Дэрри Мэдхауз : другие произведения.

Омен для быдла, или азиатский гребешок

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Нар-Тай, супергерой Соединённых Жузов Касахии, спрыгивает с авиалайнера и приземляется во дворце своего друга Андо Минамоты, тем самым оказавшись на территории Жопонии. За ним организует охоту секретный анальдский агент по кличке «Дэмьен Тернистый». Вернувшись в Альма-Ты, Нар-Тай заключает контракт с корпорацией VRLJ на тренировку и обучение солдат-клонов, чтобы противостоять Пиндостану и дать VioletRavenLionJackal выйти из био-войн победителем. А в это время непутёвый племянник печально известного Джордана Тёрлоу покидает Блянцию, чтобы выяснить, почему его дядя вот уже год не выходит на связь, а также получить шанс воочию понаблюдать за возвращением Делии Йонс из мира мёртвых!
Обложка [Дэрри Мэдхауз]
  ГЛАВА 1: СУПЕРГЕРОЙ СОЕДИНЁННЫХ ЖУЗОВ КАСАХИИ
  
  Странную, если не сказать бредовую, мысль выпрыгнуть из авиалайнера над Жокио Нар-Тай сразу отнёс к разряду очень рискованных. Спасаясь от членов экипажа, он бросился на четвереньки, юркнув в круглый лаз какого-то отсека, на первый взгляд очень сильно похожего на туалет.
  
  Дверь за ним захлопнулась с глухим стуком, и он замер, прислушиваясь. Внутри этого странного местечка было на редкость темно — что для современного авиалайнера, летающего по дорогостоящему маршруту Лизнибон — Джин-Йорк просто дикость, — и тесно, что, видимо, было в порядке вещей.
  
  Запах дезинфицирующего средства смешивался с кислым ароматом, похожим на квашенную капусту. Нар-Тай оперся спиной о холодную стену, пытаясь успокоить дрожащие руки. Он попытался найти кнопку включения света, но, похоже, такая простая для домов вещь на палубе авиалайнера уже роскошь.
  
  Чувствуя себя глупо в тесном и плохо освещённом отсеке, Нар-Тай начал прикидывать, как долго он сможет продержаться в этой норе, прежде чем его все-таки найдут.
  
  На мгновение он допустил шальную мысль о том, что экипаж лайнера принял его манёвр за приступ «медвежьей болезни» — мол, не будут же они отвлекать его от оправления естественных нужд? Ну, захотелось в туалет человеку, не нацеплять же на него за это наручники!
  
  В этот момент он услышал шаги снаружи. Ноги его моментально налились свинцом. Что, если это не уборщица, решившая заменить туалетную бумагу, а кто-то из экипажа, решивший проверить, не спрятался ли «заяц» в таком укромном местечке?
  
  Нар-Тай в эту тревожную минуту даже не задумался о том, что туалетную бумагу на авиалайнерах не используют, отдавая предпочтение изобретению древнего Блянцийского изобретателя с труднопроизносимым именем и ещё менее труднообъяснимым принципом действия.
  
  Важно было лишь одно: шаги становились все ближе и ближе, и Нар-Тай зажмурился, представляя, как будет выглядеть заметка утренних новостях: «Мы будем преследовать зайцев везде. В авиалайнере — в авиалайнере. Значит, вы уж меня извините, в туалете поймаем, мы и в сортире их арестуем, в конце концов. Всё, вопрос закрыт окончательно».
  
  В этот момент он решил, что паника — не лучший план, и, сглотнув, тихо приоткрыл дверь, при этом надеясь, что звук не выдаст его. Однако знакомый голос стюардессы заставил его тут же захлопнуть дверь.
  
  — Эй, зайчишка-трусишка! — сердитым голосом обратилась к нему девушка. — Если ты не вылезешь через десять секунд, тебя все лапки оторвут и хвостик в твою жопу засунут!
  
  Нар-Тай едва сдержался от того, чтобы не зарычать от досады. Счастье стать звездой новостей под заголовком «Повязать в сортире» — это явно не то, к чему он стремился всю свою жизнь до этого момента! Не теряя времени, он резко распахнул дверь и выскочил наружу.
  
  Свет ослепил его, и в тот же момент он столкнулся с двумя дюжими молодцами, которые явно не ожидали такого поворота. Взгляд одного из них был полон недоумения, а второй уже потянулся было к рации, висевшей у него на поясе, однако Нар-Тай, не раздумывая, пронесся мимо них, прокладывая себе путь через узкий проход между креслами. Пассажиры, которые до этого момента были погружены в свои телефоны, с удивлением уставились на него.
  
  Не теряя ни секунды, он вскочил на стул, чтобы обойти несколько человек, и вдруг почувствовал себя как в супербоевике — словно в замедленной съемке он увидел, как один из стюардов, увидев его, ринулся за ним.
  
  Нар-Тай, не желая попасться в лапы закона как последний лох, бросился к выходу, по пути случайно сбив с ног пассажира, который, не успев сообразить, что происходит, вскочил с места и попытался было задержать подозрительного молодого человека с азиатскими чертами лица, одетого в красную рубашку с короткими рукавами и стереотипные пиндосские джинсы.
  
  Как вы уже догадались, так выглядел сам Нар-Тай. В этот момент его могучее сердце бешено колотилось, и адреналин бешено бурлил в его разгорячённой крови. Не сбавляя скорости, он обратил внимание на яркие огни аварийного выхода.
  
  В его голове мелькнуло, что именно это и есть его шанс, которым грех не воспользоваться. Не думая о последствиях, Нар-Тай рванул в сторону выхода, едва не врезавшись в стюарда, который, казалось, был в шоке от молниеносных движений «зайца».
  
  — А ну стоять! — закричал стюард, но его крик только подстегнул Нар-Тая.
  
  Подавив в себе настойчивое желание ударить нежелательного субъекта под дых, он обошёл стюарда и нырнул в проход, слыша за собой топот членов экипажа. Обернувшись, он увидел, как его старый «друг» стремительно приближается к нему с искаженным гневом лицом.
  
  — Хрен с тобой, получай по мордам! — сказал он негромко, вломив по щам своему неутомимому преследователю.
  
  Когда стюард повалился под ноги своему напарнику, который был куда менее расторопным, Нар-Тай уже успел пролететь аки птица мимо ещё нескольких рядов.
  
  Пассажиры, видя эксцентричное поведение азиата в красной рубашке, с недоумением поворачивали головы в его сторону, но желающих присоединиться к погоне не находилось — видимо, тому поспособствовал его нечестный приём с лещом. Хотя, как известно, «цель оправдывает средства», так что Нар-Таю было глубоко пофиг на то, пострадает ли кто-нибудь из членов экипажа или нет.
  
  По крайней мере, ему было пофиг именно в эту конкретную минуту — о будущем же он предпочёл пока не задумываться. Нет, конечно, если он по приземлению попадёт в лапы копов, то ему разумеется влепят в дело помимо пролёта зайцем ещё и нанесение повреждений членам экипажа, но вся загвоздка в том, что попадаются только полные лохи, а к этим антиподам мамонтов Нар-Тай себя не причислял никогда за всю свою тридцатидевятилетнюю жизнь.
  
  Как бы то ни было, он успешно добрался до желанной двери, однако вот облом! — она была заперта!!! Нар-Тай с разбегу врезался в неё плечом, пытаясь силой своих мускулов её высадить, но все его попытки были обречены на провал, поскольку авиакомпания славного пиндосского города Джин-Йорка не пожалела денег на хорошие материалы для своего авиалайнера.
  
  Откровенно говоря, сам этот авиалайнер был такой себе, средней говнистости так сказать. Неудивительно, ведь он был средней ценовой категории Всё в его железном нутре отдавало прошлым веком — пластиковые панели, сиденья с потертыми подлокотниками и плюс ко всему — ужасный сортир, в котором стоял запах квашенной капусты.
  
  Последнее, судя по всему, экипаж авиалайнера научился игнорировать, однако для Нар-Тая, который провёл в этом «чудесном» местечке несколько наполненных страхом и адреналином секунд, это было последней каплей, переполнившей чашу его терпения.
  
  Он уже проклинал тот момент, когда, сидя в уютной гостинице порнугальской столицы, решил забронировать билет именно на этот рейс, вместо того чтобы просто сесть на старый и чадящий паровоз, который, обладая кучей совершенно очевидных в наше время недостатков, имел одно весомое достоинство — его маршрут пролегал через страны Союза Нерушимых Государств, в том числе в его родные пенаты — Соединённые Жузы Касахии.
  
  Да, паровоз был дешевле и ехал в нужном направлении, но сам факт того, что в таком Нар-Таю пришлось бы вдыхать в лёгкие вонючий угольный дым и терпеть мерзкую тряску по неровным рельсам, вызывал у него мурашки.
  
  Однако сейчас, сидя в этом авиалайнере средней ценовой категории, сортир которого вонял квашенной капустой, Нар-Тай с горечью осознал, что даже это было бы лучше, чем страдать в замкнутом пространстве на высоте сотен тысяч метров, окружённым напуганными пассажирами и стюардами, которые, казалось, были готовы его арестовать за одно только его незаконное местонахождение в стенах этого местечка.
  
  В его голове крутились мысли о том, как в детстве он мечтал о полетах, о том, как это здорово — скользить над облаками и быть свободным как птица. Кто бы мог подумать, что эти наивные розовые мечты маленького ребёнка будут разрушены таким нелепым сочетанием, в котором ему будет уготована роль «зайца», окружённого со всех сторон цепными псами закона!
  
  Но, с другой стороны, он сам на это напросился. Даже сам тот факт, что он выбрал самолёт не высшей, а средней категории, вытекал из одной простой причины: на такой самолет МОЖНО проникнуть зайцем, потому что экипажи таких авиалайнеров по большому счёту набирались из тупоголовых кретинов, которых легко провести вокруг пальца, спрятавшись там, куда они как правило не суют свои любопытные носы.
  
  Эх, какая досада, что в спешке он забыл свои часы в Лизнибонской гостинице — знай он точное время, он бы не высунул носа из своего убежища до того момента, когда авиалайнер будет пролетать над его родной Альма-Ты!
  
  Но, увы, в тот момент, когда он уже ловил такси у выхода из гостиницы, судьба жестоко подшутила над ним, коварно нашептав ему, что на высоте сотен тысяч метров часы ему не понадобятся, и поэтому не стоит ему и пытаться вернуться за ними в уже занятый другим постояльцем номер, дабы забрать их со стола.
  
  Единственная персона, кто выиграла в данной ситуации — это некая Делия Йорк, молодая особа, которая, казалось, заняла его номер по принципу «кто первый встал, того и тапки». Небось обрадовалась, сучка зубастая, когда увидела на туалетном столике изящные часики, выполненные в стиле восемнадцатого века с инкрустацией в виде драгоценных камней — каких именно, Нар-Тай уже позабыл, но точно помнил, что они стоили целое состояние, ведь это как никак был подарок от его верного друга Дэвида Нортона, «Лунного Дэва», знаменитого на весь мир вышедшего в отставку командира элитного подразделения «Вайлдкэт»!
  
  В любом случае, часы он просрал, возвращаться за ними не стал, и именно поэтому, когда, удачно минув в аэропорту охрану и незаконно пробравшись на борт авиалайнера, летевшего маршрутом Лизнибон — Джин-Йорк, он попался как последний мудак, высунув нос из нычки на полчаса раньше, чем следовало.
  
  Казалось бы, тридцать минут — такое короткое время, однако даже таким тупоголовым кретинам, как экипажу этого воняющего квашенной капустой авиалайнера этого времени было более чем достаточно, чтобы тут же углядеть в симпатичном азиате в красной рубашке презренного «зайца» и тут же начать преследование в стиле лучших традиций знаменитого советского мультика «Ну, погоди!» (аналог которого, к слову, имеется даже в такой прогнившей до основания стране, как Пиндостан).
  
  А ведь план был прост, как два пальца об асфальт! Сидеть в нычке, прождать определённое время и по тихому свалить с этого гостеприимного драндулета. Парашюта Нар-Тай с собой не захватил, но даже случись такое, что на борту авиалайнера их не найдётся, он совершенно ничем не рисковал, поскольку его организм супергероя отличался удивительной способностью к выживанию в самых крайних условиях.
  
  Сколько раз он рисковал жизнью на рудниках Пропаганды, проходя в самой гуще ядовитых газов и со смехом глядя на обрушения породы, оставаясь живым не только благодаря своей удаче и непредсказуемым рефлексам, но и стальной коже и платиновым костям!
  
  Конечно, это не значило, что Нар-Тай был роботом — да и к тому же робот, каким бы сверхпрочным он ни был, неминуемо бы расшибся в лепёшку, упав с высоты авиалайнера. Нет, в его случае всё было намного сложнее.
  
  Нар-Тай был человеком с уникальными способностями, наделённый не только отменным здоровьем, но и целым набором экстраординарных качеств, которые он не всегда проявлял в обычной жизни, но в таких экстраординарных ситуациях как эта, его внутренний супергерой давал о себе знать как никогда!
  
  Его тело могло мгновенно адаптироваться к любым мыслимым в человеческой жизни обстоятельствам, а его интуиция работала на пределе, превышающем возможности обычного человека, позволяя Нар-Таю быстро анализировать ситуации и находить наилучший выход.
  
  Ну и разумеется, его тело обладало врождённой устойчивостью к травмам — он мог терпеть удары, которые бы отправили обычного человека в нокаут. Его кожа, как ни странно, действительно была чем-то вроде брони, хотя на первый взгляд она выглядела как у любого другого человека.
  
  Платиновые кости были таковыми лишь в переносном смысле — на рентгене в организме Нар-Тая нельзя было обнаружить метал, как и у любого другого хомо сапиенс. Зато они отличались невероятной прочностью, позволяя ему выживать даже после самых рискованных падений и столкновений.
  
  Всё это, однако, не означало, что он был неуловимым для закона. Да, ему ничего не стоило просто так взять и прыгнуть с самолёта без парашюта и, пролетев огромное расстояние, приземлиться на обе ноги, как супергерои из пиндосских комиксов.
  
  У него не было пределов в этом отношении, и он мог не проявлять осторожность в таких случаях, ведь падение с высоты для его организма никак не могло обернуться серьёзной травмой. Однако, несмотря на свои удивительные способности, Нар-Тай прекрасно понимал, что на каждую хитрую жопу всегда найдётся свой болт.
  
  В его случае роль болта на жопу Нар-Тая играл никто иной, как Его Величество Закон со всеми своими представителями, которые, как правило, не отличались ни проницательностью, ни гибкостью мышления, зато им ничего не стоило легко прицепиться к любому, кто выглядит подозрительно.
  
  Даже самые лёгкие проблемы с законом способны превратить жизнь человека в ад, и для него, супергероя, не было исключений, потому что современная юрисдикция писана для всех граждан, без разделения их на «обычных» и «супер» людей.
  
  Да, ему, Нар-Таю, плевать на падение с высоты, однако его легко могут упрятать за решётку по причине того, что он посмел надуть пиндосскую авиакомпанию, прокатившись на их воняющей квашенной капустой летающей лохани без билета.
  
  Даже подумать об этом Нар-Таю было смешно: все эти на первый взгляд серьёзные парни арестуют его за «неправомерное использование воздушного пространства», и ещё допросы будут устраивать, задавая вопросы, на которые он даже не знал, как ответить.
  
  «Зачем вы незаконно проникли на авиалайнер?» — наверняка спросили бы его, а он бы только развёл руками и произнёс: «А вам-то какое дело, захотел и проник, не лезьте не в своё дело!»
  
  Да, думал Нар-Тай, все эти копы и судебные чиновники видят в нём простого безбилетного пассажира, который не заплатил за удовольствие легально пересечь воздух по маршруту Лизнибон — Джин-Йорк на воняющей квашенной капустой палубе авиалайнера средней ценовой категории.
  
  И кто бы мог подумать, что его невинная попытка полететь за не фиг делать обернётся для него настоящим цирком, где вместо клоунов и фокусников будут судьи и адвокаты, а вместо дрессированного слона — сам Нар-Тай собственной персоной?!
  
  Он мысленно представил себе до боли очевидные — ибо со времён Древнего Египта и Месопотамии принципы (я не говорю о частностях) судебного дела не изменились ни на йоту — вопросы по типу «Вы не задумывались о том, что могли бы просто купить билет, как нормальный человек?» раздавались бы в зале суда, где прокурор с укоризненным взглядом указывал бы всем присутствующим на его девиантное поведение.
  
  Нар-Тай невольно усмехнулся, представляя, как судья с вечным недовольством на лице переглядывается со своим секретарём, а тот, склонившись над бумагами, делает заметки с печальным выражением, будто пишет доклад о конце света.
  
  «Да уж, если бы я знал, что именно так может закончится моя история, может, и на паровоз сел бы не раздумывая», — размышлял Нар-Тай, на ходу представляя себе, как прокурор, размахивая указкой, с пафосом произнёс бы: «Итак, уважаемые коллеги, перед нами стоит человек, который, похоже, считает себя выше закона!», и в ответ на эту реплику в зале бы раздался смешок, а один из охранников, стоя на посту у двери, с ироничной ухмылкой подмигнул своему соседу.
  
  «Супергерой, не иначе», — добавил бы кто-нибудь из зала. И тут же поднялась бы волна насмешек. «Как же он решился на такое дерзкое преступление!», подхватил бы ещё кто-то.
  
  Закусив губу, Нар-Тай попытался представить, каково это — быть в центре обсуждения, а точнее — осуждения. «И в чем, собственно, моя вина?» — вот что ему захотелось бы сказать в минуту, подобную этой, но он понимал, что его оправдания никто не примет во внимание, но зато они будут записаны в протоколе суда как беспочвенные «бла-бла-бла».
  
  Его фантазия уже нарисовала целую сцену защиты его каким-нибудь зашоренным адвокатом, который с серьёзным видом будет пытаться объяснить, что Нар-Тай не просто безбилетник, а «супергерой с уникальными способностями», и поэтому на поведение такого субъекта стоит смотреть сквозь пальцы.
  
  Судья же наверняка проштампует приговор, думая о том, что всё это враки, и что Нар-Тай на самом деле всего лишь очередной хитрожопый ара с базара, который пытается запудрить мозги почтенной публике своими «суперспособностями», чтобы попытаться оправдать этим своё безответственное поведение.
  
  Нар-Тай представил, как адвокат, размахивая бумагами, будет пытаться донести до суда свои идеи о том, что он — Нар-Тай, конечно, а не адвокат, — жертва системы, которая сама не понимает своей собственной уникальности.
  
  «Ваше превосходительство», — начнёт с подобострастием этот хитрый змий, — «позвольте мне напомнить, что мой клиент не простой безбилетник, а супергерой с уникальными способностями, и его действия были продиктованы необходимостью, а не злым умыслом!».
  
  Судья, как ему и принято в таких случаях, попросту отмахнётся от всех аргументов, заявляя, что «супергерой — это всего лишь состояние здоровья, которое не предусматривает ухода из зоны юридических норм».
  
  Надув губы, он продолжит: «Неважно, насколько вы уникальны — закон один для всех, будь то обычный гражданин или так называемый супергерой. Ваша способность переживать любые физические травмы не делают вас выше закона».
  
  Адвокат, разумеется, попытается возразить: «Ваше честь, мы должны учитывать контекст! Мой клиент совершил этот поступок не из злого умысла, а стремясь к свободе и самовыражению!». После этого судья перейдёт в контратаку, заявив, что «Свобода — это слово, которое часто используется для оправдания нарушений.
  
  Как же удобно! Давайте вспомним, что свобода одного заканчивается там, где начинается свобода другого. Неужели вы считаете, что ваше желание летать без билета важнее закона? И кто же вас, милая душа, просил летать без билета?» — отрежет он с присущей всем судьям надменностью. «Неужели вы думали, что ваши способности оправдают нарушение закона? Вы как ребёнок, который решает, что правила не для него!»
  
  Нар-Тай думал о том, какая же это нелепая вещь, судебная юрисдикция. То, что в первобытном обществе решалось двумя способами — либо ударом камня по черепу, либо простыми словами по типу «иди гуляй, Вася», в мире современном мутировало в страшного монстра, опутанного целой паутиной из норм и правил, прописанных в кодексах и законах.
  
  Сложность процедур, адвокаты, эксперты, судебные заседания — все это казалось Нар-Таю куда более страшным, чем простые, как коробок спичек, мальчики-Антихристы и пожирающие людей пёсики с птичками. Он задавался вопросом, не утратила ли современная юриспруденция в погоне за своей эффективностью свои основные принципы и первоначальной цели — стремления к справедливости?
  
  Как бы то ни было, но тот факт, что путь к выходу был заблокирован, лишь усилил его отчаяние. Он знал, что находится на борту авиалайнера, который уже давно поднялся на высоту десяти тысяч метров, и его шансы выбраться из этой железной посудины становились всё меньше. Он присел на корточки, прислушиваясь к сердцу, которое бешено колотилось в груди.
  
  — Так, спокойно, — мысленно говорил он себе. — Я смогу! Я всё смогу!
  
  Он вдруг вспомнил, как в детстве смотрел супербоевики о парашютистах, которые прыгали с высоты. Идея пришла к нему как молния: «А что, если я сделаю то же самое? Причём мне, как супергерою, вовсе не нужен парашют!»
  
  В его голове закружились образы дерзких трюков и смелых прыжков. Сердце забилось чаще — он был готов к этому. Нар-Тай быстро оценил ситуацию. Ближайший выход — это иллюминатор, который, конечно, опасно держать открытым на такой высоте, однако в его случае не время думать о возможных жертвах — главное свою жопу спасти!
  
  Поднявшись с колен, Нар-Тай подбежал к ближайшему иллюминатору, оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, что никто из экипажа корабля ещё не засёк его в этом отсеке. «Завтра не будет», — подумал он и с силой сосредоточил всю мощь своего кулака на иллюминаторе.
  
  В следующую секунду стекло разлетелось вдребезги, но острые осколки были для него не преградой. Куда более сложнее было с потоком воздуха, который ворвался в кабину, словно дикий зверь, сбив его с ног и вызывая некоторые трудности с вдыханием воздуха.
  
  Ветер неистово свистел в кабине, и Нар-Тай ощутил, как его волосы и одежда развиваются в его потоке, словно флаги на башнях. Он боролся с напором природной стихии, но в то же время чувствовал, как адреналин разливается по венам. Собрав все свои силы и, не оглядываясь назад, он прыгнул в лишённый стекла проём иллюминатора.
  
  Падение захватило его с головой; всем своим телом он чувствовал стремительное падение вниз, и во время всего этого действия он летел с закрытыми глазами — не потому, что подобное зрелище было для него чем-то набившим оскомину, а лишь потому, что он не любил, когда ветер дует прямо в глаза.
  
  ГЛАВА 2: ПОБЕГ ИЗ КУРЯТНИКА НА КАТЕРЕ
  
  В то время, пока над небом славного города Жокио происходил этот возвышенный акт, в загнивающем городишке Вульвкувере, что стыдливо ютится на западе мерзкой страны Анальды, развивалась история совершенно иного рода.
  
  Конкретно в этот момент на берегу речки-говнотечки со странным названием Фазер сидел парень тридцати шести лет, который был одет в видавший виды костюм из черной ткани с длинным красным галстуком — такой же как у всех представителей адвокатской палаты зачуханного городишки Вульвкувера.
  
  Парень сидел на корточках и глядел на грязные воды речки-говнотечки, которые текли прямо перед ним. Он мог бы даже коснуться этой воды, настолько близко он к ней сейчас сидел, но его чувство прекрасного было настолько сильно, что от одной мысли об этом его лицо сразу исказилось в брезгливой гримасе.
  
  Словами его чувства передать просто невозможно — они были слишком сильны для того, чтобы их можно было явить общественности. Но одно можно было утверждать точно — этот парень ненавидел то место, в котором он сейчас находился. Ненавидел до такой степени, что он был готов на всё — даже на то, чтобы нарушить закон. И именно к этому он сейчас и готовился.
  
  Стоит сказать, что это был далеко не первый раз, когда ему приходила в голову мысль совершить преступление. Да и что мысли! Он уже успел наломать дров в Вульвкувере, и, что любопытно, ещё ни разу не попался в лапы копов!
  
  То ли ему благоволили злые силы, то ли у него была какая-то редкая способность избегать наказания, но как бы то ни было, ещё ни разу за всю свою жизнь Ричард Найджел не попадался в руки правосудия. И именно поэтому в этот день он решил совершить очередное правонарушение, которое должно стало последним в этом городе — дело в том, что Дик решил покинуть загнивающую Анальду и сбежать в Пиндостан, где, как он ожидал, он сможет таки выйти в люди.
  
  Его план был прост — проплыть по реке Фазер до пиндосского городишки Спермэтл и там, как говориться, залечь на дно без всяких негативных последствий. О проблемах с пересечением границы Дик Найджел и не думал, потому что на все эти геополитические заморочки смотрел как солдат на вошь.
  
  Куда больше его волновало, чтобы за ним не погналась речная полиция, да и про хавчик на время путешествия забывать тоже не стоило. О последнем Дик уже позаботился — недаром он все последние недели тратил на то, что обносил продуктовые магазины и прятал запасы как раз на берегу речки-говнотечки, у которой он в данный момент сидел. Осталось дело за малым — найти транспорт, и всё, половина дела сделана.
  
  Что касается транспорта, у Дика были кое-какие мысли по этому поводу. Точнее, они возникли у него этим утром, когда он, сидя в своём убежище, выглянул в окно, которое выглядывало на Фазер, и вдруг увидел пришвартованный к берегу маленький белый катер.
  
  Это зрелище так поразило Дика своей красотой, что он был готов в ту же минуту бежать к нему со всех ног, но из чувства холодного расчёта он подождал до обеда, в чём был смысл, поскольку нет лучшего времени для побега из мерзкой Анальды, как обеденный перерыв!
  
  И именно поэтому Дик сейчас сидел у берега и, бросая на катер изучающие взгляды, поигрывал своим маленьким кинжалом, который был настоящим произведением искусства: его лезвие из нержавеющей стали составляло в длину около двадцати сантиметров, а рукоять была достойна отдельного разговора, потому что по форме она напоминала собой серого гуманоидного демона с плотно сведёнными ногами, скрещёнными на груди руками и замечательными позолоченными крыльями летучей мыши, которые росли у демона из плеч.
  
  Образ этого замечательного демона довершала змея, тоже позолоченная, которая обвивала его фигуру вокруг ног, пояса и груди, а её маленькая и детально выполненная головка покоилась уже на самом лезвии.
  
  Дику что-то подсказывало, что он где-то раньше видел такую композицию, и вспомнил — ну конечно же, точно такой же серый демон с обвивающей его тело змеёй был на обложке трёхмерного компьютерного супербоевика под названием «СексЭн 2», коробку которого он видел на прилавке магазина, торгующего ретро-играми! Вот только в саму игру Дику поиграть так и не удалось, по той простой причине, что в его крохотном закутке, где он жил как собака, не было места для того, чтобы поставить компьютер.
  
  В некотором роде Дику было жаль, потому что когда он видел эту игру в последний раз, диск с ней продавался со скидкой пятьдесят процентов ввиду того, что эта игра вышла чуть ли не полвека тому назад. Но поскольку он не был большим охотником до компьютерных развлечений, предпочитая им книги, то об этом он жалел лишь постольку поскольку, тем более что он надеялся на то, что, покинув тошнотворный Вульвкувер, он-таки сможет наверстать упущенное и пуститься во все тяжкие, купит себе самый крутой и мощный компьютер и накачает с торрент-трекеров самые чёткие новинки последних лет.
  
  Но сейчас перед ним стояла совершенно другая задача — надо было пройти незаметно к катеру и, пробравшись на его борт, убедиться, что всё в порядке и, перетащив из закутка весь хавчик, помахать ручкой мерзкому городишке.
  
  Именно для этой операции Дик Найджел и вытащил из-за пояса свой кинжал, которым очень гордился, потому что он, как вы уже могли догадаться, не заплатил за него ни копейки, вместо этого совершив дерзкое ограбление выставки холодного оружия, которая имело место быть месяц назад в центре Вульвкувера.
  
  Хотя дерзким его поступок назвать было трудно — всё, что он сделал, это с быстротой молнии ворвался в павильон, быстрым и чётким ударом разбил витрину, выхватил кинжал и тут же смылся.
  
  Правда потом выяснилось несколько странных обстоятельств, например было совершенно непонятно, почему на лезвии кинжала было написано странное словечко «Мегиддо», хотя никакой мегабороды на этом кинжале не было — фигурка демона была лишена каких-либо волос, поэтому совершенно непонятно, почему оружейник начертал на нём такое идиотское название, ещё и понаделав кучу ошибок в таком простом слове. Стыд и срам анонимному мастеру!
  
  Как бы то ни было, ограбление павильона было совершено в считанные секунды, и Дик Найджел гордился тем, что сумел провернуть задуманное таким образом, что копы с тех пор так и не напали на его след.
  
  И поэтому он теперь был гордым владельцем шикарного холодного оружия, которое, как он надеялся, сослужит ему хорошую службу в его сегодняшней афере с катером. Не то чтобы ему нравилось убивать, просто убийство — единственный надёжный способ заставить нежелательного свидетеля замолчать.
  
  А то, что этот самый нежелательный свидетель рано или поздно встанет на его пути, Дик не сомневался, потому что ещё утром заметил, что на катере он заметил двух молодых пареньков, один из которых был угрюмым брюнетом, а второй — весёленьким блондином.
  
  Больше ничего такого запоминающегося в этих двоих не было, и поэтому вряд ли кто будет искать их в том случае, если оба или один из них умрёт после знакомства с его кинжалом, а их катер — бесследно исчезнет.
  
  Так размышлял про себя Дик, который, поигрывая кинжалом, уже поднялся с земли и медленно, вразвалочку прошествовал к катеру. Подойдя ближе к его бортам, он остановился и прислушался — с палубы не доносилось ни звука, что Дик посчитал добрым предзнаменованием, или, как любили говорить римляне, «оменом».
  
  Тогда он поднял глаза на корму катера: там стоял один из тех двоих, а именно весёленький блондин. Дик видел его со спины, поэтому лица разглядеть не мог, но по всему было видно, что этот парень в детстве кушал много каши, да и не только её, судя по его широковатым для мужчины бёдрам.
  
  Блондин был одет во всё чёрное; кроме того у него за спиной висел небольшой чехол от гитары средней паршивости... Словом говоря, это был типичный студент, который, как понял Дик, отправился на речку побухать с приятелем и полабать на гитарке.
  
  И в данный момент Дика Найджела обуяла такая ненависть к этому парню, что он, недолго думая, перелез через борт катера и ступил на его палубу. Студент, видимо, был туговат на ухо, поскольку он не услышал шагов Дика, и обернулся он только тогда, когда последний уже подошёл к нему вплотную и готовился нанести удар кинжалом, который должен был решить проблему с нежелательным свидетелем.
  
  Парень, увидев идущего на него незнакомого мужчину в чёрном костюме и в красном галстуке, вдруг побледнел так сильно, что стал похож на восковую фигуру, которые, как знал Дик, были главной достопримечательностью музея мадам Шлюссо. Блондин попятился назад, но споткнулся о какой-то ящик и упал прямо под ноги Дику.
  
  — Брат! — вдруг внезапно крикнул он, когда Дик наклонился к нему.
  
  — Не называй меня братом, у Зверя не может быть брата! — процедил Дик сквозь зубы фразу, подслушанную им в каком-то говнохорроре про шотабоев, который, кажется, назывался «Долбоёб: Говномен 2».
  
  С этими словами Дик Найджел вонзил свой кинжал в горло парня. Хрип, который вырвался изо рта блондина, был для него милее самых сексуальных стонов в порнофильмах. Не потому, что у Дика стояло на гуро или расчленёнку, но лишь оттого, что от смерти этого отожранного пухлика зависел его успех в его миссии по побегу из грязного городишки Вульвкувера.
  
  Как говориться, ничего сексуального, просто криминал! Дик с наслаждением повращал лезвием кинжала в горле блондина, ощущая через лезвие, как кадык несчастного ходит вверх и вниз при каждом повороте клинка.
  
  Когда наконец из горла бедолаги перестал вырываться хрип и наступила тишина, Дик не отказал себе в удовольствии выдернуть кинжал из тела жертвы и вытереть лезвие о черную футболку уже мёртвого студента.
  
  Затем Дик, немного подумав, спрятал кинжал за пояс и, поднатужившись, поднял труп своего недавнего нежелательного свидетеля над своей головой и бросил его за борт словно мешок с картошкой.
  
  Отчётливый всплеск воды за бортом, как надеялся убийца, был всё-же не настолько громким, чтобы его услышал кто-нибудь на берегу, но в конце концов Дик не зря сидел тут всё утро, патрулируя территорию на предмет прохожих! Иными словами, никто не видел убийства и его последствий.
  
  По крайней мере, так думал Дик, который в пылу своего гнева даже не заметил, что друг убитого, тот самый угрюмый брюнет, в это самое время стоял на берегу недалеко от сарая, где до этого скрывался Дик.
  
  Видимо, крик, который издал блондин перед смертью, успел долететь до его ушей, и поэтому, когда он увидел, что тело его друга (или всё-таки брата, если верить словам убитого?) было выброшено за борт, он, не раздумывая ни секунды, вытащил свой мобильный телефон марки Zoppo и стал набирать номер береговой полиции.
  
  Но Дик Найджел ничего этого не видел, потому что, выбросив труп блондина за борт, он тут же забыл о том, что по хорошему ему нужно занести на борт катера награбленные им в супермаркетах припасы, и вместо этого тут же занялся тем, что стал готовить катер к немедленному отплытию. Для начала он открыл люк бензобака и убедился, что топливо в нём было достаточно.
  
  — Молодцы студентики, позаботились об этом за меня, — подумал он, чувствуя прилив адреналина.
  
  Затем он заглянул в отсек с аккумулятором — все было на своих местах.
  
  — Ну, думаю, всё будет путём, — прошептал он.
  
  С этими словами Дик взял ключ, который он перед этим вытащил из кармана убитого, и, вставив его в замок зажигания, крутанул его пару раз дрожащими от волнения руками.
  
  Первые попытки не увенчались успехом — двигатель лишь хрипел, как тот блондин перед смертью. Дик почувствовал, как страх сжимает его сердце.
  
  — Что я делаю не так? — с не присущим для него страхом пробурчал он.
  
  Как бы то ни было, Дик не собирался сдаваться, помня слова своего отца: «Не паникуй, сынок, просто разберись». Подбадривая себя этим воспоминание, Дик потянулся к ручке подкачки топлива и начал её проворачивать.
  
  Казалось, этому не будет конца, но в итоге он наконец почувствовал, что насос наполнился. Дик снова сунул ключ зажигания и повернул его посильнее.
  
  — Ур-р-ра, мы поплы-ы-ыли-и-и-и-и! — не удержался он от счастливого крика.
  
  Да, двигатель ожил и завёлся, и звук его работы наполнил Дика гордостью. Не утруждая себя проверкой приборов, в которых он разбирался не больше, чем осьминог в парфюмерии, он по быстрому включил передачу, и добытый им в нечестном бою катер медленно отплыл от берега.
  
  Он не знал, куда плыть. Точнее, он знал пункт назначения, но о том, какими путями он к нему пойдёт, он не имел ни малейшего представления. Зато в его голове сидело ощущение того, что не было в его жизни ничего более необычного, чем эта поездка на речке.
  
  Он даже забыл, что надо следить за курсом и скоростью. Он просто плыл вперёд, и всё было хорошо — пока до его ушей не долетел звук, похожий на жужжание комара. Он был такой слабый и далёкий — но всё же он заставил Дика вздрогнуть от неожиданности...
  
  И тут его осенило: это же береговая полиция! Ещё далеко, судя по громкости звука, но рано или поздно они его догонят! С этой мыслью он резко нажал на акселератор, чтобы усилить мощность двигателя.
  
  Увы, уже было поздно — как и ожидалось, катер береговой полиции быстро приближался. Он был уже совсем рядом, и Дик понял — сейчас его схватят. И тогда он вспомнил про свой кинжал.
  
  — Придётся мне кокнуть парочку-другую копов, — процедил он сквозь зубы, вытащив клинок из-за пояса.
  
  Он решил, что будет отстаивать свою свободу до последнего. Но, как оказалось, он переоценил свои силы. Когда катер береговой полиции оказался совсем рядом и его нос ткнулся в борт катера Дика, тот понял, что ему физически не выстоять против пятерых вооружённых пистолетами громил.
  
  Один из полицейских уже был на палубе, и его пистолет смотрел прямо в лицо Дика. Последний не успел даже испугаться — просто почувствовал удар резиновой дубинкой по шее, который нанёс ему подоспевший на помощь напарнику второй коп, и на этом всё закончилось так же быстро, как и началось. Дик потерял сознание.
  
  ГЛАВА 3: ПАГУБНАЯ СТРАСТЬ К АЗИИ ВИЕЙРЕ
  
  Нар-Тай не знал, сколько времени пролетело, пока он совершал этот противоестественный полёт вниз, пока вдруг не почувствовал, что его тело столкнулось с чем-то твёрдым. Чтобы понять, что же произошло, он открыл глаза и огляделся. Оказывается, он, сам того не заметив, умудрился приземлиться прямо посередине огромного и роскошного зала, при этом пробив дыру в шикарном стеклянном куполе.
  
  Сквозь пробитую его телом дыру, по краям которой уродливо торчали осколки, лучился солнечный свет, создавая причудливые блики на полированных мраморных плитах великолепного зала с витиеватыми фресками на стенах, изображающими сцены не то из греческой, не то из жопонской мифологии.
  
  Но больше всего его интересовало то, как он при падении с такой большой высоты не ушёл в пол на значительную глубину. Возможно, дополнительное препятствие на пути его полёта, коим выступил стеклянный купол, ослабило инерцию его летящего тела, однако такое объяснение трудно было принять за правду.
  
  Но это были только первые мысли и скоро они исчезли из головы Нар-Тая вместе со всеми остальными воспоминаниями про дерьмовые минуты, проведённые в провонявшем квашеной капустой авиалайнера. Теперь всё казалось до боли простым: его незаконное проникновение зайцем, преждевременная вылазка и вынужденные побегушки от экипажа...
  
  Единственное, о чём он по настоящему жалел, это о забытых в Лизнибонской гостинице наручных часах — но даже это эпизод он уже мог спокойно забыть, ведь их можно купить в любом месте. И все же ему было не совсем комфортно стоять так в огромном зале, в который он в буквальном смысле свалился с небес, без малейшего понятия о том, который же сейчас час.
  
  Ему вдруг захотелось поспать, возникло желание залезть под одеяло или хотя бы расстелить спальник прямо на этих мраморных плитах... Но он тут же отогнал от себя эти мысли — в конце концов, сейчас он не в номере гостиницы, а в совершенно непонятном месте! Не фиг ему думать об этом... По крайней мере, в эту секунду.
  
  От этих мыслей Нар-Тая отвлёк внезапно появившаяся откуда-то из конца зала человеческая фигура в белом халате, на манер таких, которые используют костюмеры для актёров, играющих безумных учёных в дешёвых фантастических фильмах. Незнакомец был очень похож на самого Нар-Тая — такое же азиатское лицо, такие же тёмные короткие волосы и в меру накачанные бицепсы...
  
  Хотя нет, подумал Нар-Тай, у него самого куда более спортивный вид, чем у этого господина... Последний в этот момент остановился в пяти шагах от Нар-Тая и внимательно начал его разглядывать. И тут его озарило — это же его старый знакомый, с которым ему довелось лет восемь тому назад встретиться во время прогулки вокруг посольства Соединённых Жузов Касахии в Жокио...
  
  — Шайтан меня раздери, Андо, ты ли это? — с неожиданным для самого себя чувством развёл он руки для объятий.
  
  — Ёкарный бабай, это же Нар-Тай! — не остался в долгу жопонец.
  
  Они обнялись крепко, по мужски, аж рёбра у обоих хрустнули, после чего они оба сдели по шагу назад и рассмотрели друг друга повнимательнее, причём на лицах каждого была идиотская улыбка, вызванная нежданной встречей после стольких лет разлуки.
  
  На самом деле ничего особенного между ними никогда раньше не было, если не считать того момента, когда они набухались в дерьмовом кабачке по случаю присоединения Жопонии и всех её островов в состав Соединённых Жузов Касахии.
  
  Можно сказать, что тогда Андо отметил свой последний день гражданина независимой Жопонии, и поэтому совершенно неудивительно, что в тот вечер Нар-Таю пришлось относить на свох плечах потерявшего чувство меры товарища в ближайший отрезвитель, дабы не в меру набухавшийся жопонец был к завтрашнему дню в состоянии прочесть в университете лекцию на тему выгодного сотрудничества властей Жопонии и СЖК.
  
  В любом случае, то было восемь долгих лет тому назад, а в данный момент оба старых друга стояли друг напротив друга в месте, о котором один не знал, а второй пока ещё не успел рассказать. Наконец Андо решил взять инициативу в свои руки и сделал шаг вперёд, одновременно с этим нарочно задрав голову немного вверх, чтобы его собеседнику был лучше виден озорной огонёк в его глазах.
  
  — Какого лешего тебя сюда занесло? — задал он грубоватый, но отнюдь не неуместны в данной ситуации вопрос.
  
  — Меня больше волнует, КУДА меня занесло, — спокойно ответил Нар-Тай, сделав ударение на четвёртом слове.
  
  — В мою резиденцию, ясен хрен! — ответил Андо, косясь одним глазом поверх собеседника.
  
  Нар-Тай рефлекторно обернулся, но поскольку никого кроме них в зале не было, он решил просто осмотреть помещение. Признаться честно, он давно не бывал в таких роскошных местах — трудно было поверить, что этот огромный зал был лишь комнатой в жилище Андо, а не каким-нибудь помещением в здании музея или торгового центра.
  
  Речь шла не о всяких товарах или экспонатах — за исключением кресел и столиков тут ничего не было, — а в общей картине неоправданно большого пространства перед ним; оно представлялось неким подобием древнего храма, чему способствовали украшенные фресками «под старину» стенами и слишком уж сильно блестящих мраморных плит пола, и это не говоря уж про потолок, который был по сути «окном в крыше»!
  
  — Нда, понтовые у тебя пенаты, я так погляжу, — ошалело пробормотал Нар-Тай, оглядывая пространство этого помещения. — Интересно, у тебя тут все комнаты такие? — обратился он к Андо.
  
  — Нет конечно же, — сказал хозяин зала тоном человека знающего себе цену. — Это вообще-то гостиница, если до тебя ещё не дошло.
  
  — Дошло, дошло наконец, — отмахнулся Нар-Тай. — Но почему здесь у тебя такая роскошь всюду понатыкана??? Деньжата такие откуда?
  
  — Насчёт денег мы потом поговорим, — на удивление мягко ответил Андо. — А сейчас давай-ка сядем вот на тот диванчик, ты ведь не против?
  
  — Чего там против, мне всё равно где сидеть, хоть за столом со свинкой твоей Кари и прочими родственниками вместе взятыми!!! — беззлобно произнёс Нар-Тай, идя следом за жопонцем.
  
  Они сели рядом прямо под картиной неизвестного Нар-Таю художника: она изображала двух обнаженных девушек европейской и азиатской внешности соответственно, которые стояли посреди множества разбросанных на полу золотых монет.
  
  Картину эту можно было смело назвать шедевром искусства эпохи упадка нравов, даже несмотря на некоторую двусмысленность композиции из нескольких совокупляющихся чёрных силуэтов на заднем плане. Нар-Тай не успел изучить полотно повнимательнее, поскольку хозяин зала тут же взял инициативу беседы в свои руки.
  
  — Про дочурку мою ты это зря так, — заговорил он тихим голосом заговорщика. — Я про тебя ни разу худого слова не сказал, а ты сразу...
  
  — Да не бери в голову, это я так, шутя, — успокоил собеседника Нар-Тай.
  
  — И к тому же малышка была не виновата в том, что ты взял её на ручки, пока она ещё не пописала. — продолжал тем временем Андо. — Я же тебе кричал, дураку, что ей по маленькому надо, а ты сразу её схватил тогда, когда в гости ко мне завалился... Не удивительно, что она тебя тогда всего обоссала. Ну да ладно, забудь. Есть новость поинтереснее — у меня уже второй ребёнок родился! Буквально вчера, представляешь? Здоровый такой крепыш получился... Вот только ни за что не догадаешься, как я его назвал!
  
  — Как? Скажи скорей! — с наигранным интересом поинтересовался Нар-Тай.
  
  — Тай! — радостным и отрывистым тоном выдохнул Андо.
  
  Нар-Тай взглянул на друга исподлобья и полуприкрыл веки.
  
  — Ты что, издеваешься надо мной? — спросил он каким-то брезгливым полушёпотом после паузы.
  
  — Нет, сейчас я серьёзен, как никогда! — продолжал жопонец. — Я назвал сына Таем, Таем Минамотой! В честь тебя, Нар-Тай!
  
  Нар-Тай почувствовал себя оскорбленным таким отношением Андо к его собственному имени — мало того, что без его разрешения позаимствовал его для своего спиногрыза, так ещё и обкорнал варварским образом!
  
  Однако приступ гнева он сумел обуздать довольно быстро — ему вдруг пришло совершенно отчётливое понимание всей нелепости происходящего разговора между двумя старыми приятелями, которых судьба случайно свела вместе по прошествии восьми лет.
  
  Он понял также то, что сам никогда не стал бы называть своего сына в честь кого-то другого, даже если бы этот другой был бы самым лучшим человеком на Земле. Но, с другой стороны, Андо считал это данью уважения старому другу, то-есть для него это было не оскорбление, а напротив, оказание чести!
  
  И Нар-Тай, не желая обидеть старого друга и в то же время чувствуя себя неловко из-за того, что его имя теперь носит писающийся в пелёнки узкоглазый карапуз, решил всё-таки прояснить ситуацию касательно своего собственного имени.
  
  — К твоему сведению, дружище, — начал он, — я вовсе никакой не Нар-Тай.
  
  — А кто же тогда? — спросил его всё ещё обуреваемый отцовской гордостью Андо.
  
  — Моё полное имя — Нарбулат Тайрымбаев, — ответил Нар-Тай, — а это прозвище из шести букв — всего лишь сокращение от него. Меня просто бесило, когда незнакомые с касахианскими именами господа коверкали моё настоящее имя, вот я и решил назваться Нар-Таем, чтобы всяким там пиндосам и анальдцам не было проблем с ломаньем языков. Но ты не волнуйся, Андо, я не собираюсь тебя переучивать. Если ты думаешь, что моё настоящее имя именно Нар-Тай, то считай себе на здоровье, мне так даже легче — ибо когда чужие коверкают имя, это ещё ладно, но из уст друга, пусть даже и иностранца...
  
  Казалось, Андо не ожидал от своего собеседника такого длинного монолога — он даже слегка растерялся, что в его случае выразилось в вытянувшемся лице. Но Нар-Тай не дал ему времени опомниться и продолжил:
  
  — Я, конечно же знаю про твой роман с этой девушкой из Трахонто по имени Азия Виейра... Ты ведь помнишь её жопу размером с материк?
  
  — М-м-мда, — проблеял Андо, — в этом плане её родители поступили очень чётко, дав дочери такое говорящее имя. Её жопа и вправду как Азия по размеру, хе-хе-хе!
  
  — Неважно, — сказал Нар-Тай, не обратив внимания на его реплику. — Я знаю про ваш роман и то обстоятельство что ты решил с ней вступить в брак, несмотря на то, что в тебе, мой дорогой узкоглазый друг, она видит лишь гражданина враждебной к её поносной Анальде страны. Я знаю, что ты не хочешь с ней расставаться. Но я хочу тебе сказать вот о чём: если бы Азия Виейра была гражданкой Жопонии — то разводись со своей настоящей женой на здоровье, я не против, но поскольку твоя страна вот уже восемь лет как в составе Соединённых Жузов Касахии, то ты не можешь жениться на ней, потому что Азия Виейра — представительница другого политического лагеря, понял меня, мой озабоченный дружок? Ты ведь не хочешь, чтобы тебя преследовали власти Анальды за то, что ты хочешь жениться на гражданке их страны? Так что подумай хорошенько — стоит ли оно того? Ведь у тебя есть жена и ребёнок!
  
  — Двое! — вставил словечко Андо, всё ещё не веря, что Нар-Тай говорит серьёзно. — Двое детей!
  
  — Ах да, я забыл про пацана, появившегося на свет буквально вчера, — сделал Нар-Тай одолжение своему собеседнику. — Он ведь тоже гражданин Жопонии, не так ли? И ты хочешь его бросить ради этой анальдки с её жопой размером с материк, на котором ты жил всю свою жизнь? А если она тебя бросит — что тогда будет делать твоя восьмилетняя дочка и новорожденный сын? Я говорю это тебе как друг и хочу предупредить: подумай хорошенько о последствиях своего поступка для твоей семьи!
  
  Андо смерил его странным взглядом, полным грусти пополам с ласковым укором. Казалось, что он был уверен в том, что Нар-Тай просто издевается над ним — но тот говорил совершенно серьёзно и даже не пытался скрыть этого от собеседника.
  
  Жопонец знал, что Нар-Тай говорит ему дельные вещи, и всё же ему было грустно бросать начатое — а именно попытки закадрить мисс Виейрy. Но он понимал, что ситуация в любом случае будет развиваться так, как говорит его мудрый касахианский друг — и он рано или поздно забудет о существовании этой толстожопой анальдки с говорящим именем Азия.
  
  Но сейчас он был не в силах отказаться от неё так просто, потому что он чувствовал, что в настоящий момент его сердце до отказа забито её огромной жопой. Он не мог понять, почему она так сильно его привлекает — ведь он никогда раньше её даже толком и в глаза-то ни разу не видел, разве что на фоточках, что она размещала в своей ПРИВАТНОЙ — ох уж эти женщины! — группе ФэЭсБука.
  
  Но он знал, что если он бросит свою семью ради этой анальдки, то это будет означать конец всему, что он построил за свою жизнь — как в буквальном, так и в переносном смысле. Он не мог этого допустить, и поэтому ответил:
  
  — Хорошо, Нар-Тай, я подумаю. Но ты ведь знаешь, что мне, как человеку, женатому уже десять лет, скучно с одной и той же женщиной, и я хочу попробовать что-нибудь новое.
  
  — Ох, не надо мне тут ля-ля! — отмахнулся Нар-Тай. — Я знаю, что ты хочешь сказать. Но я не хочу тебе помочь в этом деле — потому что я против дипишмотского фрилава и ратую за нерушимые семейные отношения.
  
  — Какой ты у нас суровый, дружище! — усмехнулся Андо. — Можно подумать, что ты совковый питекантроп, который всё это время провёл в спячке и проснувшись в наше время, смотрит на всё как на говно мамонта!
  
  — Не трать свои силы на упражнения в остроумии, — предостерёг его собеседник. — И ты же знаешь, что я всегда был отрицательного мнения о политике тех далёких времён.
  
  — Не пудри мне мозги, — сказал Андо. — Я знаю, что ты в тайне мечтаешь о том, чтобы идеи совка восстали из пепла ядерного огня. Но этому не бывать! — с внезапной твёрдостью в голосе сказал он. — Я не хочу, чтобы мои дети жили в мире, устроенному по тоталитарным лекалам!
  
  — О, молодец, наконец-то о своих детях вспомнил, — решил перехватить инициативу Нар-Тай. — Ну что, теперь уже не мечтаешь о том, чтобы пердолить Азию Виейрy в её огромный зад?
  
  — Да пошёл ты! — без злобы ответил Андо. — Я тут о политике с тобой разговариваю, а ты всё о бабах.
  
  — Вообще-то о политике начал я, — сказал Нар-Тай, — но и о бабах тоже я, так что по сути мы квиты. Но я бы хотел, чтобы ты уяснил простую вещь — Азия Виейра — это, конечно же, никакая не женщина, не личность и вообще это ВОВСЕ НЕ ЧЕЛОВЕК!!! Это просто огромная жопа с ножками и глазками, единственное предназначение которой — приносить своим спонсорам деньги в обмен на популярность среди простого народа. Говоря грубо, это медиа-вирус в облике порнографического символа, вот и всё.
  
  — Ни фига себе, какой ты у нас философ! — в шутку сказал Андо. — А я думал, что ты у нас гора мускулов и ничего больше!
  
  — Ну да, я не совсем обычный человек, — признался Нар-Тай, — но и простые человеческие чувства мне не чужды!
  
  — По-твоему, философия — это чувство? — поднял брови жопонец.
  
  — А почему бы и нет? — подхватил эти слова Нар-Тай. — Ведь в любви изъясняются словами, и философия — тоже словоблудие по сути. Разница между ними в том, что поэт пытается словами вызвать симпатию у особ противоположного пола, а философ — у своих братьев по разуму.
  
  — Во как загнул! — хмыкнул Андо. — Никогда бы не думал, что всё на свете можно свести к... Как ты сказал? Словоблудию, вот!
  
  Нар-Тай в ответ лишь улыбнулся. Он знал, что Андо, будучи очень умным человеком, куда более умным чем он сам, не мог пересилить себя и просто так взять и согласиться с выводами того, кто был менее образован, чем он.
  
  Высокомерие всегда идёт бок о бок с чувством собственного достоинства. Но в данном случае Андо был прав — Нар-Тай действительно слегка переборщил, когда объединил любовь и философию тем, что, мол, и то и другое выражается посредством слов.
  
  И всё же, несмотря на это замечание и даже некоторую его двусмысленность — а может быть именно благодаря ему? — Нар-Тай понимал, что Андо не может поступить иначе. Как бы то ни было, но одно из всего этого следовало совершенно точно — в результате этих словесных перепалок в его горле стало сухо, и он закашлялся.
  
  — Что, пыльца? — спросил его Андо. — Ты уж прости, что я держу дома маргаритки.
  
  И в самом деле, Нар-Тай только сейчас заметил, что всё это время они с Андо сидели на диванчике, рядом с которым стоял изящный лакированный столик на одной ножке, на котором стояла маленькая вазочка лилового цвета, в которой находился маленький букетик красных и розовых маргариток.
  
  Видимо, равнодушие Нар-Тая ко всевозможным растениям было настолько велико, что о их нахождении непосредственно под его носом он понял только тогда, когда услышал этот факт от постороннего человека. В любом случае, он не стал ничего говорить, а просто схватил вазочку и со всей силы бросил её в дальний конец зала.
  
  Вазочка ударилась о стену и разлетелась на мелкие осколки. Андо вздрогнул, но не сказал ничего — казалось, он уже понял, что Нар-Тай в данный момент не в том настроении, чтобы заботиться о предметах интерьера в доме своего старого друга. Кто знает, что на самом деле думал в этот момент Андо.
  
  Может быть, он был бы даже не против того, чтобы Нар-Тай просто так взял и взорвал к хуям собачьим всю его резиденцию — по крайней мере, по сравнению с дырой в стеклянном куполе и разбитой вазочкой с маргаритками это было бы не так уж и страшно. Но Нар-Тай, конечно же, не предпринимал подобных действий. Он просто сказал:
  
  — Что-то пить захотелось, не принесёшь ли чего, чтобы горло промочить?
  
  Андо оторвал свой взгляд от осколков вазочки и перевёл на него глаза. В них было что-то такое, отчего у Нар-Тая было такое чувство, будто он смотрит в глаза своему отражению. Он понял, что Андо не просто солидарен с ним в этой конкретной мысли, но и разделяет её целиком и полностью.
  
  — У меня есть Кака-Кола, — начал перечислять Андо, — а ещё есть ссакэ, и ещё есть... — он сделал неопределённый жест рукой, словно пытаясь охватить всё сразу.
  
  Нар-Тай понял: Андо имеет в виду не то, что есть у него дома — но вообще всё то, что можно купить в близлежащих магазинах. Он кивнул и сказал:
  
  — Давай без этих отходов жизнедеятельности, хорошо? — сказал он спокойным тоном. — Я не пью подобную бурду. Я пью только то, что мне нравится. А нравится мне старый добрый чай, ясно? — он сделал паузу, чтобы Андо понял смысл сказанного. — Только имей в виду, что когда я говорю «чай», я имею в виду не эти дерьмовые пакетики, заполненные пылью, а нормальный листовой, который заваривают в чайниках, ты понял?
  
  — Не учи учёного, балда, — беззлобно сказал Андо, поднимаясь со своего места. — Это надо же, учить жопонца заваривать чай!
  
  Нар-Тай кивнул и остался сидеть на диванчике, пока его друг выходил из гостиничной комнаты размеров с музейный зал. Он не стал смотреть, что тот будет делать — и так было ясно: Андо идёт на кухню за чаем и за маленькой тарелочкой каких-нибудь сладостей.
  
  Он не стал даже смотреть в окно, за которым уже стемнело. Ему было хорошо и спокойно — так, как никогда раньше. Он чувствовал себя так, словно в его жизни произошло что-то очень важное и значительное — но он не знал, что именно.
  
  Он знал только, что это произошло в нужный момент, в то самое время, когда все знаки Зодиака в его гороскопе сошлись в одной точке. Вот бы ещё понять, что из всей этой белиберды следует... Но это было не важно. Важно то, что его друг вернулся в гостиничную комнату, неся в обеих руках чайник и тарелочку — всё, как Нар-Тай и предполагал.
  
  Он даже усмехнулся про себя, когда увидел в тарелочке птеродактилье молоко — любимый десерт Нар-Тая, который он любил с самого детства за неподражаемую нежность суфле и шоколадную нотку.
  
  — Угощайся, — выдохнул Андо, со стуком полставив чайник и тарелочку на столик перед диванчиком.
  
  — А как же кружки? — удивился Нар-Тай.
  
  — А зачем они нам? — с неподдельным удивлением спросил Андо. — Делай, как я, и в будущем, быть может, станешь лучше!
  
  С этими словами жопонец взял чайник обеими руками и поднёс его ко рту, не обращая внимания на округлившиеся глаза своего гостя. Он сделал несколько глотков прямо из носика, и Нар-Тай заметил, как жидкость соломенного цвета потекла по подбородку Андо.
  
  — Не особо приличный способ пить чай, — прокомментировал он, — но я не возражаю.
  
  В это время Андо, крякнув, поставил чайник на стол и взял из тарелочки кусочек птеродактильего молока. Он положил конфету в рот, прожевал и проглотил, глядя на своего гостя с таким видом, словно мотивировал этим его к дальнейшим действиям.
  
  Нар-Тай, глядя на всё это безобразие, подумал, что в его жизни ещё не было такого случая, когда кто-либо в его присутствии пил чай таким идиотским способом. Но он не стал ничего говорить, а просто взял горячий чайник обеими руками и, поднеся его носик ко рту, втянул в себя горячую жидкость.
  
  Он тут же обжёг себе нёбо, но не обратил на это внимания, и Андо, который уже успел слопать вторую конфетку, одобрительно кивнул и одними глазами попросил гостя поставить чайник обратно на столик.
  
  Нар-Тай был не против, и, когда Андо взял чайник в руки, он потянулся к тарелочке с конфетами. Вкус птеродактильего молока был восхитительным — как в детстве, когда он впервые попробовал его на утреннике во втором классе начальной школы.
  
  Он вспомнил, как в те далёкие годы его одноклассник, Дима Курносов, толстый, как бочонок сын начальника военно-промышленного комплекса из Пет-ель-бюржа, сказал ему, что это не молоко в прямом смысле слова, а просто желтки и белки с сахаром. Для маленького Нарбулата откровение подобного рода было настолько неожиданным, что он даже не сразу понял, что это правда и долгое время думал, что Дмитрий над ним жестоко пошутил, но потом, полазив по интернетам, убедился в правоте его слов.
  
  — Ну что, напился? — угодливо спросил его Андо. — А то я уже думал, что тебе не нравится мой способ пить чай.
  
  — Да нормально всё, браток, не переживай, — ответил Нар-Тай, — я уже привык. Ты лучше скажи, как у тебя с деньгами? Я слышал про твой бизнес с одним касахианцем...
  
  — О! — поднял жопонец палец.
  
  Произнеся эту букву, он стал похож на человека, который должен поведать собеседнику нечто весьма и весьма интересное. И Нар-Тай весь напрягся, ожидая услышать нечто такое, что бы заставило его забыть о том, что буквально этим утром он незаконно пробрался на пиндосско-порнугальский авиалайнер, с которого затем спрыгнул на территорию Жокио. И Андо оправдал себя — он сказал:
  
  — Это то, что я хотел оставить, так сказать, на десерт. А поскольку мы уже с тобой попили чайку, — на этих словах он подмигнул своему собеседнику, — то я могу сказать тебе всё. Итак, хочу рассказать тебе поподробнее о Хорхе Озорио — моём старом друге, с которым я до сих пор поддерживаю отношения, поскольку он мне помогает в делах железячного толка.
  
  — Чего-чего? — не понял Нар-Тай.
  
  — Ну, железо, компы в общем, — объяснил Андо. — Хорхе — это такой человек, который может достать комплектующие для любых нужд, причём за бесплатно!
  
  Увидев вытянувшееся лицо касахианина, жопонец поспешил объяснить:
  
  — Точнее, не бесплатно, а, как говориться, услуга за услугу! Я ему помогаю по софту, а он мне — по харду, усёк?
  
  — Да нет, в общем-то, — ответил Нар-Тай, который на самом деле понял, о чём говорит его друг, но решил, что в его интересах притвориться дурачком. — А что, у него есть свой бизнес? Или он просто так помогает тебе по дружбе — за бесплатно?
  
  — Да нет, — сказал Андо.
  
  Казалось, что он был явно разочарован тем непониманием и недоверием к его словам со стороны собеседника; видимо он ожидал от Нар-Тая совсем другого отношения к этой информации.
  
  Последний решил, что, пожалуй, не стоило изображать из себя дурачка, но было уже поздно. Андо, видимо, понял это по выражению его лица и решился на последний шаг, сказав:
  
  — Хорхе — это такой человек, который может достать всё. Как он это делает — я не знаю, не моё дело. Но он может достать всё, что угодно. И если ты хочешь с ним познакомиться — дай мне знать, я в любую секунду могу устроить тебе встречу. И даже не просто встречу, а настоящий фестиваль — с блэкджэком и шлюхами... Только не забудь потом отплатить ему добром за добро.
  
  — Ты о чём? — резонно поинтересовался Нар-Тай.
  
  — Не прикидывайся идиотом, дружище. Понятно же, чего люди хотят. Он тебе какие-нибудь штучки-дрючки, а ты ему винду поставишь там или сайтик забашляешь, — сказал Андо, который явно был доволен тем, что сумел произвести на собеседника впечатление и тот теперь не будет задавать глупых вопросов вроде «а как он это делает?».
  
  Но Нар-Тай всё ещё сомневался в том смысле слов жопонца: ему казалось странным то обстоятельство — если Хорхе может достать для него любой комп или гаджет, то почему он за это просит такие странные, если не сказать банальдные вещи по типу установки винды?
  
  Но тут он вдруг осознал, что Андо, говоря про винду и сайтики, просто обобщил, и на самом деле Хорхе попросит от него куда более сложные вещи. И он решил, что лучше не задавать лишних вопросов — тем более таких глупых и неуместных в данной ситуации...
  
  — Ну что же, браток, пойдём к этому твоему шефу, — сказал Нар-Тай, вставая с места. — А то я уже засиделся тут у тебя.
  
  — Во-первых, он мне не шеф, — сказал Андо, также поднявшись с диванчика, — а просто друг. А во-вторых, ты не понял, что я тут тебе выложил. Я же сказал, что хочу сделать тебе предложение, очень серьезное, которое должно быть принято только после того момента, когда ты увидишь Хорхе. А я не могу этого сделать, пока ты сам его об этом не попросишь. Так что давай, бери в руки свой телефон и звони ему, номер я тебе продиктую.
  
  Нар-Тай, повинуясь внезапно проявившемуся в голосе жопонца металлу, без лишних слов вытащил из карманов джинсов чудом не превратившийся при падении в лепёшку мобильный телефон марки Oppo и открыл вацап.
  
  Андо, не глядя на него, начал читать какие-то мантры — точнее, он просто диктовал номер телефона Хорхе Озорио, но поскольку при этом он почему-то решил поиграть немного в шамана племени Сукума, то для Нар-Тая это в общем-то самое обыкновенное сочетание цифр звучало как самое настоящее заклинание.
  
  Наконец, когда последняя цифра была продиктована, Нар-Тай, многозначительно переглянувшись с Андо, нажал на кнопку вызова, чувствуя при этом, что его сердце вот-вот было готово выпрыгнуть из груди...
  
  ГЛАВА 4: ВЕРБОВКА ПУШЕЧНОГО МЯСА ИЗ ЗЭКОВ
  
  Дик очнулся в каком-то тёмном и тесном местечке. Он лежал на жёсткой койке, застеленной грязной и засаленной дерюгой. В комнате было холодно, и он понял — это тюрьма. Он попытался встать на ноги, но силы изменили ему, и он тут же упал обратно на койку. Он не помнил, как его сюда привезли.
  
  Но он точно знал — не избежать ему пяти и более лет заключения в этих вонючих стенах. Он попытался вспомнить, что произошло. Но в его голове было пусто и темно — как будто его мозг просто-напросто вынули из его тела на то время, пока его везли с речки в эту дыру. Он вспомнил только, что угнал катер и убил одного из его владельцев — а куда делся второй, он не знал.
  
  Зато он осознал — как поздно! — что именно последний с высокой степенью вероятности и был тем ублюдком, который подставил его перед полицией. И это было ужасно — ведь, окажись тот на палубе вместе с тем отожранным блондином, Дик бы расправился с ним в два счёта!
  
  Но уже прошла пора лить слёзы по упущенной минуте. Теперь Дика волновало только одно — как отсюда выбраться. Он попытался вспомнить, что ему известно о побегах из тюрьмы, и, проанализировал все просмотренные им в детстве кинобоевики, пришёл к выводу, что все эти приёмы, которые он видел, были не более чем кинотрюками и откровенными роялями в кустах. Но он не мог просто так сдаться, он должен был попытаться бежать!
  
  Но пока Дик заторможено соображал, каким же всё-таки образом ему выбраться из этой тесной тюремной камеры, он услышал шаги. Дверь открылась, и он увидел перед собой человека. Это был не полицейский, а какая-то иная особа, причём не просто женщина, а очень красивая девушка лет примерно двадцати двух.
  
  Она была одета в красную рубашку с длинными рукавами и чёрные чикчиры, которые, врезаясь в её промежность, давали понять, что обладательница этого правильного и аккуратного причинного места держит свою поляну всегда постриженной. В общем и целом она была очень хороша собой, и только в её лице было что-то такое...
  
  Дик не мог подобрать слова. Он был мало знаком с противоположным полом. но, судя по тому как она смотрела на него и улыбалась — а это было именно так, — он понял, что её рот как-то странно выделялся на фоне щёк, из-за чего казалось, будто её лицо было сшито неким доктором Франкенштейном из двух лиц совершенно разных девушек.
  
  Но, может быть, это было просто игрой света и тени? Или она специально загримировалась для того, чтобы произвести на него впечатление своей суровой внешностью? Но, так или иначе, она была очень хороша собой — и этого было достаточно, чтобы член Дика встал колом.
  
  Он понимал, что в данной ситуации секс — совершенно не то, к чему ему нужно было приготовиться, однако начальники тюрьмы были сами виноваты, что пустили к нему не сурового мужика, а эту красотку! Он уже хотел было сказать ей об этом, но тут она заговорила:
  
  — Что, хочешь меня, сучонок? — произнесла она хриплым, будто прокуренным голосом, который здорово контрастировал с её внешностью.
  
  Признаться честно, Дик ошалел — казалось, таинственная незнакомца будто прочла его мысли. Он не знал, что и отвечать на такой прямолинейный и грубый вопрос. Но она поняла его замешательство по-своему и продолжила:
  
  — Неудивительно, лошара, ты же, я уверена, за всю свою жалкую жизнь так и не завалил в постель ни одной тёлки!
  
  Сказав это, она засмеялась, и её смех был похож на карканье ворона. Дик продолжал сидеть на койке, всё ещё не зная, что сказать. Но тут она подошла к нему и положила руку ему на плечо: он вздрогнул от неожиданности, но всё же это было так приятно...
  
  Он поднял глаза и увидел, что она смотрит на него с каким-то странным выражением — как будто она хочет через его глаза забраться в его разум и прочесть все его мысли.
  
  Он почувствовал, что краснеет, и попытался отвести взгляд, который тут же упал на её соблазнительную грудь второго размера — маловато, да, но он всё равно был рад, что к нему вообще запустили именно женщину, а не сурового мужика.
  
  Но тут вдруг он понял, что всё это время его смущало не её лицо или грудь, а то странное чувство, что он её раньше где-то видел! Он попытался вспомнить свои встречи с девушками, но это было бессмысленно, потому что, как правильно догадалась незнакомка, с женщинами у Дика и вправду никогда ничего не было, и поэтому ему пришлось изменить вектор направления поисков.
  
  И вскоре он догадался, на кого именно была похожа его гостья — на девушку, которую он видел в фильме про педиков «Дом на краю света», которая светила своей жопой и сиськами в первой сексуальной сцене. Он попытался вспомнить имя актрисы, но его память отказала, хотя бы потому, что он не был любителем читать титры.
  
  Но он знал, что это была именно она. Ну, как минимум, она была похожа на неё. И Дик решился задать наконец вопрос, который мучил его всё это время:
  
  — Извините, не вас ли я видел в фильме «Дом на краю света»? — произнёс он, постаравшись придать своему голосу нотку вежливости. — Вы там были... Э-э-э, в общем, вы мне в нём ОЧЕНЬ ХОРОШО запомнились! Но я не помню, как вас зовут, извините.
  
  Неожиданно для Дика девушка в странном волнении отскочила от него назад, будто от раскалённой плиты. Её щеки покраснели, а её грудь вздымалась под красной рубашкой. Дик готов был поклясться, что на её лице на секунду промелькнула ярость первобытной самки питекантропа, увидевшей своего самца в пасти саблезубого тигра.
  
  Однако вместо ожидаемого крика ярости девушка издала тихий, пропитанный разочарованием стон, и её лицо снова приняло обычное выражение. Дик с недоумением воззрился на неё, но она уже не смотрела на него.
  
  Вместо этого она подошла к крохотному окошку в его камере и стала смотреть на улицу сквозь решётки, будто пытаясь найти там что-то важное.
  
  Дик не знал, сколько времени она так стояла, но в конце концов она повернулась назад и уставилась на него.
  
  — С чего ты это взял, ну-ка говори? — отрывисто выпалила она. — Ты что, совсем дурак?
  
  — Простите, я что-то не то сказал? — спросил Дик. — Или вы меня не поняли?
  
  — Поняла, поняла, — передразнила его незнакомка. — Неужели ты вообразил себе, что перед тобой стоит актриса?
  
  Сказав это, она запрокинула голову и расхохоталась всё тем же мерзким, похожим на воронье карканье смехом. Дику было не по себе, но на правах узника он не мог приказать этой дуре заткнуться. Он просто смотрел на неё и ждал, когда та наконец успокоится.
  
  Наконец девушка перестала смеяться, и её лицо стало серьёзным. Она подошла к нему вплотную — так близко, что он почувствовал запах её волос, — и стала рассматривать его холодными и жёсткими, как у хищной птицы, глазами.
  
  Казалось, что он был для неё чем-то вроде насекомого или диковинного гриба, настолько неприятным ему показался вид этих изучающих его глаз... Вдруг он увидел, как по её щеке скользнула крохотная слезинка. Девушка тут же смахнула её рукой, но теперь она уже не была для него такой холодной, как несколько минут до этого.
  
