Небо над городом как будто взбесилось, как будто оно решило показать свой характер человеку, показать свою силу, свою мощь, свой бойцовский дух. Струи дождя полоскали землю, насквозь прошивая воздух, и с немыслимой силой разбивались об гладь озера. В тот момент, когда капля, несущаяся с бешеной скоростью, соприкасалась с водой, раздавался хлесткий, как будто удар плетки, хлопок. И каждый из этих хлопков сливался в гул, который не давал даже возможности слышать самого себя. Гул этот разносился на многие километры вокруг и заставлял невольно съеживаться каждое живое существо от ожидания чего-то страшного, чего-то, что может прервать бренное существование этого живого организма в этом мире. То тут, то там угольно-черное небо разрывали молнии, и вспышках можно было разглядеть вдали не совсем ясные, но хорошо различимые силуэты Попокатепетеля и Истаксиуатли, которые как муж и жена были повенчаны самой природой, и были навечно приставлены к подножью города, чтобы стать его вечным символом, символом могущества ацтеков, их величавой и гордой столицы - Теночтитлана.
В эту ночь над Теночтитланом разыгралась буря, буря, которая, начавшись еще до захода Солнца, не закончилась до сих пор, несмотря на то, что уже скоро должно было наступить утро. Все двести тысяч жителей главного города империи ютились по своим хижинам, дворцам, храмовым сооружениям. Каждый из них, наверное, сейчас желал только одного - чтобы этот ливень, так неожиданно обрушившийся на город, чтобы он как можно скорее утих, иначе не миновать бед, иначе, этот дождь грозил переполнить озера Чалько и Тескоко, и затопить большинство из жилых домов, которые были сделаны из тростника, и буквально плавали по воде. Именно этого и боялись люди, боялись гнева Тлалока, к которому они очень часто обращались, чтобы "дающий дождь" дал жизнь маису. Сейчас же люди желали, чтобы этот дождь закончился.
Именно в эту ночь, ночь, спокойствие которой было прервано желанием Тлалока принести с далеких гор живительную влагу, и отдать эту влагу земле, напоить ее жизненной силой, именно в эту ночь в одной из тростниковых хижин, фундаментом которой служил своеобразный плот из влаголюбивой растительности, дерна и ивовых кустов раздался крик ребенка. Ребенка, который родился в столь грозный момент, в момент, когда природа была жестока к людям. Хотя, когда природа была милостива? Почти никогда. В этой хижине, расположенной среди многих таких у небольшого острова на берегу Тескоко, которая принадлежала Куаутемоку, рядовому воину охраны храма Тлалока, и его супруге Чальчиутликуэ, в ней родился их первенец. Первенец, которого они ждали несколько лет, и уже почти потеряли надежду иметь детей. Но свершилось чудо прошлой зимой - Чальчиутликуэ удалось зачать, и эти месяцы ожидания были для Куаутемока и Чальчиутликуэ одновременно самыми счастливыми месяцами в их жизни, и самыми напряженными. Счастливыми, так как они не могли дождаться того момента, когда смогут показать жрецам своего ребенка, когда они могли, как и их соседи, смогут гордиться мужеством своего сына или красотой дочери. А напряженными потому, что очень часто женщины в возрасте Чальчиутликуэ рожали детей, которые были не столь резвыми, и которые когда вырастали, если и вырастали, не могли даже прокормить себя, не то, что создать семью. Именно этого опасались они, Чальчиутликуэ и Куаутемок, которые несколько лет провели вместе в надежде родить ребенка, и которые наконец-то дождались свершения своей мечты. Но, как видно было, их опасения по поводу нездоровья младенца оказались напрасными. Мальчик, родившийся в столь грозный час, а именно мальчика желали оба родителя, был абсолютно здоров. Теперь предстояло самое сложное - выбрать имя для нового подданного Ауциотля, восьмого императора ацтеков. Отец, глядя на то, что его сын родился в столь знаковый день, ведь такие бури над столицей были редкостью, в день, когда Тлалок господствовал здесь, решил посвятить его этому богу, богу, который приносит с гор, которые при хорошей погоде можно различить там, на севере, животворящую влагу, влагу, рожденные над древним Толланом.
