Левиин Давид : другие произведения.

Quid est Viam?

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


На обложке нацарапано:

Quid est Viam?

Написано на развороте:

Мой дневник я посвящаю Людям,

пусть, каждый из вас заглянет внутрь себя.

Я посвящаю его моим Матери и Отцу, ибо они мой Бог.

А еще Времени,

ведь оно всегда дарует, для того чтобы отнять.

   дописано над первой строкой
   "В белой метели"
  
   1
   Привет, меня зовут Давид, рад с тобой познакомится, надеюсь, ты тоже. Хочу сразу тебя предупредить, пожалуйста, не обижайся на меня, если я буду городить тебе всякую чушь, ладно? А чушь я городить люблю, будь уверен. Иногда люблю поразглагольствовать, ну, на это ты тоже особо не обращай внимания. Я буду называть тебя Посторонний Т., ты не против? Вот и славно.
   Я тут нарисовал идиотский рисунок. Художник из меня не есть какой, но я старался. В третьем классе я ходил в изостудию, у меня неплохо получалось. Я рисовать любил, но в изостудию ходить не любил. А знаешь почему? Потому, что там всегда заставляли рисовать кувшины, фрукты и овощи, а мне нравилось рисовать роботов, ниндзя и рыцарей. Но я продолжал ходить в изостудию. И каждый раз, когда мама вела меня на занятие, она покупала мне жвачку с вкладышем-наклейкой. Ради этого можно было ходить в изостудию, уж поверь мне.
   По правде, все началось с этого дурацкого сна. Мне снилось я иду в снегу голый, метель кругом метет, а я все иду и иду, куда глаза глядят. "А куда они глядят?" спросишь ты. Я отвечу - мне неведомо. А там во сне (во сне!) адский холод, зуб на зуб не попадает, а потом (во сне!) становится тепло, знаешь, оно разливается по всему телу, холода больше не чувствуешь, только блаженное тепло... а снег все метет и метет, а я все иду и иду, бреду все дальше и дальше в этой снежной метели. В первый раз я подумал: ну сон это, чего ж поделать. Чего во сне только не увидишь. А потом этот сон снова повторился. После я могу сказать, что мне стала сниться какая-то ахинея... Тут можно и спятить, да?
   Ладно, хватит о глупостях...
   Пока не знаю, о чем именно я хочу поговорить с тобой мой дорогой Посторонний Т., просто я хочу, чтобы ты помог мне немного разобраться в себе. Вот я тебя и купил. Ты у меня красивый - толстенький в кожаном переплете.
   Что-то не дает мне покоя вот уже целый месяц, или даже больше, ну с тех пор, как я увидел этот сон. Какое-то внутреннее беспокойство, или страх перед чем-то незримым, неощутимым терзает меня. А все после этого гадского сна! А по-другому, это похоже на то, когда за тобой кто-то наблюдает со стороны, кто-то злой и безжалостный. Сверлит тебя своим взглядом и подхихикивает, а ты его не видишь. Бывает, неясные, скомканные обрывки снов не дают мне спокойно спать по ночам. Чувство тревоги не оставляет меня. Время от времени оно замирает, исчезает, но его присутствие я ощущаю ясно, как тупую зубную боль. Слова эти так банальны, они не способны передать моих переживаний. Вот собственно и все...
   Моя жена, София, пока что ничего не замечает, оно и к лучшему. Или она только делает вид, что все в порядке. Будь я трижды проклят, но я чувствую, что все кругом меняется, как в каком-то дурном сне (моем сне!), все преображается против моей воли... или я меняюсь. Имеет ли в жизни что-либо место по человечьей воли? Будет справедливо сказать, что... сейчас что-то не так. Просто душа не на месте. Болит... Простое предчувствие? Да будет тебе! Я ж никакой-нибудь экстрасенс! Их же вон, полный телевизор этих экстрасенсов. Берут использованную туалетную бумагу в руки, комкают ее и так и сяк, а потом закатив глаза, что одни белки наружу, выдыхают: "ой ой ой, вижу, вижу... кто-то подтирал ей себе задницу"
   Правда... что-то должно в корне измениться, вот, это верно. Вот чего я боюсь. И это что-то пугает меня. Черт возьми, как же это чувство тревоги действует мне на нервы, просто выводит меня из себя! Оно внушает мне страх. Суеверный страх. Как в былые времена, когда первые люди боялись грозы и раскатов грома.
  
   2
   В последнее время (могу сказать тебе наверняка, с тех самых пор, как мне приснился этот гадский сон), я не в себе. Вечно психую, все меня раздражает, во сне болтаю какую-то чушь несусветную (со слов Софии), думаю о вещах, о которых и в помине не думал. Ну, вот например: Кто такой этот...Мочениго? Хрен его знает. Или, почему Кетцалькоатль пришел к Миктлантекуитли, а? Что за бред сивой кобылы?
   Я не знаю, кто такие Кетцалькоатль и Миктлантекуитли (если я правильно написал эти имена, еcли это вообще имена). И что еще за Мачениго?
  
   Можно всему найти рациональное объяснение, разве не так? Дорогой мой Посторонний Т., разве не так?
   Вот, в детстве, в три годика, я упал с детской горки, высотой в полтора этажа. Мама сидела на лавочке, но в тот самый момент ее что-то отвлекло. А я высунулся за железные перила и прокричал маме: "Мам, смотри, я летаю!". Моя большая голова перевесила худое тельце и я в самом деле полетел... вниз головой. Мама говорит, как увидала, в обморок и рухнула, благо рядом были знакомые, скорую вызвали, маму откачали, а меня прямиком в больницу. Вот тебе всему рациональное объяснение. Мама говорит, что тогда я получил сильное сотрясения мозга, и врач предупреждал, последствия могут быть, а могут и не быть (разве врачи говорят по другому?). Вот тебе и последствия. Спустя двадцать три года. Ты в это веришь мой дорогой Посторонний Т.?
   А вообще, ты знаешь, мама всегда говорила, что у меня хорошая память. Может, тот давний инцидент стимулировал мою память? Бред, конечно. Стимулировать можно кое-что другое. Мне кажется, что, рассказывая тебе события, происходящие со мной, и вокруг меня, я смогу установить причину своей тревоги, если же нет... на нет и суда нет. Прямиком к психотерапевту. Вообще, хрен знает с чего, мне пришла в голову мысль...
   У вас проблемы в личностных отношениях?
   Да!
   Отсутствует взаимопонимание с другими людьми?
   Да!
   Тогда мы идем к вам!
   Прости, дорогой мой Посторонний Т., я, бывает... разговариваю и с тобой и одновременно с самим собой и еще непонятно с кем.
   Ты же не будешь смотреть на меня и согласно кивать, когда я буду вытаскивать занозы из своей задницы? Ну и хорошо.
   Мне кажется, я несу какую-то чушь. Если я стал нести чушь, значит, на сегодня с тебя хватит, потому, что:
   Если и дальше будешь слушать мой треп,
   Ты точно заткнешь мне кляпом рот!
  
   3
   Здравствуй, здравствуй!
   На работе никто не знает, кто такие эти, с чудаковатыми именами, да всем и по барабану был мой вопрос, только головами покачали. И про Мочениго никто ни сном, ни духом. Один умник сказал: А это не мочегонное средство?
   Мне кажется, что нет.
  
   Сегодня хотелось бы немного рассказать тебе, мой дорогой Посторонний Т., о моей жене Софии. София. Моя любимая София... Я всегда называю ее по имени, потому что очень люблю это имя. Или София-волшебница, или Бусинка, София-бусинка, или прочими ласковыми словами, которыми еще миллион любящих людей называют друг друга. А, знаешь, бывает, когда мы ругаемся, а в последнее время (черт знает почему!) мы все чаще не находим взаимопонимания, я, про себя, называю ее София-стерва. Такие дела.
   Я люблю ее. Очень люблю. Простые слова, а смысла в них много. У нее короткие темные волосы, которые она обычно укладывает пенкой для волос в разные стороны, получается смешно, она становиться похожей на одуванчик, и большие выразительные глаза, цвета ночи. Цвета ночи. Вот это я придумал! Но, да, да, они именно такого цвета, поверь мне на слово дорогой мой Посторонний Т.. Они темные и глубокие, как ночные небеса. Она смугленькая. Ее круглая попка самая красивая в мире, само совершенство. Я люблю хлопать ее по попке. Да, да, люблю. Всегда прошу, чтобы она надела обтягивающие брючки или джинсовые шортики и хлопаю. София-бусинка очень любит улыбаться, она вообще смотрит на весь мир с улыбкой, еще она любит позировать и фотографировать. Наверно, только эти вещи занимают большую часть времени, когда у нее есть время. В нашей спальне висит большая, черно-белая фотография, на которой София, обнаженная, в прозрачном пареро, стоит спиной к объективу на деревянном мостике у озера. Это я фотографировал. Ты можешь сказать, что помимо того, что я не есть какой художник, так еще и не есть какой фотограф. Что ж вполне с тобой согласен, а вот София сказала, что получилось здорово. Мне и самому нравится эта фотография. Вообще, у нас по всему дому расставлены и развешаны фотографии, это не считая четырех толстых фотоальбомов. Моя София... она очень фотогенична, с этим не поспоришь. Ей бы в фотомодели. Но знаешь, что она отвечает по этому поводу: моя красота, если такая и есть во мне, не для всего мира, а только для тебя, Давид. Как же с этим не согласиться? Она всегда естественна и непринужденна на фото, эротична и таинственна. А фотографии сделанные ее руками выходят потрясающе, впору становится профессиональным фотографом, впрочем, о чем она в последнее время и думает. Прямо фотомодель-фотограф.
   Давай, я немного расскажу о Рейн де Луна.
   Мы поженились больше двух лет назад. Живем в одноэтажном доме, в поселке, в десяти с лишним километрах от небольшого городка. Думаю, ты не обидишься, если я не буду говорить тебе названия этого города, а? Люди любят давать названия всем и вся, но разве это так важно? Я знал, что ты поймешь меня. Так вот, у нас есть свой сад. Летом он благоухает цветами и зеленью. В доме почти каждый подоконник заставлен домашними цветами. София очень любит возиться с ними. Это место, где мы живем, поселок городского типа, мы с Софией называем Рейн де Луна. Если все правильно, в переводе с испанского языка это значит Лунное Королевство. Почему Лунное Королевство? Ну, во-первых, здесь есть озеро, хотя, "Озеро" это высокопарно сказано, скорее широкий пруд, где все купаются в летнюю жару. Во-вторых, здесь кругом зелень, деревья, луга и поля. Сельская местность. Ну, а в-третьих, в те дни, когда над "озером" поднимается "толстячок любитель сладостей" (то есть полная луна) его сияние, отражаясь от озерной глади, разливается по всей долине. Волшебно звучит, да? Поверь мне на слово, все так и есть, ну может, я чуть-чуть и приукрасил. Ты спросишь, а при чем тут первое и второе? Ну, так, чтобы ты знал, где мы живем. Имел, так сказать, представление.
   Мы любим с Софией смотреть на Лунные Моря...
   Уж поверь мне дорогой мой Посторонний Т., в этом мире есть место красоте и Рейн де Луна тому доказательство. Живописная сельская природа, чистый воздух и уединение - вот за что мы любим Рейн де Луна.
   Мы, вот, очень схожи с Софией тем, что не любим нескончаемого городского шума и суеты. Не любим мы муравейников. Здесь время течет неторопливо, безмятежно. Золотые поля, густые рощи, изумрудные холмы и наше озеро. Вот вам и Рейн де Луна!
   Нам все время долбили: что вы, старые пердуны что ли? Сидите себе в деревне, по колено в навозе, знаете только, как скотину выгуливать! Ни развлечений, ничего! Да да да, соглашаемся мы. Лучше уж согласиться, чем спорить. Кто спорит - тот штаны порет. Как писал Карнеги - человек, которого убедили против его воли, не отречется от свого мнения и поневоле.
   Людям просто необходим спор, все заключается в разности мнений, в биполярности скрытых мотивов и желаний, отсюда и конфликты перерастающие в войны.
   Поверь мне дорогой мой Посторонний Т., здесь есть все, что душеньке угодно. Вот только у нас дом выхлопными газами еще не прованялся. Ты можешь подумать, что речь здесь идет действительно о деревне, где нет асфальтовых дорог, электричества, и каждое утро с восходом солнца со всех сторон горланят петухи, а, выйдя за калитку, обязательно вляпаешься в коровью лепешку. Уверяю тебя - ничего подобного. Да, здесь есть люди, кто держит домашний скот и птицу. И что с того? Здесь есть и асфальтовые дороги, и электричество, и центральное отопление, и канализация, и телефонное сообщение. Вот только газа нет. Ну что еще нужно современному человеку для удобств? Разбаловал себя человек, разбаловал! И никакая это не деревня, это поселок городского типа. Ну, это я так, чтоб окончательно развеять твои сомнения.
   Мы недорого купили этот дом. У нас кое-какие деньги были, родители хорошо помогли. Кое-что перестроили, сделали ремонт и вот вам белый каменный Замок Рейн де Луна. Родители Софии, живут в большом городе, в километрах шестистах отсюда, за два года мы к ним всего один раз ездили, чаще они сами приезжают к нам на несколько дней погостить. Мои папа и мама живут рядышком, частенько приезжают. Папа всегда привозит свое домашнее винцо. Я очень люблю его вино. Последний раз все вместе мы собирались аж на майские праздники, кажется, что это было вчера.
   Время. В последнее время я часто думаю о времени, с чего бы это?
   Не знаю, странно ли это, или нет (тебе это может показаться странным), но детьми я и София пока не обзавелись. Что-то не хочется. Пока не хочется. И знаешь дорогой мой Посторонний Т... не хочется только мне, София уже давно мне намекает, в открытую не говорит, но намеки бросает, хотя, один раз было. Или два. Так и сказала: ты не хочешь от меня детей и ля-ля-ля. Она немного переборщила с выпивкой в тот день, видать, язык и развязался. Я услышал все. Не знаю в чем причина, но мне кажется... я еще не созрел для детей, еще не время. Не время мать его! А она вообще любитель наехать на меня ни с того ни с сего,
   а это, по-твоему, ни с того ни с сего?
   у нее характер - мама не горюй, у нее в миг может поменяться настроение и тогда берегись, София-стерва вышла на охоту с большой пушкой и готова каждому мудозвону отстрелить бубенчики. Но в прицел попадаю только я, вот вся обойма на меня любимого и уходит. Проедется по мне парочкой крепких фраз (а выражения она выбирать умеет, уж поверь) и считай, что размазала по асфальту, в такие моменты я стараюсь не попадаться ей на глаза, ухожу в дальнюю комнату и сижу себе там тихо мирно, тише воды, ниже травы. Знаешь, дорогой мой Посторонний Т., бывало (когда София-бусинка не в настроении), я слышал от нее такое, что ни раз задавал себе вопрос: какого хрена я вообще с ней делаю? Многие задают себе этот вопрос? Ага, многие! После всех гадостей, которые она наговорит, она обычно выпрашивает прощения и заявляет, что никогда, никогда она не позволит себе больше распускать язык. Конечно, я ей верю и всегда прощаю свою Софию-бусинку, как я могу не простить ее, она меня любит всем сердцем и я ее люблю, не смотря ни на что. Вообще, она у меня умница, она хороший интересный человечек, да и хозяйка она замечательная, а плюс ко всему готовит она просто потрясающе, и в постели она горячая, страстная, открытая высасывает из меня все соки. Вообще я горжусь тем, что у меня такая супруга. Мы все не ангелы, и у меня есть свои загоны, на которые она тоже смотрит сквозь пальцы. Но еще я верю в то, что в ней живет два человека - одна добрая и заботливая, а вторая - конченая стерва, и какая из них проснется следующим утром, или придет с работы - хрен его знает. Загадка Сфинкса.
   Ну и хватит обо этом.
  
   4
   Сегодня суббота. Я сижу дома в гостиной. София-бусинка ушла в магазин, сказала, что ужасно хочет сладкого, и если в магазине не окажется ее любимого пирожного, есть вероятность, что из магазина вернется уже не София-бусинка. Ну, это я утрирую. Счастье то в пирожных, если дорогой мой Посторонний Т. ты этого еще не знал.
   Я жду звонка. Должен звонить Рим. Рим Рим Рим...
   Рим - древнейший город, но сейчас речь пойдет о моем закадычном приятеле. Его зовут Роман, но я называю его Рим. Просто Рим. Мне так захотелось. Мы вместе работаем. Иногда Ромул, ну это я выпендриваюсь. А София зовет его Шалтай-болтай, или Шалтайка-болтайка, или еще проще Шалтун, Шалтушка, классно, да? Мы познакомились с ним лет пять назад, или больше. У Софии был день рождения, пришло много друзей и знакомых, и среди них была ее хорошая подруга с новым парнем, и этим парнем оказался его святейшество Шалтай-болтай, но тогда он еще не был Шатлаем-болтаем, он был Роман Крестовой, Ромчиком или Ромиком. В тот день я с ним впервые и познакомился, он протянул мне руку, я пожал ее, всматриваясь в его голубые глаза, какие-то бездушные, холодные как январский день, как ледяной покров. И вот я все смотрел в его глаза и мне казалось, что я его знаю, да, да, знаю. И при том очень-очень давно... Бывает, ты просто знаешь это, и тебе не нужны никакие доказательства, ты просто знаешь. Как знает любая мать, что у сына горе. И я вот, когда смотрел в его глаза, тоже знал наверняка: Я тебя видел, хрен ты эдакий, где-то я тебя раньше видел, давным-давно, давным-давно.
   Может, и видел, почему бы и нет?
   - Мне кажется, мы уже где-то встречались. - я тогда сказал ему.
   - Может быть. - ответил он.
   Бред сивой кобылы, конечно, я нигде его не встречал, не был я с ним знаком, откуда мне его вообще было знать. Может, и видел, почему бы и нет?
   Как ты думаешь? Ну вот началось.
   Нет, я знаю, я знаю, видел я эти глаза!
   Лазурная радужка глаз может быть у нескольких миллиардов человек. Я предупреждал тебя, я могу нести всякую чушь, так что без обид. Голубые глаза - это все мутация генов, просто меланин вырабатывается в малых количествах, вот и .... а ну и хрен с ним.
   Продолжим.... с той девушкой (подругой Софии) он уже давным-давно расстался, а мы по-прежнему крепко дружим, как будто у нас это на роду написано. Настоящая мужская дружба это дело-то непростое.
   Собственно, почему София-бусинка так его называет? Так она прозвала его когда, Рим немного перебрал на очередной гулянке и уснул на стуле во дворе, произвольно качнулся, а потом и свалился на землю вместе со стулом. Да так смешно - ноги задрал и полетел, на спину шлепнулся и остался дальше спать, видать ничего и не почувствовал, храпел себе, одна нога через стул свисает, другая на земле, руки раскидал в стороны. Вот тебе и Шалтай-болтай, который свалился во сне.
   Шалтай-болтай свалился во сне...
   А мне Рим потом сказал, что он просто ушел в астрал, его позвали, и он отбыл очень далеко в неизвестном никому направлении. Теперь напиться до бесчувствия и свалиться со стула называется "уйти в астрал", вот так то!
   Случается, мы проводим... вернулась София, увидимся с тобой позже!
  
   Сегодня.
   Минуло целых две недели с тех пор, как мы впервые заговорили с тобой дорогой мой Посторонний Т., и вот я готов снова кое-что тебе рассказать.
  
   Так, вот случается, мы проводим с Римом много времени вместе и София спрашивает нас: "Может, вы поженитесь? На вас посмотришь - ну точно голубки!" Она говорит не геи, а геюшки, или голубки. Своеобразно. Бывает, она злится на то, что мы видимся с ним чересчур часто. Мало того, что большую часть времени мы проводим вместе на работе, так, вдобавок, не упускаем возможности попить пивка по вечерам, а бывает и чего покрепче. Рим живет в городе, а мы, как ты знаешь, на окраине. Когда Рим и еще несколько друзей приезжают к нам погостить на выходные, он всегда привозит с собой коньяк и просит Софию-бусинку к его приезду приготовить его любимый салат "Мясной деликатес". Рим человек добрый и веселый. Бывает, становится чересчур задумчивым, или как говорит София "общается с зелеными человечками", а сам Рим в таких случаях ответствует, что он "уходит в астрал". Нет, я знаю про Рима все, ну или почти все. Он же мой самый близкий друг, как я могу что-то не знать о нем? Согласен, что у каждого человека есть свои тайны, бывает, Рим чего-то не договаривает, но зачастую мне все же удается вывести его на чистую воду. Просто он очень скрытный, как какой-то кбшник, есть такая черта в нем. А так, почти все время он трясет своей белобрысой шевелюрой, заливаясь от хохота. А бывает, становится серьезным, как министр-твистр и ничем ты его не разговоришь. Может на работе весь день молчать, как воды в рот набрал, ни слова не проронить. Если у него есть неотложные дела, о которых он никому не желает говорить, он сходу заявляет: "Мне дела делать надо. Дел делать много надо делать!" Вот такая вот импровизация. Кстати, мы можем говорить с ним часами, ну и прям таки поливать друг друга грязью - тоже часами напролет. Нам это доставляет удовольствие. Странно, да? Ну, люди создания странные, так что привыкай.
   Две идиотины!
   Да так обычно нас и погоняют. Две идиотины. Я с тобой согласен. Точно также, говорят наши знакомые, когда мы начинаем гнать пеструю чушь, от которой уши у всех сворачиваются в трубочку.
   В последнее время Рим что-то частенько не в настроении. Ну, прям как я. Он о чем-то напряженно думает и думает, думает и думает, что вот-вот из ушей мозги потекут. Готов поспорить, это никак не связано с нашей работой. Откуда мне знать? Я просто знаю. Кстати, мы занимаемся инвистиционным бизнесом. Ну примерно так, чтобы тебе было понятно.
   Что бы еще рассказать... моя София-бусинка работает в небольшой фирме в городе, она финансист, а в свободное время она, как ты знаешь, мастер художественной фотографии...
   А, вот еще что пока не забыл... Совсем недавно, Рим, во время очередного "ухода в астрал", внезапно разинул глазенки и ляпнул: Комета.
   Наверно, мечталось ему о кометах, иначе с чего бы ему молвить о кометах. Я знаю, что он немного странный, по-своему странный, как и все мы, со своими тараканами в голове говорят в таких случаях, но, НО! как правило, эта странность улетучивается так же быстро и незаметно, как и появляется, без видимых на то причин. Или когда выветривается очередная порция алкоголя, странностей этих как не бывало. В последнее время он говорит несуразные вещи, но я особо не прислушиваюсь что он там лепечет, так что пусть Рим и его тараканы живут в мире и согласии. Однако... хотя может это только мне кажется, но иногда он обращается именно ко мне со своими этими небылицами, а сам пялится в пустоту с глазами на выкате. Торчит зараза. Он и мне иногда предлагает поторчать, я... другой раз соглашаюсь, но только, дорогой мой Посторонний Т., не сдай меня Софии со всеми потрохами! Это так баловство, лучше уж рюмочку другой раз опрокинуть.
   В последнее время между нами происходят странные беседы, пока что я оставлю их при себе, а то ты еще подумаешь, что Давид немного того... вдруг окажется, что я не в себе, а это, скорее всего, так и есть... но все это как-то связано с моим ощущением... неизбежности. То, о чем мы говорим с Римом, никто не понимает, это вызывает удивление, или смешки, но...
   Ладно, может тебе что-нибудь станет понятно. Вот таким вот был наш последний диалог под название "Комета":
   - Комета. - ляпнул Рим.
   - Что комета? - спросил я.
   - Мы увидим комету. - потом он добавил. - Abyssus abyssum invocat.
   "Бездна притягивает бездну", ну на латыни.
   - Мы пришли в этот мир с определенной целью. Помни об этом - сказал Рим, когда я думал о крылатой латинской фразе.
   Странно... я вот только вспомнил, эти же слова Рим написал мне в книге, которую подарил на мой день рождения, когда мы только познакомились с ним. Это был "Замок" Франца Кафки. А еще он тогда сказал, как сейчас помню: Ты очень похож на героя этой книги. Бродишь себе, бродишь и никак не можешь пробраться в замок.
   Какого черта? Ничего подобного! Никакой я не, как там его звали... К.! Никакой я ни К.!
   Конечно, каждый пришел в этот мир с определенной целью, у каждого человека есть цель, есть мечта, есть смысл жизни. Как же иначе? Кто бы мы были, не будь всего этого в нас?
   А этого нет...
   Это не я сказал! Хрен там!
   Ладно... Стоило мне вот вспомнить о "Замке" и в моей голове что-то щелкнуло. Бывает такое?
   Щелкунчик, вот ты кто! Щелкнуло у него. Лучше бы щелкнуло что-нибудь другое, или на хрен защелкнулось! Ротик твой защелкнулся! Конечно, такое бывает, ты разве не знаешь? У всех людей время от времени где-нибудь щелкает!
   Ну все все...
   Удивительный был человек Франц Кафка, написал несколько замечательных повестей и рассказов, и эта его книга о поисках замка, она до сих пор у меня... и как щас помню:
   "К. прибыл поздно вечером, деревня тонула в глубоком снегу. Замковой горы не было видно"
   Ахх эта замковая гора...
  
