ее лицо.
  - Что случилось, сердце мое? Почему вы плачете?
  - Должно быть, от радости... Слава богу, вы живы!
  - Ну, разумеется! Что заставило вас в этом сомневаться? Разве вам не сообщили?..
  - Сначала сказали одно, а потом - другое!.. Наверное, Марсела уже вам доложила, что здесь произошло? Это было ужасно...
  - Поиски картины? Да, она рассказала. Я предвидел нечто подобное и хотел поместить полотно в банк на хранение, но не успел, только вынул из рамы и закрепил с обратной стороны гобелена в нашей спальне. К счастью, они не догадались посмотреть там. О, мне еще предстоит разобраться с этими любителями живописи, черт бы их побрал!.. Бедная моя девочка, они напугали вас? Ну, перестаньте же плакать, душа моя, - он одной рукой прижимал ее к себе, а другой осторожно вытирал слезы, катившиеся по ее щекам. Тут Маргарита почувствовала такое умиротворение и покой... Она со вздохом положила голову ему на грудь. Как восхитительно было ощущать теплую сильную руку на своей талии, его спокойствие и уверенность в себе - и его нежность. И невольно ее жалобы полились сами собой.
  - Как же я измучилась, Питер! Столько всего передумала за это время, испытала столько страхов - и всё от неведения! Почему вы никогда не рассказываете мне о своих делах? Хочу знать всё, я имею на это право - я ваша жена!
  - Какое счастье, что вы об этом помните - это весьма кстати!
  - Бог мой, даже сейчас вы не можете обойтись без иронии! Не представляете, что я пережила! И потом... было так обидно, что какая-то куртизанка знает о ваших делах гораздо больше, чем я. Вы немедленно должны рассказать мне, за что вас арестовали, с кем вы дрались на дуэли, какую услугу оказали Марион де Лорси и почему...
  - О, моя дорогая, как много вопросов! Боюсь, мне придется отвечать на них до утра, а летние ночи так коротки!
  Питер с улыбкой отнес ее обратно в постель, сел рядом, взял ее прохладные руки и прижал к своему лицу. Она только сейчас заметила, что его душистые волосы влажны и завились крутыми кольцами - значит, он уже успел принять ванну и переодеться, а она ничего не слышала... Теперь он медленно целовал ее ладони, щекоча их своим дыханием, и Маргарита чувствовала, как тепло и нега волнами разливаются по ее телу. Но всё же она не хотела поддаваться чарам возлюбленного, пока не получит ответы на все свои вопросы, и уже открыла было рот, чтобы повторить их, но не успела: его властные губы заставили ее замолчать...
  
  ...Питер отдыхал, прикрыв глаза, и в уголках его губ блуждала еле заметная улыбка. Маргарита лежала рядом с мужем, рисуя пальчиком завитки на его груди, и ныла:
  - Ну, почему ты опять молчишь? Питер, ты же обещал!...
  - Не хочу ни о чем думать, моя радость. Ни о чем...
  - Ты устал?
  - Смотря для чего...
  Он быстрым движением поднялся на локте и с чувством поцеловал ее плечо, но Маргарита проворно отодвинулась и улеглась на живот подальше от его рук и губ. Муж не стал ее преследовать, он только молча смотрел, чуть улыбаясь, и в его глазах загорались золотистые искорки. Казалось, он никак не мог ею налюбоваться. Потом лукаво поманил к себе.
  - Нет, Питер, сначала ответь на мои вопросы. У нас никогда не остается времени поговорить!
  - Хорошо, моя прелесть. Но что именно тебя интересует?
  - Всё! Например, что это за тюрьма Фор-Левек? Тебе было там страшно?
  - Не страшно, Марго, скорее неприятно. В этой тюрьме для дворян вполне сносно - не хуже, чем в какой-нибудь провинциальной гостинице. Там в свое время побывали весьма высокопоставленные особы. Честно говоря, сидеть взаперти не по своей воле неприятно - можно сойти с ума от безделья. Когда много свободного времени и все доступные книги перечитаны, начинаешь вспоминать свои грехи, а их у меня не перечесть! Пожалуй, мне за три дня все вспомнить не удалось.
  - Всё бы вам шутить, сеньор!.. Наконец, поговорите со мной серьезно. Правда ли, что король приказал арестовать вас за какую-то песенку, высмеивающую госпожу де Ментенон?
  - Правда. Марго, ты не представляешь - ведь она велела сжечь картину Леонардо да Винчи! И не только ее. Это чудовищно, и стерпеть такое невозможно! Я не мог прийти в себя от горя. Не знаю, что еще может сравниться с подобным несчастьем - разве что пожар Александрийской библиотеки...
  - Значит, это был ваш памфлет! Мадлен принесла его с рынка вместе с продуктами... Я должна была догадаться. Но как вы могли, сеньор! Эта сатира почти на грани непристойности!
  - Но не за гранью.
  - Ах, как вы любите дразнить гусей! И уже поплатились за это.
  - Я ничуть не сожалею, Марго. Если все будут молчать, что же останется от великого искусства? Опасаюсь, это лишь начало. Сейчас в государстве засилье клириков, они влияют не только на короля и его окружение - на всех! Из-за этого само государство скатывается в архаику, фанатизм и косность. Это страшно - тем самым закладывается фундамент неисчислимых бедствий...
  Маргарита укоризненно покачала головой.
  - Не понимаю, о чем вы, сеньор. Никто, кроме Господа, не может знать, что будет. Вернемся лучше к нашим делам. Так вот, эта Марион еще сказала, что за вас вступились беарнские гусары. Откуда они взялись? Вы знакомы с их полковником, герцогом де Граммоном?
  - Мы случайно познакомились в таверне, где они ужинали в тот день.
  - Вот как? - изумилась Маргарита, - Тогда я не понимаю, почему герцог пошел к королю просить за вас?
  Питер вздохнул и поднялся с постели. Накинув длинный узорчатый халат, он молча подошел к столу налить легкого вина, стоявшего во льду.
  - Вы не хотите мне говорить? - сдвинула брови Маргарита. - Здесь есть какой-то секрет?
  - Да, любовь моя. Это длинная история, в которой я некоторым образом нарушил закон. Не хочу, чтобы об этом узнали, особенно в Испании.
  - Впервые слышу, чтобы мой муж нарушал закон!
  - Надеюсь, вы не выдадите меня властям, если я расскажу?
  Маргарита рассмеялась и приложила палец к губам. Он присел на край постели, протянул ей бокал с вином и медленно отпил из своего.
   - Слушайте же, моя прелесть. Не так давно мои каперы поймали судно контрабандиста с грузом драгоценных металлов из Нового Света. Я ничего не сообщил властям об этом призе и не декларировал его. Это нарушение закона, но на это у меня есть очень веские причины. Однако во время того боя мои корабли пострадали и встали на ремонт в Ла-Рошели, а груз оставался в трюмах. И вот во время ужина с беарнцами в "Золотой лилии", я узнаю, что их полк идёт воевать, не имея самого необходимого - ни одежды, ни денег, ни фуража... Одним словом, я предложил де Граммону экипировать его полк и выплатить жалование офицерам.
  - Силы небесные! Это весьма щедро! Надеюсь, вам что-нибудь осталось от тех сокровищ?
  - Да, вполне достаточно, душа моя.
  - Достаточно - это сколько? - в тоне Маргариты проскользнули нотки недовольства.
  Граф, прищурившись, внимательно посмотрел на жену и улыбнулся.
  - Кажется, моя дорогая, вы хотите познакомиться с моими финансовыми документами?
  - Мне хочется, сеньор, чтобы вы ставили меня в известность прежде, чем делать подобные красивые жесты! Чтобы я знала, насколько щедрым может быть мой муж! - с раздражением воскликнула Маргарита.
  Питер в недоумении приподнял брови.
  - Вы считаете, что по отношению к вам я недостаточно щедр?
  - Я этого не говорила. Но я хочу знать!
  - Хорошо, вы будете знать. Однако я намерен поступать так, как сочту нужным, сеньора.
  - Не собираюсь вам препятствовать, сеньор, но вы должны проявлять ко мне уважение, ведь я ваша жена, в конце концов!
  - Определенно, что-то случилось, моя радость - уже второй раз вы напоминаете мне это. Однако не позволяете еще раз напомнить, что я ваш муж.
  - Нет, постойте, Питер, это еще не всё! Скажите, что за услугу вы оказали Марион де Лорси? Она говорила, что ее ждала бы участь вашего друга д'Юссона, - то есть арест?
  - Вполне возможно... Маргарита, вы заставляете меня говорить о делах и тайнах, весьма опасных для тех, кто ими владеет.
  - Святые небеса! Что же это за дела у вас такие?!
  - Одним словом не ответишь, моя дорогая, - улыбнулся граф. - Давайте отложим этот сложный разговор. Мы с вами можем провести время гораздо приятнее, душа моя.
  - Я не успокоюсь, пока не узнаю всё! - упрямо повторила она. - Почему вы постоянно отделываетесь шутками и не говорите со мной серьезно?
  С видимой досадой он поднялся, чтобы налить себе еще вина. Маргарита сводила его с ума.
  - Хорошо, я объясню, дорогая, если вы этого не видите, - он резко повернулся и без улыбки посмотрел ей в глаза. - Сейчас я просто не в силах думать ни о чем, когда вижу вас, такую прелестную и соблазнительную. И не могу говорить о пустяках, когда меня сжигает желание.
  - О пустяках?! - она даже задохнулась от возмущения. - А что же тогда для вас не пустяки, позвольте узнать?
  - Моя любовь. Или для вас она уже не так важна?
  - Сеньор, ваша страсть ненасытна. Дайте же мне немного отдохнуть.
  - Как жаль, что наши силы неравны... Или чувства?
  - О, вы не хотите меня понять. Когда у меня на душе неспокойно, я не могу думать о любви. А вы ничего мне не рассказываете, потому что это для вас пустяки!
  - Пустяки всё, что не касается вас, душа моя. И даже моя беседа с королем и госпожой де Ментенон. Хотя, возможно, вас это позабавит.
  Маргарита так и подскочила на постели.
  - Как?! Вы видели самого короля и госпожу де Ментенон?
  - Да, дорогая. Не больше трех часов назад.
  - И вы до сих пор молчали!
  - Стоило мне увидеть вас, и я забываю обо всем на свете. Ничего удивительного, душа моя.
  - О, я знаю, мой сеньор мастер куртуазных речей! Но расскажите же поскорее, как это было. Все подробно - и с самого начала!
  - Трудно сказать, где начало, дорогая. Я думаю, в Англии. Помимо герцога де Граммона за меня еще ходатайствовал Луи-Александр де Бурбон, граф Тулузский, сын короля и де Монтеспан. Принц сообщил Людовику, что получил от меня секретные сведения чрезвычайной важности. И это правда, я был недавно у принца с донесением о строительстве и вооружении английского флота. Конечно, я осмелился не поставить в известность своего патрона, кардинала Альберони, но теперь французы на море представляют собой гораздо более грозную силу, чем испанцы - им и карты в руки. Пожалуй, только благодаря этому донесению меня выпустили так быстро. Иначе бы пришлось обращаться к испанскому послу, и тогда не избежать дипломатических пререканий и долгого разбирательства. А сейчас я даже был удостоен чести - король пожелал меня видеть и лично говорить со мной, - в тоне графа слышалась ирония, но Маргарита смотрела на мужа широко раскрытыми восторженными глазами.
  - Питер, какой он, великий Король-Солнце?
  - Он все еще статен и выглядит благородно, хотя уже без былого блеска, надо заметить. По-прежнему проницательные и умные глаза, но они показались мне потухшими. Король по-прежнему умеет быть приветливым и любезным со всеми, даже с теми, кто ему неприятен.
  - Откуда вы это знаете?
  - Некоторое время мне пришлось подождать в приемной и понаблюдать за посетителями...
  - А о чем вы говорили? Он что-то у вас спрашивал?
  - Ему всё заранее обо мне доложили, конечно же. Но, кажется, он меня вспомнил, когда увидел - у короля удивительная память. Сейчас Людовика интересуют чисто практические вещи, связанные с войной. Я рассказал ему о том, что видел на верфях Плимута. Вряд ли вам это было бы интересно, моя дорогая, а вот король слушал очень внимательно, поскольку это затрагивает интересы его государства. Радует, что он по-прежнему быстро и верно принимает решения. Людовик поручил графу Тулузскому флот Франции - а теперь еще и постройку нескольких линейных кораблей на верфях Ла-Рошели. И это единственно верное решение при сложившемся положении на флоте! Но я понял, что у короля катастрофически мало денег - и уже нет великого Кольбера...
  Питер вдруг остановился и сокрушенно покачал головой.
  - Маргарита, душа моя, о чем мы говорим?! Бог с ними со всеми! Ночь так коротка!..
  - О, нет, Питер, продолжайте, прошу вас! А что госпожа Ментенон? Она вам не понравилась?
  - Сидела в глубине кабинета с постным лицом, молчаливая и кроткая. Дорогая, не могу сказать о ней ничего - ее дела говорят сами за себя. Зная ее тяжелую судьбу в прошлом, я испытывал к ней уважение и сострадание, но теперь... Верно, возраст очень меняет людей, Марго, меняет так незаметно, разительно и неумолимо!.. Всё же мне пришлось извиниться перед ней - из уважения к королю.
  - О, неужели вы признались в авторстве? Де Лорси говорила, что беарнцы взяли всю вину на себя!
  Граф рассмеялся.
  - Неужели вы могли подумать, что я буду прятаться за спинами друзей?
  - Тогда это были бы не вы!.. Однако не могу себе представить, как это граф де Монтель просит прощения...
  - Это очень легко сделать, если на самом деле сожалеешь о своем поступке. Но я не сожалею. И де Ментенон это поняла. Но кто я такой для неё? Только незначительный провинциальный дворянин. Поэтому она снисходительно довольствовалась моим извинением.
  - Как уничижительно вы о себе говорите, сеньор! Очень жаль, что вы не стремитесь к славе, даже не мечтаете получить придворную должность...
  - Мне это не нужно, дорогая. Я не амбициозен, но знаю себе цену, и она не зависит ни от мнения короля, ни от чьего-либо еще. Мои извинения были приняты, формально все были удовлетворены. Но, думаю, этим дело не закончится. Надо совсем не знать Людовика, чтобы думать, что он такое забудет! Он не забывает ничего.
  - Питер, мне теперь страшно здесь оставаться... Вы как будто умышленно навлекаете на себя неприятности, сеньор. Ну, вы же умеете быть таким обворожительным и любезным! Что вам стоит не создавать вокруг себя скандалов?
   - Да-да, и наш мудрый друг де Фонтенак говорит, что не грех порой пойти на некоторые компромиссы. Никто не скажет, что я не гибок! Но есть вещи, которые, по-моему, компромиссов не допускают. И это не только вопросы личной чести.
  - О, не стоит углубляться в эти темы, сеньор, я мало что в них понимаю. Я чувствую одно - лучше нам вернуться в Тулузу. Мне там гораздо спокойнее. Прошу вас, уедем!
  - Я только об этом и мечтаю, дорогая. Мне вообще не хотелось сюда приезжать.
  - В следующий раз не потакайте моим капризам, сеньор, иначе вы меня совсем избалуете.
  - А вы обещаете быть послушной женой? - улыбнулся Питер.
  - C радостью! - и она кокетливо подставила ему свои соблазнительные губки.
  Их жаркий поцелуй прервал осторожный стук в дверь. Маргарита вздрогнула.
  - Бог мой! Кто смеет беспокоить нас в такое время!
  Запахнув халат, граф открыл дверь. Слуга передал ему какую-то мятую записку, тот быстро ее прочел и велел седлать лошадь. У Питера был оживленный и слегка озабоченный вид.
  - Это от мэтра Жюстена, цирюльника. Я просил его сообщать, если будут интересные случаи.
  - Какие случаи? Хирургические?
  - Да, дорогая. Мне придется ненадолго вас покинуть.
  - Неужели вы уйдете сейчас, из моей постели? - поразилась Маргарита.
  - С огромным сожалением, душа моя, поверьте!
  - Невероятно! - она была потрясена. - Это просто неслыханно! И ради кого же?!.
  