Маленький Тлалок очень часто оставался один. Родители его были не богаты, и очень часто отсутствовали дома. Разве что мать, как только у нее выдавалась свободная минутка от обработки пашни, приходила к нему, этому маленькому, теплому созданию, которое с трудом, но зато уже совершало первые свои шаги по этой благословенной земле. Это была ее единственная радость в этом мире. единственная цель, ради которой она жила. И самыми лучшими моментами ее жизни были моменты, когда она возвращалась домой, брала сынишку на руки, и шла с ним на озеро встречать отца, который не очень часто бывал дома, ввиду того, что служба в храме требует многих жертв, в том числе и свободное время. Чальчиутликуэ была просто счастлива, когда вдалеке, на пригорке сначала показывался огромный, непременно зеленого цвета хохолок из перьев, потом она видела до боли знакомое и любимое лицо, и вот, уже во весь рост представал перед нею ее муж, ее любимый мужчина, с которым она желала быть вместе всю жизнь, и она старалась не думать о том моменте, когда однажды она вот так будет стоять на берегу и взирать на пригорок, но Куауатемок не появится. Она очень боялась этого, и гнала от себя эти мысли.
И вот, отец подходил к хрупкой Чальчиутликуэ, и брал на руки своего малыша, свою маленькую копию, которая так и норовила ухватить его за одно из перьев, украшавших его шлем. Куауатемок смеясь отворачивался, но ребенок, улыбаясь, и что-то пытаясь произнести на своем, пока еще никому не понятном языке, все продолжал тянуть руки с отцу. И тут раздавался уже легкий женский хохот. Это мать забавляло то, как это маленькое и хрупкое создание с такой легкостью играло с таким казавшимся неуклюжим и огромным воином, то, как сам этот воин, воин, который, не задумываясь, разбивал головы своих врагов обсидиановыми дубинками, теперь играл как мальчишка со своим сыном. И когда Куаутемок держал так на руках своего первенца, и когда он обнимал ее, хрупкую женщину, для нее казалось, что ее счастье бесконечно, что Тлалок вечно останется маленьким, радующим сердце созданием, а Куауатемок будет таким же сильным и могучим, и что каждый заход Солнца они будут вот так встречать вместе, вглядываясь в красоту снегов над спящими вулканами, над этими мрачными стражами.
Но время шло, маленький младенец уже твердой поступью бегал на околицами, дрался с соседними ребятишками, бегал на озера ловить с ними рыбу, пытался даже со старшими играть в мяч, однако у него еще не хватало ловкости, которая присуща более взрослыми детям, и которой еще нет у шестилетних малышей, и поэтому ему редко удавалось не то что забить мяч в кольцо, но даже попасть по нему локтем. Но мальчик не расстраивался, он упорно продолжал заниматься этим, упорно до тех пор, пока Солнце не закатывалось за горизонт, и пока площадка не пустела. Тогда он со всех ног бежал домой, где его уже ждала мать, ждал теплые и вкусный ужин, и он бежал, и самое главное, его ждал очередной рассказ матери. "Интересно, что же мне сегодня поведает мама?", - думал маленький мешика, пробегая стремглав мимо небольшой теокалли. Его мать почти каждый вечер после ужина садила сына на колени, и рассказывала ему, рассказывала ему о богах, о том, как появились люди, и Тлалок, сколько себя помнит, постоянное слышал эти рассказы матери. Иногда и отец, приходя домой, неслышно заходя в хижину, тихо, чтобы не прервать Чальчиутликуэ, садился у самого вход и слушал, подмигивая сынишке, и, показывая, чтобы не прерывал мать. Один из первых рассказов, который отпечатался в детской памяти, был рассказ о Кецалькоатле, о боге, которого больше всего любила его мать, и больше всего почитала. Мать поведала ему в тот вечер о белом бородатом божестве, приплывшем из-за моря. Она говорила, что это был крупный мужчина с высоким лбом, большими глазами и очень длинными руками. Он был облачен в длинную накидку без рукавов длиной почти до пола. Мать говорила