Я убила мужа. Каково, как звучит! Но, то ли, к сожалению, то ли, наоборот, к радости не всегда желаемое становится действительным. Признаюсь, задумывая казнь своему мужу, я совмещала в сознании замысел с желаемым концом, но, на самом деле всё произошло несколько иначе.
Я убила мужа.
Такое, кажется, нужно говорить, "содрогаясь от ужаса содеянного". Но я почему-то не содрогаюсь. За всю жизнь до сего дня я ни разу не сподобилась не то что убить - пальцем кого тронуть. Ни разу в жизни не ударила человека. Будь он даже насильник, так же похожий на хомо сапиенс, как я - на Богоматерь.
А сегодня утром я насыпала в кофе цианид, поставила чашку перед мужем и с чувством выполненного долга заперлась в ванной. Мне не хотелось смотреть, как он будет корчиться - я тысячу раз видела это в кино.
Я включила душ. Разделась. Достала из шкафчика новый дорогой шампунь. Мы с мужем прожили вместе пятнадцать лет - шампунем "Василёк" такое не отмоешь...
Я запела. Лилась вода. Я сделала это. Я смогла. Мылась я долго, очень долго.
Когда, наконец, круговорот унёс последнюю воду в сливную горловину, мне вспомнился фрагмент из фильма "Психоз" Хичкока. Правда в данный момент вода не была красной.
Открыв дверь ванной, я выглянула, и прислушалась. В квартире царила тишина.
Я вышла на кухню - бездыханное тело лежало на полу. Кажется, я должна была испугаться и еще разок содрогнуться. На столе стояла пустая чашка...
Прошло несколько леденящих душу мгновений.
"Извини, дорогой, но здесь ты не к месту", - сказала я телу, перетаскивая его в спальню. "Прости, мышонок", - сказала я тому, кем когда-то был мой муж. Тому, кем он, скорее всего, никогда и не был. Тому, кем мог бы быть. Тому, кем он не стал.
Я глянула в его перекошенное лицо - оно выглядело куда симпатичнее, чем при жизни: в нем появилось почти человеческое страдание. При жизни - во всяком случае, в последние годы - ничего человеческого в этом лице я не наблюдала...
Положив тело на кровать, я занялась уборкой. Когда я закончила, за окном уже начинало темнеть. Я заварила кофеёк (без цианида... ха-ха-ха!). Пересчитала оставшиеся у меня деньги. Еще раз просмотрела содержимое чемодана, собранного накануне. Глянула на часы - черт возьми, чуть не пропустила свой любимый сериал! Милый, милый Эркюль Пуаро! Дверь в спальню я закрыла, всё же там покойник и ему не до Агаты Кристи.
Серия приближалась к концу, я была увлечена фильмом и совершенно не думала о недавно совершённом деянии...
* * *
Что-то медленно рассеивалось в сознании. Непонятного цвета пелена растворялась. Мыслей и каких-либо дум не было. Была пустота, - пустота разряженная, зыбкая. Не было ничего: ни чувства тела, ни чувства сознания, ни чувства осмысления ситуации. Но, пелена пустоты постепенно уходила, - он приходил в себя. Через неопределённый промежуток времени начало что-то появляться в глубинах сознания. Ещё некоторое время спустя он начал хватать концы разрозненных, разбегающихся врассыпную мыслей.
После первых проблесков в сознании, он услышал:
- Дьявол бы его побрал.
- Прекрасно! Изложите вашу версию.
- Увы! Мне нечего сказать. Я ищу убийство. Ищу и не нахожу.
- Но Мэри Рестарик заболела, легла в больницу, ей стало лучше, а когда она вернулась домой, начала снова болеть. Если хорошенько поискать, наверняка найдётся мышьяк или нечто подобное, спрятанное Нормой где-нибудь.
- Совершенно верно, мадам, они его найдут.
- Так чего же, чёрт возьми, вам ещё надо?
- Мне надо, чтобы вы хоть чуточку внимания обратили на то, как это было сказано.
В этот миг он почувствовал, что сознание к нему вернулось. Он осознал, что лежит в темноте на кровати в спальне. Но как он здесь оказался? Память на этот вопрос ответа не давала.
