Цена прекрасного    Пришиб ладонью назойливого слепня, норовившего впиться в ляжку, почесался. Подумалось с досадой: не всякую тварь прихлопнешь за паскудство. Взять бы того же Фиска и размазать по стенам его халупы, заваленной краденым и скупленным у забитых простаков по дешёвке. Скудоумный мужлан, думающий только о наживе и видящий в любом товаре лишь кучку рудных осколков. А лучше — груду. Единственная красота, доступная блудливому взгляду дельца, — магическая синева, мерцающая на сколах драгоценной породы. Будь у Фиска такая возможность, так он бы, конечно, денно и нощно мозолил глаза о блеск серебряных и золотых монет, но подлец лишён этой радости навсегда. От всех прочих радостей перепродажная душонка торгаша отказалась добровольно и охотно ещё до каторги с её удручающим безденежьем. Исключая радость вымогательства, цинично называемого торговлей. Да и в том Фиск не очень-то преуспел. Ума не хватает не пялиться на покупателя только как на безмозглого скота, жаждущего спустить с себя семь шкур ради сиюминутной блажи.    Но хватает наглости толковать чаяния и нужды засмотревшегося на товары человека в свою пользу с пророческой настойчивостью. "У меня всё самое лучшее", — воркует пройдоха, учуяв возможность облапошить ближнего. "Подберём что-нибудь для тебя", — снисходительно цедит сквозь зубы, разочаровавшись в наваре, но не отказывая себе в удовольствии исподтишка унизить очередного голодранца.    И Фиск не подавился самодовольством, отрыгивая советы для почтившего визитом жалкий торг призрака.    — Баланс у игрушки так себе, — заявил размякший от деловитого ничегонеделанья перепродавец тоном не то величайшего из бойцов-мечников, не то мастера-оружейника, работающего исключительно на коронованных особ. — Дамская зубочистка...    И осёкся.    — Я знаю, что мне по руке, — напомнил Уистлер зарвавшемуся торговцу.    Фиск смерил упрямого клиента взором мудреца, сожалеющего о необходимости перешагивать обнаруженные на пути к великой цели нечистоты.    — Веер тебе по руке. Или букетик.    Мнущиеся подле торгаша полупьяные ротозеи довольно загоготали, предвкушая драку с очевидным исходом. Фиск нимало не обольщался насчёт своих боевых навыков и, как бы ни давила его жаба, прикормил для пущей безопасности неразговорчивого молодца, по долгу службы целыми днями скучающего на торге в ожидании потасовок. Дюжий холуй с готовностью сопел Уистлеру в затылок. Ах если бы "дамская зубочистка" уже перекочевала в руку разборчивого покупателя! Блистательная, изящная, лёгкая "игрушка", послушная малейшему движению кисти... Тогда бы неотёсанные ублюдки познали бы действенность красоты оружия, созданного мастером не только для кровопусканий и порчи шкур. Если бы...    Обещанный куш — тоже оружие... уловка, если и не валящая противника с ног, то ослепляющая его.    — Сотня — последнее слово, — небрежно предложил Уистлер, пропуская мимо ушей выпад торговца.    Смешки заглохли. Цена разукрашенной "зубочистки" оглушила нетрезвую чернь. Смуглое лицо Фиска побагровело. Жадность требовала подобострастно лизать холёную руку расщедрившегося эстета, но некстати воспрявшая гордость отчаянно противилась заключению выгодной сделки с человеком, посмевшим усомниться в чутье многоопытного торговца. И в нетерпении посягнувшим на святое святых — на многосложный ритуал выкупа.    — Твоё — последнее, — насмешливо просипел Фиск, бездарно подделывая высокий голос щеголеватого кощунника с отталкивающими аристократическими повадками. — Тебе не по губе...    И, прежде чем раздувший ноздри Уистлер проскрипел нечто уничижительное, разъярённый Фиск срывающимся голосом проорал в лицо блюдущего смехотворный лоск "богатея":    — Что, думал, я тебя в зад поцелую?! Да скорее Мад будет даром мясных жуков на этой цацке вертеть, чем ты добьёшься своего, лысый хрен!    Зуботычина прервала вонючий поток торгашеских откровений, и тут же молчаливый телохранитель Фиска умело заломил достигшую цели руку и вытолкал буяна из-под навеса в остужающий дождик.    