  Она вдруг стала похожа на маленькую девочку, которая плачет от обиды. Дик почувствовал себя неловко и отвернулся к стене — он не знал точно почему: то ли из-за её слёз или потому что она была так близко... Но тут девушка снова заговорила с ним тем же самым голосом, каким говорила раньше:
  
  — Тоже мне, фантазёр нашёлся! Я не актриса, понял ты?! И никогда не мечтала ею стать! — чуть ли не со злобой сказала она. — Я из органов внешних сношений, ясно тебе, мудила тупой? И не шути мне тут на тему потрахушек, слышишь?
  
  Дик, выслушивая этот поток оскорблений, не знал что и думать. Он понимал, что органы власти не цацкаются с преступниками, однако эта женщина вела разговор таким тоном, как будто они состояли в отношениях друг с другом, что было абсолютной ложью, поскольку он впервые видел её перед собой — если, конечно, не считать, что она всё-таки и есть та самая актриса из «Дома на краю света», которая по какой-то причине стесняется своего прошлого.
  
  Но одно Дик уже успел понять — этой дамочке доставляло удовольствие доёбываться до совершенно незнакомых ей людей и унижать их без особой на то причины. Это могло означать только два варианта развития событий; либо она и в самом деле из органов и на ту актрису похожа только внешне, либо она действительно является той самой девушкой из «Дома на краю света», которая какого-то хрена решила бросить свою карьеру и податься в чиновники.
  
  В любом случае Дику следовало быть настороже во избежание неприятностей при общении с этой дамочкой. Он решил не отвечать ей, а, напротив, атаковать её вопросом, который она вряд ли ожидает услышать.
  
  — Как вас зовут? — спросил он самым невинным и беззаботным тоном, который только мог придать своему не привыкшему к вежливым беседам голосу.
  
  Девушка нахмурилась ещё сильнее прежнего, словно услышала нечто такое, о чём даже подумать страшно, но затем пожала плечами, будто в ответ на свои мысли, после чего подняла глаза на Дика.
  
  — Моё имя тебе знать не обязательно, — ответила она своим прежним издевательским голоском. — Но если хочешь, можешь обращаться ко мне как к Азии Скэллоп.
  
  — Азия Скэллоп, — автоматически произнёс Дик, словно пробуя это имя на языке.
  
  Это имя ему показалось очень странным — было совершенно очевидно, что оно было вымышленным, а не настоящим. Слишком уж разные по значениям слова его составляли. Азия — название самого большого материка на Земле, а её фамилия Скэллоп с пиндосского на человеческий переводилась как «морской гребешок».
  
  Не особо подходящее имя для симпатичной двадцатидвухлетней девушки, согласитесь! Но, с другой стороны, это могло быть и её настоящим именем, которое она в лучших женских традициях попыталась выдать за прозвище.
  
  Он решил пока что оставить эту мысль при себе и решил, что лучше не задавать вопросов. Он просто сел на койку и стал ждать продолжения. Азия не заставила себя долго ждать.
  
  Девушка опустилась на колени перед его койкой и положила свою руку между его ног. Дик почувствовал, как она провела по его мужскому достоинству, и понял — это не игра, а просто проверка. Проверка на то, насколько он готов к серьёзному разговору. И он не ошибся.
  
  — Нда, с таким стояком тебе явно не до обсуждения важных вопросов, — сказала она деловитым тоном. — Придётся мне пригласить кое-кого, чтобы он тебя настроил на нужный лад.
  
  Этих слов, а точнее скрытой угрозы, скрытой в них, было достаточно, чтобы стоявший колом член Дика опал, как сосна под напором бури. Он почувствовал, что его тело покрывается липким холодным потом, и понял — сейчас в его камеру ворвутся охранники и начнут его мутузить!
  
  Одной мысли об этом было достаточно, чтобы его бросило в дрожь.
  
  — Г-г-госпожа Скэллоп, — начал он внезапно изменившимся голосом, — н-н-не надо н-н-никого приглашать! Я с-с-согласен слушать всё, что вы скажете. Только не надо никого п-п-приглашать, п-п-пожалуйста! — и с этими словами он поднял руки, давая Азии понять, что он сдаётся.
  
  Девушка с трудом подавила улыбку — очевидно, ей было приятно, что она простым запугиванием довела тридцатишестилетнего кабанчика до состояния, когда он готов на всё.
  
  Но она всё-таки не удержалась от того, чтобы ещё раз провести рукой по его члену. На этот счёт у Дика уже не встал — слишком уж он испугался.
  
  — Что же, теперь я вижу, что ты меня будешь слушать, — сказала она с улыбкой. — Звать я никого, конечно, не буду, потому что охранники и так за дверью стоят, так что если ты начнёшь кипешивать, то они и без моего знака ворвутся сюда и отобьют у тебя охоту ко всяким фокусам.
  
  Слушая её слова, Дик молча глядел на неё в упор своими тёмными глазами, думая про себя, что ему наконец удалось найти ключ к её характеру — всего-то нужно было повести себя именно так, как ей того хотелось: он должен был показать свой страх перед ней, и, как он уже убедился, ему это вполне удалось.
  
  Он был далеко не дурак — ему, конечно, не хотелось, чтобы его на пустом месте начали бы избивать охранники, но и такой паники, какой он ей продемонстрировал, он на самом деле не испытывал, хотя понимал всю опасность своего положения. Он лишь подыграл ей, сыграв роль ссыкуна, которого напугала перспектива быть избитым копами.
  
  И то, что Азия ему поверила, говорило о том, что не зря он в детстве всегда вызывался играть главные в школьных спектаклях — хоть это было Антрихрист знает когда, но всё равно эти его знания пригодились, пускай и в совершенно неожиданной ситуации!
  
  Кроме того, Дик убедился в том, что Азия Скэллоп с высокой долей вероятности и в самом деле не является актрисой, ибо по проведённым в её обществе минутам он понял, что она не обладает элементарной выдержкой, иначе как объяснить, что на простые вопросы она так бурно реагировала?
  
  А даже если и есть вероятность того, что она и в самом деле актриса, то, подумал он с внутренней усмешкой, весьма и весьма слабая, поскольку ей не хватало элементарного самообладания.
  
  Небось, продолжал думать он, Азия получила место актрисы что называется «через постель» за счёт того, что делала очешуительные минеты режиссёрам и продюсерам. К последнему выводу подталкивало то, что она довольно-таки профессионально манипулировала им, когда схватилась тогда за его член. Актрисы так себя не ведут, сказал он твёрдо про себя, разве что порно-актрисы...
  
  От этих мыслей настроение Дика улучшилось, но внешне он продолжал играть роль испуганного паренька — из этой не самой лестной для него роли он извлекал определённую пользу во время общения с этой не то актрисой, не то не актрисой, хрен тут поймёшь! Но вот наконец Азия сказала:
  
  — Ну всё, к делу! — и тут же села рядом с ним на койку, заставив его наигранно сжаться от страха и податься подальше от неё. — Ты ведь не собираешься торчать в этой дыре сто лет, так ведь? — риторически поинтересовалась девушка. — Значит, давай, слушай сюда. Ты, конечно же, не знаешь человека, которого зовут Нар-Таем?
  
  — Что за имя такое дебильное? — не удержался от вопроса Дик.
  
  — Согласна, имя и вправду дерьмецо, но так уж этот господин записался в лизнибонской гостинице «Uma Vieira Divertida» (порн. «Шаловливый Гребешок»), — продолжила Азия. — А теперь слушай дальше. Мы заинтересовались этим господином не просто так. Дело в том, что этот Нар-Тай незаконно проник на авиалайнер «Hot Asia» (пинд. «Горячая Азия»), который курсирует между Лизнибоном и Джин-Йорком. А сам этот Нар-Тай, на минуточку — гражданин Соединённых Жузов Касахии!
  
  Произнеся три последних слова, Азия внезапно повернулась к Дику и от последнего не укрылось то, насколько большими вдруг сделались её глаза. Но если она пыталась таким идиотским способом придать своим словам важности, то её затея с треском провалилось, поскольку Дик не только ничего не сказал, но даже не пошевелился. Азия, видимо, приняв его безучастность за шок, улыбнулась и продолжила:
  
  — Ну и ты понимаешь, что мы никак не могли не заинтересоваться этим случаем — видано ли, гражданин враждебной к нам страны проникает зайцем на авиалайнер, чтобы высадиться в самом сердце Пиндостана! Неудивительно, что такой фрукт просто физически не мог остаться незамеченным. Экипаж «Hot Asia» принял все меры по поимке волка в заячьей шкуре, однако, как ты уже наверное понял...
  
  На этом месте Азия сделала паузу и посмотрела на Дика с таким видом будто бы хотела сказать: «Ну же, покажи, что ты самый умный, скажи, что произошло с этим касахианцем!»
  
  Но Дик не ответил, ввиду чего ей пришлось продолжать рассказ, причём в её голосе отчётливо слышались нотки раздражения или даже гнева:
  
  — Этот Нар-Тай, Антрихрист бы его подрал, оказался крепким орешком. Когда он понял, что его спалили, он знаешь что сделал? — и она опять многозначительно посмотрела на Дика.
  
  Последнему конкретно-таки надоела эта раздражающая манера Азии всё время апеллировать к разуму собеседника, поэтому он не удержался и заявил не терпящим возражений тоном:
  
  — Слушай, Азия, если ты и дальше будешь прерываться на каждом слове, то мы так с тобой до самого окончания моего тюремного тут и просидим. Тебе надо это?
  
  Кажется, Дик слегка перестарался, потому что, услышав эти слова, его собеседница испуганно вздрогнула и вдруг стала похожа на испуганного ребёнка. Но она быстро взяла себя в руки и продолжила:
  
  — В общем, этот касахианец решил не сдаваться и, как ты понимаешь, не стал дожидаться посадки в аэропорту. Он, попытавшись прорваться к аварийному выходу из авиалайнера, оказался в ловушке, которая стоила авиакомпании ценой здоровья одного из стюардов. И вот тут-то он и совершил невозможное — разбил иллюминатор и сиганул вниз!
  
  Азия остановилась, переводя дыхание. Дик, залюбовавшись её грудью, которая плавно вздымалась вверх-вниз, подумал, что если эта красавица не потчует его совершенно фантастической историей, то она просто не умеет иначе рассказывать нужные для вербовки — а то, что она хотела его завербовать, было совершенно очевидно, — сведения и инструкции.
  
  Как бы то ни было, он решил выслушать её рассказ до конца. И Азия продолжила:
  
  — В это время авиалайнер пролетал над территорией Жопонии, а именно — её столицы Жокио. А Жопония, если ты не в курсе, уже восемь лет как входит в состав Соединённых Жузов Касахии. Как говориться, гудбай Пиндостан, мой хозяин — СэЖэКан! Слава Антихристу, что в Жокио есть пиндосские новостные службы, благодаря которым мы и узнали, что этот Нар-Тай живым-невидимым приземлился прямо во дворец некоего Андо Минамоты — но о нём позже, — и проследовал с ним на станцию монорельса, где его и засекли наши службы. Ты, конечно, думаешь, что мы с самого начала знали и про его дружка, и про то, что он приземлился именно у него, но не думай, что наши специалисты какие-то волшебники. Отправной точкой был именно последний пункт — Нар-Тай и Андо на станции монорельса, а всё остальное по сути является догадками, которые с грехом пополам можно считать восстановлением событий. Но это уже детали. Главное, что мы теперь знаем дальнейшую судьбу этого опасного касахианца. Почему опасного — объяснять не нужно, ведь не каждый может выжить, упав с высоты самолёта на землю, ведь так?
  
  На этих словах Азия вновь уставилась прямо на Дика, но на сей раз он был на неё не в обиде, потому что он едва поспевал за вылитым на него потоком информации, излагаемый хриплым и не особенно разборчивым голосом девушки.
  
  Азия, похоже, была не на шутку взволнована тем, о чём сама же и рассказывала, и если бы не серьёзность ситуации, то Дик бы подумал, что на самом деле эта девица читает ему черновик своего фанфика по каким-нибудь «Звёздным Войнам» или там «Гарри Поттеру» — только Антрихристу известно, какие у этой девушки любимые франшизы!
  
  Впрочем, это было не важно. Главное, что теперь Дик хотя бы понял, зачем Азия вообще зашла к нему в камеру — ей кровь из носу нужно было задействовать его в каких-то своих целях, а для этого нужно было, чтобы он согласился на её предложение.
  
  Отсюда все эти её манипуляции с его членом и её рассказы про каких-то суперменов — в глубине души Дик считал, что на самом деле никто никогда не падал с самолёта, а даже если и падал, то человек, которого пиндосские спецслужбы засекли в Жокио, никоим образом не мог быть связан с зайцем-смертником.
  
  Но Азия была слишком увлечена своим рассказом, чтобы прочесть по лицу узника его мысли. Она продолжала:
  
  — И поэтому мы решили, что нам нужно, уж прости за выражение, пушечное мясо, которое не жаль будет пустить в расход, коли дело пойдёт не по плану. И всё теперь зависит от тебя, мой похотливый друг. Это не значит, что ты должен будешь убить этого жуткого касахианца. Нет, тебе достаточно просто полететь в Жокио и там проследить за ним. А дальше уже наша работа. Ну что, ты согласен? — спросила она игриво.
  
  ГЛАВА 5: ПОЕЗДКА НА МОНОРЕЛЬСЕ В АЛЬМА-ТЫ
  
  В то время, пока в пропахшей спермой и потом Анальде происходили выше описываемые события, в благословенном городе Жокио наши старые знакомые — касахианец-супергерой Нар-Тай и жопонец-профессор Андо Минамото направлялись к станции монорельса, чтобы отправиться к своему общему другу по имени Хорхе Озорио. Они шли через парк , где на одной из скамеек сидел человек с гитарным футляром за спиной.
  
  Когда они прошли мимо него, он встал со скамейки им навстречу, однако вместо того чтоб поздороваться или хотя бы кивнуть головой как положено вежливым людям, Нар-Тай и Андо молча пошли дальше, не обращая на него внимания, и даже когда когда незнакомец окликнул их, они продолжали идти вперед, не оглядываясь, как идиоты. Тогда этот гитарист со злостью плюнул им вслед, но тут же испугался собственной выходки и, вскочив со скамейки, скрылся за деревьями.
  
  Вы, наверное, задаётесь сейчас вопросом — кем же был этот настойчивый незнакомец с гитарой за плечами? Ответ прост: это был один из тех наёмных пиндосских агентов, о которых похотливая Азия Скэллоп упоминала во время вербовки «Дэмьена Тернистого».
  
  Именно со слов этого придурка до её глупенькой головки и долетели слухи о том, что свалившийся с небес на землю касахианец направлялся к станции монорельса вместе со своим жопонским дружком.
  
  Мы не будем утруждать вас описанием того, как этот гитарист докладывал своему начальству об увиденном, а последуем за нашими няшными дружками Нар-Таем и Андо. Когда они наконец пришли на станцию, они увидели, что там никого нет; только у дверей стоял какой-то хмурый жопонец неопределённого возраста да ещё несколько пьяниц дремали прямо под открытым небом, разлёгшихся возле входа...
  
  Но самое интересное заключалось в том, что рядом у входа на станцию стояли два одинаковых автобуса. Нар-Тай и Андо переглянулись, а потом одновременно шагнули к одному из автобусов — но в тот же момент их остановил хмурый жопонец. Он сказал:
  
  — Вы куда? А ну, назад! Это собственность средней общеобразовательной школы номер три имени Кодзи Судзуки! А вы, как я вижу, не учителя и совсем уж точно не школота!
  
  Нар-Тай, услышав эти слова, схватил своего друга за локоть и вежливо, но твёрдо потащил его ко входу на саму станцию. Андо же, похоже, всё ещё горел желанием заглянуть во внутрь этих школьных автобусов, но его касахианский друг уже успел открыть дверь и втолкнул туда товарища силой своей могучей руки.
  
  Андо, конечно, был несколько рассержен настойчивостью Нар-Тая, и поэтому не удержался от того, чтобы сказать ему пару ласковых:
  
  — Нар-Тай, ты что творишь? — начал он истеричным тоном. — Этот придурок хотел оскорбить нас! Я обязан был начистить ему морду!
  
  — Узнаю старого драчуна, — миролюбиво ответил ему Нар-Тай. — Но в конце концов разве не ты захотел меня отвезти к Хорхе Озорио? Вот мы и пришли на станцию, что ты кипешуешь?
  
  Андо не мог не согласиться с такими железными аргументами приятеля и успокоился так же быстро, как и вскипел. И тогда оба наших героя прошествовали к кассе станции монорельса, окруженной яркими рекламными экранами.
  
  На стенах висели плакаты с изображениями ночного города, напоминая о предстоящем путешествии. За стеклянной перегородкой сидела кассирша в униформе.
  
  — Здравствуйте! Куда вы направляетесь? — спросила она с дружелюбной улыбкой, поднимая взгляд от монитора.
  
  — Нам нужны два билета, — ответил Андо. — Мы едем в Альма-Ты!
  
  — Поняла! Это будет триста, — сказала кассирша, набирая что-то на компьютере.
  
  Нар-Тай немного смутился, посмотрев на свои карманы.
  
  — Братишка, — обратился он к Андо, — ты за нас обоих заплатишь?
  
  Андо кивнул с улыбкой.
  
  — Не переживай, я всё решу улажу.
  
  С этими словами он достал кошелек и быстро посчитал наличку.
  
  — У меня только двести пятьдесят наликом. — Но я могу зачислить оставшиеся пятьдесят на карту, — предложил Андо.
  
  — Без проблем! — с улыбкой приняла его предложение девушка. — У меня есть терминал, — ответила она, доставая прибор. — Просто поднесите вашу карту.
  
  Андо выполнил указание, и терминал издал одобрительный писк, как будто кто-то наступил ногой на мышь. Кассирша быстро провела операцию и, протянув билетики, произнесла:
  
  — Все готово! Вот ваши билеты. Удачной поездки!
  
  — Спасибо! — поблагодарил Нар-Тай за обоих.
  
  После этого наши друзья направились к выходу на платформу, с которой даже сюда долетали голоса людей и звуки проезжающих поездов.
  
  Они спустились по лестнице вниз — там было совсем темно; впереди мелькнул луч света от фонаря охранника, сидевшего в будке у входа, но тут же быстро погас: видимо охранник решил не тратить своё служебное время на каких-то вполне благопристойных граждан.
  
  Нар-Тай и Андо тем временем прошли через какое-то помещение со множеством дверей без окон и причём в полной тишине: только изредка за той или другой дверью раздавался тихий смех или шепот...
  
  Наконец они оказались у выхода наружу под открытое небо, и перед их взорами открылась платформа монорельса, мерцающая огнями. Рельсы, сверкающие в свете ночных фонарей, тянулись далеко-далеко и терялись Антрихрист знает где.
  
  В это самое время на платформе стояло несколько человек, ждущих своего поезда, каждый из которых был погружён в свои мысли. Андо, прищурившись, огляделся.
  
  — Странно, обычно здесь яблоку негде упасть, — произнес он, обращаясь к Нар-Таю, который, казалось, был увлечён чем-то другим.
  
  Нар-Тай в это время уставился на огромное панорамное окно, за которым разворачивался вид на освещённое огнями Жокио.
  
  Небо над ними было усыпано звёздами, а среди них сверкали высокие здания, будто бы стремящиеся к ним.
  
  — Может, никому не хочется ехать в Альма-Ты, — ответил Нар-Тай, не отрывая взгляда от города. — В конце концов, вы, жопонцы, не настолько ещё потеряли свою гордость, чтобы перебираться жить в столицу СЖК.
  
  Андо хотел в этот момент что-то сказать, но тут вдруг раздался гудок — сначала далекий, но постепенно нарастающий, — и из-за поворота показался поезд, осветивший платформу яркими огнями, ввиду чего Андо пришлось оставить реплику Нар-Тая без ответа.
  
  Когда поезд наконец остановился, его двери автоматически открылись, приглашая пассажиров войти внутрь.
  
  — Поехали! — воскликнул Андо, и они с Нар-Таем первыми вошли в вагон.
  
  Внутри было ещё меньше людей, чем на станции. Вагон освещался мягким светом, создавая уютную атмосферу, но от этого ощущение пустоты только усиливалось.
  
  Нар-Тай уселся у окна, глядя на мелькающие огни за стеклом.
  
  — Нда, пустовато-пустовато, — задумчиво произнес он, когда поезд начал разгоняться.
  
  Андо покачал головой и открыл было рот, но в этот момент вагон вдруг резко тряхнуло, и он, чтобы не упасть, был вынужден ухватиться за поручень.
  
  Нар-Тай, сохраняя самообладание, тоже схватился обеими руками за сиденье, чтобы не свалиться.
  
  — Не знаешь, почему вагон так трясёт? — поинтересовался он у друга, глядя на быстро мелькающие огни за окном.
  
  — Наверное, какие-то неполадки на дороге, — ответил Андо, прислушиваясь к звукам поезда.
  
  Тот тем временем продолжал набирать скорость, и вскоре вагон начал трястись ещё сильнее. На полках задребезжали сумки, и остальные пассажиры обменивались обеспокоенными взглядами.
  
  — Весёленькая поездка, — заметил Нар-Тай, пытаясь развеять напряжение.
  
  Андо воздержался от комментариев, и вместо этого окинул вагон взглядом и почувствовал, что в общем-то здесь довольно-таки ничего — уж намного лучше, чем когда пассажиров столько, что не протолкнуться и не посидеть.
  
  Он видел, как за окном быстро проносятся яркие огни городских кварталов, и подумал, что не так уж это и плохо — покинуть Жокио, дабы прокатиться до Альма-Ты на монорельсе. Нар-Тай, заметив его заинтересованный взгляд, улыбнулся.
  
  — Ты глянь, видишь, мост? — вдруг привлёк его внимание голос Андо, который указал куда-то в окно. — Это Рейнбоу Дэш! Говорят, он самый высокий в округе!
  
  Нар-Тай, обернувшись назад, увидел в окне мост, который пересекал реку, переливающуюся на вечернем солнце цветами радуги. Это зрелище ненадолго отвлекло его от напряжённых мыслей.
  
  — Как насчёт того, чтобы по возвращению из Альма-Ты прогуляться до него? — продолжал тем временем Андо с волнением в голосе.
  
  — Знаешь, — лениво произнес Нар-Тай, — я не уверен, что захочу возвращаться в твоё Жокио после того, как прибуду в родную Альма-Ты.
  
  Он тут же пожалел о своих словах, потому что Андо сразу нахмурился и скрестил руки на груди.
  
  — Ты что, серьезно? — спросил он с легким раздражением. — Я же по дружески тебе предложил!
  
  Нар-Тай, осознав, что совершил ошибку, мгновенно смягчил тон.
  
  — Извини, Андо, я не хотел тебя обидеть, — пустился он в объяснения. — Просто пойми меня правильно, я так давно не был на родине, что у меня нет большой охоты возвращаться в Жопонию, не пробыв в СЖК и дня.
  
  Андо, продолжая стоять с насупленным видом, вздохнул и сказал:
  
  — А я думал, ты ценишь нашу дружбу, — сказал он тоном оскорблённой невинности.
  
  — Конечно ценю, — сказал Нар-Тай, пытаясь его успокоить. — И я с тобой обязательно потусю в Жокио. Но не сегодня, и даже не завтра, окей?
  
  C этими словами он слегка приподнялся с сиденья и, протянув руку вперёд, слегка похлопал Андо по плечу. Тот вздрогнул, как от удара током и быстро отступил на шаг назад, но Нар-Тай уже не смотрел на него.
  
  Последний снова откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза, стараясь ни о чём больше сейчас думать — но мысли сами собой лезли ему в голову: он думал о Хорхе Озорио и о том, что тот ему сказал по телефону.
  
  Он вспомнил, как тот сказал: «Твои способности, Нар-Тай, окажутся незаменимыми в том, что я тебе сейчас предложу. Я хочу сделать тебя муштроведом-инструктором».
  
  Он тогда подумал, что это шутка — ведь Андо представил ему Хорхе как специалиста по железу для компов, но судя по не терпящего возражений тону, тот говорил на полном серьёзе. Нар-Тай в ту минуту даже забыл о том, чтобы спросить о том, что это за профессия такая — муштровед-инструктор, — настолько властным голосом говорил Хорхе.
  
  Но теперь, когда он вспоминал об этом, сидя в полупустом вагоне монорельса, он понимал, что этот совершенно не знакомый ему человек уже видел в нём своего слугу. Осознание подобного факта было настолько неприятным свободолюбивой натуре Нар-Тая, что он даже не сразу понял, что же именно он чувствует к Хорхе.
  
  Ненависть? Или презрение? А может, просто нежелание плясать под чужую дудочку? Он не мог понять, что именно. Но это было так — и он решил, что до тех пор, пока не увидит его воочию, не будет думать о нём как об объекте ненависти.
  
  А пока что он должен был вместе со своим другом добраться до его владений — из телефонного разговора Нар-Тай понял, что Хорхе является владельцем достаточно большой корпорации, и это было не так уж плохо. По крайней мере, он мог рассчитывать на неплохие барыши в том случае, если с него потребуют забашлять им в качестве этого непонятного «муштроведа-инструктора».
  
  Но это всё будет потом, а пока что он едет себе в вагоне монорельса и пытаться расслабиться после насыщенного приключениями утра. Невольно в его голову пришла мысль о том, что Андо в некоторой степени был прав — в этом мире действительно есть вещи поважнее чувства собственного достоинства. Например...
  
  Нар-Тай не успел додумать эту мысль до конца, потому что поезд внезапно остановил своё движение.
  
  — Приехали, — подал голос Андо. — Выходим. Ты не забыл, что у нас с тобой встреча?
  
  — Да я только об этом и думал весь путь, — отмахнулся Нар-Тай, поднимаясь с сиденья.
  
  При этом он немного подивился тому, насколько коротким оказывается был путь от Жокио до Альма-Ты. Видимо, за последние восемь лет многое изменилось в устройстве монорельса — то ли инженеры изобрели какой-то суперэффективный вид двигателя, то ли ещё какая-то непонятная фигня.
  
  В любом случае, он вместе со своим другом уже находился в своём родном городе Альма-Ты, где его ждала встреча с загадочным Хорхе Озорио. Он вышел из вагона вслед за Андо и направился вперёд по облицованным мрамором коридору.
  
  Вскоре они вошли в залитый холодным светом юпитеров холл, откуда начиналась лестница вниз, у которой их ждали двое охранников самого сурового вида. Они были одеты в не вызывающие доверия чёрные комбинезоны без знаков различия, а их лица были скрыты масками противогазов.
  
  Один из них держал наготове электрошокер размером чуть меньше карманного фонаря, а другой сжимал в руке пистолет. Нар-Тай сразу понял, что ему не стоило опасаться этих двоих — то был, с позволения выразиться, почётный эскорт.
  
  Он не знал, как называется должность Андо в корпорации Хорхе Озорио — но это было неважно. Главное заключалось в том, что теперь, в присутствии этих громил, он может забыть обо всём и просто идти вслед за ними. Так он и сделал.
  
  Охранники молча проводили его с Андо до спуска вниз, после чего прошли через заполненный людьми зал регистрации пассажиров и наконец вывели их на улицу. Нар-Тай огляделся.
  
  Они с Андо и почётным эскортом оказались на небольшой площади, окружённой высокими зданиями из стекла и бетона — такими же безликими как небоскрёбы во всех мегаполисах на Земле.
  
  ГЛАВА 6: РОЖДЕНИЕ «ДЭМЬЕНА ТЕРНИСТОГО»
  
  В это время всё ещё продолжавший торчать в тюряге Дик молчал, усваивая только что услышанную им от Азии Скэллоп информацию. Конечно, перспектива подставляться под пули или кулаки неуязвимого касахианца ему не очень нравилась, но он понимал — другого выхода из этой вонючей тюрьмы у него нет.
  
  Азия, стоит отдать ей должное, сделала совершенно правильно, когда из всех зэков остановила свой выбор именно на нём — потому что он был единственным, кто был готов любой ценой вырваться на свободу, пускай даже бежать он всё равно никуда не сможет, потому что в таком случае убьют его уже «свои».
  
  И именно поэтому Дик уже давно согласился на это предложение, но ему хотелось сделать вид, что он всё ещё сомневается в своём выборе, дабы эта дамочка не возомнила себя супер-пупер чиновницей, вербующей агентов из зэков одним лишь щелчком пальца.
  
  С этой целью Дик без особых сложностей придал своему лицу задумчивое лицо человека, который взвешивает каждое своё слово перед ответом собеседнице. Конечно, от последней не могло укрыться, что при всём при этом его глаза оставались холодными и равнодушными, но она, как он и надеялся, клюнула на его мимику и начала его упрашивать.
  
  — Давай, придурок, соглашайся, иначе не видать тебе свободы как своих собственных ушей! — произнесла она тоном учительницы младших классов. — Я же вижу, что ты не дурак. Ты ведь не хочешь всю жизнь провести в этой дыре, правда ведь?
  
  Дик, играя роль сомневающегося парня, кивнул головой с таким видом словно действительно обдумывал её слова. Азия тут же сменила тон, и теперь голос у неё стал заискивающим:
  
  — Ну давай, дурачок, соглашайся! Ты же должен понимать, что в этой дыре тебе ничего не светит, а тут прокатишься в другую страну на наши бабки... Согласись хотя бы затем, чтобы посмотреть мир своими глазами да развеяться немного после своей сраной родины!
  
  Дик удивился тому, как чётко Азия угадала его отношение к Анальде, однако не успел ответить ей, потому что девушка, видимо решив, что словами делу не поможешь, приступила к решительным действиям. Она подошла к нему вплотную и схватила его руку.
  
  Он не знал, вырываться или нет, но решил, что лучше не делать этого. Азия, не отпуская его руки и продолжая улыбаться своей самой обаятельной улыбкой, прошептала ему на ухо:
  
  — Я знаю, что на тебя можно повлиять только таким образом, — и с этими словами она, ещё крепче сжав его руку чуть пониже кисти, задрала свободной рукой свою красную рубашечку и прижала его руку к своей правой груди и тут же опустила ткань, чтобы не светить сиськами почём зря.
  
  Однако от внимания Дика не укрылось то обстоятельство, что Азия, как оказалось, не носила лифчика, и её грудь была совершенно открыта для того, кто был бы настолько смел, что сам бы подошёл к ней и задрал её рубашечку.
  
  Как бы то ни было, в данный момент его правая рука, которую Азия продолжала крепко сживать в своей руке, находилась в таком месте, в котором Дику в прошлом казалось невозможным даже приблизиться.
  
  Он отчётливо ощущал биение её сердца и чувствовал жар тела девушки, которая, судя по всему, получала в эту секунду куда больше удовольствия, чем он сам — по крайней мере она прикрыла веки, а рот, напротив, слегка приоткрыла, отчего со стороны казалось, будто она вот-вот кончит. Хотя кто её знает — вдруг этой дамочке для оргазма было достаточно простой стимуляции молочных желёз?
  
  В любом случае, Дик понимал одно — сейчас между ним и Азией происходило нечто настолько интимное, что любой другой девственник на его месте мог спокойно умереть прямо здесь и сейчас от осознания того, что на его долю выпало небывалое счастье — помацать сиськи настоящей, а не нарисованной или плюшевой тёлочки.
  
  Но поскольку Дику Найджелу было, на минуточку, тридцать шесть лет, то он был достаточно умен для того, чтобы понять простую вещь: секс — это не нечто такое, что доступно только избранным, а всего лишь основной инстинкт всех живых существ, и если уж родился на свет такой человек, который был готов умереть от первого прикосновения к женскому телу, то почему тогда он вообще не умер прямо при родах — ведь он во время рождения, ни много ни мало, прошёл через раздолбанную женскую пизду!
  
  Как бы то ни было, в эту данную секунду он ощущал свою собственной рукой правую сиську Азии Скэллоп, и все его мысли были сосредоточены исключительно вокруг этого маленького комочка плоти, скрытого под тонкой тканью рубашки цвета спелого помидора.
  
  Он не мог оторвать своего взгляда от её груди, и хотя Азия предусмотрительно опустила рубашку вниз, чтобы не баловать узника видом голого женского тела, он всё равно явственно видел её грудь до мельчайших подробностей, чему сильно помогало то, что структуру как минимум одной из них он в данную минуту ощущал в своей руке.
  
  Можно сказать, что в эту минуту он был подобен слепому, который видит перед собой одну лишь тьму, но зато в состоянии полагаться на чувство осязания и видеть то, что ему нужно — не глазами, а мозгом.
  
  Вот и сейчас Дик, сидя на койке перед держащей его правую руку девушкой, явственно видел её сиськи, хотя те были скрыты от его любопытных глаз красной тканью её рубашки.
  
  Казалось, что для них обоих время застыло, но вскоре Азия наконец-то подала голос, чем вернула Дика в реальность.
  
  — Знаешь, я тут подумала, — начала она на удивление спокойным тоном, — что тебе позарез нужна агентурная кличка, псевдоним то бишь. А то ты как-то странно будешь выглядеть в стране, находящейся в Союзе Нерушимых Государств. Поэтому, как ты считаешь, ты не мог бы принять от меня маленький подарок и позволить называть себя во время этой операции «Дэмьеном Тернистым»?
  
  Дик, рука которого всё ещё была крепко прижата к настоящей женской груди, соображал недостаточно быстро, поэтому он ответил не сразу.
  
  Но когда он наконец заговорил, в его голосе отчётливо слышались недовольные нотки:
  
  — Что за бред, какой ещё нафиг «Дэмьен Тернистый»? Почему, скажите на милость, не «Дик Лавровый»? Почему именно «Дэмьен» и при чём тут терн?
  
  Вывалив на свою собеседницу эту претензию, он тем самым дал себе выпустить на волю накопившийся за всё это время гнев и недовольство происходящим с его персоной.
  
  Но Азия, похоже, даже обрадовалась возможности пуститься в объяснения по этому поводу — словно только этого вопроса ей и недоставало все эти дни.
  
  — Тернистый — вот почему, — сказала она и внезапно отпустила руку Дика, после чего вдруг коснулась освободившейся правой рукой его члена.
  
  У Дика уже давно был каменный стояк (неудивительно, ведь он впервые помацал тёлку за вымя), поэтому он не стал возражать против того, чтобы его прекрасная собеседница приласкала его мужское достоинство.
  
  И Азия, похоже, была этим довольна. Она провела рукой по его члену вверх-вниз и вдруг резко расстегнула его ширинку и слегка опустила резинку его трусов — и могучий агрегат Дика тут же победоносно вынырнул на свет Антихристовый, глядя вертикально вверх — казалось, что это и не член вовсе, а ракета, которая вот-вот умчится в далёкий космос.
  
  — Вот почему «Тернистый», — с удовлетворением проворковала Азия, с гордостью глядя на член Дика. — А «Дэмьен» — потому что так звали героя моих эротический фантазий детства, — продолжила она резко изменившимся тоном. — О да, как же я его обожала! Даже если он существовал только на экране телевизора, я всё равно мечтала рано или поздно оказаться рядом с ним, м-м-м... — Азия, совершенно забыв про член Дика, мечтательно подняла глаза к потолку. — Я представляла его себе каждую ночь, каждую секунду своей жизни... Он был таким няшкой! И таким брутальным! Таким мужественным! Таким сексуальным, м-м-м!
  
  Говоря это, Азия отстранилась от Дика, продолжая глядеть в потолок. Дик, поняв, что продолжения банкета уже не будет, без лишних слов подтянул трусы и застегнул ширинку, изо всех сил стараясь сделать вид, будто ничего особенного между ними не произошло.
  
  Впрочем, он мог бы и не стараться — Азия явно забыла о нём, полностью погрузившись в свои воспоминания.
  
  — Дэмьен! — со страстью повторила она. — Да, я была влюблена в него с самого детства! Я видела его всяким — и няшным маленьким мальчиком, и суровым подростком и наконец брутальным мужчиной! И это было очень, ОЧЕНЬ сексуально! Я представляла себе, как он смотрит на меня, как он берёт мою руку в свою... Я будто воочию видела его лицо, слышала его голос... Он произносил моё имя... — Азия сделала паузу, словно вспоминая что-то, после чего продолжила: — И когда мне выпала редкостная удача сыграть в фильме о нём, я была на седьмом небе от счастья предвкушения встречи с ним! Но, увы... — Азия вздохнула. — Его не было там! Его вообще не планировали включать в четвёртую часть! Какой облом для такой влюблённой малолетней дурочки, как я! И мало того, я так и не сыграла в нём! Этот тупой ублюдок-режиссёр выбрал не меня, а эту маленькую пидораску Виейру, которая была полным ничтожеством! Да какое там — она даже не была актрисой! Она просто попала в кино случайно, потому что её папа был каким-то там крупным чиновником в министерстве культуры Анальды. А я, я, Я!!!
  
  Дик не без интереса слушал эти разглагольствования, но не мог отделаться от мысли о том странном чувстве неловкости и стыда за свою собеседницу. Он уже понял, что он послужил катализатором для её воспоминаний о первой любви, и это действовало ему на нервы — ещё бы, кому было бы приятно, когда девушка, которая дала помацать себя за сиськи и едва вам не вздрочнула, вдруг бросает всё на полпути и пускается в разговор о своих детских мечтах!
  
  Но увы, Дик понимал, что он — узник в этой темнице, и поэтому ему ничего не оставалось, как молча внимать рассказу явно тронувшейся умом вербовщицы.
  
  — Я была очень несчастна, — продолжала Азия. — Я готова была взять нож и всадить его прямо в сердце этой мерзавки, которая не дала мне шанса стать звездой! Но мои родители как будто поняли, что я желаю мести, и поэтому в тот же день, когда я получила отказ, нашли повод, чтобы вывезти меня куда подальше из Вульвкувера — подальше от съёмочной площадки! Подальше от этой пидораски! И я, как последняя дура... — Азия вдруг всхлипнула и закрыла лицо руками. — Как последняя простушка, я поверила в их насквозь лживые рассказы, что мы де переезжаем в город, где я смогу хорошенько провести весенние каникулы. Знай я только, что они просто хотели меня спрятать подальше от этой мерзкой сучки! Я бы и их не пощадила, честное слово! Убила бы и отца, и мать, и Виейру в самом конце! УБИЛА БЫ ВСЕХ! — уже вопила Азия. — Я бы убила их всех, если б могла! Ибо был повод! — она подняла на Дика глаза, полные слёз. — Я имела полное право отправить на тот свет набитую дуру, которая мало того, что совершенно не умела играть, так ещё и имела голос, похожий на поцарапанную старую пластинку! А её рожа? По сравнению с ней старый и больной носач с острова Бернал выглядел бы писанным красавцем! Да что там рожа! Её зубы так и просились на то, чтобы вдарить по ним как следует кувалдой! Чтобы вылетели все до единого! Ар-р-р, я была готова тогда на всё! НА ВСЁ! ВСЁ, чтобы убить, УБИТЬ, УБИТЬ ЭТУ СУКУ! УБИТЬ ЕЁ как можно быстрее!!! АР-Р-Р-Р-Р! Ой, бля...
  
  К концу этого жуткого монолога Азия уже не сидела, а металась по тесной камере, всё время наступая на ноги Дику, который, слушая её чисто женскую истерику, испытывал одновременно стыд пополам c отвращением ко всему происходящему вокруг.
  
  Наконец его собеседница выдохлась, и на несколько секунд наступила тишина, которая показалась ему вечностью — дело в том, что на словах «Ой, бля», которые, к слову сказать, Азия произнесла сильно контрастирующей с предыдущими воплями интонацией, она вдруг застыла на одном месте и уставилась прямо на Дика широко открытыми глазами; простояв так пару секунд, она тут же молнией выскочила за дверь его камеры, и Дик ещё долго слышал дикий топот, который затих только через минуту или две. Тогда у него появилась возможность обдумать своё положение более тщательно со стороны здравого смысла.
  
  Итак, он понял одно — Азия Скэллоп врала ему, когда пыталась ему доказать, что она не актриса. Это подтверждалось её хоть и бессвязной, но зато полной фактами речью о её детских годах. Кроме всего прочего, она в который раз подтвердила то, что ни на йоту в него не влюблена, а все эти игры с его членом и её сиськами нужны были лишь для того, чтобы завербовать его на работу в разведку.
  
  Но самое главное заключалось в том, что у этой служительницы закона были недвусмысленные мысли о том, чтобы жестоко расправиться с некоей особой, которая когда-то давным-давно провинилась перед нею лишь тем, что её приняли на роль, а Азию — нет.
  
  По логике, уж если кого и ненавидеть в подобной ситуации, то это режиссёра, продюсера или на худой конец директора по кастингу, но уж никак не какую-то несчастную актрису. И всё же Азия даже по прошествии стольких лет продолжала оставаться в душе ранимой маленькой девочкой с по-детски наивными обидами.
  
  Ну и ещё эта её больная одержимость вымышленным персонажем из какого-то дерьмового и чисто коммерческого фильма без какой-либо идеи и смысла... И мало того, что сама себя изводит этим выдуманным хреном, так ещё и нарекла его, Дика Найджела, в его честь! Нет, ну вы только подумайте — что это блять за прозвище такое, «Дэмьен Тернистый»?
  
  Почему не «Агент-восемьдесят-два» или хотя бы «Дюкер-Нюкер-Три-Дэ»? Увы, Азия уже наверняка поделилась со своими братьями по оружию, что он, Дик Найджел, будет иметь идиотскую агентурную кличку «Дэмьен Тернистый», и ему самому остаётся только смириться с этим и принять как должное то, что его новые друзья будут называть его в честь какого-то пафосного до ужаса придурка из фильма для ёбнутых на всю голову даунов и деградантов! И всё это по инициативе какой-то истекающей вагинальным соком идиотки по фамилии Скэллоп!
  
  Эх, какая же досада, думал Дик, что он тогда не озаботился проблемой по устранению второго нежелательного свидетеля, ведь именно по вине этого ублюдка он сейчас оказался втянут во всю эту историю с каким-то бессмертным касахианцем и сумасшедшей актрисой-вербовщицей!
  
  И теперь ему приходится расхлёбывать последствия собственной глупости. А ведь он мог бы просто убить этого гада, и всё, делов то! Как говорил Сталин, «смерть решает все проблемы. Нет человека, и нет проблем».
  
  Золотые слова! Но как же это всё-таки обидно — попасть в лапы закона из-за какого-то угрюмого брюнета, путешествовавшего со своим блондинистым дружком по речке-говнотечке где-то в жопе Анальды!
  
  Неизвестно, сколько бы ещё Дик Найджел мог предаваться этим размышлениям, если бы не появившийся в дверях комнаты охранник, который, окинув камеру взглядом, остановил свои маленькие свинячьи глазки на Дике и хрюкнул:
  
  — Чо расселся, пидорас! Поднимай свою задницу от койки и иди нахуй отсюда!
  
  Вот чего-чего, а подобной речи от охранника Дик никак не ожидал. Он даже не сразу понял, что эти слова были адресованы именно ему, а не тому, кто по его мнению мог в эту минуту находиться в коридоре.
  
  Он поднял на охранника свой взгляд, но даже не пошевелился, чем заставил того ещё раз хрюкнуть:
  
  — Ты чо, глухой, гондон? Пиздуй быстрее, агент, ты уже в нашем штате!
  
  Немая сцена.
  
  ГЛАВА 7: КОРПОРАЦИЯ, ПРОИЗВОДЯЩЯЯ СОЛДАТ-КЛОНОВ
  
  На площади было полно народу, и Нар-Тай подумал о том, что одежда большинства людей мало чем отличалась от тех вольных нарядов, которые носили жители загнивающего Лизнибона или пафосного Жокио — если бы не надписи на транспарантах, выполненные на касахианском языке, то он мог бы поклясться, что он и не покидал Жопонии.
  
  Но, конечно же это были не так. К тому же, у него не было достаточно времени на то, чтобы рассмотреть окружающее его великолепие, потому что охранники шли очень быстро и вскоре вышли на проезжую часть, где тут же открыли дверцы чёрного лимузина.
  
  — Прокачу с ветерком! — тут же высунулся из машины водитель в кепке-аэродроме. — Но предупреждаю — в моей машине кондиционер не работает!
  
  — Не проблема, — с улыбкой ответил ему Андо на безупречном касахианском языке и сел на переднее сиденье. — Поехали! Только не гони, а то у меня голова болит... А ты что стоишь столбом? — спросил он Нар-Тая и сделал приглашающий жест рукой.
  
  Нар-Тай, который был несколько удивлён таким быстрым развитием событий, наконец очнулся и сел на заднее сиденье, к своему облегчению заметив, что двое суровых охранников закрыли за ним дверцу и остались стоять на дороге, глядя вслед удаляющейся машине.
  
  Слава Антрихристу, подумал Нар-Тай, потому что ещё пары десятков минут в присутствии этих громил он бы не вынес. Он не знал, кто же именно составлял их с Андо почётный эскорт, но догадывался, что это могли быть наёмники, которым заплатил из своего кармана Хорхе Озорио.
  
  Видимо, этот загадочный господин хотел убедиться в том, что Нар-Тай не передумает, и поэтому и нанял этих громил, чтобы те сопровождали его в течение всего времени его пребывания на территории Альма-Тынской станции монорельса.
  
  Но Нар-Тай не стал об этом думать. Он был слишком занят тем, что разглядывал окружающий мир, который открывался ему из окна автомобиля, который в это время лихо ехал по улицам его родного города Альма-Ты.
  
  Как он уже успел заметить, она была похожа на все остальные города, которые ему довелось видеть раньше — небоскрёбы не давали соврать. Но в отличие от Жокио, где он был всего лишь гостем и не имел никаких прав на то место под солнцем, здесь у него была хата и прописка, и он чувствовал себя здесь полноправным хозяином.
  
  Как говорится, дома и стены помогают. Но всё же он не мог отделаться от мысли, что от Хорхе Озорио, который с недавних пор стал его неофициальным господином, ему не стоит ожидать чего-то лёгкого и кайфового.
  
  Вскоре машина остановилась у здания, похожего на здание МГУ, только без башни посередине. Нар-Тай вылез из машины и дождался, пока Андо, который сидел рядом с водителем, расплатится и выйдет. Когда жопонец наконец вышел, Нар-Тай заметил на его лице странную улыбку.
  
  Он не понял её смысла и решил спросить об этом у Андо чуть позже — когда они останутся наедине в каком-нибудь тихом местечке. А пока он решил не задерживаться у машины и пошёл к зданию пешком — тем более оно было совсем рядом. Нар-Тай никогда раньше не видел такой роскоши в живую, и его охватило чувство гордости за свою страну.
  
  Он даже подумал о том, чтобы записаться в постоянные сотрудники, однако вовремя подавил этот идиотский порыв — что толку, что он будет торчать денно и нощно в четырёх стенах, даже таких шикарных, как здание, у которого он сейчас стоял? Он всё равно будет вольным волком, и никому не нацепить на него цепь!
  
  Думая таким образом, он поднял глаза на парадный вход, и его сердце невольно сжалось — он увидел, что над входом висит огромный каменный барельеф четырёх букв латинского алфавита, покрашенный красной краской.
  
  В общем и целом они составляли надпись VRLJ. Нар-Тай не знал, как расшифровывается эта аббревиатура. Ему в голову лезли ассоциации с «VioletRavenLionJackal» — но он решил, что до поры до времени не стоит забивать себе этим голову.
  
  — Что, шикарный вид, не правда ли? — услышал он голос Андо, который стоял прямо за его плечом.
  
  Нар-Тай кивнул, молчаливо согласившись с этим утверждением, после чего тронулся с места, однако окрик друга остановил его.
  
  — Куда полетел, ты же не знаешь, куда идти! Иди за мной, я знаю путь, — сказал Андо и вырвался вперёд.
  
  Волей неволей Нар-Таю пришлось смиренно потупить взор и поплестись за жопонцем. Они прошли через огромные входные двери и оказались в вестибюле, который поражал воображение своей величественностью: высокие стеклянные стены пропускали яркий свет, отражаясь в металлических поверхностях.
  
  В центре зала располагался стильный ресепшн, за которым сидела девушка в строгом костюме, занятая своими делами. Нар-Тай почувствовал напряжение: здесь всё дышало властью и амбициями. Он невольно задавался вопросом, каким же будет всё остальное, коль даже на входе он столкнулся с такой атмосферой.
  
  Жопонец с уверенностью, отработанной годами, направился к ресепшену, не обращая внимания на роскошь, царившую в вестибюле — украшенные абстрактными картинами стены и сверкающий мрамор на полу. Девушка за стойкой, заметив вошедших, подняла взгляд и, сдерживая улыбку, произнесла:
  
  — Добро пожаловать в корпорацию VioletRavenLionJackal! Чего желаете?
  
  Андо, не отвлекаясь от своей цели, вежливо кивнул и начал излагать суть своего визита.
  
  — Позвольте представить, Нарбулат Тайрымбаев, — с этими словами он отстранился и указал девушке на стоявшего за ним Нар-Тая. — Я хотел бы устроить ему встречу лично с Хорхе.
  
  — А, господин Тайрымбаев! — улыбнулась девушка. — Вы как раз записаны на сегодня!
  
  — Вот как, — только и сказал он в ответ.
  
  — Проходите, прошу вас, господин Озорио ждёт вас, — сказала девушка и указала рукой на коридор, который, судя по всему, вел к кабинету владельца корпорации. — Последняя дверь справа...
  
  — Погнали, — шепнул Андо ему на ушко и подтолкнул его вперёд.
  
  Нар-Тай поплёлся следом за жопонцем, ощущая себя марионеткой, которую дергает за ниточки невидимый кукловод. Он чувствовал раздражение из—за того обстоятельства, что приходится подчиняться своему другу — но ещё сильнее было чувство стыда перед девушкой, стоявшей за стойкой на ресепшене.
  
  В конце концов она ведь никогда его раньше не видела, а значит ничего про него толком и не знала, кроме того, что у него есть какое-то дело до её шефа. Он чувствовал себя так, словно его вели как агнца на заклание, и это было унизительно. Но он не мог ничего поделать с собой — ведь Андо был его другом и у него просто не было другого выхода.
  
  И вот они уже прошли по коридору и остановились возле последней двери справа, на которой висел простой лист бумаги формата А4, на котором шрифтом Arial было написано VRLJ. Резкий контраст шикарной архитектуры и дешманской таблички вызвал улыбку на лице Нар-Тая, но Андо не дал ему времени на размышление: толкнув дверь ногой как заправский морпех, он вошёл внутрь, и Нар-Таю ничего не оставалось, как последовать его примеру.
  
  Он оказался в маленьком квадратном кабинете с низким потолком и выкрашенными в цвет детской неожиданности стенами. В центре кабинета стоял на редкость не примечательный письменный стол из какого-то тёмного дерева, вся поверхность которого была испещрена царапинами и следами от чернил.
  
  На нём стоял древний как говно мамонта ноутбук марки Fujitsu Siemens, который выглядел так, будто его вытащили из запыленного чулана, в котором вовсю развлекались крысы. Синяя изолента, которой был обмотан провод зарядки, свидетельствовал о том, что хозяин ноутбука — человек, который пытается выжать из техники всё возможное и не желает тратить бабки на такую незначительную вещь, как покупку нового кабеля взамен старого.
  
  Рядом со столом стояло несколько стульев для посетителей, на одном из которых валялись скомканные бумажные салфетки, а под одним из них белела сложенная пополам газета «Звезда Трахонто» за восемнадцатое мая тысяча девятьсот восемьдесят второго года, поверх которой было жирным маркером выведена надпись на русском языке «День, когда родилась эта шлюха».
  
  Нар-Таю почудилось, словно он, перешагнув через порог этого кабинета, тут же переместился в прошлое лет эдак на сорок, если даже не сорок два. Но это ощущение быстро прошло, и вместо него появилось другое чувство — он понял наконец причину своего странного состояния — дело в том, что за столом сидел маленький, скрюченный человечек неопределённого возраста, но зато очень маленького роста — метр сорок девять или около того.
  
  У него была какая-то жиденькая причёска из свалявшихся в колтуны волос цвета протухших синих слив, а одет этот типчик был в измятую белую рубашку с оторванными пуговицами и измазанные мелом брючки такого вида, что сразу становилось ясно, что своё происхождение они ведут от помойки.
  
  Этот мужичок молча глядел прямо перед собой остановившимся взглядом чёрных глазок и при этом нервно шевелил верхней губой, отчего казалось, будто бы он что-то шепчет, хотя Нар-Тай не слышал ни звука, кроме стука собственного сердца да жужжания кондиционера над головой...
  
  И вдруг взгляд маленьких чёрных бусинок устремился прямо на него. Их обладатель вздрогнул всем телом и тут же перестал шевелить верхней губой, однако выражение лица осталось прежним — смесь тупого равнодушия пополам с брезгливостью.
  
  Нар-Тай почувствовал себя крайне неловко, когда хозяин кабинета стал изучать его своими крохотными глазками, которые настолько странно смотрелись на его лице, отчего создавалось впечатление, что их владелец страдал близорукостью либо косоглазием одновременно.
  
  Потом он вдруг улыбнулся, но через секунду до Нар-Тая дошло, что это была не улыбка вовсе, а просто у мужчины дёрнулась щека от нервного тика необъяснимой природы. Он снова уставился на Нар-Тая, и тот почувствовал себя ещё более неловко.
  
  Наконец хозяин кабинета заговорил: его голос был глухим и шепелявым, и, как будто бы этого было мало, он ещё и сильно картавил.
  
  — А, привет-привет, — таковы были первые слова, которые прозвучали в этом кабинете. — Привет, Андо. Как дела? Что нового в мире?.. А это кто с тобой такой суровый и брутальный? — с этими словами хозяин кабинета повернулся к Нар-Таю.
  
  — А это, — взял в свои руки ситуацию Андо, — Нарбулат Тайрымбаев. Он местный, поэтому при нём ты можешь говорить без церемоний.
  
  — Вот и славно, — сказал мужчина таким тоном, что Нар-Тай понял: пришло время для серьёзной беседы. — Ну, рассказывай. Что ты можешь мне предложить?
  
  Этот неожиданный вопрос поставил Нар-Тая в тупик. Он не знал, что ответить. Андо тоже молчал — видимо, он хотел, чтобы его друг сам понял, что ему нужно сказать.
  
  Но Нар-Тай медлил с ответом. Тогда хозяину кабинета пришлось поднять голос.
  
  — Я слушаю! — громко произнёс он так, что это прозвучало как приказ.
  
  Нар-Тай, прежде чем заговорить, прокашливался три раза подряд и только потом начал свою речь тихим голосом человека, которому не хочется ни с кем спорить.
  
  — Я не знаю о том, чего вам от меня нужно, поэтому на ваш вопрос отвечать не собираюсь.
  
  — Ах так! — воскликнул его собеседник. — Значит ты отказываешься работать на нас?
  
  — Извините, я вообще не при делах, — честно ответил Нар-Тай. — Вы мне говорили что-то по телефону, но я тогда плохо вас понимал... Может быть вы объясните толком про то, чем вы тут вообще занимаетесь?
  
  — Присаживайся, — вместо ответа махнул рукой хозяин кабинета.
  
  Нар-Тай не заставил себя долго упрашивать и опустился на стул — тот самый, под которым на полу валялась газета «Звезда Трахонто» за восемнадцатое мая тысяча девятьсот восемьдесят второго года, поверх которой было жирным маркером выведено по-русски «День, когда родилась эта шлюха». Андо, который всё это время стоял молча, также последовал его примеру.
  
  Правда, при этом ему пришлось смахнуть на пол лежавшие на сиденье бумажные салфетки, но хозяин, похоже, был не против. Несколько секунд стояла тишина — все трое молчали, обдумывая сложившуюся обстановку. Затем человек за столом поднял глаза к потолку.
  
  Нар-Тай тоже посмотрел туда — потолок был покрыт толстым слоем пыли и выглядел так же мрачно как стены кабинета, единственной яркой вещью в котором было одно лишь окно с видом на улицу, которое находилось прямо напротив входной двери. Хозяин кабинета перехватил его взгляд и решил, что наступило время для серьёзного разговора.
  
  — Занимаемся мы производством биологического оружия, — без лишних вступлений начал он. — А именно — созданием искусственных солдат-клонов. Они, конечно же не люди. Так, живые организмы. Но, как вы понимаете — очень похожие на людей. И в этом смысле им требуется проходить обучение и подготовку, как и живым солдатам. А это, сами понимаете — не так-то просто. Поэтому мы и нанимаем людей со стороны... — он сделал паузу для пущего эффекта, — чтобы они обучали наших солдат-клонов всему тому что требуется от живых бойцов в бою! Понимаете?
  
  — Честно говоря, с трудом, — выдавил из себя Нар-Тай, — но я кажется начинаю догадываться, что вы подразумевали, когда сказали мне тогда по телефону «Я хочу сделать тебя муштроведом-инструктором».
  
  — Не спорю, это здорово, что вы так точно запомнили мои слова, — презрительно усмехнулся хозяин кабинета, — но вы не попугай, уж извините, поэтому не считайте, что эта ваша способность мне пригодится.
  
  Проглотив оскорбление, Нар-Тай кивнул головой: мол, понял, дело замётано...
  
  — Я ведь, знаете, уже полвека лет управляю этой корпорацией, поэтому знаю, о чём говорю, — продолжал человечек. — Мы производим солдат, а такие как вы их обучают, всё ясно?
  
  — Всё, да не всё, — позволил себе улыбнуться Нар-Тай. — Я, конечно же понимаю, что вы имеете в виду. Но я не могу понять, с чего вы взяли, что я могу выполнять обязанности этого вашего «муштроведа-инструктора». Я ведь не военный. И даже, если честно — я вообще ничего в этом деле толком не смыслю. А вы взяли и с бухты барахты сказали, что я, мол, должен учить ваших солдат. Я, конечно же не против — я готов на всё, чтобы вы не обиделись. Но я не понимаю, почему именно меня вы выбрали? Почему не Андо?
  
  На последних словах Нар-Тай пихнул жопонца в плечо. Тот, видимо не ожидавший такого поворота разговора и даже слегка растерявшийся от неожиданности — а может быть просто резко проснувшись от дрёмы, — резко вскочил со стула и, вытянувшись в струнку перед хозяином кабинета — видимо, тот был его непосредственным начальником, несмотря на слова Андо — отрапортовал:
  
  — Хорхе, я не могу. Я ведь говорил, что... — он замялся и покраснел. — Я не могу просто так сказать, что я не могу. Я ведь тоже человек... И потом — у меня есть семья! У меня буквально вчера сын родился, и это не считая восьмилетней дочери и жены, которая в моё отсутствие в одиночку ведёт всё хозяйство! Я не могу, Хорхе! Не...
  
  — Заткнись, Андо, — беззлобно остановил Хорхе словесный понос жопонца. — Я сам с ним поговорю. А тебе лишь скажу, что зря ты в своём собственном доме делал перед господином Тайрымбаевым вид, что, мол, моя корпорация занимается железками. Переборщил ты с конспирацией, Андо, не порядок! Вон, видишь, как наш гость растерялся от этого! — с этими словами он взглянул на Нар-Тая с хитринкой в глазах.
  
  Нар-Тай понял, что попал в ловушку. Он уже не сомневался — его хотят использовать для весьма пыльной работы и теперь ждут, когда он согласится.
  
  Но он не собирался сдаваться так просто. Он решил, что надо действовать хитростью — и начал с вопроса по существу:
  
  — Чем занимается «муштровед-инструктор»? Это что, как офицер по подготовке солдатских кадров? Только не надо мне рассказывать про инструкторов из военных училищ!
  
  — Да нет, — ответил Хорхе. — Это просто такой человек, который своим собственным примером демонстрирует своим подопечным правильное поведение в условиях напряжённых боевых условий.
  
  — Знаете, меня что-то не очень тянет примерять на себя роль военного специалиста, — сказал Нар-Тай, хмуро глядя куда угодно только не в лицо Хорхе.
  
  — Это не совсем военные дела, — улыбнулся собеседник, — хотя некоторые их аспекты действительно имеют место быть. Дело вот какое: наши солдаты должны уметь сражаться без оружия голыми руками при любой погоде или любых обстоятельствах независимо оттого где находятся в данный момент.
  
  — Ну, это я в принципе могу объяснить любому дураку вроде вас за пять минут безо всяких сложностей, — ответил Нар-Тай, скрестив руки на груди. — Но я бы вас попросил не тянуть кота за яйца, а сразу перейти к тому, что я, блять, должен сделать?
  
  — Папрашу не материться! — повысил голос Хорхе. — Вы хотите знать, за что мы готовы вам заплатить?
  
  — Чем, кстати, вы мне будете платить? — по-еврейски перехватил инициативу Нар-Тай. — Андо, помню, говорил что-то в стиле «вы мне железо, а я вам должен винду поставить». О каких виндах идёт речь я уже понял, а вот каким железом вы собираетесь со мною расплачиваться, я пока, извините, ещё не догадался!
  
  — А почём я знаю, что этот жопонец подразумевал, когда из-за любви к конспирации говорил о каком-то там «железе»! — не на шутку разозлился хозяин кабинета. — Может быть, он имел в виду что-то другое, а вы просто не поняли. Но это неважно — главное то... — тут Хорхе сделал паузу и посмотрел на Нар-Тая с таким выражением лица, как будто он только что вспомнил нечто важное, — главное то, что мы предлагаем вам работу, которая не требует от вас никаких усилий. Вы будете просто сидеть в своём кабинете и вести разговоры по душам с нашими солдатами, ясно?
  
  — Так что же вы сразу-то не сказали? С этого и нужно было начинать! — сказал Нар-Тай с душевным подъёмом. — А то я уже подумал, что вы меня на фронт отправить хотите.
  
  — Нет, будешь в тылу отсиживаться, как штабная крыса, — колко сказал Хорхе. — А ты, Андо? — обратился он к жопонцу.
  
  Тот молча кивнул головой и опустился на стул — видимо поняв, что спорить бесполезно... Но Нар-Тай, который уже понял, что от него требуется, уже не нуждался в том, чтобы его уговаривали.
  
  Он уже всё понял и не собирался больше ничего выяснять — просто хотел поскорее уйти отсюда, пока не поздно. Поэтому он сказал:
  
  — Я согласен, батенька! Но у меня есть одно условие. Я хочу, чтобы вы мне объяснили — что это за солдаты такие? Как они, простите за выражение, появляются на свет и как их готовят?
  
  — О, это весьма интересная тема, но об этом попозже, — уклончиво ответил Хорхе.
  
  — Вы что, сдурели? — взвился Нар-Тай. — Вы что, хотите, чтобы я как полный лох ни слухом ни духом не знал, что собою представляют мои подопечные, с которыми мне придётся иметь дело?
  
  — Узнаете, но не сейчас, — сказал Хорхе и, встав из-за стола, подошёл к окну. — Сейчас мы с вами поедем в одно место, где вы увидите этих солдат. Просто посмотрите на них, обучать, конечно, вам их не придётся.
  
  — Это, конечно, недурная идея, но должен же я в конце концов понимать, как их вообще производят, — стоял на своём Нар-Тай.
  
  Он внутренне осознавал, что ответа ему не дождаться. Так и вышло.
  
  — Ты что, думаешь, когда учитель работает в школе, ему есть какое-то дело до того, в каких, извини меня, позах папаши малолетних долбоёбов пялили своих жёнушек в пизду? — неожиданно грубо сказал Хорхе.
  
  — Я вовсе не это имел в виду, — оторопело сказал Нар-Тай.
  
  — Да плевать мне, что ты там имел в виду, блять! — брызгал слюной хозяин кабинета. — Делай, что тебе говорят, и не пизди!
  
  — Ладно-ладно, — сдался Нар-Тай, сделав про себя вывод, что с таким человеком, как Хорхе, лучше соглашаться во всём. — Вы правы.
  
  — Вот и славно, — вернулся к прежнему миролюбивому тону хозяин кабинета.
  
  Сказав это, он подошёл вплотную к Нар-Таю, и тот ощутил исходящий от него слабый запах алкоголя пополам с ароматом нестираных трусов. Хорхе положил ладонь на его плечо.
  
  Прикосновение было удивительно сильным для такого тщедушного человека, но Нар-Тай дал себе слово больше ничему не удивляться в стенах этого кабинета.
  
  Он даже зажмурился, чтобы не видеть хитрого взгляда Хорхе, который в эту секунду в буквальном смысле этого слова пожирал его глазами.
  
  — Погнали, — вдруг встрял в их разговор Андо, до сих пор молча сидевший у стены по левую сторону от стола. — Время идёт... И так уже опаздываем! А вы тут лясы точите непонятно о чём!
  
  — Ты прав, — улыбнулся в ответ Хорхе и наконец-то убрал руку с плеча Нар-Тая.
  
  Последний был только рад тому, что его узкоглазый друг избавил его от удовольствия провести в этих тесных стенах ещё несколько сомнительных минут.
  
  Он последовал за жопонцем, а сзади ему наступал на пятки кривоногий Хорхе.
  
  ГЛАВА 8: СТРАШНАЯ СЕМЕЙНАЯ ТАЙНА АКТЁРА ТЕАТРА
  
  В это время в городе Секс-Этьене, что в Блянции, происходило следующее. Под сенью старого дуба на лужайке у дома номер тридцать четыре сидела молоденькая девушка лет двадцати пяти — она была одета в белую блузку и черную юбку до колен.
  
  Её длинные волосы были собраны сзади наподобие конского хвоста, а на её лицо падала тень от широкополой шляпки из белого фетра со страусовым пером. Красавица сидела спиной к дубу и читала книгу о жизни Жанны д’Арк.
  
  — Жанна... Она не боялась никого... — вслух проговаривала слова девушка, внимательно вглядываясь во строки книги.
  
  Тут вдруг рядом раздался тихий мужской голос:
  
  — Я не помешал тебе?
  
  Девушка оторвала глаза от книги. Перед ней стоял молодой человек приятной наружности и высокого роста. У него были светлые волосы до плеч, голубые глаза под длинными ресницами и тонкий прямой нос над тонкими губами.
  
  Одет он был не броско, но добротно — синяя рубашка с расстегнутым воротничком и узкие джинсы, а его шея была обмотана тонким красным шарфиком, недостаточно толстым, чтобы согревать, но достаточно тонким, чтобы подчеркнуть мужественность его владельца.
  
  В общем, внешне он был вылитым Тийт Хярмом в роли Олафа Андварафорса из советско-эстонской экранизации «Отеля У Погибшего альпиниста». Но никто не мог знать об этом, даже сам мужчина, поскольку никогда в Блянции не интересовался советской культурой.
  
  Как бы то ни было, появление этого молодого человека произвело сильное впечатление на девушку, которая сразу же отложила свою книжку про Жанну д'Арк и встала ему навстречу, чтобы позволить юноше заключить себя в объятия и поцеловать себя прямо здесь под дубом.
  
  Молодой человек с радостью исполнил её желание и, закончив этот ритуал любви между двумя молодыми людьми, отстранился от девушки и с ослепительной улыбкой повернулся к ней спиной, чтобы уйти восвояси.
  
  Но он не смог удалиться, потому что девушка тут же схватила его за руку.
  
  — Подожди! — сказала она решительным тоном.
  
  Молодой человек остановился, и девушка, приблизившись к нему вплотную, спросила:
  
  — Откуда у тебя этот шарфик и рубашка с расстегнутым воротником? Я вижу их впервые — это что-то новое для меня! Я хочу знать про всё на свете: кто такие Тийт Хяр и Олаф Андварафорс и из какого они отеля? Говори!!! Не молчи!!!! Ну пожалуйста!
  
  Парень улыбнулся ещё шире и сказал:
  
  — Не выходи из роли блянцийской простушки, хорошо? — и, не дожидаясь ответа на свой вопрос, тут же изменился в лице. — О, драгая Маркесса! — воскликнул он. — Я не узнал тебя! Ты так изменилась!
  
  — О, любимый Пьер! — в том же театральном тоне отозвалась девушка. — Ты не узнаешь меня? Не узнаёшь свою кузину?
  
  — Узнаю, узнаю свою кузину! — ответил молодой человек, явно переигрывая свою роль горячего блянцийского кавалера. — Тебя я не мог забыть!
  
  — Порядок слов перепутал, идиот, — тихонько пробормотала девушка и тут же воскликнула, — Ах, как ты мог, ах, как ты мог себе позволить это!
  
  Парень сделал вид, будто не расслышал её первых слов и тут же упал перед нею на одно колено, схватив её руку своими горячими ладонями чуть выше запястья.
  
  Девушка попыталась высвободить руку, но парень держал крепко...
  
  — Стоп-стоп-стоп! — вдруг раздался на весь двор усиленный рупором голос. — Никуда не годится! Так нельзя играть! Прекратить немедленно!
  
  Как только последние звуки этой речи затихли, молодой человек поднялся и начал обтряхивать своё правое колено от прилившей к джинсам раздавленной гусеницы.
  
  А девушка, повернувшись лицом ко двору по направлению голоса невидимого диктора, стала поправлять выбившийся локон волос цвета спелых колосьев пшеницы.
  
  — Хорошо, а теперь идите ко мне, — вновь прогремел голос и добавил уже тише: — И на будущее, если вы хотите выглядеть настоящими блянцузами, перестаньте сыпать словами из дешёвых романов для домохозяек!
  
  — Ладно, старый хрен, — пробормотал про себя молодой человек, окончивший наконец свою процедуру по очистке джинсов от гусеницы. — Я с тобой ещё рассчитаюсь, когда придёт время генеральных репетиций.
  
  — Не стоит, Пьер, не стоит, — заметила девушка, которая в это время привела свои волосы в порядок. — Он тебе этого никогда не простит.
  
  — Тоже мне проблема! — буркнул Пьер. — Ну прогонит он меня, и что? Вешаться после этого?
  
  — Вешаться не вешаться, а портфолио твоё он уж точно заберёт назад вместе со всеми твоими фотографиями с фестивалей! — заметила девушка.
  
  — Дались мне эти фотографии, дуреха моя милая! Да и что он с ними сделает? На завтрак слопает, помазав горчицей?
  
  — Нет конечно, но ведь потом будет скандал...
  
  — Не волнуйся раньше времени о таких вещах, — филосовски заметил парень.
  
  Потом он вздохнул поглубже и собрался было уйти, но тут вдруг их окрикнул всё тот же голос, но на сей раз уже не усиленный рупором:
  
  — Постойте, постойте ребята!
  
  Молодые люди обернулись, и увидели, как в их сторону бежит, забавно подпрыгивая, невысокий толстяк в красном пиджаке и галстуке-бабочке.
  
  Он был похож на известного артиста из какого-то старого советского фильма, только без усов, которые он, возможно, просто не успел отрастить за время своего пребывания в Блянции.
  
  Добежав почти до середины лужайки, он остановился и бешено зажестикулировал:
  
  — Эй, минуточку! Это очень важно! Пьер! — обратился он к парню. — Мне очень нужно, чтобы ты сию минуту пошёл за мной!
  
  — Что, уже? — скорчил огорчённую гримасу молодой человек.
  
  — Что «уже»? — не понял толстяк.
  
  — Я в очереди на увольнение? — объяснил Пьер.
  
  — Сегодня увольнения не будет! — ответил толстяк взволнованным голосом. — Дело в другом! Тебя ждёт очень важное дело!
  
  — А, — махнул рукой парень, — самое важное дело для меня — это моя кузина. Она, кстати говоря... — он посмотрел на девушку и, помолчав, продолжил: — Она уже на четвёртом месяце.
  
  — Вы что, инбридингом всё время отпуска занимались? — поднял бровь толстяк.
  
  — Я не знаю, — ответил Пьер, который был явно смущён и растерян. — Может быть да, а может быть нет.
  
  — Как это «может быть да, а может быть нет»? — вдруг поднял голос толстяк. — Ты что, даже не помнишь, как спал с ней?
  