  Как оказалось, ради тощей полумертвой проститутки лет четырнадцати, с полупрозрачной голубовато-грязной кожей в свежих кровоподтеках и ссадинах, с костлявыми коленками, в лохмотьях и с невероятно большим для ее худобы животом последнего месяца беременности. Она лежала на высоком столе мэтра Жюстена и время от времени слабо корчилась от боли - несчастная уже не могла даже стонать. Цирюльник рассказывал:
  - Я подобрал ее у своего порога не больше сорока минут назад - вышел, думал приблудная кошка скребется. Уж не знаю, сударь, сколько времени она мучается, но, похоже, что давно. Никогда ей самой не разродиться, видит бог! Смотри, она сама еще ребенок - ни бёдер, ни зада!.. Я послушал - дитя, по-моему, уже не шевелится. Да и мамаше не долго осталось... Извини, граф, если зря побеспокоил, но ты сам просил. Думаю, может, попробуешь? У тебя легкая рука - сколько раз делал сечение, и многие оставались живы.
  - В четырех случаях из шести, дружище. Дело не в руке, а в состоянии жертвы и знании сути.
  - Ну, этой драной кошке была бы одна дорога, а так хоть есть шанс! Наш патентованный мэтр Луван точно бы отправил ее на тот свет - ничего другого он не умеет.
  - Ну, ты не очень-то справедлив. Дело в том, что Луван и другие официальные хирурги всегда делают эту операцию уже на мертвой женщине, когда извлекают ребенка. Ведь церковь должна отпевать и хоронить тела женщины и плода отдельно. Конечно, случалось, что ребенок оставался жив. В безнадежных случаях иногда извлекают плод и у живых женщин, но никто и не думает после ушивать разрез матки, потому что в научных трудах столетней давности об этом не написано! Вот в чем ошибка мэтра Лувана! Я показывал ему блестящую монографию доктора Морисо, по которой я работал, но мэтр слишком упрям и не хочет поступиться своим авторитетом. Ну, что ж, приступим! Ты все прокипятил и приготовил?
  - Да, сударь.
  Питер кивнул и открыл свой несессер из тисненой кожи.
  - У меня есть одно новое средство, Жюстен, хочу испытать его. Оно называется сладкое купоросное масло. Девочка понюхает его, заснет и не почувствует боли. То, что пишет об этом веществе Бойль, похоже на сказку. Я хотел попробовать его как раз в таких случаях...
  - Попробуй. Думаю, хуже-то ей уж некуда...
  Граф посмотрел на несчастную девчонку, похожую на синего костлявого цыпленка, со смешанным чувством жалости и брезгливости, но его лицо при этом казалось совершенно невозмутимым.
  
  ...Питер вернулся домой, когда было уже около восьми утра. У крыльца его поджидал старший сын Мадлен, Жан-Лисенок. Это прозвище дала ему сама мать - за симпатичную мордашку с остреньким носом и хитрыми круглыми глазами, так похожими на отцовские. Жан Потье был поначалу удивлен и растерян, когда узнал, что у него есть сын, а сейчас в глубине души гордился этим. Но суровая Мадлен до сих пор не давала ему никаких шансов на возобновление их прежних отношений и только насмешничала над его отцовскими чувствами.
  Когда граф спешился у подъезда, проворный мальчишка уже подхватил поводья его лошади, приветствовал его и сказал, что мадемуазель Диана велела спросить, когда сеньор будет учить их фехтованию? Граф на секунду задумался.
  - Когда вы готовы начать?
  - Что до меня - когда угодно, сеньор!
  - А где Диана?
  - Наверное, еще спит.
  - Ну, пусть поспит. С тобой мы можем начать сейчас.
  - Прямо сейчас? О, вы же только приехали!..
  - Поэтому сегодня я покажу тебе не больше трех позиций. Ты должен их запомнить и повторять в течение дня. Это не так просто, дружок, нужно иметь большое желание и терпение.
  Они прошли в фехтовальный зал, и мальчик с восторгом увидел футляр, где на черном бархате лежали две небольшие блестящие рапиры с золочеными рукоятками. Граф показал Жану-младшему, как правильно держать оружие, в каком положении должны находиться руки и ноги, чтобы для отражения ударов стоять устойчиво и в то же время подвижно.
  Через некоторое время в зал заглянул Жан-старший и от удивления приоткрыл рот.
  - Вот это да, сударь! А я везде вас ищу... После такой длинной ночи, какая была у вас, я бы три дня отсыпался!
  - Счастливец! Могу лишь позавидовать.
  - Только интересно, кто бы мне такое позволил?..
  - Раз уж ты пришел, Потье - можешь продолжить вместо меня. У нас первый урок. Проследи правильность выполнения примы, секунды и терции. Твой сын все быстро схватывает, и очень гибкий - просто талант!
  - Есть в кого, сударь!..
  - Это правда. Молодой человек, твой отец владеет шпагой не хуже любого дворянина. Думаю, у него найдется время с тобой заниматься, - и граф, уходя, с улыбкой сделал им изящный приветственный жест снятой перчаткой.
  
  Питер сидел на подоконнике с книгой на коленях, когда в кабинет постучалась Амалия.
  - Марио, можно с тобой поговорить? Не хотела тебя беспокоить, ты только вернулся... Я так счастлива, что все обошлось!
  Он с улыбкой поднялся ей навстречу, поцеловал обе ее руки и усадил на небольшой диванчик у книжного шкафа, а сам присел на край стола напротив. Внимательно глядя, Лия проговорила:
  - У тебя усталый вид... Или ты чем-то расстроен?
  - Нет, дорогая, наверное, просто не выспался. Казалось бы - что делать в тюрьме? Только спать. А у меня никак не получалось - воображение не давало покоя. Но прошедшая ночь превзошла все мои самые смелые фантазии. Она началась в королевском кабинете - Людовик до сих пор не изменил своей привычке работать ночами - и закончилась ночь в цирюльне на улице Августинцев в обществе маленького беременного заморыша, похожего на дохлого цыпленка...
  - Пресвятая Дева!.. - Амалия подошла к нему и взяла за руку. - Я поняла по твоему виду, что ты чем-то взволнован. Она умерла?
  - Пока нет. Но что удивительно - и ребенок жив! Правда, пришлось с ним повозиться, чтобы заставить дышать... А теперь я себя спрашиваю: зачем я вмешиваюсь в волю Провидения, которое предопределяло им умереть? Может быть, в другой жизни они были бы счастливее? Эта жизнь не сулит им ничего, кроме страданий. Теперь они оба не выходят у меня из головы...
  - А разве не Провидение послало им тебя?
  - Возможно...
  - Я помолюсь за них. Как ее зовут?
  - Понятия не имею, - пожал он плечами. Лия тихо улыбнулась:
   - Видно, тебе было не до этого ...
  Питер только сейчас обратил внимание, что Лия, никогда не любившая ярких нарядов, теперь одета более чем скромно, как будто старалась быть еще незаметнее. Однако простое серое платье без украшений только подчеркивало природные краски ее лица. У нее была белоснежная кожа, удивительная для итальянки, сияющие серо-голубые глаза, естественный нежный румянец и золотисто-русые волосы, тяжелыми волнами спадающие на плечи.
  Под его взглядом она смущенно опустила ресницы.
  - Почему ты так смотришь, Марио?
  - Я любуюсь. Ты очень красива, дорогая.
  Она вспыхнула, как девчонка, и отошла от него подальше.
  - Не говори так, пожалуйста...
  - Почему же? Я говорю правду. Что тут плохого?
  - Может быть, и ничего, но... я как раз пришла сказать тебе, что должна уехать.
  - Почему?
  - Маргарита теперь совсем по-другому на меня смотрит... Она будто подозревает меня в чем-то. Внешне все остается по-прежнему, но она неосознанно дает понять, что не хочет меня видеть в своем доме. Одним словом, я чувствую, что должна уехать. Зачем тебе неприятности с женой!
  - Если только в этом дело - не беспокойся, Маргарита прекрасно знает, что повода для ревности у нее нет.
  - Тем не менее, она будет рада, если я уеду.
  - Она сделает то, что захочу я.
  - Вот как? Но совсем недавно ты не смел переступить порога ее спальни!
  Он вскинул подбородок и холодно взглянул на нее. Лия потупилась и быстро сказала:
  - Прости, Марио... Единственное, чего я хочу - чтобы ты был счастлив.
  - Я позабочусь об этом сам! - он поднялся и подошел к окну. - Скоро мы возвращаемся в Тулузу. Прошу, подумай еще раз. Ехать в такую даль опасно, тем более когда идет война!
  - Однажды всё может плохо кончиться, Марио, ведь я тоже не каменная, мой милый, как и ты. Я уже все решила, так будет лучше!
  Он помолчал, задумчив глядя в окно, потом тихо сказал:
  - Мне будет вас не хватать...
  Амалия сделала движение, чтобы подойти, но тут дверь отворилась и в кабинет с очаровательной улыбкой вошла Маргарита.
  - Доброе утро, мои милые! Какая удача, неужели мой муж сегодня дома и будет завтракать с нами? - воскликнула она с легкой иронией. - Я уже забыла, когда это случалось в последний раз. Надеюсь, вы никуда не намерены больше исчезать, сеньор мой?
  - Это как придется, - он улыбнулся невесело. - Мне надо закончить некоторые дела, дорогая. Мы сможем выехать не ранее, чем через две недели. И Лия, как я понял, тоже хочет вернуться домой. Думаю, нам лучше будет ехать вместе до Лиона, а там... Черт, у меня здесь нет людей, чтобы вас достойно сопровождать...
  Раздался деликатный стук в дверь, и камердинер доложил, что Мишель Миньяр, тот бандит, которого граф вытащил из Сен-Лазара, теперь явился что-то передать сеньору.
  - Пусть войдёт. Что ему понадобилось?..
  Скоро в дверях показалась нечесаная голова Миньяра, потом важно, даже с некоторым апломбом, вошел он сам. Парень ловко поклонился застывшим в изумлении дамам и приветствовал графа.
  - Простите, ваше сиятельство, меня пропустили к вам для дела!
  - Входи, приятель. Что случилось?
  Миньяр, слегка прихрамывая, подошел к столу. У него в руках было нечто длинное, завернутое в плащ. На столе он развернул сверток, и все увидели шпагу и золотой портсигар графа, когда-то украденные бандитами на парижской улице.
  - Я обещал вернуть вам ваше добро, господин граф - я всегда выполняю свои обещания!
  - Надо же! И как это тебе удалось? Впрочем, потом расскажешь. - Питер задумчиво взял в руки портсигар. - Мне было бы жаль потерять эту вещицу, когда-то я сделал ее, используя метод Бенвенутто Челлини ...
  На портсигаре был изображен фамильный герб Гальтонов: на щите в верхнем поле два скрещенных меча, в нижнем поле под ними - роза, инкрустированная рубинами. Щит венчали шлем и жемчужная графская корона с зубцами и земляничными листьями. Присутствие в гербе алой розы Ланкастеров говорило о том, что английские предки графа были из этого древнего рода.
  - Что ж, спасибо, Миньяр, я оценил твой благородный поступок, - и граф протянул ему руку. Парень опешил. Он смотрел на протянутую руку и не решался ее пожать, а потом, смутившись, протянул свою, и мужчины обменялись крепким рукопожатием.
  
  ...После завтрака служанки убирали посуду со стола. Диана и Франческа с двух сторон облепили отца, присевшего на диван, и он ласково с ними шалил. Маргарита просила мужа покататься с ними в открытой коляске где-нибудь подальше от города.
  - Мы так давно никуда не выходили вместе, Питер! И девочки будут рады.
  - Ну, хорошо, мои милые дамы. Я и в самом деле соскучился по вашему щебетанью. Только прежде мне нужно сделать кое-какие распоряжения. Марсела, позови Мадлен, я хочу поручить ей одно дело.
  Когда Мадлен появилась в столовой, граф попросил девочек подождать его в гостиной, а ей сказал:
  - В три мы поедем с тобой на улицу Августинцев, к известному тебе мэтру Жюстену. Возьми с собой все необходимое, чтобы пожить там несколько дней. И вот еще что: надеюсь, ты умеешь готовить мясное и овощное суфле, паштеты, суп-пюре, фруктовые муссы и балансе?
  - Ну, да, кое-что умею, сударь. А зачем?
  - Сегодня приготовь к этому времени стакан крепкого куриного бульона, немного суфле из цыпленка и, пожалуй, два желтка, взбитые со щепоткой ванильного сахара и ложкой коньяка.
  Маргарита удивленно воскликнула с улыбкой:
  - Не думала, что у вас так изменились вкусы, сеньор! Это меню из Фор-Левека?
  Граф рассмеялся.
  - Это меню не для меня, дорогая, а для одной моей пациентки. Если Мадлен ее не подкормит, она вряд ли встанет на ноги.
  - Это к ней вы ушли сегодня ночью?
  - Да.
  - И кто же она?
  - Только не сейчас, Марго! - он поморщился, как от зубной боли. - Мне становится плохо, стоит только о ней вспомнить. Впрочем, Лия может рассказать вам, пока я буду переодеваться...
  