До членовредительства и кровопролития дело не дошло. Уистлер ограничился сдержанной бранью и несолоно хлебавши убрался с торжища, не чувствуя в себе сил без поддержки расправиться с двумя мерзавцами. Фиск и его преданный охранник не решились отделать человека, водящего дружбу с Диего и Торусом. Рудокопы, ставшие свидетелями распри уважаемых людей, предпочли осторожно забыть увиденное, дабы не навлечь на свои битые шкуры какие-нибудь болезненные неприятности.    Сделка к взаимному неудовольствию сторон, увы, сорвалась.    И Уистлер ничуть не верил в успех предприятия, рассматривая небритое лицо незнакомого оборванца, предлагающего свои услуги господину призраку с назойливостью оголодавшего слепня. Однако, когда новичок полюбопытствовал, каковы последствия кутежа на доверенную руду, тоскующий о прекрасном клинке ценитель подумал, что жуликоватый паренёк небезнадёжен. Не всякий каторжанин задумывается о завтрашнем дне.    Новенький не ударил в грязь лицом. Выторговал у Фиска вожделенный меч и, не моргнув, присвоил десяток полновесных рудных отломков, якобы потребованных бессовестным торгашом сверх и без того щедрейшей сотни за игрушку, видите ли, годную лишь для избиения мясных жуков. Уистлер закрыл глаза на столь мелкую ложь, в сущности, простительную для разряженного в линялое тряпьё нищеброда.    Призрак не мог отвести взгляд от меча раздора. Змеящиеся на клинке узоры застыли в неслышном созвучии с переплетающимися в облаках молниями Барьера. Грозовым сполохам уклончиво вторили блики, запертые в украшающих крестовину тёмно-синих кабошонах. Затянутая в золотистую кожу варана рукоять легла в ладонь безмолвным вызовом...    — И на что купился Фиск? — рассеянно спросил Уистлер.    Оказалось, не на грубую лесть.    — Я взялся утрясти кое-какие дела. И он согласился, что охотнее заговорят с человеком... умеющим себя показать.    Уистлер покосился на ветхую душегрейку новоявленного стряпчего и усмехнулся.    Новичок и бровью не повёл.    — Не всё сразу, — заявил он. — Начну с малого — с награды за эту услугу.    — Я же говорил, это будет несложно, — освежил память дерзкому никто призрак, — но всё равно — ты помог мне, я помогу тебе. Если Диего спросит меня, я замолвлю за тебя словечко. Ну а пока — счастливо оставаться!    Уистлер выполнил обещание. Отчего бы и нет? Пустое, как пальцами щёлкнуть. Потом и Диего замолвил словечко за оборотистого паренька. И если даже Фиск тешился надеждой поквитаться с лживым посредником, торговцу всё же пришлось молча подавиться досадой. И хотел бы взять за горло посланца "лысого хрена", да руки побоялся ожечь о шкуру человека, вхожего в круг магов Огня.    Искры безысходной злобы, вспыхивающие в глазах Фиска при виде по глупости упущенного из рук меча, поначалу грели душу Уистлера, затем торжество остыло и забылось.    Когда обрушились своды затопленной по воле Белиара Старой шахты, обвалился кусками неприглядный уклад Рудниковой Долины, к которому Уистлер едва притерпелся за годы. Зато нашлась достойная работа для залежавшегося в ножнах меча с синими камнями на рукояти.    В погоне за ускользающим благополучием призраки каторжного замка поднялись в горы по осыпающимся полузабытым тропам с тем чтобы нагрянуть в лощину отщепенцев и отвоевать последний рудник Долины. Уистлер вызвался в одиночку разведать тайную дорожку по кромке мира, очерченного предгрозовым сиянием.    Несколько лет мирок нелюдимого призрака ютился в стенах из тёмно-серого камня и дощатых стеночках многолюдного Старого лагеря. Повода расширить горизонты с риском отправиться в беспросветное царство Белиара из-за одного неверного шага не находилось. Теперь Уистлер невольно пожалел о своей привычной хандре, настолько заворожило его путешествие по обветренной пустоши на расстоянии вытянутой руки от пульсирующих жил магического Барьера.    