Утро. Наконец-то. Ночной холод отступил, кажется навсегда. Вдалеке по трассе видно как двигаются тяжело груженые фуры. Еще не совсем рассвело, Солнце только-только возвращается к нам с Востока. Но уже чувствуется его теплое дыхание. Пустынник резко открывает покосившуюся красную дверь, медленно выбрасывает на черную поверхность асфальта так и не отдохнувшие за короткую ночь ноги . Он встает, распрямляет плечи, потягивается, нагибается к бардачку и достает желтую пачку "Кэмэла". Аварийки уже почти не горят, видимо сел аккумулятор. Первая затяжка далась ему нелегко - он захлебнулся кашлем. Пустынник не курит. Но именно этим утром ему захотелось покурить. Алекс мирно спит, обняв руль и прислонившись к покореженной левой стойке. "Разбудить? А, пускай поспит еще пару минут. Все равно еще рано идти в деревню". Спускается в кювет неподалеку от трассы, поднимает с земли что-то металлическое. Левое крыло. Похоже на крышку от сардин. Выбрасывает это еще дальше на пашню и поднимается вверх, попыхивая окурком американской мечты. "Да, жрать хочется. А жрать-то нечего". Ноги гудят, дает, видимо, себя знать ночная прогулка в 15 километров в ближайшее село за едой. К тому же день, проведенный в лесу, в ходьбе среди душистых сосен и могучих дубов, тоже не прибавил сил молодым людям. А все уже позади. Позади блеск фар, удар, слепой удар, удар хитрый, предательский. Все это осталось там, во вчера. Запомнилось только одно. Люди. Люди, которые останавливались и спрашивали, не нужно ли вызвать "скорую". Только вчера поверил в то, во что не верил никогда. В отзывчивость. В милосердие. В людскую доброту. В бескорыстие.
Алекс, видимо почуяв запах любимого "Кэмэла", открыл глаза. "Саша, курить будешь?", - произнес сквозь зубы Пустынник. "А...(дикий мат), не задавай глупых вопросов. Конечно, буду. Тьфу...(опять дикий мат), труба села окончательно", - Алекс вылез через правую дверь, бросив при этом изделие компании "Motorola" на заднее сидение, которое сплошь было усыпано шляпками от грибов. Подкуривая сигарету, еще сонный Алекс молча подошел к багажнику и достал оттуда бутылку воды: "Пить хочешь?".
-Я еще и жрать хочу. Свинья душит дико.
-Короче, Фухс, полный п......ц...
-Я знаю. Что будем делать?..
-Покурим для начала..
-Согласен.
Пустынник, попивая воду, садится на сидение, и смотрим вдаль, туда, где начинаются лесистые холмы, и лишь изредка еще мелькают огни неблизких людских селений. Вода. Вот еще вчера мы набирали эту воду в святом источнике, неподалеку от заброшенного женского монастыря. Еще вчера они вчетвером, как дети резвились на берегу Тясмина, еще вчера они искали машину в лесу. Еще вчера все было по-другому. Еще вчера "Ford" был целый, и лоб Пустынника не был перевязан. А как все было вчера?
Утро. Морозное. Конец октября месяца. Днем еще довольно тепло, но ночью иногда бывают заморозки. Самая грибная пора. На прошлой недели они ездили под Канев. Не доезжая до плотины ГЭС всего несколько километров. Как тогда все было прекрасно. Дорога вела через великолепный украинский пейзаж, когда густые, кажется, девственные перелески межевались с дикой, непаханой целиной. Как же было тогда все прекрасно. Просто блаженство снисходило какое-то, когда, стоя по щиколотку во мху, ты слушал пение лесных птиц, когда ты, обнимая могучие стволы лесных хозяек-сосен, мысленно разговаривал с ними, а они наполняли тебя своей энергией, своей жизненной силой. Они говорили с тобой. Никто не поверит, что с деревьями можно разговаривать. Но ведь никто и не пытался заговорить с ними. С ними можно говорить. С ними нужно говорить. Почему? Потому, что только они, эти, как кажется на первый взгляд, молчаливые властелины, обладают теми знаниями и той мудростью, которую больше не найдешь нигде. Как тогда все было прекрасно.
