Демина Евгения Александровна : другие произведения.

Дочь многорукой реки

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    История родителей Саргона. В основе - миф о священном браке и некоторые архаические обычаи...

  Дочь многорукой реки
  
  I
  День начинался рано.
  Провалившись головой в холодную подушку, Ашшур сообразил: половина постели давно пуста. Жена, не иначе, отправилась "чистить загон". Настоящего тростникового загона, как в её деревне, здесь не было, поэтому для молодых застелили циновками спальню. Арзи называла её по старой памяти.
  В перегородки и занавеси плескали голоса её сестёр.
  Жёлтое око дня приподняло веко и сонно смотрело прямо на одеяла.
  Из-под ладони Ашшур поприветствовал Солнце.
  Жёлто-зелёный взгляд - точь-в-точь как прибрежная глина. А глина такова оттого, что Небо смотрит вниз целыми днями.
  Такого же цвета - промазанной лодки - был дневной глаз Супруга Земли, когда он, Ашшур, молодой и глупый, продирался сквозь тростник на своём свежепромазанном челноке.
  Вчерашним утром он сбежал с каменоломен.
  Вдвойне обидным было то, что угодил туда Ашшур не по провинности, а по собственному разумению. Его деревня чем-то прогневала Небо, и то не орошало Землю семенем, а лишь сердито вперило вниз золотой свой глаз, и река обмелела. Как неспособна к подаяниям усохшая рука, так русло перестало кормить поле, и Земля столько плакала, что слёзы её накопились на пастбищах солью. Неурожай заставил поплакать и всех детей Земли. Деревня изошла, народ подался кто куда, семья Ашшура успела прийти в Сурию, прежде чем вернула Небу своё дыхание. Ашшур в одиночку поставил хижинку, поголодал на случайных заработках и нанялся в каменотёсы.
  Он зря надеялся, что наймитам живётся легче. Поэтому просто сбежал. Без всякого расчёта, без ссор и угроз судиться.
  В надежде добраться до Шалимы, откуда корабли уходят в море торговать, связал из тростника лодочку, защитил от гнили глиной, стянул где-то весло. Остаться без руки он не боялся: кто же теперь обнаружит его? Тростник так густ, никто не продерётся сквозь. Самому бы...
  Как всё случилось? Солнце смотрит строго на закат, порой не видя то, что происходит под открытым небом. Иначе бы не совершалось столько несправедливостей...
  Но небо косоглазо.
  Земля пестролика.
  А река многорука.
  Незадолго до моря Айсанги делилась на два рукава. Один из них вёл в Шалиму, богатый, шумный город купцов и моряков. Другой ветвился ещё десятком конечностей, месивших песок близ самого устья. Там всё поросло тростником и жить могли лишь птицы, рыбы понеприхотливей - и речные цари в заскорузлой броне - крокодилы. Говорят, люди тоже там есть. Но с опаской говорят. Будто нелюди...
  Чему хорошему научишься бок о бок с крокодилами? Ронять слёзы по собственной пище, набив до отказа желудок. Вот они, затиневшие плоскодонки, слегка темнеющие в серо-зелёной воде. Трутся носами у острова, где алый огонёк мелькает в тростнике. То ибис - любимая птица Зари. И чудища ждут его, как ожидают жрецы божество к возлиянию, чтоб напитаться его благодатью...
  Чем дальше беглец углублялся в тростник, тем крепче держалось в уме, что он спутал дорогу. Разве может такая река быть судоходной? Тут плот завязнет в иле, не то что корабль. Под веслом клубилось вязкое, серое, ближе к тростниковым островкам - коричневое. Ашшур боялся, что весло застрянет. Он уже выловил груду слипшихся стеблей с какой-то ползучей живностью. Над прелым запахом собрался гнус - и не отгонишь.
  Неужели здесь рыба водится?
  А в половине дня пути - переливающиеся сапфиры моря, и город поднимает паруса, и наклонившись с борта, можно наблюдать подводный сад...
  Будешь знать, как плыть ночью.
  Ночной глаз Неба тоже ненадёжен, он помогает видеть только женщинам - да ворам, которые душой ниже женщин.
  Его заставила остановиться песня тростника. Не песня - громкий вопль. Стебли трещали под чьей-то рукой.
  Рукой в костяном браслете.
  - Тростник-тростник, дай мне свой сладкий сок,
  Поцелуй меня сладко, подари мне веселье,
  - напевал девичий голос.
  Необмазанная тростниковая лодочка покачивалась поперёк течения.
  Фигурка в чёрно-красной юбке покачивалась под теченьем песни.
  Проворные руки ворошили тростник и выбирали стебли помоложе.
  Чёрное от влаги весло попросту заткнуто за косынку, что повязана вместо пояса.
  - Эй, девушка! - решился позвать Ашшур.
  Девушка выбрала трость потоньше и связала ею остальные.
  Откинула пёстрое покрывало на одно плечо.
  Ашшур увидел головной убор - белый от костяных украшений - и красные бусы поверх сплошной брони на грудь. Ряды зубов и косточек сплетались красными же нитями, местами с бисером, и подогнаны были на зависть любому мастеру мозаики.
  Лицо девушки разрисовано было чёрным.
  Те узоры, которые обыкновенная женщина рисует хной на руках перед свадьбой, впитались в лоб, подбородок и щёки. Впитались накрепко. Навечно. Потому что были наколоты.
  Девушка испугалась не меньше его и заслонилась от незнакомца, спрятав за ладони и кольцо в носу, и бусину под нижней губой.
  Стараясь не ослепнуть от девичьей красоты, Ашшур посетовал, что заблудился.
  - Шалимá? Не знаю, что это, - руки в бело-красных купах деловито упёрлись в бёдра и вспомнили про весло. - Вниз по течению - наша деревня. Ещё ниже - роды братьев моего прадеда. Ещё ниже - Народ Ибиса, они украшаются перьями. За ними - Люди Жёлтого Крокодила. А дальше нельзя - там море.
  - Почему нельзя?
  - Потому что тростника нет, глупый, - девушка хихикнула. - Как ты дом строить будешь - из рыбьих костей?
  - А город?
  - Какой город?
  - Ну, город у моря. Шалима.
  - А-а, морской город. Да нет его. Сказки всё это.
  Ашшур ущипнул себя и потряс головой.
  - То есть как - нет?
  - Ну потому что тростника нет! - девушка залилась звонким смехом.
  Смех этот был обиден.
  - Вообще-то мы дома из кирпичей строим. Или из камня.
  - Да ладно. Как они на деревянных сваях-то, каменные? Все сваи подломятся.
  - Слушай, хватит смеяться. Расскажи лучше, как выплыть отсюда.
  - Смотря куда.
  - К морю.
  - Не знаю. Я там не была...
  Ашшур пожалел, что завёл разговор. Вот так демоницы ловят доверчивых людей, сбивая с толку словами ни о чём. Надо было просто развернуться и плыть обратно...
  Тут он понял, что грести нет сил.
  - Знаешь, давай так сделаем: я спрошу старейшин, может, они знают. А ты пока у нас погостишь. Отдохнёшь.
  - Да я бы с радостью отдохнул, - сдался юноша. - Я второй день в пути.
  - Тогда пойдём, - сказала девушка и снова засмеялась.
  - Да хватит уже!
  - Ну ты смешной. Ты откуда такой вылез, ничего не знаешь?
  Трясясь от веселья, она достала камышовую верёвку из-под юбки и связала их лодки.
  - И весло своё брось, оно кривое.