Как и предвидел ценитель прекрасного, объятую мертвенно-лиловым сиянием тропу никто не охранял. Насмотревшись на лачуги рудокопов, в дымке, наполняющей лощину, еле различимые, разведчик беспрепятственно вернулся к испепеляющей всё живое преграде. Неторопливо прошёлся вдоль прозрачной стены холодного огня. Не без сожаления отдалился от Барьера. Настороженность, не допустившая ни одного наказуемого чудовищным ожогом движения, не оставила Уистлера и когда облепленное скудной, завяленной растительностью плато осталось позади, а обзор загородили угловатые бурые каменья. Вовремя с бархатистым шорохом выскользнул из ножен "бабий" меч, и закровенела узорчатая сталь.    Нападающие понадеялись и на внезапность наскока, и на очевидную неумелость бойца, охочего до бесполезных красивостей. Напрасно понадеялись. Откуда бы знать самонадеянным головорезам, что и привычка к роскоши, и высокомерие отнюдь не противоречат умению разить наповал без единого лишнего финта, перенятому в юности у мастеров кровавого ремесла.    Попытавшийся воткнуть меч в спину призрака детина агонизировал в луже пенной крови, льющейся из рассечённого горла. Тот, кто преградил Уистлеру дорогу, мигом остался без оружия и потерял голову, не утратив способности к бегу. Негодяй заметался, закружился в лабиринте безликих скальных обломков и ринулся к Барьеру.    Призрак невозмутимо шёл за всхлипами перекинувшегося в жертву убийцы. Незадачливый злодей то и дело спотыкался, и сухой дребезг катящихся друг по другу камушков выдавал беглеца. Уистлер не потерял невидимый след и встретился лицом к лицу с замявшимся у непроницаемой преграды врагом, в котором с изумлением опознал вовсе не отморозка из рудной лощины, а неимущего горе-охотника из Старого лагеря.    Ужас блестел каплями на висках загнанного следопыта и шевелил его встопорщенные волосы, спутанные с бирюзовыми вихрами предостерегающих огней.    — За что? — спросил призрак.    — Да пошёл ты, хлыщ! — окрысился душегуб, неуверенно пригрозив Уистлеру разделочным ножом.    — Я задал вопрос...    Охотник с рычанием метнулся в сторону, но острие щегольского меча заставило его резко отпрянуть назад. Прыткость и сгубила недоброго молодца. В мгновение ока молнии оплели и пронзили извивающегося человека, и вопли его осыпались золой на дымящуюся копоть.    Уистлер хладнокровно вытянул руку вперёд, и бесплотный магический Страж дочиста слизал кровавые брызги с клинка.    "О Иннос, какая прекрасная смерть!"    Ослепительная, быстрая, чистая. Осталась только чёрная тень, и ту размоют дожди.    С другим мертвецом пришлось немало повозиться. Громилу, не брезгавшего ударами в спину, призрак не узнал. Колония оказалась не настолько маленькой, как можно вообразить, годами не отходя дальше, чем на сотню шагов от прогретой собственным задом лавочки. Уистлер оттащил тело к ближайшей расщелине и сбросил в гулкую темень. Туда же упали с бессильным звяканьем мечи неудачников.    На окраинную тропу, исследованную угрюмым щёголем, никто не позарился. Страх перед смертоносной магией Барьера подпитывался отвращением и трепетом, закрадывающимися в грубую душонку всякого простака при взгляде на обезображенные трупы магов Огня, по приказу господина Гомеза развешанные на воротах Замка рудных баронов. Уверовавшие в свою неприкосновенность служители Инноса воспротивились захвату рудоносной лощины, за то и поплатились.    Улизнул лишь парень по имени Мильтен. Найти и покарать увёртливого книжника взялся молчальник Уистлер. Господа бароны не усомнились в преданности ревностного служаки, но и не всем же дано слышать чужие мысли. Никто не заподозрил человека, не боящегося ни молний, ни огня, в шкурном страхе. Уистлер догадывался, что нападением двух обормотов дело не закончится. Да и не верил в успешность захватнических планов ожесточившегося Гомеза. Стычка в лощине грозила перерасти в затяжное побоище. И даже самый опытный боец наверняка не выберется из месива, если на него точит зуб кто-то из своих...    А Мильтену, по пятам которого бесшумно следовал одинокий призрак, ничего не угрожало. Уистлер всегда неплохо ладил с заносчивым и пылким чудодеем. Да будь оно и не так, очарованный зловещей красотой Барьера эстет не поднял бы руку на ученика покойного мастера Корристо — величайшего из могущественных, но не всемогущих создателей непреодолимой границы.    