Маленькая песня про паракопыто.

- Паракопыто, - только и сказал Ворон Тык, глядя в лужу. Он сидел, оттопырив хвост и нежно пересчитывая перышки, не глядя ни на кого и иногда почесывая лапой клюв.

Свелла глядел на него и молчал. Молчал и Розовый Мурка, сидя в сторонке на плесневелом пне.

Свелла покосился на него, не зная, что и сказать.

Розовый Мурка надулся и смотрел себе в меховой воротник, сопя и фыркая в ответ на потаенные мысли. Время вяло текло.

Шла третья неделя похода, и Свелла устало разглядывал новую обувку из красной коры в прожилку, что посоветовал ему добрый старичок бобер из Пожелтого ручья, самолично отодрав от ствола и снабдив хорошей песней для ношения-неснимания, и на сердце было грязновато. Это все после нехорошей истории с ушастыми, хотя, что в ней, после долгих раздумий насупился Свелла, было такого нехорошего, попутчики все больше молчали, да и сам Свелла не особо радовался разговору. Свелле было муторно, и с каждым днем словно умирало что-то хорошее внутри, ничего не хотелось, и жизнь казалось чьим-то неудачным и злобным намеком. Он стал раздражителен на мелочи и почти не сдерживал себя, когда дело доходило до спора, его злила необходимость полагаться на Розового Мурку и невозможность оттого поссориться с ним, он злился на то, что не может устоять перед необходимостью забыть и оторвать от себя свое сладкое, взрослое прошлое, что оно угасает, отмирают столь важные и надежные дома привычки, и только по утрам и вечерам с остервенением, словно только это и осталось от родных краев, он чистит зубы еловой щеткой, напоминая себе, что он заколдованный, но взрослый и ответственный человек. Розовый Мурка при этом молча косится и неодобрительно звенькает колокольчиком.

Одно время Свелле почудилась в Розовом Мурке мудрая, неизбывная, отеческая сила, что охраняет от злых глаз и сторожит ночные видения, когда, бывает, зашумит осенний ветер и нанесет пронзительных, холодных напевов и первые капли дождей, что мерно шагают с Востока, но скоро это чувство ушло, и Свелла только больше помрачнел. Нет, он был все же взрослым человеком, чтобы в чем-то винить Розового Мурку и Ворона Тыка, он даже стал свысока, с симпатией и добродушной иронией посматривать на них, как будто на своих собственных детей, и с каким-то душевным остервенением и светлой грустью принимать и их временное отчуждение, и все свои невзгоды, и тяжелую дорогу, словно что-то хотел искупить. Но эти моменты, когда он брел вслед за продирающимся сквозь неподатливый куст Муркой, и улыбка скользила по губам, вдруг сменялись обидным, неуживчивым поклепом на весь мир, раздражительным и едким словом, бессильным стоном на беспомощность и одиночество.

Розовый Мурка редко тревожился в ответ, воспринимая Свеллу и его несносный человечий характер как лишнюю шишку под лапой на домашнем пути, он все чаще вспоминал заветный котелок с кашицей, и, поводя носом по ветру перед ночевкой, стал в последнее время напевать. Свелла немало бы удивился, заглянув к нему в душу, словно в светлое окошко, затянутое водяной картинкой, и узнав, что немного стоили все его раздушевные перекопания и отметания, что, по мнению Розового Мурки, это именно он, Свелла, отдалился от них и не желает на пару петь по ночам, что для такого приличного Розового Мурки вовсе обидно, и что все переживания одинокого, заброшенного в чужой мир муртенка можно было скатать в комок и скормить камышовой крысе за одну только такую ночную перепеснь, только бы тот того захотел и обратился. Ворон Тык (а он был наблюдательной и совсем не глупой в этой сфере птицей) ответил бы на это, что Розовый Мурка - старый эгоист и ничего не понимает, и что все, что надо Свелле со всеми его терзаниями, особенно после того, как ранним утром тот намеренно обрызгал его леденющей водой, а потом заявил, что, мол, от него пахнет тухлятинами, а как от вчерашней лягушки может пахнуть тухлым мясом, не понятно, - это хороший нагоняй.

Так и брела помрачневшая троица по густым лесам, не видя ни широкой равнины, ни пресветлых поднебесных птиц, что никогда не опускаются к деревьям и, говорят, только раз в жизни прилетают на Полёные Скалы на самом краю мира, чтобы народить потомство. Свелла постепенно ушел в себя и почти не говорил, устав копаться в себе, о попутчиках он ничего не знал, хотя с Вороном Тыком уж можно было поговорить на славу, но Свелла не стремился, хотя сам, между прочим, стал ожидать в последнее время доброго слова и теплой речи, и странно ускользнуло от него, умного и внимательного к себе, как мало надо, чтобы услышать все это, - просто улыбнуться, невзначай и совершенно без причины своим сердцем кому-то, а там уж даже суровый воин-колдун, что на вершине Бездны сторожит сон своего государя, ответил бы улыбкой и ехидно подмигнул на прощанье. Розовый Мурка ничего не ждал, но совсем не прочь был бы получить на обед улыбку, пусть даже и от Свеллы, который совсем что-то потерялся в последнее время.

Утро начиналось, как всегда, прегадко, - с чего-нибудь антисанитарного или совсем аморального. Именно это утро началось с созерцания задранного вверх хвоста Ворона Тыка, который увлеченно что-то рассматривал наверху, присев когтистыми лапами прямо на грудь Свеллы. Что-то у меня вошло в привычку вставать с плохим настроением, проснулся Свелла. Что-то непохоже на то, что Свелла когда-нибудь выйдет из обыкновения вставать с дурными наклонностями, это, очевидно, оттого, что его в детстве лишили березовых игрушек, подумал Розовый Мурка, вынимая Ворона Тыка из лужи, обмахнув его заботливо и кинув на еловую ветку: лети, пташка. Что-то Ворон Тык обязательно подумал, но до обеда его никто не видел, так яростно он махал крыльями в сторону... а, впрочем, во все стороны была только одна непроходимая, затуманенная сонливым и холодным утром чаща. После Леса Ушастых Розовый Мурка старательно избегал по ненужности заходить в волшебнические местности, потому что совсем ему не хотелось Свеллиной нервозности и неудобоваримых мальчишеских наклятий, отчего леса вокруг были просты, неуютны и до неприличия горделивы с пришельцами, и лишний раз невозможно попросить было приюта у какого-нибудь заносчивого дуба, а ведь Розовый Мурка так любил ночевать под дубом, так хорошо под сон пелись засыпалки. Свелла любил иногда послушать засыпалки, но в последнее время он все меньше спал и все больше думал о еде, отчего и ненавязчивое вечернее сопение Розового Мурки стало до боли раздражать. Лес был холоден, ветер дул, деревья стояли, как ледяные столбы, а небо, небо-то затянуло, обмотало, оно сопливо жалось в облаковое одеяльце и ни с кем не намерено было делиться теплом.

Свелла поежился, при мысли о ледяном родничке, но надо было умыться, он потянулся и решил на сегодня ограничиться только лицом, уж так было невыносимо холодно. Розовый Мурка с неодобрением относился к чрезмерной Свеллиной чистоплотности, где же это видано, чтобы мальчонок без дома по два раза за день (и это еще в лучшем случае, поежился Розовый Мурка, взирая с содроганием на Свеллины мучения с последующим обтиранием таким хорошим пуховым одеяльцем) чистился с применением воды.

- Я-то, конечно, совсем не против иногда помыться, - не выдержал, наконец, Розовый Мурка и почесал коленку, - но так тереться, ведь шерсть никогда не отрастет, а молодому да красивому - и нерозовому...

- Нет, ты только не обижайся, - Свелле после гомерического хохота совсем не хотелось вставать с земли, - но как же человеку без мытья.

Розовый Мурка чутьем унюхал, куда катится дело, и приготовился дать деру к ближайшей полянке одуванчиков под благовидным предлогом, пока дело катилось именно к санпросветбюллетеню о кишечных инфекциях, особо любимому Светланой за то, что располагался он прямо напротив кабинета терапевта и неутомимо скрашивал жестокую борьбу за заветную ручку. Розовому Мурке иногда закрадывалась крамольная мысль, что Свеллочке непременно надо заняться знахарством, но он тут же отметал ее, памятуя, что нынче без хорошего растирания из куриного помета, с ритуальным поплевыванием в сторону и прыганьем нагишом под проливнем, хорошей практики не наберешь даже с образованием, а уж с обыкновением вытирать елкой зубы после каждой хорошей закуски уж точно не жениться на хорошей девушке. Розовый Мурка скосил глаза на лежащего на земле Свеллу и задумался, какая ему подошла бы девушка, и порешил, что непременно будет это прекрасная золотоволосая королевна, навроде дочки короля-солнышка, а то и какая-нибудь ученая русалка из Мошиного болота, что такие замудреные речи иногда высказывает, даже хвост краснеет.

Свелла тем временем подошел к вопросу о наиважнейшей необходимости мыть руки перед едой в благородных целях профилактики гельминтоза, ему внимали три лесных мыши, присевшие на корне огромного дерева и сиреневого вида лесной кот, сиреневый явно с вечернего события, позже подлетело и приползло еще мелких зверей двадцать, и все трепетно внимали, поэтому Свелле оставалось лишь ненавязчиво и бессовестно громко сказать Розовому Мурке о том, что никуда он не пойдет, он второй день ничего не ел и скоро опухнет от земляники на завтрак, малины на обед и орехов на ужин, он хочет мяса, мяса и только мяса. Все мнительные кандидаты тут же разбежались, остальные же посовещались и наволокли немного еды, большей частью орехов, но попалось даже две сушеные рыбки и один сахарный хвост. Чей хвост, Свелла так и не выяснил, пожевал и оставил про запас для Ворона Тыка. Догрызая скудный завтрак и продолжая просвещать население о вреде и пользе раздельного питания, не желая замечать неодобрительных взглядов Розового Мурки, Свелла скоротал холодные утренние часы, нехотя сложил остатки в рюкзачок и зевнул.

- Вымогатель, - только и сказал Розовый Мурка, - дуришь шарлатанством бедных зверей, а они тебе последний хвост отдадут и без всяких таких намеков. Вредина.

Свелла обиделся на шарлатанство и решил не обращать на Розового Мурку внимания, потому что что-то стало ему казаться в последнее время,- не бросит его на погибель попутчик, и даже Ворон Тык вернется и присядет на ветку. Розовый Мурка это почуял и счел плохой идеей, но ничего не сказал, только буркнул под нос.

