Когда потеряют значение слова и предметы,

На землю для их обновления приходят поэты.

Новелла Матвеева

Муза поэта

В 2004 году меня взяли на работу в геодезический отдел Проектного института и тут же предложили длительную командировку. В то время в Сочинском районе заканчивалась инвентаризация земель. Меня прельстила перспектива провести полгода у Черного моря и я, с радостью собрав рюкзак, оставила суетную Москву.

Два месяца наш небольшой землеустроительный отряд жил и работал в поселке Вардане, расположенном где-то посередине между Большим Сочи и Лазаревским. Каждый день мы разбредались по заданным кварталам и обходили дом за домом, участок за участком, составляя план земельных владений и занося данные о владельцах в особые формы.

Основное население этого поселка состоит из армян, пришедших в середине 19 века из Османской империи и поселившихся в долине реки Буу,.

Мне нравились дома в поселке, добротные и основательные, имеющие каждый свое лицо, по-восточному колоритное и в то же время строгое. Порой второй этаж дома опоясывала галерея, где на перилах висели ковры, проветриваясь от зимней сырости. От этих ковров веяло мягким уютом теплых комнат и, казалось, что действие происходит в стенах гарема.

Стояла середина лета, и я не переступала порог дома, а размещалась со своими картами и бумагами во внутреннем дворе, где под навесом можно было прийти в себя от докучающего солнца, сидя за столом необъятных размеров, за которым могла разместиться небольшая свадьба. Почти в каждом доме мне предлагали чашечку кофе по-турецки. В зависимости от достатка к этой чашечке прилагался сахар, печенье или сладости. В самых богатых домах стол сервировался посудой тонкого фарфора, а к кофе подавались вкусные пирожные, испеченные умелыми руками хозяйки.

Хозяев, как правило, я покидала с дарами приусадебных участков: огурцами, орехами или яблоками.

К исходу второго месяца маршрут работы приблизился к окраинам Вардане, где улочки кривыми тропами вели в долину реки Буу или терялись в заброшенных огородах.

Было жаркое послеполуденное время июльского дня. Ноги лениво мерили дорогу, а мысли, расплавившись, растеклись по недосягаемым закоулкам звенящей пустотой головы. Хотелось забраться поскорее в тень и, не шевелясь, дождаться наступления вечера. Я только что вышла из "Шанхая". "Шанхаем" мы называли прирезанные к бывшим совхозным баракам участки, в которых границы владений переплетены, словно колючки лиан саппариля в субтропическом лесу, а нить границы едва ли ведома хозяевам, давно оставившим всякую надежду самостоятельно разобраться в том, что кому принадлежит. И мне никто не советовал соваться вглубь переплетений, поскольку там царили упитанные гадюки, которых я боюсь больше всего на свете.

В пыли оставив борозду,

найдя укромное местечко,

змея, зевая на ходу,

свернулась плотными колечками.

Отринув жизни суету

застыв в потоке созерцания,

она постигла красоту,

увидев хаос мирозданья.

Но не найдя баланс в хаосе бытия,

сжимая кольца в исступлении,

змея, на миг забыв себя,

упала в сон, как в избавление.

Подойдя к перекрестку, я остановилась возле углового участка, открытого взору всех и каждого. Утлый плетень делил его на две части - заросший сад и жилой двор с немногими строениями. Ничего, кроме бедности, нельзя было увидеть в этом дворе. За перекошенной калиткой, прикрепленной одной петлей к остатку забора, начиналась небрежно вымощенная битым кирпичом площадка. В правой части двора сиротливо скособочилась мазанка об одном окошке. Слева, среди побитых гусеницами деревьев, виднелись останки сарая в виде сложившихся под бременем лет гнилых досок. В глубине, зияя ободранными боками, доживал свой век убогий дом.

На изъеденной жуками скамейке, прислоненной спинкой к обвалившейся стене дома, положив руки на козлоногий стол, сидел худой смуглый армянин лет 45. Его мелкие невыразительные черты гладковыбритого лица не оттеняла пышная шевелюра. Одежда, выношенная до той степени, когда она, мягкая и бесцветная, позволяет не замечать ее на теле, вполне скрывала особенности фигуры.