Сегодня дорога лежала в противоположную Каневу сторону - в сторону Чигирина.
Все в то утро было как-то не так. То машина не хотела заводиться. То оказалось, что бак пустой, то бензин, купленный на заправке компании "ТНК" оказался из рук вон плохого качества. Все было против той поездки. Может, если бы Пустынник не посоветовал Алексу почистить свечи, машина бы так и не завелась. Но, все, что должно случится, обычно случается, и стартер, провернув двигатель, сделал первый оборот в сторону конца. Своего конца, так как это утро было для него последним. Но он этого еще не знал. Он сделал свое дело. Мавр сделал свое дело, Мавр может уходить. И он ушел. А машина не спеша, выехала на Чигиринское шоссе, и все быстрее понеслась в сторону города, который навсегда остался в истории, городу, которого по праву считают родиной Хмельницкого. Вот автомобиль уже миновал Красную Слободу. За окном пронеслись очистные сооружение бывшей гордости города - химического завода "Азот". Сразу всплыло в памяти воспоминание из далекого детства - надпись на плакате: "Сделаем из города-курорта город Химии". Таких заводов на весь бывший Союз было всего два. Один в Черкассах, и один в Саратове. Одни только очистные сооружения и отстойники занимали площадь в несколько десятков квадратных километров. И это только отстойники, не считая аэраторов и хлораторной, которые, когда проходишь мимо них, источали такое зловоние, что находится возле них было просто невозможно. И активный ил все это впитывал в себя. Что же они делали с природой? Чем они думали? Думали ли они вообще?
Вообщем день начался. Начался хорошо, так как, несмотря на довольно холодную ночь, день выдался очень теплым. Алекс мирно покуривал свою очередную сигарету, Пустынник витал где-то в облаках, Фрик же при этом что-то нашептывал Лене на ушко и прижимался к ней. Каждый был занят.
Вы когда-нибудь проводили хотя бы день в лесу? Ночь? Однажды мне довелось полтора месяца прожить в лесу. Это было просто ни с чем не сравнимо. Нет большего блаженства и удовольствия, чем провести хотя бы ночь, всего лишь одну ночь вместе с природой, хотя на одну ночь вернуться туда, откуда мы ушли, откуда наши пращуры ушли в города и села. Ведь лес всегда был защитой для людей. Там они только находили кров и защиту. И нет ничего прекраснее, чем проснуться в лесу с рассветом солнца и, держа в руках чашку крепкого зеленого чая, который, когда ты его пьешь, обжигает тебе губы, пройтись по росе босыми ногами. Это ни с чем не сравнимое довольствие - гулять утром по лесу, когда еще все спит. Ты подходишь к сосне, прислоняешься к ней спиной, и чувствуешь, как в этом, на первый взгляд неживом дереве, пульсирует жизнь. Как энергия, которая восходит от невидимых корней к далекой кроне проходит через твой позвоночник, как она наполняет тебя благодатью, как тепло разливается по тебе. И единственное, что ты чувствуешь в это мгновение - это то, как какой-то уже бодрствующий муравей из ближайшего муравейника пытается вскарабкаться по твоей босой ноге.
И эти четверо, что сейчас мирно седели в кузове машины, собранной в далеком Кёльне, тоже собирались провести этот день там. В царстве тишины и спокойствия. И они провели его там.
И вот, спустя почти полтора часа езды, машина вначале съехала с головной трассы, и начала углубляться все дальше и дальше в чащу леса, а потом и вовсе стала ехать все спокойнее. И наступил момент, когда жизнь в карбюраторе временно замерла, бензонасос начал умерять свой буйный германо-американский пыл, и колеса все медленнее отсчитывали последние метры по лесной песчаной дороге. И вот, они замерли на месте, притом одно из них, переднее правое почти наехало на первый найденный ими гриб. Двери с тихим шепотом распахнулись, впустив в салон великолепный сосновый запах и лесную прохладу. Рессоры сразу же расслабились, не ощущая больше на себе веса четырех человек.
