Однажды ко мне зашёл мой новый знакомый, Валерка Постников, с которым мы познакомились совсем недавно. Такой же, как и я, семнадцатилетний парень.
И сразу с порога предложил мне сходить к Людышу. 'Это классный чувак', - сказал Пося. - Он приглашал меня к себе, хочешь, и тебя заодно познакомлю, сказал он мне. Тут совсем недалеко, в соседнем квартале.
И, немного помолчав, задумчиво произнес: 'Кто знает, всякое случается'. А так мы всегда сможем обратиться к нему за помощью.
И в этот момент Пося сообщил мне, что его зовут Людвиг, а Людыш - это его прозвище. Тут же добавив, их семью перед войной между Россией и Германией всю эвакуировали из Поволжья на Урал.
Как и было условлено, он появился у меня в доме ближе к вечеру, и мы вместе отправились на встречу с Людышем.
Который встретил нас с лёгким пренебрежением, некоторое время стоя на пороге и зевая.. Однако затем, внезапно оживившись, он пригласил нас пройти на кухню. Развалившись на старом скрипучем стуле и закинув одну руку за спинку, другой нам указал на лавку.
- Присаживайтесь, - сказал он, - не стойте, в ногах правды нет. И, откинув голову назад, вдруг зачем-то громко расхохотался.
А жил он на первом этаже двухэтажного дома, который был построен ещё в сталинские времена, где напротив него располагались потемневшие дровяники с сеновалами, где можно было содержать различный скот, включая крупный рогатый.
Пося, расположившись на краю скамьи, начал беспокойно ёрзать, стремясь оказаться как можно ближе к Людышу.
И с каким-то подобострастием заглядывая Людышу в глаза, стал рассказывать о том, кто я и что собой представляю.
- Вот это человек! - воскликнул Пося, указывая на меня. - На него можно рассчитывать в любой ситуации, - добавил он. - Если понадобится, мы с ним разнесём всю голубятню твоего соседа Емельяна, как я тебе и обещал.
Только скажи когда, и мы придём в любое время, но разворотим только ночью. Молча выслушал все его клятвы в преданности и снова с улыбкой Людыш сказал: 'Давай как сначала выпьем за знакомство с твоим другом', а голубятня подождёт, и вообще, поговорим потом отдельно.
И громко позвал свою жену, которая нехотя вышла, словно выплыла из соседней комнаты, из-за дверных штор. Опять ты за своё, - с недовольством произнесла она, обращаясь к мужу и ситуации в целом.
Однако всё, что требовалось для первого знакомства, выставила на стол, включая графин с жидкостью ржавого цвета, капуста с хлебом и вареная в мундире картошка.
Довольно быстро опьянев, Пося снова начал горячо убеждать Людыша в своей преданности, зачем-то доказывая, что он тоже из рода немцев, и засовывая свой большой палец в рот и резко выдёргивая его из-за щеки, при этом издавая звуки, похожие на хлопок открывающейся бутылки шампанского.
Под эти свои выкрутасы он клялся на любой свой зуб, прижавшись к Людышу и заглядывая в глаза, снова и снова спрашивал, верит он ему или нет.
Тот в ответ, улыбаясь и гладя его по голове, говорил: 'Конечно же, верю', и Пося вдруг начал плакать и обнимать Людыша, говоря: 'Ты мне как брат, да я за тебя да хоть куда'.
ООсень подходила к концу, на улице стояла предзимняя погода, и стемнело довольно рано. Сидя у окна, он вдруг громко сказал: 'Вон идут два козла, надо бы их проучить'.
Пося резко вскочил из-за стола и, не дожидаясь ответа, выбежал на улицу, громко крича: 'Где они? Покажи мне их, я их разорву!'
Людыш медленно двинулся за ним, и мне ничего не оставалось, как последовать туда же.
В тот момент я совсем не понимал, кого нужно бить и что происходит, но Пося уже с кем-то дрался вдалеке.