  И когда они оказались бок о бок, сама взяла у Ашшура весло и бросила в воду. Оно осталось на поверхности.
  - Тебя зовут как?
  Он назвался.
  - А тебя?
  - Арзи, - сказала девушка и укусила его за нос.
  
  
  II
  Арзи присела на постель и расплетала косы. После уборки дышала тяжеловато. Надела бархатную шапочку - уже без костей, уложенных полумесяцами, только монеты и бусины, набросила шаль.
  Косы - иссиня-чёрные, как тридцать с лишним лет назад.
  Ашшур - уже наполовину седой.
  - Пойду разбужу?
  - Уже, - под чёрными татуировками - тонкие, как резцом прорезанные, морщины. - Пойду завтрак соберу, а то до вечера не поедим.
  - Да, день у нас сегодня долгий.
  Ашшур знал: он понадобится только встречать гостей. До этого весь дом принадлежит хозяйке.
  Хозяйка хлопнула по коленям - пора вставать - и ушагала на кухню.
  Походка лёгкая - как тридцать девять лет назад...
  ...Пристав к первому сколько-то твёрдому берегу, девушка прыгнула на ворох мякины - десятки лет копящуюся насыпь тростниковых ошурков, выволокла на сушу двойную лодку, воткнула в грязную желтизну весло и привязала к нему той же верёвкой. Не дожидаясь, пока спутник ей поможет.
  Навстречу поднималась розовая бахрома - тростник в цвету. Как перья ибиса, забытые в укрытии.
  Сзади гуськом плыло стадо коров. Ашшур замешкался на этом зрелище. Телицы были чёрные, круторогие. Мокрые морды довольно лоснились под солнцем.
  Арзи потянула его за руку.
  - Вы не боитесь, что ваши стада задерут крокодилы?
  - Крокодилы? - повторила она без боязни. Видимо, для этих тварей у местных было своё название. Древнее, как эти болота. - Мы с ними договорились.
  Тростник мотался хуже пьяного. Переполняемый собственным мёдом, ради которого его и собирали молодым. Свою вязанку Арзи несла на плече. Тонкие листья хлестали по лицу. Гнус сновал над розовыми султанами. Болотные остроклювые птахи метались из-под ног.
  Земля пестролика и пестроволоса, многоглаза и многогруда, богата озёраи и холмами. Холмы - её груди, расселины - подреберье, хребет её - скалы, а чёрное плодородие - плоть.
  Речные русла - её лоно, ласкаемое десятками водяных рук.
  В горячее, влажное лоно Небесной Супруги входил назадачливый гость - умереть ли, родиться ли заново?
  И стрекот, и щебет тонули в зыбучем воздухе, что толок в сонном танце тростник.
  Чёрная струйка из-под ноги - водяная змея. Ашшуру показалось, тó чёрная кровь покинула его через стопу, живая жила сорвалась и соскользнула в воду...
  Ладонь Арзи, вопреки всей обители, была сухой и приятной, как тёплое сандаловое дерево.
  Загребая негодные стебли и отодвигая живые, они выбрались на дымную пустошь. Кругом шевелились костры: не столько горели, сколько дымили. Сладким травяным чадом. Подобно огненным языкам, закопошились красно-чёрные покрывала. Стройный, сухой перестук костяных украшений.
  - Кого привела? Пусть пройдётся сквозь дым.
  Пришлось подчиниться её сородичам.
  Ашшур задержал вдох и перепрыгнул через костерок.
  - Ну коли ты человек, так садись рядом с нами, - сказал туземец в пестровытканной юбке до пят и тяжеленном переднике из треугольных зубов - видимо, староста.
  - Садись, обедай, - поддакнула Арзи. - Еды тут много. А я пойду питьё варить.
  Ашшур устроился у огня среди местных мужчин. Наречие их мало отличалось от того, что слышал он в Сурии, они точно так же носили бороды и заплетали волосы, но неизменно с костяными заколками-щепками; шею, грудь, плечи, запястья украшали привычные ряды бусин, колец и пластинок - разве что из материала, первым попавшегося под руку. Глядя на распяленную крокодилью шкуру, что чуть поодаль сторожили женщины, Ашшур подумал: вот их главный источник.
  Разрисованные люди попеременно что-то носили домой - в опрокинутые тростниковые корзины на деревянных сваях (видимо, где-то росли и деревья, терпевшие здешнюю сырость). Может, там их святилище? Но они заходят в разные дома. А кому они молятся?
  Утолив первый голод, Ашшур успокоился и собрался уже удивить гостеприимцев рассказами о большой земле.
  - Вкусное мясо, - похвалили он угощение тому, кто первый пригласил его к столу.
  - Мой прадед хороший человек, - улыбнулся тот.
  - Это обед в честь твоего прадеда? - Ашшур зашарил по толпе глазами в поисках старика. Правнук уже не юн - сколько же лет ему?
  - Да, - староста обглодал крупную кость и передал молчаливому мальчику лет шести. - На, отнеси домой. - Он умер вчера вечером. Жена всю ночь варила, боялась, мясо до утра испортится...
  Ашшур внимательно посмотрел на свою долю. На всякий случай отложил.
  - ...Он был очень достойный человек, очень щедрый, и теперь он делится с нами своими достоинствами...
  Мальчик прибежал обратно и обнял отца со спины.
  - Пап, сделай мне бусы из зýбков.
  - Они у мамы остались. Вот высохнет голова...
  Горло сжалось само собой. Крестьянский желудок с ослиным упрямством сопротивлялся, но наконец опорожнился прямо в плетёнку, в которой подали еду.
  Староста взвился над ним коршуном. Стервятником.
  Он, Ашшур, стервятником никогда не будет.
  Потому что боги запрещают есть себе подобных.
  - Как смеешь ты не уважать моего пращура! Я принял тебя как дорогого гостя!
  Позвякивая передником и ожерельями из крашеных костей, он вынул из-за кожаного пояса кинжал.
  Лучше быть падалью, чем падальщиком.
  Ашшур поднялся. Он не раб, чтобы встречать смерть на коленях. Слух подсказывал, подходили сзади. Сейчас ударят по голове - и всё...
  - Эй! Эй! Оставь моего гостя!
  Арзи ринулась к родственнику и отпихнула назад.
  - Это мой гость! Я, может, замуж за него собираюсь!
  - Сестричка! Сестричка! - галдели ещё два девичьих голоса. - Ты что же не сказала? Он красивый?
  Между Ашшуром и старостой встали ещё две девушки, младше Арзи. У самой младшей узор покрывал только щёки.
  Крокодилья шкура осталась без присмотра: пёстрый поток женщин облёк место трапезы.
  - А чего же он без оберегов?
  - Ты на себя несчастье навлечёшь.
  - Костлявый какой-то...
  - Откормим.
  Староста посмотрел на женщин и заткнул нож за пояс из крокодиловой кожи.
  - Если замуж - так и быть. Безмужней нехорошо. И муж из родичей - нехорошо. Но объясни ему, что надо уважать нас, - прорычал напоследок. Мальчик, хотевший бусы, прижался к его переднику.
  Ашшур с трудом осознавал, что происходит. Женщины завладели им и повели готовиться к свадьбе. Немедля. Чтобы мясо не испортилось.
  И вот, одетый как они, сидел он рука об руку со счастливой невестой.
  Хотелось жить.
  Только не с ними.
  Не как они.
  Мать Арзи, ещё молодая и даже, сквозь татуировки, красивая, поставила перед молодожёнами деревянное блюдо, укрытое нарядной циновкой.