Грибов было на удивление много. Даже не интересно было их собирать. Грибы интересно собирать, когда их надо искать, ходить по лесу, заглядывать под каждое деревцо, под каждый кустик, всматриваясь в густую траву до рези в глазах. Ведь так часто цвет объекта охоты сливается с цветом окружающей среды. Интересно, когда есть азарт, когда в глазах горит какая-то искорка, а в сердце тлеет уголек надежды, что тебе, именно тебе, а не Алексу или Фрику попадется самый крупный, самый редкий или самый необычный гриб. А ведь самое парадоксальное, что твои спутники думают точно также, и каждый же из нас знает, что мы так думаем. Именно в этом и заключается удовольствие от сбора грибов, от рыбалки, от сбора ягод - в том, чтобы испытать азарт, прочувствовать надежду, надежду на то, что тебе повезет. Ведь ожидание чуда куда приятнее, чем само чудо. И азарт этот отнюдь не корыстный, нет. Просто это надо прочувствовать, прожить. Как пел Высоцкий: "И вот на вершине, я счастлив и нем, и только немного завидую тем, другим, у которых вершины еще впереди". Наверное, этот азарт, юношеский запал, да и не только юношеский, скорее мужской, понять может только тот, кто хоть раз прожил его, пропустил его через себя, хотя бы на мгновение дал ей, этой страсти, страсти открытий и находок, увлечь себя.
Ты постепенно удаляешься от дороги, понемногу забирая все севернее и севернее, уже почти не слышишь музыки, которая играет в автомобиле. Ты остаешься один. Один на один с собой и со своими мыслями. И эти мысли, твои же мысли начинают одолевать хозяина, начинают забивать ему голову, отвлекая от того, ради чего он приехал сюда. Пустынник уже автоматически поднимает ноги, почти машинально раздвигает найденной неподалеку веткой траву под молодыми сосенками и всматривается в жухлую осеннюю траву и на его лице появляется улыбка, когда он видит тоненький, нежный ствол будущего гиганты. Все-таки деревья имеют определенный шарм. Даже можно сказать, что каждое дерево обладает своим, только ему свойственным характером. Например, если взять ель, то это дерево мрачное, очень мрачное. Когда попадаешь в ельник, тебе кажется, что ты попал в темную комнату, уныние сразу одолевает тебя, ты опускаешь взгляд, и видишь, что трава не растет под елями, что все вокруг покрыто тенью и хвоей. Почему они такие мрачные? Почему они источают такую негативную энергию, что даже трава не растет под ними. Да и грибы не очень жалуют ельник. Разве что сыроежки или лисички можно иногда найти в их тени. Особенно это гнетущее состояние ощущается в Карпатах, где ель является доминирующей породой дерева. Дуб. Могучий великан, который похож на большого добряка. Чем-то образ дуба напоминает Евгения Леонова. Такой же типаж. Немного неуклюжий, но такой же доброжелательный и светлый, который всегда дарит нам улыбку, и сердце наполняет радостью. Как бывает иногда приятно присесть у его основания, приложить спину к мощному стволу, подставить лицо Светилу, и, закрыв глаза перебирать руками желуди. Березы предстают перед нами эдакими простушками, которые дают насладиться царством белёсости среди буйства зеленого моря. Непередаваемые ощущения охватывают, когда ты проводишь день среди берез, когда рано в марте в них начинает бить их кровь, их жизнь - березовый сок. И когда ты пьешь эту жидкость, это влагу, которая дает пищу лесным красавицам, ты обязательно должен, покидая рощу, мысленно поблагодарить их за оказанное гостеприимство и радушие. За то, что они поделились с тобой своей жизнью. Это, как неписаное правило. И тогда в следующем году они обязательно поделятся с тобой опять частичкой своей жизни. Но бесспорно, лесной королевой является сосна. Это дерево обладает таким магнетизмом и излучает такую положительную энергию, как никакое другое. Любая вещь сделанная из сосны, отдает добротой и негой, любая сосенка, увиденная, где бы-то ни было, почти машинально вызывает на лице улыбку, а в душе праздник. Почему это происходит? А кто знает? Просто такова природа, и мы должны принимать ее такой, каковой она является.
