* * *

Одичавшей лозою увитая,
голубая беседка из бука.
Темнота - мука неочевидная,
тишина - очевидная мука.

Безнадежные поздние завязи,
быстрый взгляд, оброненный тобою -
все знакомо до боли и зависти
или, может быть, только до боли.

Профиль твой, словно бы нарисованный
акварелью неспешного августа, -
это что-то совсем невесомое,
и чужое, как древняя азбука.

Это что-то, как водка по лезвию,
опьяняя, стекает по телу.
Тишина, тишина бесполезная.
Слышно, как сигарета истлела.


* * *

Белое, белое поле,
черный дымящийся лес..
Как это будет, но после,
по окончании лет?

Все пребывает до срока -
новых богов изваяв,
ветры вселенского рока
выйдут за круги своя.

Краткость ушедшего мига,
вечность ночного поста -
все в этом яростном мире
вновь поменяет места.

Рухнут твердыни и цепи,
лягут от храма Творца - 
эта дорога без цели,
эта зима без конца.

Все принимая как данность,
я не поспею к душе - 
хрупкая ось мирозданья 
хрустнула где-то уже...

Кем-то проведена хорда 
в круге судеб напрямик,
шестерни звездного хода
легче пошли на крови.

Что над чужими кострами,
что над поживой орла -
шумные вещие стаи
уж распростерли крыла.

Я уже слышу их поступь,
ангелов, падших с небес, -
в черное, черное поле,
в белый клубящийся лес...


* * *

Ветер треплет над морем
небесные клочья,
море трет о причал катера.
Те же краткие дни,
те же долгие ночи.
Никаких новостей.
То же, что и вчера.

Ничего не меняется
в загнанном мире -
гром небесный и росчерк пера,
шорох древней звезды,
крик надорванной лиры - 
эти звуки все те же,
те же, что и вчера.

Те же запахи в строгом 
осеннем пространстве -
храп оленя и дым от костра,
те же сладкие розы
и горькие астры,
те же, что и вчера,
те же, что и вчера.

Тот же медленный свет
кафедральных соборов,
витражей золотая пчела,
и янтарные щели
дощатых заборов - 
тех же, что и вчера,
тех же, что и вчера.

Тот же век, неизбежно
идущий на убыль,
тот же гулкий колодец двора,
и миндальны твои
мимолетные губы -
те же, что и вчера,
те же, что и вчера.

Тот же гладкий на ощупь
карниз бельэтажа,
те же тускло-молочные бра,
та же самая Ты,
и зовут Тебя так же,
так же, как и вчера,
так же, как и вчера.

Те же скука и дрожь
в ожидании боя,
тех же скомканных дней череда,
те же глупые пули
жиреют в обоймах,
тех же, что и вчера,
тех же, что и вчера.

Те же мудрые строки
от Экклезиаста,
те же игрища зла и добра,
все потуги напрасны -
продолжится завтра
тем же, что и вчера,
тем же, что и вчера.

Все вершится по кругу
и если бы даже
проступила под прошлым черта,
было б ныне и присно,
вовеки и дальше -
то же, что и вчера,
то же, что и вчера.

Выбрал бы те же самые
кисть и палитру,
те же - плаху и взмах топора,
тем же самым богам 
возносил бы молитвы -
те же, что и вчера, 
те же, что и вчера.

Выпил бы те же чаши
нектара и желчи,
кровь и пот - те же - вытер с чела,
и любил бы все тех же
затравленных женщин -
тех же, что и вчера,
тех же, что и вчера.

Шли бы мне те же самые
красные масти -
та же бубна и та же черва,
изнывал бы в Твоей 
неминуемой власти -
той же, что и вчера,
той же, что и вчера.

То же белое солнце
взошло бы, пылая,
та же пропасть разверзлась, черна,
и прошла бы вся жизнь
меж Христом и Пилатом -
так же, как и вчера,
так же, как и вчера.

И звучала бы та же 
надрывная осень,
та же скрипка с утра до утра -
ветер треплет над морем
небесную просинь,
море трет о причал катера...



          *  *  *

Листает свежая война
страницы ставен, -
налей, мой друг, еще вина,
пока осталось!

Оставим фальшь мудреных слов
иным поэтам, -
не потому, что все умрем,
нет, не поэтому!

Как мы бездарны и тупы,
на что-то ропщем...
На гребнях крови и войны -
давай попроще!

За словом  уст и делом рук, -
поставим прочерк;
давай попроще, старый друг,
давай попроще!

Как мы бахвалились судьбой
и всяким прочим.
но хрустнул мир и грянул бой - 
все стало проще!

Земля во власти Сатаны
и дни, и ночи, -
но мы не чувствуем вины -
куда уж проще!

Должно быть, нас покинул Бог,
и нет возврата!
И жизнь, и слезы, и любовь - 
все однократно...

Падет осенняя листва,
устелет площадь.
В извечной тайне естества
все станет проще.

Сойдет пожухлая трава,
снега растают,
на косогоре дерева
простыми станут.

Осядут холмики могил
у ближней рощи.
Мир станет светлым и нагим,
он станет проще.

Все, что ни сердцу, ни уму-
ударит в бубен!
Все станет проще - потому,
что нас не будет.