- Она говорила об убийстве, возможно, совершённом ею. Говорила в прошедшем времени, - эта донёсшаяся до его слуха фраза, слегка сконцентрировала мысли и направила их в нужную колею. Он понял, что слышимый диалог - это телевизор. Вспомнился последний утренний фрагмент: он положил в кофе, как всегда три ложки сахара, хотя чашка была далеко не полной, хорошо размешал... потом стал пить. Выпил, почувствовал удушье, несколько раз кашлянул и... следующее, что он вспомнил, так это то, как пробудился сейчас, здесь, в тёмной спальне. За окном темно. Он помнил - утро, кухню... Выходит, он заснул невероятно быстрым образом, вырубился ещё утром. Проспал весь день! Но диалог об убийстве в прошедшем времени, донёсшийся из соседней комнаты, как-то странно и настойчиво забирался в его не совсем ясную голову. Он попытался ещё раз напрячь мутную память, но в следующий миг почувствовал дурноту, во рту появился солёный привкус и тошнота оказалась на грани срыва. Он начал глубоко вдыхать и задерживать воздух.
"Она говорила об убийстве... совершённом ею", - мелькнула вновь в сознании фраза из кинофильма. И до него вдруг дошло, что жена его отравила...
Но почему, почему он жив? Пробыв много часов в бессознательном состоянии, он всё же пришёл в себя. Почему?
Его травили, и это бесспорно. Почему не отравили? Ему вдруг отчётливо вспомнился необычный запах кофе, когда он подносил чашку к губам. Кофе было с ядом! А почему он жив? Выходит, что-то не сработало? Яд был с просроченным сроком годности? Ха! Возможно, это был цианид? А почему именно он? Потому что Распутина тоже не удалось отравить цианистым калием: его подсыпали, кажется, в пирожные и в вино. Может быть сахар? Или может повышенная кислотность в моём желудке? Почему нет? Цианид - щёлочь. Малая концентрация и плюс совокупность всех этих случайных показателей?...
"Ах ты - бестия! Да за что же ты меня?! - закрутилось в его голове. - Она пыталась меня отравить - решила отомстить. За что? За прожитые совместно годы? За супружескую неверность? Но стоит ли из-за этого? Да ещё по прошествии такого времени! Хотя, кто её знает? Кто знает, что у неё на уме? А не дал Бог! Не дал! Она думает, что я тут холодный уже!"
Он начал закипать, но вдруг неожиданно решил - выбегать из комнаты и набрасываться на неё будет делом грубым, примитивным. Да за это её убить мало! Убить?! А что потом? Убийство жены, тюрьма... Но как-то ж надо наказать её. Нечто начало крутиться у него на уме. Он напрягся, пытаясь поймать эту мысль.
Главная идея подступала медленно, но подсознание, забегая вперёд, подсказывало - напугать жену.
Он медленно встал с кровати и, подойдя к двери, прислушался. Она, бесспорно, была в комнате: от сериала, от Эркюля её не оторвёшь. Нужно было выждать момент, когда закончится серия, тогда, рано или поздно она выйдет из комнаты - на кухню или в туалет.
* * *
Закончилась серия кино, и я переключила себя на события свершившееся сегодня. Муж уходил от меня раз десять. Он хлопал дверью, пьяно пискнув напоследок: "Сучка!" В череде уходов и приходов как-то случайно рождались дети. Робкими мышатами они сидели в уголке, учась мудрости, которую за деньги не купишь. Никто никому ничего не должен... Я чувствую себя виноватой перед детьми. Мне следовало убить мужа много лет назад. Но сегодня я, наконец, себя прощаю. Он все время застил мне свет. Я забыла вкус собственной жизни. Он бросал меня на сносях - я думала о нем. Он возвращался, стоило мне только начать приходить в себя... и я снова думала о нем. Пятнадцать лет я задыхалась. Пятнадцать лет на меня смотрела из зеркал тусклоглазая заезженная лошадка...
Он тоже думал, стоя у двери. Разве он когда-нибудь её бил? Ну, ругались, ссорились, с кем не бывает? Уходил, когда она была беременной. И возвращался, когда она опять становилась... женщиной из бабы. Думала ли она, каково ему было смотреть на неё - на чучело. А чтобы бросить совсем, уйти - не мог, потому, наверное, что не мог без неё. Был привязан к ней какой-то крепкой верёвкой, которая, по-видимому, "любовь" называется. "Ну, хорошо, хорошо, опостылел я тебе - подай на развод - разведись, твою мать! Но зачем же травить, убивать?! Что мы арабы или живём в средневековье, где-то там... когда разводиться было нельзя. Ох, - коварная баба! Ах, - змея! Сучка!" - он продолжал разжигать в себе гнев.