  - Пусть будет брак ваш плодороден, - пожелание тёщи подхватили свояченицы - Шарат и Нисаба. Сестрёнки наперебой лезли к блюду и сдёрнули наконец циновку.
  Ашшур почувствовал, как волосы шевелятся прямо в косе.
  Зажаренный целиком младенец...
  - Мы понимаем, это неправильно, - заботливо прошуршала браслетами молодая жена, - но настоящего не было. Пришлось слепить из крокодильего мяса. Последние три года рождалось мало детей, и мы не могли их отдать. Но боги принимают крокодилье мясо - понимают нас.
  Тошнота отлегла, и он съел два куска.
  Полноправно обвив его шею, Арзи умоляла поесть ещё:
  - Надо съесть всего младенца. Ты же хочешь много детей? Ты хочешь урожай?
  От тебя - нет.
  - Съем, если ответишь: зачем вы носили кости с обеда к себе домой?
  - Чтобы высушить. Потом зароем под сваями. Пусть предки сторожат наш дом - они всегда помогают.
  - А зачем ты решила пойти за меня? Я же чужой, не понимаю ваших законов.
  - Не знаю. Ты мне понравился.
  Жених сдержал слово и доел половину "младенца".
  Потом он много пил.
  
  
  III
  Завтракали на веранде. Прямо на полу, за низким столиком. Арзи отпустила всех слуг и рабов молиться и есть и подавала всё сама. Урок несложный, если в семье всего три человека.
  Сын был не в настроении. Как, впрочем, последние пять-шесть лет.
  - Не гневай богов, - прошептала Арзи ему на ухо и куснула мочку. Одна из подвесок серьги попала ей в рот.
  То, что осталось в тарелке, сын прибавил к ломтю хлеба и чашке масла, что на краю стола, смотрящем в сад, приготовлены для богов. Он редко доедал.
  Хозяйка собрала посуду и унесла мыть.
  Мужчины собрали всё утреннее подношение. Ашшур положил его под старую смоковницу, нависшую плодами над купальней. С утра кормят Землю, в полдень питается жертвенным дымом Небо, вечером угощают Очаг и его обитателей.
  Не успел Ашшур ступить обратно на не согретый ещё мрамор - прошелестела юбками жена. Смоковница прошелестела ей в ответ...
  ...Тростник прощался с дочерью племени. Лодка упрямо бежала его объятий, люди на острове упрямо махали вслед лодке, хотя та давно канула в горизонт.
  Ашшуру предлагали жить зятем в семье жены. Он объяснял, что у его соплеменников принято везти жену в свой дом. Староста ухмылялся словам о верности обычаю. Арзи радовалась, что муж не рвётся больше к морю искать какой-то странный город, которого и не было, и быть не может. Мать Арзи запоздало тревожилась: вдруг он не совсем человек? И оберегов на лице не носит, и пищу человеческую не ест...
  Ашшур, работая веслом, уже размышлял, куда денет находку. Жениться он хотел, конечно, но не на людоедке. Пожалуй, он с ней скоро разведётся. Даст лодку и отправит восвояси.
  Они гребли попеременно и вместе рыбачили. Он с удочкой, она с заточенным древком. На берегу разводили костёр. Насекомые не донимали, но Арзи по привычке сыпала в топливо толчёные травы: мешочек с запасом висел у неё на поясе. Без этого запаса её родичи в путь не пускались.
  Они ложились спать в благоухании, хотя жена вполне могла спать в лодке - и уходила с берега, если ночь выдавалась уж слишком душной. Ашшур просыпался один, но быстро разочаровывался: тростниковая колыбель покачивалась на приколе.
  Ему часто виделись кошмары, и посреди ночи он ощупывал все члены - целы ли, и Арзи - если она была рядом - чувствовала его движения под одеялом и сонно звала: "Иди лучше ко мне".
  Однажды он проснулся с ней лицом к лицу и чуть не поседел спросонья.
  - Опять страшный сон? - зевнула коричнево-чёрная маска. - На, возьми моё одеяло: оно в оберегах.
  Одеяла у них были одинаковые. С чёрно-красными полосами узора.
  - Ну кто же так ткёт? Как им укрываться ночью, если нету знаков Луны, хотя бы в ногах?
  Ашшур помнил, как его мать за ткацким станом брала рисунок наобум...
  Они продолжили сон под одним одеялом.
  Её лицо дышало сандалом, сухими травами и тростниковым мёдом. Он забыл, что лицо это страшно, как ночь, и прижался к жене...
  Они проснулись от землетрясения. Нескоро поняли, что Божественная Супруга и не думала переворачиваться.
  К берегу гнали стадо.
  Низкорогие буйволы застряли перед водой. Пятеро пастухов пытались загнать их в реку.
  Ашшур переждал, пока закончат затаптывать их очаг, и подошёл к волопасам:
  - Зачем вы мучаете скотину?
  - Не мучаем, а спасаем. Лев побоится воды.
  - Лев?
  - Держитесь рядом с нами.
  Зверь скоро нагнал беглецов. Ашшур пожалел, что костёр потух, да и стражи стада устыдились неосторожности. Свои факелы были, но кто может поклясться, что с ними не придётся лезть в воду?
  Лев обжёгся о пепел и рычал ещё злее. Арзи сунула мужу свой дротик, а сама унесла скарб на лодку.
  У одного из пастухов был лук. У остальных только копья. Хищник оказался опытным и от стрелы увернулся. Другая задела ему лопатку, копьё пропороло бок. Ещё на два копья лев замахнулся сам, и древки хрустнули. Четвёртое опять пустило ему кровь. Но, чтоб уколоть, подпустили уж слишком близко.
  Шестеро мужчин не могли с ним совладать. Буйволы, легко бы взявшие такого на рога, зачем-то оробели. Быть может потому, что против воли очутились в реке. Арзи собирала тех, кто хотел вылезти, и веслом подгоняла обратно к своим.
  Но рядом с лодкой всплыло её отражение. На запах мяса и крови пришёл речной царь.
  На сей раз буйволы сплотились мигом и дали достойный отпор врагу, чуть не перевернув мимоходом лодку. Крокодил убрался на берег и встретил льва. Тот уже готов был уступить двуногим и бесшёрстным, а для схватки с чешуйчатым был и подавно слаб. Речной житель узнал источник крови, что привёл его сюда, и решил во что бы то ни стало заполучить сей сосуд.
  Крокодил уже волок бездыханного льва к воде, как опомнились пастухи и настигли обоих.
  Речной царь не сумел скрыться и получил сполна то, что предназначалось царю лесному.
  Цари степей и пастбищ спокойно отмахивались от мух.
  Арзи направила лодку туда, где вода стала красной, и налетела на мужчин:
  - За что вы убили моего брата?!
  - Она что - из этих? - спросил один из пастухов Ашшура, указывая на дымку вдали. - Ну ты-то человек?
  Ашшур кивнул.
  - Так забери её...
  - Но правда, в чём виновен крокодил? Вашему стаду он не страшен, а вам он, кажется, только помог.
  - Так это не просто лев - это лев Воителя, - объяснил тот, у кого были стрелы. - Одна буйволица случайно забрела в рощу Бога Войны, и паслась, и нагадила там. И Воитель послал на нас льва.
  - Но вы сами хотели убить его.
  - Ты не заметил, что мы взяли его же оружие?
  И правда, огонь и копья. Против гнева богов нужно пользовать их же средства: есть их пищу, повторять их действия - и звать на трапезу и на зрелище. Небожителям это обычно приятно, как приятно родителям, что дети хотят походить на них.
