Дегтяренко Вячеслав Иванович : другие произведения.

Сявины страхи

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Страхи, Спички, Самокат, Коллекционер, Инга, Аист, Суд, ЧАЭС, хроники школьники Бахча - рассказы из жизни школьника и о прошедшей эпохе 80-х годов.

  
  
  
  'Сявины страхи' - это история, в которой ощутимо присутствует время. И это замечательно. Почему-то многие современные писатели намеренно уходят от времени, пряча за формой авангардной литературы своё неумение поместить героя в конкретное историческое время, которое придётся изображать, о котором придётся высказываться. Через Сяву, который любил животных, собирал значки, играл в шахматы, занимался спортом, ждал отца, боялся отчима, читатель проходит ключевые исторические события, которые завершали существование огромной страны, без которой Сява не стал бы тем, кто он есть сейчас. Страна умерла, а Сява остался. И написал повесть, которая вызовет лёгкую грусть у тех, кто любил эту страну со всеми её достоинствами и недостатками; и смех у поколения нулевых. И смех этот горький, не пошлый.
  
  
  
  
  
  
  Посвящается моим детям: Анастасии, Богдану, Тарасу, Таисии, Оресту, Олесии.
  
  Выражаю благодарность Олегу Павлову - моему учителю и руководителю Высших Литературных курсов Литературного института имени М.Горького.
  
  Предисловие
  
  Герой этой повести - мальчик из райцентра. У него есть друзья: Пельмень, Толстый, Кузьма, Фигаро, которые называют его Сявой. Он увлекается шахматами и боксом, коллекционирует значки и некрологи из передовиц, возглавляет команду тимуровцев, ворует кирпичи на стройке и торгует абрикосами на рынке.
  В семь лет у мальчика появляется отчим. Любит ли он его? Страх и любовь ему кажутся несовместимыми понятиями. Отчим стремится воспитать в пасынке человека, но тот всячески сопротивляется этому.
  Их семья живёт в частном доме, мать работает продавцом, отчим на заводе. Родители разводят домашний скот, продают щенков немецкой овчарки и домашнее вино, приучая детей к труду и иной стороне жизни.
  Исчезает Великая страна, оставляя в голове молодого человека, утопическое наследие, с которым Сява вступает во взрослую жизнь.
  
  Страх первый
  
  До определённого времени страхов не было. Лет до восьми, наверное. Регулярные носовые кровотечения его не страшили. Горячая сладковатая кровь наполняла рот, и он её проглатывал. Думал, что таким образом она попадает обратно в организм. Родителей это пугало и его дважды сдавали в больницу. Там было веселее, чем в детском саду на пятидневке, где за громкий голос воспитательница регулярно заклеивала ему рот лейкопластырем. В отделении у Славиных соседей были такие же повязки на носах, отчего дети были похожи на клоунов. Иногда бинты пропитывались кровью, что забавляло детей. Раз в неделю мама приносила вкусности: зефир, мармелад 'лимонные дольки' или апельсины, которые моментально съедались всем отделением.
  В шесть лет он стесал своё лицо об асфальт на самодельном мопеде. Его собрал десятилетний Колька, с которым они приятельствовали по улице. Лететь через руль было не страшно. Он очнулся на тёплой пыльной бетонке. Тёплая солоноватая кровь непривычно заливала нос, глаза и попадала в рот. В травмпункте мальчику сделали шлем из бинтов. В зеркале он сравнивал себя со Щорсом. Родители его не взяли за земляникой в лес, так как там были комары, 'а они чуют свежую кровь' - говорила мама. Он обрадовался и лакомился ягодами уже дома.
  В семь лет он с дворовыми ребятами играл в 'войну' на стройке. 'Тра-та-та, - кричал Слава, с автоматом наперевес, - бей фашистов... Аааа...' Перепрыгивая через ров, он упал в глубокий котлован и сломал правую руку. В первый класс мальчик пошёл в гипсе на руке и повязке на голове, и классный руководитель делал замечания, что пишет, 'как курица лапой...'
  В восемь лет ему разрешали пользоваться газовой плитой. Той ночью родители оставили его одного дома, наказав приготовить компот и сварить себе макароны на ужин. Была зима, и он грелся у газового котла на кухне. Уроки сделаны ещё в школе, и между делом Слава решил пофантазировать на бумаге. Только научился считать тысячами.
  '1979 год', - написал он на листе из тетради в клеточку. - 'Мне восемь лет. Умею варить компот и картошку, пасти свиней и коз, ездить под рамой на велосипеде...' Увлёкшись, он стал прибавлять по десять и мечтать, чем будет заниматься.
  'Семьдесят лет...' Его дедушка с бабушкой умерли четыре года назад. Им было шестьдесят пять и шестьдесят. 'Наверное, в 2041 году меня уже не будет и я больше не смогу посмотреть 'В гостях у сказки' и 'Ну погоди', покататься на самокате и поиграть в солдатики' - размышлял Слава. Слёзы текли по его лицу, и ему было стыдно за них: 'Хорошо, что не видит отчим...' Он думал, о том, что человеку отведено так мало времени. А столько хотелось бы успеть...
  И ведь когда-нибудь наступит трёхтысячный год... Вспоминалась семейная фотография из фотоателье - улыбающаяся белокурая с бантами мама в костюме юнги-морячки с серьёзным дедушкой при галстуке и бабушкой с шиньоном на голове.
  Внезапно в кухонной форточке показалась летучая мышь. Мама говорила, что они живут на чердаках, и он видел их только на картинках. Ему показалось, что она пытается залететь на кухню, махая цепкими крыльями. Её мохнатая мордочка напомнила чертёнка из мультфильма. Испугавшись ещё больше, он убежал в холодную детскую, где и заснул.
  
  Тону!
  
  Слава боялся плавать. С этим страхом он привык жить и во время отдыха плавал на надувном круге. Его мама так и не научилась плавать, и когда семья выезжала на озеро или речку, предпочитала загорать, накрыв голову книгой. В воду она обычно заходила лишь по пояс и слегка окуналась, тем самым была похожа на грудного ребенка. Он завидовал мускулистому отчиму, которой вырос на Каспийском море. Каждое лето, пока хватало терпения, он проводил для него короткие занятия.
  Бывало, скажет: 'Держись за мою спину, плыви со мной и работай ногами...' Когда же наступал черёд отпускать руки, страх парализовывал волю мальчика. Отчим, наверное, чувствовал это и нырял, думая таким образом избавиться от пасынка, но пальцы ребёнка цепко держались за его мускулистую шею.
  И даже когда он выбросил Славу из лодки на озере, мальчик не поплыл. Он барахтался и кричал предательское 'тону!', пугая отдыхающих на берегу. Водоём был десяти метров глубиной, и ему стало страшно.
  - Слюнтяй! Баба! - крикнул отчим обидные для мальчика слова, когда затаскивал его в лодку, - играй в свои шахматы и сиди на песке!
  Слава читал книги по плаванию, имитировал движения руками на надувном круге, спрашивал у друзей, но так и не смог побороть свой страх.
  Лето 1985-го года выдалось жарким. Семья на период отпуска разбила две палатки и полевую кухню в ивовых зарослях у Десны. Река довольно сильно обмелела, и на правом берегу образовался широкий белоснежный пляж. Мама загорала, читая газету, отчим ловил рыбу на спиннинг, младшие сёстры, подобно цыплятам, копошились в песке. Накупавшись, Слава занялся сбором дров для вечернего костра. На маленьком острове, к которому когда-то швартовался паром, лежало бревно, выброшенное туда весенним паводком. Он заприметил его ещё по приезду, и всё ждал, когда сузится протока. В этот день расстояние до островка, как ему показалось - минимальное. Сообщив родителям о своём плане, он отправился вплавь за бревном.
  Предстояло преодолеть всего семь-восемь метров. 'Главное - доплыть туда, а обратно можно сплавиться на бревне и таким образом сразу попасть в лагерь', - размышлял Слава.
  Он зашёл в воду по грудь и, оттолкнувшись от дна, поплыл. После двух-трёх гребков ему стало страшно, так как он не рассчитал силу и скорость течения. И вот теперь вода его закружила, как безвольную щепку и уносила от заветного островка. Рассказы дедушки о деснянских омутах и водоворотах он хорошо помнил и внезапно осознал, что попал в один из них.
  'Бороться с ним бесполезно и лучшее спасение - это достичь дна и затем оттолкнуться от него', - говорил дед. Глубина была не больше трёх метров. Он, задержав воздух, достал пятками песчаное дно и что было сил, подпрыгнул. Но куда? Лишь очутившись на поверхности, он понял, что освободиться от этого плена не может. Вода кружила его в бешеном ритме и не хотела отпускать из своих цепких объятий.
  'Тону! - крикнул Слава что было сил, - тону...' - повторил он, отхаркивая воду, и опять погрузился в мутную воду. Спасения не было. Ему казалось, что отчим не смотрел в его сторону и блеснил на спиннинг, а мама почему-то смеялась. А может, ему всё это лишь казалось?
  'Я ведь не шучу! - хотел крикнуть он им, - Я тону по-настоящему!' Но сил не было, и он только откашливал противную воду. Сознание погружалось в какой-то мрачный тёмный сон, от которого он не мог освободиться.
  Внезапно сильная рука ухватила его за волосы и потащила в направлении берега. Спасателем оказался сосед по лагерю дядя Вася, который, заслышав крики, бросил удочки и побежал на помощь. Уже оказавшись на берегу, мужчина спросил у него.
  - Ты зачем поплыл на этот остров?
  - За бревном... хотел стопить его на костре.
  - Эх, дурак - дурак, мог ведь и сдохнуть. А бревно утопленное, и пользы от него для костра никакого. Тебе отец не говорил что ли?
  - Нет, не говорил... Спасибо, дядь Вась...
  Родители отнеслись к его спасению как-то буднично. Соседа угостили холодным самогоном и свежей ухой. Славе же было стыдно, что не справился с пустяковой задачей. Вечером он взял на буксир резиновой лодки бревно и приволок его в лагерь. Горела древесина плохо, как и говорил Василий.
  В августе после деснянских каникул его впервые отправили по путёвке в летний пионерский лагерь на четвёртую смену. Он располагался в сосновом лесу, и вожатые водили детей на озеро. Славе было стыдно перед ровесниками, что в четырнадцать лет не умеет плавать. Он зашёл в воду и поплыл.
  
  Водитель
  
  Детские страхи кажутся смешными. Из некоторых вырастаешь, как из одежды, с иными соседствуешь или уживаешься. Как пишет психотерапевт Андрей Курпатов: 'Чтобы побороть страх, пригласите его на разговор за чашечкой чая...' Каждый родитель строит своего ребёнка по своему подобию и идеалам. И даже при генном различии он считает, что фенотип можно сконструировать. Силой, словом, убеждением или собственным примером.
  Отчим считал, что Слава должен уметь хорошо драться, любить рыбалку и водить автомобиль. Навыки борьбы было несложно усвоить. На рыбалке мальчик научился притворяться. Сидение с удочкой, спиннингом, забрасывание сетей или удар дедовским гарпуном. 'Вода успокаивает!' - говорил отчим. 'Аквариум успокаивает...' - повторял он, когда приходил в детскую и часами наблюдал за аквариумом. Славе было непонятно: 'Что вызывает беспокойство у отчима? Работа на заводе, отношения с мамой? Как и вообще, что значит само слово?' Он считал рыбалку бессмысленным занятием. Не потому, что не любил рыбу. Гораздо интереснее провести время за книгой или фильмом, шахматной партией или с друзьями. Молчаливое наблюдение за водой так и не прижилось, как и вождение.
  Во втором случае притворяться было невозможно. Мопед 'Карпаты', мотоцикл 'Ява', автомобиль 'Москвич 412'. Его одноклассники мечтали о чехословацком мотоцикле. Тёмно-вишнёвой расцветки, обтекаемые формы, безотказная работа двигателя, чёрные кожаные куртки и ветер в лицо. Иногда его сажали на бак и предлагали рулить, а когда стал постарше, доверили полное управление. Это было в берёзовой роще Броварского леса. Мотоцикл, врезавшись в дерево, заглох, его пассажиры мягко приземлились в серый песок. Отчим с крепкими выражениями погнался за пасынком, чтобы ударить. Не догнал. Больше за руль мотоцикла его не приглашали.
  Через год повторился эксперимент с автомобилем. Они возвращались из областного центра Западной Украины - города Ужгород, где купили породистую овчарку и проезжали Карпаты.
  - Ты о какой машине мечтаешь, Слава? - спросил отчим, закуривая сигарету.
  - Я? - задумался на минуту мальчик. Ему вспомнилась коллекция значков, недавно купленная в отделе 'Канцтовары'. Бугатти, Паккард, Бьюик. Машины, о которых он читал в журналах 'Наука и жизнь'. Они манили своими формами, мощью и уникальностью. Набравшись смелости, он ответил:
  - Мне всё равно, какая будет у меня машина, главное, чтобы с водителем, - выпалил он тихой скороговоркой и посмотрел на недоброе лицо отчима, блеснувшее недобрыми карими глазами.
  Шоссе петляло змейкой среди густых высоких елей. Вечерело. Стрелка спидометра перевалила за отметку сто.
  - Я перекушу на ходу, а ты держи руль...- сказал он.
  - Может, остановимся?
  - Не будь бабой! - отрезал отчим и открыл консервированную гречку с мясом. Слава, сидя на пассажирском сидении, левой рукой управлял автомобилем. Временами автомобиль пересекал сплошную разделительную линию, и злобные комментарии сыпались в его сторону: 'Бери правее, я сказал... откуда у тебя руки растут?' Внутри от страха всё сжималось и переворачивалось. Хорошо, что встречная полоса была свободной. Отчиму было интересно наблюдать за побелевшим и взмокшим от напряжения пасынком, и он ел не спеша. Лишь когда закончил ужин, он отпустил газ и нажал на педаль тормоза, чтобы помыть руки и вытереть смолистые усы.
  