   5
   Я на работе. Не знаю, зачем я разбудил тебя со сранья и взял с собой мой дорогой Посторонний Т.. Я не хотел тревожить тебя своими глупостями, но уразумел, что поговорить об этом мне больше не с кем. С Софией тем более. Я не могу поговорить об этом ни с одним человеком, уж поверь мне, я просто знаю это. Просто знаю. Пока выдалась свободная минутка, хочу посвятить себя процессу самопознания, или что-нибудь в этом роде.
   Хотел рассказать тебе о своих соображениях на тему "Abyssus abyssum invocat" и про "Замок", но передумал. Если я напишу все свои соображения по этому поводу, это потянет как минимум на целый год пребывания в Гогошке. Гогошка это, кстати, психиатрическая лечебница в соседнем поселке. Так что лучше не усложнять и без того безмерно сложную ситуацию.
   Когда вчера я сказал Риму, что слова: "Мы пришли в этот мир..." он написал мне в книге "Замок" Франца Кафки, знаешь, что он ответил?
   - Были люди знающие, были и те, кто пытался узнать, а были и те, кто знали, но сами не ведали, что знали, даже если бы и могли знать.
   Во как! Ну, чем хуже "Мне дела делать надо. Дел делать много надо делать"?
   И все-таки Рим стал каким-то другим,
   таким же, как и я
   иным, посторонним, чужим, замкнутым, диким... хотя, София-бусинка говорит, какой он был Шалтай-Болтай такой и есть. Может, это мне так кажется? Ну, вот ты скажи мне?
  
   Все меняется слишком быстро... вот, что я знаю наверняка.
   Мне многое чудится.
  
   Могу переусердствовать в размышлениях по этому поводу и спятить от своих собственных раздумий. Такое бывает? И тогда, здравствуй Гогошка, возьми меня за руку. Не обращай на меня внимания дорогой мой Посторонний Т.!
   Надо переключиться на что-нибудь другое...
   В выходные приехали наши друзья, мы накрыли стол в беседке под деревом и радовались летнему дню. Приехал Рим, и сестра Софии-бусинки Алина с мужем Максом. Макс худощавый и высокий, (за глаза Рим его называет: хорошая палка говно мешать, но он к нему хорошо относиться, да, честно) а вот Алина немного полновата (за глаза Рим ее называет Мисс Бурпул в роли мисс Пурпул - крутое-мать-его-пеке, но и к ней он хорошо относится). Зато они оба очень добрые. Хорошие ребята. Правда.
   Макс работает в фирме вместе с Софией-бусинкой, а Алина нигде не работает, сидит дома с двух летним Максимом-старшим. Странно называть сына именем отца. А может и нестранно.
   странно вообще давать друг другу имена
   Это опять не я сказал!
   Что ж я то ни слова о себе не сказал, а? Всяку пургу несу, а вот о себе - фигу. И ты молчишь! Меня мои родители нарекли Давидом, а почему? А потому, что маму очень впечатлила статуя Микеланджело, вот про него недавно читал. Микеланджело Буонарроти, выдающийся итальянский живописец, скульптор, поэт, мыслитель, архитектор эпохи Ренессанса. Очень бы хотелось вживую увидеть расписанный им свод Сикстинской капеллы... да мечтай! Великое детище великого человека... Ну так вот, лицезрев всего лишь копию статуи Микеланджело Давида с пращой, сосредоточенного на грядущей схватке с Голиафом, в Пушкинском музее, мама вообразила, что я буду таким же красавцем атлетом, и назвала меня именем ветхозаветного царя. Папа сказал, что если у меня будет такое же "достоинство", как у этого Давида, тут никакой атлетизм не помог бы. Слава Богу, я не стал полной копией Давида. Интересно, что я не похож ни на маму, ни на папу. Родители говорят, что я чем-то похож на маму моего отца, на бабушку Фаину, но эти черты мало выразительные. Нет, все же у меня мамины губы и нос, а глаза папины. Да именно так.
   ни на кого я не похож
   Ну да... У меня короткая стрижка, потому что, мать бы ее так, я рано начал лысеть. Бляха-муха в двадцать шесть лет, а я уже и думать забыл про свои пышные кудри, которыми я так гордился еще в школе. Волосы были густые и мягкие. А сейчас... к сорока годам, а то и раньше, гляди, я стану лысым, и моя голова будет блестеть, как бильярдный шар. Моя мама раз выдала за столом такую фразу: "Давид взял от отца всю голубизну!" Конечно, она имела в виду цвет моих глаз, они у меня, кстати, тоже голубые, бирюзовые, как небо в безоблачный день, но все равно это было очень смешно. Еще моя мама всегда говорила, что у меня хорошая память. Я это говорил тебе? Ну, еще раз... я вот без труда могу раз послушать, а потом повторить слова из любой песни, или стихотворения. Не знаю, как такое получается, да оно и не важно. Все дело в том, что я воспринимаю все это на слух, или как-то так, и запоминаю, а вот если сам буду читать, потом уже вспомнить трудновато. В школе я так стихи и учил. Перед уроком, попрошу кого-нибудь разок прочитать - на пятерку расскажу. А сейчас... что мне сейчас с этим делать? Да и то, бывает, что моя память не работает, не функционирует. Да, да не удивляйся. Мне София-бусинка что-нибудь говорит, а я летаю себе в облаках, а потом: Давид, ты меня слушал? А... что...где? Вот София-бусинка отчитает меня, гадостей наговорит, а потом я, при случае, напоминаю ей, что к чему.
   Обычно я хожу не бритый, и почему-то каждому на работе (и не только) нужно, зараза, обязательно спросить: "Давид, ты че небритый ходишь?" Какая вам всем разница! Вам что, тереться об меня? Потому что у меня чувствительная кожа лица, стоит мне побриться и щеки покрывает мелкая сыпь и ни один крем или какая-нибудь другая хрень не помогает! Вы довольны, господа?
   вполне
   Вот и славно.
   Мне совсем скоро стукнет двадцать семь, или я уже говорил об этом? Дорогой мой Посторонний Т., если я повторяюсь, а такое вполне возможно, ты не пеняй на меня, ладно? Ну, бывает.
   Так вот, через месяц я стану старше еще на один год, или сделаю еще один шаг к могиле, однако это расстояние может быть совсем крохотным, да? Кто ж знает. А может, этого расстояния и нет совсем? Что если это расстояние изначально вымерено, а ты об этом даже не подозреваешь? А может, каждому из нас изначально предначертано пройти свой собственный путь? Долгий путь, или совсем крохотный.
   Путь. Странное слово. А судьба, рок, фатум... ? Над этим можно подумать на досуге.
   Я вот еще ненароком подумал о своих бабушках и дедушках. Я их не видел. Когда умерла мама моего отца, Фаина, мне было три года. Она единственная, кому удалось подержать меня на руках. Папа говорит, до моего рождения она курила сорок лет, а после бросила и ни разу снова не взяла сигарету, все ради меня. Родители до этого ей запрещали. Папа говорит, она очень любила меня. А мамина мама, Анастасия, умерла за долго до моего рождения, меня, как говориться, еще и в проекте не было. Она жила с родной сестрой на Украине. Ее сбил автобус. Дедушек я вообще не видел.
   Мне иногда кажется, что я еще их встречу, всех встречу и обниму, может это лишь фантазия, но кто знает. Последнее время я часто фантазирую. Думаю о слишком сказочных вещах. Как можно встретить тех, кто уже мертв? Смерть. В психологическом смысле - это весьма жутко и неприятно. А так это всего лишь химическая реакция. Кем ты был, что ты есть и что из тебя получиться - всего лишь химическая реакция, ни больше, ни меньше. Любой биологический организм приходит в негодность, изнашивается, истаскивается. Святые - на небеса, грешники - в ад на вечные муки... черти буду вилами драть во все отверстия...
   Душа... что же это такое?
   Этим вопросом лучше не задаваться.
   Так вот, о пикнике в нашем цветочном саду. Из выпивки были две пятилитровые бутылки вина (презент моего папы) и пиво. Выпили все. Куда влезет десять литров вина? В глотку. Мы пожарили шашлык, нарезали овощей, сделали несколько салатов - в том числе и "мясной деликатес" - приготовили картошку "фри". За разговорами стол быстро пустел, столь же быстро улетучивалось содержимое пятилитровой бутылки эксклюзивного домашнего вина от сэра Геннадия-великого-винодела.
   Я...нет нет, пожалуй я начну с другого. Слушай меня внимательно, мой дорогой Посторонний Т.
   Очень внимательно. Такого не слышал еще никто. Ни один человек. А знаешь почему... потому, что это правда, а не гребаное ТВ-шоу.
  
   В субботу, жарким летним днем, я впервые услышал, что этого мира не станет.
   или может не впервые?
  
   Максимка-младший упал и развез коленку. Начался громкий плач. Первым возле него оказался Рим. Я видел, как Рим взял его на руки и принялся успокаивать. Малыш радостно устроился у него на коленях и замолчал. Через секунду малец вытер слезки и тихо сидел, ковыряясь в носу. Всего несколько мгновений и детские слезы пропали. Казалось бы невероятно. Рим достал из кармана рубашки платок и приложил его к маленькой ранке.
   - Невероятно. - изумилась Алина.
   Я не совсем понял, почему это невероятно. Потом Макс объяснил, что обычно Максимка ревет, как резаный и ничем ты его не успокоишь. Вот так вот! Рим прирожденный нянь!
   - Вот видишь, это совсем не больно, да? - ласково спросил Рим.
   - Да. - ответил Максимка.
   Мы все сидели за столом и смотрели на самого лучшего няня на свете. Рим улыбался во все свои тридцать три зуба, видать общение с ребенком доставляло ему огромное удовольствие. Максимка продолжал сидеть на коленях у Рима, исследуя содержимое своего маленького носика, а потом вытер все это о рубашку Рима, а тот и усом не повел. Мы засмеялись.
   - Да Рим, ты спец! - сказал я.
   На этом все и закончилось. Через минуту Максимка уже во всю бегал по саду за ящерицами, но прежде Алина все же обработала маленькую ранку йодом. Мы было, удивились способностям Рима, но он ничего не сказал. Молчал себе под нос.
   Он ответил позже. Ответил только мне.
   Он сказал, что заставил малыша поверить в то, что в его ранке нет ничего страшного и это совсем не больно. Заставить человека поверить легко, тем более, если он в это верит, но не знает, что верит, даже если и поверит в то, во что не верил раньше. Не знаю, что он имел в виду, произнося эти слова, они просто напомнили мне "Мне дела делать надо..." или что-то типа "разум за мысли заходит", и я пропустил их мимо ушей, не вникал короче. Еще он сказал, что молодой разум приятен, он свободен от предрассудков и грязи. Он чист, как и чиста энергия этого юного человечка. Круто, и добавить нечего. Я же говорю, он иногда бывает странным. Вот глядишь на него и думаешь, сейчас его тараканы из ушей и полезут. Дальше он задал мне такой вопрос:
   - Quid est veritas?
   - Чего? - переспросил я.
   - Я задал тебе самый простой вопрос, какой только может быть на свете. Ответь же мне на него.
   - Да я понятия не имею, что это за вопрос. Это что, на латыни что ли?
   - То ли. Я спросил тебя - что есть истина? Этот вопрос в свое время задал Понтий Пилат.
   - Кто?
   - Понтий Пилат, римский прокуратор Иудеи.
   - И чего?
   - И спросил он: что есть истина?
   - Кого спросил?
   - Иисуса Христа.
   - Ааа... вон оно что...
   Я помычал. Вот так прям сразу возьми и ответь ему... Что есть Истина... ага...
   - Истина в вине! - сказал я, поднял стакан с вином и засмеялся.
   Рим скривил рожу.
   - Ну... - погодя начал я - я думаю истина это... ну, что-то важное, но неуловимое, что-то исключительное, но эфемерное, это... любовь, семья, жизненные ценности, сам человек, душа, вера...
   - Остапа понесло - перебил Рим. - Ну, ты и расписал, все в одну кучу навалил.
   - Я так думаю!
   - Ну, и думай себе дальше, ответ на этот вопрос очень прост и он на виду. Перед самым носом.
   - Ну и?
   - Ты сам узнаешь, когда подрастешь...
   - Рим ты неизменим.
   Мы замолчали.
   И зачем он мне задал этот вопрос? Что бы в очередной раз поумничать? Начитается своих умных книг, а потом на работе выделывается? Я, мол, ни черта не соображаю в истинных жизненных ценностях! Да хрен там! А потом я сказал ему, что Максимка-младший к нему привязался, а он ответил, может, ему все же удастся увидеть его в зрелом возрасте, он классный малец.
   - Наверняка увидишь. - отозвался я. - Даже если будишь жить где-нибудь... в Мексике, ага. Притащишь жопу! Ничего с тобой не случиться. Да и напомнишь Максимке, как он в детстве развез коленку, а ты супер-пупер нянь все сделал чики-пуки.
   - Вряд ли - ответил Рим. - Этого мира скоро не станет. Боюсь, не успею.
   Вот так бац - бац! Нокдаун! Десять, девять...
   Прежде я такого от него и слыхом не слыхивал. Это было в первый раз за все время, что я его знаю.
   - Чего? - переспросил я.
   - Сгинете вы все к чертовой бабушке.
   - Ага. Понятьненько. - согласился я, крутя в руке опустевший стакан из-под вина и поглядывая на далекие зеленые холмы. Я хотел закатить глаза, тяжело выдохнуть, поцокать, и сказать: Тебе, дружок, на сегодня хватит, потом, подумал и решил развить такую деликатную тему, почему бы и нет? - Ну ясен-красен, сами себя поперережем, повыпотрошим и чучела понаделаем, это ж у нас в крови... ты...
   - Нет - Рим перебил меня. - Это сделают за вас.
   Я проигнорировал, но мне казалось, что я слышу это не впервые (каким только образом!), хотя должно быть наоборот, если же я не слышал эти слова "Это сделают за вас" прежде. Давным-давно, давным-давно...
   это сделают за вас
   сгинете вы все
   Я же говорю, дорогой мой Посторонний Т., полная лажа какая-то получается. О чем можно говорить с выпившим человеком? Правильно, о многом. Но что-то мне не захотелось, уж больно он серьезным был. Так и свихнуться не трудно.
   - Рим - я решил все-таки сменить тему - когда ты уже обзаведешься женой, ну или девушкой для начала? Я имею в виду постоянной девушкой? Жениться пора, дружок, тебе уже двадцать восемь! Старикашка!
   - Ты даже не представляешь, насколько мы с тобой стары... - он откашлялся - ну неважно!
   неважно, я тоже так думаю
   неважно
   - Да да, согласен, согласен. Так, а что насчет любви, а, мой старый друг?
   старый друг, давний друг
   - Человек мне может только нравиться, его человеческая оболочка. Могу любить характер человека, его внутренний мир. Но не могу влюбиться. Никогда. Человек может только нравиться мне, очень сильно нравиться, но... Мое проклятье в том, что меня не могут любить. Подсознательно каждый человек чувствует, что я не тот, за кого себя выдаю. Я не человек.
   А каково теперь, дорогуша!? Бац-бац! Еще один нокдаун! Невероятно дамы и господа, Давид снова упал на ринг! Какой потрясающий бой! Десять, девять...
   Я обалдел. Обалдел это еще мягко сказано. Но такими были его слова. Такого он еще не выдавал. Каково, услышать от своего близкого друга, что он не человек, а? Но тут все понятно, тут все гладко, я вот тоже последний из могикан, почему нет?
   а я ему поверил
   Да каждый человек, будучи не в здравом уме, может такого наговорить, такого понакрутить, что Гогошка это далекое далеко.
   поверил
   А знаешь, дорогой мой Посторонний Т., что самое странное? Я не усомнился в его словах. Да, да, да, будь я трижды проклят, но я ему поверил! Вернее не совсем я, а кто-то внутри меня. Этот внутренний я сказал внешнему я: Чего ты ржешь? Как ты смеешь смеяться над истиной?! Такое бывает, когда злоупотребляешь всякими таблетками. Да и когда напьешься, такое тоже норма.
   Я знал,
   знал
   чувствовал, и все такое прочее, что Рим говорит правду. Что думаешь? Я вот на хрен и не знаю, что думать. Лучше об этом вообще не думать. По логике, простой, всем знакомой человеческой логике, я должен был сказать что-то типа : По-любому, дружище кто же тебя такого полюбит! Или: А Рим напился! Ну, или: "Рим, че ты несешь?!". Уверен, так сказали бы все, все, кто мог это от него услышать, и кто не мог. Никто бы не поверил его словам, потому что в это просто невозможно поверить.
   - Рим - начал я - слушай, дружок, у тебя в стакане точно вино, а? Может что-то другое? Ты же любитель, я знаю, разбавишь эту бодягу, а потом кайф ловишь, и все думают от спиртного. Че ты уже намешал, хрен моржовый?
   Он молчал и смотрел вдаль.
   Условия задачи: есть человек, у него в руках стакан, в стакане то ли вино, то ли что-то другое расслабляющего галлюциногенного действия. Он говорит: я не могу никого любить, я не человек.
   В задаче спрашивается: кто этот наркоман и что за бред он несет?
   Решение задачи: Этого человека зовут Роман Крестовой, он не наркоман, но имеет некую (малую) зависимость к запрещенным препаратам легкого (поверхностного) действия, как и его лучший друг Давид Левиин (прошу заметить ударение на вторую буковку "и"). То, что он заявляет, является проявлением неких глубинных желаний, страхов и так далее (как там по Фрейду, Юнгу, кто там еще в их компашке, или по теории личностных конструктов) или просто - фантазии на тему, что если я не человек. Что если...
   Ответ: Роман Крестовой немного подтарчивает и немного фантазирует на момент подтарчивания. (Альтернативный ответ: легкая форма шизофрении, или что-нибудь в этом роде, следовательно, обратимся к компашке Фрейда)
   Альтернативное решение задачи: У простых людей в голове засела непоколебимая уверенность, что нечто (по их собственным воззрениям существовать не может, или кажется неправдоподобным, то есть выдуманным, если логика тут не работает, или работает из рук вон плохо), что можно увидеть, потрогать, почувствовать - абсолютно реально. А что - увидеть, потрогать, почувствовать нельзя - нереальное.
   глаза смотрят - руки делают
   глаза смотрят - сердце верит
   Отсюда следует - люди привыкли видеть то, что хотят видеть.
   Ответ: Роман Крестовой немного подтарчивает, но говорит правду на момент подтарчивания.
   если сам верит в то, что говорит
   Откуда мне это известно? Откуда? Это же полный бред! По телевизору дяди и тети гражданской наружности, с умными-приумными лицами такую пургу несут, что аж тошно становиться. Так вот, может Рима похищали инопланетяне? Вживили ему маленький красный жучок в задницу и он теперь говорит, что они хотят, а они там ржут и скалятся своими зелеными мордами с выпученными глазами.
   Но все же я попытался (как и сейчас) перевести все в шутку:
   - Ух, ты, Рим! - сказал я - Вот так новость! А чего ж я раньше этого не знал?
   - Ты знал - ответил он - Ты забыл. Все возвращается Давид, пришло время вспоминать. Времени слишком мало.
   все возвращается, все возвращается
   Я произношу сейчас это фразу, и что-то меняется... По телу бегут мурашки, целая армия мурашек, огромных мурашей... не могу описать своего состояния... в голове взрываются яркие вспышки... и слышу... слышу вой ветра и... метель
   все возвращается
   я уже это где-то слышал. Будь я проклят! Уже слышал...
  
   7
   Признаться, я сомневаюсь, не выдумал ли я все это, и про: этого мира не станет, и про: я не могу никого любить и вообще я не человек. Может, это были мои собственные слова, произнесенные в голове, или... я просто не понял, что он имел в виду. Все же я был выпивший, но это было вино и ничего более. Или его слова были прозаичны и относились к далекому будущему, так сказать простое философствование под мухой...
   Нет. Нет. Нет.
   Он сказал, что я знаю, и знал, но забыл об этом. Я один из тех, кто знает. Я знающий.
   были люди знающие, были и те, кто пытался узнать, а были и те, кто знали, но сами не ведали, что знали, даже если бы и могли знать
   Нет, это кажется мне полной чушью. Он же не может знать, о чем я могу знать, когда...
   Да хрен со всем этим!
  
   Это, вверху, появилось у меня в голове. Ты мне веришь? Прошу, скажи мой дорогой Посторонний Т., что ты мне веришь? Я не знаю, что это значит.
  
   8
   Здравствуй мой дорогой Посторонний Т., можно я кое-что покажу тебе?
  
   Любовь - мечта, она мне даровала смысл жизни,
   И я боюсь, утратить этот дивный свет,
   Ведь, в темноте ночной я оступлюсь однажды,
   Любовь удержит, без нежных рук ее - мне жизни нет.
  
   Навечно я пленен ее сияньем глаз.
   Навечно я пленен безумством чувств ее,
   Но, время - бремя, что мне нести подчас...
   Так тяжело...
  
   Я жизнь тебе готов отдать, ты для меня - моя планета,
   И я готов оберегать, тебя, в любви и смерти этой...
  
   Как видишь и поэт из меня не есть какой, но София-бусинка сказала, что ей очень понравилось. Хочу написать продолжение, но сейчас что-то рифма в голову не лезет. До этого никогда не писал стихи, чего вдруг начал?
   Это я пишу для нее. Это для Софии-бусинки. Моей Софии.
  
  
   9
   Прошла еще неделя. И я опять хочу кое-что рассказать тебе дорогой мой Посторонний Т., готовь свои ушки.
  
   Проще будет сказать так... что-то происходит сейчас, прямо сейчас, когда я сижу в машине. Это похоже на вспышки света в ночи,
   вспышки света в ночи
   такие яркие, как фейерверки, у меня в голове, в мозгу, в моем мозгу, кто-то взрывает петарды! Я слышу слова или какое-то бормотание, бу бу бу, бу бу бу, у меня в голове поселился поп и он бормочет там свои молитвы. Черт!
   Это все как-то связано со мной, и это дает мне что-то другое... нечто, что нельзя ни увидеть, ни потрогать, ни почувствовать как обрывки снов, как давние, полузабытые мечты... вспомнил случайно: да как-то я видел этот сон, точно-точно.
   Воспоминание, мимолетное, но узнаваемое, да, как обрывки давних мечтаний, как скачущая на стене тень, только... только... как будто складываешь пазл - запоминаешь всю картину целиком, ищешь нужные фрагменты в общей куче, или... не знаю, как объяснить...
   Я какой-то невнимательный, растерянный, не могу собраться с мыслями, не могу и все... только эти картинки, картинки, картинки и ничего больше...
  
   10
   Опять какое-то время я ничего тебе не говорил дорогой мой Посторонний Т.. Ходил сам не свой. На работе я сказал: Я, кажется, приболел, возьму ка я выходной. Софии я сказал тоже самое. Но я здоров, может, только с головой не все в порядке. Мой выходной растянулся на несколько дней. Я накупил лекарств, чтобы София-бусинка мне поверила и... да уж поверит она мне, как бы не так! Она все чувствует! Все! Ее не обведешь вокруг пальца!
   Не хочу спать.
   Дорогой мой Посторонний Т., ты должен мне помочь, только на тебя я могу рассчитывать.
  
   С одного воспоминания, неосознанного, туманного, я бросаю лассо на другое. Заарканиваю воспоминания. Это звучит глупо, но так и есть, я заарканиваю воспоминания, одно за другим, а потом, не имея сил притянуть их к себе, я иду, шаг за шагом, над пропастью по тоненькой-тоненькой веревочке меж маленьких островков-воспоминаний. А под ногами пугающей чернотой зияют бездонные ямы моей памяти, где не должно быть ничего, кроме пустоты и... и смерти. Там скрывается что-то невидимое. Оно там есть в низу, в темноте, я это знаю. Я просто знаю. Ждет меня. Зовет меня. Шепчет мне:
   прыгай, прыгай скорее, прыгай сюда! Ступи в бездну...
   Не пойму, откуда Риму стало известно, что я думаю... о чем я думаю? Мои мысли никак нельзя объяснить. Я не могу объяснить это сам, о чем я думаю, мне не хватает слов, чтобы описать это. А тут еще и он со своими я не человек и меня нельзя любить... Я запутался.
   нет, мать твою, ты свихнулся!
   Он намекал мне. Да, все время он говорил мне об этом, я не слушал, или слушал и смеялся про себя. Но я догадывался, все это время я знал. Это не давало мне покоя, но я подавлял в себе эту тревогу,
   страх перед бездной
   старался не думать об этих глупых догадках и... предчувствиях.
   Боже, я в конец спятил!
   спятил! Съехал с катушек! Вот, видишь, к чему все это приводит! Вот до чего довело тебя твое безвинное баловство! Мама ругала тебя за то, что ты маленький бегал и собирал окурки по двору, следила за тобой, чтобы ты не попал в плохую кампанию, все делала для того, чтобы ты вырос образованным и воспитанным, а ты начал баловаться и что теперь? Все старания матери насмарку! Ты сторчался! Ты спятил! А еще хуже - ты подвел свою мать, которая так заботилась о тебе!
   Наверно, так и есть. О, Боже я же все го лишь чуть-чуть, я никой не нарик, я люблю выпить, да я боюсь признаться в этом самому себе, но я люблю выпить.
   время пришло и пора вспоминать
   все возвращается
  
   Бред! Господи, Посторонний Т., останови меня! Это же полный бред!
  
   non compos mentis.
  
   11
   Прошло еще несколько дней, дорогой мой Посторонний Т., ты готов меня выслушать?
  