  Мадлен вслед за графом вошла в маленькую каморку в доме мэтра Жюстена, где не было ничего, кроме узкой кровати, стола с тремя стульями и умывальника. Им навстречу проворно встала монахиня-сиделка и почтительно поклонилась графу. На кровати неподвижно лежало худое бескровное существо с синяками и ссадинами на лице и руках, лежавших поверх чистой белой простыни. Одни только большие испуганные глаза жили на этом побитом худосочном лице. Граф вполголоса поговорил с сиделкой, отправил ее отдохнуть, а сам подошел к кровати и начал осмотр, с невозмутимым видом небрежно откинув простыни. От любопытства Мадлен вытянула шею, но подойти ближе опасалась. Между тем она зорко приметила, что граф избегает смотреть в лицо своей пациентке и отводит глаза от ее испытующего встревоженного взгляда. Вдова Персье внимательно всмотрелась в лицо графа. Оно оставалось бесстрастным, но что-то в его глазах показалось ей необычным. Сеньор не произнес ни слова и только сосредоточенно хмурился, как будто на что-то досадовал. В другое время он так разговорчив, с его лица не сходит улыбка, а тут... Но скоро Мадлен поняла, в чем тут дело. Бесстрастное лицо графа могло обмануть кого угодно, но глаза!.. Было ясно: острая жалость сдавила ему горло, и, похоже, он злился на себя за это.
  Первой нарушила молчание пациентка, когда граф закончил осмотр и хотел отойти.
   - Спасибо, сударь, что избавили меня от живота! - весело сказала она хриплым голосом. - Я будто заснула, а его уже нет - вот радость-то! Вот оклемаюсь немного и отдам вам деньги. А захотите - расплачусь натурой. Я такое умею, что не пожалеете!
  Граф, ошеломленный, остановился и, наконец, взглянул ей в глаза.
  - Как тебя зовут?
  - Като.
  - Катрин, лучше прибереги свои деньги для сына. Его отдали кормилице в Шайо.
  - Да на черта он мне сдался? Самой есть порой нечего! Я только и мечтала, как бы поскорее от пуза избавиться. Хотя, с другой стороны, будет что продать, если выживет...
   Граф ничего не ответил и обратился к Мадлен:
  - Дай ей немного бульона, мясное суфле и фруктовое пюре. А на ужин приготовь такое лекарство: бриошь с паштетом из говяжьей печени, полстакана красного вина, на десерт взбитые сливки и немного сыра, - с этими словами сеньор вышел из каморки, чтобы поговорить с мэтром Жюстеном. Мадлен, доставая из корзины укутанные горшочки с теплым обедом, осуждающе покачала головой:
  - Ну, ты и осрамилась, милашка! Предлагать себя благородному господину! Видать, тебе последние мозги отшибли. Тьфу, прости господи... Неужто не видишь, кто перед тобой?
  - А что такого? Доктор тоже мужчина, да еще такой красавчик!.. Все равно мне платить нечем.
  - Да ты посмотри на себя, коза драная! - взорвалась Мадлен. - Как еще сеньора не стошнило, когда он полночи с тобой здесь возился! А я-то думаю, для какой такой принцессы он заказал столь изысканное меню? С тебя хватило бы и свиных обрезков с капустой!..
  
  *
  Спустя день к Гальтон отправился в Ножан, чтобы повидаться со своим приятелем-контрабандистом и получить очередную порцию новостей, которые нельзя было доверить ни почте, ни курьеру. С этой прогулки он вернулся озабоченным, если не сказать мрачным. Встречавшая его Марсела даже забеспокоилась - не часто ей приходилось видеть сеньора без улыбки на лице.
  - Скажи графине, что я хотел бы с ней поговорить, - велел ей граф, едва переодевшись с дороги. Марселина не верила своим ушам - обычно сеньор сам спешил к жене, а тут... Маргарита была удивлена не меньше своей камеристки.
  - Что-то случилось, Питер? В чем дело? - встревожено спросила она, входя в кабинет.
  - Ничего особенного, дорогая, не пугайтесь. Просто я хочу как можно скорее выполнить свое обещание и посвятить вас в наши финансовые дела, как вы того и желали. Так вот, к сожалению, мне нечем вас порадовать, душа моя. Если интересуют цифры - я вам их предоставлю, но, думаю, с непривычки вам будет не всё понятно. Расскажу главное. Сначала приятное: часть того захваченного золота, которое было предназначено мною для полка де Граммона, доставлено по назначению. Слава богу, мне хватило ума разделить груз на мелкие партии! Что же касается моей части, предназначенной для выплаты банковских кредитов, то ее участь плачевна. Как плачевна и участь людей, перевозивших ее - все пятеро в разное время и в разных местах были найдены мертвыми, а золото исчезло.
  - О Боже! Как же так?.. Почему?!
  - Сейчас можно только догадываться, Марго. Хотя у меня есть одно предположение, - Питер в сомнении посмотрел на жену. - Не хотел бы вас в это впутывать, моя дорогая...
  - О, пожалуйста, продолжайте, прошу вас!
  - Ну, хорошо. Только, ради бога, держите это в секрете, и сейчас поймете почему. Захваченное моими каперами судно из Нового Света, перевозившее драгоценные слитки под видом шоколада, принадлежало иезуитам. Мне было известно об этом с самого начала. Ваш кузен дон Родриго рассказал об этом аббату Бассойету, а я услышал совершенно случайно. Мои ребята успели вовремя, потопили конвой и захватили это судно, потом разгрузили его в свои трюмы и тоже потопили, чтобы не осталось никаких следов, а сами пошли на ремонт в Ла-Рошель. Разумеется, иезуиты бросились искать следы своего добра и, как видно, кое-что нашли -кто б мог сомневаться в их способностях! Впрочем, всегда остаются какие-то свидетели...
  - Пресвятая Дева, что же теперь с нами будет? - Маргарита ужаснулась при мысли, что Питер снова перешел дорогу могущественному ордену.
  - О чем вы, душа моя? - он обнял ее за талию и слегка привлек к себе. - Чего вы испугались, моя радость? Подумайте, не лучше ли вам ни о чем таком не знать? Вы будете зря тревожиться, но все равно изменить ничего невозможно. Лучше будьте веселы и беззаботны, моя прелесть.
  - Ну, теперь как я могу быть спокойна? Вы опять задели интересы иезуитов, Питер! Они же чуть не убили вас восемь лет назад! И вы снова их дразните! Святые небеса, как же я боюсь!..
  Он коротко улыбнулся:
  - Тут со мной ничего не поделаешь, дорогая, однако меня беспокоит другое: я рискую не выплатить кредиты вовремя и потеряю доверие банка.
  - Но почему вы решили взять кредит? Вы же говорили, что на проценты от той суммы, что лежит у вас в Лондонском банке, мы могли бы жить, ни в чем себе не отказывая.
  - Это если бы мы жили в Тулузе. А поездка в Париж потребовала дополнительных средств, и немалых. Второй кредит, поменьше, мне пришлось взять для поездки в Лондон. Но тот хотя бы оправдал себя.
  Маргарита сокрушенно опустила голову.
   - Если бы я знала всё это раньше!..
  - Не стоит сожалеть о полученном удовольствии, дорогая, - сказал он мягко. Его глаза улыбались ей, и чувствовалось, что ему не хочется говорить о делах. - Чтобы сразу покончить с неприятными новостями, скажу и второе: две партии духов и ароматической воды из Монтеля, предназначенные для продажи в столице, оказались на границе с Голландией и конфискованы как контрабанда, хотя все документы, сопровождавшие груз, были оформлены должным образом. Вот это для меня было просто шоком. Что произошло и почему всё это оказалось на границе - непонятно. Разбираться в этом деле придется долго. Таким образом, мы потеряли, по меньшей мере, пятьдесят тысяч ливров.
  - Господи, что же будет?
  - Посмотрим! Вы хотели знать о наших делах - я посвятил вас в общих чертах. Но, моя радость, решать эти проблемы предстоит мне. Потерять часть доходов - это еще не конец света, поверьте.
  Питер привлек ее к себе и поцеловал так, что у Маргариты закружилась голова. Но тут же он с сожалением оторвался от ее губ, вспомнив что-то еще.
  - Чуть не забыл о приятном сюрпризе для вас, дорогая: король в знак милость и прощения прислал нам приглашение на концерт в Тюильри.
  Маргарита вскрикнула от радости. Как же она хотела увидеть короля Франции и его двор! Она уже и не надеялась, что ее мечта сбудется!
  - О, неужели это не сон! - воскликнула она, вырываясь из его объятий, а потом снова бросаясь ему не шею. Питер, смеясь, только пожал плечами:
  - И что же привело вас в такой восторг, моя прелесть? Подозреваю, там будет ужасно скучно. Вы бы видели концертную программу! Представляете, одни церковные песнопения и духовные гимны в исполнении воспитанниц Сен-Сира мадам де Ментенон. Конечно, девицы милы, но их репертуар!..
  *
  Для Маргариты этот день был сравним с днем ее первого выхода в свет. Нет, кажется, тогда она волновалась меньше! Питер успокаивал ее как мог, сам оставаясь равнодушным к этому событию. Графиня попросила мужа помочь ей подобрать наряд для такого торжественного случая. А он обожал ее одевать, в это время у него просыпалось вдохновение.
  - Видите ли, в чем дело, душа моя, - задумчиво произнес Питер. - Сейчас при французском дворе господствует сама Скромность. Конечно, тон задает госпожа де Ментенон. Супруга короля ходит в мрачных туалетах, которые почему-то кажутся чёрными, хотя это не так - Людовик ненавидит черный цвет. Он всегда любил жизнерадостные оттенки, изысканность, блеск и роскошь. Но теперь... Всё не так. Теперь выбрать туалет задача не из легких, Марго. Не изменяя собственным вкусам, нужно выглядеть скромно и не слишком эффектно, иначе это могут счесть вызывающим. Поскольку я уже знаю, что надену, ваш наряд должен сочетаться с моим, дорогая. Думаю, вам очень пойдет атласное кремовое платье с вышитой таким же шелком шемизеткой. Низкое декольте прикроем полупрозрачным нежным фишю, а в волосы вплетем кремовые розы, ими же украсим вырез - что может быть лучше бутонов свежих цветов!
  - А драгоценности? Как же без них?
  - Советую выбрать самые скромные кольца, дорогая, и никаких бриллиантов - это сейчас не приветствуется. Вместо колье можно ограничиться простой золотой цепочкой с жемчужным крестиком. В любом случае, моя прелесть, вы будете выглядеть словно райская птичка в стае галок, я в этом уверен.
  
  Концерт в Тюильри был назначен на четыре часа пополудни, поскольку благочестивые девочки-воспитанницы госпожи Ментенон посещали вечернюю службу и рано ложились спать.
  Маргарита хотела приехать пораньше, погулять по парку и как следует рассмотреть прибывающих гостей. Питер уверял, что предстоящая суета ее только утомит, но все же они появились в саду за час до начала. По аллеям прогуливалось еще не так много гостей - в основном это были священнослужители, попечители городских больниц и приютов, кое-кто из городской знати, удостоенные чести быть приглашенными благодаря щедрым пожертвованиям на Сен-Сир - вот и все. Двор еще не прибыл. Маргарита, гордо ступая под руку с мужем, любовалась садом и бросала внимательные взгляды на посетителей. Она с трепетом ожидала появления короля.
  Тем временем Жозефина де Шенье, в одиночестве прогуливаясь по тихой боковой аллее сада Тюильри, заметила вдалеке высокую фигуру графа де Монтеля. Как же было его не заметить! Мадам Жозефина подошла поближе, стараясь не привлекать к себе внимания, чтобы понаблюдать и полюбоваться графом. Безупречно элегантный в костюме цвета слоновой кости, отделанном тонким золотым шнуром, в шляпе того же цвета и золоченой парадной шпагой на боку, граф был неотразим. Жозефину завораживало в нем всё - походка, манеры, разворот широких плеч, стройная талия, пышные кудри, гордая посадка головы и прекрасное выразительное лицо, сейчас оживленное беседой. Конечно, граф беседовал со своей женой и был полностью поглощен ею. Он слегка наклонялся к ней и что-то весело говорил, а та рассеянно слушала и улыбалась, незаметно бросая взгляды по сторонам. Жозефина, далеко не красавица, не могла отвести взгляд от этой чудесной пары - и люто завидовала Маргарите. "Графа ничего не стоит обольстить - к несчастью, он слишком падок на женскую красоту", - думала она с горьким вздохом. - "Повезло же этой маленький испанке! Но при всей ее красоте эта глупышка похожа на бездушную куклу и не ценит своего счастья..."
  В этот момент по парку будто прошла незримая волна - большинство гостей вдруг всколыхнулись и устремились на главную аллею, где уже показались первые придворные. Маргарита сделала движение, чтобы ринуться туда, но Питер удержал ее руку и что-то тихо сказал, слегка прижав ее локоть. Они отошли к мраморной статуе Флоры и стали жать, когда король с придворными проследуют мимо. Госпожа де Шенье, продолжая наблюдать, встала сбоку от них и чуть позади, по другую сторону постамента скульптуры.
  Между тем шум усилился - король приближался! На шаг позади за ним следовала маркиза де Ментенон - в светло-коричневом наряде, единственным украшением которого был белый кружевной воротничок, закрепленный брошью. Все, кто стоял по бокам аллеи, склонились в нижайшем поклоне. Разумеется, граф де Монтель поклонился вместе со всеми, но из-за его высокого роста казалось, что склонился он не слишком низко. Тут-то его и заметила госпожа де Ментенон. Приблизившись, она остановилась перед графом и устремила на него свои все еще прекрасные карие глаза. Людовик тоже прервал свой величественный шаг и рассеянно взглянул на чету, привлекшую внимание маркизы. В этот момент Питер поднял голову и выпрямился, с некоторым удивлением воззрившись на госпожу де Ментенон. Та милостиво улыбнулась.
  - Господин граф, рада вас видеть, - сказала она своим тихим мелодичным голосом. - Я хотела лично вас поблагодарить. Недавно мне стало известно, что вы своими собственными руками лечите обездоленных и падших, и делаете это не хуже самого Амбруаза Паре! Кроме того, вы не берете с них плату, при этом обеспечивая всем необходимым. Сиделка-монахиня, которую наняли для одной вашей пациентки, рассказала о ваших деяниях своей настоятельнице, а та - мне. Сударь, в подобное трудно поверить! Я впервые слышу о столь необычных и полезных занятиях у дворянина вашего положения, господин граф. Ваше милосердие и знания заслуживают всяческих похвал. Я благодарна вам, сударь, да благословит вас Господь!
  В первую секунду граф будто смутился, но тут же ответил с непринужденным полупоклоном:
  - Мадам, я никого не посвящаю в свои занятия и ни с кем их не обсуждаю. Тем более не хочу получать за них похвалы и благодарности. Мои труды того не стоят - я так развлекаюсь.
  Сначала все опешили, потом смысл его ответа постепенно стал ясен, и госпожа де Ментенон слабо улыбнулась:
  - Ваша скромность делает вам честь, господин граф.
  Людовик, до тех пор молча рассматривающий Маргариту, с легкой иронией произнес:
  - Вероятно, из присущей ему скромности господин граф до сих пор не представил нам свою жену!
  Безмятежно сверкнув белозубой улыбкой, Питер с легким поклоном вывел вперед трепещущую Маргариту и представил ее царственной чете. Графиня низко склонилась перед королем, даже не подозревая, что ее немного растерянный вид, вспыхнувший от волнения румянец, сияющие восторгом глаза и яркие губы, чуть приоткрытые в улыбке, были так обольстительны, что и король не остался равнодушным, не только все вокруг. Людовик сказал ей несколько любезных слов, и все заметили, что королю нравится смотреть на молодую графиню де Монтель. Маргарита казалась пленительным и загадочным экзотическим цветком среди красивых, но привычных цветов королевского сада...
  - Надеемся, граф, скоро увидеть вас вновь, - величественно произнес Людовик и прошествовал дальше.
  Немало повидавшая на своем веку госпожа де Шенье была ошеломлена внезапно открывшейся ей перспективой будущего. Глядя на старого короля и соблазнительную графиню де Монтель, Жозефине пришло в голову, что она может достичь своей заветной цели гораздо проще и быстрее! Долгое время герцогиня делала все, чтобы рассорить де Монтеля с женой, но при этом нельзя было действовать прямолинейно и грубо. Граф никогда не простит ей, если узнает о ее кознях. Тогда их дружбе придет конец, а Жозефина никак не могла этого допустить. Все ее осторожные усилия устранить с дороги Маргариту, представив всё как охлаждение ее чувств к мужу, до сих пор терпели неудачу. И неудивительно - с таким мужчиной невозможно было пресытиться любовью и превратить ее в будничный скучный ритуал исполнения супружеского долга. Жозефина убедилась в этом, когда сама побывала в объятиях графа. После того случая у нее не осталось никакой надежды, что Маргарита охладеет к мужу или так сильно обидится на него, что не подпустит к себе, и он будет искать утешения у другой. Но теперь!.. Все видели, что король проявил интерес к супруге де Монтеля, и может случиться так, что сам Людовик невольно поможет Жозефине!..
  