  Спички
  
  Лёня и Слава познакомились на деревенской свадьбе. Это был его первый друг. На голову выше, в полтора раза шире, с толстыми губами из-за чего улица дала ему кличку Пельмень. Уже в семь лет новый друг превосходил его по силе, весу и знаниям дворовой жизни.
  Славина мать сдавала сад в аренду молодожёнам. Калымщики устанавливали шатёр из плёнки, рубили лавки для гостей, приглашённые бабки варили праздничные обеды, остатки которых доставались детворе. Приходило человек сто или двести, которые два-три дня пили и танцевали, вытаптывали огород. На всю улицу играл ансамбль, а дети были предоставлены сами себе. На одной из таких свадеб мальчики и познакомились и стали закадычными друзьями.
  - Сява, давай покурим, пока твоих предков нет, - предложил Лёня в один из выходных дней.
  - Давай! Только я не умею. Научишь?
  - Конечно.
  - А что курить будем? Отчим сигареты считает.
  - Будем курить спичками... Я недавно пробовал... Нам надо двадцать-тридцать коробков.
  Коробок спичек стоил одну копейку, как и стакан газированной воды без сиропа из автомата. В копилке Славы - картонной коробке из-под сигарет хранилось два рубля, которые он сэкономил на школьных обедах. Продавщица магазина - тётя Катя - хорошо знала его мать. Не раз она продавала ему то сигареты, то водку с пивом для отчима, то доставала из-под прилавка 'Фанту' и 'Пепси-колу'. Вот и сегодня она вопросов не задавала, несмотря на горящие глаза семилетних мальчиков. Местом для курения дети выбрали самую большую комнату в доме - гостиную.
  - Смотри и запоминай - друг мастерски поджёг все спички в коробке и когда все они загорелись, моментально закрыл его, - а теперь слегка приоткрываешь и втягиваешь дым ртом.
  Боясь пропустить хоть малейшую деталь, Слава внимательно смотрел на его затяжки, выпускание колец дыма. Задумчивым выражением лица Лёня напоминал древнего алхимика, о которых Слава узнал в библиотеке. После уроков с правописанием премудрости друга казались фантастикой. Он хвалился, что пробовал краску, бензин, но от них его тошнило и болела голова.
  - А что я должен почувствовать? - откашлявшись, спросил он у Лёни.
  - Сява... это, как мультик классный посмотреть, только не по телеку.
  - У меня не получается... Кашляю, да и во рту пересохло.
  - Смотри на меня и повторяй... Салага.
  За окном послышался скрип от открывающейся металлической калитки. Через окно дети увидели Славиных родителей.
  - Шухер, атас! Отчим пришёл! Давай спички прятать!
  - Куда? На кухню?
  - На кухню не успеем. Давай под кресло.
  Лёня прошмыгнул на улицу через окно гостиной, а Слава остался проветривать комнату.
  - Чем это у нас в доме пахнет? - нахмурив брови, спросил отчим. Его глаза, выглядывающие из-под чёрных ресниц, не предвещали ничего хорошего.
  - Мы с Лёней картошку варили, да забыли про неё. Вот она и сгорела! - оправдывался пасынок.
  Это действительно было так. Увлёкшись спичками, они забыли о плите.
  - Картошку, говоришь! Ты мне правду говори... хуже будет! Почему у тебя чёлка подпаленная? Тоже из-за картошки? И в зале чем пахнет?
  Слава наблюдал его раскрасневшееся лицо, игру желваков на щеках, дёргающийся кадык и ему стало страшно.
  - Лёня учил, курить спичками! - сказал Слава и отодвинул кресло, за которым дымилось два десятка спичечных коробков.
  - Неси ремень!
  - Твой или дедовский?
  - Армейский... ты сегодня заслужил пять ударов бляхой.
  Со слезами он ушёл за дедовским ремнём. Казалось, что пол уходит у него из-под ног. Хотелось бежать, кричать и плакать от несправедливости. Отчим был на четырнадцать лет старше Славы, имел КМС по вольной борьбе, и удары ремнём наносил мастерски. 'Уж лучше в угол, голыми коленями стоять на соли или горохе, чем ремень, после которого больно дышать, так как отчим предпочитал бить его по спине... я готов был ночь провести в погребе, месяц без телевизора и друзей, но только не ремень...' - думал мальчик, но вслух ничего не сказал. Хотелось убежать, исчезнуть, надеть шапку-невидимку, но только избежать наказания.
  Слава почти никогда не называл его папой и чаще обращался к нему неопределённо.
  - Папочка, - прокричал он на третьем ударе, - мне больно, пожалуйста, не бей, меня. Милый папочка, я больше никогда не буду курить, честное пионерское!
  - Вова, не надо, убьёшь! - пыталась заступиться со слезами мама.
  - Не мешай! Посмотри, кого ты вырастила?! Пусть засунет своё пионерское в свою жопу, раз не научился думать... Ира, уйди отсюда, а то и тебе достанется.
  Славина голова была зажата между его коленями, руками он пытался освободиться, но безуспешно. На пятом ударе ему показалось, что он потерял сознание, и лишь ведро с холодной водой привело его в чувство.
  - А теперь, марш в погреб без света, к крысам, на два часа...! Неделю живёшь без телевизора, месяц без друзей...
  
  Самокат
  
  С семи лет Слава мечтал о самокате. Заходил в 'Спорттовары' и подолгу приглядывался к нему. Зелёная рама, настоящие надувные колёса, багажник на заднем колесе, две фары, звуковой сигнал, ножной и ручной тормоз. Иногда, по пути со школы он заходил в магазин. Незаметно для продавцов, прикасался к сверкающей эмали, нажимал на ручной тормоз и наслаждался запахом новеньких резиновых колёс. Родителям он говорить боялся, так как отчим постоянно говорил, что они плохо живут, а мама говорила, что берут в долг продукты из магазина.
  'Когда-нибудь я накоплю денег... А пока буду кататься на трёхколёсном или на материнском под рамой' - мечтал мальчик.
  На десятилетие ему подарили фотоаппарат Смена-8М. Два месяца увлечения - и игрушка осталась пылиться на полке. Реактивы, фотобумага, фотоувеличитель в комплект не входили, а две фотопленки быстро израсходовались. И он продолжал мечтать. 'Если что-то очень хочешь, то это происходит' - фраза, которую он помнил из детского фильма.
  Через два месяца после дня рождения к нему приехал отец. Мать развелась с ним, когда Славе было три года. Отец говорил, что ударил её, когда она неряшливо вылила кипяток двухлетнему сыну на ногу. У него было два высших образования, вторая семья, и работал он мастером-инженером на заводе. Они редко виделись, так как в Киев Славу одного не пускали. Сегодня отец надел клетчатый югославский костюм и белую рубашку с галстуком и был так не похож на отчима, который считал этот атрибут удавкой и пережитком 'вшивой интеллигенции'.
  - Мы пойдём, погуляем, ма?
  - Можете катиться на все четыре стороны! - любя сказала мама, - только не долго... не зли его.
  Это была их первая совместная сознательная прогулка. Кафе, мороженое, газировка с сиропом, сладкая вата.
  - Про що ти мриэшь, синку? - спросил он на украинском, когда они зашли в магазин 'Спорттовары'.
  - Я коплю деньги на самокат... Вон, видишь, на второй полке?
  - И скильки вин коштуэ?
  - Двадцать два рубля пятьдесят копеек... Я уже накопил четыре шестьдесят пять.
  Отец немного подумал и предложил:
  - Давай я трохи добавлю, це и буде мий подарунок тоби на день народження?
  Сердце мальчика готово было выпрыгнуть. Мороженое забыто. Чуть ли не бегом они вернулись домой. Слава вытряхнул из сигаретного коробка-копилки свои пятнашки и двадцатки, а также два металлических рубля, которые накалядовал зимой, и они вернулись в магазин. 'Только бы никто не купил его, только бы остался' - приговаривал про себя мальчик.
  Дрожащими руками он доставал самокат из картонной коробки, носовым платком обтирал промасленную раму, пока папа накачивал колёса. Это было чудо, настоящее чудо, наверное, самое большое за прожитую жизнь!
  Оставив отчима с отцом отмечать день рождения, Слава накатывал километры по близлежащим улицам и хвастался перед уличными ребятами, забыв обо всём на свете.
  - Слава, иди домой! - прокричала через калитку мама.
  - Мама, я ещё чуть-чуть...
  - Слава, пора ужинать... Иван уезжает.
  Что-то грустное было в её голосе. Когда сын увидел папу, слёзы брызнули сами собой. Следы запёкшейся крови под носом, разбитые очки. Он понял, чьих рук это дело. Отчим превосходил отца по силе и был на двенадцать лет моложе.
  - Вибач мене, синок, я бiльше не приiду до тебе... - поцеловал его на прощание отец. За этой сценой наблюдал отчим. Славе было стыдно признаться в своих чувствах, и он боялся человека, с которым предстояло жить. Отец уехал, и мальчику показалось, что увёз с собой его радость, свободу и смех.
  - Не нужны нам подарки этого чучела! Ты меня слышишь? Продадим щенков, купим тебе самокат. А этот драндулет сломай и выбрось на помойку.
  - Я не могу... Не надо! - закричал Слава.
  - Зато я могу!
   Отчим взял монтировку и с размаху нанёс удар по металлической раме. Мальчику показалось, что он услышал, как самокат застонал. Хотелось защитить его, но отчим оттолкнул Славу.
  - Тебе что, непонятно? Что ты хнычешь? Баба! Хочешь быть похожим на этого киевского пижона?
  - Не надо, я прошу тебя. Я сделаю всё, что ты захочешь. Я буду кирпичи со стройки носить, свиньям крапиву в лесу рвать, посуду мыть... не надо!
  - Ты и так это будешь делать! Отойди или перешибу!
  Он был пьян, и в эти минуты от него можно было ожидать любого поступка. Отчим ушёл в гараж, а Слава попытался выпрямить раму.
  - Салага, тебе только шахматные фигуры переставлять... Пошёл прочь, нюня... Не надо нам вшивых подарков.
  Он вернулся с канистрой, облил самокат бензином и поджёг. Самокат вспыхнул как свечка, и надежды мальчика его починить рухнули окончательно. Слава не мог плакать, но внутри его маленького сердца водопады слёз обрушивались и обрушивались, пока он смотрел, как горит его мечта.
  С отцом они увиделись лишь спустя шесть лет. Его подарок мальчик спрятал в маленьком заброшенном сарае. Когда отчим уходил на работу, он доставал из-под дров обожжённый скелет самоката и представлял, как рассекает на нём по улице.
  
  Коллекционер
  
  Славе нравилось коллекционировать. Вначале это были фантики от конфет. Потом их место заняли значки, которые он вывешивал на прикроватный коврик и перед сном любовался наполняющейся коллекцией. Деньги на значки экономились на обедах, либо 'калядовались', 'засевались'.
  В каждом магазине 'Канцтовары' и киосках 'Союзпечать' были отделы значков и почтовых марок. Предметы вожделения располагались по секциям и коллекциям. 1980 й год оставил яркий след в памяти советского школьника. Олимпийские значки выпускали ещё пять лет, и он их ценил выше всего, так как казалось, что больше такого праздника не будет. Второе место занимали значки с портретами вождя. Он не знал, почему. Может быть потому, что учителя обещали, что скоро наступит коммунизм и всё будет бесплатно. 'От каждого по способностям - каждому по потребностям!' - лозунг коммунизма. Мальчик ждал этого, так как можно будет не думать о том, как накопить деньги на значки, самокат или спортивный костюм. Работай - и всё будет. Поэтому к Ленину он относился с особым пиететом.
  И когда в продаже появилась новая коллекция из четырнадцати значков, выполненная на бронзовой основе и с зеркальным переливающимся вождём, понял, что она должна быть у него. Смущала цена - двадцать семь рублей. Поштучно не продавали. Что же делать?
  На новогодние праздники он назасевал и накалядовал почти двенадцать рублей. Но где взять ещё пятнадцать? Что такое засевать и калядовать в советские времена?
  Калядки. Прежде чем начать калядовать, надо постучать в дверь и спросить у хозяев: 'Калядовать можно?' При их согласии калядовал на украинском. Родного языка он стеснялся и использовал его лишь на уроках литературы, да на новогодние праздники. Большинство в городе разговаривали на русском.
  'Щедрик-ведрик, дайте, вареник'. Или 'Каляд-каляд-калядин, я у мамки не один. Дайте, дядько (тьотко) золотий. Золотого, як нема, дайте дядько (тьотко) пятачка!'
  Но больше денег можно было заработать на засевании. Праздник, связанный со старым новым годом. Прабабушка Харитина научила Славу староукраинской песенке, которую он распевал, посыпая полы хозяев крупой: пшеном, ячкой, овсом, перловкой.
  'А в поле, в поле, сам плужок ходив,
  А за тим плужком сам господь ходив,
  Дива Мария йисти носила, йисти носила, бога просила:
  Ой роди, Боже, жито-пшеницю, жито-пшеницю, всяку пашницю!
  Здравствуйте, з праздничком, з Новим роком, будьте здорови!'
  Кто угощал конфетами, кто фруктами, но чаще монетками или рублём.
  И вот, заработанные таким образом деньги он мечтал потратить на коллекцию значков с Лениным. Но не хватало. Приближался день рождения.
  - Славик, что тебе подарить на день рождения? - поинтересовался дедушка.
  - Дедушка, ты же знаешь, как мне нравятся твои шахматы.
  В двенадцать лет внук приблизился к рубежу КМС (кандидат в мастера спорта) и они с удовольствием играли фарфоровыми фигурками. Бабушка и дедушка жили в квартире, в двух кварталах от них. Это были родители отчима, но у него других не было, и он считал их своими родными.
  - Они же дорогие, Слава! - сказал дед.
  - Я знаю, дедушка... Они стоят пятьдесят рублей. У меня есть двенадцать. Вы с бабушкой, да мама с папой добавите мне, вот я и куплю. Обещаю, что к лету КМС выполню.
  - Раз обещаешь... на, - держи! - и дед достал из серванта две красные десятирублёвки.
  Шахматы и значки продавались в одном отделе новенького магазина 'Орбита'. Зажав в руках пятьдесят рублей, Слава пребывал в нерешительности. Перетрогав ленинские значки, шахматные фигурки, шахматные доски с фигурками и произведя расчёты, он, в конце концов, совершил покупку.
  - Мне, пожалуйста, коллекцию юбилейного Ленина и шахматы за двадцать два рубля! - попросил он продавца.
  Это были, конечно, не дедовские шахматы. И фигурки поменьше, и доска не деревянная, и качество среднее.
  - Эх, Слава, Слава! - сказал дед, когда внук пришёл домой и развернул свою покупку, - что с тебя взять? Дитё ты ещё...
  - Зато эти на магнитной основе и их можно в дорогу брать! - сказал в своё оправдание мальчик.
  
