Апатридъ : другие произведения.

Темнороссийские рассказы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Рассказы, писанные в гипотетически существующем господом и господами забытом регионе России. Что о них думать - сам не знаю.
  06.03.2023
  
  Образцовый гражданин
  
  Тусклый свет лампы освещал деревянный стол и печатающая машинка. Пальцы человека быстро отстукивали желаемый текст. И кто пользуется печатающей машинкой, в такое-то время?
  
  "Fuck government! Fuck the Emperor! Прошло уже несколько лет с тех пор, как в стране господствуют грязь, коррупция и милитаризм. Всё началось с маленькой победоносной войны... и закончилось большим проигрышем. Мы проиграли сами себе... Мы проиграли нашим интересам, позволив интересам номенклатуры стоять выше наших. Теперь мы живём в мире, где тебя могут арестовать в любой момент... причём за всё, что угодно. Вам не нравится зелёный антитоталитарный плакат на двери вашего соседа? А Императору не нравится, что вы вообще этот плакат увидели. Раз увидели вы, значит и повесили его там вы - и почему-то всегда находится тому вещественное подтверждение.
  
  В нашей Империи вам всегда будет нравиться всё.
  
  Да, вас могут арестовать уже за прочтение этих строчек, но этого не будет. Как видите, это уже 17-ый выпуск FGFE, а я всё ещё не арестован. Потому что я борюсь, и борюсь я за правду. Я, без капли стеснения, участвую в атаках на Комиссариат и различные коллегии, и, поверьте, едва ли кто-то из нас оказывается пойманным... Не стоит даже думать о том, чтобы верить пропаганде по ТВ и радио. Вот прямо сейчас, посмотрите на оборотную сторону вашего радиоприёмника! Невероятно, да? Это кассета. Кассета, которая меняет своё содержимое в зависимости от ваших действий днём. Да-да, та самая разработка, представленная нам новейшей технологией против personae non gratae! Всё это время она была в доме каждого из вас.
  
  Мы - люди. Нам необходимо жить! Свободно жить и свободно думать!
  Император П и его Имперская Полиция должны покинуть нашу родину, ведь единственным врагом народа всегда является деспот! 41.111.893.22"
  
  
  Пальцы человека наконец отстучали желанный текст. Из машинки лениво выполз лист с текстом явно не самого лучшего содержания.
  - Может, меры и радикальные, но это необходимо. Все сломаны... но всех можно починить. Революция возможна. - человек обвёл цифры в конце красным маркером, после чего сделал несколько ксерокопий листа. Он всегда тщательно выбирал получателей, ведь иначе его могут поймать - а так он простой почтальон.
  
  На лестничной площадке человек столкнулся с офицером.
  - Вечной жизни Императору! - человек хлопнул левой рукой по правому предплечью и поклонился.
  - Император признателен вам! - офицер повторил его движения. Традиционное приветствие в Империи, которому учат с рождения, чтобы каждый гражданин мог выражать свою любовь к идеальному лидеру. - Вам в столовую талон передавали. Отличились вчера вы, Даниил Григорьевич! Сегодня можете позволить себе поужинать...
  "Ужин... Всегда один и тот же. Достаточно питаться один раз в день, всё равно безвкусица."
  
  Первым человеком, которого Даниил избрал одним из получателей своего текста, был зажатый в себе подросток. Весьма сомнительно, что до него подобная писанина что-то донесёт, но вероятность существовала. Даниил и сам таким был... правда, до императорского режима.
  - Сколько с меня? - хоть подросток уже и вскрыл конверт, он, походу, был человеком честным - почтальонам едва ли платили, если они доставляли что-то вскрытое, никто ведь не будет проверять, кто именно это вскрывал.
  - Нисколько. - Даниил опустил голову вниз, нахмурившись. - Отправитель просто попросил передать это тебе. За хорошую сумму, очевидно...
  Подросток засиял и, откланявшись, захлопнул дверь. Сам же "отправитель" искренне не понимал, чему тут можно радоваться...
  "Хорошая сумма... Что-то запретное? А может, он ожидает там валюту увидеть? Мог бы и посмотреть на письмо, раз конверт уже вскрыл..."
  
  Вторым получателем антиимперской газеты стал уже привычный Даниилу кассир в продуктовом.
  - Координаты обвёл, как и просил. Чтобы точно увидел.
  - Благодарю... М-м, Факт-коллегия, вот это уже что-то. Настоящая цель! - кассир восторженно разглядывал листок Даниила. "Какой же ты всё-таки скучный..." - А вы там будете, ведь да, ведь да?
  - Даже если ты меня не замечаешь, я всегда там. Иначе в этом не было бы смысла, верно? Я честный человек.
  
  
  Доставив оставшиеся копии своей газеты по адресам ещё нескольких небезнадёжных людей, он наконец отправился на работу.
  
  "СОЦСТАБ-КОЛЛЕГИЯ. ПОЖАЛУЙСТА, ПРИЛОЖИТЕ СВОЮ ЛАДОНЬ"
  Даниил вошёл в свой рабочий кабинет, утыканный мониторами и папками с старыми документами.
  Работа в этой коллегии заключалась в том, чтобы общество оставалось таким же пустым и безразличным ко всему. Почему тогда Даниил написал нечто столь противоречивое? То была наживка.
  Все те люди, кому его газеты доставлялись, вызывались на допрос в тот же день... и чаще всего не возвращались.
  Чистка врагов народа. Иногда её именовали "уборкой".
  
  За окном раздался взрыв. Граждане привыкли к такому - война, начавшаяся в том году, переросла в мировой кризис, кровавый голод и вечные профилактические бомбардировки. Император заявлял, что иностранцы стремятся уничтожить нас, но это не так - все эти бомбы сбрасываются именно с имперских самолётов, качественно имитирующих иностранные... потому что людям необходимо кого-то ненавидеть. И голод был необходим...
  
  "Зачем... я занимаюсь чем-то подобным? Это неправильно... Я действительно пишу от души, но чего ради? Я убийца."
  Даниил метнул папку с старыми документами в камин. Это явно не та вещь, которую он бы хотел сейчас увидеть.
  "Я должен помочь им. Что я ещё могу, учитывая, что мы живём на шахматной доске?...нет, нет, это... предательство. Я не могу предать родину, что кормила меня и грела. Здесь я нашёл работу, жильё... Но.... Меня ведь всегда могут заменить..."
  
  Министру уже явно было не до работы. Он слишком разнервничался, позволил себе думать слишком громко. Резкие движения его глаз выдавали мысли, что уже были определены "независимым" детективом, высланным сюда для его задержания... Без промедления, Даниил вытащил из своего рукава небольшой пистолет. Он не помнил, были ли внутри какие-то снаряды, он уже знал, что сейчас всё определится. Он не мог и дальше так низко и подло убивать людей... но он не мог им помочь, ведь он был примером для всех своих знакомых. Образец поведения для каждого гражданина Империи...
  
  Даниил поднёс пистолет к виску и спустил курок.
  
  ***
  
  Тусклый свет лампы освещал деревянный стол и печатающая машинка. Пальцы человека быстро отстукивали желаемый текст. И кто пользуется печатающей машинкой, в такое-то время?
  
  "Fuck government! Fuck the Emperor!..."
  
  - Николай Денисович! А-а, вы уже пишете? Зайду позже...
  Пальцы человека наконец отстучали желанный текст. Из машинки лениво выполз лист с текстом явно не самого лучшего содержания.
  - Может, меры и радикальные, но это необходимо. Все сломаны... но всех можно починить. Революция возможна...
  
  
  
  
  22.10.2022
  
  l'inéluctabilité de la démission, or the tragedy of escapism
  
  День стоял хороший, даже очень. Вроде бы и лето, что не всегда хорошо, а вроде бы и всё равно неплохо... ну, к погоде это точно применимо. А вот к чувствам, ощущениям, мыслям... это уже нечто другое, тут нельзя провести каких-либо чётких граней между плохим и хорошим, тут надо понимать...
  
  Оскар часто лежал на траве и думал о подобных вещах, глядя в небо. Обычно всё начиналось с простого изучения облаков, синевы небес, затем постепенно уходилов абстрактные вещи. Будучи единственным таким "мечтателем" в своём окружении, Оскар часто попадал врасплох, оказываясь недопонятым во многих вопросах. Конечно, изредка кто-то всё же мог поддержать его или объяснить его позицию остальным, но в подавляющем большинстве случаев он был сам по себе. Окружающие считали его человеком инфантильным, частично они даже были правы, но самому Оскару такое отношение не нравилось, однако жаловаться он не торопился - всё-таки никто не страдает этого слишком сильно, зачем тогда тратить время на то, чтобы что-то менять?
  
  И тем не менее, друзей он имел.
  - Оска-а-ар!
  - Опять... - Оскар вздохнул. Последнее время его раздумья часто вот так бесцеремонно прерывали, а тут ещё и облако в небе интересное нашлось, на чашку похожее... Он встал с травы и отряхнулся. Совсем один, на лугу, окруженном со всех сторон разными рощами, да ещё и в двадцать четыре года... Да уж, не слишком серьёзное занятие. Каждый день сюда таскаться только затем, чтобы поизучать небо и подумать о всяких бессмысленных вещах, был готов явно не каждый.
  - Оскар! Мне кажется, тебе пора завязывать с этой тратой времени... - перед глазами Оскара возник силуэт его друга Мартина, вчера справившего своё двадцатипятилетие. В его синих глазах читались усталость и упрёк, а взъерошенные тёмные волосы придавали ему уж совсем грозный вид. Судя по всему, Мартину пришлось бежать сломя голову, хотя преследовать его вряд ли кому-то было нужно. - Пока сюда бежишь, да обратно... У-у-ух-х, вечер уже наступит...
  - Переоцениваешь расстояние, чего ты... - Оскар виновато почесал затылок.
  - Завтра в деревню прибудут городские. Пошпионим за ними?
  - Зачем? У них редко бывают интересные вещи... Лучше уж на рыбалку, правда.
  - Ну нет! - Мартин покачал головой. - Приезжают ведь министры, это тебе не рыбу удить. Это в первую очередь...
  - Журналистский интерес?
  - Да-а! - Мартин был довольно посредственным журналистом, но любил свою работу. Этим он отличался от Оскара, бывшего журналистом хорошим, но скучавшим на работе.
  
  Оскар всё же согласился пойти пошпионить за министрами, всё-таки друзей у него не так много, чтобы им вот так брать и отказывать, но и отказывать он тоже умел, иначе давно бы уже не работал журналистом.
  
  Роща приятно шумела вокруг двух друзей, держащих свой путь в деревню. Забавно, но никто из них не знал, что им было нужно в деревне, но коль начальство так приказало... Впрочем, Оскар не жаловался, ведь живописность их нового места работы покрывала все недостатки. Взять ту же листву, хрустящую сейчас под ногами Мартина, тот же луг, где Оскар проводил большую часть времени вне досуга - ну чем не Эдем?
  - А ты не находишь странным всю эту вот листву? Сейчас ведь ещё только июль.
  - Июль-то июлем, - Мартин бросил короткий взгляд на свои наручные часы. - А время
  тут будто свет в вакууме летит. Может, это не просто что-то наше людское... Так! - он повернулся и недовольно уставился на Оскара. - Мы опаздываем! Министров надо встретить подобающе!
  Оскар молча кивнул. Остаток их пути сопровождался мертвецкой тишиной.
  
  
  Деревушка была самая простая, какую в окрестностях города можно было найти, но всё-таки что-то в ней Оскара привлекало и тянуло к себе. Пожалуй, это место работы ему нравилось даже больше уютной городской кафешки. Ветхие деревянные дома, из которых пара уже косилась и разваливалась, заброшенный причал у реки, навевающий воспоминания о временах последних империй и первых республик одним своим видом (Гадсденовский флаг США перекрывал флаг Австрийской империи, они будто бы сливались в какое-то красивое новое знамя) и прочие постройки, от церквей до небольших форпостов времён первой мировой. Оскар любил места с таким вот "живым прошлым" и даже тайно считал, что на самом деле он родился в каком-нибудь Прусском королевстве, а в двадцать первый век его забросил какой-то вредный путешественник во времени.
  
  Оскар и Мартин наконец дошли до небольшого особняка, любезно предоставленного им начальством. Министры должны были встретиться здесь с коллегами Мартина - они были шишками куда более важными для редакции, чем какой-то там Оскар, но Мартин, к его же большому сожалению, сам пока не достиг их уровня. Тем не менее, он был им достаточно близок, чтобы узнать о предстоящем визите министров.
  - А что это вообще за министры? - Оскар уселся на скамейку у особняка. Чаще всего его можно было встретить именно тут, если не на том лугу.
  - Важные, - Мартин сел рядом и, вооружившись карандашом и листочком из блокнота, стал вырисовывать лица. - Какой-то Грегори Макфилд, толком не ясно, может, он даже и не министр... Министр обороны Эйнсворт, министр иностранных дел Милибэнд, лорд-канцлер... ого! Нет, мы обязаны будем проследить за ними...
  - Как дети... - Оскар устремил свой взгляд в небо, ища там то облако в форме чашки. И всё-таки почему инфантильным считали его, а не Мартина, горящего желанием прикинуться каким-то шпионом... Общество несправедливо.
  
  Через пару часов, когда уже начало смеркаться, в деревню въехал военный внедорожник, двери которого были увешаны министерскими символами. Оскар нехотя поплёлся за Оскаром в ближайшие кусты, однако всё не было так уж плохо - кусты оказались полны ежевики, что и стало развлечением Оскара на ближайшее время.
  - Глянь, - Мартин толкнул друга в бок, указывая на вышедшего из машины лорд-канцлера. - И правда он самый...
  - Обычная деловая встреча, а ты из этого масонские заговоры строишь, ей-богу... и это меня-то обзывают ребёнком... - Оскар вздыхал и ворчал, но всё же решил подыграть Мартину и тоже стал вглядываться в силуэты близ внедорожника.
  Там действительно собрались министры, но кое-что взволновало Оскара куда больше. Запах гари...? Он незаметно высунул голову из кустов и заприметил горящий сарай. Странно, их коллеги ведь сейчас были прямо перед ними, а жителям деревни на их участок попасть было невозможно из-за более-менее надёжных охранных систем - кто мог это сделать?
  - Да что ж тебе на месте не сидится! - Оскар внезапно обнаружил себя вновь внутри куста; Мартин довольно ловко и бесшумно утянул его обратно. - Они собрались прогуляться по участку. Прям к нам идут.
  - Так может ты хотя бы на шёпот тогда перейдёшь?
  - Нашёлся мастер скрытности... - Мартин, подобно коту, припал к земле и принялся подслушивать разговор лорд-канцлера и министра обороны. Оскара это не интересовало, потому он воспользовался занятостью Мартина и выскользнул из кустов в тень рядом стоящей беседки.
  
  Сарай полыхал изо всех сил, будто ему это нравилось, так что Оскару пришлось ещё бежать в дом, где пили чай его коллеги и министр иностранных дел, чтобы взять огнетушитель. Операция по его извлечению прошла без происшествий и через пару минут Оскар уже успешно нейтрализовал огонь. Внутри сарая был разлит керосин, так что возгорание явно не мать-природа сынициировала.
  - Сам поджёг и сам потушил, да? Странный ты сегодня.
  - А-а!? - Оскар обернулся. Один из коллег Мартина, кажется, тот, которого звали Джимом, недоумевающе глядел на обгоревший сарай.
  - Зачем ты поджёг сарай? Там же все документы наши были, ну...
  - Я не поджигал ничего, наоборот же!! - Оскар бросил в сторону Джима огнетушитель.
  - Ты тут копался всё утро, я тебя видел. Залил всё керосином и какое-то устройство соорудил непонятное. Вероятно, оно потому недавно и загорелось...
  - Я с самого утра был на лугу, ты что?
  - Так, - Джим подлетел к Оскару и как-то непонятно ткнул его в колено. Оскар сразу же оказался на земле. - Давай без вот этого. Ты правда не помнишь ничего такого? Не впервые я ловлю тебя за подобными преступлениями.
  - Я не делал ничего, я человек порядочный! - Оскар собрался было встать, но вовремя заметил, что Джим уже вооружён какой-то веткой внушительного размера. Оставалось только не испытывать судьбу. - Но бывает у меня другое. Воспоминания. Причём те, что не соотвествуют реальности, но соответствуют твоим словам. Jamais vu... Весной например, я целый день провёл в ресторане за компьютером, а на следующий день почему-то вспомнил, как ограбил кассира в магазине напротив, хотя этого и не было, ни на монету в кошельке денег не прибавилось. Так ещё и момент такой был странный, сразу после того, как я это вспомнил, по телевизору как раз сделали заявление об этом ограблении...
  - Да ты латентный преступник, я гляжу, - Джим ухмыльнулся. - Может, ты ещё и Мартина видел?
  - Э..
  - Его нету. Пропал. Вчера.
  Внезапно Оскар всё понял и открыл глаза.
  
  
  Осень, если не зима, почти декабрь. Офис. Перед ним сидит Джим.
  - Так видел ты Мартина?
  - Н-нет... - Оскар закрыл лицо руками. Был ли это приступ эскапизма, или опять какое-то непонятное жамевю? Неужели ему уже настолько тяжело становится отличать реальность от иллюзий собственного сознания?
  - Понятно, ладно. Свидимся. - Джим отправился в свой кабинет, оставляя Оскара наедине с собой.
  
  Целый год Оскар вот так вот живёт, то путая, то смешивая реальность с сном и своими иллюзиями. Да, жить можно, такое бывает не слишком часто, но всё-таки бывает... Сегодняшний случай, правда, куда непонятнее. Почему-то он путал Оскара в себе ещё сильнее, чем все предыдущие, умудряясь быть и какой-то фантазией, и этаким "неизвестным воспоминанием", причём, судя по обстоятельствам, довольно свежим. Ездил ли он в какую-то деревню летом с Мартином? Устав от путающих мыслей, заполоняющих его голову каждую секунду, Оскар решил пойти домой и лечь спать как минимум на четыре часа.
  
  Во сне он убивал Мартина. Снова и снова убивал, причём несправедливо.
  - Как мог ты, из всех людей именно ты, мой лучший друг, отобрать у меня единственное, что я имел!? - Оскар бил своего лучшего друга алюминиевой бейсбольной битой по правой руке, успев уже сломать ему ноги и левую руку.
  - Да чт... Что ты несёшь? - Мартин не был связан, нет, он даже поначалу отбивался, но, в отличие от Оскара, он не занимался бейсболом в детстве, так что проиграл его бите. - Ты эгоист. Ты присваиваешь... себе... А-А-А-А!!!!!
  - Я ничего.. никого!! себе не присваиваю... просто я тоже... заслуживаю этого!!!! - замах битой и удар по челюсти, которого Мартин не предвидел. - Почему только ТЕБЕ должно быть хорошо с кем-то, кто тебе нравится, а?? Чего в тебе такого есть, чего нет у меня? Теперь даже наоборот! Теперь ты не можешь... даже ходить!
  - Что тебе даст это убийство, Оскар? - Мартин не лишился ни одного зуба, но челюсть его теперь неприятно ныла от боли. - Ты думаешь, всё резко поменяется в лучшую сторону от этого? Подумай, тебе же раньше не хотелось меня убивать.
  - Если я не убью тебя сейчас, то мне захочется убить тебя потом!! Убеди меня в том, что тебе нужно сохранить жизнь, иначе я действительно потом захочу тебя убить! - Оскар понимал, как странно эта фраза звучит, причём понимал и Оскар-спящий, и Оскар-протагонист сна. Было ли это тем, что итальянцы называют sogno lucido? Он не решился проверять, но сам факт того, как абсурдно выглядела ситуация, как абсурдно звучала фраза, будто убийства сейчас никакого и не происходило... Это пугало.
  - Так разве ты уже сейчас... меня не убиваешь? Мы оба... По локоть в крови... Заче-е-е-ем?? Ты же не... Нет... Она...
  
  
  - А-А-А-А-А-А-А-А!!!!!! - Оскар вскочил настолько резко, что в итоге выпал из кровати. Он трясся. Что это было? Сон?? Опять неизвестное доселе воспоминание!? Чёрт... Ему необходим был глоток холодной воды, потому он, всё ещё трясясь, направился на кухню. И рядом с графином с водой стояла рамка с фотографией внутри, которая моментально отправила Оскара в прошлый месяц.
  
  
  Конец осени. Вечеринка по поводу дня рождения Мартина и, по совпадению, Джима. Праздничный стол, за которым сидели Оскар, Мартин и... Оскару не хотелось вспоминать её имя, однако неизвестные воспоминания никогда не интересовались его хотелками.
  - Вендетта всё-таки пришла, - шептал Оскар Джиму. - Я удивлён...
  - Чего ж такого? - Джим вскинул брови, делая очередной глоток пива. - У Мартина всё-таки тоже день рождения, он ведь нравится ей.
  - Чт... Да ну? - Оскар побелел. Конечно, да... Это было логически очевидно, но... Да какое тут теперь уже но? Почему Оскар сразу всё не понял, почему он ещё лелеял какие-то надежды... Всё это время... Он не имел и шанса.
  