Свелла тем временем достал ножик, что подарил ему ворчливый бесхребетень из павлушьей чащи, и стал дорезать вторую штанину на брюках. Он тянул с этой неприятной процедурой до последнего, уж очень хорошие были брюки, чистый ХБ и задорого, особенно милы сердцу были полосочки, да и за подшив штанины совсем недавно пришлось выложить н-ное количество наличных, но наступали холода, дул ветер и деревья стояли, словно ледяные столбы.

Утром, когда проснулся и потянулся вверх Свелла, отметив про себя, как хорошо сегодня у него на душе, ведь он твердо знал, что ничто и никто от него никуда не денется, Розового Мурки не оказалось нигде. Конечно, мог он и отлучиться по утренним делам, навроде поисков розовых ландышей или хорошей утренней закуски с солнечными мышами, а что за мыши, до сих пор не мог понять Свелла, лишь изредка видел он золотистые тени, нырявшие в заповедные норки в корнях, длиннохвостые и прозрачные, но что-то в лесу сказало ему, Розовый Мурка нигде рядом не бродит и вовсе не собирается возвращаться. То ли почернели стволы у деревьев, то ли четче и прозрачнее стал небесный воздух, то ли это старый хранитель призрачно шагал на огромных ногах-костылях, то ли это зазвенела облегченно тишина поутру, но нигде не ощущался милый и добрый розовый дух, такой, как оказалось, спокойный и вселяющий неизмеримую уверенность во всех. Толстопухлый, куда же он, подумал Свелла и взглянул на все свои вещи, что лежали, как вечером, на местах, вон осталась от ужина косточка, чья, так никто не узнал, корень, о который так сильно вчера он споткнулся, раскорячился серо-бурым в заливистом дневном свете, а по небу пролетали птицы, курлыкая и взывая к попутному ветру.

Свелле было страшно, но он, надо признать, ждал чего-то подобного, ведь Розовый Мурка зачастую сам, не зная того, давал повод не сильно доверять ему в надежности и верности, что скует сердца вечным пламенем по самую смерть, и поведутся в веках говорить о Крыльче и Бальче, что до глубоких лет хранили верность себе, или о старом Пвеге и его дряхлой солпаке Кануши, которые на пару добрались до самого Южного Края, и дух Кануши по сию пору оберегает добрых и верных хозяев, а то, правду сказано, и духов-хозяев кому-то надо оберегать, а потому не сильно удивился Свелла исчезновению Розового Мурки, он внутренне уже готовился к тому, что один пойдет до конца, и пора бы, - пора бы самому вставать на ноги.

- Вот Розовый, обидел я его, что ли, - бормотал Свелла, собираясь и ища, где бы умыться, ведь ничто так не успокаивает, как проверенная временем процедура, входящая у нас в обыкновение и оттеняющая разноцветно характер, но умываться не хотелось, Свелла хмуро присел на корень и поежился.

И куда я пойду, думалось ему под налетающим ветром и первыми порхающими сушеными листками, и что мне с этих попутчиков, и страшно, и голодно, и зима на дворе, а теплых носков нету... И чего он меня бросил, ведь обещал довести... Может, стоило себя получше вести, а то ведь, хотя нет, что с них возьмешь, с пухлого Мурки, да Ворона, куда это все приведет?

Свелла нередко еще пытался выпытать у попутчиков, что за страна, да мир вокруг, но словно говорил с малыми детьми, - король-небушко, да волшебнические духи-передухи, да загадочные повести об истинных волшебных областях, и все это на немудреных словах Розового Мурки получалось облачным, они-то все, - и попутчики, и перелетные птицы, и ушастые с солнечными мышами, - были у себя, дома, куда бы не пошли и не пришли, а что оставалось чужаку, от которого возмущенно шелестели листья и отворачивались, задрав нос, перелетные листья, - только неясные, смутные сказки, и ничего серьезного.

Пытался, правда, Свелла, втиснуть всех хоть в какую-нибудь теорию феодализма или раннего там первобытно-буржуазного строя, да только как быть, если иной раз Ворон Тык такое словцо про гречневые махинации загнет, что даже опытный и многоповидавший Розовый Мурка смущенно почешет коленку и переспросит, что, собственно, имеется в виду, гречневые хищения или гречневые мошенничества, и сколько лет в сыром подвале у Кашеварного Князя за это можно получить, а то, наоборот, начнут отсебятину про драконов, да воинов, да коварных лагмарских тварей, от которых все беды в мире, ибо проистекает от Лагмара великое зло, хотя никто толком не знает, где это Лагмар лежит, отчего Свелла решил отнести его к мифологическому символу вселенского зла пустоголовых лесных обитателей, - эх, скорее до них бы добраться, ведь не могут же все тут быть или розовыми, или лесными, ведь стоит где-то далеко славная столица Тунук, с поднебесными вратами и домами в девяносто стволов, доблестные воины, не моющиеся ни разу в жизнь, провонявшие города, не знающие гигиены, и все прочее и прочее, что здравомыслящий и лишенный романтичности в данном вопросе Свелла, успел вспомнить из человеческих Средних веков. Невдомек ему было, что и тогда существовали прекрасные и хорошие явления, и немытая дружба и любовь навряд ли хоть сколько-нибудь уступали и расшаркивались перед надушенными и причесанными страстями, и люди, по секреты скажу, и без лишних технологий знали, что вверху - только небо, и ничуть не глупее нынешних рассуждали о великолепных вещах.

Но отчего-то скептически думалось про нынешнее место Свелле, ведь что, им, беззаботным, известно о просвещении, правах и пресловутых зубных щетках. Розовый Мурка как-то утром не сдержался, отыскал себе особо мохнатую гусеницу и робко потер передние зубки, и даже рискнул набрать в рот воды и пополоскать, отчего гусеница уползла в величайшем возмущении от свихнувшихся вконец этих зверей, посылая проклятия на всех, у кого лап меньше пяти, а ведь и гусеничное проклятие чего стоит, и если в марте у вас на огороде иногда нанесет соломки прямо вам в нос, так то и есть то самое проклятья, что по сию пору витает по миру, не зная покоя. Розовый Мурка после пожевал задумчиво кисленькую лесную грушу и решил, что не повезло сильно мальчонку жить в таком мире, где по утрам, вместо того, чтобы потянуться с урчаньем, а вечером почесать хорошенько пятку, надо извечно думать, чем потом почиститься. Он, конечно, не сдавался уразуметь таинственную природу этого таинства, но все более и более убеждался в его бытовой непригодности, что означало, либо Свелла все же тайный дух и надо его было оставить, где проснулся, либо заклятье его сильно расшаталось от скудного питания и плохого роста, и надо и дальше окутывать его Розоватостью и дарить иногда особо привлекательную шишку, а то ведь, съешь меня кну, пропадет муртенок, а все я буду виноват.

Невесело собирался Свелла, он-то, конечно, собирался встать на ноги и самому ему хотелось уж брести по миру, словно одинокому Гарпушскому рыцарю, да только всем произвестно, что рыцарь тот бродит по полям да лесам исключительно по неведению, а возлюбленная его давно уж добралась домой из таежного леса, и не лобастые тролли ее поели, да не ухшинские бородали унесли в подземелье, а просто хороший урожай грибов попался в тот злополучный год. Вот так, завязал узелок на ранце Свелла и почесал нос. Умыться, что ли. Или нет, лучше сначала зарядку, он потянулся, присел и изобразил балерину. На ветку присел от неожиданности пролетавший мимо красно-синий лесной петрусь, раскрыл клюв и даже подумал, а не позвать ли ему по такому случаю старого травяного козла, а то нынче осень и лишнего развлечения нигде не сыщешь, разве что на Гнилое болото слетать да покидать в водяных хухрей шишек, почесал лапой шею и гнусаво хмыкнул.

- Вот Розовый, тоже мне, домой, домой, - громко сказал Свелла, хотя в жизни он не любил выговариваться вслух, но потянуло его тренироваться в магии, и начал он выискивать в себе тайные наклонности и удивительные склонности, особенно по утрам, когда после зачарованного сна еще хочется сделать что-то необычно невероятное, а потому частенько пытался повторить в себе состояние духа, что овладело им в истории с ушастыми. Розовый Мурка приметил это и ничего не сказал, только пробурчал невнятно под нос и почесал правое ухо, не мешало бы Свелле почаще вспоминать, что ничего хорошего из этого не вышло. Самому Свелле не то, чтобы и была приятна вся эта ушастая история, да и что говорить, шуму много поднялось в Лесу, но, больно интересна была вся эта шумотень, хотелось Свелле, как ребенку, разузнать, что же это Розовый Мурка так неодобрительно смотрел на него целую неделю и на каждый Свеллин вдох Ворон Тык вытягивал шею почище терялки, ожидая какой-нибудь хорошей пакости под завтрак.

Он еще раз попытался, вздохнув, наколдовать чего-нибудь или хотя бы почуять, где же бродит Розовый попутчик, ведь Розовый Мурка всегда необъяснимо знал, в какой стороне горшочек с кашей или самые наипрекрасные лягушачьи болотца, да только темным облаком накатилась пустота, и все ярче проступала холодная белизна дня.

Холодно становится, подумал Свелла, присев на краешек корня, и больше в голову ему ничего не пришло. На веточку присела ворона, хотя, может это и не ворона была, я в птицах не сильно разбираюсь, но, скорее всего, из той же породы, что любит хорошо покушать и порядочно нахально осмотреть гостей, только эта была неразговорчива до ужасти и просто таращилась. Ох уж этот Мурка, подумал Свелла, ему бы до своего котелка добраться, а на весь мир... почесаться. Он дернул себя за ухо. Тоже мне, сказка, все такие же, как и дома, никому до тебя дела нет, всем наплевать, от колдунов бегать надо, от волшебнических бегать надо, никого не спросить, никого за лапу не подержать, домой хочу, а этих всех... пускай себе сами своих лягушек ловят, мне и без них хорошо.

На ветку присел Ворон Тык, осмотрел местность и приметил отсутствие розового, от чего на душе у него тоже стало неприятно, хотя Мурку он недолюбливал от природной своей брюзгливости. И чего я с этим птенцом теперь делать буду, посмотрел он на притихшего Свеллу, прикинул, сколько до ближайшего ручья, переспросив на всякий случай гусеницу, и полетел побарахтаться, пока Свелла сидит сиднем и все никак не двинется с места.

- И чего ты такой хмурый, - отряхнулся Ворон Тык, - подумаешь, он же розовый, куда душа потечет, туда и пойдет, его к чему привязать, - пустая забота.