Но вот, ведро почти полное, пора уже возвращаться к автомобилю. Но сразу же возникает дилемма, в какой стороне он, автомобиль находится? Ты начинаешь кричать, пытаясь определить, где твои спутники, но все тщетно - "тот же лес, тот же воздух, и та же вода..". Вроде бы и помнишь, откуда пришел, идешь все-таки наугад, понимая, что машина может быть совсем в другой стороне. Хотя, нет, вроде бы на верном пути - видишь ножки грибов, которые ты срезал в середине пути. Вдруг раздается треск где-то справа. Пустынник машинально съеживается от ожидания чего-то неизвестного, ведь все-таки лес - это не хорошо знакомые улицы родного района. Но почти моментально испуг сменяется радостью и легким хохотом, так как из куста почти с полным ведром грибов и с хвоинками в длинных волосах выходит Алекс, при этом держа в руке свой огромный нож:
- Где Фрик с Леной? Сам куда пропал? Звал тебя, звал, а ты как в бездну канул.
- Не видел. Наверное, далековато мы разошлись. Где машина?
- Хотел задать тебе тот же самый вопрос. Думал ты знаешь.
- Кто водитель?
- У кого компас на затылке?
Но попытки найти красного зверя, имеющего энное количество цилиндров под капотом, успехом не увенчались. Отчаяние закралось в головы. Ведь, если они не найдут машины, то можно ходить тут днями. Алекс даже залезает на ближайшую сосну, Пустынник лезет на соседнюю, но все безуспешно, выше пятнадцати метров не залезешь, да и не видно ничего, кроме зеленого моря. Вдруг раздается звонок телефона. Слышно, как Алекс отвечает: "В лесу. Сижу на сосне. Ищу машину. Пока еще нет, но лезу выше". И слышен хохот.
Вдруг порыв ветра доносит обрывки каких-то звуков. Два человека машинально почти спрыгивают с деревьев, хотя это довольно опасно, хватают ведра и, переходя на бег, направляются туда, откуда ветер принес звуки. И вот звуки становятся все отчетливее и отчетливее. Впереди в кустах просматривается что-то бардово-красное и в воздухе витает аромат костра. Пустынник и Алекс выскакивают из кустов и видят, что у костра, разведенного неподалеку от зверя, стоят пара ведер с грибами и лежат, занимаясь чем-то явно не пуританским, то есть поцелуями, Фрик и Елена. Оба сразу, не обращая внимания на парочку, просто накидываются на еду, при этом наперегонки, не прожевав, рассказывают, как чуть было не заблудились.
