У моей постели резная спинка, и тюль серебристым крылом взмывает в окно. Чернота ночи растоплена маревом города, незнакомым созвездием горят огни пожирающей квартал за кварталом стройки.
Я лежу, как на постели, на погребальном костре.
В моём изголовье - цветы, и в руках - цветы. Бесплотные ветряные пальцы расправляют складки простого белого платья.
Цветы в моих распущенных волосах сладко пахнут тленом.
Бледные лепестки подрагивают от жара ещё не зажжённого огня, но не могут взлететь.
С безучастным вниманием вглядываюсь в знакомые черты: я и не я; со стороны, с высоты. Без движения, без воли, зритель старого фильма, где давно мертвы режиссёр, актёры, автор.
Кто-то плачет, кто-то глухо, непримиримо молчит. Во мне нет ни тоски, ни гнева, только немного дико видеть себя в неверном отражении, но это чувство слабо, словно принадлежащее былинке, его несут волны помех, издалека, издалека, точно из другой жизни.
Все эти люди, скорбящие, гневные, безучастные - колеблемый ветром тростник, неотличимый, лишённый собственного голоса. Они уже дальше от меня, чем отзвуки эха, зеркальные блики, посланные из ниоткуда.
Людской тростник шумит, распадаясь на шелесты. Я чувствую отдалённый толчок, словно удар остановленного сердца.
Я - взгляд, и я обретаю остроту и отлетаю от костра и белых лепестков.
Он мог не быть здесь, и никто не приневолил его прийти. Он мог исчезнуть, навсегда, навсегда. Я знаю это, и знают все, и потому толпа расступается с затихающим рокотом, как в Ветхом Завете - воды морские.
Он идёт меж ними, как и я, не видя лиц, не слыша голосов в шуме тростника. Я не вижу его лица, не знаю имени.
Я знаю единственно важное: он убил меня.
Он не замедляет шага и восходит на костёр, как на брачное ложе, и поднимает меня, как невесту, чтоб женою внести её в дом и жизнь.
Мои волосы расплёскиваются по его рукам, оплетают запястья; лепестки летят и падают в костёр.
Я близко, так близко, что можно увидеть, но никто не знает, а он смотрит лишь на ту, словно ждёт ответа.
И жду я.
Того, что для всех стало ответом.
То, что - я знала - был вопрос.
"Я с нею. Поджигай. "
Теперь всё правильно.
Теперь я могу уснуть.
Тело обретает вес, резкое пробуждение точно перегрузкой вжимает в постель. Я почти чувствую холод и остроту огней за окнами.
Будто через усилие обретая власть над собой, поворачиваю на подушке голову.
Ты почти неслышно дышишь во сне, и знакомое до чёрточки лицо неуловимо изменяется, и я долго смотрю, словно заново узнавая.
Разгладились морщинки в углах улыбчивых губ и те, что лишь однажды прорезали лоб, когда с раздражённым недоумением, сквозь которое угадывался возмущающий твою логичность иррациональный страх, ты рассказывал мне свой сон.
Ятаган месяца серебрит открытые плечи. Душно-сладким ядом пахнут цветы, что ты принёс мне вчера.
Мои расплётшиеся из косы волосы сонно льнут к твоей руке.