  
  Коллекционер-2
  
  Коллекционировать мальчик начал с семи лет. Фантики от конфет, игрушечные солдатики, открытки, значки, иностранные монеты и банкноты, журналы 'Наука и жизнь', школьные дневники, макеты самолётов, этикетки с бутылок от напитков, словари-справочники. Среди одноклассников он был первый меняла, так как всегда мог предложить что-то для замены. Его коллекции хранились в специальных отсеках письменного стола, комода, на серванте и на книжных полках.
  В одиннадцать лет отец подарил ему красивую жёлтую папку, завязывающуюся на тесёмочки, которую он решил приспособить под коллекцию вырезок из газет. Родители выписывали семь газет и шесть журналов.
  В ноябре 1982 года ушёл из жизни генеральный секретарь КПСС - Леонид Ильич Брежнев. В понимании мира мальчика он ассоциировался с Лениным. Портреты вождей украшали каждый учебный класс, каждый кабинет. Их слова цитировали учителя, а 'Поднятая целина' была в каждой семейной библиотеке, как и тома Ленина. В своих заветах Леонид Ильич обещал скорый приход коммунизма. Слава ждал этого и в фантазиях представлял, как он будет пользоваться благами новой формации.
  С уходом генерального секретаря их город погрузился в траур. Это было похоже на то, что в доме отключили электричество и приходится пользоваться лучиной из ваты и подсолнечного масла. Печальные лица родителей, учителей, продавцов. В кинотеатрах отменили показ фильмов. Пять телевизионных каналов были заполнены классической музыкой и балетом.
  'Может быть, Леонид Ильич любил балет и музыку?' - думал Слава. Повсеместные флаги и портреты с чёрными лентами вызывали тоску. Занятия в школе проходили в непривычном режиме: чтение некрологов из газет чередовалось цитатами из книг Брежнева. На входе в кафе висели таблички 'санитарный день', 'переучёт' или 'закрыто' без объяснения причин. Если бы не коллекции, которые можно разглядывать, и не шахматные комбинации, было бы совсем скучно. Нет ни 'В гостях у сказки', ни 'Катрусиного кинозала', ни 'Спокойной ночи малыши'.
  Когда Слава открыл почтовый ящик, из него высыпались газеты: 'Комсомольская правда', 'Правда Украины', 'Аргументы и факты', 'Нове життя', 'Пионерская правда', 'Труд', 'Известия'. Все передовицы содержали однотипные некрологи. Родители их читать не стали. Спросив разрешения, он вырезал некрологи и поместил в пустующую папку. Зачем, он так и не понял.
  На место Леонида Ильича пришёл новый генеральный секретарь. Жизнь в стране заметно изменилась. Классный руководитель неоднократно предупреждал, что прогулы будут наказываться, чуть ли не отчислением из школы. Теперь прогульщиков будут ловить дружинники, которых трудно различить, так как некоторые из них не носили нарукавных повязок. Слава никогда не прогуливал уроки, но страх быть пойманным не покидал его. Родители рассказывали о том, как их друзей, стоявших в очереди за дефицитными чешскими сапогами, дружинники доставили в милицию и потом на работе их разбирали на партсобрании. В городском кинотеатре, в очереди за 'Докторской' или 'Ивасями' везде были вездесущие дружинники-контролёры.
  Но так продолжалось недолго. Через полтора года коллекция пополнилась новыми некрологами. Что-то мистическое было в этой жёлтой папке от отца. С другой стороны - появилась возможность пополнить её и совершенно бесплатно. Не надо ничего покупать или обменивать. В жизни и школе всё повторилось по прежнему сценарию. Как будто и не убирали двухметровые портреты да стяги с чёрными ленточками. Траурное фортепиано, балет, ленты. И через год всё повторилось опять.
  Слава задавал себе вопрос: 'Куда девается такое количество портретов? Неужели сжигаются или уходят на макулатуру?'
  Новый генеральный секретарь с родимым пятном на лбу родителям не нравился. Его 'сухой закон' заставил их развивать подпольное ремесло на дому. Славе же было стыдно за запах, который пропитывал одежду и который чувствовался уже в саду. Поэтому он не приглашал к себе друзей, а когда происходил сам процесс дистилляции, отчим выпускал во двор овчарок, якобы порезвиться.
  Молодой генеральный секретарь вызывал симпатию необычным говором, новыми телепередачами. Чумак, Кашпировский, телесериалы, телевикторины, программа 'Взгляд' будоражили телеканалы советского телевидения.
  Вскоре состоялся XXVII съезд КПСС, которому предшествовал республиканский съезд Украины. По этому случаю в Киеве продавали бананы с апельсинами, но километровые очереди сметали всё. Слава ходил по городу в поисках дефицита, но купил себе лишь спортивные кроссовки фабрики 'Киев-Спорт' да пять бутылок Coca-Cola. Друзья говорили, что их родители привезли из Москвы настоящий 'Адидас' и живые ананасы.
  Он подумал-подумал и решил, что смертей больше не будет, и пополнил свою папку вырезками о съезде. Понять решения и программу партии ему было сложно. 'Перестройка, сухой закон, ускорение' - слова, которые родились в это время и долгое время заполоняли телеэфир.
  
  
  Инга Хемишдомби Ципро
  
  Её отца звали Ципро. Он был из Германии и в 1987 году завоевал титул чемпиона Мира. Каким-то образом судьба его забросила в Венгрию.
  Ей было полтора года, когда она появилась в семье. Мощная широкая грудь, красивая поступь и типичный чепрачный окрас. Они проехали 1700 км на 'Москвиче', чтобы через начальника Ужгородского ОВИРа встретиться с заезжим венгром и купить её.
  Слава удивлялся стоимости - две тысячи рублей! Можно было купить 'Запорожец'. Отчим с гордостью раскрывал её родословную на латинице и с печатью в виде венгерского триколора, показывал фото отца в немецком журнале и мечтательно закрывал глаза. Даже на рыбалке пасынок не видел у него на лице такого блаженства.
  Её поселили в новенький вольер и кормили вырезкой. Отчим, как бывший мясник, знал толк в мясе и лично контролировал его покупку.
  Славе же импонировала Лура. Её полная кличка Д`Луара из Берестя. Её привезли из Польши. Она была более жилистой, менее чепрачной, чуть выше в холке, но умной, сильной и преданной. Временами ему казалось, что она понимает и отгадывает мысли. Без страха бросалась на сенбернара, валила с ног инструктора на ЗКС, перепрыгивала забор, запряжённая в санки перевозила детей. С ней он чувствовал себя в безопасности. Но в ринге она была в середине и приносила лишь 'серебро' или 'очхор'. Лура служила семье шестой год, но кормили её лишь требухой, мойвой да перловкой. Почему такая несправедливость? Неужели из-за разницы в цене?
  Инга принесла пять щенков и окупила себя. В суточном ринге собака вошла в пятёрку лучших на чемпионате СССР в Днепропетровске, тогда как Лура была в пятом десятке. Но ни в ЗКС, ни в ОКД она не выступала. Увы, природа, наделив её красотой, позабыла обо всём остальном. Отчим пытался обучать Ингу. Для неё так и остались пустым звуком команды 'фас, апорт, барьер, голос...'
  Вернувшись из школы, мальчик обнаружил мамину записку. 'Слава, разогрей еду и накорми собак'. Наигравшись с Лурой в снегу, он вошёл в вольер к Инге. Её грустные глаза, казалось, ревновали его к соседке. А может, она завидовала их дружбе? Он попытался приласкать её и почесать за ухом. Испугавшись, она прошмыгнула между ног и выбежала из вольера.
  - Инга, ко мне! Стоять!
  Увы, его слова остались не услышанными. С ужасом он вспомнил, что не запер калитку. Собака почуяла страх и устремилась к ней. Автомобилисты, завидев бегущих, притормаживали. Слава нёсся что было сил, так как понимал, что пощады ему не будет.
  - Инга, милая, ко мне, стоять, стоять, родная. Ну, пожалей ты меня. Мне ведь голову снесут.
  Но она не хотела и слушать.
  - Куда же ты, дурочка, бежишь? - кричал он ей. - Может, она бежала на запах отчима, направляясь к заводу?
  Через четыре километра собака забежала в подворотню, которая оказалась капканом. А может, она попросту устала и сдалась? Он загнал её в угол, повалил на снег, обмотал вокруг шеи мохеровым шарфом и привёл домой. Ему показалось, что она плакала по пути. Но от чего? Не понятно.
  Вскоре её украли. Слава всё думал, как можно украсть немецкую овчарку? А затем из дома пропала и её родословная.
  
  Примечание: ОКД - общий курс дрессировки. ЗКС - защитно-караульная служба, очхор - очень хорошо.
  
  Аист
  
  Пока не взорвался Чернобыль, каждое лето семья Славы отдыхала на правом берегу реки Десна, у деревни Пуховка. Три месяца палаточной жизни пробегали в рыбалках, кострах, купании и сборе ягод. Когда наступала пора идти в школу, то к одежде и обуви Слава испытывал лёгкую неприязнь, так как за это время успевал отвыкнуть от них.
  В конце августа, погрузив весь палаточный скарб, они возвращались домой на легковушке. Между деревнями простирались хлебные поля да встречались редкие лесопосадки. Внезапно дорогу перебежал подпрыгивающий аист. Скрипнули тормоза жёлтого 'Москвича'. Все пассажиры испугались, что могли сбить птицу. Но, похоже, что напрасно. Аист остановился метрах в десяти и наблюдал за ними.
  - Поехали, Вова! Мне ещё надо вещи разбирать, а вечером смену принимать, - сказала мама.
  - Не торопись, Ир. Надо разобраться... что-то тут не так.
  Отчим вышел из машины и без труда поймал крупную птицу. Казалось, что она и не сопротивлялась.
  - Крыло перебито, рана серьёзная, надо его ветеринару показать. Наверное, кто-то из охотников баловался.
  Слава взял аиста на колени. Казалось, что он даже слышал, как часто бьётся его сердечко. Аист тревожно рассматривал салон. Вспомнилось, как этой зимой отчим расстреливал голубей из воздушного ружья, спрятавшись на кухне, а потом готовил их на мангале. Но то были голуби, как отчим приговаривал - 'сорные птицы'.
  Ветеринар сказал, что у аиста огнестрельный перелом костей крыла, и что летать он больше не сможет. Он обработал рану и отдал его со словами: 'Бросьте его где-нибудь! На кой он вам сдался?'
  - Оставим его себе? Я буду ухаживать за ним! - попросил пасынок у отчима.
  - Если обещаешь, то бери... он твой.
  Слава обрадовался новому другу. В то время у него было три аквариума, если не считать прочей домашней живности: собак, кошек, нутрий, свиней, коз и кур. Но аист - это было что-то особенное и благородное.
   До наступления холодов аист жил в вольере для кур. Ему готовили кашу и давали кусочки рыбы. Вначале он стеснялся и не подходил к общей кормушке, не дрался с курами за вкусности. На их фоне он выглядел этаким интеллигентом. Освоившись, он гонял кур своим красным клювом, который выводил немыслимые трели, напоминающие деревянную трещотку.
  Друзья, приходившие в гости, с удивлением смотрели на необычного обитателя и расспрашивали о нём. И Слава гордился им. В украинских деревнях аисты часто вьют гнёзда над домами. Говорят, что это приносит удачу и счастье. В двенадцать лет он не понимал этих слов.
  Вскоре наступила зима. Кур поместили в курятник, а для аиста отвели целую комнату в доме. Её планировали отремонтировать и отдать Славе. Но он сказал, что поживёт с сёстрами.
  Аист грустил и вызывал жалость. Замерев на красной лапе в корыте с водой, с почерневшей от грязи белой манишкой, он тосковал... по воздуху, по небу и по своей паре. Его родственники улетели в тёплые края, оставив зимовать его среди кур и людей. Всё реже напоминал он о себе щёлканьем клюва, всё чаще молчал.
  В марте у него появились соседи. Мелкие, жёлтые пушистые комочки, которые хаотично бегали по комнате и натыкались на его лапы, как на столбы. Мать купила на рынке три десятка цыплят, чтобы через месяц выпустить их в вольер. Славе показалось, что он обрадовался соседству и поучал молодёжь правилам поведения в обществе. То и дело он не больно щёлкал их клювом в шею, но его 'уроки' воспринимались с неохотой.
  В апреле всех птиц выпустили на улицу. За неделю-другую он очистился от 'домашней грязи' и стал таким, как прежде - интеллигентом в 'чёрном фраке с красными сапожками'. Пару раз мальчик замечал, как он проверяет свои крылья, демонстрируя их меньшим братьям. В конце апреля Слава пришёл из школы, и не застал своего друга.
  - Мама, а где аист?
  - Улетел, Слава. Видимо учуял своих. Но обещал вернуться и свить гнездо! - ответила она полушутя.
  Слава был рад, что друг выздоровел, но в то же время, он долго ждал, когда прилетит аист, и подготовил на крыше площадку для гнезда. Но аист так и не вернулся...
  
