Когда стих топот копыт вороного, унесшего Войшелка в Новогрудок, из чащи вышли Зысь и бесноватый Кастелька.
- Слышал? - спросил жрец.
- Уже от страха трепещу. Бежать надо скорей куда глаза глядят, пока гнев княжий нас не поразил.
- Гляжу я, что глаза у страха велики, да только юный князь нам не опасен.
- Что так?
- На силу каждую найдётся сила посильней.
- Миндовг?
- Перун, которому Миндовг приносит требы. Поэтому нам Войшелк не опасен. Опаснее намного Елисей.
Кастелька непонимающе вопросил:
- Как? Он сам же призывает Войшелка к смиренью!
- Вот в том-то всё и дело. Кто укротил себя, никем не победим. Тому уж не страшны ни бедствия, ни наказанья, ни мученья.
- А смерть?
- И смерть такому не страшна. Она лишь нас избавит от него.
- О чём ты? Я тебя не разумею.
Зысь достал кинжал и вручил Кастельке:
- Теперь уразумел?
Юродивый в ужасе отшатнулся:
- О чём ты?.
- Завтра Елисей молиться богу нам чуждому станет в Новогрудке. Последней для него должна стать та молитва.
ЕЛИСЕЙ
На следующий день Елисей, оставив Вилейку на попечение игуменьи, пошёл в Новогрудок проповедовать. По случаю победы, перед Замком собралось всё население города и окрестностей. Торжище гудело, как пчелиный улей. Все несказанно радовались чудесному избавлению. Славили и Христа, и Перуна, и великого князя, и Войшелка, и Елисея. Миндовг, по древнему обычаю, заведённому ещё Святым Владимиром, велел выкатить на торжище телеги с яствами и бочки с пенным пивом, вином иноземным и крепким сбитнем, чтоб с ног сбивал, как кувалдой. Гулянья начались еще накануне и продолжались всю ночь, а с утра развернулись с новой силой. На возвышении перед перекидным мостом, ведущим в Замок, стоял Зысь в белых одеждах и, воздел руки к светлому небу, торжественно вещал:
- Слава Перуну Громовержцу!
- Слава! - охотно поддержали рать и дружина, считавшие воинственного Перуна своим покровителем.
- Нет для Перуна ничего слаще вражьей крови! - воскликнул Зысь и снова воздел руки:
- Окропим кровью священный алтарь!
Призыв вызвал в народе замешательство. Многие из собравшихся давно приняли христианскую веру и кровавое жертвоприношение было не для них. Однако, с тех пор, как Миндовг переметнулся в язычники, те стали набирать силу и уже сожгли на костре плененных крестоносцев вместе с лошадьми. Заминкой воспользовался Елисей. Перекрестившись, он взошёл на крыльцо храма, стоявшего напротив Замка, и через всё торжище вопросил верховного волхва:
- И кто же жертва?! Где ты видишь полонённых ворогов?
Пленных, в самом деле, не было. Противник покинул поле боя без сечи, и победа стала полностью бескровной. И всё же Зысь быстро нашёлся:
- А ты? Разве Христос не велит тебе жертвовать собой?
- Прими Христа, и я взойду на костёр, - последовал незамедлительный ответ.
Волх разразился смехом:
- Не надобен мне слабый бог. Он не защитит никого, как могучий Перун.
- Однако же спас от полчищ Бурундая и от железных полком Данилы!
- То не Христос! То могучий Перун, мудрый Миндовг и отважный Войшелк повернули вспять вражеское воинство.
- А перед кем рать Данилы стала на колени? Кому поклонилась? Уж не Перуну ли?
Зысь слегка смутился и не нашёлся с ответом. Слишком свежи были в памяти людей вчерашние события, чтобы отрицать очевидное. Елисей, наоборот, преобразился. Глаза ярко пылали. Куда подевалась присущая ему кротость? Оно и понятно. Не за себя, а за истину стоял Елисей. Тут из толпы выскочил юродивый Кастелька и завертелся волчком, поднимая серую пыль.
- Подставь щеку, подставь щеку, - заголосил он тонким писклявым голоском, подскакивая к монаху, - я тебе сейчас оплеуху влеплю.
Он замахнулся, и Елисей непроизвольно отклонился. Юродивый радостно оскалился:
- Ага! Испужался! Слабо пострадать за веру, как ваш Иисус?
По толпе прокатился смех. Проповеди и религиозные споры не впервой проходили в Новогрудке и всегда собирали немало зрителей. Народ любил послушать проповедников и их пререкания, что было и познавательно, и забавно. Даже Войшелк, который также явился на торжище, рассмеялся вместе со всеми. Однако, он быстро сообразил что к чему и призвал юродивого угомониться:
- Ты тут балаган не устраивай! Хохмить все мы мастера. Дело говори.
- А я и говорю, - нисколько не стушевался Кастелька от княжьего окрика. - Пусть умрёт и воскреснет! Как Христос. Тогда, клянусь Перуном, крещусь, не сходя с этого места!
Юродивый для убедительности топнул ногой о землю, окутав себя пылью.
- Не могу, - с мягкой улыбкой развёл руками Елисей.
- Что, кишка тонка?
- Кончать себя - смертный грех. Такой же, как и убийство. Человек есть творение Божие, и только во власти Бога его жизнь и смерть.
Кастелька ткнул пальцем в Елисея:
- А сам ты грешен?
- Грехов моих не счесть.
- Так что ж ты, грешный, нам мозги втираешь. Ступай и сам очистись от грехов, а уж потом и проповедуй!
- Кто искренне раскаялся, тот Божьей милости достоин, а проповедую я Слово не своё, а Божье.