Друг пострадавшего начал убегать, а Людыш, который всё это затеял, неожиданно схватил Посю за шкирку, который продолжал размахивать кулаками в воздухе и пытался вырваться, что-то крича в сторону, где только что был бой, увел его к себе домой.
Я стоял в стороне и ничего не понимал. Чуть отойдя в сторону, я заметил на снегу шарф и поднял его. Но Людыш, уже стоявший на улице, тут же забрал его у меня и повесил на дверную ручку, сказав: 'Не трогай, пусть висит. Когда приедет милиция, я отдам его, потому что предотвратил избиение'.
После этого я сразу же отправился домой, от выпитой у Людыша бормотухи кружилась голова, и, придя, я сразу лёг спать.
Примерно в шесть часов утра меня разбудила мать, воскликнув: 'Вставай, к нам приехала милиция!' Я был очень удивлён и не мог понять, что случилось.
Однако на пороге нашей квартиры уже стоял милиционер в хромовых сапогах и чёрном полушубке. Он сразу же велел мне быстро собраться.
На вопросы матери, а что же произошло, он сухо ответил, что с этим разберутся соответствующие органы, а моя задача - доставить.
Когда мы вышли во двор, меня без лишних слов посадили в милицейский автомобиль и быстро отвезли в отделение. Поднявшись на второй этаж, я остановился у дверей кабинета, где мне предложили подождать.
Через некоторое время, как я понял, появился следователь, который был в гражданской одежде, и, пригласив жестом к себе в кабинет и не говоря ни слова, он указал на стул у стола, сам же сел напротив меня и вкратце изложил суть моего дела.
Не желая даже выслушать моё мнение о произошедших событиях, в которых я был лишь немым свидетелем, а не преступником, он резко оборвал меня, сказав, что Посников уже всё рассказал ему в деталях.
Не дав мне возможности ознакомиться с документом, он указал пальцем на место, где я должен был поставить свою подпись.
Затем меня сразу же препроводили в камеру, где уже сидел на нарах с большой улыбкой на лице, словно был у себя дома.
В камере царила гнетущая атмосфера, особенно если учесть, что на больших общих нарах находился необычный народ с помятыми угрюмыми лицами, которых я даже раньше и на улице-то не встречал.
Воздух в камере был довольно тяжелый, но Пося, не обращая внимания на мое недовольство, прямо на настиле нижних нар вдруг стал отплясывать цыганочку и радостно говоря, что после обеда нас поведут на суд.
Примерно в середине дня в помещение вошёл сотрудник правоохранительных органов и, огласив наши с Посей фамилии, сказал: 'Собирайтесь, идём на суд'. Сразу предупредил: 'Не пытайтесь улизнуть'.
Выйдя на улицу, мы направились к двухэтажному зданию, где должен был состояться суд.
Ожидание было недолгим, и вскоре мы стояли перед судьёй - женщиной примерно сорока лет. Мне показалось, что она встретила нас довольно дружелюбно.
Не теряя времени, судья сразу же зачитала нам обвинения.
Когда она начала оглашать приговор, то почему-то обратилась за консультацией к сотруднику милиции, который и привёл нас в зал суда, и теперь также ожидал решения. Слегка улыбнувшись, она вдруг спросила его: 'А какой срок назначить этим двум хулиганам - три или пять лет?'
Услышав эти слова, я почувствовал, как у меня подкосились ноги. А Пося вдруг начал громко плакать, умоляя о пощаде и обещая, что больше никогда так не сделает. Он тёр щёки ладонями, как будто стирая невидимые слёзы, и повторял: 'Больше никогда не буду так делать'.
Выждав небольшую паузу, судья вновь обратилась к милиционеру с вопросом: 'Может, дадим им на первый раз по пятнадцать суток?' И мы, не сговариваясь, стали её благодарить, а Пося вдруг почему-то даже поклонился, приложив руку к груди, одновременно повернув голову к сидящему за нами сотруднику милиции, смотря на него с мольбой и ожидая его вердикта.
