Аннотация: Поучительный рассказ о том, как полезно порой удержаться от неумеренных возлияний, а выпив - хотя бы держать язык за зубами
Ох и недобрым выдалось утро у тройничего городской стражи Серхо Дирта! Вообще-то молодой страж, сколько себя помнил, более всех времен суток не любил именно утро. В последние полгода, после переезда на новую квартиру, - особенно. У хозяйки комнат, тетки Гарки, голосище был что у королевского глашатая, а поговорить она любила - хотя бы и сама с собой, если собеседников поблизости не наблюдалось. И вставала рано-рано, вынуждая и постояльцев просыпаться на заре.
Но, согласитесь, лучше уж проснуться от воплей глупой бабы, чем от тычка дубинкой под ребра. А именно так и разбудили Серхо в то утро.
Тройничий со стоном кое-как разлепил глаза, приподнял голову - и тотчас схватился за нее, будто проверяя, не осталась ли сия немаловажная часть тела на подушке. Лучше бы осталась...
Голова болела так, словно какие-то невидимые великаны лупили по ней что было мочи тяжеленными гномьими молотами.
Перейти из лежачего положения в сидячее показалось Серхо почти героическим поступком, и, совершив оный, страж искренне восхитился собственными отвагой и силой воли. Тройничий еще не догадывался, что это было единственное отрадное чувство, которое ему довелось испытать в то хмурое весеннее утро.
Немного придя в сознание, Серхо обнаружил себя сидящим на холодном полу в маленькой комнатушке - каменном мешке с зарешеченным окошком под низким давящим потолком и голыми стенами.
Над тройничим грозной тенью нависал... тюремщик?! Да что, бесы его побери, происходит?!
Серхо попытался прояснить этот в высшей степени занимательный вопрос, но через пересохшее горло не удалось протолкнуть ни звука.
Страж машинально пошарил взглядом по комнате, ища кувшин с водой. Пить... Как же ему хотелось пить!
Серхо смутно припомнил, что накануне вечером его тоже мучила жажда, кою он удалял все больше горячительными напитками.
При воспоминании об огненной воде стало совсем худо.
- Ожил? - поинтересовался тюремщик, мрачный, как погода за окном. - Проспался?
Серхо поднял на него взгляд, полный тоски и страдания. Тюремщик был ему знаком, но от этого на душе у тройничего почему-то сделалось еще гаже.
- Ферк... Что я вчера натворил? - хриплый голос показался Серхо чужим.
- Заявился в казарму городской стражи в пьяном виде, - с готовностью принялся загибать пальцы тюремщик, - обзывал скверными словами десятника и сотника, оказывал сопротивление страже при исполнении, - по мере перечисления лицо Серхо все больше мрачнело, - орал непотребные песни про городского голову и даже... - тут Ферк понизил голос до зловещего шепота, - посмел пренебрежительно отозваться о короле!
- Пренебрежительно? - севшим голосом переспросил Серхо, все еще надеясь на ошибку.
Ферк безжалостно кивнул, убив всякую надежду.
В памяти тройничего сами собой всплыли давно затверженные строки Устава: "Пренебрежительные отзывы о царской особе и членах правящей фамилии - усекновение главы..." Что ж... По крайней мере, скверными словами в адрес короля он не бросался. За это Устав сулил позорную "смертную казнь через повешение".
При виде искреннего раскаяния узника, тюремщик смягчился. На его суровом лице промелькнуло что-то похожее на сочувствие.
- Ты... это... не раскисай, - неловко кашлянул он, но тут же взял себя в руки и продолжил уже совсем другим голосом - громким и торжественным: - Возрадуйся, смертный, ибо король наш добр и великодушен! Тебе дарован шанс искупить свою вину, ничтожный! Выйди же сегодня из своей темницы, сразись на ежегодном турнире во славу короля, и сможешь смыть позор со своего имени! - тут Ферк совсем не торжественно шмыгнул носом и закончил по-простому: - Вот же повезло дураку!
Каждое слово тюремщика отзывалось в голове тройничего болью. Поэтому смысл речи до него дошел не сразу.