  Суд
  
  Это произошло летом. Друзья, книги, спокойные вечера, мультфильмы. И даже рутинные домашние дела: сбор травы в лесу, ягод и фруктов в домашнем саду, воровство кирпичей на стройке - представлялись ему радостными занятиями. Отчим калымил на охране парников и месяц дома не появлялся. На выходные он приехал и, чтобы не скучали, привёз ящики с помидорами и огурцами... на четыре пятидесятилитровые бочки.
  В мальчике сразу всё сжалось от страха, когда его взяли мыть машину. Он, конечно, не боялся, что не справится с тряпкой, мылом и водой. Страх не разобрать его сбивчивую, заикающуюся речь и заслужить, в лучшем случае, оплеуху. Ожидания не оказались напрасными. Одна, вторая, третья... Внезапно Слава услышал звук тормозов, за которым последовал удар палкой по подушке и собачий визг. Он принадлежал дворняжке, которая осталась лежать припечатанной к асфальту в маленькой красной луже.
  - Ты что, сука, сделал? - подбежал отчим к водителю остановившегося 'жигулёнка'.
  - Я... ничего. Ты, посмотри, обычная дворняга.
  - Дворняга, говоришь? А если бы на её месте были мои дети? Ты об этом подумал?
  - Слушай, парень, отвяжись. Тебе, что дворнягу жаль?
  У отчима произошло замыкание. Он становился таким, когда выпивал. В такие минуты казалось, что бес вселяется в его глаза. Одним движением он вытащил интеллигента в фетровой шляпе и очках из салона и матерно приговаривая, наносил ему удары. Было смешно, так как виновник был похож на боксёрскую грушу. Слава гордился его силой и чувствовал в нём своего защитника.
  На крики дерущихся прибежали соседи и их разняли. Откуда ни возьмись, приехала милиция. Впервые он её видел так близко. Объяснительные, протоколы, наручники, понятые - и отчима увезли в милицейском УАЗике.
  На маму невозможно было смотреть. Ещё утром Слава радовался, что отчима нет, но сейчас ему стало жаль его. Вспоминалась его неумелая забота о пасынке. Отчим покупал ему импортную одежду, наказывал за тройки-четвёрки, мечтал, чтобы тот стал дипломатом, научил вольной борьбе и шахматам. Слава осознал, что, наверное, любит этого хмурого черноволосового бородача с татуировкой на груди в виде распятого Христа. Это слово и было табу в их семье, и он никогда ни от кого его не слышал. За что же он любит? Он не понимал. Это чувство рождается где-то в сердце и живёт в нём, пока оно бьётся.
  Настал день суда. Мать, посадив в коляску годовалую Виту, взяв за руку шестилетнюю Валю, пошла в суд и по дороге инструктировала детей.
  - Когда тебе дадут слово, ты должен рассказать, что он сделал тебя человеком. Вспомни, как ты учился в первом классе, и каким отличником стал, шахматистом-разрядником. Каким сорванцом был и какой теперь примерный мальчик.
  - Мам, но ведь это неправда! Шахматами я занимаюсь в секции, учиться стал хорошо, потому что Вита родилась, а на улицу он меня просто не пускает.
  - Слава, а ты хочешь, чтобы я одна осталась с вами тремя? И передачки в тюрьму носила? Будет хорошо, если ты поплачешь, и ты, Валюшенька, тоже плачь...
  В зале суда было малолюдно. Бабушка, дедушка - родители отчима, мама, да сестры и жена обвинителя. На отчима было больно смотреть. Его ввели в наручниках и черной спецовке. Казалось, что он постарел за прошедший месяц, и вся воинственность его улетучилась. Слава вспоминал его подарки, вспоминал, как он научил играть в шахматы в семь лет, а в восемь из-за его проигрышей они перешли на 'Эрудит', вспоминал, как покупал ему фирменные вещи, заставляя мать сдавать обратно отечественные, учил приёмам вольной борьбы, держать молоток и отвёртку, удить ненавистную рыбу, вспоминал немецких овчарок - и слёзы катились сами по себе. Ему представилось, что если он попадёт в тюрьму, то умрёт для них, и стало ещё больше его жаль.
  Его освободили и все были счастливы...
  
  ЧАЭС, хроники школьника...
  
  26 апреля 1986 года, пятница, последний учебный день. Впереди два выходных, первые соревнования по боксу и майские праздники, на которые можно будет открыть сезон купания на Днепре. Эту пятницу я запомнил надолго. В школе проходили учения по гражданской обороне. Накануне в четверг на уроке НВП учитель - отставной майор - долго втолковывал нам, как нужно укрываться от ядерного оружия. Но его команды 'вспышка слева, вспышка справа' казались из несуществующего фантастического мира.
  В пятницу в 11:00 прозвучал непривычно длинный школьный звонок. Это сигнал к эвакуации. Когда мы выбегали из школы, я ударился лбом о металлический столб. Из глаз посыпались искры. Одноклассники подхватили меня за руки и ноги и понесли на стадион, как 'пострадавшего'. Здесь мы несколько раз перестраивались, наблюдая за приехавшими пожарными. Уроков больше не было, и через пару часов всех отпустили по домам.
  В субботу наша спортивная секция поехала в Боярку, где проходило первенство Киевской области по боксу. После девяти месяцев занятий меня впервые поставили на настоящий ринг. Бой я проиграл, так как пропустил несколько ударов, от которых разболелась голова. Тренер сказал, что я хорошо держался и обещал рассмотреть допущенные ошибки. Настроение было хорошее. Почему? Может от дождя, который пробрал насквозь, может от появившейся радуги... Родители, завидев меня мокрым, навешали оплеух. Странно, как будто я маленький.
  В понедельник отменилась школьная репетиция к первомайскому параду. Обычно на весенних парадах мы синхронно размахивали веточками с искусственными белыми цветочками из папье-маше, а на осенних маленьким красными флажками.
  Во вторник я пришёл на тренировку. На двери подвала висело объявление: 'Тренировки отменяются. Приходите после каникул'. Жаль, что не смогли разобрать ошибки боя.
  'Что-то здесь не то. Так не бывает...' - подумал про себя. И родители как-то подозрительно молчат, угрюмые и без настроения.
  Первомайская демонстрация проходила без школьников. Посмотрев в который раз на красные полотнища, грузовики, обтянутые кумачом, двухметровые портреты Ленина, Горбачёва и Щербицкого, пошёл с другом пить коктейли в кафетерий. Двенадцать копеек - без сиропа, пятнадцать копеек - с сиропом. Мой рекорд - десять стаканов за один заход, у друга - двенадцать.
  Второго мая отчим рассказал, что на Чернобыле произошла авария и нам надо уехать.
  - А почему по телевизору не показали?
  - Молчат... берегут свои задницы... мордовороты. А вы теперь будете пить красное вино по столовой ложке в день перед сном и йод по пять капель. Это для профилактики... от радиации.
  Вино было сладким и терпким, но мне нравилось, от йода выворачивало. Младшая сестрёнка плакала, когда в неё вливали эти 'лекарства', средней было безразлично.
  Третьего мая классный руководитель сообщил, что каникулы начнутся на неделю раньше и у нас не будет экзаменов. Мы радовались такому неожиданному повороту событий. Хотя я заметил, что некоторые из учеников не пришли в школу после первомайских праздников. Да и город опустел. Не работали рынки, с улиц исчезли деревенские бабульки с домашним молоком и творогом. Друзей не выпускали гулять. Лишь поливальные машины работали, как заводные, надраивая асфальт до блеска. Странно. Что же такое радиация? Может, вот эти жёлтые пятна на асфальте и есть радиация?
  Радости не было границ, когда бабушка сказала, что повезёт нас к родственникам в Азербайджан. В двадцатые годы её мама и наша прабабушка Харитина, спасаясь от голода, переехала из Харьковской области в Хачмас. Это маленький городок на побережье Каспийского моря. И теперь по всему Азербайджану и Туркмении жили наши родственники. Осенью от них приходили посылки с гранатами, айвой, орехами и пахлавой. И вот теперь мы поедем к ним в гости! Ура, я столько лет мечтал о море!
  Двое суток дороги превратились в настоящее приключение. В Донецкой области нас накрыло угольное облако, и проводники всем заменили постельное бельё. Утром на пассажиров без смеха невозможно было смотреть. Они были похожи на шахтёров, которые только что поднялись из забоя шахты.
  Бабушкиных родственников я видел впервые. Они расспрашивали нас об аварии. Но я мало знал. Все жили слухами. В качестве подарков мы привезли ящик сливочного масла, ящик карамелек, головку сыра и большой кусок свежезамороженного мяса, так как эти продукты были в дефиците. Нас угощали фруктами и чёрной икрой.
  Первого июня мы пытались сдать кровь на анализ в Баку. Бабушка объяснила, что это надо для здоровья. Но сделать это было непросто. Нас посылали из одной поликлиники в другую. Мне показалось, что нами брезгуют или побаиваются. Потом бабушка дала взятку в двадцать пять рублей, и всё разрешилось. Я впервые узнал, что такое взятка в Азербайджане. 'Здесь, чтобы устроиться дворником, необходимо в паспорт вложить пятьдесят рублей...' - рассказывала её двоюродная сестра из Сумгаита. Для советского школьника это звучало дико.
  Три месяца мы прожили в Азербайджанской и Туркменской ССР. Каникулы у старших школьников заканчивались первого сентября. Младшим разрешили отдыхать до октября. Я впервые летел самолётом, да ещё самостоятельно.
  - Что-то ты сильно вырос, Слава! - сказал отчим, встречая меня в аэропорту Борисполя.
  - Да, эээ, почти пятнадцать сантиметров за лето прибавил... плавал километрами да икру чёрную ел ложками.
  - Это на тебя радиация подействовала... - неласково пошутил он, - и перестань экать, терпеть не могу это эканье!
  Первого сентября в нашем классе появилось пять новеньких учеников. Все они были из Чернобыля. Их родители получили квартиры в доме, который строился для работников горисполкома. Ребята были начитанные и хорошо учились. С Лёшей Е. и Алёной С. я подружился. Они рассказывали, что им запретили брать с собой игрушки, книжки и одежду. И поэтому всё осталось в квартирах.
  Подвал бокса так и не открылся. Тренер эмигрировал в Израиль. И я перешёл в секцию лёгкой атлетики. На Десну мы больше не ездили. Родители перестали собирать грибы, ягоды, отчим забросил спиннинги и удочки, дедушка прекратил ходить в лес за берёзовым соком, мама ничего за лето не закрыла, и мы всю зиму пользовались прошлогодними припасами. Всех пугало слово 'радиация'! В газете 'Правда Украины' в сводке погоды ежедневно стали публиковать уровень радиации по Киеву и области.
  