Но когда все стороны были довольны и страж порядка, кивнув головой, дал согласие, судья почему-то вновь обратилась к полицейскому с вопросом, а не будет ли достаточно пяти суток, спросила она вновь его.
В ответ на это милиционер, резко поднявшись со стула, заявил, что пять суток ареста - это слишком мягкое наказание, учитывая, что один из пострадавших обратился в больницу. И вот судья огласила нам приговор: десять суток лишения свободы.
Только с возрастом я понял и в глубине души был признателен судье за то, что она помогла мне осознать и принять неприязнь к тюрьме через свои обращения к человеку, который не имел реальной власти, а просто подыграл ей с такими, как я, давая шанс на исправление.
Однако, как бы там ни было, дело против меня сфабриковали без каких-либо реальных оснований. Расследование было проведено с серьезными нарушениями, и меня наказали за поступки, которые я не совершал.
После суда нас снова привели в камеру, где мы и находились. Некоторые из обитателей, присутствующие вместе с нами, по их разговорам, попадали сюда довольно частенько и с удовольствием делились своими знаниями о том, когда и какое окно или дверь было перенесено с одного места на другое, а также о том, какие доски на нарах отсутствовали, а какие были заменены на новые. Кто-то из сидельцев стал нас расспрашивать, как мы здесь оказались, и Пося, с гордостью гуляя в носках по большому настилу общих нар, с гордостью рассказал о своих подвигах, не стесняясь в выражениях в адрес Людыша, которого он почему-то стал поносить и называть недобитым фашистом, который нас предал. Я же молчал и не разделял его радость, осознавая, что оказался здесь благодаря этому весёлому чуваку, и для себя уже принял твёрдое решение больше с ним не общаться.
Ну а во время пребывания в камере не было повода для грусти, поскольку постоянно появлялись новые персонажи. Которых приводили с улиц города в непотребном виде: любителей выпить, кухонных боксеров и разного рода опустившийся народец.
Некоторые из них, всё ещё находясь под воздействием алкоголя, выражали недовольство, громко возмущались, не в силах самостоятельно подняться с пола камеры. Один из них, придя в себя только утром, с возмущением обвинял всех, но только не себя, и рассказывал о своей дочери, что его задержали благодаря ей, утверждая, что пытался объяснить им с женой, как нужно правильно жить, но они вызвали милицию. При этом он не стеснялся в выражениях и не стеснялся оскорблять свою дочь.
Многие люди молчали, когда он рассказывал о своей дочери. Некоторые, отвернувшись и глядя в сторону, думали о своём. И это было каждый день, особенно с наступлением вечера, когда шло поступление новых персонажей с улиц прямиком из своих квартир и с улиц. Некоторые из них, приветствуя и узнавая своих знакомых, другие молча занимали свободные места на нарах и засыпали.
Рано утром меня вывели во двор милицейского участка, где выдали лопату с метлой и показали место, где нужно навести порядок, и я принялся за работу.
Внезапно из темноты появилась моя мама и тихо спросила: 'Ну что, сынок, видимо, ты у меня по тюрьмам пойдешь?' В тот момент мне стало очень стыдно, и я дал ей обещание, что больше никогда не буду пить. И сдержал это обещание до конца своей жизни.
После утренней работы нас накормили лёгким ужином и снова отправили на стройку, где предстояло возвести новое здание для городского отдела милиции. Занимаясь укладкой кирпичей, ко мне подошёл человек, который, как мне показалось, был прорабом этой стройки. 'А ты-то что тут делаешь?' - спросил он. От стыда, ничего не ответив и натянув шапку на глаза, молча стал заниматься своей работой. А он, немного постояв, так же молча ушел.
Вечером, когда всех снова собрали, дверь камеры резко распахнулась. На пороге появился милиционер с дерзким и наглым выражением лица, в начищенных до блеска хромовых сапогах, неторопливо осмотрев всех, кто сидел на нарах, и его взгляд остановился на мне.