  — В том то и дело, что не помню, — уверенно ответил молодой человек. — Помню всё что угодно, но чтобы я ложился с ней — нет!
  
  — Ты что, издеваешься надо мной? — топнул ногой толстяк. — Или ты хочешь сказать, что твоя кузина залетела от кого-то другого?
  
  — О, вот оно! — хлопнул в ладоши Пьер. — Вот где собака зарыта!
  
  Толстяк недоверчиво покачал головой и переглянулся с девушкой, которая всё это время неподвижно стояла под дубом, держа в руках книгу про Жанну д‘Арк.
  
  Потом он повернулся опять к Пьеру и взял его под локоть.
  
  — Как бы там ни обстояли у вас с Маркессой дела, сейчас ты должен идти со мной, — и с этими словами толстяк потащил молодого человека за собой через дворик в дом номер 34.
  
  По дороге они несколько минут шёпотом спорили друг c дружкой, причём каждый старался убедить своего собеседника во всём сразу; затем они поднялись вверх на крыльцо и толстяк, толкнув дверь, вошёл внутрь здания вслед за Пьером, которого предварительно пустил вперёд перед собой.
  
  Они оказались в длинном коридоре с множеством распахнутых дверей по бокам — очевидно, в этом небольшом на вид здании было на удивление много комнат. Толстяк остановился перед одной из немногих дверей, которая была заперта, и постучал по ней костяшками пальцев, после чего толкнул её ногой — по счастью, она оказалась незапертой, и они смогли войти внутрь.
  
  Пьер увидел просторную комнату с высоким потолком: на стенах висели картины маслом, а на полу лежал толстый ковёр. В углу комнаты стоял большой стол, за которым в этот самый момент сидело двое мужчин в чёрных костюмах и белых рубашках — один из них здорово смахивал на директора начальной школы, а другой же выглядел как профессор университета.
  
  Последний сидел с раскрытой книгой в руках и при этом внимательно всматривался в стоявший на столе большой монитор. Пьер не сразу понял смысла происходящего в этой комнате, но потом догадался, что это, видимо, дело рук толстяка, который привёл его сюда.
  
  Молодой человек подошёл поближе к столу и спросил:
  
  — Вы меня вызывали?
  
  Двое мужчин, сидевших за столом, тут же уставились на него, и тот, что был похож на профессора, сказал:
  
  — Да-да, садитесь пожалуйста.
  
  Второй, смахивавший на директора школы, лишь что-то нечленораздельно буркнул.
  
  Пьер не понял ни слова из его речи, но посчитал, что тот имел в виду то же, что и «профессор», и сел на стул, стоявший у стены.
  
  — Вы помните, вы всё, конечно, помните, как я стоял, приблизившись к стене, — вдруг ни с того ни с сего сказал он неожиданно для самого себя.
  
  »Директор школы» и «профессор» переглянулись между собой, и второй покрутил пальцем у виска, словно давая понять собеседнику, что их гость явно чокнутый.
  
  Толстяк же, который привёл Пьера, улыбнулся каким-то своим мыслям и тоже сел на стул рядом с Пьером.
  
  — Взволнованно ходили вы по комнате и что-то резкое в лицо бросали мне, — вдруг произнёс он тем же тоном, каким до этого говорил Пьер.
  
  Теперь у виска покрутил пальцем уже тот, который смахивал на директора. А «профессор» лишь издал странный звук, не то «Ня» не то «Мяу», при этом махнув рукой куда-то в сторону.
  
  Пьеру уже начинало действовать на нервы странное нечто, висевшее в этой комнате, однако он старался держать себя в руках. Он даже попытался улыбнуться, чтобы дать понять «профессору», что он оценил по достоинству его шутку, но, подумав, что звук «Ня» или «Мяу» вряд ли мог заключать в себе осмысленный анекдот, решил оставить это без внимания.
  
  И тут вдруг раздался звук, который было сложно себе представить в компании таких серьёзных людей — кто-то из этих двоих, либо «директор» либо «профессор», громко пукнул. Пьер, подпрыгнув на стуле от неожиданности, широко раскрыл глаза и уставился на обоих.
  
  При этом он краешком глаза успел заметить, что сидевший по его правую руку толстяк жутко покраснел, осмотрелся мельком и поднёс руку к лицу.
  
  — Спалился, — только и смог прошептать Пьер, который, оторвав взгляд от сидевших за столом людей, посмотрел на своего соседа.
  
  В это время «директор» вытащил из ящика стола носовой платок и демонстративно прижал его к носу, то же самое сделал и «профессор». При этом у обоих были такие суровые глаза, что было совершенно очевидно: оба они возненавидели несчастного толстяка.
  
  Пьер решил прийти на помощь последнему и, поднявшись со стула, обратился к этим двоим:
  
  — Может, вы наконец соизволите мне объяснить, зачем вы меня сюда пригласили? — и для большей уверенности он скрестил руки на груди.
  
  Казалось, его собеседники не ожидали от него такого поведения, потому как он заметил, как гнев в их глазах сменился замешательством, и вскоре тот, что был похож на директора, отнял платок от лица и, вздохнув, сказал, обращаясь к сидевшему от него справа «профессору»:
  
  — Слушай, ты уверен, что это тот, кто тебе нужен? — при этом он указал на Пьера.
  
  — Да, да! Это он! — пронзительно закричал «профессор». — Я узнал его ещё в ту секунду, когда услышал его шаги в коридоре!
  
  — Ну хорошо, — после небольшой паузы согласился с ним «директор». — Но какие доказательства того... Э-э-э-э.... Что этот человек действительно является тем, кто нам нужен?
  
  — Он сам! — коротко отрезал «профессор».
  
  Пьер не понял ни слова из этого диалога; впрочем, ему уже ничего не оставалось, как терпеливо ожидать, когда эти двое обратятся непосредственно к нему.
  
  Он уже понял, что эти двое явно имеют на него виды, но какие — он пока не имел ни малейшего понятия. Он решил, что лучше всего будет просто подождать.
  
  И действительно — через несколько секунд «профессор» заговорил:
  
  — Ну-ка, молодой человек, скажите-ка мне пожалуйста, как вас зовут?
  
  Пьер подумал, что подобное начало для беседы было бы уместно в каком-нибудь дешёвом фильме ужасов, но тут же сообразил — это просто вежливый способ начать разговор.
  
  Поэтому он не стал таиться и честно ответил:
  
  — Пьер, Пьер Терлуз.
  
  — Ложь! — вдруг закричал «профессор». — Никакой вы не Пьер! И уж точно не Терлуз!
  
  — Вот как! — не на шутку удивился Пьер. — А кто же я тогда?
  
  — Вы — Питер Тёрлоу! — вдруг на одном дыхании выпалил «директор».
  
  Пьер понял, что его либо разыгрывают, либо просто хотят ввести в заблуждение. Но он решил не поддаваться на провокацию и не стал спорить.
  
  Вместо этого он сделал вид, что внимательно слушает.
  
  — Ваш отец, светлая ему память, — начал «профессор», — покинул Порнленд, когда вы только родились, и перебрался с вашей матерью сюда, в Секс-Этьен. Вы родились в Порнленде, слышите? Вы пиндос, а не блянцуз! Вы — Питер Тёрлоу, а не Пьер Терлуз!
  
  — Интересно, — хмыкнул Пьер, продолжая держать руки скрещёнными на груди. — А почему я тогда ношу блянцузское имя-фамилию?
  
  — Потому что ваше свидетельство о рождении было выписано уже в Секс-Этьене, балда! — вмешался в разговор «директор». — Ваш папаша был расторопным малым, и если бы не это, то вы бы ни за что бы не сидели сейчас здесь перед нами и не слушали бы то, что мы хотим вам сказать!
  
  — Ну что ж, — сказал Пьер, — я готов выслушать ваши объяснения, только попросил бы вас говорить потише, а то я могу не выдержать и по башке кое-кого стукнуть, — на последних словах он шутливо погрозил «директору» кулаком.
  
  — Вы мне тут руки не распускайте! — внезапно подал голос толстяк. — Иначе точно вылетите из моего театра в сию минуту!
  
  — Ладно-ладно, не буду я никого по башке стукать, — миролюбиво ответил Пьер, — это я так, пошутил.
  
  — Больше так не шутите, вы поняли меня? — не унимался толстяк.
  
  — Так, к делу! — прервал их перепалку «профессор». — Итак, Пьер — буду называть вас так, поскольку вам самим это привычнее, чем Питер, — итак, Пьер, я хочу поставить вас в известность о том, зачем мы собрали в этом месте наш небольшой совет. Дело вот какое — мы, узнав о тайне вашего рождения от одной особы, проследили за членами вашей семьи и выяснили следующее... В общем говоря, дорогой мой, у вас в Порнленде есть дядя, брат вашей дорогой матери. Его настоящее имя никто не в состоянии выговорить толком до конца, но я возьму на себя смелость сказать его вам.
  
  — Ну что, говорите, я слушаю, — лениво зевнул Пьер.
  
  — Итак, вашего дядю зовут, — начал было «профессор», но тут его перебил «директор»:
  
  — Джордан Тёрлоу! ДЖОРЖАН ТЁРЛОУ! — завопил он так, что аж стёкла в окнах зазвенели.
  
  — И незачем так орать, — резонно сказал Пьер. — Я и так уже понял, что вы мне хотите рассказать.
  
  — Ничего ты не понял, мудак тупой! — сердито перебил его «директор». — Ты не понял, что твой дядя сейчас в полной жопе!
  
  — Ну и что? — спросил Пьер тоном гопника. — Плевать я на него хотел, ведь я о нём впервые слышу!
  
  — Нехорошо так говорить о своём родном дяде, — покачал головой «профессор».
  
  — Плохой, плохой племянничек выискался! — поддакнул ему толстяк.
  
  — Да что вы ко мне вообще пристали с каким-то дядей? — сказал Пьер. — Дядя как дядя, мне-то до него какое дело?
  
  — Самое прямое! — поднял палец вверх «профессор». — Вы его единственный наследник. И поэтому, если вы хотите жить в мире и согласии с окружающими вас людьми...
  
  Он вдруг сделал паузу, и Пьер понял: сейчас он начнёт читать лекцию на тему, что надо быть вежливым и тактичным с людьми, но вместо этого «профессор» продолжил:
  
  — Вы должны немедленно вылететь в Пиндостан и посетить Порнленд. Это очень важно. Если вы не сделаете этого, то на вас ляжет проклятие. И не только на вас, но и на вашего ещё не родившегося сына.
  
  — Э-э-э, откуда вы знаете о... — начал было Пьер, но «профессор» поднял руку, призывая его к молчанию.
  
  — Можно подумать, мы все слепые и не видели, как ты приударял за своей собственной кузиной, — вставил словечко толстяк. — Господа, — обратился он к сидевшим за столом, — смотрите, перед вами последователь дела Габсбургов! В какую жопу он заводит свой славный и гордый род!
  
  Пьеру было горько слышать эти слова, но он не стал спорить. Он уже видел, что этим людям действительно всё известно о его отношениях с прекрасной Маркессой, и он решил, что лучше не нарываться на гнев и просто выслушать все их речи о его жизни без всяких комментариев со своей стороны.
  
  — В любом случае, Пьер, — вновь взял речь тот, кто был похож на профессора, — вы обязаны этим днём добраться до аэропорта имени Льва Троцкого, откуда возьмёте прямой рейс в аэропорт Шлюх де Голый что в Порниже, а оттуда уже в аэропорт Порнленда. Вам всё ясно?
  
  — Вы уже и маршрут мой наметили, а на кой Антрихрист я должен по нему лететь, так и не объяснили! — вскипел Пьер.
  
  — Да что тут объяснять? — вмешался «директор». — Твой дядюшка просто взял и исчез со всех радаров год тому назад! Мы не знаем, что с ним стряслось, и поэтому посылаем тебя, чтобы ты выяснил всё на месте!
  
  — Тебе должно быть стыдно, что совершенно незнакомые тебе люди беспокоятся о твоём родственнике больше, чем ты сам! — посчитал нужным вставить свои пять копеек толстяк. — Неблагодарный поросёночек!
  
  — Да какое мне дело до какого-то дяди в жопе мира! — не выдержал Пьер. — Я тут карьеру свою театральную строю, а вы хотите, чтобы я всё бросил и со всех ног помчался в какой-то Порнленд? Да к городишке с таким названием я бы и за восемь тысяч километров бы не приблизился, не то чтобы ступить на его улицы!
  
  — Правильно говоришь, парень! Молодец! — крякнул толстяк. — Но ты только подумай хорошенько над тем вопросом; почему это вдруг наши спецслужбы вдруг проявили интерес к твоему дядюшке именно сейчас? Ведь раньше никто знать не знал, что у тебя есть родственник в Пиндостане!
  
  — Может это всё после того случая во время карнавала? — высказал догадку Пьер.
  
  — Какого карнавала? — поинтересовался «директор».
  
  — Это когда наш рыжий клоун в одном своём номере переоделся анальдской королевой красоты Азией Виейрой. Помните такую дурочку? А самого нашего рыжего идиота во время этого номера видели? Он там такое выделывал! Просто умора! Все газеты об этом его номере с переодеванием писали потом целую неделю подряд! Только затем выяснилось одно обстоятельство насчёт этой самой Азии Виейры да её ухажёра Райана Доноху — мол, последнему она дала отставку, — после чего про неё все почему-то забыли сразу и навсегда!
  
  Рассказывая эту историю, Пьер не забывал поглядывать то на «директора», то на «профессора». От его внимания не укрылось то, что они оба заметно нервничали или даже были напуганы тем, о чём он рассказывал.
  
  Видимо эта история была им хорошо известна, и потому рассказ Пьера был для них ножом в сердце. Однако Пьером двигало чувство долга, которое заставляло его говорить правду независимо от последствий сказанного им. Поэтому ему пришлось продолжить своё повествование дальше под перекрестным огнём взглядов этих двух господ из спецслужб Блянции.
  
  Когда он дошёл до того момента, когда Азия Виейра родила своему новому хахалю ребёнка, получившего диковинную двойную фамилию Виейра-Сковородникофф, «директор» не выдержал и ударил кулаком по столу, заставив тем самым прекратить этот экскурс в историю какой-то сучки.
  
  — Хватит! — сказал он при этом.— Вы нас совсем за идиотов принимаете? Мы вам о вашем дядюшке говорим, а вы нам тут про какую-то анальдскую шлюху с её ёбарями затираете! Да ещё при этом пытаетесь убедить меня во всём том бреде , который несёте! Я вас спрашиваю: где сейчас находится ваш дядя Джордан Тёрлоу?!
  
  — Не знаю! — злобно огрызнулся Пьер.
  
  — Так узнайте! — отрезал «директор», вставая со своего места. — Отправляйтесь немедленно в аэропорт имени Льва Троцкого и летите до Порнижа, откуда уже сядете на самолёт, который сядет в Порнленде! И если через два дня я не услышу вашего ответа... Впрочем нет, — вдруг передумал он, — это было бы слишком жестоко! Я противник крайних мер вообще... Но это не значит, что мне нравится ваше поведение! А теперь вон отсюда!!! Чтобы духу твоего здесь больше не было, щегол!
  
  Слушая эту полную оскорблений речь, Пьер чувствовал себя так же отвратительно, как в тот момент, когда четыре месяца тому назад его застукали с его кузиной в туалете ресторана некой гостиницы после очередного сабантуя по случаю удачной премьеры спектакля, в котором они оба сыграли главные роли.
  
  Только если тогда всё ограничилось несколькими синяками да парой выбитых зубов у одного зрителя мужского пола, то сегодня дело могло кончиться гораздо хуже.
  
  С этой мыслью Пьер решил не идти туда, куда его настойчиво посылали, а оставаться здесь до конца и попытаться выяснить хоть какие нибудь подробности о том, что же он, Антрихрист возьми, должен сделать!
  
  — Окей, господа, я готов вылететь хоть прямо сейчас, но я должен знать, на какие шиши и по каким билетам, — начал он с леденцой в голосе.
  
  — По вот этим билетам! — рявкнул «директор» и швырнул перед ним на стол три разноцветные бумажки. — А что касается бабок, то мы уже заранее обо всём позаботились и положили на твой банковский счёт пару-другую миллионов баксов! Только не думай, что ты волен тратить их на свои нужды, понял? И кроме того, по выполнении операции ты будешь обязан перевести нам обратно остаток той суммы, которую мы тебе перевели! Что, приуныл, засранец? Ничего личного, просто бизнес! — добавил «директор», примирительно улыбаясь.
  
  Пьер молча взял билеты и сунул их в карман своих джинсов, после чего собрался было покинуть наконец эту комнату, но его остановил властный окрик «профессора»:
  
  — Минуточку, молодой человек!
  
  Юноша обернулся и с удивлением уставился на направленное в его лицо дуло пистолета, который тот держал в правой руке. Пытаясь не поддаваться панике, Пьер попытался придать себе спокойный вид; однако пистолет продолжал смотреть точно между глаз юноши, отчего ситуация становилась совершенно невыносимой.
  
  Чтобы немного разрядить обстановку, Пьер решился на то, чтобы задать вопрос человеку, похожему на профессора.
  
  — Это ещё что за шутки?
  
  Вместо ответа профессор надавил пальцем на курок. Пьер инстинктивно прикрыл лицо руками и замер, готовясь к смерти. Однако пистолет не выстрелил.
  
  Вместо этого до ушей Пьера донёсся едва сдерживаемый смех толстяка. Продержав некоторое время руки у лица, Пьер решился наконец отвести их, и увидел, как «профессор» затягивается сигаретой.
  
  — Э-э-э... — только и смог выдавить из себя юноша.
  
  Человек, похожий на профессора, усмехнулся и, подняв руку с пистолетом к потолку, снова спустил курок.
  
  Пьер увидел, как из ствола вырвался тоненький язычок пламени, который погас только тогда, когда «профессор» убрал палец с курка.
  
  — Зажигалка! — наконец дошло до Пьера.
  
  — Именно! — с какой-то странной торжественностью подтвердил его догадку «профессор».
  
  После этого слова он неожиданно бросил пистолет Пьеру. Юноша успел поймать оружие в воздухе и, повертев его в руках, после короткого колебания придавил курок пальцем.
  
  Раздался тихий щелчок, и из дула вновь вырвался язычок пламени.
  
  — Неплохая игрушка, — оценил он по достоинству зажигалку. — Но зачем вы её мне дали?
  
  — Чтобы ты в стане врага не чувствовал себя совсем уж беззащитным, — объяснил ему «профессор». — Настоящее оружие давать тебе мы побоялись, а то вдруг ты нас попытаешься из него укокошить, да и таможенники бы тебя с ним ни за что бы не пропустили, а с этой безобидной игрушкой ты хотя бы сможешь почувствовать себя человеком!
  
  — Ну спасибо, спасибо, — с иронией произнёс Пьер, кладя «пистолет» в карман джинсов.
  
  — Ну, с Антихристом! — произнёс «профессор» на прощание.
  
  Пьер, поддавшись атмосфере кабинета, отдал ему честь и повернулся на каблуках, после чего неторопливо последовал к выходу.
  
  Уже взявшись за ручку входной двери, он на мгновение обернулся и увидел на лицах толстяка, «профессора» и «директора» выражение такого неподдельного сочувствия, что ему даже стало стыдно перед ними за то, что он подозревал их в том, что они хотели сделать ему что-нибудь плохое.
  
  Выйдя наружу под палящее солнце, Пьер почувствовал слабость во всем теле: сказывалось нервное напряжение последних минут...
  
  ГЛАВА 9: МОЧИЛОВО МЕХАНИЧЕСКИХ МОНАХОВ-МАНЬЯКОВ
  
  За окном бесновались сатанисты. Дмитрий Курносов слышал их разбойничье улюлюканье, переплетаемое с выкриками на незнакомом ему языке.
  
  Склеп, в котором он в данный момент находился, был пуст — только в одной из его комнат был установлен небольшой столик и несколько кресел, которые, вероятно, были нужны для того, чтобы сторожу этого скучного местечка было куда присесть во время ночных наблюдений или дневной вахты.
  
  Но Дмитрия Курносова это мало волновало — ведь главное для него заключалось в том, что здесь он был в относительной безопасности, если только вдруг одному из этих сатанистов, которые сейчас в хаотичном беспорядке мечатся по улице, не взбредёт в голову перелезть через подоконник и тем самым спалить его в этом месте.
  
  Стоило ли опасаться этого? Ведь никто ничего страшного по сути эти придурки собой не представляли. Да, они, конечно, были вооружены воздушными ружьями, и при большом желании могли швырнуть в лицо парочку-другую светошумовых гранат, от которых было больше внешних эффектов чем урона, но всё это по сути своей было лишь бутафорией.
  
  Никакого настоящего урона пушки-игрушки этих придурков нанести не могли при всём желании. А вот ему позволялось косить этих сатанистов как траву, для чего у него всегда был при себе верный двухствольный обрез дробовика и ржавые вилы с четырьмя зубцами, которые он не стеснялся пускать в ход.
  
  Именно поэтому Дмитрий Курносов ни капельки не боялся этих закутанных в коричневые рясы молодчиков, и при особо удачном убийстве парочки-других придурков даже одаривал их своей знаменитой циничной улыбкой, которая в сочетании с его красными контактными линзами и чёрной длиннополой шляпой оказывала поистине магическое действие на них всех...
  
  Правда, впечатление немного портили его пухлые щёчки и пивное пузико, но Дмитрий Курносов ничего с этим поделать не мог, потому что больше всего на свете он любил тяпнуть пару-другую пива и закусить этот напиток Антрихристов своей любимой черешней, косточками которой он просто обожал плеваться на расстояние, чем частенько пользовался, чтобы обыграть своих куда менее удачливых в этом деле друзей, таких как например Марк, который тоже был толстым и довольным жизнью чуваком, похожего на самого Дмитрия Курносова как родной брат, за исключением одного отличия — если у Дмитрия Курносова были чёрные волосы, то Марк, напротив, был блондином, за что он получил прозвище «Мартышка», которым не в последнюю очередь был обязан также своей манерой обезьянничать перед людьми своего ранга, среди которых был, разумеется, и сам Дмитрий Курносов.
  
  Кроме того, если Марк был непрошибаемым дуралеем, которому запихнуть в голову что-либо новое было труднее, чем воздвигнуть Эйфелевую башню на дне Марианской впадины, то Дмитрий Курносов был на редкость сговорчивым парнем, с которым было приятно иметь дело.
  
  В эту секунду он прижимался к стене, стараясь не издавать ни звука. Сердце колотилось в унисон с криками сатанистов, которые теперь раздавались совсем близко. Дмитрий Курносов сжал руки на рукоятке обреза, готовый к любому повороту событий.
  
  Внезапно за окном раздался шорох — кто-то пытался открыть окно. Cатанист, кто же ещё, усмехнулся про себя Дмитрий Курносов, который слышал противные голоса, которые нарастали в агрессии, смешиваясь с воплями и истерическим смехом.
  
  — Ну наконец-то хоть один из вас догадался перелезть через подоконник, придурки, — мелькнула у него весёлая мысль.
  
  Дмитрий Курносов знал, что сейчас не время раскидывать мозгами — как в переносном, так и в буквальном смысле. Поэтому он немедленно взвёл оба курка своего верного обреза, готовясь к схватке. Один из сатанистов появился в поле зрения.
  
  Его коричневая ряса колыхалась на ветру, а на лице читалась безумная уверенность. Дмитрий прижал палец к курку, прислушиваясь к своим инстинктам. В его голове пронеслась мысль: «Сейчас или никогда».
  
  Противник подошёл ближе, и Дмитрий, не дожидаясь момента, когда тот сможет его увидеть, резко выпрыгнул из укрытия и направил оружие прямо на него.
  
  — Эй, монах, хочешь в пах?! — крикнул он сектанту перед тем, как угостить его дробью в живот.
  
  На мгновение сатанист остановился, словно осознав, что его жертва готова драться не на шутку. Крохотные жёлтые глазки, спрятавшиеся глубоко под колпаком рясы, переполнились яростью, и сектант сделал шаг вперёд, целясь в Дмитрия Курносова из своего солидно выглядящего оружия, которое на самом деле было невинным духовым ружьём.
  
  Но Дмитрий Курносов не стал тянуть время и выстрелил первым. Будучи повергнутым мощным зарядом дроби в область живота, сатанист с истошным и громкив воплем повалился на каменный пол скепа.
  
  Дмитрий Курносов слышал, как остальные сатанисты, которые продолжали метаться снаружи склепа, закричали, услышав предсмертный вопль своего товарища, и стали бежать ко входным дверям — видимо, их куриные мозги не могли сообразить, что путь через окно был куда более быстрым.
  
  — Ну хотя бы одному из них пришла в голову такая мысль, — усмехнулся Дмитрий Курносов, глядя на лежавший перед ним хладный труп в коричневой рясе без всяких следов крови на теле.
  
  Последнее было связано с тем, что Дмитрий Курносов имел такую неприятную фобию, как гематофобия — иными словами, он терпеть не мог вида крови, и именно поэтому у всех сатанистов, которых он косил пачками, её попросту не было.
  
  Его друг Марк «Мартышка» даже издевался над ним по этому вопросу, мол, если ты хочешь быть настоящим бойцом, то учи себя преодолевать отвращение к виду этой красной жидкости, однако после того, как кто-то — Дмитрий Курносов до сих пор не знал кто, — тайком подложил под рясу парочки-другой сектантов пакетики с красной краской, которые специально были расположены в таких местах, куда он любил тыкать своими вилами, Марку «Мартышке» пришлось взять свои слова назад, потому что ему было далеко не в кайф тащить на себе потерявшего сознание пухленького Дмитрия Курносова на своих плечах прямо с поля боя до ближайшего госпиталя, где последнему дали нюхнуть нашатырного спирта, дабы привести в чувство.
  
  В общем, Дмитрий Курносов ничего не мог поделать с этой своей фобией, и поэтому когда он выходил на бой, то специально для него у сектантов разом убирались все баллончики и трубочки, благодаря которым создавалась иллюзия кровоточащих ран.
  
  Как бы то ни было, в данный момент Дмитрий Курносов уже успел замочить своего первого за этот день сатаниста, и это был лишь один из многих, которых ему ещё предстояло загасить. Дмитрий Курносов был не большим любителем смотреть свои статы по убийствам, но всё же осознавал, что устроители полигона хотели от него как можно более хороших результатов, и ему было просто неловко перед ними с одним-единственным убиенным сатанистом, когда все его товарищи мочили этих придурков просто миллиардами.
  
  Поэтому он, полюбовавшись делом рук своих, решил покинуть наконец этот уютный склеп и выйти в чистое поле, где его ожидала целая толпа его потенциальных мишеней.
  
  Секунду он потоптался на месте, приводя свои вилы в порядок — он заметил, что самый левый зубец слегка погнулся и хотел его выпрямить, — после чего, хихикнув своим мыслям, двинулся вперёд по коридору, выставив своё холодное оружие прямо перед собой.
  
  Он шёл быстро, не желая тратить время зря. Он уже был готов к тому, что если кто попадётся ему навстречу или попытается остановить, то ему надо будет сразу бить вилами под рёбра... Но, к его удивлению, в этом склепе не было ни души — все его коридоры были пусты.
  
  Даже в комнатах, куда заглядывал Дмитрий Курносов, окромя крыс (на которых было грех переводить патроны) никого не было. Тогда Дмитрию стало казаться странным отсутствие врагов: ведь они должны быть здесь!
  
  Или они в панике не разобрались, что к чему, и перебили друг дружку? Могло ли такое вообще произойти, когда он специально просил устроителя, чтобы сатанисты не реагировали на дружеский огонь?
  
  И тут до Дмитрия Курносова наконец дошло — сатанисты были вовсе не такие идиоты, как он думал о них вплоть до этого момента. Они просто-напросто хотели таким манёвром застать его врасплох! Сектанты думали усыпить его внимание тем, что не станут заходить в его убежище, а потом, когда он выйдет, напасть на него неожиданно со спины!
  
  Вот только почему никогда раньше за ними такой тактики не проявлялись? Неужто устроители за то время, пока он не посещал полигон, успели улучшить их интеллект, или дело заключалось совсем в другом? В любом случае, Дмитрий Курносов уже принял решение покинуть этот опостылевший склеп и выйти на честный бой, вместо того чтобы отсиживаться тут как последний трус.
  
  Добравшись до двери, ведущей на улицу, он открыл её пинком ноги и тут же словил в лицо светошумовую гранату. Да, подумал он, наугад тыкая вилами вперёд, сатанистам и в прям подкачали интеллект, коли они догадались устроить ему засаду.
  
  Будучи ослеплённым и оглушённым, он продолжал яростно сражаться, ощущая, как каждый его слепой удар попадает точно в цель — сказывалась многолетняя сноровка. Когда к нему наконец вернулось зрение — а случилось это далеко не сразу, поскольку вспышки светошумовых гранат были весьма яркими даже для привыкшего к ним глазам Дмитрия Курносова, — он увидел, что под его ногами валяются десятки трупов, а двое оставшихся в живых сатанистов улепётывают со всех ног, не желая, впрочем, расставаться со своими духовыми ружьями.
  
  — Умники! — усмехнулся Дмитрий Курносов. — Поняли, что дело табак, и решили сдриснуть!
  
  Раньше такого за сатанистами не наблюдалось, что лишь подтвердило его догадку о том, что устроители полигона успели нанять парочку-другую программистов, которые наконец смогли дописать для искусственного интеллекта этих болванчиков функции засады и бегства.
  
  Теперь оставалось выяснить одну вещь — не забыли ли эти потомки дела Джона Кармака о том, чтобы наделить искусственных идиотов способностью помогать друг дружке? Впрочем нет, подумал Дмитрий Курносов, вон тот типчик, что бежал слева, явно забыл о своём товарище и думает лишь о своей собственной шкуре.
  
  Что же, заключил он, пусть пробегутся, двое придурков, глядишь заодно поймут хотя бы одно простое правило — нефиг нападать на такого богатыря, как Дмитрий Курносов!
  
  С этими мыслями он повернулся спиной к уже практически скрывшимся в дали сатанистам и неожиданно увидел перед собой их третьего товарища, который стоял чуть поодаль у стены склепа, который Дмитрий Курносов покинул пару минут назад.
  
  Этот третий держал наготове своё духовое ружьё, однако по каким-то загадочным соображением не торопился спускать курок. Это показалось Димитрию подозрительным, потому что обычно эти придурки всегда палят без раздумий, стоит им только заметить врага, однако сейчас ситуация была необычной.
  
  Возможно, подумал Дмитрий Курносов, очередной апгрейд интеллекта? Надо разобраться в этом, а пока можно заняться чем угодно другим.
  
  Он сделал несколько шагов в сторону, чтобы попытаться выйти из поля зрения сатаниста — обычно эти придурки с электронным дерьмом вместо мозгов всегда клевали на такую удочку, — однако он не успел сделать и двух шагов, как сектант вдруг взял да и выстрелил в него!
  
  Дмитрий Курносов тут же ничком упал на землю, после чего тут же вскочил с криком берсеркера и увидел прямо перед собой дуло духового ружья, направленного ему в лицо...
  
  Он не успел даже испугаться, как вдруг почувствовал, что против его воли его руки сами собой подняли вили и ткнули их во врага. Он успел подумать о том — а не слишком ли его самосознание порой опережает здравый разум? — но тут же понял, что это не так.
  
  Он просто забыл о том, что внутри вил был встроен механизм, который при угрозе их владельцу сами начинали бросаться на врага, словно спущенная с цепи собака.
  
  Но это было уже неважно, потому что вдруг в его внутреннем кармане чёрного плаща бешено завибрировал маленький телефон, из динамиков которого загремела весёлая песенка «Задраены верхние люки, штурвала блестит колесо!».
  
  — Морские песни, да-да, — пробормотал про себя Дмитрий Курносов, отбросив вилы в сторону и доставая телефон из внутреннего кармана своего чёрного плаща.
  
  При этом он успел заметить, что сатанист, который удостоился удара самонаводящимися вилами в свою стальную грудь, всё ещё держится и уже готов снова пустить в Дмитрия Курносова заряд соли, однако последнему было достаточно нажать на своём телефончике кнопку вызова, чтобы его противник как по мановению волшебной палочки тут же застыл на месте в той позе, в которой находился в последнюю секунду своей активности.
  
  Теперь он был мёртв, как полено — мёртв до тех пор, пока Дмитрий Курносов не окончит вызов и не нажмёт на кнопочку. После этого, разумеется, искусственный интеллект болванчика вновь активируется, и сатанист набросится на человека как ни в чём не бывало, но Дмитрию Курносову было не до этих соображений, потому что он уже принял вызов и готовился начать диалог с неведомым абонентом.
  
  — Всем привет, с вами Шустер! — бодрым тоном представился он, используя свой псевдоним, под которым был записан в бумажках, касающихся связанной с полигоном бюрократической волокиты.
  
  — Обижаешь, Димон! — ответил ему знакомый голос. — Неужто не узнал меня?
  
  — Я тебе не Димон, Мартышка! — обрадовался Дмитрий Курносов.
  
  — Да ладно тебе, — отозвался Марк. — Ты лучше скажи, чего это в таком виде там елозишься? На тебя же смотреть страшно! А ну, быстро-ка замочи сатаниста, что прямо перед тобой!
  
  — Ты что, издеваешься надо мной? — недоуменно спросил Дмитрий Курносов. — Ты там что, в контрольной рубке сидишь?
  
  — Ага! — подтвердил Марк. — Сидим вдвоём с Мартином Вебером и пьём пиво, смотря на то, как ты лихо расправляешься с этими придурками.
  
  — Повезло же тебе, Мартышка, — сказал Дмитрий Курносов. — Не каждый удостаивается чести пройти за кулисы полигона.
  
  — А то как же! — ответил Марк. — Я ведь с Мартином корешил, не знал? Я ему в своё время с «Файнал Думом» помогал. Он тогда ещё не был таким крутым, как сейчас! А ты, значится...
  
  — Да-да, — поспешил с ответом Дмитрий Курносов, — я тоже когда работал у него консультантом, говорили про эту тему...
  
  — Нет, ну ты прикинь, — перебил его Марк, — сколько лет прошло, но до сих пор не могу не удивляться: вот этот человек сидит себе здесь возле экранов и так запросто общается со мною на тему всех этих штучек-дрючек, а сам, на минуточку, даже начальную школу не закончил!
  
  — Да ладно? — удивился Дмитрий Курносов.
  
  — Я серьезно! — продолжал Марк. — Мартина Вебера-то нашего в своё время из школы прогнали за то, что он во втором классе написал сочинение на тему о том, что, мол, не «делу время — потехе час», а как раз таки наоборот!
  
  — Ну и что тут такого? — не понял Дмитрий Курносов.
  
  — Да ты же сам знаешь, что такое школа! — сказал Марк. — В ней работают такие люди, которые не могут понять, что они сами были детьми, поэтому ко всем этим вещам относятся на полном серьезе! И когда они увидели, что малыш Мартин написал нечто такое, что противоречит их мировоззрению, они тут же решили между собой, что такой ученик опасен для всех остальных, и взяли да и исключили его в два счёта! Представляешь?
  
  — Если честно, то нет, — ответил другу Дмитрий Курносов. — Это же надо, исключить мальчика только за то, что он в одном-несчастном сочинении написал, что, мол, работа — ничто, гедонизм — всё!
  
  — Между прочим, этот самый «мальчик» сейчас сидит рядом со мной и всё слышит, что мы тут с тобой перетираем, — напомнил ему Марк. — Ох, не завидую я тебе, когда ты вернёшься с полигона и встретишься с ним лицом к лицу!
  
  — Да ладно тебе, Мартышка, — усмехнулся Дмитрий Курносов. — Нашёл чем меня пугать — школьным прошлым нашего главного техника!
  
  — Но всё-таки я тебя предупредил, — серьёзным тоном произнёс Марк. — Смотри в оба, приятель, и не дай Антихрист тебе что-нибудь не так сделать. А то ведь он тебя в порошок сотрёт, да так, что ты даже пикнуть не успеешь!
  
  — Кончай кота за яйца тянуть, — со смехом ответил Дмитрий Курносов. — Лучше скажи, зачем вообще мне позвонил, когда я тут на полигоне делом занимаюсь.
  
  — Вижу я, как ты им занимаешься! — ироничным тоном ответил Марк. — Замочил всего семерых сатанистов! Когда на поле было семнадцать! Где остальные десять, где, я спрашиваю?
  
  — Ох, перестань, надоел, — устало ответил Дмитрий Курносов. — Отвечай лучше на прямо поставленный мною тебе вопрос.
  
  — Ладно, убедил, — уступил ему Марк и перешёл от шутливого тона разговора сразу к делу. — Я не знаю точно всех деталей о новом витке текучей био-войны, но могу сказать одно: в нём есть одна странность... Вернее даже так — две странных особенности! Первая заключается вот в чём; когда наши специалисты готовились запустить в производство новых биороботов для борьбы с силами Пиндостана, наши противники каким-то образом узнали об этом раньше нас самих и успели разработать свои собственные средства нового поколения ещё до того момента, как мы официально объявили об этом на весь мир через своих агентов влияния во властных структурах Союза Нерушимых Государств! Это было сделано настолько быстро по сравнению со сроками разработки наших собственных биороботов, что лично у меня нет никаких сомнений насчёт того, что среди наших специалистов завелась крыса!
  
  — Ну, делов-то — поймать эту «крысу» и отдать под трибунал, — зевнул Дмитрий Курносов.
  
  — Ты дурак? — взвёлся Марк. — Что толку от того, что мы раздавим эту «крысу», если наши враги давно уже использовали наши знания себе на пользу?
  
  — И что ты предлагаешь нам в таком случае делать? — устало спросил его Дмитрий Курносов.
  
  — Лично я за то, чтобы, как говорится, око за око, — со странным подъёмом в голосе ответил его собеседник.
  
  — Что ты имеешь в виду? — не понял Дмитрий Курносов.
  
  — Да всё просто, — начал объяснять Марк свою мысль, — взять да уничтожить их к Антрихристу собачьим или хотя бы попытаться вывести их из игры путём заключения со всеми странами, придерживающимися антипиндосских позиций. Только представь себе — Северный Корнеев и Союз Нерушимых Государств, — да от такого альянса вся эта шайка будет писаться кипятком!
  
  — Полегче, Мартышка, полегче, — решил остудить пыл своего друга Дмитрий Курносов. — То, как ты говоришь — взять и замочить, — нельзя, иначе это станет последним, что мы сможем сделать в этой жизни. Ведь ты же должен понимать, что как мы их, так и они нас.
  
  — Ась? — прикинулся дурачком Марк.
  
  — Мы на них бомбу, и они на нас бомбу, понял, Мартышка? — сказал Дмитрий Курносов. — Ты что, совсем ни фига в таких вещах не смыслишь?
  
  — Да нет, — ответил Марк, — просто я не понимаю... Как это так? Мы же с ними на ножах считай со времён Великой Октябрьской! Испокон веков так уж пошло, что русский пиндосу волк! А тут вдруг на тебе — они берут и так нагло, с размахом...
  
  — Что «нагло», что «с размахом»? — начал допытываться Дмитрий Курносов.
  
  — А, забудь, я уже и сам забыл, о чём вообще хотел сказать, — упавшим голосом ответил Марк. — Зато хочу поведать тебе вот что — тут к нам шеф заявился с дружками, тебя видеть хочет...
  
  — Что, шеф? — переспросил Дмитрий Курносов, глядя прямо перед собой. — Какой шеф? А, это тот, из Альма-Ты... Ну да! Он же у нас главный по делам био-солдатов! Так он что же хочет от меня?
  
  — Шеф хочет, чтобы ты с ним встретился. Прямо сейчас и немедленно, — начал медленно, с расстановкой, объяснять ему друг. — А то он уже грозится тебя в Альма-Ты перевести. Ну, чтобы ты всегда под рукой у него был и не приходилось ему из своих родных Соединённых Жузов Касахии к нам сюда в Пет-ель-бюрж переться. Или как там по телеку говорят: «следующий миг навсегда может быть последним»...
  
  — Я не понял, что ты хотел сказать своими последними словами, — перебил его Дмитрий Курносов, — но одно мне ясно — если наш шеф вдруг взял и прикатил к нам из своей далёкой Альма-Ты только ради того, чтобы повидать мою скромную персону, значит либо дела совсем плохи, или же он решил, что я должен ему помочь...
  
  — Да не надо так говорить про шефа, — прервал его Марк. — Он просто хочет, чтобы ты познакомился с его новым другом, который буквально сегодня согласился с нами работать.
  
  — Ну, согласился и согласился, Антрихрист бы с ним, но я-то тут причём? — всё ещё недоумевал Дмитрий Курносов. — На мне, чай, мир клином не сошёлся!
  
  — Слушай сюда, — вместо ответа начал Марк, — вот смотришь ты в окошко и видишь своих соседей из дома напротив — как они сидят вокруг стола в час дня за обедом и говорят между собой обо всём на свете, а потом один из них встает со своего места и подходит к телефону, звонит кому-нибудь и говорит, а ты в это время видишь всё это в окошко и думаешь — почему эти придурки, соседи твои, свои окна не зашторили. Усёк?
  
  — Что за бред ты мне только что рассказал? — разозлился Дмитрий Курносов. — Какое отношение эта бытовуха имеет к тому, что меня хочет видеть шеф со своим дружком?
  
  — Во-первых, шеф не с одним, а с двумя «дружками», как ты выражаешься, — тоном резонёра начал Марк. — Во-вторых, к вопросу о соседях — это я тебе намекаю на то, что все мы в какой-то мере как эти гипотетические соседи. Они там сидят, обсуждают свои проблемы, а ты переживаешь, что за твоей спиной говорят о тебе. Но в итоге, возможно, их разговоры ни о чем не стоят.
  
  — Да ты меня запутал в конец! — ответил Дмитрий Курносов. — Как вся эта белиберда может быть связана с тем, что я сейчас должен идти на встречу с шефом? Может, он и впрямь имеет на меня какие-то виды, но мне это неинтересно! Я просто не хочу идти к нему вслепую, не зная, чего мне от него ожидать!
  
  — Понимаю, — сказал Марк, всё ещё сохраняя спокойный тон. — Но именно в этом и заключается вся суть. Ты переживаешь, что шеф со своими дружками могут обсуждать тебя, но на самом деле главное — это то, что ты сам решишь, как на всё реагировать.
  
  — Легко тебе так говорить, когда ты ни разу не ходил в моих ботинках, — пробормотал Дмитрий Курносов. — Я чувствую себя как тогда на экзамене по химии, когда не знал ответа ни на один вопрос и сидел как на иголках, держа ручку в правой руке.
  
  — Понимаю, — сказал Марк, стараясь взять более серьезный тон. — Но вспомни, что тогда ты всё равно нашел в себе силы и смог из себя что-то выдавить!
  
  — Да, но это к делу не относится, — резонно заметил Дмитрий Курносов. — Сейчас ведь речь идёт о работе, и на кону могут стоять важные вещи. Если шеф решит, что я недостаточно хорош, он просто уволит меня и всё тут!
  
  — Слушай, — начал Марк, — может, ты и не знаешь точно, что будет на встрече, но ты же точно знаешь, что ты такой человек, что к твоему мнению обязательно прислушаются, особенно если речь пойдёт о вещах высокой важности.
  
  — Ты будто пытаешься налепить на меня дорогой ценник, — ответил Дмитрий Курносов. — Я не чувствую себя экспертом в чём либо, кроме тренировок на полигоне, и, честно говоря, иногда мне кажется, что я вообще вызываю у всех остальных снисходительное презрение.
  
  — Да ты что! — удивился Марк. — Это совсем не так. Ты ведь знаешь, что мы все тебя ценим.
  
  — Может ты, как мой друг, и в самом деле так считаешь, — не унимался Дмитрий Курносов, — но я уверен, что стоит мне оказаться в компании с шефом и его «дружками», я тут же почувствую себя идиотом, потому что все вокруг меня будут знать, о чём будут говорить, а мне придётся делать вид, что я тоже их понимаю, хотя на деле это совершенно не так.
  
  — В некоторой степени ты прав, — сказал Марк, сдерживая улыбку. — Но я тебе посоветую следующее — когда окажешься в компании с шефом, то представь на время беседы, что ты с ним заодно, и что ты не просто зритель, а тот, к чему мнению тот будет просто-таки обязан прислушаться.
  
  — На словах я Лев Толстой, — протянул Дмитрий Курносов. — а на деле... Ну ты сам пойми, как я могу внезапно начать воспринимать его как равного, а не как босса, который держит меня за яйца?
  
  — Просто подумай в ту минуту о том, что у тебя с ним одна цель, — предложил Марк. — Проникнись идеей того, что ты хочешь то же, что и он, и что у тебя есть идеи, как помочь ему в его делах. Если ты перестанешь опасаться его статуса и представишь его как своего союзника, то весь твой стресс тут же пропадёт, я гарантирую это!
  
  — И как ты представляешь мои действия? — спросил его Дмитрий Курносов. — Я по твоему должен просто войти в кабинет с мыслью о том, что, мол, я есть он, а он есть я, как в предпоследней песенке дипишмотовского «Сексайтера»?
  
  — Ну, не совсем так, — усмехнулся Марк. — Хотя, кто знает, возможно, для тебя бы это сработало как дополнительный допинг! Но всё же главное — это осознание того, что ты с ним на одной волне. Это не значит, что ты должен полностью слиться с ним. Оставайся собой, братишка, просто подходи к разговору более открыто и будь готов сотрудничать.
  
  — А что, если я вдруг окажусь не в настроении? — спросил Дмитрий, всё ещё не будучи уверенным в себе. — Войду я в кабинет весь такой из себя, а слов нужных подобрать не смогу?
  
  — Что-либо всегда происходит в первый раз, — философски заметил Марк. — Никто не будет ожидать от тебя идеального выступления. Не нужно скрывать свою неловкость, лучше посмеяться над самим собой. Можешь даже откровенно выдать шефу: «Знаете, я даже не знаю, с чего мне начать!» Это может разрядить обстановку.
  
  — Окей, я возьму эту фразочку на вооружение, — прикинул Дмитрий Курносов. — Но всё же у нашего шефа такой вид, что на него только взглянешь — и прямо душа в пятки.
  
  — Ну, это ты переборщил, — усмехнулся Марк. — Ты же не хуже меня знаешь, как он выглядит на самом деле. Это он только на фотках такой крутой, а в реале...
  
  — Да-да, я знаю! — перебил его Дмитрий Курносов. — Он просто боится показать свою слабость перед остальными, вот поэтому и компенсирует свой крохотный рост огромными амбициями по отношению к другим людям.
  
  — Такой уж наш шеф, — подхватил Марк, — есть у него такая слабость, хочется ему выглядеть эдаким мачо с большой буквы, чтобы все вокруг думали: раз уж он рулит корпорацией по производству био-солдат, то он уж наверняка сможет сделать всех вокруг счастливыми одним лишь щелчком пальца! А если кто попробует сказать про него плохое слово или даже усомниться в нём хоть чуть-чуть — то он сразу начинает так грозно хмуриться да щурить глаза, что, как ты сказал, «прямо душа в пятки».
  
  — Ага... — стал припоминать Дмитрий Курносов повадки своего шефа. — И ещё этот его взгляд исподлобья из серии «я вам сейчас покажу Кузькину мать!»
  
  — А я уже давно заметил за ним такую особенность характера, — сказал Марк, — когда с ним говорят о чём угодно серьёзном, ну, о бизнесе там или политике, то он смотрит куда-то вдаль поверх собеседника взглядом человека с ядерным реактором вместо сердца, и при этом старается всем своим видом показать собеседнику своё полное равнодушие ко всему происходящему. И поэтому наши ребята стараются с ним говорить как можно более лаконично, чтобы не показывать ему своих истинных чувств...
  
  ГЛАВА 10: В ГРОБУ Я ВИДЕЛ ТВОЮ ДЕЛИЮ!!!
  
  Путь до аэропорта имени Льва Троцкого прошёл для Пьера без каких-либо достойных пера писательницы приключений. То же самое касалось пути из аэропорта Шлюх де Голый до Порнленда. Пожалуй, единственное, о чём стоит упомянуть, так это о том, что таможенники неизменно реагировали на его безобидную зажигалку как на бомбу с часовым механизмом, но что поделать, работа у них такая, неблагодарная, что с них можно взять?
  
  В общем всё было нормально вплоть до того момента, когда Пьер, смешавшись с выходящей из здания аэропорта Порнленда толпой, вдруг не почувствовал, как чья-то наглая рука полезла в его карман джинсов — тот самый, в котором, собственно говоря, он держал свою зажигалку.
  
  Пьер попытался было дать нахалу по морде или хотя бы лягнуть его ногой, но ввиду тесного соседства вокруг стоящих людей сделать этого ему никоим образом не удалось, и поэтому ему пришлось терпеть, пока невидимый ему воришка шарил внутри его собственного кармана; когда пальцы вора наконец нащупали ручку «пистолета» и крепко сжались на её холодной стальной поверхности, произошло неожиданное событие — над головами всех присутствующих в аэропорту людей раздался оглушительный треск автоматной очереди со стороны стоящего неподалёку от входа автобуса.
  
  Все тут же попадали ничком прямо возле своих чемоданов, а перепуганный насмерть воришка выронил Пьерову зажигалку себе под ноги и дал дёру. Юноша хотел было подобрать имеющий ценность предмет, но в начавшейся в холле аэропорта панике он быстро потерял «пистолет» из виду, ввиду чего ему пришлось долго лазить по полу на карачках, пока наконец он не нашёл желаемое.
  
  Кладя зажигалку обратно в карман джинсов, Пьер подивился тому, что она вдруг ни с того ни с сего заметно прибавила в весе, но ему некогда было ломать над этим голову, потому что террористы уже выскочили из автобуса и заполонили холл аэропорта.
  
  Рискуя жизнью, Пьер кинулся вперёд сквозь поток людей, пытаясь прорваться к выходу, однако автоматная очередь заставила его снова упасть на пол, дабы не подставлять своё тело под пули. Вскоре террористам, видимо, надоело в этом аэропорту, поскольку сначала они стали просто стрелять в воздух, а затем и вовсе ушли к большому облегчению всех присутствующих, в том числе и Пьера, который наконец смог подняться на ноги и выйти на улицу.
  
  Там, на его счастье, уже не было ни единого человека, вооружённого автоматом или пистолетом, и он смог спокойно продолжить свой путь. Пьер не знал, куда теперь ему направляться, но интуиция подсказывала ему, что он идёт в правильном направлении.
  
  Поэтому он просто взял и сел на первый попавшийся автобус, который вёл некий суровый, похожий на бывшего спортсмена водила с волосатыми руками и огромными кулаками. Пьер бы не стал так акцентироваться на внешности водителя автобуса, если бы не одно обстоятельство — в салоне кроме него сидели сплошь одни женщины немолодых лет, причём большинство из них были с какими-то мешками и корзинками, что наводило на мысли о том, что они едут куда-то на рынок.
  
  Пьеру стало не по себе от этой мысли, когда он вдруг увидел, что одна из женщин с корзинкой фруктов в руках смотрит на него с неприкрытым ужасом. Он не понял, что её так напугало — его лицо или то обстоятельство, что из его кармана торчала рукоятка зажигалки?
  
  Но в любом случае он решил не обращать на это внимания. Он вообще старался поменьше думать о том, что с ним происходит — и так было достаточно проблем...
  
  Автобус вскоре остановился в каком-то идиллическом месте, резко контрастировавшим с урбанистическим пейзажем, который Пьеру довелось лицезреть по прилету в Порнленд. Он вышел из автобуса, при этом чем-то рассердив своих попутчиц напоследок — видимо, им не понравилось, что он поторопился и выпрыгнул наружу, подняв при этом клубы пыли.
  
  Как бы то ни было, он пошёл по дороге, которая вела куда-то в сторону одноэтажных коттеджей, окружённых деревянными заборами. Пьер не знал, что это за место — он никогда здесь раньше не был, но какое-то странное чувство, будто бы он на самом деле видит всё это не в первый раз, овладело его сознанием.
  
  Он продолжал идти вперёд, удивляясь тому, что за всё это время ему не встретился по дороге ни один местный житель — казалось, что все попрятались в своих домах.
  
  Но вот впереди он заметил небольшую фигурку с белым верхом, которая неподвижно стояла на дороге возле забора, за которым виднелась небольшая лужайка с абрикосовым деревом и неизменным для этих мест деревянным домиком в два этажа.
  
  Подойдя чуть поближе, Пьер увидел, что это была женщина неопределённого возраста, одетая в совершенно не примечательную одежду. Единственное в её облике, что показалось юноше имеющим хоть какое-то значение, было то обстоятельство, что её волосы были скрыты под белым платком, который был обмотан на её голове.
  
  Увидев Пьера, незнакомка медленно повернула к нему своё лицо, и юноша увидел, что она смотрит на него с серьёзным и даже немного печальным выражением. Пьер остановился, не зная что сказать — он чувствовал себя очень неловко в этой ситуации.
  
  Женщина молча смотрела на него, и он решил начать разговор первым.
  
  — Простите, — обратился он к ней, — что это за место? Я не знаю, куда идти. Может быть... Может быть вы мне поможете?
  
  Незнакомка задумчиво оглядела его с ног до головы и сказала тихим голосом, в котором слышались какие-то сложные эмоции:
  
  — Где мы — это не имеет значения. Главное — что ты сейчас со мной рядом! А где я нахожусь сама? Хочешь узнать?
  
  Пьер несказанно удивился тому, что немолодая женщина, которая видит его впервые в жизни, сразу начала с ним говорить на «ты», но в ответ лишь утвердительно кивнул головой.
  
  Тогда дама улыбнулась странной улыбкой Джоконды и, выбросив вперёд руку, указала на дом, который стоял за деревянным забором.
  
  — Ты знаешь, кто жил в этом доме? — спросила она его, как-то странно растягивая слова.
  
  Юноша лишь пожал плечами, и женщина, приняв его молчание за знак согласия с её словами, сказала:
  
  — Это дом той, которую звали Делией.
  
  — Делией? — удивился Пьер. — А кто это? Впервые слышу такое имя.
  
  Женщина, не прекращая улыбаться, ответила:
  
  — Так звали ту, которая разрушила судьбы людей.
  
  — Каких людей? О чём вы вообще толкуете? — начал нервничать Пьер.
  
  — Я говорю о тех, кто жили здесь задолго до того, как ты тут объявился, — сказала женщина. — А поскольку я тебя вижу впервые, то будем считать, что ты объявился тут буквально только что.
  
  — Ну, это в общем-то так и есть, — усмехнулся Пьер, которому уже начало казаться, что он знает эту женщину всю жизнь.
  
  — Знаешь ли ты, кто жил здесь раньше? — спросила его женщина.
  
  — Кажется, я уже начинаю догадываться, — начал было Пьер, но его собеседница не дала ему договорить.
  
  — Молчи! — приказала она, вытянув вперёд руку. — Ты не можешь это знать, потому что никогда не был здесь! Поэтому дай мне сказать это!
  
  — Да говорите на здоровье, кто вам мешает, — сдался юноша.
  
  — Ты видишь тот дом? — вместо ответа спросила женщина, которая неожиданно крутанулась вокруг своей оси и указала на другое здание, стоявшее чуть поодаль от того, у которого она с Пьером в эту минуту стояла.
  
  Юноша не нашёлся, что ей ответить, и женщина сказала:
  
  — В этом доме жил один из тех, чья судьба была разрушена Делией, — сказала она, и в её голосе послышалось что-то вроде грусти. — Он был очень хорошим человеком... Но он не нашёл себе места в этом мире. Он хотел стать Антрихристу, но не смог...
  
  — О чём вы ради Антихриста говорите? — спросил её Пьер.
  
  — Это не важно, — ответила женщина и улыбнулась. — Но ты, я думаю, не знаешь, кто такая Делия. Ты ведь даже никогда её и в глаза-то не видел, так ведь?
  
  — ДА В ПИЗДУ Я ТРАХАЛ ТВОЮ ЁБАНУЮ ДЕЛИЮ! — не выдержал юноша и взорвался бурным потоком мата. — Говори быстрее, сука старая!!! Что ты хотела сказать мне о том доме, вонючая манда?! Кто в нём жил, мать твою за ногу, отца твоего за руку?! БЫСТРО ГОВОРИ МНЕ БЛЯТЬ!!!
  
  Женщина не смогла сдержать улыбки при этих словах. Она подошла ближе к источавшему поток грязных слов Пьеру и положила свою руку на его плечо.
  
  Молодой человек был слишком увлечён своим собственным красноречием, чтобы заметить этот жест. А его собеседница тем временем заговорила вновь:
  
  — Ты хочешь узнать имя того, чья судьба была разрушена крохотными ручонками Делии? Хорошо же, я скажу тебе, но перед этим поклянись Антихристу, что ты никому об услышанном ни гу-гу — иначе твоя душа будет проклята навсегда! И ещё одна вещь — дай мне обещание, что ты не коснёшься меня своими грязными руками, а если прикоснешься, то клянусь всеми проклятыми из ада, я в ту же секунду затащу тебя туда на потеху Антрихристу! Ну что, согласен, смертный?
  
  Когда до Пьера дошёл смысл сказанного этой женщиной, он тут же захлопнул свой рот и уставился на собеседницу с ужасом в глазах.
  
  Женщина засмеялась каким-то странным, неестественно громким для такой немолодой особы скрипучим смехом.
  
  — Можешь ничего не говорить, клятвы даются не словами, а мыслями, — сказала она, когда наконец смогла взять себя в руки. — Итак, ты готов к тому, чтобы услышать имя человека, которого угораздило по уши влюбиться в ту, которая своими собственными руками довела его жизнь до смерти? Ну так слушай. Его звали...
  
  Она сделала паузу, словно собираясь с мыслями и вспоминая что-то важное для себя самой — но потом всё же продолжила:
  
  — Его звали Джордан Тёрлоу.
  
  Последние два слова она произнесла совсем не громко, но в ушах Пьера её голос гремел, подобно грому. Он почувствовал, как его сердце сжалось от боли и страха — но в то же время он понял, что должен что-то предпринять.
  
  Он сделал шаг вперёд и протянул к женщине руки. Она отшатнулась от него, словно он был ядовитой змеёй.
  
  — Ты же дал клятву не касаться меня, тварь дрожащая! — с неожиданной для её возраста силой крикнула она. — В противном случае гореть тебе в аду на веки вечные!
  
  Пьер понял, что она говорит правду. Он не мог коснуться её — но он чувствовал в себе желание окончить её жизненный путь прямо здесь и сейчас.
  
  И именно в этот момент пальцы его правой руки сжались на холодной металлической ручке лежавшей в кармане его джинсов зажигалки. Он понял, что должен сделать.
  
  И сделал это — хотя и не сразу осознал своё действие до конца... В тот момент он был уверен только в одном: это не настоящий пистолет, а всего лишь искусно загримированная под него зажигалка. Но он не мог остановиться.
  
  Он вытащил её из кармана и направил ствол прямо в лицо женщине. Та отшатнулась, и он увидел её глаза — они были совершенно безумны.
  
  — Ты что, с ума сошёл? — закричала она. — Зачем ты решил убить меня?
  
  Про себя Пьер подумал, что ему удалось запугать эту старую ведьму своей невинной игрушкой, но вслух он произнёс в таком же агрессивном тоне:
  
  — А зачем ты убила моего дядю?
  
  — Какого дядю? — с искренним недоумением спросила она.
  
  — Я — Питер Тёрлоу! — выпалил Пьер своё настоящее имя.
  
  Он с удовольствием наблюдал за тем, как его противница, услышав его слова, побледнела вся с ног до головы, уподобившись снежной бабе.
  
  Некоторое мгновение ему даже казалось, что она застыла, подобно жертве Медузы-Горгоны, но через несколько секунд она всё-таки нашла в себе силы, чтобы спросить:
  
  — Ты его племянник?
  
  — Да, сука старая! — возопил Пьер. — А ты — его убийца!
  
  Внезапно он увидел, что женщина вдруг резко изменилась в цвете лица, а её рот растянулся в улыбке. Это было настолько неожиданно для юноши, что у бедняги перехватило дыхание.
  
  А его противница тем временем сказала:
  
  — О, какая честь для меня, мой мальчик! Как мило с твоей стороны принять меня за ту, которая разрушила судьбу Джордана Тёрлоу. Но ты ошибаешься, мой мальчик... Я не Делия!
  
  — А кто же тогда? — резонно спросил Пьер, продолжая держать старую ведьму на мушке.
  
  — Эльзебет Розелье! — с гордостью сказала она. — Я та, кто сдала твоего мерзкого дядю в руки правосудия! Я та, кто сказала копам всю правду! Я та, из чьих уст вся деревня узнала о том, что твой дорогой дядюшка был не просто мизантропом, но и педофилом! Я та, кто раскрыла всю правду о том, чем он занимался со своим дружком Джафетом Бирнсом на хате последнего! Я та, от чьих слов все содрогнулись, когда узнали, что двое этих уродов изнасиловали бедную малютку и потом жестоко отомстили её отцу напоследок! Слава Антихристу, что Джордан Тёрлоу давно сдох, как собака, в вонючей каталажке! Это ещё слишком мягкое наказание для такого мерзавца, как твой дядя!
  
  Пьер, слушая этот поток бессмысленного гнева над его родственником, испытывал в данный момент шок пополам с отвращением к этой старой ведьме.
  
  Ему хотелось тут же размозжить её голову кулаком, но её же собственные слова о том, что он не имеет права касаться её тела удержали юношу; вместо этого он решил слегка припугнуть эту дуру и снова поднял руку с зажигалкой.
  
  Его противница не уделила его маневру должного внимания, поскольку она продолжала смаковать свою пересыпанную оскорблениями и клеветой речь о его дяде.
  
  И только когда палец Пьера уже почти коснулся курка, он успел заметить в её глазах проблеск понимания происходящего или нечто похожее на инстинктивный животный страх, который можно наблюдать у собаки, когда та видит, что её хозяин тянется к висящей на стене плётке.
  
  Пьер плохо помнил, что произошло дальше. В его сознании остались фрагменты того, как пожилая дама внезапно упала перед ним ниц лицом вниз, издав при этом едва слышный хрип.
  
  Он помнил ещё, как с яростью берсеркера снова и снова нажимал на курок, и как брызги крови летели в разные стороны под врезающимися в тело ведьмы пулями.
  
  А когда он наконец пришёл в себя, то с удивлением уставился на свою «зажигалку», которую продолжал держать мёртвой хваткой в правой руке. Он никак не мог понять, каким образом эта безобидная игрушка в самый ответственный момент вдруг превратилась во всесокрушающее оружие возмездия...
  
  Впрочем, когда он вспомнил об эпизоде в Порнлендском аэропорту, он понял, что в этом не было ничего удивительного — просто он во время суматохи случайно подобрал выроненный одним из террористов пистолет, приняв его за подаренную «профессором» зажигалку.
  
  Он даже вспомнил, что удивился тогда внезапно увеличившемуся весу своей игрушки, но тогда не придал этому значения. Но теперь он понял, что это была не простая случайность, а дело рук Ангела Хранителя, призванного затем, чтобы прийти к нему на помощь в нужный момент.
  
  А теперь... Теперь ему нужно драпать отсюда как можно скорее, пока местные жители не забили тревогу! И с этой мыслью Пьер отбросил от себя пистолет как ядовитую змею и тут же бросился наутёк, не разбирая дороги. Куда угодно, думал он, только бы подальше от тела этой ведьмы!
  
  Сначала он бежал по дороге вверх — но сразу понял, что это бесполезное занятие, поскольку он тут же упёрся в стену из каменных блоков; тогда он круто повернул вправо и побежал вдоль стены вниз, к видневшимся вдалеке многоэтажным зданиям...
  
  Но когда до ближайшего осталось всего несколько метров открытого пространства, прямо под ноги Пьеру вдруг попался какой-то человек, который испуганно шарахнулся назад при виде его лица, однако было уже поздно: Пьер с размаху врезался в пешехода, и тот, издав сдавленный стон, повалился наземь.
  
  Это был пожилой мужчина с длинными седыми волосами до плеч, одетый в видавший лучшие времена спортивный костюм тёмно синего цвета с белыми полосками. На ногах у него были потрёпанные кроссовки фирмы «Адидас», жалкой пиндосской подделки под знаменитый турецкий «Алибас», а на груди его висел медальон с изображением какого-то святого.
  
  Однако Пьеру не пришлось долго размышлять, кто это такой. Куда важнее было помочь тому встать на ноги, ибо от резкого столкновения со стариком последний упал на живот и теперь лежал, уткнувшись лицом в землю. Пьер нагнулся над ним, но тут же отпрянул назад: старик был мёртв!
  
  Юноша вздрогнул и поглядел вокруг. В его голове бешено метались мысли о том, что же ему всё-таки делать. Он совершенно забыл о том, где тут находится ближайшая автобусная остановка, и теперь стоял на месте в нерешительности.
  
  Но тут вдруг его внимание привлёк едва слышный звук, донесшийся откуда-то снизу. Пьер опустил глаза, и его сердце замерло: старик ожил! Он медленно поднял голову, и Пьер увидел его лицо, испещрённое морщинами, с глубоко запавшими глазами и белой, как у мертвеца, кожей.
  
  Пьер даже не успел испугаться, потому что старик вдруг скривил рот, и из его горла вырвался хриплый стон. Значит, он всё-таки не убил его, подумал юноша, и это было хорошо. Но что делать дальше?
  
  Старик медленно поднялся на ноги, но не сделал ни одного движения в сторону Пьера — он стоял неподвижно как истукан, и его лицо выражало страдание...
  
  И тут вдруг Пьер услышал его голос:
  
  — Очки, о мой Антрихрист, где мои очки?
  
  Пьер понял, что старик был близорук, и, не раздумывая ни секунды — а может быть потому, что уже успел привыкнуть к страху перед смертью,— бросился ему на помощь, которая в его исполнении вылилась в то, что он бросился на землю и стал лихорадочно шарить руками в пыли, пытаясь найти упавшие очки среди обломков каких-то кирпичей и прочего мусора.
  
  Не найдя того, что он пытался найти, Пьер поднялся с колен и сделал шаг вперёд, как вдруг до его ушей донёсся громкий хруст. Юноша посмотрел на свой левый ботинок и похолодел всем телом — он понял, что наступил на искомые очки.
  
  Старик, который также слышал, что произошло, повернулся к нему и завопил:
  
  — О нет, вы раздавили их, какое несчастье!
  
  Пьер понял, что он не сможет объяснить старику причину своего проступка — и это было ужасно. Но делать нечего, надо было что-то делать.
  
  Он нагнулся и поднял очки с земли — точнее то, что от них осталось. Покрутив в руках изогнутую дужку с оставшимися кое-где осколками стекла, юноша размахнулся и зашвырнул мусор подальше от себя.
  
  Тогда старик издал ещё один душераздирающий вопль, после чего его колени вдруг подкосились, и если бы не Пьер, то он бы опять валялся на земле.
  
  — Спасибо, сынок, — сказал старик голосом умирающего лебедя. — Ты спас мне жизнь... Хоть и разбил мои очки, — на этих словах изо рта старика потекла тонкая струйка слюны.
  
  Пьеру было противно смотреть на то, как старый инвалид пускает слюни, но ничего не мог с этим поделать — приходилось терпеть это отвратительное зрелище во имя спасения жизни старого и больного человека или хотя бы ради того, чтобы сохранить собственную репутацию добропорядочного молодого интеллигента.
  
  Стараясь говорить спокойно, Пьер спросил старика:
  
  — Дедушка, вам плохо? Может вызвать «скорую»?
  
  — Не надо никого звать, сынок, просто помоги мне до квартиры добраться, — прошамкал дедок одними губами.
  
  — А где вы живёте? — резонно поинтересовался у него Пьер.
  
  — Видишь самый крайний подъезд? — прошептал дедушка еле слышно.— Неси меня к нему!
  
  Ничего не поделаешь, не отказывать же в помощи инвалиду, которого ты сбил с ног и разбил очки!
  
  Пришлось Пьеру взвалить старика на свои плечи и, превозмогая собственную усталость, тащить этого немощёного калеку через весь двор к самому последнему подъезду.
  
  Добравшись наконец до него, дедушка прошептал:
  
  — Восемьдесят два.
  
  — Что? — не понял Пьер.
  
  — Квартира номер восемьдесят два, — повторил старик и прикрыл веки.
  
  До Пьера наконец дошло, что старик назвал ему номер своей квартиры. Но тут вдруг он сообразил, что дверь подъезда заперта! Как он занесёт старика внутрь?
  
  С этой мыслью Пьер потряс его за плечо, чтобы тот открыл глаза.
  
  — Дедушка, как я пройду, я же кода не знаю!
  
  — Ась? — глупым голосом спросил старик.
  
  — Вы что, глухой? — начал выходить из себя юноша. — Я не знаю кода от домофона!
  
  — А-а-а, — протянул инвалид, отчего по его подбородку вновь потекла тоненькая белая струйка. — Я скажу, — и, закрыв глаза на пару секунд, добавил: — Ноль, пять, один, восемь, один, девять, восемь, два.
  
  Пьер начал лихорадочно набирать номер, тыкая в мелкие кнопочки на пульте домофона. Он понял, что старик назвал ему комбинацию, которая в переводе с чисел означала «восемнадцатое мая тысяча девятьсот восемьдесят второго года» (05.18.1982) дату, когда родилась та самая манда (вы поняли, о ком я!), но из-за волнения никак не мог правильно её набрать.
  
  Наконец он смог набрать цифры в том порядке, в котором их продиктовал ему старик, и писк возвестил Пьера об успешном завершении операции ввода кода доступа для электронного замка двери.
  
  Молодой человек шагнул внутрь подъезда, не забывая при этом тащить на себе немощного старика. На лестничной клетке было темно — похоже, лампочки либо были украдены, либо их просто давно не меняли.
  
  Пьер воспользовался небольшой передышкой, чтобы спросить своего спутника:
  
  — Дедушка, на каком вы этаже?
  
  Старик, который, казалось, успел задремать, вдруг открыл глаза и с идиотским видом уставился на юношу.
  
  Наконец до него дошли слова Пьера и его вопросительный взгляд стал осмысленным.
  
  — Четвёртом, — только и смог произнести старик, после чего опять закрыл глаза.
  
  Ничего не поделаешь, думал Пьер, поднимаясь вверх по лестнице, придётся тащить на себе этого старого пердуна несколько этажей... Впрочем, нет худа без добра! Ведь по прибытию в квартиру он наверняка сможет напиться водички!
  
  Подбадривая себя этой мыслью, Пьер мужественно нёс свой нелёгкий груз, поднимаясь вверх по лестнице.
  
  ГЛАВА 11: ШУСТЕРА ДЕДОВЩИНЯТ В КАЗАРМАХ КЛОНОВ
  
  — Окей, Мартышка, — перебил Марка всё ещё находившийся на полигоне Дмитрий Курносов, — славно мы тут с тобой поболтали, но ты ведь сам на мониторах Мартина видишь, что я сейчас на полигоне, и поэтому, если мне нужно успеть на встречу с шефом, то мне нужно как можно скорее выйти отсюда, чтобы успеть дотелепахать до дверей его кабинета минимум как минут через пять после того, как он там устроится со своими дружками, ты понимаешь?
  
  — Понимаю, братишка, но лично я бы тебе посоветовал по уходу с полигона сходить куда-нибудь и погулять пару часиков, потому что наш шеф человек сам знаешь какой — сначала вырывает тебя из жопы мира со словами, мол, иди ко мне немедленно, а потом, когда ты ради встречи с ним проходишь через все круги ада, то заходишь к нему и слышишь классическое «я занят!», после чего сидишь в его приёмной как последний лох часиков два и только уже потом, когда ты уже готов взорваться от злости, он вдруг высовывает голову из кабинета и миролюбиво так «ну ладно, братишка, залетай ко мне, поболтаем!»
  