  Оскар встретил Вендетту прошлой осенью. Изначально он был приставлен к ней как шпион Мартина, но в итоге что-то пошло не так и он влюбился. Конечно, это вроде как проходило, когда у Оскара начиналась столь типичная для него зимняя апатия, но в итоге всё те же чувства всплыли весной и окончательно укрепились летом. Конечно, общение Оскара с Вендеттой не могло сравниться с общением с ней Мартина, и теперь Оскар мог понять, почему. Почему, почему он стал чувствовать себя настолько плохо после того, как узнал правду? Он ведь и так думал, что нет у него никакого будущего с Вендеттой, в конце концов, она большую часть жизни проводит в Италии, с которой у Британии творится что-то странное в воздушном пространстве... Оскар понял, что начинает сходить с ума сразу после того, как умудрился наплакать целое полотно текста в чате друзей в Джаббере. С тех пор, кажется, его жамевю усилились и реальность всё чаще начала переплетаться с фикцией.
  
  
  - Вендетта... А если это тоже... тоже было просто иллюзией? - Оскар наконец налил себе стакан воды и теперь просто сидел, разглядывая ту самую фотографию, напомнившую ему о злосчастном октябре. Мартин, Вендетта, Джим и с краю он сам, Оскар. Эта фотография была сделана ещё до того, как Джим объяснил, в чём дело, так что на ней Оскар выглядел ещё вполне весёлым. - Неужели я убил Мартина... из-за неё? Да нет, ладно, это же просто сон... Стоп.
  "Так видел ты Мартина?"
  А Оскар ответил, что нет. Было ли это правдой????
  - Чёрт... Неужели я зашёл настолько далеко? Неужели вот ЭТО и есть вся суть дружбы... моей дружбы? Тогда уж лучше, право, враждовать... - Оскар написал Мартину, но не получил ответа. Звонки тоже не прошли.
  
  
  
  
  И вновь лето. Вновь деревня. Вновь тот луг. Облако в форме чашки... Рядом веселятся друзья Оскара, включая Мартина и Вендетту.
  - Зачем нужна реальность... Когда тут всё настолько хорошо? - Оскар лежал на траве и меланхолично глядел на Вендетту. Даже в его выдуманной утопии... Он был слишком далёк от неё. Он был дураком и ничего о ней даже толком не знал. Он едва ли о чём-то вообще что-то знал с тех пор, как его жизнь превратилась в череду иллюзий, жамевю и снов... А может быть, вот это - реальность? Даже если так... Он не будет тут счастлив.
  - Потому что реальность не даст тебе умереть, не даст с концами загнить.
  - М-м? - Оскар посмотрел вверх и увидел Джима, мирно потягивающего пиво из банки.
  - Реальность не даст тебе загнуться, хоть и будет вечно тебя казнить за всё плохое и хорошее. Она будет давать тебе надежду, что будет твоим наркотиком. Это необходимость, - Джим протянул Оскару другую банку пива. - Чтобы ставить цели. Чтобы мысли жили. Иначе ты умрёшь... Потому счастья и нет, чтобы не стагнировать.
  - Я знаю... Но чёрт, разве в этом сущность жизни человека разумного? Чего же тут разумного, это глупое самоистязание! - Оскар схватился за волосы и перекатился на живот, чтобы скрыть стекающие по лицу слёзы.
  - Так у тебя всегда есть возможность спрятаться в этой деревне, хе-хе... Всё терпимо. Да, счастья и правда никогда не будет, ты будешь вечно страдать, но ведь ты смиришься... Смиришься и сможешь жить относительно хорошо.
  - Нет. - Оскар встал, утёр слёзы и пнул стоящую рядом банку пива. - Я больше не буду жить.
  - А кто сказал, что ты живёшь? - ухмыльнулся пиволюб. - Быть может, ты сейчас сходишь с ума после проваленного самоубийства, а все эти твои жамевю - побочка квантового бессмертия. Сдайся. Ты ведёшь войну с самим собой...
  
  Оскар упал на колени и вскинул голову к небесам.
  - И мне так и жить... вот здесь? Страдать там... а жить вот тут? Это же даже хуже... Нет, нет...
  - Да ладно, чего ты. Тебе просто вовремя не помогли. Придётся как-то самому себе справляться... Даже если ты в итоге пожертвуешь большей частью своего здравомыслия. Живи... Живи. Хотя бы так.
  
  
  Оскар открыл глаза. Он стоял посреди автомобильной трассы. Вокруг не было ни души, но это была хотя бы реальность.
  
  - Там... не то. Но здесь же тоже... Плохо... Вендетта... Ладно. - набрав номер Мартина на телефоне, Оскар принялся последний раз обдумывать всё, что он вспомнил. Сейчас оставалось лишь выяснить, что было la mémoire inconnue, а что правдой, но, кажется, Оскар уже знал.
  - А, привет, Оскар. Прости, меня там все ищут, да? Я просто приболел чутка, едва ли хожу за е... - сброс. Вот и всё.
  
  
  На следующий день Оскара найдут на Ирландско-Британской границе с пулей в голове и ошибочно посчитают инициатором пограничной стычки, которая потом перерастёт в небольшой военный конфликт, столь малозначительный, что не будет освещён ни одним СМИ. Было ли это в итоге и правда убийство, или Оскар всё-таки сумел избавить себя от страданий самостоятельно, если вообще не попал в ловушку квантового бессмертия, останется неизвестным. Его друзей уведомят, что он пропал без вести, но не более того. Эскапист наконец сумеет сбежать.
  
  
  
  Свобода.
  
  
  
  
  05.01.2023
  
  neverending tragedy
  
  ...всю свою жизнь Игорь только страдал и ничего отличного от страдания не знал, что постепенно начало давать свои плоды: вскоре Игорь отдалился от семьи, стал меньше общаться с друзьями, а что до школы, так той уже и не воспринимал как концепции. Так он и жил, вертясь в интернете, в котором творил всё самое необдуманное и избегал всего самого обдуманного, но вскоре и там нашёл друзей, которым ему довелось разрушить жизни.
  
  alm0: hru holdin up
  de4th_induc3: skull_emoji
  alm0: same story all da tiem huh
  de4th_induc3: mhm
  de4th_induc3: on top of that, she''s silent again
  alm0: ikr?? constantly
  alm0 disconnected.
  
  - ...м-м. Как всегда. - порой единственным собеседником Игоря в интернете выступал alm0, который, если ему же и верить, проживал не особенно далеко от Игоря, но всё ещё достаточно, чтобы пришлось пересекать границу с другим государством; сам Алмо часто рассказывал Игорю в деталях о своей жизни и был по сути единственным, кто более-менее мог понять его самого, страдая в той же мере вечно и постоянно. Говоря грубо и не уделяя деталям внимания, можно сказать, что единственным отличием Алмо от Игоря было его существование, а точнее отсутствие его существования - Игорь вообще избегал допускать, что что-то, в том числе и он сам, существует, однако была одна вещь, что негласно более-менее существовала. - Это идиотское мыслящее снова за своё, да? Откуда, ну откуда эта боль? - и скрылся под одеялом.
  
  "Мыслящим" Игорь именовал то, что ниспосылало ему невероятную долю страданий чуть ли не каждый день его существования. И не было для Игоря ничего, лишь мыслящее и его страдания; даже друзей своих, даже любимых, покуда те появлялись и исчезали, Игорь глупо именовал "миражами". Сначала он и относился к ним как-то без беспокойства, с апатией, но в итоге привязался к ним и заметил для себя удивительную вещь: страдания теперь преследовали не только его самого, но и всех его друзей. Без исключения! И Игорь винил себя в этом, потому что считал, что это он, как своеобразный носитель, хост мыслящего несёт с собою страдания и себе, и Алмо, и ей, и вообще всему миру. Он даже пытался убить себя из-за этого один раз, но у него не получилось, и вот уж прошло два года, а он всё вспоминал и вспоминал:
  
  - Если бы я тогда всё-таки смог уничтожить мир... Я наверняка мог, тогда ведь чуть ли не всё, о чём я говорил каким-то образом воплощалось в реальность... Всё я виноват, как всегда... как Алмо страдает, как она страдает, как страдаю я и остальные... И ведь это миражи. Зачем? Зачем им-то страдания? Потому что так мне хуже. Но зачем... - и далече пускался в свои оторванные от реальности размышления. Такова была его жизнь, единственным спасением для него в котором выступала любимая им Julie_Ashi, общая знакомая Алмо и Игоря, с которой первому даже довелось пару раз повидаться; с этой Джули Игорь время от времени переписывался, и все заботы его тогда отступали, оставляя хорошее чувство спокойствия и умиротворённости за собой, пусть и не слишком долго там пребывающее. Тогда для Игоря уже существовали мыслящее, страдания и Julie_Ashi, что заставляло его всё чаще рефлексировать на тему страданий и их распространения на дорогих ему людей. Алмо всё время страдал из-за неразделённости своих чувств к Джули, Игорю это тоже было не слишком чуждо, потому он думал, что навлёк каким-то неясным образом страдания и на своего друга; и Джули страдала, и тут Игорь считал виновным никого другого, кроме себя; и все страдали, и во всём повинен был Игорь.
  
  Игорь устал. Ему надоело.
  
  - Почему я не имею над этим никакого контроля? По-моему, в этом было бы даже больше смысла... Я бы мог упразднять страдания себя и других, чтобы в итоге сталкиваться лишь с новыми и страдать ещё больше от бессилия своей власти, но даже этого нет! Почему, мыслящее? Почему все страдают? Я только-только вернулся в это ваше общество, как сразу, моментально всё под откос летит! Зачем так делать!? - Игорь ещё сильнее укутался в одеяло и долго, долго и мучительно бился в истерике, пока наконец, совсем без сил, не опустился на подушку и, повернувшись к стене, не начал плакать. - Джули... спаси меня, Джули... никто не сможет, вероятно, но ты можешь попытаться... и у тебя может получиться... ведь только я такой бесполезный, и бесполезный лишь потому, что полезный... полезный этому глупому мыслящему! Зачем!? Если бы я тогда уничтожил мир... каким-то образом... Не было бы страданий. Все были бы свободны. Как было бы хорошо... Ну в чём проблема!? - Игорь вскочил с кровати и рванул на улицу, бежал долго, долго и мучительно, пока наконец не прибежал на главную площадь города и не покатился кубарем по Чкаловской лестнице. "Кого он строит из себя, мученика святого? Очередная Христова жертва? Пф-ф, жалкий дурак... Сколько ему вообще?", слышалось со сторон, но Игорь всё катился и катился вниз, привлекая тем самым всё больше и больше внимания к своей несчастной персоне. Изодранный в клочья, в кровь разбитый, потерявший один глаз и сломавший нос, Игорь встал на ноги, выпрямился во весь рост и отчаянно, с великой болью, что доселе не испытывал и уже никогда более не испытает ни одно живое существо и ни одна живая душа, Игорь кричал в небо, требуя своего, требуя до конца, ведь он всё равно уже умирал:
  - Мира нет! Так почему он всё ещё тут!? Страданий нет! Так почему они всё ещё тут!? МЕНЯ НЕТ! ТАК ПОЧЕМУ Я ВСЁ ЕЩЁ ТУТ!?
  
  И в миг всё исчезло.
  
  Игоря не было. Площади не было. Чкаловской лестницы не было. Не было Джули - что-то кольнуло в, судя по всему, оставшемся существовать разуме Игоря - и не было Алмо, оставались лишь Игорь и... и мыслящее?
  "Получилось!?... Ха-а. Получилось... Что, правда!? Нет, не может такого быть... но ничего нет, и я мыслю... Мои мысли не были частью мира? Да какая разница! Ведь и страданий уже нет! И мира нет!"
  Игорь ликовал, одержав победу, но вскоре это сменилось неуверенностью и замешательством.
  "А что теперь? Кого я освободил этим... Никого же нету больше, да, да? Чёрт, ну и... Хорошо? Отлично?? Нет, а как же Джули... а Алмо!? Почему я всё ещё... а ведь я уже даже и не там. Я просто... нигде. Может, ничего и не изменилось, просто я уничтожил мир для себя... Впрочем, разве есть какие-либо другие наблюдатели? Конечно же нет... Конечно же нет."
  Игорь победил. Игорь уничтожил мир. Игорь спас всех. Игорь Освободитель, Игорь Победитель, Игорь Герой...
  "Но что теперь? Это... всё?"
  ...
  ...
  ...
  ...
  ...
  ...
  ...
  ...
  ...
  И долго так ещё Игорь пробовал не думать, не мыслить. Он надеялся, что вечная тьма вокруг него наконец поглотит его мысли, и всё закончится... наконец закончится. Но ничего не заканчивалось...
  
  И вот страдания воспряли от, казалось, вечного сна.
  
  "Нет... но как же теперь? КАК ЖЕ ТЕПЕРЬ!? Мне же теперь некуда пойти... И некого увидеть! Где все миражи!? Неужели... Неужели это и правда... правда? Вот ЭТО... всё-таки правда? Ничего и в самом деле... не было... ха-ха... Дожил."
  
  Казалось, появилось что-то. Будто налилось что-то в пустоту... Медно-кровавое небо. Вероятно, Игорь его выдумал, но разве не Игорь же и выдумал весь мир? Мыслящее вполне могло быть и его собственным разумом. Игорь продолжал иногда думать об этом, но постоянно отметал в сторону эту глупую идею. В любом случае, теперь Игорь имел небо.
  
  "И это что? Это мне ЗАЧЕМ? Это я просил? Нет. Мда... И что, я так навсегда тут и застряну? Я хочу... обратно... Но нет. Ведь там же страдания... Они всюду. Страдаю я... страдают все мои друзья. Страдает Джули... я так хотел ей помочь, но ничего не мог сделать. И до сих пор хочу, и всё не могу, и смогу ли вообще когда-нибудь? И ведь она тоже мираж... Я так хочу, чтобы она была реальной. Так хочу быть не одним во всей этой пучине отвратного бытия..."
  
  Помимо неба, появилось и солнце. Появилось так, будто оно там всегда было - впрочем, оно и было, пока Игорь не уничтожил мир, а теперь оно просто возвращалось... И снова Игорь пожаловался, что солнца не просил и вообще солнечный свет с трудом переносил. В любом случае, теперь Игорь имел солнце.
  
  "И что это такое? И как мне выбраться-то отсюда? Я хотел бы назад... но я не хочу страдать снова. Однако я уже страдаю снова... Что меняется? Я убил мир."
  
  Облака мирно расплывались по небу, загораживая собою солнце. Ещё секунду назад их там не было, но теперь они уже там плыли, будто плыли всегда... Игорь слегка удивился, в этот раз не жалуясь. В любом случае, Игорь теперь имел облака.
  
  "Я убил мир, но не убил страдания. Нет, их тоже... Но я же их и возродил. Видимо, я по натуре своей такой... Глупый и страдающий. Ладно... в мире есть Джули, а тут её нет. В мире есть Алмо, а тут его нет. В мире есть я... а тут меня, вроде бы, тоже толком нет... Так и что тогда? Неужели... такова... истина? Это истина жизни? Страдай и страдай? Господи... Что же мне тогда делать!? Где... где мне хуже!? А может... Разве есть разница? Везде плохо. Но здесь так одиноко, так холодно... я давно не общался с Джули, но тут я вряд ли с ней вообще когда-либо снова пообщаюсь, а в мире... в мире ещё всё может быть. Всё-таки мыслящему важно поддерживать мою чувствительность к страданиям, мою уязвимость... чёрт, чёрт! Что же мне делать? Вот такой вот... бесславный конец? Нет уж. Лучше... Лучше всё-таки назад. Лучше я буду бесславно существовать... уповать на то, что повезёт, верить в шансы, бросать монету, кубик, долго ждать перемен... Ведь всё-таки... Всё равно всё к этому и идёт, да? Всё отвратительно. Спаси меня, Джули..."
  
  Игорь что-то печатал на клавиатуре, как вдруг перестал, осознав, что теперь появилось всё. Видимо, он всё-таки не выходил никуда и не бежал к площади, чтобы там безумно катиться вниз с Чкаловской лестницы и требовать у мыслящего уничтожения всего сущего... Игорь снова ждал Джули, параллельно плачась в общий чат с Алмо, с другим своим хорошим другом, которому он уделял то ли слишком много, то ли недостаточно времени, с просто хорошим знакомым из другого города... И всё было плохо. Всё как обычно было плохо. Страдания душили Игоря, но он не мог себя убить... Он пытался попытаться, и даже этого не сумел. Игорь Глупец, Игорь Страдалец, Игорь Мученик, Игорь Мертвец... Игорь проиграл. Игорь вернул мир. Игорь никого не спас. Конечно... как мог Игорь спасти кого-то, не имея возможности спасти себя? Он не мог ничего сделать сам, у него не было союзников, и никогда ему не осчастливить ни друзей своих, ни Джули, ни самого себя, пускай ему это и удалось, пусть всего раз или два.
  
  В любом случае, Игорь тепер имел целый мир.
  
  Целый мир, который его ненавидел и не мог терпеть, постоянно убивая и возвращая к жизни.
  
  Глупый Игорь.
  
  
  
  
  16.01.2023
  
  Счастье есть
  
  
  Кажется, на небо, а особенно голубое, смотреть не может быть неприятно: мирно плывущие облака, птицы, вольно рассекающие голубую гладь, порой ещё самолёты, оставляющие за собой столь красивые следы, кажущиеся слегка пушистыми... человеку хотелось подольше наблюдать за всем этим спокойствием, умиротворением... порядком. Но, конечно, у него ещё были другие дела, потому ему пришлось оторваться от этого зрелища и продолжить свой извилистый путь.
  
  На самом деле Артур уже давно не видел никаких голубых небес, облаков, птиц, самолётов и их следов. Он был в себе заперт уже почти два года, в течение которых ему вообще ничего видеть не приходилось. Не было гарантий, что этот Артур вообще живой, но, судя по всему, иначе быть никак не могло. Всё то, что он видел, было плодом его воображения, воображения, из которого он уже давно не вылезал в настоящий мир, мир истины. Артур выбрал жизнь в такой вот Республике Порядка (пусть на республику, как и вообще на какую-либо политику там не было и намёка), где ему всегда было комфортно и хорошо. Конечно, у него всё ещё оставались связи с реальностью в виде интернета, но интернет во всём этом Порядке сливался с обычной жизнью. Оттого Артур был чуть наивен, ведь все образы его интернетных знакомых для него были реальны, и судить он людей толково не мог, в силу огромного слоя неискренности между интернетом и реальностью.
  
  И тем не менее, Артур продолжал тут жить. Так удобнее. Так не больно. Так хорошо... но нет! Даже тут он умудрялся страдать.
  
  Был у Артура друг и много-много знакомых, имена которых придумывать ему было сначала ой как лень, но без имён было скучновато. Так Артур "создал" своего близкого друга Алана, не особо приятного им обоим знакомого Барта, злого и беспощадного деспота Тамерлана, ещё небольшую горстку людей, и, в самом-самом конце... Энрику. Сначала он ничего к ней особого не испытывал, но вскоре заинтересовался, а в итоге и вовсе, ну... Сами понимаете, хе-хе.
  Энрика общалась и с Аланом, и с Бартом, и с Артуром, но Артуру казалось, что его забывают. Забывают все, кроме едва ль не ненавистных ему Тамерлана и Барта.
  - И почему так? Почему мне вот надо с этими двумя всё время своё тратить, а? Мда-а... - до того, как Артур полюбовался небом, ему довелось побывать у Барта, который в очередной раз взбесил его своими дурацкими шутейками. Так как Алана Артур нигде не наблюдал, ему пришлось тащиться к Тамерлану. Артуру предстояло свести счёты с жизнью, потому не было смысла больше держать всё в себе - он всё выскажет этому эгоистичному идиоту.
  
  Через миг-другой Артур уже сидел в беседке напротив своего неприятеля и спорил с ним о бессмысленности его поведения.
  - Вот зачем ты ко мне относишься, как к врагу народа, ей-богу? Как-то, ну, не помогаешь особо. Лучше мне уж ТОЧНО не становится от этого, так что не надо опять апеллировать к тому, что ты меня так поддерживаешь, мудень.
  - Ну, как сказать тебе... - Тамерлан вытянулся во весь рост и задумчиво, наигранно задумчиво поглядел вдаль, за пределы Республики Порядка. - Ты же как пациент с терминальной стадией лейкемии, нет? Ты и так умираешь и страдаешь, от одиночества в том числе, - теперь он нахмурился и развёл руками в стороны, печально покачав головой из стороны в сторону, - так вот я тебе и уделяю время. Разве ты не рад?
  - М-м, понятно. - Артур слабо ударил по столу и покинул беседку, напоследок бросив Тамерлану, что жалеет, что не сумел с ним подружиться.
  
  - А теперь что мне делать? - Артур схватился за голову и покатился вниз по зелёному холму, надеясь споткнуться о какой-нибудь камень и всё себе переломать, чтобы в итоге в беспомощности умереть, но этого не случилось. Всё-таки в Республике Порядка царит порядок, и нарушать его незачем. Артур уже придумал новый план, который он совершенно точно применит, и применит успешно, но решил повременить - идея его озарила. Он решил написать письмо Энрике, с которой его общение, казалось, сошло на нет. - Всё так и так предрешено, разве нет? Можно и признаться, что ли...
  
  Однако Артур не сумел здраво оценить ситуацию. Энрика была для него двигателем жизни вот уже год, пусть вместе они прошли и не столь длинный путь. У Артура имелось много, слишком много хороших, чистых воспоминаний, связанных с нею... вдохновение убило в нём желание умереть. Вот он, возрождённый из пепла, уже что-то черкает чёрной ручкой по листку бумаги, снова предаётся воспоминаниям, наполняется чем-то невероятно приятным... Кажется, он даже...
  - Но разве я счастлив? - Артур сомневается.
  