- Турнир? Какой... Ах, турнир! Уже сегодня? Опять народ повеселится... Что-о-о?! Я?!
- Ты, - подтвердил Ферк.
- Но ведь... ведь за победу в турнире... главный-то приз... - и Серхо умолк, не в силах вымолвить более ни слова.
"Лучше смерть!" - промелькнула паническая мысль. Плаха - да даже виселица! - уже не представлялись столь кошмарной перспективой. Могло быть и хуже.
Ах, если бы отказаться! Но в том-то и была беда, что согласия Серхо никто не спрашивал. Предложение принять участие в ежегодном королевском турнире не предполагало возможности отказа.
Серхо не случайно стал тройничим - старшим в одной из троек стражей, патрулировавших город. Он хорошо владел мечом, метко стрелял из лука и быстро бегал (зря смеетесь, это тоже немаловажное умение для стража!). У него были лучшие оценки по сдаче нормативов.
Новую должность Серхо получил всего два месяца назад. Ах, как он ей радовался, как гордился! В двадцать лет - и стать тройничим! Есть от чего закружиться голове!
Недели через две после назначения радости поубавилось: Серхо осознал, что вместе с повышением жалованья и серебряной нашивкой на рукаве форменной куртки к новой должности прилагается еще и ответственность за напарников по тройке - жутких разгильдяев и отъявленных пьяниц. Их грозили вот-вот выгнать из стражи за пьянки и дебоши - вот и всучили Серхо как самому молодому и не имеющему покуда права голоса.
Но до чего же замечательными непутевые напарники казались Серхо сейчас, как он хотел их увидеть, надеть куртку поверх кольчуги, пристегнуть к широкому поясу меч и отправиться патрулировать город... Увы. Ненавистная служба стала любимой именно тогда, когда она была недостижима.
Вместо этого Серхо, облаченный в нелепейшие доспехи позапрошлого столетия, стоял, переминаясь с ноги на ногу, под серым безрадостным небом вместе с полусотней таких же бедолаг, как он сам.
Все они были смертниками. Кто-то плохо отозвался о городских властях, кто-то спьяну бранил королевские указы (именно спьяну, потому что трезвому человеку не придет в голову подобная самоубийственная идея), а были среди них и такие, кто имел глупость ругать самого короля.
За эти тяжкие преступления полагалась смертная казнь, даже суд не требовался - достаточно было показаний свидетелей.
И только раз в год двадцати преступникам, выбранным случайно среди заключенных под стражу незадолго до турнира (а то и накануне, как Серхо), даровали особую королевскую милость - возможность доказать свое право на жизнь, сразившись с товарищами по несчастью. Или умереть в бою, как подобает воину.
Серхо не сомневался в своих способностях. Но это-то и пугало его. Ибо победа в турнире была хуже, много хуже проигрыша.
Впрочем, по здравом размышлении, не признать, что ему крупно повезло, Серхо не мог. Помимо опасности победить был у турнира и несомненный плюс: его участников, не дошедших до победы, освобождали от смертной казни, заменяя ее заключением, и срок был тем меньше, чем ближе к победе оказывался проигравший. Но, несмотря на такую заманчивую перспективу, желающих драться за то, чтобы уйти всего в шаге от победы, не находилось. Случалось, что король останавливал еще не завершившийся поединок и сам назначал победителя. Рисковать никто не хотел.
Серхо был несколько не в себе - да оно и понятно, если учесть его положение, - поэтому не обращал должного внимания на окружающую его действительность. А ведь было на что посмотреть!
Тройничий и прежде бывал на турнирах: в детстве - в качестве зрителя, поступив на службу - в качестве стража общественного порядка. Но побывать на ежегодном празднестве в роли участника Серхо довелось впервые. Прежде боги были к нему более милостивы. А между тем именно с мест, отведенных участникам, открывался прекрасный вид.
