Аннотация: Соглашаясь примерить чужую одежду, не забудьте уточнить размерчик
- Погладь меня.
- Что, опять?! Только что ведь гладил! Сколько можно?! Как котенок, честное слово! А ведь взрослая уже, большая кошка. Не стыдно?
- Ни капельки. Кошки не умеют стыдиться. Ну, погладь, жалко тебе, что ли? Руки сотрутся?
- Да не жалко мне, но... А, ладно! Что тебе объяснять, все равно не поймешь! Иди сюда, так уж и быть, горе ты мое шерстяное!
Этот диалог мы с рыжиком вели шепотом, дабы не раздражать монаха, вновь погрузившегося в раздумья. По этой же причине я нагло потребовала ласки от Ная - все равно без дела сидит, так пусть хоть какую-то пользу приносит!
Условия, выдвинутые Вердом, оказались много легче, чем успела предположить моя не в меру богатая фантазия. Числом этих условий было всего два - в скромности Верду не откажешь! Если б я могла выдвигать свои требования, уж я бы отвела душу!.. Но увы, такого шанса мне не представилось, и без того приходилось изо всех сил стараться быть полезной спутникам - неровен час, еще прогонят...
Но я отвлекалась. Итак, первое условие заключалось в том, что каждое утро перед рассветом монаху требовалось полчаса уединения для молитв - и мы должны были ему это уединение обеспечить. Где бы мы ни находились: в лесу ли, в трактире или посреди поля боя. Да-да, про поле боя он тоже упомянул! Эти полчаса монах должен иметь возможность побыть в одиночестве, предаваясь размышлениям о смысле жизни и беседуя с Огнеликим, - во всяком случае, нам он так сказал.
- Одиночество так одиночество, будь по-твоему, - покладисто согласились мы с рыжим. Я была знакома с ритуалами поклонников Эфа весьма поверхностно, Найлир, судя по всему, тоже, а лезть с досужими расспросами в чужую веру и демонстрировать тем самым свое невежество нам показалось просто неприличным.
Второе условие тоже оказалось не бог весть каким сложным: нам с Хорьком всего-навсего запрещалось расспрашивать Верда о его прошлом - разве что он сам захочет рассказать нам о какой-нибудь странице своей биографии. И упаси нас боги наводить справки о монахе за его спиной! Что нас ждет в этом случае, Верд умолчал, но вид у него был при этом такой, что я ни на миг не усомнилась: месть будет страшна. И, возможно, даже кровава.
Не знаю, что подумал на сей счет Най, но я, в общем-то, понимала монаха. Я и сама не любила вспоминать о себе-прежней: если все время думать о том, что потеряла, становится слишком больно, так больно, что жизнь теряет всякую ценность. Хочется забиться в глухую нору и покорно ждать там смерти. Но это - малодушие. Пока бьется сердце, нужно бороться за жизнь. И если этой борьбе мешают воспоминания - значит, нужно заглушать голос прошлого в своей памяти всеми доступными способами. И уж тем более не растравлять душу собственными рассказами.
Да, нежелание Верда рассказывать о себе мне было понятно. Правда, от острых приступов любопытства это понимание, увы, не спасало...
Итак, согласившись на эти условия, мы получали в спутники монаха, владеющего приемами ближнего боя и лечебной магией, и все, что от нас требовалось взамен, - это не лезть к нему с расспросами и ежеутренне в течение получаса прикидываться ветошью. Надо ли говорить, что мы согласились, не раздумывая ни минуты?!
И вот тут в думу погрузился монах - снова. Ему требовалось "обдумать ситуацию и принять взвешенное решение", - так он сказал. Нам с Наем оставалось только гадать о предмете его размышлений. Вернувшись наконец к обществу, Верд не обмолвился об этом ни словом.
Завтрак был скуден, даже по кошачьим меркам. Краюха хлеба (уже начавшая черстветь) и фляга воды на троих - не густо, правда? Я ела хлеб и брезгливо морщилась. Как раньше я могла это есть и повторять за всеми, что "хлеб - всему голова"? Сейчас мне казалось, что нет еды хуже. Вот если бы мышку или рыбку... Но ни рыбы, ни мяса в округе не наблюдалось, и выбирать мне не приходилось - не умирать же с голоду!
Как вскоре выяснилось, это были еще цветочки. Ягодки пошли потом - когда я доела причитающийся мне пресный, отвратительно сухой кусок, царапающий горло, и возжелала запить его. Вода была - превосходная, чистая, колодезная вода, но - во фляге. При всех своих талантах пить из таких емкостей я не умела.