  Подлинное счастье... что это? Это свобода. Но Артур в плену у боли и собственных страданий, он травмированный, больной человек, узник собственных обманов и иллюзий...
  Подлинное счастье... лишь свобода? Нет. Это любовь. Но Артур не может полностью насладиться этим странным чувством, потому что он несвободен. Правда... он всё ещё может всё исправить.
  
  Мир искажается вокруг запутавшегося в себе человека, превращаясь в какую-то... башню? Башню, кишащую страданиями и болью, всеми травмами и истериками Артура.
  - Это вообще ЧТО!? Не-е-ет, тут мне нечего делать! Но нет, я обязан отправить Энрике это письмо... А выход-то где!? - тьма, образовавшаяся под Артуром, полностью поглотила его, словно погружая в вакуум; в то же время сохранялось странное ощущение вечного падения, после чего Артур решил закрыть глаза и подумать ещё раз.
  
  "Здесь пусто. Всё в прошлом. Даже если оно возвращается, это всё ещё всего лишь моя иллюзия."
  
  Он открыл глаза и лишился их! Да, вот так вот просто. Выпав из его глазниц, глазные яблоки налились кровью и лопнули, образуя под собой океан крови. Было больно. Кажется, больно было всему миру.
  
  "Но я это вижу. Я не бегу от боли. Почему я не бегу от боли?"
  
  Кровавый океан преобразовался в зал суда, в котором глаза Артура занимали позиции прокурора и адвоката. Глаз А обвинял Артура во всех его и не его ошибках, советуя ему себя убить как можно скорее, в то время как Глаз Б рекомендовал Артуру не отвлекаться на Энрику, которую ему всё равно никогда не увидеть.
  Однако это всё ещё были глаза Артура. Он закрыл их.
  Он больше не видел иллюзий.
  
  Теперь пред Артуром возникла огромная, нескончаемая лестница, по которой не было ясно, вверх иль вниз она ведёт. По ней были разбросаны мозги Артура, нейрон каждого из которых обязательно обращался в гигантского богомола и громко плакал, пытаясь безуспешно откусить себе голову.
  
  "Да, мне действительно было настолько больно... Но что сейчас? К чему мне это сейчас? Нет, правда... Да, может, это и до сих пор больно, но пора бы уже и принять всё это как-то. Смириться? Не знаю, но меня ждёт Энрика. Ну, по крайней мере, мне хочется так думать."
  
  Перед Артуром парил Щит Свободы, артефакт, выдуманный им буквально секунду назад. Конечно, он тотчас схватил его и принялся... всё-таки подниматься, а не спускаться по лестнице, защищаясь от отвратно выглядящих богомолов, от своих собственных страданий. Щит трескался, но Артур точно знал, что до конца он не треснет, потому что назад пути не было, а впереди уже маячил какой-то банкетный зал. Слёзы струились из его глаз, но они быстро высыхали - оставленные позади страдания оставались позади, даже не думая о том, чтобы попытаться его догнать.
  Артур избавился от боли. Он даже смог улыбнуться.
  
  В банкетном зале пировали идеи и интересы Артура. Тут были, кажется, вообще все грехи мира - попробуй угадай, что настоящее, а что создано ненавистью Артура к себе. Благо, он знал точно, что ему сейчас интересно. Сейчас он хотел наконец-таки достигнуть своего счастья.
  
  Красивое до безумия, острое до невозможности держать даже за рукоятку, но всё-таки невероятно прекрасное и успокаивающее... чувство? Да. Артур на секунду смутился, поняв, как смазливо это, должно быть, выглядит со стороны... И тем не менее, он любил. И эта его любовь материализовалась перед ним, приняв форму лезвия.
  
  "Стоит, наверное, прекратить ненавидеть себя. Я же не собираюсь описывать Энрике, что я самый худший человек в мире, ну? Не-ет, надо быть искренним... с собой в том числе. Надо иногда и свои заслуги признавать, хе-хе..."
  
  Артур крошил все свои дурацкие идеи и надуманные интересы обретённым лезвием, попутно переворачивая вверх дном весь банкетный зал. Поднялся огромный вихрь, являвшийся, судя по всему, кульминацией всех противоречивых чувств его жалкой души - но вихрь утих, ведь Артур уже зашёл слишком далеко и стыдился остановится... А может, дело и в самом деле было не в стыде, а в решительности его намерений.
  "Да... надо признавать свои заслуги."
  
  Зеркало.
  Огромное... зеркало.
  Артур в нём узрел жалкого себя. Русые волосы полностью бы скрывали его голубые глаза, если бы он не полулёжа сидел на стуле; старая толстовка уже вся измялась, а руки его бессильно свисали со спинки стула...
  - Зачем, впрочем? Всё бре-е-ед. Меня всё равно никто не полюбит. Да я даже другом не буду ей! Чёрт со всем этим.
  
  "Нет, я так не думаю... уже нет. Что со мной будет, правда? Это... настоящий я? Да и чёрт с ним, ей-богу. Он жалок..."
  
  Артур замахнулся своим мечом на зеркало, но в последний миг передумал.
  
  - А это и не нужно. Всё равно любовь - такая же иллюзия, как остальной мир. Однако... почему не отдаться этой иллюзии? Да, пусть тебе не ответят тем же, но разве тебе самому не прекрасно просто любить? - он решился вступить в диалог с отражением.
  - Конечно. Но оттого и боль сильнее. Плюс, я там был... я всё это уже видел. В итоге Алан страдал. Он и Энрика едва ли друг с другом нынче общаются, представляешь? А вот если бы ты подумал о последствиях, прежде чем признаваться в чём-то таком вот, имеющим последствия... - Артур в зеркале совсем поник.
  - Ну, что ж ты. Я, выходит, прямо сейчас о них и думаю. И ты думал. Знаешь, что? Тебе стоит больше думать о себе. Нельзя всю жизнь вот так вот другим отдаваться. Потому... пошли уже отсюда, а? - Артур протянул своему отражению Меч Любви, пронзая само зеркало. - Да, да... ты прав. Вероятно, это из-за нас... ну, тебя... в общем, из-за меня будут страдать. Но что мы можем с этим поделать? Люди сами выбираются из своих страданий, как я только что. Мы можем им как-нибудь помочь, дать подсказку, но остальное ведь они делают сами. И Алан такой же. Но ты ведь теперь наоборот хорошо общаешься с Энрикой, верно? Так наслаждаемся этим, в чём проблема-то... пусть Алан страдает, он не имеет влияния на твои чувства. Это ты себя в это всё обратно впутываешь.
  - Верно... может, мне вновь стоит быть искреннее, хе-хе. - Артур в зеркале слабо улыбнулся и принял меч. Он повертел его в руках и нахмурился. - А что станется со мной, если моя искренность... приведёт к утрате Энрики? Я устал держать это в себе, да, но она и сама, кажется, толкает меня к большей открытости... Но мне так страшно. Я не хочу возвращаться в прежнее мёртвое состояние!
  - А никто не заставляет. Пиши себе дальше рассказы и в ус не дуй. Цени этот опыт, цени это время... Это - золотая пора, Артур, так что будь благоразумнее, пожалуйста. - "Как же странно это звучит, ну и ну... С другой стороны, как иначе мне дойти до такой простой истины? Лишь через солилоквий." - У тебя есть куча счастливых воспоминаний. Ну и опять же... никто не знает, как пойдёт дело. Ты можешь ничего не потерять.
  - Да как же... Я уже теряю... Господи, спаси меня, Энрика... - отражение Артура свернулось в непонятный кокон, но даже сейчас оно не ослабляло хватку Меча Любви. Артур улыбнулся.
  - Хватит бегать уже, ну? Ты не один. Ты винишь себя и этим забываешься. Ты сводишь всё к иллюзиям, ведь так проще... пусть и тяжелее. И зря... Даже потеряв всё, у тебя всё ещё будет твоё сознание. В конце концов, ты сможешь снова сбежать, если захочешь, а сможешь принять всё это, преодолеть утраты и... ну, как-то жить. Да, я люблю Энрику, ты её любишь, но не стоит забывать о свободе, - Артур вложил в левую руку своему отражению Щит Свободы и отошёл. - Энрика - не весь мир. Не стоит сходить по ней с ума. Жизнь идёт своим путём... Пора сбежать вырваться из своей ментальной тюрьмы, ну правда. Используй уже своё вдохновение... живи! Всё равно скоро умрём, хе-хе.
  
  Казалось, Артуров уже не было двое - он всегда был один-единственный, и вот он гордо стоял на вершине башни своей ментальной тюрьмы и гордо взирал на закат. Наконец налюбовавшись, Артур шагнул вниз, щитом и мечом летя прямо в небо, только что поменявшегося местами с землёй... и вот закат дал трещину, красиво рассыпаясь, словно горстка медных украшений.
  
  Кажется, Артур вернулся в реальный мир. Монитор компьютера... и открытый Atom, в котором ему предстоит допечатать свою очередную нудную писанину.
  Но он улыбнулся.
  Он не был один. Он не был виноват, по крайней мере, не настолько, насколько ему ранее казалось. Он свободен и он любит... И, кажется, он даже снова вдохновлён.
  
  - Счастье есть. Ещё одна вещь... и я, может быть, смогу начать им наслаждаться.
  
  Артур отбил на клавиатуре всё то, что держал в себе. Оставалось лишь поделиться этим с Энрикой и готовиться к каждому из возможных исходов... Пусть всё ещё с лёгкой печалью на лице, но Артур всё равно облегчённо улыбался.
  
  "Скоро всё закончится."
  
  
  
  
  11.02.2023
  
  Развеяны и разбиты
  
  Под приятным весенне-летним небом, слегка усеянным мелкими облаками и залитым алыми лучами закатывающегося за горизонт солнца, мирно прогуливались двое держащихся за руки молодых людей. Парень (судя по всему, студент, а может и выпускник, поди разбери) в чёрной рубашке, самой обычной, которую только в повседневной жизни можно отыскать, и девушка в толстовке, тоже чёрной, но всё же поцветастее рубашки парня. Парень явно нервничал, бегая глазами по всему, что пред собой видел. Это был Николас, человек своегообразного склада ума и тот ещё зажатый нытик. Увлекался "писательством". Вот Николас почесал затылок - кстати, волосы его описанию не поддавались: нечто русое, лохматое, не имеющее совершенно никакой формы, одним словом, ужас - и выдохнул, украдкой поглядев на девушку слева. То была Летиция, Летта, если коротко - имя не слишком распространённое, но запоминается на ура. Она, вероятно, тоже была студенткой или выпускницей, но это не суть важно; в общем, чем-то эти двое были похожи. Ник общался с ней не то чтобы долго, но достаточно долго, чтобы сильно к ней привязаться, что он всем свои видом выражал, пусть и пытался скрыть.
  - Мне кажется, я не очень-то заслуживаю твоего внимания. - Николас снова опустил глаза. Его сердце билось чуть быстрее, чем обычно.
  - Чего вдруг? - девушка подняла голову и покосилась на своего друга, уже вновь беспокойно бегавшего глазами по земле.
  - Ну... Плохо в ответ поддерживаю. Ты со мной болтаешь часами порой, а я только и делаю, что на жизнь жалуюсь. Не очень хорошо выходит... Да и мы будто из сословий разных, ей-богу, настолько менталитет разный. Я какой-нибудь крестьяшка, а ты, ну... Как бы это сказать, э-э, ну... Императрица??
  - Хе-хе-е, - в глазах Летты заиграли озорные огоньки, которые ещё больше сводили Николаса с ума, - не делает ли это тебя Императором?
  - Ч-ч-чего ещё!? - Ник захлопал глазами, пытаясь взять себя в руки. - Куда мне до этого... Ну, я про то, что ты правильно оцениваешь вещи, вот. А у меня и вовсе мир воспринимается как, ну... Ну, никак не воспринимается, так-то.
  - Значит, помогу тебе как-нибудь его воспринять, - чуть потрепав голову парня, Летта вновь взяла его за руку. - Времени ещё много.
  - Да маловато будет, если честно... - бедолага тоскливо улыбнулся и закрыл глаза. Ему хотелось бы вечно вот так с нею прогуливаться.
  
  Он проснулся в холодном поту, тяжело дыша и роняя слёзы. Это был сон. Очередной сон с той счастливой реальностью, в которую ему никогда и не попасть, наверное.
  - Мне это теперь каждое второе утро сниться будет? А можно мне НЕ просыпаться!? - Николас раздражённо бросил одеяло на пол и принялся его топтать, пока сам не упал и не начал безутешно плакать. Впрочем, ему ещё надо было дописать рассказ для конкурса, потому долго валяться он в своих мучениях себе позволить не мог.
  
  Чёрный чай, кубик сахара, перемешать ложечкой. Подождать, ещё немного подождать... И начать пить. Приятно. Кажется, сегодня к Нику хотел зайти Винсент, его товарищ по своеобразному "кружку писателей" и конкурент в литературном конкурсе.
  - И что мне ему говорить? Впрочем, общаемся же как-то... Но ведь конкуренты. Хотя, кажется, это никого из нас не волнует... Но вдруг у него какой замысел злобный? Не очень-то он меня последнее время поддерживал по вопросам всяким... Кхм, ладно, стоит завязывать с рассуждениями вслух. - писатель никогда не допивал чай, но сегодня решил всё-таки осушить кружку до конца. Далее он переместился к себе в комнату и включил компьютер.
  
  "Почему нельзя проводить подобный конкурс в старом стиле каком-нибудь? Я не то чтоб сильно традиционалист, но как-то, ну... На бумаге приятнее писать, в общем. Ладно уж." - и полчаса беспрерывной печати. У Николаса это от души всё как-то шло, он был свободен, когда писал, и его дурацкое восприятие мира не могло его достать в его собственном вымышленном мирке; эскапизм налицо, зато какой! Вроде и людям нравится... Но куда больше грело его то, что это вроде как нравилось даже Летте. Это придавало ему сил работать дальше.
  
  С Леттой он и правда общался, это не было какой-то выдумкой. Общался и в самом деле продолжительное время, достаточно, чтобы влюбиться, а затем и полюбить её; общался и нередко, но всё ему мало и мало было. И тем не менее, душа его пела, когда они встречались в том или ином месте. Зачастую это были тематические встречи в парках или ещё где; если коротко, то и Летта, и Ник состояли в кружках своеобразных революционеров-сепаратистов, не имевших влияния в жизни, всё было в рамках непосредственно самих кружков, игравших роль государств; в общем, там они симулировали государственную деятельность и прочие штуки. В одном таком кружке Николас и встретил Летту, правда, он ещё не знал тогда, что вообще будет с ней когда-то общаться... Но он был рад, что до этого всё-таки дошло. Винсента, кстати, он тоже встретил где-то там. В любом случае, в последнее время все трое из них во всей этой суматохе не слишком активно варились.
  
  Дверь чуть скрипнула.
  - Заходи, заходи, чего уж, - писатель чуть оторвался от печати, черкнул что-то на бумажке под рукой и вновь влился в процесс.
  - Как прогресс? - Винсент чуть поправил свои кудрявые тёмные волосы, достал из рюкзака рукопись и подбежал к Николасу.
  - Ну, идёт, как видишь. Через час-другой закончу, коль не буду сильно отвлекаться. Хм-м? - Николас покосился на листки в руках друга. - Так, стоп-стоп-стоп. Ты УЖЕ всё!?
  - Ладно, ладно, пойду уж...
  - Нет, стоя-я-ять. Я прочитаю. - Ник бесцеремонно вырвал листки из рук Винсента и принялся читать его рассказ.
  
  "Лучше бы не читал. Нет, с меня хватит..."
  
  - Я дисквалифицируюсь, Винсент. - писатель отрешённо поглядел на монитор своего компьютера. Всё, что он тут напечатал... так глупо. Николаса знатно впечатлил рассказ своего друга, который был написан чуть ли не слишком профессионально. И ведь это был вообще его первый рассказ, ужас! Ник был разбит.
  - Чего-чего!? Нет, мы оба участвуем... - Винсент сложил свои листки обратно в рюкзак и снова вернулся в комнату больше-не-писателя. - Ты пишешь лучше, чего ты.
  - Сам-то читал своё? Ей-богу, русский классик, не знаю, - Николас выключил компьютер, не сохранив никаких изменений в своём текстовом файле. - Больше не пишу. Как-то хватило, что ли...
  
  Уже на следующий день ему пришлось отвечать за свои слова.
  - Так не делают ведь! - Летта в упор глядела на Ника, всё ещё отрешённого после вчерашнего. Сейчас они сидели на скамейке в парке, кажется, в этот раз уже наяву. - Дело жизни ведь... Если что-то не нравится, то над этим надо работать, прорабатывать, чтобы нравилось! Мобилизировать всю энергию и туда направить!!
  - Не могу я прорабатывать. Либо сразу хорошо, либо никак. - Николас печально глядел на "Божественную комедию" Данте, торчащую из его рюкзака. "Так же бы писать... Хе-хе, а Летта и впрямь с майндсетом императорским. Жаль, что я не могу так." - Я, пожалуй, сожгу всё.
  - Сделаешь что?? Нет! - "Её что, и впрямь волнует? Не уверен вообще, мне кажется, она ничего моего и не читала раньше... Хотя нет, что-то могло быть... Ну, всё равно."
  - Макулатура нечитабельная, вот. Печки б таким топить. Этим и займусь, хе...
  - Нет, нельзя так! Это же тоже опыт... - Нику привиделось, что Летта и в самом деле погрустнела. "Да ну нет, с чего бы..." - Прочту всё, только не жги. Да или нет?
  - Трата времени... - горько вздохнул Николас, хотя в глубине души ему сделалось чуть радостнее от того, что она взаправду решилась читать что-то, написанное им.
  - Так да или нет? - императрица укоризненно посмотрела на своего друга. Бесшумно усмехнувшись, Николас выдавил из себя согласие, после чего они разошлись. "Интересно, как скоро я вновь тебя увижу? Эх-х..."
  
  Впрочем, на следующий же день они и увиделись. Пожалуй-всё-таки-вновь-писатель был шокирован искренней похвалой своей любимой, но всё-таки никак не мог признать своих умений; Николас так-то вообще ничего в мире не признавал, что отягчало ему и существование, и жизнь.
  
  Правда, Николас понимал, что отягчает это жизнь далеко не только ему. И когда спустя два дня он, как ему казалось, вновь оттолкнул от себя Летту, пришла пора принимать решение.
  
  Приятное весенне-летнее небо. Вечер, закат... Слегка напоминает ему о том сне, но теперь всё по-настоящему. По крайней мере, настолько по-настоящему, насколько Ник способен разграничить реальность и фикцию.
  Вчера он стыдливо убежал с встречи своего кружка в одной из беседок всё того же парка. Дело было в том, что кружок его был совершенно скучен и легко заменялся другими кружками поновее и поинтереснее, потому Николасу хотелось закрыть его навсегда, ибо идей для развития не было, а ещё он плохой лидер. Летта была против, а Ник - непоколебим. В итоге она замолчала и отвернулась к окну, а Николас запаниковал и пулей вылетел в другой конец парка, где какое-то время переводил дыхание и отчитывал себя за идиотизм и эгоизм.
  У выхода двое столкнулись.
  - А... э... Прости меня, пожалуйста, я пойду... - писатель стыдливо опустил глаза и отправился было восвояси, но что-то приятное коснулось его руки и заставило остановиться.
  - Нужно как-то разбить дурацкую установку в твоей голове, Ник, - Летта устало вздохнула. Они решили присесть на скамейку у выхода. - Я не могу тебя никак убедить ни в чём.
  - Ты как раз и можешь, - сразу выпалил Николас, пустившись в очередные чепуховые бредни, - это я не могу. Я... больной человек, Летта. Я не сумею ни в чём себя уже убедить, это легко выяснить, наблюдая за моей жизнью в обществе.
  - Будто наблюдения сразу гарантируют правильность твоих умозаключений. - девушка, судя по всему, сердилась. - Слушай, ты ведь единственный, кто может как-то повлиять на себя и свои взгляды на мир.
  - Не могу. Как бы объяснить... Ну, я думаю, это физиологическое что-то. Мозг просто дефектный, хе... - парень выдавил глупую улыбку.
  - Справка есть? - нахмурилась собеседница.
  - Наверняка была бы, были б деньги...
  
  Молчание. Ник с трудом мог переживать молчание, он всегда паниковал в тишине.
  
  - Просто невыносим, правда?
  
  И снова... тишина.
  
  - Вот так всегда и бывает... Выхожу правым из спора, в котором не могу быть прав, зато в итоге теряю людей...
  - Я бы сказала, если бы признала твою правоту, уж поверь. - теперь сомнений в Николасе не осталось: Летта точно сердилась. - Что будем делать?
  - ...я могу уйти. Просто... уйти. И не на что будет сердиться...
  - Побег - худший подход к решению проблемы. - "Хе-хе, ну да, ну да... Всё к этому ведь шло, по-моему. Сейчас придётся как-то защищать свою позицию, хм-м..."
  - Разве он не единственный? Ну, сама подумай, не возиться ж так со мной остаток жизни... Я не очень хорошо на тебя влияю, мне кажется. - Ник закрыл глаза, сдерживаясь, чтобы не заплакать. Сейчас накроет. - Дело ясное, что со мной тяжело, потому что никто так долго меня пока и не выдерживал. Вот я сейчас подумал... и понял, что я эгоист. Мучаю тебя, хоть и пытаюсь не делать этого... Ощущение убийства того, кого любишь - нечто невыносимо отвратительное. Я не хочу так. Это не значит, что я именно что убегаю... Проблема в другом. Проблема в том, что я как раз таки не могу убежать. Мне с тобой хорошо, но я не хочу, чтоб ты страдала ради такого. Потому и, ну... Я готов уйти. Это превратит меня в живой труп, но я готов. Я знаю, насколько больно это будет, ведь это ещё и заставит меня преступить чрез свои эгоистичные желания... Но так будет лучше тебе, я уверен. Допустив подобную ситуацию, я уже провалился и изжил себя. Пожалуйста, прости меня за это...
  