   Три дня назад я глотнул кое-что потяжелее, и мне было ужасно плохо. Я думал клин клином вышибает. Но то, что внутри вышибить нельзя, да, нельзя. Оно уже там давно. Как давно? Очень-очень давно. Оно мое, родное. Это внутренний я. Это я из времени и пространства. Это прошлый я, я настоящий и я будущий.
   Я просто хотел прочистить мозги от всякой хрени, которая навались на меня в последнее время, вот и все. Я подумал - это сработает. Клин клином вышибает, да. Способ я выбрал явно неудачный. Голова, казалось, плавиться изнутри. Прошлый я орет благим матом на настоящего я, а будущий я посылал обоих на хер. Нет, в моей голове случилось извержение вулкана и вязкая лава течет огненной рекой по всему телу, не оставляя ничего живого. Благо Софии не было дома, я блевал и падал в собственную блевотину. Я хотел встать и не мог. Потом меня била дрожь, будто я голый в снегу на северном полюсе. Ой, ну что толку все это писать... Хреново мне было дорогой мой Посторонний Т., хреново.
   Сегодня в обед, когда в офисе никого не было, я пытался выяснить у Рима, что за хрень такую он мне подбросил.
   - Узнаешь. - ответил он.
   - Узнаешь? У меня и так голова не на месте, что-то... что-то со мной твориться и все это из-за твоих гадских игрушек! - закричал я в ответ.
   - Может быть. - все тем же будничным тоном.
   - Может быть? Ты засранец, это ты! Посмотри на меня, черт возьми! Ты мне эту дрянь подсунул! Ты не хочешь меня выслушать? Да из-за тебя меня София теперь на дух не выносит!
   - Неудачная торговля - дело временное, а неудачная жена - дело вечное. - сказал он тем же спокойным тоном и снова улыбнулся.
   - Ах, ты гад!
   Я врезал ему кулаком по челюсти, но удар вышел не сильный, скорее распыляющий.
   Я сам от себя такого не ожидал. Я никогда не думал, что смогу поднять на него руку. Как же мне не по себе.
   а почему собственно мне не по себе?
   - Не смей так говорить! - закричал я.
   Он вытер рукавом кровь с разбитой губы и молча уставился на меня:
   - Последний раз мне досталось от тебя очень давно - он захихикал - тогда удар у тебя был сильнее.
   Меня всего трясло.
   А в чем собственно, он виноват? Каждый человек сам отвечает за свои поступки, а за проступки тем более. Я сам схватил дьявола за яйца в тот день, когда он предложил мне попробовать, просто попробовать, я мог и отказаться, он и не настаивал, а теперь, я виню его в том, что дьявол загоняет мне свой раскаленный трезубец в задницу. Я сам во всем виноват. И почему я говорю, что он мне это подсунул? Потому... потому, что Рим умеет убеждать.
   я заставил его поверить
   господи, так нельзя, нельзя! Я так свихнусь к чертовой бабушке!
   - Рим... прости меня... - я сел на край стола и закрыл лицо руками - я не знаю, что со мной такое.
   - Узнаешь. - просто ответил он.
   - Рим... Я подошел и хотел обнять его.
   - Не надо меня обнимать паршивец, если кто зайдет - точно подумают, что мы гомосеки, потом уже не отвертеться. - он снова заулыбался. Из разбитой губы текла тонкая струйка крови. Я смотрел в его глаза и не видел там ни ненависти, ни даже веселья, вообще ничего не видел. Ничего. Глаза какого-то робота. Голубые глаза.
   время вышло
   И такая картина показалась мне знакомой. Дежа вю. Уже где-то видел.
  
   Время вышло. Давай поговорим позже.
  
   12
   Мне не спиться, дорогой мой Посторонний Т., поговори со мной.
   Мне кажется, я стал одержим этой навязчивой идеей. Какой идеей? Я не знаю. Какой-то. "Узнаешь", и это все? Думаю, мне нужно глубже всмотреться в собственное сознание, чтобы добиться разъяснений. Рим хранит молчание вот уже какой день. Не разговаривает со мной. Может, обиделся? Да и что он мне скажет, какое вообще он имеет отношение ко мне и моим проблемам? Это моя проблема. Большая проблема.
   Наверняка, он просто обиделся на меня. Я бы обиделся за такое.
   Я помню, еще тогда, когда мы только познакомились с ним, нас что-то связало, то, что не видят и никогда не увидят другие люди. Не поймут. Никто не поймет! Что-то совсем инородное, непостижимое. И как-то так сложилось - я уже говорил об этом - мы все время вместе. Странствуем и странствуем и странствуем... о чем я? Будто мы с ним две половинки андрогинна.
   Нет, ну мне аж смешно от всего этого.
  
   София-бусинка тоже молчит, но готов спорить, она засекла, что мы разговариваем с тобой мой дорогой Посторонний Т.. Хочет ли она узнать, что меня беспокоит? Видит ли она, что со мной что-то не так? Конечно. Она любит меня, вот тебе и ответ. Я стал другим. Сам это понимаю. Но для разговора с Софией-бусинкой я еще не созрел, боюсь, как бы не пришлось лицом к лицу столкнутся с Софией-стервой. Это очень может быть, если я все невнятно ей истолкую, или не дай Боже, она узнает за мое баловство с таблетками. Она и так лишний раз пилит меня за то, что я прикладываюсь к пиву чуть ли не каждый вечер. Я бы ходил в сорт зал, да. Но нет времени. Иногда, я хожу на стадион, здесь неподалеку и подтягиваюсь на турнике, отжимаюсь на брусьях. Я к спорту на ты, но другой раз так хочется выпить пивка. А в последнее время меня занимают только мои мысли. Мои неясные сны. Мы, бывает разговариваем с Софией-бусинкой, я ее слушаю, слушаю, а потом проваливаюсь в свои думы. Ничего не могу с этим поделать.
   Нет, нужно еще все как следует взвесить. Да и прежде нужно самому во всем разобраться, найти ответы на вопросы, подобрать ключи к наглухо запертым дверям, вот когда все это будет сделано, тогда я готов буду с ней все обсудить.
   но этого никогда не случится
   А вот и нет!
   вот и да!
   Да что ты говоришь такое?!
  
   Мне нужно идти спать. Сон - лучшее лекарство.
  
  
   13
   Опять, дорогой мой Посторонний Т., я не видел тебя несколько дней. Я скучал за тобой. А ты?
  
   Вот сижу в машине и жду встречи с одним человеком. Он сказал, что его зовут Александр и у него есть интересная информация касательной моей работы.
   Информация. Кто владеет информацией - тот правит миром. И чем она так важна эта информация? Кому она нужна? Что она такого из себя представляет? Рим знает, как ответить на этот вопрос.
   Мы всегда платим за информацию. Тебе же неинтересна моя работа, ведь так? Вот, а мне уже все это осточертело. Я живу этим дерьмом изо дня в день. Но надо отдать должное, это дерьмо и кормит меня изо дня в день. Работа, работа. Зачем человеку работа? Почему все именно так? Почему мы работаем за деньги? Ну, что за мысли...
   Прошлая ночь показалась мне "необычной". Возьму это слово в кавычки. Хотелось бы мне, чтобы эта необычность была как-то связана с тем, что мы кувыркались с Софией-бусинкой во дворе на одеяле до середины ночи, а потом дружно уснули, укутавшись в плед. Хотелось бы но, дело в другом. И дело это дрянь.
   После наших кувырканий, которые мы с Софией называем "искатели сокровищ" (ну только не надо смеяться), обессиленные мы лежали на боку, прижавшись лбами друг к другу, я уже было хотел ей все рассказать, но в последний момент решил еще повременить. Время еще не пришло. Как можно говорить о том, что время еще не пришло, если времени вообще не существует? Ведь время, это всего лишь иллюзия. Нет, я об этом не думал и думать не буду.
   Вот мы так и лежали, глядя друг другу в глаза, в свете неполной луны (худенького сладкоежки). Что мы в них видели, в глазах друг друга? И что хотели увидеть? Я видел в них ее любящую душу, ее сердце, весь мир, все мечты и сны. А что же она видела в моих... глаза никогда не лгут.
   Комары зудели над ухом, но мы накрылись с головами и быстро уснули.
   Мой сон был коротким, так мне показалось, но когда я открыл глаза уже забрезжил рассвет и вскоре Ра показался на небе в своей золотой колеснице.
   Зачем мне этот Ра? В жизнь о нем не думал.
   А снилась мне какая-то ересь. Перед собой я видел дюны и толи бедуинов на верблюдах, толи еще кого-то. Они что-то кричали друг другу, или мне, но большую часть их слов уносила набирающая силу песчаная буря. Я не знаю, с чего я взял, что буря набирала силу, но я это знаю. Будто... это покажется тебе безумным, ну что ж, все равно скажу, как чувствую - будто это были не мои мысли, кого-то вне меня, или внутри меня. Прошлого я. И эти мысли
   о том, что песчаная буря набирает силу
   звучали в моей голове, как мелодия. Ко мне повернулся один из этих бедуинов и прокричал что-то вроде Ахма-бабха ха-ба-лаба или что-то типа того, но... глупо говорить об этом конечно, мне показалось, вернее я знал
   я знал
   он сказал: "Что ты уставился, пес?" И все пропало. И бедуины, и верблюды, и пустыня.
   А я остался. В черноте. И слушал вой ветра. Да.
  
   14
   Сейчас поздний вечер. Я чувствую себя неважно мой дорогой Посторонний Т..
   Мои сны. Кажется, мне снова привиделась пустыня. Опять этот сон. Песок сыпал в глаза, я еле волочил ноги. Больше не помню. Сон есть сон, всегда что-то непонятное, странное, таинственное, туманное, неясное, противоречивое - фантасмагория одним словом, проекция мать бы ее так. Хрустальный бокал, стоящий на крою стола. Одно неверное движение и все - сон исчез. Разбился в дребезги. Но дело в другом. Ни разу за всю жизнь мне не привиделся такой сон, в котором я бы...жил. Да, именно так, сон, в котором я живу, или жил. Во сне, я чувствовал, как песчинки бьют по лицу, бросаемые набирающей силу песчаной бурей. Я с кем-то говорю на тарабарском языке. Ха-ба-ла-ба-лаба-ба. "Буря набирает силу., но мы успеем" До сих пор чувствую, как песок режет мое лицо и глаза... чувствую... больше не помню.
   Глупость какая.
   София-бусинка наконец-то принялась пытать меня насчет тебя, дорогой мой Посторонний Т., и странных выходок. Я даже и не догадывался об этом, а оказывается, уже вторую ночь я встаю с кровати и иду на улицу, там я стою в чем мать родила и смотрю неизвестно куда. Благо на улице тепло. И Гляжу я в пустоту. Стаю и пялюсь в ночь. Я не сопротивляюсь, когда София-бусинка тихонько берет меня за руку и уводит обратно в дом. Говорит, я как зомби. Иди туда - я иду. Стой здесь - я стою. Покажи язык - я показываю. Нет, ну это уже ни в какие ворота не лезет! Как гребаный зомби из кино! А потом, гляди, начну жрать человеческое мясо. Когда моя голова касается подушки, говорит, мои глазенки тут же закрываются и я засыпаю. Знаешь, может, я сам не в себе, ну, то есть, я "ухожу в астрал"?
   ну перестань гнать чушь!
   Это не чушь!
   нет чушь! Чушь несусветаная!
   А сам я ничего не помню. Вот такой припадок сомнамбулизма. Я никогда не страдал сомнамбулизмом. Я в своих снах, а тело само по себе.
   - Что-то с тобой не то твориться, любяка. - сказала София. Любяка. Так меня София называет. Иногда. Потому что, я бывал хорошим, любименьким, а бывал и бякой. Любяка.
   Но и в этот раз я побоялся сказать Софии, что с ее любякой творится что-то действительно не то. Неладное что-то. И гляди как бы он не превратился в бяку. И что я подозреваю под словами "что-то неладное", я и сам не знаю. Одному Богу известно. Может, и знаю, а объяснить не могу. Я так люблю ее и не хочу, что бы она переживала по этому поводу, ведь нет никаких причин для волнения. Не знаю, с чем связан мой лунатизм. Я успокоил ее и пообещал ничего не утаивать. Я всегда так и делал, никогда у меня не было от нее секретов. Думаю, а как же тогда насчет предчувствия о... нет это ерунда! Ерунда. Забудь...
   нет секретов говоришь?
   Нету.
   что ж, с этим не поспоришь.
   София сказал, что мне бы показаться врачу.
   - Да какому врачу! Все у меня в порядке! Небольшое неврологическое расстройство! Вот и все!
   Больше она ничего не сказала.
   Кстати, я встретился с этим Александром. Мы переговорили. Есть интересное предложение. Рим тоже поддержал эту идею. Другие сотрудники нашей фирмы вроде бы "за". Начальник задумался, как всегда боится действовать без стопроцентного расчета. Все нужно взвесить, разложить по полочкам, а как иначе? Между прочим, в нашей фирме немного сотрудников.
   Пойду спать. Надеюсь, сегодня я не буду бродить во сне.
  
   15
   Я дома. Дорогой мой Посторонний Т., мы не разговаривали с тобой уже так давно. Я не мог прийти в себя. Теперь совершенно очевидно, что я не в себе.
   У меня ужасно болела голова, и меня тошнило после каждого приема пищи. В больнице, врач сказал, что у меня отравление. Какое еще на хер отравление? Откуда? Да откуда угодно! На работе я взял очередной больничный. Вот подумают, что я дохляк, болею и болею. Может, я чего серьезное подхватил? Заразу под названием "грязный гусь"! Да к черту всех!
   Я опять лунатил. Вот если бы я жил один, никто бы не дрючил мой мозг относительно всего этого! Лунатил я, не лунатил, отравился, не отравился! Сам бы все и решал! И не нужна мне ничья забота! Сам могу о себе позаботиться! Нет, надо вечно ко мне лезть со своими советами! Я и сам все знаю, как и что нужно делать!
   Прости, я... я так не думаю, правда. София-бусинка так переживает. В последний раз ее кондрашка хватила, что сидит на валерьянке с боярышником. Она сказала, что в этот раз я голышом выбежал во двор, схватил с земли палку и начал скакать с ней по всему саду выкрикивая всякую ересь. А, потом, как оголтелый, дубасил палкой по деревьям, пока не разбил ее в щепки. София, говорит, даже боялась ко мне подойти, думала, что я в своем бреду зашибу и ее. После я повалился на землю, как мешок, набитый картошкой.
   в конец сбрендил!
   Ничего этого я не помню, зато помню нечто другое. Вернее помню, не совсем верное слово я подобрал.
   если ты признаешься в этом самому себе, то обратной дороги уже не будет. Ты окончательно и бесповоротно рехнешься!
   я признаюсь. Ничего не могу с этим поделать.
   Я был там.
   все возвращается
   Я жил.
   Надеюсь, ты не пошлешь меня куда подальше мой дорогой Посторонний Т., да? Поверь, я не нахожу себе место от всех этих событий. Но эти события только в моей голове, ведь так? Что такое сходить с ума? Это медленно шагать в зыбкую трясину. Медленно...шаг за шагом, неумолимо, безвозвратно...
   Теперь я узнал больше. Это кажется невероятным, но это было на самом деле. Это происходило со мной, я клянусь тебе дорогой мой Посторонний Т., клянусь, все так и было.
   Моя память. Мое прошлое. Моя жизнь. Все становится на свои места...
   все возвращается
   Я назову это прогулкой в воспоминания или даже лучше Прогулкой в Бездну. Я расскажу, слушай же меня и не говори, что ты этого не слышал. Я схожу с ума, все верно. Но с чего вдруг? Я жил себе спокойно, а тут на тебе! Что пошло не так?
   безумие приходит внезапно, оно не спрашивает разрешения
   Как же у меня болит голова! Ужасно болит!
   Мне нужен гадский аспирин, или анальгин, что там еще, иначе моя голова взорвется как шарик с водой. Мозги расплескаются по всей комнате. Что же это такое? Что со мной? Я хочу, чтобы все закончилось...
   упал в детстве с горки? Полетал? Вот и получай теперь!
   Убери этот голос! Убери этот чертов голос!
  
   Я расскажу тебе о смерти. Знаешь ли ты, дорогой мой Посторонний Т., что значит умереть? Я расскажу тебе. Расскажу о своей смерти. Не знаю, верить ли в это до конца... но верить приходиться, ибо я был там.
   Когда Менделеева спросили, как он смог придумать свою таблицу химических элементов, он ответил: я видел ее во сне. А видел ли Менделеев во сне свою смерть? Смерть не из будущего. Из прошлого. Далекого-далекого.
   Кто-нибудь видел?
   В обед я прилег поспать и умер. Я не могу сказать, был ли это я, или нет. Когда человек в моем сне, или видении, галлюцинации, фантасмагории открыл свои очи - его глаза стали моими глазами. Прошлый я. Я вижу. Прекрасно вижу. Как вижу свои руки, ручку, тебя Посторонний Т., стол, ковер под ногами. А потом все это накрыла дымка и образы начали колыхаться, знаешь, будто смотришь сквозь потоки горячего воздуха. Все расплывается, удлиняется, растягивается, выгибается, а потом - отчетливо, ясно. Мне страшно. И человеку, чьими глазами я смотрю на этот странный мир - тоже страшно. Дико страшно. Я это чувствую. Я... я даже вижу его, то есть свои, да свои, воспоминания. Я лежу на камне, лицом вверх. Мои руки связаны, и ноги связаны. Моя (не моя!) голова вертится из стороны в сторону. Не могу раскрыть рот... верхнюю и нижнюю губу сшили. Как же больно...
   Надо мной стоит человек, у него короткий загнутый нос и круглый подбородок, темные, широко расставленные глаза. Он в ярких одеждах, а на голове конусообразная шапка, украшенная камнями и чем-то еще, из-под нее на плечи падают длинные черные волосы, заплетенные в косы. Он что-то говорит, но я понимаю только отдельные слова, или мне только кажется, что я понимаю. Невнятный, непостижимый для меня язык, но все же... он говорит о смерти и воскрешении. О великом божестве, которое явится за моей душой. Это я понимаю. С другой стороны от меня стоит еще один. А у ног стоит третий... мистик. Именно так, мистики. Они мистики. Я поворачиваю голову вправо (или этот человек, в теле которого я нахожусь, поворачивает голову, я не знаю) и вижу, как чуть дальше от меня, на камне, лицом вверх, тоже лежит человек, измазанный красками (это могут быть и не краски, но что-то похожее) и возле него тоже стоят трое ряженых людей (мистики) в конусообразных шапках, украшенных камнями и чем-то еще. Успеваю заметить, как один из них вскидывает кинжал (или скорее короткий меч), стремительно, метко, вонзает его в шею того, кто лежит на камне лицом вверх. На это невыносимо смотреть. Я хочу отвернутся, но я смотрю, смотрю во все глаза. Я кричу, хочу орать во все горло, как же мне страшно: отпустите меня, отпустите сукины дети! Что вы делаете, гребаные садисты! Уберите от меня свои блядские вонючие руки!
   Как же мне страшно. Мне жутко страшно. Страх. Страх, который не передать словами. Знать, что вот-вот умрешь нелепой смертью, а это и есть нелепая смерть от рук свихнувшихся садистов в ярких одеждах (мистиков). Боженька, как же мне страшно. Прошу забери меня отсюда! Я не хочу умирать! Отче наш, еже иси на небе... и как-то так, я вспомню, вспомню... дальше я не знаю, но я выучу, обещаю, только забери меня отсюда...
   Вижу, как кровь стекает вниз по камню, от шеи и вниз, бежит красным ручьем. Другой мистик вонзает кинжал (или короткий меч) в живот этого бедного человека, привязанного к камню.
   Боженька, где я? Кто я? Забери меня отсюда!
   Отпустите меня! Отпустите суки!
   Страх. Заползает внутрь, как змея. Жалит изнутри. Яд отравляет медленно, но верно.
   И вот с камня стекают уже два алых ручейка. А я все также смотрю на них. Внутри я воплю, пытаюсь дергать руками и ногами, пытаюсь вырваться из пут. Но все тщетно. Человек смотрит. Я вижу его глазами. Мистики берутся за руки и начинают свое моление, или что-то в этом роде. Я отворачиваюсь. Не смотри больше туда, не смотри, прошу тебя, кто бы ты ни был, не смотри!
   Я никогда в жизни не видел смерть другого человека. На это невыносимо смотреть. Это жутко. Это ужасно. Что мне делать? Что же мне делать? Как мне вырваться отсюда? Боженька, прошу, забери меня отсюда, спаси меня, отче наш...
   Один из мистиков окунает свою руку в горшок (сосуд похожий на горшок), вынимает, рука вся в какой-то жижи голубого тона. Он начинает обмазывать меня ею,
   Нет! Сука! Иди же ты на хер гребаный шизик! Нет!
   Это мои крики, стоны, вопли... я все еще там, я в лоне своей смерти, в очаге новой жизни, в пробирке сознания, на просторах увядающей Вселенной собственного прошлого...
   что-то проговаривает, остальные стоят молча, воздев головы к небу. Смотрю в небо. А небо девственное, лазурное, как мечта.
   Как же страшно, Боже, как же страшно...я сойду с ума, я просто свихнусь...
   Снова образы рассеиваются, блекнут...
   Боженька, забери меня, прошу тебя, не дай им убить меня, Боженька, Боженька не бросай меня...
   медленно, дерзко медленно, неумолимо, кинжал (или короткий меч) погружается в мое (немое?) горло
   я слышу свой крик... внутри себя, внутри памяти, мой крик перемешивается с хрипом, бульканьем, визгом, кашлем
   меня режут...
   глаза открыты, навечно открыты
   удар в живот, боль...боль уходит, постепенно
   глаза открыты, навечно открыты
   девственное небо, как мечта, забери меня...
   глаза смотрят на меня, голубые, как и небо, лицо и глаза смотрят на меня в изумлении, в немом изумлении
   кто ты? я не могу говорить, я мертв. я говорю, кто ты?
   я слышу тебя? Вопрос-ответ
   кто, ты?
   скорее спроси себя, ответ
   закрываю глаза
   пустота. холодная. безмолвная.
   открываю глаза.
   снег. снег кругом. ветер. снежная метель. бреду в белой метели
   кто-то зовет меня... иду, я иду, будь ты проклят, я иду
   как ты можешь быть здесь? Вопрос
   я не знаю, ответ
   знаешь
   Я НЕ ЗНАЮ!
   снежная метель, Боженька забери меня, я хочу домой, оставь мне жизнь, я не хочу умирать, не хочу
   иди...Мио...иди он шепчет мне, я знаю, что только мне предназначен это зов
   я иду, в белой метели, без надежды, без цели...я иду, будь ты проклят, я иду
  
   Я открыл глаза. Свалился с кровати и меня вырвало на ковер. Я упал в свою блевотину. Так и лежал, не в силах пошевелить даже пальцем, в своей блевотине. И пахло синенькими, жаренными синенькими с чесноком. По-моему...
   Вот она смерть. Смерть.
   Я отрубился, а когда пришел в себя, поднялся и поплелся в ванную, голова пуста, мыслей нет, но дойти не успел, меня снова вытошнило на пол в коридоре. Ноги подогнулись, и я упал на руки.
   Что происходит? Не знаю ответа. Но всему есть объяснение. Всегда есть.
   Болит голова, хочу спать.
   Вот она смерть. Я поведал тебе о своей смерти дорогой мой Посторонний Т.
   Веришь ли ты мне?
  
   16
   Надо было бы отправиться к врачу, но что толку? Что он мне скажет? А что я ему скажу?
   "Доктор, вы знаете, мне приснился такой странный сон, живой сон... мне привиделось во сне, что какой-то негодяй в шапке, как у доброго волшебника, проткнул мне горло ножом, а потом другой, такой же волшебник, проткнул мне живот и из меня все вывалилось, как лохмотья из куклы, но я к тому моменту уже был мертв. Такие дела. Вы конечно скажете сон... сон да не сон! Это был никакой не сон! Ну, это я так, выдумываю, просто я стукнулся головой о дверь в ванную в приступе своего дебильного лунатизма"
   Так сойдет?
   Ничего не хочется есть. Сил хватает только на то, чтобы несвязно мыслить и моргать глазами. Бедная София-бусинка теперь не высыпается из-за меня. Подскакивает при любом моем движении. Вдруг, я снова начну бродить во сне и махать палкой. Я эдакая редкая Сомнамбула. Рим привез Софию-бусинку домой с работы, справился о моем самочувствии и высказался: Пить меньше надо. А еще... если в старой табакерке век не держат табака, заведется в табакерке черти что наверняка!
   Со своей неизменной гадской улыбкой на лице, пожал мне руку и был таков.
  
   17
   Три дня назад я умер. И что мне с этим делать?
   София спит. Я нет. Я боюсь спать? Верно. Я боюсь...и все равно хочу снова оказаться там. Только где это там - непонятно. Меня влечет туда. Тянет с немыслимой силой.
   насколько глубока кроличья нора?
   Я смотрю на Кассиопею и чешу щеку. Бренный мир, каким ты был таким и останешься. Кассиопея, совсем одинокая женщина высоко в небе. Как же тебе там одиноко, бедняжка.
   Рим знает, что к чему, но мне не говорит. Рим играет со мной.
   вот это ты загнул
   Нет, все именно так. Играет со мной. Это видно по его харе. Приехал вчера вечером. Я стал задавать ему вопросы, он не ответил ни на один из них. Просто, направлял меня. Да, направлял мою мысль. На мой вопрос, почему все имеет начало только сейчас, он ответил:
   - Подумай, что такое начало? Ты говоришь начало. Может, это не имеет начала, может начала вообще не существует? Время пришло вспоминать! - смех - Даже я говорю время, уподобляясь вам!
   Вот и все. Он снова отхлебнул пива и уставился в даль. Я сказал, мол, пусть не забывает, что он за рулем. Он ответил:
   - Об этом позаботиться картонная белая бумажечка у меня в карманчике.
   Короче, ему просто наплевать.
   - Сейчас ты постигаешь то, что дано тебе издавна, что заложено в тебе, внутри твоей памяти, твоего сознания... энергия. - это сказал он, или не он. Или то был мой собственный, мысленный ответ на мой же вопрос. С какой стати? Пора думать... может, я спятил?
   ха ха ха! Вот это крыша у парня поехала!
   Еще Рим сказал, чтобы я не выдумывал. Черт, оказывается, я уже все выдумываю!
   Оставлю это. София проснулась незадолго до отъезда Рима и так и не дала мне задать эти чертовы вопросы! Какого хрена происходит? Что за игра такая?
   - Любовники. Попались! - это были ее слова. По крайней мере, она не выглядела уставшей, чуть заспанной, но не обессиленной, какой она была, вернувшись с работы. Приятно было видеть улыбку на ее лице. Она села мне на колени и обняла меня. Я почувствовал аромат ее духов, сладкий запах, такой нежный. Я крепко-крепко обнял ее.
   Не отдам я тебя никому., слышишь?! Ты моя!На веки вечные.
   Это здорово, когда есть, кого обнимать и кому обнять тебя... заботиться о ком-то и когда заботятся о тебе. Может, все эти насущные мелочи способны ценить лишь люди?
   люди? А кто еще? Скажи, кто же еще?
   - Как самочувствие - спросила София, но, увидев в моей руке бутылку пива, ее лицо изменилось. - понятно!
   Мне казалось еще чуть-чуть и на ее место заступит София-стерва.
   - Понятно! - радостно ответил Рим.
   - Уже выздоровел! - недовольно сказала София.
   - Неа, это Рим снимает стресс после работы - с умным видом сказал я.
   - А он оказывает мне непосильную моральную поддержку. - поддакнул Рим.
   - Шалтай, ты же за рулем!
   - Об этом позаботиться белая картонная бумажечка у меня в карманчике.
   - Ага, она обо все позаботится, и чтобы ты не "залетел", когда гаишник сунет тебе свой полосатый жезл, так далеко, где солнышко не светит! - сказал я и засмеялся.
   - Два идиота! - София пыталась сделаться серьезной, но у нее ничего не вышло.
  