Я грустно смотрела на булькавшую содержимым флягу. Выгравированная на ее металлическом боку сова в ответ безмолвно таращилась на меня, как мне казалось - злорадно.
Спас меня от мучительной жажды, как ни странно, Найлир. Видно, мой скорбный вид тронул рыжего: внимательно поглядев на меня и поколебавшись пару мгновений, он протянул мне руку. Нет, не для того, чтобы я ее пожала. Ладонь была сложена лодочкой и, как оказалось, вполне подходила в качестве блюдца - из нее было удобно лакать воду. Ведь умеет этот парень быть галантным и заботливым, когда хочет! Нет, чтобы всегда таким и оставаться...
После символического завтрака перед нами встал насущный вопрос: что делать дальше? В кои-то веки наши мнения на этот счет совпали, и после недолгого совещания решено было закупить в городе провизию и все, что может понадобиться в пути (и на что хватит денег), переночевать на постоялом дворе, а назавтра поутру двинуться дальше.
- Все это, конечно, правильно, - задумчиво проговорил Верд, почесывая подбородок, - да только одному из нас, не буду показывать пальцем, лучше бы на людях не появляться. Уж очень похожие портретики на всех заборах висят - я, пока за водой ходил, пять штук насчитал.
- Может, мне здесь до утра остаться, подождать вас с Бьялой? - без особой уверенности в голосе предложил Най.
- Даже не думай! - возмутилась я. - Ты здесь один замерзнешь, оголодаешь и обязательно влипнешь в какие-нибудь неприятности! Мне будет спокойнее, если ты будешь рядом.
Най смутился, но спорить не стал. Понимал, что я права.
- В таком случае, его нужно замаскировать до неузнаваемости, - резонно заметил монах.
И почему я сама об этом не подумала?
- Точно! Его можно девочкой переодеть, - невинно заметила я. В эту минуту я остро жалела, что у меня нет густых длинных ресниц, которыми можно наивно похлопать. Говорят, мужчин это умиляет. - Волосы у него в меру длинные и... - я осеклась под зверским взглядом Хорька. Ну что я говорила - без ресниц такие разговоры и заводить нечего! - Ладно-ладно, шучу! Где мы тут приличное платье возьмем? Не гулящей девкой же тебя наряжать... Ай! Не дерись! Что я такого сказала?!
- У меня есть план получше, - ухмыляясь от уха до уха, заявил Верд. И, выдержав театральную паузу, продолжил: - Мы его оденем монахом! На пару дней я, так и быть, одолжу ему свою рясу. Накинет на голову капюшон, объясним это каким-нибудь обетом - никто и не будет интересоваться его лицом.
- А разве ваш бог позволяет монахам снимать рясу и отдавать ее другому человеку? - недоверчиво уточнила я. Слышать о монахах, готовых добровольно расстаться со своей одеждой, мне еще не доводилось.
- В исключительных случаях даже монахам позволено многое, - медленно проговорил Верд. - И потом, я ведь не навсегда ее отдаю. Выйдем за городскую стену - стребую обратно.
Предположение, что Наева физиономия никого не заинтересует, будь он хоть в рясе с капюшоном, хоть в доспехах со шлемом, показалось мне спорным, но ничего лучшего на ум никому из нас троих не приходило.
Казалось бы, выход найден. Но Най вдруг смутился.
- Я... Моя одежда... э-э-э... несколько не в лучшем виде... - промямлил он.
Я смотрела на Хорька во все глаза: мне еще не доводилось видеть его в таком смущении. Да и что не так с его одеждой? Рыжего обуяла внезапная забота о чистоте наряда? Так ведь мы не на званый ужин идем, Верд как-нибудь переживет пару-тройку пятен на штанах.
- В общем, вот, - неловко закончил Най и, стянув куртку, встряхнул ее перед нами.
Несколько секунд мы с Вердом молча изучали причину Найлирового смущения.
На куртке во всю спину щерилась рваными краями прореха. Я не оговорилась, именно "щерилась" - вид у нее был исключительно злорадный, казалось, будто куртка ухмыляется. Еще прошлым утром она была целехонька - но, учитывая, сколь богатым на события выдался вчерашний день, странно было, что прореха всего одна.
Разглядев пострадавший предмет одежды во всей красе, Верд кашлянул.
- Это не беда! - преувеличенно оптимистично заявил он, ободряюще похлопав Ная по плечу. - Кое-как шить я умею, да и иголка с ниткой у меня в кармане где-то завалялись. Вот только в котором?..