Прекрасное время - юность. Ты можешь часами ходить по лесу, ты можешь делать глупости, которые уже не свойственны более зрелыми людям. Можешь одновременно дурачиться, как маленький ребенок и быть довольно-таки серьезным. Вот сидят эти четверо посреди леса, и не думают, что спустя пять-семь лет они уже будут совсем другими, что у них уже будут жены и дети, что они будут большую часть времени уделять им и работе, и что очень редко они будут собираться вместе, разве что по праздникам, и то, уже не будет той беззаботной атмосферы, того настроение, которое свойственно людям в двадцать лет, когда жизнь в них бьет ключом, когда кажется, что ты вечно сможешь, как ребенок взбираться на ближайшую сосну, что у тебя еще не появился маленький "пивной" животик, а у твоей спутницы первые морщины. Еще никто их не называет папами и мамами. Они все еще так молоды. В сущности, они еще дети, большие дети, дети, не осознавшие того, что они вступили во взрослую жизнь, не осознавшие того, что они уже выросли, оперились, вылетели из гнезда. И они доживают этой беззаботной жизнью последние минуты, часы, дни, годы. Скоро это уйдет навсегда. Они навсегда перестанут быть такими, как они были. Повзрослеют, огрубеют, очерствеют, обзаведутся жизненными шрамами и переломами, пройдут через испытания, через предательство и все-таки будут жить надеждой. И верой. Верой в лучшее. А пока пусть они наслаждаются уходящим периодом своей жизни. Они пока не осознают, что он прекрасен. Осознание сего придет к ним позже. Тогда, когда они поймут, что уже лишены этого. Пусть они сейчас все сидят вокруг костра, сидят и просто шутят, дурачатся. Вот сейчас Фрик просит Алекса разрешить ему проехать пару десятков метров по лесному бездорожью. Ну, как это назвать, если не ухарством? Пустынник же прекрасно знает, что Фрик никогда не сидел за рулем автомобиля. Но дело молодое. Фрик садится в машину. Зажигание. Педали сцепление и газа. Видно как дрожит его рука на коробке передач и как Алекс давится с хохоту, наблюдая за этим цирком. Машина дергается с места. Рывками начинает ехать. Рывок. Еще рывок. Пустынник опускается на мягкую хвою рядом с костром, устав наблюдать за дурачествами своих друзей. Девушка же, не понимая мужских забав, мысленно жует былинку и рассматривает низкие облака. Вдруг урчание становится все назойливым и продолжительным. Поднимая голову, Фухс видит две сосны, стоящие на разных краях дороги одна напротив другой. И что вы думаете - аккурат между двумя этими соснами стоит машина. Одно дерево "держит" радиатор, другое же не "позволяет" открыться багажнику. И слышны недовольные возгласы. Алекс чуть ли не рывком выдергивает Фрика с места водителя, но все уже тщетно - сели мертво, только видно, как летит песок из-под колес, и лес вместо сладковатого запаха костра, наполняется запахом жженой резины. Колеса безуспешно жуют песок, но машина с места не трогается. Да если бы и тронулась, то куда ехать? Прямо по курсу - один ствол, сзади - еще один. И что делать? Сразу в головы приходит простая, но поражающая своей "гениальностью идея" - взять в руки топорик и срубить хотя бы одну из преград. Но тут же идея, которая пришла в разгоряченные умы утихает, так как возникает сразу несколько противоречий. Во-первых дает себя знать славянская лень - это же сколько рубить. Во-вторых, существует опасность, что на стук топора сбежится вся лесная живность, включая и лесника. А это чревато как минимум крупным денежным штрафом только за то, что въехали в лес на автомобиле, не считая срубленного дерева. В-третьих, дерево может упасть на крышу. Но выход из ситуации просто и все-таки существует. Пустынник подходит к багажнику, открывает его, достает оттуда маленькую армейскую лопатку, начинает подрывать землю слева от задней оси. Алекс и Фрик молча уставились на новоявленного землекопа. Пустынник, стоя на коленях, и отряхивая песок с волос продолжает усердно извлекать мириады песчинок. Фрик, видимо поняв, что задумал его товарищ, начинает руками отбрасывать на обочину результаты "рытья окопов". Спустя какое-то время человек с лопатой в руках останавливается и предлагает Алексу, который к тому времени разгрузил багажник от излишней тяжести, взяться за фаркоп. Втроем они без труда отрывают от песка заднюю часть машины и рывком переносят ее всего лишь на несколько сантиметров в сторону туда, где только что Лис показывал свои умения в проведении земляных работ. Спустя пятнадцать минут усердного труда с лопатой, машину удается отодвинуть так, что Алекс уже спокойно выезжает на дорогу. Все молча садятся у почти уже потухшего костра и рассматривают свои грязные от масла руки. Кто молча лег, кто на примере Алекса и Фухса опять набросились жадно на еду. Фрик же, дожевывая последний бутерброд со шпротным паштетом, что-то доказывает своей избраннице. Алекс, подталкивая локтем друга ухмыляется: "Сейчас она ему расскажет политику партии. Горе-водитель. Больше никогда не дам ему сесть за руль. Будь проклят тот час, когда я ему разрешил сесть за баранку этого пылесоса". Пустынник, не прожевав, мямлит в ответ что-то похожее: "На орехи он получит капитально. Хорошо, что его идея с рубкой сосны не получила одобрения в парламенте. Но Президент ему сейчас "подпишет" закон. Ох, и подпишет". Оба друга подавившись, заливаются хохотом, наблюдая за тем, как третий из "танкистов" выкручивается и объясняется. Такова уж мужская натура - подтрунивать друг над другом. Нет, отнюдь не от злости, просто им всегда хочется шутить, хочется видеть улыбки на лице друг друга, иногда даже хочется получить легкий удар в ответ на шутку. Все это детство. Все это было. Было да прошло. Уже и Солнце начинает садится, и воздух становится все прохладнее. А значит, пора собираться в обратный путь.