* * *
На кухонном столе я оставлю подарочек для ментов. Слюнявое послание покойника к некой Валечке, в котором на десяти листах расписаны муки воспаленной пятидесятилетней плоти и еще на пяти - грубые намеки на свидание в мире ином... если она ему не даст.
Погруженная в свои мысли я пошла на кухню.
Услышав, что жена вышла из комнаты, он осторожно приоткрыл дверь. Убедившись, что его убийцы в комнате нет, вышел; чуть передвинув диван и кресло, вернулся в спальню. Форточка в спальне была открыта и он, не затворив полностью дверь, понадеялся, что, возможно, ещё открытая где-либо форточка вызовет сквозняк. Услышав некие звуки, донёсшиеся с кухни, он прошёл на цыпочках к кровати и лёг, приняв былую позу.
Прошло некоторое время. Послышалось движение, она возвращалась из кухни. Он замер. Шаги, зазвучав уже в комнате, вдруг замерли.
* * *
Когда я вошла, меня что-то кольнуло изнутри. Мне показалось, что-то изменилось здесь за время моего отсутствия. И вдруг, чуть скрипнув, дверь спальни приоткрылась. Леденящий поток мурашек пронёсся по моему телу сверху вниз, словно стадо микроскопических животных. В глазах моих потемнело. Мгновение спустя, я впилась обезумившими глазами в проём открывшийся двери...
Из-за двери никто не показывался. Я отошла в сторону, чтобы заглянуть в приоткрывшуюся дверь. Покойника, которого я понадеялась там увидеть, не было. Куда подевалось всё моё хладнокровие? И всё же я подошла к двери ведущей в спальню и резко распахнула её. Покойник мирно лежал на кровати.
Почувствовав лёгкое дуновение ветерка, я поняла: причиной сему был сквозняк. Я плотно закрыла дверь. Два часа до поезда. Я решила уехать, непременно, сегодня. Завтра утром я увижу свою мать и мальчиков. Хорошо, что август в этом году выдался холодный. Труп начнет вонять нескоро - времени у меня предостаточно. Никогда в моем распоряжении не было столько времени... Я занялась последними приготовлениями к отъезду.
Когда я вышла из ванной с туалетными принадлежностями, увиденное обожгло меня, сжало внутренности, подкосило ноги. Руки разжались - прихваченное в ванной рассыпалось по полу. Кресло было повёрнуто ко мне лицом, а дверь в спальню была распахнута настежь!
"Его дух сидит сейчас в кресле и с укором и злобой смотрит на меня", - подумалось мне.
Я долго стояла, опешив, но полный штиль данного момента привёл меня в чувство. Я стала медленно подходить к двери в спальню.
Он по-прежнему лежал на кровати в неизменной позе. Мелькнувшая мысль: он жив и мстит мне сейчас нагоняя страх, продержалась недолго, лишь вспыхнув в сознании как метеор.
Нет, - это всё нервы. Но дух его определённо здесь присутствует! Что? Нет, не может быть, я заговариваюсь! Может подойти к кровати и проверить... пульс? Не-ет, сейчас, после всего этого, я уже не смогу.
Я положила ладонь на лоб, подумав, что это выглядит театрально, но он показался мне горячим. Я направилась в кухню, решив успокоиться: выпить коньяка, который стоял на кухне в одном из верхних посудных шкафчиков, а потом, не медля отправиться на вокзал. И пусть ночной поезд унесёт меня подальше от этой нечистой квартиры.
Каждое лето, отвозя детей на каникулы в деревню, я гадаю, какими они вернутся. Они так быстро растут... Теперь уже никто не будет учить их десять месяцев в году, что дело мужчины - гадить, а дело женщины - ходить за ним с половой тряпкой. Моему старшему четырнадцать. Боюсь, его я уже потеряла. Младшему семь... - какая ясная жизнь у него впереди!
Открыв один потом второй кухонный шкафчик, я нашла бутылку коньяка с тремя звёздочками на верхней этикетке, в которой оставалось граммов 150.
* * *
Дверь в спальню, в этот раз, осталась открытой. Он встал, и тихо подкрался к кухне, присев на корточки, выглянул из-за косяка двери.