ему, что "Пернатый Змей" прибыл из-за моря на лодке, которая двигалась без весел. Родиной же Кецалькоатла и его спутников была страна Чивим, расположенная за огромным морем, которое почти невозможно переплыть. Эти путники делились с людьми Анауака знаниями, познакомили их со знаниями арифметики и медицины, а сами могли лечить людей наложениями рук и добрыми словами. Как рассказывали пришельцы предкам, они до плавания сюда посетили огромный и людный город, где строили храм, который должен был достать неба, тем самым, возвысив жителей над их богом. Однако, как рассказывала мать, у Кецалькоатла был заклятый враг - Тескатлипока, который в отличие от "Пернатого Змея" поощрял человеческие жертвы, и был молод и полон сил. Кецалькоатл же учил, что не следует приносить вреда никакому существу, и что уж если и приносить жертвы, то никак не людей, а птиц и бабочек. Однако молодой, всезнающий и всемогущий Тескатлипока был невидим и неумолим, являясь людям то летящей тенью, то ужасным чудовищем, то священным ягуаром. Кроме того, Тескатлипока владел загадочным и мистическим предметом - Дымящимся зеркалом, которое помогало ему на расстоянии наблюдать за тем, что делают люди и боги. И вот, хитрый и могучий Тескатлипока ввязался в конфликт с Кецалькоатлом, и это конфликт продолжался много лет. Космическое сражение закончилось поражением добра, и Кецалькоатл, который научил людей ремеслам, научил их счету и выращиванию маиса, научил их искусству врачевания был изгнан в свою Тулу. А люди забыли то время, когда цветы ложились на алтари теокалли, забыли то время, когда кровь видели только на телах врагов. Они вновь стали возносить на вершины теокалли теплые тела, и вновь паба, оглашая окрестности своим криком, вспарывал ножом грудь обреченного, доставая оттуда еще бьющееся сердце и бросал его на золотой алтарь. Тескатлипока стал царствовать миром. Кецалькоатл бежал на побережье, откуда отплыл на плоту из змей. Он сжег свои дома, построенные из серебра и раковин, зарыл свои сокровища и отплыл по Восточному морю вслед за своими соратниками, которые обратились в ярких птиц, на свою родину. Он отплыл, но обещал своим последователям, тем, которые не перестали возлагать на алтари цветы, что он вернется сюда, вернется на эту благоговейную землю, вернется вместе со своими детьми, вернется для того, чтобы жить вместе в мире, вернется для того, чтобы низвергнуть Тескатлипоку, чтобы зло было уничтожено здесь, вернется, чтобы начать новую эру, эру, когда боги вновь будут принимать жертвы из цветов, а склоны теокалли перестанут обагряться кровью жертв.
Это был первый рассказ, который он помнит, и этот первый рассказ до глубины поразил еще младенческую душу Тлалока. Он постоянно вспоминал об этом рассказе, ждал, что вот-вот, завтра или послезавтра на берегу появятся высокие длинноволосые люди, много статных людей, которые станут править Анауаком, и которые изгонят Тескатлипоку. Но больше всего он желал увидеть самого Кецалькоатла, прикоснуться к нему, стать его учеником, набраться той силы, той энергии, которую он давал его предкам много веков назад. Увидеть это божество, которое приплыло к народу из-за моря, которое поделилось своими знаниями с мешика, стало навязчивой мечтой маленького мальчика, стало тем, чего он больше всего желал. Но, только во сне он мог увидеть "Змею с крыльями", только во сне он мог поговорить с ним, рассказать ему о том, что рассказывал матери тихо отец, думая, что Тлалок уже спит, а отец рассказывал, что каждый день жертв становится все больше и больше, и что кровь с двух главных теокалли течет ручьями. Он рассказывал ему, что люди забыли даже, что такое добро, что они жаждут крови, и он, маленький мальчик во снах просил, чтобы Кецалькоатл возвращался сюда, в Анауак, который стал его вторым домом. Он просил свою мечту вернуть добро в людские сердца, просил избавить мир от зла. Просил почти каждую ночь.