  После разговора с королем и госпожой де Ментенон лицо графа омрачилось, а взгляд стал рассеян. Тут же к нему стали подходить знакомые и едва знакомые люди, поздравляли с таким невиданным успехом, но тот отделывался лишь несколькими сухими фразами. Маргариту окружили плотным кольцом и осыпали восторженными комплиментами и кавалеры, и дамы... А ведь совсем недавно, когда все узнали, что граф арестован, никого из этих людей и близко не было рядом. Но сейчас Маргарита даже не думала об этом. Она была как в лихорадке и возбужденно щебетала что-то, но муж едва ли ее слышал. Не дождавшись окончания концерта, он увел ее, чтобы отвезти домой. В карете Маргарита радостно прижалась к его плечу.
  - Сегодня такой счастливый день! Питер, почему ты молчишь? Ты даже хмуришься!
  - А чему мне радоваться, моя дорогая? Неужели тому, что Людовик смотрел на тебя почти с вожделением?! Король всю жизнь привык потакать своей похоти! Я с трудом сдержался, чтобы не высказать ему всё это!
  - Ты сошел с ума, Питер! - ужаснулась Маргарита. - Что ты говоришь?!
  - Если б ты знала, что я обо всём этом думаю! - мрачно пробормотал он. - Ты еще не знаешь Людовика, Марго. Если он что-то задумал, то не остановится ни перед чем! Он опасен.
  - Прошу тебя, перестань меня пугать, ведь всё так чудесно! Какой замечательный день, мой дорогой! - она обвила руками его плечи и нежно поцеловала...
  
  В спальне, уже освободившись от парадного туалета, в одном кружевном пеньюаре и с волосами, убранными в золотистую шелковую сетку, Маргарита все никак не могла успокоиться и с горящими глазами мечтательно повторяла:
  - Как чудесно!.. Король сказал, что скоро снова пригласит нас!..
  Питер смотрел на нее, стоя у окна со скрещенными на груди руками, и молча слушал ее восторги.
  - О, как он величественен и прекрасен!.. Ты заметил, какой у него властный и в то же время ласковый взгляд?
  - Сеньора, что вы хотите этим сказать? Что король очаровал вас?
  - О да, конечно! Разве можно остаться к нему равнодушной! Он такой...такой!.. - она даже не могла найти слов. Питер не выдержал и взорвался:
  - Маргарита, очнитесь! Людовику шестьдесят пять лет! Его младший сын - мой ровесник!
  - Это не имеет никакого значения. Он - великий Король-Солнце! И этим все сказано. Скорее бы он снова пригласил нас!..
  - Если это случится, я не приму приглашения.
  Маргарита изумленно посмотрела на мужа.
  - Как такое возможно? Вы сошли с ума!
  - Может быть. Но я никуда не поеду, если нас пригласит король.
  - Питер, вы не можете так поступить со мной! - отчаянно воскликнула Маргарита. - Я всю жизнь мечтала об этом!
  - Вот как?! Вы мечтаете стать одной из бесчисленных фавориток престарелого короля?! - изумился он, шагнув к ней. - Разве не об этом вы говорите весь сегодняшний вечер? Что ж, пожалуйста! - он сделал выразительный жест по направлению к двери. - Отправляйтесь к нему, я не стану вас удерживать!
  Он побледнел от гнева, его глаза метали молнии. Маргарита, приоткрыв рот, испуганно смотрела на мужа и будто очнулась от наваждения. Очень редко Питер выходил из себя, он даже никогда не повышал голоса, а тут... Графиня вдруг вспомнила, что совсем еще недавно приходила в отчаяние от мысли, что может больше не увидеть его. Но муж вернулся, и теперь она быстро забыла все свои страхи... А сколько же ему пришлось пережить за эти дни!.. Только теперь молодая женщина начала это осознавать.
  Питер медленно провел ладонью по лицу, будто приходя в себя, и вдруг шагнул к ней, с силой сжал в своих объятиях.
  - О нет, я никому тебя не отдам, любовь моя, - проговорил он внезапно севшим голосом. - Тебя могут отнять у меня только вместе с жизнью!..
  
  Глава двенадцатая
  
  Кортеж графа де Монтеля направлялся по Орлеанской дороге на юг. В первом экипаже разместились Амалия и Маргарита со своей камеристкой. Там оставалось место и для графа, но тот предпочитал путешествовать в седле, со смехом говоря, что его длинные ноги не помещаются под сидением внутри. Питер держался вровень с окном кареты или чуть впереди, чтобы не глотать пыль, поднимаемую копытами и колесами, и время от времени подъезжал поближе, чтобы обменяться с дамами несколькими фразами. Иногда Питер все же уступал просьбам дам и садился к ним, чтобы развлечь заскучавших путешественниц каким-нибудь веселым рассказом из своей богатой приключениями жизни.
  Все слуги-мужчины тоже путешествовали верхом, охраняя кареты. Во втором экипаже ехали дочери графа со своей наставницей, служанкой Жюли и горничной госпожи Висконтини. В большой крытой повозке с багажом помещались остальные, в том числе и Мадлен со старшим сыном. Когда граф спросил у нее, хочет ли она поехать с ними или остаться в Париже, та без колебаний выбрала первое, отправив своих младших детей в деревню под опеку тетки. Граф немного удивился такому решению, но у него было слишком много забот, чтобы думать еще и об этом. Двух других своих пациентов он оставил в Париже с легким сердцем: Мишель Миньяр, бандит из шайки Картуша, был совсем здоров, а малышка Като две недели провела у мэтра Жюстена и чувствовала себя совсем неплохо. Граф скоро перестал появляться на улице Августинцев, поскольку его пациентка стала знаменитостью после того, как о ней узнала мадам де Ментенон. Монахини боролись за место у ее постели, а знатные дамы наперебой навещали Катрин, одаривали сладостями и новыми платьями, соревнуясь в щедрости. Граф по этому поводу иронически заметил мэтру Жюстену:
  - Бедняжку Като ждет завидная участь: или мадам Ментенон выдаст ее замуж, или отправит в монастырь. Во всяком случае, теперь уж ее точно не оставят в покое.
  
  На третий день пути их кортеж нагнал королевский курьер. Он передал графу какой-то пакет. Прочитав послание, Питер чертыхнулся и сделал знак остановиться. Подъехав к окну кареты, он слегка наклонился с седла и сказал:
  - Милые дамы, на некоторое время я вынужден вас покинуть. Вы можете продолжить путь или подождать меня в ближайшей гостинице, но лучше все же двигаться вперед. Я быстро нагоню вас, как только закончу дела.
  - А что случилось, Питер?
  - Король созывает военный совет и желает, чтобы я на нем присутствовал. Кто б мог подумать!.. Я удивлен его решением, но раз так - предстоит серьезная работа. Прежде мне нужно встретиться со многими людьми. Де Круасси, государственный секретарь по иностранным делам, пишет, что предварительные консультации должны начаться уже завтра. Одним словом, мне нельзя терять ни минуты - совет назначен на двадцать второе, а до Версаля еще нужно добраться!
  - Совет состоится в Версале?! - воскликнула Маргарита. - Я еду с вами, сеньор! Прикажите оседлать для меня лошадь! - она решительно открыла дверцу и вышла.
  - Нет-нет, дорогая, вы меня задержите. Будьте благоразумны, прошу вас!
  Он уже повернул, чтобы отдать распоряжения слугам, как вдруг Маргарита схватила поводья его лошади и крикнула:
  - Вы не можете меня здесь бросить! Я хочу увидеть Версаль!
  - Когда-нибудь, вероятно, у вас будет такая возможность, но не теперь.
  - Именно теперь! Бог знает, сколько мне придется ждать подобного случая! - чуть ли не со слезами вскричала она. Ее своенравная настойчивость поразила Амалию, наблюдавшую эту сцену. Однако граф не выказал ни малейшего раздражения и увещевал ее спокойным тоном:
   - Маргарита, вы и представить себе не можете, что там будет твориться! После Совета назначен большой прием для иностранных дипломатов. Туда съедется огромное количество гостей, военных, министров, их многочисленные слуги и охрана, полк королевских гвардейцев и кирасир - целое вавилонское столпотворение! На Сен-Жерменской ярмарке было бы спокойнее, чем во дворце в такое время.
  - Я хочу быть в Версале вместе с вами! - упрямо повторяда молодая графиня.
  - Вряд ли я смогу уделить вам хоть минуту, дорогая. Вы не увидите меня даже ночью - король не считается со временем, он работает по ночам.
  - Вы отказываетесь взять меня с собой?
  - Я вынужден, Марго. Только ради вашей безопасности.
   - В таком случае, сеньор, забудьте, что у вас есть жена!
  Питер натянул поводья и с улыбкой посмотрел на нее, покачав головой:
  - О, моя маленькая шантажистка! Думаете, мне самому не хочется взять вас с собой? Но вряд ли я смогу устроить вас на ночлег - там давно нет мест даже в окрестных деревеньках.
  - Мне все равно! Я готова спать хоть в конюшне! - сурово заявила Маргарита.
  - Я вас предупредил, дорогая. Смотрите, потом не жалуйтесь.
  Они повернули назад, а кортеж не торопясь отправился дальше.
  