   Мы сидели до самого вечера в летней кухне разговаривая обо всем подряд. Около одиннадцати часов София отправилась спать. Сказала, вымоталась за день. А мы вышли на улицу и сели на ступеньки. Одни в ночной тишине.
   Как когда-то давно
   Черт! Этого не может быть! Это не мои мысли! Это не я сказал!
   Ладно... все я успокоился. Помоги мне мой Посторонний Т..
   Звезды холодным светом озаряли наш крохотный мир. Рим говорил, что ему не нравится моя рубашка, а я сказал, что его рубашка напоминает мне половую тряпку, которой я мою полы. В туалете.
   - Приятно знать, что ты умеешь мыть полы, в хозяйстве сгодишься - ответил Рим, потом добавил. - Я заставлю тебя мыть полы, каждый день, помяни мое слово, заставлю!
   - Да фиг там! Ты так говоришь, будто собрался со мной жить, голубая твоя душонка, а вот хрен тебе! - я показал ему средний палец. - У меня жена умница красавица, на фига ты мне сдался!
   - Посмотрим, посмотрим. - сказал он и засмеялся.
   А потом он сказал, что в данный момент, когда мы тут говорим друг другу гадости, наша
   ваша
   крохотная планета, глиняный никчемный шарик, несется в пространстве вокруг звезды, которую мы
   вы
   называем Солнце, со скоростью почти 30 километров в секунду, а в это время Солнце, Земля и еще восемь видимых планет стремятся в составе нашей
   вашей
   никчемной галактики в бесконечность, и если все расчеты наших
   ваших
   никчемных ученых деятелей верны, мы
   вы
   направляемся к никчемной звезде Вега, которая всего-то в 25 световых лет от нас.
   вас
   Тем временем наш
   ваш
   никчемный Млечный путь равноудаляется в пространстве от других галактик в далекую-далекую жопу, или неизвестность. Вот что происходит сейчас, в этот момент. И это не выдумка, не фантазия, это чертова реальность. А мы думаем о рубашках. Но утешает то, что мы хотя бы осознаем всю банальность и ничтожность своего существования, а многие никогда не задумываются об этом. Хуже того, многие люди не знают, как называется ваша никчемная галактика...
   - Ты говоришь, ваша? Постой-ка, ваша? - потом я хлопнул себя ладошкой по лбу. - Ааа, да, да, да, прости, я же совсем забыл - ты же у нас не человек, "я никого не могу любить, потому что я не человек". Прости, забыл совсем, ну, продолжай, продолжай.
   Он посмотрел на меня и улыбнулся, такой ехидной улыбочкой, которая больше походила на звериный оскал. Улыбнулся как какой-то персонаж из диснеевских мультиков.
   - Один мыслитель прошлого сказал: все, что происходит во Вселенной, люди видят так, как если бы это была прекрасная оперная декорация, за которой они не замечают ее веревок и противовесов.
   - Хорошо сказано.
   - Многие люди - продолжил он - не знают вообще, что такое галактика, и как, хотя бы навскидку, устроен ваш мир, а ведь все вы жители Земли и вы должны из простого уважения к себе знать такие простые вещи. А знаешь, что меня больше раздражает?
   Я покачал головой.
   - То, что вы любите оправдываться! Да, вы любите оправдываться и говорить, что не все вы астрономы, физики, химики и прочее, что каждый собаку съел в своем призвании, а до остального ему нет дела, конечно-конечно, я, например, тоже не знаю, почему навоз считается ценным удобрением, и на какой хер пчелы запечатывают ульи, но разве можно жить среди звезд и ни хрена не знать, где ты живешь и что вокруг тебя? Это то же самое, что и не знать в двадцать лет, что крышку унитаза надо поднимать, прежде чем расстегивать ширинку и сыкать. Или, как в былые времена, мнить, что земля плоская и если высунешь свой черенок за край, злой великан тут же его оттяпает. Но такова жизнь, такова ваша жизнь, и отсюда никуда не денешься. Только если рано отбросишь копыта. Копошитесь каждый в своем никчемном мирке, в своем муравейнике, живете своими желаниями, мечтаниями, потребностями и плевать вам на все остальное, так уж вы устроены, люди, и даже если у тебя крутая тачка и ты такой крутой, что часы на руке стоят дороже, чем машина, тебе, мол, прочие носить тебе статус не позволяет, и говоришь, что тебе плевать на звезды, ты крутишь миллионами в своем каком-то там бизнесе, но при этом не знаешь, видим ли мы обратную сторону луны или нет - всем наплевать. Вот, что меня поражает, что всем наплевать! Поэтому, мне искренне жаль людей... хотя, как не крути, человек волен в своих желаниях, чем вы только и оправдываетесь. Говорить о том, что должно включать в себя понятие "человек" и каким он должен быть, решать не вам,
   - Нет нам! - прервал я его тираду - а может и обществу. Очень может быть.
   - Общество! Вы все подбиваете под общество, вы им прикрываетесь, когда вам это надо, вы на него пеняете, когда есть на то причины.
   - Ты закончил?
   - Купить новую машину, - продолжил он - для многих людей намного важнее, чем купить детям в детский дом телевизор и видик, чтобы они мультфильмы смотрели, или сладостей им накупить. В конце-то концов отдать часть денег на операцию человеку, который нуждается в этой операции, а средств на нее у него нет. Купить машину важнее, не так ли Давид, намного важнее? Это важнее чем накормить бродячего пса накройняк. Да, Давид?
   - А я тут причем?
   - Вот, истинный человечишка! А я тут причем, а я тут причем?! Не ты ли говорил, что хочешь купить БМВ со следующей успешной сделки? Не ты?
   Я молчал.
   - Лучше уж БМВ, чем деньги вон тому мальчику с заболеванием почек, куда ты оторвал от сердца свои кровные сто рублей, да Давид? Сраная БМВ дороже. Это же для тебя, а то непонятно кому да еще такие деньги отдай.
   Я молчал.
   - Есть среди вас толковые люди, но они всего лишь люди, порочные и самодовольные.
   - Потрясающая речь, Рим - я похлопал в ладоши и остановил его, потому что мне надоело слушать этот бред доброго человека. - потрясающая! Ты света миру! Ты забыл добавить "никчемные"!
   Наш разговор на этой тираде Шалтая-болтая-нечеловека-которого-никто-не-может-любить (и он соответственно никого не может любить) не был закончен, наоборот он был очень долгим. И снова он лишь давал мне возможность все понять и уяснить самому, хотя я был далек от истины. Он не переставал говорить, что я мыслю как обычный человек, а нужно мыслить иначе.
   - Auscultare disce! - сказал Рим.
   - Я стараюсь - ответил я.
   - Стараешься, но не знаешь к чему прислушиваться.
   - Ты меня совсем запутал.
   - Нет, ты сам себя запутал.
   - Я человек и мне свойственно запутываться.
   - А я не человек и мне не зачем запутывать тебя.
   - Да, да ты не человек, я знаю! - я рассмеялся, а он все так же сидел, уставившись на далекие холмы. Что он мог разглядеть в кромешной тьме? Но я видел его глаза в блеклом свете подпотолочной лампочки. Его голубые глаза. - Ты не человек, хорошо, это мы уже прошли, перейдем к следующему уроку - кто же ты?
   - Посмотри на лампочку. - сказал он.
   Я посмотрел. Лампочка, как лампочка. Вокруг него собрались мириады насекомых, привлекаемые островком света в ночи. Они копошились друг на друге, бились маленькими тельцами о лампочку, обжигались, падали замертво, а другие уносились прочь во тьму.
   - И что? - спросил я.
   - На что это похоже?
   - Не знаю.
   - Когда узнаешь, найдешь ответ на свой вопрос.
   Да.
   Вот, если бы кто услышал нашу беседу со стороны, подумал бы - Сумасшедшие! Кретины! Законченные наркоманы! Озабоченные идиоты! Я бы так и подумал. О чем еще можно думать, когда два человека беседуют не весть о чем с серьезными лицами. Истина есть там, где меньше всего ожидаешь ее найти. Как там Маулдер говорил: Истина всегда где-то рядом! Под диваном. В шкафу. В туалетном бачке. Где еще она может быть?
   - А! Все равно твоя рубашка, как половая тряпка! У тебя нет вкуса! - продолжил я, поскольку лицезрение лампочки меня ни к чему не привело. - И ты мне завидуешь! Не похоже чтобы ты испытывал такие примитивные человеческие чувства, не будучи человеком, не так ли?
   - Завидую чему? Тому, что ты носишь колхозную рубаху, заляпанную навозом - никогда. Хорошо, что я избавлен от человеческого чувства зависти.
   - Подожди, если ты не человек, ты избавлен от всех человеческих эмоций, верно? А как же чувство вкуса и стиля, чувство превосходства? А? И это еще не все...
   - Знаешь, в чем между нами разница - в том, что я этими чувствами пользуюсь ради того, чтобы лучше понимать людей, а ты, потому что ты - человек!
   Я рассмеялся.
   По-моему ты хорошо притворяешься, лучше и не придумаешь
   - Ты думаешь, я в это поверю? Хотя, не думай, что мне неинтересно изучать людей... вот ты говоришь, что "ты не веришь", а ведь нет никаких доказательств того, во что ты веришь и во что нет, как ты можешь доказать, что я не изучаю людей и не пользуюсь ими в случае необходимости, вот как ты, а?
   - Очень просто. Тобой движет чувство любопытства, исконное чувство, присущее человеку, которое является двигателем всей цивилизации людей! А ты не знаешь, во что верить, поэтому истины ты не узнаешь! Боюсь, что никогда... Я лишь подсказываю, а выбор твой!
   - По-моему ты очень хорошо лавируешь словами.
   - Именно.
   - Не мерь меня по простым человеческим меркам, черт возьми! - Меня всегда выводило из себя, когда меня сравнивали с остальными людьми, и он, зная это, дергал за нужные нитки.
   он всегда за них дергает и будет дергать. Он в ответе за того, кого приручил
   Я просто не люблю, когда мне говорят "Давид, ты такой же человек, как и все!" - Да, я человек, но не такой же, не такой же, как все!
   о, Боже, да это говорит себе каждый второй человек на свете! сколько в тебе высокомерия дружок!
   - Извини, другими не могу, ведь ты человек и ничто человеческое тебе ни чуждо. Человек просто обязан называть себя единственным и неповторимым, или он утратит смысл жизни, которого нет - теперь его очередь была смеяться надо мной - Видишь у тебя чувство гордости развито, наверное, больше чем все остальные твои чувства!
   - Возможно... ну наверно, наверно.. я нисколько не жалею, я по крайней мере могу пользоваться своим человеческим существом, полностью пользоваться всеми дарами человека, в отличие от того, который может только имитировать...
   - Вот и пользуйся дарами человека, пока можешь, может, в будущем ты вообще не сможешь ими воспользоваться! И не рвись так к знанию - ничего хорошего оно тебе не принесет! Признаться, меня от этих человеческих чувств уже воротит! Все эти бесчисленные столетия проведенные на земле.. И не злись - это всего лишь правда! Мой давний друг - человечек.
   - Что значит, столетия? Какие к чертям столетия? - спросил я.
   - Узнаешь... - улыбка.
   Ну и хер с тобой!
   - Ты зеленый человечек с Марса? - спросил я в шутливой манере.
   - Нет. - улыбка.
   - А кто же ты?
   - Тот же кто и ты... ну не совсем. - улыбка. Засунул палец в нос, начал ковыряться там, выискивать полезные ископаемые. Вот вам и марсианин.
   Он молчал. Молчал и я. Ну и хер с ним! Мне нечего было ему сказать. Мне казалось, мой мозг взорвется, если я снова попытаюсь добраться до сути. Если я задам ему хоть один вопросик. Как же он запудрил мне мозги, дорогой мой Посторонний Т., этой своей херней. Это как совать голову в улей, столько мыслей и все они одновременно жалят тебя. Боюсь, сейчас я не способен этого понять. Кажется, что чем больше стараешься постичь истину, тем еще больше тебя засасывает в зыбкую трясину. Где ее нужно искать, эту истину? Есть ли она вообще? Чем дальше в лес, тем больше дров. Верная русская пословица.
   - Давид. - начал он. - Каждый житель земли думает о себе, что он единственный и неповторимый, но не каждый является таковым. А ты... ты человек, обычный человек, но не совсем.
   Я уставился на него, как упрямая лошадь.
   - Гомик хренов, пошел спать!
   - Иди!
   Я не могу больше писать эту чушь! Что за бред???
   О чем вообще речь? В следующий раз я скажу ему, что это полная чушь! Надо же, свихнуться на пустом месте!
   ой, ну не на пустом! меньше надо баловаться!
   А я и не балуюсь!
   Он подыгрывает мне в моей бессознательной театральной постановке, он издевается надо мной! Нет он играет мной! Чертов шизофреник! Точно шизофреник, он шизофреник! Шизанутый шизофреник!
  
  
  
   18
   Я оказался не таким смелым и решительным, каким себя мнил. Мне кажется, я терплю неудачу в схватке со своим разумом, который не желает все оставить так, как есть. Не желает ничего забывать. Хуже того, он во все это верит. В каждое слово Рима.
   На какой-то период времени все мои выходки прекратились. Я перестал бродить во сне и выкрикивать странные слова на непонятном никому языке. Вероятно, я подумал, что моя голова прочистилась, я зарекся больше не употреблять гадские таблеточки. Мое самовнушение кончилось, я перестал верить во все бредни моего странного давнишнего дружка нечеловека-которого-никто-не-может-любить. Я, можно сказать, пошел на поправку, странные обрывки снов уступили место спокойным и привычным грезам, но все это закончилось, чтобы... начаться с новой силой. Если бы все не повторилось, я, может быть, и подумал о легком расстройстве психики, немного переборщил с Г.Т. (гадские таблетки, мать их!) но...
   Черт, даже сейчас все выглядит столь безумным, что писать об этом равносильно признанию самому себе, что я спятил.
   ваш ответ: Давид спятил? Все слышали? - И это правильный ответ! Смирительную рубашку и ампулы с успокоительным в студию!
   Я слышал звон стали. Слышал, как кричат люди. Я понимал, что они кричат, хотя эти слова казались мне полной белибердой, еще более скверной, чем халам-ба-ха-лаба-ба. Скрежет, гром звонких ударов мечей о щиты. Что-то еще. Что может подумать человек обо все этом? Обычный сон. Но! Я же не могу понимать, что мне говорят во сне, тем более, когда говорят какую-то белиберду что язык в двух местах сломаешь... и запомнить все это. Я был там. Я жил. Да, и все так четко и ясно помню, будто... будто мне рассказали, только что, рассказали в самых ярких красках расписали.
   О, бедная моя голова, да простят меня все святые и мученики, если я скажу, что воскрес.
   Это был не сон, а воспоминание из далеких времен. И не чье-нибудь, а мое. Мое собственное. Я снова был тем, кем когда-то был. Прошлый я. В прошлой жизни, прошлых жизнях, если угодно, но это был я. Я!
   все понеслась душа в рай.
  
   Я и Рим.
  
   Больше ничего не могу писать. Прости, дорогой мой Посторонний Т., все это слишком трудно для меня, вернее все это так абсурдно и глупо, что уже дальше некуда. Прости.
  
  
  
   19
   Мне долгое время ничего не хотелось тебе рассказывать мой дорогой Посторонний Т., и в большей степени это связано с тем, что происходит со мной. В который раз я познал одну простую истину - я схожу с ума. Тут и добавить нечего. Интересно, сумасшедший, знает, что он сумасшедший?
   Рим ничего мне больше не сказал, оно и к лучшему. Он не ответил ни на один мой вопрос, он только и делает, что бросается умными изречениями, эдакий великий древнегреческий драный философ, но ни слова дельного от него не услышишь, и последнее, что мне остается думать - я спятил.
   А что еще мне думать? Ну, вот что, скажи, прошу тебя? Другой раз, когда мне начинают лезть в голову дурацкие мысли, я с большим удовольствием прикладываюсь к спиртному. И после мне становиться намного лучше.
   И вообще, пусть все летит к чертям собачьим - мне наплевать. Мне наплевать! Бесноватому больному наплевать!
   С Софией отношения как-то изменились. Как-то... как-то, другого слова что ли нет? Как-то изменилось это, как-то изменилось то, все на хрен как-то изменилось! Насрать! Не хочу ничего тебе говорить, потом скажешь, что я спятил! Ты уже мне это говоришь! Ну и в задницу вас всех! В задницу!
  
   20
   Прости, что я накричал на тебя дорогой мой Посторонний Т., просто, мне очень тяжело. Я не знаю, что со мной твориться, но я не хочу, чтобы кто-то вмешивался в мои проблемы. Я могу сам во всем разобраться. Рим... Рим несет всякую чушь, я в это не верю. Знаешь, бывает, люди начинают верить во все подряд, даже в то, что раньше считали бредом. Вот и я так. Вообще людям надо во что-то верить, иначе как? Есть, есть выход из этой ситуации, он должен быть.
   В последнее время я стал чаще замечать, как бежит время.
   Fugit irrevocabile tempus.
   Все верно - время не остановить. Оно бежит безвозвратно, в никуда. Подобно листьям на ветру, проносящихся мимо тебя и оставляя позади. Существует ли оно на самом деле? Существует, в том плане, что Вселенная неумолимо расширяется, и процесс расширения есть движение времени, из отметки "0" в бесконечность.
   хотя понятие бесконечности можно оспорить
   Я так не думаю, это не мои мысли.
   нет твои!
   Не мои!
   Стоп.
   Люди придумали возможность измерять время, но лишь по земным меркам, вокруг нас время течет с другой скоростью. Течет ли оно вообще, или это только человеческие выдумки? С каждым прожитым днем времени остается меньше, чувствую, как оно утекает.
   И совсем скоро для людей времени не станет... не станет иллюзий. Потому что время - это иллюзия.
   В институте я читал рассказы Артура Кларка и вот, он как-то сказал: Единственный способ определить границы возможного - выйти за эти границы, в невозможное. Способны ли на это люди? И что если так и будет? Или мы настолько глупы и эгоистичны, что никогда не столкнемся с подобной проблемой невозможности?
   Вот, опять. Я никогда бы не думал над такими вопросами. Зачем мне вообще над ними думать? Что они поменяют в моей жизни?
   Господи... я говорю абы что, чтобы просто поговорить с тобой мой дорогой Посторонний Т.. Мне не с кем больше поговорить об этом, ты знаешь. Прошу, послушай меня до конца.
   Я переосмысливаю свое бесконечное существование. Я ищу смысл - и не могу его отыскать...
   это не мои мысли
   смысла нет...
   Господи...
   В моих снах спутываются времена и эпохи, прошлое, настоящее и будущее и...
   этого не может быть
   все едино.
   этого не может быть
   Жизнь, смерть и снова жизнь...
   этого не может быть
   снова смерть...я все помню. Все во мне, внутри меня.
   этого не может быть... нет, нет, нет
   Мои воспоминания - ключ к отдельным вопросам, на которые я по-прежнему не знаю ответа.
   нет, нет, нет
   Хотя, я говорю не о человеческих предрассудках. Воспоминания ... хотелось бы узнать, где они находятся и в каком виде. Ученые заявляют, что мы контролируем всего лишь десять процентов нашего мозга. Это почти, правда.... то есть человеческая правда.
   нет, нет, нет...это не я, это не я
   Но доступ к нашим воспоминаниям очень сложен, его можно описать, но в этом нет необходимости. Слишком много энергии.
   нет, нет, нет! Хватит! Хватит прошу!
   Вопрос - могут ли мои сны и видения быть воспроизведением моих прошлых жизней? Если же так, то я сам убеждаю себя в существовании прошлых жизней. Такое бывает. Человек сам все придумывает и прошлые жизни, и вампиров, и оборотней, и призраков. Энергия...
   До этого случая, я бы никогда не поверил в подобные бредни. То, что душа неким образом странствует из одной смертной оболочки в другую, иначе реинкарнация, или
   метемпсихоз
   - кажется выдуманной сказкой. Но, как объяснить, что мои сны есть воспоминания о далеком прошлом? Если же мои сны и видения лишь генетическая память, то почему я не вспоминаю, как был ящером или кроманьонцем? Был ли я неким животным или все время имел человеческий облик?
   Рим ответь же мне! Снова ничего. Только образные, туманные, невидимые, неосязаемые... слова, слова, слова...
   Реинкарнация... может быть, правда, это вы, люди, так называете подобный феномен. Просто, существуют такие люди, которые могут контролировать свою Энергию... тело - всего лишь оболочка. Я, вот например, не очень доволен своим телом в этой жизни. А после смерти такие существа в состоянии осознавать себя уже без телесной оболочки... Но на вашей планете их нет. И не должно быть, кроме тебя, Давид.
   Что со мной не так?
   Я не могу ответить на этот вопрос. Ты сам должен понять это. Человек очень не приспособленное существо для жизни. Правда я и сам не знаю, как могу хранить в себе информацию, да мне это, в, общем-то, и не нужно... знаю Энергия, Энергия... а вот Энергия ли это до конца, или информация... Информация и есть энергия? Или Энергия питает информацию? Информация питает Энергию?
  
   По-моему он снова залепетал чушь, вроде пытаться узнать, или знать, но самим не ведать что знать, да же если бы и могли знать и так далее.
   - Что... что узнаем? - спросил я.
   - А? - он удивленно уставился на меня - А, ну да! Из одной оболочки в другую из одной в другую...Энергия из одной в другую.
   - Как возможно переходить из одной оболочки в другую? - спросил я. - Существует ли какой-нибудь, не знаю, критерий выбора этой оболочки? И если ты говоришь, что Энергию способны контролировать не все, то, что происходит с теми, кто не контролирует ее?
   - Кто не может, а это большинство людей, просто исчезают... Полностью, всего процесса перехода я не знаю, ведь я всего лишь странник... А критериев выбора оболочки нет. Во всяком случае, я не знаю где окажусь... ты не станешь животным, так как генетическая память хранить образы мышления, повадки человека. Человек - есть вершина эволюционной пирамиды живого существа на этой планете, однажды став человеком - в будущем ты уже не станешь животным. Животные имеют другую энергию, отличную от человека, но при этом они не являются всего лишь пустыми оболочками. Они часть - неотъемлемая часть - системы, неразвитый вид одной из Энергий, уже не способной стать человеком в будущем, хотя неизвестно, куда свернет эволюция через пару миллионов лет. Прости... такого не случиться.
   - Как я появился здесь? Когда? Зачем? - спросил я.
   - Я не могу ответить на этот вопрос.
   - Рим... почему ты играешь со мной? Ты же играешь да?
   - Я всегда играл с людьми. Почему же ты должен быть исключением?
   - Рим...
   - Да...
   - Пошел ты в жопу. Я устал от этих твоих глупых игр. У меня жизнь дала трещину, еще чуть-чуть и у меня снесет крышу, я... я это чувствую. У меня проблемы в семье из-за тебя. Я, сука, из-за твоих Г.Т! И... и... ты хочешь разрушить мою семью, мою жизнь, да Рим? Ты завидуешь мне, скажи честно? У меня красивая жена, которая меня любит, у меня хорошая работа, да, как и у тебя, только у меня все получается, а ты сосешь хер. У меня свой дом, машина, а ты живешь на съемной квартире и ездишь на старой пятерке... вот видишь Рим, какая ты сука. Ты запудрил мне голову всяким говном, хочешь, чтобы я залетел в Гогошку, а сам сядешь на мое место, да? Начитался умных книг и рассказываешь мне теперь, лапшу на уши вешаешь. Галлюциногенные таблетки, или еще черте что подсунул мне и начал байки свои травить, да? На хер тебе это? За что ты со мной так?
   - Все верно ты сказал. Все верно. Но ты еще пожалеешь об этих словах. Они тебе аукнуться. Ни один человек не смеет попрекать меня...
   - Какой же ты высокомерный козел, охереть, какой же ты гад!
   - Что ж, человеческая природа непоправима. Я накажу тебя за твои несправедливые слова.
   Он развернулся и ушел. Потом остановился, обернулся.
   - Я уезжаю. Далеко, но ненадолго. И то время, что меня не будет рядом, почувствуй безумие на своей шкуре. Почувствуй, мой давний друг. Пусть будет так.
   - Да иди ты на хер!
  