И вот уже он увидел вдалеке очертания своей родной хижины, он с радостью вбежал в нее, и, увидев сидящую на циновке мать, кинулся к ней на шею, и ,почти не останавливаясь, начал рассказывать ей о том, как он опять сегодня играл в мяч, о том, как они с товарищами гоняли по пустырям, усеянными камнями, рассказывал, каких красивых птиц он видел там, какие кактусы росли там, где еще не успели ничего построить. Мать же внимательно слушала сына, и была не совсем довольна его прогулками. Она, как каждая мать, боялась, что Тлалока либо укусит змея, либо он повредит себе ногу или руку, играя в мяч со старшими мальчиками, она очень его любила, чтобы потерять его. Но, в который раз она промолчала и стала накладывать ему ужин. А Тлалок же ждал не ужина. Нет. Он ждал и жаждал нового рассказа матери, новой истории. В этот раз мать обещала ему рассказать о происхождении людей, о том, сколько племен жило до них, до мешика, о том что было, и, возможно, о том, что будет. Она, пригладив его растрепанные и черные как уголь волосы, усадила его рядом с собой, и начала неспешный рассказ:
"Сын мой, Тлалок, слушай же то, что знаю я, а до этого знали моя мать и мой отец, и теперь будешь знать ты. Я тебе расскажу сегодня то, как были созданы люди, расскажу про то, что за люди жили до нашего появления, расскажу то, что в наше время знают немногие люди, а если и знают, то скрывают это. Вселенная, все то, что ты видишь вокруг себя, эту хижину, озера, горы, звезды все это называется Вселенной, и я, твоя мать, и ты мой сын являемся ее неотъемлемой частью. И все эта Вселенная, все то, что ты видишь, было создана Кецалькоатлом и Тескатлипокой, именно в их борьбе и родилось все это, именно благодаря противостоянию добра и зла все это мы можем видеть. Но до нас Вселенная прошла четыре фазы развития, четыре полные фазы, четыре эпохи солнц. Первая эпоха в истории людей называлась "науи оселотль" - "четыре ягуара". Солнцем первой эпохи стал Тескатлипока. Но гиганты, жившие в этой эпохе, были несовершенны, так как были созданы из земли, и вскоре потеряли свой облик, так как были размыты водой. Эта эпоха закончилась истреблением ягуарами всего племени гигантов. Вторая эпоха - "науи эхеакатль", второе солнце была эпохой четырех ветров, эпохой чистого духа, когда солнцем стал Эхеакатль-Кецалькоатл, символом которого была птица кецаль. Но, увы, и этой эпохе, этой, самой прекрасной из эпох пришел конец. Наступил период бурь и ураганов, и все люди были вынуждены превратиться в обезьян, чтобы не утонуть. Земля была опустошена. После второго Солнца, Тлалок, наступило третье Солнце, третья эпоха - "науи киуатль", эпоха огненного ливня. Именно в эту эпоху люди перестали есть дикие плоды. Богом Солнца этой эпохи стал Тлалок, бог, которому ты посвящен, и имя которого ты носишь. Но и этой эпохе, эпохе огня пришел конец - она закончилась всемирным потопом, потопом, который забрал с собой почти все живое, унес все это в пучину моря. И люди были вынуждены все отстраивать заново, те люди, которым повезло выжить. Четвертой эпохой стала эпоха воды, четыре воды - "науи атль". Именно в эту эпоху мы люди научились выращивать маис, именно в эту эпоху людей посетил Кецалькоатл, и именно тогда он, и его девятнадцать последователей основали легендарную Тулу. Солнцем же этой эпохи стала Чальчиутликуэ. Именно в эту эпоху, Тлалок, и свершилось то, о чем ты так любишь вспоминать, свершилась битва Тескатлипоки и Кецалькоатла, и именно в ней Кецалькоатл обещал вернуться. Но и эта, такая незабываемая эпоха закончилась, закончилась, как и прежняя - всемирным потопом, и все люди превратились в рыб. Мы же с тобой, с Куауатемоком, с Ауциотлем и со всем народом живем в пятой эпохе - "науи ольин", эпохе четырех катаклизмов, четырех катастроф. Солнцем этой эпохи, нашей эпохи является Тонатиу, и эта эпоха закончиться страшным катаклизмом". Мать, переведя дыхание, и взглянув на своего любимца, увидела, что он уже глубоко спит, и увидела, что на циновке сидит ее муж, который, как всегда незаметно вошел, и слушал, затаив дыхание ее рассказ. Чальчиутликуэ медленно приподняла голову Тлалока, и жестом поманила Куауатемока. Они вместе перенесли ребенка, путешествующего сейчас по эпохам, на его циновку, и, потушив свет в хижине, сами легли спать, легли встречать новый день. Они еще не ушли из этого, уже почти закончившегося дня, а то, что их объединяло, их сын уже был там, уже был в завтра...