  Как и предполагал граф, мест в небольшой гостинице и на постоялом дворе не осталось, но камердинеру Жану каким-то чудом удалось найти одну крошечную комнатку в частном доме, в мансарде под самой крышей. Из мебели там были только тюфяк, набитый соломой и покрытый грубым сукном, табурет с туалетными принадлежностями да скамья перед зеркальцем на стене. Там не поместился даже кофр с бельем и одеждой, а Жан и Марсела вынуждены были ютиться в каретном сарае.
  Не смотря ни на что, Питеру надо было спешить. Он быстро переоделся и тут же отправился во дворец в сопровождении своего секретаря, сказав Маргарите, что та может погулять в парке вместе с Марселой.
  - Если у меня появится свободная минута, я к вам выйду. Держитесь слева от фонтана Латоны, недалеко от Умирающего Оленя - я найду вас или пошлю Жана с запиской. Не знаю, на сколько это затянется. Прошу вас, дорогая, не уходите далеко и не отпускайте от себя Марселу ни на минуту! И, Марго, самое главное - ни в коем случае не появляйтесь во дворце без меня! Вы бы видели, какое "общество" там собралось! Умоляю, будьте благоразумны, душа моя.
  Маргарита в радостном возбуждении слушала мужа вполуха и раздумывала о своем наряде. Она выбрала свое любимое платье из темно-розового шелка, вышитое золотом и жемчугом. Оно необыкновенно шло к ее теплому оттенку кожи, темным волосам и глазам. Открытые плечи обрамляло пышное белое кружево, подчеркивающее нежность и свежесть ее кожи. Накинув кружевную мантилью, графиня в сопровождении своей камеристки отправилась в Версальский парк. Оставив Марселу ждать у фонтана Латоны, Маргарита жаждала посмотреть на рукотворное чудо, гордость Людовика IV, знаменитые сады Версаля - этот фантастически прекрасный мир богов и нимф, прозрачной, прихотливо извергающейся воды фонтанов и гармонично подобранных цветов и деревьев сада.
  Роскошь и красота парка потрясли ее. За новым поворотом аллеи открывались всё новые виды с изысканными и поразительными фигурами в бассейнах фонтанов. Особенно восхитил ее Грот с нимфами и Аполлоном. Тем не менее, Маргарите подумалось, что грот в их парке как-то уютнее, теплее и приветливее. Наверное, королю бы понравились сюрпризы и тайники их грота в Монтеле. Впрочем, Людовик вряд ли когда-нибудь посетит их прекрасное имение...
  Раздумывая так, Маргарита шла дальше, любуясь видами и углублялась в лабиринт аллей.
  - О, кого я вижу! - неожиданно раздался хрипловатый возглас у нее за спиной. Маргарита оглянулась. К ней, улыбаясь, подходила герцогиня д'Эстре, та самая немного экзальтированная супруга маршала Франции, которая не так давно приглашала их в свой модный салон. За маршальшей бежали два арапчонка в желтых ливреях и белых тюрбанах. Они присели на корточки поодаль, когда та остановилась.
  - Очаровательная графиня де Монтель - вот это кто! Любуетесь парком, моя дорогая? А почему в одиночестве? Где же ваш великолепный муж?
  - Я как раз жду его, - отвечала Маргарита. - Король пожелал, чтобы граф участвовал в заседании Военного Совета...
  Герцогиня подхватила ее под руку и повела, непринужденно болтая.
  - Да-да, как раз собирается расширенный Совет. Мой супруг, маршал, тоже там будет. Король определенно что-то готовит для этих несносных англичан! А после будет устроен грандиозный прием - гости уже съезжаются!..
  В лучах клонящегося к закату солнца блестели позолоченные фигуры фонтанов, искрились и журчали струи воды. Дамы вышли на широкую аллею, украшенную скульптурой и обсаженную деревьями, аккуратно подстриженными в виде правильных конусов. Госпожа д`Эстре приостановилась и с ног до головы осмотрела Маргариту, не прекращая своей болтовни:
  - Душенька моя, вы само очарование! Так обольстительны и грациозны... А ваш прелестный наряд - само совершенство. Вы должны прислать мне своего портного!.. Договорились? О, по вашим чудесным неискушенным манерам сразу видно, что вы не испорчены нравами Двора, от вас веет свежестью и невинностью, как от юной девушки, - с этими словами герцогиня, подхватив Маргариту под руку, продолжила прогулку и задумчиво проговорила: - Да, все помнят, как смотрел на вас король тогда, в Тюильри... Без сомнения, вы ему очень понравились. Бедный король! Он уже давно не рад, что уступил уговорам этой святоши Ментенон и сделал ее своей женой. После смерти Марии-Терезии он здорово испугался, наш Людовик... Король вдруг сделался чересчур богобоязненным. Что ж, его можно понять, он тоже человек, хоть и король. Но время прошло, и страх божьего наказания за прошлые грехи уже не так пугает короля. К тому же, характер не переменишь, как платье, тем более, в таком возрасте!.. Представляете, милочка, де Ментенон старше короля на три года! Европа смеется над ним! Мне передали, будто бы Оранский сказал однажды, что французский король - противоположность другим государям, у него молодые министры и старая любовница! Ну, не смешно ли? Может быть, именно поэтому Людовик и не хочет официально оглашать свой брак? О, эта постная святоша мадам де Ментенон! Видеть ее не могу. С каким презрением она смотрит на придворных дам! Она всем своим видом преисполнена осуждения. Ей решительно ничего не нравиться! При маркизе никто не смеет даже достать табакерку или выпить лишний бокал вина! А уж если, не дай бог, она услышит бранное слово - можно считать, что ты впал в немилость на долгие годы!.. И при этом - она будто бы сама кротость. А на самом деле ею движет только холодный расчет и властолюбие, поверьте мне, дорогуша, я знаю, о чем говорю. Мой брат сказал как-то по секрету, что король жаловался епископу де Маре, духовнику Ментенон, на ее холодность! Любвеобильный Людовик жаловался! Вы можете себе это представить, моя дорогая? Быть суровой с королем! У меня такое в голове не укладывается! Де Ментенон любит только власть - и, может быть, бога, но в этом я не уверена... А я представляю, какое счастье быть любимой королем, слышать его признания, чувствовать его страстный трепет... Король в любви не обуздан, нежен и пылок. Как же он теперь должен жестоко страдать из-за ее холодности! Удивляюсь, как только он терпит эту расчетливую посредственность, гувернантку своих детей! Вот уж поистине "достойная королева"! - герцогиня гневно и презрительно скривила губы. - Осуждая всех вокруг, для себя маркиза делает исключение, лишь бы сохранить все в тайне и выглядеть добропорядочно! О, как я ненавижу эту лицемерку!..
  - Лицемерку?! - Маргарита слушала, в изумлении подняв изящные брови и приоткрыв рот.
  - Ну да, милочка моя. Что вы думаете, госпожа де Ментенон безгрешна? Как бы не так! У нее был любовник, Главный псарь короля маркиз де Вилларсо - почти такой же красавец, как и ваш муж, дорогая, один из самых красивых мужчин Парижа. Есть прекрасное свидетельство - портрет обнаженной Мадам - в свое время Вилларсо собственноручно написал его! Как доподлинно известно, сейчас это полотно висит в его фамильном замке...
  Графиня де Монтель забыла о времени, слушая и поражаясь услышанному. Дамы долго гуляли по парку, а герцогиня д'Эстре болтала без умолку:
  - Конечно, сейчас не то, что было раньше, душенька моя. Теперь все хотят выглядеть благочестиво, ходят с постными лицами, скрывают свои любовные интрижки, но поверьте, от этого грехов и пороков ничуть не становится меньше!
  Аллея повернула на запад, и розовые лучи солнца ярко осветили фигуру Маргариты. Герцогиня внимательно рассматривала неё с одобрением и нескрываемой завистью.
  - Ах, душенька моя, какая же у вас прелестная упругая и высокая грудь! Наверняка вы используете миндальные притирания? Или, может быть, вам известны какие-то более действенные средства?
  - Уверяю, мадам, я ничего не делаю... - смущенно пролепетала Маргарита.
  - Ах, надо спросить у графа... Моя дочь - фрейлина принцессы, ей нужно выглядеть более привлекательной, но что только я ни пробовала, чтобы улучшить ее бюст! Я слышала, что ваш муж владеет некоторыми тайнами знаниями, он знаком со множеством полезных снадобий. Наверняка граф знает какой-то секрет! Его великолепные духи и ароматические масла - это просто чудо! Вы не поверите, дорогая - с их помощью маркиза де Рокруа вернула в свою постель любовника, который уже совсем было ее покинул! Самое главное здесь правильно подобрать сочетание всех компонентов... Иногда приходится прибегать и не к таким хитростям! Ничего не поделаешь - любовь необходима нам ничуть не меньше, чем хлеб и мясо, а может быть и больше!.. Ну, так вы поговорите с графом по поводу средства для увеличения груди, моя дорогая?..
  Тут герцогиня внезапно замолчала, потому что из-за поворота аллеи показался король в сопровождении своей свиты. Людовик совершал свою обычную вечернюю прогулку.
  Дамы склонились в глубоком поклоне. Но король не задержал шаг и даже, кажется, их не заметил, поскольку был занят разговором с одним из своих маршалов. Когда Маргарита подняла голову, Людовик уже прошел мимо, зато кавалеры свиты не остались равнодушны - графиня услышала нарочито страстный громкий вздох, увидела недвусмысленную сальную усмешку, а один из кавалеров даже нагло подмигнул ей! Маргарита смерила его высокомерным взглядом и гордо отвернулась. Герцогиня не обратила на них никакого внимания. Все ее помыслы были устремлены к королю.
  - Представьте, дорогуша, король даже на прогулке думает о государственных делах! После смерти Мазарини - вот уже сорок лет - его величество ежедневно работает по многу часов в день, и ночью тоже. Ни один из его подданных не трудится так много и с такой самоотдачей, как король! Мазарини хорошо его воспитал... Вот поэтому Франция процветает, как ни при одном государе ранее, - герцогиня глубоко вздохнула и как будто очнулась от грёз. - О, уже так поздно! - спохватилась она. - Мне пора бежать переодеваться, скоро вечерняя месса! Прощайте, милочка, рада была поболтать с вами!
  И госпожа д`Эстре исчезла за поворотом аллеи. Маргарита вдруг вспомнила, о чем договаривался с ней муж. Наверняка он искал ее, а она так далеко ушла!.. Теперь уже поздно, солнце садится, нужно поскорее возвращаться... Неужели ей придется уйти, не увидев дворца? Может быть, Питер все же проводит ее?.. И Марселы нигде не видно...
  Наконец графиня увидела знакомые очертания статуй и на всякий случай прошла мимо выразительной бронзовой фигуры поверженного оленя, на спине которого стояла огромная собака. Олень еще пытался поднять голову, но было ясно, что его смерть неминуема... Маргарита осторожно потрогала бронзовые рога, оглядываясь, постояла немного в ожидании, а потом повернула к огромному, украшенному множеством колонн и статуй великолепному дворцу, блистающему огнями.
  И тут она увидела Жана, мчавшегося ей навстречу.
  - Госпожа графиня, наконец-то я вас нашел! - у него был необыкновенно озабоченный вид, а подмышкой - папка с бумагами. Секретаря графа выглядел щеголем - в зеленом бархатном камзоле с серебряной вышивкой, в сорочке с кружевом и шелковом галстуке. - Господин граф просит вас вернуться в вашу комнату, сеньора. Он сказал, что не сможет уделить вам времени, сейчас идет подготовка к завтрашнему Совету и она может продлиться всю ночь! Позвольте, я провожу вас до кареты, госпожа графиня. Мне нельзя задерживаться - здесь у меня важные бумаги...
  - Иди, Жан, я сама знаю дорогу. Мне хочется еще немного полюбоваться парком.
  - Сеньор будет недоволен и отругает меня! Вам нельзя здесь оставаться совсем одной!
  - Не волнуйся, сейчас придет Марсела, и мы вместе уедем.
  Секретарь с сомнением покачал головой, но ему ничего не оставалось, как уйти.
  Поднявшись на северную террасу дворца, Маргарита остановилась. Великолепие и роскошь восхищали ее. Она заметила, что даже цветочные кадки, стоявшие здесь, были отлиты из серебра! Маргарита вошла в галерею и вспомнила слова Питера про Сен-Жерменскую ярмарку. Толчея была ничуть не меньше! Придворные, военные, лакеи, курьеры, священники, союзники-иностранцы - кого только здесь не было! Графиня решила все же немного посмотреть дворец и стала продвигаться по галерее, потом прошла по анфиладе залов, набитым людьми, не уставая восхищаться роскоши и таланту художников, создавших всё это великолепие.
  Дойдя до какой-то мраморной лестницы, Маргарита поднялась по ней и оказалась в почти пустой галерее. Здесь только иногда пробегали озабоченные лакеи. Она остановилась у огромного окна, выходящего в партер парка. Отблески вечерней зари освещали причудливый и правильный цветочный орнамент, разноцветным ковром раскинувшийся по всему партеру. Это было необыкновенно красиво! Вдруг Маргарите показалось, что сбоку приоткрылась дверь. Она посмотрела, но дверь уже захлопнулась. Графиня пошла дальше по галерее, любуясь видом из окон, потом свернула и дошла до другого крыла. Быстро темнело. Колокол в королевской капелле прозвонил к вечерней мессе. В дальнем конце галереи лакеи начали расставлять зажженные канделябры. Маргарита вдруг почувствовала ужасную усталость и голод. Она решила, что пора возвращаться. "Наверное, Марсела там сходит с ума. Надо поскорее ее найти". Графиня повернула, чтобы возвратиться к той мраморной лестнице, по которой поднялась. В следующем переходе лакеи еще не успели зажечь свечи, но Маргарита хорошо помнила дорогу. Она слегка приподняла юбки и ускорила шаг.
  Тут она услышала, что кто-то вышел из боковой двери. У нее за спиной раздались тяжелые шаги, даже слегка позвякивали шпоры. Графиня оглянулась, но увидела только высокий темный силуэт на фоне окна. Мужчина в несколько шагов догнал ее и развязно поклонился:
   - Приветствую вас, прелестная незнакомка! Позвольте вас проводить, - сказал он галантно и чуть насмешливо. - Наверное, вам страшно одной в этом огромном дворце?
  - Благодарю, я знаю дорогу - холодно и высокомерно произнесла Маргарита, намереваясь идти дальше. Но военный - она в полумраке определила это по мундиру и шпорам, - быстро загородил ей дорогу и схватил за руку.
  - Я приметил вас еще днем, моя красавица, и вы разбили моё бедное сердце! Давайте познакомимся поближе - клянусь, вы не пожалеете! У меня здесь рядом есть чудесный "Приют Венеры" - клянусь, он вам понравится!
  - Как вы смеете прикасаться ко мне! - возмутилась Маргарита, пытаясь выдернуть свою руку из крепких пальцев.
   - Ну-ну, моя милая, грех бояться такого бравого офицера, как я... Что за дикарка! Увидите, я умею обходиться с дамами, еще никто не жаловался. Даже наоборот! - он громко захохотал, и Маргарита поняла, что тот пьян. Офицер схватил ее за талию и резко привлек к себе. Не успела она опомниться, как оказалась в железных объятиях. Запрокинув ей голову, он жадно впился ртом в ее губы. Маргариту обдало запахом вина, табака и чего-то противного, чем были смазаны его усы. Дрожа от отвращения, задыхаясь, она уперлась руками ему в грудь и попыталась освободиться, но он только крепче сжал ее, как тисками.
  - Зачем же сопротивляться, моя козочка? Неужели мы не сможем договориться? Я бываю очень нежен с такими восхитительными созданиями. Вы получите удовольствие, моя куколка, обещаю. Как же вы соблазнительны, моя дорогая!..
  - Пустите меня! Я не жела... - она не договорила. Мужчина сгреб ее в охапку и снова поцеловал так, будто хотел съесть, одновременно подталкивая назад, к раскрытой двери. Он втолкнул ее в совершенно темную комнату, такую маленькую, что, сделав два шага, Маргарита споткнулась о низкое ложе и упала. Тут же придавив ее сверху, офицер зашептал ей какие-то пошлые нежности. Его жесткие руки гладили и мяли ее тело, мокрые губы жадно впивались в губы и плечи - и эти грубые солдатские ласки приводили ее в отчаяние! Маргарита содрогалась от отвращения и только отворачивала голову то в одну, то в другую сторону, чтобы избежать его омерзительных поцелуев. Несколько раз она пыталась вырваться и ускользнуть, даже изо всех сил укусила его за подбородок, но ее усилия были напрасны, это только его раззадорило! Маргарита в ужасе почувствовала, как пьяный офицер, задыхаясь и пыхтя от возбуждения, одной рукой поднимает ей юбки, а другой нетерпеливо и яростно рвет корсаж...
  
  Графиня не помнила, как оказалась у золоченых ворот ограды Версальского дворца. Судорожно запахнув на груди кружевную мантилью, она сжимала ее концы так, что побелели пальцы. У нее пылало лицо, стучало в висках, подкашивались ноги и колотилось сердце, но глаза были сухи. Она внешне казалась даже спокойной, сама удивляясь своему отрешенному безразличию. Она не верила, что все это произошло с ней. Она отказывалась в это верить!..
  Постепенно приходя в себя, Маргарита осмотрелась и медленно пошла прочь от дворца. Вдруг ее пронзила страшная мысль: если узнает Питер? Что он сделает? Захочет отомстить за нее? Но как?! Она даже не знает имени своего оскорбителя! Лица его она не видела и наверняка не сможет узнать, если увидит при свете дня... О, лучше поскорее всё забыть! Забыть, как дикий кошмар. Да, так будет лучше. Зачем причинять боль ему и себе, вспоминая это ужасное наваждение? Питер ведь не сможет найти это грубое животное, чтобы отомстить, он бессилен что-либо сделать. И это бессилие для него - самое худшее, что вообще можно представить!...
  Маргарита попыталась привести в порядок прическу, потом накинула на голову мантилью, запахнув ее на груди. Она медленно пошла туда, где стояло множество карет экипажей и простых повозок.
  - Сеньора! Сеньора! Скорее сюда! - услышала она крики Марселины. Девушка бросилась к ней. - Пресвятая Дева, где же вы были? Я обежала почти всё, но нигде вас не нашла... О, Мадонна, как же я боялась, что с вами что-то случилось! Сеньор бы мне никогда не простил...
  Маргарита неспешно села в карету.
  - Я немного заблудилась, - сказала она спокойно.
  
  Графиня велела принести ей теплой воды и хорошего вина, а потом отправила Марселу отдыхать, заявив, что сама справиться со своим вечерним туалетом. Изумленная девушка повиновалась - она сама падала с ног от усталости и пережитых волнений.
  Маргарита цепенела от холода, ее бил озноб. На горячую ванну здесь нечего было и надеяться... Чтобы унять дрожь, графиня выпила вина, поскорее протерла всё тело губкой, смоченной водой с духами, и легла, укутавшись грубым одеялом. Она хотела забыться сном, но перед глазами постоянно возникал тот омерзительный солдафон, что так грубо надругался над нею. Маргарита опять содрогалась от отвращения, вспоминая случившееся. Каким чудом она пережила этот ужас?! Почему Господь не поразил на месте того ублюдка?.. Молодая женщина провела рукой по лицу, стараясь стереть страшные видения, но это никак не удавалось...
  Когда за окном едва начало сереть, Маргарита услышала, как потихоньку открылась дверь, и вошел Питер. Притворившись, что спит, она невольно сжалась и чутко прислушивалась. Вот он разделся, вот послышался плеск воды... А вдруг Питер каким-то чудом узнал, что с ней произошло? У нее бешено колотилось сердце...
  Стараясь ее не потревожить, он осторожно лег. Но Маргарита вдруг почувствовала, как его губы нежно коснулись ее виска и щеки. Такие горячие ласковые губы!.. Ей вдруг захотелось расплакаться, прижаться к нему, все рассказать, пожаловаться, чтобы он утешил ее и пожалел - он ведь так ее любит!.. Но нет, невозможно. Она умрет от стыда.
  Маргарита лежала, не смея шевельнуться. Теперь она прислушивалась к его дыханию и ждала, когда он заснет, но Питер лежал неподвижно и о чем-то думал... Наконец его дыхание стало ровным, глубоким и спокойным. Наконец, она могла вздохнуть с облегчением и незаметно для себя уснула.
  