- Мне и без него хорошо, - хмуро встал Свелла и потеребил завязку на ранце, раздумывая, о чем бы подумать. Он повернулся резко к дереву, не любя разыгрывать сцены или говорить от сердца, но злые слова сами рвались наружу, словно назло всему хорошему, что еще затесалось в душе, прорываясь сквозь зубы, ехидно усмехаясь над тем, что и без звука болью они отдаются в ушах, - ему просто наплевать на всех, ему бы... свой котелок сожрать, да ромашки понюхать. Мне то что, он мне ничего не должен, я ему даже спасибо скажу при встрече, да только мог бы изволить попрощаться.

Ворон Тык почесал нос. Таким хорошим днем не хотелось ему валяться в чужих невзгодах, да еще рассыпаться советами, да и что тут посоветуешь, коли мальчонок сам себя ото всех отгородил, да так престранно рассуждает, что и не поймешь, кто у него виноват. А коли без виноватых, то чего хвост задирать?

- Бяка ты, Свелла, - буркнул за спиной Розовый Мурка, и Свелла обернулся, гадая, куда же делся дух Розоватости, что окутывал все живое с приближением духа, но Розовый Мурка стоял, нахохлившись, не желая ни минуты окутывать кого бы то ни было своими чарами, а тем более всяких там неблагодарных зверей, которые елкой зубы трут, а еще там злыдней обзываются и непонятную психологию разводят.

- Сам ты, - чуть не вырвалось у Свеллы, да вовремя прикусил он язык, он уже усвоил, как нелепо получается, если хорошенько обидеть духа-хранителя, хотя сам Розовый Мурка начисто отрицал, что Мурки кого-то охраняют, и то верно, зачем им кого-то охранять, если в их леса никто носа или клюва сунуть не посмеет без наивысочайшего соизволения, разве что пригласить на обед, да и то только если будет солёная помидорная яичница с хорошей застольной песней про лягушек.

Они постояли друг напротив друга.

- А кто меня бросил?

- Я тебя, Свеллочка не бросал, ты сам бросился.

- Куда я бросился?

- Ото всех бросился, никого к себе не придвигал, словно мы полена какие березовые, а сам ходил павой, словно один на свете и все ромашки для тебя.

- Я и так один, до меня никому дела нет.

- Потому и нет, что ты бросился.

- Ну и в чем я виноват, скажите благородно?

- Так найдись.

- Железная логика.

- Про железо не знаю, я эти дребедени не люблю, а найтись тебе не мешало. Вот ты бросился, - Розовый Мурка надулся и почесал левое ухо, - я и пошел, а потом шел-шел, пришел обратно, и ты нашелся, и теперь тебе вовсе незачем злиться, потому что нашелся, можешь теперь мое заслуженное спасибо говорить.

Свелла закрыл рот. Розовый Мурка, как ни в чем не бывало, снял паутинку с куста малины и осторожно, на вытянутых лапах, словно драгоценность какую, перенес на лопух.

- Ну, ты даешь, - только и выговорил Свелла. Он и сам не мог понять, то ли радостно ему, что шныряет деловито вокруг неизменный розовый товарищ, то ли разозлится и сломать что-нибудь хочется, а потому не стал маяться и поднял сумку. И что же я, и дальше так буду идти, подумал он, недовольно выпятив губу, и не понятно, чего мне ото всех ждать?

-А ты просто попробуй не сердиться, - тихонько проговорил Розовый Мурка, стоя на полянке и вертя в лапках колокольчик, и Свелле стало до жуткости стыдно, что он обидел он такого хорошего зверя.

Компания пошла дальше, вслед за Розовым Муркой, и Свелла с сожалением оглянулся назад. И чего я все недоволился, да ныл, думал он, пиная шишки, да вредничал, да думал, что наумнее всех. Вон, посмотри на Тыка, тот и то больше знает обо всем, что в Лесу ином происходит. А я, я просто... сам не знаю что.

Свелле, однако, совсем не хотелось себя колошматить по голове и колоться в наказание еловыми ветками, тем более, что слишком уж вредный характер у него был для всяких там извинений. Он-то, конечно, мучился совестью, и мучился изрядно, но еще более неловко ему было что-то заглаживать, где-то извиняться, словно боялся потерять внутреннюю пружинку, что делала его задиристым и хорохористым, а значит - почти-почти смелым. Знали бы вы, дорогие мои звери, каково это - быть маленьким и ничего не уметь, как надо, в Лесу, и все время бояться. Только, и это сурово признала взрослая Свеллина часть, никому ты особо не нужен, и никто особо не будет раскапываться, что там у тебя за такие-сякие переживания, а не станешь же ты рассказывать Розовому Мурке, что такой ты злой и всех обижаешь исключительно от непонимания всеми грустного твоего положения. А сам никто не поймет...

Свелла почесал нос и оглянулся на Розового Мурку, тот мерно шагал, смотря под ноги. Он еще раз взглянул на себя со стороны, сильно поубавилось в нем Светланиной взрослости, уже тяжеловато далось ему размышление, что, по правде-то говоря, ни Розовый Мурка, ни Ворон Тык не виноваты ни в чем, что же они должны претерпевать дурной его характер. Не обязан никто ему помогать и сочувствовать, особо если он сам лишний раз не попросит, и догадываться никто не должен, что ему плохо, а если плохо и не говоришь, то что злиться, что другие не замечают ничего, на то они и другие со своей головой, и не хочу я ни за что извиняться, просто буду вести себя получше, прикинул Свелла, глянув на Ворона Тыка, примостившегося на ветке, и еле удержался, чтобы не дернуть за хвост.

Не то, чтобы стало ему лучше, ведь Розового Мурку он нехорошо обидел, а извиняться совсем не хотел, ведь и Розовому Мурке не стоило так жестоко бросать его в лесу одного, но порешил он вполне неплохо и на том хоть немного успокоился: впредь будем хороши, как старый дядюшка Борщевик наказал всем своим грибным потомкам до самого Вечернего Дня. Свелла почесал пустой живот.

- Может, расскажем кому о санитарии, а то кушать охота?

Розовый Мурка исподлобья посмотрел на Свеллу, и промолчал.

- Хватит тебе, старая врушка, сам-то хорош, мальчонка одного оставил в лесу, ему и так неприятностей груда, хоть бы посочувствовал, - каркнул с ветки Ворон Тык, чем несказанно удивил Свеллу, его даже взяла немного оторопь от таких захватывающих душевных способностей у простой вороны, и он пообещал себе, что определенно изменится в лучшую сторону и не будет вести себя, как маленький.

- Ты, Свеллочка, вечерних перепесней петь не хочешь, а еще почитаешь, что тебе одному станет лучше, - заворчал Розовый Мурка, - а мне, между прочим, это неприлично, - не сочувствовать, нет, чтобы поделиться горестью и попеть на сон, и все хорошо, нет - сидит один сиднем и не почешется.

- Это что, я еще виноват? - не выдержал Свелла, - с какой стати я должен перед тобой рассыпаться и исповедоваться, я и сам могу! Свелла, конечно, минуту назад отдал бы зубную щетку за одно только доброе слово, но не мог же он это дать понять несносному розовому попутчику.

- Я тебя, между прочим - вдруг затормозил Розовый Мурка и столбом-горой вырос перед Свеллой, выпятив грудь и приняв вызывающее выражение морды, - в попутчики взял, до Дома веду, а ты, а ты мне не доверяешь, как будто...я мурля бесчувственная...

Розовый Мурка всхлипнул, мордочка его сжалась, но он героически подавил слезы, ведь разве можно требовать сочувствия от этих бесхвостых, разве они что-то могут заметить, но нет, настоящий Розовый Мурка сам себе Мурка, и не виноваты ни в чем эти звери, не известно им ничего про Розоватость, и духов Леса, и перепеснь, разве можно на них, неприкаянных, бесхозяйственных обижаться, что не произвестно им ничегошеньки о Муркином Счастье. А потому Розовый Мурка сделал над собой усилие и решил, что неприлично так много требовать от бесчувственных и бесхвостых (что, по секрету, почитал он за одно и то же), и будет он себя вести как и прежде, как и положено настоящей розовомуркиной личности.

Не то, чтобы стало ему лучше, ведь Розового Мурку гнело чувство неспетой перепесни, ну да и Свелла мог бы правильно почесаться и хоть подпевать для виду, так бы и ушло горе-злосчатье.

- Пошли, там лягушки, - он повернулся и затопал куда-то в сторону.

- Не люблю лягушек, - заворчал Свелла, злой на него, потому что и вы бы испугались, если бы на вас попер разъяренный Мурка, как было то с Императором Той Долины, который попробовал, было, зайти нарвать яблок в заповедном лесу, да дернул случайно за хвост спавшего на ветке поэта, и поседел раньше срока до самых ушей.

Так и пошли все дальше, ловить лягушек, помирившись, но так и не поняв друг друга, уж очень Свелла не любил выяснять отношения, а как же, спрошу я вас, другому узнать вашу точку зрения, что под дубом спать премерзко, зубы надо чистить, а ромашками - повторяю - ромашками сыт никак не убудешь. На что Свелла заметил, что этому другому на вашу позицию начихать, а Розовый Мурка добавил, что как же бесхвостому можно просветиться до конца, каково думать Розовым Муркам.

Ворон Тык лениво перепархивал на следующую ветку, думая о том, что обоим не помешал бы нагоняй, а то сами не знают, чего хотят. А вокруг все росла и росла чаща.

Глава про Праздник.

Свелла проснулся и неожиданно почувствовал себя хорошо. Так хорошо, как в последний месяц он себя не ощущал. Словно все тело было невесомым, и хотелось бежать вместе тучкой за солнышком. Розовый Мурка довольно дунул в кончик хвоста, как славно, что сегодня Праздник. К слову сказать, не совсем иногда понятно, что за Праздник, в честь урожая или нового приплода у болотных отварлей, да только одно наиточно произвестно, что нет ничего лучше Праздника, а уж повод, - это совсем не важно, верно ведь?

Розовый Мурка со всем согласился и даже позволил себе обмакнуть кончик задней лапки в ручей и, с радостным всхлипом, дернуть ею, чтобы на лягушек, рассевшихся на соседней бережку, весело упали розовощекие капли. Лягушки не остались в долгу и, зажмурясь, кваканули дружно Зеленую Дразнилку, припасенную еще прошлой весной специально для потешного зверя, а какого - неважно, и Розовый Мурка, довольный всем, что в любой другой день всех бы до ужасти напугало, и лужайный щенырь предпочел бы даже не показывать лохматую свою голову из норы на случай неожиданного нашествия или мора, потопал назад, к ласково потягивающемуся дубу, что приютил их на ночь. Он растолкал Ворона Тыка, и даже Свелле не пришлось сегодня напоминать поблагодарить дуб за ночлег, чему тот извечно сопротивлялся, представляя в доказательство иголки в боку и дохлую крысу, упавшую ночью из сычовых запасов прямо вниз, и мальчишка, схватив в охапку ошалевшего от такой неожиданной наглости Ворона Тыка, побежал окунаться в ручей. Главное, чтобы не утонул, подумал Розовый Мурка, усаживаясь в тень и довольно щурясь на мягкий, свежий день, а то мало ли что умыслит по неразумению заколдованный зверь.