В ответ на мое приветствие мужчина радостно откликнулся и пригласил присесть рядом.

- Сядь, посиди, отдохни в холодке - звонким голосом произнес он.

После заполнения нехитрых инвентаризационных бланков, он предложил мне не торопиться уходить, а, предаваясь размышлениям, вместе понаблюдать за течением быстротекущей жизни.

- Кажется, я попала к местному армянскому философу, живущему в нищете и познающему мир самосозерцанием - осенило меня и, скорее от жары и лени, чем от любопытства, я осталась сидеть с ним на скамейке.

- Смотри, как гармоничен мир - заговорил он плавно и мелодично, словно выводил любимую песню. - Вот эти деревья, не мыслящие своего существования без солнца, переплетаясь высоко над землей густыми кронами, дают тень своим корням, которые боятся зноя, и всему живому, кому солнце не по душе. А небо! Как его изменчивые краски оттеняют красоту каждого росточка, проклюнувшегося из семечка и зацепившегося корешками за землю! И эта гармония, являясь творением бога, существует везде, куда бы мы не обратили свой взор.

Где, где красота и гармония? - стала я оглядываться вокруг.

Перед нами был неухоженный двор. За нашими спинами стоял полуразрушенный дом, вокруг которого были разбросаны осколки кирпичей, обломки досок и ржавых железок. Мазанку давно следовало бы подлатать и побелить, окошки помыть, а крышу перекрыть. Огромная гора из пыльных бутылок, высившаяся под полузасохшими деревьями, тоже никак не вписывалась в гармонию мира - бутылки нужно было перемыть и отнести в пункт приема стеклотары.

- Зачем вам столько бутылок? - не удержалась я от неуместного вопроса.

- Да вот хочу дом строить, а то этот - кивнул он в сторону своего жилища - совсем развалился. - Да, действительно, - покосилась я на дом. Он производил впечатление дряхлого старика из последних сил доплетшегося до кладбища, не имеющего ни сил, ни желания жить.

- Неужели из бутылок - оживилась я, представив бликующие стены из уложенных в ряд зеленых посудин.

- Может быть, - уклончиво ответил он. - У меня жена и пятеро детей. С нами живет моя мама. Вдове моего армейского товарища с сыном негде преклонить голову и она делит кров вместе с нами. А комнатка, в которой мы ютимся, одна - и очень маленькая. Еле-еле помещаемся.

Боже мой, - ужаснулась я - и это называется гармонией!

А мужчина продолжал говорить.

- Посмотри, сколько прекрасных людей вокруг! Вон - видишь - идет женщина. Мы с ней учились в одном классе. Я был в нее влюблен когда-то. Она стала прекрасной матерью и женой другого человека. Сейчас наши дети учатся в той же школе, в которую когда-то ходили мы. Жизнь повторяется, и движение жизни не остановить. Она стоит на хороших людях. И хорошие люди все чаще приходят в этот мир. От этого жизнь становится интересней.

- Что такое он говорит - заметались слова возражений в моей голове - как можно быть таким незрячим! Ведь я живу всего два месяца в этом поселке, а уже знаю, что люди здесь готовы убить друг друга за клочок земли, за межу, уклонившуюся на 10 сантиметров в сторону. Случалось, "добрые люди" травили собаками моих коллег, когда они пытались установить истинные границы владений. А беззакония властей! А спекуляция землей! А самозахваты! А...

Я вспоминала случаи и моменты, один ужасней другого, пережитые мной или рассказанные моими сослуживцами. Но не пыталась вылить всю горькую правду на голову бедного идеалиста, а, только внутренне негодуя, как рыба открывала и закрывала рот.

Вскоре во дворе появились дети. Они были худы и на вид очень голодны.

- Ваня - обратился мужчина к младшему мальчику. - Пойди, скажи бабушке, чтобы она сварила нам кофе.