Просторную арену, присыпанную мелким золотистым песком, окружали ряды скамей для зрителей - и было их столько, что, казалось, прийти поглазеть на турнир могут все жители герийской столицы - и пары-тройки соседних городов в придачу. В первых двух рядах вместо грубо сколоченных дощатых скамеек стояли обитые бархатом кресла - для знати. Их приносили за полчаса до начала соревнований и уносили сразу, как только почетные гости уезжали в своих роскошных каретах, украшенных гербами.
Большинство зрителей уже заняли свои места, и теперь трибуны вокруг арены казались волнующимся морем. Народу было - не счесть! Мало кто из горожан отказывал себе в удовольствии вдоволь повеселиться на турнире. Порой специально для этого люди приезжали из других городов и жили в столице по несколько месяцев в ожидании праздника - заранее день проведения турнира не оглашали, поговаривали даже, что точную дату не знают и сами распорядители мероприятия, и единственное, чем они руководствуются, - королевское повеление. Проснулся король поутру в хорошем настроении, посмотрел в окно, вспомнил о турнире - в тот же день его и устроили.
Однако это были лишь слухи. Насколько они соответствовали действительности, простому люду оставалось только гадать.
Серхо не видел ни арену, ни соперников, ни людей на трибунах. Он был погружен в свои невеселые размышления, отвлечь от которых его смог только рев труб - герольды возвещали появление государя.
От подкатившей кареты до специально установленного у арены раззолоченного трона расстелили алую ковровую дорожку, расшитую изображениями королевского герба. Присутствующие, все как один, склонились в низком поклоне, приветствуя Солнцеликого Владыку. Из всех титулов Ринсу Четвертому именно этот нравился более остальных.
Король, маленький лысеющий человечек с короткими ручками и ножками и округлым брюшком, в сочетании с зеленым камзолом делавшими его похожим на огромного жука, грузно протопал по гербу, взгромоздился на трон и перевел дух. Солнцеликий был непривычен к пешим прогулкам.
Следом за государем просеменили пятнадцать женских фигурок - дочери. Королевский род Герии всегда отличался плодовитостью.
Девять незамужних королевен на ходу не забывали зорко поглядывать по сторонам. Никогда ведь не знаешь, где встретится судьба, верно? Пять шли в сопровождении законных мужей. Впрочем, они тоже нет-нет да бросали взгляд на трибуны, в особенности на места для знати.
Еще одна фигура была закутана в черное. Это никого не удивляло. Королевны периодически выходили замуж, но очень немногие из них жили в счастливом браке до конца своих дней. По прискорбному стечению обстоятельств королевские зятья все как один отличались крайне слабым здоровьем и непродолжительной жизнью. Поговаривали, что без ядов тут не обходилось - да поди докажи, если в деле замешаны дочери самого короля!
После положенного года траура "безутешным" вдовам подыскивали новых мужей - из местных. Выдавать королевен за иностранных принцев перестали после политического скандала.
Одна из них, старшая, в пылу семейной ссоры едва не до смерти зашибла царственного супруга, наследного принца соседнего государства, ночным горшком. Принц отлежался и выздоровел, но прозвище "Ночной Горшок" приклеилось к нему намертво. Ну какой король может быть с таким нелестным вторым именем, куда более известным в народе, чем первое? В результате женушку с тяжелой рукой и крутым нравом отослали обратно к папеньке, а взбешенный отец несостоявшегося короля пересмотрел завещание, назначив наследником второго по старшинству сына. С Герией же незамедлительно были оборваны всякие политические и экономические связи. Едва до войны не дошло, да боги миловали. С тех пор от крутого нрава и тяжелых рук королевского потомства приходилось страдать исключительно местным кавалерам.
Наконец Владыка отдышался и хлопнул в ладоши. Трубы герольдов вновь слаженно взвыли. Представление началось.
Первым туром соревнований по традиции было состязание лучников.
Со стороны могло показаться, что участники не только впервые видят луки (впрочем, иногда так оно и было), но и пьяны до свиноподобного состояния и только чудом держатся на ногах. В мишень, огромный щит, прибитый к столбу в тридцати шагах от лучников, попадали в лучшем случае три стрелы из двух десятков (надо заметить, что каждому участнику полагалось сделать по три выстрела).