Как здорово купаться, озаренный восторгом Свелла плескался в ручье и брызгал на лягушек, которые смущенно жмурились от удовольствия и усиленно квакали Утреннюю Праздничную Запевалку; что приводило его в столь приятное расположение духа, так это возможность не вылезать из воды, сколько хочешь, высунуть большие пальцы и пошевелить ими, а то и вовсе изобразить из себя рака и побегать на руках-ногах по мелководью. Славно, когда с самого утра - Праздник. Мокрый Ворон Тык нахохренно сидел на камне, но и он не мог долго хмуриться, ведь словно Король-небушко искрился перед ним в переливах брызг и дарил всему свою улыбку, а ведь на улыбку положено улыбаться, отчего Ворон Тык, почесав солидно нос, обратился к Свелле, блаженно греющего ногу, подняв ее над водой.

- Вот славно, когда Праздник.

- Это точно, - обрадовался Свелла, ведь с ним так давно никто не говорил просто так, от хорошей погоды да яркого солнца, он даже немного смутился и притих.

- Вот, помню, на Праздник прошлым январем, мы с Оськой из малинника так увеселились, даже вспомнить страшно, - Ворон Тык довольно махнул хвостом и припомнил старого приятеля, - нас даже опушечный батька пришел вытаскивать из мышиной норы, а уж визгу-то было, там - мышата толкают, там - олени с мордастыми щопками тянут, да Оська из малинника во все горло упевает: "кар, слопай червяка, кар, грохнись с дубака..."

- Нда, - Свелла смущенно улыбнулся и про себя решил, что ни за что не будет больше злиться на посторонних, особенно на таких хвостатых и черных, - Ворон Тык, хочешь, я тебе спою песню из дома?

С опушки из-под дуба раздался дикий крик, и Розовый Мурка, прихватив под мышку здоровенную желтую лягушу, кубарем подкатился к ручью.

- Песню... давай, - выпучив глаза, прошептал он хрипящим шепотом и присел на травку, сжимая лягушу.

Что это ним, широко раскрыл глаза Свелла, какие сюрпризы могут произойти иногда, почесал он нос и откашлялся.

- Лу-у-у-у-уч солн-н-н-нца зо-ло-то-о-о-о-о-ой тьмы-ы-ы-ы-ы скрыла пеле-й-енаааааа....И-и-и-и-и между нами сно-о-о-ова-а-а вдруу-у-уг выросла-а-а стена-а-а-а....

Свелла затих и оглядел лягушек, их выпученные глаза и блаженную мину на лице Розового Мурки, и застеснялся, не зная, как и продолжить.

- А-а-а-ааааааа, а-а-а-а а-а-а...

- Замолчи, сделай милость, Свеллочка, - проговорил Розовый Мурка и почесал ухо, скептически оглядывая мальчика. Не умеют бесхвостые петь, как следует. Хотя слова хорошие, да только кто ж так песню выпевает, без задора-наклятья, без шелеста и прищебетанья окрестных деревьев, да одобрения облаков, да подпеванья серых камышей. Беда с детьми одна, скорей бы домой, к кастрюльке, улыбнулся Розовый Мурка, прислушиваясь к тихой ручейковой балладе, вот это правильно, вот это как надо, - и слова хорошие, и поется так, что и ветер не шелохнется. Ручей допел и мерно окунулся в утро, позабыв напрочь и о Свелле, и о Мурке, и о лягушках с лягушами, и потек себе дальше, бурча изредка под нос праздничный напев.

Свелла молча слушал и не мог все понять, воды ли журчание воды так тихо слушает Розовый Мурка или нежный говор лесных верхушек, да только на место игривого утра пришел мерный, покойный день, в котором зажглась неугасимо в стихах песня Леса, обдало жаром солнца, согрело сердце.

Пока Свелла собирался, Розовый Мурка озабоченно теребил колокольчик и смотрел с опушки вдаль, на Лес за речкой. То ветер потеплел, то ли облака улыбнулись, но повеяло на Свеллу мягким и заботливо ухоженным, нежно укрытым поместьем, только не хватало крестьян с телегами, да далеких криков с пшеничных полей. Он обернулся на Лес, и на душе потеплело, словно началась истинная осень-бабье лето, со зрелыми и налитыми яблоками, желтизной под ногами, Лес подмигнул ему, большой и глуповато-хитрый великан, начиналась Желтая Осень.

Так вот какой праздник сегодня, подпрыгнул Свелла, все дрожало и бурлило в нем, хотелось бежать, прыгать, кричать, ведь наступали последние теплые дни, приносимые южными птицами для сбора урожая и предзимних хлопот, хотелось все сделать, все-все-все-провсе, что можно только переделать на свете, и даже обнять-закружить Розового с Тыком, и пропеть осеннюю перепеснь.

Розовый Мурка не разделял радостей Свеллы, ему вовсе не хотелось забредать в волшебнический лес, да еще, чует мое сердце, теребил он ухо, тут колдуна не оберешься, такой нехозяйственный народ, все им мешает, все им кто-то удачу напугает, все им кто-то на самый наиважнейший и наиредчайший гриб обязательно наступит, и клева на лунных кослов оттого не будет. Ох, мне эти хозяйские леса. Хоть бы таблички вешали, ворчал он, перебираясь через речку, поглядывая на весело топавшего Свеллу, вот у хухрей как хорошо - озерные рыбку сушеную вывесят, болотные - лягушку, горные - рога козлиные, сразу все понятно, кто в доме хозяин, хотя, прослышал, нынче все мода пошла, - галок на ворота ставить, чуть гость - и ему все расскажут, и хозяевам слышно, да только, эти галки, от них все больше пустоголового разговору, до самого лета всех слухов не переслушаешь, они бы лучше сов приделали, хотя нет, потер он нос, сов не надо, они редкие сони, разве что, в целях их перебудить, гостю кидать в них камушки. Он даже представил, что у ворот можно было бы завести такую специальную корзиночку для камушков, чтобы кидать в сов и будить, хотя, придумав хорошенько, что себе он непременно завел бы корзиночку из серого камыша с красным ободком, а в камешки обязательно брал гальку, Розовый Мурка все никак не мог вспомнить, а зачем ему на воротах потребовалась сова, да и ворот у него отродясь не было, это только у камышового козла в их местности есть ворота, но так запала ему в душу эта корзиночка, так мило, прилично и хозяйственно это было, что Розовый Мурка погрузился весь в мечты и полдня блаженно теребил хвост.

Лес был населен, он был куда как живее и дружелюбнее прежних. Путник сразу чувствовал в нем хозяйскую руку и бережливый ум, трудолюбивые руки и добрососедские сплетни, видел в нем настороженное любопытство к чужакам и живейшее участие во всем, и, в первую очередь, в том, что его касалось меньше всего. Свелла не мог отделаться от впечатления, что при каждом его вздохе все разноцветные веточки, змеями извиваясь, хотят заглянуть ему в рот, а за стволами перелетают стаи разнообразнейших созданий исключительно ради обсуждения его черных волос.

- Ой, какой хорошенький, - высунулась нежно из дупла белочка и закрыла носик хвостом, - с праздником тебя, крошка. Свелла смущенно почесал нос и подумал, как кстати было бы зеркало.

Лес был полон жизни, населен добропорядочным зверьем, в нем бывали и ярмарки, и базары по весне, он журчал, скрипел, свистел и покрикивал в этот светлый и воздушный день чуть более громче, чем обычно, словно все обитатели его вдруг сдвинулись в гости, понесли соседям малинные и ежевичные пироги, решили непременно навестить старых бабушек на болоте, проведать старый Пень на Грибной поляне или просто пошляться по хрустящей осенней земле, радуясь жизни. То и дело мимо проносились и пролетали завилки, еще более суматошные, чем обычно, топали ежи или бурые лисы, смешно выплясывали звери и птицы всех цветов и обычаев, ведь начиналась Желтая осень, Осень Золотая, Осень Душистая, как зовут ее в далеких западных землях, в пресветлом Атрале.

- Хе-хе, - не сдержался Ворон Тык, довольно усевшись на плечо Свеллы, хм, подумал Свелла, этак он по случаю праздника решит, что так всегда можно ехать, и легонько споткнулся, - Свелла, не шебуршись, а то я упаду. Эхь, как же хорошо! Праздник, это великое время. Все по празднику рады гостям, может, даже мясцом разживешься, - он посмотрел наверх, где текли молочные реки, замысловато переплетаясь с южным ветром в один ласковый и заливистый день, - просто кар.

- Ты чего такой хмурый, - Свелла взглянул недовольно на Розового Мурку, который окончательно забыл, зачем ему понадобилась сова, и оттого помрачнел, да к тому же и Лес не давал ему покоя, все чудились за углом колдовские ловушки, попал он тут в одну такую по пути к Океану, хвост прищемило, пришлось завернуть к колдуну, а у того, при виде Мурки с капканом на хвосте и неодобрением в глазах, сердце прихватило, и всем лесом снимали его с большой сосны, возомнил, бедняга, себя белкой.

- Не нравится мне тут, - пробурчал он, почесывая брюшко, - многолюдно чересчур, кабы колдуна не найти.

- А он сам найдется, - ехидно вставил Свелла и отбежал в сторону, дабы перепрыгнуть через овраг. Ну, прямо как маленький, прыгаешь, прыгаешь, радостно подумал он, как же здорово, когда просто так, без оглядки, можно попрыгать, когда все тело, маленькое, гибкое, словно летит над землей.

- А мальчонок оживился, наверное, мы его перевоспитали, наконец, - тихонько каркнул Ворон Тык и задрал от удовольствия хвост, - не то, чтобы он особо принимал в воспитании участие, но радостно ему было, что теперь этого делать и вовсе не надо, - довести до дома и дело с концом. Он пересел на плечо Розовому Мурке, который задумчиво остановился перед огромнейшей сосной-раскорякой, чьи ветви, не зная пощады, разрослись в двенадцать сторон, отчего знали ее по всему свету как самый точный и верный указатель, Сосну Приокеанья, Сосну Великого Белого Полесья, Прибрежную Лесную Колдунью, хотя маленькие местные жители привычно звали ее Большой Раскорякой, и ценили исключительно за способность разместить в безветренный день на ветвях невероятное количество пыльных дверных ковриков и простыней, особенно, по случаю, завидуя молодой и привлекательной сычиной вдове, обосновавшейся на самой макушке.