Вот сейчас-то до него дошло, что хоть и действовал он не совсем понимая, что делает, но делал всё в направлении мести, и мести жестокой. Он вспомнил всё и понял всё. Тогда утром, когда жена поставила перед ним чашку кофе и ушла в ванную, он решил втихаря выпить. Он налил себе коньяка, и, чтобы жена не заметила и не стала потом его пилить, обзывая алкоголиком, отлил примерно тоже количество кофе из чашки в бутылку с коньяком. Коньяк оказался испорченным, но, рассуждал он тогда так: она его не пьёт, а потом, когда-нибудь, когда она не против будет, он выпьет и такой.
Он даже на миг испугался, хотел, было, её остановить. Но неожиданно одёрнул себя. "Кто к нам с мечом войдёт..."
Я, схватив первую попавшуюся под руку посудину, налила в неё коньяк и опрокинула в себя залпом. Вкус и крепость меня удивили.
Сердце его сжалось, когда он увидел это. Но неожиданно в сознании что-то перевернулось (она же хотела его отравить), и он облегчённо вздохнул. Она допила чашу до конца. Она, доведённая до нервного срыва, выпила его - этот коньяк. Выпила потому, что знает, - коньяк помогает успокоиться. Но она не знает, что этот, именно этот коньяк, поможет ей успокоиться навсегда. А у него прекрасное объяснение - алиби. Так сказать: "За что боролись, на то и напоролись".
Он мысленно простился с ней, поднялся и вошёл в кухню.
* * *
Я уронила кружку, из которой выпила. Кружка разбилась.
"Разлетевшиеся осколки, как салют моей победе", - произнёс он, приближаясь ко мне. Неожиданно я ощутила удушье, качнулась и на миг закрыла глаза.
* * *
Он в этот момент почувствовал победу и поддержку своего ангела хранителя. В одно мгновение пронеслось в его голове: если бы не желание выпить утром и не пришедшая в голову подмена части коньяка частью кофе, а тем самым, уменьшения количества отравы в чашке, а потом, потом...
В следующую секунду он прочёл по её лицу - у него остаётся слишком мало времени, чтобы всё ей объяснить. Он начал быстро, чуть ли не скороговоркой рассказывать ей о её ошибках, спеша и, в то же время, наслаждаясь, видя, как умирает его не состоявшийся убийца.
Но умирает она не совсем быстро, подмечал он и объяснял себе это тем, что концентрация цианида в кофейно-коньячном напитке выше, чем была в его чашке, но не слишком высокая, чтобы сразить наповал.
Он подошёл к ней, и их глаза встретились.
В её взгляде он не смог угадать намерений, о чём она думает в этот момент; и не догадался, что она, даже в этот последний миг решила не сдаваться...
"Мы с тобой прожили пятнадцать лет, ты мне не чужая, и два сына у нас", - вымолвил он, попытавшись прижать меня к себе, чтобы моя смерть была, как бы символична - на его руках.
* * *
В этот трогательный, на его взгляд, момент, он увидел моё яростное движение: правой рукой я схватила большой кухонный нож, лежавший, как будто специально, рядом на столе. В следующий же миг я со всей вспыхнувшей во мне злобой и отчаяньем ударила...
Мой удар был удачен: нож, пройдя между рёбер в левой части его груди, вонзился ему в сердце... Моя кисть, соскользнув с рукоятки ножа, сильно порезалась, но не причинила мне боли.
* * *
Он думал, что, нет, не удалось ей его убить. Она, вонзив ему нож, лишь ранила его. Он это переживёт, и будет жить с сыновьями и объяснит им, что их мама...
* * *
Я не поверила его словам, хотя чувствовала угасание моего сознания. Не веря в свой конец, я вспомнила о детях.
Мы наденем тяжелые черные сапоги, возьмем корзины и пойдем в лес. Возьмем с собою термос и вареных яиц, и бутербродов с колбасой, и просто хлеба - много, много хлеба! Будем сучковатыми палками ворошить прошлогоднюю листву и аукаться, и дивиться великанским мухоморам. А потом где-нибудь на опушке устроим бесшабашный пикник...
Мы падали вместе, с широко открытыми глазами, и взгляды наши утопали в бездне глаз друг друга. От прямого ранения в сердце он умер почти мгновенно. И вышло так, что моя жизнь была несколько длиннее его. Когда наши тела ударились об пол, чёрный занавес в моём сознании опустился. Но вдруг, уже в кромешной тьме, гордо сверкнула последняя искра: "Я убила мужа"...