  Маргарита не слышала, когда с восходом солнца муж опять ушел. Она чувствовала себя измученной и разбитой и почти весь день провела в постели,. Но постепенно силы возвращались. Графиня постаралась вычеркнуть из памяти тот злополучный вечер.
   Только после полуночи вернулся Питер - оживленный, веселый, нарядный. На нем был парадный мундир офицера испанского флота, талия затянута широким белым шарфом с золотыми кистями, перевязь и ножны шпаги украшены арабесками черненого золота... Маргарита украдкой восхищенно смотрела на мужа - он был просто великолепен! Только вот парадный мундир стал ему немного тесен в плечах... Когда же в последний раз граф его надевал? Это было так давно...
  - Слава богу, наконец, все закончилось, - говорил Питер, быстро сбрасывая перевязь со шпагой и камзол - Мне ужасно не хочется оставаться на завтрашний прием, сердце мое. Думаю, никто не заметит моего отсутствия среди такого количества гостей, - продолжал он, умываясь. - Вы здесь не скучали, моя дорогая?
  - Нет-нет, напротив! Я случайно встретила дивную госпожу д'Эстре, мы с ней долго гуляли по парку. Она рассказала мне много интересного. О, мы даже видели короля на прогулке! Но Людовик нас даже не заметил и прошел мимо, - Маргарита говорила очень естественно и непринужденно - и сама себе удивлялась. - Герцогиня такое мне рассказала про Людовика и маркизу де Ментенон, что я и представить себе не могла! По-моему, она просто влюблена в своего короля, это в ее-то возрасте... Ах, вообще придворная жизнь кажется мне интереснее самого увлекательного романа!
  - Господи, какой же вы еще ребенок, ангел мой. Вы до сих пор верите красивым сказкам? Французский двор - это роскошный грязный вертеп. Там собраны все мыслимые пороки - алчность, мерзкие интриги, разврат, гадкие сплетни, гнусные предательства, даже убийства. Легко! Вспомнить хотя бы нашумевшее "дело о ядах"... Я однажды сунул нос в эту клоаку - с меня довольно! - граф задумчиво смотрел на пламя свечей, что-то вспоминая. - Тогда, девять лет назад, они смеялись над моей искренностью и простодушными рыцарскими порывами. При дворе всегда в моде были расчет, хитрость и лицемерие - как способ выживания. Сначала эти люди были уверены, что я просто наивен до глупости или же так ловко притворяюсь великодушным простаком, чтобы всех обмануть. Конечно, они судили по себе и не представляли другого! А позже те же самые люди приходили просить, чтобы я служил им верой и правдой - за хорошие деньги. Высоким особам нужны были именно те качества, над которыми их придворные смеялись - верность, достоинство, честность, искренность. Эти люди считают, что за деньги можно купить все, даже сердце и честь!.. - Питер тряхнул кудрями, будто прогоняя видения прошлого. - Так что, душа моя, теперь я предпочитаю держаться от двора подальше - противно окунаться в эту грязь снова.
  Он лег и с удовольствием вытянулся на соломенном тюфяке.
  - Любовь моя, вам не очень жестко на этом ложе? Ничего, это последняя ночь, скоро мы будем в Тулузе! Там уже виноград поспевает... Устроим всем большой праздник с актерами труппы Грассини. У маэстро есть дивные голоса - одна Белинда чего стоит, она блистательна! Давно мечтаю послушать хорошую музыку в приятной компании, - Питер живо приподнялся на локте и наклонился к Маргарите, кутавшейся в одеяло. - Вам холодно? Идите же ко мне, моя радость. Что-то вы молчаливы сегодня. Ваши глазки печальны - вы хорошо себя чувствуете? - он губами коснулся ее лба.
  - Все хорошо, я здорова.
  - Наверное, обилие впечатлений так на вас подействовало, - он ласково привлек ее к себе и поцеловал в теплые волосы. Маргарита невольно сжалась. Питер отвел от ее лица волнистые темные пряди, заглянул в глаза и любовно коснулся щеки, погладил стройную шейку... И вдруг его рука замерла в воздухе. Питер увидел у нее на шее продолговатый синяк. Отметина такой формы не вызывала сомнений в ее происхождении. Его глаза расширились, лицо застыло и побелело. Маргарите стало страшно. Никогда еще она не вида мужа таким! Он медленно встал и оделся. Прошло несколько минут, прежде чем Питер смог выдавить из себя хоть слово.
  - Откуда это? - спросил он изменившимся глухим голосом. - Кто запечатлел на вашей шее столь страстный поцелуй?
  - Питер, я сейчас все объясню! Только успокойтесь. Это не то, что вы подумали...
  - Черт возьми, а что я должен думать, дорогая сеньора?! - воскликнул он и резко отвернулся к окну, вцепившись в подоконник, как будто внезапно земля стала уходить у него из-под ног. - Я слушаю!
  И Маргарита сбивчиво рассказала ему о случившемся. Когда она закончила, граф повернулся к ней с побелевшим лицом, искаженным болью и гневом. Ей показалось, что сейчас он готов был ее ударить! Но, не сказав ни слова, он стремительно вышел и так хлопнул дверью, что посыпалась штукатурка. Маргарита вздрогнула... и разрыдалась.
  
   *
  Амалия с детьми дождалась их в придорожной гостинице, и они продолжили путь в Тулузу. Теперь граф скакал далеко впереди, избегая даже смотреть в сторону первой кареты, ехавшей во главе кортежа. Маргарита, немного оправившись от потрясения, подумала, что, собственно, ни в чем не виновата и не заслуживает гнева мужа. Ведь не ее вина, что на нее напали. Питер вместо обиды мог бы ей посочувствовать, если бы на самом деле любил!.. Да, она его ослушалась. Но муж мог бы всё же найти для нее время! Это она должна на него обижаться, ведь ей так хотелось увидеть чудесный Версальский дворец - дивное произведение великого короля. И Маргарита его всё-таки увидела. О нет, так просто ее не сломить! И молодая графиня гордо выпрямилась, превратившись в гордую знатную испанку, которую в ней воспитывали с рождения. Однако, если говорить честно, на душе у нее было очень скверно.
  Без сомнения, то, что с ней произошло, было отвратительно. Но Маргарита даже и представить не могла, как ей в определенном смысле повезло. Она попала в руки капитана гвардейцев, слывшего известным дамским угодником. Тот был самого высокого мнения о своих достоинствах и ни минуты не сомневался, что дамы просто мечтают оказаться в его объятиях. И в самом деле, некоторые из них смело заигрывали с капитаном и чуть ли не сами вешались ему на шею. Но Маргарита была глубоко потрясена унижением и солдафонской грубостью офицера. Она до сих пор знала только одного мужчину - своего мужа, и по сравнению с утонченной нежностью его ласк, "любовь" капитана повергла ее в шок. Она и не догадывалась, что тысячи женщин каждый день терпели насилие не от кого-нибудь, а от собственных мужей, считая такое обращение делом вполне обыденным. Для них это было в порядке вещей, поскольку им не с чем было сравнивать, они не знали ничего другого. А Маргарита теперь сравнила...
  Больше всего ее огорчало и угнетало отчуждение мужа. Его обычно выразительное и живое лицо теперь застыло, было замкнуто и холодно. Амалия, чувствуя неладное, решилась, наконец, спросить:
  - Марго, что происходит? Вы поссорились? Питер ни с кем не сказал и трех слов с тех пор, как вы вернулись. Что случилось?
  - Спроси у него сама, Лия. Боюсь, я не смогу тебе рассказать...
  - Как же его спросишь? - невесело улыбнулась та. - Его теперь сам дьявол не догонит!
  
  В Лионе, где они хотели проститься с Амалией, маленькая Франческа разрыдалась - она не хотела расстаться с отцом и сестрой, и ничто не могло ее утешить. Диана даже отдала ей своего любимого щенка Мистраля, но ничего не помогало. Графу пришлось взять дочь к себе в седло и проехать вместе с ней несколько лье, разговаривая и отвлекая девочку от грустных мыслей. Амалия поехала с ними верхом. По пути они увидели таверну и зашли туда, поскольку Франческа очень устала и клевала носом. Девочка, наконец, успокоилась и смирилась с неизбежной разлукой. Ее уложили в комнате наверху, и она уснула.
  В соседней комнате Амалия и Питер несколько минут молчали. Граф расстегнул перевязь, бросил на стул пропыленную куртку из тонкой замши и присел за стол. Он задумчиво играл снятыми перчатками и казался подавленным и грустным.
  - Если Франческа опять начнет плакать, скажи ей, что я обязательно приеду навестить ее... Как только смогу, - произнес он тихо.
  - Ты и правда приедешь? - с волнением спросила Лия.
  - Разумеется, если я обещаю.
  - Марио... Я хотела тебя просить... Только не сочти меня безумной! Я не понимаю, что со мной происходит. Мне кажется, что я умру, как только за тобой закроется эта дверь!.. Вдруг мы больше никогда не увидимся?
  - Лия, прошу тебя, не надо. Конечно же, мы увидимся, и еще не раз. Все будет хорошо.
  - У меня дурное предчувствие... И мне очень страшно!
  - Тогда в чем же дело - поедем вместе в Тулузу.
  - Не могу. Я больше не в силах напускать на себя равнодушный и спокойный, когда у меня внутри бушует буря. Ничего не могу с собой поделать... Я схожу с ума, когда тебя вижу. Это настоящее дьявольское искушение!..
  Он поднял на нее удивленные глаза. Ее губы дрожали, лицо было бледно. Казалось, она готова была разрыдаться. Питер живо поднялся, подошел к ней, обнял за плечи, прижался щекой к теплым золотистым волосам.
  - Успокойся, дорогая, - тихо проговорил он. - Всё будет хорошо.
  - Прошу тебя, Марио, - ее голос прерывался от волнения. - Чтобы до конца жизни я могла помнить этот миг, это счастье... Еще только один раз, последний!..
  Он вздрогнул. И отстранился, отошел, отвел глаза от ее молящего взгляда...
  
  Граф верхом поехал провожать Амалию до Вуарона, а кортеж повернул на Сент-Этьен. Маргарита с напускным спокойствием в молчании приняла волю мужа, но почувствовала болезненный укол в сердце. Что теперь творится в его душе? Может быть, он вспомнил свою прежнюю любовь, чтобы забыть тот удар, который ему нанесла она, сама того не желая?..
  
  Их кортеж стоял на постоялом дворе в Сент-Этьене, когда вернулся граф. Был поздний летний вечер. Маргарита сидела в одной ночной сорочке перед мутным зеркалом в небольшой комнате гостиницы, а камеристка Марсела расчесывала ее густые блестящие волосы, ниспадавшие крупными волнами по ее спине и плечам. Питер вошел и замер на пороге. Ненадолго, всего на какую-то секунду, но эта задержка была вполне красноречива. Маргарита прекрасно знала силу своей красоты и свою власть над этим мужчиной! Она, конечно, любила мужа, но порой эта капля превосходства утешала ее гордость. Вот как сейчас. Вероятно, Питер презирает ее, оскверненную, но теперь всё же смотрит на нее и умирает от желания. Она это чувствовала, она это знала!..
  Граф сделал знак, и Марсела тут же удалилась. Маргарита смотрела на мужа в зеркало. Он был спокоен и сдержан, казался немного усталым - за короткое время ему пришлось покрыть верхом несколько десятков лье. Однако она заметила, что его глаза чуть улыбаются ей в старом мутном зеркале.
   - Добрый вечер, Марго. Надеюсь, дорога вас не очень утомила? - снимая дорожный плащ, спросил Питер, как ни в чем не бывало. В глубине души Маргарита возликовала. Наконец-то он заговорил с ней! Теперь все будет по-прежнему. Но, тем не менее, он должен понять и признать -она только жертва1 И пусть его гордость пострадала, он не должен считать себя оскорбленным. Она оскорблена больше!
  - Я вижу, сеньор сменил гнев на милость? - горько усмехнулась Маргарита.
  - Похоже, вы этому не рады, дорогая? Может быть, мое присутствие тяготит вас - в таком случае я могу занять другую комнату.
  - Как угодно, сеньор. Мне все равно, - с напускным равнодушием ответила она.
  - Что ж, прекрасно! Доброй ночи, сударыня, - и он спокойно вышел из комнаты.
  Маргарита онемела от неожиданности. Рано она радовалась! Роль гордой грандессы, которая так прочно приклеилась к ней, только все испортила. И даже магия ее красоты в этот раз не возымела действия. Но ничего, он все равно придет к ней рано или поздно!..
  *
  Кортеж останавливался в придорожных гостиницах, чтобы люди и лошади могли отдохнуть. Казалось, графу нравилась дорога, ему доставляло удовольствие весь день скакать на лошади, вечерами сидеть в прокуренном зале таверны у большого закопченного очага, пить местное вино из грубых кружек, есть простую пищу и довольствоваться малым. Но для жены и дочери он требовал самого лучшего. За это граф де Монтель платил щедро. Случалось, они с Маргаритой спали в одной постели, когда в гостинице не было свободных комнат, но Питер не прикасался к жене и не делал ни малейшей попытки ее приласкать. Графиня была в полном недоумении. Муж разговаривал с ней как обычно - ну, может быть, сдержаннее, чем всегда, - и не бросал на нее влюбленных взглядов, ничем не выдавая своих чувств. Он оставался неизменно ровен и спокоен.
  Вот тогда-то Маргарите вдруг неудержимо захотелось, чтобы он сжал ее в своих объятьях, чтобы ласкал ее, как прежде. Раньше она не знала голода плоти - и муж порой сожалел, что ее так легко насытить. Он весело преподносил ей свои фантазии, чтобы она не почувствовала пресыщения или скуки. Когда он уезжал по делам, Маргарита беззаботно занималась своими туалетами и развлечениями, читала и вышивала, принимала подруг и совсем не скучала. А теперь почему-то все было иначе. Она безумно тосковала по его ласкам, хотя муж был совсем рядом! Кто выстроил между ними эту невидимую стену? Она сама? Или его гордость? Маргарита признавала, что по глупости сказала, что ей все равно. На самом деле это было совсем не так! Неужели Питер этого не понял? А как бы он мог понять? Ведь она была холодна, как лед!
  Теперь молодая графиня боялась первой подойти к мужу. Вдруг он оттолкнет ее? Вдруг Питер не простил ей того "приключения" в Версале? Ей невыносимо было видеть его таким далеким и безучастным! Ведь она так привыкла к его любви и поклонению...
  Несчастная и покинутая, Маргарита промучилась так почти до самого Альби, а потом не выдержала. Чего ради она должна страдать, когда может быть довольна и счастлива?!
  Дождавшись, когда муж полностью разденется и ему невозможно будет уйти сразу, она забралась в постель и постаралась выглядеть как можно обольстительнее. Но Питер спокойно лег, устало прикрыв глаза, и стал вполголоса говорить о планах на завтра: он хочет остановиться в Альби и навестить свою старую кормилицу Жанну Карно. Ее семейство живет в том самом доме, где он увидел свет двадцать шесть лет назад...
  - А ниже по течению Тарна есть старинная альбигойская церковь Сен-Мишель-де-Лескюр, там сохранилась дивная резьба по камню, - продолжал Питер. - Хочу показать ее Диане, она такого еще не видела. Мы можем вместе поехать туда верхом, полюбоваться прекрасными видами...
  Почему он закрыл глаза и не смотрит на нее? Может быть, чтобы не подвергаться соблазну? Маргарита сквозь полуприкрытые ресницы украдкой рассматривала мужа, как будто видела впервые. Правильный чёткий профиль, резко обозначившиеся смуглые скулы, кудрявая прядь, упавшая на лоб, на щеке длинная тень от ресниц, выразительный чувственный рот с иронической складкой в уголках губ - раньше она ее не замечала! Или это просто свеча ночника так отбрасывает тень? Кажется, он осунулся и похудел за эти дни... Тем не менее, как же он хорош собой! Тут Маргарита глубоко задумалась. Неужели она настолько привыкла к мужу, что перестала ценить его достоинства, замечать его благородную красоту и то чудесное обаяние, которое заставляет трепетать сердце каждой женщины? Все проявления его любви уже не слишком ее волновали, она стала принимать их как должное? Может быть, она не достаточно ценила его любовь? Страшно представит, вдруг она потеряет ее навсегда!..
   Маргарита осторожно положила свою маленькую руку ему на грудь. Его ресницы дрогнули. Он своей ладонью накрыла ее руку и глубоко вздохнул. Потом поднес ее пальцы к губам и стал медленно их целовать. Ее охватило чувство безумной радости, она прижалась к нему всем телом.
  - Питер...
  - Что, дорогая?
  - Ты простил меня?
  - Мне нечего прощать, Марго. Я сильнее чувствую свою вину, - он порывисто обнял ее и зарылся лицом в ее блестящие кудри. И вдруг его прорвало, он заговорил со страстью и болью:
   - Бедная моя девочка! Я не мог тебя защитить, и это рвет мне душу... Проклинаю тот день, когда повиновался королю и приехал в его вертеп! Но это еще не конец, о, нет! Я выясню, какой полк в это время был во дворце, а ты вспомнишь мельчайшие детали - цвета, звуки, запахи, - вспомнишь всё, и я найду этого ублюдка! О, не сомневайся, дорогая, он поплатится за всё. По части поиска у меня немалый опыт - нашел же я, в конце концов, этого безумного Манчиолли, убийцу моей матери...
  - Не сомневаюсь, милый, но не могу об этом говорить... Хочется вычеркнуть это из памяти! Мне казалось, ты теперь меня презираешь...
  - Нет, моя дорогая, это не твоя вина, - я зол на себя. Мне следовало бы лучше тебя оберегать. А потом я просто ослеп от гнева и горя, мне слишком трудно было справиться с собой, с этой болью... Но самое ужасное - это чувство бессилия...
  - О, прошу, давай забудем это как страшный сон!
  - Забудем все, кроме нашей любви, мой ангел. Ведь у нас впереди целая жизнь!
  