В ту пору, когда мишень была обычных размеров, цели достигало еще меньше стрел. Распорядители это быстро смекнули и пошли на хитрость. В новую мишень не попасть мог разве что полный кретин. Или участник королевского турнира.
Сегодняшнее состязание не стало исключением. Стрелы летели вкривь, вкось и даже зигзагом. Куда угодно, только не в цель. Зигзаг, кстати, в мишень тоже не попал, но был засчитан по велению короля: "За красоту полета".
"Эстет, м-м-мать его", - мысленно отвел душу Серхо, которому и принадлежал выстрел. Пренебрежительно думать о короле и его матушке законом не запрещалось.
Вопреки всем стараниям тройничего, во второй тур его пропустили. "Это ничего, - мысленно подбадривал он себя, - я в нем долго не продержусь, приложу все усилия!"
Вторым этапом состязаний была конно-копейная сшибка. По ее итогам один всадник из пары противников (тот, что дольше продержится в седле), оставался для участия в последнем, третьем туре. Выбывший из соревнований счастливчик отправлялся мотать свой срок в темнице.
Вылететь и из этого тура особого труда не составляло: "ненароком" упасть с коня, пролететь мимо противника... Да мало ли что еще! Все зависело от фантазии участников. Правда, случались и казусы: бывало, что оба всадника, не доезжая друг до друга, синхронно сваливались с коней. Публика потешалась, король багровел, сражение горе-рыцарей начиналось с начала, а к вечеру репертуар трактирных рассказчиков пополнялся новой уморительной историей.
Традиции в Герии были сильны. На протяжении вот уже двух десятков лет (ровно столько, сколько существовали королевские турниры) "рыцари" во втором туре всякий раз сыпались из седел, как спелые яблоки с веток. Их не останавливала даже хлюпающая и чавкающая под копытами коней осенне-весенняя грязь, если турнир устраивался после непогоды. Инстинкт самосохранения был сильнее чистоплотности.
Серхо решил действовать осторожнее. Падать ему не хотелось: в самом по себе падении с лошади мало приятного, а уж когда на тебе надето столько железа... Недолго и кости переломать или отбить что-нибудь жизненно важное.
Лошадей, кстати, тоже заковали в латы, и Серхо стало их искренне жаль. Если уж ему, привыкшему к тяжестям, нелегко передвигаться в этой груде металлолома, то что говорить о лошадях - и свои доспехи нести, и всадника в полном боевом облачении...
Когда к Серхо подвели его лошадь, тройничий встретился взглядом с животным, грустно глядевшим в прорези специального лошадиного шлема. Серхо стало неловко. Но ничего не поделаешь: назвался груздем - полезай в кузов, назвался рыцарем - садись на коня!
"Извини, подруга, я не со зла", - шепнул Серхо, с грохотом взбираясь в седло.
В погожий день даже такое несуразное сражение выглядело внушительно: развевались плюмажи на шлемах, сверкали солнечные лучи на латах и копьях, и окруженные сиянием всадники неслись друг на друга...
Но, как мы уже говорили, день выдался хмурый, и сражение выглядело довольно скучно. Разве что грохот стоял такой же, как всегда.
Вскоре настала очередь и Серхо показать удаль молодецкую. Тройничий, приближаясь к противнику, осторожно высвободил левую ногу из стремени. Когда "рыцари" подъедут друг к другу на расстояние удара копья, Серхо повиснет в седле. Не упадет на землю и постарается не попасть под копыта коня (это было не так уж трудно - доспехи замедляли движения животного), но за это его непременно дисквалифицируют и...
Он опоздал всего на пару секунд. Его копье было еще чуть не в полуметре от противника, когда тот, вскрикнув, картинно сверзился с коня на землю. Движение выглядело удивительно отработанным. Репетировал он, что ли?
Серхо был вне себя от ярости. Он знал, что не зацепил стервеца и кончиком копья, но доказывать подобное на турнире считалось дурным тоном. И тройничий, скрипнув зубами, примкнул к дюжине несчастных, переходящий в третий, заключительный тур.