   Вот так. Теперь, я думаю, все будет хорошо, потому что я бросаю пить. И таблетки. Я могу все сам. Пусть катиться к ядреной фене.
  
   21
   Прогулка в бездну.
   Вчера вечером я позвонил Софии и сказал, что я немного задержусь на работе. На самом деле, я наклюкался, пьяный кое-как доехал до поселка, благо ментов на дороге не было. Остановился у заброшенного дома, потом позвонила София и спросила, где я. Я ответил, что я немного наклюкался, хотя она и так все поняла. Она бросила трубку, а я пристроился на заднем сидении и задрых. И был мне сон.
  
   Неведомые реки пространства влекут меня к себе, я закрываю глаза и удаляюсь от берега настоящего к безвестным берегам прошлого. Первый раз все это показалось мне отчетливым сном, теперь все иначе. Если же в первый раз я мог все это назвать сном, то теперь же, сном здесь и не пахнет. Видение? Что есть видение? Галлюцинация? Зрительные и слуховые образы... Да, я склонен этому верить. Но прежде, все это меня пугало. Меня и сейчас это пугает до дрожи в коленках. Не каждый день ты засыпаешь в своей кровати в объятиях любимой женщины, а в следующую секунду (если можно вымерить время сон - галлюцинация) открываешь глаза среди обезумевших людей, которые рвут друг друга на куски, как озверевшие бойцовские собаки. Сон да не сон.
   Отсюда следует вывод: Я схожу с ума.
   Сколько раз я еще скажу это тебе дорогой мой Посторонний Т.? Я сошел с ума. Я сошел с ума. Сколько?
   Пока не гикнусь окончательно. Я убеждаю себя? Возможно.
   Смерть. Кровопролитие. Убийство. Суицид. И это тебе не фильмы по телевизору смотреть, где оторванные руки, ноги летят во все стороны, забрызгивая экран кетчупом. Это все наяву, взаправду, рядом с тобой, понимаешь? Я спятил? Да можешь говорить так, мне все равно.
   В это также трудно поверить, как играть в гольф на Луне. Невозможно. И я подозреваю, что у меня действительно обычное несварение мозгов. Кратковременное явление. Скоро все станет как прежде.
   Кровь брызжет во все стороны, ноги скользят по чьим-то внутренностям, крики, стоны, лязг мечей. Все это едино. Знаешь, дорогой мой Посторонний Т., вот скажи мне, кто из нормальных людей сумеет вынести такое, а? Раз по видику ясмотрел документальный фильм... я видел казнь вора в Сомали. Одну его руку и ногу привязали к одной машине, другие к другой. А потом машины разъехались в стороны, разорвав беднягу на части. Вот так вот, чтоб другим не повадно было. И это не кажется забавным, не так ли? На это можно посмотреть по телевизору, но в реальной жизни мало кто выдержит такое. Мне кажется, мы сами по себе с каждым прожитым днем становимся более безжалостными, более жестокими друг к другу. Изуверство нынче популярно. А что еще хуже - оно востребовано.
  
   И вот снова. Потоки неведомых рек пространства и времени уносят меня. Я закрываю глаза и удаляюсь от берега настоящего к неведомым берегам прошлого. Сквозь воды безумия и смерти.
   Эти воспоминания не что иное, как видения способные лишить меня рассудка, но мой мозг рисует их столь ясно и живо, я могу чувствовать, слышать и видеть. Все могу, как живой. Но это не я. Или я? Я не знаю. Все так ярко, будто... будто мне только что рассказали об этом, а я пересказываю тебе, слово в слово.
   История мертвенна и бледна в сравнении с тем, что имело место быть.
   И что будет. Прошлое...
   Человек всегда хотел научиться управлять своими воспоминаниями, ведь это означало бы умение контролировать свое настоящее, а раз так - это умение позволит формировать свое будущее. Так учил Платон, верно?
   Эти путешествия отнимают столько сил.
   Я не знаю...
   Смерть - всему начало, смерть - начало моих странствий, да, теперь я в этом уверен.
   Я помню смерть, смерть...смерть - это избавление.
   Смерть - начало новой жизни. Вечная жизнь - вечный поиск смысла этой жизни.
   Время бежит вспять, пески реальности утекают сквозь сломанные пальцы руки, смерть как искупление, смерть как спасение от безумства жизни, всеобщий хаос зарождает историю, хаос дает жизнь новой эпохи и новому начинанию...
   Это время неуловимо далеко и непостижимо близко... оно в моей памяти, оно дышит и живет вместе со мной, оно во мне, и, бывает, я вижу все настолько четко и ясно, будто я по-прежнему там, в умирающем прошлом, разрываемом вехами бесконечного пространства... по какой случайности я здесь? Все вокруг оживает... будто мне рассказывают, а я все это представляю себе...
   И снова...
   Смерть...
   Я знаю только - это был великий Город из Белых Стен...
   Десятки тысяч людей встретили смерть. Ради чего?
   Вражда. Она всегда крепко обнимает нас и держит до тех пор, пока сумасшествие не уступит место смирению, или душа не вытечет вместе с кровью через рваную рану. Покаяние? Едва ли... есть определенное удовольствие в подобном акте смертоубийства, свирепствование бури, которое уносит крошечный осколок сознания в пропасть всеобщего безумия.
   Время суровых перемен, время слияния... мы называли это Время Слияния. Кровь и песок кровь и песок...
  
   Хочешь прогуляться со мной в бездну. Возьми меня за руку...
  
   Его наложница прекрасна, как лунный света. Ее кожа нежна, как лепесток цветка, груди совершенны, как песочные барханы, а соски розовые и твердые, как косточки сладких ягод. Ее глаза околдовывают, как и ее голос, когда она рассказывает ему историю о мальчике, заплутавшим в песках. Я ее тоже слышал. Он слушает ее в молчании, глядит на ее чувственные губы, зеленые глаза и взглядом исцеловывает ее финиковую кожу, каждую ее часть. Ласки божественны. Ра подглядывает за ними? Дарит им это смертное блаженство? Откуда мне это знать? Я просто знаю.
   Они не видят меня. Темнота прячет меня. Сет укрывает меня. Но я вижу достаточно. Я улыбаюсь. Я рад тому, что вижу.
   - Не уходи...
   - Я вернусь...
   Он целует ее, укладывает на ложе... и танец соединения начинается. Я наблюдаю, за каждым движением, за каждым вздохом, каждым стоном, каждым вздрагиванием, каждым словом... а танец соединения продолжается... чувственно, открыто, желанно... а танец соединения продолжается... капли пота блестят на их телах, луна застенчиво заглядывает в покои царского дворца, стражники покорно стоят по ту сторону дверей, они слышат голоса любви? Ра слышит. Ра слышит все. И я слышу... а танец соединения продолжается... они замирают, всего на мгновение, что посторонний не узрит и не почувствует, мимолетное, как взгляд Гора...они замирают, засыпают. Едва ощутимый ветер ласкает мою кожу, это все что нужно мне.
   - Не уходи... - шепчет она.
   - Я вернусь... - шепчет он ей в ответ.
   И их губы сливаются.
   Я ухожу.
   Он не вернется. Таков Путь.
   Он хочет вернуться, я это знаю. Но я не могу позволить ему сделать это. Она полюбила его, да. А он? Он не может любить, таков Путь? А я? Я тоже люблю ее.
   В кувшин с водой я выливаю содержимое маленького пузырька. Сет повелел мне.
   - Сет держит твою руку... принесет ей вечный сон, раз ты так желаешь - я не знаю, чей это голос, но он обращается ко мне. Я киваю в ответ. Может, киваю сам себе, потому что кругом ни души.
   Красный порошок растворяется в воде, ни оставляя следа. Таков Путь.
  
   Дело сделано. Она спит вечным сном Сета. Таков Путь.
   - Что произошло?
   - Пищевое отравление.
   Внутренности вынули через разрез в паху. Расчистили брюшную полость благовониями и промыли тростниковым вином. Далее нутро заполнили кассией, растертыми травами из желтых лепестков, и сшили толстыми нитями. Через носовые полости спицей-крючком извлекли мозг.
   Шакал обматывает тело наложницы лентами белого полотна, намазывая его древесным соком.
   Таков Путь.
   Наша армия огромна. И никто не был так одержим, каким был Он. Он не знал пощады. Твердой поступью он шел к своим целям. Ра был рядом. Его свершения достойны долгих песен... Слишком много крови и смертей, но так должно быть...Путь есть Путь...И я следую за ним. На света Ра, в тень Осириса, властителя душ. Он ведет нас к победе. Пески принимают нас, впитывают нашу кровь и плоть, наши бездушные убийства и варварские всполохи бессмысленной жизни.
   Я стою рядом с ним в колеснице, я это помню. Я что-то говорю ему, он улыбается. Я одеваю ему на шею странный символ на веревке. Все плывет, тускло, бледно, образы, как камни в мутной воде...но он улыбается, это я запомнил навсегда.
  
   Наша колесница несется вперед... позади нас огромная армия...впереди я вижу несметное число воинов, они бегут в нашу сторону, воздев руки с оружием, к небу.
  
   Фараон что-то кричит, воины орут в ответ, гремят щитами и мечами, дуют в трубы... мы несемся в колеснице, рядом с нами еще с десяток колесниц, Он кричит: Всех убивать! И все остальные подхватывают этот клич. Не знаю, почему я это запомнил. Колесница острыми спицами калечит варваров, мы прорываемся в глубь воинского стана, лошади несутся дальше, а я размахиваю мечом, похожим на серп, во все стороны, сходу срубаю руки и головы.
   Колесница переворачивается, и я падаю в песок... я кричу, зову его... вонзаю свои мечи кровь брызжет мне в лицо ... я снова зову его, но его нигде нет... и нет ответа, раз за разом мои кривые мечи вспарывают животы и глотки... а Анубис наблюдает за мной, только за мной, почему?.. я громко кричу, а его нет ... нигде нет...и все же радость победы не достигла меня, я отсекал конечности и резал людей на куски, я остался один в кругу мертвых врагов, и я не ошибся, думая, что луна осветит мое лицо в эту ночь...Ра отпусти меня. Анубис я иду... будь ты проклят...я иду...
  
   Предательский удар только лишь разъярил меня еще больше, мое плечо онемело, резко развернувшись, легким выпадом я распорол ему живот, его внутренности вывались наружу, как сдавленный виноград, он держал их в руках, задумавшись о смысле своей смерти... а Анубис бродит кругом, дожидаясь меня, вот он я вижу его... шакал ждет меня, а я все выкрикиваю его имя, но его нигде не нет... нет смысла и никогда не было, враг смотрит на меня... я сношу ему голову, свалившись она застревает в песках, глаза его остаются навечно открыты. И еще много, много людей лежат в песках, но Анубис ждет только меня... Я скачу и рублю врагов немыслимым образом, я знаю я умею делать это лучше всего, пока мое тело не покрывается глубокими ранами, кровь перемешивается с песком и остатком человеческой плоти. Я не Бог, я могу умереть. Время пришло. Путь есть Путь... я продолжаю звать его... продолжаю искать, но его нигде не нет... я не вечен, я думал об этом, я не вечен... и жизнь так коротка и бессмысленна... и время уходит, кто-то возвращается, кто-то нет, но мне суждено оставить свои слезы в песчаной пустыне окружающей Город Белых Стен... и я не ошибся, думая, что луна осветит мое лицо в эту ночь... Тот глянь на меня... Ра отпусти меня... Анубис я иду... будь ты проклят...я иду...
  
   мертвые тела в песке, золотом песке, пропитанном кровью, как вином, и внутренности мертвых воинов украшают эти пески, как драгоценные камни украшают грудь его прекрасной наложницы... все мы сгинули в битве. Время... Моя душа возродиться... да, возродиться... Небесное зеркало отражает лица павших, Тот смотрит на нас, оскаленных в предсмертной агонии, тут и там фрагменты ужаса и безнадежности, поступь смерти больше не звучит в моем сознании, я умираю...я шепчу его имя, я это знаю, но его нет рядом... Тот смотрит на меня... я сейчас, сейчас... нет... Анабус возьми меня за руку...
   краем глаза я замечаю движение... Анубис, возьми меня за руку... я не могу пошевелиться, мои глаза живее чем все мое тело, я не чувствую боли, боль ушла а вместе с ней и страсть к жизни, сил осталось лишь на то, чтобы закрыть глаза и удалиться в черноту, где я не услышу свой крик, где моя душа пропадет в безымянной пустоте. Шакал ждет меня, он всегда меня ждал.
   "Теперь, наша земля едина"...я знаю, это так и есть... На меня кто-то смотрит, он живой - а я нет, он склоняется надо мной, его лицо расплывается, я уже ничего не вижу, только еще чувствую...песок режет глаза... он что-то говорит, но я слышу только обрывки слов, больше они не имеют для меня смысла. Анубис возьми меня за руку... уже ничто не имеет смысла, такие как я - не живут. Я истерзанный, затоптанный в песок еще здесь, еще держусь за грань реальности, но чувствую запах своей крови и своего разлагающегося тела, он обнимает меня и я слышу его плачь... он берет мою руку и что-то вкладывает в нее, я чувствую, как он касается моей руки, как он касается моей души...
   лети ко мне... лети...
   Тайна влечет меня к себе, она так притягательна... как губы его прекрасной наложницы. Так хочется слиться с ней воедино, как две пригоршни воды, но каждый раз, когда пытаешься прикоснуться к ней, она ускользает... она тает, как снег в теплой руке, исчезает, как утренний свет звезд, всегда исчезает, чтобы появится снова.
   и у меня не остается времени... конец близок
   Ра отпусти меня. Анубис я иду... будь ты проклят...я иду...
  
   Туман окутал меня, но я помню, помню, как это случилось, помню день своей смерти... день новой жизни.
   Я снова умер, чтобы жить.
  
  
   22
   Иной раз я сомневаюсь - не является ли это лишь моей фантазией. Знаю, что нет.
   Что тебе рассказать... Я схожу с ума. Это очевидно. Откуда взяться этим снам? Я помню его лицо, помню, как думал, что потерял его... но почему?
   Сейчас не хочу об этом говорить. Я спросил Рима, что может значить: "Теперь наша земля едина". А он уставился бы на меня широко-раскрытыми глазами, потом прищурился и сказал:
   - Давно это было, давно...
   Он так и не ответил на вопрос. Он не сказал ни слова о Городе из Белых Стен.
   Город из Белых Стен ... Слияние... Теперь наша земля едина...
  
   Я вот кое-что нафантазировал, хочешь послушать?
  
   И боль, и раздражение,
   Сколь тяжка эта длань,
   Что подавляет веянье
   Во мне, как будто шаль...
   Небесная свисает, колышется
   Во тьме, неведомою силою,
   Раздутая ветрами, причина
   Стольких лет - я умираю...
   И сам того не зная,
   Что есть, аль вовсе нет.
   И кто я? И зачем я?
   И есть ли смысл во мне?
   И прошлое, что бремя,
   Зовет меня в небытие...
   Я так хочу любить,
   Хочу с тобою быть,
   Но смерть сильней меня,
   Прости...и не люби,
   Я - буря, я проклятье.
   И недостоин я тебя.
  
  
   23
   Я снова давно не разговаривал с тобой мой дорогой Посторонний Т.. Порой очень трудно мериться силами с собственным сознанием. Мозг прародитель всех сущностей. Сознание устроено настолько тонко, что любая форма мысли чувства, желания остается неуловимой, недосягаемой. Взломать свой мозг... интересно. Наш разум претерпел миллионы лет эволюции, в результате чего стал более приспособленным, более совершенным. Генетически накапливаемый опыт позволяет нам улучшать себя и все то, что нас окружает. Возможно, и нет. А Энергия? Энергия...
   С Софией по-прежнему... а ладно, не хочу об этом... ну, мы почти не разговариваем с ней и... будь я проклят, мне это по душе. Она хотела поговорить, а я сказал, что мне все равно. Вчера я пересматривал наши фотографии с Софией, это... так больно...я не смогу этого сделать...не смогу...
  
  
  
   СТРАНИЦА ВЫРВАНА
  
  
  
   ...не знаю, на чем основана моя вера, но она истинна и не подлежит проверке. Как и любая вера. Человеку свойственно сомневаться, ведь наш мир кажется таким привычным, постоянным и точным, что не остается места для некоего сдвига, сбоя в программе, или чуда. Даже став свидетелем нечто неординарного, мы вряд ли поверим своим глазам, начнем выискивать сомнительную достоверность феномена, или спихнем все на заблуждение, или чрезмерную доверчивость. А может случиться так, что, став невольным свидетелем странных событий, мы просто свихнемся, наш мозг не выдержит потока слуховых и зрительных образов, потока информации. Предполагаю, что все же наш мозг рассчитан на нечто большее, нежели мы подозреваем, но мы свихнемся. А вера не позволяет человеку сомневаться, если он истинно верит.
   Во время наших безумных бесед, Рим как-то сказал, что встретил на Земле неорганическую форму жизни. Вернее, он сказал "форма жизни", и добавил "не органическая", но как может жизнь быть неорганической, или быть ею, но не быть жизненной, то есть формой материального существования, что известно нам? А, оказывается, может, но от этих мыслей моя голова идет кругом. Рим предупреждал меня об этом. В общем, кого или что он повстречал, он так и не сказал, только выразил удивление насчет этого, ну никак он не ожидал натолкнуться на нечто нематериальное в этом закостенелом физическом мире. Мои дальнейшие расспросы ни к чему не привели, он снова отвечал: узнаешь, узнаешь, узнаешь.
   У меня было день рождение.
   Празднование прошло в тесном семейном кругу. Не было ничего особенного, все просто, но со вкусом куриных грудок в чилийском соусе, приготовленных Софией вместе с моей мамой, вкусненьких салатов, и торт мороженное на десерт. Мы, вроде бы, разговорились с Софией.
   София готовит потрясающе вкусно. Когда меня спрашивают, что больше всего на свете я люблю есть, я отвечаю - все что готовит София и моя мама. Мои родители подарили мне наручные часы с римским циферблатом, именно такие, как я хотел. Они великолепны. Да, они выполнены не из золота и платины, не инкрустированы брильянтами, и они не известной швейцарской марки, но эти часы отсчитывают время, которое отведено всем нам, для меня важно только это и ничто иное. И простые российские часы и швейцарские отсчитывают одно и тоже время, да это гребаное время, и ни одни не остановят его, когда настанет момент умирать. Умрем и все. А дорогая игрушка, останется игрушкой. Что маленькая пластмассовая машинка, что дорогие наручные часы. Игрушки.
   Родители Софии подарили мне глобус. Да, да. Но глобус с изображением звездной карты, то есть созвездий. Включаешь его в розетку, и он светится. Мне понравилось. Я всегда смотрю на Кассиопею. На одинокую женщину в небе.
   А София подарила мне иллюстрированную Энциклопедию Кладов и Сокровищ. Это было классно. Я люблю смотреть программы про поиски древних сокровищ и все такое. София хорошо меня знает. Знает, что мне нравиться.
   да неужто, Давид? ты же знаешь, что она ничего про тебя не знает, ты сам не знаешь кто ты...
   Я опять говорю сам с собой... А ля-ля-ля-ля-ля-ля! Я сошла с ума! Какая досада... ко мне влетело очаровательное привидение, и я хочу о нем поведать миру... какая досада.
   За столом родители вспоминали наше детство и то, какими мы были и какими стали. Сравнение поколений, сравнение прошлого и настоящего. Я смотрел на своих родителей и думал, о всех тех годах, которыми я обязан им за любовь и поддержку, а что думают они, когда время ребяческого счастья в наших глазах сменяется грустной улыбкой и прощальным взглядом? Что чувствуют они, когда минует время радостных детских криков и бессонных ночей и наступает пора одиночества? Дети повзрослели и подобно зрелым птенцам покинули свои гнезда. Поток времени замирает или же стремительно мчится к новому этапу бытия, к последнему отрезку пути, ступив на который не сможешь вернуться, важно лишь то, что ты проделал весь путь не зря. Все просто. Жизнь так проста. Неужели подобное испытаю и я в свое время? Наши дети тоже оставят нас, когда придет время, и они уже обзаведутся своими семьями, а мы будем радоваться тем редким дням, когда они будут навещать нас. Все это ждет меня, а как иначе.
   Какими бы взрослыми и самостоятельными мы не были, для своих родителей мы останемся детьми навсегда и в этом есть божественная изюминка человека, любящего и страдающего. Мы те кто мы есть в этом уголке Вселенной, нам повезло, что мы можем быть богаты душевно, что мы ведаем и понимаем одну простую истину - мы нужны друг другу, и, несмотря на злость и ненависть, не смотря на изменчивость своих чувств, мы все питаем любовь, все без исключения, мы все одержимы людскими страстями, даже когда прочие эмоции затмевают чувство любви. Может, мы и обязаны этим тому далекому времени, когда мы были животными, когда жались друг к другу подле костра, чтоб сохранить иепло, когда смотрели на Луну, когда прятались в пещерах от грозы и дождя, со страха залезая на спины соседям. Но....это того стоит. И даже если в каком-то из миров не существует семей, родителей и детей, возлюбленных, жен и мужей, я считаю, что нам повезло. Мы можем испытать в жизни большую гамму чувств и переживаний, нежели кто-то еще. Допускаю, что у иных цивилизаций, если такие есть, чувств вообще может и не быть, у них другое представление о взаимоотношениях, но все же мы богаты тем, что имеем сердца, которые не только гонят кровь по венам, но и даруют нам любовь. Наши сердца, что пламенеют от нежных чувств, радуются блаженным воспоминаниям, томятся в ожидании, и тоскуют в моменты грусти и печали. Хотелось бы, чтобы человеческая семья была живой душой, а не фрагментом общества. Надеюсь на это, иначе эта жизнь покажется мне столь же бессмысленной, как и фантазия о параллельных мирах. Главное для меня оставаться человеком, живым человеком, чтобы чувствовать и жить всем этим, быть любящим мужем и отцом. Это и есть Путь человека. Человека... Я часто думаю об этом.
   Иногда мне кажется... неважно. Поговорим позже.
  
   24
   Мне опять не спиться. В последнее время никаких плохих снов, где я умираю. Ничего необычного. Но... со мной что-то скверно я себя чувствую. Я хочу избавиться от этого чувства... навсегда избавиться.
   Вчера София нашла тебя дорогой мой Посторонний Т., сказала только: И что это значит? Я ответил: Ничего. Просто так. И вот она обиделась на меня и не разговаривает со мной, уверенная в том, что я утаиваю от нее нечто важное. Конечно, я утаиваю, но что именно, она даже не может себе представить. Нет, сегодня я все же сказал ей, потому что устал от собственных мыслей и глупости, устал от игры, в которую принялся играть, не зная правил, мне казалось, она посмеется надо мной и все, но София увидела уловку и заподозрила нечто большее... правда совсем иное, нежели есть. Она принялась обвинять меня в измене, а тебя дорогой мой Посторонний Т. просто отводным маневром. Теперь она уверена в том, что я хочу расстаться с ней и у меня есть любовница, а это все просто чушь собачья. И это было только начало, тут она вспомнила и все наши разговоры с Римом, выискивая в них реальную подоплеку событий, и все наши похождения, посиделки, она просто внушила сама себе, что все это обман, я обманываю ее, а когда человек внушает это себе, от этого сложнее избавиться. Это тоже вера. Мне ее не переубедить, но она же верит мне и любит меня, неужели какие-то догадки способны подорвать наше взаимное доверие? Или, черт возьми, все должно быть именно так? Она даже подумала, что я специально разыграл все эти сцены с сомнамбулизмом, только бы скрыть правду. От этого мне стало обидно, но не мог ли действительно начать все эти театральные номера специально, с целью избавится от чьей-либо заботы и.... зависимости? Что за чушь. Я что не контролирую себя? Кто-то дергает за веревочки, а я машу ручкой?
   именно так
   нет!
   да
   а вот и нет!
   Путь... Путь... это слово не выходит у меня из головы. Будь оно проклято.
  