Монах запустил руку в один карман, в другой, не нашел искомого и, вздохнув, заключил:
- Придется, видно, все вытаскивать на свет божий. Вы не удивляйтесь, у меня тут с собой кое-какие пожитки...
- Пожитки - в карманах? - поднял рыжие брови Най.
После призыва "не удивляться" я насторожилась. И не зря.
Вздохнув, Верд принялся выкладывать из многочисленных карманов рясы, которые обнаружились даже в широких рукавах, свое имущество - прямо на солому, устилавшую пол.
Под нашими изумленными взорами на позапрошлогодней жухлой траве возникли:
- кружка жестяная погнутая;
- ложка деревянная расписная с щербатым краем;
- ножи перочинные, две штуки, вынутые из-за голенищ сапог;
- короткий кинжал с затейливой вязью на клинке (на ум сразу пришло утверждение, что эфисты - люди незлобивые и всепрощающие, а вслед за тем - еще яркое воспоминание о недавней драке с триозерскими бандитами);
- котелок походный закопченный, одна штука;
- смена белья нательного;
- мешочек с душистым травяным сбором - для чая;
- тщательно укутанная в несколько слоев плотной ткани коробочка с солью;
- огниво;
- расческа с несколькими недостающими зубцами;
- фляга для воды (или для чего-то покрепче?);
- уже знакомый нам кошель с медикаментами (сдается мне, в нем тоже помещается куда больше, чем кажется на первый взгляд...);
- и, венцом образовавшейся горы вещей, - порядком потрепанный молитвенник и янтарные четки.
Моток ниток с воткнутой в него здоровенной иглой, по Великому и Несокрушимому Закону Подлости, отыскался на самом дне самого последнего кармана.
Но, честно говоря, меня это уже мало заботило. Мое воображение потряс котелок (как, о Двуликая, ну как он уместился в кармане?!), после которого остальными предметами монашеского обихода меня было уже невозможно удивить - хотя получившаяся в результате куча и поражала размерами. Невольно закрадывалось подозрение, что монах - человек из плоти и крови лишь до пояса, а вместо ног у него - тележка, в которой он возит свой скарб. Не-е-ет, без фокусов с пространством здесь не обошлось, нюхом чую! "Немного пожитков" у него! Да походный офицерский набор скромнее будет! А уж на армии, а в особенности на офицерах, в Архельде не принято экономить!
Я бросила взгляд на Найлира. Рыжий был ошеломлен не меньше моего.
"Рот закрой", - мысленным шепотом посоветовала я. Благодаря постоянной практике новый способ общения давался мне все лучше, позволяя передавать интонации и регулировать "громкость".
Хорек послушно подтянул отвисшую челюсть. На монаха он теперь взирал почти с благоговением. Я - с подозрением. Согласитесь, нелегко вот так сразу свыкнуться с мыслью, что от попутчика, малознакомого и весьма загадочного человека, можно ждать чего угодно, включая пространственную магию. Если ему под силу такие фокусы... Кто знает, не умеет ли он чего-то еще более впечатляющего? И не захочет ли испытать это "что-то" на нас с Хорьком?
Но как ни многочисленно было имущество монаха, как ни глубоки его карманы, а для самого ценного в них не нашлось места - для съестного. Оглядев кучу еще раз и окончательно убедившись в этом, я разочарованно вздохнула. Ну как, скажите, можно путешествовать с таким грузом, позаботиться обо всем и не прихватить в дорогу еды - самого важного, самого насущного?! Эх, люди, люди...
Впрочем, моя печаль вскоре растаяла без следа. Впереди меня ждало еще одно развлечение - Верд и Найлир принялись штопать пострадавшую в схватке с триозерскими бандитами куртку. О, это было незабываемое зрелище! Наблюдая за ними, я от души веселилась.
Справедливости ради надо сказать, что, останься я в человеческом теле, вряд ли смогла бы сделать карьеру портнихи - умений маловато. Но заштопать что-то, поставить заплатку, починить одежду - без этого девушке из простой семьи, у которой нет армии слуг и сундуков с золотом в качестве приданого, не обойтись. И без ложной скромности могу сказать, что мелкое бытовое шитье мне удавалось неплохо. Лучше, чем сестрам.
Чего не скажешь о моих спутниках. Даже трехлетняя Ридда заткнула бы за пояс их обоих!