  — Думаю, ты прав, — согласился с Марком Дмитрий Курносов. — Но я всё равно пойду, ибо я уже давно понял, что если хочешь чего-то добиться в жизни, нужно не сидеть на месте, а брать ноги в руки и вперёд!
  
  — Вперёд так вперёд, — сказал Марк. — Только не забудь, что на встречу с шефом должен прибыть в полной парадной форме и с улыбкой на лице! А не в этом твоём маскарадном костюме, в котором я тебя сейчас имею удовольствие лицезреть на мониторе! Откуда ты вообще его откопал? И ещё эти жуткие красные контактные линзы! Что за хрень, я не понимаю! Ты что, решил стать маньяком и ходить по улицам в таком виде?! Да ты хоть знаешь... — Марк вдруг замолчал.
  
  — Что? — спросил Дмитрий Курносов. — Ты что-то сказал, Мартышка?! Я не расслышал.
  
  — Да нет, ничего. Просто я подумал — а вдруг ты действительно маньяк и тебе насрать, что копы могут тебя оштрафовать за хождение по улицам в костюме профессионального убийцы? Ты же знаешь, как сейчас они относятся к таким вещам.
  
  — Я знаю, — ответил Дмитрий Курносов. — Но я не маньяк и никогда не был им. Я просто хочу естественно смотреться на этом полигоне посреди всех этих разодетых в коричневые рясы с клобуками сатанистов-роботов. А что касается костюма, то я его купил в магазине «Стереолит Продакшенс» в Киркленде. Есть в этом пиндосском городке такой славный магазинчик, где можно купить всё, что угодно. Вот я и купил себе костюмчик, который мне очень идёт. А линзы я сам сделал — они у меня из силикона-гидрогеля, который я подкрасил пигментом A&V Scallop 82. Они, конечно, не идеальны, например, глаза сушат будь здоров, но я как-то уже привык. И вообще, я просто хочу выглядеть как герой из супербоевиков, а не как пузатый и толстощёкий няшка-стесняшка, коим я являюсь на самом деле.
  
  — Благодарю тебя за исповедь, — с сарказмом произнёс Марк, — но всё-таки я бы попросил тебя сменить костюм, когда будешь идти к шефу, а то он, боюсь, не будет долго слушать твою историю, а просто возьмёт и скажет: «Что за вид, солдат Курносов, а ну-ка марш на кухню, десять нарядов вне очереди!»
  
  — Брось, Мартышка, ты же знаешь, что у нас не как в армии, — урезонил его Дмитрий Курносов. — У нас нет строгих требований к внешнему виду.
  
  — А я и не говорю, что у вас строгие требования. Просто ты должен выглядеть в офисе так же естественно, как ты хочешь выглядеть на этом полигоне.
  
  — Ну уж дудки, не собираюсь я менять свой просторный чёрный плащ на удавку на шею и тесный костюм-тройку, который угрожает вот-вот разойтись по швам под напором моих телес! — сказал Дмитрий Курносов. — Лучше бы ты, Мартышка... — он сделал паузу и вдруг его осенило. — Слушай! А ведь это идея! Ты знаешь что? Давай я сейчас позвоню в магазинчик «Стереолит Продакшенс» в Киркленде. У них там есть такой отдел по связям с общественностью для клиентов из других стран мира, и вот пусть я им позвоню туда прямо отсюда и скажу: «Уважаемый директор магазина «Стереолит Продакшенс» Я хочу купить у вас такой же костюм, как у меня, и подарить его своему шефу!» Я думаю, что это будет беспроигрышная идея! А если не получится дозвониться до них с наших личных телефонов, то мы просто попросим нашу секретаршу сделать звонок прямо из главного офиса нашей корпорации. И тогда я смогу купить нашему шефу такой же костюм, как у меня, чтобы он не выёбывался насчёт моего внешнего вида!
  
  — Тебе бы в Убейсофт пойти работать, делать им новые игры серии «Мист», — усмехнулся Марк. — Такой квест мне тут на-гора выдал, что я просто не знаю, как к твоим словам относиться... Но давай будем смотреть на вещи реалистично — шефу по большому счёту совершенно насрать на твой костюм, а уж о том, чтобы подарить ему такой же, лучше даже и не думать, потому что это мало того что совершенно бессмысленная затея, так ещё и очень рискованная — ведь ты, я так понял, купил этот костюм не у нас, а за границей, так ведь?
  
  — Ну да, в Киркленде, — подтвердил его слова Дмитрий Курносов. — Когда выполнял там очередное задание, то зашёл со скуки в магазин одежды с названием «Стереолит Продакшенс» и там, чтобы продемонстрировать свою готовность принять участие в борьбе против того, что пиндосы называют «новым мировым порядком», купил себе костюм маньяка. Так и было на табличке написано — «Костюм маньяка, шляпа чёрная широкополая — 1 шт, плащ чёрный — 1 шт, брюки коричневые — 1 шт, рубашка белая — 1 шт, туфли чёрные — 2 шт». Цена за всё про всё — двести пять баксов. Я не стал торговаться и выложил за всё это дело столько, сколько попросили. А потом, когда вернулся в Пет-ель-бюрж, решил, что было бы прикольно показаться на полигоне в эдаком прикиде. Ну и втянулся в это дело, теперь никакую другую одежду кроме этого «Костюма маньяка» я не ношу, даже дома в нём чай пью и книжки читаю, вот так вот!
  
  — Да лан, — удивился Марк, — неужто ты в нём и в магаз ходишь? А как же твоя репутация? Ведь ты можешь влипнуть в неприятную историю! Или, что ещё хуже — тебя могут принять за маньяка и арестовать! А ты ведь не маньяк, а просто человек с нестандартной вестисуальной (лат. vestis — одежда) ориентацией. Тебя же могут в психушку упечь! Или даже в печурке запечь — это как повезёт! А ты что думаешь? Я бы на твоём месте так рисковать точно ни за какие коврижки не стал!
  
  — Да брось ты, — сказал Дмитрий Курносов. — Знаешь что? Давай-ка мы с тобой сейчас позвоним нашей секретарше и спросим у неё — может ли она позвонить в этот самый магазин одежды «Стереолит Продакшенс»? А если нет — то тогда уж точно сделаем всё по правилам: расскажем ей всю подноготную про мой костюм маньяка, который я купил в Киркленде или ещё чего похлеще придумаем...
  
  — Кончай ваньку валять, — сказал Марк. — Я тебе не мальчик на побегушках!
  
  — Это понятно, — примирительным тоном сказал Дмитрий Курносов. — Я ведь не просто так предложил тебе секретарше позвонить — я специально хотел проверить твою реакцию на моё предложение. Если бы ты согласился помочь мне в этом деле и сделать всё как надо... Но если уж нет, то тогда мы с тобой оба будем выглядеть полными идиотами, попомни мои слова!
  
  — Да я не против на самом-то деле, — сказал Марк. — Только ты мне объясни — зачем нашему шефу этот костюм?
  
  — Так я же объяснял тебе уже, — сказал Дмитрий Курносов. — Тут логика проста — если шеф будет одет так же, как и я, то ему будет совершенно до лампочки моя внешность и у нас с ним не будет перепалок на эту тему!
  
  — А если он не захочет? — спросил Марк. — Что тогда делать будешь, а?! Ты же знаешь — у нас в фирме каждый стоит на своём! Ты стоишь на своём, я сам стою на своём, а уж про шефа я вообще молчу!
  
  — А что я могу ещё сделать? — спросил своего друга Дмитрий Курносов. — Я же не могу просто так взять и позвонить в этот магазин. Надо, чтобы это было от лица всей нашей корпорации!
  
  — Сказано же тебе уже не раз — бросай свою глупую затею, так нет же: «давай позвоним, давай позвоним»! Заебал уже! — в сердцах выкрикнул Марк. — Кончай наш с тобою разговор, бери ноги в руки и топай с полигона прямо к шефу, пока тот не поднял на ноги всех своих телохранителей и не устроил тебе допрос с пристрастием! А я пойду к себе, посмотрю в интернете на этот твой костюм прямо на сайте этого самого «Стереолит Продакшенса». Если он мне понравится — куплю его для себя на выходных... Только учти — если ты меня обманешь или что-то такое сделаешь со мной по пьяни — тогда всё между нами будет кончено навсегда! И не надейся, что после этого я буду тебе помогать! Я тебя знаю — ты всё равно будешь всегда поступать по-своему. А я не хочу, чтобы меня считали таким же идиотом, как и ты! И вообще, я не знаю — может быть вся эта хуйня и есть тот самый «новый мировой порядок», о котором денно и нощно пиздят пиндосы по всем телеканалам? А ты как всегда в своём репертуаре! Ну ладно. Я пошёл к себе — а то у меня уже голова раскалывается от этих разговоров...
  
  — Но прошу тебя, не забудь про этот костюм маньяка, — попросил его Дмитрий Курносов, но Марк уже нажал на кнопку окончания вызова.
  
  И тут вдруг Дмитрий Курносов почувствовал сильный удар в бок — это тот самый сатанист, который на время его с Марком разговора застыл как изваяние, по окончанию сеанса связи тут же ожил и всадил в него заряд соли из своего духового ружья.
  
  Дмитрий Курносов уронил телефон на землю, но тут же поднял его и побежал со всех ног к выходу из полигона, который изнутри был замаскирован под перевёрнутый треугольник красно-белого цвета с рожками по бокам, который висел себе спокойно на живой изгороди и был виден всем желающим.
  
  Всё, что нужно было сделать, это надавить на его середину, после чего автоматически срабатывал механизм телепортации, который перебрасывал желающего покинуть полигон с его территории прямо в казармы. Дмитрий Курносов не стал себя долго упрашивать и как только очутился рядом с живой изгородью, тут же изо всех сил надавил на треугольник.
  
  Тотчас вокруг него взвился вихрь, который, поглотив его во вспышке белого огня, унёс неизвестно куда, и уже через пару секунд он увидел перед собой знакомую казарму своей части.
  
  Она была достаточно уютной, если так можно сказать про помещение размером примерно десять квадратных метров без единой картины на стене или хотя бы вазы со цветами на столике. Беглого взгляда было достаточно, чтобы заметить, что все койки были аккуратно убраны, а пол подметён до зеркального блеска.
  
  Дмитрий Курносов огляделся: нигде никого не было видно. Он подошёл к окну, за которым виднелся плац, на котором тоже никого не было — видимо все уже разошлись по своим местам на вечернюю поверку или ужин.
  
  Он сел на койку и положив телефон рядом. Он не знал точно — что делать дальше: то ли стянуть с себя штаны и подрочить на порнуху, раз уж его никто не видит, то ли пойти в туалет, чтобы опорожнить мочевой пузырь.
  
  После недолгих раздумий Дмитрий Курносов подумал, что ему стоит сходить на горшок, но перед этим решил всё-таки передёрнуть затвор на сексуальную сцену из фильма «Дом на краю света», а именно на ту, в которой голая Азия Виейра светила жопой и сиськами в компании лощёного педика Райана Доноху.
  
  Однако Дмитрий Курносов не успел даже принять горизонтальное положение и снять с себя штаны, потому что в это самое мгновение в казарму ворвался разъярённый солдат срочной службы Павел Солонин собственной персоной вместе с ещё двумя солдатами 1982 года рождения — на минуточку, сам Дмитрий Курносов родился 27 сентября 1994 года, ввиду чего он был на двенадцать лет младше этих троих, и поэтому по отношению к нему те не стеснялись применять методы дедовщины.
  
  Как бы то ни было, они, увидев его сидящего на койке с телефоном, на экране которого проигрывался ролик с голой тёлкой, сразу поняли всю серьёзность ситуации и набросились на него бедного всей толпой и тут же повали на пол, причём один из них наступил своей ногой на его правую руку, в которой он держал телефон, отчего она немедленно онемела, а второй со всей силы ударил его по голове своим обёрнутым полотенцем — чтобы не оставить синяков, — кулаком.
  
  Павел Солонин, который возглавлял этот триумвират казаков-разбойников, воспользовался тем, что Дмитрий Курносов был слишком занят его дружками, схватил его телефон и, пожирая его экран глазами (а там было чего пожирать, голая Азия Виейра всё-таки!) стал неторопливо надрачивать себе одной рукой, пока вдруг не почувствовал, как лежавший на полу Дмитрий Курносов ухватился за его камбаловидную мышцу зубами.
  
  Тогда бравый солдатик Павлуша Солонин не выдержал и заорал благим матом:
  
  — Ах ты сука! — и попытался пнуть Дмитрия Курносова по лицу, но было уже поздно — от боли в ноге он упал, и украденный у укусившего его солдатика телефон тут же полетел в угол.
  
  В следующее мгновение Дмитрий Курносов, воспользовавшись тем, что зачинщик нападения на некоторое время был выведен из строя его нечестным приёмом с зубами, поднял с пола свой телефон и, не обращая внимания на то, что Павел Солонин, который, корчась на полу от боли в ноге, пытался встать, бросился к выходу.
  
  Двое других солдат 1982 года рождения, увидев это и поняв свою ошибку, — а может быть просто не успев сообразить в горячке драки, — бросились за ним вдогонку, но куда там! Дмитрий Курносов, не смотря на своё пивное пузико и толстенькие, как у хомяка, щёчки, был на удивление хорошим бегуном и прыгуном, поэтому они не смогли за ним угнаться и вскоре отстали.
  
  Но за это время они втроём успели выбежать из казармы, пересечь пустой плац и в конце концов выйти на улицу, где их нежданно-негаданно поджидал старшина Смертеслав Драгунов. Он был в полной парадной форме и держал в руках автоматом Калашникова — видимо, он только что вернулся из караула по охране периметра части.
  
  Когда в его поле зрения попали двое бегущих в его сторону солдат 1982 года рождения, он сделал несколько шагов им навстречу:
  
  — Стой! Стрелять буду! — крякнул он с интонацией умирающего лебедя.
  
  Но солдаты не остановились, и тогда он выстрелил в воздух, и один из них упал — видимо, со страху подумал, что стреляли в него самого. Тогда Дмитрий Курносов, который был уже совсем близко к Смертеславу Драгунову, крикнул ему:
  
  — Что же вы стоите, старшина, не видите, человек спасается бегством?
  
  Смертеслав Драгунов не нашёлся, чем ответить Дмитрию Курносову на такой неожиданный вопрос, а вместо этого повернулся к нему спиной и побежал к казарме, у которой к тому моменту собралась куча солдат — очевидно, они выбежали из столовой чтобы поинтересоваться, какого хрена старшина ни с того ни с сего оторвал их от ужина выстрелом в воздух.
  
  Но Дмитрий Курносов не стал дожидаться, пока на него кто-нибудь обратит внимание и, повернувшись спиной к своим обеспокоенным случившимся сослуживцам, побежал вперёд вверх по улице.
  
  Он не знал, что делать дальше — то ли пойти в казарму и рассказать о случившемся старшине Смертеславу Драгунову, то ли вернуться на полигон и выместить там злость на десятке-другом сатанистов-роботов.
  
  Ни один из этих вариантов его не устраивал, поскольку он по жизни не любил возвращаться назад, всегда стремясь идти всё вперёд да вперёд.
  
  Но, как оказалось впоследствии — и это было самым важным в его жизни! — он в любом случае не мог вернуться на полигон, потому что по каким-то причинам чисто бюрократического толка он был закрыт на ремонт, хотя, насколько помнил Дмитрий Курносов, там не было ничего такого, что нужно было починить или подлатать, но хер их поймёт, этих шишек из бухгалтерии, чего они там не поделили!
  
  Поэтому оставалось только одно место в его личной Вселенной, куда он без колебаний направился — а именно ресторан «У Родившегося Спелеолога», находившийся неподалёку от военной части. Там он мог спокойно обо всём подумать и пораскинуть мозгами, не рискуя попасться под горячую руку какому-нибудь разгневанному полковнику или даже самому генералу по той простой причине, что в этом ресторане военных не обслуживали.
  
  А Дмитрий Курносов, как было сказано в начале этой истории, был военным лишь отчасти, поэтому на него это правило не распространялось и ему ничего не стоило зайти в это заведение.
  
  Он вошёл в ресторан «У Родившегося Спелеолога» — там было тихо-тихо, только где-то в дальнем конце зала тихо играла музыка из древнего, ещё из восьмидесятых, альбома группы Дипи Шмот, который назывался «Сам грит, переворот!». Дмитрий Курносов заказал себе пива и, неторопливо потягивая его из стакана, стал думать о своём разговоре с Марком «Мартышкой» на полигоне.
  
  И тут вдруг его осенило, что ему стоило в тот момент завести со своим другом разговор на тему секса без обязательств между двумя людьми разных полов. Сначала он подумал, что зря он тогда постеснялся говорить на этому тему, но потом всё-таки до него дошло, что ведь это была бы откровенная порнуха по сеансу телефонной связи! А раз так — значит ему стоит забыть о сексе раз и навсегда! Но как? Как ему это сделать?
  
  Вот взять хотя бы за пример этот ролик с голой Азией Виейрой. Ведь она действительно была заснята совершенно голай и сидящей на полураздетом Райане Доноху в начальной сцене фильма «Дом на краю света»! И что же теперь делать?
  
  Ведь он не может просто так взять и перестать смотреть художественные фильмы вообще только из-за того, что в одном из них ему случайно попалась сцена, которой было бы уместнее присутствовать в порнухе, а не в полнометражке, предназначенной для того, чтобы её крутили по телеку и прокатывали в кинотеатрах!
  
  А что, если он просто не будет смотреть фильмы в принципе? Ведь это же так легко! Перейти на книги и всё, проблема решена! Но как это сделать? Ведь он не может просто взять и перестать смотреть кино Ведь он уже привык к этому, и ему будет очень трудно отказаться от этого, особенно от того самого фильма с Азией Виейрой в главной роли!
  
  Что же делать-то теперь, лихорадочно соображал Дмитрий Курносов, который уже успел опустошить первую кружку пива и заказать вторую. Он вдруг вспомнил про свой телефон марки Oppo, который был у него в руках перед тем, как началась его драка с Павлом Солониным и его двумя дружками.
  
  Он был очень мощный и достался ему за гроши, но, как оказалось впоследствии — не это было в нём главное. Дмитрий Курносов понял это сразу же после того момента в своей жизни, когда он впервые увидел на экране этого своего телефона голую Азию Виейру в компании с Райаном Доноху... Но об этом позже!
  
  Сейчас ему надо было решить другую проблему, а именно — встречу с шефом и его двумя дружками, о которых ему говорил Марк «Мартышка» во время их последнего телефонного разговора на полигоне.
  
  Но как к нему проникнуть, к этому самому шефу? И тут его осенило, и он начал вспоминать слова Марка из той самой беседы у костра под соснами возле деревни Дрочехуево, которая была между ними чуть больше года тому назад...
  
  ГЛАВА 12: ЗНАКОМСТВО С ВНУТРЕННЕЙ КУХНЕЙ КОРПОРАЦИИ
  
  В то время, пока самый няшный и обаятельный толстячок на всём Земном шаре потягивал пиво в ресторане «У Родившегося Спелеолога» и решал вопросы вселенской важности (и писанной красоты голой Азии Виейры), наши старые знакомые Нар-Тай и Андо в компании с Хорхе Озорио сидели в главном офисе Пет-ель-бюржского филиала корпорации VRLJ.
  
  Они, разумеется, не могли видеть, что происходило на территории казарм, но до их ушей всё-же дошёл выстрел, который старшина Смертеслав Драгунов сделал в воздух.
  
  В следующую секундочку Нар-Тай, которому уже надоело сидеть в тесном кабинете, поднялся со стула и подошёл к окну, за которым было видно полукруглый двор перед зданием, на котором в это время были припаркованы несколько машин марки «Мерседес» и даже один чёрный лимузин.
  
  Рядом с парковкой Нар-Тай увидел кусты цветущей сирени, которые были посажены по бокам двора, чтобы таким образом придать ему чуть менее казённый вид. Он ещё помнил те времена, когда он был совсем маленьким мальчиком и обожал обрывать цветочки сирени, чтобы они радовали его глаза на его письменном столе, на котором он делал домашние задания.
  
  Но сейчас сирень для него была просто сиренью — никаких особенных чувств она в нём уже не вызывала. Как бы то ни было, Нар-Тай почувствовал себя немного лучше после того как посмотрел вниз во дворик — по крайней мере, хоть какое-то разнообразие по сравнению со скучным казённым видом кабинета, в котором он со своими друзьями сидел вот уже битый час в ожидании того, когда же наконец появится некий солдат-клон, о котором ему прожужжал все уши Хорхе Озорио во время поездки на монорельсе из Альма-Ты в Пет-ель-бюрж...
  
  И вот в тот момент, когда Нар-Тай отвернуля от окна и уже готовился задать свой вопрос на эту тему, дверь в кабинет вдруг распахнулась, и на пороге появился начальник охраны полковник Трупентий Могилкин собственной персоной! А следом за ним в кабинет вошли двое сопровождавших его солдат-срочников — блондин лет двадцати пяти и брюнет такого же возраста, оба похожие друг на друга словно близнецы.
  
  На головах у всех троих были одинаковые чёрные береты космодесантников, ой, сорян, просто десантников, а полковник Трупентий Могилкин под мышкой держал небольшую спортивную сумку вроде тех, которые обычно носят спортсмены, когда направляются на тренировки в спортивную секцию.
  
  Увидев этих троих, лицо до этого сурово молчавшего Хорхе Озорио тут же оживилось, и он вскочил навстречу вошедшим:
  
  — Рад вас видеть, ребята! — с искренней радостью залебезил он. — Ну проходите скорее сюда... Садитесь вон туда — я вам кофе сделаю прямо здесь, только сначала мне надо будет кое над чем поработать минут десять или пятнадцать наедине с сами собою...
  
  — Некогда нам с вами кофей пить! — прервал его полковник Трупентий Могилкин, не выпуская свою ношу из рук. — Нам нужно срочно доложить вам об очень важном деле! Вы ведь знаете о наших солдатах-клонах?
  
  Хорхе Озорио был несколько ошарашен этим вопросом, казалось, он даже не обратил внимания на то, что полковник его резко перебил, а вот последний его вопрос был для него явно неожиданным.
  
  — Да вы что, издеваетесь? — с искренним негодованием спросил он полковника. — Я же сам был тем, кто запустил проект об этих молодцах!
  
  Трупентий Могилкин не удостоил его колкую реплику ответом, а вместо этого швырнул свою спортивную сумку прямо на стол, стоявший у окна, за которым в это время продолжал сидеть Андо Минамото.
  
  Точнее, он откровенно спал за этим столом, и проснулся только тогда, когда прямо перед его лицом на стол грохнулась чем-то набитая спортивная сумка.
  
  — Вот, полюбуйтесь! — сурово произнёс Трупентий Могилкин. — Это вещи нашего солдата-клона под кодовым номером восемнадцать дробь ноль пять!
  
  — Подождите, минуточку, — вдруг оживился Хорхе Озорио, — так это же тот самый господин, которого мы тут битый час ждали! Где же он сам?
  
  — Это сейчас мы и хотим выяснить! — сказал как отрезал полковник. — У нас мало времени! Итак? Что там в его сумке? Быстро открывайте её! — приказал он Андо, который, очнувшись ото сна, с тупым видом смотрел на лежавшую перед ним сумку. — Немедленно! Иначе будете иметь дело лично со мной! Понятно?! Не слышу ответа!
  
  Пока Трупентий Могилкин надрывался своим командирским басом, пытаясь побудить сонного жопонца к действию, тихо стоявший всё это время у окна Нар-Тай незаметно оглядывал вошедших вместе с полковником солдат-срочников.
  
  От его взора супергероя не укрылось то обстоятельство, что оба близнеца держались несколько странновато для людей их возраста — блондин стоял, вытянув руки по швам, ни единым признаком не выдавая того, что он живой человек, а не восковая фигура.
  
  Брюнет вёл себя почти так же, но всё-таки по какому-то озорному блеску в его чёрных глазах было видно, что происходящее доставляет этому парню удовольствие в отличии от его невосприимчивого к эмоциям напарника.
  
  Нар-Таю всё это показалось очень странным, и он хотел уже было задать мучивший его вопрос касательно истинной сущности этих двоих, но его друг Андо Минамото, который к этому времени уже достаточно проснулся для того, чтобы послушаться приказа полковника, вдруг радостно воскликнул:
  
  — Ребята! Смотрите скорей! Тут такое есть!!! С ума сойти можно!!! — с радостью ребёнка кричал жопонец.
  
  Все присутствующие, за исключением солдат-срочников, бросились со своих мест к столу и окружили его со всех сторон. Их взоры устремились на лежавшие на столе разложенные предметы непонятного назначения.
  
  Первое, что бросалось в глаза, это была странная изогнутая трубка, похожа на шприц, но с очень толстой иглой, которая в общем-то была и не иглой вовсе, а просто очень тоненькой трубкой, изгибающейся под странным углом.
  
  Следующим предметом была красная пластиковая коробочка с ручкой, похожая на типичный анальдский ланч-бокс, какие продаются во многих магазинах Вульвкувера и Трахонто. На её крышке был изображён стилизованный морской гребешок, а внизу под ним было по-порнугальски написано «vieira», что на человеческий язык собственно говоря переводилось именно как «морской гребешок».
  
  Последним предметом, который Андо вытащил из сумки солдата-клона номер восемнадцать дробь ноль пять, был маленький блестящий предмет размером чуть больше пинцета, который при ближайшем рассмотрении пинцетом собственно говоря и являлся.
  
  Все остальные находки не стоили внимания всех собравшихся, поскольку были совершенно неинтересны — ну что может быть интересного в полупустой бутылке из под водки, половинке солёного огурца и маленькой стопкой с отбитым краешком?
  
  Но то, что Нар-Тай увидел до этого, было для него таким шоком и потрясением его души, что он даже не сразу понял, что всё это происходит, что называется, в прямом эфире!
  
  Однако властный окрик Трупентия Могилкина вернул его в реальность.
  
  — Что это, я вас спрашиваю?! — крикнул полковник, указывая прямо на красную коробочку.
  
  Нар-Тай, подумав, что полковник обращается прямо к нему, смиренно потупил взор и, шаркнув ножкой, ответил:
  
  — Думаю, что это ланч-бокс, принадлежащей кому-то по фамилии «Виейра». Я даже могу сказать, кому именно. Это, как я понимаю, — Нар-Тай сделал неопределённый жест рукой, — некая анальдская актриса, в которую в последнее время по уши втюрился мой друг Андо Минамото.
  
  Делая вид, что не замечает злобных взглядов, которые бросал на него из под опущенных бровей жопонец, Нар-Тай ради драмы выдержал небольшую паузу и продолжил:
  
  — К вашему сведению, полное имя этой актрисы — Азия Виейра, и, согласитесь, это очень странно, что жительница Анальды носит имя в честь материка, на котором мы с вам живём испокон веков, — он перевёл дух и продолжил. — Но я, кажется, догадываюсь, почему её так зовут. Дело в том, — при этом он подмигнул начинающему закипать гневом Андо, — что у этой с позволения сказать актрисы есть одно неоспоримое достоинство — при полностью отсутствующих у неё талантов к актёрской игре у неё есть кое-что такое, что неизменно притягивает к её персоне здоровых гетеросексуальных самцов, каким без сомнения является мой друг Андо. А именно, — выдержав очередную драматическую паузу, продолжил Нар-Тай, — это её огромная, просто таки гигантских размеров задница! И, как я уже сказал выше, именно благодаря своей жопе эта актриса и получила своё такое странное для анальдки имя — Азия, потому что её жопа размером с материк!
  
  Все присутствующие в комнате молча внимали словам Нар-Тая, и только Андо, который вот-вот угрожал взорваться, с трудом сдерживал себя. Но Нар-Тай не дал ему возможности высказаться — он поднял руку и сказал:
  
  — Так вот, я что хотел сказать — эта маленькая красная коробочка, как я считаю, является личной собственностью этой анальдской актрисы с огромной жопой! Надеюсь, мои слова достаточно понятны всем вам? — и с этими словами он окинул взором стоявших возле него людей.
  
  Несколько долгих секунд в кабинете стояла звенящая тишина, и Нар-Тай подумал, что вот он, гром победы, раздавайся!
  
  Однако первая же реплика, прогремевшая из уст полковника Трупентия Могилкина заставила его бросить свои честолюбивые мысли.
  
  — Что за хуйню вы несёте, товарищ? — гремел полковник, потрясая своей рукой. — О какой вы блять шлюхе из анальды вы тут хуйню порете, если эти вещи принадлежат нашему солдату-клону под номером восемнадцать дробь ноль пять! — и он ткнул пальцем в красную коробочку.
  
  Нар-Тай, который уже понял свою ошибку, хотел было что то сказать по этому поводу или хотя бы сделать вид, что всё понял и готов исправиться, но его опередил Андо, который, подняв руку вверх так высоко как только мог, призвал всех ко вниманию и сказал:
  
  — А вы уверены, полковник, что это именно его вещи? — спросил он. — Есть ли у вас доказательства того, что они действительно принадлежат солдату-клону под номером восемнадцать дробь ноль пять?
  
  Трупентия Могилкина аж всего передёрнуло от такого наглого вопроса жопонца, но он сдержался и ответил:
  
  — Какие к Антрихристу доказательства, когда эта сумка лежала под его койкой в казарме?! — и он, повернувшись к солдатам-срочникам, ткнул своим пальцем прямо в блондина. — Рядовой Сковородников, приказываю вам немедленно доложить по всей форме, как было обнаружено это вещественное доказательство!
  
  Нар-Тай не без интереса глядел на то, как блондин, до этого стоявший навытяжку без движений, после приказа полковника словно ожил и сделал несколько шагов вперёд, после чего, смерив всех присутствующих в кабинете людей долгим взглядом своих водянистых глаз, остановился прямо на Хорхе Озорио, который, судя по всему, был для него самой важной фигурой в корпорации.
  
  — Дело было так, — заговорил рядовой Сковородников каким-то странным, дребезжащим голосом, — мы с товарищами Силантьевым и Солониным вышли покурить во двор казармы... Ну, слово за слово, мы и разговорились. И тут товарищ Силантьев говорит: «А что, братцы-кролики? Может быть нам в этом году на дембель не идти?» Мы с товарищем Солониным подумали — а почему бы нет! Ведь у нас всё равно ничего другого нету... А товарищ Силантьев говорит нам с товарищем Солониным: «А давайте, братцы-кролики, давайте мы с вами на дембель не пойдём, а будем служить нашему отечеству вечность! А? Как вам такая идея?» И мы с товарищем Солониным подумали — а почему бы и нет? Ведь ничего другого всё равно нету у нас... Вот так вот, товарищ полковник. Мы тут же бросили папироски на землю и пошли в казарму. Заходим туда всей троицей, и видим, что в ней никого нету, только вдалеке у окошка стоит солдат-клон под номером восемнадцать дробь ноль пять. Виноват, товарищ полковник, не стоит, а сидит, на койке своей значится, сидит и в телефон весь из себя такой уставился. А из телефона его, значится, женские охи-ахи доносятся, будто ебут тёлку какую-то. Ну, товарищ Солонин и сообразил, что этот фрукт решил, пока никто не видит, передёрнуть затвор на порнуху, что запрещено по уставу. И товарищ Силантьев, который тоже понял, в чём тут соль, шепнул нам обоим на ушко: «Давай-ка мы ему пиздюлей отвесим!» Ну а я отвечаю: «Спрашиваешь!». Ну и мы с товарищем Солониным и товарищем Силантьевым, значится... — тут Сковородников сделал паузу и посмотрел на Хорхе Озорио.
  
  Тот ответил ему таким же взглядом; потом блондин повернулся к полковнику и продолжил:
  
  — Мы всей троицей, значится, пошли к нему. А он, значится... — тут Сковородников опять сделал паузу и взглянул на Нар-Тая, но, не удостоившись от того хоть какой-либо реакции, вернулся к рассказу. — Он, этот фрукт, ни слова не говорит нам, а только продолжает в свой телефон пялиться, онанист конченный... Ну мы и бросились на него всей троицей. А он, значится... — тут Сковородников опять сделал паузу и повернулся к своему непосредственному начальнику. — Товарищ полковник! Я не могу продолжать дальше из-за того что у меня в глазах темнеет от страха перед вашим гневом!
  
  — Оставить! — сказал как отрезал Трупентий Могилкин. — С поведением всех вас троих я разберусь чуть попозже, а сейчас приказываю продолжить рапорт!
  
  Нечего делать, пришлось рядовому Сковородникову пересилить свой страх перед трибуналом и продолжить повествовать о бесчинствах себя и своих двух товарищей.
  
  — Мы, значится, накинулись втроём на солдата-клона под номером восемнадцать дробь ноль пять, и он, значится... — тут Сковородников опять сделал паузу, будто подыскивая слова. — Он, значится, тут же падает на пол, поскольку товарищ Силантьев как следует толкнул его в плечо, а я сам беру и наступаю на его правую руку, в которой этот фрукт продолжал держать телефон со всё ещё проигрывающейся на его экране порнухой. От моего приёмчика этот фрукт свои пальчики, значится, разжал, и телефончик-то выпустил! Но забрать его он не успел, поскольку товарищ Силантьев взял и огрел его по кумполу обёрнутой в полотенце рукой.
  
  — А полотенце-то зачем? — вдруг ни с того ни с сего вырвалось у Андо, который, слушая этот захватывающий рассказ рядового Сковородникова, даже забыл о лежавших на столе предметах, найденных в сумке.
  
  — Это, значится, чтобы никаких следов от побоев не осталось, — снизошёл до объяснений блондин и продолжил. — А потом товарищ Солонин, который в то время, пока мы мутузили солдата-клона под номером восемнадцать дробь ноль пять, тихонько стоял за нашими спинами, вдруг берёт и ни с того ни с сего подхватывает вывалившийся из пальцев этого фрукта телефончик и... — Сковородников опять сделал паузу, и на этот раз его взгляд остановился прямо в глазах Хорхе Озорио. — Господин начальник корпорации, вы позволите мне сказать? — спросил он.
  
  Хорхе Озорио, лицо которого сохраняло каменное выражение лица, молча кивнул, и Сковородников продолжил:
  
  — Товарищ Солонин, простите за выражение, расстегнул ширинку, спустил брюки, и я увидел, как через секунду он стал дрочить себе одной левой, пока другой правой сжимал в руках телефон, из динамиков которого продолжали доноситься женские охи-ахи. Ну, сами понимаете, что в такой ситуации я не мог оставаться безучастным. Я тоже захотел посмотреть, на какую-такую тёлку мой товарищ так сразу, с пылу с жару что называется, начал передёргивать затвор, но тут вдруг этот фрукт, который лежал на полу, вдруг берёт и, подползнув к товарищу Солонину, берёт и кусает того за ногу! А товарищ Солонин, который вот-вот готов был разразиться фонтаном малафьи, вдруг как закричит: «А-а-а, с-с-сука-а-а-а!» и попытался съездить солдату-клону под номером восемнадцать дробь ноль пять в лицо ногой, но не выдержал и тут же свалился на пол, выронив при этом телефон и успев попутно попасть своей кончой товарищу Силантьеву на воротник, — при воспоминании об этом лицо блондина свело судорогой от омерзения. — И я, значится, смотрю, как этот фрукт подбирает свой телефончик с полу и даёт дёру из казармы! И тут я понял, что он нас всех перехитрил. Я, значится...
  
  Тут Сковородников опять неожиданно для всех ни с того ни с сего вдруг остановился на полуслове и посмотрел на Хорхе Озорио так же пристально, как до этого смотрел в глаза Нар-Тая, но поскольку тот не ответил ему на это ни единым взглядом или жестом, блондину пришлось вернуться к своему рассказу.
  
  — Значится, я шепчу на ушко товарищу Силантьеву: «Слушай, а давай мы его догоним!» А товарищ Силантьев мне отвечает так тихо-тихо — я даже не расслышал толком что именно. Но потом вижу, что он вдруг как кинется за этим фруктом, ну и я за ним следом, и мы вдвоём...
  
  — А что случилось с рядовым Солониным? — перебил его Трупентий Могилкин.
  
  — Виноват, товарищ полковник, — ответил Сковородников, глядя ему в глаза. — Я уже говорил, что товарищ Солонин свалился на пол, когда его укусил этот фрукт, но забыл сказать, что он так и продолжить корчиться на полу казармы, пока мы с товарищем Силантьевым бросились в погоню за солдатом-клоном под номером восемнадцать дробь ноль пять.
  
  — Где он сейчас? — спросил его Хорхе Озорио, впервые подав голос в этом кабинете.
  
  — В госпитале, господин начальник корпорации, — ответил рядовой Сковородников. — Дохтур наш поставил ему диагноз, что так и так, прокушена у товарища Солонина камбаловидная мышца прямо до кости!
  
  — Ну и зубки у этого вашего солдата-клона под номером восемнадцать дробь ноль пять, — не удержался от комментария Нар-Тай.
  
  — Так точно, товарищ не-знаю-какая-у-вас-должность, — смерил его взглядом блондин.
  
  ГЛАВА 13: ВОЗВРАЩЕНИЕ ЖИВОЙ ДЕЛИИ И КОНЕЦ КАРЬЕРЫ ПЬЕРА
  
  Пот катил с Пьера градом, а ноги дрожали от напряжения; к тому же у пожилого человека, которого ему пришлось тащить на себе, была такая противная манера шаркать ногами о ступеньки лестницы, что юноше приходилось напрягать все свои силы каждый раз во время очередного шага.
  
  Но вот наконец они оказались возле квартиры номер восемьдесят два. Пьер тяжело вздохнул и прислонил старика к стене, но тот вдруг неожиданно сполз вниз на пол, отчего юноше пришлось скрепя сердце снова поднимать его.
  
  — Дедушка, — чуть ли не с ненавистью прошептал юноша сквозь зубы, — откройте пожалуйста дверь в свою квартиру!
  
  Старик, ноги которого практически не держали его тело, отрицательно покачал головой.
  
  — Тогда хотя бы скажите, в каком кармане вы держите ключи! — злобно прошипел Пьер.
  
  — В правом нагрудном кармане, — еле слышно прошептал старик.
  
  Пьер тут же сунул руку туда и вытащил связку ключей со странным брелком в форме морского гребешка, по-порнугальски «vieira». Впрочем, неважно.
  
  Юноша стал подбирать нужный ключ, на что убил пару минут, пока наконец замок не щёлкнул и тяжёлая дверь не открылась сама собой под действием какого-то скрытого в балке механизма.
  
  Пьер подхватил старика подмышки и втащил того через порог, после чего затворил за собой дверь в квартиру. Старик повалился прямо рядом с дверью как мешок картошки или гнилой капусты, в то время как его нежданный молодой гость стал посередине узкого коридорчика и, тяжело дыша, начал оглядывать то место, куда его занесло волею судьбы.
  
  В коридоре было темно и от стен какого-то мутного цвета отчётливо шёл какой-то противный аромат. Пьер не сразу сообразил, что это за запах, но потом понял — то была сырость и плесень от старых обоев.
  
  Он огляделся по сторонам. Недалеко от него стоял секретер, напротив которого был виден проход в какую-то комнату. Пьер подавил желание заглянуть туда без разрешения хозяина квартиры, который в это самое время постепенно приходил в себя, сидя на линолеумном полу.
  
  Старик открыл глаза и некоторое время смотрел на Пьера мутным взглядом, после чего сказал:
  
  — Веди меня на кухню, сынок, я тебя чайком угощу.
  
  Произнеся это, он попытался встать, но тут же свалился на пол, и Пьеру в который уже раз пришлось взваливать его на плечи. Он поволок старика в ту самую комнату, вход в которую был как раз напротив привлёкшего его внимания секретера.
  
  Старик, похоже, был в состоянии идти сам, но по каким-то своим соображениям хотел, чтобы его несли сильные молодые руки. Пьеру это не нравилось, но он понимал — если старик упадёт и разобьётся насмерть, то его смерть повесят на него, поэтому решил не поддаваться первому же желанию и мужественно поддерживал дедулю.
  
  Когда они переступили через порог кухни, Пьер с большим облегчением посадил своего спутника на табурет, стоявший прямо у стены.
  
  При этом у него опять возникло желание, как и тогда в кабинете с «профессором» и «директором», прочесть бессметные Есенинские строфы «Вы помните, вы всё, конечно, помните, как я стоял, приблизившись к стене», но решил, что сейчас не время для таких экзерсисов.
  
  Он просто сел на другой табурет и дал себе немного передохнуть. Его седой как лунь сосед молча глядел куда-то вдаль с неподвижным лицом, отчего казалось непонятно, дышит он или нет?
  
  Но вот его глаза медленно повернулись вправо. Сначала его взгляд остановился на Пьере, а затем скользнул по стене за спиной молодого блянцуза.
  
  Юноша не выдержал и нарушил тягостное молчание:
  
  — Дедушка, вы что-то про чаёк говорили, я прав?
  
  Услышав эти слова, хозяин квартиры заметно оживился — он медленно поднялся со стула, стараясь не свалиться на пол.
  
  Пьер, который слишком устал за последний час, не горел желанием поддерживать старика, поэтому продолжил безучастно наблюдать за действиями последнего со своего табурета.
  
  Однако ему всё-таки пришлось встать со своего места, потому что старик, обводя глазами пространство перед собой, произнёс:
  
  — Сынок, возьми чайник, что на раковине стоит, и набери его в ванной.
  
  Пьер, читая про себя все мыслимые и немыслимые проклятья, поднялся с табурета и тут же уставился на раковину как баран на новые ворота.
  
  Дело в том, что она представляла собой Антрихрист знает что — дырка была заткнута пробкой, в самой раковине валялись какие-то головешки, всё было прокопчено и запачкано сажей, а поверх неё лежала металлическая сетка на манер тех, которые обычно должны находиться в духовке. Хотя здравый смысл подсказывал юноше, что как раз из духовки эта штука и была вытащена.
  
  Старик, заметив недоумение своего юного гостя, поспешил с объяснениями:
  
  — Я не могу платить за газ, приходится греть еду подручными средствами, — прошамкал он, нетерпеливо глядя на Пьера. — Сначала жёг газеты, а теперь вот дошёл до книжек...
  
  Молодому человеку ничего не оставалось, как взять с раковины стоявший поверх сетки закопчённый чайник и пойти с ним в ванную. Наполнив его до краёв, Пьер отнёс его обратно и поставил его на сетку, а затем встал рядом со стариком, который отработанными движениями вырвал пару страниц из лежавшей на столешнице книжки и, бросив их в раковину, потянулся за зажигалкой.
  
  Пьеру вдруг стало интересно, какую-же именно книжку хозяин квартиры использовал для растопки, поэтому он не удержался от того, чтобы не взять её в руки и раскрыть на первой попавшейся странице.
  
  «Как только маленький человечек увидел маркизу, он начал громко петь и играть на лютне, и вскоре под звуки его музыки из домов начали выходить другие обитатели небесного городка. Как только они в полном составе собрались на улице, самый пожилой на вид человечек подошел к Зеландайн и начал расспрашивать её о том, кто она такая и как она оказалась здесь. Юная маркиза не стала лгать ему и честно ответила, что в этот день ей исполнилось восемнадцать лет и что мать выгнала её из дома, даже не разрешив отпраздновать этот замечательный день. Жители небесного города прониклись симпатией к Зеландайн и решили позволить ей остаться с ними. Мэр немедленно отдал каменщику распоряжение построить жилище для маркизы, с чем тот справился всего за десять минут, потому что у него всегда были наготове все необходимые инструменты и...»
  
  Дальше текст обрывался, однако того, что Пьер успел прочитать, было достаточно, чтобы вызвать у него мысли в стиле того, что, мол, какому идиоту в голову пришла идея написать подобную ерунду.
  
  Он с недоумением положил книжку рядом с раковиной и вздохнул. Как можно, думал он, так бездарно писать детские сказки? Весь этот бред о маркизе с идиотским именем Зеландайн показалась ему не только легкомысленным, но и абсолютно нелогичным.
  
  Ну не бывает такого, чтобы по достижению восемнадцатилетия своих детей родители бы просто брали и выгоняли их за порог! Это какой-то клинический бред! А то, что каменщик построил жилище всего за десять минут, выглядело уже как откровенная насмешка над строительным делом.
  
  Если это писал не малолетний долбоёб, думал Пьер, то это, вероятно, был потерявший чувство реальности псих. Юноша тотчас представил себе облик истекающего слюной жирного мудака и пидораса, всё ебло которого было усыпано прыщами и на носу которого болтались очки с огромными стёклами.
  
  Фантазия юноши оживила этот облик и вот уже этот урод, онанируя левой рукой на свои грязные мыслишки, нервно набирал текст своего нового щидевра на своём старом, как говно мамонта, ноутбуке. Пьера аж всего передёрнуло, когда этот облик возник в его голове.
  
  Чтобы избавиться от монстра, которого породило его собственное подсознание, он бешено замотал головой и в этот момент облик прыщавого дрочера тут же исчез, как и появился.
  
  Пьер вдруг снова почувствовал себя на кухне, в которой перед раковиной стоял старик, который с тупым выражением смотрел на чайник, стенки которого лизали языки пламени, вырывавшиеся из-под сетки, положенной поверх загрязнённой сажей раковины.
  
  Пьер прислонился к столешнице, чувствуя, как ему наконец-то полегчало. Он посмотрел на старика, который, казалось, не замечал его присутствия, полностью поглощённый своими мыслями.
  
  — Дедушка, скоро мы будем пить чай? — наконец выдавил из себя Пьер, стараясь таким по-детски наивным вопросом разрядить обстановку.
  
  Старик медленно поднял взгляд на своего юного гостя, и, видимо, не зная, что на это ответить, пожал плечами. Тогда юноша решил сменить тактику.
  
  — Дедушка, а почему у вас тут так всё... Странно? — спросил он, пытаясь накинуть на себя удивлённый вид.
  
  Казалось, хозяин квартиры только и ждал вопроса подобного рода, поскольку в его мутных глазах вдруг промелькнула какая-то искорка, и он, сев на табуретку, стал рассказывать своим шамкающим и глухим голосом.
  
  — Это всё, сынок, оттого, что моя жизнь в полной жопе, — начал он с едва заметной на его морщинистом лице улыбкой. — Я был под следствием, я потерял работу, я потерял уважение людей. Я ПОТЕРЯЛ ДРУГА! — вдруг произнёс он чуть громче, чем следовало. — И всё это из-за того, что я умудрился пригласить к себе в гости одну маленькую пидораску. Если бы я знал, в какую жопу это меня заведёт, я бы и на километр бы эту сучку к себе не подпустил, вместо того чтобы угощать её и читать ей сказочки прямо на той хате, где мы с тобою сейчас сидим!
  
  Пьер не на шутку удивился тому, как на его глазах старик, который до этого был похож на снулую рыбу, вдруг ни с того ни с сего налился ненавистью, которая грозила вот-вот выплеснуться прямо на гостя!
  
  — Видишь ту книгу на столешнице? — злобно спросил его старик, выбрасывая руку вперёд. — Именно её я тогда прочёл этой малолетней пидораске! Я до сих пор помню, как эта пизда имела наглость критиковать написанное неизвестным ей сказочником!
  
  Юноше было немного неловко, потому что он, успев прочесть отрывок из той сказочки, имел про её автора то же мнение, что и упомянутая хозяином квартиры «пизда», но он посчитал за лучшее ничего не отвечать, к тому же старик всё равно не собирался его слушать, продолжая выплёвывать полные ненависти слова.
  
  — И потом эта шлюшка недорощенная ещё имела наглость обидеться, когда я записал в свой блокнотик слова, которые её крохотный и ни к чему не способный мозг умудрился высрать во время того, когда я говорил ей, почему её мамаша старая и тупая манда!
  
  Пьер, слушая этот поток старческого маразма, подумал про себя, что у дедка явно прогрессирует мания величия, но ничего не сказал, потому что старик всё равно не дал бы своему гостя слова вставить.
  
  — И когда через два дня ко мне заявились копы и предъявили мне обвинение в изнасиловании этой пидораски, я был готов в ту минуту зарезать всю её семью вместе со всеми домашними животными, если они у них были! А мой друг Джордан Тёр...
  
  Услышав эти слова, Пьер не на шутку испугался своего соседства с этим выжившим из ума стариком. Он побледнел и вскочил с табуретки.
  
  Старик, заметив этот его манёвр, вдруг прекратил свои гневные речи и воззрился на него с каким-то беспомощным видом.
  
  Глаза у юноши полезли на лоб, а хозяин квартиры — он вбирал в себя ужас гостя, как зеркало, — осекся на полуслове.
  
  — Что? Неужели вы подумали, что я... А? — произнес он резко упавшим голосом.
  
  Пьер не помнил, как он метнулся из кухни в коридор, но вскоре он уже рвал на себя ручку входной двери.
  
  — Сынок! Что ты? Куда же ты, сынок?! СЫНОК?! — отчаянно кричал старик, с трудом поднимаясь из-за стола.
  
  Дверь поддалась, и в этот момент раздался страшный грохот — хозяин квартиры, потеряв равновесие от слишком резких для такого старика движений, рухнул и начал барахтаться на полу как вышвырнутая на берег рыбёшка, царапая, как когтями, грязный линолеум.
  
  Этого Пьер не мог позабыть: истошный вопль старика, худые пальцы, скребущие длинными ногтями по линолеуму, выпученные глаза, бешено вращавшиеся в своих орбитах. Пьер несся вниз по лестнице, как будто за ним гнались фурии.
  
  Причина того, почему он так быстро выскочил из квартиры, заключалась в том, что Пьер вспомнил, как старая ведьма за пару мгновений до своей бесславной смерти сказала ему, что его дорогой дядюшка якобы изнасиловал некую малолетку по имени Делия вместе со своим дружком, которого звали Джафет Бирнс.
  
  В тот момент он посчитал слова старой карги клеветой, но сейчас они казались юноше правдой Кассандры, которая колола его глаза и причиняла боль его сердцу. Он до сих пор не верил в то, что его дядя мог бы совершить такое, но в том, что Джафет — который, как был уверен Пьер, и был тем самым стариком, который вылил на его уши целый ушат мата, — мог без зазрения совести надругаться над беззащитной маленькой девочкой, он не сомневался ни на минуту.
  
  И именно поэтому, услышав из уст старика подтверждение слов старой ведьмы, Пьер тут же бросился прочь из квартиры, поскольку он понимал, что он не может спокойно находиться рядом с человеком, который насилует маленьких детей.
  
  Логово чудовища в человеческом облике нужно было покинуть как можно быстрее, и поэтому Пьер теперь уже не думал о том, куда именно ему теперь идти — он знал лишь то, что ему нужно как можно скорее бежать как можно дальше от квартиры педофила. И он бежал вперёд, не обращая внимания на то, что его ноги подкашиваются, а его сердце бьётся так сильно, что вот-вот выскочит из груди.
  
  Он бежал, не разбирая дороги, как вдруг впереди показался свет, а до его ушей донесся звук бешено вращающихся лопастей вертолёта. Юноша поднял глаза на небо и с ужасом увидел парящий над ним Bell 407, оснащённый двумя миномётами — видимо для того, чтобы в случае чего можно было быстро расправиться с убегающим преступником.
  
  И то, что сидящие в вертолёте люди приняли за преступника именно его, Пьер не сомневался, потому что тут же услышал усиленный рупором голос:
  
  — Говорит офицер Марк Белл! Немедленно прекратите движение, или мы будем стрелять!
  
  Пьер не собирался подчиняться копам Порнленда, потому что в его жопе взыграла грошовая блянцузская гордость. Не обращая внимания на слова офицера, он продолжал бежать вперёд.
  
  А с вертолёта продолжали лететь приказы остановиться.
  
  — Повторяю, либо вы остановитесь и поднимите руки вверх, либо я прикажу пилоту дать по вам залп!
  
  Но юноша продолжал с тупым выражением лица бежать вперёд. В следующую секунду вдруг всё вокруг озарилось яркой вспышкой — это офицер Марк Белл сдержал своё обещание.
  
  Пьер уже слышал за своей спиной свистящий звук летящих в его сторону двух снарядов, но не собирался сдаваться и продолжал бежать вперёд как идиот.
  
  Первая ракета взорвалась где-то за его спиной, а вторая угодила ему прямо в затылок. Падая на землю с превращённой в кровавое месиво головой, Пьер успел перед этим подумать о том, что же будет с его нарождённым ребёнком, которого носила под сердцем его прекрасная кузина Маркесса.
  
  И за мгновение до того, как его душа рассталась с телом навсегда, юноша дал страшную клятву, что будет посещать своего наследника во время его ночных кошмаров — чтобы оболтус не забывал своего бедного папеньку!
  
  А в это время старик, от которого в такой спешке сбежал Пьер, не мог знать, что случилось с его юным гостем, поскольку в это время был занят тем, чтобы подняться с пола. Когда ему наконец удалось это сделать, он тут же рухнул на табуретку и уставился прямо перед собой невидящими глазами, которые против его воли слезились от нервного напряжения.
  
  Он попытался собрать все свои мысли, но кровь в его висках шумела так сильно, что ему было очень трудно сосредоточиться.
  
  Воспоминания о недавнем разговоре с юным гостем, его взгляде, полном отчаяния, когда тот вдруг бросился прочь из его квартиры, не давали покоя бедному инвалиду.
  
  Он чувствовал, как внутри него разгорается тревога за юношу. Обхватив голову руками, он стал мерно раскачиваться на табуретке, рискуя снова свалиться на пол.
  
  — Что же я такого ему сказал? — одними губами шептал он, вновь и вновь вспоминая широко раскрытые глаза юного гостя, полные ужаса и отвращения. — Неужели он мог подумать обо мне ТАКОЕ?
  
  Старик замер, пытаясь вспомнить каждое слово из своей речи, которая родилась в нём под влиянием пережитых им в прошлом невзгод.
  
  — Может быть, я слишком резко высказался? — пробормотал он, глядя в пустоту. — Или же он просто не понял меня?
  
  Хозяин квартиры вспоминал, как пару минут назад пытался донести до юного гостя свою душевную боль, как желал поставить того в известность о своих переживаниях, о том, как роковая встреча с той девочкой превратила его жизнь в ад.
  
  Он надеялся, что откровенность поможет юноше понять, что он, Джафет Бирнс, лишь жертва обстоятельств. Но, может быть, в этом своём желании он сам не заметил, как сказал что-то не то?
  
  — Я хотел поплакаться ему в жилетку, — пробормотал он, стараясь успокоить себя. — Но, может, вместо этого я только вызвал в его сердце ужас?
  
  Его сердце сжалось от понимания того, как легко можно задеть человека за живое, даже не желая этого. Он вспомнил, как юноша смотрел на него со страхом и как через секунду тут же резко бросился к выходу из кухни, как будто за ним погнались фурии.
  
  В этом мгновении старик крепче сжал свои виски, пытаясь прогнать воспоминания об этой кошмарной сцене.
  
  — Что, что такого я ему сказал? — думал он, вспоминая, как пытался открыть душу, но вместо этого лишь напугал юношу до полусмерти.
  
  Старик глубоко вздохнул, пытаясь унять дрожь в руках. Он понимал, что не может позволить себе больше мучить себя этими мыслями, что ему нужно вернуться к своим повседневным делам, но осознание того, что он совершил что-то предосудительное, не позволяло ему успокоиться.
  
  Вдруг старик услышал слабый шорох, который послышался со стороны входной двери. Он насторожился, и в сердце его начало нарастать беспокойство. Кажется, кто-то был в его квартире. Но кто? Старик встал, стараясь подавить дрожь в коленях, и осторожно вышел из кухни.
  
  Когда он оказался в коридоре, он тут же отпрянул в ужасе — прямо напротив него стояла маленькая девочка. Её вид вызывал у старика отвращение, смешанное с паническим страхом. Лицо жуткой гостьи было бледным, с глубокими тенями под глазами, которые в полумраке квартиры казались ему чёрными ямами.
  
  Её обветренные и ссохшиеся бескровные губы, казалось, навеки замерли в странном выражении презрения и равнодушия ко всему живому. Некогда красивые чёрные волосы были спутаны в мерзкие клочья и казалось были пропитаны чем-то мокрым и липким.
  
  Одета она была в испачканную могильной землёй больничную пижаму некогда белого цвета, которая во многих местах разошлась и являла своему единственному зрителю бледную и посиневшую кожу.
  
  В ужасе опустив глаза вниз, старик заметил, что низ её рубашки и почти вся ткань штанов были пропитаны кровью, как будто перед смертью кто-то нанёс ей множество режущих ран в область бёдер.
  
  А остатки сгнивших марлевых бинтов, которые висели струпьями на её голых лодыжках, свидетельствовали о том, что причиной её смерти было жестокое издевательство над её телом руками некоего безумного хирурга.
  
  Жуткое трупное зловоние, которое шло от её тела, заставило бедного старика зажать нос, но при этом он не забывал пятиться назад, ибо ему вовсе не хотелось оставаться с ней один на один.
  
  А мёртвая маленькая девочка тем временем продолжала неумолимо надвигаться прямо на него, причём её лицо по-прежнему сохраняло одно и то же выражение человека, учуявшего дерьмо и желающего как можно скорее от него избавиться.
  
  Бедный инвалид принял это на свой счёт и не удержался от того, чтобы возопить:
  
  — Тебе что, маленькая дохлая пиздёнка, мало того, что моего друга Джо в тюрьме сгноила, ты ещё и со стариной Джафом хочешь счёты свести? — истерично заверещал старик. — Так хуй тебе, пидораска малолетняя!
  
  С этими словами хозяин квартиры, повернувшись к мёртвой маленькой девочке спиной, напряг все свои силы и ринулся к небольшому окошку, видневшемуся в конце коридора.
  
  Ему уже было плевать, преследует ли его призрак или нет, он знал лишь одно — нужно не дать себя отдать в полусгнившие руки этой воняющей могилой сучки! В его старческом мозгу уже родилась идея — высадить головой стекло и вывалиться наружу, прямо в объятья ночного эфира. И он сделал это.
  
  Никто из жителей дома номер сто пятьдесят четыре не видел, как из окна восемьдесят второй квартиры выпрыгнул старый Джафет Бирнс, одетый в старый потрёпанный временем спортивный костюм.
  
  Никому не было дела до того, что, сделав в полёте пару кульбитов, вышеупомянутый гражданин со всей силы брякнулся об асфальт, распластав руки в обе стороны.
  
  Из его разбитого черепа потоком хлынула чёрная кровь, которая тут же смешалась с пылью и мусором, в который угораздило приземлиться незадачливому самоубийце.
  
  И уж конечно никто не мог видеть, как через пару мгновений после смерти старика в оконном проёме его квартиры показалась маленькая фигурка черноволосой девочки в больничной пижаме, которая с застывшей на губах улыбкой смотрела вниз, прямо на неподвижное тело Джафета Бирнса — единственного человека, который знал эту незнакомку в лицо и, кабы не его смерть, мог бы с уверенностью заявить свидетелям своей гибели, что её звали Делия.
  
  — Устала, малышка? Уложить тебя в постельку?
  
  — Нет, дядя Джо, нет. Дядь, привези мне, пожалуйста, выдумку.
  
  — А зачем тебе выдумка?
  
  — Самое интересное на свете, вот!
  
  — Кто сказал?
  
  — Джером сказал.
  
  — В следующий раз ты ему ответь: самое интересное на свете — правда. А выдумка... Просто она делает правду ещё правдивее!
  
  ГЛАВА 14: КЛОН, КОТОРЫЙ ХОТЕЛ ТОРГОВАТЬ КАНЦТОВАРАМИ
  
  — Скажите-ка мне, любезный, где и когда вы родились? — поинтересовался Нар-Тай у рядового Сковородникова.
  
  — В Ебаново, товарищ не-знаю-какая-у-вас-должность, — ответил блондин.
  
  — А дата, дату назовите! — дёрнул его Нар-Тай.
  
  — 18 мая 1982 года, — без запинки выпалил блондин.
  
  — Интересно, — почесал подбородок Нар-Тай, после чего повернулся к брюнету. — А вы где и когда родились?
  
  Брюнет, который всё это время стоял без движенья, как восковая фигура, при обращении к нему лично в мгновение ока ожил и, сделав шаг вперёд, отдал честь одной рукой, второй продолжая сжимать рукоять пистолета, ствол которого смотрел прямо на его правый ботинок.
  
  — В Ебаново, товарищ не-знаю-какая-у-вас-должность, 18 мая 1982 года, — как робот оттараторил он то же самое, что до этого произнёс рядовой Сковородников.
  
  — А звать тебя как? — по-панибратски поинтересовался у него Нар-Тай.
  
  — Илья Силантьев, товарищ не-знаю-какая-у-вас-должность, — ответил брюнет.
  
  — Странно, очень странно, — скрестил руки Нар-Тай. — А я думал... Впрочем, неважно, — и с этими словами повернулся обратно к блондину. — А ваше полное имя какое?
  
  — Антон Андреевич Сковородников, товарищ не-знаю-какая-у-вас-должность, — ответил ему блондин.
  
  Он явно нервничал: было видно даже невооружённым глазом, что его глаза бегают из стороны сторону. Казалось, что ещё чуть-чуть — и он бросится прочь из кабинета, коли бы не присутствие здесь Хорхе Озорио и Трупентия Могилкина.
  
  Нар-Тай, внутренне посмеявшись над его неуверенностью, обратился к насупившемуся полковнику:
  
  — Объясните-ка мне пожалуйста, как так получается, что у обоих этих рядовых один и тот же день рождения на двоих, да ещё и совпадающий ко всему прочему с днём, когда родилась та шлюха? — при этих словах он многозначительно подмигнул Андо Минамоте, который при этих словах сжал кулаки, прекрасно понимая, что речь идёт про его возлюбленную Азию Виейру.
  
  — Вы что, кретин? — заорал на него басом Трупентий Могилкин. — Неужели вы до сих пор не догадались, что оба этих рядовых — солдаты-клоны?
  
  — Что? — несказанно удивился Нар-Тай. — Так, значит...
  
  — А вы что, думали, что в наших частях служат живые солдатики, которые вылезли из разящих тухлой селёдкой разёбанных пёзд своих мамаш, да? — издевательским тоном продолжил полковник. — У нас тут нет ни единого такого рядового! Все, абсолютно все, кто служат у нас, являются никем иными, как био-солдатами, получившимися благодаря поддержке многоуважаемого нашего шефа Хорхе Озорио! — на последних словах седоусый полковник отвесил последнему поклон до земли.
  
  Нар-Тай не знал, что и думать в этой ситуации. Он перевёл взгляд со своего друга Андо сначала на полковника Трупентия Могилкина, затем на обоих солдат-срочников и затем остановился на Хорхе Озорио. Тот смотрел на него снизу вверх (ну не вышел он ростом, что уж тут поделаешь!) таким взглядом, что казалось ещё чуть-чуть, и он поднимет его на смех.
  
  В конце концов Нар-Тай нашёл в себе силы, чтобы спросить напрямик самого главного в этом месте — а именно Хорхе Озорио:
  
  — Это всё правда? — и кивнул головой в сторону полковника.
  
  Хорхе, скрестив руки на груди, некоторое мгновение молчал, а затем медленно поднял голову навстречу взгляду Нар-Тая и сказал своим обычным спокойным голосом:
  
  — Я же говорил вам ещё в Альма-Те, что отвезу вас в одно место, где вы посмотрите на моих био-солдат. Вот я и выполнил своё обещание. Чего же вы ещё хотели от меня? — и добавил уже совсем тихо. — Я не знаю, что вы там себе напридумывали, но я могу вас заверить — все эти солдаты действительно созданы по моему проекту. И если вы не верите, я могу это доказать — и даже покажу вам, как именно они появляются на свет!
  
  — Что-то не хочется, — честно ответил Нар-Тай, голова которого шла кругом от высыпавшихся на него впечатлений. — Я, знаете ли... — и он сделал неопределённый жест рукой. — Не любитель я докапываться до сути вещей, мне достаточно, как говорится, поверхностного знакомства. А вот вы, товарищ полковник... — он повернулся к Трупентию Могилкину. — Вы ведь тоже клон, да?
  
  Казалось, что полковник вот-вот лопнет — его щёки, поросшие седой щетиной, надулись, как воздушные шарики, а из носа вырывался пар, как у быка на морозе. Но он сдержался и ограничился тем, что процедил сквозь зубы:
  
  — Да, я клон. И что? Это делает меня менее достойным вашего уважения? — и он злобно забуравил Нар-Тая своими глазами из под опущенных кустистых бровей.
  
  Нар-Тай понял, что его слова попали в цель. Он почувствовал себя так, словно в этой ситуации смог одержать над всеми остальными победу морального толка. Но он не стал этого показывать.
  
  Вместо этого он кивнул и повернулся к рядовому Сковородникову, который, похоже был готов провалиться сквозь землю, потому что стоял с опущенной головой в позе человека перед расстрелом с бледным, как мел, лицом.
  
  — А вы, любезный, продолжайте, — сказал Нар-Тай миролюбиво.
  
  — Не понял вас, товарищ не-знаю-какая-у-вас-должность, — ответил ему блондин.
  
  — Во-первых, перестань называть меня товарищем не-знаю-какая-у-вас-должность, — набравшись терпения, начал объяснять ему Нар-Тай. — Обращайся ко мне как товарищ мушторвед-инструктор, ведь такая у меня должность, верно? — с этими словами он бросил взгляд на Хорхе Озорио.
  
  Тот кивнул, и Нар-Тай продолжил:
  
  — А во-вторых, как это ты меня не понял — ты же должен был поведать мне и всем собравшимся тут господам о том, как, Антрихрист тебя дери, была найдена сумка со всем этим содержимым? — и при этом он с нетерпением указал рукой на стол, на котором были разложены выпотрошенная спортивная сумка, странный шприц, пинцет, полупустая бутылка из под водки, половинка солёного огурца, маленькая стопка с отбитым краешком и красная коробочка с ручкой, на крышке которого был изображён стилизованный морской гребешок, подписанной фамилией анальдской жопастой шлюхи.
  
  — Так что давай, рассказывай, — после паузы произнёс Нар-Тай. — Только не тяни время и говори всё как было!
  
  Блондин, как показалось Нар-Таю, не был готов к такому повороту событий. Он поднял на него глаза, в которых Нар-Тай прочёл, что он не понимает — как это так можно говорить с ним в таком тоне.
  
  Но потом до него дошёл смысл сказанных Нар-Таем слов и лицо его исказилось от ужаса. Вскоре он наконец подавил свой беспричинный страх и пустился в объяснения.
  
  — Я, товарищ не-знаю-какая-у-вас-до... — начал было он, но, заметив злобный огонёк в глазах Нар-Тая, замолчал на полуслове, после чего потом продолжил уже более спокойным тоном: — Так вот, я, товарищ мушторвед-инструктор, вместе с товарищем Силантьевым бросился в погоню за солдатом-клоном под номером восемнадцать дробь ноль пять и, покинув казармы, пересёк во время этой процедуры плац и обнаружил, что этот фрукт выскочил за ворота. Я, конечно же, вместе с товарищем Силантьевым тут же повторил его манёвр и покинул территорию военной части. А потом смотрю — на улице, прямо напротив ворот, стоит старшина Смертеслав Драгунов. Я, конечно же, хотел ему крикнуть, чтобы он немедленно задержал солдата-клона под номером восемнадцать дробь ноль пять, но он опередил мои мысли, выкрикнув: «Стой! Стрелять буду!» и в подтверждение своих слов пустил залп. Я, конечно же... — тут блондин запнулся и замолчал.
  
  Нар-Тай понял его замешательство по тому полному ненависти взгляду Хорхе Озорио: тот явно хотел сказать что то резкое по поводу манеры Антона Сковородникова вести рассказ, но потом, видимо, не найдя слов для выражения своих чувств к этому человеку с бледным лицом, вскоре перестал буравить того глазами.
  
  Рядовой Сковородников, словно очнувшись, продолжил:
  
  — Я, подумав, что старшина Смертеслав Драгунов выстрелил в меня, тут же упал на землю, чтобы не попасть под его пули, и вижу, как солдат-клон под номером восемнадцать дробь ноль пять подбегает к нему и кричит ему на ухо: «Что же вы стоите, старшина, не видите, человек спасается бегством?» и тут же повернулся к нему спиной и побежал вперёд вверх по улице. А сам Смертеслав Драгунов тоже не захотел больше стоять на месте и бросился во двор казармы, где уже все наши сослуживцы вывалились из столовой в полном составе. И тут я понял, что тут что-то не так — почему старшина не выполнил свои обязанности и не задержал этого фрукта? Я хотел было уже броситься за ним — за фруктом то есть, — в погоню, но потом пораскинул мозгами и понял, что он не может убежать далеко — ведь ему некуда деваться! И поэтому я вернулся в казармы. И вот, когда я вошёл в казарму и увидел там нагнувшегося у койки солдата-клона под номером восемнадцать дробь ноль пять товарища Силантьева с сумкой в руках, я понял, что он нашёл улику! Я тут же подбегаю к нему и говорю: «Слушай, братец-кролик, что это у тебя в руках?» А он мне отвечает: «Это, братец-лис, какая-то хуйня, не знаю какая, но она лежала прямо под койкой этого пидораса!» И я, конечно же, сразу понял, что это такое.
  
  — Ну и что же это такое по вашему мнению, рядовой Сковородников? — пробасил Трупентий Могилкин со сталью в голосе и огнём в глазах.
  
  — Я думаю, — высказал свою мысль блондин, — что это была заначка, которую он спрятал под своей койкой, чтобы было к чему приложиться. Вы же сами видите, — указал он на стол, — что у него там водка и огурец лежали!
  
  Все присутствовавшие в кабинете, за исключением рядовых Сковородникова и Силантьева дружно заржали — даже сам Хорхе Озорио и полковник Трупентий Могилкин.
  
  И только Нар-Тай оставался совершенно серьёзным. Он понял, что его догадка верна — но не совсем: он решил проверить её ещё раз и спросил у блондина с некоторым раздражением в голосе:
  
  — Если это заначка, то что в ней делали тогда эти вещи? — и указал на стол, на котором, помимо невинных штучек-дрючек, были разложены странный шприц, пинцет и красная коробочка с ручкой, на крышке которого был изображён стилизованный морской гребешок, подписанной фамилией анальдской жопастой шлюхи.
  
  Блондин не торопился с ответом. Он смотрел на Нар-Тая с таким выражением, словно хотел сказать: «А ты сам подумай!», но потом он всё же ответил:
  
  — Я думаю, товарищ не-знаю как ваша должность... — и он опять запнулся.
  
  Но Нар Тай уже понял всё сам: это был инструментарий, с помощью которого добывался генетический материал для того, чтобы на его основе можно было создать био-солдата клона.
  
  Он даже примерно представил себе этот процесс — вот этот шприц с изогнутой иглой вводят в вагину похотливо раздвинувшей ножки шлюхи, после чего, всосав им со стенок её влагалища немного слизистой оболочки, вытаскивают иглу обратно и затем открывают эту красную коробочку, в которой, как был уверен Нар-Тай, находились крохотные пробирочки.
  
  Открывают, значит, этот невинный с виду ланч-бокс и, пинцетом отвинтив крышечку — это чтобы не занести на стерильную поверхность пробирочки жир с пальцев или вообще бактерии, — аккуратно впрыскивают туда содержимое шприца, после чего опять же пинцетом закручивают пробочку и, закрыв красную коробочку, говорят шлюхе-донорше, что она свободна, после чего кладут всё в спортивную сумку и идут в лабораторию, где уже сдают полученный в ходе этой процедуры материал для того, чтобы через девять месяцев — а Нар-Тай не сомневался, что для того, чтобы развиться эмбриону клона, нужно столько же времени, сколько и «натуральному» человеку, — из искусственного инкубатора достать голозадого младенчика-клона и отдать его на воспитание семье какого-нибудь важного военного чиновника, посвящённого в тайну происхождения невинного на вид малыша.
  