Кастелька нарочито расхохотался:
- А ежели и твой Бог грешен, раз всем грехи прощает? Молись и смело вновь греши!
- На крест Христос взошёл ради спасенья грешных, - ответил тихо Елисей. - Способен на такое только Тот, Кто чист и без греха. "Сын человеческий пришёл не губить, а спасать души человеческие".
- Да просто твой Иисус слабак, - насмешливо возразил Кастелька.- Не то, чтобы других - себя не смог Он защитить!
- Не ведаешь, несчастный, что "волосы на голове твоей все сочтены", - с сожалением произнёс монах.
- Тогда и смерти ты нисколько не боишься? - пытливо глядя на Елисея, спросил юродивый.
- "Не бойтесь, тело убивающих", - ответил Елисей словами Христа.
- Сейчас проверим, - оскалился Кастелька. Он проворно подскочил к Елисею, выхватил из-за пазухи кинжал и вонзил в грудь монаха.
Всё произошло так быстро, что никто и ахнуть не успел. Первым сорвался с места Войшелк и, потеряв шапку, успел подхватить падающего Елисея.
- Держись, друже!
Елисей нашёл руку княжича и едва ощутимо сжал её. С огромным усилием он открыл глаза и устремил тускнеющий взор на княжича:
- Прошу тебя, - еле слышно прошептали его уста.
Войшелк склонился над умирающим и отчетливо услышал:
- Не мсти за меня.
- Как?
Княжич передал Елисея подоспевшим ремесленникам и схватил Кастельку за шиворот:
- Я прямо на твоих глазах изрублю его в куски!
- Пощади, - из последних сил произнёс Елисей и испустил дух.
- Представился, - вздохнул один из ремесленников и ладонью закрыл покойнику глаза, - царство ему небесное.
- Прощайся с жизнью! - вскричал Войшелк, занося меч над юродивым.
Тот, дрожа всем телом, жалобно вопросил:
- А как же последняя просьба монаха?
- Он не о тебе заботился, а обо мне, чтобы не взял я грех на душу.
Войшелк приставил меч к горлу Кастельки:
- Пусть вечно мне гореть в аду, но отомщу.
- А ежели монах воскреснет? - не унимался юродивый. - Я ж для того его и порешил.
- Тогда и твои куски соберём, - злобно ухмыльнулся княжич и занес меч над Кастелькой.
- Стой! - раздался над торжищем властный голос. Это Миндовг вышел из Замка и, став рядом с Зысем, пояснил:
- Никому не дозволено убивать юродивого.
- Его устами глаголет бог, - подтвердил верховный волхв.
Войшелк взглянул на них и всё понял:
- Верно. Сейчас он скажет нам, кто вручил ему кинжал.
- Перун! Перун вложил в его руки оружие, - поспешно воздел посох Зысь. - Перун избрал монаха своей жертвой. Здесь нет ничьей вины. Юродивый исполнил волю бога.
- Легко сие проверить, - ответил Войшелк и обратился к Миндовгу:
- Отец, вели преступника пытать и вырвать имя настоящего убийцы, того, кто приказал Кастельке Елисея умертвить.
- И так всё ясно: Перун убить монаха повелел.
- Неужто ты потерпишь беззаконье?! - гневно вскричал Войшелк. - А как же Елисей убитый? А как же наш обычай древний? За око око и зуб за зуб! Велят нам это наши боги!
- У христиан нет мести, - примирительно изрёк Миндовг.
- Он сам просил меня не трогать, - подтвердил Кастелька. - А последнюю волю надо исполнить.
- Что ты исполнил волю, так в том нет сомнений, только не божью, а человеческую, - уточнил Войшелк и, не отнимая меча от шеи юродивого, грозно потребовал:
- Ну! Говори, ежели хочешь жить!
- Смерть! Смерть настигнет всякого, кто нарушит божью волю! - завопил волхв. - Отпусти несчастного, а то Перун молнией тебя испепелит.
- Да, не гневи богов, - подтвердил и Миндовг,- не бери грех на душу.
- Тебе ль о том судить? - язвительно вопросил Войшелк. - Уж сколько раз ты веру поменял? Скольких предал богов?
- Не твоего ума то дело! - взъярился тут Миндовг. - Не о себе - о княжестве радею. А тебе, ежели пойдешь супротив, Вилейки не видать, как собственных ушей.
- Вот! Вот в чём твоя правда! - вскричал и княжич. - О, Господи! За что? Что сделал я не так? Всё выполнил, что мне велел отец, и вот награда!
Он с омерзением отбросил Кастельку, и вложил меч в ножны:
- Боле не хочу тебе служить.
- А кому? - притворно дивился Миндовг. - Уж не Христу ли?
- А монах так и не воскрес! - высунулся из-за спины Зыся Кастелька. - Даже не шевельнётся.
Войшелк растерянно осмотрелся, словно ища чьей-то поддержки. Народ безмолвствовал. Княжич вдруг увидел лежащий на земле клобук Елисея, поднял его и, не стряхивая, надел на голову:
- Ошибаешься, юродивый. Елисей воскрес.
- Где же он? - вопросил Кастелька.
- А вот он, - указал на себя Войшелк. - Я и есть Елисей.
- А как же Новогрудский стол? - с тревогой спросил Миндовг. - Тебя желаю видеть князем. В придачу дам и Пинск, и Слоним.
- Зачем мне власть без друга и любимой? Одна печаль мне будет от неё. Любить мне некого и не с кем мне дружить. Отец родной предал, и Бог один остался у меня. Ему остаток дней своих я посвящу.
- Власть! Власть всего важнее! - вскричал великий князь. - И за неё ничего не жалко.
- Только не мне, - вздохнул Войшелк.
Он склонился над Елисеем, взвалил его на себя и унёс с торжища.