  Бахча
  
  В Киевской области арбузы растут, но маленькие и несладкие. Бабушка их консервировала в трёхлитровых банках или квасила в бочках. Они шли на родительский стол под закуску.
  На летних каникулах их спортивная секция выезжала на 'сборы'. Питание и проживание оплачивало спортивное общество 'Колос', дорогу на поезде - родители. Спортивный лагерь располагался в маленьком городке Новая Каховка Херсонской области, известного по памятнику 'Тачанка' и Каховскому водохранилищу. Быт был скромный, питание также. Атлеты жили на дебаркадере, представлявшем собой плавучую двухэтажную баржу, пришвартованную к левому берегу Днепра. Когда мимо пролетали 'ракеты', она покачивалась на волнах. Питались в летней столовой гостиницы 'Каховка', что в четырёх километрах от лагеря, но зато в непосредственной близости от стадиона. На его резине в былые времена олимпийский чемпион спринтер Борзов устанавливал рекорды Советского Союза. В память о нём дорожку не ремонтировали. Сборы - это ежедневные трёхразовые тренировки. Зарядка, утренняя тренировка и вечерняя. Между ними еда, сон и пляж.
  Раз в неделю их тренер устраивал день отдыха. Лишь утренняя зарядка и после завтрака выезд в трудовой лагерь на помощь колхозу. Дети радовались этому, так как появлялась возможность наесться и создать запасы продовольствия. Ведь где растёт одно, там можно встретить и другое.
  В один из таких дней отдыха их вывезли собирать кабачки. После абрикосов и слив это показалось несправедливо. Что с кабачков возьмёшь? Без удовольствия они рвали холодные от росы овощи, периодически перекидывались ими. Их молодой тренер, завидев кислое настроение подопечных, изменил тактику.
  - Первые пять человек, кто быстрее всех наберёт норму, - а это десять ящиков, - я отпущу на бахчу. По разведданным это в двух-трёх километрах от нашего поля.
  Его объявление было сродни выстрелу из стартового пистолета. Два часа - и норма готова. Славу он назначил старшим диверсионной команды, так как считал, что шахматы развивают интуицию и прогнозирование. Воровать, как казалось Славе, он умел. На предыдущих сборах старшие ребята использовали его в заговаривании продавщиц, и они ни разу не прокололись.
  На поиски бахчи отправилось пять человек. Младшему - десять, Славе пятнадцать. Два километра растянулись на все пять. Кабачки сменились морковкой, морковка капустным полем и лишь за ней показалась бахча.
  - Чтобы грамотно украсть, надо делать вид, что ты не воруешь, а берёшь своё, - инструктировал Слава отряд, - поэтому делайте вид, что вас вывезли на сбор арбузов. Всем всё ясно?
  Слава вспомнил, как обрывал соседские абрикосы, которые были крупнее домашних. Незаметно подошёл хозяин - народный врач и попросил: 'Можно попробовать?' Стало стыдно, но он виду не подал и отсыпал половину из своей сумки. Но больше за абрикосами не лазил.
  Ребята быстро наполнили свои сетчатые авоськи арбузами и, довольные, отправились в обратный путь.
  - Не подскажете, который час? - спросил Слава у двух парней, работающих на прополке капусты. Одетые в спортивные костюмы, они напоминали скорее городских спортсменов, чем колхозников. Речь и выражение лиц подтверждали догадки об их интеллигентном происхождении.
  - Половина второго, - улыбаясь ответил один из них, - помощь нужна?
  - Спасибо большое, не надо. Сами справимся.
  Надо было торопиться, так как скоро автобус должен уезжать. В следующее мгновение на шею Славы приземлилась тяпка, от удара которой он упал на землю.
  - Стоять, сволочи! - рявкнул, молчавший до этого напарник, и снёс с ног второго спортсмена. Интеллигентность пропольщиков капусты вмиг улетучилась. Каждому согласно возрасту досталось. Били не больно, но неприятно. Лишь десятилетнего Тараса не тронули. От испуга у него на брюках образовалось мокрое пятно. Дальше последовал допрос. Как в фильмах про фашистов и плен. Испуг постепенно проходил. Можно было бы убежать. Ребята ждали команды. Но Тарас... выглядел раздавленным.
  После трёхэтажных матов и побоев захватчики решили проучить воров.
  - Ешьте землю, гниды! - крикнул тот, который отвечал на вопрос о времени. Все отказались. Лишь Тарас, измазал лицо в чернозёме.
  - Тарас, брось, умрёшь ведь, - скомандовал Слава.
  - Не тебе решать, ублюдок! - и удар в грудь свалил его.
  - Значит отказываетесь... Тогда раздевайтесь догола. Снимайте всё с себя. Удары тяпками подгоняли ребят, и вскоре все остались в одних трусах.
  - Оставляем вам трусы... но взамен вы должны съесть всё, что наворовали.
  Все обрадовались, так как на бахче не попробовали ни одного арбуза. Солнце стояло в зените. От работы и страха во рту пересохло. Так как ножей ни у кого не было, охранники разломали арбузы ударами тяпок.
  Ягоды были неспелые, и есть белую мякоть было противно, некоторых тошнило. К тому же у первых арбузов надо было есть и кожуру. Тарас плакал и звал маму. Он был племянником тренера, и Слава пытался успокоить его, сказав, что съест его порцию.
  - А теперь убирайтесь отсюда. И передайте всем, что кто решится прийти на бахчу, - будут жрать землю...
  Урожай был собран, и спортсмены сидели в автобусах. Команде добытчиков было стыдно появляться в трусах. Тренер внимательно выслушал их рассказ и доложил руководителю сборов - Малиновскому Николаю Павловичу. Тот был в прошлом прославленным стипльчезистом, но сейчас ребята за глаза называли его Сеньор Помидор из-за объёмов живота, красных спортивных брюк и пунцового лица. Он был очень строг и зимой выгнал Славу со сборов за попытку привезти бутылку вина на встречу Нового года.
  - Что ж, молодцы, что не сдались..., - комментировал директор лагеря, - но запомните, волка ноги кормят! Пусть эта пословица запомнится вам на всю жизнь. Если вы ещё не уяснили, кто вы и для чего вы здесь, то я вам помогу. Обеда вы лишаетесь. Его вы не заслужили. Автобуса и отдыха тоже. Жду на вечерней тренировке в парке. Кто не успеет, - можете заказывать билет в Киев.
  Двадцать километров по степной дороге в солнцепёк. Необязательно ведь бежать. Самая большая неприятность - это стыд за наготу. С подсказками редких автомобилистов к вечеру ребята дошли до лагеря. Напившись воды, они пошли на тренировку и лишь к ночи оказались на койках дебаркадера.
  Весть об их подвигах быстро распространилась, и ребята ждали подробностей. Кто, как, зачем, почему?
  На следующий день тренер взял бутылку шампанского и со Славой поехал на велосипедах за спортивной формой. Он был всего на десять лет старше своего подчинённого и иногда мог дать ему фору на длительных кроссах.
  Они зашли в деревянную сторожку, которая была неподалёку от бахчи. На керосиновом примусе закипал алюминиевый чайник, на двухэтажной кровати сохла спортивная форма. Один из сторожей ремонтировал велосипед, второй готовил обед из тушёнки и гречки. Улыбаясь, пожали руки и пригласили к столу. Добрые, интеллигентные лица, шутки, анекдоты, разговоры о спорте. Они оказались черкасскими велосипедистами и совмещали спортивные сборы с охраной бахчи. Рассказали, что не хотели бить нас, но таких наглых воров ещё не встречали. Напоследок угостили спелыми арбузами и пригласили на соревнования в Черкассы.
  
  
  Исповедь торгаша
  
  Моя мама работала продавцом, мой отчим был мясником, мои две сестры мечтали стать продавцами. С четырёх лет я спал в подсобках. Мне было приятно лежать на шершавой мешковине с сахаром и вдыхать её ароматный воздух. Во снах приходили зефиринки, мармеладки 'Лимонные дольки' или сливочные тянучки. Когда я научился считать двузначными цифрами, мама оставляла меня за своим прилавком. Уходила в подсобку, чтобы перекусить или поговорить с подругами, или на школьные собрания, или ещё куда.
  Моя жизнь вертелась вокруг магазина. Я прибегал в магазин, чтобы показать маме следы отцовского ремня на спине, я делал домашние задания, стоя у прилавка, а по вечерам относил домой тяжёлые сумки с деликатесами того времени. В семь лет я впервые поцеловал девочку, и это тоже произошло в магазине. Я знал, что такое санитарный день, ОБХСС, переучёт, недостача, 'сработала сигнализация', 'пересменка', хотя я никогда не мечтал стать продавцом.
  Мне нравилось надевать накрахмаленный белый халат, взвешивать конфеты, разливать сок из банки по стаканам, считать деньги и отдавать сдачу. Мне это представлялось этакой взрослой игрой. Ведь эти бумажные фантики немногим лучше почтовых марок, которые я собирал... На уроках обществоведения говорили, что с приходом коммунизма всё можно будет брать по потребностям... просто так, и ждать оставалось недолго.
  Я мог нарвать груш и отнести их на рынок через дорогу от дома или отдать их девочке из многоэтажки. Ведь деньги - это азарт, который появляется и исчезает помимо воли и желания. Когда мне захотелось купить болоньевый спортивный костюм за пятьдесят рублей, я за два часа нарвал и продал пять вёдер абрикосов.
  В девяностые годы я вспомнил о торговле. Сам я мог перебиваться кашей и хлебом, но когда появилась семья: беременная жена и падчерица, пришлось на время забыть про учебники. Ваучера о приватизации хватило на неделю пропитания, ещё на две недели подстраховала дедушкина медаль 'За отвагу'. Деньги таяли, и рубль обесценивался быстрее, чем увеличивалась стипендия.
  Бутылка 'Фанты' или водки в Киеве стоила в три раза дешевле чем в Питере. Друг сшил брезентовую сумку, которую мы наполнили двумя сотнями бутылок оранжевого напитка и привезли в общем вагоне поезда.
  Вечерами мы продавали 'Фанту' у метро 'Академическая'. Мне было стыдно, казалось, что я торгую ворованным. Когда мимо рядов проходили знакомые преподаватели, я отворачивался, чтобы не встретиться с ними глазами. Не раз видел, как у бабулек хулиганы воровали копчёную колбасу. Подбегали, срывали с металлических крюков и скрывались за строительным забором. Некоторых увозила скорая помощь, кого то отпаивали валерианой и корвалолом. Мне было их жаль. Хотелось отдать деньги, но дома ждали голодная жена и дети.
  Моя супруга - в прошлом мастер спорта международного класса по гимнастике. До выхода в декрет работала в торговле. 'Видишь, Слава, я за день зарабатываю столько, сколько ты за месяц, - хвасталась она. - И зачем тебе высшее образование? Отправят тебя на Дальний Восток... я с тобой не поеду...' Это меня злило и заставляло трудиться всё больше и больше.
  Затем я продавал квартиры и комнаты в агентстве недвижимости. Это было интересно, хоть и отнимало значительно больше времени. Приходить в нарядный офис на Невском проспекте, заваривать настоящий кофе и проверять базу данных на компьютерах. Созваниваться с продавцами и покупателями, ездить на просмотры... Иногда было жутковато, когда я понимал, что многие из продавцов остаются на улице и порой без обещанных денег... Обман с ними был более жёсткий чем с копчёной колбасой на рынке.
  - Почему вы отсутствовали на лекции по травматологии, товарищ младший сержант? - злобно спросил начальник курса, которого все за глаза называли Абаж.
  - Квартиру покупал!
  - Какую квартиру?
  - Двухкомнатную... на проспекте Славы.
  - Что вы мне всегда врёте, товарищ курсант? То дети, то жена у вас болеют, то соревнования... Жду вас у себя в кабинете с подробной объяснительной. А там посмотрю, какое наказание вам объявить...
  Я написал объяснительную на двух листах и принёс две бутылки смирновки. Наказание меня миновало.
  Вскоре я осознал, что лучше торговать в безопасном месте. У друга семьи - начинающего бизнесмена Костинова Сергея была трикотажная фабрика, которая осталась ему от мамы. Он говорил, что производство убыточное. Из десяти цехов работал один. Китай и Турция были дешевле и доступнее питерского трикотажа. После занятий я продавал кальсоны, панталоны и ночные сорочки. На машине меня отвозили на точку, и я раскладывал свой нехитрый товар на столах. Стыда уже не было. Стыдно было смотреть в глаза двум девочкам и жене. Хотелось что-то изменить.
  - Ты, чей, баран, будешь?
  - Я? - слова как будто застряли в глотке. Язык отказывался повиноваться. Я смотрел на двух богатырей, подкативших на тонированной девятке, и животный страх парализовал мою волю. Вспоминался фильм 'Брат' и рассказы однокурсников о бандитском городе. Умирать за нательное бельё в этот морозный вечер на окраине Купчино не хотелось.
  - Скажи, баран, своему хозяину, что задолжал он нам... И собирай своё барахлишко. Чтоб больше мы тебя здесь не видели.
  Я состоял на бирже труда, вечерами и в выходные дни работал в двух городских больницах, но денег на семью не хватало. А ведь мне хотелось получить 'красный диплом' и чтобы оставалось время на тренировки.
  - Ура! Я обладатель Кубка России на сто километров!
  - Что выиграл? - спросила жена по телефону.
  - Чешский пылесос!
  - Лучше бы тебе денег дали... В холодильнике мышь повесилась.
  По пути к метро Озерки я продал пылесос ребятам в малиновых пиджаках за швейцарские франки... Деньги оказались бразильскими франками с поддельными печатями и ничего не стоили.
  Мой друг Вадик по ночам подрабатывал охранником в клубе 'Александр' и рассказывал, что у них обитают клофелинщицы. В еженедельнике 'Из рук в руки' я встретил объявление: 'Продаю клофелин, жидкий, недорого, прямые поставки из Риги' и номер пейджера.
  Мы встретились в вестибюле метро 'Приморская'. Мужчина средних лет, в кожаной куртке, в правой руке он держал папку для документов, в левой пакет с лекарством. Для пробы я купил двадцать тюбиков. Перепродал Вадику. Доход составил три сотни процентов. Жена обрадовалась: 'Вот это я понимаю! А то всё учишься-бегаешь и никакого толку от тебя...'
  Колька - сосед по улице, который учил меня в детстве ездить на мопеде, открыл свой таксопарк и развивал бизнес.
  - Сколько тебе надо?
  - Да сколько привезёшь.
  - Тысячу ампул возьмёшь?
  - Конечно... на Украине его не найти.
  В долю вошёл Костинов. Точнее, он одолжил деньги на половину партии и вторую половину купил 'для себя'. Также он оплатил билеты на поезд курьеру. Мне оставалось лишь купить тюбики на 'Приморской', передать Костинову и встретить партию на киевском вокзале. Всё прошло гладко. Но Колька в последний момент отказался от клофелина. Процент глазных капель был не тот.
  - Бери за половину цены. Будете в два раза больше капать, - уговаривал я его.
  - Нет, мне надо полуторапроцентный.
  Что делать с лекарством и как возвращать деньги? Домой хоть не показывайся. Зимние каникулы подходили к концу.
  - Для чего этот препарат используется? - спросил у меня отец.
  - Это глазные капли. Они снимают внутриглазное давление при глаукоме.
  - Так попробуй сдать их в аптеки. Хотя бы стоимость вернуть.
  Я ходил по городским аптекам и предлагал клофелин. На меня смотрели, как на прокажённого и требовали показать то лицензию, то сертификат.
  Друзья подсказали, что надо ехать на Лукьяновский рынок.
  Покупатель нашёлся довольно быстро. Парень в валенках, телогрейке и варежках из овчины, торгующий видеокассетами, сказал, что купит всю партию, но завтра.
  Но я не пришёл. Интуиция подсказывала, что не бывает лёгких денег и где-то таится опасность.
  В Питере меня расстреляли... словами: 'Неудачник, тряпка, ты так и не научился жить, хлюпик... Бери пример с других...'
  Долг Костинову я отдавал семь месяцев. К работе продавца добавились профессии швеи-мотористки и маляра-штукатура. Меня научили работать на ткацком станке, и я строчил ленты для обмывки машин. Пальцы то и дело натыкались на острую иглу, глаза болели к концу вечерней смены, но каждая смена приближала меня к цели. Через три месяца я стал охранять фабрику. Вскоре её отобрали, вместе с иномаркой и пятикомнатной квартирой в сталинском доме.
  Клофелин я оставил в Киеве. Когда отдал долг, сказал отцу, чтобы тот раздавил ампулы и спустил их в мусоропровод.
  Больше я не торгую.
  