Ваня убежал. Мы продолжали разговор. Разговор был не о чем, но нить его не прерывалась. И, хотя время разговора превысило рамки приличия, я никак не могла встать и уйти. Что-то меня удерживало. Ну не кофе же! Кофе по-турецки готовится очень быстро - в течение нескольких минут. А здесь прошло уже полчаса и еще четверть, а кофе - как ни бывало. Тут мимо нас пробежал запыхавшийся Ваня, а вскоре пожилая армянка подала на стол две одиноких чашечки кофе.

- Извините, что у нас нет сахара - посмотрел на меня чистым взором собеседник.

- А кофе, похоже, Ваня бегал занимать к соседям - догадалась я.

У меня в рюкзаке лежал пакет с яблоками - дар одного зажиточного армянского двора. Я достала эти яблоки и выложила на стол. Тут же, как воробьи на крошки, прибежали дети и, расхватав яблоки, стали быстро грызть их крепкими белыми зубами, заглатывая куски, почти не жуя. Мужчина, пытаясь сохранить достоинство, мягко уговаривал детей отойти от стола и пойти погулять.

- В следующий раз, когда буду проходить мимо, принесу им конфет - решила я.

Только через пару недель, купив в местном магазине два килограмма не очень дорогих шоколадных конфет, я вновь заглянула в знакомый дом. Обстановка со временем не изменилась. Философ все так же сидел за столом и о чем-то мечтал. Увидев меня, он заметно обрадовался и оживился.

- Что Вас так долго не было видно? - спросил он, пододвинувшись к краю скамейки и сделав приглашающий жест сесть рядом с ним. - Я ждал Вас каждый день. Мы в прошлый раз о многом не поговорили. Например, о любви.

Тема была неожиданной и для меня не совсем желанной. Моя любовь осталась далеко-далеко и не подавала признаков жизни. Все, связанное с ней, казалось давно прошедшим, а воспоминание о прошлом наводило на меня безотчетную тоску. Да и вообще разговоры о любви не моя тема. Его начинает тот, кто переполнен чувствами и не может сдержать их. Они будоражат и заставляют работать воображение. Они окрыляют, обнадеживают и вдохновляют живую душу. Моя же душа была пустой и ни на что не откликалась.

- Я очень любил когда-то свою будущую жену и страстно желал, чтобы она вышла за меня замуж. - Начал свой рассказ философ. - Она долго не соглашалась стать моей. Я армянин - она русская. Я невзрачный на вид - щуплый и маленького роста, а она была статной красавицей. Два года я ходил за ней, как привязанный - дарил цветы, читал стихи. Наконец, она стала мне женой и родила пятерых детей - двух мальчиков и трех девочек. Ей приходится много работать, и она очень устает. Но живем мы очень дружно.

Философ говорил заученно и монотонно, словно рассказывал на партсобрании свою биографию.

- Я часто задумываюсь о мире, о жизни, о судьбе. - Продолжал он уже более оживленно.

- Несколько последних ночей я не мог спать: ходил по двору, смотрел на звезды, смотрел на только что родившийся месяц и в голове моей рождались стихи. Стихи рождались, жили своей недолгой жизнью и умирали. Мне было не жаль их, потому что на смену одним приходили другие, и эти, другие, были лучше прежних.

Луна заплакала печально, увидев девушку, чей взор угас.

Рука ее тонка, а шея, словно стебель согнулась под порывом ветра.

Сегодня милый друг ушел и не вернулся.

С другой он веселится на краю села.

Ах, ветер, перестань рыдать, и ты умолкни, речка.

Заря взойдет и выйдет солнце. Оно согреет вас.

Он смущенно поглядел на меня, а я в упор на него - да ведь он поэт, обыкновенный поэт, смотрящий на окружающее через мир своих стихов! Вот почему так горят его глаза и вдохновенна речь. Интересно, какая муза вдохновляет его на блуждания бессонными ночами? Неужели вон та изможденная женщина, которая родила ему пятерых детей, держит дом на своих плечах и ходит тенью по двору? Возраст ее не определен, внешность скрыта за пеленой нужды. Неужели она на всю жизнь осталась музой поэта? Но нет - изумилась я - его взор, полный скрытой страсти, направлен в другую сторону - он смотрит на меня и стихи его обращены ко мне!