  Глава тринадцатая
  
  В предместье Альби, на берегу Тарна стоял добротный каменный дом Жанны Карно, кормилицы Питера Гальтона. Так случилось, что новорожденного лорда кормила своим молоком простая гугенотка из Лангедока. Хитросплетения судьбы родителей Питера - лорда Аллена Гальтона и его жены Марии де Лоретто, - в силу политических причин были известны немногим.
  В те время, в 1678 году, в Англии набрали силу нешуточные распри между королем и Парламентом. Оппозиция требовала от Карла II лишить наследных прав своего младшего брата Якова, герцога Йоркского, только потому, что тот был католиком! Борьба разыгралась не на жизнь, а на смерть. Начались жестокие гонения на католиков и тех, кто им сочувствовал. В итоге лидеры католической партии были вынуждены эмигрировать из страны, и лорд Аллен Гальтон был в их числе. Он с семьей отправился в Тоскану, в имение Лоретто, что было вполне естественно. Во время путешествия семья получила известие, что во Флоренции и окрестностях свирепствует оспа. Тогда они остановились на полпути, недалеко от города Альби, чтобы провести там зиму, но леди Мария уже не захотела покидать это чудесное место. Сельский дом на высоком берегу Тарна, до крыши увитый розами и виноградом, очаровал ее. Она была беременна, и захотела родить ребенка здесь, в этом дивном краю...
  
  Теперь кортеж графа де Монтеля остановился у этого самого дома, и началась суета - беготня слуг, ржание лошадей, смех служанок, крики форейторов... На крыльцо вышла хозяйка, Жанна Карно, крепкая женщина лет пятидесяти, загорелая, черноглазая, в темном платье с белым воротником и крахмальном белом чепце, скромно отделанном кружевом. Она выглядела не как крестьянка, а как состоятельная горожанка. Матушка Карно радостно заулыбалась, узнав герб на дверце кареты. Питер часто навещал свою кормилицу, когда проезжал из Тулузы в Париж и обратно, сделав небольшой крюк. Сейчас он взлетел на крыльцо и обнял пожилую женщину. Ее лицо расцветало в улыбке.
  - Питер, да ты стал еще выше, мой милый! Наклонись, я тебя расцелую!
  Жанна увидела Маргариту, подходившую к высокому крыльцу.
  - О, кто это с тобой? Твоя жена? Какая красавица! Я давно хотела ее увидеть. Знаешь, она чем-то похожа на твою мать, такая же очаровательная и смугленькая!
  Питер спустился к Маргарите и подал ей руку, чтобы помочь подняться по крутым ступеням.
  Жанна учтиво поклонилась графине.
  - Милости просим, belesa dona !
  Маргарита вошла в дом. Все оказывали ей такое почтение, будто принимали королеву...
  
  После обеда граф собрался показать дочери старинную альбигойскую церковь, и они в компании мадемуазель Николь, Жана Потье и его сына отправились на прогулку. Маргарита, утомленная жарой и дорогой, осталась отдыхать в обществе Марселы в просторной прохладной комнате, выходящей окнами в сад. Хотя жалюзи были закрыты, из сада доносились ароматы цветов и трав, нагретых жарким солнцем. Камеристка принесла графине освежающей апельсиновой воды и спросила:
  - Сеньора позволит мне отлучиться ненадолго?
  - Да, но куда же ты собралась?
  - Только на кухню, поболтать с женщинами. Там хозяйка так интересно рассказывает про старые времена!..
  
  Жанна, Мадлен и Марсела сидели у очага в просторной чистой кухне. Матушка Карно молола кофе в старой деревянной мельнице, и по всей кухне разносился приятный аромат. Мадлен и Марсела лущили фасоль, чтобы чем-то занять руки. Хозяйка выставила из кухни всех домочадцев, чтобы те занимались делами, а не глазели на гостей. Она поставила на стол бутылку лимонной наливки, наполнила три рюмки, и они еще раз выпили - за доброе знакомство.
  - Мадам, а правда, что мессир граф появился на свет в этом доме? - спросила Марселина.
  - Чистая правда, девочка моя. Там, наверху, в той самой комнате, где сейчас отдыхает дона. Вот ведь как бывает... Никогда бы не подумала, что доживу до такой радости! А ведь как всё начиналось - не приведи господь! Милорд, его отец, занимался тогда политикой, часто уезжал надолго, а дона Мария оставалась тут одна со своими слугами-итальянцами. Они все были такие веселые и жизнерадостные, эти итальянцы. Сказать по чести, очень похожи на гасконцев. Так вот, как сейчас помню, был среди них один музыкант, синьор Пинезо, не молодой уже, но такой красивый... А как он играл на гитаре и пел, святые Небеса! Даже я млела от его песен, хотя уж второй год была замужем. Правда, сначала мы к ним относились недоверчиво, но потом всё наладилось. Да и язык их был немного похож на наш...
  Мадлен тут же ядовито вставила:
  - Вот если бы вы говорили немного медленнее, мадам, я бы тоже хоть что-то поняла из ваших речей!
  - А ты, северянка! Что ты делаешь в свите мессира графа?
  - А что, лишь южане могут ему служить?
  - Да ты, как погляжу, задиристая особа! Так вот знай, милочка, тут северян не любят!
  - Ладно, ладно, это мессир граф взял меня на службу, а не вы... А какая же вкусная у вас наливочка, матушка Карно!.. Дали бы мне рецепт, а?
  - Так уж и быть, дам, Питеру она тоже нравиться. Господи, как летит время - он уже взрослый женатый мужчина! Даже не верится, право слово... Кажется, ведь только недавно он был вот таким крошкой!
  - Не могу даже себе представить...
  - А я как сейчас вижу, будто вчера это было. Лето стояло такое жаркое, как раз накануне Петрова дня... Привели меня сюда, в этот дом. Я робела - незнакомые господа, непонятный говор. А как увидела ребеночка - чуть не расплакалась... Мой-то малыш четыре дня как умер... А этот был даже чем-то похож - такой же смугленький, такой красивый, просто маленький ангелочек! И вот что говорили: по всем приметам родился мальчик в особенное время. В то лето все цвело, как никогда! Даже старикам не доводилось помнить такого буйного цветения в былые годы, а это, говорят - знак, божье благословение! Как раз на день святого Петра он родился. Вот только матушке его в тот день явился не ангел, а сам дьявол!..
  
  Первый день жизни (воспоминания)
  
  В спальню сквозь опущенные жалюзи пробивались жаркие лучи южного солнца. Они выхватывали из полумрака ворох кружевного белья, разноцветную пряжу, ленты, нижние юбки и разные предметы дамского туалета, в беспорядке разбросанные по комнате. На ковре в узкой полосе света сиял опрокинутый серебряный кувшин старинной работы. Венецианское зеркало отражало живые цветы - жасмин и розы, стоявшие в вазе на туалетном столике, среди хрустальных флаконов, черепаховых гребней, шкатулок, инкрустированных перламутром и прочих изящных безделушек. В кресле у окна вместе с рукодельем блестел лакированный бок лютни. В глубине спальни, в алькове под легким пологом спала черноволосая молодая женщина, разметавшаяся на смятых тонких простынях. Её красивое лицо с нежными чертами было пугающе бледно, вокруг глаз пролегли голубые тени, а бледные губы сохранили страдальческую складку... Женщина пошевелилась во сне и тихонько застонала от боли. Она что-то прошептала по-итальянски, и, просыпаясь, открыла глаза. Но вдруг ее лицо просветлело, большие прекрасные глаза засветились счастьем. "У меня родился сын!" - вслух сказала она. Но тут же грустно вздохнула, подумав: "Где-то теперь его отец?.." Несколько минут молодая женщина лежала неподвижно. В ее черных глазах попеременно то зажигалась радость, то блестели слезы, улыбка гасла и вновь расцветала на ее губах, - на этом выразительном лице можно было читать малейшие оттенки чувств и мыслей как в открытой книге.
  Скоро в комнату вошла горничная, улыбаясь во весь свой румяный рот. Полноватая, но живая и подвижная, обычно такая веселая, что один её вид вызывал желание улыбнуться, служанка была лет на десять старше своей синьоры. Но сейчас против обыкновения служанка молчала, внимательно всматриваясь в лицо своей госпожи и пытаясь угадать её настроение. Молодая женщина ласково улыбнулась ей и тут же, быстро поднявшись на локте, в волнении засыпала ее вопросами:
  - Ну, что мой маленький? Почему ты не принесла его, Франческа? С ним всё в порядке? Он сейчас спит? Вы нашли кормилицу? Как я хочу посмотреть на него, Франческа! На кого он похож, как тебе кажется?
  Франческа со смехом всплеснула руками:
  - О, синьора моя, вы хотите знать всё сразу! Маленький ангелочек, он спит сейчас. Кормилицу мы нашли, она еще до рассвета была здесь. На редкость здоровая женщина. У неё, бедняжки, ребеночек недавно умер, а груди полны молока.
  - Бог мой, Франческа, её ребенок умер! Сколько слез она, должно быть, пролила...
  - Не стоит расстраиваться, моя госпожа. Она спокойно это принимает - на все воля божья! Как только она увидела вашего ангелочка, так просто его затискала - такой же он красивый и здоровенький, просто загляденье!
  Молодая мать не могла сдержать ликующей улыбки.
  - Потом приведи её ко мне, я хочу посмотреть.
  - Да, моя госпожа, - Франческа стала собирать разбросанные по комнате бельё и одежду, при этом не переставая говорить о главном событии прошедшего вечера и ночи - рождении сына и наследника лорда Аллена Гальтона. Его молодая жена леди Мария сделала ему такой роскошный подарок. Впрочем, сам милорд еще об этом не знал - он уехал по делам. Лорд Гальтон одно время занимался политикой, потом путешествовал, чем приводил в замешательство не только высший свет, родню и знакомых, но и собственную жену. Хотя леди Мария удивлялась меньше остальных, потому что познакомилась со своим будущим мужем как раз во время его путешествия в Рим. Тогда она с семьей приехала туда на праздник из своего родового имения совсем юной девушкой, и была поражена знаниями, изысканными манерами и умом этого англичанина с очень белой кожей и проницательными синими глазами. Его звали лорд Аллен Гальтон. Он говорил почти на всех европейских языках, побывал в Индии и в Африке, рассказывал ей, как охотятся на тигров и добывают золото и алмазы люди, черные как ночь... Милорд быстро покорил сердце пылкой красавицы-южанки, и она была готова ехать с ним куда угодно, даже в холодную дождливую Англию, невзирая на увещевания родных. Однако ее семья сочла этот брак выгодным, поставив единственное условие: все родившиеся дети должны быть крещены в католической вере. Милорд не возражал против этого условия, поскольку сам был католиком. Но, честно говоря, его не особенно волновали вопросы веры, хотя и считалось, что он поддерживает партию Стюартов.
  В первый год замужества леди Мария родила девочку, которую назвали Джулия. Лорд Гальтон очень любил жену и ребенка, но неуёмная жажда путешествий будто толкала его из дома. Милорду не сиделось в его фамильном замке под Кройдоном, и он уезжал снова и снова. Возможно, так он избегал своего участия в политических "войнах", что бушевали в то время между королём и парламентом, между вигами и тори.
  А миледи Марии хотелось разнообразия, новых впечатлений, тепла и солнца! В мрачном фамильном замке мужа ей было совсем не весело, она почти ни с кем не общалась, за исключением нескольких соседей и друзей милорда, иногда приезжавших к нему по делам. Их соседи в основном принадлежали к старому дворянству, отстаивали нерушимость королевских прав, незыблемость существующих порядков и своих исконных привилегий. А другие, поколение новых дворян, занимавшихся делами, поддерживали различные реформы и держали сторону парламента. С некоторыми из них Аллен Гальтон учился в Итоне и разделял большинство их взглядов, однако всегда имел собственную точку зрения по спорным вопросам. Милорд не посвящал жену в свои дела, предоставив ей заниматься хозяйством и дочерью. Леди Мария принимала это как должное, исполняя все обязанности хорошей жены, но её живой и пылкий нрав не мог удовольствоваться простыми радостями сельской жизни. От скуки миледи спасали те люди, которых она привезла с собой из Италии: музыкант Джованни Пинезо, художник Филиппо Виано, камеристка Франческа и еще несколько слуг-итальянцев. С ними она проводила время и могла поговорить на родном языке, они стали её друзьями и семьёй.
  Оказавшись после изгнания в цветущем Лангедоке, леди Мария уже не могла покинуть этот прекрасный край. Яркое солнце, обилие зелени и благоухающих цветов, мелодичный живой язык и темперамент местных жителей - все это напомнило ей родную Тоскану, покоряло душу неповторимым своеобразием. Казалось, Мария даже внешне изменилась: похорошела, расцвела - и была счастлива. Однако милорда призывали срочные дела, но прежде чем снова уехать, он позаботился о жене, вот-вот ожидающей появления второго малыша - миледи была окружена заботой верных слуг, исполнялась любая её прихоть, и всего было в достатке.
  Второй ребенок, здоровый, красивый и крепкий, не доставил матери больших трудов при рождении, и она хотела назвать мальчика Феличе - "счастливый". Однако ребенку при крещении дали имя Питер, поскольку он родился в канун праздника святого Петра. Второе имя - Марио - ему дали в честь великого полководца Гая Мария , большим почитателем которого был его отец лорд Гальтон. Имя Аллен, как у отца, было третьим. Известно, чем больше у ребенка имён его небесных покровителей, тем лучше, и донна Мария верила, что её мальчик будет под надежной защитой - об этом все ее молитвы!
  
