Стас ворочался в мокрой постели и силился заставить бунтующий мозг отключиться от мыслей и погрузиться хотя бы в лёгкую дремоту.
Тщетно. Устав бороться, он укутался в одеяло, сел за стол и закурил.
За окном изрядно стемнело. Но на спортивной площадке во дворе, игнорируя строгие окрики родителей из окон вокруг, пацаны всё ещё гоняли мяч. По улице прогрохотала колонна редких теперь рокеров. Минуту спустя прошла компания хохотливых девчонок.
Стас уже почти такой же, как и все они.
Почти...
Но временами, хотя всё реже, мучили такие ночи. Ночи без нормального сна, наполненные болью обид, невыносимых утрат, стоящим в ушах криком Лёхи Иващенко: 'Мужики! А здесь и впрямь, как на войне!..' - после чего перепонки застилало уханье взрыва, разметавшего парня в абсолютный ноль. В такие ночи память истязала то несуществующими уже прикосновениями нежных пальцев, то незабываемой вонью гниющего мяса...
Сегодня его выбила из колеи недавняя встреча с Ингой. Она вызвала из небытия сокровенные, потаённые воспоминания, которые он так долго и старательно вытеснял подальше в глубины подсознания...
Стас ясно увидел двор в новом спальном районе Таллина, пятиэтажку с их двухкомнаткой, в которую семья перебралась из давно опостылевшей однокомнатной хрущёвки в центре. Ребятня рассосалась по домам, но второклашка Стасик, не утолив жажду впечатлений, остался бродить сам по себе и увидел длиннющую, худенькую, как тростинка, девчонку с белоснежным пёсиком.
Это была Инга.
Чёрт знает, как завязалось знакомство. Наверное, разговор начался сам собой.
За этой встречей последовали другие. Стасу пришла в голову замечательная идея брать на прогулки кота Алексия. Мохнатый монстр сибирской породы восхитил Ингу и вверг в ужас её белоснежного пёсика своими потрясающими размерами, угольно-чёрной, пышной шерстью и совершенно диким нравом: никого из посторонних Алексий к себе не подпускал, а малютку Тоби поначалу и вовсе терроризировал.
Пару недель спустя кот и пёсик всё же подружились. Даже скучали друг без друга во время длительных перерывов между прогулками. Алексий и к Инге попривык; сохраняя определённую дистанцию, позволял себя погладить, а в минуты особой лености - подержать чуток на руках. Нервный Тоби ревновал хозяйку к Стасу, но ничего изменить не мог и находил некоторое успокоение в общении с менее чувствительным котом.
В свои девять лет Стас уже имел опыт бурных романов в детском саду и в школе, поэтому отношения с долговязой чернобровкой мог уверенно отнести к разряду дружеских. С ней было просто интересно. К тому же у её родителей имелась целая библиотека фантастики.
Так миновало года два. Пока одним чудным весенним днём не исчез Алексий: ушёл через оставленную приоткрытой дверь - и не вернулся.
Искали всей семьёй - бесполезно. Кто-то брякнул, что это скверная примета: скоро в доме случится беда.
Через полгода умерла мама. Никому и в голову не приходило, что женщина, которая с лёгкостью тянет две работы и все семейные хлопоты, может быть смертельно больной. Врачи не сумели отличить злокачественную опухоль от доброкачественной...
Отец стал изрядно выпивать, на работе начались проблемы. А у Стаса - в школе. У обоих до предела натянулась нить отношений с окружающими. Ингу той поры Стас даже как-то и не помнил, настолько редкими и мимолётными стали встречи, совершенно случайные.
Выручил брат отца, дядя Саша. Он работал бригадиром в ленинградском автосервисе, позвал к себе. Новая жизнь на новом месте - хорошее лекарство от старых проблем.
Вызванные переездом хлопоты, непривычная обстановка пошли на пользу Петраковам. Боль утраты стала притупляться. Тут страна разваливается, деньги каждый день обесцениваются - не до тяжких воспоминаний, надо вкалывать.
Отец научился неплохо зарабатывать; не только выкупил точно такую же кооперативную двухкомнатку в спальном районе, но и обзавёлся машиной, сына приодел. Разве что крепко пил иногда - этот пункт остался с ним до конца.
Стас тоже изменился. Свыкся с мыслью о смерти матери, как-то незаметно потерял комплексы, раскрепостился. В школе своим не был, но и не стремился: предпочитал знакомых по интересам. Особым увлечением стало карате.
Трудновато было только привыкнуть к раздражавшей после чистенького Таллина неухоженности Петербурга. Но и с этим со временем смирился.