А он продолжал говорить томно, нежно и одухотворенно. Я слушала и не верила своим ушам - он говорил о нереальном.

- Когда ночь задумается, стоит ли ей становиться утром, когда луна устремится к зениту и накроет бледным светом пену облаков, очертит купы деревьев нечетким контуром и посеребрит крыши домов, мы выйдем с тобой из сонного поселка. Тогда петух прогонит хриплым всхлипом занавеску ночи, и голубой свет утренника зальет долину реки. Путаясь в траве, покрытой росой, мы пойдем, ловя каждое мгновенье наступающего утра, каждый полутон и каждую полутень. Войдя в лес, осторожно, на цыпочках, пойдем туда, где корявый самшит отбрасывает узорчатую тень на извилистую ленту тропы, где лианы, если ухватиться за них крепко, поднимут нас к облакам, где прохлада полян чуть дышит возле кристальной реки, которая стачивает камни и купается каменных чашах, где только избранным открывается волшебный опаловый водопад, золотой в первых лучах солнца, в короне из глянцевых изумрудных листьев и сапфировых цветов. Тогда наше сердце наполнится любовью и радостью, и мы познаем счастье, и счастье поселится в нас. Мы поделимся потом своим счастьем с остальными.

- Безумец - истинный безумец - металась я ночью от беспокойных мыслей по своей одинокой постели. Нашел время влюбляться и читать стихи! Пожалел бы детей и жену - пошел бы огород вскопал, картошку посадил или встал бы со своей скамейки и на работу устроился. Мечтами сыт не будешь! А чтобы во мне музу увидеть? - Я ж опустошенная, как прошлогодний одуванчик! А какой кристальный поток он мог разглядеть в речке Буу? - Видели мы этот поток! Мутно-зеленой вонючей струей она втекает в море, вынося в него нечистоты, спускаемые со всех дворов поселка. Убежище для жаб и гадюк - эта кристальная река Буу. Безумный враль - негодовала я и никак не могла уснуть.

Рано утром я вышла из дома, захватив бутерброды. Прошла сонными улицами поселка до реки и медленно стала подниматься вверх по течению. Обогнула трущобы колхозных общежитий и миновала хоздвор автобазы, заваленный ржавыми останками техники. Поднимаясь выше, прошла заброшенные фермы с пустыми проемами окон и заросшее чертополохом поле. За полем начинался лес. Самшитовый лес, подступив вплотную к реке, неохотно впустил меня под свой тенистый полог. Тропинка вилась вдоль реки, то прячась за деревьями, то выходя на открытое место. Река постепенно светлела и входила в каменистое ложе берегов. Начались поросшие мхом скальные прижимы, с которых свисали плети лиан. Потом скалы расступились и за пятачком зеленого берега открылись террасы ореховых куртин, а за ними разнотравье с пасеками. Только птицы оживляли тишину нежными всхлипами, и река, которая спускалась мне навстречу, журчала на перекатах, набирая в бочаги прозрачную воду. Камни, наполовину скрытые водой, золотились рыжим мшаником на солнце и зеленели в тени. Я шла долго. Иногда брела по пояс в воде, иногда карабкалась по огромным шатким валунам. Вдруг послышался шум падающей воды, и лицо покрыла влага разбитых в порошок брызг. За поворотом был водопад. Он беззаботно веселился, щедро разбрасывая свою чистую энергию.

Я стояла ошеломленная. - Значит, он существует на самом деле! Значит, я могу быть музой поэта! Значит, жизнь не так беспробудна, как мне кажется! Значит, и в моей жизни может случиться что-то хорошее! Значит и моя мечта о счастье сбудется!

- Сбудется, сбудется, сбудется - пел водопад.

Я разделась, подплыла под кристальные струи и долго смотрела, как он выбивает свой победный марш, ударяясь о зеркало воды.

Там я поверила в красоту и гармонию окружающего мира.