- Свеллу даже сиропом не перевоспитаешь, - Розовый Мурка высунул красный язычок и лизнул нос, задрал голову и стал думать, идти ли прямо на Темное озеро, что притаилось на юго-хвари Белого Полесья, или обойти его, что обещало еще пару месяцев пути через чащу, - бурчалка он, женить его надо, на какой-нибудь хорошей девушке, чтобы обязательно королевне, - Розовый Мурка, как и многие лесные жители, наивно полагал, что для хорошего юноши вовсе не проблема жениться на королевне, и грозный король, отец ее, такому событию будет безмерно рад, хотя случаев таких весьма мало, чтобы какой бедный парнишка выбился так в короли, разве что Погодат Высокий, так тот был виднейший рыцарь, в одном бою уговорил двух драконов и спас сразу трех принцесс от стаи злобных кикимошей, потом слетал на самый край земли и принес оттуда сломанную стрелу Бессмертного Луча, да и то, - две принцессы сразу отказались от замужества, а третья по молодости согласилась и до старости, говорят, не могла мужа отучить есть руками и кидаться ножами в нерадивых котов-прислужников. Впрочем, никто не помешал ей быть полностью и безоговорочно счастливой.

- Тоже мне, розовая брюзжалка, - нахально отозвался Свелла, перелезая через корягу где-то в стороне, - не то, чтобы коряга была по дороге, но уж очень и неимоверно привлекательна.

- Видишь, видишь?! - Розовый Мурка притопнул ногой и решил пойти к озеру, - я его из Леса веду, а он обзывается... Невоспитанный. Надо ему сапоги справить, это он от иголок такой.

- Ну да, - ехидно пробормотал Свелла, - когда выйдем из Леса. Ему уже стало казаться, что из леса совсем невозможно выйти, и жизнь вся, - это нескончаемая вереница падающих шишек, мигающего солнца, тенистых полянок и сказочно больших деревьев. А вот есть места, сказал как-то Розовый Мурка, мечтательно потренькав колокольчиком, настоящие-волшебные, где деревья до неба, говорят чудесными голосами и вечером непременно пожелают каждому доброй ночи, как и положено хорошим хозяевам, и живут там самые-самые Розовые Мурки, и произвестно каждому муртенку розовому, что на ушах у тех хрустальные колокольчики. Растут, что ли, спросил Свелла, получив в ответ вздох и длинную мысленную тираду, отчего и мальчику захотелось на миг увидеть тех самых распрекрасных колокольчиков перед смертью.

Свелла перепрыгнул через ромашку, чем заслужил неодобрительный взгляд Розового Мурки, и наткнулся на зверька с длинным хвостом, похожим на сиреневую ящерку, только с ушами и мохнатого, да еще с огромным лобастым тролем на поводке. То, что это именно лобастый троль, Свелла понял сразу, ведь был он огромен, со Свеллу ростом, похож на зубра, только на двух ногах и с выпуклым лысым лбом над маленькими, спрятанными глазками. Троль замычал тихонько, ему до смерти хотелось чего-то сладенького, ведь и у лобастых троллей иногда бывают Праздники, но хвостатый зверь только дернул поводок и продолжил разглядывать Свеллу большими карими глазами.

- А чего он у тебя грустный, - спросил Свелла, присев на корточки, и, в который раз, попытался воспринять новых знакомых каким-нибудь потусторонним чутьем - кто такие, чего хотят и не желают ли съесть или умогильничать.

- Чой-то он у тебя так глаза таращит, никак вебрянку подхватил, - без всяких предисловий хвостатый зверь обратился к Ворону Тыку, присевшему на еловую ветку, - ты ему завари в молоке три земляных шишки и заверни в моховое одеяло, все как рукой снимет.

- А я слышал, - присоединился из под коряги длинный и толстый уж, зеленоватый и довольный обедом, - что тут еще помогает паровая баня, если вскипятить червяков, сам не пробовал, но рассказывали.

Свелла присел, не обращая внимание на невежливость местных жителей, ведь доброта и отзывчивость их куда как произвестна, если правильно и с наукой подойти, а уж задобрить их на хороший обед и того проще. Стоило путникам разговориться и присесть, как из ближайшей норы, перекрикиваясь, потащили стол, а в дерева шлепнулся прямо на землю и неизвестно от кого замечательнейшего вида окорок, хотя не наблюдалось никакой особой суматохи, ведь суматоха стояла весь день, - всюду стелили скатерти и заводили обеденные песни, завершали обед и тут же приглашались в соседнюю нору на ранний ужин, а то и поздний праздничный завтрак, всюду сновали с корзинкой под мышкой и, ничуть не стесняясь, присоединялись к первой же попавшейся компании. Свелла только раскрыл рот, а уже ставили бочонки малого и большого размеров, сыпали на листья горох и орехи, с громкими стонами искали всюду под листьями пропавший нож для пирога, а добрым путникам настойчиво пихали в рот всякую всячину, ведь добрый путник для местных, - что свадебная хухря, самое удовольствие - ее накормить.

Пока завершался разговор про вебрянку, Свелле от жалости без разбору напихали в карманы и ранец пирогов и бутербродов, добрый тетерев, раздуваясь от радости, подкатил ему огромное яблоко, и на несколько минут все притихли, дружно жуя и причавкивая от удовольствия, глазами любопытно рассматривая соседей. Свелла оглядел их всех, - больших и маленьких, вот ведь странно, через час расстанемся, а сейчас сидим и жуем, и будем сидеть так в веках, словно статуи, кушая пироги с малиной. В основном, все беззастенчиво рассматривали его.

- Ты, это, - прожевал и облизался лис, предпочитавший ходить на задних лапах и носить бежевую вельветовую шапочку, - ему побольше ягод давай, от них вся сила. Я своих лисят каждый день летом заставляю ежевику жевать, мерзко, конечно, зато какой хвост потом растет, м-м-м, какая шерстка.

Свелла промолчал и украдкой дал еще пирожок лобастому троллю. Тот, разомлев, трогательно спрятал морду где-то позади него, помахивая всеми тремя хвостами, сопя в спину и изредка облизывая свеллин локоть теплым языком.

- А вот на голове шерстка как хороша, не то, что у Черного медведя с Запойщины, - тетерев осторожно переступил через тролев хвост и присел поближе к Свелле.

Все дружно загалдели, что у Черного медведя шерсть гораздо короче, да и вообще его пора гнать взашей, совсем распустился, третьего дня задрал Крошку Брата, хотя этот Крошка сам всем надоел до жути своими глупыми шутками, взять хотя бы старого Поську, которому он хвост медом обмазал, когда тот через Шмелиный овраг проходил.

- Надо колдуну на него пожаловаться, - надула губки белочка и укусила орешек.

Розовый Мурка вздрогнул, и затеребил хвост, да и Свелла, помня про нелегкую свою судьбу, затаил дыхание и навострил ушки.

- Не-е-е, колдун после той истории с коровой совсем злой стал...

- Ну есче блы, - протянул кто-то сверху, - злачем емлу колову притласчили?

- Никто ему не тащил, корова-то ихняя, да у нас от нее и так пчелы волками выли, вам-то хорошо, вы у болота живете, а нам в чаще каково, каждую ночь - и воют, и воют... Окна забили, даже сахару не ели, а все равно, и воют...

- Так корова та, говорят, заколдованная, ее колдун обернул...

- Так и заправильно, что вернули, если наколдовал, то егошняя.

- И воют, и воют...

- Эта не та ли история, про колдуна и красавицу, что ты мне рассказывал, как он ее в подземелье заточил? - Свелла возбужденно подтолкнул Розового Мурку, молча сидевшего на травушке и тянувшего из чашки в обеих лапах чаек.

- Какой заточил, - зашумели сверху, - на кой корову в подземелье, на выгоне она, сам видел.

- А кто отвел?

- Произвестно кто, - Ошляпий да Барадун, кто ж еще, наиглавнейшие сварщики по ту сторону болота...

- Никогда они мне не нравились...

-Ек, - протянул маленький хвостатый зверь, - отвели-то-отвели к колдуну, так им, лесным олухам, все колдуны, что окуни, на одно лицо, так старый колдун к тому времени, как она заколдованной по лесу бродила, уже давно помер, а они ее к новому злому колдуну отвели и вручили.

Но его уже мало кто слушал, всем и взаправду все колдуны были на одно лицо, главное - есть колдун, значит, если вести себя тихо, и хорошо прожить можно.

- Так что с коровой? - обратился Свелла к нему, - правда, что она раньше красавицей была?

- Ох, не знаю, - хвостатый зверь икнул и подергал поводок, - молвят, что краше некуда, да только прежнего колдуна не любила, гордая была, а что такого, подумаешь, лысый и трехногий, у меня, вон, тоже, - лобастый тролль, а ничего, женился, двух детей нарожали, строчков на зиму засолили, новый коврик прошлым летом прикупили, да не клетчатый, как у каждого простака, а ромбиком, - он зевнул и засобирался.

-Нда, - каркнул Ворон Тык, история эта его мало тронула, он был сыт и был готов идти куда угодно, лишь бы Свелла дал ему прикорнуть на плече, - Свеллочка, добрый мальчик, дай старой вороне на плечике посидеть.

Свелла прислушался. Все затихли, навострили ушки и подозрительно быстро засобирались домой. Розовый Мурка тяжело вздохнул. И вдруг, на секунду, словно во сне, раскрылись огромные свеллины глаза, и всем существом он почуял приближение чего-то большого, словно пламя шло по опавшим осенним листьям среди молчаливых стволов, где-то вдалеке еще, где мог в один миг узреть его Свелла, да только большой еловой шишкой запустил в него Розовый Мурка, которому всякие такие штуки совсем не нравились, особо в чужом хозяйском лесу, ведь за них и по хвосту получить было можно, отчего Свелла вскрикнул и больше ничего не увидел, решив, что на миг просто закружилась голова от избытка еды и теплых малинных пирожков.