  Но, видимо, Арзи считала по-другому:
  - Зачем кого-то убивать? Пусть он забрал бы ту корову, раз она виновата - и все довольны. И мой брат не погиб бы безвинно!
  - Что ж ты не договорилась со своей роднёй? - осадил её лучник.
  Ашшур внезапно понял, что с женой согласен.
  - Послушай, Арзи. Ты сама говорила, что крокодилов едят по праздникам. Но разве сегодня не праздник - деревня избавилась от наказания?
  - Ты ведь поможешь приготовить праздничное блюдо? - подхватил самый молодой пастух, почуяв, куда дует ветер.
  Добычу - и льва в том числе - привязали к двум уцелевшим копьям и понесли вчетвером. Пятый погнал пригревшееся стадо, Арзи помогла ему. Ашшур тащил лодку без всякой помощи.
  Наконец жена разделила с ним ношу.
  - Подумаешь, одна корова! - бурчала она всю дорогу. - Не обеднели бы. Для бога коровы жалко...
  - Буйвол для них священен, - ответил муж.
  - Почему тогда им не позволят ходить, где им вздумается?
  Вот этого муж объяснить не мог. Почтение к буйволам и коровам альсурцы - а судя по крашенным хной височным косам, пастухи вели их именно в окрестности Альсура - переняли у южных соседей - Асварти. Но переняли не полностью, потому что говядину ели и обращались с этими животными не вежливее, чем с остальными.
  - А ты сам откуда? - спросил погонщик. - Лицо у тебя чистое, и косы ты не красишь.
  - Из Сурии, - вздохнул Ашшур.
  - Да, брат, далёко тебя занесло.
  
  Они пировали весь день и весь вечер, задабривая Воителя, родившегося из Дневного Ока. Однажды Солнце рухнуло с Небес и поселилось среди людей, и пока Небо не нашло свой глаз, обзавелось семьёй. Солнце почитали как царя, и оно не хотело вернуться, но Небо посетовало, что может видеть только ночью, когда творят дела лишь тати и убийцы: "Праведные дела творятся днём - позволь мне увидеть хоть что-то доброе!". И Солнце согласилось - при условии, что Небо признает его детей. Так взошли в Горний чертог близнецы: Воитель и Громовержец-Орёл. На другом берегу, близ Менхи, рассказывали, что сын был один...
  Льва похоронили в священной роще, а крокодильи зубы вручили Арзи, которая на правах сестры требовала всю голову. Ей предложили воды из колодца в дорогу, но она отказалась:
  - Я утром в реке зачерпнула.
  Это после того, как там поплескалось стадо.
  Она не отличала чистую воду от грязной.
  Не отличала она и мясо - чистое от нечистого. Уже в доме мужа она наточила копьё на ворон, что кружили над маленьким огородом и портили плоды единственного абрикосового дерева. Она зажарила птиц - и муж, наевшись вдоволь, похвалил её труды. Арзи пообещала ловить ворон каждый день. Услышав запретное имя, Ашшур вытолкал её за дверь и послал по следам шакала. Ему в голову не пришло, что жена воспримет проклятье дословно. Она выследила зверя на пустоши и перебежками кралась за ним до ручья, где гнусный падальщик вздумал напиться. Там, в густом тростнике, она нацелила копьё ему в загривок...
  Когда Ашшур, готовый праздновать свободу, увидел на пороге оборванную, вывалянную в песке жену с вязанкой тростника в одной руке и насаженной на древко дичью - в другой, он понял, что пора смириться с участью, и ощутил, сколь многие в этом мире страдают безвинно. Как доказать судье, за что даёшь жене развод? Вороны уже съедены. В доме чисто и прибрано. Сам он сыт и одет. Чтоб упрекнуть в бездетности - минул слишком малый срок.
  Ашшуру ничего не оставалось, как объяснить супруге, что в его племени не принято есть тех, кто питается мертвечиной, и закопать труп подальше от дома. Арзи выслушала внимательно и заверила, что впредь не повторит проступка.
  Хотя весь следующий день она плела циновки, шакалью могилу муж всё же проверил.
  
  
  IV
  Ступенчатое дно купальни колыхалось вслед воде, баюкая семипалый лист.
  Утреннее покрывало соскользнуло, цвета обнажились, вставала жара.
  Арзи подвела сына к воде. Аккуратно сложила у ног украшения и дёрнула край плаща. Слетела забытая брошь, мать резво наклонилась к мраморному окоёму - подобрать.
  Дёрнула в полсилы: хоть перед свадебным омовением принято рвать одежду, испортить дорогущий шёлк сын не позволит. Но отыгралась на рубашках. Отделку потом отпорет, пришьёт к обновке.
  Шарат и Нисаба держались у племянника за спиной, их помощь была незрима и еле слышна: без перерыва повторяли заговоры.
  Три женщины сняли богатое верхнее платье. Арзи ввела сына за собой в купальню (сёстры спустились следом), и, левой рукой за плечо, а правой - для верности - зá волосы, трижды окунула с головой.
  На третий раз он задержался под водой и, вывернувшись из-под рук, перевернулся через голову. Синеватые в солнечных бликах, волосы облекли его, как скорлупа облекает плод...
  ...Четырежды плодоносило её чрево. Первые сын и дочь - погодки - родились мёртвыми. Ашшур похоронил их сам. Лекарь сказал, жена должна беречь себя. Она и впрямь не понимала, что ей доверена важная ноша, и продолжала ползать по циновкам с веником и поливать посевы. Надрывалась она бесконечно, отказываясь понять, почему же земля мгновенно принимает влагу.
  На третий раз Ашшур попросил пожилую соседку следить за ней.
  Он уходил на целый день - копать канал, чтоб отвести реку в Новый Город: колодцы там были плохие. Когда он возвращался, старуха вылетала из их хижины как камень из пращи и даже не брала ничего за услугу.
  - Я предлагала ей поесть похлёбки, но она принесла свою, - пожимала плечами Арзи.
  - Воды набрали?
  - Да.
  - Колодезной?
  - Так дождь же был. Я выставила на крыльцо кувшины...
  - Я видел...
  Но мальчик родился и выжил. Хранила его сама Мать-Земля, иначе колыбель, украшенная косточками с материнского убора, навлекла бы немало бед. Ашшур велел Арзи распрощаться с украшениями из кости и зуба, и она дала изделиям другую жизнь, все обереги пожертвовала сыну.
  Она души не чаяла в ребёнке и наблюдала его, слово чудо. И целовала с головы до пяток, и кусала за пальчики. Отрывать её от сына было бесполезно. Когда бы ни проснулся муж, гибкая тень лелеяла младенца и питала новое дыхание вкрадчивой песенкой:
  - Кто шумит на груди у ночи?
  Кто вопит на груди у тёмной?
  Кто спать не даёт хозяину и хозяйке?
  Если малая птичка, насыплем ей крошек.
  Если собачка, отломим кусочек.
  Если детёныш людской - молоком напоим,
  Дадим ему косточку со сладким нутром,
  Подарим ушко с золотой серёжкой,
  Будет он ушком играть, будет серёжка звенеть...
  Ребёнку было всё равно - он засыпал под ласковый голос в блаженном неведении.
  Когда родители поняли, что боги не заберут дар обратно, ему дали имя - Арджан. Он был похож на отца и рос непоседой.
  Под стены Сурии пришли кочевники. Ашшур, как и все горожане, ушёл воевать. Арзи управлялась одна.