В сущности, Уистлер никого и не искал. Он пережидал в укромном месте затеянную рудными баронами заваруху, гадая, выберется ли сухим из кровавой бани неведомый злопыхатель, пославший криворуких убийц в горы. За новостями бездеятельный каратель приходил вечерами к костру радушного охотника Кавалорна.    Наитие не подвело Уистлера. Наёмники Круга Воды отстояли рудник в лощине и скормили изрубленные тела захватчиков падким на человечину подземным тварям — ползунам. И уже не приходилось сомневаться — Гомез и его приближённые, нажившие врагов поболее, чем богатств, обречены...    И на этот раз предчувствия не обманули держащего нос по ветру призрака. Служители Аданоса не смирились с безнаказанной расправой над братьями из Круга Огня. Посланца миролюбивых блюстителей равновесия не остановили ни стены, ни решётки, ни клинки, ни стрелы. Резню пережил только один приятель Гомеза по прозвищу Ворон. Удар, отправивший барона в спасительное беспамятство на несколько дней, затуманил левый зрачок и ошпарил бледное лицо, запечатлев в неизменности выражение окоченелого гнева. Полумёртвый опаловый взгляд сбережённого неисповедимым Белиаром счастливчика внушал опасения самым разнузданным вольнодумцам, что вкупе со своевременными хлопотами Торуса уберегло обезглавленное баронство Гомеза от распада.    Хотя живучая банда самозванцев, не успев зализать раны, несомненно всё же покончила бы с собой и со Старым лагерем за считанные дни, если бы не катастрофа, непредусмотренная и дальновидным призраком-отшельником Уистлером.    Полнолунной ночью выгорел и осыпался белыми искрами Барьер. Открылся путь к свободе и тем, кто уже и не помышлял о ней. Уистлер, возможно, был единственным человеком в Долине рудников, горюющим о крахе бездушного и неподкупного Стража. На воле никто не ждал каторжанина, опорочившего звучное родовое имя и названного призраком при жизни. И никогда не видел он ничего прекраснее упорядоченного хаоса грозы, иссякшей вдруг за три удара сердца. Даже изысканные узоры, переливающиеся на клинке раздора, казались всего-то тусклым подражанием великолепию магической грани. Отсекавшей мелочную жестокость рудникового мирка от бедствий внешнего мира.    Возомнивший себя ровней королю последний самопровозглашённый барон не отважился бросить вызов ни оркам, ни паладинам, сцепившимися в Долине из-за драгоценной руды. Потрёпанная банда Ворона немедля утекла прочь из Старого лагеря и, распавшись на ватажки, направилась к портовому городу Хоринису по неразведанным воинствующими пришельцами горным тропам.    Поколебавшись, Уистлер вновь решил на время примкнуть к сброду, с которым терпеливо коптил воздух и расхлёбывал бурду из черноголовых грибов под незабвенными молниями Барьера. Как не тошнило от мысли о воссоединении с молодчиками из-под Воронова крыла, умереть в одиночестве на потеху вездесущим оркам или накормить своей требухой варгов не хотелось.    В утренних сумерках Уистлер добрался до озера Мены, с вынужденного купания в котором начиналась жизнь многих новичков в Долине. Подъёмник, нависающий над затхлой водой, изрядно обветшал. Поэтому бегущий из низины люд карабкался к вольным лугам обходными тропками, протискиваясь меж оплавленных пограничными молниями глыб. Призрак устроился среди полусгнивших бочек, вздремнул, дождался иссиза-палевой зари и поплёлся в гору. Ещё вечером он рассчитывал нагнать отряд Торуса, но усталость напоминала о себе, ставя подножки и наваливаясь на плечи мешком. Уистлеру пришлось несколько раз отбить аппетит у крупного зеленоглазого глорха бурой масти, избегавшего встреч с человеческими стаями, но упорно не воротящего рыло от одиночки. В конце концов израненная тварь оставила призрака в покое... и в изнеможении.    А где-то в вышине изредка всплёскивались слабые отголоски человеческой речи, манили, придавали сил. Но Уистлер остановился и обхватил покрепче рукоять оправдавшей заоблачно высокую цену "зубочистки", когда до омерзения знакомый, вкрадчивый голос отчётливо произнёс:    — Давно не виделись...    