Получив аттестат, Стас решил не спешить с 'вышкой', поработать, осмотреться. Он ещё мало понимал, чего хочет от жизни. А в автосервисе дяди и отца нашлось место: зарплата не бог весть, но все же свои кровные. Великое дело для юнца, когда у немалого числа взрослых вокруг вообще нет нормальной работы.
С девчонками, правда, как-то не клеилось. Он многим нравился, но долгих отношений не получалось. Раздосадованным подругам казалось, что Стас - ветреный гуляка. Они пытались приручить его, но нарывались на резкий отпор и видели перед собой агрессивного дикобраза. Потом следовал неминуемый разрыв.
Однажды судьба подарила ему новую встречу с Ингой. Она второй год училась в питерском колледже искусств на актрису, строила планы театральной карьеры. Превратилась в роскошную девушку, у которой не было отбоя от ухажёров.
Дружба редко забывается. Общая память о Таллине делала их особенными в этом многомиллионном городе и быстро сблизила. Только ненадолго. Слишком поглощённый своими необычными чувствами Стас не сразу понял, что Инга со временем начала охладевать к нему. Лишь когда их свидания стали совсем редкими, заподозрил, что дело не в её загруженности учёбой.
Как-то в конце весны Инга сама призналась, что у неё появился мужчина, она собирается замуж.
Предложила остаться друзьями, хотела было поцеловать. Стас зло шарахнулся; побрёл прочь, вновь оглушённый...
Время не лечило, а убивало. У него не получалось отвлечься, с каждым днём обида жгла всё сильнее. Даже вечно занятой отец заметил неладное, но не смог разговорить сына и лишь с тревогой наблюдал, как тот становится всё злее.
Повестку в армию Стас посчитал билетом в рай. В военкомате упрашивал направить его в Чечню: только так надеялся выбить из головы чёртов морок. Крепкого парня, каратиста, определили в дивизию ВДВ.
'Дрессировали' жёстко, Стас уставал как собака, но мысли об Инге всё равно не оставляли. Так что когда его зачислили в направляющийся в Чечню сводный батальон, он чуть ли не радовался: появилась надежда, что война вытравит из души 'любовную дурь'.
Извилины и впрямь стирались в ноль; оставалась лишь одна мысль - выжить.
Первый же серьёзный бой стал для парня и последним. Его ранило в ногу осколком гранаты. И вместе с двумя товарищами он угодил в плен...
Скрипнув зубами, Стас тряхнул головой, задавил окурок в пепельнице и бухнулся обратно в кровать. Он обязательно должен поспать.
* * *
Радченко никак не мог привыкнуть к некоторым особенностям профессии. Не к виду трупов, хотя порой зрелище бывало ужасным до тошноты. Сейчас больше всего раздражала вонь из мусорных контейнеров, за которыми лежал труп. Если и шёл от него запашок, то он тоненькой струйкой вливался в мощное амбре, источаемое помойками и зависающее в безветренном пространстве между стеной и контейнерами. Сколько недель не вывозили отсюда мусор?
- Решетников, из Мамониных людей, - пробормотал Иванов. - Живёт неподалёку... Жил.
- Вот и 'отпускник' нашёлся, - констатировал Радченко, прикрыл нос. - Ну и бугай.
- Бывший десантник, в Югославии воевал.
Радченко ещё раз глянул на спину убитого, на аккуратную прорезь посреди высохшей кровавой лужи на куртке. Судя по всему, давно здесь лежит.
Крисман всё из кожи лез, чтоб хотя бы казаться чертовски деловым, поинтересовался:
- Сколько их осталось у Мамони?
- С ним самим - трое, - прикинул Иванов.
Радченко, спасаясь от вони, отвернулся и решил заодно ещё раз осмотреть окрестности. До чего же убогий дворик...
- Так их по одному передавят, - рассудил Крисман.
- А мы должны переживать по этому поводу? - Иванов посмотрел на командира. - Нам ведь Хлыст нужен, а брать его лучше на живца.
Радченко с кислой физиономией склонил голову набок.
- Как будем следить за этими 'живцами'? Мы даже не знаем, кого они выберут в следующий раз.
Он снова просканировал внимательным взглядом двор и разношёрстную массу людей вокруг. На глаза попался местный участковый, Хасьянов. Пожилой уже, по сути, человек всё ещё в старлейских погонах заканчивал опрос кого-то из местных. Отдел плотно работал с Хасьяновым в две тысячи девятом: ломбард Мамони находился на его территории.
