Аннотация: Версия старого рассказа, сжатая и обработанная для печати
Марчеканская вспышка
Шёл 1992 год. Хотя, вполне вероятно, уже и 1993-ий. С геополитической точки зрения разницы большой нет, поскольку президентом оставался один и тот же - нетрезвый, ещё не прооперированный Ринатом Акчуриным удалец. Но всё шло к тому, что антиалкогольный шунт вот-вот готов был срастись с необычайным в своей широте сердцем гаранта.
Да, именно 1993-ий. Совершенно сапоги, как говорят некоторые прапорщики, мечтающие слинять на "гражданку" до истечения срока контракта. Одна тысяча девятьсот девяносто третий. Даже дату можно почти точно вычислить - начало апреля. 3-е апреля, если подумать. Именно тогда Славка Салеев сидел перед телевизором и по своему обыкновению близорукого от условий труда человека лениво следил за Фаридом вполне ещё Мулюковым1.
А смотрел он вполглаза политическую телевизионную программу о деяниях Вашингтонских миротворцев и почти засыпа'л. И тут рука его расслабилась, пульт из неё выпал, вызвав своим падением ровно два действия. Во-первых, Славка проснулся мгновенно. Во-вторых, телевизионные каналы переключились, и перед глазами Салеева на экране появилась передача, посвящённая 90-летию "русского соловья", как отзывался о нём кто-то из великих, по-моему, сам Уинстон Черчилль, Вадима Козина.
Съёмка программы была сделана на Магаданской студии телевидения, в столице Колымского края, где Козин безвыездно проживал с 1945-го года, будучи сосланным туда по политической статье. Позже к ней присовокупили статью уголовную и запретили покидать город.
Славка смотрел на небольшую комнату в ГУЛАГовском бараке, где скромно обретался великий певец почти полвека, и что-то происходило в душе Салеева. Но не мог он понять с уверенностью, что же именно. Вроде, и старик ему этот знаком, и бедная обстановка комнаты, единственным украшением которой служило пианино "Красный Октябрь". Просто какое-то дежа вю.
А когда телевизионная камера наехала крупным планом на большую фотографию в скромной деревянной рамке, изображающей молодого ещё хозяина комнаты в концертном костюме, всё вдруг встало на свои места. Видел Салеев и ме н н о э т у фотографию, и не только видел, но и в руках держал. Давно, правда, случилось данное событие, больше двадцати лет назад. Но из памяти не стёрлось, не замылилось будничной суетой.
Так вот, оказывается... Но к сему событию мы вернёмся позднее.
*
Славка - мой друг. Самый настоящий, с ним можно не только в гости, на рыбалку или в кабак, но в разведку и даже командировку. Салеев - человек, далёкий от идеала, но в этом его непередаваемая прелесть. А то, что он иногда может завернуть какую-нибудь сложную ненормативную транскрипцию, то, уверяю вас, она зазвучит в его устах совсем не мерзко, а весело: и слух усладит, и душу порадует. Многие из его высказываний я приберегу до лучших дней, а те, которые вы встретите в данном повествовании, вряд ли способны потревожить чьи-нибудь моральные устои, если только какой-нибудь ханжа не примется изображать арго-невинность.
Со Славиком мы трудимся не то, чтоб на одном предприятии, берите выше - на одном объекте. Сегодня четверг, вечер. Сидим вдвоём в тесном соседстве с пенистым напитком, которому сегодня суждено пасть жертвой финансового обстоятельства - получения аванса. Мы не просто себе сидим, а ведём светские беседы.
В начале наших посиделок Славка как раз и упомянул историю с фотопортретом, всплывшим из зимы 1971-го спустя двадцать два года.
А немного погодя...
*
...перед затухающим в режиме энергосбережения монитором сидит Слава Салеев и пытается спрятать слёзы. Плачет. Плачет совсем не так, как позволяют себе голосить отвергнутые женщины. И не так, как владелец "Охупомрчительного" банка рыдает в голос по упущенной прибыли. Это скупые слёзы повидавшего виды мужчины. Вы же прекрасно знаете: мужчины не плачут, мужчины огорчаются. А тут - всего лишь фильм "72 метра".
- Ерунда какая-то, - говорит Салеев, отсаживаясь от компьютера и делая затяжной, словно глубоководный ныряльщик, глоток, - полная ерунда...
- Почему тебе не понравился фильм? - спрашиваю, также ополовинив пивную кружку.