  Потом он лежал с поломанными рёбрами и не мог повлиять на жену. Но мальчик был доволен жизнью. То нос расквасит, то коленки. То бегает за кошкой, то строит из веток мельницу.
  Ашшур почувствовал себя счастливым.
  Арзи волновалась: у мальчика ещё не было оберегов. Рисунков на лице.
  - Ты хочешь причинить ему боль?
  - Ну как зубы режутся - поболит и пройдёт.
  - Ты видишь, что у нас не носят этих оберегов?
  - Ну сделаем пониже, потом бородой закроет.
  - Что ему, до бороды уродом ходить?
  - И я, по-твоему, уродина?
  Целый день она дулась и плакала, и муж не знал, как помириться. Так был зачат ещё один ребёнок.
  Зачали второпях, и там, в Небесном Граде, не успели как следует вымесить глину для нового человека. Младший родился больным. Он не садился, не вставал, не говорил. Арзи прокусывала себе палец и поила его своей кровью, чтоб с кровью передать здоровье. Арджан всегда бежал к отцу, потому что боялся крови. Отец таскал мать за косы. Сыновья плакали. Жена плакала. Муж хватался за голову и бежал на стройку. Возводили новую крепость. Старые стены подмыло дождями, обвал спас город от врагов, но новое строительство не клеилось. Дословно.
  Добиться помощи свыше можно одним способом. И Ашшур согласился отдать сына в жертву. Умилостивить ли покровителя города, успокоить ли свою семью - он просто решил так сделать.
  Но и тут знаки его судьбы прочтены были неверно. Что там пришло богам на ум - неведомо, но они запросили - устами жрецов - старшего сына. Здорового. Как будто люди могут отказаться от детей, что дали боги. Так почему нельзя наоборот? Наверно так сказала бы Арзи.
  Арзи сказала только:
  - Не могли найти семью, где побольше детей? У меня только двое - самой нужны.
  А письмена сплетались, как никто не ожидал. В награду за Арджана Ашшур получил уважение, славу - и должность. Всю рыночную площадь в распоряжение. И всю торговлю города. Народ посчитал: раз кровь от крови этого человека скрепила каменные стены, то человек это достойный, и кровь его - благая, и сердце его - разумно. Живи он в племени Арзи, на его похоронах передрались бы за его же кости, не иначе.
  Смеяться или плакать - ушёл единственный помощник. Старший сын. Единственный в семье, кто понимает, почему Ашшуру противна человеческая плоть...
  Но помощь его велика. Такова, что хватит до самой смерти. Новый дом - что там, не хуже дворца какого-нибудь старейшины. И слуги его предшественника, с которыми ещё не решили что делать. Ашшур оставил их и взял ещё невольников - вопреки протестам жены, что она одна справится. Поставил к очагу нового бога - бога торговли. Освятил все углы огнём.
  Отмыться, одеться, украсить себя драгоценностями. Перевить причёску тесьмой с золотыми нитями. Вкушая на обед четыре блюда, он понял: с жизнью этой не расстанется. Покинет должность он с подарками, конечно. С такими, что хватит отстроиться заново и не заботиться о хлебе. Но зачем уходить, если можно остаться? И не беда, что за спиною шепчут: "Он хоть грамотный?". Остаться или оставить кого-то... Хорошо бы передать всё сыну... Которому? Который сам просил бы милостыню на торговой площади?
  Но рано об этом думать.
  Спасибо, Арджан.
  Он запретил жене показывать лицо. Она скрывала обереги под вуалью и к гостям не выходила. Всё чаще сидела в саду - ногами в купальне - и нянчила сына. Подгоняла босою ногой семипалые листья смоковницы, указывала на самый большой.
  - Смотри: как крокодил плывёт. А это маленькие крокодильчики. Это его детишки. Они все поплыли гулять, а один отстал, - дунула на самый маленький листок, и он скользнул в сторону. - Засмотрелся на птичку в тростнике. Красивую птичку. И не заметил, как один остался...
  Она придумывала сказки, не спускала сына с рук на кухне и в людской. Носила, покуда выдерживала. Потом его носил Ашшур, пока не заметил, что сын одного с ним роста.
  Он был бы хорошего роста. Если б встал на ноги.
  Имя его ещё жило отцовской надеждой - "Назначен богами". Саргон.
  Ашшур надеялся ещё увидеть собственное отражение, ведь сын всегда есть продолжение отца. Арджан был для него этим зеркалом. Саргон в его годы - тоже. Но в том возрасте, когда заплетают височные косы и отверзают крайнюю плоть, когда лицо вытягивается и обретает взрослые черты, он стал до ужаса похож на мать. Разве что без оберегов. В лице больше охры, чем меди, глаза посажены глубже, чем у отца, и кожа вокруг очень тонкая, и веко кажется коричневатым. И на губах больше бронзы, чем киновари, и брови со слабым изломом, и волосы на солнце отливают синевой...
  Не хватало ещё, чтобы с внешностью он унаследовал материн нрав и привычки.
  А мать вновь взялась за своё. Нужны обереги. Ашшур виноват. С оберегами Саргон был бы здоров. Конечно, Ашшур виноват. В своё время поел и вороньего мяса, и человечьего. Но не больше, чем эта безбожница, что до сих пор не поймёт, почему порядочные женщины не моются под дождём:
  - Какая измена? Я тоже хочу благодать.
  Пока они кляли друг друга, сын взрослел. И всё больше Ашшур сомневался в своём отцовстве. Он, Ашшур, создан из глины, как полагается людям. Саргон - точно хрупкий тростник. Тонкий стебель, проросший в песке. Опрокинутый челн на тёмно-зелёных ладонях реки. Лежащий навзничь вопреки полуденному жару. Потому что руки воды прохладны и обильны сами по себе. Без солнца. Ему нет места в широко распахнутых глазах - они черны как ночь. А волосы - как плодородный ил - ответят синевой, потому что влага в них не иссякнет...
  Зацветёт ли этот тростник? Даст ли семя?
  Арзи волновалась не меньше мужа. И не спала по ночам. Ашшур застал её как-то у спальни сына.
  - Я только попить.
  - Колодец в другой стороне.
  - Зачем ты проснулся? Никто не должен знать.
  - О чём?
  - Отойди.
  Только сейчас до него дошло, что имела в виду жена, повторяя: "Наложницы не понадобятся". Никакой безысходности. Это мужчины могли подчиниться отчаянию. Арзи - никогда. Мать лучше знает, что нужно сыну.
  Ашшур хотел поймать её за косу, но невозможно поймать дочь реки. Она извернётся, потушит свечу и растечётся во тьме, пребывая везде и нигде одноврéменно.
  Он пошарил глазами по черноте. Ночь ослабляет человека, забирает храбрость, отнимает разум. В ней место лишь женщинам и ворам. И злым духам.
  Он бросил огарок и юркнул за первую дверь. К сыну. Под одеяло.
  Саргона сторожить не нужно было. Он не боялся. И самого не нужно было опасаться. Не так уж много материнской крови. Обычный мальчик - если не болезнь. Охотно слушал учителя, улыбался рассказам отца...
  В последнее время - рассеянно слушал. Всё больше с веранды смотрел на смоковницу, упершись подбородком в подушку. Мысли его были тёмны, стройны, невысоки и звались Нурджафан. Смуглую девочку Ашшур присмотрел себе: в свои двенадцать она казалась не в пример умнее и спокойней, чем Арзи. Но видя, что Саргон о ней мечтает тоже, уступил.