Радченко поспешил к нему.
- Вы же неплохо знаете Мамоню и его людей?
- Смотря в каком разрезе.
- Вокруг них не замечали шевеления? Слухов?
- Ждёте продолжения 'концерта'? - Хасьянов кивнул в сторону трупа.
Радченко развёл руками: 'Сами понимаете!'
- Не-а, никаких слухов, ничего особого... Да и откуда? У них же только ломбард на моей земле. Раньше хоть один из них... то есть, с этим - двое... и жил у меня. Так на днях переехал.
Радченко призадумался.
- Не в курсе, куда?
- Не. Вам проще выяснить.
- Ну да... - пробормотал Радченко отрешённо, но пару секунд спустя вернулся к реальности. - И на том спасибо. Звоните, если что.
- А как же, - невесело хмыкнул участковый, назвал фамилию 'переселенца'.
Радченко вернулся к своим, поделился новостью и дал Сидоркову и Иванову задание срочно разузнать, не сменили ли место жительства Мамонин и один из его работников.
- Думаю, Решетников неслучайно оказался следующим, - объяснил майор. - Возможно, он единственный, кто не переехал, отработать его было проще всего.
- Если остальные переселились, последует пауза, - рассудил Иванов. - Нужно время, чтобы установить новое место жительства и разработать план.
- А что они не могли сменить? - Командир заговорщически подмигнул.
- Место работы, - расплылся Иванов. - Пасти будут от ломбарда, больше неоткуда.
- Если выяснится, что я прав, выбью наружку, приставим к ломбарду... - Радченко глянул в сторону и поморщился пуще прежнего. - Ну всё, нам тут нечего...
Подчинённые проследили за его взглядом. Неподалёку из машины выбирался грузный Нележаев. Как всегда, посматривая на оперов с ухмылочкой.
Когда они проходили мимо следователя, Радченко спросил:
- Где Сидорков?
- Звонил, - ответил Иванов. - Разрабатывает источник по бывшей Хлыста.
- Надеюсь, в этот раз обойдётся без заявы о телесных? - поинтересовался Нележаев и осклабился.
* * *
- Так не пойдёт, Калач. Договорились же: только правду и ничего кроме правды.
Сидорков, потирая кулак, вышел из распахнутых ворот гаража, подошёл к валяющемуся на спине мужику слегка за сорок. Засаленный комбинезон облип песком, на щеке красовался свежий синяк.
- Ладно, ладно, шеф! - Калач, щурясь, выставил руки. - Раз всё так серьёзно...
- Более чем. Уж поверь.
Сидорков на всякий случай бросил взгляд вглубь проезда между длинными рядами гаражей кооператива. Лишь вдалеке торчала из бокса малолитражка и кто-то едва различимый крутился вокруг неё. Утро рабочего дня в сезон отпусков - самое безлюдье.
- Верю! Верю... - чуть ли не клялся Калач. - Только и ты поверь, что для меня тоже всё серьёзно. Серьёзный ведь народ тебя интересует.
Странное дело: с виду Калач - унылый задохлик и жалкий прощелыга. Мелкий торгаш подпольным алкоголем. А ведь знаком с кое-какими серьёзными людьми. Главное, с окружением Хлыста, пусть и дальним. Боевое прошлое...
- Не вопрос. Никто не узнает. Даже у нас.
Калач отчаянно закивал.
- Хорошее начало. Правильное.
- Какое ещё начало? - нахмурился Сидорков.
Калач пока не пытался встать.
- Шеф, ты же понимаешь: риск - дело дорогое.
- Офигел?
Калач, казалось, ещё больше вжался в землю. Но не уступал:
- Ищу точки соприкосновения...
- Одной точки на челюсти тебе мало?
- Зачем так грубо? - обида Калача выглядела весьма натурально. - Не последний раз сотрудничаем.
Сидорков сжал кулаки и придвинулся к печени Калача.
- Выбирай слова, сотрудник. Я и так тебе многое позволяю.
- Шеф, ну что ты! - Калач опасливо отодвинул торс. - Я это очень ценю. Но сейчас мы выходим на новый уровень.
Сдерживая нахлынувшее раздражение, Сидорков сжал губы, но быстро взял себя в руки и, выдохнув, поинтересовался:
- И чего ты хочешь?
Калач вернул торс на место, сдвинул даже чуть ближе прежнего, посмотрел на опера одновременно подобострастно и заговорщически.
- Есть один... недобросовестный человек. Торгует некачественным... да сивухой самой настоящей! Детям - прикинь! - детишкам несовершеннолетним толкает.