  Николас оторвался от реальности. Хорошо так оторвался.
  Закрутился во всех воспоминаниях, что остались в нём о времени с Леттой. Кажется, они говорили уже чуть ли не обо всём на свете, но всё ещё могли общаться вечно... Сразу же картинка реальности пред глазами Ника сменилась его голубой мечтой, идиллией - остров. Остров где-то в океане, домишко... А в домишке живёт Летта, живёт Ник. Они оба делают то, что им нравится... Ник пишет книги, как и мечтал. Летта поддерживает его, если ему тяжело, порой дарит какие-нибудь украшения, в духе какого-нибудь медальончика или милого брелочка... А в реальности Николас плачет, слегка вздрагивая от холода внутри. Он и счастлив, и разочарован. Так не хочется, так не хочется... Но придётся. Летта - человек свободный. А Николас...
  
  "А обязан ли я сидеть и гнить в этой ментальной темнице и дальше?"
  
  Раньше подобная мысль его и не посещала. Он слегка встрепенулся. Конечно, он уже наговорил всякого... Быть может, ещё не поздно, конечно, но всё же... Да даже если так.
  - Летта. Кажется, я что-то понял. - Ник открыл глаза и моментально был ослеплён потрясающим видом вокруг себя. Его любимая смотрелась как-то особенно интересно и мило на фоне залитого то ли кровью, то ли... джемом? неба. Такой переход небесных цветов отлично сопутствовал ментальной революции в его разуме... Этот вид чуть приободрил уже было отчаявшегося писателя. - Наверное... Я мог бы хотя бы попробовать. Или хотя бы попробовать попробовать. Или, ну...
  - Попробовать? - Летта вскинула брови, чуть ближе подвинувшись к Нику.
  - Твоё предложение. Я мог бы хотя бы попробовать... в себя поверить, там, не знаю, прочие вещи... Я, конечно, говорил, что пробовал, но... Я ведь и влюблялся в школе в кого попало раньше, не различая влюблённость и любовь. Так что, ну... Возможно, я всё-таки ничего и не пробовал, хе...
  - Император возвращается из своего военного похода на свой разум, я полагаю? - девушка игриво боднула плечо Николаса, моментально вогнав парня в краску.
  - Э-э-э!? - "Это-то уже не сон, чёрт возьми! Что происходит???? Иллюзи... я. Хм." - Хм, ну... Вероятно.
  
  Сегодня Ник решил гулять с ней допоздна, чтобы закрепить своё решение. Во время прогулки он поймал себя на мысли, что в каком-то плане воплотил свой позавчерашний сон в действительность... Кажется, он впервые собою загордился.
  - Частично я всё-таки прав.
  - Хм-м? - Летта любопытствующе посмотрела на своего друга.
  - Ты всё-таки смогла меня убедить в чём-то. Хе-хе.
  - Но вытащил-то ты себя всё-таки сам...
  - Не в одиночку. - Николас чуть улыбнулся и мягко сжал руку своей императрицы. - И дальше я, кажется, тоже не буду один. Я счастлив... Осталось попытаться нормально этим насладиться for a change.
  
  Поднялся лёгкий ветерок... но холодно Нику уже не было.
  
  - Думаю, я даже могу с этим справиться. Все иллюзии развеяны... страдания разбиты, наверное. Значит... Хотя бы попытки это точно стоит, хе-хе.
  
  Той ночью Николас уже не страдал вечными размышлениями по поводу реальности бытия, he got past it, somehow. Он решил чуть больше отдаваться писательству, наконец приняв его, как дело своей жизни, потому сел писать ещё один рассказ; возможно, и правда последний, не только ж рассказы строчить всю жизнь.
  
  Что сейчас с этим человеком - неизвестно. Вероятно, его дальнейшая судьба навсегда скрыта от заключённого ментальной темницы, задокументировавшего его побег. Или нет?
  
  Кто знает... Кто знает.
  
  
  
  
  14/15/16.02.2023
  
  О смерти, свободе и любви
  
  - Речь о чём вести будем?
  - А о чём хочется, душа лежит к какой беседе больше?
  - К какой-нибудь абстрактной, не знаю даже. Например, не знаю, хм-м... Можно ли отождествлять свободу и смерть?
  
  Тишина. Особо, кажется, сказать и нечего тут, вопрос такой глупый, но я так привык эти две вещи считать чем-то единым, неделимым... а тут меня взяли и спросили, можно ли так делать. Разве это подлежит сомнению? Какие глупости... Впрочем, не оставлять же собеседника без ответа.
  - Иначе никак и нельзя.
  - Это почему?
  - Потому что каждый раз, когда человек от чего-то обретает свободу, то либо он что-то убивает, при том безжалостно, либо в нём что-то мучительно умирает, неизбежно искореняется. Так и появляется на свет свобода в любом её проявлении, разве нет?
  - Нет нужды что-то разрушать, чтобы обрести свободу, когда можно просто сотворить что-то свободное, я думаю. Разве не этим что ты, что я...
  - Нет, мы занимались, да и занимаемся иным; побег от реальности, иллюзия побега из наших клеток, fictional freedom, delusory liberty... Чтоб получить свободу настоящую, нужно умереть и убить.
  - Не что-то одно?
  - Не что-то одно, нет, - я чуть перевёл дыхание. Это ж, вроде бы, даже не спор, чего я так выдохся? - Оба действия рука об руку идут, так или иначе... так или иначе.
  - Зачем столь деструктивно подходить к такой задаче? Да и мы оба знаем, какая есть альтернатива, я думаю.
  - Любовь, - выпалил я, тут же сотрясаясь мучительным кашлем.
  - Да, - улыбка. Чему тут улыбаться? - Она не убивает ничего, наоборот, совсем наоборот; в ней возрождение.
  - Она губит! - я начал плакать, сам не сознавая почему. - И вообще... её нет. Ладно, нет, есть, но... Я почему-то всегда страдаю, если люблю, хотя сама любовь тут, наверное, всё-таки ни при чём; она и вовсе наполняет меня каким-то счастьем, но этого так мало, так не хватает... всегда есть что-то, что, даже если я вырываюсь на свободу, обязательно меня отыскивает вновь и возвращает за дурацкую решётку абсурдных умозаключений! Не понимаю...
  - А не надо понимать, нужно просто...
  - Уби-и-и-ить! Нужно это убить, чтобы я наконец освободился!!
  
  Я уже не знаю, что это был за диалог; не знаю, диалог ли это был и вовсе. Кажется, проснулся я в совершенно незнакомом мне месте, хотя вполне ясно, что дом свой я покинуть никак не мог... Но ощущался он каким-то другим, каким-то незнакомым, чужим, инородным. Впрочем, не могу даже сказать, что я проснулся, ибо спать я, кажется, всё-таки не ложился.
  
  Я не спал, не мог спать, потому что я очнулся, стоя посреди комнаты. Пустой, белой комнаты. А передо мной - бездушное окно. Я, ни секунды не раздумывая, бросился к нему и легко прыгнул.
  Что происходит?
  ...
  Я завис в воздухе, если воздух, конечно, существует.
  Я не мог двинуться. Хм-м.
  Возможно, я всё ещё мог думать. Больно; я сознавал это. Я ощущал боль, я думал о ней, безумно шелестя свою память в поисках чего-то, что могло бы эту боль приглушить.
  
  Мои друзья веселятся прямо тут, прямо передо мной. Все они. Она тоже среди них. Я схожу с ума, пытаясь понять, что происходит с миром вокруг меня; я тоже симулирую веселье, ведь я конформист. Почему мы веселимся? Я умираю, мне так плохо. Почему с ними, ладно, с нами она разговаривает, почему со мной-то нет? Я ведь так...
  
  Мне стало лучше. Я глупый, всё давно позади.
  - Вы правы, я понял. Мне нет нужды что-то убивать, нет нужды и умирать... Любовь действительно возрождает, - я шумно выдохнул, утерев слёзы. Кажется, мой мир рассыпается, заменяясь чем-то настоящим. Либо я совсем сошёл с ума, либо я наконец обретаю покой...
  
  Я начинаю жить чем-то другим. Возможно, кем-то. Я больше не вижу никаких клеток или решёток, цепей или оков.
  - Смерть, правда, всё ещё является одним из проявлений свободы. Но мне нужна свобода, которой можно наслаждаться. Думаю, что свобода, что обретается в любви - самое то, хе-хе. Осталось всего лишь чуть-чуть в себя поверить...
  
  
  
  
  27.02.2023
  
  space sorrow, or the Supernova
  
  - Что тебе больше всего нравится в космосе?
  - Тоска.
  
  Том неотрывно глядел в иллюминатор уже битый час, оставляя всю свою работу на других членов экипажа. Даже это было интереснее всей этой исследовательской мороки, ей-богу. На Землю они не возвращались уже порядка четырёх лет, но по ней особо никто и не тосковал - весь персонал корабля составлял добровольцев, без какой-либо подготовки отправившихся в космос; эдакая русская рулетка, на которую никто из них прежде не решался. Капитана у этого корабля не было, раз в неделю каждый член экипажа получал возможность попилотировать корабль: постоянных пилотов, земных диспетчеров, какой-нибудь группы спасения у этих ребят не было, но лаборанты на Земле, решившиеся на такой эксперимент, наказали им возвращаться через восемь лет после отлёта. Конечно, им не было обязательно этого делать, но энергии в корабле на большее время бы и не хватило, потому для определения своей судьбы у этого экипажа неудачников ещё была уйма времени. Каждый из его членов сам решал, когда им угодно будет вернуться на землю; так, на третий год полёта отчалил их негласный лидер Максвелл, а на четвёртый - молодожёны Кэтрин и Грег, о судьбе которых вестей персонал корабля не получил, потому все заключили, что парочка разбилась. Никто не печалился, потому что всем и так всегда плохо.
  
  Оставшиеся волонтёры были все примерно одного возраста и одного мировоззрения, отрицающего осмысленность бытия. Самым позитивным в этом плане, пожалуй, был Джеймс, относившийся к жизни весело, ибо смысла не имело ничто, в том числе грусть.
  - А чего тоска? - Джеймсу, судя по всему, в который раз сделалось одиноко, потому он решил поприставать к Тому. Том был, напротив, самым негативным и потому бесполезным членом экипажа, зато он имел звание майора в какой-то там никому не сдавшейся стране, или даже нескольких странах; он периодически апеллировал к этому, чтобы поставить себя выше остальных, это работало и позволяло ему отлынивать дальше, хотя работой из всех них едва ли кто-то занимался. Обязанностей у них не было, была "рекомендация" лаборантов, отправивших их сюда; мол, присылайте всякие пробы атмосферные, с Луны грунт собирайте периодически, экспериментируйте, результаты нам отсылайте. Простая работа...
  - А что ещё? Что ты чувствуешь, глядя в иллюминатор? Взгляни на все эти звёзды, так одиноко мерцающие в этой вечной, равнодушной к ним и всему на свете тьме, покосись на космический мусор, пролетающий вокруг нас, не имеющий никакого смысла, но всё ещё существующий... Это ведь мы. Это структура наших мыслей, структура нашего общества... - Том не отводил глаз от космоса, не мог - он тонул в нём! - и не он один. Каждый из них в нём тонул... каждый из них был вот-вот и на его дне.
  - На Луну ваша очередь сегодня, если что, - в комнату плавно вплыл Нил, рассекая руками безвоздушное пространство вокруг себя. Невесомость даровала экипажу ложную свободу, и они ею наслаждались. Нил, правда, был исключением и предпочитал делать что-то, не требующее лишних передвижений по кораблю - он не терпел ложь, не терпел и фальшивой свободы, нарочно заточал себя за решётку почём зря... На Земле он тоже себя всячески ограничивал, но в его страну пришла война, потому он выбрал полёт в космос, чтобы сохранить стабильность своего существования. Никто его не осуждал, все его жалели, и лишь он себя корил, а Том ему в этом потакал, потому что сам был таким же.
  
  Корабль завис над серой лунной поверхностью. Пора спускаться; Том и Джеймс упаковались в скафандры и выплыли из корабля в лунный мир.
  - А в Луне тебе что-нибудь нравится?
  - Свет, - слабо улыбнулся Том; на людях он никогда не улыбался, но в скафандре никто не заметит этой улыбки. - Напоминает мне об одном дорогом человеке, которого я оставил там, на Земле... в связи с своею бесполезностью.
  - Связь с Луною-то какая? - Джеймс поплыл ко дну ближайшего кратера, подготавливая колбочки для сбора грунта и лунной пыли.
  - Ну... Человек этот был светом моим, таким же вот, во тьме непроглядной. До него я по этой тьме так и блуждал... и продолжил блуждать, его утратив. - Том, слегка кувыркаясь вокруг соседнего кратера, предался воспоминаниям... воспоминаниям о жизни, утраченной навсегда.
  
  Луна преобразилась в лужайку, залитую солнцем, располагавшуюся на берегу кое-какой реки, а космическая тьма в небо, лесной пейзажик и домишко у самого края поля зрения Тома. Где-то там, четыре года назад... Он был не один, он мог испытывал счастье, любовь и... нужность, наверное. Комфорт, утопичность... Да, утопичность.
  - Что завтра тебя ждёт?
  - Что-то нехорошее.
  - Почему?
  - Хороший вопрос...
  Рядом с Томом сидела девушка - вероятно, самое дорогое, что майор на Земле имел, его спасение, вдохновение, якорь, опора... Вместе они образовывали щит и меч, способные одолеть что угодно.
  Каждый их диалог, правда, сводился к этому, ведь Том не был слишком социальным существом; со временем он, как он сам и заключил, приелся своей спутнице, и тогда, в побеге от неизбежной гибели от одиночества, Том и оказался у той лаборатории, из которой он позже вылетел в космос.
  - Я закончил, Том, давай обратно... Том? То-ом!! - Джеймс подплыл к парящему мечтателю, затем снова отплыл и поплыл уже на таран, рассчитав всё так, чтоб затолкать своего приятеля в корабль. Том нехотя открыл глаза, узрев пред собой всё тот же корабль, в котором он обитал уже так долго... Глыба льда, иначе и не описать, совершенно безвкусный дизайн, что внутри, что снаружи... A fitting dwelling for a bunch of people gone for good in due time.
  
  Пришло время ужина. Корабль имел столовый отсек, даже подобие стульев и столов в нём, на которых, правда, чёрта с два усидишь, но бравых неудачников это не пугало - они всегда ужинали тут, все вместе, все четыре года. Всё та же еда из тюбиков... Скучные лица, так и не ставшие Тому родными. Помимо Нила, Тома и Джеймса тут собрались ещё трое: Зен-Зен, Давид и Мира. Зен-Зен был самым сбалансированным из этого отряда самоубийц, исправно выполняющим свою работу, сильно попусту языком не треплющим, да и в целом славным малым, который, кажется, бежал на Земле из какой-то страны в Азии; Давид же был добровольцем, нашедшим свою звёздную судьбу через форум суицидников в интернете, а жил до отлёта он то ли в Косово, то ли в Чехии; Мира была флорентийкой, полной страстью к космологии и астрономии в целом - наверное, самая нормальная из всей компании, но всё равно жизнь не привечавшую; и всё же по характеру она была явно ближе к позитивному Джеймсу, нежели к никакому Зен-Зену или тосковавшим Давиду и Тому.
  - Грунт-грунт-грунт! Давай сюда, сейчас всё-ё-ё сделаю. - Мира довольно быстро расправилась с тюбиком и сразу же оплыла весь стол, чтоб достичь Джеймса. Джеймс всучил ей все собранные лунные артефакты, ещё немного о чём-то потолковал с Давидом и поплыл наверх, в свою спальную каюту.
  - Зен-Зен, пилот ведь всё ещё ты? - Том поглядел на тоскливо поглощающего содержимое тюбика паренька.
  - Я. Эстафету принять хочешь? Ты of all people? - Зен-Зен подозрительно приподнял бровь.
  - Вообще-то я не так уж и редко пилотирую этот корабль, знаешь ли. А ещё я майор, и мне наказали вас охранять, - это было не совсем правдой, наоборот, скорее шуткой одного из лаборантов на Земле, но шутки из всего экипажа способны были понимать лишь Джеймс и Мира, посему Том нагло этим пользовался. - Да и кто, если не я? Все такие кислые.
  - И то верно... Хорошо, теперь пилотируешь ты.
  - Ground control to Major Tom... С чего рвение такое вдруг? - Давид вертелся у иллюминатора, глядя на пустынную поверхность Луны, к которой он явно тяготел.
  - Нам ведь ещё давали поручений кучу. По-моему, пора навестить Марс.
  - У-у, великие дела, ничего не скажешь... Может, сразу на Венеру? Авось дождь кислотный пойдёт... Или спутник Юпитера какой-нибудь, на который чёрт приземлишься...
  - Ну полноте.
  
  Как только все расплылись кто куда, Том снова ненадолго отключился от реальности, параллельно принявшись планировать свои действия. Четыре года... Что же, им всем хватило. План был прост до неверия - насмерть во что-нибудь влететь на их корабле, чтоб никогда на Землю не вернуться, ибо им говорили, что по возвращении их космическая одиссея завершится насовсем. Том не был эгоистом, он уже обговаривал подобный план с каждым членом экипажа неделю назад, и все согласились, что пилот решает, что им делать - все безоговорочно примут свою судьбу, потому что они, считай, и так уже мертвы; угасают, как звёзды. Вот-вот взорвутся... the supernova is nigh.
  
  Стоило Тому занять кресло пилота и активировать движки, как к нему, будто выжидая, подплыла Мира из тьмы нижних отсеков корабля.
  - Джеймс проснулся... и... - возможно, что-то случилось; девушка плакала.
  - Хм-м? Отчаливает, что ли? Earthsick?
  - Собирался, но... Ну...
  - Ш-ш. Что он? В скафандр не влез, капсулу запустил раньше времени? - Том медленно продолжал поднимать корабль всё выше и выше, вскоре покидая поверхность Луны; Мира плакала ровно до тех пор, пока Том, тяжко выдохнув, не вывел их ковчег на вторую космическую.
  - Он повесился. Прямо в капсуле... Взял и повесился.
  - М-м. Бывает. - этого стоило ожидать; Тому казалось, что все, кто кажутся теми ещё весельчаками и заводилами, примерно так жизнь и кончают.
  - Это всё, что ты скажешь? Джеймс был тебе, кажется, ближе всех...
  - Мира, - Том отвлёкся от панели управления, предоставляя судьбу корабля колебаниям вероятностей во Вселенной. - Мне здесь никто не важен, если честно. Это - чистилище. И сейчас мы все очистимся, я думаю. Совсем.
  - Совсем?
  - Совсем.
  
  Корабль набрал третью космическую, а затем и четвёртую... Удивительно, но эта тусклая глыба, кажется, совсем ничем не бралась, и на самих космонавтов такая скорость никаким образом не давила. К Тому и Мире поднялся Нил, потирая заспанные глаза.
  - The circuit's dead, there's something... wrong, - Нил положил на панель управления портативное устройство, регистрирующее изменения в состоянии корабля. Том глянул на него и умиротворённо улыбнулся - цепи в важных электросхемах, в том числе той, что имела прямое отношение к системе жизнеобеспечения корабля, действительно вышли из строя. Принятие неизбежного постепенно накрыло и Миру, подплывшую к правой стене кабины пилота, чтоб прижаться к ней и попытаться уснуть. Тут поднялись уже и Зен-Зен с Давидом.
  - Майор Том, зарегистрировано кое-что интересное на радаре! Последнем функционирующем, кстати, - сообщил Зен-Зен, отрешённо вздыхая. Корабль принялся слегка шуметь; из столового отсека валил странный пар. Хаос смерти смешивался с порядком рутины экипажа обречённых.
  - Что же там такое? - Том сладко зевнул, подавляя дрожь, навязываемую инстинктом самосохранения. Скорее, скорее... Как ему осточертело это вечное одиночество!
  - Давид, лучше ты... - Зен-Зен слабо подплыл к левой стене кабины, кажется, теряя сознание.
  - Похоже, мы стремительно приближаемся к чёрной дыре, товарищ майор. Ну, спорно, конечно, но мы будем пролетать рядом, и, несомненно, она нас встретит с распростёртыми объятиями. - Давид перекрыл проход в столовый отсек нажатием кнопки на кабине управления, после чего сразу ткнул кнопку его сброса - ни завтрака, ни обеда, ни ужина им не предстояло боле.
  - Прекрасно... Это замечательно, если честно. Радует, наверное.
  - А чему тут радоваться?
  - Неизвестности и непредсказуемости. Авось и тоска закончится... - Том искренне улыбнулся, принявшись фантазировать о том, что могло ждать его по ту сторону Вселенной, за горизонтом событий. Вдруг он наконец вернётся к своей дорогой, туда, к утопическому берегу кое-какой реки? Он её тогда уж точно не оставит снова... Как-нибудь да исправится, искренне постарается. Впрочем, он может и просто умереть...
  