  Арзи хотела знать, кого ей предпочли, и скоро Нурджафан выбежала из людской с криком: "Кто эта разрисованная?". Пришлось повиниться.
  Арзи заходила часто и к сыну, и наложница всё время жаловалась на неё слуге по имени Энки. Они с Энки сдружились, он помогал ей носить корзины на стирку и обратно, залезал для неё на смоковницу - сорвать самые спелые плоды. Девушка преданно смотрела на него снизу.
  И однажды снова примчалась к Ашшуру, в испуге вращая глазами. После целого дня в Торговом ведомстве тот не сразу понял, что случилось. Случилось. Когда Энки хотел пересадить господина с постели в кресло, Саргон толкнул его. Не то чтобы сильно, но от неожиданности слуга не удержался на ногах. Оба молчали. Энки растирал ушибленное плечо. Ашшур послал его за мазью и ушёл отдыхать. Заснуть не дали крики пастухов, пытавшихся разнять сцепившихся рогами овнов.
  Над домом стоял летний смрад. Сквозь травы чувствовался запах крови.
  Тростник зацветал.
  
  
  V
  Ашшур утвердил курительницы перед дверью. Шафран умилостивит Жителя порога, и он пропустит невесту с семьёй и гостей, и никто не споткнётся. Духи окон уже получили по гирлянде шафрана и не заслоняли комнаты от солнечного взора. Посреди сада стоял над каменным коробом треножник, дымящийся пшеницей и лозой. На заднем дворе дымился котёл с тростниковым мёдом. Нисаба с дочерьми ходили по двору с кувшинами - заливали все трещины, чтобы Земля не сердилась на тех, кто в веселье случайно ступил на её ранки.
  На алтаре у очага восседала богиня. У ног её прялка под стать её росту - и гончарный круг. У подножия трона - три глиняные статуэтки. Вечером к ним добавят четвёртую.
  Ашшур убирал с них пыль и украшал колосьями.
  - Не забудь бусы, - подсказывала Арзи, вплетая красные нити в височные косы Саргона.
  Ашшур бросил на алтарь две связки сверлёных костей и, под взглядом жены, аккуратно расправил.
  Шарат держала наготове золотые нити, Арзи брала их по одной, перевивая прядь за прядью.
  Почтительно склоняясь, приблизился к Ашшуру раб и передал, что у порога ждёт гонец.
  - Они задержатся немного, - сообщил глава семьи, вернувшись. - Сломались спицы в колесе, мать невесты испачкала платье...
  - Вот ещё новости, - проворчала Арзи.
  - Чего доброго, не приедут, - подхватила Шарат. - Когда мой пятый сын брал первую жену, лодка невесты перевернулась, и до свадьбы она не доехала. Пришлось брать её сестру...
  - Хорошо бы... - задумчиво проговорил Саргон.
  - Что ты сказал, о сын моей супруги? - отозвался Ашшур, подвигая хранителей своей семьи.
  Саргон хрустнул пальцами и принялся рассматривать перстни.
  - Вот и молодец. И не говори ничего, - но в голосе отца прозвучало больше грусти, чем строгости...
  ...На базаре Ашшур отдыхал. Когда он взбегал по изразцовым ступеням, приветствовал писцов, счетовода и сборщика пошлин, устраивался в львинолапом кресле и брал на колени дощечку под письмо, он молодел и забывал все неурядицы. Проходя столбы Торговли и Богатства, на которых зиждились ворота рынка, венчанные бараньей короной, он очищался и многое обретал.
  Вначале площадь наделила его неприязнью писцов. Их ремесло было потомственным, и знания наследовали в равной мере и мужчины, и женщины. О таких, как Ашшур, они говорили: "Моя младшая дочь - и то грамотнее". Новый Управляющий действительно успел позабыть, как держать стилос: на пашне, в каменоломне и на строительных лесах оно не требуется. Нужны лишь верный глаз и твёрдая рука. Обвесить Ашшура было невозможно. Бывали торговцы, что приписывали лишнего и требовали денег за пропажу. Поэтому, если они держали часть на складе, Ашшур проверял товар сам.
  А грамоту напомнил раб-тереец, воспитатель сына. Он знал язык и восточных земель, и родного запада и понимал наречие кочевников. Как он оказался в неволе у бывшего Управляющего, и кого там учил, и учил ли вообще, Ашшур не знал. Тереец клялся морским путём своих предков, пришедших в эти земли с острова, в своей порядочности - и не обманул. Вечерами он читал Саргону что-нибудь по истории или спрашивал о прочитанном: пересказывал по отрывкам, а ученик определял, верны ли его слова (отвечать по-другому Саргон не мог). Пока мальчик был ещё мал для учёбы, просто рассказывал обо всём на свете или придумывал сказки напару с Арзи. Ашшур в это время перерисовывал слоги с папируса на папирус. Память его возрождалась, и скоро он уже не просил прочитать договор или послание казначея вслух.
  Он полюбил проверять всё сам, и подчинённые сидели как на иголках.
  А считать он всегда хорошо умел. Потому пришлось нанять нового сборщика пошлин.
  И так он вроде бы восстановил порядок, но иногда случалось непредвиденное.
  Однажды перед Главными - осенними - торгами письмоводитель привёл к нему торговца. То есть торговец притащил письмоводителя:
  - Посмотри-ка, что творится у тебя в кладовых, почтеннейший!
  Ашшур нехотя последовал за ними. Да, крышу не перестелили. Но ведь дождей ещё не было...
  В полутёмном вместилище он хотел напомнить, что за все кражи в городе ответственен Городской Совет, но посмотрел вслед гневному персту и проглотил язык.
  В уголке, рядом с мешками перца, скромно мерцала золотая фигура.
  - Известно ли тебе, почтеннейший, кто продаёт подобную роскошь?
  Ему известно не было.
  - Мой брат, жрец Сыновей Солнца, недавно получил письмо для своих господ. От нашего военачальника...
  Ашшур вспомнил, что полководец Эриду недавно вернулся из Карила, где засели было степняки.
  - ...Чтобы порадовать богов, он перечислил всё, что взял в походе. До последней пряжки. И этот всадник, на которого грязные конники молятся, был там упомянут...
  Ашшур поклялся, что не видел и не трогал идола.
  - Тебе известно, что светит тебе от Старейшин, жрецов и Эриду? Не говоря уж о небесном гневе?
  - Что делать? - спросил кто-то посторонний голосом Ашшура.
  Найти вора они не успеют: торги открываются завтра. И завтра её может увидеть кто угодно.
  - Пока идёт ярмарка, всадника можно спрятать. Но только не у меня: брат часто у меня бывает. Твой дом далеко?
  
  Зайдя уверенно с главного входа (чтоб никто не заподозрил), Ашшур и его спутник - купец Себекх - ожидали найти домочадцев в покоях - подальше от полуденного жара. Кто ж знал, что сыну вздумается развлечься с наложницей прямо на веранде? Они казались слишком заняты друг другом, но свёрток в половину человеческого роста за спиной не спрячешь, чтобы вот так вот минуть свидетелей.
  Умная Нурджафан только глянула - и притворилась, что спит.
  Саргон же поворочался - и приподнялся на локтях.
  - Если кто-то узнает, меня повесят. В разных концах города, - бодро сообщил отец. - Нас всех повесят.
  Они опустили свёрток на пол. Юноша внимательно его рассмотрел - и подтолкнул рабыню. Пришлось ей проснуться.
  - В конюшню никто не заглядывает. Господин ведь не держит лошадей, - пролепетала девушка.
