The farmhouse lingers, though averse to square
With the new city street it has to wear
A number in. But what about the brook
That held the house as in an elbow-crook?
I ask as one who knew the brook, its strength
And impulse, having dipped a finger length
And made it leap my knuckle, having tossed
A flower to try its currents where they crossed.
The meadow grass could be cemented down
From growing under pavements of a town;
The apple trees be sent to hearth-stone flame.
Is water wood to serve a brook the same?
How else dispose of an immortal force
No longer needed? Staunch it at its source
With cinder loads dumped down? The brook was thrown
Deep in a sewer dungeon under stone
In fetid darkness still to live and run -
And all for nothing it had ever done
Except forget to go in fear perhaps.
No one would know except for ancient maps
That such a brook ran water. But I wonder
If from its being kept forever under
The thoughts may not have risen that so keep
This new-built city from both work and sleep.
| |
Вот дом за городом. Его почти коснулись
протянутые жадно нити улиц.
Он станет частью их. Но что с ручьём,
журчавшим, обнимая этот дом?
Я знал его прекрасно: плотность волн
и торопливый, сильный разговор.
Вдаль унося цветок, ручей сквозь пальцы
легко, но возмущённо прорывался.
Асфальт закроет луговые травы.
Разрушат сад, а яблони отправят
в безжалостный огонь. Их мир исчез.
И та же участь будет ждать ручей.
Возможно ли распоряжаться свыше
бессмертной и упорной силой - лишней?
Золой засыпан, в толщу погружён
на глубину, почти в могилу он.
Упрятанный в сырой зловонный ад
подземных труб, исчезнет со всех карт.
Никто не вспомнит, кроме старых схем,
что здесь живой ручей играл и пел.
Но я... надеюсь: из подземной тьмы
он скрыто повлияет на умы,
добавит беспокойную волну
рабочим дням людей и даже сну.
|