Колдун шел по Лесу, злой, как обычно. Давным-давно он решил, что злость - это его нормальное состояние, а потому во всяком нормальном состоянии почитал себя очень злобным, даже когда просто и мирно рыбачил на болоте. Он даже иногда специально, от природного желания напакостить, наступал кому-нибудь на хвост и скрежетал зубами, радуясь хорошему визгу. Правда, скрежетать зубами ему быстро приелось, особо когда он по весне вывихнул себе челюсть, поэтому иногда просто ограничивался демоническим ухахатыванием, от которого в страхе прятались все лесные обитатели. Правда, оглянись он хоть раз по дороге, увидел бы иногда и раздраженные морды, вылезающие обратно, строя ему осторожно рожи за помятые грядки, и честя, на чем свет стоит. У всех колдуны, как колдуны, любила приговаривать вдова сычиха с Раскоряки, а у нас вздумалось ему стать злобным, и теперь, хочешь не хочешь, а прячься и разбегайся из уважения к чину, да не забудь хорошенько взвизгнуть, а то ведь обидится, запрется дома, а куда нам без колдуна к зиме. Но, в целом, колдуна в Лесу любили и даже уважали, особо почитали его за злобность и вредность, и то правда, не каждому Лесу достанется колдун, умеющий так лихо пакостить, так злобно рыбачить на болоте, так вредно копать грядки на огороде или так неимоверно мерзко рубить березовые дрова. Нет, лесные жители хорошо понимали, какое им досталось сокровище, а потому о колдуне говорили тихо и обязательно ругали на ночь, чтобы пошел мор на гусениц или картофельного жука. Такой вот колдун шел по лесу, и именно его с горечью услышал Розовый Мурка.

Глава про колдуна и красавицу.

Свелла, хотя и напугали его здорово своими россказнями Розовый Мурка и Ворон Тык, совсем не прочь был увидеть колдуна, очень уж ему приелись за три недели стволы, белки да всякие прочие непонятные звери, душа его дрожала от одной мысли увидеть человека, двуногого и высокого, хоть бы и злого колдуна, а потому он с тревогой и детским восторгом обратился в слух.

Колдун, впрочем, совсем не горел желанием кого-нибудь увидеть, особенно не хотел он увидеть праздничным днем, когда на черной душе его было особенно грустно и злобно, нежданных гостей, ведь Лес он искренне почитал за свой собственный и не любил всяких чужих духов, а то летом затесался к нему перебеглый лопуховый хранитель, и три месяца не могли понять, кто же поел все медовые запасы, духов - их с головой привечать надо, а то ведь и прокормить, и уважить надо, чтобы не было какой непонятной истории, навроде зеленых шмелей или восставших грибных привидений.

Колдун вышел из чащи и увидел Розового Мурку. Конечно, мы с вами уже заметили, что с Розовым Муркой еще были Свелла и Ворон Тык, только раздраженный не в меру колдун увидел только Мурку, ибо, увидев Мурку, он застонал душевно, развернулся на каблуках и пошел запираться в доме, чтобы не вылезать еще неделю, варясь в собственной испорченности как в хорошем супе из сыроежек.

Свелла увидел только как из чащи вышел высоченный и худой колдун, заплата на заплате, оранжевые сапоги и потертые лохмотья, копна пшеничных волос, недовольный изгиб всех линий загорелого безбородого лица и пронзительный, несказанный свет васильковых глаз. Если даже и не видел раньше Свелла васильков, то цвет этот и все равно не мог быть чем-то иным, а только васильковым, потому что просто никак иначе его нельзя было обозвать. Еще Свелла увидел широкую, не менее заплатанную спину, быстро скрывшуюся в кустах, а потому бросился вслед за дядей, потому что это действительно был первый человек, увиденный им за много однообразных дней.

Ну куда же ты, Свеллочка, только и подумал Розовый Мурка, бросившись вослед, колдун привел его в смятение, как ни хотелось ему помахать тому лапкой, да сильно залюбопытствовал он, откуда же тут столько василькового цвета.

Свелла еле поспевал за широким шагом колдуна.

- Постойте, пожалуйста, можно мне с вами, я так давно никого не видел, - Свелла бежал за ним, никак не имея возможности приблизиться с боку, ведь там что есть силы хлестали ветки, крапива и цеплючие травы. Ворон Тык летел где-то сбоку, лавируя меж стволами.

Колдун резко остановился и обернулся.

- Коламак, что ли, - пробурчал он нервно под нос, глядя сверху на Свеллу, - нет не коламак, мальчишка какой-то, - развернулся и пошел дальше. Где-то сзади продирался Розовый Мурка.

Все гурьбой вывалили на поляну, Свелла впервые увидел постройки и много свободного места, вокруг стоял Лес, а внутри уютно расположился приземистый, расползаясь перекошенными пристройками, домик, пара сараюшек, ворота, правда, совсем без забора, и, - широко расставив ноги-ходули, - высокий, с волосами пшеничного цвета колдун. Смотрел он, правда, куда-то за Свеллу, туда, где вышел деловито из чащи Розовый Мурка и, облизнув нос, стал рассматривать дом.

- Прочь отсюды, - хрипло заявил колдун, приняв угрожающее выражение лица, - я злобный и с прынципами, мне тут Мурки и мальчишки не нужны. Он злобно глянул на Свеллу, но, что-то мне не сильно страшно, подумал тот, наверное, потому что этот тип здорово побаивается Мурок.

Розовый Мурка даже внимания на него не обратил, почесал брюшко и первым делом потопал осматривать хозяйство. Колдун, сжав кулаки топал за ним, держась подальше, поджимая от непомерной муркиной наглости губы, лицо его приняло обреченный и обиженный вид.

- Мое, мое, слышите! Чаго приперлись, чужое тут все, бегом отсюды, - он обернулся и так же закричал на Свеллу, - давайте, давайте, ну чего пристали, мой дом, кыш, весь клев пропадет, мне сюды нельзя Мурок! Вы мне все колдовство испортите!

Свелла тихо шел за ними, всем невинным видом изображая полнейшую неспособность как-либо повлиять на Розового Мурку. Колдуна он побаивался, тот вел себя неприлично и нескромно, мог и заколдовать, часом, но что-то неестественное было во всей этой злобе, как-то ранимо и болезненно воспринимал колдун недоверие ко своей несомненной компетенции в области черных дел.

- Заколдую, кикимоши проклятые! - заорал колдун и осекся. Розовый Мурка обернулся, посмотрел на него, поджав губки, и потопал дальше.

- А это у вас заколдованная корова? Которая заколдованная красавица, вам ее лесные вернули,- решил вежливо обратиться Свелла к колдуну, который с безнадежностью во взоре бегал по полукругу позади Розового Мурки, придумывая, как бы спасти клев, ведь действительно не дело это для добропорядочного колдуна привечать в гости Мурку, это ж неприлично и крайне хлопотно.

-Что значит, заколдованная красавица?! - взвился колдун, - это моя корова, сам не знаю, зачем мне ее приволокли, наверное, хотели, чтобы я меньше шишек собирал на зелье, да только я от нее ни молока, ни сыра не видел, одно мычание да грустные глаза на выгоне.

- Говорят, - важно поглядел на него Свелла, припомнив, что он-то, между прочим, совсем взрослый и умный, и нечего давать всяким небоскребам себя за мальчонку почитать, - что корова ваша - заколдованная красавица.

- Точно, - поддакнул сверху Ворон Тык, - не дело так коровами кидаться, всякую животину надо с пользой употреблять, ее теперь расколдовать надо, зачем она вам, если молока нет, вы на нее заклятье наложите, и все хорошо будет.

- Моя корова, - заявил колдун, - никаких, пощади меня, заклятий, да еще до воскресной запалки, вы что, мне весь улов на месяц вперед решили заморочить, пришли сюды, со своими стонами, подумаешь, колдун, я, между прочим, злой до помрачения, самому иногда кошмары снятся, так что идите вы к кну, да Розового Мурку заберите, мне с добропорядочными передухами никак нельзя общаться, иначе даже свое зеркало не узнает, свалились тут на мою голову.

Свелле колдун начинал нравиться, притягал он своей нервозностью и стойким убеждением в собственной непроходимой злобности, хотя глаза его васильками голубели на обветренном, погрубевшем лице, а, как произвестно, почесал брюшко Розовый Мурка, довольно обнюхивая хозяйственное расположение вещей на дворе, васильки на глине да скале не растут.

- Собака кормлена, в корыте водичка не застоялась, - шастал по двору розовый попутчик, - дровишки сложены, стена у сараюшки не перекошена, волчья голова только вчера покрашена, тоже мне, злодей, если б все злодеяки такими хозяйственными были, может, и не осталось бы столько мусора от первосоздания мира.

Колдун стоял в воротах, что были совсем без забора, и молча смотрел на все это безобразие. Свелла млел от излияний друга и исподтишка поглядывал на колдуна. Тот, хоть и злой, а вовсе не рисковал обидой на Мурку, то ли и вправду боялся, что не будет ему улова на год вперед, то ли слов не хватало от всей происходившей непомерной наглости.

- Так, - только и сказал он, - пришли к корове, - пошли смотреть на корову.

Все пошли смотреть на корову.

Корова стояла в маленькой сараюшке, где на полу пролегли тысячи солнечных бродяшей из щелей, и все пахло свежим сеном и навозом. Вот это да, почесал нос Свелла, корова как корова, навроде обычная, а как подумаешь, что раньше была человеком... Он попытался представить себе механизм превращения человека в корову, в сказках это было самое простецкое дело, да только когда ты эту корову можешь по морде погладить, совсем уж сложно представить, как это она раньше была прелестной девушкой, говорила да пела... Жует себе и жует.

Все вышли из хлева.

- Ну-у-у... Ну наверное она и взаправду несчастная, - покосился назад Свелла, - только по ней этого не скажешь. И охота вам ее расколдовывать, в жизни ведь столько бед, иной раз самой... самому охота пожевать да попастись и ни о чем не думать, - ему и вправду устало подумалось о пастбище, солнышке, а тут и туча слепней налетела, и неудои, и сено на зиму, и нет, решил Свелла, какая прелесть. Он передернулся от мысли, что можно так стоять, и тебя кусают, а ты хвостом даже не дотянешься.

-Да-да,- нахмурил лоб Розовый Мурка, - думать за тебя лагмарские будут, пока ты пасешься, это ж не дело, красавице так пастись... С хвостом, правда, - это определенное, прямо-таки достоинство... И пятна отдают розовым... Хорошо.

- Опять-растак, - каркнул Ворон Тык. - розовое, это хорошо, да если голод, так на мясо, а это нехорошо получается, просто неподобающе, прямо так лагмарские твари стокрылые так делают.

- Как делают? - непонимающе покосился на него Розовый Мурка, почесывая брюшко и подумав, что рога бы и ему тоже не помешали, особо были хороши они ранней весной, когда запевают первые песни верхушки деревьев, и под перестук тоненьких веточек-прутиков приносятся славным ветром перелетные листья, и так и тянет пободаться с какой-нибудь засосенской мышью или куропаткой. Ух, как я бы ее боднул, прижмурился Розовый Мурка.