Под третьим пунктом в программе турнира значилось традиционно рыцарское занятие - бой с драконом. И здесь уже "рыцарям" приходилось действовать сообща - на арену выходили сразу все, допущенные к последнему состязанию.
Дракон, надо заметить, был самый настоящий, каждый раз один и тот же. Убивать его (если бы это и оказалось под силу кому-то из "рыцарей") не дозволялось, за это могли и смертный приговор вернуть и привести в исполнение, ибо зверюга вот уже седьмой десяток лет содержался в королевском зоологическом саду и считался собственностью правящей фамилии.
Победителем провозглашали того, кто сумел дольше всех продержаться на арене. Это было не так-то просто: старина Дьердин, как окрестил ящера прадед нынешнего короля, с годами стал ленив, толст и неповоротлив, но огнем плевался по-прежнему метко.
От драконьего пламени "рыцарей" надежно защищали огнеупорные доспехи - чтобы перечислить случаи, когда воителям приходилось после турнира залечивать ожоги, хватало пальцев одной руки.
Да вот беда: чудесные доспехи, сдерживая натиск огня, раскалялись так, что иные драконоборцы теряли сознание от теплового удара. И это уже не было игрой, как в двух предыдущих турах.
Однако в этот раз третье состязание началось с отступления от правил.
Оглушительно взревели трубы. Со своего места встал король.
В душе Серхо шевельнулось недоброе предчувствие. Ринс Четвертый не имел привычки произносить речи посреди турнира. Значит, Солнцеликий готовит какую-то подлянку участникам - вон и лицо довольное, как у кота перед крынкой сметаны...
Начал государь с печального, подпустив в голос трагизма:
- Больно и горько видеть нам, как страдают доблестные мужи земли нашей, не встречая достойного противника на турнире... Наш почтенный Дьердин стар и немощен, он уж не может, как прежде, доставить воинам радость доброй схватки. Но до вчерашнего дня он был единственным представителем своего племени в нашем государстве, а правила турнира строго предписывают нам объявлять победителя только после боя с драконом, и не в нашей власти менять заветы предков. Какова же была наша радость, когда нам стало известно, что неделю назад наши отважные воины поймали в горах на востоке еще одного дракона, молодого и сильного! С ним-то и будут биться сегодня наши славные мужи - мы считаем, так будет интереснее. Зверь дик и опасен, но и они могут не бояться причинить вред дракону. Мы позволяем даже убить его, если возникнет необходимость.
Вот это "если" Серхо особенно не понравилось.
Король замолчал и вновь опустился на трон. Его порозовевшее от удовольствия и предчувствия увлекательного зрелища лицо сияло такой гордостью, словно он лично участвовал в поимке зверя.
По зрительским рядам прокатился удивленный шепоток. Турнир обещал стать запоминающимся.
Серхо напрягся. Дьердин был умной животиной, привыкшей к ежегодным турнирам. Дракон знал: в "рыцарей" можно плевать огнем, они от этого так смешно дергаются и даже, бывает, падают, но особого вреда им причинять не стоит. Они безопасны.
Но как поведет себя в этой ситуации дикий разъяренный зверь, рвущийся на свободу и ненавидящий все племя людское, эту самую свободу ограничившее? Серхо не знал и узнавать не хотел.
Но - пришлось.
Когда дракона вывели на арену, по толпе вторично прокатился вздох.
Зверь был ужасен. Огромный, не менее трех метров в высоту и восьми - в длину от носа до кончика шипастого хвоста, покрытый зеркально гладкой черной, как антрацит, чешуей, с короткими, но мощными лапами, пальцы на которых оканчивались когтями - острыми, как крестьянские косы, и примерно такого же размера. Картину довершали мощные крылья, частокол клыков в оскаленной пасти и глаза, горящие злым огнем.
Зверь метался на толстых цепях, еле удерживающих его на безопасном расстоянии от трибун. Королевские чародеи спешно усиливали магическую защиту зрительских мест. Главное правило турнира гласило: "Никто из зрителей не должен пострадать". И оно неукоснительно соблюдалось.