  - Умница. Ключ где?
  - Что, серебром не поменяли? - рука в бело-красных браслетах сдёрнула полотно.
  - Ты что творишь? Это бог!
  - А ты зачем чужого бога притащил? - спросила Арзи и сердито воззрилась на Себекха.
  - Я просто купец. Вот бог, - робко указал брат жреца на статую.
  - Ну в доме давайте поставим.
  - Нельзя. Он же чужой, может сглазить или поссориться с нашими.
  - Тогда завяжите ему лицо.
  - Было завязано. Это ты зачем-то развязала.
  За колонной замаячил Энки.
  Ашшуру хотелось уже приказать Нурджафан позвать остальную прислугу. А пастухи пусть пригонят стада. Слушайте все.
  - Ну кто ж так делает. Торговцы. Как вы товар до рынка-то довозите, - протянула Арзи и извлекла из-под юбки камышовую бечеву.
  Пока она пеленала статую, Саргон знаком подозвал Энки. Нурджафан спросила, чем отпереть конюшню. Энки раздобыл ключ. Всадника спрятали. Арзи велела мужу гостя никуда не отпускать и засуетилась над обедом.
  Себекх и Ашшур присели на ступени. Купец сокрушённо вздохнул.
  - Не печалься. Я, кажется, понял, откуда искать. У многих наших стражников сыновья были в этом походе. Может, кто-то не дождался делёжки. Приволок трофей - хорошо ведь сработан.
  - Я не о том, - Себекх задумчиво теребил бороду.
  - О чём же?
  - Семья у тебя хорошая. Мне вот домой кого привести стыдно... Младший опять проигрался в кости, дочери не поделят приданое - до драки дошло вчера, жена вечно плохо себя чувствует...
  Вора нашли. Себекх поставил золотого всадника перед его дверью, и подумав, что бог вернулся его покарать, тот в ужасе сам побежал сдаваться. Ашшур с семьёй остались ни при чём. Себекх стал гостить у них. Арзи в долгу не оставалась:
  - Какой хороший человек твой друг. Нужно его как-нибудь отблагодарить. Подарить что-нибудь...
  - Да, ты права. Надо что-то придумать.
  - А подари ему меня. На недельку.
  Ашшур удержал на языке слова, что такие подарки впору беречь для врагов, и ответил:
  - Ну что ты, как же я тебя отдам? Я без тебя ни дня не проживу.
  
  
  VI
  Честно говоря, Ашшур не думал, что Саргон проживёт с Нурджафан шесть лет. Думал, девушка быстро ему надоест. Но Саргона она устраивала. Как устраивала и Энки.
  Были и ссоры, и мир. В конце концов Ашшуру надоело это наблюдать, он женил слугу на рабыне и отпустил на все четыре стороны. А с родным сыном уж как-нибудь договорится.
  Сын договариваться не хотел.
  Ашшур обратился к жене.
  - Не сваливай всё на меня, это твоя затея. Жили люди спокойно - нет, тебе надо влезть.
  - Спокойно?
  - Так и мы с тобой бранимся. Но ведь живём.
  - То есть ты предлагаешь дождаться, пока они лягут втроём.
  Арзи загадочно смежила веки.
  - Да, действительно, зачем я бранюсь? У меня в его годы ума тоже не было. Иначе бы на тебе не женился. Лучше бы меня на вертеле поджарили. Как была дикаркой грязной, мерзкой, так ничуть не изменилась. И сын весь в тебя.
  Жена разрыдалась и заперлась на своей половине.
  Ашшур обнаружил, что дома находиться невозможно. А тут ещё не найти танцовщиц к открытию осенней ярмарки. И он решил убить трёх оленей сразу: сбежать из дома, разыскать семью жены и нанять дочерей Шарат и Нисабы танцовщицами. Восьмерых девушек он привёз к себе. Арзи плясала от радости, всё время проводила с племянницами и даже простила мужа.
  Саргон не стал знакомиться с двоюродными сёстрами.
  А скоро умер его воспитатель.
  - Возьми его к себе, - попросила Арзи. - Он тут совсем с ума сойдёт.
  Ашшур согласился: помощник не помешает. А сын делом займётся.
  Саргон уже потихоньку ходил по дому, но на улице нужны были носилки. Мастер не поскупился на резьбу и украшения, и Ашшур, до сих пор любивший пройтись пешком, рядом с четырьмя носильщиками ощутил себя жалким придатком к чужой роскоши.
  Роскошь он и сам жаловал, но сын его переплюнул. Он надевал две рубашки, чтоб скрыть худобу, два-три браслета на каждую руку, и всё, что оставалось в ларце, - на шею. На плащ шла самая дорогая ткань. Широкий пояс убран золотом. Тонкая, в волос, золотая проволока вплеталась не в надушенную ленту, а прямо в причёску, чтоб подчеркнуть цвет волос.
  Нет ничего зазорного, что молодому человеку хочется красиво выглядеть. И если не внешностью брать, то нарядами. Тем более что средства позволяют. Но пришлось объяснить, что принимая каждую неделю старейшин из Городского Совета, неприлично быть одетым богаче старейшин.
  Гранатовые серьги надменно качнулись в ответ.
  Он всё-таки был сыном своей матери. Но если река Арзи была прозрачна и быстра, то здесь таилось много омутов. Возможно ли научиться хитрости в четырёх стенах? Однако же нашёл он средство против нерадивости. Заметил некую ошибку в исчислении налогов, увидел, что отец не переспорит счетовода, взял посмотреть. В какой-то миг руки его ослушались, и документ надорвался. Саргон сокрушался вместе со всеми, просил прощения и, как истинный потомок речных царей по материнскому корню, уронил слезу. На цифры. Счетовод переводил опустошённый взгляд с испорченной грамоты на Саргона, с Саргона на Ашшура, затем обратно. Ашшур внезапно закашлялся и вышел якобы по делам. Пришлось пересчитывать. Благо, папирус попался плохонький, непроклеенный. Тоже, видно, торопились.
  Вечерами Саргон закрывался у себя и редко выходил ужинать. Мать заполняла поднос и стучалась к нему.
  Дам тебе косточку со сладким нутром,
  Дам тебе ушко с золотой серёжкой...
  Дай мне свой сладкий сок, впусти меня в чащу, тростник,
  Поцелуй меня сладко, подари мне веселье...
  Тростник давным-давно засох. На его месте царственно помавал кроной кедр.
  Саргону было уже двадцать шесть, но ухватить за хвост закат молодости ещё можно. Ещё можно успеть жениться.
  В Сурии слишком хорошо знали Ашшура, знали его семью, дикарку жену и калеку сына - и Ашшур решил искать невестку в другом городе. У него завязались хорошие связи с Артой - чуть выше по течению, чем Сурия. Себекх тоже имел там знакомых и подтвердил: да, у купца Ахад-Ар-Ракшана есть восемнадцатилетняя дочь. Родители Ахада - из Альсура, это там любят трёхчастные имена, а сам он обосновался в Арте. Ашшур туда съездил и договорился о смотринах.
  Он обернулся за сутки, не сильно устал и поспешил сообщить сыну новость.
  Лишь вошёл он в покои сына, его обуяла слабость.
  Саргон отдыхал, подложив руку под голову. Золотое шитьё на плаще прорастало прозрачными травами. Иссиня-чёрные, как плодородный ил, косы, размыты по плечам и подушке. Утром из них сделают плетёнку - "циновку" - так это называлось - сейчас они сплетались в тысячу корней, и синева дрожала под тусклым вечерним светильником, зыбким, как водяные блики. Врастали и прорастали из чёрно-красного покрывала, обернувшего ноги, - цвета земли обожжённой и земли плодородной. Камни винно мерцали в серьгах и на пальцах и отражались в зрачках янтарём.