- Как, как? На мясо! - каркнул Ворон Тык, уж очень он был сегодня в плохом настроении, все тянуло его подраться с кем-нибудь, да напакостить по-соседски, ну что же, и у хороших ворон такое бывает, особенно, если бредут они в незнакомой местности и вот уже третий день животы болят от незнакомых червячков и недомашней расцветки лягушек.

Розовый Мурка вздрогнул и ухватил Свеллу за руку. Ну нет, подумал Свелла, как же такую корову на мясо. Она же была человеком когда-то.

- Ну все, вы мне надоели, - не выдержал колдун.

Все оглянулись и увидели большой нож в его руке.

- Достали меня все с этой коровой, жизни нет, каждую осень сено готовь, а она, получается, еще и заколдованная, - сквозь зубы проговорил колдун.

Ну вот, екнуло сердечко у Свеллы, а я даже наброситься на него не смогу, я же ему до пояса еле достаю, вымахал, великанище.

- Ничего не поделаешь, - каркнул Ворон Тык, - корова егошняя, что хочет, то и делает, может даже и зарубить, и в елку превратить, они в этом вопросе без принципов.

- Я без прынципов?! Я без чего?! - заорал на них колдун, и васильковые его глаза налились синевой, - я, между прочим, даже наводнение не могу вызвать, я - самоорга... самоогри... самоограниченный!

-Это как, - испуганный Свелла как раз думал, что более ему пристало, - умирать за корову или бежать куда подальше, и почти уже остановился на мысли, как же ему страшно, что даже ноги к земле прилипли, но тут что-то в глазах и манерах колдуна рассказало ему, что васильки и вправду на скалах не растут, и Свелла решил подождать.

- Это, к тому, - заметил Ворон Тык, перелетев повыше на дверь сарая, - что он себя намеренно отграничил от наводнений, то есть делать их и так не умеет, но и не хочет научиться, потому что как подтопит избушку у матери-крольчихи, - до конца дней на одни морковки горбатиться будет.

- Как это все печально, - пробормотал Розовый Мурка, с сожалением глядя на колдуна и подумывая, не драть ли ему тоже деру, а то ведь нож, всякое бывает, - отнимет колокольчик, и что теребить, - хвост, что ли?

- А, может, вы ее отпустите? - в никуда попросил Свелла, потому что колдун уже размашисто шагал к хлеву где-то сзади, крепко сжимая нож, словно шел он на великое ухвурьское воинство в Год Бобра, когда одним только видом своим распугал всех врагов преславный Великотогр, отметил победу на их спинах и почил в славе от сильной простуды, и по сию пору видится в беспросветные ливневые ночи на степью Попушья, и даже хорошую грибную настойку с огурцами от кашля так до сих пор и зовут, - Тогрова Бычь.

Свелла и Розовый Мурка вбежали вслед за колдуном в хлев, не зная, что и делать. Розовый Мурка нервно чесал коленку, все это ему до жути не нравилось.

Корова посмотрела на высокую фигуру, выросшую в проеме, посмотрела грустно на Свеллу и Розового Мурку, лизнула нос, и снова на всех грустно посмотрела.

Она же живая, подумал Свелла, она же и взаправду заколдованная, словно в клетке, словно наружу не вырваться.

- То-то у меня все сачки вечно рвутся, так тут рядом заколдованная все бродила, и все мешала, - неестественно и натянуто прохрипел колдун и почесал было нос, да вовремя остановил руку, прошептал наклятье и просмотрел нехорошо в сторону Розового Мурки.

Розовый Мурка закатил глаза, и нервно почесал коленку, все этим колдунам вечно мешает, а сачки надо чинить чаще, самому или солпаку завести.

Вот ведь какой, и не скажешь, что злой, и не скажешь, что добрый, подумал Свелла, ему, самое главное - мешает, а там и убить можно, и погубить, лишь бы ничего спокойной жизни не мешало, и главное, хорошо, - корова видите ли его, что хочешь, то и делай, вот славно пристроился к жизни. Правда, его немного кольнуло, что и сам он, Свелла, не очень горел сперва желанием помереть славной смертью за незнакомую корову, так что порешил он на этот раз так просто корову не отдавать.

- Да постой ты, - оттаскивал его Розовый Мурка, шепча на ухо, - оставь ты его, он же заклятье делает.

Свелла положил топор и заворожено раскрыл глаза, как же так, ведь колдуют, по-настоящему, взаправду.

А колдун, неприметный, удивил всех, он отрезал ножом прядь волос, дунул на них и сжег на ветру, ......а что было дальше, то Свелла не помнил,

Все вывалились из хлева, кашляя и чихая, на что Розовый Мурка заметил, что в следующий раз надо непременно ромашек побольше, а колдун съязвил, что неплохо бы в следующий раз побольше думать, прежде чем на корову заклинанье от бородавок накладывать, на что было отмечено, что это колдуну надо было думать, на что тот заметил, что других заклинаний не знает, уж очень это сложная для леса область, а все и так к нему пристали, расколдуй да расколдуй, (на что все сделали удивленные глаза и отвели взгляд в сторону сарая), да-да, особо вот этот, с топором, хотя по виду не скажешь, ну и что ему было делать, он и сделал все, что умел, и никто с этим поспорить тоже не смог, потому что остальные вообще не знали ни одного заклинания.

Все прокашлялись, и Розовый Мурка заглянул осторожно в хлев, откуда по верху валил еще сизый дым.

- Явились тут на мою голову, - ворчал под нос колдун, - я, между прочим злой, а мне тут какую-то корову еще расколдовывать, на мясо ее надо было, сразу, а я тут вожусь, как дурак.

Он встал с земли и подошел к двери.

- Плохое у меня предчувствие, - тоном знатока проговорил он, - все из этого просто мерзко выйдет, хоть это душу греет.

Свелла уже почти влюбился в него, так хорош был этот долговязый растяпа со своим несносным характером, от него просто исходили волны наивного и надутого в обе щечки недовольства всем хорошим и добрым в мире, эх, женить бы его, подумал Розовый Мурка, на хорошей девушке, такие васильки даром пропадают, и снова засунул нос в хлев.

Коровы не было, зато на полу сидела премилая молодая девушка и ошеломленно жевала жвачку. Колдун тоже засунул было нос в хлев, со стоном отдернулся и пошел домой запираться на неделю.

- Вы там чего одеться поищите, одеяльце какое- бросил ему вослед Розовый Мурка и снова засунул в хлев нос.

Все стояли у дверей, не решаясь войти.

Свелла подумал, что не мешало бы всех выгнать, а девушку одеть, и зашел осторожно вовнутрь, присел рядышком на корточки и улыбнулся.

Девушка перевела взгляд на мальчика. Как же хороша, подумал с удовольствием Свелла, ему всегда нравились красивые люди, а девушка и впрямь была красавица, - немножко полненькая, цветущая, румяная, брови дугой, волосы золотым огнем, носик точеный, просто загляденье.

Сзади, ничуть не краснея, быстро подошел колдун, бросил на землю одеяло и мрачным загробным голосом проговорил:

- Все, корову получили, теперь все кыш отсюда, у меня дел по горло.

-Ой, какая милая девушка, - подошел, наконец, Розовый Мурка, - просто загляденье. Давай ее с собой возьмем.

- Куда с собой, совсем сдурел, розовый! - заорал колдун,- куда ты ее с собой, в Лес ваш Розовый, что ли?!

- Вы, главное, что кричите, не хотите, оставим ее вам, - оскорбился Свелла.

- Куда -мне! Что я с ней делать буду? - еще больше загорелся колдун.

Девушка расплакалась. Она совсем забыла, как говорить, и вовсе не помнила, что с ней было все эти долгие годы, понимала только то, что говорили эти странные люди и звери, неведомо откуда появившись перед ней, в дыму и расстроенных чувствах.

- Мама, - нежно проговорила она.

Все молча посмотрели на нее, колдун насупился и вышел вон. До самого вечера его никто не видел. Свелла с Розовым Муркой отвели девушку в дом, мальчик со знанием дела поискал какой одежи, пока Розовый Мурка шастал и обнюхивал убранство. Ворон Тык просто сидел на окне и зевал, жизнь его катилась под откос, и им овладели предзимние грустные настроения, он твердо и с горечью осознал, что придется зимовать на чужбине, может быть, даже без сахарной лягушки на черный и несладкий день. Занимался вечер, и сильный ветер властно пригибал к земле нежные осенние верхушки деревьев.

Колдун все же заявился вечером. Свелла к тому времени осмотрел все внутри, и, хотя неловко ему было незваным гостем ходить в чужом доме, Розовый Мурка все же уговорил его посидеть до утра. К ночи ввалился колдун, Розовый Мурка уже давно свернулся калачиком у печки, на нем пригрелся Ворон Тык, девушку-красавицу положили на кровать, и только Свелла, хорошо воспитанный, сидел на лавке и мрачно рассматривал комнату. До него постепенно доходило, что одними зубными щетками дело не ограничится, особо радовал его ночной горшок под кроватью, хотя на деле вовсе не ночной горшок это был, а просто кастрюлька с зельем против капустницы, которую для усиления действия непременно надо было на полнолуние поставить под кровать, ну да Свелла и так бы нашел, к чему придраться, хотя комнатка была на удивление чистой и опрятной, нигде не наблюдалось ни клопов, ни печных пауков, в окошках блестели стекла, хотя Розовый Мурка уверял, что вовсе это не стекляшки, а водяные картинки.

Колдун, проклиная судьбу и всех передухов, до ночи торчал, озлобленный и промерзший, на болоте, исключительно ввиду того, что на ужин у него были только рыбные хвосты, а ему хотелось непременно лягушек, чтобы попротивней попотчевать незваных гостей. К его великому сожалению, отчего он содрогнулся и передернул плечами, попадалась все рыба да крабы, он даже раздумывал весь улов спустить в первую лужу по дороге, но все никак до самого дома не мог найти лужи, и то правда, откуда было взяться лужам, если даже мохнатые глотуны сами уже неделю сидели исключительно на болотных канавках. Когда он тихонько прокрался в дом, негодный мальчишка первым делом подошел к нему.

- Вы только извините, но мы так и не поняли, что с девушкой делать, она совсем несчастная, вот мы вас и дожидались.

Колдун мрачно глянул на Розового Мурку, который в этот самый момент зевнул сквозь сон и картинно перевернулся на другой бок, сжимая в лапках Ворона Тыка и почесывая тому сквозь сон спинку.