Два колеса не спеша, выезжают из царства песка на асфальтированную дорогу. У кого-то из них возникает идея заехать в сторону бывшей женской обители - взять домой воды. Говорят, что вода, набранная у склона холма, обладает небывалыми свойствами и может стоять несколько дней, не поддаваясь никаким запахам. Руль поворачивает направо, и, колеса все чаще и чаще вращаясь, бегут туда, в Холодный Яр, где раньше, еще в царские времена стоял монастырь. И сейчас, говорят, там живет несколько монахинь, всего лишь несколько. Но это признак возрождения. Возрождения былых традиций после десятилетий жизни без Бога в душе. Вот из-за поворота виден небольшой стилизованный под старорусский терем, небольшой колодец. И сразу бросается в глаза, что к нему стоит очередь. Живая очередь из людей. Неподалеку стоит небольшой киоск, куда Фрик с Пустынником пошли выбрать себе пиво, поручив Человеку за рулем и Прекрасной наполнить бутылки и канистры, которые неизвестно каким образом оказались в машине почти в неиссякаемом количестве, святой водой. Вода в прямом смысле святая. Целебная сила влаги, бьющей из-под камня была известна давно, но освятили источник всего несколько лет назад. И тогда же поставили сруб и проложили каменную дорожку. Вот, прокашляв и отравив ожидающих чадом, остановился неподалеку большой ЛАЗ. Из автобуса вышли люди с канистрами и тоже встали в очередь. Фрик и Пустынник, потягивая прохладное пиво, перенесли в салон наполненные водой емкости и, доедая последние остатки сала, поделив при этом горбушку белого хлеба на двоих, включили магнитолу. Почти сразу же подошел Человек за рулем, недовольный тем, что ему, страстному любитель хмельного напитка, придется в данный момент воздержаться от употребления оного. Двигатель заурчал. Все, теперь дорога лежала домой и только домой.
Уже начинало смеркаться. И те тучки, что наблюдала прекрасная Елена, жуя былинку и, наблюдая за поездкой кавалера, превратились в грозного вида серые облака, с которых начало что-то капать. Пока немного, но пришлось включить фары. И вот машина все быстрее и быстрее несет своих пассажиров к теплым ваннам. Они уже всего, наверное, представляют, как они будут долго нежится в теплой воде, давая ей снять усталость, приятную усталость, накопленную за день, проведенный наедине с Матерью. Дорога ровная. Скорость на спидометре достигает привычной отметки 120. Динамики разрывают слова: "Brothers of metal here in the hall..." Вот впереди поблескивают огни автобуса. Алекс берет немного левее, и, когда уже номера "Икарус" становятся различимы, выходит на встречную и пытается обогнать легенду пассажирских перевозок бывшего "Совка". Впереди, насколько видно, не видно ни огонька, ни искорки. Дорога впереди свободна. Вот уже проносится задняя ось гиганта. Но вдруг, как молния среди грозового неба, как разрыв снаряда, как пуля, просвистевшая у тебя прямо возле уха, как разряд, который пробирает тебя насквозь, когда ты, однажды ремонтируя множитель частоты в старом телевизоре, случайно, по глупости, решив проверить надежность изоляции карандашом, забыв, что графит является великолепным проводником электричества (вот они прогулянные лекции по "Общей физике"), пропускаешь через себя двадцать пять тысяч вольт, пронзает тебя нет, не обман зрения. Ты воочию видишь, как совсем недалеко, наоборот, очень и очень близко, почти в двадцати метрах вспыхивает свет. И это не просто свет фар - это дальний свет. И каждый водитель, и почти каждый пассажир знает, как опасен этот слепящий свет. И этот свет слепит тебя, слепит