Верд шил мужскими, нетерпеливыми широкими стежками, мало заботясь о красоте и аккуратности. Результат был налицо: шов шел вкривь и вкось и скорее обращал внимание на прореху, чем скрывал ее. Со стороны создавалось впечатление, что над курткой потрудилась в хлам пьяная швея, к тому же явно рассорившаяся с рассудком.
Най сидел рядом и, как ему казалось, помогал Верду советами - на деле же только мешал. Удивляюсь, как Верд его не прогнал в три шеи уже через минуту. Иногда чтобы вынести рыжего, нужно обладать поистине ангельским терпением. Одно слово - монах...
Когда Верд гордо объявил "Готово!", самое большее, что я смогла из уважения к своим спутникам, - сдержать глумливое хихиканье. Прорехи на куртке больше не было. Был нарост, который горным хребтом возвышался над кожаной равниной. Особый шарм ему придавали белые нитки в сочетании с темной кожей - издалека их можно было принять за заснеженные вершины. Красота!..
Словом, такая замечательная куртка могла украсить собой любого. Но прежде чем надеть ее, Верд преподнес еще один сюрприз.
- Отвернись, - велел он, глядя на меня.
- Чего? - от неожиданности я решила, что ослышалась.
- Отвернись, говорю. Я не могу переодеваться при... даме.
- Тоже мне, стыдливая барышня, - нарочито возмущенно фыркнула я и, раздраженно махнув хвостом, повернулась к Верду спиной.
Но, честно говоря, мое возмущение было не так уж и велико. На самом деле мне было даже приятно: монах относился ко мне как к человеку. Кошек обычно не стесняются.
Некоторое время мне оставалось лишь ждать, когда наконец позволят обернуться, да слушать, как негромко переговариваются мои спутники и возятся с непривычными предметами гардероба. Особенно мучился Найлир: рясу он видел прежде исключительно на монахах, и справиться с ней самостоятельно оказалось не так-то легко.
Ожидание затягивалось. Я успела сосчитать в уме от одного до ста и обратно, перебрать в памяти события минувшего дня и - для облегчения дня наступившего - вспомнить все светлоградские улицы, какие знала, а монах с рыжиком все переодевались - как девицы перед первым балом, честное слово!
Когда, по моим расчетам, мужчины уж точно должны были покончить с переодеванием, Най великодушно объявил за моей спиной:
- Нательную рубаху можешь оставить при себе!
- Я и не собирался ею с тобой делиться, свою надо иметь, - парировал Верд.
Я возвела очи к прогнившим потолочным балкам. И после этого сильный пол смеет утверждать, что женщины долго одеваются?!
Но все когда-нибудь заканчивается. Пришел конец и моей скуке.
- Поворачивайся! - гордо велел Най. В этот момент я как раз решала, а не вздремнуть ли мне с полчасика.
Я с опаской повернулась к спутникам, неожиданно засомневавшись, так ли хочу их увидеть.
- Ну как? - со сдержанным триумфом в голосе поинтересовался рыжик.
Н-да... Действительность превзошла мои самые смелые ожидания.
Вдвоем монах и рыжий являли собой презабавное зрелище.
Они были примерно одного роста, но Най был тощ, как пособие по анатомии, а Верд, напротив, широк в кости и плотно сложен. Наю повезло больше: хоть ряса и висела на нем, как на вешалке, ее можно было потуже подпоясать, да и потом, если окружающие проявят любопытство, всегда можно сослаться на то, что рясы не шьют по мерке - какая была на складе, такую и выдали. Или на то, что обладатель оного предмета гардероба исхудал в дороге сверх всякой меры.
Но вот Ве-е-ерд... У монаха дела с одежкой обстояли хуже. Куртка и штаны, натянутые им с нечеловеческим усилием, едва не трещали по швам на богатырской фигуре. Пожалуй, столичные модники, которые, по слухам, носили одежду "в облипочку", по достоинству оценили бы монахову смелость. Да вот беда - до Светлограда столичная мода так и не добралась, здесь по-прежнему была популярна обычная одежда, удобная и не сковывающая движений, - по крайней мере, у простого народа.
В довершение всего, куртка и рубаха на монаха натянуться натянулись, но вот сходиться и застегиваться уже не пожелали. В распахнутых полах куртки трогательно выглядывала Вердова нательная сорочка из казенного ситца в цветочек.
Более-менее приличными во всем облике монаха оставались лишь добротные простые сапоги - обмениваться обувью с рыжим Верд не стал, сапоги монахи носили точно такие же, как и простые смертные.