  Шум корабля усилился, всё вокруг заполнилось паром, разум Тома уже рисовал ему самые разные образы. Вероятно, корабль уже достигал скорости света и вот-вот утратит свою форму, структуру; впрочем, чёрная дыра наверняка побыстрее всё сделает. Мира пропала из виду, за ней и Зен-Зен, Давид резко отлетел в сторону, и поди разбери ещё, сам он это сделал или ковчег их с чего-то тряхнуло - Тома не волновало это. Они все знали, на что шли, и не имели сожалений... Никто тут не имел сожалений. Их вселенская тоска, космическая печаль наконец подходила к концу... Казалось, они консолидировались во что-то одно, но всё ещё что-то множественное. Их жизни сплелись воедино, двигаясь по одному пути, пути туда, где их ничто не ждало, и потому ничто не отвергало... Они плавно угасали и, казалось, окончательно затухая, взрывались всеми цветами, что мог воспринять человеческий глаз.
  
  Том видел её. Он шёл в её объятия, утрачивая свою идентичность, жертвуя своею гиблостью, своими интересами и желаниями, переполняясь любовью и счастьем; он лишь жалел, что ему пришлось предстать пред смертью, чтобы таким стать. Но теперь всё будет хорошо; никто и ничто уже никогда не покинет то, что лежит за горизонтом событий.
  
  Взрыв их тоски и печали, их трагедий, комедий и рутинности, бесцельности и ненужности был очень красивым, он переливался всеми цветами радуги, смешиваясь в градиенты новых цветов, которые никто никогда постичь не сумеет; не сумеет и описать их никто, ибо словарный запас всего человечества всегда будет чересчур ограничен, чтоб описать нечто подобное.
  
  Now that is a supernova.
  
  The ultimate supernova.
  
  
  
  
  02.03.2023
  
  the last story, or the end of the world and the beginning of the universe
  
  Посчитав, что потерял всё, что можно было потерять, а то и больше, он решился на решение невероятной импульсивности: переплыть реку, протекающую аж по трём странам, переплыть от самого истока и до самого устья, ближе к устью кое-где остановившись. Эта идея стала не то чтоб навязчивой, но конкретной такою целью у Юрия, и он решил к ней идти до конца.
  
  Исток реки находился, к счастью, в его стране, потому Юрий сразу к нему и поспешил. Ехать, а затем и плыть, предстояло немало времени, так что покорителю рек пришлось ещё обойти магазины, чтобы закупить много-много консерв и воды; наконец, никого ни о чём не предупредив, он покинул родной город и поехал к краю своей страны, к истоку той самой реки.
  
  
  
  Исток находился на самой окраине области, в небольшом селе, докуда путешественник добрался без проблем. Местные встретили его радостно, отвели к истоку и принялись к своим расспросам, которых избежать всё же не удалось.
  
  - Ишь чего удумал, и в самом деле всю-всю реку покорять собрался? - местный помог водрузить надувную лодку Юрия на водяную поверхность, затем помог прикрепить к ней моторчик.
  
  - Всё так, всё так, - кивал Юрий, оглядывая лесистую округу, уже прощаясь с родным воздухом, хотя выплывать ему ещё предстояло немало времени, пусть мотор он отыскал и качественный, скоростной. - Прям отсюда и до моря.
  
  - Ну даёшь ты, конечно... А война? Ну ладно, с восточным соседом-то всё хорошо, скажем, ты даже границу пересечёшь нашу без проблем, а что к югу сделается? Очередь в тебя выпустят, на дно пойдёшь, и лодка твоя следом!
  
  - Либо умру, - решительно сказал Юрий, забрасывая в лодку все водонепроницаемые рюкзаки, - либо достигну своего счастья.
  
  - Ух ты, ух ты! - глаза местного загорелись озорным огоньком. Путешественник понял, что сейчас его вновь разбомбят вопросами, но решил всё же выслушать своего помощника. - Стало быть, плывёшь к кому-то конкретному, иль за чем-то конкретным? На добровольца-солдафона ты не смахиваешь, так что мотивы у тебя, полагаю, свои какие-то, житейские...
  
  - К кому-то, да... Не знаю, чем это обернётся, конечно, но жизнь моя и так уж кончена, так чего ж не рискнуть сыграть в рулетку такую? Это ещё и приключение какое-никакое, хорошо же... - Юрий мечтал о чём-то подобном, но куда больше желал достичь того, кого, как ему казалось, он потерял; столь безумный способ, но ведь рабочий! Так он хотя бы её увидит... А вот инициировать контакт или нет - решит уже там, если доберётся дотуда. Ему ж ещё весь город там обойти придётся... Мысли Юрия вскоре совсем почернели, он потряс головой и выдохнул.
  
  - Удачи тогда тебе. Попробуй границы как-то под водой пересекать, не знаю... - местный почесал затылок, с лёгкой тоской глядя на отчаявшегося на такую глупость путешественника, затем тоже выдохнул и помог ему завести мотор лодки.
  
  Через минуту Юрий уже стремительно нёсся по речушке, медленно, но верно превращавшейся в полноценную реку. Бесспорно, контролировать лодку на такой скорости было слегка проблематично, но снижать её прямо сейчас было опасно, ибо лодка б непременно во что-нибудь врезалась, пока Юрий бы возился с мотором, потому он смиренно вертел вёслами, стараясь не задохнуться.
  
  Вскоре курс его чуть выровнялся, скорость моторчика была чуть сбавлена, путешественник наконец мог позволить себе отдохнуть. Вытащив фотокамеру из одного из рюкзаков, он чуть поудобнее устроился в лодке и принялся запечатлять природу вокруг. Странно, он никогда к такому не тяготел, но сегодня что-то приспичило...
  
  Вокруг шелестели деревья, уже все зелёные и яркие. Весна завершалась, скоро наступит лето... Вероятно, летом Юрий и достигнет своего рая. Впрочем, для начала надо пересечь хотя бы первую границу, что наверняка будет тем ещё весельем...
  
  "С другой стороны, государство-то марионеточное, может, пограничников никаких и не будет... А вот к югу оттуда, действительно, они уже будут. Ладно уж... для начала надо хоть одну страну пересечь, а я ещё отсюда толком не выплыл."
  
  Близилась ночь, но Юрий останавливаться намерений не имел, потому что достичь своего рая ему хотелось невероятно, потому что его уже который день ломало от мучающих его душу страданий; если коротко, то он общался кое с кем особенным, проживавшим ближе к устью реки. Ситуация была непонятной и давящей, не винить себя Юрий в этом не мог, потому он решил отправиться в такое вот путешествие, чтобы понять, кто он вообще такой, стоит ли чего-то жизнь, ждёт ли его ещё что-то хорошее... Даже сейчас боль терзала его, но он продолжал работать вёслами; когда стемнело, он вытащил из рюкзаков фонари, установил их перед собой и плыл вот так вот до самого утра, а к утру уж свалился спать.
  
  
  
  В таком темпе его плаванье продолжалось ещё около недели; пришла пора пересекать первую границу.
  
  - Тут плывёт кто-то, кажись! Сюда, сюда!
  
  - Чёрт бы вас... - Юрий раздражённо плеснул веслом по воде и принялся хаотично прятать вещи и моторчик в рюкзаки. Слышался шум автомобиля - кажется, пограничники решили им конкретно так заняться. Нацепив на себя водолазные очки и небольшую прозрачную трубочку для воздуха, Юрий нырнул под воду, тут же выныривая; автомобиль был слышен всё громче и громче, паника накрывала покорителя рек, спешно выпускавшего воздух из лодки. Лодка в рюкзак залезла с трудом, но таки залезла; нацепив на себя эдакий грузовой панцирь, Юрий второпях скрылся под водой.
  
  Река была полна мелких рыбёшек, огибающих всяческие подводные препятствия в виде веточек, всякого мусора и типичной для водоёмов растительности, но долго наблюдать рыбёшек позволить себе Юрий никак не мог, да и вода в ушах ощущалась не слишком приятно, так что через несколько секунд он уже вовсю нёсся вперёд, надеясь, что пограничники не засекли его. Плавать с панцирем рюкзачным было не слишком просто, но перед своей целью останавливаться и без того отчаявшемуся человеку не то чтоб не хотелось, но как-то... было незачем. Он просто не мог, потому что это было единственной вещью, державшей его в этом мире.
  
  "Хоть раз десять утону, но достигну... Обязательно её достигну, а в идеале ещё и отыщу и, быть может, извинюсь за всё... Это уже мечты, конечно... Адель... Ну и дурак я, конечно."
  
  Юрий вынырнул, когда случайно выпустил трубочку изо рта; чуть не захлебнулся, но вынырнул, так ещё и вынырнул в другой стране, успешно миновав пограничников.
  
  - У-ух-х... Так просто?? Всего-то? Пф-ф... - Юрий подплыл к берегу и достал из рюкзаков насос и лодку, вновь её надул и продолжил свой путь в более удобном положении. До ниточки промокший, зато какой счастливый: наконец-то, он покинул свою страну, он правда это сделал! Он и впрямь доплывёт до неё... Доплывёт до любви, доплывёт до счастья.
  
  "Или не доплыву... Нет, сейчас не время думать об этом. Убиваться надо было раньше, ещё там, а сейчас я играю в речушную рулетку, поздно уже менять что-то."
  
  Ел Юрий не слишком много, потому что ему совсем не хотелось покидать лодку, чтоб искать в какой-то другой стране пищу, но в один момент ему пришлось всё же сойти в каком-то приречном посёлке, чтобы спросить у его жителей насос. Конечно, он рассчитывал на то, что его лодку просто повторно накачают воздухом, но нашёлся человек, у которого оказался не то что лишний насос, не-ет, это был НАСОСИЩЕ, и не радоваться этому Юрий не мог; переночевав в палатке, он вновь отправился в свой водянистый путь, мечтая о том, что всё у него будет хорошо и его примут таким, какой он есть... Впрочем, мысли его вновь почернели, потому он апатично вертел вёслами день-другой.
  
  
  
  В таком же темпе прошла ещё неделя, две недели, уж лето наступило, но Юрий, пусть изрядно уставший, не сдавался, потому что сдаваться ему повода не было.
  
  - Сюда, сюда! Вот он, нарушитель!
  
  Юрий проморгался, едва отходя ото сна. Что, уже граница? Не может быть, до неё ещё несколько дней плыть да плыть... Обернувшись, он увидел за собой катер. Катер нёсся явно быстрее его лодки, и нёсся явно к нему. Оформлен он был по-разбойничьи, но разбойниками экипаж катера назвать язык не поворачивался: это были и подростки, и просто молодые люди, одетые донельзя вычурно и отличавшиеся хаотичными и цветастыми причёсками, но вооружённые двустволками, перцовыми баллончиками и перочинными ножами.
  
  - Ну уж нет, я не буду убит какой-то местной бандой! - шипел Юрий, выделывая манёвр вёслами, чтоб увернуться от надвигавшегося катера, но мысленно понимал, что ему, быть может, тут и конец; от катера лодка его таки увернулась, но в итоге закрутилась с невероятной скоростью, вызывая у Юрия рвотную реакцию, с трудом подавленную. Дело ясное, что хозяева реки не могли не воспользоваться этим, тут же запрыгнув на его лодку и заломав бедняге руки.
  
  - Кто ты, для чего тут? - один из налётчиков, выглядевший, пожалуй, традиционнее и консервативнее остальных и бывший, судя по всему, негласным лидером этого рейда, приставил холодное лезвие к горлу Юрия, презрительно смеряя его ненавидящим взглядом.
  
  - Просто мимо проплывал.
  
  - Куда?
  
  - К вашим южным соседям.
  
  - У-у-у! Да ты из предателей! - один из самых юных членов шайки ткнул затылок Юрия двустволкой, устрашающе щёлкнув затвором.
  
  - Нет, давай дослушаем, - мудро произнёс лидер, убирая ножик от шеи речного мученика. - А плывёшь для чего?
  
  - Ну... - изливать душу местным аморалам было явно идеей сомнительной, но Юрий понимал, что выбора у него явно тут было не слишком много. - В общем, есть у меня там... любимая, - это слово глухой болью отозвалось во всём теле путешественника; зрение его чуть помутнело, сильно захотелось исчезнуть, он вспоминал все свои ошибки и с трудом боролся с инстинктом наброситься на кого-то из его нападчиков, чтобы умереть в потасовке с ними. - Я и решил, что либо умру в этом плавании, либо всё-таки до неё доберусь...
  
  Лидер присвистнул.
  
  - Сильно. - он с уважением кивнул Юрию, похлопав его по плечу. - Сам решил всё, сам выплыл... Откуда плывёшь-то?
  
  - От истока реки и плыву...
  
  - Чего-о!? Ты ещё и не местный, и так спокойно страну пересекаешь?? Чел, хорош... - лидер ухмыльнулся, сбросил с своей спины рюкзачок и принялся шариться по нему, вскоре вылавливая оттуда небольшую тетрадочку. Он протянул её Юрию. - Тут имеются всякие заметки по реке, вдруг помогут. Ещё есть список людей полезных, что тут, что в той стране, можешь позвонить иль сам прийти к ним, если на сушу сойдёшь... Тетрадь эту покажешь, сами всё поймут, помогут как-нибудь. Ладно, попутного ветра!
  
  Катер с речными правителями удалялся обратно, всё туда же, откуда и приплыл. Юрий устало выдохнул и тоскливо улыбнулся.
  
  - Разве так бывает в жизни? Разве это... реально? Эх-х...
  
  
  
  Через несколько дней его лодка дошла до границы. Тут ситуация сильно отличалась от той, что была у берегов истока; целые полки были стянуты и дислоцированы в прибрежных лесах, следя друг за другом, но не вступая в перепалки. Лодка Юрия замедлилась и больше неслась течением, нежели мотором, и граница-то уже была пересечена без каких-либо сюрпризов, но приграничную территорию ещё предстояло покинуть; вокруг уже развевались флаги другой страны, давая покорителю рек понять, что его цель уже не так далеко... Сдувать лодку и прятаться под водой приходилось то и дело, лишь через четыре дня Юрию удалось хоть как-то отдохнуть; пришвартовавшись у берега прибрежного села, он разбил палатку прям там и заночевал. Снились кошмары, в которых вооружённые силы этой страны находили его, и то брали в плен, то топили, то душили, то вербовали в самые жестокие батальоны, то брали в смертники... В общем, Юрий не слишком долго протянул, ночуя на суше. Его плавание продолжалось в привычном темпе ещё пару дней после всего этого, а дальше...
  
  - Только пули свистят по степи-и... - напевал Юрий, стараясь успокоиться; он был в стране, настроенной против его страны, и мало того, что действия государства своего он сам не поддерживал, так ещё и всё равно был тут чужаком, и его убить мог вообще кто угодно, без суда и без следствия. Несколько секунд назад над берегом справа от него разорвался снаряд, а с левого берега были слышны взрывы почти всё время, пусть и далеко. Выстрелов, к счастью, не было, но прятаться Юрию всё равно приходилось довольно часто, чтоб не попасться расположенным у берегов воинским частям. Всё это смешивалось с нестабильным ментальным состоянием путешественника, но он всё ещё каким-то образом продолжал держаться, продолжал надеяться на то, что достигнет своего рая, достигнет своего счастья... В один момент снаряд разорвался совсем близко к нему, но и это его особо не всколыхнуло, и он продолжал плыть, и всё плыл, и плыл, и плыл... Консервы заканчивались, вода иссякала, есть пришлось реже, но он продолжал манипулировать скоростью моторчика, продолжал, когда нужно, разворачивать водку вёслами; регулярное плавание под водой стало рутиной, так что вскоре он совсем охладел к беспощадной окружающей среде, и продолжал плыть, воображая всякие милости с той, к кому он плыл.
  
  "Хе-хе... Ну да, чёрта с два такое будет. Я ужасный человек... А искать её я как буду? Ладно, как-нибудь обязательно. Сначала б доплыть... Где там навигатор-то..."
  
  
  
  Прошла ещё неделя, может, две. Взрывы стали реже, еды стало меньше... Но сдаваться было нельзя, к тому же дух такое приключение захватывало что надо, не поспорить.
  
  Он уже подплывал туда, куда так стремился. Не совсем, конечно, но то был прибрежный посёлок, самое безопасное место, в котором можно сойти на сушу... Юрию предстояло симулировать иностранца с амнезией, "Джорджа", и как-то так по всему городу блуждать. И ведь сработало!
  
  Деревенские приняли Юрия нейтрально, но с должным уважением; дозволили ему оставить лодку у их берега, покормили, напоили, а затем и в город вывезли, даже дали денег и научили говорить на местном языке, пусть и ломанно, ибо Юрию всё-таки необходимо было поддерживать образ иностранца.
  
  - Now for the toughest part... to seek my love out amidst all the chaos around me. I have absolutely no idea where to find her. Not like it's a great idea, either... - путешественник тяжко вздохнул, покинув торговый центр. Да, у него были ещё знакомые в этом городе, но поди выйди с ними ещё на связь, да в доверие как-то втереться надо, чтоб чего не подумали... Впрочем, Юрий придумал безумный план, благодаря которому смог-таки выйти с одним из своих здешних знакомых, Сергеем, на связь; встретившись с ним, путешественник тут же раскрыл свою настоящую личность. Встреча эта вышла куда теплее, чем Юрий предполагал, но это играло ему на руку. Через час-другой они уже ехали туда... к ней.
  
  Он не верил в происходящее. Не верил в то, что он сейчас тут. Не верил в то, что он действительно пересёк почти всю реку, и он даже не умер, а сейчас он... он едет туда, где живёт та, кого он так жаждал увидеть.
  
  - А ты... предупреждал её?
  
  - Разумеется. Честно сказать, мы подозревали, что ты именно с таким планом куда-то и исчез, знакомый твой один вскользь упомянул как-то... в чате одном.
  
  - Чёрт, ну конечно... Эх-х. - Юрий опустил голову, теряясь в своих тёмных мыслях. Его накрывало всё той же старой ломкой, которая чуть не довела его до гибели, но по итогу привела к такому вот приключению. Странное дело - ломка по кому-то, а не по чему-то.
  
  - Не волнуйся, всё в порядке.
  
  - ...разве ж может... быть в порядке...
  
  Воздух стоял необыкновенно свежий, дул тёплый, приятный ветерок. Солнце медленно закатывалось за горизонт, окрашивая небеса в красный цвет.
  
  Когда они наконец приехали, Юрий тут же вытащил из своего рюкзака фотоаппарат и принялся его настраивать.
  
  - Хм-м? Что делаешь?
  
  - Фотографирую закат. Люблю их. Таких вот не видел ещё никогда... Запечатлеть хочется. - и щёлкнул камерой. - Ладно... идём, Сергей.
  
  
  
  Трясясь и трясясь, дрожа боязливо
  
  Страшась, что поступят с ним справедливо
  
  И глупо хихикая, страшно страдая
  
  Слёзы лил Юрий, внутри умирая
  
  Каялся он и душил свою боль,
  
  Всё так же играя ту глупую роль,
  
  Что он сам же себе уготовил...
  
  Но даже сейчас сквозь боль всю он молвил:
  
  "Я не умру, никогда не умру, не позволю себе умереть
  
  Я буду терпеть что угодно, лишь бы в глаза её вновь посмотреть..."
  
  
  
  Наконец он увидел Адель. Моментально утонул в её глазах, оторвался от реальности и куда-то улетел. Вокруг разверзлась непонятная пучина, но пучина не тёмная, как обычно бывает, а наоборот красочная, цветастая, яркая... Да, Юрию и правда не хватало этой девушки. Хотелось провалиться под землю от стыда за все свои ошибки, но провалиться удалось лишь всё в ту же пучину радости, счастья, умиротворения, возвращения которых он так жаждал.
  
  - Это прекрасный сон... Наверное... Ладно, медлить нет смысла. Прощения прошу... первым делом за то, что я слишком себя зачем-то зажимал, может, и сейчас зажимаю, но вот... ну, теперь, надеюсь не буду. Не для этого я сюда плыл так долго... В общем, чёрта с два я теперь буду молчать и стесняться что-либо спросить!! Честное слово... - Юрий всё ещё тонул в её глазах. Тонула и боль, вся гниль внутри него, страдания вспыхивали... и сгорали ярким фейерверком. Не подобрать исчерпывающее описание всех тех чувств, что в нём бушевали в этот момент, но ему совершенно точно было хорошо... Наверное, даже лучше всех.
  
  А затем Адель улыбнулась, совсем добивая в Юрии искателя смерти.
  
  - Разве так не хорошо? - спросила она, подступаясь к покорителю рек поближе.
  
  - Более чем, - кивнул Юрий, тоже делая небольшой шаг вперёд. - Но я бы всё равно хотел проплыть реку до конца, хе-е. Можно даже в море выплыть прям оттуда, ещё там задержаться... Но лучше, конечно, не в одиночку этим заниматься.
  
  - Так вот что ты задумал! - озорные огоньки вспыхнули в глазах Адель, и двое вновь сделались чуть ближе; стоит отметить, что Юрий, кажется, совсем не раздумывал над тем, что говорит, разум его витал где-то в облаках, утратив всякую рациональность. - Ну хорошо, но лучше уж дождаться конца всего... этого.
  