  Всё просто и понятно, вот только одно не мог понять Нар-Тай — на кой Антрихрист этот инструментарий решил заныкать под своей койкой этот загадочный солдат-клон под номером восемнадцать дробь ноль пять? Это же ведь всё равно, как если бы человек, родившийся много лет тому назад в стенах некоего роддома, вдруг нагрянул туда под покровом темноты и спиздил там какой-нибудь ростомер или акушерский стетоскоп!
  
  Это не укладывалось в его голове, и поэтому он спросил стоящего столбом Антона Сковородникова.
  
  — Хорошо, можешь не говорить мне, что это за штучки-дрючки ты нашёл в заначке солдата-клона под номером восемнадцать дробь ноль пять. Ты лучше объясни мне, что ты со своим товарищем Силантьевым сделали, когда нашли под его койкой эту сумку?
  
  Антон Сковородников тут же оживился и сказал:
  
  — Что сделали? Да ничего не сделали, — ответил он, и в его голосе послышалась обида. — Мы с ним хотели засунуть эти вещи обратно под койку, где и нашли их, но тут к нам в казарму пожаловал товарищ полковник и мы...
  
  — Рядовой Сковородников! — резко оборвал его Трупентий Могилкин. — И ты, Силантьев! — злобно зыкнул он на второго. — Вы оба, я вижу по вашим лицам, вовсе не это хотели сделать! — и он ткнул пальцем в сторону Сковородникова. — Я своими глазами видел, как ты откупорил бутылку, а твой товарищ подставил под неё стопку! Вы оба нарушили правило о неприкосновенности личных вещей солдата! Да вас за такое под трибунал надо отдать! — и он вдруг зашёлся злобным клокотанием.
  
  Потом, посмеявшись вволю над своей шуткой про трибунал для солдатов-клонов, снова принял серьёзный вид, словно вспомнив о чём-то важном, и повернулся к Хорхе Озорио.
  
  — Ну что вы мне прикажете с этими оболтусами делать, а? — и неожиданно для всех его губы вдруг растянулись в улыбке. — Мы тратим столько времени на их воспитание и всё такое прочие, не считая уж их дорогостоящего производства, а они, как вы сами видите, не только ведут себя как дети малые, вступая между собой в какие-то разборки, так ещё и не боятся нарушить устава! И ведь это только этих двоих мы выявили на свет, а сколько ещё таких гуляет сейчас по всему свету? Тут уж вволю за голову хвататься и бить тревогу! А вы говорите — дисциплина! Да если бы не это, я бы вообще не стал бы сейчас служить в этой части, а сидел бы себе в магазине да приторговывал бы канцелярскими принадлежностями! — то ли в шутку, то ли всерьёз воскликнул Трупентий Могилкин.
  
  — Постойте, — вдруг решился остановить его Нар-Тай, — вы же мне сами сказали, что вы такой же клон, как и ваши солдаты!
  
  Трупентия Могилкина будто подменили. Куда делся старый дедушка с длинными седыми усами, мило журящий своих солдатиков? Теперь на его месте вдруг объявился пышущий злобой человек, готовый в любой момент броситься на всех окружающих.
  
  Казалось, только многолетняя привычка к дисциплине удерживает его от того, чтобы не выскочить из-за стола и врезать Нар Таю по морде. Но он сдержался — видимо, вспомнил о приказе начальства не допускать никаких эксцессов.
  
  Поэтому вместо мордобоя он ограничился полной негодованием репликой:
  
  — По твоему что, клон не может иметь никаких интересов? Ты за кого нашу братию принимаешь? — спросил он Нар-Тая недобрым голосом. — Или для тебя что робот, что клон — всё едино? Да знаешь ли ты, щенок... Я тебе покажу, как со мной разговаривать! В карцер захотел?
  
  — Простите, что вмешиваюсь в вашу джентльменскую беседу, — попытался остановить его Хорхе Озорио, — но я бы попросил вас обоих вести себя хорошо друг перед другом до тех пор, пока мы ломаем голову над содержимым сумки солдата-клона под номером восемнадцать дробь ноль пять. А потом уже можете спокойно без свидетелей поговорить обо всём остальном в приватной обстановке, идёт?
  
  Слова господина начальника корпорации произвели на Трупентия Могилкина нужный эффект — черты лица полковника тут же разгладились, и гневный блеск в его глазах уступил место подобострастному выражению почтения ко всем остальным участникам беседы.
  
  А Нар-Тай, воспользовавшись этим затишьем, решил перейти к волнующей его теме.
  
  — Итак, господа, мы с вами только что узнали со слов Антона Сковородникова, как была найдена так называемая «заначка» солдата-клона под номером восемнадцать дробь ноль пять. Теперь нам с вами предстоит выяснить, откуда он её взял и с какой целью. Я считаю, что слова Сковородникова о том, что солдат-клон под номером восемнадцать дробь ноль пять хотел просто побухать наедине, нам стоит проигнорировать, поскольку это явно не имеет отношения к делу. Все со мной согласны?
  
  Окончив свою речь, Нар-Тай окинул своим взором всех присутствующих. Ответом ему было молчание; все были слишком заняты тем, чтобы обмозговать его слова.
  
  Первым, кто решился нарушить молчание, был его друг Андо Минамото.
  
  — Мой друг прав во многих отношениях,— сказал тот, обращаясь главным образом к Хорхе Озорио и Трупентию Могилкину. — Согласитесь, что нам всем действительно непонятно происхождение этой сумки со всем её содержимым. Я дерзну предположить, что, возможно, перед нами налицо попытка ввести следствие в тупик, которую нам нужно будет немедленно пересечь. И тогда у нас появится возможность хотя бы немножечко приблизиться к окончанию запутанного дела. Как вам такая мысль? Что вы скажете насчёт такого плана действий? И кто из всех вас хочет высказаться?
  
  Жопонец, вперив руки в боки, взглянул на Нар-Тая с озорным блеском в глазах, будто говоря ему в стиле незабвенного Рюдзи Такаямы из «Звонка»: «Не дрейфь, прорвёмся!»
  
  ГЛАВА 15: НА СЕДЬМОМ НЕБЕ С АЗИЕЙ СКЭЛЛОП
  
  А в это время Ричард Найджел был на седьмом небе от счастья и по-настоящему небесного блаженства.
  
  Дело в том, что прямо перед его лицом, как раз напротив глаз и носа, висела влажная, блестящая в мягком свете ламп пиздёнка истекающей вагинальном соком Азии Скэллоп, которую юноша старательно вылизывал своим подвижным, как красная маленькая змейка, языком, стараясь проникнуть как можно глубже в её ароматное и манящее влагалище.
  
  Его партнёрша лишь тихо стонала, будучи занятой тем, что старательно сосала его могучий член, благодаря которому, на минуточку, Дик заслужил свою агентурную кличку «Дэмьен Тернистый».
  
  Сейчас они находились на высоте двенадцати тысяч метров на борту практически пустого авиалайнера, потому что кроме них двоих в пассажирском салоне больше не было совершенно никого, что и дало обоим идею заняться сексом прямо здесь, не дожидаясь того, когда они прибудут в Жокио, куда незадолго до этого вылетели прямо из Вульвкувера для того, чтобы выследить таинственного касахианца, который буквально вчера умудрился спрыгнуть вниз с такой же высоты, на которой они сейчас находились в позе шестьдесят девять.
  
  Людям с большими мозгами подобный способ убить время во время перелёта покажется жутко неприличным, но что вы хотите от двух разнополых жителей Анальды, в которой, как известно, нет никого, кроме шлюх да хоккеистов?
  
  Неудивительно, что такая взрывоопасная смесь в нужных условиях тут же сдетонировала, вызвав у обоих наших старых знакомых приступ неоправданного сексуального влечения друг к другу на высоте 12 000 метров! Но если бы только эти двое знали о том кошмаре по имени Азия... Впрочем — кто мог знать об этом лучше неё самой?
  
  В любом случае, это было не важно для Найджела и Скэллоп, которые, будучи знакомые между собой только один день, уже успели стать страстными любовниками — видимо, тут сказывалось то, что в тот памятный для них обоих момент в Вульвкуверской тюрьме, в которой Азия Скэллоп завербовала Дика Найджела, они оба пережили невероятной силы сексуальное напряжение, которое тогда вылилось в робкую попытку Азии подрочить Дику и позволить последнему подержаться за её сиську.
  
  И вот теперь их отношения были настолько близки даже без какой-либо связи — кроме очевидной схемы «ты начальник, я дурак», — что им ничего не стоило рисковать своей жизнью ради того, чтобы удовлетворять друг друга даже в таком неподходящем для этого месте, как борт авиалайнера.
  
  Как бы то ни было, они уже почти достигли оргазма, как вдруг в конце салона показалась фигура стюардессы, и нашим новоявленным любовниками пришлось тут же перестать стимулировать половые органы друг друга и в безумной спешке скрывать причинные места своих тел под своими костюмами, в то время пока самолёт уже снижался над Жопонией.
  
  Как оказалось впоследствии, если бы не эта досаднейшая оплошность со стороны стюардессы, которая вместо того, чтобы обратиться к единственным пассажирам авиалайнера через матюгальник, решила оповестить их о посадке, что называется, при личной встрече, то всё могло сложиться совсем иначе, и в таком случае Дику и Азии пришлось бы одеваться не на глазах одной-единственной девушки, а перед целой толпой сотрудников Жокийского аэропорта, которые после посадки авиалайнера тут же ринулись в салон как спущенные с цепи собаки.
  
  Дик инстинктивно хотел наброситься на парочку-другую копов, чтобы не отдать в обиду свою прекрасную спутницу, но последняя вовремя удержала его на месте, мёртвой хваткой уцепившись за его руку.
  
  Юноша, который воспринял было её поведение как попытку отобрать ему свободу выбора действовать по своему усмотрению, хотел было вырваться из захвата, но, пока он барахтался на одном месте как дурак, полицейские, транзитом минув их сидения, скрылись в кабине пилота.
  
  — Вот видишь, дурачок, — влажным шёпотом сказала ему Азия, — им нет до нас никакого дела!
  
  Дик ничего ей ответил, а лишь бросил попытки вырваться из её захвата, благо она сама уже отпустила его руку и, поднявшись с места, стала разглаживать складки на своих чёрных чикчирах, которые хоть и скрывали вид её пиздёнки, однако за счёт плотного прилегания к её телу казалось только больше подчёркивали ощущение того, что на самом деле Азия Скэллоп была совершенно голой, как Афродита, вышедшая из морской пены.
  
  По крайней мере одного вида на её промежность было достаточно её новому любовнику — агенту «Дэмьену Тернистому», — чтобы его могучий член тут же налился кровью и старался пробить ткань его трусов и выскочить наружу из его штанов.
  
  Но Дик был слишком занят тем, чтобы прийти в себя после так быстро сменивших друг друга событий — то они летят себе спокойно на высоте 12 000 метров и занимаются сексом в позе 69, то вдруг авиалайнер уже приземлился в Жокийском аэропорту и теперь на его борт заявилась с инспекцией свора озверевших таможенников.
  
  Не каждый бы в такой ситуации знал бы, что ему нужно делать, и поэтому неудивительно, что Ричард Найджел просто напросто растерялся и теперь старался остудить свою голову (а свой член ему уже давно остудили внезапно ворвавшиеся копы).
  
  Убив пару минут на то, чтобы привести свои мысли в порядок, Дик наконец поднялся со своего места и направился следом за Азией Скэллоп к выходу из авиалайнера. Поскольку, как уже говорилось выше, кроме них в пассажирском салоне больше никого не было, а толпа копов сосредоточилась в пилотской кабине, то у нашей сладкой парочки не было никаких проблем с тем, чтобы покинуть борт авиалайнера.
  
  Спустившись по трапу вниз на покрытую асфальтом площадку возле здания аэровокзала, наши новоявленные любовники обменялись многозначительными взглядами и, взявшись за руки, направились к стоящему неподалёку жёлтому такси, из окна которого высовывалась усатая физиономия, украшенная кепкой-аэродромом.
  
  — Фракатчу с витегком-м-м! — с сильным акцентом произнёс водила. — Но фретуфрежтаю — в маей машын-н-не кантитсианег ни габотаит!
  
  — Насрать — с улыбкой ответила ему Азия Скэллоп на безупречном жопонском языке и села на заднее сиденье. — Погнали! Только не быстро, а то у меня там внутри всё болит... А ты что тупишь на месте? — поинтересовалась она у Дика и с завлекающим видом взмахнула рукой.
  
  Нечего делать, пришлось Дику залезать в такси вслед за Азией и откинуться на сиденье.
  
  Когда машина тронулась, его соседка тут же повалила его прямо на сиденье и начала стягивать с него трусы с хищным блеском в глазах цвета луж шоколада.
  
  — Ты что, хочешь прямо здесь? — удивился Дик.
  
  — Да-да, прямо здесь и сейчас! — шипела Азия, которая уже держала его каменный стояк в своей нежной ручонке. — Эти пидорасы из таможни оборвали мне кайф, и я никогда не прощу им такого!
  
  Больше она уже ничего не говорила, потому что в следующую секунду начала с яростью сосать член Дика. Водитель с усами и в кепке-аэродроме, казалось, либо в одночасье оглох как пень, либо просто уже привык к тому, что из заднего сиденья его машины его пассажиры делают сущий бордель, поэтому ни единым своим взглядом или движением губ он не показывал того, что слышит и видит в зеркало заднего вида разыгравшуюся прямо за его спиной сцену из дешёвого порнофильма.
  
  Возможно, он вообще был либо геем, либо и вовсе ассексуалом, но об этом никто никогда не узнает в точности. Как бы то ни было, к тому моменту, когда он привёз нашу парочку туда, куда им было нужно, Дик уже успел кончить в горло Азии Скэллоп целых пять раз подряд и та не позволила пропасть ни единой капле его спермы, добросовестно проглотив её всю.
  
  Видимо, это в полной мере утолило её голод, потому что, когда водитель сказал им что пора выходить и при этом ни с того ни с сего разрекламировал им какую-то кафешку с говорящим именем «Ебливые морские гребешочки», Азия Скэллоп со странным блеском в глазах ответила ему, что ближайшие пять часов не возьмёт в свой ротик ни крошки чего-нибудь пожрать.
  
  В ответ таксист лишь пожал плечами: мол, дело хозяйское, после чего, приняв из её перепачканных потом и спермой рук деньги, укатил восвояси, оставив нашу лучившуюся удовольствием парочку на тротуаре возле входа некоего увеселительного заведения, который охраняли два здоровенных жопонца лет двадцати пяти от роду, одетые в белый камуфляже без знаков различия.
  
  — Эй, пиздоглазые, — крикнула Азия Скэллоп этим двоим, — мне надоели ваши тупые рожи как из жопы! Я хочу видеть шефа! И немедленно! Слышите меня, пидоры с кожей цвета мочи?
  
  «Дэмьен Тернистый» уже приготовился к тому, чтобы в случае чего отразить атаку разозлившихся не на шутку жопонцев, но к своему удивлению увидел, как оба охранника глазом не моргнув повернулись к истошно верещащей на них анальдке спиной и скрылись за стеклянными дверями.
  
  — Чо застыл, айда за ними! — пихнула его в плечо Азия и двинулась вслед за ними.
  
  Дик подчинился своей спутнице и пошёл следом; он был уверен — такое бесцеремонно обращение Азии Скэллоп к жопонцам до добра не доведёт, но решил пока повременить с тем, чтобы попытаться вбить в её заполненную потрахушками и поебушками головку азы поведения в чужой стране.
  
  Он чувствовал себя неловко оттого, что стал любовником такой эксцентричной особы, но поскольку она плюс ко всему была его непосредственной начальницей после того, как завербовала его в далёкой Вульвкуверской тюрьме, то он ничего не мог с этим поделать.
  
  Азия, похоже, увидела по его невесёлому лицу, что он размыляет о только что случившемся, и, внезапно остановившись, повернулась к нему с горящим взором.
  
  — Ты чо нюни развесил, дурачок? — спросила она тоном увлечённого интересной игрой ребёнка. — Это же челядь, холуи, лакейское говно! Они не смеют не подчиняться нам!
  
  Дик не знал, что ей ответить, поэтому ограничился кивком головы. А девушка продолжала:
  
  — Они обязаны терпеть всё, что я захочу с ними сделать! Даже вымазать свои тупые рожи моим говном и искупаться в моей моче! Хочешь, я тебе покажу, на что они готовы?
  
  Юноша, слушая эти слова, видел, что Азия Скэллоп вся трясётся, будто в горячке, а её рот кривился от возбуждения, отчего казалось, что перед ним стоит не вербовщица, а самая натуральная маньячка.
  
  Он с трудом нашёл в себе силы, чтобы сделать робкую попытку сказать ей слово против:
  
  — Н-н-не надо, — с трудом выдавил «Дэмьен Тернистый» из себя.
  
  — Я тебе покажу «н-н-не надо»! — передразнила его девушка, в шутку погрозив ему своим кулачком.
  
  Затем она повернулась в сторону продолжавших идти строевым шагом двух охранников и зыкнула на них командирским тоном:
  
  — А ну стоять, пидорки!
  
  Жопонцы вместе как один остановились и круто повернулись к ней лицом. Азия Скэллоп, выдержав драматическую паузу, во время которой её взгляд похотливо перебегал с одного охранника на другого, сказала всё тем же приказным тоном:
  
  — Эй ты, слева! Встань на четвереньки! НА ЧЕТВЕРЕНЬКИ ВСТАНЬ, ПИДОРАС ВОНЮЧИЙ! — заорала она во всю силу своих лёгких.
  
  Тот, кому она адресовала эти слова, тут же выполнил её команду так быстро для своего грузного тела, что Дик не мог не сдержать своего изумления.
  
  Но Азии Скэллоп явно было этого мало, потому что она, понаблюдав пару секунд за тем, как жопонец, стоя на четвереньках как верный пёсик, смотрел на неё совершенно лишённых эмоций взглядом, снова подала голос:
  
  — А ты, гондон, чего стоишь? Плётку мне давай!
  
  »Дэмьен Тернистый» даже глазом моргнуть не успел, как откуда-то из воздуха оставшийся стоять на своих двоих охранник взял плётку и бросил её в девушку.
  
  Азия Скэллоп ловко перехватила её и, потрясая длинным хлыстом словно дирижёрской палочкой, снова обратилась к «человеку-собаке»:
  
  — А теперь ползи ко мне, тварь, и сними с меня туфлю! Живо!
  
  Дик, продолжая оставаться безучастным к разыгрываемому на его глазах спектаклем, смотрел за тем, как его спутница на последних словах выставила вперёд свою правую ногу, и жопонец быстро подполз к ней и начал снимать с неё туфлю.
  
  Когда это ему наконец удалось, взорам всех присутствующих открылась одетая в коротенький носочек ножка богини, причём носочек этот, некогда полностью белый, кое-где имел некрасивые коричневые пятна от пота и пыли.
  
  Дик хотел было отвести глаза или отвернуться, но Азия Скэллоп, многозначительно пихнув его в плечо, тут же отдала новый приказ:
  
  — А теперь сними с моей ножки носочек и проглоти его! ЖИВО, БЛЯТЬ!
  
  Она могла и не говорить двух последних слов, поскольку стоявший на четвереньках жопонец в ту же секунду стянул с её ноги грязный носок и запихнул его за щёку.
  
  Дик видел, как бедняга затем тут же одним махом проглотил это «лакомство» целиком, при этом сохраняя полное равнодушие ко всему происходящему.
  
  Тогда Азия Скэллоп, явно не удовлетворённая этим, вдруг ни с того ни с сего размахнулась плетью и начала наносить на спину стоявшего на корточках жопонца удары, один сильнее другого.
  
  — Смотри, смотри хорошенько! — прошипела она на ухо «Дэмьену Тернистому». — Видишь, какое у него лицо!
  
  И правда, тут было чему подивиться — испытывая боль, жопонец умудрялся сохранять каменное выражение лица. Но Дику это уже надоело.
  
  Поймав момент, когда Азия Скэллоп подняла руку вверх, он тут же вырвал у неё плеть и бросил её в руки стоявшего неподалёку от них столбом второму охраннику, который тут же взял его в свои руки и спрятал за спиной.
  
  Азия Скэллоп, замерев в идиотской позе с вытянутой вперёд рукой, некоторое время с открытым ртом смотрела то на Дика, то на продолжавшего стоять перед ней на четвереньках жопонца, и только когда Дик, повернувшись всем телом назад к выходу, собирался уже было покинуть это заведение, девушка ожила и, исторгая из своего горла истеричные вопли, кинулась вслед за ним.
  
  — Ты что делаешь? — кричала она, бросившись на его спину.
  
  Дик резко обернулся к ней и, глядя ей в глаза, с трудом удерживался от того, чтобы не заехать ей по тупой физиономии.
  
  — А что делаешь ты? — парировал он её вопрос, заходясь мелкой дрожью. — Мы же вроде прилетели сюда, чтобы отследить путь некоего супермена, угрожающего нашей стране, или затем, чтобы поиздеваться над этими жалкими ускоглазыми, так что ли?
  
  Азия Скэллоп несколько секунд молча глядела ему прямо в переносицу, причём её сиськи под красной рубашкой забавно колыхались вверх-вниз в такт её дыханию, а потом вдруг взяла и с размаху отвесила «Дэмьену Тернистому» оплеуху.
  
  Последний мужественно стерпел истерику своей возлюбленной, понимая, что сейчас не та пора, чтобы надевать на Азию Скэллоп смирительную рубашку и колоть её транквилизаторами — в конце концов, какой бы психически больной дурочкой она не была, но она при всём при этом оставалась его прямой начальницей и именно от неё зависел весь успех затеянной ею операции по отслеживанию и поимке некоего касахианца, которому нипочём пробраться зайцем на борт авиалайнера и затем с высоты 12 000 метров спрыгнуть вниз и при этом не просто остаться в живых, но и в состоянии после этого идти со своим сообщником на станцию монорельса с очевидной целью двигаться всё дальше и дальше в своей цели!
  
  И если уж говорить начистоту, то Ричард Найджел просто напросто по уши влюбился в Азию Скэллоп, хотя внешне старался это никак не показывать — даже во время секса с ней он старался сохранять каменное выражение лица и стараться не издавать никаких звуков, что, похоже, только больше заводило его партнёршу, которой, похоже, психологически было проще трахаться с манекеноподобным анальдцем, чем с горячим мексиканцем.
  
  В общем говоря, приняв на себя всю ярость её размашистой оплеухи, «Дэмьен Тернистый» не сказал ей ни слова и собирался было уже пойти вперёд, как вдруг до ушей обоих любовников долетел истошный вопль:
  
  — Госпожа Скэллоп, ГОСПОЖА СКЭЛЛОП! — вопил некий юноша с гитарным футляром за спиной, который бежал к ним по улице так, словно за ним гнались фурии.
  
  Наша сладкая парочка замерла на месте, дав возможность незнакомцу подойти к ним поближе и остановиться в двух шагах от них, тяжело дыша.
  
  От прожигающего сталь глаза «Дэмьена Тернистого» не укрылось то обстоятельство, что лицо юноши покрывала смертельная бледность страха пополам с краской стыда; впрочем, последнее было вполне объяснимым следствием пережитого им потрясения чувств благодаря тому, что перед ним стояла такая импозантная красотка, как Азия Скэллоп.
  
  Дик поклялся про себя, что по ночам этот юноша яростно дрочит свой маленький член, представляя, как Азия делает ему минет с проглотом.
  
  От этих мыслей Дика оторвал голос юноши, который, всё ещё продолжая дышать как паровоз, произнёс срывающимся голосом следующий доклад собственного сочинения:
  
  — Госпожа Скэллоп, — начал он, — я сделал всё, как вы мне приказали, и смог выяснить, куда именно поехали наши двое подозреваемых!
  
  — Ну и куда они поехали, Карлтон? — лениво поинтересовалась Азия; казалось, что её это вообще не интересует.
  
  — Я учинил кассирше допрос с пристрастием, — продолжал юноша, губы которого вдруг растянулись в плотоядной улыбке, — и в ходе этой весьма, скажу я вам, приятной операции выяснил, что те двое купили билеты до Альма-Ты!!!
  
  — А как ты заставил вытянуть из этой пиздоглазой клуши нужные показания? — вдруг оживилась Азия, в глазах которой вновь загорелся уже знакомый «Дэмьену Тернистому» огонёк БДСМ-госпожи.
  
  — О, это длинная история, — ответил Карлтон, облизываясь. — Скажу только, что я заставил эту сучку под страхом смерти отсосать мне прямо на глазах всего персонала станции монорельса! О, видели бы вы их лица, — обратился он к «Дэмьену Тернистому», — когда эта шлюха, пуская слюни и издавая жалостные стоны, заглатывала мою сперму, пока напротив нас стояло десять с хуем молодцев с дубинками и пистолетами, которые даже пукнуть боялись, зная, что в случае малейшего сопротивления мои дружки взорвут всю их вонючую станцию к хуям собачьим!
  
  ГЛАВА 16: ШУСТЕР ШУСТРО ШМЫГНУЛ ЗА ШТОРЫ
  
  В это время Нар-Тай вместе со своим другом Андо шли вдвоём под ручку по ночному Пет-ель-бюржу. Незадолго до этого они посчитали за лучшее покинуть гостеприимный сосновый бор, чтобы две важные шишки обрывали друг-другу иголки наедине.
  
  Разумеется, это не стоило понимать буквально. Очевидно, что речь шла не о настоящих соснах, сосновых шишках и сосновом лесе, а про Хохре Озорио, Трупентия Могилкина и главный офис Пет-ель-бюржского филиала корпорации VRLJ, которая, если вы вдруг всё позабыли под горой впечатлений от приключений Азии Скэллоп и «Дэмьена Тернистого», занималась созданием биологического оружия, а именно солдат-клонов.
  
  Но в тот момент Нар-Тай и его жопонский дружок были слишком заняты собственными мыслями для того, чтобы обращать внимание на такие мелочи, как этикет или приличия — поэтому их походка была немного странной: оба наших старых знакомых переставляли ноги со скоростью черепахи Тортиллы из мультфильма «Буратино», идущей к своему укромному местечку в глубинах болота...
  
  Впрочем нет! Это было бы уже чересчур даже при всём желании оскорбить чувства почтенных господ. Просто у них был неважнецкий видок, что после получаса непрерывного трепания языками в компании с Хорхе Озорио и полковником Трупентием Могилкиным было совершенно неудивительно.
  
  А вот то обстоятельство, что эти двое выглядели рядом друг с другом довольно нелепо, было вполне объяснимо тем фактом, что если один из них был супергероем со стальной кожей и платиновыми костями, то второй был самым обычным смертным, который плюс ко всему носил гиковского вида белый халат поверх строго костюма, в то время как его мускулистый друг был одет в неброскую, но довольно таки кричащую (не пытайтесь это понять) комбинацию из красной рубашки с короткими рукавами и стереотипные пиндосские джинсы.
  
  В общем говоря, два наших брата-акробата разительно друг от друга отличались, и поэтому вряд ли кто мог сказать наверняка насчёт их истинного отношения между собой; скорее всего оно оставалось тайной для всех, на чью долю выпало счастье лицезреть этих двоих вместе.
  
  Кроме разве только полковника Трупентия Могилкина да ещё одного человека во вселенной, а именно меня самой, потому что я твёрдо уверена в своём относительном мнения о Нар-Тае и Андо Минамоте.
  
  Я имею ввиду свою собственную персону Дэрри Мэдзауз потому лишь, постольку мне кажется уместным привести здесь цитату ныне покойного профессора Троттельрайнера касательно моего собственного внутреннего мира.
  
  Хотя нет, мой маленький зелёный друг, не этого ты от меня явно ожидаешь, поэтому я придержу лучше эту цитатку для более подходящего случая, например для того, чтобы блеснуть ею в комментах под своим произведением, а пока давай мы с тобою сделаем вид, что я не разрушала сейчас никакой четвёртой стены и не пыталась обратиться к тебе напрямую, хорошо?
  
  Итак, Нар-Тай и Андо шли себе неторопясь вверх по улице, любуясь видами ночного Пет-ель-бюржа, когда вдруг их внимание привлёк некий человек, который возлежал у стены неподалёку от входа в некий ресторан с весьма необычным названием «У Родившегося Спелеолога», причём поза его тела свидетельствовала об очень серьёзном алкогольном опьянении, так называемой «белой горячкой» — хотя сам он утверждал бы обратное, будь он в состоянии сейчас увязать хотя бы два слова, но поскольку он сидел без движений, упёршись спиной к стене и раскинув руки-ноги по сторонам, то Нар-Тай и Андо решили, что он либо мертвецки пьян, либо мертвецки мёртв, уж простите за тавтологию.
  
  Они подошли поближе и увидели, что под ногами этого субъекта на асфальте отчётливо чернело некое пятно.
  
  Подойдя ещё ближе — настолько, что почувствовали некий довольно-таки противный запах, — друзья поняли наконец, что это была лужа жидкости, причём не крови, как казалось издали, а...
  
  — Моча, — тихо произнёс Нар-Тай.
  
  — Да, это я, — донеслось в ответ.
  
  Оба наших друга отшатнулись назад, при этом глядя друг на друга со смесью ужаса пополам с удивлением — мол, кто это сказал? И тут же оба расхохотались: ведь это же был голос того самого алкаша, что лежал сейчас перед ними!
  
  Они присмотрелись к нему повнимательнее и заметили нечто странное в его виде. На нём были какие-то странные штаны из грубой ткани неопределённого цвета, который был весьма и весьма близок к цвету говна в деревенском туалете.
  
  Верхняя же часть туловища незнакомца была скрыта под чёрным плащом вроде тех, в которых очень любят щеголять маньяки на экранах кинотеатров, только в данном случае под ним был надет не ожидаемый Нар-Таем и Андо брутальный жилет такого же цвета, а просто какая-то смявшаяся и пропитавшаяся потом белая офисная рубашка с расстёгнутыми пуговицами.
  
  Глаз незнакомца они не видели, потому что его лицо было скрыто в тени чёрной шляпы с огромными полями, но судя по тому, что общее впечатление он создавал в общем-то довольно положительное, это был мужчина средних лет, не старше тридцати уж точно.
  
  Пока наши друзья рассматривали его, он вдруг поднял голову и посмотрел на них. И тут же Андо отпрянул от него в ужасе — дело в том, что он увидел, что у незнакомца были красные, светящиеся во тьме глаза!
  
  — Вампир! — завопил жопонец, и его рука сама собой потянулась к левому карману брюк.
  
  Однако весёлых смех, который вдруг раздался из-под шляпы, заставил его остановиться. Незнакомец, продолжая хохотать, нашёл в себе силы, чтобы поднять свою правую руку с земли и с её помощью сдёрнуть со своей головы шляпу.
  
  Теперь была уже очередь удивляться Нар-Таю, потому что он тут же понял, что находящийся в полулежащей позе обоссавшийся алкаш был никем иным, как...
  
  — Дима! Дима Курносов! — радостно воскликнул Нар-Тай и, не обращая внимания на лужу мочи, в которой сидел алакаш, бросился к нему, чтобы заключить в объятия.
  
  — Ба, да это же Тайрымбаев! — не остался в долгу Дмитрий Курносов, — А я-то думаю, что это я вдруг вижу на улицах своего родного Пет-ель-бюржа друга из своего далёкого детства, проведённого мною в солнечной Альма-Ты?! А что это за пиздоглазый, с которым ты ко мне подошёл?
  
  Последние слова касались Андо Минамоты, который, услышав далеко нелестное определение из уст совершенно незнакомого лично ему человека, уже готов был выйти из себя и пересчитать оскорбившему все его рёбра, но стальная рука Нар-Тая тут же пресекла эти его опрометчивые действия, ухватив его за загривок и пару раз стряхнув, как нассавшего в тапки котёнка.
  
  И только тогда маленький жопонец понял всю бессмысленность своего поведения и сник. Нар-Тай, не обращая на него внимания, продолжил атаковать своего бывшего одноклассника вопросами.
  
  — Почему у тебя такие красные глаза? Ты что, установил на свой комп линукс? — спросил его Нар-Тай, глядя в его красные и светящиеся во тьме глаза.
  
  Дмитрий Курносов, не отвечая на вопрос, вдруг ни с того ни с сего широко раскрыл глаза. Нар-Тай рефлекторно обернулся, думая, что тот увидел что-то выходящее из ряда вон, но не увидев позади себя ничего заслуживающего внимания — не считая, конечно, ворот казарм, — тут же повернулся обратно.
  
  Он увидел, как продолжавший сидеть в луже собственной мочи Дмитрий Курносов оттянул средним пальцем левой руки нижнее веко своего правого глаза, после чего, подставив ноготь указательного правой руки на нижний край глаза и сдвинул его вниз.
  
  И перед ошеломлёнными взорами Нар-Тая и Андо открылось нечто такое, чего они никак не ожидали увидеть. Правый глаз Дмитрия Курносова в одну секунду приобрёл здоровый вид и задорно подмигнул им обоим.
  
  Нар-Тай, всё ещё не понимая, что произошло, опустил свой взгляд вниз, и увидел, что на ладони его бывшего одноклассника лежит небольшой красный полупрозрачный предмет, составлявший в диаметре четырнадцать миллиметров. Это была...
  
  — Линза. Ничего личного, просто контактная линза! — бодрым голосом сказал Дмитрий Курносов, — Я её сам сделал. А ты что думал? Я же не просто так в этом городе живу. У меня тут тренировки, полигон, все дела, понимаешь? А ты говоришь — линукс... Да я его на свой комп ни за что бы в своей жизни не поставил даже под страхом смерти! ВЕДЬ ЛИНУКС ДЛЯ ЛОХОВ! Это тебе любой компьютерщик скажет! ВСЕ ЧЁТКИЕ ПАЦАНЧИКИ СИДЯТ НА ВИНДЕ И НИИПЁТ! Ну ладно уж, про это потом поговорим как-нибудь при случае...
  
  Нар-Тай, не говоря ни слова, смотрел за тем, как Дмитрий Курносов, остановив свой монолог, снова широко раскрыл глаза и, аккуратно прижав верхние ресницы указательным пальцем левой руки, оттянул нижнее веко средним пальцем правой руки и, задрав голову вверх, поднёс к глазу указательный палец той же самой руки и осторожно поместил маленький предмет на белую часть глаза, после чего тут же посмотрел себе под ноги, и, не обращая внимания на то, что прямо под его носом была лужа мочи, отнял наконец руки от глаза и начала безудержно моргать, закрывать и массировать веко.
  
  И когда он наконец оторвал взгляд от лужицы между своих ног, Нар-Тай и Андо увидели, что его левый глаз вновь сиял во тьме, подобно глазу вампира или вурдалака. И этот глаз был не просто красным — казалось, он светился изнутри, как будто в нём горел маленький огонёк.
  
  Нар-Тай и Андо одновременно посмотрели друг на друга с ужасом: они поняли, что это не просто линза, а линза, которая является составной частью теперешнего облика Дмитрия Курносова!!! Это было просто ужасно.
  
  Но ещё ужаснее было то, что они никак не могли понять, как же он дошел до жизни такой, и если бы выяснилось, что причина безумия алкаша была в магическом компакт-диске, изготовленном мастером видеоигрушек «Монолитом Продакшенсом» несколько десятилетий тому назад... Ой, простите, не удержалась от отсылки к «Восставшему из Зада», хе-хе!
  
  Как бы то ни было, это было уже слишком. Нар-Тай и Андо, не сговариваясь больше ни о чём, пошли было прочь от этого места, но крик Дмитрия Курносова, раздавшийся из-за их спин, заставил обоих обернуться.
  
  — Ребята! Что же вы так, бросаете друга на улице, когда он и набухался, и обоссался, и вообще не в том кондишне, чтобы всё было «свитист»? — с какой-то странной интонацией сказал Дмитрий Курносов. — А я вообще-то в передрягу попал, из казарм убежал, не подрочивши и не отдохнувши!
  
  Андо, который всё ещё был в обиде на этого парня из-за того, что тот обозвал его «пиздоглазым», насупился и, стараясь держаться как можно дальше от продолжавшего сидеть в луже собственной мочи алкаша, сказал ему:
  
  — Слушай сюда внимательно... Если через пять минут мы не найдём тебя здесь трезвеньким, можешь считать свою жизнь конченой навсегда!
  
  — Что-то ты, пиздоглазый, чудес от меня захотел, — миролюбиво ответил Дмитрий Курносов на эту злобную реплику. — Где это видано, чтобы человек протрезвевал за пять минут? Ты хоть сам-то в своей жизни когда-нибудь пил? Нету такого человека среди живых людей! Понял?
  
  — Пил я, пил, алкаш конченый, — прошипел сквозь зубы Андо. — Только не пиво, а ссакэ.
  
  — Ссаки ты мои сейчас пить будешь, если не возьмёшь свои слова про пять минут назад! — заорал вдруг Дмитрий Курносов.
  
  Нар-Тай, понимая, что перепалка на тему алкогольных напитков ни к чему хорошему не приведёт, снова повторил с Андо ту же операцию «нассавший котёнок», дабы привести таким способом жопонца в чувство.
  
  И когда он поставил Андо на ноги, тот уже вовсе не горел желанием бить морду Дмитрию Курносову. Он только сказал:
  
  — Ладно-ладно, я согласен, — и, не дожидаясь ответа от Нар-Тая или Дмитрия Курносова на свои слова, повернулся к обоим спиной и пошёл прочь.
  
  Нар-Тай махнул на своего жопонского дружка рукой и повернулся к Дмитрию Курносову, который в это время делал попытки подняться с асфальта, но его задница всё время скользила в луже мочи и поэтому он барахтался на земле как последний дурак.
  
  Пришлось Нар-Таю, зажав свой нос левой рукой, правой ухватить бывшего одноклассника за ворот чёрного плаща и поднять с земли. Когда он это сделал, Дмитрий Курносов наконец-то стал похож на человека, а не на пьяного алкаша.
  
  — Спасибо, братюня, — поблагодарил он Нар-Тая, пытясь стряхнуть со своих коричневых брюк капли мочи, но это было бессмысленно, потому что он обоссал их полностью.
  
  Нар-Тай, который продолжал зажимать свой нос левой рукой, и не подумал что-либо говорить ему в ответ на благодарность, а лишь повернулся к нему спиной и бросился в догонку за Андо, который почти уже скрылся за углом.
  
  Дмитрий Курносов, не обращая внимания на то, что его штаны были мокрыми от мочи, быстро пошёл вслед за ним, сам не понимая, куда его несут его ноги. Он шёл по улице, не видя ничего вокруг себя и думая только о том, чтобы не потерять из виду Нар-Тая и Андо.
  
  Последние в это время уже поравнялись друг с другом и молча держали путь вперед, причём они, вот уморы, тоже не знали, куда идти! Словами было невозможно описать то, что царило в их головах — их полное неведение в отношении того, что же им Антрихрист дери нужно делать, доводило ситуацию до абсурда.
  
  И только когда Дмитрий Курносов наконец догнал их возле какого-то дома, выполненного в стиле модерн, Нар-Тай и Андо, почуяв ароматы его зассаных брюк, резко остановились на месте и повернулись к нему, причём если лицо Нар-Тая выражало озабоченность, то жопонец всем своим видом показывал, что ему противно, когда за ним гонится алкаш в обоссаных брюках и с красными светящимися глазами.
  
  — Диман, ты еблан! — первым подал голос жопонец. — Ты что, ебанулся, за нами в своих обоссаных штанах бегать?
  
  — Да ты чо, охуел, пидорас пиздоглазый? — беззлобно ответил Дмитрий Курносов. — Я как раз и иду к себе домой, чтобы переодеться!
  
  — Домой, говоришь? — с подозрением покосился на него Андо. — А что же ты тогда, любезный, за нами попёрся?
  
  — Да потому что вы, дубины стоеросовые, идёте как раз в том же направлении, в котором и я! — с гордостью выпалил Дмитрий Курносов.
  
  Нар-Тай, который во время этого конструктивного обмена репликами играл роль немого свидетеля, вдруг понял, что это и есть тот самый момент истины.
  
  Он повернулся к жопонцу и спросил его:
  
  — Как ты считаешь, стоит ли нам зайти к нему в гости? Совместим приятное с полезным! — и, не дожидаясь ответа жопонца, обратился к своему бывшему однокласснику. — Ты уж не серчай, Дима, но мы с Андо не можем тебя оставить в таком виде одного, — и, чтобы подкрепить свои слова доказательствами, он указал на его зассаные брюки.
  
  Дмитрий Курносов смерил его взглядом, и в глазах у него мелькнул огонёк понимания. Он кивнул головой:
  
  — Окей, ребята, айда за мной, — и пошёл вперёд.
  
  Нар-Тай вместе с жопонцем двинулись за ним следом по тротуару в сторону его дома. Дмитрий Курносов шёл впереди них на расстоянии десяти метров, и Нар-Тай заметил, что он старается держаться в тени деревьев, и плюс ко всему его походка стала слишком уж плавной для в жопу бухого мужика лет тридцати.
  
  Он шёл так, словно и не валялся несколько минут тому назад в луже своей собственной мочи, что показалось Нар-Таю очень, ОЧЕНЬ подозрительным.
  
  Он даже подумал, что тут наверняка не обошлось без гипноза. И когда они наконец подошли к дому его бывшего одноклассника и тот начал открыл дверь своим ключом, Нар-Тай уже не питал сомнений касательно того, что Дмитрий Курносов явно был в каком-то трансе.
  
  И если раньше у него были некоторые сомнения на этот счёт, то теперь они исчезли окончательно, потому что он увидел, как его бывший одноклассник, не снимая обуви, прошёл прямо по коридору в свою комнату и исчез за дверью.
  
  Через минуту он вышел оттуда уже в новых штанах, от которых уже не воняло мочой, но во всём остальном они были идентичны предыдущим. Нар-Тай и Андо были рады уже тому, что им хотя бы не придётся зажимать свои носы во время общения с хозяином квартиры.
  
  Но, когда они вошли в столовую и сели за стол, Нар-Тай понял — что бы ни произошло с Дмитрием Курносовым в его комнате за такое короткое время, как одна минута, и как он себя при этом не вёл, на самом деле он был под гипнозом!
  
  Он был в трансе, и это было видно по его глазам, в которых даже за красными контактными линзами было заметно, что в них уже не горел огонёк озорства, так присущий Дмитрию Курносову в его обычном состоянии.
  
  Нар-Тай не знал точно — то ли гипноз подействовал также и на него самого, или же ему это только так кажется, но одно он мог сказать наверняка: в комнате за запертыми дверями Дмитрий Курносов делал что угодно, но только не надевал новые штаны.
  
  Куда более вероятно было, что он просто-напросто переместился во времени в то время, когда он был ещё не в зассаных штанах, и когда к ним с Андо в коридор вышел Дмитрий Курносов, то это был не тот Дмитрий Курносов, которого они встретили тогда у ресторана «У Родившегося Спелеолога» сидящего в луже собственной мочи, а тот Дмитрий Курносов, который, в общем, ещё не успел вляпаться в лужу собственной мочи у ресторана «У Родившегося Спелеолога», а имел место быть если не день тому назад, то уж утром точно.
  
  В пользу этого говорило то обстоятельство, что если тот Дмитрий Курносов, который бежал за ними вдогонку в обоссаных брюках и затем проводил их до свой квартиры, был в жопу пьян и был не дурак поболтать, то тот Дмитрий Курносов, который вышел к ним из своей комнаты в не обоссаных брюках и сидел теперь с ними за одним столом, был напротив трезв как стёклышко микроскопа и держался как-то сухо и за всё время трапезы не проронил ни слова, даже таких неизбежных во время ужина междометий как «Заебись подливочка», «Соль передай, дебил!» и «Бля, горячо!».
  
  В общем, Нар-Тай уже понял, что перед ним сидит совершенно другой Дмитрий Курносов — а именно Дмитрий Курносов из прошедшего утра, а не из настоящего этого вечера.
  
  И это было одновременно и страшно и странно. Скорее даже странно — ведь что страшного в трезвом, хоть и молчаливом мужике лет тридцати? Не Чужой же какой-нибудь!
  
  Но, с другой стороны — что может быть страннее, чем человек, который, умудрившись зайти в свою комнату на одну-единственную минуту, тут же постирать, высушить и надеть штаны и при этом ещё умудриться протрезветь?
  
  И если это так, то что же такое Антрихрист возьми произошло с Дмитрием Курносовым в его комнате? И что это за странный гипноз, который он перенёс с собой из прошлого в настоящее? Нар-Тай не знал.
  
  И думал, что никогда уже не узнает, потому что, как только он об этом подумал — и даже ещё до того момента когда это пришло ему в голову! — Дмитрий Курносов вдруг вскочил со стула и бросился к двери, ведущей к выходу на балкон.
  
  Добежав до неё, он открыл её, вышел на балкон и стал смотреть вниз. Нар-Тай с Андо переглянулись — они поняли друг друга без слов: Дмитрий Курносов был в трансе настолько глубоком или даже просто бессознательном, что не мог видеть ничего вокруг себя. Но он, похоже не замечал этого. Он стоял на балконе и смотрел вниз — в темноту за окном.
  
  Нар-Тай даже подумал, что тот увидел внизу какую-нибудь тёлку неотразимой красоты — ну хотя бы Азию Виейру, в которую был влюблён его друг Андо Минамото, — но не успел додумать свою мысль, потому что Дмитрий Курносов вдруг повернулся к ним и, одарив каждого из них странным, полным грусти и сожаления взглядом, тут же повернулся к ним спиной и совершенно неожиданно сиганул вниз.
  
  Нар-Тай вскочил раньше разинувшего в ужасе рот жопонца и тут же бросился к балкону, но было уже поздно — Дмитрий Курносов уже валялся на асфальте, и из его лопнувшего, как куриное яйцо, черепа, вывалились его похожие на огромный грецкий орех мозги.
  
  На словах такое сочетание пищевых продуктов звучит довольно-таки аппетитно, но на деле — отнюдь! Особенно если знать, что эти слова были применены как синонимы, ведь очевидно, что человеческая черепушка не куриное яйцо, и что мозги — не орешки!
  
  Хотя, стоит сказать, что авторша этих строк имела удовольствие общаться с индивидуумами, у которых при ближайшем с ними знакомстве выяснялось, что если в их черепных коробках было если не говно, то уж пара-другая ма-а-ахоньких грецких орешков точно!
  
  И она, то-есть я, даже уверена в том, что у её — то-есть моей, — сестры по половому признаку (во как выразилась!), которую ты, мой маленький зелёный друг, имел удовольствие видеть в четвёртом «Омене», и, кто знает, даже подрачивать втихомолку, а точнее не на неё саму, а на сыгравшую её пидораску, ну, ты понял, о ком я.
  
  В общем, у этой манды в её окаймлённой длинными чёрными волосами башке вместо мозгов как раз перекатывается туда-сюда сгнивший, скукожившийся и совершенно несъедобный крохотный грецкий орешек!
  
  Почему так — авторша, то-есть я, объяснять не стану, потому что ты сам, мой маленький зелёный друг, должен доколупать своими заполненными спермой мозгами, почему дела обстоят именно так и никак иначе! Ладно, не суть.
  
  ГЛАВА 17: БЕСЧИНСТВО АНАЛЬДЦЕВ В ЖОПОНИИ
  
  Окончив свой рассказ, Карлтон смачно сплюнул на мостовую и взглянул на Азию Скэллоп взглядом верного пёсика, который, принеся своей хозяйке косточку, ждёт от неё поощрения в виде ласки или доброго взгляда своих умных глазок...
  
  Но вместо того, чтобы отреагировать на его новость должным образом, наша героиня неожиданно для Дика вдруг схватила юношу своими длинными руками и заключила на его устах влажный и горячий поцелуй, а затем, отстранив Карлтона от себя, взглянула на него с пылающими любовью глазами.
  
  — Мой мальчик! — нежно проворковала она. — Ты удостоился моей лучшей награды!
  
  И с этими словами она тут же опустилась перед офигевшим от такого поворота событий Карлтоном и, расстегнув своими шаловливыми ручками ширинку его рваных на коленях джинсов, высвободила его член, — который, как правильно догадался «Дэмьен Тернистый», не мог идти ни в какое сравнение с его собственным могучим агрегатом, — и начала уже знакомыми Дику движениями яростно надрачивать покрасневшему как варёный рак юноше.
  
  Тот сперва попытался вырваться из её цепкой хватки, но вскоре, поняв, что Азия действует на полном серьёзе, закрыл глаза и начал громко стонать, привлекая к своей особе внимание изредка проходящих по улице жопонцев.
  
  Наконец, когда Карлтон, издав самый громкий из своих стонов, бурно кончил прямо на сиськи своей госпожи, последняя, убрав руки с его члена, тут же собрала пальцами всю кончу и начала слизывать её, будто заварной крем.
  
  При этом она не забывала о том, чтобы одаривать юношу полным любви и обожания взглядом — затем, чтобы у того не оставалось никаких сомнений в том, что она делает это с ним по настоящей взаимной любви, а не потому, что она обладала характером продажной шлюхи, которая была готова отсосать кому угодно, даже своему собственному папаше, кабы тот был ещё жив!
  
  Как бы то ни было, наградив своего осведомителя таким эмоциональным образом, Азия Скэллоп наконец поднялась с колен и, взяв под ручку своего возлюбленного «Дэмьена Тернистого», помахала ручкой Карлтону, не забыв при этом сказать тому на прощание:
  
  — А ротик я возьму в следующий раз, когда ты принесёшь мне сведения о семье этого урода, в дом которого приземлился этот стальнокожий касахианец! Пока же будь доволен тем, что я в своей любви к тебе снизошла до того, чтобы потеребить маленько твой крохотный хуёк, мой глупенький маленький Карлтончик-бомбончик!
  
  И, повернувшись спиной к продолжавшему стоять со спущенными штанами парню с гитарным футляром за спиной, Азия Скэллоп вежливо, но твёрдо потянула «Дэмьена Тернистого» за собой вниз по бульвару, туда, где сквозь туманную дымку виднелись огни вывески некоего увеселительного заведения.
  
  Дик не мог не удержаться от мучившего его во время процедуры «награждения» Калтона вопросом:
  
  — Ты меня любишь?
  
  Азия Скэллоп остановилась как вкопанная и повернула к нему своё лицо — в её глазах была такая ненависть к нему!
  
  Но она быстро взяла себя под контроль, погасив бушующую ярость в своих огромных глаз, которые были у неё как лужи шоколада.
  
  — Что за вопросы на службе, агент? — театрально произнесла она и при этом игриво щёлкнула Дика по яйцам.
  
  «Дэмьен Тернистый» молча снёс оскорбление, только чуть побледнев лицом. Азия тем временем продолжила:
  
  — Неужели ты, дурачок, подумал, что тогда в вонючих стенах той тюрьмы я вдруг ни с того ни с сего прониклась к тебе настоящими чувствами? — риторически поинтересовалась она. — Держи ширинку шире! На войне все средства хороши, а поскольку то, в чём мы сейчас с тобою замешаны, есть ничто иное, как война между службами безопасности разных стран, то я имею полное право вербовать агентов любыми годными для этого способами!
  
  — Вербовать, ты сказала? — выдавил из себя Дик. — А как же этот пидорок с хуйцом с напёрсток? Неужели ты принимаешь меня за идиота, чтобы я поверил в то, что ты вербуешь его уже тогда, когда он по всем признакам давно уже является твоим агентом-осведомителем?
  
  — Дурачок ты, — миролюбиво ответила Азии. — Карлтона — а именно так зовут этого няшного мальчика, зря ты о нём отозвался как о «пидорке», — я мотивировала на новые действия, чтобы он и в дальнейшем работал на меня.
  
  — А почему ты тогда сказала, тварь лживая, — вскипел Дик, — что ты трахаешься с агентами только тогда, когда их вербуешь?
  
  — У тебя в голове мозги или малафья? — резко одёрнула его Азия. — Я не говорила, что удовлетворяю вас всех сексуально только и исключительно в момент вербовки! Ты же сам пользовался моими услугами там, на высоте 12 000 метров, когда мы с тобою уже вылетели на задание? Так что же ты теперь, гондон неблагодарный, пытаешься подловить меня на лжи!
  
  — Да ты шлюха продажная, вот ты кто! — в сердцах возопил «Дэмьен Тернистый». — Тебе ничего не стоит спать с десятью миллиардами людей одновременно! Тебе всё равно, с кем трахаться — с нищим стариком, с маленьким ребёнком, с безногим инвалидом, с представительницами своего постыдного пола всех возрастов в конце концов! И это после всего твоего лживого пиздежа про твою любовь ко мне! Как можно быть такой бессердечной тварюгой?!
  
  — Остынь, бро, — спокойным тоном попросила его Азия. — Не надо истерик во время операции. И к тому же не забывай, что если я с тобой трахаюсь, то это ещё не значит, что мы с тобою муж и жена! Или ты давно уже мнишь меня своею законною супругой, принадлежащей безраздельно только тебе одному? Я не против того, чтобы ты использовал меня как туалет для спермы, но чтобы я пошла за тебя замуж... Нашёл на что надеяться, романтик хренов!
  
  С этими словами Азия Скэллоп плюнула ему в лицо, и «Дэмьену Тернистому» пришлось молча вытереться рукавом своего пиджака, не прилагая никаких попыток к тому, чтобы в ответ съездить наглой шлюхе коленом по пизде или, что уж там, сразу врезать ей кулаком по зубам.
  
  «Дэмьен Тернистый» был слишком благоразумен для таких буйных действий, хотя про себя именно об этом и мечтал, вот забавный чудик, да?! Впрочем, может статься, всё дело было просто в том, что он уже успел привыкнуть к её манере ебаться с кем ни попадя, и лишь одно было для него непривычно — почему она не стесняется это делать прямо на улице, где её действия видят прохожие?
  
  Но, с другой стороны, разве он сам не был отчасти в этом виноват? Разве не она его тогда соблазнила в Вульвкуверской тюрьме и заставила пойти по дорожке агента? И вообще, что за дурацкая манера говорить своей вербовщице о том, что ты её любишь и думаешь при этом, что она тебя любит в ответ? Да нет никакой любви! Есть только работа!
  
  Успокаивая себя мыслями подобного рода, «Дэмьен Тернистый» быстро понял, что его гнев был совершенно необоснованным. Азия Скэллоп, конечно же не была такой уж бессердечной тварью — просто она знала своё дело и умела им пользоваться с максимальной эффективностью в любых обстоятельствах...
  
  И всё-таки он чувствовал себя так скверно из за того только факта что ему пришлось смотреть за тем, как на его глазах та дамочка, которая буквально полчаса назад делала ему шикарный минет в такси, спустя это время как ни в чём не бывало надрачивала какому-то пидорасу с хуйцом размером с напёрсток!
  
  Это не только задевало «Дэмьена Тернистого» за живое, но и заставляло его чувствовать себя оскорблённым в своих мужских достоинствах! Но он понимал, что все эти его чувства не более чем его завышенное мнение о его партнёрше.
  
  Ведь если бы Азия действительно была такой сукой и продажной блядью — разве она стала бы с разговаривать как с тем, кто ей несмотря ни на что не безразличен? Азия Скэллоп была просто очень опытной и хитрой пидораской, которая знала своё дело.
  
  И она никак не могла быть бессердечной тварью — ведь тогда бы ей ничего не стоило убить его прямо там, в тесной и вонючей камере Вульвкуверской тюрьмы... Но всё равно «Дэмьену Тернистому» было обидно до слёз, что он далеко не единственный её актуальный сексуальный партнёр.
  
  Азия, конечно же знала о его мыслях, и она не могла этого не принимать во внимание — но и ничего ему на это отвечать тоже не хотела. Но он чувствовал всеми клеточками своего тела, что не мог дальше терпеть её издевательства.
  
  Он хотел, чтобы она бросила наконец свои замашки шлюхи хотя бы на то время, пока находилась рядом с ним, и чтобы он мог себя чувствовать в её присутствии человеком, но куда там! Она не желала слушать его слова и называла его в ответ «глупеньким дурачком».
  
  И ему приходилось с этим мириться, хотя это ему давалось огромными жертвами. Но, как бы то ни было, всё-таки у него ещё оставался один вопрос к Азии Скэллоп.
  
  — Ладно, я уже понял, что я тебе не нравлюсь и ты трахаешься со мною только потому, что я твой агент, — примирительным тоном начал «Дэмьен Тернистый». — Но всё-таки я хочу знать одну вещь — к чему был весь этот спектакль с теми двумя жопонцами? Зачем ты заставила одного из них сожрать твой носочек и молча терпеть твои удары хлыстом?
  
  Казалось, только этой темы его спутница и ждала. Она улыбнулась и сказала:
  
  — Зачем? — спросила она. — А ты как думаешь? Чтобы они поняли, что я не просто шлюха из далёкой для них Анальды, а гордая гражданка страны, сосед которой держит их крохотную Жопонию за яйца!
  
  — Чего? — не понял Дик. — Ты очень путано выражаешь свои мысли.
  
  — Это у тебя мозги настолько малафьёй заполнены, что ты не понимаешь простых вещей! — взвилась Азия. — Неужели ты такой тупой, что не понял, о чём я веду речь? Я говорю о том, что я, ты и все остальные граждане Анальды имеем полное право на то, чтобы показывать этим пиздоглазым, что мы корешим с Пиндостаном, для которого вся культура этих коротышек с кожей цвета мочи всё равно что мышиная возня! И не только Пиндостан, но и Анальда так же считает! Мы, соседи самой главной державы на Земле, можем позволить себе бесчинства на территории подвластных нашему могучему соседу государств! И если бы не этот твердолобый Союз Нерушимых Государств, который постоянно ставит Пиндостану палки в колёса, то нам никто бы не мешал установить своё господство на этом аппетитном материке, который носит имя в мою честь, и использовать всех этих азиатов по их прямому назначению?
  
  — Какому? — только и смог выдавить из себя ошарашенный Ричард Найджел.
  
  — Они будут на четвереньках ползать, а мы на них плевать! — с неподражаемой интонацией сказала Азия. — А то, что ты не понимаешь, какое это большое удовольствие, — тут же продолжила она, предупредив его вопрос, — говорит лишь о том, что ты молодой ещё!
  
  И на этих словах Азия Скэллоп отвернулась от Дика и продолжила идти вперёд, поэтому повесившему нос «Дэмьену Тернистому» ничего не оставалось, как двинуться вслед за ней. Уж сколько раз твердили миру, что все пиндосы — говнюки!
  
  Но ведь не зря же говорят, что в каждой шутке есть доля шутки. Азия Скэллоп была анальдкой-говнючкой — и это было ясно как Антихристовый день! И всё равно она ему продолжала нравиться, несмотря на свой дерьмовый характер и манию величия.
  
  Как бы то ни было, сейчас он шёл следом за ней, не зная, куда именно та его ведёт, но надеясь, что это не будет слишком далеко. И он был прав — его возлюбленная Азия вскоре привела его в небольшой парк с фонтаном и беседкой посередине.
  
  В беседке, что не укрылось от зоркого взора «Дэмьена Тернистого», к тому моменту уже сидело двое человек, и один из них был одет в чёрную униформу с золотыми нашивками.
  
  Азия Скэллоп подошла к ним вплотную и неожиданно для Дика бросилась в объятия второго, который был одет в простую комбинацию из белой рубашки в клетку и серых брюк.
  
  Он был очень молод, и на его лице не было ни единой морщинки, в отличии от его соседа в униформе, который выглядел лет на тридцать старше него и всем своим видом напоминал старого пердуна.
  
  Молодой человек был явно доволен проявлением к нему чувств красивой молодой девушки, потому что Дик увидел, как он улыбнулся и что-то шепнул ей на ушко, отчего Азия Скэллоп засмеялась — видимо, то был некий комплимент или шутка.
  
  «Дэмьен Тернистый» видел, как она повернулась к нему спиной в знак того, чтобы тот оставил её в покое и не мешал ей весело проводить время в компании красивого молодого человека и его лысого друга — старого пердуна, который, судя по всему, был тут важной шишкой.
  
  Но Дик не собирался оставаться безучастным свидетелем того, как Азия Скэллоп нагло наставляет ему рога с каким-то совершенно незнакомым лично ему человеком.
  
  Он подошёл к беседке и, не обращая внимания на то, что никто из всех троих даже не удостоил его взглядом — а это было уже слишком! — вытянул руку в сторону молодому человеку и тут же мёртвой хваткой вцепился в его костлявое плечо.
  
  Юноша тут же вскрикнул от боли, и его друг-пердун, который до этого момента не проявлял к происходящему никакого интереса и даже как будто спал на своём месте в беседке — а может быть он просто был пьян или слишком устал от жизни, — тут же бросился на «Дэмьена Тернистого» с явным намерением встать горой на защиту своего протеже.
  
  Но «Дэмьен Тернистый» не собирался так просто сдаваться. Он, не выпуская плеча любовника Азии из своей хватки, умудрился весьма точно лягнуть старого пердуна в солнечное сплетение, отчего старик повалился на пол как мешок с гнилой картошкой.
  
  И тут же, не давая ему опомниться и подняться на ноги, Дик решился на необычный манёвр и специально сделал так, чтобы подскользнуться и обрушиться спиной назад прямо на старого пердуна, чтобы попытаться если не раздавить противника в лепёшку, то хотя бы на время вывести того из строя путём придавления к полу беседки.
  
  Однако старый пердун оказался крепким орешком, и когда «Дэмьен Тернистый» обрушился на него всей массой своего тела, он с невероятной для старика силой поднялся на ноги, тем самым спихнув Дика с себя.
  
  Однако последний тоже был не дурак и тут же принял боевую стойку, выставив вперёд кулаки как будто он сейчас находился на ринге, а не в маленькой уютной беседке посередине городского парка.
  
  В пылу сражения с этими двумя говнюками Дик совершенно забыл про представительницу прекрасного пола, которая в самом начале схватки посчитала за лучшее шмыгнуть в угол беседки, где и сидела до поры до времени на корточках, втянув голову в плечи.
  
  Но когда на её глазах битва озверевших самцов приняла неожиданный для всех оборот, она сразу же вскочила на ноги и, воспользовавшись тем, что Ричард Найджел стоял к ней спиной, не дала ему опомниться и бросилась на помощь своему молодому любовнику.
  
  Её помощь выразилась в том, что она со всей силы пнула Дика в заднюю сторону его коленки, отчего тот потерял равновесие и упал на пол.
  
  Не дожидаясь того, пока он поднимется, старый пердун и его молодой друг тут же бросились на него вдвоём и общими усилиями связали его не пойми откуда взявшимися толстыми верёвками.
  
  И тогда, не помня себя от ярости и обиды — а может быть просто потому, что он был как последний лох связан по рукам и ногам, — Дик рванулся изо всех сил вперёд на Азию Скэллоп, но тут же почувствовал на своём лице её губы.
  
  Дело в том, что эта сучка, опередив его буквально на полсекунды, уже целовала его прямо в глаза своими тёплыми влажными губами до тех пор, пока он не почувствовал, что его могучий член уже готов был выскочить из его штанов дабы приступить к своим обязанностям.
  
  Но тут произошло нечто неожиданное — Азия Скэллоп вдруг резко выпустила его голову из своих рук и, оттолкнув его от себя, встала и пошла прочь из беседки, стряхнув со своих чикчир налипшие к коленкам пылинки.
  
  А молодой человек, который был её любовником — а может быть просто другом? — подошёл к Дику и опустился перед ним на одно колено, разглядывая его с каким-то странным блеском в глазах — так энтомолог-любитель удовлетворяет свой интерес к природе, пожирая глазами редкий вид бабочки, которую он только что проткнул булавкой.
  
  «Дэмьен Тернистый» ожидал чего угодно, но только не того, что его противники вдруг забудут о борьбе и начнут пялиться на него, словно он не человек, а какая-то выставка чудес. И это было тем более странно, что молодой человек был очень красив — и не только внешне, но даже в своих движениях.
  
  Он был похож на какого-то персонажа из старых советских комедий, которых Ричард Найджел, разумеется, не мог никогда видеть, но о которых догадываешься ты, мой дорогой читатель!
  
  Да, мой маленький зелёный друг, парень, скрутивший «Дэмьена Тернистого», был вылитым Александром Демьяненко в роли известного на весь постсоветский мир студента-супергероя Шурика! И, как и в случае с Александром Демьяненко, в его глазах было что-то такое — не знаю даже как это описать.
  
  Это был взгляд человека из другого мира и другой эпохи; он смотрел на Дика с каким-то едва скрываемым сожалением или сочувствием одновременно... И ещё у него была очень странная улыбка: словно ему хотелось сказать «не легко же тебе пришлось, сочувствую я тебе», но при этом в то же самое время казалось, будто ему было на всё насрать.
  
  В общем, «Дэмьен Тернистый» понял одно очень важное в этой ситуации обстоятельство — не стоило, ох, не стоило на этого молодого человека нападать!
  
  Вдруг этот самый молодой человек неожиданно улыбнулся и, поднявшись с колена, повернулся к своему товарищу — тому самому старому пердуну в чёрной униформе. И тут произошло нечто странное — старый пердун вдруг ни с того ни с сего встал на колени и, подняв руки к небу, стал беззвучно шамкать своими губами, будто он читал молитву.
  
  Молодой человек также поспешил последовать его примеру и тут же опустился рядом со своим товарищем и принял то же положение. Дик видел, как их головы соприкоснулись друг с другом так близко, что казалось, будто они изучают каждый прыщик на лицах друг друга.
  
  Он решил, что пора уже внести ясность в это дело и, бросив безуспешные попытки сбросить с себя путы, тихонько спросил:
  
  — Куда ушла Азия?
  
  Двое его мучителей тут же перестали молиться и обернулись в его сторону. Видимо, его жалостливый тон, с которым он произнёс этот в общем-то лишённый романтики и тоски вопрос, показался им проявлением его слабости, отчего губы старого пердуна растянулись в улыбке, а молодой парень наконец-то впервые за всё это время открыл рот для того, чтобы сказать кое-что очень интересное — по крайней мере, интересное для Дика в той ситуации, в которой он сейчас находился.
  
  — Госпожу Скэллоп тебе больше не видать, — начал он нежным и лиричным, как у голубя, голосом. — Она тебя полюбила настолько сильно, что не в силах больше быть рядом с тобой. Я знаю, — поспешил он объясниться, — ты думаешь, я несу чушь. Но ты сам пойми — какая ещё может быть любовь между агентом и его вербовщицей? Вот именно, — кивнул он в ответ своим собственным словам, — что никакая. Это только бы подвело всю нашу операцию к её бесславному провалу. Поэтому госпожа Скэллоп, выполнив всё, что от неё требовалось в рамках данной операции, вышла за кулисы и дала черёд действовать нам. Кстати, рад познакомиться, полковник Пол Бухер, — внезапно прервался он, представившись Дику по имени-званию. — А это, — указал он на старого пердуна, — майор Бугенхаген. Мы работаем вместе уже много лет... Ну да ладно! — тут же оборвал он свои воспоминания. — Слушайте меня внимательно, агент «Дэмьен Тернистый», — сказал он, проявив этим свою осведомлённость о личности Дика. — Я и майор Бугенхаген собрались здесь сегодня утром из уважения к вашей работе над вашей задачей. Ждали вас тут не один час, не зная, как убить время, и когда наконец госпожа Скэллоп привела вас на встречу, вы, уж простите, едва не убили нас самих. Нехорошо, агент «Дэмьен Тернистый», нехорошо так поступать с вышестоящим начальством! — без злобы, даже шутя, погрозил он Дику пальцем. — К тому же мы все сейчас работаем над одной и той же проблемой, так что нечего вам считать нас двоих за своих врагов! Впрочём, — вдруг сообразил Бухер, — я понимаю, что вас так разозлило. Вы подумали, что госпожа Скэллоп предпочла мою персону вашей. Так вот, зарубите себе на носу — эта дамочка психологически не может привязаться к кому либо своими чувствами, этому её научила многолетняя игра во всякого рода кинофильмах! Да-да-да, вы никогда не видели её на экране, но это не значит, что это автоматически превращает актрису в самую обычную девушку! В общем, — попытался Бухер вернуться к первоначальной теме разговора, — госпожа Скэллоп уже сыграла свою роль в этом деле, и не стоит надеяться, что ради вас наши планировщики напишут для неё ещё парочку-другую строчек в сценарии нашей операции. Поняли вы меня наконец, агент «Дэмьен Тернистый»? — неожиданно грубым тоном поинтересовался у Дика Бухер.
  
  Дик не знал, что и отвечать на такую длиннущую и очень скучную речь, которую ему ещё нужно было усвоить своими мозгами, что в его положении, когда он сидел связанным на полу беседки, было далеко не самой простой задачей.
  
  Он с трудом осознал, что перед ним не враги, а друзья, ну и конечно же он с грустью в сердце осознал, что свою новую возлюбленную — Азию Скэллоп, — не видать ему больше в своей жизни никогда!
  
  Последнее его в общем-то не очень огорчало, поскольку за то недолгое время, что они провели вместе, он уже успел убедиться в её психической неуравновешенности, однако при всём при этом у неё было несколько неоспоримых достоинств — она лишила его девственности, при этом обладая офигительным талантом к оральному, вагинальному и — страшно подумать! — даже анальному сексу!
  
  И это не считая её симпатичной мордашки, упругих сисек и огромной, просто гигантских размеров жопой, благодаря которой, видимо, её родители и дали ей такое чудное имя — Азия.
  
  Как бы то ни было, потеря живой секс-игрушки была для Дика досадной, хоть и не критичной проблемой, но, понимая, что она рано или поздно в любом случае бы с ним рассталась, он уже успел с этим смириться.
  
  Вот только ему одного не хотелось — чтобы эти двое придурков Пол Бухер и Бугенхаген подумали, что он позволил им отнять у него некоторое время законно принадлежащую ему девушку как у ребёнка конфету.
  
  И поэтому он, внутренне уже помахав ручкой анальдской шлюхе с огромной жопой, принял на себя вид оскорблённого в лучших чувствах супруга и задал полный наигранной ненависти вопрос:
  
  — Уроды, когда вы вернёте её мне? Придурки, никогда я вам этого не прошу! Немедленно развяжите меня и дайте мне побежать вдогонку за ней!
  
  Пол Бухер пропустил его слова мимо ушей и сделал Бугенхагену знак, чтобы последний поднялся со своего места и подошёл к нему. Когда старый пердун исполнил его пожелание, молодой человек начал о чём-то с ним шептаться, изредка бросая на Дика полные недоумения взгляды, что весьма смутило последнего.
  
  Он, конечно, не ожидал, что эти двое вдруг возьмут да развяжут верёвки, но и к игнору с их стороны тоже не был готов. Наконец, не вытерпев того факта, что эти двое придурков упорно не желали идти ему навстречу, задал новый вопрос:
  
  — Ладно, ебись конём эта Азия, но всё-же скажите мне, куда она всё-таки сдриснула от меня?
  
  Казалось, что эти слова были тем самым «сезам, откройся!», который нужно было произнести для того, чтобы найти ключик к сердцу Пола Бухера и его друга Бугенхагена.
  
  По крайней мере последний, прекратив шептаться с молодым человеком, повернул к Дику своё испещрённое морщинами лицо и с тупым выражением своих бараньих глаз произнёс:
  
  — Госпожа Скэллоп возвращается в Вульвкувер, чтобы по прибытию тут же приступить к плану под кодовым названием «Виейра, Виейра, 82!», — сказал он глухим голосом, не переставая шамкать губами. — Что это за план, вас не касается... До поры до времени, — тут же исправился Бугенханен. — А пока дайте нам честное агентское, что вы не наброситесь на нас обоих с кулаками, когда мы вас развяжем.
  