  ...Причесанная и одетая, молодая мама полулежала, опираясь на подушки. После завтрака и бокала местного сладкого вина краски вернулись на её милое смуглое лицо. Ей не терпелось увидеть своего маленького ангелочка. Интересно, на кого он будет похож? Её первая девочка была похожа на отца - такая же синеглазая белокожая брюнетка - казалось, в ней нет ни капли итальянской крови! А каким будет ее сын?..
  Вошла Франческа, ведя за собой кормилицу с ребенком на руках. Следом слуга внес легкую колыбель и поставил ее рядом с постелью матери. Леди Мария протянулсь, чтобы взять сына из рук пышногрудой улыбающейся кормилицы. Младенец безмятежно спал в белоснежном кружеве пеленок, и мать с интересом рассматривала маленько смугло-розовое личико.
  - А глаза? Какие у него глаза? - шепотом спросила она.
  - Еще не знаю, синьора. А взгляните на его ресницы! Святые Небеса, у него ресницы на полщеки!..
  Молодая мать в этот день принимала поздравления своих домочадцев, соседей, которые уже приняли ее в свой круг с чисто южной лёгкостью. Даже церковь не обошла ее своим вниманием, потому что она была доброй католичкой и прихожанкой церкви в Альби и в Тулузе, где крестили ребенка, и архиепископ Тулузский передал синьоре и новорожденному свое высокое благословение. Миледи не пожалела даров на храм, только бы у её сына с самого начала были могущественные покровители - как знать, благополучно ли сложится жизнь у её малютки...
  Празднично одетые, Джованни Пинезо и Филиппо Виано принесли большие букеты цветов и украсили комнату своей госпожи и колыбель малютки, а леди Мария приколола себе в волосы две розы - алую и белую.
  - Донна Мария, вы прекрасны, как Мадонна! Я должен написать ваш портрет, - воскликнул молодой художник, а музыкант Джованни Пинезо, взяв лютню, исполнил нежную и пылкую канцону, сочиненную им в честь его прекрасной госпожи. Румянец ярче заиграл на щеках миледи.
  - Благодарю вас, друзья мои, - растроганно сказала она и протянула обе руки, которые те почтительно поцеловали. Потом они подошли полюбоваться младенцем. Действительно, малыш был прелестен. Художник, подняв голову от колыбели, мечтательно произнес:
  - Когда он вырастет, я научу его владеть кистью и резцом, открою многие секреты творчества, покажу совершенство форм и цвета, мимо которых многие люди проходят равнодушно. Возможно, мальчик станет настоящим художником!..
  Во время этой тирады малыш проснулся и громко заплакал.
  - Ого, какой голос! - со смехом воскликнул музыкант. - Великолепно кричит! Когда малыш подрастет, я поставлю ему голос, научу музыке, и он своим пением будет покорять сердца прекрасных дам!
  Молодая мать, укачивая ребенка, с улыбкой сказала:
  - Вы похожи на добрых фей из старой сказки. Все пожелали моему сыну столько добра и счастья, что хватило бы на две жизни. Спасибо вам, друзья, я так счастлива!..
  "Дай бог, чтобы не явилась злая фея, которую забыли позвать в той самой сказке, и не пожелала бы дурного... Помилуй нас, Пресвятая Дева!" - подумала Франческа, склонившись над рукодельем.
  К вечеру все разошлись, чтобы дать отдых молодой матери и новорожденному. Но леди Мария была так возбуждена множеством гостей и впечатлений, что и думать не могла о сне. Она добралась до кресла у распахнутого окна. Из темнеющего сада поднималась приятная прохлада, запахи ночных цветов смешивались с запахом нагретой за день земли, листвы и камней. Южная ночь благоухала. У молодой женщины тоскливо и сладко сжалось сердце. Она так остро чувствовала прелесть этой ночи, но ей не с кем было поделиться полнотой своих чувств... Мария смутно ощутила какое-то беспокойство - может быть, это просто усталость?..
  На ясном небе зажигались звезды. Наступило время мечтаний, любви и тихой грусти, навеваемой тишиной и спокойствием.
  Тут в дверь тихонько постучали, вошла камеристка со свечой в руке.
  - Пусть простит меня моя госпожа...
  - Что случилось, Франческа?
  - Там явился какой-то важный синьор, сказал, что он ваш друг, просит его принять. Он так умолял, что я решилась вас побеспокоить...
  - Кто же он такой?
  - Синьор не захотел назваться, и я его не разглядела, но вроде голос показался мне знакомым. И еще он сказал, что из Рима.
  - Хорошо, я его приму. Может быть, это кто-то из друзей мужа принес известия о нем. Но сначала поправь мне прическу...
  Когда незнакомец вошел и с порога отвесил глубокий поклон, его фигура оставалась в тени, но стоило ему заговорить, как донна Мария невольно вздрогнула.
  - Извините меня за поздний визит, дорогая синьора. Когда я узнал, тотчас бросился повидать вас, донна Мария, чтобы поздравить с рождением наследника, - вошедший говорил быстро, с мягкими, ласкающими интонациями. - Простите мое волнение, мадонна, ведь прошло почти три года, как мы с вами виделись в последний раз. Вы не отвечали на мои письма... Должно быть, вы уже забыли меня, - в его голосе звучала печаль и в то же время легкая ирония.
  В первый момент Мария не знала, что ответить, она растерялась. Она всеми силами старалась забыть этого человека, когда-то просившего ее руки. Он полюбил ее, совсем еще девочку, только вышедшую из монастыря, влюбился с какой-то пугающей исступленной страстью. Но Мария испытывала к нему смутную неприязнь и неосознанный, необъяснимый страх. Что-то странное было в его глубоко посаженных черных глазах, взгляд которых, казалось, пронизывал насквозь. Его вытянутое благообразное лицо с густыми бровями и алым узким ртом наводило на нее леденящий трепет. Молодая женщина и теперь не могла без содрогания ловить на себе этот парализующий и жадный взгляд.
  - Синьор Манчиолли, как вы узнали, что мы в Лангедоке? - спросила она, стараясь говорить спокойно и непринужденно, даже не заметив, что забыла поблагодарить за поздравление. Ее пальцы, которые поцеловал синьор, сразу стали холодными и слегка дрожали.
  - Я всегда знаю, где вы, мадонна. Каждый час и каждую минуту. У меня были дела во Франции, а сейчас я возвращаюсь в Рим и не мог уехать, не повидавшись с вами. Я хотел узнать, как ваше здоровье, но ваш цветущий вид, моя дорогая, не оставляет сомнений...
  - Благодарю, синьор, садитесь же.
  Манчиолли бросал выразительные взгляды то на Марию, то на служанку, которая никак не уходила, и давал понять, что последняя здесь лишняя. Молодая женщина упорно не хотела его понимать, избегая встречаться с ним глазами.
  - Донна Мария, могу я сказать вам несколько слов наедине?
  Та опустила глаза.
  - Франческа, принеси синьору бокал вина... Что вы хотели мне сказать?
  - Только то, что мои чувства не изменились, мадонна, могу вас уверить. Почему вы не отвечали на мои письма, на эти вполне дружеские послания?.
  - Мне вам нечего ответить, синьор. Вы прекрасно знаете, что я никогда...
  - Не говори так! Никто знает, что ждет его завтра, можно только надеяться...И я всё еще надеюсь!
  - Это бессмысленно, синьор Манчиолли. Я просила больше никогда не докучать мне этим.
  - Мария, у тебя нежная, чуткая душа, ты должна понимаешь, что такое страдание...
  В эту минуту вошла Франческа с подносом и поставила вино на стол перед синьором. Тот властным жестом отправил её прочь, и служанка молча повиновалась. Мария похолодела.
  - Следует соблюдать приличия, синьор Манчиолли! Вы воспользовались тем, что моего мужа нет дома...
  - А его никогда нет дома! - тон Манчиолли резко изменился, стал колючим и дерзким. - Вспомни, дорогая, когда ты видела его в последний раз? Удивительно, как это милорд успевает делать тебе детей! Ты не нужна ему, Мария, ангел мой, неужели ты этого не понимаешь?
  - Я не хочу это слушать, прошу вас, уходите!
  - О, я никогда не смирюсь, что ты выбрала этого англичанина! Посмотри, он обрек тебя на лишения и скитания! Ты, блистательная, неповторимая, роскошная - и какую жизнь вынуждена вести благодаря этому холодному, бездушному лорду! Или тебя привлекает его титул? Но я поднимусь гораздо выше! У Гальтона лишь жалкое подобие власти и никакого влияния, он погряз в политике, и его сожрут более сильные, тогда как я буду властвовать над миром, - Манчиолли опустился на колени у её ног. - Уедем со мной, моя мадонна, ты ни о чем не пожалеешь! Клятвы влюбленных смешны, но я уже не мальчик и не бросаю слов на ветер. Я могу дать тебе всё, что пожелаешь! Я на пути к могуществу, Мария. Любое твое желание будет исполнено. Твоя дивная красота расцветет в блеске роскоши, твоя власть над людьми превысит королевскую! Тебя будут окружать лучшие произведения искусства, великие поэты и музыканты - я знаю, твоя утонченная душа не может без этого. Мой ангел, ты получишь самые изысканные драгоценности и наряды - ты этого достойна!
  - Мне ничего не надо, оставьте меня в покое!
  - Скажи откровенно, как перед Богом - ты счастлива?
  - Да! Да...
  - Кто же этому поверит! Посмотри на себя: ты обольстительная, бесподобная, лучезарная женщина, достойная блистать при королевском дворе, а не сидеть в этой богом забытой дыре! Что способен дать тебе твой муж? Ничего не значащий титул, холодную страну и такую же холодную любовь. Он тебя недостоин!
  - Вы не смеете так говорить!..
  - Как же ты прекрасна, мой ангел! Разве такая любовь тебе нужна?! Ты еще ничего не знаешь о настоящей любви, моя дорогая. Ты сердишься, потому что знаешь, что я прав, и только из гордости не хочешь этого признать. Но рано или поздно ты со мной согласишься.
  - Никогда! Я люблю своего мужа.
  Лицо Манчиолли исказилось гневом и болью, но это выражение тут же погасло. Он иронически усмехнулся:
  - А он тебя любит? Я в этом сомневаюсь, дорогая. Почему в этот счастливый день отец твоего ребенка не с тобой? Неужели ты думаешь, что во время своих бесконечных отлучек твой муж ни разу тебе не изменил? Было бы наивно так думать!
  - Как знать, - прошептала Мария. - Но я уверена, душой он мне верен.
  - Ты еще дитя, мой ангел, если веришь в эти сказки. За три с половиной года у тебя было время повзрослеть и подумать. Я не могу больше ждать! Решай сейчас - едешь ты со мной или нет?
  - Нет. Напрасно вы ждете иного ответа.
  - Когда-нибудь ты об этом пожалеешь, Мария. Но тогда будет слишком поздно. Не доводи меня до отчаяния, скажи последний раз, подумай!
  - Нет!
  Манчиолли вскочил на ноги. Он задыхался, его взгляд блуждал, он походил на помешанного.
  - О, я больше не буду унижаться перед тобой, моя синьора! Я выберу подходящий момент и получу все сполна, клянусь богом, чертом - кем угодно! Ты не можешь представить, какие муки заставляла меня терпеть все эти годы! Я сходил с ума каждую минуту, сто раз думал, что легче умереть. И был к этому готов!.. Знай, отвергнутая любовь - тягчайший грех, и расплата за него неминуема!..
  Вдруг его безумный взгляд остановился на колыбели, в которой днём спал новорожденный.
  - Сегодня у тебя родился сын... Так вот, пусть же он всю жизнь будет страдать в десять, в сто раз сильнее, чем я сейчас! Да, у него будет всё - твоя лучезарная красота, богатство, - но не будет счастья в любви. Я предаю его этому проклятью! - и Манчиолли стремительно вышел из комнаты.
  Мария не скоро пришла в себя после этого визита, её еще долго била нервная дрожь и на глаза наворачивались слезы. Служанка дала ей чай из трав и отправилась спать только после того, как убедилась, что её госпожа немного успокоилась. Но Мария не могла уснуть. Она снова села у раскрытого окна, тревожные мысли не давали ей покоя. Стояла черная бархатная ночь. В тишине, полной таинственных звуков и запахов, громко звенели цикады. И тут издалека послышались звуки нежной волнующей музыки. Молодая женщина прислушалась, затаив дыхание. Низкий, сильный и страстный голос пел кому-то о любви. Несколько минут Мария с трепетом и тоской упивалась этими чудесными звуками. Они переворачивали ей душу, будоражили воображение, навевали сладкие и опасные грёзы... В душевном смятении миледи звоном колокольчика вызвала камеристку, та прибежала в тревоге.
  - Ты слышишь, Франческа? Слышишь? Кто это? - прерывающимся от волнения голосом спросила она, указывая на окно в сад.
  - Не знаю, мадонна. Кто-то поет серенаду своей милой. Прекрасная песня. В этом краю тоже, как у нас, по ночам играют на гитаре и поют для своих возлюбленных. И какая чудесная ночь!..
  Из сада легкий ветерок приносил дурманящие ароматы мирта и ночной фиалки - и упоительные звуки любовной песни. Мария вдруг закрыла лицо руками и разрыдалась.
  
  Конец первой части
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"