он, скорее всего и Алекса. И ты только сейчас вспоминаешь, что детище конвейера Генри Форда несется со скоростью сто двадцать километров в час по встречной полосе, пытаясь обогнать идущий почти на такой же скорости автобус до отказа набитый людьми. Двадцать метров. Всего лишь двадцать метров. Это много или мало? Или это достаточно? Достаточно для чего? Достаточно для того, чтобы успеть осознать, что сейчас, что, вот, именно, в, этот момент, именно тут, не доезжая пятнадцати километров до городской черты, и что именно с нами, именно с нами может случиться что-то непоправимое. И ты видишь, как этот свет, свет, который появился неизвестно откуда, которого не было до этого видно на прямой как линия дороге, именно этот свет приближается к тебе, к ним, к нам. И эти двадцать метров являются чертой, границей, еще неизвестно пока между чем и чем, но уже подсознательно осознаешь, что сейчас что-то случится. Почему же он не отворачивает? Свет становится все ближе. Почему же он не отворачивает? Только эта мысль, только эта мысль сейчас бьет ключом в голове Пустынника. Справа же видны бешено вращающиеся колеса автобуса. Пустынник все надеется что он отвернет. Только куда? КУДА????? Куда он отвернет? Вот уже колеса уносятся вперед, видимо Алекс сбрасывает скорость. Но поздно. ПОЗДНО. Уже очень поздно. Свет все ближе и ближе. Тебе не верится, не хочется верить, что сейчас что-то произойдет. Нет. Этого не случится, только не с нами. И вот ты видишь, как "Икарус" уходит вперед и "Форд" слегка поворачивает вправо. Но почти в этот же момент ты видишь как этот свет, свет, который двадцать метров не давал тебе покоя, этот Свет, он настигает тебя. Вот цена мгновения, мгновения в жизни. Всего пару секунд на самом деле все это длилось. И торможение, и медленное исчезновение колес впереди, и то, как этот свет настиг. А тебе показалось, что за эти пару секунд ты успел вспомнить все. Почти все. Все, что было сегодня. И почему-то в мозгу Пустынника всплыла именно в этот момент мысль, что завтра, как договаривались с Катей, она будет ждать его на станции метро "Университет", и, что, видимо, он опоздает.. Глупейшая мысль. Но сразу же она улетучилась из головы, почти мгновенно. Ее унес с собой удар, удар, который был принесен Светом, Светом, который настигал и все-таки настиг их. Удар был не страшен. Нет, не капли. Пустынник даже не успел сообразить, что все уже позади, что все уже прошло. Только в память врезался и до сих пор остается там вид левого крыла, которое, счесанное источником света, пролетает слева от машины и то, как захлопал баллон, видимо не выдержав силы удара. Только сейчас он начинает осознавать, что все позади, что свет, который несся на них с бешеной скоростью, уже исчез, что они медленно остановились посреди дороги, что "Икарус", завидев такое, медленно притормозил и люди начали один за одним просто выпрыгивать из него. Алекс молча сидит, уставившись в одну точку. Динамики разрываются... "...Gods made heavy metal and it"s never gonna die..." Пустынник чувствует, что по его виску течет что-то теплое. Он машинально проводит левой рукой по голове и видит, что это кровь. Потом поднимает голову и оказывается, что зеркала заднего вида почти нет. То есть оно есть, но он снес его виском. Алекс не может даже слова произнести. Машина уже остановилась. ОН сидит как памятник. "Саша, ты видел его, ТЫ ЕГО ВИДЕЛ???", - переходит почти на крик Пустынник. Алекс сидит без движения, только перебирая пальцами выпуклости руля. Звонит телефон. Алекс машинально принимает звонок. И тут же начинает биться в истерике. Понятно, что звонит суженая Алекса. Эту мелодию они все хорошо знают. Сашу просто трусит. "Она,..