холост, значит ЩАСТЛИФ

Последнее утро или прощай по-красивому

Утро. Вместо миллионов поцелуев, которыми она обычно меня будила, в этот раз были фразы, типа лвставай, мы договорились, что ты встанешь и отвезешь меня на автовокзал‹, лпросыпайся, блин!‹ ля так и знала, что на тебя нельзя положиться!‹. Я не хотел просыпаться, потому что, либо знал, либо предчувствовал, что это наше последнее утро вместе. Я все сделал быстро: привел себя в порядок, и пока она делала то же самое в ванной комнате, сварганил что-то вроде завтрака и кофе. Завтракали мы молча. И она, даже не допив кофе,  предложила ехать. Вроде как время играло какую-то немаловажную роль, хотя я знал, что ей сейчас просто неприятно сидеть со мной за одним столом. Вокзал, отходящий автобус. Я покупаю ей билет. Прощальный поцелуй – моя инициатива, да и то в щечку. Как-то холодно. Еще мгновение и она смотрит на меня сквозь тонировку пассажирского стекла. Я не выдерживаю и в последний момент сажусь в автобус на кресло рядом с ней. - Зачем ты это сделал? – спрашивает она. - Не знаю. Я не могу так. Автобус трогается, и мы пол часа едем и ни то что бы, говоря друг другу что-то… Она смотрела в окно, я сквозь тоннель кресел на дорогу. - Я все понимаю. Все, что произошло лишь моя вина. Мне нет прощения, и я знаю, что я тебе больше не нужен, и мне стыдно это осознавать. Я понимаю, что ты не простишь меня. Но поверь, мои чувства не трава: выросла, насладилась теплом, солнцем и завяла. Моя любовь – крепость, которую не разрушит даже время. А если и разрушит, то очень не скоро. Она молча слушала мои заунывные рассказы, о моих ошибках, любви к ней, веру в судьбу, что можно все исправить, о том, что наша с ней любимая композиция сыгранная на скрипке и пианино, которая во время наших отношений слушалась для меня как выражение моих чувств теперь звучит в моей голове как реквием по любви, но все это было похоже на беспомощные удары ладонями по воде тонущего человека. Мне было так обидно, я едва сдерживал слезы, она тоже. Но что мы могли поделать. Словно судьба распорядилась так, что даже если бы мы хотели быть вместе, всеравно бы не смогли. лМне обидно за себя. За то, что я заставила тебя так относиться ко мне. Во всем не стоит винить только себя. Я виновата не меньше твоего‹. Эти слова как нож по сердцу. Лишний шрам, да и что страшного. Оно уже как глыба каменная. На соседних рядах сидела парочка пролетариев. Типичных работяг. Они пили джин-тоник и громко обсуждали насущное: лВот я ща приеду, поменяю масло, фильтр и все заеб…‹ Я едва слышно добавил к  его словам: л…и жизнь удалась‹. Мне бы сейчас ваши заботы, подумал тогда я. Половина пути. Настроение не изменилось. Общение в виде  моего монолога на уровне выяснения отношений порядком надоевши, было похоже уже на отчаянное занудство. Я решил сменить тему, поняв, что хуже уже не будет, а лучше можно попробовать. В каком-то захолустье, мелком военном городишке мы остановились на светофоре. Перед нашим окном висел небольшой баннер, на котором виднелась надпись лГостиница лГолубой топаз‹. Я заметил, что она тоже смотрит на него, и пошутил: лГолубой….а топаз – это его прозвище… владельца гостиницы‹. Реакция была самой холодной: она просто кивнула головой, выдавив банальное лугу‹. Но я нашел в себе немного сил и рассмеялся. На мое удивление мой смех вызвал в ней ответную реакцию и она тоже, но от души начала смеяться. Автобус тронулся. И я в этот момент уловил новую нотку общения. - Наверное, сейчас мою машину разбирают пара загорелых темноволосых ребят, которые очень внимательно смотрели из-за угла, сяду ли я в автобус. Как приеду, можно будет заказывать новую машину, потому что останутся только документы на руках и ключи от старой. - Ну и прекрасно же! Не стоит заморачиваться, продавать, снимать с учета, перед этим потратив уйму времени на приведение машины в предпродажный вид.  