- Сойдет, - из милосердия я покривила душой. - Главное - добраться до ближайшей портняжной лавки, а там уж Верд сможет переодеться... Кстати, Най, что там у нас с финансами?
- Конечно, могло быть и лучше, но сейчас мы определенно богаче, чем пару дней назад, - самодовольно отозвался рыжий, выгребая из сумки наш заработок: горсть меди, с десяток серебрушек и - о чудо! - одну золотую монету, которую Най тут же попробовал на зуб.
Я очень хотела выглядеть приличной кошкой, но не смогла удержаться от быстрого взгляда в сторону Верда. От монаха это не укрылось.
- Монахам не пристало зарабатывать деньги, - он улыбнулся так обезоруживающе, что я немедленно устыдилась своих мелочных мыслей. - Мы живем подаянием. Паства и братья по вере не дают нам голодать, а деньги - зло. Зачем они нам?
Его слова были не лишены смысла, но я, наверное, безнадежно погрязла в мирской суете, потому что позволила себе усомниться:
- Еда - это, конечно, хорошо - но как же крыша над головой? От дождя, ветра и стужи одна лишь вера не защищает, постоялый двор надежнее будет. И вряд ли вас, монахов, пускают в трактиры из одного лишь уважения к религии... Да и кроме того, помнится, вы берете немалую плату за лечение! А говоришь - "деньги не нужны"!
- Они не нужны монахам, но необходимы общине, монастырю. Плата за лечение целиком уходит в монастырскую казну. На эти деньги мы и существуем - все вместе, а не по одиночке, - пожал плечами Верд и отвернулся, сочтя тему исчерпанной.
Я вздохнула, совершенно не удовлетворенная таким, несколько противоречивым ответом. Не очень-то он разговорчив, этот монах, когда дело касается его веры и монастырской жизни. Неужели все эфисты такие же?
Наконец, спутники мои закончили свои переодевания, следы нашего пребывания в заброшенном доме были заметены (мало ли кто еще знает о его существовании), и мы смогли выбраться в город.
Монахов скарб был большей частью запихнут в Найлирову сумку - Верд, посвистывая, закинул ее себе на плечо. Что не поместилось в сумке, отправилось в котел, временно приспособленный в качестве тары. Его-то и доверили рыжику. Нельзя сказать, что он был в восторге от оказанной ему чести, но открыто выказывать недовольство не стал.
Вообще-то Най хотел испытать на себе, каково это - нести столько вещей в карманах, - но Верд не позволил. "Для этого нужны сноровка и определенные навыки", - туманно пояснил он.
Хорек промолчал, а я после этого окончательно утвердилась во мнении, что без магии карманы монаха были бы далеко не столь вместительны.
На людях мне снова пришлось играть роль послушного, но неразумного зверя, а в комплекте с ролью шел и опостылевший веревочный поводок.
- А если тебя кто-нибудь узнает? - поинтересовался Най, регулируя петлю на веревке, чтобы она не слишком сильно сжимала мне горло и по возможности не стесняла движения.
- Не узнают. Они... - я с трудом сглотнула подкативший вдруг к горлу комок. - Они не видели меня такой... полностью изменившейся. Никто. Ни один горожанин не сможет меня узнать.
Най поглядел на меня с сочувствием, но, хвала Двуликой, от комментариев воздержался. Иногда он бывает даже почти приятным собеседником. Когда молчит.
За прошедший год Светлоград ничуть не изменился. Те же дома, те же лица, те же псы, деловито шныряющие по улицам. Даже мусорные кучи, казалось, пролежали здесь нетронутыми все время моего отсутствия. Первое время я то и дело напоминала себе, что изменилась я сама, и вести себя нужно в соответствии с новым образом. Поначалу это было не так-то легко, но постепенно мне удалось унять бешено колотящееся в ребра сердце и выровнять дыхание.
Как я уже говорила, люди на улицах тоже были те же, что и прежде. Это-то меня и пугало.
Да, несмотря на собственные слова, я все же боялась. Каждый раз, заслышав знакомый голос, а тем паче - завидев знакомое лицо, я холодела и обмирала от липкого ужаса. "Узнают!" - колотилась в мозгу паническая мысль. Конечно, это было невозможно, для горожан я была всего лишь диковинным зверем, принадлежащим чужакам, но страх быть узнанной оказался сильнее доводов рассудка, и прошло немало времени, прежде чем я перестала ежеминутно вздрагивать и прижимать к голове уши.