  Дик, понимая, что упускать шанс из рук было бы идиотизмом, тут же поклялся им всеми святыми, и Бугенхаген, пригрозив, что при случае сопротивление вышибет ему мозги из своего табельного пистолета, в два счёта освободил его от верёвок...
  
  ГЛАВА 18: ТЕБЯ ДОКТОР АЙБОЛИТ ЛЕТ НА ДВАДЦАТЬ УСЫПИТ!
  
  В общем, когда прямо на глаза Нар-Тая его бывший одноклассник вдруг ни с того ни с сего сиганул вниз с балкона и расшибся в лепёшку, он — Нар-Тай, а не его одноклассник, — понял, что должен немедленно действовать и должен в конце концов открыть жуткую тайну того, ЧТО же именно скрывалось в комнате, в которую Дмитрий Курносов вошёл сразу после того, как привёл их в гости.
  
  И наш бравый супергерой тут же бросил всё и выбежал из столовой, пока его друг Андо, не понимая ничего из происходящего и чувствуя себя полным идиотом, продолжал сидеть как Бобик за столом с раскрытым в ужасе ртом, и его глаза продолжали вглядываться в вид ночного города, видневшийся за распахнутой настежь дверью балкона.
  
  Нар-Тай к этому моменту уже стоял на пороге мучавшей его сознание комнаты. Он не стал зажигать свет, поскольку он и так уже был зажжён, и тут же уставился на стену, на которой висела большая картина в тяжеленной на вид раме.
  
  На полотне был изображён человек в чёрной рясе с поднятым вверх большим пальцем, причём его облик пугающе соответствовал порождению его кошмара, который когда-то давным-давно приснился маленькому Нар-Таю ещё тогда, когда он учился во втором классе начальной школы вместе с Дмитрием Курносовым.
  
  И теперь, глядя на картину в квартире своего бывшего одноклассника и вспоминая свой сон — а он помнил его очень хорошо! — Нар-Тай вдруг осознал, что его кошмарный сон и эта картина в квартире его бывшего одноклассника являются одним целым, и это значит...
  
  Это значит, что он на самом деле никогда и не становился взрослым, а продолжал спать вечным сном, и что на самом деле ему до сих пор восемь лет и что он по идее должен вот-вот проснуться и пойти с утра в школу, где, как и всегда, затеет по пути драку с Дмитрием Курносовым и переживёт прочие бытовые проблемы маленького школьника, а вся эта история про супергероя со стальной кожей и платиновыми костями, который якобы спрыгнул с авиалайнера и не разбился, являются всего лишь похождениями его кошмарного сна.
  
  Но почему, думал Нар-Тай, почему он никак не мог этого понять раньше? Ведь все эти годы у него была возможность убедиться в том, явь ли это или только сон — достаточно было просто внимательно вчитаться в текст какой-нибудь книги, ведь общеизвестно, что если вы читаете что-либо во сне, то буквы на бумаге никогда не похожи на реальные, а являются по сути бесформенными кляксами, которые плюс ко всему имеют идиотскую привычку расплываться, если на них долго смотреть.
  
  И сейчас, когда перед ним во весь рост стал вопрос — спит он или всё-таки нет, — Нар-Тай, вспомнив об этом с позволения сказать лайфхаке, тут же решил испытать его в действии. С этой целью он стал осматривать комнату на предмет книжного шкафа или чего-нибудь подобного.
  
  Его поиски не заняли много времени — шкаф оказался совсем рядом, по его правую руку. Нар-Тай бросился к нему как тигр на антилопу и, наугад выхватив из его недр толстенький томик, раскрыл его на случайной странице и начал пожирать текст глазами. Вот что он прочёл:
  
   «Кактус и Ромашка, росшие в гостином зале дворца, обладали способностью говорить также, как и люди. Когда Зеландайн было нечего делать, она садилась на стул перед окном и слушала, как её зелёные друзья рассказывают ей о том, что было и что будет в мире. В тот день они сказали маркизе, что сегодня ей исполняется восемнадцать лет и по этому случаю они хотят порадовать её известием о том, что она встретит своего жениха, который, как было принято в те далёкие времена, должен будет подарить ей сердце, пронзенное стрелой. Когда Зеландайн, обрадованная этой новостью, немедленно отправилась в главный дворцовый зал, где находилась её мать, Кактус и Ромашка начали перешептываться между собой о том, на кого будет похож таинственный избранник маркизы».
  
  Нар-Тай ошалело скользил глазами по этим полных шизофрении и скрытых сексуальных комплексов строчкам. Он даже представить себе боялся внешность того человека, который мог написать подобный бред, который был бы уместным разве что в истории болезни пациента какой-нибудь психиатрической клиники.
  
  Но ещё больший ужас охватило душу Нар-Тая то обстоятельство, что он всё-таки и в самом деле читал это, и во время этого процесса ни единая буковка предательски не изменила свою форму и не расплылась под его взглядом будто клякса! А это значит, что он не спит, и всё это происходит с ним в реальности.
  
  Осознание этого повергло Нар-Тая в шок, и он, швырнув идиотскую книжонку в окно, которое по счастью было широко распахнуто, повалился на пол, сжав свою голову обеими руками. Некоторое успокоение ему принёс звук шагов, который доносился из коридора.
  
  Это его верный жопонский друг Андо спешил ему на помощь, думая, что звук падения, который издал Нар-Тай, принадлежал не живому Нар-Таю, а Нар-Таю мёртвому.
  
  И поэтому, когда Андо оказался на пороге комнаты, то Нар-Тай, который продолжал валяться на полу, уже пришёл в себя после пережитого потрясения и не вставал лишь потому, что был слишком слаб для такого усилия воли в тех обстоятельствах, которые сложились вокруг него за последние несколько минут.
  
  Но это, как выяснилось впоследствии, только сыграло ему на руку, ибо именно этот момент стал решающим во всей этой странной истории.
  
  Дело в том, что когда Андо, войдя в комнату и увидев, что его друг валяется на полу, кинулся к нему со всех ног, чтобы помочь встать или хотя бы выяснить, не случилось ли с ним что и не требуется ли ему медицинская помощь.
  
  И когда он оказался буквально в одном шаге от Нар-Тая, то вдруг пол под ним треснул, и не среагируй жопонец на это вовремя, то провалился бы он в тартарары.
  
  Точнее, в подвал, поскольку в открывшееся отверстие было отчётливо видно, что внизу находится довольно обширный подземный холл площадью примерно сто квадратных метров — судя по всему, это была подсобка ресторана, располагавшегося на первом этаже того дома, в котором Дмитрий Курносов арендовал квартиру.
  
  В холле не было ничего, кроме стоявшей в самом дальнем углу стеклянной ванны, над которой поднимался пар. Нар-Тай, который к этому моменту уже пришёл в себя, нашёл в себе силы, чтобы ползком добраться до дыры в полу и, недолго раздумывая, свалиться вниз.
  
  Падать было не больно, потому что прямо под отверстие был предусмотрительно расположена анонимным доброжелателем мягкая пуховая перина.
  
  Благополучно приземлившись на неё, Нар-Тай, слегка оглушённый падением, некоторое время приходил понемногу в сознание, оглядывался кругом мутными глазами.
  
  А его друг Андо в это время сидел у дыры на корточках и, глядя на Нар-Тая сверху вниз, не знал, что и сказать. Наконец он решил нарушить молчание:
  
  — Что, блять, только что произошло? — с отчаянием возопил жопонец.
  
  Нар-Тай не стал отвечать ему на такой хоть и очень очевидный, но совершенно бессмысленный вопрос. Бессмысленный потому, что он не мог найти на него ответ.
  
  Он просто увидел дыру в полу, заинтересовался ею и случайно провалился в неё. Всё! О чём тут можно спрашивать! Однако Андо такую простую версию событий не хотел принимать на душу.
  
  Ему обязательно нужно было находить во всём логику и исходящие из неё последующие объяснения. Нар-Тай уже начал было жалеть о том, что восемь лет тому назад завязал дружбу с яйцеголовым прагматиком, который в эту самую минуту выглядывал из дыры в потолке и матершиными словами хотел добраться до сути вещей, когда вдруг откуда-то издалека донёсся звонок телефона.
  
  Сначала Нар-Таю показалось, что это где-то в подвале, в котором он сейчас находился, но, заметив, как голова жопонца вдруг исчезла из дыры и к телефонному звонку присоединился громкий топот, он понял, что телефон звонил где-то в недрах квартиры Дмитрия Курносова.
  
  Осознав это, Нар-Тай бессильно растянулся на мягкой перине и стал ждать, когда Андо, пообщавшись с таинственным абонентом, соизволит поделиться этой вестью с ним.
  
  И его надежды оправдались — через несколько минут Нар-Тай услышал шаги, и, когда он задрал голову, то на него уже во все глаза пялился Андо, на лице которого было странное выражение азарта, смешанной с огорчением.
  
  Он хотел было спросить друга о том, что же привело его в такое состояние души, но тот опередил его, начав изливать на него поток словесного поноса:
  
  — Друган, там сейчас в корпорации VRLJ такие страсти разгорелись, что просто держись! — начал он. — Я не знаю точно, как это возможно, но сейчас сюда позвонил какой-то Марк, представился другом Дмитрия Курносова и попросил, чтобы мы не сдавали его друга Трупентию Могилкину. И знаешь почему?
  
  Нар-Тай смотрел на Андо как баран на новые ворота. Он ещё не настолько пришёл в себя, чтобы вести конструктивный диалог. Андо, поняв это, не стал дожидаться от друга ответа и продолжил:
  
  — Потому что Дмитрий Курносов и есть тот самый солдат-клон под номером восемнадцать дробь ноль пять, о котором так долго распинался тот мудила Антон Сковородников в главном офисе Пет-ель-бюржского филиала корпорации VRLJ! Вспомни только, как все подозревали его в том, что это именно он украл те штучки-дрючки, ну, ты помнишь — маленький блестящий предмет размером чуть больше пинцета, который при ближайшем рассмотрении пинцетом собственно говоря и являлся, странная изогнутая трубка, похожа на шприц, но с очень толстой иглой, которая в общем-то была и не иглой вовсе, а просто очень тоненькой трубкой, изгибающейся под странным углом, а также красная пластиковая коробочка с ручкой, похожая на типичный анальдский ланч-бокс, какие продаются во многих магазинах Вульвкувера и Трахонто, на крышке которой было изображено стилизованное изображение морского гребешка, под которым было по-порнугальски написано «vieira», что на человеческий язык собственно говоря и переводилось именно как «морской гребешок». И это я ещё не встал сейчас при тебе вспоминать о полупустой бутылке из под водки, половинке солёного огурца и маленькой стопке с отбитым краешком!
  
  Выплеснув на друга тугую и вонючую струю словесного поноса, Андо заткнулся, переводя дыхание.
  
  Нар-Тай продолжал, лёжа на животе, смотреть на друга снизу вверх, и даже в тускло освещённом подвале было прекрасно видно, что хотя Нар-Тай и не торопиться пока высказывать свои мысли при помощи зубов и языка, но и его глаз было достаточно для того, чтобы всем присутствующим было ясно, что его конкретно заебал трёп его дружка.
  
  Но самому жопонцу это было до пизды, потому что он, отдышавшись, как ни в чём не бывало продолжил:
  
  — Ну и в общем, Марк мне сказал, что нашего общего знакомого на самом деле кто-то очень жёстко подставил, забросив под его койку сумку с этими штучками-дрючками, которые были украдены из лаборатории по производству солдат-клонов. Он не стал говорить, кто именно, потому что и сам не уверен в том, какому пидорасу пришла в голову такая идея, но в одном он уверен точно — это никак не мог быть кто-либо из сослуживцев Дмитрия Курносова, иными словами, эти трое гондонов — Антон Сковородников, Илья Силантьев и Павел Солонин, — так вот, эти трое гондонов остаются просто троими гондонами, но не более того. То-есть, не они подставили своего соказарменника, это сделал кто-то со стороны. А учитывая, что сейчас идёт самая натуральная война между Союзом Нерушимых Государств и проклятущим Пиндостаном с шлюховатой Анальдой на подхвате, то у Марка есть все основания считать, что это сделали секретные агенты одной из этих двух ёбаных стран. Они всё время пытаются украсть наши сведения о том, как производить своих собственных солдат-клонов, и с каждым разом, нападая на нас как крысы, отгрызают всё больше и больше. И поэтому Марк полагает, что эта вот сумка со штучками-дрючками была всего-навсего отвлекающим манёвром. То-есть некая крыса, проделавшая огромную дыру в Пет-ель-бюржском филиале корпорации VRLJ, наверняка давно уже очистила склады с нужными инструментами, и напоследок, чтобы сбить наших бравых генералов с панталыку, забросила сумочку со штучками-дрючками под койку одного из солдафоном, чтобы перевести все стрелки на невиновного. Вот такой расклад получается...
  
  На последних словах Андо замолчал, видимо, не рассчитав свои силы после произнесённой им длиннющей речи, изобилующей охуительными фактами как собака блохами.
  
  Некоторое количество слюны вытекало из его рта и падало прямо на лицо лежавшего прямо под ним Нар-Тая, но последнему было не до того, чтобы утираться. Его взгляд был устремлён на лицо жопонца, и он, так и не сказав ни единого слова, вдруг перевернулся на спину и застонал.
  
  Андо, не на шутку встревожившись, тотчас же вскочил с колен и, убегая куда-то вглубь квартиры, успел выкрикнуть:
  
  — Я вызову штаб-лекарей! Целую бригаду с верёвочной лестницей в придачу! Только потерпи немного, и тебя вмиг оттуда вытащат!
  
  Но Нар-Тай уже не слышал его слов. Откинувшись на перину, он зажмурился и тихо завыл, стараясь не обращать внимания на боль, которая ни с того ни с сего начала терзать его мозг — как будто кто-то втыкал ему раскалённые иглы прямо сквозь череп.
  
  Боль была настолько сильна, что Нар-Тай потерял счёт времени, а когда она наконец отпустила, то оказалось непонятно даже сколько прошло минут или часов. Зато теперь сверху, в квартире Дмитрия Курносова, раздавались голоса людей и звуки их шагов.
  
  С трудом разлепив веки от выступивших на его глазах слёз, Нар-Тай увидел склонившегося над отверстием в потолке человека преклонного возраста с роскошными седыми усами и забавных круглых очках на носу. На седых висках незнакомца была маленькая белая шапочка.
  
  В общем, перед Нар-Таем откуда ни возьмись вырос во весь рост человек, который на вид был вылитым доктором Айболитом, вот только непонятно было, какого хуя он тут забыл. Однако Нар-Таю было некогда обмозговывать это недоразумение, поскольку «доктор Айболит» уже начал что-то говорить.
  
  Нар Тай прислушался, и наконец смог понять, что там происходит.
  
  — Это и есть тот фрукт, что так здорово тяпнул Павлушку Солонина за ногу, что аж до кости? — весёленьким таким голоском произнёс «доктор Айболит», явно обращаясь не к Нар-Таю (хотя и смотрел прямо на него), а к кому-то, кто стоял в глубине комнаты.
  
  — Ну что вы, пан Грижас, тот, который рядового Солонина тяпнул, сейчас под окном с разбитой черепушкой валяется, — донёсся откуда-то сверху голос Трупентия Могилкина.
  
  — То-то я смотрю, что у того, что под окном валяется, и у того, что сейчас подо мною на перине корчится, ничего общего между собою нет, — сказал пан Грижас. — Тот молодой человек, что под окошком валяется, это какой-то маньяк, натуральный маньяк прости Антрихрист, а этот, я так погляжу, личность интеллигентная. А ведь он, как я понимаю... — он сделал паузу и посмотрел на Нар-Тая.
  
  Тот понял его взгляд по своему — этот весёленький «доктор Айболит», судя по всему, никогда не видел в лицо ни Дмитрия Курносова, ни его самого, раз уж он так уверенно назвал его «интеллигентной личностью», когда на самом деле Нар-Тай был рубаха-парнем, которому палец в рот не клади, и который, если бы не его врождённый инстинкт к самосохранению, мочил бы всех козлов подряд.
  
  Но сейчас Нар-Тай не мог ничего ответить, потому что был слишком слаб. Он только понял, что «доктор Айболит», судя по всему, и есть тот самый штаб-лекарь, о котором Андо говорил некоторое время тому назад. Вот только где обещанная им бригада с верёвочной лестницей?
  
  Но тут в отверстии в потолке появилась ещё одна рожа, в которой Нар-Тай тут же признал Антона Сковородникова. Блондин уже разматывал клубок, который он держал в обеих руках.
  
  Привязав один конец верёвочной лестницы к выступавшим по краям отверстия остым концам досок, он, медленно пропуская её сквозь свои нервные и тонкие, как у пианиста, пальцы, начал опускать её вниз. С каждым сантиметром лестница опускалась всё ниже и ниже, пока наконец её конец не коснулся запыленного пола подвала.
  
  Солдат-клон слегка потянул её на себя, проверяя, насколько она надежно закреплена, и, покончив с этим делом, повернулся к «доктору Айболиту».
  
  — Альбертас Висловдовичус, лестница, как вы и просили, закреплена! — сказал он так, словно находился не в квартире своего сослуживца, а прямо на плацу. — Давайте я вас спущу. А то вы такой старенький...
  
  — Старенький, да удаленький! — парировал пан Грижас, сверкнув из-под очков своими хитрыми глазками. — Не надо мне твоей помощи, я сам всё сделаю, плавали, знаем!
  
  И с этими словами «доктор Айболит» схватился за верхние ступеньки и начал ловко, будто обезьяна, спускаться по верёвочной лестнице вниз, в подвал. Он спускался очень быстро, и Нар-Тай с удивлением заметил на его лице выражение азарта.
  
  Когда пан Грижас уже достиг пола, он, не обращая внимание на продолжавшего пучить глаза Антона Сковородникова, лихо спрыгнул с лестницы и остановился в двух шагах от лежавшего на пуховой перине Нар-Тая.
  
  Он был в белом халате, и из его правого кармана брюк торчала бутылка с какой-то бесцветной жидкостью. Нет, не водка, тут же понял Нар-Тай, потому что бутылка была очень маленькая и на её простой белой этикетке было написано латинскими буквами какое-то незнакомое ему слово, на букву «G».
  
  Мифическая точка G, которая якобы есть у всех шлюшек, в том числе и у возлюбленной Андо — Азии Виейры, явно не имела к содержимому этой бутылочки в кармане «доктора Айболита» никакого отношения.
  
  Но Нар-Тай не успел понять, что тут к чему, потому что пан Грижас, как называл этого штаб-лекаря невидимый сейчас Нар-Таю полковник Трупентий Могилкин, как-то странно щёлкнул пальцами, после чего Антон Сковородников, который явно только и ждал этого сигнала, тоже начал спускаться вниз.
  
  Сам же «доктор Айболит» в это время, не обращая внимания на Антона Сковородникова, пожирал лежавшего у его ног Нар-Тая своими хитренькими маленькими глазками, которые прятались за стёклами его забавных круглых очков.
  
  При этом его губы, которые он то и дело облизывал языком с таким видом, будто его только что угостили сметаной, словно какого-то толстого и довольного британского кота, были разведены в улыбке, и Нар-Тай понял, что его персона явно вызывает у штаб-лекаря если не восторженное, то по крайней мере очень тёплое чувство.
  
  Это было тем более удивительно и странно в свете того факта что Нар-Тай был для него всего лишь очередным пациентом, причём таким, которого он никогда ранее в своей жизни не видел и мало того, он даже не был причислен к казармам Пет-ель-бюржского филиала корпорации VRLJ!
  
  Конечно, господин начальник корпорации Хорхе Озорио вроде бы назначил Нар-Тая на какую-то совершенно нелепую должность неведомого «муштроведа-инструктора», но даже последнему дураку было понятно, что это просто какая-то новая форма издевательства, которую придумали для того, чтобы заставить Нар-Тая гнуть спину на Хорхе Озорио и не получать от последнего ничего взамен.
  
  Но, с другой стороны... Нар-Тай не успел понять, что именно он хотел вывести из суммы всех этих обстоятельств, потому что к этому моменту в подвале кроме пана Грижаса уже находился и рядовой Сковородников, который успел спуститься по верёвочной лестнице и встать прямо позади Нар-Тая с явным намерением попытаться поднять его с места вместе со стареньким штаб-лекарем.
  
  Но тут случилось нечто неожиданное для всех присутствовавших в данный момент в подвале. Из отверстия в потолке вдруг высунулась физиономия полковника Трупентия Могилкина, который, глядя на всех троих, сделал рукой какой-то странный жест и тут же скрылся.
  
  Нар-Тай ожидал, что после этого пан Грижас и рядовой Сковородников тут же бросят его на произвол судьбы и полезут обратно вверх по верёвочной лестнице, но они напротив подошли к нему поближе и, как по команде, схватились за оба края пуховой перины, на которой он в данный момент лежал.
  
  — Тяжелый, гад, — с натугой произнёс Антон Сковородников, лицо которого было скорчено в гримасе, которая могла бы показаться оскорбительной, если бы не то, что она была совершенно искренней. — Альбертас Висловдовичус, — сказал он, обращаясь к штаб-лекарю, — пожалуйста, не уроните его.
  
  — А то что? — спросил пан Грижас, который явно был в хорошем настроении, и даже несмотря на свой преклонный возраст вовсе не испытывал проблем с тяжестями, в отличии от своего напарника 1982 года рождения.
  
  Антон Сковородников оставил реплику штаб-лекаря без ответа и, обливаясь потом и выкрикивая проклятия по отношению к тяжёлому Нар-Таю, начал вместе с штаб-лекарем нести их общую ношу в тот угол подвала, где, как помнил Нар-Тай, стояла стеклянная ванна, которую он видел ещё тогда, когда находился там наверху, в комнате Дмитрия Курносова, прежде чем упал сюда.
  
  В этот момент он подумал, что это не такая уж и плохая идея — принять ванную, учитывая, что над её поверхностью клубился пар. Но когда его носильщики, наконец-то добравшись до неё и опустив свою ношу прямо в её стеклянное нутро, Нар-Тай с ужасом понял, что пар, который он до этого принял за подтверждение того, что вода была горяча, на самом деле свидетельствовал лишь о том, что жидкость в ванне была настолько ледяной, что у него даже перехватывало дыхание.
  
  Он попытался было что-то сказать, но не смог издать ни звука в тот момент, когда пан Грижас и рядовой Сковородников совместными усилиями опустили его в жидкий азот, коим и являлась загадочная жидкость, от которой поднимался ледяной пар.
  
  Он даже не успел испугаться, потому что в тот же миг к его губам чья-то заботливая рука — судя по покрывавшим её морщинам, она принадлежала «доктору Айболиту» — поднесла маленькую бутылочку, к горлышку которой Нар-Тай тут же присосался губами и начал всасывать в себя сладковатую жидкость, по вкусу похожую на самый обычный сахар, который растворили в пустой кипячёной воде.
  
  Но это была явно не вода с сахаром, а какой-то другой напиток. И как бы в подтверждение этого, до ушей Нар-Тая донесся будто бы издалека добрый старческий голос:
  
  — Глицеринчику глотни, голубчик, — говорил «доктор Айболит», продолжая держать бутылочку у губ Нар-Тая. — Это чтобы твоя печёнка-селезёнка не сгнила, пока ты будешь в анабиозе в этой ванне плескаться. А то, знаешь ли...
  
  Что именно должен был знать Нар-Тай, он уже не понял, потому что именно в этот момент монолога пана Грижаса последний резко выдернул бутылочку из его рта, и Нар-Тай почувствовал, что его голова погружается в ледяную жидкость — жидкий азот.
  
  И последним звуком, донесшимся до него из этого мира, был всплеск, с которым его тело погрузилось в жидкий азот. Неприятный, хотелось ему кому-нибудь сказать, звук.
  
  ГЛАВА 19: СЕКС, НАРКОТИКИ И ДИПИ ШМОТ
  
  В городишке Клиторленде, забытой Антрихристом глуши на северо-востоке Пиндостана, происходили не особо интересные, но все же довольно занимательные события.
  
  По крайней мере, они в состоянии были занять крохотный мозг некоего субъекта по имени Роберт Т. Морроу. Не думайте, услышав такое громоздкое нагромождение слов, что это был умудрённый сединами старец. Какое там!
  
  Бобби «Его-звали-Роберт» — а именно так звали этого индивидуума его близкие и знакомые — был типичным прыщавым дрочером восьми лет от роду. Вполне естественно для такого шкета, что больше всего на свете он любил передёргивать затвор на красивых девчонок.
  
  И вот в этот момент на его долю выпал шанс, который никому из людей никогда бы даже вообразить было нельзя: дело в том, что мисс Скэллоп, потасканная сорокадвухлетняя кобыла из Вульвкувера, Анальда, позвонила этим утром и сообщила мальчику о том, чтобы тот вместе со своим братом-наркошей приняли у себя некую мисс с труднопроизносимой фамилией, которая, как сказала старая манда, была «без гроша в кармане».
  
  Мальчик обрадовался этой новости, поскольку в его забитом спермой мозгу при этих словах тут же возникли грязные мыслишки о том, как вся из себя такая бедная и несчастная девушка будет славить Антрихриста за то, что двое таких славных людей как Бобби и Райан обеспечат ей стол и кров в своём доме, а в это время сам Бобби будет тайком подглядывать за этой мисс в душе или спальне, тихонько надрачивая на её беззащитное тельце.
  
  Мальчику даже в голову не пришло, что незнакомая мисс могла на деле быть старой девой, такой же, как и сама мисс Скэллоп, однако даже если это будет так, то что же, думал Бобби «Его-звали-Роберт», придётся учить свой агрегат вставать на старух!
  
  Как бы то ни было, он был обязан предупредить своего старшего брата об этом событии, и с этой целью мальчик, который, будучи разбуженным звонком мисс Скэллоп прямо в постели, был лишь в одной пижаме, не стал тратить время на свой туалет, а сразу же по окончанию разговора встал с кровати и, всунув ноги в симпатичные тапочки с помпончиками, потопал к брату.
  
  Комната последнего находилась в конце коридора, но мальчик слышал, как и-за закрытой двери доносился сладкий, как патока, голос Давидки Гэханыча из Дипи Шмот:
  
  — ...ай'в джаст стартед волкинг, — негромко и вкрадчиво тянул он глупый и наивный текст, который его дружбан Мартын-с-Гор накатал за пару минут в перерывах между гомоёблей и бухлом, — ай'в джаст стартед нэ волки-и-и-инг...
  
  Бобби «Его-звали-Роберт» было глубоко насрать на песню — он был слишком занят мыслью о том, чтобы донести до непутёвого старшего брата слова мисс Скэллоп. С этими мыслями мальчик приблизился вплотную к двери, взялся за её ручку и потянул на себя.
  
  И как только он это сделал, как до этого тихо игравшая музыка вдруг резко взорвалась какофоническими и рвущими барабанные перепонки синтами, а Давидка Гэханыч тут же перестал бормотать про себя и ни с того ни с сего заорал как кот, которого потянули за яйца:
  
  — Ай'в гад сомваа-ан вхо ке-е-ерс фор ми-и-и!!! — резал его голос уши мальчика. — Сомван вхо били-и-и-ивс ин ми-и-и-и!!!
  
  И когда глазам мальчишки открылась небольшая комната в багровых тонах, то он сразу же понял, почему Дипи Шмот вдруг так сильно изменился — дело в том, что главной достопримечательностью комнаты, куда он только что вошёл, был большой двухспальный траходром.
  
  Я не спроста употребила именно это слово: дело в том, что на кровати плашмя лежал раздетый до пояса Райан, чресла которого оседлала совершенно голая девчонка.
  
  Лица этой сучки маленький Бобби «Его-звали-Роберт» не видел, поскольку его взгляд тут же устремился вниз — на огромную жопу, обладательница которой плавно раскачивалась взад-вперёд, отчего длинные чёрные волосы забавно скользили по её спине верх и вниз.
  
  Бобби «Его-звали-Роберт» не знал что и думать об этом событии — хорошее воспитание приказывало ему тут же отвернуться и захлопнуть дверь, а вот плохое велело просто стоять и смотреть...
  
  Но как только в его голове началась борьба между этими паттернами поведения, его брат оторвал свой похотливый взгляд от сисек своей богини (коих мальчик не мог видеть со спины девчонки) и поднял глаза на Бобби «Его-звали-Роберт».
  
  Вместо того, чтобы шикнуть на пацана или просто дать знак уйти, Райан поднял свою левую руку и развёл указательный и средний пальцы в жесте, который мальчик видел в китайских порномультиках.
  
  Бобби «Его-звали-Роберт» понял, что его брату доставляет удовольствие, когда за ним подглядывают, поэтому не стал никуда уходить и даже вышел чуть вперёд.
  
  В эту секунду дамочка в наряде Евы медленно, будто в замедленном кино по типу Гоблинской «Шматрицы» повернула голову назад. Глаза мальчика и голой красотки встретились.
  
  Бобби «Его-звали-Роберт» готов был биться об заклад, что более уродливого лица он в жизни не видел (только в ужастиках). Уродливость заключалась в слишком худых губах, которые здорово контрастировали на фоне пухлых щёчек девчонки.
  
  А когда эта красавица вдруг издала вопль, то взору мальчика открылась не самая приятная картина — в пасти этой дамочки было просто немерено огромных и острых зубов, ну просто вампир какой-то!
  
  Разумеется, девчонка завопила не потому, что осознала свою ублюдочную, как у крокодила, внешность, но лишь потому, что во время потрахушек к ней и её ёбарю ворвался посторонний.
  
  Она тут же начала слезать с одетых в брюки ног Райана, не отрывая взгляд от Бобби «Его-звали-Роберт», пока тот продолжал стоять как истукан.
  
  Когда она ступила босыми ногами на пол, старший брат улыбнулся и философски изрёк:
  
  — Это просто любовь, детка моя, не надо ссаться!
  
  Однако мозги его подружки уже были переполнены страхом; издавая какие-то истошные вопли, девчонка схватила с ночного столика белую рубашечку и начала её напяливать, не переставая при этом трясти своими маленькими сиськами.
  
  Когда последние скрылись под белой тканью, Бобби «Его-звали-Роберт» понял, что зырить тут больше нечего, и, выйдя из спальни брата, закрыл за собой дверь.
  
  — Нда, мисс Скэллоп будет ругаться! — заключил маленький думатель, идя по коридору к своей комнате.
  
  Мальчик не знал, что ему делать. Он был уверен, что только что увиденное им грязно и пошло, но всё равно не мог выбросить из головы огромную жопу и маленькие сиськи подружки своего старшего брата.
  
  Правда, воспоминания об её уродском лице было достаточно, чтобы кровь тут же устремилась снизу вверх, как бывает во время стресса.
  
  Именно поэтому Бобби «Его-звали-Роберт» не бросился на кровать, чтобы передёрнуть ствол разок-другой, а напротив переоделся из пижамы в повседневный наряд — ибо он понимал, что скоро его старший брат нагрянет к нему, чтобы пояснить за это самое. Ну, за то, что он, маленький засранец Бобби «Его-звали-Роберт», спугнул его богиню во время секаса.
  
  И в самом деле, как только мальчик натянул на себя красную майку с логотипом группы «Дорз», как дверь его комнаты открылась, и к нему вошёл Райан. Однако на лице старшего брата была не злобная гримаса, а скорее весёлый и добренький вид.
  
  — Не ссы, братишка, — начал он залихватским голосом, — моя телуха не в обиде!
  
  — Хм... — недоверчиво пробурчал мальчик.
  
  — Тебе страхово, да? — спросил его Райан. — Не бери в голову, Молли тут же взяла и сиганула в окошко...
  
  — В смысле? — тут же встрепенулся Бобби «Его-звали-Роберт». — Как это — сиганула?
  
  — Да так — взяла и сиганула, — отмахнулся старший брат.
  
  — А она это самое... Не расшиблась? — протянул мальчик.
  
  — Ты долбоёб? — риторически отозвался Райан. — Наш дом в один этаж!
  
  — А-а-а... — промямлил мальчик, опустив взгляд.
  
  — Бла-а-а, — передразнил Райан младшего брата. — Ничо моей потаскушке не сделалось, усёк? Она как кошка — девять жизней, и ещё десятая есть у неё в жопе в придачу!
  
  Во время этого конструктивного диалога Райан не сводил со своего братика своих лучащихся хитринкой глаз. Кроме того, он не прекращал вертеть своими тонкими, как у пианиста, пальцами, будто поигрывал невидимой связкой ключей.
  
  И этого всего было достаточно, чтобы Бобби «Его-звали-Роберт» понял, что пиздюлей от брата ему не дождаться, а вот всяких пояснений за жизнь тот ему целую бочку насыплет.
  
  И мальчонка не прогадал: после того, как тема голожопой шлюшки была наконец исчерпана, Райан перестал наконец вращать своими пальцами и присел на краешек кровати своего младшего брата.
  
  Последний воспользовался этим, чтобы внести свою лепту в разговор:
  
  — Слышь, тут мисс Скэллоп просила тебе кой-чо передать, — начал он смело.
  
  — Ну давай, гони инфу, — лениво махнул рукой Райан.
  
  — Кароч, такой прикол, — продолжил мальчик, — она попросила, чтобы мы приютили у себя какую-то девчонку — не то родственницу, не то подружку, я уж и не понял, — сказав это, Бобби «Его-звали-Роберт» сплюнул на пол.
  
  — Ну и чо? — с тупой рожей спросил Райан.
  
  — Да ничо! — взбрыкнул мальчик. — Я ей наобещал с три короба, что так и так, мы с тобой вдвоём всё сделаем, примем девчонку в лучшем виде, только где же она, мать твою?
  
  — А имя этой протеже мисс Скэллоп какое? — поинтересовался Райан, ковыряясь в носу.
  
  — Чесн, я не расслышал, — тут же успокоился Бобби «Его-звали-Роберт», — то ли Хуейра, то ли Пиздейра.
  
  — А-а-а, вот оно что! — прервал его старший брат. — Так это же моя шлюшка Молли и есть! Виейра её фамилия.
  
  — Да лан! — не на шутку удивился мальчик. — Как у той лоли, что играла в четвёртом Омене?
  
  — Ну да, однофамилица, — хохотнул Райн.
  
  — Ладно... — тихо произнёс мальчик, с тоской вспоминая обтянутую белыми штанишками жопу, на которую он без устали спускал год тому назад. — Ну а каким хреном эта Хуе... Ой, то-есть Виейра, — поправился мальчик, — прокралась в нашу хату аки Хитмэн из Блэр? Я её не слышал и не видел, пока к тебе не зашёл!
  
  — А чо тут удивляться? — пожал плечами Райан. — Через окошко ко мне залетела, шлюшка.
  
  — Какая невоспитанная! — наигранным тоном произнёс Бобби «Его-звали-Роберт». — Но постой, если она к нам зашла, то хули она обратно улетела?
  
  — Да поймёшь этих дур крашенных, — махнул рукой юноша. — Видать, она обосралась с твоих прыщей и решила сдриснуть.
  
  — И чо блять теперь делать? — с досадой выпалил мальчик. — Я же поклялся мисс Скэллоп что приму эту сучку как сестру родную!
  
  — Да не ссы, братишка, вернётся эта дура моя, — успокоил его Райан. — Перебесится на свежем воздухе и войдёт обратно как нормальный человек.
  
  Эти слова были для маленького мальчика очень важны — ведь он теперь может чистосердечно сказать мисс Скэллоп, что так и так, её протеже в надёжных руках — если можно назвать надёжными руками вечно торчащего на наркоте двадцатичетырёхлетнего глиста и восьмилетнего дрочера-матершинника.
  
  — Оки-доки, — сказал мальчик и потянулся за телефоном.
  
  — Ты это кому звонить собрался? — без интереса спросил его Райан, который продолжал сидеть на кровати, раскачиваясь как китайский император.
  
  — Да мисс Скэллоп, ясен хрен, — буркнул Бобби «Его-звали-Роберт» и начал набирать номер.
  
  Райан помотал головой и поднял глаза к потолку — видимо, его пропитанный наркотой мозг проецировал на его девственно-чистую поверхность все мыслимые и немыслимые образы траха с той голожопой протеже мисс Скэллоп.
  
  В это время последняя уже вышла на связь с младшим и пока ещё не ударившимся в наркоманию братом.
  
  — Ну что, ребята, мисс Виейра у вас? — донеслось из трубки.
  
  — Да-да, во дворе гуляет, — ответил мальчик, стараясь не прыснуть со смеху.
  
  — Ну и хорошо, — ответила мисс Скэллоп. — Когда нагуляется вдоволь, не забудьте обедом угостить, — сказала она таким тоном, будто речь шла не о человеке, а о собачке.
  
  — Но проблемо! — выпалил Бобби «Его-звали-Роберт», тут же вытянувшись в струнку и приставив левую руку к виску — что было бесполезно, так как мисс Скэллоп не могла это видеть.
  
  — Чао-какао! — сказала последняя и положила трубку.
  
  Мальчик последовал её примеру и взглянул на своего старшего брата. Тот уже поднялся с его кровати и мерил комнату шагами.
  
  Заметив, что мальчик с удивлением разглядывает его голый торс, Райан напряг мышцы и продемонстрировал свои бицепсы.
  
  — Чо, нормально я выгляжу? — сказал он, подмигивая.
  
  — Ну Железный Арни нах! — ответил мальчик. — Но чо же ты рубашку не наденешь!
  
  — Да насрать, — сказал Райан, потягиваясь. — А ты, наверно, удивлён, что я в штанах?
  
  — Э-э-э, чо? — заморгал глазами Бобби «Его-звали-Роберт».
  
  — Да ничо! — передразнил его старший брат. — Ты ведь видел, что эта шлюшка по мне вся голая ползала, а я свой агрегат не палил!
  
  — Ну видел, — признался мальчик. — И пачиму ты так сделал?
  
  — Да не знаю, братишка, — сказал Райан. — Походу, хер засох.
  
  Услышав эту фразу, Бобби «Его-звали-Роберт» залился смехом. Точнее, начал гоготать как гусь.
  
  А его старший брат, поглядев на него, пустился в объяснения:
  
  — Ты ведь знаешь, я никогда девчонок не любил. Не потому что педик, а потому что не стоит. Ни на что не стоит, понял? — с этими словами Райан сделал шаг к мальчику, который продолжал ржать как конь. — Ну и тут та же херня, — продолжил Райан, опустив голос чуть ли не до шёпота. — Залезла эта дура ко мне, ну и слово за слово мы начали как взрослые люди. Она тут же всё с себя сбросила и с меня рубашку стянула. Хотела и штаны снять, да я не позволил.
  
  — В смы-ы-ысле? — протянул Бобби «Его-звали-Роберт», перестав ржать как идиот.
  
  — В коромы-ы-ысле! — передразнил его Райан. — Противно мне было, чтобы моим хуем распоряжался кто-то чужой!
  
  — А что же она тогда сиськами трясла? — спросил его мальчик.
  
  — Потому что баба, — отрезал Райан, открывая дверь, чтобы выйти из комнаты.
  
  — Погоди-погоди! — крикнул Бобби «Его-звали-Роберт», подбегая к брату и хватая его за рукав. — Ответь мне, неужели все бабы такие...
  
  — Да, все они шлюхи, все до единой! — рявкнул Райан, поворачивая к мальчику своё сведённое судорогой лицо. — И потому мне мерзко играть по их правилам!
  
  Выкрикнув это, юноша вырвал свой рукав и повернулся к мальчику всем телом.
  
  — Но при этом, братишка, — сказал он вновь спокойным голосом, — я не педик.
  
  — А кто же тогда? — удивился мальчик, от неожиданности сделал маленький шажок назад.
  
  — Ассексуал, вот кто! — ответил Райан, подняв палец к потолку.
  
  — Кто-кто? — не понял Бобби «Его-звали-Роберт».
  
  — В Педевикии посмотри, — невнятно буркнул Райан, который, засунув руки в карманы штанов, уже шёл по коридору в свою комнату — ту самую, где пару минут назад кувыркался с однофамилицей той сучки, что светила своей мордашкой в четвёртом «Омене».
  
  Мальчик проводил его взглядом и вдруг со стороны входной двери раздался звонок. Бобби «Его-звали-Роберт» тут же сообразил, что это, видимо, и есть шлюшка Молли — ведь кто же ещё мог пожаловать к ним в это время!
  
  С этой мыслью он стремглав помчался по коридору к выходу из дома. Открыв входную дверь, он увидел на пороге стоящую перед ним девицу в жёлтом платье без рукавов.
  
  Оторвав свой похотливый взгляд от груди незнакомки (которая на его взгляд была маловата), он с ужасом увидел уже знакомую крокодилью рожу.
  
  Девушка улыбнулась ему всеми своими тридцатью двумя зубами.
  
  — Э-э-это ведь вы мисс Виейра? — выдавил из себя мальчик, изо всех сил стараясь казаться воспитанным.
  
  — Для тебя — просто Молли, — с той же страшной улыбкой ответила девушка. — Звать тебя как?
  
  — Роберт Т. Морроу, — ответил Бобби «Его-звали-Роберт», пытаясь придать себе солидный вид.
  
  — А Райан тебя называл просто Бобби, — ещё шире улыбнулась крокодилица. — Не против, если я тоже буду тебя так называть!
  
  «Да зови как хочешь, шлюха голожопая!» — подумал про себя Бобби, но вслух сказал:
  
  — Как вам угодно, мисс. Ах да, — вспомнил он, — вы ведь не сердитесь на меня за то, что я... Э-э-э...
  
  — Не сержусь, мальчик, а теперь дай пройти! — вежливо, но твёрдо произнесла девушка, одновременно с этим переступив через порог.
  
  «Ну и дела», думал Бобби «Его-звали-Роберт», «то она вопит при виде меня и в окошко сигает, то болтает со мной с улыбкой до ушей. Поймёшь этих сучек», заключил мальчик.
  
  ГЛАВА 20: ПРОБУЖДЕНИЕ ДВАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ
  
  Двадцать лет пролетели для Нар-Тая как одна ночь. И хотя всё это время в его голове не было ничего, кроме жутких и сюрреалистичных липких кошмаров, он всё же не заметил, как все эти годы прошли для него так же быстро, как если бы он просто лёг поспать часиков где-то на восемь и затем проснулся в восемь часов утра, ну чисто как по рассказу, по мотивам которого Джон Карпентер снял свой знаменитый фильм «Чужие среди нас» или «Они живут» в альтернативном переводе Володарского.
  
  Но в этом не было ничего удивительного. Ведь он провёл все эти двадцать лет в анабиозе, лёжа в стеклянной ванне, заполенной до краёв жидким азотом, а перед тем заботливый «доктор Айболит», который присутствовал при его падению в сон, напоил его глицерином, благодаря чему его кишочки не сгнили за всё это время, а были такими же свежими и благоуханными, как и двадцать лет тому назад, хе-хе!
  
  Но хотя для него эти двадцать лет и пролетели, как одна ночь, однако процесс пробуждения для Нар-Тая был очень мучительным, поскольку происходил не сразу, а в четыре этапа («Омен 4: Пробуждение» не даст соврать!).
  
  Сначала нашему бравому супергерою казалось, что он находится в ледниках, и что даже он сам ничто иное, как всего-лишь большой кусок льда. Затем ему начало казаться, что он уже не ледышка, но цветная капуста, которая растёт в теплице под лучами солнца.
  
  Потом он наконец-то смог почувствовать в своём рту язык, но поскольку ещё не до конца очнулся, то посчитал, что это на самом деле не язык, а сосулька, которая каким-то образом образовалась внутри его ротовой полости.
  
  И только когда он вдруг начал ощущать, как невидимые, но при этом очень грубые руки начали его катать, ломать, тереть и даже бить, он понял, что он — это он, и что с его телом никаких необычных трансформаций не произошло, и что у него просто на время отказали все чувства, которые вернулись к нему только теперь.
  
  Он открыл глаза и увидел, что находится в огромной комнате с высоким потолком. Он лежал на кровати, застеленной белой простынёй, и его грудь была скрыта под одеялом такого же цвета. Он лежал на спине, и его голова упиралась в маленькую и жёсткую подушечку.
  
  Он попытался пошевелить своей правой рукой, но она, такое ощущение, была налита свинцом как полицейская дубинка. Он попытался пошевелить левой рукой, но и она была в таком же состоянии. В конце концов он попытался встать, но и это было ему не по силам.
  
  Он понял, что достаточно очнулся для того, чтобы понимать, что он ещё жив, но недостаточно пришёл в себя чтобы начать жить полноценной жизнью здорового тридцатидевятилетнего — ведь в анабиозе он не набрал ни единого лишнего годика! — мужчины со стальной кожей и платиновыми костями, которому в обычном состоянии море по колено, но теперь, увы, придётся ждать, пока его ещё до конца не проснувшееся от двадцатилетнего сна тело не будет готово к новым подвигам.
  
  А пока что он должен был лежать и ждать, ждать неизвестно сколько времени, пока наконец не будет в состоянии хотя бы попытаться принять какое-либо другое положение, кроме как «лёжа на спине». Да, не такая уж это простая задача — очнуться от двадцатилетнего сна, мой маленький зелёный друг!
  
  Небось, ты ожидал, что, проспав такое огромное количество времени, ты по пробуждению тут же вскочишь с кроватки как свежий огуречик и зальёшься весёлой птичьей трелью? Хуй тебе, пидорас, иди окончи первый класс, и уже тогда бери мою книжку в руки! А пока что сиди и учись, УЧИСЬ, как завещал дедушка Ленин!
  
  Что, обиделся на меня, мой маленький зелёный друг? Так что же ты тогда читаешь мою книжку, если ты такой обидчивый? А я ведь тебе ничего плохого не посоветовала, мой маленький зелёный друг! Я ведь только сказала, что ты должен учиться!
  
  А ты обиделся, да? Ну и хуй с тобой, обижайся сколько влезет, пока не лопнешь от злости. А я пойду, пожалуй, продолжать писать свою книжку. Мне ещё много чего нужно написать, прежде чем я смогу наконец с чистой душой сказать, что она уже закончена и пора тискать её в печать. Ну или не в печать, а в самиздат, но в наше время это всё один хрен, который редьки не слаще.
  
  А пока что я продолжу писать эту главу, чтобы тебе не было скучно. А то ты уже, наверное, решил, что я, Дэрри Мэдхауз, вдруг взяла и оборвала повествование, чтобы перекинуться с тобою словечком.
  
  А я не прерывала. Просто мне нужно было кое-что объяснить по сюжету, а ты в это время мог бы спокойно пропустить эти абзацы и перейти к следующему.
  
  Но поскольку ты, мой маленький зелёный друг, этого не сделал, то пеняй сам на себя! А я, Дэрри Мэдхауз... Я продолжу писать свою книжку.
  
  Итак, когда к Нар-Таю пришло осознание того, что он проснулся и лежит сейчас в постели, но при этом не может пошевелить ни рукой, ни ногой, он понял, что ему нужно сделать. Он должен был позвать кого-нибудь к своей койке, чтобы тот подошёл к нему и объяснил, что происходит.
  
  И попутно бы рассказал ему, что произошло с его друзьями и когда он наконец сможет встать с кровати и жить как человек, а не овощ. И он сделал это. А именно — открыл рот, что, к слову, ему в его нынешнем состоянии было довольно-таки легко сделать, — и тихонько произнёс:
  
  — Алло, алло, алло! В лесу уже светло!
  
  И он услышал, как кто-то подошёл к его кровати. Нар-Тай поднял глаза и увидел перед собой молодого и прекрасного юношу с азиатскими раскосыми глазами и жёлтой кожей. Он был одет в синюю рубашку с короткими рукавами, джинсы и белые кроссовки.
  
  На его лице была грустная полуулыбка, и всё его лицо выражало сострадание пополам с радостью, словно он был рад видеть перед собой лежавшего на больничной койке человека, очнувшегося от двадцатилетнего анабиоза, но при этом хотел поведать ему нечто такое, что с высокой долей вероятности должно было испортить тому настроение.
  
  Но юноша ничего такого говорить пока ещё не собирался. Вместо этого он лишь остановился у изголовья койки и сказал приятным голосом жителя из южной страны по имени Жопония:
  
  — Приятного пробуждения, господин Тайрымбаев!
  
  Нар-Тай почувствовал себя так неловко оттого, что этот юноша видит перед собой его, лежащего без движений на койке будто последний лох, что даже покраснел в ответ на эти слова юноши, отчего к нему, как ни странно, тут же вернулось хорошее расположение духа, причём настолько, что он — вуаля! — смог найти в себе силы приподнять правую руку от простыни!
  
  Юноша, заметив, что его слова положительно повлияли на состояние пациента — пациента ли? — что тут же начал сыпать словами, будто надеясь этим поднять Нар-Тая на ноги, словно тут имели место быть какие-то заклинания.
  
  — Мы с папой не могли дождаться вашего дня пробуждения. Вы ведь помните его, моего папу?
  
  — Э-э-э, — протянул Нар-Тай, пытаясь сообразить, кто сейчас стоит перед ним, — а кто твой папа? И кто ты такой? И где я вообще нахожусь, Антрихрист возьми?!
  
  С каждым словом всё больше и больше заходясь гневом, Нар-Тай с приятным удивлением чувствовал, что каждое слово, неважно, услышал он его от кого-то другого или произнёс сам, придавало ему силы и к тому моменту, когда он произнёс «Антрихрист возьми», он уже вскочил с койки, попутно сбросив с себя одеяло и представ перед отступившим в ужасе юношей в костюме Адама.
  
  То-есть, говоря простыми словами, он был гол как сокол. А если уж до кого-то не дошёл смысл этих определений, то придётся сказать начистоту — он был без одежды. Совсем. Даже трусов не было на нём.
  
  Но это не имело никакого значения для Нар-Тая, который уже был настолько зол, что, даже не заметив этого, схватил юношу за грудки и с силой тряхнул его, отчего тот забарахтался в его руках, как пойманная из воды рыбёшка. При этом его глаза, в которых застыл немой вопрос, готовы были вылезти из орбит, а из его рта доносился едва слышный хрип.
  
  И только когда лицо юноши из жёлтого цвета начало переходить в синий — под цвет его рубашки, — Нар-Тай понял, что творит хуйню, и тут же отпустил юношу, отчего последний рухнул на пол, но, к огромному облегчению обоих, не разбился, а только набил себе шишку на темени и тут же сел на задницу, при этом растирая руками свою шею.
  
  Юноша был очень красив, и Нар-Тай подумал, что зря он так с ним поступил, но тут же понял, что это не его вина — любой бы на его месте после пробуждения ото сна длиной в двадцать лет бросился бы на первого встречного с желанием пересчитать тому все его рёбра.
  
  И юноша, который как будто тоже думал таким образом, не обиделся на Нар-Тая, а, окончив массировать свои шейные позвонки, встал с пола и, приведя в порядок свою смявшуюся во время перепалки синюю рубашку, подошёл к Нар-Таю и, глядя ему прямо в глаза, сказал:
  
  — Простите меня великодушно, господин Тайрымбаев, что я так с вами... — и он замялся, видимо, не зная, что сказать.
  
  — Да ладно тебе, парень, — миролюбиво сказал Нар-Тай. — Ты же не виноват, что я такой злой спросонья. А ты, кстати говоря, — он посмотрел на юношу повнимательнее, — здорово смахиваешь на моего друга Андо.
  
  При звуках этого имени губы юноши растянулись в улыбке, и в его глазах появилось что-то похожее на гордость.
  
  Неожиданно для собеседника отвесив поклон, он вытянулся по струнке и, не сводя с Нар-Тая глаз и держа руки по швам, сказал:
  
  — Я — его сын, Тай Минамото! — и сделал ещё один поклон, на этот раз до самой земли.
  
  Нар-Тай рефлекторно кивнул ему в ответ, но тут же спохватился и, приняв суровый вид, сказал:
  
  — Ты издеваешься надо мной, что-ли? — сказал он без злобы, но в его голосе чувствовалась сталь. — Я же помню, что тому пиздюку даже двух дней не исполнилось, а ты вон какой воин, лет двадцать тебе, не меньше!
  
  Сказав это, Нар-Тай тут же спохватился — он вдруг вспомнил, что он провёл в анабиозе двадцать лет, и поэтому было совершенно неудивительно, что тот писающийся в пелёнки голожопик за это время вырос в писанного статного красавца.
  
  И Тай, который, видимо, подумал в эту секунду то же самое, не обиделся на слова Нар-Тая и вместо этого примирительно засмеялся.
  
  — Ну да, когда-то давно я и вправду был козявкой, но с тех пор прошло двадцать лет, господин Тайрымбаев! — сказал он.
  
  Нар-Тай засмеялся в ответ, после чего сел на кровать, прикрыв промежность обеими руками — почему-то только к этому моменту он понял, что всё это время стоял перед юношей в костюме Адама.
  
  Он вспомнил, что в детстве любил подглядывать в замочную скважину за тем, как его отец и мать занимаются любовью. И теперь он понял причину своего странного поведения.
  
  Кроме того, в его голове проснулись воспоминания о том, как в детстве любил смотреть на то место у матери между ног — и вдруг понял: это было не просто детское любопытство или желание увидеть что-то новое для себя, он хотел смотреть именно потому, что с ранних лет уровень его тестостерона был намного выше, чем у всех его сверстников.
  
  И теперь, когда он сидел перед двадцатилетним юношем в голом виде, он понимал, что если это будет продолжаться, то он не выдержит и отымеет того во всех позах. И чтобы этого не произошло, он должен сделать одно — найти, чем бы прикрыть свои причинные места.
  
  И Тай, будто прочтя его мысли, вытащил из стоявшего неподалёку от кровати рундука трусы в горошек и бросил их Нар-Таю, который, перехватив их в воздухе, тут же напялил на себя и почуствовал, как предательский порыв покинул наконец его тело.
  
  Теперь он мог общаться с этим юношей без всяких опасений, что может вдруг сорваться и начать топтать того, как петух курочку. И нет, Нар-Тай не был геем. Просто у него была такая особенность организма — без одежды тут же стараться пристроить свой агрегат в подходящее для этого отверстие.
  
  И тогда был один хуй — мужчина перед ним или женщина, — для его организма не было деления на пол партнёра, поскольку он рос в таких условиях, когда у человека, как существа, вообще никакого пола нет — есть только душа и прилагающаяся к ней телесная оболочка.
  
  Но сейчас эта проблема решилась сама собой, стоило только надеть трусы.
  
  Правда они были немного маловаты и довольно ощутимо жали, но, по крайней мере, можно спокойно сидеть рядом с красивым молодым юношей двадцати лет от роду и вести с ним беседы о возвышенных материях, которые могут возникнуть лишь там, где царит любовь ко всему живому.
  
  прочем говорить об этих вещах следовало осторожно, потому что молодой человек наверняка уже успел наслушаться всякой чуши про геев, педофилов и прочих мерзопакостных личностей, отчего был риск, что он не так поймёт его, Нар-Тая, слова, и бросится утекать со всех ног.
  
  Но поскольку этого не произошло, то Нар-Тай позволил себе наконец расслабиться и начать атаковать молодого человека вопросами о том, что же произошло в мире за всё то время, которое он провёл в анабиозе длительностью двадцать лет.
  
  — Итак, мой дорогой Тай, — сказал Нар-Тай, сидя на кровати и скрестив руки на груди, — выкладывай мне, как обстоят дела? Что нового слышно из внешнего мира? Как поживает, м-м-м, — Нар-Тай наморщил лоб, пытаясь вспомнить интересующих его людей, — тот старый хрыч, ну, который полковник...
  
  — Трупентий Могилкин? — подсказал юноша; видно было, что он горел желанием рассказать всё и про всех. — Товарищ полковник почил в бозе.
  
  — На какой такой базе? — не понял Нар-Тай.
  
  — Скажем так, — начал подбирать слова юноша, — кондиция товарища Могилкина на данный момент полностью соответствует его фамилии.
  
  — А, он таки сдох, старый пидорас! — радостно воскликнул Нар-Тай. — Так ему и надо, гаду геморроидальному...
  
  — На его месте теперь Скелетин Вурдалаков, — продолжил тем временем Тай, — про которого в казармах ходят слухи, что он пожирает на завтрак провинившихся новобранцев.
  
  — Зря я про дедушку так сказал, — тут же совершенно другим тоном произнёс Нар-Тай. — Славный был человек, слуга царю, отец солдатам...
  
  Было непонятно, то ли он на полном серьёзе вдруг проникся симпатией к Трупентию Могилкину, то ли просто сделал вид, что случайно выпалил что-то не то, но в любом случае это произвело впечатление на юношу, который, судя по его виду, покраснел как варёный рак, что при жёлтом цвете кожи было не так-то уж и просто.
  
  — Я и не знал, — произнёс он робким голосом через пару минут, — что вы были так близки к покойному, — и захныкал.
  
  Нар-Тай, не зная что и сказать, молчал несколько секунд. Ситуация была неловкой до чрезвычайности для обоих собеседников: оба чувствовали себя неловко под взглядами друг-друга и желали одного — чтобы этот неприятный разговор поскорее кончился или хотя бы перешёл во взаимное примирение сторон...
  
  Наконец молчание нарушил сам виновник разговора своим вопросом:
  
  — Ладно, мой дорогой Тай, не проливай-ка ты слёзы, а лучше расскажи, что стало с остальными. Как, например, поживает пан Грижас, который двадцать лет тому назад так мило напоил меня с бутылочки глицерином, когда меня опускали в ванную с жидким азотом?
  
  Он думал, что этот вопрос успокоит юношу, но тот, казалось, только ещё больше огорчился
  
  — Ох, господин Тайрымбаев, зачем вы Альбертаса Висловдовичуса почём зря помянули? — едва не ревел парнишка.
  
  — Э-э-э, — протянул Нар-Тай, — так он что, тоже того, м-м-м...
  
  — Да, господин Тайрымбаев, всё-таки двадцать лет прошло, а ему, когда вас в жидкий азот клали, уже восемьдесят два года было...
  
  — Ну да, — кивнул Нар-Тай, — до ста двух лет мало кто доживает, разве что бабы... Но давай не будем мы с тобою хныкать, а по-мужски поболтаем, вспомнив кого-нибудь ещё, ты не против? — и, не дожидаясь ответа юноши, тут же пошёл на опережение. — Как сеструха твоя, Кари Минамото, поживает? Я до сих пор помню, как восемь... Нет, ДВАДЦАТЬ ВОСЕМЬ лет тому назад она обоссала меня с ног до головы, когда я, находясь в гостях у твоего папеньки, решил взять его только что родившуюся девочку на ручки...
  
  — О, — тут же перестал лить слёзы Тай, — моя сестра уже замужем! Теперь её зовут Кари Камия и у неё уже целых трое детей, и вся её семья счастливая, как никакая другая!
  
  — Вот, видишь, есть же счастье во Вселенной, пока жив человек! — радостно воскликнул Нар-Тай, одобрительно похлопав парнишку по плечу. — Ну а как там Антон Сковородников, который пану Грижасу — царство небесное дедушке, — помогал меня в ванную с жидким азотом окунать?
  
  — Вот тут не всё благополучно, — тут же посерьёзнел парень. — Занесла его нелёгкая в эту паршивую Анальду, куда он сорвался с места, когда по дури втюрился в какую-то сорокалетнюю пизду с какой-то идиотской фамилией — не то Хуейра, не то Пиздейра, в общем, не суть важно. А главное то, — продолжал Тай, глаза которого, казалось, сверкали гневом, — что эта манда нашего бедного Сковородникова-то взяла да и сдала тамошним властям, и сидит сейчас бедный Антон в вонючей анальдской тюрьме, где его каждый день пытают на предмет секретных сведений о том, какие у нашей армии арсеналы и много ли солдат.
  
  — Да, не повезло парню, заманила его старая шлюха разъёбанной пиздой, — покачал головой Нар-Тай. — А ты не в курсе, чего это он вдруг в неё так втюрился, что аж забыл обо всём и бросился из Пет-ель-бюржа в паршивую Анальду?
  
  — Да как мне не знать, когда в казармах только об этом все и говорят! — в сердцах воскликнул юноша. — Я же с самого начала понял, пропал человек, когда он начал на своём ноутбуке...
  
  — Погоди-погоди, дружок, не так быстро, — остановил его Нар-Тай. — Давай ты мне расскажешь мне всё про Антона Сковородникова по порядку, идёт?
  
  — Идёт, — согласился с ним молодой жопонец.
  
  Нар-Тай в знак одобрения кивнул, и юноша, слегка успокоившись, продолжил свой рассказ.
  
  ГЛАВА 21: ДОЛБОЁБЫ ДОМА НА КРАЮ СВЕТА
  
  Тем временем девушка успела войти в дом и пройти на кухню — похоже на то, что в то время, пока Бобби «Его-звали-Роберт» дрых в своей постельке, Молли успела не только порезвиться с его старшим братом, но и изучить планировку дома.
  
  По крайней мере, она с первого раза отыскала туалет, в который она тут же зашла и заперлась на щеколду.
  
  По совершенно очевидным причинам мальчику не было никакого смысла пытаться подглядеть за гостей, поэтому он просто напросто пошёл в комнату к своему брату, дабы поставить его в известность о том, что протеже мисс Скэллоп подышала свежим воздухом и вернулась к ним домой.
  
  Войдя в комнату к Райану, Бобби «Его-звали-Роберт» заметил, что тот сидит у окна спиной к двери.
  
  — Братишка! — крикнул мальчик. — Я тебе новость принёс!
  
  — Ну чо там? — недовольно пробурчал Райан, слегка повернувшись к брату.
  
  — Молли вернулась! — с гордостью сообщил ему братик таким тоном, которым дети сообщают родителям о своих успехах в школе.
  
  — Ну и ебись она конём, — равнодушно отозвался его старший брат — было видно, что для него эта тема давно потеряла всякий интерес.
  
  — Сейчас она в сортире, — продолжал Бобби «Его-звали-Роберт» торжественным голосом телеведущего. — Скоро она выйдет оттуда, э-э-э, ну ты понял! И тогда мы её трахнем прямо здесь! Прямо сейчас! Вот увидишь!
  
  Ох, не стоило мальчику говорить таких слов брату-ассексуалу!
  
  Услышав эти слова, Райан будто с цепи сорвался — вскочил со стула словно тигр и одним прыжком оказался возле брата; схватив того за шкирку, другой ладонью зажал рот мальчика.
  
  После этого ненасильственного акта юноша развернул братика лицом к выходу из своей комнаты и на прощание дал пинка под зад коленом.
  
  — Не говори со мной на эту тему, говнюк! — донеслось до его ушей гневное изречение старшего брата.
  
  Мальчик некоторое мгновение стоял неподвижно посреди коридора, глядя на захлопнувшуюся перед ним дверь комнаты Райана. Затем лицо ребёнка исказила гримаса ненависти ко всему миру и к старшему брату в частности.
  
  Вдруг сзади послышались шаги, и мальчик рефлекторно обернулся. Как и стоило ожидать, это была Молли. Увидев его пронзительный взгляд, она остановилась напротив него примерно в двадцати пяти шагах от него.
  
  Мальчик почувствовал непреодолимое желание кинуться ей навстречу и вцепится руками во все доступные места тела девушки... Но вместо всего вышеперечисленного произошло следующее — девушка вдруг приблизилась вплотную к Бобби «Его-звали-Роберт» и попыталась заключить его в объятия, чего мальчик никак от неё не ожидал.
  
  — Бедненький мой, — засюсюкала Молли, глядя на затравленного мальчика.
  
  Её ласковый голос вдруг вызвал в нём воспоминания о его давно погибшей матери. Поддавшись настроению, Бобби «Его-звали-Роберт» вдруг заплакал навзрыд и сам пошёл к девушке на ручки.
  
  Последняя подхватила плачущего восьмилетнего оболтуса своими нежными ручками и прижала его к своей груди.
  
  И впервые за всё время, что он видел женщин (неважно, живых или нарисованных), Бобби «Его-звали-Роберт» не захотел тут же стянуть одежду с девушки и начать мацать её за сиськи.
  
  Вместо этого мерзкого по своему характеру желания им овладело чувство стыда и раскаяния вперемешку с чувством одиночества.
  
  — Не плачь, малыш, я постараюсь, чтобы у тебя всё было хорошо, — продолжала ворковать Молли, и Бобби «Его-звали-Роберт» уже и думать позабыл о том, что у неё крокодилья рожа — в конце концов у всех людей есть свои недостатки: кто ж виноват если они такие уродились?
  
  Можно сказать, что впервые с того момента, как умерла его мать (а умерла последняя практически сразу после того, как его родила), Бобби «Его-звали-Роберт» увидел в женщине не объект для дрочки, а человека с золотым сердцем.
  
  И, проливая слёзы в объятьях совершенно незнакомой двадцатидвухлетней девушки, мальчик ощутил себя по настоящему беззащитным и требующим заботы со стороны любящих людей. А то, что Молли его полюбила, не было никаких сомнений. И дело тут было вовсе не в педофилии — то был всего лишь материнский инстинкт, который ни с того ни с сего возобладал в её естестве среди незнакомых людей.
  
  А что же Райан? Ассексуальный наркоман, который не испытывал сексуального влечения к кому бы то ни было, всё ещё представлял интерес для протеже мисс Скэллоп. Видимо, она думала, что нежелание Райана явить ей свой могучий фаллос было лишь проявлением застенчивости, и она надеялась в будущем взять своё.
  
  Но пока этот вопрос стоило отложить до вечера — в конце концов, Молли нужно было освоиться в доме и определиться, какую роль ей нужно будет играть на протяжении того неопределённого срока, пока она будет тут находиться.
  
  Поэтому, утерев сопли Бобби «Его-звали-Роберт», девушка встала и пошла в ванную, дабы привести себя в порядок, пока мальчик, приходя в себя после сеанса плача и обнимашек, с дурной головой вошёл в свою комнату и тут же грохнулся на кровать — не для того, чтобы начать наяривать на образ мисс Виейры, а лишь затем, чтобы успокоить свои нервы, забывшись в полудрёме. Вскоре он утонул во сне.
  
  Проснувшись на следующий день, мальчик заметил в окне что-то странное — человеческую фигуру в красной рубашке и джинсах. Не поднимаясь с кровати, Бобби «Его-звали-Роберт» потянулся за своим телефоном, чтобы запечатлеть диво на дерьмовую (всего два мегапикселя) камеру, но загадочный призрак исчез так же внезапно, как и появился.
  
  Тогда мальчик, ни капельки не испугавшись, решил позвонить мисс Скэллоп — в конце концов это был его долг, отчитываться перед нею о судьбе её протеже, которая со вчерашнего дня обретается в их с Райаном доме.
  
  Листая свой вацап в поисках контакта старой коровы, Бобби «Его-звали-Роберт» с ужасом заметил, что, по крайней мере на аватарке, мисс Скэллоп выглядела вылитой копией шлюшки Молли — разумеется, с поправкой на возраст.
  
  Мальчик мог поклясться, что последняя была если не дочерью, то очень близкой родственницей старой пизде, потому что у той и у другой были одинаковые крокодильи морды и длинные волосы — различия в основном заключались в том, что если мисс Скэллоп укладывала волосы в одну косу, то мисс Виейра распускала их как вздумается.
  
  Ну и не стоило упускать из виду тот факт, что если лицо старой коровы было изъедено морщинами и алкоголем, то хоть и безобразное, но всё таки цветущее личико Молли не оставляло сомнений, что последняя была моложе первой лет на двадцать.
  
  Как бы то ни было, Бобби «Его-звали-Роберт» терялся в догадках относительно того, какая же всё-таки связь между двадцатидвухлетней шлюшкой и сорокадвухлетней раздолбанной старой пиздой.
  
  Их фамилии были слишком уж разными, чтобы можно было утверждать их родственные связи. Хотя, кто их знает, как там водится у двоюродных и троюродных родственников... В любом случае мальчик уже набирал номер мисс Скэллоп в предвкушении задать ей гложущий его вопрос.
  
  Его надежда оправдалась: старая манда тут же взяла трубку и что называется с порога начала бомбардировать маленького мальчика расспросами на такие «интересные» для него темы, как косметика и гигиена её протеже.
  
  Бобби «Его-звали-Роберт» едва сдерживал себя от того, чтобы не наорать на старую женщину и приказать ей заткнуться, однако всему есть предел — когда мисс Скэллоп начала интересоваться тем, сколько у мисс Виейры в сумочке прокладок и не стоит ли ей заказать по почте ещё, он сжал телефон обеими руками и, старясь не материться, крикнул в трубку:
  
  — Уважаемая мисс Скэллоп! По всем вопросам о проблемах мисс Виейры обращайтесь к моему старшему брату! Я слишком маленький, чтобы разбираться в таких вещах!
  
  — Учиться никогда не поздно, малыш! — весёлым тоном ответила ему старая женщина и тут же залилась беспричинным хохотом.
  
  Мальчик воспользовался минутной слабостью противника и применил наконец своё оружие:
  
  — Мисс Скэллоп, так кем же вам приходится мисс Виейра, что вы так за неё переживаете?
  
  Выпалив эти слова, мальчик затаил дыхание. Ответит или не ответит ему эта старая мандавошка? Проигнорирует ли она его вопрос или же начнёт его ругать? Однако он никак не мог ожидать того, что последовало дальше.
  
  Когда до его собеседницы дошёл смысл его слов, та тут же перестала хохотать и произнесла каким-то странным заговорчискем тоном:
  
  — Дорогой мой Роберт, — она всегда так называла мальчика, когда хотела преподать ему урок вежливости, — ответ на этот вопрос на сегодняшний день несёт ясность только для меня... И нескольких избранных, — добавила она после секундной паузы. — Я... То-есть мы не хотим, чтобы это стало достоянием общественности.
  
  — Но мисс Скэллоп! — закапризничал мальчик. — Скажите мне, вам что, трудно?
  
  — Сказать-то не трудно, — хмыкнула старая корова, — а вот расхлебать последствия информационной утечки будет не под силу даже таким, как...
  
  Видимо, поняв, что ещё чуть-чуть, и она сболтнёт что-то лишнее, мисс Скэллоп, издав странный сдавленный звук, нажала на кнопку отмены звонка.
  
  Понятное дело, что мальчик не мог этого видеть, но ведь вам и самим должно быть понятно, что когда на экране вашего телефона вдруг пропадает окошко звонка, то это значит, что абонент завершил связь с вами!
  
  В любом случае, мисс Скэллоп уклонилась от ответа на казалось бы очень простой вопрос, отчего сердце маленького Бобби «Его-звали-Роберт» наполнилось тревогой непонятного свойства — как будто бы старая мандавошка утаила от мальчика информацию о чём-то таком, что могло в любую секунду разрушить привычную жизнь восьмилетнего дрочера.
  
  По крайней мере он ощутил странное чувство, будто кто-то начал давить на его затылок, и он, тут же бросив замолкнувший телефон на кровать, схватился за свою голову обеими руками.
  
  Вороша свои коротко подстриженные чёрные волосы, Бобби «Его-звали-Роберт» пытался встряхнуть оцепенение, так внезапно охватившее его, однако ничего толком у него не получилось — результатом всего этого было лишь то, что его обычно аккуратно уложенная причёска приняла безумный вид, который лучше всего можно охарактеризовать словами великого английского писателя Пелама Гренвилла Вудхауса — «Тебя, что ли, кошка с помойки притащила?».
  
  Понятное дело, малолетний пиндос никоим образом не мог в свои восемь лет прочесть «Брачный сезон» — да и не факт, что даже во взрослом возрасте он бы заинтересовался английской литературой середины двадцатого века.
  
  Но зато он осознал другое — он только что пережил то же самое, что было с главным героем фильма про мёртвую маленькую девочку из колодца! «Звонок»!
  