  - Безусловно, не очень-то и разумно мне сюда плыть было, но вот... Ну. Мне всё равно нужен отдых, чего скрывать... Как следует отдохну зато, всё-таки... не один.
  
  Да, одиночество... Главная цепь, душащая Юрия, вероятно. Кажется, она наконец треснула... и разорвалась.
  
  "А искал ли я смерти, выплывая сюда? Хм-м... Нет, я думаю, я пожертвовал всем этим ещё по пути к истоку реки... Да. Я никогда не хотел умирать... Я хотел исчезнуть, может быть, а теперь, кажется, понимаю ещё кое-что."
  
  - Я думаю, что я хотел исчезнуть сюда. Не в плане места, а в плане... ситуации. Будущего, может. Я не верил, что это станет реальностью. - Юрий поднял глаза на Адель, на свой мир, на своё всё.
  
  - По твоим меркам, реальности и вовсе нет, так чего волноваться? Всё хорошее ты и так постоянно с иллюзиями отождествлял...
  
  - Значит, теперь научусь принимать это, как принимаю плохое. Теперь-то, когда всё закончилось... Всё плохое закончилось.
  
  
  
  Воздух и сейчас стоял необыкновенно свежий, дул тёплый, приятный ветерок. Солнце по-прежнему медленно закатывалось за горизонт, окрашивая небеса в красный цвет.
  
  Это был его мир.
  
  Нет.
  
  Их.
  
  
  
  А мне всё-таки интересно, насколько он реален.
  
  Завидую им немного, наверное.
  
  Но рад за них. И счастлив.
  
  Быть может, и мне повезёт.
  
  И тьма рассеется.
  
  И всё.
  
  
  
  Всё будет хорошо.
  
  Я надеюсь.
  
  Верю.
  
  Хе.
  
  
  
  
  16.03.2023
  
  4
  
  Если в этом мире было что-то, что ценилось больше свободы, то этим чем-то, непременно, должно было быть что-то в себя её включающее, никак иначе. Размышлять об этом можно было вечно, но смысл этим заниматься, когда тебя всё устраивает? И он ехал дальше. Ехал далеко и долго, никуда не сворачивая, причём ехал то ли на мопеде, то ли на скутере, дряхлом таком, не на каком-нибудь слишком скоростном и новомодном, а на таком... обычном, что ли, как он сам. Какого-то конкретного пункта прибытия в голове его не было, он просто ехал и ехал, ехал и ехал, ехал и ехал... И так всю свою жизнь он лет с пятнадцати и проводил, когда учёба ему осточертела и он сбежал из дома. Кочевал с друзьями какое-то время, затем сбежал и от них. Он даже не знал, где он сейчас находился, в том же ли городе, в той же ли стране... Пограничников он пару раз видел издалека, но проблем с ними не имел. Возможно, ему просто везло.
  
  
  
  Года через два он доехал до невероятно красивого речного берега, впервые остановившись. Об этой остановке он уже не пожалеет. Вблизи был небольшой городишко, может, посёлок даже, судя по всему, безымянный; туда он шёл уже пешком, внимательно разглядывая пшеничные поля вокруг. Конечно, не что-то новое, но глаз радуется...
  
  - Откуда взялся?
  
  Тут уже пришлось оторваться от прекрасных сельских видов и начать придумывать ответ, глаз на вопросившего не поднимая.
  
  - Ехал мимо. Гуляю.
  
  - Понятно. Идём тогда, - глаза всё же пришлось поднять; ничем не примечательный человек примерно того же возраста, что и он сам. Можно было ему и не отвечать, а теперь придётся тащиться за ним... Воистину, стоило молчать. - Имя есть?
  
  - Сейчас придумаю, - с минуту думал, - допустим, Роман. Сносно?
  
  - Вполне, вполне. Я тогда Людвиг.
  
  - А идём мы куда?
  
  - В общество. Самое время выйти в свет!
  
  
  
  Дальше шли молча. Роман изредка ещё заглядывался на поля, чуть не поспевая за своим новым знакомым. Шли, шли... Не назвать дорогу длинной, конечно, но к её концу оба уже выдохлись. Спешить им было ни к чему, ещё стояло утро, потому они позволили себе чуть поваляться в пшеничных колосках, сиявших солнечным светом. Солнце палило нещадно, хотя никто из них не мог знать наверняка, лето ли сейчас вообще; впрочем, это не мешало их отдыху. Минут через двадцать они уже вошли в посёлок, но в свет ещё не вышли.
  
  - Теперь что? - Роман покосился на своего спутника, чесавшего затылок с таким театральным усердием, что можно было подумать, будто он только делает вид, что о чём-то размышляет. Возможно, так оно на самом деле и было...
  
  - Где-то тут, - наконец начал Людвиг, - стоит большой особняк, в котором сегодня, кажется, трапеза невиданных масштабов. Туда нам надо!
  
  - К чему?
  
  - Выйти в свет, к чему, к чему! - и, отыскав глазами самый большой дом в округе, направился к нему. Роман покачал головой и уселся на скамью, глядя на зелёные деревья, мирно качавшие своими пушистыми зелёными шапками из стороны в сторону. Чем ему тут заниматься, зачем он вообще остановился? Речной берег красив, бесспорно, но ему вовсе ни к чему знать, впадает ли куда эта река... Тем более заходить в совершенно незнакомое селение, ещё и в неизвестно какой стране. Впрочем... Да, Роману просто хотелось жить такими вот странными желаниями, хотелось do various stuff on a whim, воплощать такие вот мелкие, простые хотелки. Он бы доехал до какого-нибудь моря, в которое река может впадать, искупался бы и ехал себе дальше, или пересел бы на лодку, стал мореплавателем... Людвиг вернулся. - Мы вместе в свет выходим.
  
  - Это тебе надо, - протянул Роман, смеряя Людвига слегка высокомерным взглядом, так и говорящим "Этот человек совершенно безнадёжен", ещё и печально при этом усмехаясь. - Один справишься, думаю. Ты наверняка откуда-то отсюда тоже, не знаю...
  
  - А я вот вижу, что тебе это тоже надо. Пойдём же! Трапеза, всё-таки. Бесплатно! - и вновь зашагал по направлению к особняку.
  
  - Почему бесплатно-то... Ещё и ворвёмся по-варварски так, мда... Ладно уж. - Роман выдохнул и поплёлся за своим спутником, ведомый лишь слабым любопытством.
  
  
  
  В особняке все веселились и шумели, люди развлекались, каждый в какой-то своей компании; никто почти не заметил, как Людвиг и Роман проскользнули внутрь, а заметившие и вовсе проприветствовали, даже пригласили к столу, от чего Людвиг отказаться никак не мог.
  
  - Вы, верно, не местные! - спустя минуту непринуждённой беседы заявил один из их соседей по столу, глядя на Людвига в упор. Роман тихо вздохнул.
  
  - Чёрт, быстро же вы... - Людвиг даже не пытался спорить.
  
  - Ладно вам, тут местных вообще маловато, - успокаивающе говорил другой человек, наливая Роману кружку непонятного местного напитка ("Это же пиво, вы что...", - шептал Людвиг) и подвигая тарелку с бутербродами с жареной курицей. Конечно, от еды отказываться никто не был намерен, но было интересно, что никто плохо тут не думал ни о глуповатом бесшабашном Людвиге, ни об отрешённом от мира сего Романе; все мирно болтали о повседневных вещах, ни о чём не волнуясь. Роман особо не тяготел к алкоголю, но всё же решил его впервые попробовать... Ну, не впечатлился. Чуть пожевав бутерброд, он встал из-за стола и отправился на улицу, стараясь не обращать внимание на нарастающий шум вокруг. И всё хорошо, и всё радостно... а Роману всё чего-то не хватает.
  
  
  
  Вечерело. Деревья уж не качали пушистыми зелёными шапками, а пшеничное поле солнцем больше не сияло... Посидев на скамейке с минуту-другую, он повалился лицом вниз, в траву. Тоска одолела его, он закрыл глаза и принялся думать. Думать о том, что даже события, чем-то отдалённо похожие на это, уже случались в его жизни; сегодняшний день лишь поддерживал её однотипность, усугубляя состояние Романа, которому всё хотелось чего-то нового. Хотелось ли ему, чтобы его приняло общество? Нет - и общество принимало его, пусть не совсем таким, каким он в самом деле был, но принимало. Хотелось ли ему... стабильности? Нет - и стабильность сохранялась, не впуская в его скудное существование чего-то нового, кого-то нового. Тот же Людвиг уникальным кем-то для Романа не являлся, таких Людвигов он перевстречал штук семь за прошедшие годы, даже не считал, что это плохо, но как же ему всё это надоело!
  
  - С ума сойдёшь, если и дальше продолжишь циклиться на чём-то новом.
  
  Роман молчал. Да, почему-то всем удавалось считывать его состояние с полувзгляда... Что, опять же, лишь способствовало однотипности его жизни.
  
  - Ты мог бы перестать отшельничать, не знаю, - Людвиг сел на скамейку, тоскливо глядя на валявшегося в траве Романа. - Выйти в общество. Я ведь, кажется, не первый предлагаю.
  
  - Каждый раз я слышу что-то подобное, при этом все, кто это говорит, люди совершенно мне незнакомые, ранее мною не встреченные. Что это? Какая-то пьеса затянувшаяся? - Роман перекатился на спину, глядя в постепенно затухающее небо. - Что дома я жил, что один по миру катался... Всё одно, и всё есть дно, ей-богу.
  
  - Бывает и такое, да. Можно было бы приспособиться. По-моему, люди потому и существуют, что ещё могут приспосабливаться. Единственная причина, наверное... Вечное приспосабливание. Потому мы выцветаем со временем. - Людвиг улёгся, растянувшись во всю длину скамейки.
  
  - Единственная причина - погоня за счастьем, а счастье... счастье в свободе, вообще-то! - Роман вскочил и побежал, побежал глубже в посёлок, пару раз спотыкаясь, вновь поднимаясь... В итоге он снова оступился, докатился до оврага за посёлком... сорвался вниз.
  
  
  
  Насмерть.
  
  
  
  - ...приспосабливание. Потому мы выцветаем со временем. - Людвиг улёгся, растянувшись во всю длину скамейки. Снова.
  
  Это тоже не было чем-то новым для Романа. Может, он и впрямь умирал, а смерти всего-навсего не существовало, или он просто фантазировал о смерти в совсем уж горестных ситуациях... В любом случае, он знал, что умереть не сможет. Ему и не хотелось, он просто этому не противился.
  
  - Нет, счастье не в свободе, - сонливо говорил Людвиг, - ты не прав. Без неё, конечно, никак, но даже счастье - это что-то, к чему надобно приспосабливаться.
  
  Роману вспомнился один неприятный случай от этих слов. Случай, что он давно в себе захоронил и старался не вспоминать.
  
  - А ежели кто-то... кто-то, кто с этим счастьем тесно связан, считает иначе? Как тогда быть!? Приспосабливаться тогда было бы вредительством, да и всё равно... - Роман тихо заплакал.
  
  - А как ты из этого заключил, что счастье - что-то другое? Свобода та же. Я полагаю, для тебя счастье состояло в чём-то ещё. - Людвиг перевернулся на живот, внимательно глядя на Романа, прячущегося в траве. - Ты... Понятно, да. Ты лю...
  
  - Я больше не хочу говорить на эту тему.
  
  
  
  И тишина.
  
  
  
  - ...бил.
  
  - Почему в прошедшем? - ощетинился Роман, но сразу успокоился, чуть подумав, - впрочем, я убежал, и то верно... Но так лучше. Мне-то нет, конечно, но мне и так сойдёт...
  
  - Потому ты предпочёл вечный эскапизм? Предпочёл всё в себе закопать, но продолжать страдать, когда выдастся тоскливая минутка? - Людвиг покинул скамейку, принявшись прогуливаться туда-сюда вокруг Романа, всё ещё прячущегося в траве. - Пора заканчивать.
  
  - Нет, ты лучше скажи, а эта река, случаем... - не договорил.
  
  
  
  И очнулся в пустой комнате, серой, тусклой и, как смерть, сковывающей. В комнате был стол с револьвером, начиненным пулями; с потолка свисала петля, вся потрёпанная, под нею валялась табуретка, тоже изрядно побитая; к одной из стен была прибита полка с кучей окровавленных и не очень канцелярских ножей; в конце концов, в углу валялись пакеты с самыми разными таблетками.
  
  Это было истинное восприятие мира Романом. Впрочем, стоит указать, наверное, что связывало мир и "мир": в комнате ещё была настольная лампа, лежавшая на углу кровати. Она тускло освещала небольшой мобильник, который свидетельствовал о том, что с кем-то связь всё же Роману поддерживать было надо.
  
  Единственным, что Роман определить в этом месте так и не мог, была сущность комнаты. Была ли она "миром"? Или всё-таки миром... Непонятно.
  
  
  
  Год назад он стрелялся с одним из семи ранее им встреченных Людвигов. Ничего не добился.
  
  Полгода назад он пробовал повеситься. Не вышло.
  
  Последние четыре месяца он регулярно пытался перерезать себе горло, вскрыть руки, выпустить внутренности, но ни разу его попытки не увенчались успехом.
  
  Вчера он попробовал наглотаться таблеток.
  
  
  
  С ним ничего не происходило, потому он начинал... мечтать? Либо, в самом деле, приходил в себя и продолжал свои путешествия по миру. Но каждый день он исправно возвращался в эту комнату... И он даже не знал, насколько эта комната действительно существует.
  
  На стене напротив красовалась чёрно-жёлтая надпись, выведенная размашистым почерком:
  
  
  
   "СЧАСТЬЕ
  
   В
  
   ОТРЕШЁННОСТИ"
  
  
  
  И так он и жил. Негласный принцип, выведенный Романом ой как давно, ещё в те времена, когда он только-только бежал из дома, жил с друзьями... Жизнь его даже налаживалась, а потом... потом всё закончилось, и он попал в эту комнату.
  
  Счастье в отрешённости... Согласны? Он каждый день задавался этим вопросом, порой даже вслух, но ответа не получал.
  
  Дверей и окон в комнате не было, а чтобы начать мечтать или прийти в себя, Роману хватало набраться духу и громко-громко четыре раза воскликнуть, с чувством, с душою, с верой, с полной уверенностью в том, что он глаголет истину:
  
  - Всё есть моя вина! Ничья ещё, ничья другая!
  
  
  
  Щелчок пальцами - он снова в посёлке, но уже один. Людвиг, вероятно, счёл Романа уснувшим и утопал гулять с гостями, оставив его в одиночестве.
  
  - Одиночество... Трагедия всего человечества. - Роман глупо моргал, ведя несвязные речи с уже потемневшими небесами. Кажется, его рассудок мутнел... И мутнел, и мутнел, и мутнел... И вот он уже корчился от боли, валяясь не то в траве, не то в кровати всё той же тусклой, серой комнаты. И так уже год. - Почему ж... так больно... М-м, скоро год... год утраты.
  
  
  
  То ли весна, то ли лето... Но этот год, кажется, как и многие вещи в его жизни, оканчивался на 4.
  
  4.
  
  Четыре.
  
  Столько букв было в слове "хаос", по крайней мере, в некоторых языках. Это соответствовало действительности.
  
  
  
  Боль вскоре поутихла, хаос поулёгся... Роман вернулся к своему мопедоскутеру, жалея о том, что так и не спросил никого из местных ни о названии реки, ни о впадении её во что-то большее... Мотор взревел, Роман умчался вдаль.
  
  И всё хорошо, в его жизни ничего не менялось... В голове всё так же вертелись четыре мнения, друг с другом не вязавшихся. Последнее, пожалуй, было тем, которого Роман уже год и придерживается.
  
  
  
  Счастья просто больше нет.
  
  Оно было.
  
  Больше его нет.
  
  "Всё есть моя вина."
  
  
  
  Раздался какой-то глуховатый всплеск морских волн, характерный для чего-то, что плюхается в воду, чтобы больше никогда оттуда не всплыть.
  
  
  
  Интересно, что же там такое упало...
  
  
  
  
  22.03.2023
  
  Тьма сгущается, или Одиночество Марка Антихриста
  
  ...
  
  ...
  
  ...
  
  Отчего он столь разбито выглядит, весь из себя такой печальный? Куда он идёт, зачем он куда-то идёт? Тяжкий вздох, пар изо рта. Зима, наверное... Ещё утро. Странные идеи, абсурдные замыслы переполняют его голову. Есть ли в этой пушистой, взъерошенной голове хоть что-то светлое, приземлённое, нормальное?
  
  А он всё идёт, идёт себе... идёт. Он никуда сегодня не явился, потому не имеет значения, куда он должен был явиться - может, на работу, может, на учёбу... Он шёл к площади. Там была одна забегаловка, где он планировал спрятаться в очередной раз. И, если повезёт, перекусить, ибо ему повезло-таки заполучить немного денег.
  
  Дорога, казалось, лишь увеличивалась. В голове его по-прежнему бушевал хаос: идеи творческие, идеи политические, романтические замыслы, несбыточные мечты... Преобладали, конечно, предпоследний и последний виды хаоса. Мечтать о всяких милостях ему, пожалуй, удавалось хоть когда, хоть где, а вот реализация! А что с ней? А нет её. Потому что такие вещи не зависят от кого-то одного.
  
  Гудят машины, люди вокруг всё ходят и ходят, переговариваются, порой проскакивают бесячие парочки, от которых он спешно отворачивается... Хм, кто он-то? Скажем, Марк. Марк Антихрист. Условно.
  
  ...
  
  ...
  
  ...
  
  Марк перешёл на красный. Не умер; всплакнул, жаль ведь. И пошёл себе дальше... Холод давал о себе знать, но забегать в случайный магазин или ресторан желания он не имел, потому что считал это, мягко говоря, странным. По той же причине он никогда не уходил из магазина без покупок (ещё он боялся, что непременно будет заподозрен в воровстве, если так вот походит-походит по магазину да уйдёт, ни черта не взяв). В общем, холод приходилось лишь терпеть. Забегаловка, кажется, уже близко.
  
  
  
  Очки упали. Подобрал, сам не зная зачем, и пошёл себе дальше... Минут через десять добрался, взял себе самый обычный перекус, скрылся в подвале здания. Быстро, распланированно, в темпе.
  
  Без сил опустился за стол.
  
  Проверив телефон, узнал в очередной раз, что является худшим в мире человеком. Усмехнулся (над кем - сами придумаете), стал думать. Пришла идея.
  
  Безумная, зато какая интересная.
  
  - Я один! - громогласно заявил Марк, ошарашивая весь подвал забегаловки. Впрочем, так как он и впрямь был один, подвал был пуст... но всё ещё ошарашен, однозначно. - А ещё мне это надоело-о-о-о.
  
  
  
  У Марка был знакомый, Роман, с которым он сто лет уж не свидывался, пускай и чувствовал его всё время где-то рядом; не исключено, что он его вообще выдумал, или был выдуман им. Суть была в том, что он себя вечно с ним сравнивал, выявляя сплошь и рядом сходства. У обоих был дорогой человек, оба его - впрочем, её - утратили, а умер (скорее всего) только один. Марк одиночества не выдерживал, посему планировал последовать за Романом.
  
  И прям в подвале соорудил крест. Или нашёл? Непонятно. Марк был человеком не самым адекватным, потому многие события в реальности он не запоминал, оттого знать наверняка не мог, откуда взялся крест. Идея состояла в том, чтобы себя на нём распять. Это же так нестандартно.
  
  Через полчаса забегаловка уже закрылась, вечерело; подвал был запятнан кровью, вокруг валялись гвозди и ошмётки плоти. Тяжело поверить, но Марк и впрямь усердно пытался себя приколотить к кресту! Увы, боль была столь невыносимой, что он скорее уже скоро б умирал от потери крови, чем от предстоящего распятия.
  
  Однако иначе Марк действовать не мог, потому что одиночество было, пожалуй, самым беспощадным гвоздём, причём приколоченным к его темени, а не каким-либо конечностям. Марка не любили, Марка ненавидели, презирали, не слышали, не слушали, не видели и игнорировали! Марка можно было легко понять. Марк сам так считал, и это вполне могло быть правдой, даже истиной.
  
  
  
  Слегка вскрикивая, Марк всем телом дёрнулся на месте. Один из гвоздей был наконец вбит в его левую руку, ладонь, совсем уже на ладонь не похожую. Кровь била ручьём, вскоре скрыв за алым водопадом впившийся в кость и дерево гвоздь.
  
  Выбор был сделан. Теперь Марк, пусть пока лишь одной ладонью, был от креста неотделим. Конечно, боль не утихала, но она не смешивалась с той болью, что ему доводилось испытывать, уплакиваясь спать поздними вечерами, нет, то была боль иной породы... То был болевой самородок. Насквозь прокусывая нижнюю губу, Марк принялся долбить молотом свои ноги, от пят до бедёр, по четыре гвоздя на каждой суммарно. Страшный хруст костей, отчаянные, но столь задорные крики, а то и кличи, разносящиеся по всему подвалу - и никакого внимания с поверхности. Марка будто бы уже не было в этом мире; он почувствовал, как кровь бежит между его костями, скользит по его изуродованным ногам, изрядно потрёпанными сотней попыток пригвоздить их к кресту...
  
  Часы пробили полночь, пробили внезапно; молот почти выскользнул из руки Марка. Оставалось вбить ещё два гвоздя. Уже не четыре, уже два... Ещё не четыре, ещё два... Не четыре.
  