- Да ничего подобного просто не может быть, - отвечает мне Славик, - полная ерунда получается. Видать, никогда в море режиссёр не выходил. Иначе бы знал стопудово, что перед "автономкой" или учениями "дышло" идашки (индивидуальный дыхательный аппарат ИДА-59 или по Салеевской классификации - "гондоньё", прим. автора) каждый подводник лично проверяет. Это же единственная связь с внешним миром, надежда на спасение. Единственная, понимать нужно! Кругом кэп виноват, выходит. Распустил команду. У нас бы на лодке ничего бы похожего не случилось... А тут, ёперный театр - все погибли из-за незаряженных дыхательных аппаратов... Неправильно, нелогично, быть такого не может!
- Слава, - возражаю я, - но ты забыл, о каком времени фильм. Здесь как раз показан постперестроечный период, когда из армии и флота сделали всеобщее посмешище демократическими усилиями тупорылого, самодовольного окружения некомпетентного Главкома. Хорошо, что вообще не всё в стране рассыпалось, когда офицеры были вынуждены заниматься побочной деятельностью в обход Устава, чтобы выжить. И не забывай ещё о художественном домысле...
- Наверное, ты прав. Но подводникам, даже отставникам, такие фильмы смотреть противопоказано. Душа наизнанку выворачивается оттого, что невозможно ничего сделать... Помочь ничем нельзя...
Слава смахивает нечаянную слезу и закуривает. Я могу и ошибиться. Это не слеза, а просто пот. Духота нынешним летом стоит жуткая.
*
Вот теперь пришла, пожалуй, пора вернуться к истории с портретом Вадима Козина времён Славкиной молодости.
Подождите. Вы же не знаете, как Салеева с берегов Волги в Магадан занесло. Его туда, собственно, и не занесло, а завезло министерство обороны в далёком уже от нас нынешних 1969-ом году. Попал Славик в подводный флот, поскольку лёгкие у него были отменные, и ростом гренадёрским он не отличался. Именно таких парней в субмарины и консервировали в качестве отбывающего священный долг электората, а в те времена - просто представителей советской молодёжи.
"Учебку" флотскую Салеев закончил во Владивостоке электриком шестого отсека субмарин "проекта 613". А потом попал в 171-ую бригаду подводных лодок, что на дизельной тяге, базировавшуюся в бухте Нагаева, рядом с Магаданским районом Марчекан.
Сначала немного о Марчекане, над которым вскоре обозначит себя ослепительная вспышка небывалой чистоты и необычного цветового решения. Над Магаданом к югу возвышается гора с каменистой вершиной - высшая точка полуострова Старицкого. Она венчает горную гряду, отделяющую город от бухт Светлой и Веселой. Название гряда получила от ручья Марчекан, что с эвенского переводится как "торфяное болотце". Под сопкой, у бухты Нагаева раскинулся район Магадана - собственно поселок Марчекан.
Жильё в этом месте в основном временное - барачного типа. Здесь в 70-ые годы XX-го века проживали отбывшие свои сроки заключённые, которым было запрещено возвращаться в мегаполисы европейской части СССР по тем или иным причинам. А таких немало - больше половины от числа освободившихся. Магадан - место удобное, чтобы держать вечных "временных поселенцев", как на привязи, нимало не заботясь о том, чтобы они не сбежали ненароком из-под надзора.
Путей из города на "большую землю" в те годы существовало только два. Либо теплоходом "Смольный", появлявшимся на горизонте раз в навигацию и ходившим до порта Ванино или Находки, либо на перекладных самолётом. В любом случае человека с временной регистрацией вместо паспорта ни на один из этих видов транспорта не посадят. Вот и жили Марчеканские бараки своей неторопливой жизнью бывших политкаторжан, понемногу осваивающихся с волей и даже участвующих в общественной жизни города.
Здесь же, на Марчекане, располагалось единственное в своём роде кладбище. Таких, пожалуй, нет нигде и поныне. На могилах ни крестов, ни звёзд, ни памятных плит. Если похоронен ЗК (бывший ЗК) - фрагмент лагерного ограждения в виде колючей проволоки, лётчик - пропеллер, моряк - винт. Могилы пробивали прямо в камнях, которые выпирали из земли во множестве необычайном.
И еще одна трагическая отметина есть у сопки Марчеканской. На северном ее склоне в 1948-ом году, угодив в туман, разбился "Дуглас" с восемью военнослужащими. До сих пор местные жители обломки этого самолёта находят. И у Славки тоже хранится кусочек дюраля от той лендлизовской машины DC-3, обточенный в виде брелка-субмарины.