Уверенность, лоснящаяся на роже Фиска, подсказывала: торгаш, по своему обыкновении, заручился поддержкой каких-то услужливых скромняг. Да чему удивляться — ведь для перетаскивания хлама, выдаваемого жадным подонком за товар, требовалась свора носильщиков. Из-за громоздкого барахла, видать, "караван" Фиска и отстал от менее запасливых людей Торуса.    — Скучал? — лениво поинтересовался Уистлер.    Призрак непринуждённо пощёлкал ногтями по крестовине, привлекая внимание собеседника к "созвездию" из бездонно-синих кабошонов. Торговец не совладал с собой и рывком выволок на свет убогую железку, гордо именуемую Наказанием рудокопа. Качнулся вперёд, одумался и замер. Уистлер не шелохнулся.    — Не дури, Фиск. Я только хочу пройти, — негромко сказал призрак, стараясь угадать, где затаились помощники озверелого лавочника.    Сзади ни души. Не засада. Поздноватого его обнаружили. Случайная встреча...    — Можешь вернуться, — милостиво разрешил Фиск.    Вернуться. Или напасть. Главное — выйти из-под нависающей над тропой глыбищи... Вот чего ждут задержавшие дыхание невидимки.    Призрак ухмыльнулся, кивнул и, шаркая подошвами, отступил на пару шагов. Тотчас за спиной загрохотал и запылил рукотворный камнепад. Задёргались, поторопились. Ублюдку Фиску всегда прислуживали никудышные тупицы.    Уистлер бросился вперёд, и мгновения спустя узорчатое лезвие вмялось в шею испуганно выкатившего глаза торговца.    — Я хочу вас видеть, господа!    Тонкий голос призрака не был смешон. Над угловатыми серыми камнями показались растерянные мятые рожи сообщников тихо поскуливающего Фиска. Аж три болвана. Однако...    — Бросай ковырялку, — ласково посоветовал торговцу Уистлер, — да подальше.    Не бросил, выронил из дрожащей руки. Кусок кротокрысьего дерьма. И оружие под стать владельцу, дерьмовое. Призрак отшвырнул ногой позорное Наказание рудокопа. Отвлёкся. Чуть-чуть.    Такой малости хватило четвёртому скромнику — несуетливому прихлебале с торжища возникнуть из какой-то трещины, прикрытой чахлым кустом чернолистника, и выстрелить из арбалета. Почти в упор... с расстояния прыжка каменной пумы не промахнулся бы и пьяный в зюзю Мад.    Онемело, накалилось плечо, отяжелела правая рука. Фиск выкрутился, злобно визжа, и рванул подбирать осквернённое пинком Наказание рудокопа. Уистлер перехватил меч в левую руку и отшатнулся под защиту склонённой глыбы. Он и с болтом в лопатке отбился бы от дёрганного, ошалелого купчика, но тому на помощь уже спешили отважные метатели камней и плечистый ловкач арбалетчик...    Сквозь кровавую пелену голоса.    — Ты и в меня засадил бы, недоумок!    — Нет, — роняет стрелок.    — Добей сучонка! — требует Фиск.    — Зачем? — недоумевает здоровяк.    Носильщики молчат.    Тяжёлое прерывистое дыхание. Корчится расплывчатый человеческий силуэт. По лезвию быстро скользит прихотливый узорчатый блик. Гаснет. Душно. Темно. Холодно.    Тишина. ***    Фиск вогнал ненавистный меч раздора в безучастного щёголя раза четыре. Протыкая тело насквозь, до камня. Перевёл дух. Взглянул на лезвие — ни единой зазубрины, на остриё — ни малейшего скола... Вгляделся в синие искры, пробивающиеся сквозь тёмно-красные подтёки. Пурпурный отсвет незавидной смерти. Разжал пальцы. Отвернулся.    — Уходим.    Никто и не подумал коснуться проклятого клинка.    — Ну и зачем? — спросил арбалетчик. — Почему?    Хотел отмолчаться, но с языка сорвалось.    — Почему?! Он добился своего...    Не уступил мастеру торга. Не уважил. Обманул плута. Взял по дешёвке нелепо приукрашенное сокровище, не убоявшись насмешек. Оказался прав.    Разве этого мало?!!    Здоровяк покачал головой.    Теперь же Фиск и покоситься не смел на то, что когда-то не соизволил рассмотреть.    Носильщики в молчании уже поднимались по тропе. Охранник с арбалетом, пожав плечами, направился за ними. Фиск вперил немигающий взгляд в широкую спину. Разговорился, смотрите-ка, вопросы задаёт, комолый буйвол. Ерепенится. Творит, что в пустую голову надуло. И ухом не ведёт, будто и не шкворчит желчь на оттопыренной губе благодетеля.    — Ты же мог промазать, недоумок...