Все сделают мускулистые загорелые брюнеты, – смеясь, подыгрывала она. И оставшееся время в пути мы говорили на отвлеченные темы, словно только что помирились. Я шутил, смешил ее. Она отвечала взаимностью, смеялась и тоже что-то веселенькое мне рассказывала. Деликатная интеллигентность речи сменилась на слова типа луматно‹ и лгудок от поезда‹. Вокзал. Город прибытия. Мы вышли. Все как будто хорошо. - Мне надо добраться до дома. - Такси! – крикнул я. Подъехал представитель отечественного автоутиля – старая Волга. Я открыл ей дверь на переднее пассажирское сиденье. Сам сел прямо за ней. - Да-а. Жаль, что Волгой не занимаются инженеры и дизайнеры из, например, Daimler Chrysler. Я думаю, они бы сделали из этой машины нечто вроде шестисотого Мерседеса, - высказал я иронично водителю. На что тот с присущим людям его профессии спокойствием, заявил, что в лнашем‹ автомобиле  присутствует своя романтика и фрицы нам не нужны со своими идеями, как его улучшить. - Ну да! Зачем нам что-то улучшать. Лучшего не ждем, все уже привыкли. Чем богаты тому и рады. Нам всем итак лмир данные‹. Ну, уж точно не мне, я езжу на японской машине. - Какие данные? – не скрывая высшую степень недоумения, переспросил водитель. - Я говорю, вам нравится ездить на Волге? - Да. - Ну, вот значит лмир данные‹ вам. - Что это значит? - Мир на английский переводится как Peace, а данные – Data. Так что лмир данные‹ вам, друг мой. Водитель несколько секунд, лснимая с ручника‹ свои застывшие от бесконечных ожиданий клиентов мозги, вдумчиво сращивал эти два слова, после чего разразился громким смехом. - ААА, - улыбаясь и смеясь, сказал он, - прикольно. Я не знал! - Да, я понимаю, не все таксисты знают этот прикол. – даже без намека на улыбку высказал я, словно мне хотелось выбросить этого водилу  из машины и, сев за руль,  увезти свою любовь на край света, только что бы остаться с ней навсегда. - Прикольней прикольного, -  добавил я. Мы подъехали к ее дому. Я быстро выскочил из салона и открыл ей дверь. Она вышла, глядя мне в глаза. Я закрыл дверь, не отрывая свой взгляд от ее чарующих глаз. - Что теперь? – робко спросил я. - Не знаю. -Каждый по своим адресам? - Может быть. - Я так не могу. - Прости, я не знаю, что будет дальше. Мне сейчас трудно об этом говорить. Ты не представляешь, что я чувствую и как мне тяжело. - Поверь, представляю. Но что я могу сделать… - Ты уже сделал все, что мог. - Нет. Еще не все. Дай мне свою руку. – Я взял ее правую руку, слегка наклонившись, поцеловал, потом нежно обвел губами ее безымянный палец и трогательно надел кольцо, которое я дарил когда-то в надеждах на наше совместное счастье, и которое она забыла, скорее всего, не случайно, надеть утром. После чего я еще раз поцеловал ее руку и нежно прижал тыльной стороной ладони к своей щеке, глядя ей в глаза. У нас обоих наворачивались слезы. И мы смотрели друг на друга безотрывно, но, не позволяя эмоциям взять верх. - Я люблю тебя моя милая, моя родная, - с дрожью в голосе выговорил я, - вот так! После чего отпустил ее нежную кисть, открыл пассажирскую дверь и сел в машину. лПоехали обратно!‹ велел я водителю. Он сдал назад, и, выкрутив руль вправо, поехал. Все это время  я безотрывно смотрел на нее, а она на меня, пока машина не уехала. Я сел на обратный рейс и вернулся в свой город. И больше никогда мы  с ней не созванивались, ни списывались, ни как не общались. Она по причине своей великой гордости так и не смогла набрать мой номер, а я по причине своей стыдливой ненужности держался, как мог и не стал ее беспокоить.   c'est la vie. afftar: D.M. 2006-02-21