*
Попал Салеев в бухту Нагаева вместе с командой сухопутных "салажат", только что завершивших владивостокскую "учебку". Их построили в одну шеренгу, и началась приписка молодняка к подводным аппаратам.
Аксакалы из числа срочников и сверхсрочников ходили по пирсу, как домовитые хозяйки по Привозу или римские патриции по невольничьему рынку какой-нибудь античной Капуи. Отбирали специалистов по своей профессии для прохождения службы. Слава в Одессе не бывал, потому ощущал себя на древнем майдане, где идёт бойкая купля-продажа рабами. Времена, правда, другие, но три года почётного, мягко говоря, не совсем добровольного труда маячили впереди, как пить дать. Ой, вру. Теперь только два с половиной года (с учётом "учебки"). Не пожизненно, конечно, но тоже не сахарный сироп с мармеладом.
Салеев глянулся служащему старшим электриком на "дизеле" С-613 проекта мичману Ляксеичу. Это был роскошный белорус (отсюда и имя, что-то вроде Лявона) с льняным коком волос, будто у рок-н-ролльного идола Пресли, и усами, словно у незабываемых "мулявинских песняров". Уставом не разрешалось разводить волосяной покров на голове длиннее, чем ширина указательного пальца капитана субмарины. А вот про чубы там ничего не говорилось. Данной недомолвкой пользовались, но не все. Скажем, заведи себе кто-нибудь из молодых причёску а'ля Элвис, не миновать бы ему нескольких нарядов и стрижку модели "колобок в дозоре", несмотря на пробелы в военном поминальнике. Но на вольности "дедов" никто из комсостава внимания не обращал, даже отец родной, кэп, глаза закрывал.
Мичман только что в рот Салееву не заглянул. Стать "молодого" проверил, мышечную массу изучил. Доволен остался. Сказал:
- Будешь у мена у каманде, салабон. Почытай "дедушку", как "Отчэ наш", и служба станэт табе, будто празднык! Кругом, за мной марш!
Сказал и увлёк Славку за собой в прожорливое лодочное нутро. Теперь и началась настоящая служба. Сначала только возле причала, а не в открытом море-океане. Но, как говорится, лиха беда - начало.
Половина команды была из числа "салаг", их ещё предстояло натаскать. До первой "автономки" оставалось около полугода. Ляксеич Славку не жалел, делал из него подводного электрика настоящим образом. Что ж, даже приятно целыми днями копаться в схемах и что-то паять в хитросплетениях многочисленных силовых кабелей, представляющих собой нервную систему субмарины. Салеев любил работать. А за любимым делом и служба быстрее идёт.
В один прекрасный весенний день, когда от сопок поднималось духмяное марево и веяло ароматами невыносимо неправдоподобных тропиков прямо на пирсе, мичман построил Салеева по полной программе в "колонну по одному" и дал вводную:
- Сэуйчас поуйдом аккумуляторные батарэи проверать на готовность к походу. Я буду в чытвортом отсеке. Скажу табе по громкой свази "уклучи", ты тумблэр уклучишь. Скажу "уыклучи" - ты уыклучишь. Понал, салабон? И сматры мне, аккуратно. Там заряд такой - усо брухо можно спалыть. Галавой атветыш, если что.
Славик переспросил, с трудом соображая, чем отличается "уклучи" от "уыклучи". На слух разобрать было трудно.
- Вот, блаха-муха, набэрут татар на флот... Я же табе русскым яазыком гавару. Крикну "уклучи" - уклучишь. Крикну "уыклучи" - уыклучишь. Понал тапэрь?
Салеев, в общем-то, так и не уловил разницы, но для себя решил, что возражать суровому мичману из более тяжёлой весовой категории не имеет смысла. По большому счёту вполне себе понятно - если один раз "уклучил", то второй раз обязательно "уыклучил", третьего не дано.
"Буду считать, сколько раз мичман прокричит. Каждая нечётная команда - включение, а чётная - выключение", - подумал матрос Салеев. Затем кивнул головой утвердительно, присовокупив обязательное "так точно, понял, товарищ мичман!" и, щёлкнув каблуками ботинок типа "гады" на развороте "кругом", побежал в шестой отсек к рубильнику.