  
  
  Стоит приоткрыть завесу тайны; гвозди Марк кое-как вогнал в себя изначально, вогнал так, чтоб держать не приходилось, а лишь парой мощных ударов молота ими себя пронзить. Кости трещали по швам, мускулы, казалось, лопались, ибо гвозди Марк Антихрист нашёл что надо - ржавые, увесистые, кривые и ненормально острые... Возможно, он сам их сделал, лично выплавил, чтобы себя, гада такого, покарать. Покарать за все ошибки, отомстить за все раны, что он причинил другим, а главное - своему дорогому человеку. Любил ли её Марк, иль помешан был он? Нет, Марк любил, Марк любит.
  
  Проблема в том, что Марк ещё и больной человек, крайне редко расположенный к рациональному мышлению. Потому он распинался. Он был мусором, человеком не был.
  
  - А-А-А-АА-А-А-А-АААА-ААААА-ААРГХХ-ХХХ... Кх-х-х... Гль... - это был предпоследний гвоздь: он впился Марку в самый нижний край трахеи. Казалось, как тут выжить? А жил пока. Даже дышал как-то! Гвоздь был крив, потому ничего толком не порвал, зато зафиксировался так удачно, что причинял боль самую дикую, что Марк за сегодня испытал. Хлынула кровь; уцелевшая рука Марка беспомощно тряслась, стуча молотом по боковой стороне креста.
  
  Лопнул мускул левой руки. Слабый стон.
  
  
  
  Последний гвоздь был расположен в правой ладони Антихриста, потому вбить его было задачей интересной, требующей подготовки; предвосхитив подобное, Марк уже заготовил прелюбопытнейшее устройство сверху. Кстати, свет погас; благо, свечи уже давно были зажжены. Стало интересно, когда его найдут опосля всего сего действа...
  
  Молот Марк подвесил над собою рукоятью вверх, чтоб удар приходился точно по ладони. Оставалось лишь слегка боднуть его головой, что ещё представлялось возможным.
  
  - Ш-ш-ш-ш... Ха! - это должно было значить "Я наконец отправляюсь туда, где одиночества нема", но говорить Марк Антихрист, мягко говоря, уже не мог. Он легко боднул молот головой...
  
  
  
  Вышло всё куда интереснее. Гвоздь впечатался в правую ладонь, да, тут всё протекло по плану, но вот молот дальше выпал из хитроумного устройства, на котором он раскачивался - и прилетел в голову мученику.
  
  Умер!
  
  
  
  Тьма. Марка ничто не ждало, как он и предполагал. Мыслей не было. Ничего вокруг не было.
  
  ...
  
  ...
  
  ...
  
  ...
  
  Умер?
  
  
  
  Тьма. Марка...
  
  ...
  
  Не умер.
  
  Тьма. Марка ждали страшные мучения, потому что он всего лишь потерял сознание. Сейчас ему мерещился тёмный, тёмный лес, по которому он гулял с любовью всей своей жизни, но, не сумев её спасти от сражённого молнией дерева, её задавившего, он повесился в том же лесу.
  
  Затем ему мерещились репрессии, причём отчего-то советские репрессии, хотя тоталитарными государствами Марк особо не интересовался. Репрессировали, опять же, его дорогую. Страшнее всего было то, что среди стрелков был он. А потом его пырнули ножом в подъезде задрипанной хрущёвки. Или небоскрёба современного...
  
  Советчина сменилась войной в Боснии. Война в Боснии сменилась первым полётом в космос. Первый полёт в космос деградировал в обычное чаепитие, что не преминуло эволюционировать в урок в школе... А тут всё было даже спокойно. В каком-то плане, в школьной вариации Марку удалось ещё какое-то время нормально пообщаться с нею... а потом она просто ушла, исчезла. В этот раз не умерла, но просто... исчезла. Она и так была редчайшею жемчужиной в его скудной жизни, а теперь...
  
  ...
  
  ...
  
  ...
  
  ...
  
  Наряд полиции оцепил забегаловку из-за продолжительных жалоб на крики из подвала. Час происходил допрос посетителей, ничего толком о Марке Антихристе не сведущих - впрочем, никто конкретно Марка Антихриста не искал ровно до тех пор, пока не взломали дверь в подвал, тогда уже и появились данные о том, что один из посетителей забегаловки туда спустился, с тех пор так и не вышел - наконец заявили о готовности осмотреть подвал. С этим, впрочем, не торопились ещё час-другой.
  
  Зато когда они вошли, то знатно впечатлились! Настолько, что взломщик подвала на месте с размаху ударился башкой об стену и умер. Да, так вот просто! Зрелище было мерзкое, кровавое; всюду кровища, кусочки плоти, разбросаны отвратительные гвозди, в том числе и вбитые в ошмётки плоти... Кто-то проблевался, кто-то просто потерял сознание; следствие от этого не страдало и продолжалось, пусть для этого пару раз и пришлось кому-то дать пощёчину-другую. Всё-таки не абы кто, а power instrument, в конце концов! Полицейские гордились своим предназначением, но сейчас не об этом; свет включили, принялись осматривать сам крест.
  
  Крест, на котором Марка уже не было. Было его бренное тело, кровь на котором уже запеклась и чернела, на глазах засохли слёзы, а с темени всё струилась кровь...
  
  - Живой ли?
  
  - Возможно, - через силу выдохнул один из "специалистов", не в силах вынести вид трупа.
  
  - Хм-м. Дверь закрыта была изнутри, входов иных нету, значит...
  
  - Не надо, н-не продолжайте.
  
  ...
  
  ...
  
  ...
  
  ..а Марку уже вновь захотелось жить. Его вообще часто так метало, просто в этот раз он зашёл слишком далеко. В любом случае, его воображение буйно разыгрывало всякие сценки с единственным счастьем и спасением в его жизни, его любимой, потому скоро к нему вернулось старое желание делать что угодно и сколько угодно страдать, лишь бы её вновь увидеть, хоть когда-нибудь; тогда-то же вернулась боль от одиночества. Не напрямую, конечно. Скачок адреналина в мозгах... неизбежный приход в себя.
  
  Полицейские шарахнулись в сторону, увидев, как труп раскрыл глаза.
  
  Боль.
  
  Та боль, что он сейчас испытывал, не являлась болью от одиночества; она была ей равноценна. Впрочем, вскоре вернулась и боль от одиночества, но взаимоуничтожаемыми эти две боли не являлись, потому вскоре Марк Антихрист жалко визжал на кресте, как хорёк, распугивая всех следователей.
  
  
  
  Но он успокоился, а дальше... дальше ужасы, ужасы. Крест его зашатался, зубы заскрежетали; забурлила-заструилась кровь его, задрожали-затряслись все косточки до единой. Что-то треснуло. Что происходит?
  
  Да просто Антихрист пытается слезть с креста. Самое интересное, небезуспешно! Один из гвоздей на его ногах вырвался из креста, какая-то часть остальных последовала его примеру, но вот остальные... Ну, ноги он, конечно, освободил, пусть и по итогу насквозь продырявил, забавно-то как. И очередная лужа крови. Полиция, к слову, помогать не торопилась...
  
  Очередь рук. Левая сломалась напрочь, но по итогу всё-таки оторвалась от креста, а правая освободилась с ещё меньшими потерями, отделавшись кровавыми фонтанами спереди и сзади ладони. Не то вися, не то лёжа на кресте, Марк махнул руками вперёд - причём выглядело оно слегка комично, будто марионетку вперёд дёрнули за ниточки - и полетел с крестом вниз, попутно кое-как от него всё же отрываясь окончательно. Забившись в конвульсиях по земле, захлёбываясь в собственной крови, зверушка, коей мученик теперича явялся, принялась скулить и перекатываться с боку на бок, жалобно-жалобно попискивая. Вскоре он выдохся, полежал ещё немного, поглазел на лампу на потолке... и потерял сознание.
  
  
  
  Очнулся в больнице, словно воспрянув ото сна.
  
  Так Марк стал единственным человеком в двадцать первом веке, пережившим распятие. Чести ему это не делало, зато делало огромный долг, на погашение которому ему милостиво выделили четыре года, потому сильно его вопрос этот всё же не волновал. В любом случае, Марк негодовал; такая жалкая попытка обрекала его на клеймо на всю жизнь, всё-таки... неприятненько.
  
  От дурки Антихрист кое-как умудрился отделаться, даже выбил себе выход в интернет, но с своей любимой связаться ему никак не удавалось. Немудрено, ведь Марка тяжело назвать человеком хорошим или хотя бы неплохим, но это и плохим его делать не должно было: бился ещё пару дней, а затем его уж и выписали, подлатав как надо. Он вновь мог говорить, даже двигаться, пусть и тело его теперь представляло огромную коллекцию шрамов. Кто ж их видит...
  
  
  
  Вливаться в общество горемыке приходилось ещё около двух недель. Он вновь вернулся к работе... или к учёбе, всё ещё значения не имеет. Жизнь его пошла своим чередом... Впрочем, поди ещё назови такое жизнью.
  
  И он оставался один. По-прежнему не выносил этого, искал разные способы сбежать, зачастую не самые законные; за неимением денег, конечно, ничего не реализовывал, потому продолжал страдать. Учиться Марк со временем уже не мог, не мог работать, социализация его сошла на нет, а из дома его вышвырнули. Да, скоро дозволили воротиться, но вот пользоваться этим или нет? Вопрос интересный, но размышлять над чем-то таким мученику не хотелось. Зато было другое:
  
  - Почему же я не умер?
  
  И пустой взгляд на одинокое дерево, росшее напротив его скамейки.
  
  ...
  
  ...
  
  ...
  
  ...
  
  Отчего он столь разбито выглядит, весь из себя такой печальный? Впрочем, это уже давно известно. Марк всего-то пал жертвой неудачных обстоятельств и паранормально высокой привязанности.
  
  Привязанности к кому-то, кого он впредь и не увидит больше, вероятно.
  
  - Вероятно, мне не стоило никогда и ни с кем на связь выходить. Если подумать, то от этого все неприятности, наверное... - тяжело опустил глаза и запрокинул голову, пытаясь углядеть в небе хоть что-то. Увы, была беззвёздная ночь. Тьма сжимала Марка Антихриста плотным кольцом, незримым обручем, колючей проволокой... Никуда ему уже не деться.
  
  ...
  
  - Мне плохо.
  
  Ему плохо.
  
  
  
  Казалось, боль уже никогда не утихнет. Скованный тоской и одиночеством, он тихо плакал на скамейке напротив одинокого дерева, плакал на весь пустой парк, отвечавший ему негласным одобрением, тихо наслаждавшийся его слезами, его мучениями, страданиями...
  
  - Помогите мне! Не оставляйте меня ОДНОГО!
  
  ...
  
  ...
  
  ...
  
  ...
  
  Опустился на снег подле скамейки и принялся глядеть на звёзды. Мир был так пуст, так глух, его будто бы вообще и не было, потому описывать его нужды не представляло... Был Марк, было его плачевное состояние. А ещё были звёзды. Звезда.
  
  Единственная звезда на всё-превсё беззвёздное небо. Видел её лишь Марк. Увы, он её потерял, а вернуть уже и не мог... Встал, отряхнулся и направился в кофейню. Рядом должна была быть хотя бы одна кофейня, которая бы работала даже в такое время суток. Как назло, началась метель, сразу же сбивающая Марка с ног, но он опять встал и опять пошёл... Кажется, даже пройдя через ад, он всё ещё был способен не сдаваться. Да, Антихрист всего-навсего верил в то, что всё вернётся на свои места, надеялся на то, что снова сумеет... жить. Жить, а не быть!
  
  - ...однако я являю собой высшую степень всего плохого в человеке, надо думать, - тоскливо выдохнул Марк, - нет мне надежды, нет утешения.
  
  Кофе ему налили, а пить уже как-то и не хотелось... Взял и влил в себя. Подавился, но не умер... И так уже не впервые.
  
  - Налейте мне ещё четыре.
  
  С каждой выпитой чашкой он слеп всё больше и больше, тьма сгущалась, оцепляла его... Силы его покидали, кофе не работал.
  
  - Постойте, нет, не четыре! Я хочу девять. Де-вять!
  
  И налили ему ещё. И лили. И лили. И лили. Лили и мимо. Марк ошпарился пролитым мимо кофе, но продолжал пить... всё больше и больше. Всё больше и больше. Без конца. А потом он упал на пол без сил.
  
  - Что я сделал не так? - и глупо смотрел вверх. Он не знал, почему она его оставила, до того странными была ситуация между ними, но, так или иначе, на связь они боле не выходили. Он даже не знал, жива ли она сейчас.
  
  Потому он решил не медлить. Ему хотелось к ней, а если он не мог себе этого позволить, то не мог себе позволить уже ничего.
  
  - Петлю! - дали петлю.
  
  
  
  А стоит ли объяснять, что было дальше? Хорошо, будет объяснено.
  
  
  
  Далее Марк Антихрист убрался прочь из кофейни, стремительно несясь к железнодорожной станции. Он спрыгнул на рельсы и повязал петлю к уходящему поезду. Интересно, к чему всё идёт, верно? В общем, он влез в петлю, а поезд осуществил остаток замысла. Такой вот престранный и презабавный способ свести счёты с жизнью, с существованием, да хоть с творцом.
  
  Наконец, ничто.
  
  Небытие, отсутствие мыслей.
  
  Тьма.
  
  
  
  Как же плохо быть одному.
  
  Интересно, кто следующий.
  
  
  
  Марк ведь точно не был последним.
  
  
  
  
  22.06.2023
  
  The Bloodyssey
  
  Посвящается дражайшей А. "Беатриче" М.
  
  From too much love of living,
   From hope and fear set free,
  We thank with brief thanksgiving
   Whatever gods may be
  That no life lives for ever;
  That dead men rise up never;
  That even the weariest river
   Winds somewhere safe to sea.
  
  - Algernon Charles Swinburne, "The Garden of Proserpine"
  
  Нервы. Нервы. Нервы. Нервы.
  Стресс. Тоска. Любовь. Вернись.
  "Кажется, я больше не могу..."
  
  И снова он извивается слизнем, червём извивается, жалко червится и отвратно слизнится в своей затхлой постели на цокольном этаже скромного особнячка, врученного когда-то его тёткой его прародителям. Летний вечер, тепло, а комарья будто и не бывало...
  
  "Разве же могу!? Не-ле-пость..."
  
  И снова он слизнем червится, червиво слизнясь. Уродство.
  
  - У-УЖИ-ИНА-АТЬ! - громом раскатилось по этажу, заставив его содрогнуться.
  
  Тишина, кажется. Симуляция смерти?
  
  - МЭ-Э-ЭТ-ТЬЮ-Ю!!!! У-ЖИ-НАТЬ! - вновь потрясло этаж.
  - Да иду я, иду, господи! - вдоволь слизняво начервившись, он вытек из-под душного одеяла, трупно шмякаясь на холодный древесный пол.
  
  Матиас Алфьев (если вообще не Алфьёв), обычно Матвей (к его пребольшому сожалению), в семье же Мэттью, отличался от своих сверстников не только чёрт пойми как произносимой фамилией, но и наличием в его жизни ни с чем несопоставимых проблем. В стране разруха, у власти клоуны при деньгах и оружии, на границе с соседями открылась крупнейшая мясорубка мужского населения что страны, что её соседей, к мясорубке этой принуждают каждого пятого, но разве волнует это Мэттью? Не-ет, у Мэттью проблемы повыше всего этого, всего мирского, насущного, приземлённого. Не-ет, Мэттью выше. Мэттью, подобно ученику господа Левию Матфею, обеспокоен куда более непостижимыми уму рядовой челяди, уму скотского большинства, уму необразованного и необразовываемого общества вопросами и проблемами.
  
  Увы, ужин не ждёт.
  
  Мэттью скоро дополз до семейного стола и принялся неторопливо, всё так же по-слизняцки впитывать в себя пищу и размышлять о высоком. Отбросы в лице тётки, бабки, деда да матери ели так, будто жили впроголодь - глупость и дикарство. До чего недостойно!
  - Мэттью. - Отброс в лице деда сурово насупился, дожевав последний объедок.
  - М-м? - Мэттью сердито дёрнул глазами в сторону отброса. За окном беспощадно обстреливал землю ливень.
  - Ты нынче ещё раздражённей обычного...
  
  Случилось как-то Алфьеву Матиасу встретить в одном чудесном месте чудесную женщину. Разумеется, он на неё ловко запал, причём небезответно запал - но, увы, слизнечервь даже в человечьем обличье такой речной жемчужине не ровня. В общем, не сложилось, разошлись голубки, но Мэттью от такой утраты начал ещё больше слизнечервить. Грустно, грустно...
  
  - О-о, хочешь сказать, тебя это волнует? - тосковал Мэттью по утраченной лучинке света вот уже как четыре месяца. Кажется, он был на пределе: слизнечервивость его постепенно преобразовывалась в нечто инородное, и он вот-вот был готов потерять рассудок. Да, Мэттью до безумия любил свою лучинку света, потому, осознавая всё своё бессмысленно-бесперспективное положение, собирался повидать её в последний раз хотя бы издали, пройдя в том числе через мясорубку на границе страны. Момент сказать об этом отбросам в лице семьи (или всё-таки семье в лице отбросов?) был довольно подходящий - осталось всего-то чуть взбесить Матиаса. Да, да! Он любой ценой до неё доберётся.
  - Ты старший внук, Матиас! - рявкнул отброс. - Ещё как волнует. А тебе почём раздражаться!? Не до этого тебе, ты ещё сопля... - помолчав, продолжил: - Но это вот-вот изменится. Знаешь ли, внук Матвей...
  - ТОЛЬКО НЕ МАТВЕЙ! - взвился Матвей, ударяя своим хлипким, пока что хлипким кулаком по столу так, что весь сервиз с него тотчас послетал. За окном сверкнула молния. Отброс в лице деда обезнадёженно вздохнул, нехотя поправляясь:
  - Знаешь ли, внук Мэттью, я переписал на тебя своё дело... Так что крепись, сопля, слизнем будешь. Под моим началом - в золотые горы...
  - Какие, к чёрту, золотые горы!? Мне не ЭТО нужно сейчас. Боже,... - Мэттью принялся лихорадочно лепетать имя своей чудесной, усиленно извиваясь всем телом. Кажется, началось! - Я еду к Реке, дед. И вы тоже внемлите, - повернулся Матиас к остальным отбросам, - мама-тётя-бабка.
  - Денег дать? - кривила улыбку тётка, явно иронизируя. Никогда ещё на памяти Матиаса эта падальщица не делилась с ним деньгами, когда это было действительно необходимо. - Какая тебе Река? Там буквально мясорубка, не дойдёшь, как сбутербродят...
  - Река, а на реке Река город Река! Непонятливые. - Мэттью бросился дёргать ящики с столовыми приборами, пытаясь отыскать хоть что-то, что могло бы заменить простейшее оружие.
  - То есть всё же за границу... О, Христос... - закрыла мать лицо руками.
  Внезапно Матиас ощутил жгучую боль на правой щеке; смешиваясь с тою болью, которой Матиаса и так снабжала тоска по любимой, эта жгучесть образовывала не просто коктейль, а коктейль Молотова, если вообще не Молотова-Риббентропа - слизнечервь сразу с смачным всхлюпом взорвался. Жгучая боль, как-никак, была вызвана пощёчиной от отброса в лице деда.
  - Дурень!
  - Отбывай, старьё! - Мэттью достал первый попавшийся столовый прибор - консервный нож - и вогнал его старику в плечо, вызвав дикий визг, от которого стёкла в столовой бессильно разлетелись вдребезги, впуская беспощадный ливень внутрь. Зрелищно, но Матиас только начал: дальше он принялся крутить консервный нож, пытаясь вырисовывать им уму непостижимые узоры. Отброс в лице деда верещал, пока вода от ливня, очень быстро заполнявшая помещение, не заставила его замолчать - впрочем, это просто Мэттью упал и исчез под водой, утратив возможность слышать душераздирающие вопли члена семьи. Дед вскоре захлебнулся, захлебнулась и бабка, мать померла от горя и вскрытой вены (Матиасом, само собой), а тётку пришлось душить добрых четыре минуты.
  
  Мэттью ничего не чувствовал, ведь он сошёл с ума. Тоска по любимой жгла его, застилая очи разума туманом святой любви, во имя которой можно было не глядя и не раздумывая положить полмира и даже больше.
  
  Седые волосы его - что странно, он же едва совершеннолетний - навпитывали в себя крови, крови ему не чуждой. Всплыв из-под ливневого озера, всё ещё разливающегося по всей столовой, Мэттью оглядел свою выставку трупов взглядом настоящего художника.
  - Постморальный постмодерн. Я бы назвал это "новым пацифизмом", ведь, думаю, я в том или ином плане проявил к ним снисходительность и милосердие. Им не придётся марать себя в этой ужасной трясине, что они называют "жизнью", а любой чуть умнее - "существованием". Чёрт! Надо было идти на философский, oh well. - Сплюнув лезвие вот-вот да и заплывавшего в рот всё того же консервного ножа, Матиас поплыл по ливневому озеру прочь из столовой, держа путь к выходу из особнячка.
  