Без лишних слов он произнес: 'Ты мне нужен'. Я спросил, зачем. Он повторил: 'Выходи, там узнаешь'. Затем он добавил: 'Возьми одежду, а вопросы потом'. Выйдя в фойе дежурной части, я сходу попал в большое скопление сотрудников милиции, которые стояли, сидели, курили и, громко смеясь, перекрикивая друг друга, разговаривали о чем-то своём.
Тот, который меня вывел, с трудом удерживал на поводке огромного восточно-европейского кобеля и, снова обратившись ко мне, сказал: 'Так, слушай внимательно. Сейчас ты побежишь в сторону сквера, где находится горный техникум. 'Знаешь, где это?' - почти прокричал он, глядя на меня в упор. 'Знаю', - спокойно ответил я, глядя ему в глаза. 'Вот тебе шапка', - вновь повторил он, протягивая мне старую и замызганную ушанку, где-то бывшую не раз в употреблении. И, указав на огромного пса, который не сводил с меня своего изучающего взгляда, добавил: 'Поможешь мне натаскать его по следу'. И снова продолжил: 'Слушай маршрут: побежишь в сторону сквера по улице Ленина. На углу сквера закопай эту шапку в снег, добеги до входа в сквер, там отломи большую ветку от акации и жди меня. Как только он тебя найдет, бей его этой веткой по морде. А я подбегу и буду удерживать его'. И, указав рукой снова на него, он спросил: 'Ты меня понял?' Добавив: 'Не ссы, я постараюсь быстро его перехватить'.
Выйдя на улицу и, видимо, не заметив моего рвения помочь ему с дрессировкой, он снова обратился ко мне, при этом почему-то приставив свое лицо к моему вплотную, произнёс сквозь зубы: 'Жди меня прямо у входа. И не вздумай куда-нибудь сбежать, понял?' Прикинув всё за и против, я понял, что хлестать по морде этого чудовищного пса и дожидаться этого мента, пока он прибежит и перехватит его, я не буду.
И с первых же минут изменил свой план - выставить самоуверенного мента в дураках, которому, по моему мнению, уже многое сходило с рук. Я тут же рванул в сторону дома, закопав по пути шапку, как и сказал он. Прибыв домой, мать с испугом спросила, что случилось. Я объяснил ей ситуацию сказав, что помогаю милиции дрессировать пса, на что она обрадовавшись ответила ну наконец то делом занялся затем быстро, перекусив и выпив чаю, я сразу же отправился в отдел, но не навстречу огромному псу, а сделав крюк, намного раньше их где и стал дожидаться в дежурной части милиции.
В фойе всё ещё было много сотрудников, и, увидев меня, они с удивлением спросили, где мой поводырь.
Я сказал, что не имею представления, но при этом сообщил, что возвращался по тому же пути, где оставил шапку, закопанную в снегу.
Они начали смеяться над ним и говорить, что его собака глупа, как и он сам.
Кто-то вдруг вспомнил, что уже говорил ему об этом и прямо в лицо, на что он обиделся. И вообще это не настоящая собака, а так, просто помесь не пойми с кем.
После того как все посмеялись над собакой и её дрессировщиком, мне сказали, чтобы я дожидался его сидя на стуле, на который мне тут же указал дежурный.
Вскоре в фойе появился милиционер с собакой, и пёс сразу же, принюхавшись в мою сторону, зарычав, бросился в мою сторону. Но, немного прокатившись по паркету на своих хромовых сапогах, милиционер сумел его удержать.
Затем, как на допросе, он подошёл ко мне вплотную, чтобы никто не слышал его слов. С лицом маньяка, готовым меня убить, он тихо процедил сквозь зубы: 'Ну что, думаешь, обманул меня?'
Однако я хладнокровно, без малейшего признака волнения, сообщил ему, что всё произошло именно так, как он мне описал маршрут, и я двигался, который он мне и указал, в одну сторону и обратно.