  Бобби «Его-звали-Роберт», так же, как и Кадзуюки Асакава (переименованный тупыми пиндосами в Рэйчел Келлер) взял трубку и услышал... Да в том-то и дело, что ничего не услышал!
  
  Если в фильме была сакраментальная фраза «семь дней!», то в случае со звонком мисс Скэллоп мальчик сам нарывался на то, чтобы узнать нечто такое, что последняя говорить ему наотрез отказалась! Иными словами, не наличие неких слов, а напротив их полное отсутствие — вот что придало ужас всей этой безумной истории!
  
  Бедный Бобби «Его-звали-Роберт» сидел на кровати, поджав ноги под себя на манер турка и глядел прямо перед собой. Всем своим атрофированным мозгом он ощущал грядущий пиздец, но какого он рода и когда он произойдёт — на эти вопросы ему не было ответов.
  
  Он знал лишь одно — тайна связи мисс Скэллоп и мисс Виейры была настолько глубока, что её раскрытие — или утаивание? — могло оказаться для него последним, что его ожидало впереди.
  
  Эти мрачные и не по детски сложные думы прервал скрип двери. Мальчик поднял голову и тупо уставился на своего старшего брата, который, упёршись правой рукой в косяк двери, смотрел на Бобби «Его-звали-Роберт» с улыбкой на устах.
  
  Несколько секунд братья смотрели друг на друга с совершенно разными чувствами, пока старший не прервал тишину уместным в данной ситуации вопросом:
  
  — Кушать хочешь?
  
  Повседневность этих слов казалась до странности нелепой для переживающего сложное утро пацана, однако последний нашёл в себе силы, чтобы поступить как истинный еврей — ответить вопросом на вопрос.
  
   — Ну что ты на меня так смотришь?
  
  — А что, нельзя? — резонно поинтересовался Райан, неосозновая, что он заводит обмен вопросами в энную степень. — У тебя вид, как будто...
  
  — Как будто меня кошка с помойки притащила? — произнёс Бобби «Его-звали-Роберт», одновременно заводя диалог в тупик и совершенно неожиданно для себя процитировав английского классика.
  
  — Я хотел сказать, как будто тебя откопали из засыпанного метро, но и твое сравнение тоже подойдет. Что с тобой случилось?
  
  Мальчик устало коснулся ладонью лба.
  
  — Братик, — ответил он с неожиданной для себя сентиментальностью, — меня попытались затащить в ад.
  
  — А я думал, — прервал Райан, — что ад — единственное местечко, в которое можно попасть даже тогда, когда идёшь к себе домой, ни о чём не подозревая. Ну и как там в аду дела обстоят?
  
  — Да не был я в аду, мудила тупой! — шутливый тон Райана выводил мальчика из себя. — Я хочу тебе рассказать страшную историю!
  
  — Такую же страшную, как фильм «Омен», или ещё страшнее?
  
  — Бля, ты заебал! — вышел из себя Бобби «Его-звали-Роберт». — Прекратишь ли ты шутить или нет?
  
  — А прекратишь ли ты материться, маленький засранец? — таким же грубым тоном ответил ему старший брат. — Мне Молли сегодня за завтраком все уши прожужжала на тему того, что ты в свои восемь лет ругаешься как извозчик и что это нужно немедленно...
  
  Дальнейшие слова мальчик уже не слышал — схватив со стула в охапку свою одежду, он пулей умчался в коридор и, нырнув в ванную комнату, заперся на задвижку.
  
  Однако, услышав позади себя едва сдерживаемое хихиканье, он тут же обернулся с бешено стучащим сердцем — оказывается, в ванне в эту самую секунду находилась Молли, которая — подумать только! — брила себе подмышки!!!
  
  Мальчик никогда не знал о такой гигиенической процедуре у девушек, поэтому его удивлению не стоило удивляться, уж простите за тавтологию.
  
  Он молча стоял прямо перед мисс Виейрой, держа в руках рубашку и шорты, пока особа с крокодильим лицом и золотым сердцем стояла перед зеркалом и аккуратно елозила бритвой подмышкой.
  
  Хотя она и стояла спиной к мальчику, но они оба видели лица друг-друга в зеркале, и поэтому они оба испытывали некоторый дискомфорт — по крайней мере Бобби «Его-звали-Роберт», что же касается Молли, то, казалось, ей было только по кайфу присутствие постороннего во время её гигиенических процедур.
  
  — А ты любопытный, я смотрю, — хохотнула мисс Виейра, не сводя своих глаз с удивлённой мордашки мальчика, которое отражалось в зеркале. — Зашёл ко мне посмотреть, как я брею подмышки. Небось, и смену прокладок хотел бы увидеть, да, мой маленький извращенец? — с этими словами она залилась смехом.
  
  Мальчик не знал, куда себя деть, но одно он знал точно — уж лучше быть в компании этой дурочки с ветром в голове, чем рядом с Райаном, которого хлебом не корми, только дай прочитать нравоучение младшему братишке.
  
  К тому же в этой ситуации было нечто, как бы помягче выразиться, интимное...
  
  — Я знаю, о чём ты сейчас подумал, пошляк, — вдруг раздался голос Молли. — Но на это ты даже не надейся — прокладки я сменяю в туалете, а в нём я запираюсь всегда и ото всех! К тому же, — продолжила она, не переставая водить бритвой подмышкой, — я не такая дура, чтобы залететь по статье совращения несовершеннолетних.
  
  — Э-э-э... — промямлил Бобби «Его-звали-Роберт», руки которого вспотели и едва не намочили одежду, которую он продолжал держать в охапку.
  
   — Так что давай гуляй, парень, — сказала мисс Виейра и неожиданно для мальчика положила бритву на раковину и, открыв дверь, легонько толкнула его в плечо, выпихнув таким образом в коридор.
  
  Мальчику ничего не оставалось, как последовать совету старшей по возрасту и пойти вперёд, на кухню, где его уже ждал Райан, который, похоже, всё ещё нуждался в необходимости выговорится после случившегося несколько минут назад конфуза между ним и младшим братом — иначе как ещё объяснить то, что при виде вошедшего на кухню Бобби «Его-звали-Роберт» он тут же пустился в размышления вслух об особенностях полового созревания мальчиков младшего школьного возраста?!
  
  Впрочем, говоря откровенно, этот разговор мало интересовал маленького бесёнка-пиндосёнка. Куда больше его воображение поразила большая тарелка, в которой лежали нарезанные помидоры вперемешку с кусочками ветчины и огурцами, причём всё это великолепие было залито оливковым маслом вместо опостылевшего мальчику майонеза.
  
  — Это всё мне? — спросил мальчик.
  
  — Думаю, что тебе... — загадочным тоном ответил Райан, который наконец прекратил свои нравоучительные беседы.
  
  — А как же мисс Виейра? — спросил Бобби «Его-звали-Роберт» с надеждой в голосе и посмотрел на старшего брата снизу вверх своими большими глазами цвета шоколада.
  
  — Она не будет возражать против того чтобы ты умял всю тарелку, — сказал Райан, который ещё не вышел до конца из своей роли наставника. — Однако я надеюсь, что ты не будешь есть всё в один присест? Ты ведь знаешь что это вредно для здоровья!
  
  — Да мне и не слопать столько! — с досадой сказал мальчик. — Может, присоединишься ко мне?
  
  — Я тебе помогу, — странно ответил Райан, — буду сидеть напротив тебя и следить за тем чтобы ты не переел. Понял меня?
  
  Говоря откровенно, мальчик не понял ни слова из того, что сказал ему старший брат — точнее, он не мог понять, в чём тут заключается «помощь», — однако, чтобы не нарываться на конфликт, он молча кивнул. Последнее действие вызвало довольную улыбку на устах юноши.
  
  — Ну вот видишь! — сказал тот. — А теперь иди сюда...
  
  Бобби «Его-звали-Роберт» не нужно было просить два раза — он тут же подошёл к столу и сел на своё место.
  
  — Вот так, хорошо, — удовлетворительно кивнул Райан. — Так держать!
  
  Было что-то странное в этой озабоченности старшего брата касательно насыщения маленького мальчика, однако последнему было на это глубоко насрать — чего нельзя было сказать о тарелке с салатом, на который Бобби «Его-звали-Роберт» накинулся в ту же минуту, как сел за стол. И если бы Райан не следил за ним, он наверняка сожрал бы всё до последней крошки.
  
  Но старший брат продолжал сидеть напротив него и внимательно следить за движением ложки в правой руке младшего брата — видимо для того, чтобы выслужиться перед протеже мисс Скэллоп, которая, как помнил Бобби «Его-звали-Роберт», всё утро только и делала, что жаловалась Райану на его поведение... Но это не главное.
  
  Когда тарелка была опустошена почти наполовину, Бобби «Его-звали-Роберт» с трудом оторвал от неё глаза и взглянул на брата: тот сидел с пустым стаканом и у него было совершенно спокойное лицо, которое было непроницаемым, словно маска.
  
  Казалось, что это был совсем другой человек по сравнению с тем, который сидел с ним за столом в этой комнате всего пару минут назад! Странный блеск в глазах юноши только усиливал это впечатление.
  
  — Э-э-э... — промямлил Бобби «Его-звали-Роберт», глядя на Райана, который не обращал внимания на его действия.
  
  Мальчик чувствовал себя неуютно под этим пристальным взглядом; ему казалось что старший брат в эту самую секунду видит в нём нечто такое, что лучше бы и вовсе никогда не видеть.
  
  Однако ход его мыслей был прерван самим Райаном, который вдруг оторвал свой взгляд от Бобби «Его-звали-Роберт» и поднял глаза к потолку комнаты: по его телу пробежала судорога словно от удара током, и вдруг на его лице появилось выражение ужасающей муки пополам с каким то странным торжеством.
  
  Всё вышеперечисленное было так неожиданно для мальчика, что он не сразу понял, что происходит. А когда до него дошло — то ему стало страшно и очень захотелось убежать из этой комнаты куда-нибудь подальше...
  
  Но Райан уже пришёл в себя; его лицо снова было спокойным как обычно: видимо то был просто некий приступ от внутреннего напряжения... Старший брат посмотрел на мальчика с улыбкой победителя, в которой были одновременно радость победы со слезами боли. Бобби «Его-звали-Роберт» даже почудилось в ней присутствие какой-то вины перед ним самим.
  
  — Что это было? — спросил мальчик своего брата.
  
  — Ничего страшного, — успокоил его Райан. — Тебя это не касается, — вдруг совершенно другим тоном произнёс он.
  
  Бобби «Его-звали-Роберт» уже столько повидал за последние дни, что подобная смена настроения разговора прямо посередине предложения уже не повергала его в шок — к тому же не стоило забывать, что Райан был большим любителем наркоты, поэтому подобные перепады настроения были, что называется, не в новинку.
  
  Именно поэтому мальчик не стал мучить старшего брата мало значащими расспросами, а лишь молча отодвинул от себя наполовину опустошённую тарелку салата и, вытирая вымаранный оливковым маслом рот, встал из-за стола.
  
  — Погодь чуток, — остановил его Райан.
  
  — Чего тебе? — недовольно буркнул Бобби «Его-звали-Роберт».
  
  — Да я тут вспомнил о багаже моей шлюшки, — продолжил старший брат. — Эта дура столько трезвонила о каких-то пустяках, а о том, когда же доставят её багаж, ни единого слова, понимаешь, НИ ЕДИНОГО! — вдруг заорал он на последнем слове.
  
  Бобби «Его-звали-Роберт» невольно вздрогнул от того, что Райан вдруг ни с того ни с сего повысил голос, однако хвататься за голову и убегать в панике разумеется не стал.
  
  — Ну, ни единого так ни единого, — философски изрёк мальчик, выбрасывая грязную салфетку в мусорное ведро. — Тебе-то какое дело?
  
  — Какое мне дело? — с каким-то звериным оскалом спросил его старший брат. — А ничего, что эта шлюха распоряжается моими шмотками? Взяла мою бритву? Выпила мой сок? ВЫКИНУЛА МОЮ ЗАНАЧКУ! — вдруг заорал он, вставая из-за стола и сжимая кулаки. — МОЮ ЗАНАЧКУ, МАТЬ ТВОЮ!!!
  
  — Эй, палегче, ПАЛЕГЧЕ БЛЯТЬ! — в тон брату крикнул Бобби «Его-звали-Роберт».
  
  С этими словами он сделал то, о чём потом горько жалел всю свою последующую жизнь — когда в одночасье озверевший Райан бросился на него с кулаками, мальчик хладнокровно подставил взбесившемуся старшему брату подножку, отчего тот, не удержав равновесие, с размаху грохнулся на линолеум.
  
  Одновременно с этим Бобби «Его-звали-Роберт» стремглав выскочил из кухни, боясь мести со стороны Райана. Однако опасаться ему нужно было отнюдь не этого...
  
  Дело в том, что, с разбегу упав на пол, Райан умудрился разбить свои очки, которые он на кой-то хрен нацепил этим утром — чего, кстати, за ним никогда ранее не замечалось.
  
  Впрочем, достаточно было глянуть на дужку очков, чтобы понять, что они принадлежали особе женского пола — яркий розовый цвет и недвусмысленная форма в виде сердечек говорила громче любых слов. То-есть, непосредственно в то утро Райан одолжил очки у своей новой подружки — шлюшки Молли, — о чём ему пришлось горько пожалеть.
  
  Ведь что произойдет, если упасть на пол лицом вниз и при этом умудриться разбить очки? Авторша этих строк никогда не переживала ничего подобного, да и не видела никогда в жизни, но простая логика подсказывает ей, что осколки очков вонзятся в глаза, отчего хозяину очков придётся очково — уж простите за чёрный юмор.
  
  Как бы то ни было, дело было именно так — мальчик подставил старшему брату подножку, тот ёбнулся со всей силы на пол и, разбив очки, одновременно с этим порезал себе оба глаза.
  
  Крови было — будто свинью зарезали, весь пол под головой Райана был ею залит. А уж о криках говорить и не приходится. Правда, что характерно, вопил не Райан, а его ненаглядная шлюшка Молли, которая, окончив бритьё подмышек, вышла из ванной и, увидев, что её новоприобретённый ёбырь валяется на полу лицом вниз и истекает кровью, повела себя как истинная истеричка.
  
  Остаётся только удивляться, что эта дура в ту страшную минуту не натворила всяких делов и не наломала всяких дров, зато по крайней мере дожила до похорон Райана — которые таки состоялись, я вам гарантирую это! Что же было с нею дальше — никто вам никогда не скажет, потому что страница истории на этом моменте обрывается.
  
  Есть мнение, что Молли Виейра ушла в проститутки — что, учитывая её первый контакт с Райаном, который произошёл на глазах самого маленького участника во всей этой истории, было бы совершенно неудивительно. Другие ратуют за то, что она, как бы это сказать, не пережила утраты и отправилась вслед за своим возлюбленным.
  
  А когда влюбленные совершают такие поступки, то ко всем остальным людям они уже никогда не вернутся. Надеюсь, вы меня правильно поняли.
  
  Как бы то ни было, нас с вами совершенно не должна интересовать дальнейшая судьба этой в высшей степени мерзкой особы, которая мало того что имела рожу крокодила, так и ещё имела повадки самой настоящей шлюхи!
  
  Будем считать смерть Райана Антрихристовой карой этой твари!
  
  ГЛАВА 22: КУПЛИНОВ ПОКАЗЫВАЕТ «ОМЕН 4: ПРОБУЖДЕНИЕ»
  
  — Дело было вот такое, — начал Тай Минамото своё повествование. — У нас в казармах был один молоденький офицер, который на гражданке был, смешно подумать, лыжным тренером. Этот чудик получил от всех остальных солдат кличку «Куплинов», потому что он был без ума от дел купли-продажи. Так вот, значится, этот самый Куплинов стал очень известен среди наших ребячьих батальонов за то, что он, раздобыв откуда-то проекционный экран — уж не знаю, спиздил ли у офицеров или сам купил, — в общем, раздобыл он этот проекционный экран и поставил себе задачу показывать всем нашим ребятам всякие фильмы. Ну, известное дело, что женщин в казармах нету, вот и приходится подручными средствами...
  
  На этом месте своего рассказа щёчки юноши налились красным.
  
  — В общем, он поставил этот проекционный экран в маленький чулан, который находился рядом с дверью, ведущей к сортиру; крохотная такая комнатка, где до этого хранили вёдра, швабры и прочий инвентарь. Так вот, этот Куплинов втихомолку эти вёдра и швабры спиздил и сбагрил их какому-то своему приятелю прапорщику Пупкину для того, чтобы тот их потом разнёс по рынкам и прочим ярмаркам. Причём сделал вид перед начальством будто бы ничего особенного тут нет — мол, да ладно вам ворчать попусту, всё равно эти вёдра и швабры никому не были нужны! Но самое главное заключалось конечно же не в этом, а в том, что в освободившейся от инвентаря комнатушке этот наш Куплинов взял и установил свой проекционный экран, занёс туда пять стульев — больше всё равно в этот чулан занести было нельзя, физически бы не поместились, — и, установив на потолке спижженый ажно у самого полковника Скелетина Вурдалакова проектор, подключил его к старому потрёпанному ДиВиДи проигрывателю, который он уже спиздил не у кого-либо из наших, а у своей престарелой мамочки — вот мудила бессердечный! — начал за полторы тысячи рубасов — дороже, чем в нормальном кинотеатре! — крутить всякие фильмы. Сначала он крутил только порнуху — на что-то более художественное нашим ребятам было тошно выкладывать тысячу пятьсот рублей. Но затем, когда парни втянулись, смирились и закапризничали — мол, что такое, только порнуха и ничего больше! — стал проигрывать в своём видеосалоне содержимое своей личной фильмотеки, которую он, как вы, господин Тайрымбаев уже догадались, тоже была украдена из дома его матери. Фильмы там оказались самые разные... Но нас с вами интересует только один фильм ужасов анальдского производства начала девяностых годов прошлого века, а именно «Омен 4: Пробуждение» — помните поеботу такую, иль не видали ни разу?
  
  Нар-Тай, конечно же, не помнил, потому что впервые о таком высере киноиндустрии вообще слышал, и поэтому не нашёлся, что ему ответить на такой вопрос своего юного собеседника, который, приняв его молчание за знак согласия с его словами, продолжил свой рассказ.
  
  — Итак, представьте себе картину маслом и кисти Репина — конец июля, на дворе вечер, и в это время в маленьком тёмном и душном чуланчике пятеро вспотевших и усталых людей сидят напротив проекционного экрана, мерцающего голубым светом посреди этой мрачной обстановки. Представили, господин Тайрымбаев?
  
  — Ну, представил, так что дальше-то? — не терпелось Нар-Таю услышать продолжение истории юноши.
  
  — Вот и здорово! — похвалил его парень и продолжил. — Итак, сидят наши ребята вокруг экрана, а один из них — это важно! — сам Антон Сковородников. Он, к слову сказать, был единственным, кто не вякал, когда этот Куплинов сдирал с него, как и со всех остальные, полторы тыщи рубасов. То-ли у него язык в жопу провалился, то ли ещё что, но если все остальные наши ребята поначалу серчали на такие аппетиты хозяина видеосалона, то вот Антоша почему-то ни разу не отзывался плохо обо всём этом деле. И при этом он не сказать чтобы был таким уж трусом или ещё кем — нет, просто не вякал почему-то и всё тут. Ну да ладно, это потом, а сейчас нас с вами, господин Тайрымбаев, интересует тот жаркий июльский вечер. Так вот, сидит этот Антон Сковородников вместе с ещё четырьмя ребятами в душном маленьком чуланчике, а на экране в это время наш Куплинов вывел не очередной боевик с Железным Арни или со Сталлоне, а — что для него было нехарактерно, — ужастик. Причём это, к слову, было в первый раз, когда он в своём видеосалоне крутил ужастик. До этого почему-то ни разу такого не было — видимо, его мамочка, у которой он спиздил дивидюки, не очень-то их любила. Ну да не суть. Короче говоря, запустил он свой проигрыватель, и замерцала на проекционном экране картинка...
  
  На этих словах Тай вдруг замолчал, словно стараясь этой драматической паузой подчеркнуть всю нелепость происходящего момента, но вскоре продолжил.
  
  — Замерцала, значится, картинка, — начал Тай. — Сначала, конечно, заставка, двадцатый век фокс и прочий говношмокс... Потом началось собственно кино: монастырь какой-то, монахинь двух, а потом какую-то сладкую парочку, которая идёт по этому самому монастырю и там, помнится, детей каких-то куча была. И вот эту парочку встречает одна из монашек и ведёт их куда-то, и затем в кадре показывают какого-то орущего пиздюка в пелёнках. Ребята, которые сидят и фильм этот смотрят, конечно, тут же перешёптываются между собой, типа, чо за хуйня? Один даже говорит другому — «да это ж наш полковник вылитой персоной!» ну или что-то типа такого... Короче говоря, шепчутся солдатики-то наши, а на экране в это время уже завертелся движ — показывают какой-то праздник или какую-то подобную хуиту, только не понятно блять чего они там празднуют — то ли день рождения, то ли просто какой-то пиндосский хулидэй, но, в общем, самое интересное на этом празднике, что тот орущий пиздюк, о котором я вам, господин Тайрымбаев, уже рассказывал, берёт и свою мамочку ка-а-ак за щёчку то цап-царапнет! И все на экране такие — во, блять, чо за пиздотня-хуеботня, надо срочно докторов вызывать! Ну, короче, вызвали доктора, он мамочку эту смотрит, чо-то там бормочет а затем действие вдруг опять в монастырь переносится. Или не монастырь, а просто церковь — хуй этих католиков поймёт! Короче, на экране опять вся эта атрибутика пафосная, свечи-хуечи, хуйня-муйня, и тут же наша сладкая парочка с пиздюком. И батюшка такой ласковый стоит и улыбается, пиздюка их крестит. Пиздюк, ясен хуй, тупой, как пробковый шлем у папуаса; его крестят, а он вопит как резаный. Мамаша его уносит, а батюшка остаётся, и когда это происходит, оператор — тупой мудак, — начинает па-а-афосно так снимать крупным планом лицо батюшки и не только лицо, но и какую-то хуйню по типу статуи персонального джизаса из клипа Дипи Шмот и прочее религиозное говнище. А сам батюшка вдруг падает ниц и тут вдруг монтажёр — тоже недалёкого ума человек, — пускает после этого кадры этой сладкой парочки, в итоге ребята начали бурчать, мол, что эти педики-киношники такого натворили, почему не показали, что с батюшкой-то тем стряслось? Ну да ладно, не суть. В общем, дальше начинаются сопли в шоколаде — сладкая парочка няшится с какой-то лоли, а пиздюк тот в пелёнках куда-то вдруг делся, ну и хуй был с ним на самом деле. Но зато теперь на экране в центре внимания теперь эта самая лоли, с чёрными такими волосиками. Она вся такая красивая, разодетая, гламурненькая до невозможности — аж блевать всех тянуло от неё прямо перед проекционным экраном, на котором вся эта хуйня крутилась. В общем, сначала киношники делают вид, будто вроде бы ничего особенного вокруг этой лоли не происходит, не считая какой-то карамельно-сиропной ерунды по типу праздников и побегушек с пёсиками — был там кстати какой-то пёсик, но не суть важно. В общем, на экране сначала какая-то скучная пурга происходила, что аж все пятеро зрителей зевали и говорили друг-дружке примерно следующее: «Ну ёб твою мать...». А затем наконец-то начался хоть какой-то движ. Лолита эта набоковская сидит короче в каком-то детском садике и что-то там своим противным голосочком вякает, причём видно, что вякает она на отъебись, только потому, что суровый дядя-режиссёр ремнём по попке отмудохать пригрозил. Но это не суть. Так вот, показывают нам этот трэш, пиздёж-пиздёж, а потом вдруг какой-то щегол на сцену выскакивает и такой типа весь из себя мачо-хуячо восьми лет от роду, вот умора блять, чо придумали киношники тупые! Он у лоли этой пиздит её красную коробочку — хуй знает, чо это за хуйня, я в детских вещичках вообще ни хуя не шарю, — так вот, крадёт он её штучку-мудрючку и куда-то бежит, ну и лоли типа вскочила и за ним. Он там что-то с её коробочкой делает, не помню, что, а через минуту девчушка эта вдруг берёт и ХУЯК! — начинает пиздить этого щегла этой же самой коробочкой! Все четверо солдатиков, которые фильм смотрели, в эту минуту не выдержали и начали хохотать как сумасшедшие. Но — попрошу вашего внимания, господин Тайрымбаев, — Антон Сковородников, который сидел вместе со всеми, не ржал.
  
  — А что же он тогда делал? — решился прервать Тая всё это время внимательно слушавший его сбивчивый рассказ Нар-Тай.
  
  — В том-то и дело, что вообще ничего не делал! — ответил ему юноша, лицо которого пылало в азарте рассказчика. — Пока четверо его сослуживцев ржали как кони, Антоша сидел на своём месте тихонечко и смотрел во все глаза на всё время мерцавший от плохого качества казарменной электросети проекционный экран, и при этом его лицо выглядело так, словно... Вы когда-нибудь влюблялись в кого-нибудь, господин Тайрымбаев? — внезапно обратился к Нар-Таю юноша.
  
  — Ты к чему это, парень? — удивился этому вопросу Нар-Тай.
  
  — Да это я к тому, — продолжил Тай Минамото, — что если бы вы любили хоть немного, то знали бы, что такое любовь с первого взгляда и какое при этом у того, кто влюбился, бывает выражение лица.
  
  — Хм-м-м, — задумчиво промычал Нар-Тай, потирая рукой подбородок.
  
  — У человека, когда он в кого-то влюблён, — продолжил разглагольствовать юноша, — на лице появляется счастливая улыбка идиота или же напротив он хмурится до такой степени, что кажется, словно он вот прямо сейчас заплачет горькими слезами раскаяния за совершенное им преступление против человечества.
  
  — Ну и какое было тогда у Антона Сковородникова лицо, когда на экране появилась эта лоли и начала пиздить щегла? — спросил Нар-Тай юношу, используя для определения слова из его же собственного рассказа.
  
  — Лицо второго рода, — ответил юноша. — Он, как сейчас помню, сидел, вжавшись в стул, и смотрел на экран с такой моськой, что кажется, вот-вот заплачет навзрыд. Остальным четырём солдатиком, которые сидели в чулане, было до пизды, что там с их товарищем происходит, они просто ржали как кони над происходящим на экране трэшем и всё тут. И только Антоша сидел, как в воду опущенный, и смотрел, смотрел на экран так, словно он видит всё это в первый раз. Думаю, что для него это и в самом деле было впервые, ведь хуй знает, какие он фильмы смотрел, пока семнадцать ему не стукнуло и под призыв не попал. Ну да ладно, чего об этих говнюках говорить... Короче говоря, на экране в этот момент шло следующее: уже не в детсаду показывали какую-то херотень про щеглов и пиздюков; теперь оператор снимал какое-то хоум-видео, где один из той сладкой парочки — ну, точнее, это был папаша — няшился с вышеупомянутой лоличкой прямо на её кроватке. Не ебал её в сракотан, ясен хуй, а просто тискал, да не суть важно в общем. Папашка выглядел очень довольным собой человеком лет тридцати пяти или сорока с лыбящейся такой рожей, а девчушка была просто чудо — маленький ангелочек с огромными глазками в няшной такой белой пижамке. В общем, я даже немного позавидовал тогда этим двум придуркам на экране, потому что у меня самого никогда ничего подобного за всю жизнь ни разу ещё не было! Короче, помню, что показывают эту сцену, и оператор такой всё приближает и приближает камеру к кровати, на которой папаша с дочуркой сидят. А потом вдруг резко сменяется ракурс съёмки, и теперь на экране мордашка этой лоли крупным планом. Я аж вздрогнул от неожиданности сначала, но быстро взял себя под контроль при виде этого маленького личика, на котором застыла такая няшная гримаска улыбки счастья. И при этом, господин Тайрымбаев, она смотрела знаете куда? Прямо в камеру, то-бишь, считай, на зрителей, на всех пятерых солдафонов, которые сидели в этот момент в душном чулане рядом с сортиром и ржали над той дичью, что крутил им однополчанин со смешной кличкой Куплинов! И вот тут-то, господин Тайрымбаев, и произошло самое интересное во всём, что тогда происходило в том месте и в то время!
  
  — Ну и что же могло произойти такого особенного, что аж Антрихристу тошно? — спросил Нар-Тай, будучи удивлённым не на шутку драматичной интонацией молодого человека. — Что именно тебя, мой друг любезный, так удивило?
  
  — Понимаете ли, — сказал юноша, смущённо улыбаясь, — дело здесь вовсе не в том, что оператор снимал мордашку лоли крупным планом, хотя мне лично от её взгляда была немножко не по себе, а в том, как эта сцена повлияла на Антона Сковородникова. Я ведь уже говорил вам, что когда эту лолю только показали, он уже выглядел так, словно в воду опущенный. Но стоило оператору чуть приблизить свою камеру к лицу этой девочки, чтобы снять крупным планом её няшную улыбочку, наш Антоша — сказать даже стыдно! — густо покраснел и отвёл в тот момент глаза от экрана! Причём при этом на его губах играла такая идиотская улыбочка, будто бы его спалили за каким-то постыдным делом. Ну, вы понимаете о чём речь идёт, господин Тайрымбаев?
  
  — Ну, понимаю, и что? — поторопил парня Нар-Тай.
  
  — А то, — продолжил юноша, — что Антон Сковородников совершенно потерял голову, когда увидел эту самую улыбку на личике лоли! Это выглядело настолько дико, нелепо и даже смешно одновременно, что все остальные солдаты, которые сидели с ним в том чулане, тоже начали смеяться, когда на экране показывали ЭТО! Вот только, господин Тайрымбаев, они ржали потому что думали, что это смешно, а вот Антоша улыбался не потому, что ему было смешно, а потому, что ему стало стыдно — понимаете, стало стыдно перед лоли, которой никогда не существовало в реальной жизни, а была лишь плодом воображения всей съёмочной команды! Представляете? Антон — солдат, ему уже давно больше тридцати, а он покраснел и отвёл взгляд, когда камера показала лицо маленькой девочки крупным планом!
  
  — Слушайте, любезный, — воспользовался возникшей паузой Нар-Тай для того, чтобы задать вопрос, — почему ты так хочешь от меня, чтобы я обратил внимание на этот эпизод? Ну подумаешь, на экране лоли, а один из зрителей краснеет! Что тут такого?
  
  — Господин Тайрымбаев, но ведь это ключ к разгадке того, почему рядовой Сковородников бросил родной Пет-ель-бюрж ради какой-то шлюхи из Анальды! — ответил ему Тай.
  
  — Не вижу связи, — строго заметил Нар-Тай.
  
  — Увидите, — не унимался юноша, — когда выслушаете мой рассказ до конца.
  
  Нар-Тай промолчал, и юноша, для приличия немного помолчав после своей длинной тирады, вскоре принялся за новую.
  
  — В общем, — начал он в который уже раз, — на экране после мордашки этой лоли вновь показали детсад. Там опять была эта же лоли, и даже тот щегол, которого она пиздила своей красной коробочкой. И вот этот самый пацаненок вдруг взял да и погнался за ней в погоню, только пятки сверкали. Девчушка от него на лестницу забралась — а щегол её все равно догнал... И потом они вместе поднялись по лестнице вверх и там замерли — она сверху, он снизу. При этом оператор так странно снимал эту самую девочку, что я подумал: «А не Гумберт ли у них там камеру держал, не педофилом ли этот оператор был часом?» Просто видите-ли, господин Тайрымбаев, камера снимала её снизу, отчего зрители имели «прекрасную» — я специально говорю это в кавычках, чтобы вы не подумали про наших солдатиков ничего плохого, — так вот, специально снимал оператор всё это дело так, что в кадре было прекрасно видно филейную часть этой девочки, одетую в пижамные штаны. При этом, как сейчас помню, девочка ещё так странно огляделась да ручкой своей махала, что казалось, что она как будто говорит зрителям «Эй, ребята, смотрите! Смотрите на мою попку!». Пиздец какой-то, честное слово. Я даже испугался сначала, когда это показали, но оказалось, что это просто монтаж такой был с целью показать зрителю, что, мол, это всё глазами того щегла показывают, мол, он же по сюжету за ней по лестнице вторым поднимался, вот и видел перед собой её обтянутую детскими пижамными штанишками попку. Но всё равно, господин Тайрымбаем, это Антрихрист знает что! Это ведь надо додуматься до такого! А если бы она была в юбочке? Тогда бы что, тоже такой же ракурс бы этот мудила оператор взял, или бы постеснялся палить перед зрителями трусики лоли? Да нет уж извините меня пожалуйста...
  
  И юноша, тяжело дыша, опустил голову вниз. Нар-Тай видел, что тот был не на шутку взволнован своим же собственным рассказом. Он понимал его чувства, потому что сам испытывал нечто подобное, когда в школе гонялся по школе за девочками. Вот только тогда это было, хм, не на публику, а между ними, и никто, кроме разве что учителей да завучей не видел всего этого.
  
  А тут и в самом деле непорядок — вроде взрослые люди кино снимали, однако же без всякого стыда показывали всем своим зрителям то самое место под названием «детская задница» во всей красе, причём делали вид, что, мол, ну подумаешь какая беда, при монтаже случайно забыли убрать неудачный дубль с детской попкой в кадре, бывает такое иногда со всеми операторами мира каждый Антихристовый день.
  
  И то, что фильм, как помнил Нар-Тай, был снят не в Советском Союзе, где за такое били по рукам, а в куда более лояльной к подобным вещам капиталистической Анальде, тоже играло свою роль в такой безалаберности киношников.
  
  Впрочем чего удивляться тому факту существования подобных фильмов вообще — в конце концов, сколько их снимается даже сегодня? Каждый год выходит несколько тысяч новых картин, которые смотрят миллионы людей, и поэтому неудивительно, что в какой-то древней по нынешним меркам картине могли иметь место неудачные дубли.
  
  Как бы то ни было, но Нар-Тая волновало вовсе не это, а то, каким же всё-таки образом рядовой Антон Сковородников влюбился в какую-то пизду из Анальды и ради неё покинул свою часть. Для того, чтобы узнать это, он попросил юношу продолжить свой рассказ, и тот с радостью согласился.
  
  — В общем, дальше в том фильме были всякие спецэффекты типа машины, которая разбилась, и дядьки, которому снесло крышу — ну, это по традиции этих тупых анальдцев, которых хлебом не корми, только дай прикончить на экране парочку-другую персонажей, да так, чтобы крови побольше было! К этому все давно уже привыкли, и даже все пятеро солдатиков, в числе которых был Антон Сковородников, на этом моменте только зевали, потому что успели и не на такое насмотреться в боевиках с Железным Арни или со Сталлоне. В общем, когда оторвало какому-то жирному дяде башку, то на экране стали показывать, как в семью сладкой парочки заявляется какая-то дурочка, а потом показали эту самую девочку в жёлтой юбочке. Она была вся такая трогательная до невозможности и её лицо выражало такую печаль, что смотреть смешно было. И та дурочка короче пытается что-то с этой лоли сделать, то-ли обучить чему-то, то-ли просто поговорить... Помнится, она с ней по какой-то ярмарке гуляла, которая ещё и сгореть успела. А эта девочка всё время смотрела в камеру с такой злобной-презлобной рожей, словно режиссёр ей специально дал задание смотреть на всех как на говно. Но самое главное произошло тогда, когда по окончанию этой ярмарки та дурочка уединилась с лоли в её комнате и начала там делать какие странные вещи: сначала посадила её перед собой на колени лицом к себе, а затем стала вести с ней какой-то идиотский диалог, и при этом она всё ближе и ближе придвигалась всем своим телом к девочке... И когда я подумал, что, мол, сейчас будет какая-то крамола, девочка вдруг берёт и неожиданно плюётся прямо в рожу этой дамочке! Как сейчас помню восторг всех пятерых солдатиков, которые этот фильм смотрели. Они аж зааплодировали от радости, когда наблюдали за тем, как эта дурочка в ужасе убегала от девочки прочь из комнаты и затем выбросилась из окна, упав на какую-то разноцветную вращающуюся круглую хуйню, карусель не карусель — хуй его знает. Потом фильм стал скучным, потому что начали снимать какие-то скачки, где эта лоли, запакованная в костюм аки водолаз что ничего кроме её глаз было не видать, оседлала какую-то лошадку, которая — вот умора! — уронила девчушку на землю. На кой хуй надо было это снимать, я вообще не понимаю, ибо это очень тупо и не смешно, но затем показали хотя бы сцену в больничке, где эта лоли лежала в койке и над её лицом висел какой-то хуй — доктор походу. Ну а потом, увы, на экране пошли какие-то скучные-прескучные кадры каких-то походов по магазинам, помнится, ещё обед какой-то был, где эта лоли злобно тявкала на свою мамашу, которую играла какая-то блондинка, и невнятные моменты с папашей этой девчушки, который то-ли президент то-ли министр — я блять вообще нихуя в этом тупом фильме не понял. Короче говоря, после этих скучных кадров начался самый настоящий трэшняк про какого-то толстого и вонючего старого деда, который ходил весь в фильм в одном и том же сером плаще и пучил глаза на камеру с таким видом, будто вот-вот обосрётся прямо в штаны. Солдатики, которые смотрели фильм, сидя в чулане перед проекционным экраном, все как один были рады, когда этого старого гондона хорошенько-так трахнуло строительным краном — хотя бы потому, что после этой сцены старый хрен больше не показывался. Хотя нет — та сцена с краном была ценна ещё тем, что сразу после неё показали няшную лоли, которая, набрав в свои маленькие ручки кучу яиц — куриных, вестимо, а не кожанных, — уронила парочку из них и при этом у неё няшно так были полуприкрыты глазки и губки у неё чуть подрагивали. Мне кажется именно этот момент сделал всю картину особенно интересной для Антона Сковородникова, который, если вы ещё не забыли, был явно неравнодушен к этой конкретной лоли. Я думаю, что он ещё долго потом вспоминал эти кадры, когда строчил... Ладно, это я слишком далеко вперёд что-то забежал, — вдруг остановился Тай Минамото.
  
  Нар-Тай посмотрел на юношу, но тот как будто не заметил его взгляда и продолжал говорить о том, что произошло тогда июльским вечером в видеосалоне, который устроил солдат под смешной кличкой «Куплинов».
  
  — В общем, когда показали эту лолю с яйцами, — при этих словах юноше было трудно не улыбнуться, понимая, как смешно звучали эти слова, если их вырвать из контекста, — на экране опять засверкала сладкая парочка, и при этом трудно было не испытать чувства того, что это уже было раньше — дело в том, что мамаша на своих руках держала того самого пиздюка, который светился на экране ещё в самом начале фильма! Просто один в один — те же белые пелёнки, то же тупое и пухлое личико и тот же противный визг без причины!
  
  — А ты, мой любезный, — перебил юношу Нар-Тай, — не задумывался хотя бы на минуту, что тот пиздюк в начале фильма потом по сюжету вырос в ту самую лоли, которой ты так сильно восхищаешься?
  
  — Обижаете, господин Тайрымбаев, — капризным тоном ответил ему юноша. — Во-первых, сам я этот фильм не видел, а пересказываю вам сейчас впечатления Ильи Силантьева, который в тот памятный день находился в видеосалоне Куплинова вместе с Антоном Сковородниковым и ещё тремя солдатиками. Так что вы составили сейчас обо мне превратное мнение, если говорите, что я, мол, восхищаюсь этой лоли и что я, мол, такой дурак, что не доколупал до очевидных вещей. Все претензии ваши, которые вы адресуете моей персоне, — назидательным тоном продолжил Тай, — я отвергаю, потому что всего лишь пересказываю вам слова другого человека.
  
  — Ишь ты, аж канцеляритом заговорил! — с иронией воскликнул Нар-Тай. — Ещё молоко на губах не обсохло, а уже смеешь говорить со старшими таким тоном! А мне, если ты не в курсе, биологически тридцать девять, а хронологически и вовсе пятьдесят девять!
  
  Тай Минамото сделал вид, будто не понял явного намёка на своё зазнайство и вместо того, чтобы признать свою вину, принялся горячо доказывать:
  
  — А во-вторых, господин Тайрымбаев, — всё тем же высокомерным тоном продолжил юноша, — я ведь не говорю про себя лично! Я просто рассказываю вам о тех обстоятельствах, которые вынудили Антона Сковородникова бросить казармы Пет-ель-бюржского филиала корпорации VRLJ и на всех парах мчаться в вонючую Анальду в объятья какой-то шлюхи с фамилией не то Хуейра, не то Пиздейра! Вы спросите меня почему именно туда? Узнаете, если наберётесь терпения и выслушаете мой рассказ до конца, иначе так и будете лежать в этой вот койке и не знать, что в мире произошло за всё то время, пока вы провалялись двадцать лет в ванне с жидким азотом. Ну как, господин Тайрымбаев, вы согласны со мной?
  
  Нар-Тай понял, что сын его друга Андо Минамоты не только унаследовал от своего отца прекрасную внешность, но также и завидную непробиваемость в том, что касалось целей и средств для достижения намеченных им результатов.
  
  Уж если этот парнишка загорелся идеей рассказать ему во всех подробностях историю совершенно не интересующего его по существу солдафона по имени Антон Сковородников, то он это сделает, какими бы намёками его не старались сбить с панталыку — это Нар-Тай уже успел понять за всё то время, пока слушал рассказ Тая Минамоты.
  
  И поэтому он посчитал за лучшее ничего не отвечать на адресованный ему вопрос и только махнул рукой, мол, продолжай, я тебя слушаю. И юноша продолжил:
  
  — Итак, после того, как на экране вновь засверкал тот пиздюк — неважно, тот ли, что был в начале, или совершенно другой, — то фильм стал на редкость унылым. После мощной по своей эмоциональной нагрузке сцены, когда лоли тронула этого самого пиздюка и её мамаша ни с того ни с сего на неё наорала — вот дура, подумали тогда солдатики, смотревшие фильм, — больше ничего интересного на экране не происходило. Абсолютно. Нет, конечно же, оператор продолжал снимать тупые диалоги этой мамаши с каким-то батюшкой и потом даже был какой-то экшн, где эта самая мамаша сначала продырявила какому-то доктору ладонь, а затем выстрелила в живот какой-то готичной дамочке в белом платье, которая после этого забавно так покатилась вниз по лестнице, но всё это вызывало у такой простой публики, как пятеро солдатиков, одну лишь скуку и зевоту, потому что всем этим сценам далеко было по драйвовости фильмам с Железным Арни и со Сталлоне. Лишь в самом конце, когда мамаша нагрянула в детскую комнату, сжимая револьвер в своей руке, зрители вдруг оживились: кто засмеялся от удовольствия при виде маленькой девочки, которая с суровым лицом держала на своих руках пиздюка, кто замер под впечатлением вида огромного револьвера, направленного прямо в камеру, а кто и вовсе потерял дар речи из уважения к лоли, которая была центром внимания в этой сцене. Этим последним, господин Тайрымбаев, был, как вы могли догадаться, Антон Сковородников. Но я должен сказать вам ещё кое о чём... В общем, когда мамаша, направив пистолет на свою дочурку, сказала ей несколько пафосных и заштампованных слов, после чего тут же спустила курок, то раздался звук выстрела, но предательский приём монтажёра, который проявился в том, что вместо того, чтобы показать, в кого же Антрихрист возьми попала пуля, показал только окна дома, где якобы происходила эта сцена, настолько вывел всех пятерых зрителей из себя, что они все как один начали дружно материть мудака-монтажёра и олуха-оператора за их халтурную работу. Особенно отличился в этом смысле Илья Силантьев, со слов которого я сейчас и пересказываю вам события того памятного вечера. «Вот гондон, а? Как он мог так всё завалить, пидор опущенный, чтобы его на том свете имели в жопу и рот одновременно девять тысяч Антрихристов и сам Михаил Боярский в придачу!» — такими словами он мне описывал свои впечатления от смазанной концовки, — совершенно спокойным, не сочетающимся с произносимыми им словами произнёс Тай Минамото, глядя прямо в глаза своему собеседнику.
  
  — Ну, а что же дальше-то было? — поторопил юношу Нар-Тай.
  
  — Если вы хотите узнать, что было дальше в фильме, — начал Тай Минамото, — то я и сам не знаю, потому что Илья Силантьев, который мне всё это рассказал, ничего не мог мне на это ответить, будучи в ярости после вышеописанного мною момента. Разве что я могу вспомнить, что в его пересыпанной матом и проклятиями тираде были такие слова, как «и ещё эти похороны блять, кому они нужны нахуй?», «идёт блять этот мудак со своей малолетней пиздой!» и «перевёрнутый, мать его, крест, чтобы мудаку режиссёру пусто было»! Это всё, что я могу припомнить из его слов касательно того, что произошло в концовке фильма, который он тогда смотрел в компании с Антоном Сковородниковым и ещё тремя солдатами. А теперь прошу меня извинить, господин Тайрымбаев, — и юноша опустил голову над чашей весов своего ума — видимо, он решил для начала взвесить свои слова, прежде чем продолжить.
  
  ГЛАВА 23: НЯШЕЧКА АЗИЧКА С «ДЭМЬЕНОМ ТЕРНИСТЫМ»
  
  Пол Бухер сдержал своё слово, когда сказал тогда в беседке «Дэмьену Тернистому», что тот не увидит Азию Скэллоп. Но только одного не учёл этот похожий на Александра Демьяненко мужик — Ричард Найджел был не таким бесхребетным ничтожеством, как могло показаться со стороны.
  
  Стоило тогда полковнику Полу Бухеру и его другу, старому пердуну майору Бугенхагену, освободить Дика от верёвок, как тот в мгновение ока применил в деле свои глубокие познания по восточным единоборствам, в считанные секунды превратил хлебала обоих его мучителей в кровавый фарш, после чего, удостоверившись, что они не в состоянии пуститься за ними в погоню — что было необязательно, ибо одного взгляда на физиономии этих двоих было достаточно, чтобы понять, что они уже не жильцы на этом свете, — броситься наутёк из негостеприимной беседки, которая находилась в глубине городского Жокийского парка.
  
  Это был последний раз, когда «Дэмьен Тернистый» был, что называется, на службе, потому что вскоре Ричард Найджел, успешно заместивший все свои следы, скрылся от спецслужб, ввиду чего автоматически стал в некотором роде дезертиром, только не из армии, а из разведки.
  
  Все эти долгих двадцать лет, которые он провёл в бегах, скрываясь ото всех то в одной азиатской стране, то в другой, он ни на минуту не забывал о своей возлюбленной Азии Скэллоп, которая так по-свински с ним поступила тогда, заманив в беседку с Бухером и Бугенхагеном.
  
  Он не знал, куда эта шлюшка от него сдриснула, но по намёкам, которые ему в тот роковой момент сделал полковник с внешностью Александра Демьяненко, Дик догадывался, что она улетела из Жопонии обратно в свою вонючую Анальду, откуда сам «Дэмьен Тернистый» в своё время так хотел сбежать, угнав катер и уплыв по течению Фазера до пиндосского городишки Спермэтла.
  
  Но поскольку судьба занесла его в Жопонию, то-есть ещё дальше, чем он тогда хотел, то он не сильно об этом горевал. Единственное, о чём он мечтал, скрываясь в Жопонии, это о том, чтобы хотя бы ещё раз встретиться с Азией Скэллоп.
  
  Сначала он хотел задушить её своими собственными руками, затем стал думать, что достаточно будет просто с нею поругаться, а потом, когда он провёл достаточно времени среди жопонцев, чтобы возненавидеть пиздоглазых желтокожих тёлок всей душой, он уже думал про Азию Скэллоп исключительно в романтическом смысле.
  
  Говоря начистоту, он хотел её трахнуть. Трахнуть в жопу и в пизду, а ещё лучше — прямо в рот! И поскольку «Дэмьену Тернистому», как человеку робкому и застенчивому, так и не удалось завязать ни одного романа с жопонками, которых он имел возможность видеть каждый день, то день ото дня его эротические фантазии об Азии Скэллоп становились всё более пошлыми и развращёнными.
  
  Увы, все эти двадцать лет он так и не смог найти способа приблизиться к ней хотя бы на расстоянии соседнего города. Но вот однажды, когда он, поняв, что в Жопонии ему делать не чего, решил поехать на монорельсе в некую Альма-Ты, что была в Соединённых Жузах Касахии, он и не думал, что в этом местечке, которое, как он думал, было названо в честь мёртвой маленькой девочки из игрушки «ФИР», судьба снова сведёт его вместе с его возлюбленной Азией Скэллоп, о которой он думал каждую секунду всех этих двадцати долгих лет вынужденного пребывания в Жокио!
  
  Вот именно поэтому в данную минуту наш антигерой сидел в вагоне монорельса и поглядывал в окошко, за которым проносились виды окрестных деревень и прочего говна, мимо которого проходил маршрут.
  
  За то время, что он провёл в Жокио, он уже давно расстался со своим чёрным пиджаком и красным галстуком, в котором он ходил ещё в далёком Вульвкувере, и теперь был одет примерно так же, как все типичные жопонцы — а именно чёрный пуховик с высоким воротником, под которым прятался теплый свитер светло-серого цвета.
  
  Его шею обвивал толстый шарф, а на его ногах красовались чёрные и прочные водонепроницаемые ботинки. Поскольку в вагоне было жарко, то «Дэмьен Тернистый» не стал плотно затягивать свой капюшон, а сидел, подставив свою коротко подстриженную чёрную голову свету тусклых лампочек.
  
  Он сидел, не зная, чем бы себя занять, и думал о содержимом буклета, который ему всучили на станции. В нём рекламировался некий супер-пупер крутой горнолыжный курорт со смешным названием Членхуяк.
  
  Дик, говоря по правде, чисто по приколу взял у улыбающейся ему всеми своими зубами тонконогой сучки этот буклетик, не думая всерьёз о том, что ему может приглянуться поездка на лыжах на курорте с таким идиотским названием.
  
  Катание на лыжах в глазах «Дэмьена Тернистого» было полной ерундой — он не понимал, что в этом такого интересного и захватывающего. Вместо того, чтобы сидеть спокойно на месте и постреливать в виртуальных супостатов, нужно бежать вперёд как мудак, причём на ногах при этом болтаются длиннющие палки, которые только мешают, и при этом ещё надо всё время сохранять равновесие, чтобы не ёбнуться в снег...
  
  Всё это в целом выставляло лыжный спорт в крайне негативном для лично него, «Дэмьена Тернистого», свете. Но все же раз ему вручили буклет, то почему бы не прошвырнуться на этот Членхуяк, думал Дик, глядя на лощённые физиономии лыжников, которые пялились на него с фотографий, украшавших синенькие странички.
  
  Сидя так в вагоне монорельса, он вдруг почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Он тут же отбросил буклет на сиденье и поднял голову: прямо напротив него сидела закутанная в тёплые одежды женщина лет сорока двух.
  
  Она была очень красивой — и хотя из-под тёплой шапки и туго обмотанного вокруг её шеи шарфа были видны только её глазки и милый носик, Дик всё же был мгновенно очарован её красотою не порнографического, а эстетического толка.
  
  Женщина держала на своих коленях небольшую сумочку, и, когда она заметила на себе пристальный взгляд «Дэмьена Тернистого», её губки растянулись в улыбке.
  
  И тут Дик неожиданно для самого себя вдруг уронил свою голову на руки и всё его тело начало дрожать в такт рыданиям, которые вырывались из его нутра против его воли.
  
  В нём неожиданно проснулась тоска и печаль по поводу того факта, что женщина, которая сидела прямо перед ним, была...
  
  — Дик! — тут же вскрикнула она, бросившись со своего места к «Дэмьену Тернистому». — Не плачь, мой малыш, не надо!
  
  И она начала покрывать лицо Ричарда Найджела горячими и влажными поцелуями, не забывая при этом гладить его по голове. Сам же Дик, не понимая, что с ним происходит, продолжал рыдать сквозь плотно стиснутые от натуги зубы.
  
  И только когда он наконец справился с навалившимся на него приступом печали, он поднял на уже переставшую его целовать женщину свои заплаканные глаза и каким-то надрывным голосом сказал:
  
  — Азия... — и тут же уронил голову на её плечо, когда она бросилась к нему в объятья.
  
  Да, это было похоже на первый опыт знакомства... Но на самом деле это была встреча. Встреча спустя двадцать лет разлуки.
  
  «Дэмьен Тернистый» в кои-то веки исчез; вместо него в теле Ричарда Найджела на некоторое время объявился ранимый и сентиментальный человек, которого до этого момента Дик усердно прятал в глубинах своей души, не давая тому высовывать носа наружу.
  
  И только когда обстоятельства сложились так, что ему довелось спустя двадцать лет вновь встретить женщину, с которой у него когда-то была сильная любовь, он таки выпустил свою вторую сторону на волю, чтобы хотя бы на время дать ему проявить себя во всей красе.
  
  Теперь эта вторая часть, взяв шефство над телом «Дэмьена Тернистого», вместо того, чтобы заставить своего владельца наброситься на Азию Скэллоп и, сорвав с неё все одёжки, выебать как следует в жопу, заставляла его лить сопли на её плече как последний романтик, который только-только начал знакомиться с девочками.
  
  И именно поэтому Дик заплакал, когда увидел перед собой свою возлюбленную, которую видел в последний раз двадцать лет тому назад.
  
  До чего же странно, думал он — жопонки, которые являются самыми что ни на есть настоящими АЗИАТКАМИ, были для него просто ничего не значащими куклами.
  
  АЗИЯ Скэллоп же, которая на самом деле была из Анальды и своим именем была обязана исключительно своей огромной жопе, которая была размером с материк под названием АЗИЯ, одним лишь своим видом заставляла его жилистый агрегат подниматься ввысь из его штанов. Но почему?
  
  Дик догадывался, что причина была как раз в огромной жопе анальдки, которая в этом имела явное преимущество перед жопонками, которые все как одна были обделены такими достоинствами.
  
  Вот такие мысли проносились в голове «Дэмьена Тернистого», когда он, вытерев слёзы кулаком, смотрел во все глаза на свою возлюбленную, которая пропадала и нашлась, была мертвой и ожила!
  
  Не стоило, конечно, понимать эти слова буквально — ведь этой цитатой всего-лишь подчёркивалось то, насколько рад был этой встрече Ричард Найджел!
  
  Он даже забыл о том, что на протяжении всех этих двадцати лет думал только о том, что попадись Азия Скэллоп в его руки, то он тут же заставил бы эту шлюшку как следует поработать своей огромной жопой и влажным ротиком!
  
  В конце концов он всё это время ни разу не трахался ни с одной женщиной! Как тут не мечтать о таком?! Однако реальность была такова, что мечта если и сбылась, то совершенно не так, как хотелось тому, кто её на протяжении двух десятков лет усердно лелеял.
  
  Вместо того, чтобы тут же заняться с Азией сексом в вагоне монорельса, «Дэмьен Тернистый» только сидел себе на месте и пожирал свою сучку глазами, причём думал он не о потрахушках, а о каких-то сахарных глупостях и карамельной ерунде по типу: вот я сижу напротив неё и держу её руку, ах, ох, Антрихрист тому свидетель, как я счастлив, моя сладкая, ненаглядная, дорогая няшечка Азичка!!!
  
  Пока в его голове крутились подобные глупости, Азия Скэллоп и вправду сейчас сидела напротив него и держала его за руку, только помышляла она явно не о том, чтобы выслушивать от своего собеседника всю эту сладкую до тошноты ерунду.
  
  По её сосредоточенному взгляду глаз цвета луж шоколада было ясно, что ей не терпится выпытать из «Дэмьена Тернистого» всю инфу о том, где он, Антрихрист возьми, пропадал все эти двадцать лет с того дня, когда она проводила его до беседки, где, что называется, сдала его с рук на руки полковнику Полу Бухеру и майору Бугенхагену?
  
  Она уже знала, что этих двоих уже не было в живых именно по вине этого мудака, который сейчас сидел перед ней в вагоне монорельса и пялился на неё с идиотской улыбкой пятнадцатилетнего придурка, впервые пришедшего на свидание с девочкой!
  
  Да уж, думала Азия, кто бы мог подумать, что этот уродец, которого она своими руками завербовала когда-то в Вульвкуверской тюрьме — что, кстати, можно было понимать буквально, ведь она тогда ему подрочила! — своим идиотским поведением завалит всю операцию по слежке за страшным бессмертным касахианцем, который, свалившись с высоты двенадцати тысяч метров, нашёл в себе силы, чтобы тут же покинуть Жокио и выехать по каким-то своим страшным делам в Альма-Ты, куда, к слову сказать, ехала сейчас сама Азия и этот сидящий напротив неё придурок, который, замочив полковника Бухера и майора Бугенхагена, исчез со всех радаров и объявился только сейчас, причём совершенно случайно и неожиданно для них обоих!
  
  И теперь они сидят друг напротив друга и не знают, с чего бы начать долгожданный для них обоих разговор. К большому облегчению Азии Скэллоп, первым подать голос решился «Дэмьен Тернистый».
  
  Продолжая хлюпать носом от переполнявших его душу чувств, он, глядя на неё зарёванными глазами, спросил:
  
  — Няшечка Азичка, дорогая моя, как я рад тебя видеть! — и отправил ей воздушный поцелуй.
  
  Нечего делать, подумала Азия, придётся делать вид перед этим придурком, что она тоже не может нарадоваться встрече с ним.
  
  Постаравшись придать своему лицу как можно более сентиментальное выражение, она сказала хриплым голосом старой девы:
  
  — Дик, мой малыш, я тоже тебе очень рада! — и, думая, что этому придурку недостаточно будет одних только слов, нагнулась к нему и заключила на его заляпанных слюнями устах влажный поцелуй.
  
  Дик едва не растаял прямо под её губами, но вовремя вспомнил о том, что они сейчас сидят в вагоне монорельса и что на них пялятся пиздоглазые жопонцы, постарался взять себя в руки и ответил ей:
  
  — Я так счастлив снова увидеться с тобой после стольких лет разлуки. Ты стала ещё красивее чем прежде!
  
  Азия почувствовала лёгкое раздражение оттого, что «Дэмьен Тернистый» и не подумывал о том, чтобы выйти из роли сентиментального дурачка, и поэтому, чтобы хоть немного разрядить обстановку, неожиданно для него грубым тоном спросила у своего спутника следующее:
  
  — Слушай, мудила, ты чо пропал тогда, когда я тебя к шефам своим привела? — выплеснула она на него всё свое раздражение. — Ты блять в курсе, пидорас, что из-за тебя мы потеряли из виду опасного неуязвимого касахианца?!
  
  Дик, не ожидавший от неё таких грубых слов, побледнел и схватился за сердце с чрезмерной театральностью.
  
  Его глаза закатились, и он повалился набок прямо на сиденье, на котором, по счастью, кроме него никто не сидел — все остальные пассажиры монорельса, которые все до одного были жопонцами, по какой-то причине старались держаться подальше от мужика с отчётливо европеоидным лицом.
  
  «Дэмьен Тернистый» издал тихий стон и попытался закрыть лицо руками, но вскочившая со своего места Азия не дала ему это сделать.
  
  — Не пытайся запугать меня симулированным сердечным приступом, гондон! — заорала она ему прямо в ухо, схватив его руки и пытаясь отстранить их от его лица.
  
  Она была так зла, что Ричард Найджел даже испугался за свою жизнь, но тут же понял, что если бы Азия Скэллоп захотела его убить, то она бы не кричала почём зря, а, незаметно пырнув ножом под рёбра, тут же скрылась бы в глубине вагона.
  
  Но поскольку ничего такого она не делала, то он вскоре успокоился и решил прекратить ломать комедию. Позволив женщине слегка поиграться с его руками, он наконец-то принял нормальное сидячее положение и посмотрел на неё нормальным осмысленным взглядом.
  
  ГЛАВА 24: СКОВОРОДНИКОВ ПИШЕТ ФАНФИК ПО «ОМЕНУ»
  
  Нар-Тай, глядя на Тая Минамоту из под опущенных бровей, некоторое время молчал. И когда наконец лицо молодого человека разгладилось и стало опять напоминать лицо бесстрашного воина перед битвой, заговорил снова, причём его голос звучал тихо, словно бы издалека:
  
  — Вот мы и подошли с вами, господин Тайрымбаев к той части моего рассказа, — проникновенно произнёс он своим бархатным голосом, — когда я уже буду пересказывать не слова третьего лица, коим был Илья Силантьев, а свои собственные наблюдения, которые я всё время вёл, когда в моём поле зрения случайно или же нет появлялась интересующая нас обоих персона, а именно рядовой Антон Сковородников, родившегося 18 мая 1982 года. Заранее, кстати, хочу предупредить вас, господин Тайрымбаев, если уж речь зашла о его дате рождения, что она по каким-то причинам полностью совпадает с датой, когда родилась та самая шлюха, ради которой он покинул Пет-ель-бюрж и выехал в Анальду, где и попал в лапы тамошних копов. И это не просто совпадение — это знак или даже «омен», в котором я вижу тайну всего существования нашего с вами бренного мира, уважаемый господин Тайрымбаев. Вы ведь знаете куда лучше многих людей обо всех этих вещах, так что не мне объяснять вам, почему именно так, и никак иначе, обстоят дела. Достаточно будет лишь вашего согласия на то, чтобы я мог продолжить вам рассказывать обо всём случившемся с Антоном Сковородниковым до конца того самого момента, когда он вылетел за границу Союза Нерушимых Государств, где мы сейчас с вами собственно говоря и находимся. Ну что, господин Тайрымбаев, готовы вы меня выслушать, или вы желаете отдохнуть и попить водички? — с каким-то издевательским видом обратился Тай Минамото к своему единственному — если не считать тебя, мой маленький зелёный друг, — слушателю.
  
  Нар-Тай молча кивнул в ответ, и юноша, прочистив горло, продолжил свой монолог всё тем же монотонным голосом пономаря.
  
  — В общем, когда тот фильм подошёл к концу, то Куплинов, которому принадлежал этот импровизированный видеосалон в чулане рядом с казарменным сортиром, выключил ДиВиДи-проигрыватель, отключил от него проектор и, вытащив из лотка синенький диск, на котором было написано «Омен 4: Пробуждение», приказал всем пятерым солдатикам, в числе которых был интересующий нас с вами рядовой Антон Сковородников, немедленно выметаться из его помещения. Нечего делать, пришлось всей братии вставать с неудобных стульев и, понурив головы, выйти из тёмного чулана в ярко освещённые коридоры казармы. И именно в этот момент ваш покорный слуга, — на этом месте своего рассказа Тай Минамото ткнул пальцем в свою грудь, — я как раз проводил инспекцию по приказу начальства и волею случая встретил всех пятерых в коридоре как раз после того, как они покинули нелегальный видеосалон. Я даже успел перекинуться с ними словечком насчёт того, что я со своим папенькой и с господином начальником корпорации Хохре Озорио приму меры для того, чтобы предотвратить дальнейшие сеансы этого негодяя Куплинова, потому что это развращает наших солдат и внушает им мысли, которые идут вразрез с интересами компартии, а также способствует развитию пропиндосской пропаганды, которая так вредит нашим солдатам... Простите, господин Тайрымбаев, я отвлёкся, — вдруг спохватился Тай, после чего продолжил. — Ну так вот, встретил я этих пятерых в коридоре и остановился с ними поболтать, попутно изучая лица всех и каждого. И мне показалось весьма и весьма подозрительным то обстоятельство, что если на лицах четверых были написаны самые обыкновенные для весело проведших время солдатиков, то у пятого — а именно Антона Сковородникова, — было такое лицо, словно его только что разлучили с девушкой.
  
  — Откуда ты, мой любезный, знаешь, как выглядят парни, которых кинула девица? — прервал юношу Нар-Тай. — Имеешь свой собственный опыт, или просто имел удовольствие наблюдать это у других?
  
  При этом Нар-Тай подмигнул своему собеседнику, как бы давая тому понять, что его вопрос имеет лишь цель внести в их односторонний диалог щепотку-другую веселья, а не является прямым и не терпящим отлагательств запросом к знанию о жизни молодых душ.
  
  Поняв это, Тай Минамото не стал отвечать на это ничего, а лишь улыбнулся ещё шире и продолжил свою историю, которая в его исполнении больше походил на рапорт вышестоящему лицу, чем на частную беседу двух знакомых людей.
  
  — В общем, мордашка у Антоши была такая, — продолжил юноша, — что я сразу тогда понял — он уже час как безнадёжно болен душевно. А потому я решил расспросить ребят о том, что они за хуйню у этого Куплинова посмотрели. Ну, мне этот Илья Силантьев, как самый бесшабашный из всей этой оравы и выложил мне всё в тех же самых словах, которые я передал вам чуть ранее. Но я тогда не столько слушал его трёп, сколько поглядывал на лицо рядового Сковородникова. И от моего острого, прямо таки орлиного взора не могло укрыться то обстоятельство, которое было совершенно ясным для такого знатока человеческих душ, как вашему покорному слуге. А именно — всякий раз, когда Илья Силантьев в своём рассказе о фильме «Омен 4: Пробуждение» заикался о лоли, то Антон Сковородников тут же краснел и отводил взгляд от всех остальных, главным образом от меня, поскольку не мог не видеть, что я изучал его пристальнее, чем всех остальных. Я даже хотел тогда прямо задать ему вопрос по этому поводу, да передумал, поскольку решил, что с моей стороны это будет выглядеть как-то невежливо, да и к тому же Илья Силантьев так заливался соловьём, что я физически просто не мог вставить ни слова со своей стороны в его бурную струю словесного поноса — видно было, что фильм произвёл на него впечатление и он был увлечён своим рассказом о нём не на шутку. Поэтому вместо того, чтобы выяснить, что же такое происходило с рядовым Сковородниковым, я ограничился тогда тем, что, дослушав до конца трёп рядового Силантьева, пригрозил ему, что если он со своими товарищами ещё раз заявится к Куплинову, то я приму все меры, чтобы ликвидировать этот очаг пропиндосской пропаганды в сердце казарм Пет-ель-бюржского филиала корпорации VRLJ, после чего, как говорится, помахал всем пятерым ручкой и повернулся к ним спиной, успев заметить при этом устремлённый прямо на меня взор Антона Сковородникова, который был полон такой ненависти к моей персоне, что она буквально сочилась сквозь поры его кожи и вылетала с паром из его ноздрей. Я до сих пор удивляюсь, как мне удалось тогда удержать себя в руках и не дать волю своему гневу.
  
  — А что бы ты сделал с бедным солдатиком только за то, что он на тебя не так посмотрел? — не сдержался Нар-Тай от вопроса к этому высокомерному пацанёнку двадцати лет.
  
  Тай Минамото, смерив своего слушателя взглядом своих узких, как у всех жопонцев, глаз, ничего на эту нахальную реплику не ответил и тут же вернулся к своему прерванному рассказу.
  
  — Хотя ничего, в общем-то, страшного или предосудительного тогда я не заметил, но вот потом... Потом произошло нечто странное! Как вы знаете, господин Тайрымбаев, я, являясь членом совета Пет-ель-бюржского филиала корпорации VRLJ, курирую деятельность всего нашего предприятия через свои личные контакты среди сотрудников компании. Кроме них, моими контактами являются также солдаты, которые, если вы ещё не забыли, являются в некотором роде собственностью господина начальника корпорации Хорхе Озорио, поскольку именно по его технологии наши головорезы и появляются на свет Антихристовый. Это я вам говорю исключительно ради того, чтобы вы понимали мою роль, которую я сыграл во всей этой истории, и не задавали мне идиотских вопросов на манер «а как ты об этом узнал?», «почему ты в этом так уверен?» и «что же ты не сказал об этом сразу?» Я просто хочу, чтобы вы зарубили себе на носу — я имел возможность видеть личную жизнь Антона Сковородникова, и я знаю о ней всё. Всё и во всех подробностях, потому что я не только являюсь членом совета, но и имею полный свободный доступ в казармы в любое время дня и ночи, и поэтому неудивительно, что личная жизнь рядового для меня была как на ладони. Понятно вам это, господин Тайрымбаев? — спросил он, глядя на своего собеседника.
  
  Нар-Тай, которого этот самодовольный сын Андо Минамоты уже начинал постепенно выводить из себя своей любовью к длиннющим и официозным фразам, не нашёлся, что на такой наглый вопрос ответить, но, решив не вступать в полемику с этим гордым жопонским юношей, утвердительно кивнул головой, прекрасно понимая, что Таю нужно было не столько нужно слышать его слова, сколько лишь убедиться в том, что его собеседник понимает, о чём идёт речь.
  
  И, как и надеялся Нар-Тай, юноша понял, что означал его кивок, и, самодовольно улыбнувшись, продолжил:
  
  — С того памятного июльского вечера прошло два дня. На часах, как сейчас помню, было совсем рано — всего-то часиков девять, не больше. Я только что продрал глаза, позавтракал и решил прогуляться по плацу, пока там ещё не начались учения. Я был в хорошем настроении — мне только что позвонила моя старшая сестра Кари Камия — если вы не забыли, она теперь носит фамилию своего мужа, — с сообщением о том, что у неё родился третий ребёнок, которого она нарекла «Монтези» — в честь какого-то чилийского студента-компьютерщика. Я, обрадованный тем фактом, что обзавёлся новым племянником, и не подозревая о том, что это могло быть связано с тем самым проклятым фильмом «Омен 4: Пробуждение», о котором я, если что, к тому моменту и думать забыл, прогуливался себе по пустому плацу и вдруг заметил, что Антон Сковородников, который по предписанным начальством правилам должен был в это время находиться в столовой казарм, в одиночестве сидел на скамейке в дальнем углу плаца, держа на коленях маленький ноутбук марки... А, это всё равно вам будет неинтересно, — неожиданно сказал он, — я вам потом лучше это скажу, господин Тайрымбаев, если вы не будете против. А сейчас я хочу рассказать вам о том, что произошло дальше. Я, заметив рядового Сковородникова в не положенном по уставу месте, не торопясь направился к нему, ни на минуту не забывая о том, что он должен был находиться в столовой и что мне, как вышестоящему офицеру, следует немедленно доложить о его поведении.
  
  — И при этом ты, вместо того, чтобы тут же бежать к папочке или к полковнику Скелетину Вурдалакову чтобы настучать на солдатика, решил перед этим поточить с ним лясы? — не удержался от ядовитой усмешки Нар-Тай. — Что же ты, любезный, говоришь мне, что этот Сковородников нарушал устав, если ты — да, именно ты! — вёл себя далеко не так, как полагается благопристойному зомби военного режима?
  
  Бросив пробный шар, Нар-Тай надеялся на то, что юноша не выдержит такого откровенного хамства в свой адрес и тут же набросится на него с кулаками.
  
  Это бы позволило ему тут же обездвижить Тая Минамоту и спокойно выйти наконец из этой грёбаной маленькой комнатушки, в которой ему уже осточертело находиться в компании этого самовлюблённого двадцатилетнего придурка. Однако этот самый двадцатилетний придурок судя по всему обладал воистину гигантским талантом к тому, чтобы сдерживаться.
  
  Он даже не моргнул глазом, а только слегка улыбнулся — и Нар-Тай понял: он просто издевается над ним, всё продолжая и продолжая рассказывать эту ничего не объясняющую историю про рядового Сковородникова, которого Нар-Тай видел за свою жизнь всего лишь два раза — один раз в главном офисе Пет-ель-бюржского филиала корпорации VRLJ, а во второй — в странном подвале, который находился прямо под полом комнаты в квартире его бывшего одноклассника Дмитрия Курносова, который буквально за пять минут до этого стал к тому же ещё и покойным.
  