  Ашшур оторопел - как много лет назад, потерявшись в полусонной заводи.
  Увидев отца, Саргон шевельнулся - сверкнуло чешуёй обильное шитьё - и медленно выпрямился во весь рост.
  Он давно уже не был нем, но разговаривал неохотно, и если можно было промолчать - молчал. Не разомкнул уст и теперь. Потому что ответ был понятен.
  Растерянность наконец прошла, Ашшур обрёл себя и вспомнил о своём главенстве. Он крепко взял за плечи сына и твёрдо посмотрел ему в глаза:
  - Будет так, как я сказал. Если сам не пойдёшь - я с тобой ещё справлюсь.
  - Мы найдём хорошую девушку, - сказала Арзи.
  - А ты, - обернулся отец, - закроешь лицо и будешь молчать. Ты ведь не хочешь, чтобы почтенные гости сбежали?
  Утром прибыл Ахад-Ар-Ракшан с женой Бэлет и дочерью Инанной - милой, скромной голубоглазой девушкой, которая не смела поднять взгляд на жениха. Жених не удостаивал её вниманием. Ахад, с артинскими подвесками на ленте вместо височных кос, но по-альсурски крашенный хной, - Ахад, чья длинная одежда скрывала штаны наподобье кочевничьих, Ахад не упрекнул его открыто. Заметил сразу, что надменность эта напускная, как заметил и скованную походку, и то, что он слегка косит на правый глаз. Его смущало только, что жених давно не безбород.
  - Зато он знает жизнь, он зрелый человек, - сказал Ашшур. - А что взять с шестнадцатилетнего?
  - Разве что продолжение рода, - согласился Ахад. - Кстати об этом. Могу ли я надеяться на внуков? У его наложниц есть дети?
  - Чем меньше раз вспахано поле, тем больше даёт урожай, - отвечал Ашшур. - Могу ли я надеяться на твою дочь?
  - Не стоит, муж мой, не стоит, - одёрнула Арзи. - Если вы сомневаетесь, заключим пробный брак, как принято у нашего народа. И если через три года не будет детей...
  - У чьего народа? - внезапно подался вперёд артинец.
  Бэлет поджала губы.
  - У моего народа, - Арзи сняла вуаль и указала на щёки. - Вот знаки моего рода. Ты прочитаешь их?
  - Конечно. Мой брат взял жену из твоих соплеменников.
  - А, помню что-то... В соседнюю деревню приходили люди с волосами как у тебя... Один из них взял девушку...
  - Да-да, они заключали союз против Людей Жёлтого Крокодила.
  - А, этих... Лихорадка их забери.
  - Ну да. И скрепили его этим браком.
  - И как они теперь?
  - Прекрасно. Она замечательная жена.
  - Да, наши девушки хорошие хозяйки.
  - И как готовят... Мы были в гостях у знахаря из вашего племени, но из другой деревни, его дочка как раз выходила замуж. В Племя Ибиса...
  - Намму? Мы с ней дружили. Ты её видел?
  - Нет, но недавно встретил её брата. Он тоже женился на девушке из Ибисов.
  - Да, они поменялись...
  - ...После совместной охоты...
  - ...Чтоб удержать удачу.
  - А ты давно видела родственников?
  - Лет пять назад.
  - Мы можем вместе съездить. Сразу после свадьбы. И молодых возьмём.
  - Нет. Сделаем лучше: позовём всех на свадьбу.
  На робкий протест Ашшура Ахад воскликнул:
  - Почему ж ты молчал? Мы ж почти что родня!
  - А знаешь, куда я хотела бы съездить? На Птичий остров.
  - Его давно уже нет.
  - Нет? Жаль...
  - В тот год было сильное половодье. Всё затопило.
  - Жаль... Я всегда собирала там яйца...
  
  Через две недели, решив все дела со сватами и назначив день свадьбы, Ашшур постучался к жене и услышал:
  - Сестричка! Как же мы скучали!
  - Мы думали, ты не хочешь нас видеть и нарочно не зовёшь на свадьбы своих детей.
  - Мы узнали о твоём сыне.
  - Нам вас так жалко.
  - Ему уже лучше, - отвечала Арзи. - Друг моего мужа, очень хороший человек, помог найти лекарей...
  - Знаешь, у моего третьего сына то же самое. В чём-то мы с тобой провинились...
  - Что же, мы сёстры, и грехи у нас одинаковые...
  - Ну покажи его нам!
  Ашшур отодвинулся от дверей. Арзи весело распахнула створы.
  - Ашшур, и ты здесь! Помнишь моих сестёр?
  Ещё бы не помнить. Когда-то они точно так же, наперебой, просили Арзи показать жениха.
  - Проходи-проходи. Я за сыном.
  Шарат с Нисабой были не одни. Их окружали десятка два юношей и девушек. Его племянники. Двоюродные братья и сёстры Саргона. Все на одно лицо. С чёрными извивами татуировок и белыми кольцами в ноздрях и ушах, вырезанными из позвонков.
  Сухой стук ожерелий и браслетов наполнил комнату: все дружно встали, приветствуя дядю.
  - Сколько же мы не виделись! Ты совсем постарел, - покачала головой Нисаба.
  Легко им судить. Их народ словно бы не седеет и не теряет силу. Их сестра до сих пор готова залезать на крышу за птичьими гнёздами.
  Арзи привела Саргона. Шарат пригнула его к себе и расцеловала. Нисаба не удержалась и укусила за нос. Саргон не дрогнул: он был привычен.
  - Как похож на дедушку, - пропела Шарат.
  - Неправда, - сказала Арзи. - Он вовсе не похож на нашего отца.
  - Нет, я про нашего дедушку.
  - А, да, сходство есть.
  - "Сходство есть". Вылитый. Вот это тебе - в память уже о твоём дедушке, - Шарат вручила племяннику плетённый из тростника коробок. Внутри что-то звякало. - Открой.
  Там оказались костяные ожерелья.
  Чьи это кости, Ашшур предпочёл не думать.
  Потом им вручили пять целых крокодильих шкур и ещё пять - порезанных на ремни. Можно пустить на пояса, можно на упряжь, можно сплести лежанку...
  Дом сделался вдвое теснее и втрое шумливее. Все хлопотали о свадьбе. Ашшур перестал противиться и поддался на волю течения. Река многорука, и побороть её невозможно...
  Когда перед молодожёнами поставили укрытое циновкой блюдо, Шарат и Нисаба затеяли перебранку, кто первой поднимет покров, а старшая сестра предложила досолить, если не нравится, он ничего не предпринял. Невеста, конечно, немного позеленела. Но попробовала - и попросила ещё.
  Ахад знакомил невестку и брата с семьёй Себекха. Торговые друзья Ашшура состязались с сыновьями Шарат, метая костяные ножи в дверь - через плечо, спиной к мишени. Девушки танцевали, сплетаясь в прихотливом многоруком русле. Невеста уплетала "младенца". Жених поглядывал на сестёр, играя двенадцатью ожерельями из костей и зубов, перевитых бисером. Чьи это кости и зубы, Ашшур предпочёл не знать.
  Он предпочёл бы вообще не видеть этой свадьбы.
  Люди на празднике были ему чужими.
  А праздник продолжался.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"