Сотрудники, находившиеся рядом, снова начали смеяться над ним и его собакой. Кто-то из них громко сказал, что пёс плохой. После чего кинолог с меня переключился на того из всей этой кучи собравшихся стражей. После начавшегося спора дежурный сказал: 'Уведите задержанного и прекратите тут орать'.
Затем он сопроводил меня обратно в камеру, напоследок пригрозив, что завтра снова отправится по моему следу со своей собакой.
У же с самого порога я понял, что все в камере с нетерпением ждали моего возвращения, особенно Пося.
- Ну как дела? - воскликнул он, подскочив ко мне и с тревогой заглядывая мне в глаза. - Мы все думали, что ты уже и не вернешься живым.
Выдержав паузу, я спокойно парировал: 'Ну какая это собака? Простая болонка. Я её с рук накормил, а то по следу за мной пошли и потерялись вместе с опером, пришлось их искать'. С рук, пока не накормил, не успокоилась, и, главное, ласковая, хвостом всё виляет и руки лижет.
Я даже домой сбегал, поел, чаю напился, добавил я для всех разинувших рты слушателей, восседающих на нарах.
- Вот это да! - воскликнул Пося. - А где эти-то были, мент с собакой, пока ты чаи гонял? - Они во дворе были, - нагло ответил я. - А потом пошли сюда.
Дорогой, поговорили по душам, на завтра снова решил сходить и снова домой забегу по пути.
'Вот это да!' - снова воскликнул Пося. 'Я тоже хочу домой!' - сказал он. В ответ я сообщил ему, что завтра милиционер снова собирается взять след по запаху.
Слушай, братан, завопил вдруг Пося, ты поговори завтра с этим ментом, чтобы я сходил за тебя. Мне тоже ведь домой охота, - вдруг подытожил он с печалью в голосе.
Хорошо, если хочешь, можешь пойти вместо меня, как только он зайдёт за мной вечером. Но тебе придётся самому настойчиво просить об этом, ведь он не каждого берёт с собой.
На следующий день засов камеры щёлкнул, и появился старый знакомый в хромовых сапогах и, с порога прокричав мою фамилию, ждал ответа, но к его хромовым сапогам выпал Пося с криком: 'Можно я сегодня за него схожу? А потом дома поем и выпью чаю'.
Не говоря ни слова, милиционер поспешно увел Посю с собой, остальные задержанные с нетерпением стали ждать уже его возвращения.
Прошло часа полтора, и в камеру не вошел, а ворвался взъерошенный и мокрый, с красным лицом Пося, будто пробежавший несколько километров, и с порога, уставившись на меня, завопил: 'Ты зачем меня обманул?' Если бы я знал, то никогда бы не пошёл на это дело.
А я, глядя на него, не мог сдержать свой радостный смех, охвативший меня в этот момент, и, откровенно и с огромным удовольствием насмеявшись, стал выслушивать его жалобный рассказ. 'Ты говорил мне, что эта собака ни о чём, что она некусачая, а там оказался настоящий волкодав! Он меня чуть не загрыз! Мне пришлось перепрыгивать через забор туда и обратно!'
Кроме того, этот грёбаный дрессировщик не отпустил меня домой, - продолжал жаловаться Пося уже более тихим голосом, выговаривая мне, и не отпустил меня даже поесть, как тебя. 'Зачем ты меня обманул? Ты же вчера говорил, что собака не злая, а сама доброта'.
Я же, глядя на него с улыбкой, сказал: 'Скорей всего, вчера был другой пёс'. И все, кто находился в камере, громко рассмеялись.
После того как мы обсудили все нюансы, связанные с поведением злой и доброй собак, двери камеры открылись, и в них появился тот самый кинолог, полумент-полубандит, в том же своём прикиде, хромовые сапожки начищены до блеска, взглянув на меня долгим гипнотизирующим взглядом, прошипел: 'Завтра ты снова пойдёшь со мной, а я буду следовать за тобой'.