  Самогон
  
  Славе было три года, когда мама развелась с его папой. Отца он почти не запомнил. Через месяц в их доме появился первый отчим. Он называл его 'дядя Гена', хотя мама просила 'папой'. Почему он должен звать этого чужого человека папой, он не понимал. Вскоре в их семье родилась девочка.
  - Это Валюша, твоя сестричка, Слава... - сказала мама, когда её привезли из родильного дома, - у неё папа тоже Гена.
  Он смотрел на свёрток из одеяла, перевязанный красным бантом, и не понимал, как она может быть сестрой. Слава невзлюбил сестру. Она много плакала, и ему казалось, что мама совсем забыла о нём. Лишь в пятницу вечером его последним в группе забирали из детского садика с недельной продлёнки домой, и он завидовал сестре, что та спала в своей кровати и могла всегда играться с погремушками.
  В годик Валю отвезли к бабушке в деревню, отчим стал пить, и иногда он видел на маме синие пятна. Но жизнь мальчика почти не изменилась. Его перевели в украинский садик, где он не понимал многих слов, а воспитатели требовали разговаривать на непонятном для него языке и наказывали за непослушность. Одна из них заклеивала ему лейкопластырем рот. Он боялся об этом говорить маме, так как ябед ставили в угол на колени на соль или горох. Став школьником, он встретил её в читальном зале городской библиотеки, но она, наверное, забыла его.
  - Слава, дай руку своему новому папе. Его зовут Вова! - сказала мама, когда Славе исполнилось шесть лет.
  Он смотрел на высокого крепкого бородача с густыми чёрными волосами с татуировками на руках, груди и ноге, так не похожего на его отца и язык не в силах был назвать его папой, который остался в памяти интеллигентом в очках, костюме с галстуком. Он подсматривал за будущим отчимом в новеньком магазине, куда перешла работать его мама. Одной рукой тот ловко управлялся с громадным топором и даже предложил ему отрубить ногу мертвому кролику. Но мальчик лишь с трудом поднял топорище и под смех взрослых нелепо опустил клинок в деревянную колоду.
  Слава пошёл в первый класс, и отчим стал жить у них. Он был добрым и хозяйственным. Забрал Валю из деревни, провёл водопровод, построил ванную комнату, сделал ремонт в их частном доме, у мамы в день Победы родилась девочка, которую назвали Витой. В домике, где жили квартиранты, он оборудовал хлев и поселил туда свиней, кур и нутрий. Он купил настоящих немецких овчарок, которых боялись все Славины друзья, и построил вольеры. Но мальчик не радовался этому. Почти год он таскал кирпичи с соседней стройки для ванной и сливной ямы. Кроме того вся эта живность требовала еды, и после школы он уезжал в лес за травой и крапивой.
  Как-то, придя из школы, он почувствовал необычный сладковатый приторный запах, исходивший из родительской спальни. В алюминиевой выварке, укутанной в одеяло, пузырилась жидкость, напоминавшая по цвету какао. Отмахнувшись от мошек, он закрыл крышку и вечером спросил у мамы о случайной находке.
  - Это бражка, сынок, - ответила уставшая мама.
  - Зачем она? От неё такой противный запах и мошки!
  - Привыкнешь... Из неё мы с папой сделаем водку.
  - Зачем?
  - Не задавай глупых вопросов... Много будешь знать, - скоро состаришься.
  Слава не стал докучать вопросами и решил подождать. Иногда отчим и мама пили брагу и говорили, что 'она хорошо утоляет жажду', но Слава не верил, так как их лица становились красными, а глаза весёлыми. Тошнотворный запах в доме усиливался, и мошки стали появляться даже в его комнате. Вскоре папа отчима, которого он называл дедушкой, привёз металлический виадук, который вечером соединили шлангами с краном и крышкой и поставили выварку на газовую плиту. Мама приготовила тесто как для пирогов и обмазала им крышку. Из виадука тонкой струйкой потекла прозрачная жидкость.
  - Это водка, мама?
  - Водка в магазине. Это самогон.
  Отчим поставил в него поплавок-спиртометр и расплылся улыбкой: 'Пятьдесят градусов'. Затем он поджёг самогон в металлической кружке, и жидкость вспыхнула синим полупрозрачным пламенем. Это было красиво, почти волшебно, и мальчик вспомнил, что он видел подобный фокус в цирке на Площади Победы. И там и здесь мужчины пили горящую жидкость.
  Утром мама подкрасила самогон вишнёвым сиропом и закрыла его в трёхлитровые банки.
  - Убери их в погреб, сынок, и смотри не перепутай!
  Через месяц родители поставили уже две эмалированные выварки с брагой. Одна из них стояла в детском шкафу, накрытая его пальто и шубой сестрички. Иногда отчим просил принести ему браги, и Слава, затаив дыхание, опускал черпак в пузырящуюся жидкость цвета какао.
  Мама сказала, чтобы он никому об этом не рассказывал, а отчим запретил приводить друзей в дом. Лишь закадычный друг Лёня тайком пробирался к нему. Его родители тоже варили самогон, но в квартире соседней девятиэтажки. В те дни они не открывали ему дверь и тайком подсматривали за ним в дверной глазок.
  Запах в доме был такой сильный, что иногда Славе казалось, что вся его школьная форма пахнет брагой и на него обращают внимание девочки в классе. Ночью он накрывался одеялом с головой, чтобы не чувствовать запах и защитить лицо от вездесущих мошек.
  В газетах объявили 'сухой закон' и милиционеры ходили по домам-квартирам в поисках самогонщиков. На школьных политинформациях и в программе 'Время' говорили о том, что нужно искоренить пьянство и самогоноварение. На экране показывали медвытрезвители и нарушителей. Задержанных людей обвиняли в том, что из-за них Советский Союз никогда не построит коммунизм. Славе хотелось, чтобы тот поскорее наступил. На уроках обществоведения им твердили лозунг строителя коммунизма 'От каждого по способностям, каждому по потребностям', а это означало, что не будет нужды, бедности и все будут равны.
  Мама стала продавать самогон. Она разливала его в пол-литровые банки и иногда просила отнести их к кому-то на квартиру. Она говорила, что в магазине долги, что их опять проверял ОБХСС* и что надо за всё платить. Славе стало страшно. Что её также покажут по телевизору, об этом станет известно в школе и что его не примут в комсомол и лишат пионерского галстука. Как-то поздним дождливым вечером к ним пришел высокий милиционер в плащ-палатке, и он приготовился к тому, что его маму заберут в тюрьму. Он хотел выбежать из своей комнаты и закричать: 'Это всё он... он во всём виноват... Это он придумал варить самогон и заставил продавать его!' Но милиционер вскоре ушёл. Слава подслушал, как мама жаловалась отчиму, что раньше платил, как все, а теперь пришлось бесплатно отдать ему литр самогона.
  В девятнадцать лет родители развелись. Отчим избил маму на день рождения Славы и сломал ему нижнюю челюсть, когда именинник заступился за неё. Мама перестала варить самогон.
  Через год Советский Союз распался и эпоха социализма закончилась. Всё, чему учили на уроках обществоведения и истории, стало считаться обманом. Он раньше подозревал, что мир живет не так, как этому учат в школе, но на практике всё оказалось более сложно. Даже улица теперь не могла научить его жизни. Ему было непонятно, почему он голодает, почему царь стал героем, а Ленин - тираном.
  Слава остался в Ленинграде, где учился на военврача. На принятие военной присяги приехала мама и привезла самогон в бутылке из под польского бренди 'Наполеон'.
  - Выпьешь с друзьями, сынок. Будет, чем обмыть поступление!
  - Ты же знаешь, что я не пью водку, а тем более самогон! - отрезал он грубо со злостью.
  - Ничего нет в магазинах. А приехать с пустыми руками я не могла! - виновато оправдывалась она, - закусите рижскими шпротами и украинским салом.
  Когда после команды 'отбой' они открыли бутылку в кубрике, все поморщились. Самогон пах, и первая рюмка осталась недопитой. Ребята отслужили в армии по году и многое уже перепробовали. Один из сержантов на спор выпил флакон одеколона 'Шипр'. Друзей-однокурсников воротило от него, хотя на прошлой неделе они пили голландский спирт 'Рояль' из Апраксина двора, разбавляя его сладкой газировкой. Чтобы перебить запах, Слава налил в самогон мятных капель, которые купил на понедельник в курсантскую баню.
  - Ну що, Слава, колы маты наступного разу прыйыдэ? Писля твого самогону я не змиг командувать курсом... Мяты напывся на все життя! - подшучивал старшина Липецкий над ним все дальнейшие шесть лет учёбы.
  Славе было стыдно, как и тогда в школе, что ребята догадались, что его мама варит самогон, и каждый раз ему вспоминался детский шкаф с мошками и противный сладковатый запах бурлящей жидкости цвета какао.
  
  ОБХСС* - отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности.
  
  Предложение
  
  - Слава, давай подадим заявление в ЗАГС?
  - Давай, Наташ! - ответил он однокурснице по медицинскому училищу во время перерыва, думая, что она шутит, - а когда и где?
  - Сегодня, во Дворце номер один!
  - Сегодня?! У меня вечером тренировка. Пустят туда в спортивных брюках и кроссовках?
  - Не переживай! Тебе ведь уже исполнилось восемнадцать? - уточнила она.
  - Да, на прошлой неделе... и паспорт со мной.
  Парню она, конечно, нравилась, и в осеннем крымском трудовом лагере он пытался за ней ухаживать. Симпатичная блондинка-хохотушка, умная и необычная в поведении. Они вместе ездили на побережье Евпатории и соленое озеро Майнаки, вместе собирали помидоры и швырялись ими друг в друга. После окончания медучилища они вместе планировали поступать в мединститут, и оба увлекались психиатрией. Но девушка предупредила, что ждёт парня из армии, который попал служить моряком на три года на Северный флот и поэтому дальше общения их отношения не заходили. Неужели разлюбила или он её бросил? Набравшись смелости, он спросил.
  - А как же Юра, ему ведь ещё два с половиной года на подлодке ходить?
  - А мы понарошку подадим... чтобы талоны получить в магазины для молодоженов. Сам ведь знаешь, какое сейчас время.
  Ему показалось, что на него вылили ведро холодной воды. Вот так, махом. Она заметила его реакцию и расхохоталась. Но забирать свои слова обратно не хотел. Вместе с её подругой они добрались в главный дворец Киева, построенный к Олимпиаде, и заняли очередь за настоящими женихами и невестами.
  - Наташ, а у тебя сколько денег в кошельке?
  - Пятьдесят копеек, а что?
  - Да и у меня рубль с мелочью. Вон, на той табличке написано, что при подаче заявления в кассу дворца необходимо оплатить госпошлину - три рубля.
  - Ладно, приедем в другой раз.
  - Постой. Смотри, кто-то десятку уронил на ковёр и не поднимает. Возьми, к тебе, как к девушке, не придерутся.
  - Мне стыдно.
  - Ладно, тогда прикрывай меня.
  Парню не пришло в голову спрашивать о том, кто потерял деньги. Он думал, что этот червонец кроме них больше никто не видел и что приземлился он на пол, как опавший листок с дерева в нужную минуту.
  В торжественном зале с хрустальными люстрами и фарфоровыми напольными вазами их встретила важная дама с большим шиньоном на голове, в персиковом платье, скрывающем её каблуки. У неё были аристократические манеры и постановочный голос. Растрепанный вид жениха и невесты не смутил её и она предложила им присесть в мягкие кресла, чтобы выбрать дату бракосочетания и заказать свадебный автомобиль. 'На размышление' им дали максимальный срок - три месяца, в качестве авто была выбрана белая 'Чайка'. Она выписала два пригласительных билета, пачку талонов в спецмагазины и пожелала хорошо подумать над важным решением.
  - Мама, я тебя приглашаю на свадьбу...Семнадцатого июня.
  - Шутишь, Слава?
  - Нет, вот моё приглашение. Мы сегодня с однокурсницей подали заявление в ЗАГС.
  - Тебе же только восемнадцать исполнилось! Армия, институт, медучилище в конце концов надо закончить. А жить где, а деньги?
  - Одно другому не помешает!
  - Она в положении?
  - Нет, пока...
  - Ну-ка давай свой паспорт немедленно! Свадьбы не будет!
  Мама срывалась на крик. Её лицо от напряжения покрылось красными пятнами и капельками пота. Сын понял, что с розыгрышем пора прекращать и раскрыл карты. Она долго не могла успокоиться, и, лишь выпив корвалола, пришла в себя.
  - Слава, но у нас же всё есть. Зачем нам эти магазины? Зубная паста, мыло, стиральный порошок, ткани, сорочки... что там ещё продают? Я ведь через свой продуктовый всё могу достать или обменять. Зачем тебе, Слава?
  - Наташа попросила, их семье туго приходится. Папа их бросил, маму на работе сократили.
  - Ладно, убедил! Отвези ей в следующий раз от меня продуктовый пакет. Соберёшь чего-нибудь в погребе.
  В магазине для молодожёнов он с мамой так ничего и не купил, но Наташа сказала, что их семье это помогло. В назначенный день свадьбы они позвонили в ЗАГС, чтобы предупредить, что передумали, а после занятий зашли в кафе 'Шоколадница', где и отметили этот день вместе с Наташиной подругой. От найденной десятки оставались семь рублей, чего хватило на сладкий стол с настоящим горячим шоколадом и взбитыми сливками.
  Парень Наташи демобилизовался по болезни раньше положенного срока. Как сказала Наташа: 'закосил по психиатрии'. Отношения их не изменились, но лицо девушки стало необычно серьёзным.
  Закончилась практика в детской больнице. Ярко светило осеннее солнце. Слава с однокашником Игорем шли по сосновому больничному бору. К ним подошли пятеро сверстников. У двоих в руках поблескивали ножи. Стандартный разговор, как при гоп стопе. Кто, откуда, где живёшь, кого знаешь. Киев был поделён на районы и нахождение 'чужеземца' облагалось данью, если ты не знал нужных людей. Игорь жил в селе Княжичи, а Слава был из районного центра Бровары, и это требовало мзды.
  - Ну как тебе мой кавалер? - спросила Наташа на следующий день...- Ты ведь хотел с ним познакомиться...
  - Сволочь и трус...Вот если бы один на один... Игорю ни за что губу разбил... В милицию надо сходить, заявление написать.
  - Ему всё равно ничего не будет. Белый билет... Семь бэ...
  