Сначала всё шло вполне штатно. Салеев без устали переключал рубильник то вниз, то вверх. Потом, видимо, к Ляксеичу кто-то подошёл, поскольку команды по громкой связи прекратились. На щитке стояло положение "уыклучено", то есть тумблер вниз. Слава терпеливо ждал. И определённо дождался, услышав заветную команду. Но тут нужно заметить, что заболтавшийся с кем-то из офицеров мичман совершенно забыл, в каком положении должен находиться переключатель в шестом отсеке. И мало того, он точно не считал количество перекидываний рубильника в отличие от своего подчинённого.
Почему-то решив, будто бы аккумуляторы как раз находятся под нагрузкой, он вознамерился пойти покурить, предварительно обесточив лодку. Ляксеич дал команду на своём секретном языке и сделал неосторожное движение. Исполнительный матрос Салеев "уключил" на полный ампераж. Представляете себе, что такое аккумуляторные батареи ёмкостью шесть тысяч ампер-часов? Сияние над лодкой, которое можно было наблюдать даже в шестом отсеке с намертво задраенными люками, превзошло все ожидания. Его видели не только в районе Марчекана, но даже и в аэропорту "Сокол". Этакое световое шоу задолго до Жан-Мишеля Жарра. Вслед за вспышкой случилась мёртвая тишина, а в ней что-то осторожно и даже кокетливо искрило на электрическом щитке субмарины.
"Е-батюшки, да, я, кажись покойник!" - пронеслось в голове Салеева вместе с весёлыми картинками из детства и отрочества. Была там одна особенно забавная, когда его служить "на моря'" провожали. Компания друзей гуляла душевно и без тормозов. Танцевали, кто, что мог. Или, акцентирую ваше внимание, - кто, что е щ ё п о к а м о г. А могли, нужно сказать, многое, хотя бальными танцами, не считая самого Славки, отдавшего два года изучению танго в доме пионеров, никто из присутствующих не занимался. Сплошные любители. Но это не послужило помехой. И когда сам Славик в разгар веселья отплясывал зажигательную самбу, то напевал, едва попадая в такт:
- Церафань, церафань! Белая косыночка. Мой милёнок цзао-фань, а я хунвейбиночка!
Актуальные куплеты к текущему политическому моменту, если вспомнить недавние события в Поднебесной2.
И чего это Салееву такие странные видения являлись, и мысли, его печалившие, в мандраж приводить намерились? Может, и обошлось бы всё, может, и некому было бы желать Славкиной смерти? Нет же! Горловой клёкот кондора, пикирующего на голову зазевавшейся ламы - ничто по сравнению с тем высоким звуком, который разрывал уши экипажа, ошалевшего от ядерной вспышки в миниатюре, спустя несколько секунд:
- ...ять! ...убью стервеца! ... рыбам на корм!.. в Дарданеллы мать! Яйца оборву и - за борт акулам!
Салеев не стал прислушиваться к совершенно чистой и невероятно живой русской речи (откуда что взялось?) Он просто бегом в седьмой отсек бросился и на палубу оттуда сиганул через аварийный люк, как мохнатый шмель на душистый хмель. Но был и там пойман контуженым мичманом.
*
До сих пор перед взором Славкиным встаёт то давнее утро, будто вчера всё случилось.
- Да ты же, татарская морда, русского языка не знаешь! - изложил ему своё ви'дение ситуации электрический мичман с голой головой (без бровей, ресниц, кока а'ля Пресли и роскошных усов) и металлизацией шеи и щёк в мелкую рябую крапинку. Зрачки на его одухотворённом высокоёмкостном лице сделались больше глаз, побелели, словно у хорошенько отваренной белуги, и он, похоже, не мог порадоваться утреннему магаданскому солнцу и прекрасному виду на сопки Марчекана. Ослеп бедолага от избытка чувств. Не зря же фраза бытует "ослепительный вид". Только многие её неверно трактуют. А здесь - тот самый случай. Как доктор прописал, что называется.
Одно не совсем понятно, как мичману удалось найти дорогу на палубу. Хотя, с другой стороны, он много раз в "автономках" был, потому доподлинно все размеры субмарины в собственных шагах измерил и в дальний угол памяти сложил до случая. Вот и пригодилось. Кстати, по слухам, от той вспышки прозрели два совершенно слепых старика, которые поутру грели на солнце свои попорченные ГУЛАГом суставы. Это как понимать - клин клином ... что ли? Не верится как-то. Наверное, клевещут.