На участников, понятно, этот принцип не распространялся.
Серхо почувствовал, как у него подкашиваются ноги. Под ложечкой противно засосало.
Рядом шумно упал в обморок особо впечатлительный "рыцарь". Два рослых стражника, удостоверившись, что бедолага не симулирует, унесли его с поля боя. Серхо от души ему позавидовал.
Шутки кончились. В третьем туре не получится картинно упасть и притвориться бездыханным. Подобные фокусы легко сходили с рук участникам первого и второго отделений комедии под названием "королевский турнир", но категорически не принимались в третьем, решающем сражении.
Серхо вздохнул и покрепче перехватил копье.
Обезумевший от ярости зверь оглушительно ревел и метался на привязи, плюясь огнем, хлопая перепончатыми крыльями (длина цепи позволяла ему подлетать не больше чем на метр, но и это казалось "рыцарям" непозволительной роскошью) и нещадно молотя по земле тяжелым хвостом, украшенным внушительными шипами. После одного такого удара с арены унесли сразу двух "рыцарей". Серхо старался не думать о том, что с ними случилось.
Еще трое стали жертвами драконьего пламени. Бесчувственные тела в доспехах отправились вслед за первыми двумя. "Живы", - каким-то чудом расслышал в шуме сражения Серхо. Это его взбодрило. Он вдруг понял, что воспринимает товарищей по несчастью именно как товарищей, а не как соперников в борьбе за проигрыш. Терять однополчан тройничему не хотелось.
Их осталось всего семеро. Два взмаха крыльями, удар страшной когтистой лапой - и вот на арене уже пятеро "рыцарей". Прицельный плевок огнем - четверо. Трое.
Серхо сам не понял, в какой момент их осталось двое. Двое порядком уставших мужчин против зверя, похожего на демона из преисподней, для которого удар копья не страшнее укола зубочисткой.
"Ну же, плюнь в меня, тупая скотина, - зло думал Серхо, не забывая уворачиваться от ударов. Проигрыш проигрышем, но становиться счастливым обладателем раздробленного черепа тройничему не хотелось. - Плюнь, и на этом все закончится!"
И в этот самый миг раздался странный звенящий звук. Еще один. И еще. Цепи, толстенные стальные цепи не выдержали напряжения.
Дракон освободился.
Ящер взлетел на несколько метров, совершил круг почета над ареной и пошел на снижение. Сейчас он разделается с жалкими людишками в железных панцирях, которые посмели дразнить его своими иголками, и вернется в свое логово.
Он еще покажет этому городу, что не стоит злить драконов. Он запомнит его, запомнит каждого жителя, и вернется, как только восстановит силы.
Но сначала - расправа над этими двумя.
Серхо упал ничком в последний момент. Исполинская туша пронеслась над ним, едва не задев. На трибунах испуганно вскрикнули женщины.
Тройничий, приподняв голову, с надеждой покосился на королевских чародеев. Но нет, те стояли под защитой магии и, разинув рты, наблюдали за происходящим на арене. Вмешиваться в ход поединка не дозволялось никому. Да и кто бы стал рисковать собственной шкурой ради каких-то там преступников? Тем более - смертников.
Меж тем дракон не зевал. Ударом хвоста он выбил копье из рук насмерть перепуганного человечка - соперника Серхо. Еще одним - повалил его наземь. От удара с "рыцаря" свалился шлем. По плечам рассыпались густые русые волосы. Безусое юношеское, почти мальчишечье лицо было белее снега.
Дракон издал ликующий вопль. О, с каким удовольствием он изжарит этого человеческого детеныша!
Ящер сделал еще один круг и спустился почти к самой земле. Он хотел видеть глаза жертвы перед ее смертью.
Дракон отвлекся всего на миг, набирая в легкие воздух, чтобы выплеснуть его жидким огнем. Лишь на мгновение он поднял голову. Этого хватило, чтобы копье, брошенное меткой рукой, нашло одно из немногих уязвимых мест на теле ящера - мягкий беззащитный участок, лишенный чешуи, под нижней челюстью.