  Вишнёвая косточка
  
  - Славянка, есть у тебя девушка? - спросил Ахмет во время чистки автомата.
  - Есть, конечно! Ярославой зовут! - гордо ответил Слава.
  - Красивое у неё имя! Покажь фото!
  Слава достал из блокнота маленькую помятую чёрно-белую фотокарточку своей девушки и передал Ахмеду. Они служили второй месяц и невольно стали друзьями. Он привык к такому необычному обращению, так как считал его своим другом и тот защищал его от нападок таджиков и киргизов. Ахмед учил его узбекским словам, а Слава - украинским. Было видно, что Ярослава понравилась Ахмеду, так как фотографию он долго и внимательно рассматривал.
  - Молоденькая! Она приедет к тебе на присягу?
  - Думаю, да. Она живёт с бабушкой и та обещала отпустить её с моей мамой.
  - Сколько ей лет? Вы давно встречаетесь?
  - Да, давно, - соврал Слава. Ему хотелось выглядеть взрослым в глазах товарища, и он сказал, что они ровесники, хотя Ярославе было всего шестнадцать и между ними было два года. В восемнадцать лет два года кажутся пропастью в отношениях, разговоре, внешности.
  Их познакомили его родители. Слава поначалу сопротивлялся, отнекивался, ссылаясь на тренировки и учебу. Про себя он считал, что чувства не возникают по желанию извне и должны загораться мгновенно. Маленькая, веснушчатая, с серыми глазами и узкой полоской губ, старомодно одетая - она не вызывала у него симпатию с первого взгляда. Но когда она пришла к ним домой с больным щенком, и он услышал её грамотную начитанную речь, он проникся к ней уважением. Она отличалась от однокурсниц из медицинского училища. Знаниями, кругозором и недетским мышлением.
  - Ярослава, давай дружить?
  - Давай Слава. Только называй меня Славкой, договорились.
  Он был согласен. Необычно, но всё же. После учебы и вечерней тренировки они, несмело взявшись за руки, гуляли по маленькому городу, где почти все знали друг друга. Кафе, кино, библиотека, шахматный клуб, дрессировочная площадка. Он купила у отчима щенка немецкой овчарки, и Слава давал девушке уроки служебного собаководства. В то же время ей было интересно всё, что и ему, и она проникалась его интересами.
  - Знаешь, Славка, меня скоро в армию заберут.
  - Знаю, Слава. Я даже знаю, о чём ты сейчас думаешь!
  - О чём?
  - Я тебя дождусь, и я буду гордиться перед девчонками, что мой парень служит в армии... Поцелуй меня по-настоящему.
  Они лежали на декабрьском снегу и смотрели на мерцающие звёзды, и казалось, что кроме них никого больше нет в этом лесу. Лишь ветер иногда проносился между соснами и берёзами.
  - Смотри, звезда падает. Давай загадывай желание поскорее. Я уже успела загадать.
  - И я.
  - И какое?
  - Чтобы через два года всё повторилось. Чтобы мы так же лежали здесь и загадывали новые желания.
  - И у меня тоже.
  Он знал, что подобное бывает только в случаях де жа вю, а значит, не бывает. Знала ли она об этом, он не знал.
  Через три дня в родительском доме состоялись проводы. Ярослава пришла в белой блузке и черной юбке с распущенными волосами и неумелым макияжем на лице, но они почти не общались. Друзья, родственники, однокурсники, еда, вино, пожелания - всё смешалось в коктейль для будущего новобранца. Она почти ничего не ела, - лишь пила только домашний компот и молча наблюдала за происходящим. Слегка подвыпивший он провёл её домой, и пообещал писать.
  В феврале объявили день присяги. По случаю праздника солдатам выдали парадную форму, новые сапоги и даже на время чтения текста присяги - настоящий автомат Калашникова.
  Два месяца прошло, как он оставил родительский дом, а казалось, что прошла вечность, как он живёт в казарме, где по ночам только и слышны крики старослужащих: 'Духи, вешайтесь! Духи, день прошел! Упал-отжался!'
  На присягу приехала мама с младшей сестрой.
  - Ярославу не отпустила бабушка. Сказала, что рано ей ещё ездить. И она права. Зато они испекли тебе вкусные пирожки с вишнями. Я сказала, что ты любишь.
  - Ещё как люблю, особенно после голодной солдатской пайки. Я тут даже замороженную рябину есть стал.
  На втором прикусе от вишнёвой косточки предательски треснул зуб.
  - Что ж ты не сказала, что вишня с косточками?
  - Видимо одна случайно попала.
  Настроение было подпорчено. Зуб вывалился вместе с вишнёвой косточкой. Он не верил в знаки, совпадения и случайности.
  Через два месяца Ярослава написала, что он ей противен. Внешне, физически, духовно, что она продала щенка и нашла другого парня. Слёз не было. В соседней роте парень выстрелил себе в рот после письма девушки. Выжил, но остался инвалидом. Ему же надушенное письмо с остатками губной помады показалось девичьей глупостью, как будто наткнулся на глухую стену, в которой нет прохода и обойти нельзя. Через два года в декабре он вернулся из армии. В кителе, расшитом золотой ниткой и красным бархатом, аксельбантами и офицерской фуражке с высокой тульей, со значками 'Гвардия' и 'Воин-спортсмен' на груди. И первым делом он пошёл к ней домой на улицу имени Марии Лагуновой.
  - А Ярослава уехала... - сказала на пороге её бабушка, - в Канаду к маме и просила её не искать и не беспокоить, молодой человек.
  
  Друг
  
  Его зовут Эдик. В школьные годы ему дали ему кличку Фигаро. Может быть потому, что он многое успевал, и в его голове рождались необычные мысли. Он на полгода старше Славы, но считает, что они одногодки, так как 'Земля ещё не обошла Солнце'.
  Они подружились в школьной секции бега. Обоим было по одиннадцать лет, но бегали разные дистанции. Седовласый высокий Эдик - короткие, спринтерские, маленький, пухленький Слава - длинные. Седая голова и белые пятна на коже (витилиго) делали Фигаро не похожим на остальных, и иногда Славе казалось, что тот гордился своим внешним видом.
  В дворовой компании ребята мечтали о том, как после армии создадут рок-группу. Фигаро был бы вокалистом-гитаристом, Кузьма барабанщиком, а Славу определили в менеджеры. Время и обстоятельства разбрасывали их по миру. Барабанщика на Камчатку, Эдика в московский стройбат, Славу в Бурятию, но это лишь укрепляло и закаляло их дружбу.
  Этой дружбой Слава гордился, если понятия 'гордость' и 'дружба' совместимы. Эдик учил его 'не бояться жить' и тому, что у жизни есть изнаночная сторона. Например: фарцовка или 'спекуляция'.
  - Вы предаёте Родину, Советский Союз ...за пару японских джинсов 'Чори' и Кока-Колу, - разрывалась учительница Мария Ивановна на уроках обществоведения.
  Кока-колу можно было купить в крупном магазине из под прилавка, и ребята не носили японские джинсы. В СССР их не было, а всем нравились американские Levis. Что означает 'продать Родину' ребята не знали. Мечтали после школы попасть служить в Афганистан, откуда отцы одноклассников привозили японские кассетники, электронные 'Касио' и апельсиновые жвачки.
  Эдик учил выходам на трассу Чоп-Москва, где по выходным старшеклассники тормозили фуры из дружественных стран СЭВа и покупали у водителей-дальнобойщиков бренди 'Слынчев Бряг', кроссовки 'Ромика', пластинки и бадлоны-водолазки. Рассказал, что видел, как кидают и с той, и с другой стороны, и постоянно предупреждал об опасностях.
  И когда Слава поставил на городском рынке пятьдесят рублей в надежде сорвать куш на игре в напёрстки, друг случайно оказался рядом и пытался убедить барыгу, что мальчику ещё нет шестнадцати, и тот вернул деньги обратно. Но Слава был упёртый, а барыга жадный.
  Вечерами он учил слушать его трэш- и спид-металл. Как нужно ездить на нелегальный рынок Балка за пластинками и убегать от милиционеров, если увидят, что ты покупаешь с рук.
  Когда же стало модно - навыкам предпринимательства и торговли. Ребята в плацкартном вагоне привезли в Питер двести бутылок 'Фанты', и продавали её у метро, так как на курсантскую стипендию не прожить.
  Потом учил первому мобильному телефону, московским кафе и ночным клубам, магазинам одежды и рассказывал об элитной недвижимости.
  Когда он купил новенький автомобиль KIA, они пьяными носились по Малой Бронной, осваивая навыки вождения. Затем ловили гусей в центральном зоопарке и маршировали по брусчатке у главной стены Москвы. Пили 'Звезду Улугбека' ночами напролёт под грохот голландского Тандердома, не страшась соседей и милиции. И танцевали ночь с работающей электродрелью в руках, мешая сну соседа с тверской путаной.
  Когда же в коммуналку ворвались ОМОНовцы в бронежилетах с автоматами и спросили:
  - Почему шумим и кто такие?
  Слава показал командировочное предписание:
  -... Утром борт в Чечню...
  На заре обучения психиатрии Слава посоветовал Эдику, что если смешать водку с галоперидолом, то получишь галлюцинации. Друг поверил молодому эскулапу. Ему сковало нижнюю челюсть, в ногах пошли судороги, а изо рта потекла вязкая слюна. Сквозь медикаментозный сон он открывал глаза, улыбался и шутил.
  В конце 80-х, по составленному Славой рекламному объявлению, через 'Комсомольскую правду' они продавали 'инстенон', как 'лекарство для потенции'. Почти две тысячи упаковок. Эдик любил повторять, что это не Пфайзер, а они открыли мужчинам виагру.
  Слава удивлялся отсутствию границ у друга и его доверию. Ведь всё, что он ни предлагал, тот готов был использовать и внедрять.
  Он первый, кто открыто торговал валютой под крышей известного украинского боксёра на Республиканском стадионе, первый, кто на вырученные деньги основал в городе агентство недвижимости и через год был распят утюгом в лесу, оставив рэкетирам трёхкомнатную квартиру и бэушную 'Тойту'. Он сбежал в Москву, где заработал на недвижимость на Тверской и в Черёмушках. Слава гордился своим другом и вырывался к нему из Питера, Тамбова, Бурятии, Чечни. На день, на два, на неделю. И сейчас они вместе.
  Супруга Эдика с ним не живёт последние десять лет. Она рассказывала, что под хмелем он пытался выбросить свою годовалую дочь из окна на кухне.
  - У неё есть любовник - это её первый муж' - говорил Эдик, - она не хочет разводиться со мной из-за недвижимости... и дочери не разрешает со мной общаться... Можно я приду на Первое сентября к твоей? Понимаешь, это нужно моей конвоирше...
  В прошлом году у Эдика умер отец. Виктор Данилович приезжал в Москву и умоляюще просил Славу помочь вытащить его сына из областной психбольницы, куда друга поместили на принудительное лечение от алкоголизма.
  - Слава, у тебя же есть связи, помоги... мы заплатим... Я дом под Киевом продам, землю... денег хватит... - утирая слёзы клетчатым платком говорил он.
  Слава смотрел на его измученное жизнью лицо, ещё советский помятый костюм и стоптанные туфли и ему было жаль старика. Искренне. В нём он видел образ своего отца, который совсем не такой.
  - Виктор Данилович, я попробую... но вы же понимаете, что дать гарантию и поручиться за Эдика я не смогу... Мне сначала надо самому с ним повидаться, чтобы понять, какой он сейчас.
  Два года назад, когда он мне рассказывал на кухне, что хотел зарезать таксиста, который вёз его ко мне домой, чтобы вывести его из запоя, я испугался. За невинного водителя-гастарбайтера и за свою жизнь. В тот же день он пытался пройти в метро без билета и нахамил милиционеру. Его определили в городскую психбольницу, где работает моя жена. Я принёс ему мандарины и попросил коллегу 'полечить его хорошо, как школьного друга'. Он рассказывал, что в больнице его считают Иисусом и угощают сигаретами.
  - Но ведь могло быть всё и по-другому... Слава, ведь он же ничего не сделал. Украл палку колбасы и бутылку ликёра. Для жены... И прошло то уже семь лет... - всхлипывал Виктор Данилович.
  Я обещал приехать, дать взятку врачу и не приехал. Жизнь закрутила, как вьюга. Он звонил мне несколько раз из Киева, а весной умер. Обширный инфаркт. Об этом я узнал от супруги Эдика.
  Мать Эдика находилась в разводе с его отцом. Она была моей учительницей английского языка, руководила ШКИДом, где я был старостой. Мы переписывались с кубинцем, греком, американцем. Всем факультативом составляли письма, отправляли посылки со значками и фотографировались в ателье. Затем она переехала в Москву, устроилась репетитором по английскому языку и помогала нам, присматривая за маленькой дочерью.
  В госпитале у неё обнаружили рак желудка. Мой однокашник предложил ей операцию. Она отказалась, так как не верила, что бесплатно, так как не верила диагнозу и ей хотелось напоследок съездить к морю в Одессу. Через три месяца она позвонила мне и просила поговорить с её лечащим врачом, который затягивал операцию, несмотря на взятки и просьбы.
  Он слушал меня, обещал, 'как коллега коллеге... как только стабилизируется артериальное давление, вылечат герпес...', но на операцию её так и не взял. Седьмого ноября её не стало. Инсульт... Вспомнилось где-то услышанное: 'смерть входит без стука...'
  В Москве мы редко виделись с Эдиком. Лишь первые три дня моей оседлой столичной жизни я провёл у него в квартире. Два часа ушло на разбор завалов, вынос пустых бутылок и мусора. Пятый год он делал ремонт и конструировал мебель... из найденных на улице досок... своими руками. В первый вечер мы пили водку. После ноль семи на двоих я заснул. Утром был первый рабочий день. Эдик сходил за второй. В следующий вечер всё повторилось. Друг просил принести 'клозапин' с работы, без которого не было сна.
  Пойти на преступление я не мог. Утром я обнаружил записку углём на побелённой стене: 'Сява, ты сволочь! Ты же видишь, как я страдаю без сна. Без клозапина можешь не приходить. Я ушёл бухать'.
  Я собрал вещи и не пришёл, так же как и не дал ему в долг двести рублей.
  - Почему ты не дал мне денег, Сява? - спросил он через шесть месяцев молчания.
  - Не хотел потерять друга...
  - Я бы тебе отдал.
  - Я не сомневался.
  Слава никогда не брал у него в долг. Он считал, что у друзей нельзя брать взаймы - это меняет отношения.
  Эдик приводил его в столичные рестораны, ночные клубы, чужие квартиры, модные офисы и супермаркеты, где тот чувствовал себя инопланетянином. Когда же Эдик предложил Славе денег на дорогу до Чечни, тот сказал, что поедет на электричках до Моздока, а там - на бесплатном бронепоезде.
  В августе 2014-го Слава приехал к нему в закрытую психиатрическую больницу. Он не сразу узнал его со спины в байковом выстиранном казённом костюме, медленно поднимающегося по металлической лестнице под конвоем санитара. Друг заметно постарел. Современные антипсихотики добавили ему два десятка килограммов и десять ещё непрожитых лет. На свидание ушло пятнадцать минут, на дорогу шесть часов.
  Медленно смакуя пломбир, под надзором двух санитарок он городил всякую чушь. Про то, что его лечащему врачу надо дать взятку в двести тысяч, чтобы его выпустили и здесь все так делают. Или ещё лучше - обмануть на взятку в миллион. Что кроме Славы никто не сможет пойти на это, так как друзья по недвижимости отвернулись от него, а супруге он не нужен. Просил, чтобы друг научился делать суши с роллами и привёз угощение на следующую 'свиданку'. Про то, что после выписки откроет фирму, которая будет делать ремонты и забирать ненужную мебель из квартир, которую можно продавать на аукционах.
  - Лишь бы ноябрьская комиссия вынесла 'правильное' решение, - приговаривал он.
  На прощание он попросил домашний адрес Славы.
  - Зачем тебе, Эдик?
  - Писать тебе письма.
  Друзья переписывались год. Их письма пропускала больничная цензура, и они приходили ежемесячно. Каллиграфическим почерком, по десять-шестнадцать страниц из тетрадки в клеточку. Говорил, что в больнице никто не пишет и все смотрят на него, как на дурачка. Слава писал письма на компьютере о том, как растут его дети, как лечит больных и как меняется Москва. Он научился готовить суши с роллами, покупал васаби с соевым соусом и на свиданках они устраивали церемониальные обеды с деревянными палочками и японским чаем маття.
  После майской комиссии его выпустили из больницы. Четыре года его жизни прошли в принудительном лечении от алкоголизма, осложнённого бытовой кражей и пьяной дракой с охранниками магазина. Оставили лишь обязательное ежемесячное посещение психиатра.
  Он быстро сбросил двадцать килограмм, отрастил бороду до груди и густую седую шевелюру.
  В сентябре они встретили его день рождения во вьетнамском кафе. Он был трезв и говорил, что за многое, что он слышит и видит с экрана, в их 'зоне' упекали на месяц в 'карцер' на двойную дозу аминазина... Говорил, что пора навёрстывать упущенное на зоне время и что его 'цистерна давно выпита...'
  Потом Слава учил его мобильным приложениям, социальным сетям, подарил ненужные телевизор и холодильник. Они бежали в одном забеге пять километров, и он консультировал его в выборе кроссовок для бега.
  - Вот тебе, Сява, подарок на твой юбилей - два грамма чистого золота... - сказал он с гордостью на его день рождения.
  - Зачем мне золото, Эдик?
  - К следующему твоему юбилею я подарю тебе в тысячу раз больше...
  Через год он попросил у Славы сто тысяч.
  - Для чего тебе эти деньги Эдик?
  - Я нашел юридическую контору, которая выступит в судах и отсудит по моим искам почти пять миллионов. Понимаешь? Я тебе верну в два раза больше. Всего лишь на месяц. Дай мне эти деньги. Если бы у меня были бы лишние сто тысяч, я бы тебе их дал.
  Слава отказал. Друг исчез.
  