Слепой же, будто крот, Ляксеич долго таскал Славку за воротник бушлата, но сбросить подчинённого рыбам на корм, как звучало в угрозе, мичманской решимости не хватило. Измотанный Салеев уже и виниться приготовился, но тут старший электрик вспомнил последовательность событий и свою в них роль. Отошёл быстро, не стал местью непродуктивной заниматься, начальству не доложил и дело замял. А позднее они со Славиком даже подружились.
Через день-другой способность зреть в корень снова вернулась к мичману. Только крапинки расплавленного металла ещё несколько месяцев не сходили, и чуб больше не отрос. Хотя про усы такого сказать нельзя, не в пример крепче оказались. Снова запушились мулявинской пышностью. И превратился мичман из лубочного клона Элвиса Пресли в неплохую копию запорожского казака, которому оселедец пьяный парикмахер отстриг в трудовом порыве. А Салееву пришлось выучить русский электрический язык не так, как ему в школе преподавали, а самым, что ни на есть, примитивным способом - вызубрить. Теперь он уже не путал столь важные понятия, как "уклучить" и "уыклучить". С акустиком две недели тренировался, даже на осциллографе частотную характеристику данных команд рассматривал с прилежанием. Говорит, мол, и зачёт потом специальный сдавать пришлось.
*
Незаметно наступил холодный 1971-ый год. К этому моменту за плечами Салеева числилась не одна "автономка". Деньги у подводников водились, и немалые. Прибыв в ставшую родной бухту Нагаева и завершив неотложные корабельные работы, команда покидала причал. Первыми уезжали офицеры, следом мичмана, а за ними - матросы. На субмарине оставалась только дежурная вахта. Несмотря на все чудеса секретной кодированной радиосвязи, местное население заранее знало о том, какая лодка должна вот-вот вернуться в гавань. Американская разведка только строила предположения на основании аналитических данных и точного расчёта, а население Магадана знало точно, основываясь на поведении портовых проституток. Лучше бы не умничали, господа супостаты, а вели наблюдение за девицами нетяжёлого поведения и внезапным расширением ассортиментного перечня в местных кабачках, если уж поговорить со старушками, сидящими у подъездов, лень.
Как только первый человек сходил с трапа субмарины, перед ним лихо разворачивалось такси, распахнутое навстречу героям морей и океанов полновесной водительской улыбкой. Машины пролетали за проходную, под поднятый шлагбаум, но береговые посты взысканий за этот "реверанс" перед "бомбилами" не получали по давно заведённой традиции. Таксисты приезжали "под расчёт". То есть ровно столько автомобилей, сколько было необходимо экипажу. Ещё один минус хвалёной американской разведке. Так быстро посчитать не только количество плавсостава, но и кто, с кем поедет, куда и надолго ли, ей не удавалось никогда. У таксистов бы поучились, что ли...
Славик обычно проводил подобные торжественные вечера прибытия в порт в одной и той же компании. Морячки-подводники срочной службы, не мудрствуя лукаво, отправлялись прямиком в Марчекан, где случайным образом выбирали барак, заходили в внутрь, там бросали жребий и заворачивали в комнату с выпавшим номером. Проколов практически не было никогда. Бывшие политкаторжане охотно делили с подводниками не только принесённую матросиками выпивку, но и свою собственную скудную закуску.
Так случилось и зимой 1971-го. Четверо матросов завалились в подвернувшийся барак, в котором им никогда раньше бывать не доводилось, "бросили на пальцах" номер комнаты и вошли. Вместо двери, по всей видимости сгнившей и потому снятой с петель, вход загораживали высокие, в полтора человеческих роста, этажерки с утрамбованными на них книгами. Салеев обратил внимание, книги эти всё больше потрёпанные, некоторые без обложек. "Значит, хозяин - любитель чтения, - подумал матрос Слава и раздвинул выцветшую занавеску, натянутую в дверном проёме.
- Тук-тук-тук. Есть кто дома? Не бойтесь, мы матросы. Погреться хочется немного. Впу'стите?
Из глубины комнаты вышел лысоватый старик аристократического вида в простой ватной безрукавке поверх толстовки и обрезанных серых армейских валенках.
- Что ж, милости просим, молодые люди! - произнёс хозяин дружелюбно, делая приглашающий жест рукой.