Утром Тлалок проснулся как обычно. Но день этот должен быть стать необычным. Вчера, когда мальчик так беззаботно бегал по пустынным землям возле города, вчера были захвачены в плен несколько десятков тласкаланцев, одних из злейших врагов ацтеков. У Куауатемока, когда при нем вспоминали город Тласкала, просто выступали жилы на лбу. Он ненавидел этот город, этот народ, всех тласкаланцев. Много лет назад, когда они, Куауатемок и его товарищи, маленькие, как его сын Тлалок нынче, несколько воинов-тласкаланцев напало на них, на детей, мирно купающихся в озере. Они били детей дубинками, кидали в них дротики, избивали этих маленьких беспомощных созданий. Вся вода была красная от крови, и только маленькие головки плавали по поверхности. Это было жуткое зрелище, и оно навсегда запомнилось тому, чей сын сейчас находится в таком возрасте, в котором много лет назад был он сам. Но запомнилось оно ему и тем, что в тот день он потерял своего младшего брата, этого любимца семьи, радость отца и умиление матери, этого умного и смышленого мальчика. Вот какая боль грызла Куаутемока. Вот поэтому он лютой ненавистью ненавидел это племя, ненавидел за то, что они отняли, притом отняли подло, скрытно и вероломно его брата. Нет, они не пришли открыто, как приходят настоящие войны, нет, они напали из куста, да и на кого напали - на детей, которые даже не умеют еще держать правильно дротик в руках.
И, согласно древнему обычаю, всех пленников, захваченных в сражении, приносили в жертву, и эти жертвоприношения приносились при огромном скоплении народа, так как не было для богов жертвы слаще, чем враг. И сегодня такой день, когда в полдень эти рожденные в Тласкале, окончат свой бренный путь на алтарях Теночтитлана. И Чальчиутликуэ с Тлалоком тоже должны были присутствовать на этом действе, хотя не он, еще мальчик, не она, зрелая и мудрая женщина никогда не поддерживали приношение человека в жертву. Но они решили пойти, решили увидеть тех, кто лишил их отца брата, а маленького Тлалока дяди. Они еле смогли пройти к теокалли, на далекой вершина которой был виден весь белый храм Уицилопочтли, грозного бога войны, родового божества ацтеков. Они видел, что там наверху находится ужасная статуя, увешанная ожерельем из человеческих черепов, и один вид этой статуи навевал ужас на ребенка. Там наверху Тлалок видел несколько десятков пленников, связанных по рукам и ногам, видел огромный алтарь, цвета как Солнце, видел черного, грязного человека, с длинными, почти до пола волосами, и держащего в руке огромный обсидиановый нож. Тлалок догадывался для чего нож пабе. Он слышал от отца, что этим ножом вспарывали груди пленникам. Он знал, что пленника привязывают на огромном жертвенном камне, паба проводит красной краской две пересекающиеся линии над сердцем и туи же молниеносно делает надрез. И вот, вдруг неожиданно толпа содрогнулась от крика, крика почти нечеловеческого. Но кричал это человек. Кричал тласкаланец, которого помощники пабы тащили к камню. Там они его крепко привязала кожаными ремнями к кольцам. И все остальное было точь-в-точь, как рассказывал Тлалоку отец. Он видел, как взмахнула рука пабы, ставя отметку над сердцем. Видел, как пабе поднесли его нож, и вдруг, вспышка света осветила его, и одновременно он опять услышал крик, который тут же прекратился, и когда глаза мальчика опять стали видеть, он увидел, что рука пабы обагрена кровью, и что в этой руке находится нечто большое и багрово-красное. Это было сердце, человеческое сердце. А другой рукой жрец умывался кровью человека. Помощники взяли тело пленника и скинули его с теокалли. И маленький мальчик видел, как то, что еще недавно было человеком, как то, что еще недавно было его заклятым врагом, неспешно, ступень через ступень, скатывается к подножью. А там, вверху, жрецы тащили новую жертву. Мать увела ребенка. Хотя там, вдали, неразличимый сейчас, но точно там находился еще один из них, их отец и муж.
Тлалок весь день никак не мог забыть этот чудовищный крик, крик животного, крик живого существа, которое ощущает, что настал его смертный час, и то, что смерть будет жуткой. Ведь нет ничего хуже, чем ожидание собственной смерти.