она...поздравила нас с днем автомобилиста.."..."Света, мы разбились только что...только что"...На другой стороне слышны рыдания. "Я...перезвоню...все целы...да." Пустынник дергает дверь, вылезает из машины, подбегает к двери водителя, но открыть ее ему не удается, скорее всего, ее заклинило от сильного удара. Вслед из машины через правую дверь вылезает пришедший в себя водитель. Они оба боятся повернуть головы назад. Боятся увидеть. Боятся увидеть смерть. Они оба видели, что Свет тоже пытался отвернуть. Но куда? Насыпь в этом месте было почти в рост человека, и они просто боялись вообразить, что могло случится с Ними. Из салона выбрались насмерть перепуганные Фрик и Лена. Лена, сколько ее не спрашивали, не могла говорить. Губы ее только нервно дрожали. Фрик пытался ее успокоить. Алекс и Пустынник все-таки набрались сил и обернулись назад. Сзади, метрах в сорока от них они увидели в кювете виновника Света, его источник. Это был ВАЗ-2106 темно-синего цвета. Они бегом рванули к нему. Машина, как было видно отсюда, удивительным образом не перевернулась, просто слетев на пашню почти с двухметровой высоты и лежала на боку. И тут они просто опешили, остановились, из машины один за одним вылезли через стекло один за одним четверо детей в возрасте от года до двух. Боже, они никогда, никогда в жизни не забудут этот их стон, именно стон, а не плач. Они рванулись к машине. Все целы. Слава богу, что они ЦЕЛЫ. Дети, четверо детей, своих детей! ПОЧЕМУ ОН НЕ ВКЛЮЧИЛ ФАРЫ! СВОИХ ДЕТЕЙ ЖЕ ЧУТЬ НЕ УБИЛ. Слава Богу, малыши целы. Вот из машины вылезает отец, горе-отец, еще один мужчина, видимо дед, и мать. Куда они ехали? Как они решились на это? Вылезает еще одна женщина. Восемь человек. Они ненормальные. О детях бы хоть подумали. Только одна мысль не покидает голову Пустынника: "Слава Богу, все живы, слава Богу, все живы, слава Богу, все живы!!!!". Сейчас она согревает и успокаивает его. Уже возле них остановилось несколько машин. Люди спрашивали, не надо вызвать ли "скорую". "Слава Богу, не надо", - ответил Алекс, - "Милицию вызовите, если не сложно". Сейчас он присел на дорогу и закрыл голову руками. Это сейчас он в шоке. Пустынник тоже в шоке. Все они в этом состоянии. Им не верится, что им просто повезло, повезло, как, может быть, не повезло многим другим, которым не удалось избежать лобового столкновения. Сейчас они ничего не соображали. Сейчас они все, и те, кто был там, кто ехал без фар, и те, кто увидел дальний свет, все они благодарили Небо за то, что оно оставило их тут. Сейчас. Это сейчас. Этот потом было долгое ожидание, длиною почти в три часа, милиции, чтобы оформить ДТП, это потом патрульная машина из Чигирина поехала восвояси, и слова сержанта врезались в память: "Пускай черкасские и разбираются". Все это было потом. Потом был "марш" за едой, длиною в 15 километров. Потом они остались с Алексом вдвоем, так как решили, что будет лучше, если Фрик повезет Лену на попутке в город. А потом они оба заснули. Посреди трассы, съежившись в холодной машине и пытаясь забыть слова милиционеров о том, что им просто повезло сегодня. Они спали. Что они видели во сне? Наверное, не трудно догадаться кого именно видел каждый. Что их ждало впереди? Их ждало...
Утро. Наконец-то. Ночной холод отступил, кажется навсегда. Вдалеке по трассе видно как двигаются тяжело груженые фуры. Еще не совсем рассвело, Солнце только-только возвращается к нам...