  
  Академическая быль
  
  'Сдал анатомию, - можно влюбиться. Сдал фармакологию, - можно жениться' - гласит быль курсантов ВМедА. Анатомия сдаётся в зимнюю сессию на втором курсе, фармакология на третьем.
  Это самые сложные предметы за шесть лет обучения. Остальные требуют меньше времени, затрат и напряжения.
  Слава сдал анатомию на четвёрку. Эта была первая плохая оценка в зачётке, и она больно ранила его самолюбие, так как готовился к экзамену и днём и ночью, забирая кости и заспиртованные препараты в курсантское общежитие, оставляя лишь три-четыре часа на сон. Но пересдачу разрешили только двум двоечникам из его группы, которые так и не смогли в итоге пройти этот барьер.
  Ещё на вечерней самоподготовке в анатомических залах он заприметил невысокую белокурую студентку из медучилища. Это был первый набор медсестёр, которых готовили для академических клиник. Его сокурсник Алексей Кашин сказал, что её зовут Катя. Он же и обещал познакомить его с ней на первом после каникул Крокодильнике. Так называли курсантские вечера танцев из-за того, что многие ребята приходили на них в военной форме зелёного цвета. Хотя некоторые придерживались и иной точки зрения.
  Слава нарядился в белые спортивные брюки и рубашку поло, которые летом купила мама в киоске на площади Восстания. Для бесстрашия он выпил с другом и квартирантом по кличке Бомжик дешёвого вина в тёмном кинозале.
  'Ну всё, пора и к Кашину' - сказал вслух, хотя внутри всё тряслось от страха. Он исподволь наблюдал, как однокурсник беседовал с Катей и её подругой.
  Алексей сделал знак и попросил Славу зайти с ним в умывальник академического клуба.
  - Славка, я тебя уважаю, ты же это знаешь! Как человека, спортсмена, умницу... Но ты извини, она сказала, что ты не в её вкусе!
  Ровно через год настала пора сдавать фармакологию. Пять дней, точнее пять суток или сто двадцать часов было дано на подготовку.
  - Ты мне должен наряд, Славик! - сказал замкомвзвод Мишка.
  - Но я готов отстоять два за тебя, но после фармы.
  - Хитрец... Долг платежом красен. Мне самому нужна пятерка.
  Из ста двадцати часов выпали двадцать четыре часа на наряд, два на дорогу и четыре на инструктажи и подготовку к наряду. Итого тридцать часов. План рушился! Не успевал. Слава вспомнил об экспериментах по повышению работоспособности, в которых он принимал участие. Их преподаватель профессор Шустов говорил, что комбинация сиднокарба и дексазона является мощным допингом для центральной нервной системы, а также повышает физические ресурсы организма. Эх, была не была. Но он также говорил, что сиднокарб истощает норадреналиновые рецепторы. А из чего построена цепочка медиаторов? Адреналин-норадреналин-дофамин-тирозин. А где много тирозина? Сыр и творог. Две ночи без сна. Почти всё, что связано с препаратами успел повторить и восстановить в памяти.
  Экзамен по фармакологии состоял из двух частей. Практика и теория. Практику он сдал на 'отлично'. Выписка рецептов, приготовление паст, порошков, опыты с растворами - развлечение для курсанта, тем более, когда сдаёшь своему преподавателю. А вот теорию принимала профессорша. За глаза её называли хромосомой, но, несмотря на это, уважали и побаивались.
  В пять вечера он вытянул билет. В глазах потемнело. Первый экзаменационный вопрос 'Организация фармакологической помощи Красной Армии в гражданской войне' он не знал. Это провал. Ему показалось, что он на корабле, с пробитым дном, и который попал в шторм.
  - Что молчите, как рыба в воде, товарищ курсант? - обратилась к нему пожилая дама, всматриваясь в экзаменуемого сквозь толстые линзы в массивной золотой оправе - давайте вашу зачётку. Назовите номер вашего билета.
  - Билет номер двадцать четыре, - робко сказал он и протянул его вместе с зачётной книжкой.
  Он рассматривал кружащие за окном снежинки и хотел исчезнуть с этого места. Мир кабинета перестал существовать. Улететь бы на лыжах по свежей лыжне, и катить пока хватит сил. Тем временем дама изучала зачётку, пока Слава находился в мысленном ступоре.
  - Хорошо идёте, товарищ курсант. Всего одна четвёрка по анатомии. Как говорят у нас в академии: Первые три года вы работаете на зачетку, а последующие три она на вас... Так, где ваш билет?
  - У вас Марья Ильинична. Я вам его только что передал.
  - Странно, исчез, что ли куда?! Не могу его найти. Ладно, тяните новый билет. Надеюсь, во второй раз вам повезёт больше.
  Билет номер тридцать пять был действительно счастливый. В ожидании своей очереди, чтобы справиться с тревогой, Слава читал историю кафедры фармакологии. На стендах, развешенных по коридору, были фотографии её начальников-профессоров. И это был первый вопрос. Оставшиеся два он успел выучить накануне.
  ...Усталости не было. Эмоции от полученной пятёрки, молодость, таблетки, тирозиновая диета вкупе стали мощным допингом.
  Вечером он вспомнил о своей мечте побегать в зимнем лесу. Возле дома был Пискарёвский лесопарк, и, чтобы снять усталость, он убежал по скрипучему свежему снегу в ночной мороз.
  - Молодой человек, у вас не будет закурить? - спросила его девушка, одиноко стоящая на лестнице в парадной, когда он запыхавшийся возвращался с пробежки. На него смотрела пара заинтересованных карих глаз на круглом миловидном лице. В уголках рта затаилась хитринка.
  - Я не кккурю, - слегка поперхнувшись, ответил он, - сейчас возьму у друга. Мы на пятом живём.
  После перекура она пригласила его на чай. У неё была четырёхлетняя дочь, которая уже посапывала в кроватке, уткнувшись носом в большого зайца. И ему внезапно захотелось стать чьим-то отцом и мужем. Ещё до Нового года он сделал ей предложение, а через двенадцать месяцев у них родилась дочь.
  
  Отчим
  За десять лет совместной жизни Слава так и не смог побороть страх перед ним. Каждый раз он с тревогой возвращался домой, когда знал, что отчим не на заводе. Он радовался, когда тот уезжал на рыбалку или месяцами калымил на парниках. Это были настоящие каникулы для Славы и его друзей, которые также побаивались хмурого бородача с распятием Христа на плече и надписью 'Help me my god'.
  Но он и любил его, ведь тот считал Славу своим сыном и хотел дать ему свою фамилию. Отчим был строг, - колошматил пасынка за плохие оценки, и с третьего класса мальчик стал отличником. Отчим отдал его в секцию шахмат и через семь лет пасынок выполнил КМС. Из-за его овчарок Слава увлёкся бегом и пошел в секцию лёгкой атлетики, благодаря которой служил в спортивной роте. Отчим заочно закончил техникум, бросил работу мясника и пошёл работать на завод порошковой металлургии. Славу он определил на курсы при факультете международных экономических отношений. Он считал, что пасынок непременно должен стать либо дипломатом, либо спортивным врачом. Он не был сторонником партии, но никогда Слава не слышал от него плохого слова в отношении правительства, КПСС или низкой зарплаты. Мальчику казалось, что он жил по своим понятиям и государство его не интересовало. Отчим никого не боялся, хотя постоянно носил с собой финку и костяные нунчаки. Иногда он приносил домой винтовку и из форточки отстреливал воробьев и голубей на деревьях. Он не носил советскую одежду и обувь. Через знакомых фарцовщиков доставал себе и ему японскую Аляску, югославские туфли или итальянские джинсы. Отчим редко улыбался и никогда не плакал. Лишь когда перепивал, он жаловался на боль в груди и просил Славу, чтобы тот посадил на его могиле белую берёзу и чёрные тюльпаны. В таких случаях мальчику было жалко его, он плакал и спускался в погреб за огуречным рассолом из бочки или берёзовым квасом.
  Славе исполнилось девятнадцать. Он служил в спортроте и мечтал о медицинском институте. В день рождения родители вместе с младшими сестрами ушли из дома, чтобы не стеснять друзей именинника. Вернулись поздно. Из своей комнаты Слава слышал крики отчима, который ревновал маму. Она плакала, оправдывалась, но тщетно. Супруг в гневе поджёг палас в гостиной, так как он искал правды. Он кричал, что сожжёт дом, если не узнает имён любовников. В конце концов он избил её, и она в ночной сорочке убежала из дома.
  - Ты зачем мать избил?
  - Не твоё сучье дело! Ты как со мной разговариваешь? - глаза отчима налились кровью, как у быка на корриде. Вопрос пасынка подействовал на него.
  - Ты зачем маму...? - Слава не успел договорить, как кулак отчима врезался в его челюсть.
  Слава пошатнулся, но устоял на ногах. Он увернулся от второго удара, и нанёс отчиму апперкот.
  - Ах ты, б...дь! - сказал упавший на пол, скорее от неожиданности, отчим. В эту же секунду пасынок перепрыгнул через него и побежал.
  - Стой. Хуже будет...Убью сучёнка! Зарежу!
  Слава не был спринтером или прыгуном, но сейчас неведомые силы приподнимали его от земли и уносили прочь от родительского дома. Он помнил, как отчим дедовским штыком с одного удара убивал свиней и затем наполнял кружку горячей кровью.
  - Лура, Инга, фас его! - крикнул отчим, спуская с цепи немецких овчарок.
  В одно мгновение он с лёгкостью перепрыгнул три забора и побежал без оглядки. В голове стучало наставление тренера: 'кто оборачивается - тот проигрывает сопернику!' Лишь через час бега он понял, что погоня отстала, и собаки потеряли след.
  - Я поживу у тебя, Саня?
  - Да, Сява, - сказал близорукий Кузьма, протирая очки. Он понял всё без слов...- может тебе скорую вызвать?
  - До свадьбы заживёт... - отшутился Слава.
  Утром он не мог открыть рот. Рот не открывался, жевать больно, и он выпил лишь чашку сладкого чая. На рентгене - перелом. Знакомый стоматолог сделал шинирование челюсти. В спортроте сказали, чтобы он не появлялся, пока не спадут синяки, и готовил вещь-мешок к возвращению в пехотный полк.
  Мама почти сразу развелась с отчимом, хоть он и просил у неё прощения и клялся в любви к ней и к её детям. Слава его простил. Он любил его, хоть и боялся. 'Странное это чувство - любовь, - думал юноша, - не понимаешь, почему и когда оно появляется и как оно сочетается со страхом и ненавистью. Наверное, все сильные эмоции - это проявления любви... Худшее в жизни - равнодушие...'.
  
  
  
Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"