- А ты - ни-ни, конечно, - хмыкнул Сидорков.
- Обижаешь! Калач дорожит своим... эээ... реноме.
Старлей посмотрел в сияющие благочестием очи лежащего, прикинул варианты.
- Конкурента зачморить, значит?
- Вульгарное слово какое-то, - Калач поморщился. - Но по форме верное. Мда...
Сидорков в задумчивости почесал шею. Калач точно знал что-то ценное, иначе б не выторговывал себе дорогую 'плюшку'. Но не факт, что про конкурента правду говорит. Это ещё придётся проверять: потратить время, дёрнуть кое-кого из коллег...
- Почему через знакомых местных ментов не сделаешь его?
На сей раз Калач с удивлением глянул на опера как на несмышлёного мальчонку.
- Сказал же, дорожу своим... эээ... реноме. Зачем мне, чтобы каждая собака у нас об этом знала?
- Действительно, незачем, - согласился Сидорков. - Ладно, шепну кому надо, займутся. Но сначала ты говори.
Он склонился над Калачом.
* * *
Трижды в неделю Нагла наведывался в спортивный центр неподалёку от ломбарда. В основном туда ходили 'качки' из старой гвардии, те, кто начинал ещё на рубеже восьмидесятых и девяностых. Но было и два боксёрских зальчика, где тоже по большей части 'стариканы'-любители мутузились, чисто для души. Вот с ними и тренировался Нагла. Ну как, с ними...
Обычно он был сам по себе. Один на один со станками. Спортивная карьера осталась позади, занятия требовались для поддержания сносной формы и выброса стрессовой энергии в худшие времена. Как сейчас.
Нагла привычно лупил 'грушу', инстинктивно приберегая левую руку, которая при сильном ударе отзывалась тянущей болью в запястье. Больше налегал на ноги, которые у него были мощными и ловкими. Работая на автомате, быстро переключился мыслями на проблемы в отношениях с Ингой.
Разговоры по душам не клеились, калитка в ограде отчуждения оставалась закрытой. Нагла чувствовал, что теряет контроль над ситуацией, и это раздражало всё сильнее. И всё чаще напоминало о прошлом, об Ивете.
С Иветой было в чём-то проще. Она хотя бы прямо говорила, что ей нужно. 'Сколько можно, Валдис? У тебя большой потенциал, давно должен стать чемпионом. Я хочу быть женщиной успешного мужчины. Думаешь, у меня нет предложений от серьёзных людей? Полно! Но я всё ещё верю в тебя'. На турнире она говорила об этом особенно часто и особенно страстно.
Только как раз накануне Нагла почувствовал, что здорово устал и нуждается в передышке. Если б тренер отговорил... Но ему тоже нужен был чемпион...
Погружаясь всё глубже в омут душивших воспоминаний, Нагла становился всё злее и всё отчаяннее лупил по груше, словно пытаясь наверстать когда-то упущенное...
Решающим стал поединок с Русланом Дакаевым - это имя Нагла запомнил на всю оставшуюся жизнь. Совсем молодой ещё дагестанец был в лучшей форме и, судя по всему, лучше мотивирован. Наверное, вся родня ультиматум поставила.
Сначала Нагла пропустил безобидный уракен. Но этого было достаточно, чтобы на пару мгновений смутить его и, воспользовавшись малость ослабшей обороной, обрушить град ударов куда опаснее. За несколько секунд он был повержен, ещё и тяжело травмировал левое запястье: сначала поставил неудачный блок, а потом и вовсе повалился на руку.
Вылетел с турнира на больничную койку - Ивета тут же испарилась. Несколько дней спустя была уже с каким-то крутым фирмачом из блатных...
Нагла обрушил на 'грушу' последнюю серию мощных, очень быстрых ударов, взмокший, без сил осел на колени. Пара старичков-боксеров покосились на него из другого конца зальчика, но тут же потеряли интерес...
В больнице он познакомился с Фонтановым по кличке Фан. Оказалось, парень тоже каратист, повредил плечо. В драке, не на соревнованиях. К нему наведывался Казбек, из 'быков' рангом повыше. Тот присмотрелся к сумрачному латышу, а в день выписки у больницы Наглу встретил рослый брюнет в деловом костюме. Худощавый, лицо сухое, волевое. Осанка и манеры выдавали в нём то ли бывшего военного, то ли отставного полицейского. Назвался Фёдором и предложил не слишком стрёмную, но выгодную работу...
- Есть хорошая новость, - над Наглой воздвигся Казбек, вырвал из омута воспоминаний.