Еще в заброшенном доме мы определились с последовательностью действий: сначала снять комнату на постоялом дворе, а уж после - отправляться за покупками. Но у плана имелся один существенный недостаток: он был выработан до переодевания - в тот час, когда Верд еще не знал, что его ждет.
Теперь монах раскаялся в этом, и не прошло и пяти минут, как между ним и рыжиком завязалась ожесточенная дискуссия. Верд настаивал на том, что в первую очередь нужно зайти к портному - чем раньше начнут шить, тем быстрее закончат. Ная перспектива ходить по городу голодным и с котелком в руках нисколько не прельщала. Спор грозил затянуться надолго. Уступать не хотел никто.
Я вполне понимала и в какой-то степени даже разделяла страдания монаха, но своя рубашка ближе к телу, и голос желудка был громче голоса жалости к ближнему.
"Сначала - постоялый двор, - непреклонно заявила я, положив конец пререканиям. - Или вы хотите уморить меня голодом? - и, чтобы не выглядеть совсем уж эгоисткой, добавила: - Да и вещи надо где-то оставить, не будете же вы их носить на себе по всему городу".
Най послал мне благодарный взгляд. На сникшего монаха я старалась не смотреть.
Лучшее, что изобрело человечество, обосновавшись в городах, - это трактиры. Дома, где можно за умеренную плату отдохнуть, поесть и переночевать, неизменно пользуются популярностью у путников, будь то скитальцы, чей дом - дорога, а жизнь - вечный путь, или селяне, выбравшиеся в город на денек, чтобы продать картошку и купить на вырученные деньги корову. Такие путники встречаются везде и всегда, вне зависимости от размеров населенного пункта и времени года, поэтому в любом мало-мальски крупном городе можно найти не один и не два трактира - как минимум с десяток, на любой вкус и кошелек. Светлоград был городом крупным, хоть и провинциальным, и трактиров здесь было более чем достаточно: я знала не менее двух дюжин и подозревала, что имеющиеся у меня сведения далеко не полные. Впрочем, и их хватило, чтобы выбрать подходящий по цене и обслуживанию и подсказать спутникам правильный путь.
Я была спокойна на сей счет, но, как оказалось, зря. Трудности, как всегда, возникли тогда, когда их ожидали меньше всего.
Трактирщик, кряжистый мужчина в годах с вислыми седыми усами, равнодушным взглядом окинул появившихся в воротах чужаков и, не найдя их достойными внимания, продолжил поливать деревца в кадках у входа, по случаю солнечной погоды выставленные на улицу. Но его сонное благодушие как рукой сняло, стоило появиться во дворе моей серо-белой морде. Я шла позади спутников и старалась быть как можно менее заметной, но, увы, с трактирщиком этот номер не прошел.
- С животинами нельзя! - вислоусый кинулся наперерез с самым решительным видом. Судя по воинственному выражению его лица, он готов был костьми лечь на пороге своего трактира, защищая его от вторжения подозрительной незнакомой зверюги.
- Она у нас смирная, - примирительно поднял руки Верд. Най покивал надвинутым на лицо капюшоном, подтверждая правоту спутника.
- Какое мне дело, смирная или буйная?! - продолжал упорствовать трактирщик. - Сказано - нельзя с животиной, значит, нельзя! Оставьте ее во дворе, небось не лошадь, не уведут.
Я тоскливо огляделась. По двору бродили, лениво выискивая зерна, несколько кур, с плетня свой гарем бдительно оглядывал голенастый петух с пышным хвостом. Поодаль устроили грызню из-за кости две крупных угольно-черных собаки. Откуда-то из-за дома слышалось бодрое похрюкиванье - пришло время кормежки свиней. Меня передернуло. Я - и в такой компании?! Ну нет!
- Скажи ему, что я - заколдованная эльфийская принцесса, и здешнее плебейское общество мне претит, - предложила я монаху. И с каких это пор почтенный Корин - наконец-то я вспомнила его имя! - невзлюбил братьев и сестер своих меньших?!
Но Най оказался смекалистее нас с монахом вместе взятых. Серебрушка, перекочевавшая из кармана рыжего в широкую ладонь Корина, возымела поистине магическое действие.
- Ну, раз так... - пробурчал он, воровато оглядываясь на постояльцев: не заметил ли кто, как он пошел на попятную. - Но только чтоб без сюрпризов!
Что подразумевал почтенный трактирщик под сюрпризами, для меня так и осталось загадкой, но рыжий клятвенно заверил, что неожиданностей от нас не дождаться "ни в жисть". Ей-богу, так и сказал!