  В общем, слушать длиннющий рассказ о пиздостраданиях какого-то солдафона, с которым у него было фактически шапочное знакомство, ему уже конкретно надоело, однако Нар-Тай был достаточно умён, чтобы сообразить, что гордый сын Жопонии не заткнёт свою пасть до тех пор, пока не выльет на своего собеседника всю накопившуюся в нём струю тугой блевотины, ой, простите, речи.
  
  Поэтому Нар-Таю ничего не оставалось, как набраться терпения и продолжить внимать этому молоденькому жопонцу, который явно не столько хотел донести до слушателя что-то интересное, сколько просто хотел слушать свой собственный голос, для чего, вероятнее всего, он и заглянул в его комнату, ведь не существует на Земле лучшего слушателя, чем провалявшегося двадцать лет в жидком азоте человека, который весь его бред может принять за чистую монету, думая, что за то время, пока он дрых, в мире многое что могло измениться, хотя внутренне Нар-Тай был уверен, что на самом деле «а воз и ныне там».
  
  — Иду я, значится, к скамейке, на которой сидел рядовой Сковородников, — продолжил тем временем Тай Минамото, — и вижу, что его тонкие и худые, как у пианиста пальцы нервно бегают взад-вперёд по клавиатуре ноутбука, который он держал на своих коленях. У него даже кончик языка высовывался из его тонких, бескровных губ, настолько он был увлечён своим делом. И даже когда я подошёл к нему на расстояние вытянутой руки, он не отрывал взгляда от экрана, продолжая что-то печатать. Я хотел было уже окликнуть солдата, нарушающего устав, но тут вдруг заметил лежавший рядом с ним пистолет и подумал, что лучше не нарываться... И только через пару секунд до меня дошло: ведь это же с полигона!
  
  — Что значит — с полигона? — не понял Нар-Тай.
  
  — Это такой специальный комплекс для обучения наших солдат-клонов поведению в боевых условиях, — пустился в объяснения Тай Минамото. — Там наши солдатики отрабатывают свои рефлексы, используя в качестве мишеней роботов, загримированных под монахов, запрограммированных на поведение маньяков.
  
  — А монахи-то здесь причём? — ещё больше удивился Нар-Тай.
  
  — Мы с вами живём в атеистическом государстве, родной, — нравоучительным тоном произнёс двадцатилетний жопонец, — и поэтому нашему начальству не очень-то хочется, чтобы наши солдаты были подвержены религиозным предрассудкам. Поэтому мы используем для тренировок роботов в монашеских рясах — это помогает нашим солдатам-клонам преодолевать пагубное влияние, которое идёт на нас с Запада. А то ведь некоторые из них, особенно в последнее время... — он сделал неопределённый жест рукой и замолчал, видимо, не желая больше распространяться на эту тему.
  
  Нар-Тай понял его без слов и кивнул головой, мол, ему всё понятно насчёт этих монахов и всего остального. Но вслух ничего не сказал, да и юноша не оставил ему такой возможности, потому что тут же вернулся к своему рассказу об Антоне Сковородникове.
  
  — В общем, увидев рядом с ним пистолет, который он зачем-то стянул с полигона, я понял, что мне нечего опасаться, потому что эти устрашающие на вид игрушки на самом деле совершенно не опасны для людей, потому что они заряжены специальными патронами, которые действуют только на неживую материю, коей являются упомянутые мною роботы-монахи с полигона. Живым же существам, в частности людям, они не причиняют никакого вреда, поэтому их можно давать в руки даже ребёнку, чем, кстати, пользуются некоторые ушлые прапорщики, которые втихую пиздят эти пистолеты со складов и сбагривают их на рынках всяким сомнительным личностям, которые затем бессовестно навариваются на государственном имуществе, продавая эти пистолеты детишкам под лозунгом «Пушка, которая бабахает, но не убивает! Маст хэв фор кидс!». Видите, до чего дошли сегодняшние спекулянты в Союзе Нерушимых Государств? — с какой-то грустью обратился юноша к Нар-Таю.
  
  — А чего ты ожидал от страны, которая в девяностых... — начал было Нар-Тай, но, заметив, что юноша вдруг поднёс к своим губам указательный палец левой руки, тут же замолчал.
  
  Тай Минамото, убедившись в том, что его собеседник не горит желанием болтать плохие вещи о власть предержащих, вернулся к своему рассказу.
  
  — Отбросив последние крупицы сомнений, я подошёл к рядовому Сковородникову и хотел уже открыть рот для того, чтобы зачитать ему права, но вдруг подумал — а давай-ка я подсмотрю, что он с таким усердием там печатает? — и, недолго думая, тихонько так, на цыпочках, обошёл скамейку и, подкравшись к нему сзади со спины, заглянул ему через плечо, благо этот лошарик ничего не видел и не слышал вокруг себя. И увидел такое... Я даже зажмурился от неожиданности: передо мной был текстовый редактор «AVlivro Ficwriter», в окошке которого был набран какой-то бред, который, если вы мне позволите, я процитирую вам сейчас дословно и без купюр, поскольку сам текст был совсем коротеньким, а память моя до сих пор хранит его полностью, поскольку это было одно из самых ярких воспоминаний моей жизни, ведь я имел уникальную возможность подглядеть за графоманом во время написания его очередного щитдевра!
  
  — Валяй, — только и сказал на это Нар-Тай после секундного колебания.
  
  Тай Минамото, набрав в лёгкие побольше воздуха и закатив глаза, через секунду шумно выдохнул воздух сквозь сжатые зубы и, словно решившись наконец сказать нечто очень важное, начал без запинки тараторить следующий текст, при этом интонацией своей явно подражая маленькому восьмилетнему мальчику, которого родители поставили на табуретку перед гостями, чтобы тот зачитал им наизусть стишок про «Бен-воина», хотя сам малыш совершенно не горел желанием участвовать в этом бессмысленном по его собственному мнению действе:
  
  — Джо завели в маленькую комнату с серыми стенами, в которой кроме стола и двух стульев больше ничего не было, — начал юноша. — Охранник слегка подтолкнул заключенного в спину и, убедившись, что тот послушно сел на ближайший к выходу стул, закрыл за собой дверь. Мрачные мысли витали в голове Джо. Он отбывал наказание в этой тюрьме целых два года, и это составляло лишь одну девятую всего срока. За это время он почти забыл, каково это — быть свободным, дышать свежим воздухом и свободно общаться с другими людьми... В голову Джо закралась безумная мысль, что его вызвали в эту комнату для того, чтобы освободить отсюда пораньше, но здравый смысл подавил эту мысль. С тех пор, как охранник вышел за дверь, прошло восемнадцать минут. Джо, хотя и привык к долгому и утомительному сидению в камере, уже устал сидеть на этом жестком стуле, и ему хотелось встать — не для того, чтобы выйти, а просто размять затекшие ноги, — как вдруг входная дверь, которая располагалась сразу позади его стула, открылась, и заключенный услышал размеренные шаги за своей спиной. ФУХ БЛЯ, НАКОНЕЦ-ТО!!! — вдруг неожиданно для Нар-Тая прокричал Тай Минамото.
  
  ГЛАВА 25: ЛЮБОВЬ, КОТОРАЯ ДОВЕЛА ДО ТЮРЯЧКИ
  
  Нар-Тай не сразу понял, что последние слова, произнесённые юношей, были не выдержкой из текста, который тот год тому назад подглядел из-за плеча у Антона Сковородникова, а его собственной репликой в стиле «ну всё, хватит».
  
  И поэтому он, лишь на секунду дёрнувшись всем телом, тут же взял себя в руки и спокойно сказал:
  
  — Что это за бред?
  
  Юноша, который, отбарабанив без запинки заученный им наизусть текст, вернул своему лицу осмысленное выражение и, глядя на свого собеседника своими тёмными раскосыми глазами, ответил весёлым тоном:
  
  — Да, господин Тайрымбаев, вы правы насчёт того, что охарактеризовали только что услышанное таким уместным здесь словом, как «бред», — сказал он. — Но я бы посчитал за свой долг применить в этой ситуации ещё один термин — «графомания», потому что это был плод больного воображения графомана, коим, как вы, наверное, уже поняли, и был рядовой Антон Сковородников. А графоманство в большинстве своём бредом и является, так что будем считать эти слова синонимами, если вам угодно. УГОДНО ВЕДЬ? — вскинув голову, произнёс Тай Минамото громче, чем следовало.
  
  — Угодно, угодно, очень даже годно, — закивал в ответ Нар-Тай, поймав себя на мысли, что говорит слишком быстро; видимо сказывалось нервное напряжение последних часов, которые были его первыми часами бодрствования за те двадцать лет, что он провёл в анабиозе.
  
  Юноша, улыбнувшись Нар-Таю, продолжил свой рассказ голосом диктора телевидения времён позднего СССР.
  
  — В общем, то, что я вам только что прочёл по своей памяти, было единственным, что в тот момент успел набрать рядовой Сковородников в окошке «AVlivro Ficwriter». Потом он, конечно же, накатал целую простыню бредотекста, но это было уже после того, когда я впервые застал его за этим постыдным делом. А на тот момент у него был набран только этот единственный абзац, и всё... Я не знаю даже — как ему вообще пришло в голову написать подобную хуйню? Ведь если бы кто из наших офицеров прочёл это на его ноутбуке, то неделя карцера была бы ему обеспечена, а может быть его и вовсе бы приговорили к расстрелу.
  
  — Что, у вас всё ещё в ходу такие варварские методы? — не поверил последним словам юноши Нар-Тай.
  
  — Да нет! — в сердцах выпалил Тай Минамото. — Это я так сказал, чтобы нагнать драмы.
  
  — Я бы посоветовал тебе в разговоре со мной придерживаться правды и только правды, — счёл нужным предупредить его Нар-Тай, — поскольку ты сам знаешь, что двадцать лет я провёл в спячке и что не знаю ничего о том, что сейчас творится в мире. И если ты будешь мне вешать лапшу на уши, то можешь оказаться первым со времён Майн Рида человеком во вселенной, который будет разгуливать по улицам современного города без головы... Ну да ладно, об этом потом поговорим — время деньги! Сейчас нам надо покончить наконец с этой твоей историей про рядового Сковородникова, а то мне что, вечно в этой комнатушке сидеть что-ли? — с этими словами Нар-Тай тряхнул головой, словно пытаясь таким образом продемонстрировать своему собеседнику всю глубину своего презрения ко лжи или хотя бы её малой толики.
  
  Тай Минамото кивнул и вернулся к своему рассказу.
  
  — В общем, увидев этот бредотекст, который Антон Сковородников набрал в «AVlivro Ficwriter», я сразу понял: дело тут нечисто, и оно очень серьёзно пахнет керосином! Но вот какой именно марки керосина она воняла, оставалось для меня загадкой до того момента, пока я не расспросил рядового Сковородникова; видимо мой ум просто отказывался воспринимать всерьёз уже начавшую складываться в моей голове картину происходящего, в центре которой был тот злополучный сеанс кинематографа в чулане, где солдатик по кличке «Куплинов» сдирал с рыла по полторы тыщи рубасов и взамен демонстрировал своим сослуживцам фильмы, которые проецировались на где-то спижженый им проекционный экран. В тот момент я просто не был готов поверить в то, что эта смешная по своей сути афера и набранный рядовым Сковородниковым бредотекст могли как-то между собой быть связаны. Не мог до тех пор, пока не получил подтверждение из уст самого виновника торжества. Хотя и тогда мне трудно было полностью принять его слова за правду — уж больно они походили на шизофренический лепет сумасшедшего.
  
  — Слушай, любезный, — вновь поторопил его Нар-Тай, — ты мне вознамерился рассказать о том, что происходило в тот момент с Антоном Сковородниковым, или ты попутно решил зачитать мне лекцию собственного сочинения на тему психического здоровья среднего представителя армии Союза Нерушимых Государств? Что это, прости Антрихрист, за постоянные отхождения от темы? Ты можешь внятно объяснить мне суть дела, а не отвлекаться каждый раз при упоминании какого бы там ни было предмета? Я ведь могу неправильно тебя понять... Да и не только я, кстати сказать! — произнёс Нар-Тай, имея ввиду тебя, да-да, мой маленький зелёный друг, именно тебя, хе-хе!
  
  Юноша покраснел под взглядом своего собеседника, и тот, видя это смущение своего нового юного друга — точнее, сына своего старого друга, — сказал:
  
  — Ну-ну, не смущайся. Я ведь просто пошутил. Вяляй себе дальше, сколько влезет
  
  Тай Минамото тут же улыбнулся в ответ на тёплые слова и, как бы извиняясь за свою несдержанность и забывчивость в отношении темы разговора — а может быть просто желая показать Нар-Таю своё расположение к нему — продолжил:
  
  — В общем, когда я прочёл этот текст, стоя при этом прямо за его спиной, я понял, что он не просто сумасшедший. Он был сумасшедшим в квадрате! Я даже подумал о том, чтобы донести на него нашему штабному лекарю, но потом вспомнил, что вакантное местечко, которое до этого занимал достопочтенный Альбертас Висловдовичус, никто почему-то не желал занимать — видимо из-за того, что гражданские врачи боялись армии как Антрихрист Иисуса, — отбросил эту мысль и, снова встав на цыпочки, тихонечко обошёл Антона Сковородникова и, встав перед ним что называется лицом к лицу — хотя последнее было спорно, поскольку он продолжал упорно смотреть в экран своего ноутбука, — громким командирским голосом поинтересовался у него, какого хрена он не в столовой, когда по уставу он должен быть именно там?! Ох, господин Тайрымбаев, — не удержался юноша от того, чтобы не обратиться к своему собеседнику, — видели бы вы его лицо! Когда я на него вот так вот рявкнул, подражая покойному полковнику Трупентию Могилкину, этот рядовой так забавно подскочил прямо на месте, будто ему кто-то ввёл шило в жопу!
  
  И, не выдержав, Тай Минамото схватился за живот и залился смехом. Нар-Тай тоже не остался в долгу, и они оба вволю посмеялись над воспоминанием о том, как солдат, которому было больше тридцати, будучи застигнутым врасплох за позорным для такого бугая занятием, как написание графоманского бредотекста, повёл себя как подросток, которого родаки спалили за дрочкой на хентай.
  
  Посмеявшись вволю, юноша выдохнул и вернулся к своему рассказу:
  
  — Короче, подскочил он такой на месте, и на меня глаза вытаращил, точно я не человек, а привидение какое-то. Впрочем, насчёт последнего я был не уверен, потому что его правая рука потянулась к лежавшему на скамейке пистолету. Но поскольку у него на коленях всё ещё лежал ноутбук, то он не успел ничего сделать, кроме того чтобы тут же прекратить эти попытки дотянуться до оружия, когда я командирским тоном сказал ему: «За попытку покушения на вышестоящее начальство — расстрел!»
  
  — Нравится же тебе, мой любезный, своих солдатиков расстрелами пугать, — покачал головой Нар-Тай.
  
  — Зато они потом как шелковые становятся! — выпятил грудь колесом юноша. — В любом случае, когда я его припугнул расстрелом, он тут же о пистолете позабыл и стал смотреть мне в лицо, и при этом ноутбук свой закрыть пытался, но от страха или волнения он его только почём зря начал ломать. Не сломал, кстати, но кое-где трещины появились... Но это не по теме моего рассказа; давайте вернемся назад к моему с рядовым Сковородниковым диалогу. Я, заметив его манёвры с ноутбуком, спрашиваю рядового, чего это он там пытается от вышестоящего начальства скрыть. И он мне знаете что ответил? Ни за что не поверите! Он, трясясь весь от страха, произнёс надломанным голоском: «Я... Я, господин член совета корпорации, фанфик пишу!». Я ему разумеется тут же спросил его, какой блять нафиг фантик?! Он мне ответил: «Рассказик, рассказик по фильму, господин член совета корпорации!». Я ему: «Какой ещё фильм, рядовой Сковородников?», а он мне: «Который два дня назад я у Куплинова смотрел!». Я, всё ещё не понимая, в чём тут соль, говорю: «Зачем вы хуйнёй страдаете, рядовой?». Он тут же краснеет, хотя куда ещё больше ему было краснеть, и говорит: «Я... Я влюблён, господин член совета корпорации!», и глазки от меня так прячет, словно он мальчик пяти лет. Я его спрашиваю с юморком: «Вы что, в кино влюбились, рядовой Сковородников? Кино вам детей не родит, да в жопу с ним не потрахаешься!». А он на мой вопрос вдруг весь такой подобрался, высморкался и отвечает: «Нет, господин член совета корпорации, не в кино, а в актрису». И имя мне тут же называет, которое я уже забыл. Точнее, имя-то помню, потому что оно полностью совпадает с материком, на котором мы с вами живём, а вот фамилия этой сучки у меня из головы взяла да и вылетела. Могу только вспомнить, что она звучала не то как Хуейра, не то Пиздейра, я уже вам говорил, господин Тайрымбаев, что точно не знаю! — каким-то виноватым тоном произнёс юноша.
  
  Нар-Тай молча покачал головой, и Тай Минамото продолжил:
  
  — В общем, мне надоело допрашивать этого потерявшего голову солдатика, поэтому я, сказав ему тогда, что если он ещё прогуляется по плацу в то время, когда должен находиться в столовой, то я доложу о его поведении полковнику Скелетину Вурдалакову, чтобы тот принял меры против такого вопиющего нарушения устава солдатом-клоном, и попутно на прощание по-хорошему его предупредил, чтобы он перестал писать эти свои «фантики». Его лица я в этот момент уже не видел, поскольку повернулся к нему спиной, но его злобный рык услышал. Не человек, прости Антрихрист, а бешеный пёсик какой-то, — засмеялся Тай Минамото.
  
  — Это всё? — спросил его Нар-Тай, когда юноша залился смехом.
  
  — Всё, да не всё, — ответил жопонец, когда наконец повеселился вволю. — В тот день я рядового Сковородникова уже не видел, поскольку другими делами был занят, да и в последующие недели-две а то и больше мне просто не до пиздостраданий какого-то инфантильного солдатика было. И только через месяц я вновь застал его врасплох на месте преступления. Дело было так, господин Тайрымбаев. Гуляю я по казармам, где вечерком все солдатики наши уже заняли свои койки, прохожу мимо одного из них — Антона Сковородникова, вестимо, — и смотрю, что он опять в свой ноутбук уткнулся, только теперь из его динамиков какая-то какофония орёт — будто кошка по пианинке пробежала. А потом смотрю, у него руки начинают по клавиатуре так быстро-быстро бегать. Я подошёл ближе и наконец понял, чем рядовой Сковородников был занят — он открыл на своём ноуте какую-то программулину, типа виртуального синтезатора, и играет в ней. Я ему тотчас рявкаю, мол, что за хуйню он творит! И он опять, как и тогда утром на плацу, аж подпрыгнул на своей койке и глаза на меня выпучил. «Музыку пишу, господин член совета корпорации». Я ему «Ты музыкант или солдат, рядовой Сковородников?», а он мне «Виноват, господин член совета корпорации, не музыкант я, это я так... По любви», вдруг вякнул он после паузы. Я, конечно, прифигел с этого и сказал: «Что? Опять то кино?». А он уже ничего не говорит, только кивает мне в ответ, и при этом ещё и краснеет, как варёный рак. Мало того, ещё и лыбится на меня по-кретинистически.
  
  — Лицо первого рода, да? — спросил его внимательно слушавший повествование Нар-Тай.
  
  — Ну да, — кивнул Тай Минамото. — Влюбился, мудак тупой, и мордаха такая счастливая-счастливая, как у потерявшего последние крупицы своего разума идиота. Это всем людям присуще, не только нашим солдатам-клонам.
  
  — А дальше что было? — поторопил его Нар-Тай.
  
  — В тот вечер этим всё дело и закончилось, — продолжил рассказ юноша. — Только спустя неделю я вновь застал его за постыдным делом.
  
  — Что, опять вечер, опять казармы и ноутбук? — с хитринкой подмигнул ему Нар-Тай.
  
  — Да вы, господин Тайрымбаев, прямо мысли мои читаете! — с наигранным удивлением воскликнул юноша. — Да, всё по тому же шаблону. Ну а как же ещё могла развиваться история, которая происходила не в реале, а в инете?
  
  Нар-Тай с пониманием кивнул, и Тай Минамото продолжил:
  
  — Неделю спустя я вновь запалил его за ноутом, только он уже делал кое-что совершенно новенькое, — сказал юноша. — Я подхожу тогда к нему, смотрю на экран, а там — батюшки! — голая деваха, ноги так раздвинула и пиздой своей мне светит. Я сначала подумал, что солдатик мой просто порнуху смотрит, ан нет — гляжу, он мышкой туда-сюда водит, и на девахе всё больше и больше деталей появляется. То вытекшая сперма из её пизды вдруг появляется, то лобок вдруг волосами зарастает...
  
  — Рисовал он значит, этот твой Антон Сковородников? — улыбнулся Нар-Тай.
  
  — Однозначно! — воскликнул юноша. — Занимался созданием порнографических материалов! Или хотя бы их редактированием, но по законам всё один хрен! Я до сих пор удивлён, почему тогда тут же не бросился к полковнику Скелетину Вурдалакову с немедленным рапортом на рядового Сковородникова. Думается мне, что моё желание доискаться до всего самому сыграла в этом роль. Но всё же это было, согласитесь, чересчур. Я тогда даже не стал ничего этому Антону Сковородникову говорить — просто развернулся и, сжимая кулаки в бессильной злобе, вышел из казарм на свежий воздух.
  
  — Что же ты, любезный, так огорчился? — не удержался от вопроса Нар-Тай.
  
  — Потому что на моих глазах один из наших солдат-клонов, которые являются гордостью Хорхе Озорио и всех остальных начальников, продался гнилым идеалам Запада! — в сердцах воскликнул юноша. — В Союзе Нерушимых Государств секса нет, неужели вы этого не понимаете?
  
  — Ну да, ну да, детей нам аист приносит, а аисту их перед этим наша родимая компартия с рук на руки передаёт, — хихикнул Нар-Тай, но юноша его не слушал.
  
  — И тут вдруг прямо на моих глазах рядовой занимается прямо в казармах ЭТИМ... — продолжал Тай Минамото. — Я, господин Тайрымбаев, был очень, ОЧЕНЬ сильно огорчён! А потом... Потом произошла, как говорят химики, реакция.
  
  — Что, опять по накатанной — ночь, улица, фонарь, аптека, то-есть, тьфу, — поправился Нар-Тай, — вечер, казармы, ноутбук, порнуха?
  
  — Да какой к Антрихристу ноут? — вдруг разозлился юноша. — К тому моменту уже окончился этот интернетно-ноутбучный период.
  
  — По аналогии с конфетно-букетным, хочешь сказать? — подмигнул Таю Минамоте Нар-Тай.
  
  — Можно сказать и так! — взмахнул жопонец руками. — В общем, прошла после того случая неделя, и однажды, когда я находился на кухне, где рядовой Сковородников как раз получил наряд вне очереди, он, занимаясь чисткой картошки нашим ребятам на ужин, вдруг подходит ко мне весь такой в картофельной шелухе и говорит: «Господин член совета корпорации, я лечу в Анальду». И меня как громом поразило: «Что вы говорите, рядовой Сковородников? В какую нахуй Анальду?». «В Трахонто, господин член совета корпорации, к возлюбленной своей еду». И я тут же понял — всё, пропал парень, довёл его тот злополучный «Омен 4: Пробуждение» до могилы. Я, помнится, начал его тогда почём зря честить, да только он меня не слушал, а стоял себе передо мною в фартуке, к которому прилепилась картофельная шелуха.
  
  — Нда, шутка смешная, а ситуация страшная, — не удержался от комментария Нар-Тай.
  
  — Ну а после этого на следующий день Антон Сковородников бесследно исчез, — продолжил юноша с какой-то грустью в голосе. — Всё наше начальство с ног сбилось, пока металось по казармам и искало его, да только всё без толку. Допросив солдатиков, удалось выяснить, что они видели, как Антоша за день до этого собирал свои скудные пожитки, что-то там считал на своём ноутбуке, матерился и в конце концов, встав ни свет ни заря, с котомкой за плечами вышел за ворота казармы и только его и видели. Скелетин Вурдалаков, конечно, приказал прочесать все окрестности, но когда осмотр близлежащих домов показал всей поисковой команде огромный кукиш, кому-то вдруг пришла в голову идея узнать в аэропорту, кто недавно покинул на авиалайнере нашу страну. Ну и только тогда удалось выяснить, что и в самом деле, утром того числа некий пассажир Сковородников Антон Андреевич вылетел в Трахонто, Анальда, и всё тут.
  
  — Что значит «и всё тут»? — не понял Нар-Тай.
  
  — Это значит, что все тут же махнули рукой на дезертира и предателя родины, — сказал юноша. — Только я один знал истинную причину поступка рядового Сковородникова, потому что он сам мне в этом честно признался перед тем, как совершить этот вопиющий поступок. Он был уверен, идиот тупой, что эта его возлюбленная актрисулька-проститутка встретит его в своей вонючей Анальде с распростёртыми объятиями. Хуй там был! По прилёту его тут же встретили в аэропорту полиция городишки Трахонто и тут же повязала его, как гражданина Союза Нерушимых Государств и её солдата в придачу — потому что этот идиот забыл переодеться в штатское, совсем от малафьи мозги набекрень съехали. До слёз жалко парня... — повесил голову Тай Минамото.
  
  — Да, жаль, мог бы далёко пойти, если бы не «Омен 4: Пробуждение», — не то серьёзно, не то с юмором произнёс Нар-Тай.
  
  — Да я бы знаете что с этим ублюдком Куплиновым сделал? — вдруг неожиданно для своего собеседника вскричал жопонец, дёрнувшись всем телом и сжав кулаки.
  
  — Можешь не объяснять, — сказал Нар-Тай, на которого вспышка гнева молодого человека не произвела большого впечатления.
  
  — Вы правы, — тут же успокоился Тай Минамото, — к тому же Скелетин Вурдалаков уже распорядился, чтобы этот видеосалон в чулане рядом с сортиром ликвидировали.
  
  — Это как? — спросил юношу Нар-Тай.
  
  — Проекционный экран вернули обратно в лекционный раздел для солдат-клонов, откуда этот негодник его, оказывается, спёр, а всю коллекцию ДиВиДишек и проигрыватель наш «герой» под конвоем отнёс обратно в дом своей престарелой мамаши. Видели бы вы её лицо, когда к ней на квартиру заявился конвой солдат, ведущий перед собой её сыночка, несущего в руках коробку со всем этим скарбом, причём на его собственном лице было написано выражение затравленного зверя! — и, не выдержав, юноша залился хохотом.
  
  — Весёлый ты парень, как я погляжу, — сказал Нар-Тай. — Солдата наказал, и ржёшь над этим.
  
  — Да ладно вам, господин Тайрымбаев, — попытался отнекиваться юноша. — Я просто хотел сказать вам, как всё на самом деле происходило. Чтобы вы не взяли себе в голову, что я этого самого Куплинова расстрелял. А хотел, Антрихрист тому свидетель, хотел я его под трибунал отдать за то, что своим паршивым видеосалоном с четвёртым «Оменом» довёл парня до Анальдской тюрячки! — снова налился гневом жопонец.
  
  — Успокойся, дружок, — начал утихомиривать его Нар-Тай. — Я знаю, в кого этот твой Антон Сковородников втюрился. И даю тебе своё честное слово, что всех этих Хуейр и Пиздейр мы вместе с тобой с землёй сравняем! Вот увидишь!
  
  — Правда? — при этих словах своего собеседника глаза юноши загорелись надежной.
  
  — Честное супергеройское! — ударил себя в грудь Нар-Тай. — Ты ведь в стрелялки любишь играть? — неожиданно перевёл он разговор на совершенно другую тему.
  
  — Конечно! — тут же оживился жопонец. — В Третьего Думателя и во Второкую Квакшу я задротил всё свое солнечное беззаботное жокийское детство! Зачистил ВСЕ уровни от ВСЕХ монстров на ВСЕХ уровнях сложности и отыскал ВСЕ секреты!
  
  — Ага, и небось ещё активно юзал ВСЕ чит-коды, — передразнил юношу Нар-Тай.
  
  — Ну да, было дело, — ответил Тай Минамото, потупив взор. — Но к чему вы меня об этом спросили, господин Тайрымбаев?
  
  — К тому, мой любезный, — начал объяснять Нар-Тай, — что я тебе дам уникальную возможность попытать свои силы в умерщвлении всей этой погани по типу Хуейр, Пиздейр и прочих Дэмьенов Торнов и Александров Йорков вместе взятых! — при этом Нар-Тай ударил себя по колену. — Мы с тобою сделаем это просто — заманим их к себе на территорию и замочим с вертолёта!
  
  — С ВЕРТОЛЁТА?! — вскричал жопонец. — Вот это да! Всю жизнь мечтал полетать на вертолёте!
  
  — И не только полетать, — начал подбадривать его Нар-Тай, — но и ещё пустить парочку-другую ракет прямо в этих шлюх и блядунов!
  
  — ОУ ЙЕС-С-С-С!!! — чуть ли не завизжал от восторга Тай Минамото. — Я буду только рад разнести в клочки парочку-другую пиндосов!
  
  — Анальдцев, мой дружок, анальдцев, — поправил своего не в меру увлёкшегося молодого друга Нар-Тай. — Потому что в том, что случилось с рядовым Антоном Сковородниковым, виноваты не пиндосы, а анальдцы! Точнее двое анальдцев — шлюха Азия Скэллоп и её любовничек «Дэмьен Тернистый»!
  
  Произнеся эти два имени, Нар-Тай с удивлением увидел, как лицо жопонца вытянулось, и ему показалось, что тот вот-вот завопит от ужаса.
  
  Но это было секундное замешательство — юноша быстро взял себя в руки и стал говорить дальше, хоть в его голосе и ощущалась дрожь:
  
  — Господин Тайрымбаев, — начал он внезапно посерьёзневшим тоном, — я хотел бы сказать несколько слов об этих двоих.
  
  — Ну валяй, — махнул рукой Нар-Тай.
  
  — Дело в том, — продолжил Тай Минамото, — что этих двоих видели вдвоём вчера вечером на горнолыжном курорте Членхуяк.
  
  — Это где, в моей родной Альма-Ты что-ли? — не на шутку удивился Нар-Тай.
  
  — Да, господин Тайрымбаев, — кивнул юноша, — именно там. У меня есть все основания думать, что они замышляют против Союза Нерушимых Государств и Соединённых Жузов Касахии некую операцию, которая, я уверен, приведёт к утечке секретной информации и в конце концов может привести обе страны к взаимному уничтожению...
  
  — Ну, ну, не драматизируй почём зря, — успокоил его Нар-Тай. — До такого дойдёт вряд ли, но всё-таки ты мне скажи — если тебе это так хорошо известно, то почему эти двое гуляют на территории моей родины как у себя дома, а не корчатся в казематах?
  
  — Ну... — потупил взор Тай Минамото. — Все думали, что это простые туристы из Анальды. То, что это на самом деле опасные агенты нашего классового врага, стало известно только тогда, когда их фотографии показали одной особе — в общем, не суть, — которая их тут же опознала как таковых.
  
  — И когда это произошло? — вскочил с койки Нар-Тай, который уже был готов к действию.
  
  — Буквально перед тем, как я зашёл к вам чтобы поприветствовать с пробуждением, — снова опустил глаза Тай Минамото.
  
  — И почему же ты, молодой дурень, сразу мне об этом не доложил? — вне себя от гнева спросил его Нар-Тай.
  
  — Так вы же тогда только очнулись от двадцатилетнего сна, вот я и подумал, что сначала вам будет интересно послушать всё обо всём, а о частностях уже потом...
  
  — Ничего на потом не откладывай, заруби это себе на носу! — погрозил ему пальцем Нар-Тай. — А сейчас пойдём-ка мы с тобой к твоему папеньке или к этому, как его...
  
  — Полковнику Скелетину Вурдалакову? — подсказал ему юноша.
  
  — Да не к нему, балда! — одёрнул его Нар-Тай. — К начальнику корпорации Хохре Озорио! — и, помолчав, добавил: — Хотя этого вурдалака тоже можно пригласить на пикничок — военный, мыслящий одними мускулами нам не помешает.
  
  И, подмигнув юноше, Нар-Тай помотал головой по сторонам. Юноша, поняв, чего тот ищет, тут же произнёс:
  
  — Идёмте за мной, господин Тайрымбаев, я поделюсь с вами лишними шмотками из своего гардероба.
  
  И, не дожидаясь ответа своего взрослого собеседника, жопонец открыл дверь и скрылся в коридоре, откуда доносились приглушённые голоса солдатских бранных криков.
  
  Слегка помявшись на месте — ведь, в конце концов, он был всего-лишь в одних трусах, — Нар-Тай вышел вслед за Таем Минамотой.
  
  ГЛАВА 26: ПОСЛЕДНИЙ КОИТУС С АЗИЕЙ СКЭЛЛОП
  
  Время пришло, друзья, покончить с этой историей раз и навсегда! Последний рубеж, хо-хо-хо, уже близок, как никогда! Наши бравые герои собрались вместе, чтобы объединить силы и сразиться с теми, кто нёс разврат на их родину!
  
  Анальдские шлюхи и блядуны больше не будут управлять их инстинктами по продолжению рода! Наши бравые защитники отечества взяли с собой все, что нужно — вертолёты, пушки и ракеты, которые разнесут всю эту шваль на мелкие кусочки!
  
  Скоро они пересекут границу Пет-ель-бюржа, чтобы вступить в Последнюю Схватку, которая состоится в Членхуяке — горнолыжном курорте рядом с Альма-Ты, столицей Соединённых Жузов Касахии!
  
  И, чтобы не отвлекать наших бравых героев от важных дел, мы с тобою, мой маленький зелёный друг, пока давай-ка лучше поговорим о том, что же происходило в это время по ту сторону баррикад.
  
  Азия Скэллоп уже села на своё прежнее место напротив; её волосы растрепались после небольшой стычки, и её грудь, скрытая под тёплой шубой, вздымалась вверх-вниз.
  
  «Дэмьен Тернистый» почувствовал, что его могучий агрегат вновь готов взлететь в небеса, но, понимая, что в данном случае этого делать не стоило, ограничил себя тем, что, откинувшись на спинку кресла, шумно выдохнул воздух через нос и закрыл веки, надеясь таким образом привести свои мысли в порядок.
  
  Но голос Азии заставил Ричарда открыть один глаз, чтобы хотя бы видеть её лицо.
  
  — Ну чо, перестанешь ты наконец сопли лить и скажешь мне наконец всю правду о том, что, блять, ты всё это время делал? — с заметным раздражением произнесла Азия Скэллоп, глядя на Дика с нескрываемым презрением во взгляде своих огромных глазищ цвета луж шоколада.
  
  Поняв, что от разговора на чистоту ему никак не отвертеться, «Дэмьен Тернистый» вздохнул и, скрестив руки на груди, полным меланхолии голосом ответил:
  
  — Да ладно тебе, дорогая, я же знаю — у тебя просто пунктик насчёт того самого места в нашей с тобою жизни...
  
  — Я тебе не «дорогая», мудак тупой! — продолжала гавкать на него Азия. — И вообще прекрати называть меня так при посторонних людях, понял?! У нас тут серьёзный разговор, а ты нюни распускаешь, как последний идиот!
  
  — Дорогая, — сказал Дик примирительно тоном, — я ведь только хотел сказать, что для человека естественно стремиться к свободе.
  
  — Ты чо мне тут зубы заговариваешь? — спросила она угрожающе тихим шёпотом.
  
  — Я о том случае в той беседке, ну, ты знаешь о чём я, — сделав вид, будто не видит её злобного взгляда, продолжал он.
  
  — Ты издеваешься, пидрила? — прошипела Азия. — Замочил Бухера и Бугенхагена и думаешь, что я это забуду, будто ты убил не моих шефов, а каких-то лошков? Ты за кого меня принимаешь, гондон?
  
  — Успокойся, дорогая, — стараясь говорить спокойно произнёс «Дэмьен Тернистый». — Не надо нервничать из-за пустяков...
  
  — Ты называешь это пустяками? — взвизгнула женщина. — Бессердечный ублюдок! Убийца!
  
  — Хватит! — без злобы, но со сталью в голосе сказал Ричард Найджел. — Раз уж хочешь услышать от меня, где я пропадал, так дай мне это сделать, а не обрывай меня на каждом слове!
  
  — Хорошо хоть догадался наконец, чего я от тебя добиваюсь, — сказала Азия деловым голосом. — Ну, выкладывай! — приказала она.
  
  — Ты мною не командуй, а то... — с угрозой произнёс «Дэмьен Тернистый».
  
  — А то что? — спросила его Азия, неожиданно прыснув со смеха; видимо, она сама поняла юмор всей этой ситуации.
  
  — А то я замкнусь в себе и ничего тебе не расскажу, понятно? — уже совершенно серьёзно добавил Дик после паузы.
  
  — Ладно, господин а-то-я-замкнусь-в-себе, говорите, что вы делали всё то время, пока я вас искала, — наигранным тоном произнесла Азия.
  
  — Так уже лучше, — кивнул «Дэмьен Тернистый» и развёл руки в стороны. — Честно признаться, ничего интересного я не делал. Сидел дома перед телевизором или читал газеты про всякие там катастрофы да теракты. Иногда ходил гулять по городу, чтобы подышать свежим воздухом да затариться пропитанием. В общем, вёл обычный образ существования среднего обывателя Жокио. Ровным счётом ничем особенным мою жизнь до сегодняшней встречи с тобой нельзя назвать.
  
  — Интересно, вспоминал ли ты обо мне? — с неожиданной страстью в голосе вдруг спросила его женщина.
  
  — Вспоминал ли я о тебе? — переспросил её «Дэмьен Тернистый». — Да, бывало дело, дрочил под душем, вспоминая, как мы славно с тобою тогда трахались в авиалайнере, когда летели с тобою в Жокио... Но я не понимаю, какое отношение имеет моя личная сексуальная неудовлетворённость к тому, о чём ты хочешь знать?
  
  — Самое прямое, самое непосредственное! — с энтузиазмом ответила Азия. — Если бы я узнала, что ты всё это время спал с другой женщиной, то я, клянусь тебе, отыскала эту суку и выцарапала ей оба глаза! — и с этими словами она растопырила свои пальцы, будто желая показать собеседнику, какими именно пальцами будут выцарапаны глаза шлюшки, которая на свою беду решила потрахаться с Диком.
  
  — Вот оно значит как, — со странной интонацией протянул он в задумчивости. — Оказывается, ты ревнуешь меня ко всем подряд, хотя сама клялась мне, что никогда не выйдешь за меня замуж! Это очень интересно узнать!
  
  — Да, я ревную, ревную тебя ко всем шлюхам Жопонии! — закричала Азия. — К каждой бляди Жокио! Даже если она только посмотрела на тебя, даже если только улыбнулась один разочек своей мерзкой улыбкой!
  
  — Почему? — поставил «Дэмьен Тернистый» вопрос ребром.
  
  — Потому! — уклонилась от прямого ответа его собеседница. — Просто потому!
  
  — Ладно, я уже понял, что из тебя не вытащить признания даже под пытками, — махнул на неё рукой Дик. — Давай лучше, не знаю, махнём куда-нибудь в горы? Там сейчас красиво...
  
  И с этими словами он подобрал с сиденья буклетик и сунул его под нос не успевшей прийти в себя своей собеседнице.
  
  Азия несколько секунд смотрела на протянутую им маленькую книжечку как овца на новые ворота, а затем, грубо вырвав её из его руки, начала нервно водить своими глазами по её страницам.
  
  Ричард Найджел наблюдал за ней, стараясь ничем её не сердить во время этого процесса.
  
  Хотя он и не видел свою возлюбленную целых двадцать лет, но про её дерьмовый характер он помнил до сих пор, так что ему было очень неловко от того вида мучительной злобы, который она показывала при каждом повороте своей головы.
  
  В конце концов ей удалось прочесть весь рекламный буклет до конца, и когда она подняла свои глаза на «Дэмьена Тернистого», последний вздохнул с облегчением, увидев на её лице интерес к тому, что она только что прочла.
  
  — А что, — произнесла она с задором, — это неплохая идея! Мы едем кататься на лыжа-а-а-ах, уи-и-и-и!!!
  
  Дик улыбнулся, глядя на то, как минуту назад дувшаяся на него Азия теперь ликовала так, словно её покойный папа пригласил её на каток — понятное дело, в те времена, когда он ещё не был покойным.
  
  И поэтому он тотчас же решился на то, чтобы сказать следующее:
  
  — Я готов снять для нас двоих номер в каком-нибудь отеле, что будет в ближайшем доступе от курорта. Ты не против?
  
  Азия взглянула на него с улыбкой до ушей.
  
  — Да, мой мальчик, я люблю тебя за это! — и бросилась к нему с распростёртыми объятиями.
  
  Чувствуя на своём лице её жаркие поцелуи, «Дэмьен Тернистый» про себя довольно ухмыльнулся — наконец-то он нашёл ключик к пиздёнке этой сучки!
  
  И когда женщина, успокоившись, наконец села обратно, он сказал:
  
  — Тогда давай сразу, как монорельс прибудет на место, без всяких церемоний направимся прямо туда. Идёт?
  
  Его собеседница в ответ молча кивнула, но её улыбка от уха до уха явственно говорила, что она не против.
  
  Дик даже подумал о том, что, когда Азия Скэллоп не обуреваема какими-либо идеями, её мордашка очень даже ничего... Но тут в вагоне из динамиков донёсся скрипучий, как сломанная пластинка, голос, что, мол, монорельс прибыл на станцию.
  
  Это вызвало бурное движение всех находящих там людей — все сидевшие до этого смирно жопонцы тут же подскочили со своих мест и в давке начали толпиться у дверей в ожидании, пока те раздвинутся, дабы поток людей выплеснулся наружу.
  
  И только наша сладкая парочка не потеряла голову в этой человеческой кишке, а, мило взяв друг друга за руки, неторопливо подошла к выходу.
  
  На платформе станции в Альма-Ты было уже много народу, но «Дэмьен Тернистый» и Азия Скэллоп не ощущали никаких трудностей: они были уверены во всем, поскольку их сердца в этот момент бились в одном ритме и их души сливались воедино.
  
  Пройдя вперёд по узкому коридору, пара добралась через несколько минут прямо к выходу, где стояли два молодых человека, одетые так строго для окружавшей их обстановки, что можно было подумать, будто они только что вышли из зала Конгресса, где происходили выборы нового президента.
  
  Наша сладкая парочка прошла мимо них, не удостоив их взглядом, но сразу после того, как они растворились в плотном людском потоке, эти двое пареньков вдруг, как по команде, вытащили из своих нагрудных карманов маленькие портативные рации и одновременно что-то коротко и отрывисто в них произнесли.
  
  А потом, когда из динамиков их приборчиков донёсся один и тот же ответ, двое молодых человек тут же спрятали рации обратно и, как ни в чём не бывало, двинулись куда-то вперёд по направлению к киоску с газетами.
  
  В это время «Дэмьен Тернистый» и Азия Скэллоп уже сидели в салоне такси, которое везло их в отель, который располагался недалеко от горнолыжного курорта Членхуяк.
  
  По дороге они попросили водилу остановиться у магазина сувениров — там продавали всякие мелочи для туристов. Но он, повернув к ним свою усатую рожу с неизменной для всех таксистов кепкой-аэродромом, произнёс с диким акцентом:
  
  — Прасти, братан, но йа ни буду тибя высаживать!
  
  — Это ещё почему? — нахмурил брови Ричард Найджел.
  
  — Патамушта ты са сваей телухой миня кинешь! Выйдишь типо на минуту и был таков! А мну на бинзин диньги нада! Не, братан, никоких астановак! Вот давизу тибя с телухой до ателя, и толька там и высажу!
  
  — Ладно, — махнул рукой Дик, после чего обратился к Азии: — Видишь, дорогая, какие в этой Альма-Ты недоверчивые таксисты — не хотят, чтобы ты себе купила сувенирчик, думая, что сбежишь от них, не заплатив!
  
  Азии Скэллоп было глубоко насрать на происходящее, и она только лениво отмахнулась от своего партнёра и уставилась в окно. А таксист, улыбнувшись своим пассажирам своей зубастой улыбкой, отвернулся и продолжил вести машину.
  
  Через несколько минут они наконец остановились возле небольшого двухэтажного здания из чёрного камня со стеклянным фасадом.
  
  На вывеске над дверью висела надпись на блянцузком, которую никто из присутствовавших не мог прочесть за незнанием этого языка. Таксист, содрав с мало разбиравшегося в местной валюте Дика пять долларов чаевых сверх счётчика плюс десять центов сверху, отпустил их с Антрихристом и укатил, оставив нашу сладкую парочку наедине друг перед другом...
  
  Впрочем — ненадолго: через минуту из дверей отеля к ним вышел человек лет восьмидесяти; он был одет в старомодный сюртук и был седым как лунь.
  
  Он подошёл поближе к Дику и Азии и на ломанном пиндосском поприветствовал их в своём отеле, после чего, указав пальцем сначала себе под ноги а потом вверх по улице куда-то вдаль, что Дик понял без лишних слов — он имел ввиду, что они с Азией могут покататься на лыжах, за которые этот милый старичок готов содрать с них кучу бабок.
  
  Но вместо того, чтобы тут же принять это предложение, «Дэмьен Тернистый» дал понять хозяину отеля, что на лыжах он со своей дамой пока кататься не будет, а вместо этого хочет снять в его отеле уютненький номер на двоих.
  
  Старичку ничего не оставалось, как, бросив тоскливый взгляд вдаль по улице, повернуться к своим гостям спиной и направиться в фойе. Наша сладкая парочка взялась за руки и пошла вслед за ним.
  
  Они очутились в небольшом холле отеля, где была стойка регистрации, за которой уже успел очутиться милый старичок, который тут же принялся за своё дело, а именно стал быстро заполнять какие-то бланки для оплаты проживания наших героев и попутно тараторить на ломанном пиндосском о том какой у него замечательный отель.
  
  «Дэмьен Тернистый» и его возлюбленная посчитали за лучшее не вслушиваться в рекламный бред старого маразматика. Когда пришёл черед платить, Ричард Найджел, немного поторговавшись — врочем, безуспешно, — выложил на стойку перед старичком всю имевшуюся при нём наличность и получил взамен ключ с брелком, который имел форму морского гребешка (по-порнугальски «vieira»).
  
  Затем наши герои поднялись наверх — лифт в этом отеле почему-то не был предусмотрен мудаком-архитектором. Поднявшись на второй этаж, наша пара оказалась прямо напротив двери нужного номера, которая неожиданно для них при их появлении тут же открылась, и из номера вышел молодой парень азиатской наружности примерно одного возраста или чуть старше самого «Дэмьена Тернистого».
  
  Не обращая внимания на суровый взгляд Ричарда Найджела, незнакомец потопал вперёд по коридору и вскоре скрылся за дверью, на которой висела табличка с надписью, свидетельствовавшей о том, что там, судя по всему, находился ресторан.
  
  Дик повернулся к своей спутнице:
  
  — Ну как тебе? — спросил он Азию.
  
  Она пожала плечами в ответ и молча вошла в номер. Дик последовал за ней, гадая, кто же, Антрихрист возьми, только что вышел им навстречу из номера, который им только что дали, и какого хуя он там вообще делал?
  
  Но выяснять это было уже поздно, поскольку уставшая с дороги Азия Скэллоп уже скидывала с себя тёплые одежды, и, оставшись в знакомых Дику красной рубашке с длинными рукавами и чёрных чикчирах, тут же повалилась на стоявший у ближайшей к вешалке стены диван и закрыла глаза, будто заснула.
  
  Дик сел на стул рядом с ней и стал ждать, когда она соизволит открыть глаза — он не сомневался в том что это произойдёт очень скоро.
  
  Но Азия не открывала глаз, и он уже начал было думать о том что она уснула — но тут его взгляд упал на лежавшую рядом с диваном сумочку, которую он видел у неё ещё в вагоне монорельса. Он взял её в руки и открыл.
  
  Внутри была пачка анальдских банкнот, несколько фотографий с видами Трахонто — на одной из них Азия Скэллоп стояла рядом с каким-то лощёным педиком у входа в некий торговый центр; ещё там были какие то документы, её паспорт и несколько визиток. Дик взял одну из них и прочитал: «Азия Скэллоп, начальница отдела разведки».
  
  Он повертел её в руках — на её обратной стороне был нарисован морской гребешок, который на порнугальском назывался «vieira». Он подумал, что это может быть какой-то знак или символ, но он не знал, что он мог означать.
  
  «Дэмьен Тернистый» положил визитку обратно в сумочку и подумал, что хорошо бы расспросить об этом саму Азию, которая в этот самый момент как раз открыла глаза — видимо, её разбудил звук, с которым он положил сумочку обратно на пол.
  
  — Привет, мой мальчик, — нежно произнесла она с улыбкой на устах.
  
  Он улыбнулся в ответ — ему было приятно её видеть в таком миролюбивом состоянии. Азия была очень красивой женщиной, и он не мог понять — почему она до сих пор не была замужем?
  
  Он подумал, что это может быть связано с тем фактом, что люди, работающие в спецслужбах, не имеют права на личную жизнь. Но, с другой стороны — если бы она была замужем за каким-нибудь полковником из отдела разведки или даже министром обороны и у неё был ребёнок от него...
  
  Нет уж! Он решил больше об этом не думать, чтобы не начинать ревновать Азию неизвестно к кому. Но, как оказалось позже — зря. Потому что в этот момент он увидел, что она уже сидит на диване и смотрит на него.
  
  В её глазах было что-то такое, отчего он сразу понял — она хочет его трахнуть прямо сейчас и немедленно. И он, предупредив её намерения, тут же бросился на неё, попутно стягивая с себя штаны...
  
  Когда спустя минут двадцать-двадцать пять «Дэмьен Тернистый» кончил во влажную киску Азии Скэллоп уже пятый раз подряд, он с чувством выполненного долга откинулся на подушку. Азия лежала рядом, положив голову ему на грудь и глядя куда-то вбок.
  
  Он не знал, куда именно она смотрит — но догадывался, что она следит за дверью, ведущей к выходу из номера. Он тоже посмотрел туда, но ничего особенного не увидел — дверь как дверь, заперта, все дела...
  
  И вдруг он услышал, как за дверью кто-то ходит. Он не мог понять — что это такое? Но потом понял: это, скорее всего, тот самый странный парень, который вышел из их номера до того, как они с Азией в нём заселились.
  
  Он попытался было встать, чтобы посмотреть, что это именно так, но Азия, которая в изнеможении лежала на его груди, не давала ему этого сделать.
  
  — Милый, я тебя умоляю, — проворковала она нежным голоском. — Не надо вставать! Мне так хорошо лежать вместе с тобой...
  
  «Дэмьен Тернистый» послушался её слов и бросил свою нелепую по сути затею выйти из номера, чтобы проверить свою догадку о том, что в коридоре бродит таинственный незнакомец, ну прямо по Марк Твену.
  
  Вместо этого он нежно поцеловал её в губы и, приподнявшись на локте и глядя в её глаза с нежностью во взгляде, сказал:
  
  — Ты знаешь, я думаю, что тот чувак, которого мы с тобою видели выходящим из нашего номера, он... — но Дик не договорил.
  
  За дверью послышались шаги, сменившиеся затем звуком, который можно было описать как то, что кто-то копошился в замке. Спустя несколько секунд дверь вдруг распахнулась настежь, и в комнату вошёл тот самый парень.
  
  Наша сладкая парочка тут же вскочила с дивана, стараясь скрыть от чужих глаз свои голые и разгорячённые после секса тела.
  
  Однако азиат не удостоил их даже мимолётным взглядом, а тут же двинулся куда-то вглубь их номера, а затем на пороге появился ещё один незваный гость. Это был молодой человек с длинными чёрными волосами, одетый в чёрный костюм и белую рубашку.
  
  Он, наблюдая за тем, как «Дэмьен Тернистый» и Азия Скэллоп лихорадочно напяливали на себя первые попавшиеся им под руки предметы одежды, с улыбкой сказал:
  
  — Ваша песенка спета, господа! Вы арестованы. И не пытайтесь сопротивляться, это бесполезно.
  
  После этих слов, произнесённых стальным голосом, молодой человек встал в дверях и, уперев руки в боки, встал так, чтобы загородить собой выход из номера.
  
  Азия Скэллоп и «Дэмьен Тернистый» переглянулись между собою — они поняли друг друга без слов: их арестовали как иностранцев, подозреваемых в шпионаже на территории страны, ведущей войну с капиталистическим миром.
  
  Но как это могло случиться? Ведь они не сделали за последние часы ничего такого, что можно было бы приписать им в качестве шпионской деятельности. Или же...
  
  — Вас опознали ещё на станции монорельса! — как будто прочтя их мысли, ответил молодой человек. — Вот тот, кто это сделал.
  
  И с этими словами молодой человек отошёл в сторону, чтобы дать пройти некоему юноше с европеоидными чертами лица, который, войдя в номер и увидев «Дэмьена Тернистого» с Азией Скэллоп, тут же указал пальцем на Дика со словами:
  
  — Это он убил моего кузена двадцать лет тому назад в городе Вульвкувере на берегу реки Фазер! — произнёс он с ненавистью в голосе. — Я видел, как он это сделал! И я не позволю ему уйти от возмездия за его злодеяния! И ты, — перевёл он палец на Азию, — ты, шлюха, тоже за всё ответишь!
  
  Ричард Найджел, который на некоторое время потерял голову от быстро развивавшихся на его глазах событий, не сразу понял, что это за юноша, но когда услышал его голос, то тут же вспомнил, что видел его тогда на катере с тем самым блондинчиком, которого он тогда убил ударом украденного на выставке кинжалом в горло, чтобы угнать катер, на котором он тогда рассчитывал уплыть вверх по реке и добраться до Спермэтла.
  
  Он узнал его по чёрным волосам и хмурому лицу, которое, что удивительно, за прошедшие с тех пор двадцать лет ничуточки не изменилось.
  
  Дик даже не стал гадать, каким образом этот вульвкуверский юноша оказался в далёкой Альма-Ты на горнолыжном курорте Членхуяке, но зато он сразу понял, что ждёт его и Азию — их сейчас арестуют и отправят в тюрьму, где их будут пытать, или же, что ещё хуже, убьют без суда и следствия, и он даже не успеет понять, за что. Он понял, что его жизнь кончена.
  
  И он не стал сопротивляться — просто поднялся с дивана и, вытянув вперёд руки, позволил вошедшему вслед за юношей полицейскому с азиатскими чертами лица защёлкнуть наручники на своих запястьях.
  
  Он даже не стал ничего говорить, когда ворвавшиеся в номер двое других полицейских совместными усилиями заставили себе подчиниться непокорную Азию и повторили с ней ту же операцию, что и с «Дэмьеном Тернистым».
  
  Но когда их заставили покинуть номер и под конвоем повели вниз по лестнице, он всё-таки решил, что надо бы сказать хоть слово. И он, набравшись сил, сказал:
  
  — Ну что, дорогая, наша с тобою песенка спета. Пришёл конец «Дэмьену Тернистому» и его подружке, — произнёс он полным чувства собственного достоинства голосом, обращаясь главным образом не к своей возлюбленной, а к полицейским.
  
  Их спутники пропустили мимо ушей слова Ричарда Найджела, и вскоре их уже вывели на улицу, где их ждал полицейский автомобиль, куда их бесцеремонно посадили.
  
  Дик и Азия оказались в тесной кабине, где было тесно и душно. Ричард Найджел не знал, куда их везут — он видел только тёмное окно с решёткой на нём да ещё фигуры двух полицейских рядом с их сиденьем. Но он знал, что это конец. Конец их недолговечного с Азией Скэллоп счастья.
  
  И он был готов к этому, даже найдя во всей этой ситуации кое-что приятное — а именно то, что перед этим они с Азией успели вволю позаниматься сексом и он даже умудрился кончить в её киску целых пять раз подряд.
  
  «Дэмьен Тернистый» даже попытался улыбнуться своей мысли, но улыбка вышла жалкой и вымученной, потому что понимал всю бессмысленность своих попыток развеселить свою подругу перед неизбежным концом их жизни.
  
  Азия, видимо, тоже поняла это и не стала отвечать на его улыбку, молча отвернувшись к окну с решёткой в последней надежде на то, что всё может измениться к лучшему. Но это было не так.
  
  ГЛАВА 27: ВСЁ ДЛЯ АЗИИ, ИЛИ КАЗНЬ «ДЭМЬЕНА»
  
  В это время Нар-Тай сидел в кабине вертолёта в компании с Таем Минамотой и полковником Скелетином Вурдалаковым.
  
  Шум, стоявший в вертолёте, не давал всем троим вести между собою конструктивную беседу, но всё же они понимали друг друга по одним только взглядам.
  
  Нар-Тай, как и всегда в таких случаях — а он был очень внимателен к мелочам жизни! — думал о том, что зря он забыл ещё на аэродроме про то, что перед посадкой в вертолёт стоит воткнуть в уши беруши, которые помогли бы ему не оглохнуть от грохота моторов.
  
  Но он не стал жалеть об этом попусту — и так было ясно, что полковник Вурдалаков не станет ради его рассеянности жертвовать временем и возвращаться обратно только ради того, чтобы он мог заткнуть свои уши.
  
  Тай Минамото тоже был совершенно спокоен: видимо ему уже приходилось летать на вертолёте в качестве пассажира или помощника пилота, а может быть просто он подумал о берушах раньше, чем о них спохватился Нар-Тай.
  
  Но Нар-Тай всё равно чувствовал себя не в своей тарелке. Он был уверен, что полковник Вурдалаков специально торопил его тогда перед посадкой в вертолёт, чтобы он не успел ничего понять и полез в кабину, не позаботившись о берушах.
  
  Но что он мог сделать? Вертолёт был уже в воздухе, и Нар-Тай не знал, как поступить.
  
  Он не мог даже попросить у полковника Вурдалакова объяснений, потому что в вертолёте было слишком шумно и он ничего бы всё равно не услышал, а если бы даже и услышал, то оставил бы его слова без внимания, потому что он уже знал, что полковник Вурдалаков не любит разговаривать по пустякам.
  
  В этом он был ничуть не лучше своего покойного предшественника, Трупентия Могилкина, который в своё время славился своей нетерпимостью к солдатским слабостям.
  
  И хотя Нар-Тай по очевидным причинам не был солдатом-клоном, в глазах полковника он всё равно был человеком, стоящим ниже по рангу.
  
  Поэтому Нар-Тай решил не беспокоить Скелетина Вурдалакова попусту и не стал даже спрашивать, когда наконец наступит время, когда его подпустят к орудиям и он сможет взять в свои руки управление смертоносными разрывными снарядами, которые были в состоянии даже при непрямом попадании разорвать двух-трёх человек на куски — а больше и не надо было, поскольку команде вертолёта было приказано уничтожить цель из двух человек, которых, как пообещали Нар-Таю, сгруппируют так, чтобы они по возможности составляли собой одну удобную мишень.
  
  И, как ни странно это было слышать, но Нар-Тай не испытывал ни малейшего отвращения к тому, что ему предстояло сделать. Наоборот, он испытывал к своим будущим живым мишеням самую настоящую, не запятнанную никаким сочувствием ненависть.
  
  Он знал, что это не просто люди, а мерзавцы, которые не имеют права на существование. Он знал, что они не имеют права на жизнь после того, как по их вине была погублена душа рядового Антона Сковородникова, и потому он был готов убить их обоих, не задумываясь о том, насколько это бесчеловечно с его стороны.
  
  И он не сомневался, что его ненависть будет такой же сильной и беспощадной — ведь это была месть за разрушенную судьбу солдата-клона, а не просто акт возмездия.
  
  И, как ни странно это могло звучать из уст супергероя — а Нар-Тай был уверен что он именно такой, — вся эта катавасия вокруг шлюхи и блядуна из ёбаной Анальды была для него всего лишь поводом приступить к своим обязанностям, и только потом уже можно думать обо всём остальном — о карьере, о любви и прочих бытовых проблемах.
  
  От этих мыслей Нар-Тая оторвал жест, который сделал ему Скелетин Вурдалаков. Полковник, стоявший позади пилота, поднял руку в его направлении и поманил Нар-Тая к себе. Тот подошёл к нему, и полковник указал пальцем вниз.
  
  Нар-Тай посмотрел туда и увидел, как по густо усыпанной снегом поверхности горы несётся на довольно большой скорости чёрная клякса. Как бы прочтя его мысли, Скелетин Вурдалаков протянул Нар-Таю бинокль, чтобы тот мог лучше рассмотреть этот объект.
  
  То, что он сначала принял за кляксу, при большом приближении оказалось двумя людьми, которые мчались вперёд на лыжах, причём второй сидел на закорках первого.
  
  Покрутив немного рычажок настройки бинокля, Нар-Тай смог получше рассмотреть их лица — это были женщина сорока двух лет с длинными волосами цвета воронова крыла, которая несла на своих плечах немолодого мужчину с морщинистым лицом алкоголика и короткой чёрной стрижкой.
  
  На эту парочку был накинут странный балахон чёрного цвета, из-за чего было неудивительно, что на довольно большом расстоянии они сливались в одну большую чёрную кляксу.
  
  Женщина, на лице которой была написана решимость во весь опор нестись навстречу смерти — Нар-Тай даже видел, как она стиснула зубы, изо всех сил стараясь не закричать, — летела вперёд на лыжах, что давалось ей не так уж и легко, если учитывать, что на её плечах была тяжёлая ноша.
  
  Мужчина же сидел на её плечах с совершенно спокойным видом человека, который привык ко всему и уже смирился со своей участью. А то, что участь этой сладкой парочки не обещала быть лёгким делом для этих двоих, стало ясно сразу после того, когда Скелетин Вурдалаков, переглянувшись с Таем Минамотой, молча отошёл от орудий, чтобы позволить юноше взять на себя их управление.
  
  Нар-Тай даже удивился такому повороту событий — ведь на аэродроме они договаривались, что вести огонь будет он, а не сын Андо Минамоты! Видимо, за то время, пока они провели время в кабине вертолёта, планы изменились буквально на лету, и теперь Нар-Таю ничего не оставалось, как занять место за спиной Тая и просто безучастно наблюдать за происходящим.
  
  А смотреть ему было на что — когда сладкая парочка попала под перекрестие прицела ракетомётов, коими был оборудован вертолёт, произошло то, чего ожидали все, кто в это время находился в вертолёте (да и внизу тоже).
  
  Жопонец, ни секунды не колеблясь, с каким-то кровожадным остервенением вдавил гашетки обоих пушек, и по ушам ударил оглушительный грохот, который, смешавшись с шумом моторов, превратился во всепоглощающий рёв; казалось невероятным выдержать его долго без берушей, но всё обошлось как для Нар-Тая, так и для всех остальных в кабине вертолёта.
  
  В это время внизу, прямо под ними, полыхнуло пламя взрыва такой силы, что казалось, будто там рванули не две маленькие ракеты, а огромная бомба.
  
  Вертолёт аж затрясло от этого взрыва, и Нар-Тай почувствовал, что его вот-вот вырвет. Но он сдержал порывы своего организма, потому что не хотел опозориться на глазах сына своего старого друга, коим был Тай Минамото.
  
  Но юноша, похоже, не обращал внимание на людей за своей спиной — он продолжал глядеть вниз, и на его лице было написано такое блаженство, что Нар-Тай почувствовал себя соучастником убийства — что, в принципе, так и было на самом-то деле.
  
  Но он не стал ничего говорить — всё равно в шуме моторов его слова бы никто не услышал, — и только подумал, что в этом мире есть вещи похуже смерти, такие, как человеческая подлость.
  
  И то, что Тай Минамото только что разнёс на куски двух подлецов, было не убийством, а совершенно справедливым наказанием за их подлость. И это было хорошо, потому что кто знает, сколько ещё душ бы сгубили те двое мерзавцев, если бы не этот выстрел юноши.
  
  И Нар-Тай почувствовал, что ему становится легче от этой мысли — ведь именно он был тем, кому пришла в голову прекрасная идея устроить весь этот спектакль с вертолётом и двумя придурками на лыжах, ведь, в конце концов, он был главным в этой операции и ему не хотелось, чтобы этих врагов рода человеческого по-тихому казнили на электрическом стуле, как это делают в Пиндостане, — нет, таких ублюдков нужно было ликвидировать с шиком, с размахом, чтобы урок был для всех тех, кто ещё не понял, что такое подлость и как за неё нужно наказывать.
  
  Когда наши герои вернулись обратно на аэродром, то увидели, что внизу среди собравшихся на посадочной площадке солдат-клонов виднелась фигура мощного старика, который, в отличии от остальных, был одет в белый халат, накинутый поверх строгого костюма — несмотря на то, что на дворе стояла зима.
  
  Он был похож на профессора военной кафедры, но Нар-Тай знал — это был не простой преподаватель, а отец того славного юноши, который был сейчас рядом с ним. А точнее, это был сам Андо Минамото, который с нетерпением ждал посадки вертолёта, чтобы тут же атаковать своего сына вопросами о том, как прошёл этот полёт и насколько хорошо прошла операция под кодовым именем «All for Asia», то-есть «Всё для Азии».
  
  И правда, как только вертолёт уже был совсем рядом над поверхностью аэродрома, старик тут же кинулся было к нему навстречу, если бы его вовремя не остановил один из солдатов-клонов, который не хотел, чтобы потерявший от восторга голову Андо угодил случайно под алюминиевую тушу винтокрылой машины.
  
  Пришлось профессору терпеливо ждать, пока пилот наконец посадит вертолёт и откроет дверь кабины. Когда это произошло, солдат-клон убрал свою тяжёлую руку с плеч Андо и тот шагнул вперёд, навстречу своему сыну, который покинул борт вертолёта в компании Нар-Тая и полковника Скелетина Вурдалакова.
  
  Старик тут же обнял юношу своими могучими руками, и они долго стояли молча посреди летной площадки перед толпой молчавших солдат-клонов и всех остальных.
  
  Потом профессор отпустил молодого человека, который хотел было уже пойти к зданию аэродрома, не останови его властный окрик полковника:
  
  — Господин член совета корпорации! Прошу вас задержаться на несколько минут для того, чтобы произнести несколько слов нашим бравым защитникам отечества, — и на этих словах Скелетин Вурдалаков указал рукой в сторону замерших по стойке смирно солдатов-клонов с оружием наперевес.
  
  Тай Минамото, резко замерев на месте, повернулся лицом к полковнику и вытянулся во фрунт. Из толпы донесся одобрительный гул голосов — видимо солдатам было приятно любоваться близким знакомым их непосредственного начальника.
  
  Юноша поклонился толпе и, стараясь не обращать внимания на то, что на него смотрят десятки глаз, заговорил:
  
  — Товарищи! — начал он торжественным тоном. — Я счастлив, что мне выпала честь стать первым человеком из числа тех немногих людей нашей страны, которые решились вступить на путь борьбы за свободу человечества от гнета капитала! Сегодня я хочу обратиться ко всем вам со словами искренней благодарности за то, что вы своим примером показали мне пример беззаветного служения нашим идеалам! И еще раз приношу свои извинения тем из вас, кого я заставил пережить неприятные минуты, когда делал выговоры или отчитывал за какие бы там ни были провинности. Но это были вынужденные меры, да простят мне мои соратники. Сейчас у меня нет времени подробно рассказывать о том, какой подвиг я совершил сегодня, но я хочу сказать вам одно: вы все — настоящие герои! Вы не только подавали мне пример, но и вдохновляли на новые свершения. А теперь разрешите мне откланяться, — на этих словах Тай смиренно опустил голову, словно извиняясь перед толпой солдат-клонов.
  
  Нар-Тай, который, стоя у вертолёта, внимал речи своего юного друга, вдруг почувствовал себя очень старым.
  
  Глядя на то, как юноша произносил перед толпой солдат-клонов свою полную пафоса речь, ему стало казаться даже странным само словосочетание «героизм» применительно той ситуации, в которой он сейчас находился.
  
  Но потом Нар-Тай вспомнил, что по вине «Дэмьена Тернистого» и Азии Скэллоп погиб один из тех, кто ранее составлял ряды солдат, которые сейчас внимали словам Тая Минамоты, и ему стало стыдно за то, что он посмел даже в мыслях усомниться в том, что он, Тай и Скелетин Вурдалаков, не говоря уж о пилоте, действительно являются Героями Борьбы с Подлостью и Капиталом.
  
  Когда Тай окончил свою речь и солдаты-клоны в гробовом молчании стали расходиться, Нар-Тай подошёл к нему и, слегка помявшись в некоторой нерешимости — словно бы боясь сделать какую-нибудь опрометчивую вещь или сказать нечто неуместное для торжественной минуты — вытащил из кармана джинсов свой телефон марки Oppo и, открыв на нём браузер и набрав в поисковике название некоего пиратского сайта онлайн-просмотра кинофильмов, перешёл по нужной ссылке и, оказавшись на главной странице, отыскал на нём фильм под названием «Омен 4: Пробуждение» и, нажав на кнопку воспроизведения, перемотал его до нужного места, сунул телефон под нос Таю Минамоте.
  
  — Видел Азию Виейру? — шепнул Нар-Тай прямо на ухо юноше.
  
  Молодой жопонец непонимающе взглянул на него:
  
  — Кто? Я?
  
  — Сейчас. Погляди.
  
  Юноша опустил взгляд. На экране, глядя прямо на зрителей, виднелось лицо маленькой девочки с длинными чёрными волосами.
  
  — Прекрасная малютка, — сказал Тай Минамото. — Потому я и посмотрел четвёртый «Омен», что она такая прекрасная. Я хотел только посмотреть на неё.
  
  — Да. Хотел только посмотреть, — с иронией протянул Нар-Тай.
  
  — Исключительные таланты. Другие актрисы не такие искренние на экране. Азия Виейра такая простая и естественная...
  
  Они все ещё смотрели на экран.
  
  — Умерла, — тихо сказал Нар-Тай.
  
  — Да, мой папа сам так захотел, — сказал Тай.
  
  — Ты думаешь?
  
  — Уверен. Он предпочел, чтобы она, а не ты и твоя сестра с мамой. Это было все, что он мог для вас сделать.
  
  Некоторое время они молчали. Экран мерцал.
  
  — Какая невинная, — сказал Нар-Тай. — Но... Знаешь... По теории вероятности следует, что бывают ещё непорочнее, — и на этих словах он подмигнул стоявшему поодаль Андо Минамоте, который чуть приподнял бровь, и его лицо окрасилось в лёгкий оттенок недоумения.
  
  — Ты что, не веришь в возможность абсолютной невинности? — спросил его старший Минамото с лёгкой усмешкой.
  
  Нар-Тай, почувствовав напряжение, добавил:
  
  — Ты же сам видел, что тринадцать лет спустя этот ангелочек, прости за выражение, светил своими прелестями в «Доме на краю света». Ничто не вечно, никто не вечен. Судьба правильно распорядилась, что в конце концов раздавила эту гадину, как змеёныша сапогом. И я тебе советую просто взять и выкинуть эту сучку из головы. В конце концов, она всё равно мертва, а у тебя, мой любезный, жена и двое детей. Поэтому...
  
  Нар-Тай, прервавшись на полуслове, замер в ожидании, словно пытаясь уловить что-то важное в воздухе вокруг них.
  
  В его глазах читалась нерешительность, и он, наконец, произнес:
  
  Я просто не могу не думать о том, что из таких ангелочков вырастают... — он помедлил, подбирая слова, — настоящие шлюхи.
  
  
  ВСЁ! АЗИИ ВИЕЙРЫ БОЛЬШЕ НЕТ, А ЭТО ЗНАЧИТ — ХЭППИ ЭНД!
  
  Дэрри Мэдхауз
  Иваново
  Год, число и месяц того дня, когда Азия Виейра отойдёт в мир иной (но написано и опубликовано заранее в ноябре 2024)
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"