Ребята (конечно, ребята - им всем только по двадцать лет) вошли. Славкиным глазам предстала бедная комната, перегороженная такими же библиотечными этажерками, как и те, что стояли на входе. "Ого, да тут несколько сотен книг!" - поразился Салеев.
Самым примечательным предметом мебели в комнате выделялось пианино "Красный Октябрь", на котором стояла в рамочке большая фотография хозяина в молодости. В углу пылился патефон со сломанной ручкой, две табуретки, кровать с панцирной сеткой, простой круглый стол "мечта советского пролетария"... И всё. На этом интерьер исчерпывался.
- Мы пришли сюда не скандалить, а выпить и засандалить! - привычно пошутил Слава, доставая бутылки с выпивкой.
Стакан у хозяина оказался всего один, поэтому пили по очереди. А закуской добродушный, но величавый старик (ему тогда было шестьдесят семь) разжился у соседей. Матросы слышали, как он просил:
- Душенька-голубушка, не будете ли вы настолько любезны - ссудить меня какой-нибудь удобоваримой пищей?
Но просил так, что отказать было практически невозможно.
- Конечно, конечно, Вадим Алексеевич. Сейчас посмотрю. Вестимо, к вам гости нагрянули с причала. Нельзя же морячков ничем не угостить. Понимаю, понимаю. Одалживайтесь, не стесняйтесь.
Слегка подпив, старик рассказал свою историю о том, что когда-то давно, ещё до войны был одним из самых известных теноров в стране. Даже лично Сталину в Кремле пел. Потом из-за своих амбиций пострадал, когда отказался в репертуар здравицы Отцу Всех народов включить и провозглашать оные без устали.
- Вот так с 45-го года здесь и живу, ребята, - говорил хозяин печально. - Сначала в лагере, а потом в этом бараке. А за что в 45-ом ещё на восемь лет осудили, так мне и не объяснили3. Петь не бросил, но Магадан не Москва, да и годы уже не те. А в столицу возвращаться не разрешают.
- Как не разрешают? - удивился один из подводников. - У нас же свободная страна... Или - нет?
- Лучше об этом рассуждать не в марчеканском бараке, - почти прошептал и невесело улыбнулся хозяин.
Старик присел "к роялю" и тихонько стал наигрывать какую-то незнакомую молодым парням мелодию, еле слышно подпевая себе: "Осень, туманное утро..." Потом неожиданно прервался и сказал:
- Я с советской властью в большой ссоре, но вас, моряков люблю. Вы в 65-ом не стали безоружных зеков расстреливать...
Что он имел в виду, какой именно расстрел, так и осталось невыясненным. И тогда, и сейчас, ни Славка, ни я ничего в Интернете не обнаружили. Может, попутал чего-то старик?
Но вернёмся в год 1971-ый. Матросики разомлели в тепле (относительном тепле, конечно) от буржуйки и полезли смотреть книги. Хозяин безропотно разрешил, предупредив только:
- Ребята, если почитать возьмёте, то, прошу вас, не сочтите за труд - верните. Это единственное богатство, которое у меня осталось.
*
Стемнело, Марчекан несмело помигивал редкими огнями, как бы опасаясь быть замеченным людьми, заседающими в районе Спасской башни отнюдь не Нижегородского Кремля. Матросы засобирались на лодку к вечернему построению. Увольнение на берег подходило к концу.
Когда же все вышли в коридор, Слава неожиданно для себя вернулся и взял в руки портрет, стоящий на пианино. Потом несколько минут вглядывался в печальную улыбку молодого Вадима Козина, будто пытался в ней увидеть своё счастливое будущее...
1 - автор имеет в виду политического обозревателя центрального телевидения СССР Фарида Сейфуль-Мулюкова, автора множества репортажей из разных стран мира, одного из ведущих популярной телевизионной программы "Сегодня в мире".
2 - с 1966-го по 1976-ой год в Китае развернулась т.н. "культурная революция", сопровождаемая крайней политизацией всех областей городской жизни, насилием, творимым поощряемыми сверху бандами молодежи, публичными казнями несогласных и хаосом в партийном руководстве страны; в марте 1969-го года произошли боевые столкновение пограничников СССР с подразделениями регулярной армии КНР в борьбе за остров Даманский, что на реке Амур.
3 - в феврале 1945-гогода Козин был арестован и осужден на восемьлет лишения свободы (освобожден досрочно в 1950-ом за примерное поведение и хорошую работу). В справке, выданной певцу управлением лагерей, запись в графе "по какой статье осужден" отсутствует.