Это окончательно примирило Корина с моим присутствием в стенах его трактира.
Тут-то и пришла пора понять, сколь опрометчиво мы с Хорьком согласились на условия Верда.
Свободных комнат в наличии было всего две. Одна - крошечная тесная клетушка под чердаком за смешные деньги, вторая - роскошные апартаменты размером с военный полигон. "Полигон" стоил столько, что у меня глаза полезли на лоб. И не у меня одной! Услыхав цену, Най поспешно утащил Верда в сторонку - уточнить, так ли необходима монаху отдельная комната для бесед с Огнеликим.
Увы - наши с рыжиком заверения в том, что во время утренних молитв мы будем спать или по крайней мере вести себя тихо-тихо, монаха не убедили. "Рядом не должно быть никого - и точка!" - заявил он таким тоном, что стало понятно: какие бы доводы мы ни привели, все будет бесполезно. В конце концов Верд настоял на своем, и Наю пришлось скрепя сердце выложить совсем не лишние серебрушки за дополнительную комнату.
Дождавшись улаживания вопросов найма, я немедленно потребовала признания моих заслуг в виде сытного обеда.
- И как в тебя столько вмещается? - со вздохом пробурчал Най, опуская передо мной третью по счету тарелку гречневой каши с мясом. Кашу я недолюбливала, но мяса в ней было много, и она пахла бараниной, а кроме того, так выходило сытнее, чем мясо без гарнира. И дешевле. - А еще говорят, что желудок у кошек маленький... Врут, наверно.
Я на миг отвлеклась от миски, подняла голову и серьезно ответила:
- Мы, кошки - особенные существа. Да будет тебе известно, у нас в желудках есть пятое измерение, в которое лишняя еда складывается. Как кладовая, чтобы про запас наесться.
Монах за столом поперхнулся гречкой. Най смерил меня недоверчивым взглядом. Я же, как ни в чем ни бывало, вновь опустила голову к миске. И, в полном соответствии с собственными словами, принялась наедаться про запас. Кто знает, когда мне удастся так вкусно поесть (и вообще поесть) в следующий раз?..
Я поняла свою ошибку позднее, когда мы уже вышли на улицу. Наверное, пятая тарелка каши все же была лишней. После столь плотного обеда спать хотелось неимоверно. Глаза слипались сами собой, лапы не слушались, а в голове засела одна-единственная мысль: "Найти бы где-нибудь укромное местечко, свернуться клубочком и поспать часок-другой..."
Да кто бы меня спрашивал! Мне оставалось лишь послушно шагать за монахом и рыжим, время от времени указывая им путь и притворяясь самой обычной кошкой. Разве что крупнее домашних мурлык.
В том, что Светлоград был моей родиной, отыскались свои плюсы - и довольно скоро. Не знай я, где цены ниже, а продавцы - честнее, мои спутники в два счета остались бы без гроша в кармане. Так случилось с трактиром, история повторилась и с портняжной лавкой.
- Вот то, что нам нужно! - воодушевленно провозгласил Най, завидев яркую вывеску над богатой резной дверью.
- Сдурел?! - я в последний момент успела схватить Хорька зубами за штанину и потянуть назад. - Там тебя не то что не оденут - без штанов оставят! У Кларины Мэй самые высокие цены в городе - чтобы оплатить какой-нибудь шейный платок, нам троим придется продаться в рабство!
- Ну... Тогда... Туда? - рыжий уже менее уверенно кивнул на дверь поскромнее и вывеску победнее.
- У Сейнира плохо шьют. В этой одежде ты и за город выйти не успеешь - все по швам разойдется.
- И что ты предлагаешь?!
- Идите за мной, - важно проронила я, чувствуя себя по меньшей мере предводительницей маленькой армии.
Лавка, к которой я привела своих спутников, располагалась в средней части города - там, где дома были уже ниже и скромнее, чем в центре, но и на окраинные трущобы еще не походили. Здесь даже была своя маленькая площадь - со статуей правителя, как полагается, чтобы местные жители в любое время могли вознести ему хвалу.
Неброский кирпичный домик ничем не выделялся в ряду таких же неприметных зданий. Не зная, над какой дверью искать ножницы, цеховой знак гильдии портных, можно было пройти мимо. Не сомневаюсь: не будь рядом меня, монах и рыжик непременно прошляпили бы нужную лавку. Что бы они без меня делали?! Пропали бы, как пить дать, пропали...
В портняжной лавке царила блаженная тишина, после уличного многоголосья она казалась оглушающей.