Пусть будет так, но в суете
пустых пророчеств
душе, распятой на кресте,
не станет проще.

Она уже обручена
с кругами ада,
и ей, бессмертной, ни черта
уже не надо.

Распишет свежая весна
полотна ставен,
и чаши, полные вина,
на стол поставит.

И внове, друг мой, как и встарь,
стекут, как свечи,
иные души на алтарь
чужих отечеств.

Им нет числа, а смерть одна,
она - мессия!
Так выпьем молча и до дна.
Аминь, Россия!


       *  *  *

Под тем же тяжелым, расхристанным небом,
на той же постылой и грешной земле
константы любови, гордыни и хлеба
мерцают покуда в остывшей золе.

Прости меня, Боже - не знаю откуда,
куда и зачем в этом мире лечу,
где перст Иисуса, где палец Иуды,
кто солнце зажжет, кто задует свечу.

Прости меня, Тайна высоких материй,
мне так и не выпало предугадать,
какая из черных, слепящих метелей
меня станет вечно сопровождать.

Прости меня, Родина, - мы были слепы,
нам грезился май - дело было к зиме,
под тем же гранитным, расколотым небом,
на той же пустой, неуютной земле.

      *  *  *

Красная горечь заката,
черная смута реки,
сизые русские хаты,
желтая тяжесть ракит.

Жизнь коротка, но покамест
прахом нас не нарекли - 
светится горечь заката,
катится смута реки.

Пламень и воды по Канту,
в сущности, двойники - 
плещутся волны заката,
светятся угли реки.

Родина, сонная родина,
как мы с тобой далеки!
Горечь заката смородинно
тлеет над смутой реки.

Юные игрища кратки,
плевые мы игроки,
сдали нам судьбы украдкой,
да с непутевой руки.

В хищной полуночной темени
врытого в землю креста -
сердце горит твое с теми ли
и у того ли костра?

Полынь с Непрядвы и Калки
в небо вонзила ростки - 
в темную горечь заката
красную смуту реки.

А под татарским арканом,
сдернувшем кожу с руки,-
мечется отсвет заката,
корчится русло реки...

Утром Россия зеркальна.
Меркнут в озерах круги.
Канули в бездну заката
темные воды реки.

Только похмелье осиновых
судорожных стволов,
пьяную ночь не осиливших
за эпохальным столом.

Только мерцание осени,-
дождь, моросящий вослед
детству и юности сосенок,
вздрагивавших во сне.

Только надрывный и трубный
ветер окраин и сел,
да телеграфные струны,
перетянувшие все.

Только молитва раскаяния
русских предзимних равнин,
тени Иуды да Каина
средь монастырских руин.

Только червонная карта
темным мастям вопреки.
Только роса от заката.
Только туман от реки.

   *  *  *

Все становится на свои места.
Что казна моя? Снова пуста.
Что душа моя? Жаждет креста.
Значит, жизнь я играю с листа.
Все становится на места.

Все становится на места
во вселенной тонов голубого -
той, которую вертит мечта -
возвращаются пули в обоймы,
проступают цветы на обоях
и к березе, бледнея от боли,
прижимается береста - 
все становится на места.

Все становится на места - 
этот вечер и леса опушка,
солнце, бьющееся в верхушках,
и невидимая кукушка, 
что считает кому-то до ста - 
все становится на места.

Все становится на места -
дом и улица в сумерках летних, 
вкус чернеющих вишен последних,
чья прощальная горечь проста - 
все становится на места.

Все становится на места.
Красноперое время обмана,
даже ты, нас кормившее манной
и мостившее пьедестал,
растекаешься по местам!

Все становится на места - 
васильковое небо Шагала,
цвет чернобыльского загара
и дорога, которой шагали
к сваям рухнувшего моста - 
все становится на места.

Все становится на места - 
приключения духа и тела 
в этом круге без дна и предела,
день за днем, за верстою верста, -
видит Бог, я смертельно устал.
Все становится на места.

Все становятся на места - 
наделенные словом и делом,
убиенные духом и телом,
мелом пишущие по стенам
и склоняющие Христа - 
все становятся на места.

Все становятся на места,
уготованные им Богом
во вселенной тонов голубого,
Демиург нарисует любого
на картине пустого холста -                         
все становится на места!

Все становится на места
и не значит уже не черта - 
но, - останься, останься, любимая!
Я не верю ни року, ни Библии,
я хочу на краю этой гибели
знать, что шепчут твои уста...

Все становится на места.


Сонет, написанный в начале июня

Здесь все заброшено и грустно, -
И душный сад, и старый дом,
И солнца плавящийся сгусток
Над зарастающим прудом.

В огне войны и скуке мира -
Еще мерцают с высоты
Непревзойденного ампира
Монументальные черты.

Но шум дерев преобладает,
И тополь пухом облетает - 
На ветер душу из него
Земля задумчиво бросает,
И ветер белым обрастает,
И жаль неведомо чего...



             *  *  *

В некий полдень, пчелиный и выжженный,
пасть в саду под тяжелыми вишнями,
в полусне ощущая вокруг
только музыку невыносимую
из какого-то женского имени,
неразборчивого на слух...