Сегодня с мальчишками они опять бегали весь день по каменистой почве, почве, которая почти не знала, что такое корни дерева, разве что кактусы могли расти здесь. Они сегодня опять купались в озере, но правда забрались очень и очень далеко, и знай бы их матери, что они удрали на Айоцинго, они были получили дома хорошую взбучку. Но они были детьми, они были счастливы, будни взрослых их почти не касались. Они пока радовались детству, не осознавая, что детства больше не будет, что пройдет несколько лет, и мускулы их укрепятся, они незаметно друг для друга станут значительно выше, и голоса станут грубыми, они не замечали этого, и думали, что так будет вечно, что они будут каждый день бегать на озеро ловить рыбу, тут же жарить ее на раскаленных камнях, и потом, сбивая в кровь ноги, бежать домой. Бежать домой для того, чтобы утром вновь начать новый день, чтобы сбитые коленки, только успевшие за ночь затянуться, сбить снова. Но Тлалок имел еще одну причину, чтобы с радостью возвратиться домой. Сегодня мать ему расскажет еще историю, еще одну историю, которая надолго отложится в памяти маленького мальчика, и который, быть может, вот так, как его мать ему, будет своим детям или внукам спустя многие годы, пересказывать ее.
Мальчик опять стремглав вбежал в хижину, чуть не сбив с ног мать, которая тоже только что зашла.
В этот раз мать и сын вышли на улицу, они сели возле хижины, и мать начала рассказ, рассказ о том, как было сотворено последнее солнце:
- "Слушай сын мой. Сегодня я тебе расскажу о том, как был создан наш мир. Помнишь, я тебе рассказывала о солнцах? Так вот, сегодня я расскажу тебе о том, как были сотворены последнее Солнце, и последняя Луна. Однажды, после того, как умерло четвертое солнце, боги, во главе с Кецалькоатлом собрались в Теотиуакане для того, чтобы решить, кто же станет следующим Солнцем. Хотя Теотиуакан уже не был тем, чем был раньше для людей. Это был больше не тот город, каким его помнили. После того, как закатилось последнее Солнце, на месте города осталось пепелище. На место нового Солнца, Солнца, которое должно было ознаменовать начало новой эпохи, претендовал надменный и тщеславный Текусицтекатль, но другие боги не желали видеть его Солнцем. Они избрали ему соправителя, более скромного и более древнего Нанахуатцина. Был приготовлен огромный погребальный костер, и Текусицтекатлю было предложено взойти на него. Но, как это часто бывает Тлалок у надменных людей, и, как видно, у богов тоже, у Текусицтекатля не хватило мужества пожертвовать собой, и боги призвали тогда Нанахуатцина. Он немедленно выполнил требование, а Текусицтекатль, видя это, от стыда, что его превзошел более скромный соперник, тоже бросился в пламя костра. Но оба божества возродились. Нанахуатцин превратился в нового бога Солнца Тонатиу, которое ознаменовало наступление новой эпохи, нового периода возрождения, нового витка жизни. Текусицтекатль же стал Луной. Однако, к сожалению новое Солнце не двигалось по небу. Нанахуатцин, а теперь уже Тонатиу оказался очень коварен. Он стал требовать от богов кровавых жертв, прежде чем начать свое движение. И богам нечего было делать, чем уступить Тонатиу, и разрешить взять ему свои сердца. Приняв эту жертву, Тонатиу превратился в движущееся Солнце, то Солнце, которое, начав утром свой путь на востоке, заканчивает его на западе. Именно поэтому жрецы приносят человеческие жертвы, и вырывают сердца. Именно поэтому, так как они верят, что вырванные сердца жертв не дадут остановиться Науи Ольин, и поэтому мы вынуждены воевать - чтобы двигалось Солнце, чтобы вновь увидеть Солнце на небе".
Мать неспешно перевела дыхание, вглядываясь в лицо спящего ребенка, лицо которого выражало просто безмятежность и отрешенность от всего земного. На улице начинался небольшой дождик, слышно было только, как капельки барабанили по крыше хижины и по поверхности озера. Что-то родное ей показалось в этом дожде. Родное до боли, и знакомое. Она вспомнила, что много лет назад, вот так начавшись маленьким дождем, на их землю пришла буря, и именно в этот день, день, когда природа показывала свое могущество, именно в этот день вот это теплое и родное существо, вот этот маленький тепленький комочек, который сейчас лежит в нескольких шагах от него, увидело свет. Хотя нет. Тогда света не было, разве что вспышки молний озаряли окрестности древнего и прекрасного города. Но эта буря запомнилась ей на всю жизнь, и теперь каждый раз, когда небо затягивалось тучами, к ней приходили воспоминания о том дне, самом главном дне в ее жизни.