На другой день вечером, после окончания рабочего дня, снова появилась дрессура в лице мента и пса. На этот раз он проводил со мной свой запугивающий инструктаж уже на улице, без посторонних глаз и ушей.
Слушай ты, начал он сразу же без предисловий, с ходу с блатного наезда, и, приблизив своё лицо к моему, произнёс: 'Вчера ты меня дуранул, как лоха, и опозорил перед всем коллективом, и не сделал, как я тебя инструктировал'.
Сейчас пойдешь в сторону старого стадиона к самому болоту, знаешь, где? Спросил он, снова подойдя ко мне вплотную.
Знаю, ответил я ему. Короче, там у высокого забора стой и меня жди, сказал он, и не вздумай фордыбачить, или я его спущу на тебя, при этом указав на псину, который, как мне показалось, тоже разглядывал меня с вожделением. И я побежал. А место это я знал отлично, там был пятиметровой высоты забор, и с первых минут я уже решил: залезу на него, и пусть попробует меня снять, подумал я.
Вскоре из мрака вынырнул могучий пёс с крепким и мускулистым телом. Когда я сидел на высокой ограде, мне показалось, что на фоне белоснежного снега он напоминает крупного волка. Пёс стремительно приближался ко мне, наклонив свою массивную голову в мою сторону, откуда я только что прибежал к забору.
Сидя на заборе и перекинувшись телом в сторону, противоположную от собаки, я чувствовал себя в безопасности и не думал даже слезать.
Подбежав к забору и покружив на месте, где обрывались мои следы, пёс услышал с высоты забора мой шорох и стал со злостью прыгать на него, пытаясь меня стащить с него, но мента при нём и в помине не было, он появился лишь через небольшой промежуток времени, словно на коньках подкатившись на своих хромовых сапожках с кожаной подошвой, словно на коньках, по утоптанной снежной тропинке.
Подбежав к собаке, он начал громко кричать на меня, требуя, чтобы я спустился. 'Слезай, щенок, или я стащу тебя сам оттуда', - орал он приказным тоном, а пёс, вырываясь с поводка, яростно бросался в мою сторону, но я сказал: 'Пока не отойдёшь, я не спущусь с забора, убирай своего пса и иди, и вообще больше я с тобой не пойду'.
'Ну погоди у меня, - сказал он, - вздумал ещё меня дурить'.
После этого, когда мы отправились в полицейский участок, он впереди, я следовал за этим бандюганом-ментом, его корёжило от злости, и он несколько раз, останавливаясь и имитируя, что спустит свою зверюгу на меня, на что я ему сказал, что завтра придет моя мать, и я ей пожалуюсь на всё, что он творит в вашей ментовке, после чего больше уже не видел.
Вскоре моё наказание закончилось, и я снова стал свободным человеком. Но после знакомства с немцем Людышем, я сразу же прекратил общение с Посей.
Вскоре я узнал, что Пося оказался в тюрьме, где стал жертвой насилия. И почему-то сразу вспомнил, как он отплясывал на нарах цыганочку.
В последний раз я увидел его, когда вернулся из армии, и это был совершенно другой человек с потухшим и испуганным взглядом, идущий по дороге с огромным потоком машин, и, как мне, со взглядом сумасшедшего человека и вскоре узнал от общих знакомых что его увезли в психиатрическую больницу, а вскоре услышал что он умер.
И однажды совершенно случайно я встретил Людыша на пляже у городского водоёма. Подойдя к нему, спросил, как же так вышло, что мы с Посей отсидели небольшой срок, а он, как зачинщик, остался безнаказанным.
Обхватив его и приподняв от земли, сказал ему, тебя бы притопить и придержать в этом водоёме, около которого мы с тобой сейчас находимся, и увидел в его глазах страх, он стал обвинять Посю, и отпустив его, я ушел к своей девушке, с которой отдыхал.