   Я вот тут вспомнил нашу свадьбу с Софией. Много гостей, цветы, огромный свадебный торт, кусочки которого мы успешно продали гостям, улыбки, счастливые лица, она - самая прекрасная из невест, словно сошедшая со страниц сказки, радостная, влюбленная и любимая мной. Помню, как Риму привязали к поясу колокольчик на веревке и он должен был попасть пятнадцать раз по медной тарелке, которую дружка подвесила себе между ног (на веревке и вокруг талии разумеется), вот это было представление! Бам-бам-бам, мимо, Бам-бам, мимо, мимо. И Рим так быстро и смешно выполнял эти забавные движения... Все смеялись и веселились, что чуть пупки не надорвали... Я помню, как во время церемонии обмена кольцами, я взял руку Софии, чтобы надеть на ее безымянный палец символ безымянной, но верной любви, в тот момент, держа ее руку в своих руках, мне показалось, что время остановилось, и я невольно взглянул на Рима, стоявшего в стороне. Зачем? Зачем я посмотрел в его глаза? Тогда я не предал этому значения, но теперь я понимаю... Я хотел убедиться, что поступаю правильно, что делаю верный шаг, склоняя себя к привязанности, любви, человеческим отношениям и родству. То есть я уже не буду странником, одиноким, блуждающим во тьме, но смогу ли я даровать... спасение?
   Какое спасение? О чем я говорю?
   ты знаешь о чем...
   Или зачем... Я всегда оставался одиноким, как и он... но в этот последний круг человеческой жизни... ведь круг разомкнется...навсегда...
   А он знал, что не смогу... нет смогу...или же нет? Все равно, он еле заметно кивнул мне и я стал законным супругом моей Софии. Мне стало спокойнее на душе, я что-то увидел в его глазах, что-то неземное, потустороннее, что я не могу описать, но все же мне стало спокойнее. Одобрение, мне было важно его одобрение. Почему? Он что мой хозяин? Я раб его воли?
   ты раб Пути
   Я раб лампы.
   Но все всегда возвращается на круги своя... Он как-то сказал: я полагал, есть время, а времени нет, прости меня. Что он имел в виду? Что? За что простить его? Почему мне не хватает мозгов все понять? Почему?
   Я ее люблю. Очень сильно люблю свою Софию, но все мои чувства изменяются, не знаю, как это объяснить, но, я, словно становлюсь чужим, сам для себя, становлюсь другим. Отшельником. Порой мне кажется, что мои чувства притупляются, я становлюсь нечувствительным, становлюсь не человеком, кем-то другим. Но все же мои описания не могут отразить сущности. Все эти изменения будто происходят во мне параллельно, с одной стороны я знаю и чувствую, что хочу быть с ней, люблю ее всем сердцем, а с другой - удаляюсь от нее к неизвестности... удаляюсь от всех. Как мне это понять? Как мне понять себя? Или я заблуждаюсь? Это всего лишь кризис моего возраста.? Да, все просто.
   Сегодня ночью я видел сон. Мне снилось, что я пребываю в незнакомом мне месте, серые стены незнакомого дома выступают у морской глади. Бесконечный горизонт, солнце и звезды. Я оборачиваюсь и вижу перед собой дверь. Я подхожу к двери и нажимаю на кнопку звонка. Дверь кажется мне знакомой. Дверь открывается и на пороге я вижу Софию. Она стоит передо мной обнаженная, но несколько не стесняется своей наготы. Но все же она была какая-то другая, незнакомая мне, не такая, какой я ее знаю. Чужой. Такое часто бывает во снах. Она что-то говорит мне, а я прохожу в дверь, сквозь нее, иду дальше, двигаюсь среди серых безликих стен, вхожу в большую комнату, погруженную во мрак, где возле просторной кровати стоит силуэт, выделяясь из кромешной темноты таинственным сиянием. Во сне осознавая, что София изменила мне, предала меня, я что-то говорю, но, увидев лицо незнакомца, я разворачиваюсь и ухожу. София идет за мной, опять что-то говорит, мне казалось, она хочет остановить меня, объяснить, но нет, выйдя за дверь, она просто закрывает ее за мной. Просто закрывает... и одно, только одно слово я успеваю услышать, которое слетает с ее губ. Одно слово.
   Любовьумерла.
   Я думаю о ней...
   Странный, причудливый сон. Тем незнакомцем был я.
   Чтоб мне провалиться.
  
  
  
  
  
  
  
  
   СТРАНИЦА ВЫРВАНА
  
  
  
  
  
  
   25
   Я хочу войти в Замок...
  
   Боль, непонимание, пустота, одиночество... все, кажется, обстоит именно так.
   Так только кажется.
   Никто никогда не сможет меня понять. Никто мне не поверит. Нет, все-таки мне поверят, из соображений "спасти его задницу, пока он не наложил на себя руки".
   Я схожу с ума. Эта фраза... и от части не передаст моего состояния. Сходить с ума, возможно, проще, чем чувствовать, как сгорает твой мозг изнутри. Как он горит, ярким пламенем в топке, с кучей бесполезных вещей, которые там засели, словно крысы в стенах. Ты поймешь меня? Думаю, нет. А все от того, что смерть... смерть не пропустит меня и в этот раз, вера ли спасет меня? Вера во что?
   Смерть просто вынести? Нет. Да если бы хоть один человек увидел свою смерть - да он обосрался бы прям там, на месте! Это, думаешь, похоже на какой-нибудь сраный фильм, ни хрена! Никто не знает, что значит умирать, а я знаю! Когда тебе мечом отрубят руку, а потом выпотрошат, как курицу, это чудесно? Это тоже, что и смотреть документальное видео? Ни хрена. Что люди знают о смерти? Ничего не знают! Они ни хрена не знают! Наблюдать смерть - дико, ужасно! А умирать, а? Умирать, каково? Чудесно? Интересно? Познавательно? Умереть спокойно в старости... ой это такое заблуждение, нельзя умереть быстро, нельзя умереть спокойно.
   Как же мне не спятить от этого, а? Господи, ну что... за что мне вся эта хрень на голову свалилась? А потом и меня убивают. И я чувствую... запах мертвых тел, гниения, смерти. Ооо как же она близка. Как же близка смерть. Это естественно. Так же естественно, как одернуть руку от огня. Говорят, человек задумывает лишить себя жизни, когда под влиянием, как внешних, так и внутренних факторов, его существование утрачивает смысл. Утрачивает смысл, надо же! Тогда мы все, все без исключения, должны взяться за лезвие и перерезать себе вены к чертовой матери, сброситься с крыши, выстрелить себе в глотку, ведь наши жизни лишены смысла! А смерть? Как насчет смерти? Для меня смерть становится символом освобождения, избавления. Смерть становится моим смыслом, не так ли? Смерть - смысл жизнь. Как, как чудесно! Надо помолиться...
   Моя душа одержима состоянием смерти, помыслом о смерти, ужасом смерти, которым окутана вся моя жизнь... мои жизни. Стоит принять смерть? О да. Стоит освободить себя от этого безумия, что рвет мозг на части, что оставляет привкус желчи на губах? О да.
   Да, все просто. Надо помолиться...
   Вот таким вот образом, я хотел, нет хочу! Хочу сейчас! Избавиться от всех проблем, причины которых я не в силах понять. Эти проблемы во мне. Глубоко во мне и я не знаю, как к ним подобраться, чтобы разгадать эту загадку. Загадку Сфинкса? А хрен там!
   Загадку смерти.
   Но вот освободиться от них не могу.
   "Тот же, кто осмеливается направить свой корабль в гавань разума, почти всегда должен побороть противные ветры"
   Я был одержим черной меланхолией, она парализовала всякую мою деятельность. Я не хотел ни есть, не пить, не разговаривать, ничего. Я был овощем, да именно так. И подобно залежавшему овощу, я начал загнивать.
   Еще немного и я начал бы мочится в штаны. А смерть все это время крепко держала меня за горло костлявой рукой. Пальцы ее холодны, но, сказать, что ее прикосновение вызывало ужас и отвращение, я не могу, я солгу... Она рылась в моем мозгу, что-то выискивая. Как же нестерпимо соприкасаться с внешним миром, а, мысль о внутреннем мире, причиняла мне боль, сравнимую с купанием в кипящем масле. Прошлый я пуще прежнего стал кричать на настоящего я, а будущий я орал на обоих.
   почувствуй безумие на своей шкуре. Почувствуй, мой давний друг.
   Я закрывал глаза на все, что меня окружало, но это лишь приумножало мою боль и обращало взгляд смерти на меня, внутрь меня. Она смеется. Смеется надо мной. Ее ухмылка казалась мне знакомой. Стремлением к пониманию всего этого, я лишь усугублял свое положение. Сейчас мне этого не понять. Создавая вокруг себя черноту, я все больше создавал ее внутри себя, и тем самым я стал думать о том, что, лишив жизни это бренное тело, я навсегда уйду из этого мира и больше никогда не появлюсь в нем. Никогда. Мои странствия на этом закончатся... но мои размышления все чаще приводили меня к тому, что я беден духовно, во мне нет веры... нет веры. Моя человеческая природа и здравый смысл кричат о безумности моих мыслей, но та часть меня, которая живет во мне все бесчисленные столетия, не дает им одержать вверх. Эти голоса, как же они меня доконали.
   нет Пути.
   есть Путь.
   нет Пути.
   есть Путь.
   нет никаких прошлых жизней.
   есть прошлые жизни.
   их нет.
   они есть.
   И так изо дня в день, изо дня в день. Эти проклятые голоса истязали меня. Я сходил с ума в одиночестве, боясь, заикнутся о том, что я есть и что со мной было. Что еще будет. Человеческое безумие стоить близко, очень близко, к гениальности. Невежество к просвещению. Но человеческая индивидуальность проклята на смерть в одиночестве. Я умирал, возрождался, умирал, возрождался. Умирал в своем одиночестве. Так и умру... пора
   нет Пути.
   есть Путь.
   нет Пути.
   есть Путь.
   София. Я делал вид, что все нормально насколько это было возможно. В то время, когда она была дома, я говорил, что я очень устал, я запирался в дальней комнате и раздирал до крови руки, грудь, шею, в то время как голоса все громче и громче кричали в моей голове.
   нет никаких прошлых жизней.
   есть прошлые жизни.
   Они ни на секунду не смолкали. Бывало, становились чуть тише, но они все трезвонили и трезвонили у меня в голове. Чернота, вязкая, тягучая, как болотная вода, наседала на меня, я оказывался в ней, пропадал, растворялся, я слышал крики, крики злобы и жалости, снова и снова видел смерть и чувствовал ее запах... повсюду. Я принимал антидепрессанты. Пил снотворное. Другой раз я немного торчал, в результате среди бела дня, или ночи меня рвало. Тошнило на одеяло, на пол, в ванной, в туалете, в кухне, во дворе, в прихожей, на себя самого... От того, что я видел перед глазами... и от того, во что я превращался с каждым днем.
   А Рим? Рима, с тех пор и след простыл. Как только я подумал о том, что с моей головой что-то не так, он взял отпуск и ни здрасти вам, ни до свидания: у меня есть дела - отбыл в неизвестном направлении. Это не может быть связано. Это никак не связано. Я же в это не верю.
   есть Путь.
   нет Пути.
   Он мог бы помочь мне. Только он, если бы я верил ему. Но... Я отчаялся. Я заблудился в лесу.
   почувствуй безумие на своей шкуре. Почувствуй, мой давний друг.
   В огромном темном лесу, где я брожу каждую ночь, переступая через горы вонючих трупов с факелом в руках. Пламя факела вялое, колеблется, вот-вот угаснет, как и мой разум, оступится и уже навсегда исчезнет в черной бездне помешательства. Только он мог вывести меня из этого леса, чрева смерти, даровав мне живой огонь, яркий, надежду. Но я же не верю ему.
   нет никаких прошлых жизней.
   есть прошлые жизни.
   Я отчаялся. Я заблудился.
   почувствуй безумие на своей шкуре. Почувствуй, мой давний друг.
   Лишив это бренное тело жизни, можно распрощаться со многими проблемами, природы которых я не понимаю и никогда не пойму. Мне понравилась эта мысль. А потом я подумал о тех людях, которые мне дороги. Подумал о Софии, которая придет домой, как всегда с порога начнет меня звать, а когда я не отзовусь, она, подумав, что меня либо нет, либо я в дальней комнате и просто не слышу, разуется и первым делом пройдет в кухню, оставит там пакеты с продуктами, а потом зашагает в зал, а там... вишу я с синим лицом и мокрыми штанами, вишу на кожаном ремешке. Вишу уже как несколько часов. Я мертв. Теперь и в этой жизни я мертв. Смерть сдавила свои холодные пальцы на моей шеи. Но мне понравилось. О, да, мне очень понравилось. Мне это по душе...
  
   26
   Привет. Я еще трезвый. Я хочу умереть... слушай сюда...
   В одно утро я проснулся с единственной мыслью - купить диктофон. Мне эта идея показалась интересной. Просто, бывает, мне в голову приходят странные мысли, я бы хотел их поведать тебе мой дорогой Посторонний Т., но этих мыслей слишком много и они запутанные. Бывают ко мне приходят мысли-откровения, но я их тут же забываю. Пытаюсь вспомнить, но не могу. Я люблю придаваться размышлениям, сидеть дома один и думать. Думать это хорошо. А почему бы и нет?
   Рим говорит, что случайностей не бывает. Случайность - это очередной поворот Пути.
   В тот день, я раньше ушел с работы, потому, что отключили свет. Какого хрена? Никогда такого не было, а тут отключили. Я отправился в маленький магазинчик, торгующий бытовой техникой и там нашел то, что мне нужно. Я купил первоклассную модель. У него хорошее качество записи, регулировка чувствительности и время записи до трех часов. Потом, я решил отметить покупку. А почему бы и нет?
   Я наговорил на него около пяти минут, когда сидел в баре. Качество записи порадовало. Я немного выпил и поехал домой на такси. Я попросил таксиста высадить меня возле продуктового магазина, это в десяти минутах ходьбы от дома. В магазине я купил себе пивка и пошел домой. Когда я подходил к дому, я увидел машину сестры Софии у калитки. Моральная поддержка. Эта гребаная красная машина всегда значит моральная поддержка! Вы еще не сошли с ума? Тогда мы идем к вам!
   Я прошел в калитку. Тихо открыл входную дверь и замер. Не надо иметь два мозга, чтобы понять, что к чему в данных обстоятельствах. Я сам все это заварил, мне и расхлебывать. Но надо было знать с чего начать. Моя покупка оказалась весьма к стати.
   Рим говорит, что случайностей не бывает. Случайность - это очередной поворот Пути.
   И вот теперь я решил рассказать тебе все, слово в слово, дорогой мой посторонний Т., ты поймешь меня? Ты всегда понимаешь меня, никто не понимает, а ты понимаешь. Я вот вспомнил:
  
   Ну, вот и все, и ты уже не мой,
   И глаз твоих я больше не увижу,
   Ну, вот и все, закончилась любовь,
   Из губ твоих "люблю" я не услышу...
  
   - Может, не знаю. - услышал я голос Софии. Они с Лилей были в кухне. - В последнее время меня пугает его некоторое безразличие. Не могу сказать, что оно проявляется по отношению ко мне, но все же что-то не так, я чувствую.
   Рим говорит, что случайностей не бывает. Случайность - это очередной поворот Пути.
   Я достал из кармана диктофон и включил его. Машинально. Так надо. И все тут.
   - Он стал менее ласков, - продолжила София, - именно в плане той ласки, которую мужчина обычно проявляет к любимой женщине...
   - Чувства угасают со временем, - ответила Лиля, - все приедается. То же, что читать одну книгу сто раз подряд, или есть макароны изо дня в день.
   - А я и не прошу заниматься сексом каждый день, мне этого не надо, но... просто иногда, а в последнее время всегда, хочется почувствовать хоть какую-то страсть с его стороны, хоть капельку, хотя бы намек на нее. Он смеется над моим постоянным нытьем, что он меня не любит... знаешь, это даже перешло в разряд шутки. "Ты совсем меня не любишь!" - "Да перестань, что за глупости!". Но мне совсем не смешно. Даже плакать хочется. Наверно, когда по настоящему любишь человека и сталкиваешься вот с таким вот отсутствием всяких чувств с его стороны, то это больше всего расстраивает. Он возражает, когда я настаиваю, что мужчина в первую очередь должен проявлять внимание, может, я и сама не до конца согласна с этим, но когда я пытаюсь приблизиться к нему, он ведет себя так, как будто стесняется напрямую сказать мне, что ему этого не хочется. Он не хочет, чтобы его целовали, обнимали, шептали нежные слова, понимаешь? Когда тебя о чем-то просят, а ты не хочешь выполнять просьбу, но и не можешь отказать человеку, чтобы не обидеть его. Наверно, так и есть.
   Вот такой вот из меня любящий муж. Я спрятал включенный диктофон за рамку с фотографией, стоящую на комоде у самой двери в кухню. Его не было видно. София и не заметила бы. Я вышел на улицу. Пошел в магазин за пивом. Потом сидел на лавочке в парке, а уже ближе к вечеру поплелся домой, подвыпивший.
   Осторожно забрал диктофон. Выключил его. С того момента, как я ушел, прошло не больше часа.
   София загружала белье в стиральную машину.
   - Привет - сказал я.
   - Привет - сухо, не поднимая глаз.
   Вот и все.
  
   Нет не все.
   Алина: Может, ты преувеличиваешь София? Может...
   София: Я устала так жить! Блядь, словно мы друзья! Будто мы снимаем одну комнату в общаге! Устала от отсутствия мужчины, не мужа, а мужчины в моей жизни! Но, клянусь, я хочу, чтобы этим мужчиной был мой муж и никто другой! Пока хочу...
   Алина: Похожие проблемы переживают многие молодые семьи. Мы с Максом тоже частенько ругаемся, даже хотели развестись, да, я тебе не говорила, ни кому не говорила, но потом я забеременела. Вам надо завести детей, Софа, уже пора...
   София: Черт, да я давно уже хочу детей! Это он не хочет!
   Молчание.
   София: Я часто задумываюсь, почему женщины изменяют своим мужьям, парням... и прихожу к выводу, им просто хочется банальной нежности, ласки, поцелуев, настоящих, страстных, а не такие, которые дарят друг другу брат с сестрой. И вот, когда наступает момент в жизни, когда вторая половина просто не придает всему этому значение, вот тогда и возникают животные инстинкты. И неправда то, что люди устают от постоянного общения друг с другом, с одним и тем же человеком, просто они не удосуживаются поискать что-то новое в друг друге, заинтересовать как-то себя.
   Молчание.
   София: Проще ведь пойти купить новую вещь, чем попытаться переделать старую. А семья - это вещь на всю жизнь. И вот если я изменю Давиду с кем-нибудь, я спрошу себя почему, а знаешь почему? Потому что кто-то другой будет смотреть на меня как на женщину, девушку, к которой ему хочется прикасаться, целовать, говорить приятное. Я никогда не забуду его страсть, тогда она была настоящей, живой, но сейчас все это ушло. И от этого мне больно, я не понимаю с чем это связано, но в последнее время он какой-то странный. Когда пытаюсь поговорить с ним, он уходит от разговора, говорит все в порядке, а сам лунатит ночь через ночь, ни ест ничего, ходит из комнаты в комнату. Я вот хочу, чтобы он показался врачу, а он обижается на меня за это, говорит, я считаю его психом. Но я е люблю его всем сердцем, я хочу помочь ему. Сейчас у него оправдание - работа, таблетки, он каждый вечер пьет таблетки, чтобы спокойно спать. Он и спит. Бывает, говорит во сне. Но что-то... все становится хуже и хуже!
   Молчание.
   София: Я не знаю, что думать. И думать ли вообще об этом. Но я не могу не думать. Может, все е так, как я себе это представляю, но что-то не дает мне покоя, а я привыкла доверять своей интуиции.
   Алина: Все может быть абсолютно иначе. Может, у него кризис среднего возраста, ну, или не знаю, просто... какое-нибудь расстройство, вам бы, может, лучше отдохнуть друг от друга, это помогает.
   София: Я не знаю, как лучше. Я боюсь одного... Знаешь, я правда считаю, что отсутствие влечения между нами дурной признак. Настоящая любовь подразумевает постоянное желание ну хотя бы прикоснуться к человеку, обнять его, поцеловать, Никто не требует настоящего всплеска гормонов. Даже наши разговоры о жизни, о нас, о нашем первом чувстве сошли на нет. А что ж будет дальше? Как-то давно, мы только начинали с ним встречаться, он сказал мне: ты такая загадочная, далекая, ты притягиваешь меня, как неизвестная планета, а теперь... неизвестная планета стала родным домом.
   Алина: Так со всеми, не вы это придумали.
   София: Да, я знаю, просто... вот сегодня мне снова приснился сон, который повторяется уже несколько раз. Как будто я все еще с ним, но хочу порвать наши отношения. И каждый раз я говорю ему, что не хочу больше этих отношений, а он не отпускает меня, просит дать ему еще один шанс. Вот и не пойму к чему мне все это сниться, ведь... я даже, бывает, хочу забыть о нем на время. Я даже... ненавижу его иногда.
   Алина: Неужели все прям так плохо?
   София: Да, плохо! Вот сегодня утром мне показалось, что он меня уже совсем не замечает. Раньше утром присутствовали хоть какие-то прикосновения, а сейчас и этого нет. Скажи мне, может я не права?
   Алина: Может и неправа сестренка я...
   София: Но я лишь говорю то, что чувствую, что вижу... Может я и ошибаюсь и если это так, может это и к лучшему. Но он даже не хочет создать что-то общее. Я вот думаю, может он сам по себе такой бесчувственный, я просто раньше этого не смогла разглядеть. Но раньше то это все было, а сейчас я перестала быть желанной, а мне этого хочется больше всего. Но видимо физические ощущения ему ни к чему. Ему доставляет удовольствие только сидеть, погрузившись в свои думы, что-то записывать в этот свой чертов блокнот, который я никак не могу найти. Еще он стал чаще выпивать в последнее время, раньше такого и близко не было. Вечно он придет с работы, а от него воняет спиртным. Он стал каким-то безумным. Он всегда один и я вижу ему хорошо в одиночестве. У него есть какая-то тайна, я уверена! И он никогда мне не откроет ее потому, что знаю, я не пойму. Но я не боюсь его тайны, я боюсь его предательства. Знаешь, раньше и дня не проходило, без ласк, приставаний, он всегда говорил, что ему хочется меня снова и снова, он любил заниматься со мной секом утром, говорил, что ему нравится делать со мной все, что угодно, когда я сонная.
   Алина: Послушай, сестренка, не надо говорить мне, что ты думала так будет всегда, я не поверю. Жизнь такая, дорогая моя! В любой молодой семье есть свои проблемы...
   София: Неужели это удел всех женатых, замужних теряет влечение и страсть, ну скажи мне!
   Алина: Я думаю, но я могу и ошибаться.
   София: Ну, тогда он меня разлюбил, как мужчина женщину. А без этого брак превращается в совместное сосуществование, вынужденное... У нас разные интересы, раздельные деньги, у нас нет ничего общего, не осталось! Нет чего-то такого, что говорило бы о нашей любви, ничего уже нет!
   Алина: Послушай меня, тебе нужно отвлечься от всего этого, переждать чуть-чуть и все станет на свои места, вот увидишь.
   София: Да, мне нужно занять себя чем-то, я вот люблю фотографировать, но хочется еще чего-нибудь. Хотелось бы иметь пианино, так жаль, что мы продали мое пианино! Мне нравилось играть и петь! Помнишь, мы в школе пели наш любимый романс?
   Алина: Ага!
   София: Как он мне нравился! Давай, как раньше:
   Хором:
  
   Ваши пальцы пахнут ладаном, а в ресницах спит печаль,
   ничего теперь не надо нам, никого теперь не жаль,
   и когда весенней вестницей, вы пойдете в синий край,
   сам Господь по белой лестнице, поведет вас в светлый край.
   Смех.
   София: Этот Крестовой, его друг, он просто раздражает меня в последнее время. Знаешь, смотрю на него, а он мне глазами улыбается и будто говорит: Вот так тебе и надо! Он меня бесит. Он хочет разрушить нашу семью, я... я это чувствую!
   Алина: Ну...
   Звонок мобильного телефона.
   Алина: Кому там приспичило! Да? Да, хорошо, ага. Солнце, я погнала к бабушке за Масиком.
   София: Чмокни моего крестника.
   Алина: Ладушки, давай
   Шаги. Вместе выходят из дома.
  
   Это печально. Но я не могу ничего изменить. Надо найти выход из этой ситуации.
   Мое восприятие это нечто среднее между существованием и ожиданием. И эти изменения повлекли за собой череду неотвратимых последствий.
   Рим говорил, что его всегда поражал брак мужчины и женщины. Жены ненавидящие своих мужей, подружки раздвигающие ноги в дешевых отелях. Вот вам и семья. Человеческая иллюзия.
   - Это не иллюзия. - возразил ему я. Я действительно так думал.
   - Иллюзия мой друг.
   - Перепих в туалете задрыпаного клуба доставляет большее удовольствие, нежели примитивный секс с женой, разве я не прав? И не говори мне о семье и супружеской верности, человеческие потребности примитивны, и каждый в праве считать себя обезьяной. Долгие браки, любовь до гроба, это больше привычка, чем что-то большее. Человек может полюбить в любом возрасте, сердцу, как говориться не прикажешь, но сберечь любовь не может никто, так вы устроены. Новизна всегда в ходу.
   - А как же дети?
   - Дети? Дети могут намазать вас слюнями, но склеить уже не получиться, хотя, чего я тут рассуждаю о том чего и сам не знаю, я же не могу любить, так?
   Добавить и нечего.
  
   27
   Конфабуляция. Ага. Конфабуляция.
   Я вычитал в книге по психическим расстройствам. Конфабуляция - больной рассказывает вымышленные события, которые никогда не происходили в его жизни, но он выдает их за воспоминания.
   Вот оно как, значит я - конфабуляций.
   Галлюциноз. Ага. Галлюциноз - психическое расстройство, проявляется наличием у больного галлюцинаций. Педункулярный зрительный галлюциноз - у больного случаются зрительные видения всякого рода.
   Конфабуляций-педункулярный-зрительный-галлюцинозник. Это про меня. В яблочко.
   Вчера мой мозг был выжит, как лимон. Сильно-сильно. Голова гудела, как древний механизм, который вот-вот выйдет из строя. Я не мог сформировать ни одной мысли, получалась какая-то абракадабра. Что-то типа: яейзакасказтебенехоал. Не мог сложить в уме два плюс два, зато мог загибать по одному пальцу на правой руке, без осложнений. Я не мог сосредоточиться. Все распадалось, я собирал, но все снова распадалось. Мой мозг распался на атомы, так вернее.
  
  
  
   СТРАНИЦА ВЫРВАНА
  
  
  
  
  
  
   28
   Я хочу войти в замок. Если я не доживу до старости, зачем мне ждать лишние пару лет? Хочется сейчас. Там спокойнее. В замке.
  
  
  
  
   29
   Как мне войти в замок?
  
  
  
   30
   Хочу оказаться в замке, помоги мне. Поможешь? Я опять напился и и... обосался в штаны, представь, вот хохма. Хорошо, что София этого не видела. Ей вообще нет до меня дела... она меня давно разлюбила и нашла себя какого-нибудь мачо... да да я знаю и раздвигает свои ножки у него в машине...
  