Тлалок спал уже давно. Мать не успела еще дойти до половины, а мальчик уже погрузился в иной мир, мир сновидений, где он собственными глазами видел, как воды поглощают землю, видел злого Тескатлипоку, видел белого бородатого человека, плывущего через море на лодке. Ему часто снились они, такие близкие, и такие далекие небожители. Вдруг неожиданно для себя мальчик начал отчетливо слышать шепот дождя. Ему казалось, что на улице идет дождь. Но откуда? Откуда дождь? Тлалок открыл глаза, и теперь понял, что дождь, в отличие от человека на лодке, был реальностью. В правом углу хижины спала мать. Но ему не спалось. Он открыл занавеску, и вышел на улицу. Поднял глаза к небу, и ничего, кроме черноты он там не увидел. Мальчик опустился на пол, под небольшим козырьком, который отец навесил над входом в дом. Дождь постепенно стал прекращаться, и Тлалок шаг за шагом отошел от дома. Если бы мать узнала, что он среди ночи покинул дом, ему бы крепко попало. Но еще сильнее б он был наказан, если бы про это узнал отец. Но все-таки он вышел. Он прошелся мимо домов соседей, мимо пустыря, где они вчера играли еще в мяч. "Как же здесь хорошо ночью, нет никого, только тишина", - думал маленький мальчик, гуляя темной ночью по огромному городу. И вдруг, в конце пустыря, там, за холмом, где они обычно после игры отдыхали в тени, ему показалось, что там кто-то есть. Вернее он увидел слабый, какой-то чересчур мягкий свет. Неспешно подошел он туда, думая, что это такие как он мальчишки-полуночники развели костер, и сидят греются. Но, вдруг, вместо ожидаемых лиц соседей, он увидел нечто, нечто такое, что его обуял животный ужас, и он начал дрожать. Он увидел белые фигуры, а их было три, которые неспешно приближались к нему, одна из них повернула направо и пошла в сторону озера. Тлалок растерялся. Он не знал что ему делать и как себя вести. "Откуда они здесь, эти фигуры? На тласкаланцев они не похожи. На мешика тоже. Что же делать? Бежать? Или затаиться? Они чем-то похожи на людей, те две ноги, те же две руки, только все какое-то белое, и огромное, вот только на месте головы непонятный черный шар". Но эти странные существа все приближались к нему. Он уже отчетливо различал каждые их черты. Он видел, что на каждой руке, если это были руки, у них тоже было по пять пальцев. Вот только где же голова, у людей всегда есть голова, всегда есть лицо.
Мальчик, лежа на сырой земле дрожал от страха, дрожал от страха перед неизвестным, перед тем, что ему еще никогда не доводилось видеть. Эти белые фигуры. Пришли ли они с миром, или со злом. Он не мог знать этого. И поэтому он лежал и наблюдал за ними, боясь пошевелиться, боясь хоть немного выдать свое присутствие. Тлалок уже забыл, сколько раз пообещал сам себе за эти минуты, что больше ни разу не выйдет из дома ночью. Никогда. Вдруг, вдалеке, там, где начинались холодные склоны Истаксиуатли, он увидел яркую вспышку молнии, яркую настолько, что казалось Тонатиу внезапно появился на небе. И в тот же момент, когда оглушительный грохот донесся до ушей ребенка, именно в тот момент, ближайшая к Тлалоку фигура подняла вверх то место, где у людей было лицо. И эта ночная вспышка озарила эту фигуру. И сквозь казавшуюся темной поверхность он вдруг увидел лицо. Лицо необычное, необычной красоты. Большие глаза смотрели, как ему показалось прямо на него. Волосы. Такого цвета волос он еще не видел у людей. Они были цвета грязного песка. Но самое главное, самое главное, что увидел Тлалок во время этой кратковременной вспышки было то, что, как он знал, есть только у него, у того, увидеть кого он так страстно желал увидеть. Это была борода, точно такая, как у Кецалькоатла. В этот момент ему казалось, что сердце остановиться у него в груди и одновременно выпрыгнет из нее. Ему не верилось, что это может быть, что то, чего они ожидали веками, свершилось. Он растерялся еще больше. Не знал что делать, как себя вести. И вдруг, ноги сами его подняли с земли, и он рывком сорвался с места, и бегом направился к той фигуре, которая, как он теперь был уверен и есть то божество, которое изменит Анауак. Но, внезапно, все фигуры одновременно подняли головы, и...и...и...начали таять во влажном воздухе. Все произошло так быстро, что Тлалок не успел ничего понять. Его просто ослепло неизвестное свечение, и он...