- Ты чаго не спишь, я тебе покажу, - заявил он шепотом, сделав страшные глаза, - ты вообще кто такой, чаго ты мне Мурку притащил, м-м-м, одни беды от всяких там... - Он подошел к кровати и упер кулаки в бока. Свелла потопал за ним и встал рядом.

- Краси-ивая, - вздохнул он, скептически оглядывая колдуна.

- Средненько красивая, - скептически заметил колдун, васильковые глаза его задумчиво оглядывали свою бывшую корову, как бы раздумывая, от которой из них двоих было бы больше проку.

- Вы только не волнуйтесь, - тихонько сказал откуда-то снизу Свелла, ведь колдуну он еле доходил до бедра, - Розовый Мурка сказал, что сегодня лучше не ночевать в Лесу, мы ее завтра заберем, и у вас больше никаких проблем не будет.

Колдун ничего не сказал и пошел в кладовку, и Свелла присел рядышком у кровати, сложив на одеяле руки и, положив на них подбородок, разглядывал тихонько девушку, такая она была миленькая. На лице девушки мягко играли отблески очага, где-то рядом сопели два добрых товарища, мерно надвигалась полночь, и Свелла уж и не слышал, как тихонько вернулся колдун, сильные руки перенесли его на кровать и укрыли чем-то мягким и теплым.

Глава про Праздник, но по другому событию.

На полнолуние в лесах восточнее Попушья, что часто кличут Белым Полесьем, хотя много разных областей в нем, - огромном древесном царстве, на полнолуние, особо после Праздника Желтой осени, затихает земля, и только прозрачные, серые облака - прозрачная дымка- сторожат ее сон. Все тихо и мрачно вокруг, не летают ночные птицы, не скрипят по листве хозяева, не бурчит под нос старая гнилая коряга, и бедный еж, извечно мучаясь от бессонницы, мерно сопит в теплой куче. Что готовит зима, с чем прощается осень, - все случается в эту тихую, тихую ночь.

Дремлет мир, ведь на землю, из-под огненной выси в ночную синь опускаются великие духи, погулять, побродить по притихшему лесу, заглянуть в норку мыши, тихонько дунуть в дупло, где храпит вся беличья стая, завести разговор или сладкую песню, пройтись, словно ветер, по макушкам кустов. И ветер, и звезды спят. Собравшись и мягко присев на траву, начинают грозные силы свой спор, кому что оставить себе от земной благодати на будущий год, кому западный ветер, кому южный ветряк, кому безобидный восточный проливень, кому налететь ураганом на хварьские горы, кому просыпаться градом над священными землями, что отойдет лету, что будет зимой, и кто же поборется с северной стороной и угомонит яркие звезды.

Поведет носом сонный лисенок, чихнет, и высунет голову из норы, сладко зевнув, оглянется, но лишь звездные блики увидит на тихой земле, а вверх он смотреть не любит, а то и увидел бы, как сурово взглянули на него три звезды хранителя Лета, прищурились и дунули прямо в нос, рассмеявшись. Лисенок зевнул во всю пасть, облизнулся и ткнулся обратно, под теплые бока и лапы, где спросонья лизнула в нос его мама-лиса.

Наговорившись, духи молчат и слушают песни, не слышные никому, не земля их поет, не ветер, не ночь и не воды реки, это песни миров, песни создания, песни глубокой и безграничной ночной тишины, ради них еще приходят с небесной равнины бессмертные силы, - услышать родные напевы, ради которых когда-то призвали их в мир. Высокие, сильные, мудрые, прикоснутся они к мягкой, хрупкой жизни земли, удивятся и станут чуть ближе друг другу, забудут все споры, улыбнутся и тихо споют, чтобы остаться незримой частицей в благословенных краях, посидят до утра и, освеженные, упоенные силой, растают в первых лучах, когда вылезет из норы первый житель, потянется, вытряхнет коврик, лизнет нос, приглядится к последней звезде и пойдет досыпать до полудня.

Все сидели за столом и молчали. Стол был хороший, дубовый, где-то раздобыл колдун крынку молока и пару горбушек, ворча под нос, сел и угрюмо жевал, Свелле и горбушка была хороша, так прекрасно было раннее, свежее утро, когда солнце только-только протянуло руки к земле, и опушка стоит еще темной, сырой и незримой стеной, птицы зевают, бабочка одиноко порхает над лужайкой в тумане, и лучи достают лишь до крыш и макушек. Свелла потянулся, как же хорошо поспать на кровати, пригреться под тулупом и позевать на рассвете. Девушка, в старой одеже колдуна, тянула молоко из кружки и поглядывала на всех из-под светлых ресниц. Розовый Мурка, почавкивая, медленно грыз морковку, хотя колдун все никак не мог понять, откуда тут взялась морковка, если он отродясь морковки на огород не высаживал, а Ворон Тык сидел на столе и лениво стучал по крошкам.

- Девушка, а как тебя зовут, меня вот Свеллой кличут,- начал разговор Свелла, отчего все вздрогнули и расслабились, больно не хотелось никому в такую рань выяснять отношения. Кну меня, подумал колдун, еще успею запереться в кладовке.

Девушка-красавица поджала губки, Свелла ей тоже очень нравился, хороший был мальчик, не то, что остальные, особенно большой и страшный колдун, с копной светлых волос, жующий горбушку и пристально рассматривающий ее с другого конца стола.

- Андо-Адно, - наконец произнесла она певуче, и покосилась на Розового Мурку, который даже есть перестал, задумавшись, что с таким именем больно много хлопот, такое каждый припомнит, когда не следует, - можно просто Андуль.

- А вот это - Розовый Мурка, это Ворон Тык, а это колдун, он, к сожалению, пока не представился, - Свелла укусил хлебушек, в надежде, что на этот раз колдуна проймет.

- Ты мне зубы не заговаривай, - заворчал колдун, ничуть не смутившись, - ты мне скажи, чаго теперь мне с ней делать?

- Не с ней, а со мной, я пока тута еще не потерялась, - неожиданно резво осадила его красавица, сразу как-то заметен стал типичный деревенский говорок и сельская прямота, что, хмыкнул Свелла, очень здорово пошло к ее цветущему виду. И не скажешь, что полжизни коровой маялась.

- Ну знаешь, - начал колдун.

- Не зная, ничего не зная, сколько лет мне не зная, все мои померли давно, куда идти не зная, колдун меня украл, от мамы с папой отобрал, животинка наша тоже вся, нечай, померла, куда мне теперь, бедной и горемычной, - девушка почти расплакалась, но на коленки ей шлепнулась целая охапка одуванчиков.

-Ты, это, не плачь, это невежливо в гостях, - заметил Розовый Мурка, почесывая ухо, и вопросительно посмотрел на колдуна.

- Кстати, да, - набрался храбрости Свелла, - вы тут ее заколдовали, то есть не вы, а старый колдун, но вы ему обязательно родственник, девушке всю жизнь испортили, может, что скажете, чем поможете, а то легко на всех сердиться, и еще не понятно, чего это мы ее с собой забрать не можем, ей в каком-нибудь Лесу Мурок и то лучше будет.

- Что значит, "каком-нибудь", Свеллочка, - нехорошим тоном проговорил Розовый Мурка, - это каком же, - тон его не предвещал ничего хорошего.

- Отстань от парнишки, он и так без опыту, а ты ему со своей премудростью, - забрюзжал задремавший было Ворон Тык.

- Нет, вы посмотрите, я ему ромашки, а он...

- Ой, ну извините, ваше благородие, забыл ваш Лес покрасить,..

- Не покрасить, а украсить, двуногая бесхвостая бурчалка, а украсить!

- Ну пошло...- сунул голову под крыло Ворон Тык.

Колдун тем временем молча сидел напротив девушки, и молча смотрел, обдумывая, как бы получше силки расставить на Красном Овраге, а то в Зеленом всю добычу опять кроты поели.

Девушка, наконец, не стерпела черствости всех этих зверей и людей, добрая душа ее поняла, что всем она только в тягость, и хорошие путники, и мрачный колдун вовсе не понимают, что с нею делать.

Все бросились за Андулью, застав ее в хлеве на полу, всю в слезах, тщетно пытающейся обратно превратиться в корову.

- Может, ей жвачку пожевать, - посоветовал с головы Розового Мурки Ворон Тык.

Свелла цыкнул на него, испугавшись, как бы дело не принял дурной оборот, подбежал к Андуль и заговорил все те слова, которыми, по опыту зная, всегда можно было утешить девушку нежного возраста.

Все вспомнили о колдуне, тот-то прекрасно знал, что надо делать, но кто же ведал, что творилось в эти минуты в черной душе его, чего ждал суровый колдун, словно из сумрака леса из предрассветного запаха трав сотканный, - разве что Розовый Мурка, который вдруг встрепенулся, почесал бочок и, схватив в охапку Ворона Тыка и Свеллу, потащил их назад. Ты чего, сдурел, Розовый, только и успел накинуться на него мальчик, как вдруг налетел ветер с Хвари, радостный, как обычно, зашевелились травы, заволновался Лес, закричали листья, опадая на землю, и возбужденно загомонили сороки, ведь редкое дело это, - колдун брал в жены себе умницу да раскрасавицу, будет теперь у Леса добрая хозяюшка, да ласковая подруга, и что все волновались, приятно подумал Розовый Мурка, это ж сразу было видно, такие васильки на душе, и не жениться.

Андуль протянула тонкие пальчики к венку, что мановением рук сотворил ей на голову колдун, смешно лохматый и торжественный, ведь словно солнце выглянуло из-за туч, - ярким пламенем загорелись глаза-васильки, мягкий поцелуй оставил он на лбу подруги, и опять заволновался Лес, нарочито скрипя спиной, опять потащил стол из норы беззубый старик-моховик, расплывшись в улыбке, бурые лисы созывали лисят, хохтуны с новой силой бренчали по струнам, лесные сороки да болотные галки дико летали по лесу, разнося последние слухи, Свелла, налюбовавшись, потянул из сарая друзей, хотя больно хороши были хозяева Леса, высокий, статный колдун да молодая красавица, краснея и смущаясь друг друга, снаружи Розовый Мурка довольно закрыл дверь и пошел за морковкой, Ворон Тык поскакал по земле, прислушался к перестуку и крикам в Лесу, удовлетворенно вздохнул и глянул на присевшего на краешке порога Свеллу.

- Тоже мне, разволновались все, - каркнул он, - как все, однако, красиво и несказанно получалось.

Свелла почесал левое ухо и улыбнулся, на дворе стало совсем светло, суматоха по случаю свадьбы в Лесу только-только разгоралась, и опушка пока мирно волновалась в ожидании теплого солнца, а на уютной поляне, где стоял маленький домик, пока было тихо, как и бывает по утрам у хороших праздничных дней.