  
  
   31
   ОТКРОЙ ДВЕРЬ! ОТКРОЙ ЧЕРТОВУ ДВЕРЬ И ПУСТИ МЕНЯ! ПУСТИ МЕНЯ В ЗАМОК!
  
   32
   Я протрезвел, ага.
   Вот, Посторонний Т., я кое-что написал, тебе понравиться.
   Нет выхода. Нет никакого выхода. Он не пускает меня. Не пускает. Я сделаю по-другому, я обману его. ВСЕ РАВНО Я ПОПАДУ В ЗАМОК! СЛЫШИШЬ? ПОПАДУ!
  
   Где же ты Рим? Мой давний друг, спаси меня...
  
   33
   Софии нет дома. Она на работе. Вчера я не пришел домой. Уснул в машине. Я напился. Она опять кинулась бы на меня с кулаками, поэтому лучше было не попадаться ей на глаза. Я написал ей записку:
  
   Я люблю тебя София-бусинка, всегда любил. Прости меня.
  
   Я позвонил родителям и сказал, что у меня все хорошо и что я их люблю. Как обычно и это не вызвало подозрений. Но мать наверняка что-то чувствовала, матери всегда чувствуют, если что-то должно случиться. И сегодня ее страхи не беспочвенны. Телефон звонил несколько раз, но я не брал трубку. Это была мама. Я это знал. И София звонила. Я не брал трубку. Я один. Я один. Я могу сам все решить.
   ... рука смерти холодна, но она приятна. Ее прикосновение приятно. Избавление, вот оно, близко...
  
   Я хочу сделать это при свете дня. Не знаю почему. Люстра в зале висит на стальном обруче, вделанном в потолок. Я притащил стремянку, отсоединил провода, снял люстру, опусти ее на пол. Достал из шкафа короткий кожаный ремень. О чем я думал? О загадке смерти. О том, что пусть время и постоянно, но время не властно надо мной. Я представляю себе картину Дали "Постоянство памяти".
   Когда я поднялся на стремянке и стал привязывать один конец к стальному обручу, может, мне и показалось, но в зале потемнело, хотя окна были не зашторены. Темнота была словно живая, она пульсировала. Как во сне. Может, так и было, но я не обратил внимания.
   Потом я передумал. Я решил не делать этого в доме. Я взял стремянку, ремень, мыло и вышел из дома. Я пошел в рощу, подальше от дороги и случайных прохожих. Нашел старое дерево, которому будет вот уже сто лет в обед. Оно растет себе одно, незаметное, среди сотен других. Как и я.
   Последние лучи солнца, последние минуты этого дня, последние удары моего сердца. Огненный диск дневной звезды, катился по склонам далеких серо-желтых холмов и его золотые стрелы летят в меня между ветками деревьев и пожелтевшей листвы. В глаза. Ра уносился с небес на своей колеснице, а я провожал его взглядом, стоя на стремянке. Я хотел, чтобы Он отпустил меня. Анубис возьми меня за руку, прошу тебя. Давай же, бери. Вон и он. Я его видел. Он бродил среди деревьев, как тень. Поглядывал на меня. В руке черный посох с золотым набалдашником. Ходит себе ходит вокруг меня... Давай же! Возьми меня за руку, прошу...
   Он оказался возле меня за долю секунды... его черная ладонь сомкнулась на моей шеи, я дернулся и короткая стремянка упала под дерево... я успел просунуть пальцы меду ремнем и шеей... а его рука все сжимается, а я болтаю ногами из стороны в сторону, и это все, что я могу. И это прикосновение было столь же грубым и жестоким, как я не мог понять этого раньше. Он был все так же красив, гордый шакал, но его глаза были голубыми, как морская гладь.
   Отпусти меня!
   НЕТ!
   Отпусти!
   НЕТ! ТАКОВ ПУТЬ, РАЗВЕ НЕТ?
   Нет!
   Рука его ослабла, но кругом была темнота. Живая. Она стонала, мучительно, протяжно. Я пытался каким-то образом ослабить давку ремня, но в пустую. Еще чуть-чуть и я потеряю сознание. Воздуха в легких не осталось... я ухожу... А потом я увидел его и до последнего момента я думал, что это предсмертное видение. Он стоял передо мной, сложив руки на груди и смотрел как я дергаюсь и брызжу слюнями, в глазах моих расцветали черные розы, но я его видел. Он хотел, чтобы я его видел. Мысли разбежались и последнее о чем я подумал: я умираю. Все просто. Проще некуда.
   - Вот, что есть ваша вера и вот, к чему она приводит вас - сказал Рим. - Я тоже хотел лишить себя жизни, да, очень давно, но веревка порвалась.
   - Риммм... - прохрипел я. Весь воздух вышел из легких. В глазах разом потемнело. Я опустил левую руку. И не было последних мыслей, ничего не было.
   "Тот же, кто осмеливается направить свой корабль в гавань разума, почти всегда должен побороть противные ветры"
   Я же сказал это? Я уже говорил это. Или нет?
   Вот так.
   Я открыл глаза. Ночь. Анубис все также стоял и смотрел на меня свысока. Голубые глаза дергали мою душу, но она не желала покидать тело. Надменный шакал ждал меня. Потом, он развернулся ко мне спиной. Тьма кругом дрогнула. Ночь зашептала. Деревья зашептали, птицы, зверьки. Все кругом. И он ушел прочь. Ушел во тьму. Когда-нибудь я уйду следом. Я знаю это. Очень скоро. Очень. Конец близок. Для всех нас. Но он явится лично за мной. Он ждет меня. Всегда ждал. Будь ты проклят, я приду, приду...
   Я стащил с шеи лопнувший ремешок, отбросил в сторону, и заплакал.
  
   Я неуверенно поплелся домой. Как будто ничего не было. Я жив. Я снова жив. Дома я нашел на тумбочке в зале записку:
  
   Я останусь у Алины. Люблю тебя. Твоя София-бусинка.
   - Срать я хотел! - закричал я. Достал из шкафа заначку и напился. Вот и все, что я помню про тот день.
  
   34
   Если бы все было, как я запланировал, меня непременно бы нашли на следующий день, болтающимся на ветке, как червивое яблоко, и в местной газетенке появилась бы такая статья:
  
   "Молодой человек в возрасте двадцати семи лет покончил с собой на почве синдрома реинкарнации.
   "Феном одновременного существования вызвал глубокую депрессию у погибшего...Из разговора с неизвестным свидетелем драмы известным, как Посторонний Т. следует, что в своих снах и видениях погибший переносился в другие времена и эпохи. Жена погибшего заявляет, что время от времени он бродил во сне... Люди в своих предыдущих жизнях умирали насильственным способом... Многие бродят во сне..."
  
  
  
  
  
   СТРАНИЦА ВЫРВАНА
  
  
  
   - Правда, что мы используем наш мозг только на один процент?
   - Ага. А ты используешь его на 0.01 процента.
   - Рим, я серьезно.
   - Я тоже.
   - Да прекрати, ты!
   - Ваша человеческая психика использует, худо-бедно, процентов девять хранящейся в памяти информации. Я бы сказал так, ради душевного благополучия, человеческий мозг не только обучается запоминать различную информацию, но, ты удивишься, забывать ее. Видишь ли, все это применимо к людской жизни, которая может быть долгой, а может быть и короткой, кто знает. Но... в твоем случае твой человеческий мозг, раз за разом "забывает" негативные воспоминания. В данном случае - воспоминание о смерти. Ну, и не только. Мозг любого человека откладывает менее значимую информацию в самые дальние ящички памяти, чтобы воспроизводить, как магнитофон, твою любимую мелодию. Тебе же нравиться вспоминать о хороших мгновениях в жизни, так?
   - Да, но...
   - Вот твой мозг и радует тебя. Ты доволен? Он хитер, да?
   Я молчал.
   - Твои прошлые жизни это... неважно, оставим эту тему. Ты еще не готов ее услышать. Скажу так, ваши ученые полагают, что в организме человека, на генном уровне, есть так называемые гены-болтуны. Это те самые гены, которые отвечают за передачу наследственной информации... ты понимаешь, о чем я говорю?
   - С трудом, но понимаю - ответил я. Я, правда, с трудом, но понимал.
   - Так вот, это самая информация, которая передается из поколения в поколение. С твоими сперматозоидами.
   - Ребенок, получается, что-то берет от отца, а что-то от матери?
   - Какой ты умный, я диву доюсь! - он скорчил рожу. - Эти гены несут в себе... воспоминания. Но! К тебе это никакого отношения не имеет! Ладно... а вот есть еще гены-молчуны, считается, они не передают никакую информацию потомству, но на самом деле - они тоже болтуны, только немые болтуны, понимаешь?
   Я покачал головой. Херня какая-то.
   - Так вот эти немые болтуны сохраняют в себе информацию в течении всей жизни человека. Сохраняют абсолютно все, даже то, что уже давным-давно тобой забыто. Даже те воспоминания, которые, кажутся тебе недоступными, например, когда тебе был годик, или девять месяцев, пять лет. А еще важно то, что каждый человек во время общения с другим человеком, обменивается с ним клетками. Например невинный поцелуй в школе, или секс в общаге, или рукопожатие с давним другом... Так вот ты, или я, мое тело, можем носить в себе не только гены наших пап, мам, дедушек, бабушек и так далее, а еще многих, многих других людей. Вот так этот невидимые клетки спят себе долгим сном, ты о них ни слуху, ни духу, а в определенный момент могут и проснуться и... визуализировать, именно так, визуализировать чужые воспоминания.
   - Ты хочешь сказать, это не мои воспоминания, да?
   Рим тяжело вздохнул.
   - Давид, ты меня слушаешь?
   - Да.
   - Auscultare disce!
   - Я слушаю!
   - Ни хрена ты не слушаешь! Я же сказал, к тебе гены не имеют никакого отношения, как и ко мне, гены - это кирпичики твоего тела. Этого тела, но не тебя. Энергия. Вот, что ты! Энергия! Энергия вносит свои коррективы в память генов, ты можешь это понять, или нет?
  
  
   36
   Сегодня я получил предложение отправиться в Сибирь, в городок под названием Мирный. Директор сказал, что наша идея вызвала у многих интерес. Скорее всего, мы уедем в командировку вчетвером, я, Рим, Костя и Ариша.
   Это... как-нибудь в другой раз, ладно?
   Я... я пойду спать.
  
   37
   Что, черт возьми, твориться со мной? ЧТО?
   Я не хочу больше ничего говорить тебе мой Посторонний Т., ты только смеешься надо мной, но все становиться хуже и хуже.
   Я не верю себе, не верю в себя, я не во что верю не, я устал от всего.
  
  
  
   38
   Все меняется очень быстро, меня одолевают странные мысли, сомнения, я все чаще погружаюсь в небытие и реже всплываю на поверхность к трезвому мышлению. Я думаю только о том, что грядет, вижу во снах хаос и разрушение, смерть и рождение, и все чаще думаю о том, смогу ли я спасти ее или нет. Смогу ли я спастись сам?
   Хочу спать...
  
   39
   ...Я сидел в шатре, на толстой подстилке с вышитыми на ней золотистыми узорами, в цвет окружающим меня пескам. Рядом со мной сидел старик с седой бородой и загорелым лицом. И глаза у него были бледно-серые, как дождевые облака. Я пил воду с черпака, вода была горькая, как отвар из какой-то сорной травы, и еще в шатре чем-то воняло. Я думал это воняет от старика. Я выпил, потом закашлялся. У старика на голове была белая чалма с заметными пятнами высохшей крови. Он рассказывал о том, как боги пустыни забрали его жену и покарали его за себялюбие и гордыню:
   - Отняли мои глаза - сказал старик - я перестал видеть добро, только людское зло.
   - Нам пора в путь. - голос прозвучал снаружи шатра - Пора, Шедар.
   Я проснулся, а на губах привкус горькой воды...
  
  
  
  
   СТРАНИЦА ВЫРВАНА
  
  
  
  
   Мне нужно уехать. Я не могу и не должен никого любить... Я должен сделать выбор... выбора нет, выбора никогда нет...
  
   Миг любви короток, час тоски бесконечен.
  
  
  
  
   СТРАНИЦА ВЫРВАНА
  
   дописано над первой строкой
   "В плену у людей" -
  
   41
   Минуло уже два года Посторонний Т., два долгих года. Незаметных. Безразличных. Хотелось бы добавить никчемных. Теперь я надолго в плену у людей. И эти два года я не сказал тебе ни слова. Ты лежал в темноте один одинешенек, и некому до тебя дела не было. Прошу у тебя прощения.
   Многое ли изменилось за два года? Скорее да, чем нет, все имеет свойство меняться. А может и не все. Не хочу об этом... а может и захочу, наверное, захочу, но не сейчас.
   Два года минуло с того дня. Я хорошо запомнил тот день. И дождь, и ветер и слова.
   Сейчас я живу в Сибири, в небольшом городке Мирный. Я приехал сюда по работе, как ты знаешь. И сейчас осень, конец Сентября. На улице льет дождь, льет как из ведра, как и в тот давний день, вот только поговорить мне не с кем.
   Знаешь, я... я больше не думаю о жизни, как о чем-то парадоксальном, фантастичном. Как о случайности. Не смотря на то, что жизнь действительно случайность, и более того, редкая случайность, разум не случаен. Разум, посторонний Т., мой дорогой друг, не случаен, еще как не случаен. Разум - это следствие. А где есть следствие, там должна быть и причина. Всегда есть причина, из которой вытекает следствие. На все есть причина. По той простой причине, что есть причина, мы живем, мы продолжаем существовать, жрать, гадить, заниматься сексом, думать о высоком и низком одновременно. А что если бы следствие появилось без причины? Такое возможно?
   На все есть причина. На все.
   Я вот немного продолжил написание стихотворения, которое посвятил Софии, может, мне еще суждено рассказать ей, кто знает.
   ты знаешь
   нет, я не ведаю
  
   Любовь - мечта, она мне даровала смысл жизни,
   И я боюсь, утратить этот дивный свет,
   Ведь, в темноте ночной я оступлюсь однажды,
   Любовь удержит, без нежных рук ее - мне жизни нет.
  
   Навечно я пленен ее сияньем глаз.
   Навечно я пленен безумством чувств ее,
   Но, время - бремя, что мне нести подчас...
   Так тяжело...
  
   Я жизнь тебе готов отдать, ты для меня - моя планета,
   И я готов оберегать, тебя, в любви и смерти этой...
  
   А время все летит, как меткая стрела,
   Душа моя болит, и муки мне невыносимы,
   Я думаю, о том, что рядом нет тебя,
   Ты навсегда ушла...я обессилен.
  
   В чудесных грезах полуночных тебя я вижу наяву,
   Я руку протяну...очнувшись понимаю - в пустоту,
   Куда ведет меня мой Путь, что ждать мне?
   Не уходи, не покидай, ведь жизнь моя в тебе...
  
   Вот такое вот продолжение.
  
   Я хотел бы поговорить о том дне. Я думал, Рим выслушает меня, но он ясно дал понять, что ему наплевать на все это с высокой колокольни. Дело, мол, сделано. Все так, как должно быть, таков Путь, и не хер распускать нюни. Все просто.
   одиночество - твой удел
   - Ты не должен никого любить. Ты должен быть один, таков твой удел!
   Он говорил мне все это, из часа в час, изо дня в день, а теперь он говорит мне ему наплевать. Я бы хотел сказать ему: "Это твоя вина хер ты собачий! Ты во всем виноват! Ты так захотел! Это твоя вина, сукин сын! Твоя!"
   Но его ли в этом вина? Чья же, как не моя? И в чем моя вина?
   в выборе... твоя вина в том, что ты сделал неправильный выбор, ты выбрал одиночество взамен любви и семье.
   Но неправильный для кого? Для людей, которые не ведают, что грядет? Для Софии? Для тебя самого?
   Что вообще такое выбор? Ведь, на самом деле, все возможно, абсолютно все... но пока не сделан выбор.
   За все это время, я не стал знать больше... о себе. О Пути. Долгие беседы с Римом, милые ночи с Аришей, нет, нет не говори, что ты удивляешься этому, не говори мне.
   Тонны выпитого спиртного, бесчисленные разговоры с родителями по телефону, поездка к морю Лаптевых, в Усть-Ленский заповедник, к озеру Байкал, путешествие в национальный парк "Убсунурская Котловина".
   Сплошные серые будни, каждый раз казавшиеся бесконечными и короткие ночи, свободные от видений. Может, теперь я заживу, как нормальный человек?
   Я знаю, что нет.
   Они все умрут, разве не так?
   так.
   А как же я?
   Путь есть Путь.
   К черту Путь! К черту его!
   одиночество - твой удел
   Да, все верно.
  
   Прости София, что я заставил тебя страдать...прости меня...
  