Посетителей, кроме нас, не наблюдалось, и я перевела дух. Можно хотя бы здесь не опасаться косых взглядов и чужой острой памяти.
- Чего желаете? - вежливо поинтересовался портной, поднимая взгляд от потрепанной книги.
Приглядевшись, я прочла название на обложке: "Магистры тоже плачут". Пышнотелая девица под надписью, из прекрасных голубых очей которой скатывались слезы, размером с виноградину каждая, очевидно, изображала как раз магистра. Или магистрессу?..
К моему присутствию портной отнесся на удивление спокойно, флегматично проводив меня взглядом. Я, не злоупотребляя оказанным доверием, чинно села у ног Ная и застыла изваянием.
Рыжий с любопытством поблескивал глазами из-под низко надвинутого капюшона. Я не раз бывала здесь прежде, поэтому громоздящиеся до потолка тюки с тканями и образцы готовой одежды, гордо вывешенные на самых видных местах, меня мало интересовали - видели, знаем, - но для Ная они были в диковинку.
Честно говоря, я опасалась, что монах окажется чересчур далек от мирской суеты и не сможет правильно выбрать дорожную одежду, и уже приготовилась подсказывать ему по мере сил, благо портной все равно не мог меня слышать. Но нет - Верд делал заказ со знанием дела. А как азартно он торговался с портным, выбивая каждый медяк! Не зная монаха, его можно было принять за торговца Восточных земель, которые славятся своей безудержной страстью к сбиванию цен.
Каким бы невозмутимым Верд ни выглядел, он все-таки смущался своего, прямо скажем, нелепого облачения. И поспешил оправдать его перед портным, сочинив душещипательную историю о грабителях, которые подкараулили его в темном переулке, избили до полубесчувственного состояния и самым бесчеловечным образом обчистили его карманы, попутно прихватив и одежду. Рассказчик из монаха вышел замечательный, даже я, признаться, прониклась историей и едва не пустила слезу. У легенды монаха был лишь один недостаток: глядя на Вердовы широкие плечи, мускулистые руки и откровенно бандитскую физиономию, трудно было не пожалеть как раз таки грабителей, рискнувших покуситься на его имущество. Впрочем, портной если и заметил этот недочет, то виду не подал, невозмутимо кивая в такт речам монаха и снимая с него мерки.
- ...Добрые люди вот одолжили одежду на первое время, пока я деньгами не разжился, - закончил свой жалостливый рассказ Верд.
Портной снова кивнул. Честно говоря, на его месте я бы заподозрила, что "разжился" Верд деньгами тоже не совсем законным способом. Но, как ни странно, мысли портного текли совсем в другом направлении.
- Да не такие уж добрые, - хмыкнул он, придирчиво изучая неумело зашитую куртку. - Да и рубашку могли поновее и почище дать, - безжалостно добавил он минуту спустя.
Я мысленно возблагодарила Двуликую за то, что у монашеских ряс есть капюшон - Най наверняка переменился в лице. Поди объясни потом, что это вызвало такое негодование служителя божьего.
"Молчи, - на всякий случай посоветовала я рыжему. - Не поддавайся на провокации!"
Хорек бросил на меня недовольный взгляд, который должен был обозначать: "Сам знаю! Не маленький!"
Ну, остается на это надеяться...
Наконец, мерки были сняты, особые пожелания вроде серебряных накладок на куртке - записаны, дни примерки и выполнения заказа - назначены. На обмундирование монаха ушел наш тщательно оберегаемый золотой - но оно того стоило. В новой одежде Верд имел все шансы сойти за приличного человека.
К слову, этот золотой был нашей последней наличностью, не считая пары-тройки медных монеток. Средства, необходимые для других покупок, нам предстояло заработать. Каким образом, спросите вы? Хотела бы я знать!
Но, судя по спокойным лицам моих спутников, у них были свои планы на этот счет, и я не стала беспокоиться раньше времени.
Итак, мы могли отправиться дальше. Теперь наш путь лежал на рынок.
Но, как известно, человек предполагает, а боги располагают. Не успели мы сделать и десятка шагов из портняжной лавки, как вдруг...
- Бьяла!
Голос прозвучал совсем близко. Странно знакомый, я как будто слышала его когда-то... Давным-давно.
"Нет, не может быть, чтобы меня кто-то узнал... Невозможно! Немыслимо!" - твердила я себе.
Медленно-медленно, все еще раздумывая, правильно ли поступаю, я обернулась. И застыла, потеряв дар даже мысленной речи.