Серхо был метким стрелком. Он промахивался только в тех случаях, когда сам того хотел.
Зверь покачнулся, будто в раздумье, и рухнул наземь, едва не задев юнца - тот вовремя пришел в себя и перекатился в сторону. Из ноздрей ящера вырвались две тонкие струйки едкого дыма.
Зрители на трибунах замерли, не в силах поверить в произошедшее. Но тишина длилась недолго. Через мгновение ее расколол гром оваций. Люди забыли о том, что победителей турнира впору жалеть, а не чествовать. Они рукоплескали герою сражения.
Король, поднявшись со своего места, под пение труб прошествовал к Серхо по алой ковровой дорожке - расторопные слуги вновь сноровисто раскатывали ее перед монархом, дабы тот не запачкал золоченых туфель.
Аплодисменты смолкли. Зрители вспомнили, что полагается драконоборцу за победу в турнире, и загрустили.
- Такой молодой, - то тут, то там раздавался жалостливый шепот. - Ему бы еще жить и жить...
Женщины прикладывали к покрасневшим глазам платочки. Мужчины сочувственно вздыхали и отводили взгляд.
И только король, казалось, лучился счастьем.
- Ты показал себя храбрым мужем, достойным главного приза, - медовым голосом пропел государь. Серхо внутренне сжался. Вся жизнь пронеслась у него перед глазами. - И мы сдержим наше королевское слово, как сдерживали его не раз перед этим! Скажи, как зовут тебя, смелый воин?
- Серхо... Серхо Дирт... - хрипло ответил тройничий. Он с трудом подавил соблазн назваться чужим именем. Это все равно ничего не изменило бы.
- Властью, данной нам великими богами, перед лицом герийского народа даруем тебе, Серхо Дирт, титул графа! Владения твои отныне - Восточная пустошь, и ею будут владеть твои дети и внуки! Но главное - отдаем тебе в жены нашу десятую дочь, красавицу Урику, и да будет ваш союз крепок и нерушим!
Пока Серхо, напрягая познания в географии, вспоминал, где же находится Восточная пустошь (на самой границе с кочевыми племенами, от которых надлежит защищать новое владение... Новоявленный тесть просто-напросто удачно сбыл с рук вместе с дочерью неудобные земли, содержание которых обходится короне слишком хлопотно), из-за спины короля вынырнула та, ради семейного счастья которой и затевался, собственно, турнир. Десятая дочь короля, "красавица"Урика.
Принцесса, хищно улыбаясь и только что не облизываясь, радостно заключила Серхо в объятия. Бывший тройничий, а ныне королевский зять почувствовал, как сердце мигрировало в пятки. Это было пострашнее, чем схватка с драконом. Тогда, по крайней мере, он был волен выбрать смерть.
В этот миг из-за туч выглянуло солнце. Оно осветило вяло аплодирующих людей (проигравшие, впрочем, хлопали в ладоши с видимым энтузиазмом, благодаря свою счастливую судьбу), сияющего, как начищенный самовар, короля, жеманно прикрывающую кружевным веером довольную улыбку королевну, оглушенного свалившимся на него "счастьем" Серхо.
Светило было равнодушно. Ему не было дела до людских радостей и горестей.
И только один человек в этот день вынес урок из случившегося.
"С завтрашнего утра - ни капли в рот не беру, - думал тюремщик Ферк, поднимаясь с лавки. - И рот - на замке. У короля еще девять дочек незамужних и земель пограничных - хоть бесам раздавай, не ровен час, упекут за решетку да жениться заставят... А вот сегодня выпить надо, волненье унять. Сегодня еще не опасно".
Высоко в небе, купаясь в солнечных лучах, запела птица. Ее трель подхватили другие пичуги. Залаяли собаки, захлопали двери. Люди заговорили громче, возвращаясь к повседневным делам и заботам.
Жизнь продолжалась. До следующего королевского турнира.