  У выхода из особнячка стояла шикарная машина с одним-единственным минусом - она была полицейской; проворная тётка умудрилась-таки настучать на племяшку, пока тот её нежно и милосердно душил целых, сколько там... четыре минуты, верно.
  - Вы аре...
  - Так говорят только в третьесортных рассказах! - Матиас лихо схватился за лопату, заботливо поставленную покойной матерью у выхода, замахнулся и от души вдарил по уже перезаряжевшему пистолет полицейскому. Затем Мэттью принялся долбить лопатой череп незадачливого мента, должно быть, вчера поступившего на службу; упоительно, думал Матиас, увлекательно, размышлял Матиас, продолжая долбить кость за костью, когда от головы законоборца осталась лишь алое рагу.
  
  Труп его вскоре превратился во что-то типа кашицы, из которой Мэттью принялся заботливо лепить слизня, которого по завершении лепки он тоже оценил взглядом настоящего художника.
  - А это уже постфутуристский неоромантицизм. Этот слизень - буквально я, ей-богу! Такой же алый и жалкий, он был изувечен безжалостною неразумностью, злою сестрицей святой любви... Видела бы она! Боже, я... Ладно, ЛАДНО! - и рванул за руль полицейской машины, которую сразу же повёл совершенно налегке, пусть на права он сдавать даже не собирался.
  
  В городе Мэттью пришлось похлопотать, чтобы его пустили на ближайший поезд до города Приприречного: разделавшись с продавцом билетов самым незаурядным способом - перекладывая из чемодана в чемодан до тех пор, пока все кости бедолаги не были изломлены - он вступил в не самый равный бой с машинистом, имевшего, оказывается, целую ораву телохранителей. Униженный, Матиас злобно вздохнул и поспешил запрыгнуть на другой поезд, где он принялся вскрывать чемодан за чемоданом, пока не отыскал славной мощности газонокосилку. При жизни дед норовил обучить Матиаса ею пользоваться, не беря в расчёт его желаний, а теперь вот желание появилось - и Мэттью скосил пассажиров каждого из вагонов, демонически ухмыляясь. Самое интересное: время и впрямь будто бы текло быстрее, всё будто бы было быстрее, ведь ни один поезд мира, ведущий из Далекоотрекинска до Приприречного не мог так быстро свой путь завершить, как завершил в этот полдень его поезд с Матиасом. Разумеется, Матиас принял это во внимание и математически заключил: убийство * убийство = +44 км/ч к текущей его скорости. Матиас, кстати, четыре получил за экзамен по математике, чем не особо гордился, но безумно гордилась вся его почившая семейка, кроме тётки.
  
  В Приприречном, порою известном, как Гелбород, буйствовала та самая приграничная мясорубка. Мэттью когда-то боялся в неё попасть, когда-то, напротив, горел желанием, ведь хотелось умереть, но сейчас... Сейчас всё делается во имя святой любви. Ему позарез нужно увидеть Беатриче, ведь он уже вырезал на своём пути такую "Комедию" из горы трупов, что ей бы тоже стоило предоставить приставку "Божественной", или даже "Мертвебожьей", отдать дань Ницше, павшему жертвой деменции. В общем, Матиас гордился сотворённою резнёю, синонимизируя себя, Данте, Гёте, Достоевского, Андреева, Вергилия, Гомера...
  
  
  
  - Стоя-ять! Дальше нельзя, как мух людей хлопают! - останавливал величайшего поэта в мире гелбородский приграничник с автоматом в руках.
  - А мух-то нет! А я-то та ещё муха! - пограничник, опешивший от внешнего вида Матиаса, выпустил из рук автомат, которым "та ещё муха" тут же прожужжала ему оба колена, так и оставив лежать в недоумении позади.
  
  Мясорубка была точь-в-точь малярным валиком, только гигантская и утыканная лезвиями; ужасало то, что состояла эта мясорубка только из людей, людей умерших, людей сражающихся, людей сдающихся и так далее. Почему принимало оно форму эдакого валика - неясно, почему мясорубка - уже ясней: грубо говоря, шла война, результатов не было, а вот этот образовавшийся застой назвать иначе никак и нельзя было. В любом случае, Мэттью мясорубку оценил куда выше после того, как выбрался из неё - отделался лёгким переломом руки и вывороченной ногой. В ближайшем волонтёрском госпитале его относительно легко подлатали, но не просекли, что подлатывать ему вообще-то надо было голову: Матиас вырезал каждого, от новорожденного до коматозника. Странно и невероятно, но не из жестокости, нет: он искренне верил, что это придаёт ему скорости, а ещё верил, что время его на исходе и нужно спешить, следовательно, убивать много. Впрочем, нельзя не признать, что Матиасу это нравилось,
  
  - Ведь я совершенно точно величайший творец!
  
  Мэттью пришлось сотворять "Девятый вал" на свой лад на реке Река, чтобы добраться до одноимённого города. Случилось так, что он столкнулся с речным конвоем, отмечавшим какой-то там государственный праздник на специальной боевой яхте, оснащённой уникальными орудиями, разработанными по последнему слову техники. Понятно, что не мог Матиас Алфьев никак увернуться от семидесяти пяти турелей: пришлось проникать внутрь яхты, вооружаться кочергою от камина и беспощадствовать так, как не беспощадствовал коршун, разделываясь с недостаточно юркой мышью, ставшей его добычей. Камин яхты уже топился её посетителями, а турели стреляли друг в друга; из парусов Мэттью вырезал себе плащик, а своей любимой, как заправский портной, за пару минут пошил недурное такое платьишко.
  
  Быстренько ретировавшись с яхты (топившийся людьми камин вызвал какие-то неполадки), Мэттью пересёк реку Река и оказался на правом побережье города Река. Взирая на разворачивавшуюся перед ним славную реставрацию-рекреацию "Девятого вала", Матиас радостно аплодировал, предвкушая уже не столь далёкую встречу с любимой.
  - Мои произведения бесценны. Их просто никто не сможет купить... Стало быть, нищета. - Грустно, но всё ещё высокомерно размышлял величайший художник.
  
  В городе Река Матиасу пришлось повоевать с танками, один он даже смог приватизировать, на нём же принялся безжалостно кататься вдоль пригорода и деревушек - кому нужны эти жалкие селяне, когда у Мэттью на исходе время? Время... Тик-так. Кажется, он заметил вдалеке Её. Пришлось покинуть танк: глядя на своё отражение в воде, Мэттью решил коротко искупнуться. Бросив оружие и подсушившись, пошёл к Ней и спрятался в кустах.
  
  А Она и впрямь была прекрасна. В мире творился ад, и этот ад устроил Матиас, об этом уже начали всюду писать - разумеется, именно это Она сейчас обсуждала с своими друзьями.
  - Говорят, это некий Матиас Алфьев... Или Алфьёв, поди разбери их! Кажут, он уже и тут побывал... Прошёл мясорубку.
  - Матиас... - Мэттью представлялся "Мэттью", однако Она, медленно произнеся его полное имя, всё равно что-то заподозрила. - Должно быть, это совершенно безнадёжный человек. Зачем он тянет за собой других, когда можно было просто разобраться в себе? Найти там, не знаю, компанию какую... Поболтать...
  - Ты о чём? Это ж маньяк, не более.
  - Просто кажется, что... М-м, ладно. - Она невзначай глянула на куст, в котором таился Матиас. - Наверное, иногда смерть всё же единственный выход. Всё-таки... Всё-таки все люди уходят когда-нибудь.
  
  Мэттью, совершенно жалкий и совсем опустошённый, сидел на берегу реки Река и думал. Размышлял. Звучит смешно, конечно, но...
  
  - А в чём она... Не права? Я... Чёрт, а я ведь знал, что иду на смерть, - тоскливо улыбнулся Матиас своему отражению, умывая кровь с лица в очередной раз - и в очередной раз тщетно. - Зато я её повидал... Конечно, не так, как хотелось бы. Но я ведь... - и нервно захихикал.
  
  Было у Мэттью два мнения о себе. Одно - он жалок и жить недостоин. Другое - он воплощение вселенского зла.
  И если второе он доказал всему миру, то в первом окончательно убедил и себя, и... Её.
  
  Нервы. Нервы. Нервы. Нервы.
  Стресс. Тоска. Любовь.
  
  Прости.
  
  "Я больше не могу." Больше Матиасу уже не казалось. И он рыбкой, а-ля форель атлантическая высшего сорта, по-королевски, по-дворянски, статно и гордо улетучился в тёмные воды Реки. Река несла его до самого Моря, и просторы Моря он ещё долго бороздил, свидетельствуя очередной "Девятый вал", поразительно схожий с оригинальной картиной... Впрочем, то, скорее всего, была предсмертная галлюцинация. Вода раздирала лёгкие Мэттью, рвала его кровяные сосуды и, наконец, уничтожила Его, само воплощение Зла, Жалости и Искусства.
  
  Всё-таки любил он искусно, настолько искусно, что за один лишь день пересёк ни много ни мало тысячу двести тридцать четыре километра... Да, славная вышла одиссея.
  
  Гордость путешественников! Покойся с миром...
  
  
  
  
  30.06.2023
  
  Выпускница, или Дурак высшего сорта
  
  Посвящается утраченной юности
  
  He was a man without a past, whose future was the imminent grave and whose present was a bitter fever of living.
  
  - Jack London, "Martin Eden"
  
  Дверцы бара распахнулись, давая зиме дыхнуть холодом внутрь помещения. Раньше, лет пятнадцать назад, когда никакого бара на этом месте ещё не было, - была жалкая выпивальня - весь персонал шугался каждого такого "выдоха", шугались и посетители... Однако популярности особой этой выпивальне сыскать не удалось, и все посетители, что тут появлялись, были постоянными. Каждый приходил сюда лишь с одной целью - забыться, а по приходе в себя после дюжины-другой бутылок - покутить. Бармену влетало в копеечку содержание столь неприбыльного места, но он не жаловался - деньги всегда откуда-нибудь да достанет. Так и проводил он каждый свой вечер... Музыкальный автомат мычал какую-то мелодию, которой никто никогда недоволен не был, создавалось впечатление, что здесь образовалась эдакая тихая гавань для каждой клетки общества - так бармен и принялся именовать выпивальню "Тихой гаванью". Впрочем, дверцы бара, да... Дверцы бара распахнулись.
  
  В помещение ступил, как это бывает раз в вечность, совсем новый посетитель. Городишко было крайне трущобный и не слишком густо населённый, потому бармен знал в нём практически всех, а этого человека видел впервые. Ростом не слишком высок, волосы чёрные, но уже с лёгкой сединой, хотя по лицу человку сложно дать больше тридцати, если не двадцати с лишним; взгляд его был пустым и холодным, под стать сопровождавшему его выдоху зимы, а цвета глаз его бармену определить не получилось. Чуть прихрамывая, незнакомец прошествовал прямо за барную стойку - почему-то все посетители принялись разглядывать чужеземца, без особого интереса, но всё же принялись - и нелепо плюхнулся на стул. Минут пять тупо глядел на бармена, так же тупо глядевшего на него.
  - Таки не признаёшь? - с ноткой разочарования выдохнул новый посетитель, и тогда бармен принялся рассматривать его пристальнее. Механизм памяти, кажется, зашевелился, и вскоре бармен признал в незнакомце своего бывшего одноклассника.
  - Конрад Кл... Кр... Клэйрен, что ли...
  - Угу, так.
  
  Помолчали.
  
  - Сколько лет этому бочонку? - уныло огляделся Конрад, обзывая бар. Бармен чуть нахмурился, принялся намывать бокальчик.
  - Бар я открыл в самый разгар выпускного, если ты забыл. Я даже звал тебя на церемонию открытия, а ты не явился.
  Конрад разбито усмехнулся.
  - Рассказать почему?
  - Валяй, - бармен подвинул ему бокал, до краёв наполнил его белым вином и сменил музыкальную пластинку в автомате.
  
  ***
  
  Пятнадцать лет назад, когда Конрад и бармен были пусть и не лучшими, но всё ещё друзьями, в этот день состоялся выпускной. Торжество, музыка, пир и прочие утехи... Однако Конрад Клэйрен, тогда ещё не седой и даже не слишком черноволосый, с глазами чуть живей и ментально чуть стабильней, интересовался тогда чем-то другим, отношения к торжеству не имевшим. Была, значит, у Конрада и бармена некогда одноклассница, которая на последнем году обучения заинтересовала первого. Бедолага считал, что у них могли бы найтись темы для разговора: и он, и она увлекались литературой, причём увлекались не по-позерски, а по-настоящему. Увы, Конрад был мягко говоря не в том положении, чтобы подойти и заговорить с ней хоть на какую-то тему - но, поверьте, ему очень хотелось рискнуть и попробовать.
  
  Без двадцати полночь, среда, почти четверг. Сидел Конрад, потягивал то же белое вино, что нальёт ему бармен через пятнадцать лет в своём баре... Рядом сидел товарищ Конрада, Стефан. Разговор между ними то шёл, то не шёл... В общем, имел дискретный такой характер. Народ веселился, танцевал в центре зала, а Стефан М. и Конрад К., видите ли, не любители... Сидели, сидели, то говорили, то опять молчали, порой притрагивались к еде и напиткам - пил Конрад, однако, один.
  
  Стефан повернулся было, чтобы что-то спросить у своего друга, как вдруг заметил, что тут ну чуть ли не неприлично сверлит взглядом их одноклассницу. Секунды две понадобилось Стефану, чтобы терпение его лопнуло и он прыснул-таки со смеху. Конрад Клэйрен ошарашенно дрогнул и повернулся к другу сам.
  - Чего? Подавился никак? - строил он серьёзное лицо.
  - Нет, Конрад, погоди, ты всё-таки всерьёз на Рамону запал? - Стефан сиял улыбкой победителя, ведь он давно подозревал друга в чём-то подобном - больно часто он нынче упоминал Рамону.
  - Вовсе нет, что ты... Лёгкий интерес, может. - Клэйрен печально отвернулся от друга и вновь устремил свой взгляд на Рамону. Рамона сияла в свете мерцающих разными цветами прожекторов, казалась Конраду ещё симпатичнее, чем обычно, но не это, нет, вовсе не это его к ней тянуло. - Думаю, я бы нашёл какую-нибудь тему для разговора с ней, и всё.
  Стефан потупился, недоумевающе уставившись на стакан с яблочным соком.
  - В чём проблема подойти и заговорить? Выпускной, а ты медлишь. Дура-ак.
  - Как тебе объяснить-то, Стефан... - Конрад почесал затылок. Он и сам не знал ответа на вопрос. И лучше бы не знал, но вот... Он уже начал думать, вновь любопытствующе упёршись взглядом в ничего не подозревающую Рамону.
  
  Первый класс. Конрад без проблем сколачивает связи с множеством одноклассников, до "изгнания", до "достоевщины" ему ещё далеко. Наверное, плохо о нём почти не думали.
  Второй класс. Конрад Клэйрен начинает "влюбляться" в одну девчонку за другой, каждый раз передавая свои признания через какого-либо посредника. Глупость какая... Наверное, тогда-то о нём поползли первые сплетни.
  Третий класс. Конрад перевлюблялся в треть женского контингента класса, ни разу никому самостоятельно не признавшись. Он начинает проявлять склонность к драматизации всего, а ещё к самоубийству. Разумеется, и публично тоже. А сплетни-то всё ползут, как черви ползут... Так теперь ещё и черви самого разного сорта, м-м, как же приятно он будет потчевать их своим жалким трупом.
  Четвёртый, пятый, шестой и седьмой классы. Клэйрен перевлюблялся в половину женского контингента класса, признавшись лишь однажды. Увлечение селфхармом, о котором постепенно узнают просто все, включая его родственников. Если друзья от Конрада не отворачиваются, то все недрузья уж точно мысленно записывают его в чёрный список. М-м, черви всё ползут и облизываются, пусть рта и не имеют. Бытует мнение, что Конрад Клэйрен - выживший из ума идиот.
  Восьмой класс он практически не помнил. Зато помнили все остальные.
  Девятый класс. "Первая любовь", Конрад ломается ещё сильнее, и лишь друзья его плохо о нём по-прежнему не думают. А ещё именно тогда он впервые начинает обращать внимание на Рамону. Обретение философских установок, также он слегка подковывается политически... И постепенно сходит с ума.
  Десятый класс... "Великая любовь", которую Конрад осознает лишь к концу следующей осени. В этом же классе Конраду доводится чуть лучше узнать Рамону, просто вслушиваясь в её обсуждения той или иной литературы с кем-либо. В этом классе Конрад тесно ни с кем не общается. Забитый идиот - примерное мнение всех вокруг о нём, исключая, может быть, его друзей.
  Одиннадцатый класс был периодом взлёта, расцвета и падения Конрада Клэйрена. Он обрёл "Великую любовь", побывал в Раю, а потом очень-очень глупо оттуда упал в самую Преисподнюю... Новые друзья, обретённые им в этот же период времени, в одночасье его оставляют, и лишь старые товарищи остаются с ним, а он, дурак, не ценит этого. В любом случае, в своём одиночестве Конрад Клэйрен увлекается литературой ещё сильнее и сам начинает творить. И, конечно, интерес к Рамоне в нём взыграл ещё сильнее. Это не мучает его.
  
  Зато теперь мучает.
  
  Без двенадцати полночь... Стефан тормошит выпавшего из реальности Клэйрена, уже до конца осушившего второй бокал вина.
  - Чего скис-то, Конрад? Иди зови её, пока ещё есть время. Хуже будет, если не попробуешь. Остаток жизни будешь жалеть! - тормошил друга Стефан, а Конрад всё помалкивал, помалкивал...
  А Конрад просто понял, что Рамоне он не ровня. Он сам себе сколотил репутацию забитого умалишённого отброса общества, ведя себя наразумно практически на каждом году обучения в этой осточертевшей ему школе. Рамона же - высшее общество. И пускай наверняка может Конрад Клэйрен если не превзойти её, то хотя бы задать ей жару в том или ином споре, он - отброс. А она неприступна. Господи, как глупо! Он не ровня даже своей однокласснице, и этот человек мнил себя кем-то, кто достоин той утраченной "Великой любви"? Смех! Анекдот! Юмореска!
  - Конрад! - Стефан чуть стукнул друга по руке, тянувшейся к ножу. Клэйрен продолжал глядеть на Рамону, думая далеко не только о ней; слова Стефана, впрочем, игнорировать было не очень хорошо.
  - Я ей не ровня, Стефан, понимаешь? Не ровня. Читал "Мартина Идена"? Обязательно прочитай. Я - дикарь, плебей неотёсанный. А Рамона, коли со мной сравнивать, Её Величество, ей-богу. Нет-нет, я не преувеличиваю, - сразу перебил Конрад уже раскрывшего рот Стефана, - и не белая горячка это, сам знаешь, я не пьянею. Просто понял тут, какую репутацию себе, сам того не замечая, сколотил. В здании этого дурацкого клуба есть много людей, много и мне знакомых, но ни один меня ни во что тут не ставит - и не ставит заслуженно. Ты понимаешь это, Стефан? М-м?
  Стефан помолчал.
  - Тебе ничто не мешает это исправить. В любом случае, если решишься позвать её на танец... - тут Конрад глупо залился краской, ведь об этом он помышлял, но не в столь серьёзном ключе. - ...то лучше поспеши, а то уходить уж пора, наверное. Давай, вперёд!
  Но Конрад Клэйрен лишь тоскливо улыбнулся, вернувшись взглядом к Рамоне. "Не смог даже к однокласснице подойти, потому что ниже её по, чёрт возьми, максимально абстрактному сословию... О какой же тогда 'Великой любви' может идти речь? Как я отвратителен, как я безнадёжен."
  Знакомый Конрада налил ему ещё полбокальчика вина, где-то вдалеке плясал бармен, не подозревавший, через что прошёл Конрад, просто слегка заглядевшись на одноклассницу. Осушив бокал, Конрад встал и поплёлся к выходу, где уже стоял Стефан.
  
  Тогда в последний раз обернулся Конрад, скучающим, безжизненным взглядом окинув танцевавшую вдали Рамону. Отметил, что она была одна, и он вполне мог бы составить ей компанию, но куда, куда ему? Челядь, крепостной... Конрад Клэйрен из тех же червей, из каких сплетни о нём, не менее. "Ну, веселись, выпускница."
  
  ***
  
  Конрад Клэйрен бороздил городишки самого разного сорта все пятнадцать лет. Как-то совпало, что не удалось ему попасть ни в один университет, колледжи все резко оказались забиты, военный коммисариат сдал его в психдиспансер, а из психдиспансера вылетел, сведя с ума главврача... В общем, странствовал. По понедельникам - публицист, по вторникам - курьер... В среду он политик, в четверг он почтальон. В пятницу и вовсе мародёр, иногда террорист и водитель... А по выходным Конрад по-прежнему писатель, какая глупость.
  
  - И я, знаешь ли, по-прежнему червяк. Пятнадцать лет прошло, а я не то что ей, я тебе не ровня, Стефану не ровня... - жадно глотал Конрад вино, упиваясь не то спиртным, не то своим горем. Бармен лишь качал головой и вздыхал, доставая новую бутыль. Конечно, можно осудить его за помощь человеку в становлении алкоголиком, но разве это так уж плохо в конрадовском случае? Да и в конце-то концов... Это бар. Бармен просто выполняет свою работу, а Клэйрен, можно сказать, свою.
  
  А потом Конрад угнал автомобиль кого-то из посетителей, расшиб его вдребезги, просто раскрошил, а сам выжил, ни царапины не получил.
  
   Кажется, дуракам всё-таки везёт. А Конрад Клэйрен - дурак высшего сорта.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"