он открыл глаза, и увидел, как это не странно, Солнце у себя над головой, большие облака, мерно текущие по небу, и маленькую струйку крови, сочившуюся из разбитой коленки. Мальчик ничего не мог понять, что с ним случилось, ведь только недавно, как ему казалось, он видел, почти прикоснулся к своей мечте, еще немного, и он бы дотронулся до нее, но, произошло что-то непонятное, и уже утро, наступившее так внезапно и неожиданно. Он поднялся на ноги, окинул взглядом местность, и медленно, еле волоча ноги, поплелся домой. Все равно ему никто не поверит, не поверит в то, что он видел самого "Пернатого Змея", никто не поверит маленькому мальчику. Сейчас ему еще крепко достанется от матери. Но эта ночь, ночь после дождя, запомниться ему на всю его жизнь. Он никогда не забудет эту вспышку молнии, которая озарила ему белое и бородатое лицо пришельца, никогда он не забудет самого главного - взгляд этих добрых глаз, удивленный взгляд. Он будет рассказывать своим детям о том, как ему почти удалось повстречаться со своей мечтой, почти прикоснуться к ней. Не каждому дано это. Ему же удалось. И его дети будут рассказывать эту историю своим детям, как давным-давно маленький мальчик дождливой ночью увидел бога, и дети уже будут воспринимать этот рассказ как материнскую сказку, и сами, возможно, доживут до того момента, когда ладьи с белыми людьми, с детьми бога пристанут недалеко от Табаско, и, когда эти якобы боги спустятся на землю Анауак и их встретят радушно, и когда они начнут проливать кровь во имя уже своего бога, бога на кресте, который вместо крови пьет желтый метал. Но это будет позже, намного позже, а сейчас главный герой, только что встретивший свою мечту уже засыпал. Пускай спит. Оставим его наедине с самим собой, не будем тревожить ребенка, на его голову и так выпало сегодня слишком много потрясений, пускай отдохнет...
--
Дэмиен, ответьте, вероятность появления местных жителей в данный момент времени велика?
--
Не думаю, сэр, сейчас дождь только закончился, притом глубокая ночь, они все спят...
--
Будьте внимательны, как только заподозрите, что вас обнаружили, немедленно эвакуируйтесь, немедленно, вы меня поняли? А пока продолжайте собирать образцы...
--
Так точно...
Вдруг молния озарила окрестности пустыря, на котором три члена семнадцатой таймджампинговой экспедиции Института исследования истории собирали материалы для дальнейшего исследования их в своем родном временном периоде. Их интересовало все, начиная от состава почвы и заканчивая видами микроорганизмов. Они специально выбрали такой момент для высадки в этом периоде, так как их появление здесь не должно вызвать никакого резонанса в дальнейшем. То есть они не должны внести, по крайней мере, кардинальных изменений в естественный ход событий.
Неожиданно, во время этой вспышки Дэмиен почувствовал на себе взгляд, взгляд чужой. Ему стало не по себе. Он только собирался доложить об этом капитану, как увидел в нескольких сотнях метрах от себя, бегущего стремглав мальчика, и как ему показалось, он бежал именно к нему.
--
Сэр, я вижу ребенка, скорее всего нас обнаружили..., - прокричал, задыхаясь от волнения, лейтенант Дэмиен Родс
--
Немедленная эвакуация, всей группы, немедленная, - услышал он ответ, и сразу же машинально нажал кнопку экстренного возврата на базовую станцию...
Через считанные доли секунды они уже были на станции, и снимали защитные комбинезоны. "Старк, а мы чуть-чуть не провалились, и откуда взялся среди ночи этот малыш? Он нам все испортил, маленький сорванец", - сказал улыбаясь Дэмиен своему напарнику. "Ничего, Дэм, хорошо, что все и так закончилось, ему мало кто поверит, если он расскажет, что видел нас, он же еще ребенок, не забывай этого, а дети очень часто выдумывают различные небылицы, было бы намного хуже, если бы нас увидели взрослые, а так, не беспокойся, ты присутствовал при рождении еще одной сказки, которую, возможно через пару сотен лет будут рассказывать Кортесу или Торквемаде наследники этого маленького полуночника", - ответил лейтенанту его друг. "
--
Пошли лучше в душ, Дэм, - а то ты так вспотел...
--
Идем, - сказал лейтенант, но в голове у него раз за разом прокручивался тот момент, когда после вспышки молнии он почувствовал, что на него смотрят...