   Я помню тот день. Помню, наверно, так же ярко, как и свои прошлые жизни.
   Воскресенье. Утром мы собрались пойти на пикник к озеру. Мы очень давно не проводили время вдвоем. Мы стали реже разговаривать, общаться, мы стали похожи на овощи, сложенные в одну корзину. Я рассчитывал это как-то поможет нам разобраться в проблемах, которые нас окружают, поговорить по душам. И только мы вышли за калитку, как пошел дождь. В тот момент я подумал: "Наверно, так должно быть, так все и закончится" И мне стало как-то не по себе, такое бывает, когда предчувствуешь что-то плохое. То, что не в силах изменить. Плохим было то, что я знал, как может закончиться это день. И я хотел это исправить, клянусь хотел. Хотел побыть с ней вдвоем, наконец-то все ей рассказать, как есть, ничего не утаивая.
   ты знал, она никогда бы не поверила тебе. Никогда.
   Да, возможно. Но я хотя бы попытался.
   А когда начался дождь, я сдался. Простой дождь, капли воды, бессмысленно падающие с небес, простое природное явление, отняло у меня возможность бороться. Все перечеркнуло. "Вот так, Давид, у тебя остался один единственный путь. Ты знаешь какой"
   Она тоже расстроилась. Может, она хотела того же, что и я. Дождь все лил и лил. В обед София приготовила грибной суп, по своему особенному рецепту, который гордо называла Грибочник. Накрыла на стол. Она с большим удовольствием наворачивала суп, а я только водил ложкой в тарелке с отстраненным видом.
   "Почему бы не поговорить сейчас?" спрашивал я у себя. "Зачем ты прикрываешься тем, что пошел дождь? Ты везде ищешь виноватых, Давид"
   Я был далеко. Где-то на окраине Солнечной Системы. Сидел себе тихо-смирно на Плутоне, обхватив руками колени и вперив глаза в черное небо. Я не хотел оттуда возвращаться.
   - Ты чего не ешь? - спросила София.
   Я в миг очутился за обеденным столом.
   - Горячий - промямлил я.
   - Ветер под носом. - резко ответила София.
   Она встала из-за стола схватила тарелку и пошла к раковине.
   Я молчал.
   "Одиночество - твой удел, ты это знаешь" Я знал, кому принадлежит этот голос и чего он от меня добивается. Я бы отдал все, что бы не слышать его. Никогда не слышать.
   "Ты не должен никого любить. Никто не должен любить тебя"
   Он всегда добивался того, чего хотел. Всегда. Заставить человека поверить легко, тем более, если он в это верит, но не знает, что верит, даже если поверит в то, во что не верил раньше. Мне кажется, теперь я знаю смысл этих слов.
   - Она вкуснее готовит, да? - подала голос София и первое, что пришло мне в голову: "София-стерва проснулась. Раскрыла глазенки после долгого сна". Но теперь все было хуже, намного хуже.
   - Кто?
   - Не делай из меня дуру! - закричала София и швырнула тарелку об пол. Тарелка разлетелась вдребезги, как и мое желание вернуть все на свои места, сделать так, как было прежде, до того дня, когда я почувствовал Путь. - Что я должна думать? Что? Мы уже два месяца не спали с тобой! Два месяца! Блин, да у нас нет даже личной жизни! - она взмахнула руками, мол, что еще я должна думать? Что, Давид, да здравствует целомудрие?
   "Они все умрут, ты знаешь. Все. Умрет и она и твои еще не рожденные дети, а ты, Давид, будешь смотреть, как они превращаются в пепел, ты сможешь?"
   - Не говори херню! - закричал я в ответ.
   - Ты все время мне врешь! Все время! Ты...
   - Замолчи! Замолчи! - подскочил я.
   София заплакала.
   - София - тихо сказал я. - Ты ошибаешься. Прошу, поверь мне...
   - Не хочу слушать! Не хочу!
   Я подошел к ней и хотел обнять, но она оттолкнула меня и выбежала в зал. Там она залезла на диван и зарыдала.
   Мне было больно смотреть на нее. Но я ничем не мог ей помочь. Я ничем не мог помочь себе.
   - София, - тихонько начал я, подходя к дивану. - я бы хотел кое-что рассказать тебе, только выслушай меня до конца, прошу.
   Она молчала, уткнувшись лицом в ладони и всхлипывая.
   - Я тебя очень люблю, ты знаешь это. У меня нет другой женщины, это правда. Дело в другом... - я тяжело вздохнул. - Через несколько лет, может десятки лет, Земля погибнет, и все люди...
   - Хватит! Хватит нести эту чушь! - закричала она. - Я не хочу это слышать!
   - София, выслушай меня!
   - Нет! Нет! Уходи! Уходи ,прошу тебя, оставь меня одну, пожалуйста!
   - Значит, время пришло - прошептал я.
   - Что? - София взглянула на меня. - Давид...я не поняла...что за бред! Какое время?
   - Я пытался сказать тебе, но ты никогда меня не слушала - я пристально посмотрел на нее - Так будет лучше. Для нас обоих.
   Я не знал, хочу ли я выглядеть безразличным, или нет. Не знаю. Я просто хотел уйти.
   Наверно, я хотел, чтобы мой взгляд выражал решительность действий. И мне было наплевать. Я просто хотел уйти. Ничего более. Наверно...
   В душе разразилась целая война. Бросить все ради того, чтобы не чувствовать на себе вины, не быть повинным в безразличии... "ты не в праве Давид", я знаю. Так он сказал. Но кто задумается об этом? Когда сознание засветится подобной мыслью: "Давид, ты бросил меня? Бросил умирать...", ничего не станет, все сгинет в пропасти небытия... Останется только человеческое чувство вины несвойственное больше никому во всем Млечном Пути, даже во Вселенной... оно останется во мне.
   Но как это объяснить?
   - Не начинай Давид свой бред! Это же бред...Давид! Давид!
   - Прости.
   Легко ли давались мне мои слова? Да. Нет. Я говорил правду, всего-навсего. Кому нужна правда? Кому? Каждый по-своему смотрит на жизнь. Правда для каждого своя, правда отражает сущность внутренних убеждений, правда - духовный вымысел. Хотя... правда дарует надежду, как и вера, если вера истинна. Истинна ли моя вера?
   Да. Да? Наверно... наверно...
   Я не могу говорить об истинности. Истина во мне. Так он сказал? А что еще он сказал? Что еще этот тип вдолбил мне в голову? Да все! Я марионетка... вот кто я.
   "А я всегда в ответе за тех, кого приручил"
   Я не могу ее оставить. Я люблю ее. Всем сердцем, все душой...
   "Ты убивал, разве нет? Убивал. Убей и ее. Что тебе стоит. Ты помнишь вкус крови. Она сладка, разве нет?"
   нет нет.. просто оставь ее... Убить ее?
   - Как ты можешь просто уйти? Ты вообще в своем уме, черт возьми, Давид!
   Да, прежде она как-то сдерживала себя, закрывала глаза на всю ту чушь, которую я нес. Чушь... все чушь... Ей казалось это просто какая-то непонятная, глупая игра, или мое новое увлечение. Да? Да, я же разговаривал с мягкими игрушками... почему бы и нет, он же говорил со мной. Я слышал. Или... что еще? Еще черт знает что... но со временем я стал другим, я изменился, я буквально замкнулся на мысли о Пути и его конце... о конце это долгого Пути. Я завис в черноте собственного выдуманного мира. Я мог не спать ночами, видеть дурные сны, в которых я ел змей и отрезал человеческие головы, и это было взаправду... да. Мог не разговаривать несколько дней, ничего не есть, не пить, слоняться по улице, сидеть на веранде в кресле, говорить сам с собой. Я видел НЛО, а может и нет. Я думал меня похитили пришельцы. Может, я... нет я не нарик! О да... На любой вопрос я отвечал одно и то же, одно и тоже, я ведь говорил правду.... Черт, я же правду говорил!
   Она не верит мне как ребенку, который говорит, что в шкафу сидит Бабай, а я ребенок, я еще совсем ребенок...я объяснял, призывал ее понять и поверить, о чем я просил ее... мы не понимали друг друга, я срывался, кричал, садился в машину и уезжал, куда глаза глядят, возвращался поздно. Она никогда не спала, ждала меня, я слышал, как бьется ее сердце, часто-часто, и как текут слезы из глаз... ее красивых глаз цвета ночи, она обнимала меня и целовала, шептала извечные истины, я слушал, я засыпал в ее объятиях, как маленький ребенок на руках у любящей матери, я еще совсем дитя, а Земля - моя колыбель. Я просто засыпал. Я не хотел ласки, не хотел любви, ничего не хотел.
   Случалось, я не возвращался. Где бы я не был, я был один, напивался, бродил по улицам, спал в машине... плакал, она все время звонила мне, я не брал телефон. Я был один. Я не трахал шлюх в отелях, я был один, я размышлял о времени и людской жизни. Чего она стоит... чего она стоит. И о каком понимании я могу говорить? Она очень сильно любит меня, я это знаю, но... Любовь - это прекрасно, я это тоже знаю, любовь способна на многое, многое может изменить, но не меня. Не Путь. Любовь вымысел, человеческая иллюзия, в которую верят все без исключения. Любовь - круги на воде. Любовь - это всегда боль. Это всегда горечь. И ты всегда познаешь эту горечь, которая внутри сладкой оболочки.
   Она все время говорила у меня серьезные проблемы с головой. Да, наверное.
   А теперь она кричала на меня и говорила: "Убирайся!".
   - Ты болен! Ты стал дебилом! Посмотри на себя Давид! Посмотри на себя... тебе нужна помощь. Это все из-за наркотиков, я знаю, я видела!
   Наверно. Потом она кричала на меня благим матом, доказывала, скорее себе, не мне, что вся эта выдуманная басня героя-одиночки, трахнутого странника - только дешевое прикрытие. Путь? Трахнутый путь - моя любимая игра. На самом деле у меня есть любовница. Я играю с ней в Трахнутый Путь, возьми меня по пути с работы и трахни. Она сказала, что я предал ее. Предал.
   - Это всё она, стерва, подстроила всё! А ты поверил! Да ты просто сволочь! Да посмотри же на себя, она же тебя охмурила как щенка, а ты ей еще и веришь! Нет не как щенка, а как муху, она тебя банкой накрыла и наблюдает за тобой, сколько продержишься...
   Она кричала сквозь слезы. Она была вне себя. Отчаяние рвало ее душу, как тряпичную куклу. Отчаяние.
   Мне все равно?
   Не знаю. Путь есть Путь.
   - Предатель! Предатель! Иуда, вот ты кто!
   - Лживые убеждения незнающих. Иуда не был предателем - спокойно ответил я. - Он лишь исполнил волю Христа. Он верил, что так должно быть, таков Путь!
   - Бездушный осел! Предатель! Это ты незнающий! Будь проклят ты и твой Путь! Ты и Крестовых, это все он, бабник и наркоман, и тебя сделал таким же! Будь проклят ... - она снова упала на диван и разрыдалась еще больше.
   "Я могу предать тебя, если останусь, это в моих силах, и вне меня" - подумал я в тот момент, но так ничего ей и не ответил, слова были бы сказаны напрасно. Теперь все напрасно.
   Мне все равно?
   Не знаю. Путь есть Путь.
   Я принялся дальше собирать вещи, а София не унималась, но теперь она не кричала, увидев, с какой уверенностью я продолжаю складывать в сумку вещи, она всерьез перепугалась, или мне так только показалось.
   "Я теряю его, а ведь он все, что у меня есть, самое дорогое, самое любимое, если он уйдет, я не смогу прожить и дня".
   Все это я видел в ее взгляде, или мне так только показалось.
   Отчаянные времена требуют отчаянных мер.
   Есть граница, которую нельзя перейти - иначе обратного пути уже не будет. Я перешел ее уже давно, в тот день, когда снова почувствовал Путь.
   Она бросилась ко мне и прижалась к груди.
   - Как ты можешь так поступить со мною, - шептала она. - любимый мой, ведь я так тебя люблю, я же не смогу, понимаешь, не смогу жить без тебя, я умру, ты же для меня как воздух, без которого люди не живут! - она пыталась остановить меня, хватала за руки, оттаскивала.
   - Я не смогу ничего изменить. - сказал я.
   Я отвечал все тем же будничным тоном, я не хотел давать волю чувствам, если я не выдержу этого испытания, если я останусь, впереди я столкнусь с еще более ужасным исходом... исходом выбора... я не хотел даже думать об этом, ведь если я не сделаю этого сейчас - не сделает и потом. Я не смогу. Если я останусь с ней - она будет со мной и наши дети до того дня...
   я люблю ее. Любовь здесь и сейчас важнее чем вечность, ведь так?
   Любовь - круги на воде.
   - Родной мой, ну о чём ты говоришь, что изменить? Ну пойми же, это все...
   - Прекрати! Прекрати! - заорал я.
   Она осела на ковер и снова громко зарыдала.
   Я застегнул молнию на сумке и направился к двери. Я засунул в сумку джинсы, рубашку, свитер, майки, что первым попалось под руку. И одну фотографию в рамке. Не знаю зачем. Так было душе угодно. Мои книги, фотографии, подарки, статуэтки, все осталось на своих местах. Возле двери я остановился. Я слышал, как она плачет, как много раз до этого, когда я возвращался домой после громких скандалов, слышал, как бьется ее сердце, часто-часто, и слезы текут из глаз... ее красивых глаз цвета ночи. Обратного пути не было. Я не знаю, пока не знаю, правильно ли я поступил. Надеюсь, когда-нибудь я смогу найти ответ на этот вопрос, но сейчас... Путь есть Путь.
   Я зашагал в коридор и распахнул входную дверь. Я обернулся. Выкрикивая мое имя, она выбежала из комнаты и прижалась ко мне. Ее сотрясали рыдания, и она не в силах была понять, как такое возможно, как? Она вцепилась в меня и не отпускала. Она целовала меня и плакала. Ее слезы жгли меня... жгли изнутри. Это все я. Все из-за меня. Я не достоин ее. Я не достоин ничего, раз не способен ценить любовь, самое дорогое, что есть в этом мире.
   Любовь - круги на воде.
   - Но как... как же так... ведь мы с тобой любим друг-друга... - она шептала мне.
   Я молчал. Я не знал, поступаю ли я правильно или нет. Когда-нибудь я найду ответ на этот вопрос. Я медлил, сомневался в благоразумии своих действий, я уже во всем сомневался ... я всегда сомневался и буду сомневаться - такова человеческая природа и я не могу преодолеть ее... полностью. Видеть и пытаться увидеть - непреодолимая преграда для человеческого сознания, так же как и понять следствие без причины. Она может видеть, но не видит, и не видит никто из людей. Я не могу ее упрекать в этом. Даже если бы она поверила, чтобы изменилось? "Конец Света? Да нет проблем, Давид, все хорошо, замечательно! Я в теме!" "Я не смогу спасти тебя и..." Это лишь мои отговорки,
   ты просто неудачник, Давид, муж из тебя никчемный и отец вышел бы такой же. Взгляни на себя, наркоман, пьяница, сфихнувшийся на хер... попытай счастья в другом месте, найди себе женщину достойную тебя, такую же бездарную...
   хватит! Хватит!
   ...я должен был уйти, я должен быть один, но почему? Почему? Так он сказал: "Одиночество - твой удел. Времени слишком мало для...".
   Или я просто разлюбил ее? Все просто, любовь прошла. Предательство великого и подлого человеческого чувства. Любовь. Я хотел сказать "Времени слишком мало для любви" и не сказал, отверг все расспросы. Я нигде. Как и всегда. Бреду в снежной метели на зов. Мы все бредем на зов, разве нет? Я вижу только ступни своих ног, впереди ничто, ничто позади, только я... и только это имеет значение.
   Она не может постигнуть моих деяний, как не могу и я. Пока не могу, так он сказал. Но в отличие от Софии, женщины, которую я буду любить всю свою жизнь, я знал, что такое Путь. Все было решено еще до того, как я впервые встретил ее, в большой и серой аудитории, как впервые поцеловал перед зачетом по политологии в коридоре, как впервые я провел с ней ночь без сна, в съемной квартире, на белых простынях в клеточку, и как впервые сказал "люблю" на автобусной остановке под дождем. Вся моя жизнь - это Путь, предопределенность, в противовес неслучайным совпадением случайностей. Судьба? Нет. Путь это... Путь это... я не знаю ответа. А ее жизнь? Ее жизнь рушилась на глазах, как карточный домик при легком порыве ветра. Путь и был тем порывом беззаботного, безразличного ветра. Все, чем она обладала, что любила и хранила, что берегла, как драгоценный секрет - растворялось, исчезало, гасло, как холодные звезды в утренней мгле. Но что было в тот, момент должно было со временем уйти и забыться. Таков ее Путь. И то время, что мы были вместе, мы никогда не забудем, унесем в сердцах, София говорила мне, что любовь это безумие, но только любовь наполняет жизнь смыслом. Но смысла нет... нет его и никогда не было... Я помню, был день, когда мы очень сильно повздорили с ней, из-за валентинки, которую я подарил знакомой девушке на работе, Арише, она сказала мне тогда: никогда не бери меня за руку, если собираешься бросить меня, никогда не смотри мне в глаза, если ты лжешь и не говори мне люблю, если тебе наплевать. Я пообещал, что так и будет. И я не сдержал обещания.
   - Почему ты не справедлив ко мне? - заговорила она крепче обнимая меня, - Ведь ты - самое дорогое, что есть у меня на Жанне. И я хочу тебя удержать любым способом, понимаешь? Ведь я с тобой могу ругаться днями и часами, но, не переставая любить, не переставая, понимаешь?! - Она посмотрела мне в глаза, как она всегда делала, когда говорила, что было у нее на сердце. - Любить каждую твою клеточку, твоё дыхание, я всё в тебе люблю и так искренне... пойми меня, дорогой мой, любимый, родной мой человечек, не молчи, не молчи, поговори со мной, только, пожалуйста, нормальный тоном, человеческим, как обычно ты со мной разговаривал, как обычно...
   Я знал, что смотрю в эти глаза, которые так часто дарили мне любовь и ласку, надежду и поддержку, в которых я растворялся без остатка, которые смотрели укоризненно, смотрели в восхищении, смотрели любя, в которые я смотрел по утрам и днем и ночью... теперь же смотрю в последний раз. Я хотел верить, что это не так. Вера, это все, что есть у людей, так он сказал. Без веры вы никто.
   - Пожалуйста, не плачь, я прошу тебя, ты же знаешь... - начал я.
   - Я не могу! - София снова не дала мне договорить. Сквозь горькие слезы она молила меня остаться. - Не могу ей позволить ворваться в нашу жизнь и всё разрушить! Ведь мы с тобой так счастливы были, так нежны, так заботились друг о друге, так любили, любили и любим, любовь продолжает в нас жить, она не может вот так раз и испариться, потому что она чистая и очень... очень сильная и выдержит любые испытания, вот увидишь, вот увидишь...ты вылечишься...
   - София... Я люблю тебя... у меня нет любовницы. Нет и никогда не было. Ты у меня одна... любимая... я не наркоман, ты же знаешь...
   Я попытался отстранить ее от себя, но София не отпускала меня, в истерике он снова и снова вешалась на меня, будто маленький ребенок невинной шалостью обидевший маму и теперь слезами и внутренним, неизвестным пока чувством, просивший прощения, но София хорошо знала это чувство... чувство чистой любви.
   Я обнял ее. От нее пахло нежным ароматом, я так любил этот теплый, глубокий, аромат с явными нотками розы. А еще от нее пахло горем. От нее пахло отчаянием.
   - Нет, милый мой, добрый, любимый, не покидай меня, не выбрасывай, умоляю - шептала София. - Мы тебя вылечим... я
   Затем я поцеловал ее мокрые от слез губы. Они были соленые, как морская вода. Но мне хотелось целовать эти губы, они так дороги мне. Мои глаза стали влажными. Я не должен был проявлять слабости иначе я не смог бы... никогда. Я так люблю ее, Боже она для меня весь мир и вся жизнь. Но я должен был... ради ее же блага.
   Существует ли это "ради ее же блага"? Существует ли благо? И если да, то я готов отдать все благо мира Софии. София тихо плакала, прижавшись к моей груди. Слезы должны были смыть остатки горя и бездушной жизненной яви. Такова жизнь. Таков Путь.
   мы стояли лицом к лицу, а потом еле слышно:
   - Любовьумерла...
   Одно слово. Только одно.
  
   Спустя минуту я сел в машину и завел двигатель. Софии я сказал, что оставлю машину у родителей и если ей нужно, она может забрать ее. Я включил первую передачу и... остановился. Я... я не мог... не мог решить...я снова посмотрел на Софию, которая стояла на крыльце, вытирая слезы. Прижавшись спиной к двери, она тихо плакала. Зачем я смотрел на нее? Не знаю... ведь, в тот момент я уже все решил для себя...
   - ЧТО ТЫ СТОИШЬ? - внезапно закричала София. - УЕЗЖАЙ! ВАЛИ! ВАЛИ К НЕЙ! НЕМИОЖУ ТЕБЯ! НЕМИОЖУ!
   Ее ноги подкосились и она безвольно съехала на деревянный пол, закрывая лицо руками.
   Я резко тронулся с места и поехал по земляной дороге.
   В зеркало заднего обзора я видел, как она выскочила за калитку и бежала за машиной, пока я не свернул на дорогу. Дальше я поехал к родителям. Там, в районом ЗАГСЕ, где мы расписались, я взял бланк заявления на развод. Заполнил его и оставил матери. Было слишком много вопросов, на которые я не хотел и до сих пор не хочу отвечать. Наверно, я просто не знаю ответов на эти вопросы.
  
   Зачем я вспоминаю все это? Я хочу вернуться к ней... я хочу к ней, хочу, чтобы она поцеловала меня и прижала к себе, как она всегда делала... я...одинок... как и всегда я был, я есть, я буду одинок... я хочу к ней...
   Я уезжал все дальше и дальше, я больше не смотрел в зеркало заднего вида, горькие слезы текли по моим щекам.
   Не плачь, потому что это закончилось. Улыбнись, потому что это было.
   Таков Путь. А кто сказал, что Путь устелен лепестками розы, а не усыпан битым стеклом?
  
   Видишь дорогой мой Посторонний Т., боль уже не та, что была два года назад, боль притупилась, тем более, когда рядом есть Ариша, но все же... как же мне одиноко, как же мне плохо без нее. Можно обвинить любовь во всех человеческих несчастьях, и в то же время желать любви, без которой этот мир нечто иное, как пустырь, бесплодная почва, мертвая, отравленная.
   Сколько было бессонных ночей? Сколько их впереди? Сколько было нужно времени, чтобы пережить эту утрату, и пережила ли ее София?
   В ту ночь я видел отчетливый сон. Я был снова дома с Софией, но меня как будто там и не было. Я был... призрак, фантом. Я видел Софию, блуждающую по дому, бледную и слабую, она ходила из одного угла в другой, что-то бормотала, я не слышал ее слов, но видел ее мысли. Это были ужасные мысли. Безжалостные. Это смахивает на очередной бред... но...она вышла из дома, я пошел за ней...кругом темно, только звезды танцуют в вихре снежной метели без имени... без цели... она шла обнаженная по снегу в белую бесконечность... кто-то звал ее, а она думала о том, что в столе в кухне есть открытая пачка лезвий, и если она возьмет одно никто не заметит, вероятно, так же и не заметит, что она когда-то жила и была счастлива и любима. Это лучше чем жить без него. Крик души оборвется и его отголоски достигнут сердца Давида, может он услышит, может, нет. Может, однажды проснувшись, он захочет вернуться, а ее уже нет... может... она найдет его в снежной метели...может... и она все брела, ступая босыми ногами в снегу, а я уже бежал следом, пытаясь настигнуть ее, но все тщетно она уходила все дальше и дальше... она исчезла из виду и тогда я закричал, но не услышал своего голоса. Я раскрывал рот, как рыба выловленная в речке...
   "Ты придешь ко мне..."
   Я сказал: "Я буду ловить твои сны"
   "Твоё сердце не выдержит. И ты вернешься, тебе будет сложно, конечно, но ты будешь знать, что моё сердце ждёт тебя. И ты осмелишься, и позвонишь в дверь, а я тебе открою, ты посмотришь мне в глаза и скажешь, так нежно-нежно "привет", а после "прости"; я брошусь тебе на шею и залью слезами твой свитер. Ты будешь нежно успокаивать меня и повторять как сильно ты любишь меня и как ты был не прав... и все это в снежной метели, где ты ступаешь... без имени, без цели..."
  
   Нет тяжелей и горестнее нет... разлуки при жизни, прощаний перед смертью.
  
   К черту это все.
  
   42
   Да, да... вот уже больше двух лет мы живем в Сибири. В небольшом городке Мирный. Наш двухэтажный дом стоит у кромки леса. Городок этот небольшой, за день можно пройти от одного края до другого. Цену за дом хозяйка запросила небольшую. По сути дела, грех от такой роскоши было отказываться. Дом большой, в нем аж шесть комнат, просторная кухня, гостиная и чердак. Есть подвал. На первом этаже все принадлежит Риму, а второй этаж - мой. Хочу быть ближе к небесам.
   - А быть поближе к параше ты не хочешь? - съязвил Рим.
   Мы просто цари какие-то. Шесть комнат для двоих, чересчур круто. Ну, мы всеми комнатами и не пользуемся, только когда попойки устраиваем и знакомые к нам съезжаются в гости.
   Мы все так же занимаемся инвестиционным бизнесом.
   Больше и рассказывать особо нечего. Я высылаю родителям деньги каждый месяц. Мама мне уже говорила, не надо нам твоих денег сынок, ты лучше сам к нам почаще приезжай, но я то знаю, отец еще чуть поработает и все, они то у меня уже оба немолодые, а на пенсию особо не проживешь.
   Может, стоит добавить, что день ото дня я радую себя двумя, тремя порциями виски, ну так, традиции ради. Я алкаш? Да нет, я просто люблю выпить. У нас недалеко от дома есть турник и брусья, несколько раз в неделю я там занимаюсь. В здоровом теле здоровый дух. Как правило, Рим то же любитель выпить, но другой раз отказывается сам и во время оттаскивает меня от бутылки. Бывало, после очередной попойки, я с огромным трудом продираю глаза по утрам, на ватных ногах плетусь в кухню, где выпиваю бутылку минеральной воды, затем иду в ванную, приняв душ, одеваюсь и отправляюсь на работу, а за рулем всегда сидит тот, кто чуточку потрезвее, или тот у кого перегар меньше. Да Ментов здесь раз два и обчелся. Можно кататься смело. Правда раз нас пьяных за рулем остановили. Но любые вопросы всегда можно решить быстро.
   Вот такие вот дни и ночи, которые, слава Богу, свободны от видений. От этих чертовых видений, которые измотали мою душу и разум. Рим всегда выглядит посвежевшим, хотя не раз говорил, что он еще не до конца протрезвел. Пьем мы в равной степени, но утро проходит по-разному. Порой, изрядно напившись и не протрезвев до конца, я говорю, что мы с Римом законченные алкоголики, с нездоровой психикой и излишним воображением. Да я и на трезвую ему это говорю. А еще я всегда, когда нажрусь, поношу его и весь его род, за то, что он разрушил мою семью. Он и только он. Чертов марсианин! И что все то, что Рим несет про Конец Света - дерьмо собачье. А потом, я замолкаю, зная, что обманываю только себя. Рим всегда улыбается на мои обвинения в его адрес. Ему доставляет удовольствие лицезреть борьбу человеческих чувств. Где правда? Где ложь? Человечество всю свою историю бьется над этим, и никогда не приходит к ответу. Остается только верить... а я верю в это...ведь мир становиться тем, во что ты веришь, ведь так?
  
   43
   Здравствуй Посторонний Т.. Мне есть, что рассказать тебе, послушаешь?
   Рим говорит, что ему сны вообще не сняться.
   - Почему? - я спросил его.
   - Если я не могу чувствовать, как я могу видеть сны? - ответил он.
   - Как одно относиться к другому?
   - Всмотрись глубже в вопрос, который ты задаешь мне. Сам найдешь ответ.
   - Когда ты отвечал по-другому? Долдонишь одно и тоже!
   - Я не святой и не бессмертный, не фокусник и не внушитель. Предел свой есть земле и небу, на свете все непостоянно.
  
  
  
   СТРАНИЦА ВЫРВАНА
  
  
  
   44
   В летнюю ночь в северное окно нашего дома заглядывает Альтаир. С арабского языка Альтаир - "Могучий орел" или "Величественная птица". Бывает, я вижу его и осенью, когда прохладный ветер кружит сухие, опавшие листья под окном и с силой раскачивает нагие ветви деревьев, а он все блуждает там, в вышине, из года в год, из века в век... вечно. Альтаир, яркая звезда в созвездии Орла, вместе с Денебом и Вегой, они образуют на небе летне-осенний треугольник. Он хорошо заметен в безлунную ночь. По китайской легенде, Денеб - символизирует мост через Млечный путь, который позволяет раз в год увидеться двум влюбленным - Альтаиру и Веге. Даже звезды разделяет пропасть пустоты...
   Рядом с Альтаиром странствуют Таразед и Альшаин, хотя нам всего лишь кажется, что они странствуют вместе. Обманчиво то, что они рядом. Они очень далеки друг от друга. Они, как и мы с Римом, одиноки.
   Сегодня мне снилось, что я стою в поле, оно тянется насколько хватает глаз, вдали я различаю еле заметные островки ощетинившихся скал с белыми вершинами, а за ними, словно из пропасти, восходит спутник - огромная сфера, испещренная сотнями кратеров, отдаленно напоминающая Луну. А далее следует еще один спутник поменьше. Каким-то образом, они, нарушая все силы гравитации, удаляются в пространстве все дальше и дальше, постепенно теряя свои огромные массы, внушительные размеры, ...и теперь они всего лишь две маленькие Луны, застывшие в лазурном небе. Ветер шевелит высокую траву, я иду в поле, касаюсь высоких колосьев, а они блуждают в вышине, две Луны. Это красиво... ради того, чтобы увидеть это, стоит упасть в забвение...так он сказал. Две луны на небе это красиво.
   Но это всего лишь грезы. Вряд ли подобное может быть на самом деле.
   Альтаир является одной из ближайших к нам звезд... хм... "Ближайших к нам", вряд ли это словосочетание хоть как-то может передать понимание того, насколько далеко находятся наши миры друг от друга. Насколько мы одиноки и затеряны в пространстве и времени. Проксима Центавра, ближайшая к Солнцу звезда, находиться на расстоянии четырех световых лет, многим это расстояние покажется пустяковым, но это с учетом того обстоятельства, что человечеству вообще когда-нибудь удастся перемещаться в пространстве со скоростью cвета... а так мы можем только грезить.
   Но шанс есть всегда, если учитывать то, что можно перемещаться в пространстве со скоростью гораздо больше скорости света.
   Известная теория относительности Эйнштейна запрещает путешествие в пространстве со скоростью, превышающей скорость Света, предметам, обладающим массой, тогда бы это противоречило принципу причинности, универсальность которого неопровержима в современной физике. Альберт Майкельсон, американский физик, своим опытом, проведенным в 1881 году, установил, что скорость света в вакууме никак не зависит от скорости наблюдателя и тем более от скорости источника. Последующие эксперименты только подтвердили это утверждение.
   Ты будешь смеяться мой дорогой Посторонний Т., но все это мы обсуждали с Римом в баре, чуть выпившие, а поводом послужила успешная сделка. Мы были впятером, но никто, видать, не придавал большого значения нашей беседе. Ариша и Юля (она с Москвы) только и делали, что плясали. Ариша тянула меня за руку, а я ни в какую. Как же, тут разговоры про скорость света! И не только:
   - Слушай, - начал Рим - я тебе не говорил, но, я тут подругу одно повстречал, она симпотная, умная, но есть проблема, вернее нет проблемы, просто...
   - Матерь Божья! Велийкий и всемогущий циник нуждается в совете никчемного человека!
   - Я не нуждаюсь!
   - Нет нуждаешься, иначе бы молчал, засунув язык в трещину между ягодицами! Выкладывай...
   - Она постарше нас будет, она красивая, но у нее есть двое детей и... даже есть внучка...
   - Бля, не продолжай! Чтоб мне обоссаться, ты втюрился в бабушку!
   И я заржал. Рим стукнул меня по плечу.
   - Идиотина тупая! Какая на хер бабушка!?
   - Ну, как же - через смех продолжил я. - раз внучка есть - то бабушка! Бабуля бля! Ты извращенец!
   И снова тупой ржач. Но как Рим умудрился вцепиться в бабулю?
   - Ее старшая дочь родила в 15 лет! Доволен?
   - Брат, это писец! Ты теперь будешь дрючить ее в ее же кресле-каталке?
   Рим дал мне подзатыльник, но я не смог унять свой смех.
   - Проститутка за два песо! Чтоб я тебе еще хоть слово сказал!
   - Ладно, Рим, прости...
   я продолжил хихикать, а Рим отправился в туалет отлить. После наш разговор потек в другом направлении:
   - Как же так...
   - Никак. Ваши законы нельзя нарушить, правильно?
   - Не наши законы, законы физики, законы мироздания, если угодно. - ответил я.
   - На вашей планете действуют ваши законы.
   - Законы везде одинаковы, Рим, че ты несешь! Ты же не хочешь перевернуть мир верх тормашками своими необоснованными утверждениями?
   - Мои утверждения можно назвать такими же необоснованными, как и ваши законы.
   - Что ты споришь! Нет ваших и наших, законы едины во Вселенной!
   - Едины только ваши законы.
   - Ой! Ну ты меня в могилу сведешь!
   - Обязательно сведу. - он ехидно улыбнулся.
   Я помолчал. Поковырялся пальцем в носу, ничего там не нашел, и снова задал свой вопрос. Думаю, этого никто не видел, кроме бармена, а и хрен с ним. Вот эта дурацкая привычка у меня с детства. Не могу от нее избавиться. Надо пальцы перцем мазать.
   - Теория относительности не подлежит перепроверке, ответь мне просто - человек может передвигаться со скоростью Света?
   - У тебя дурная привычка ковыряться в носу. - ответил он.
   - Прости, мозгов слишком много, не помещаются - вытекают.
   - Послушай, что такое двигаться со скоростью Света? Ты уже тысячу раз задавал мне этот вопрос, что ты имеешь в виду? Каждый раз я отвечал тебе на этот вопрос и ты снова задаешь мне его, ты не слышишь что я говорю тебе? Auscultare disce!
   - Знаешь, Рим, ты не ответил не на один мой вопрос! Ни на один мой сраный глупый человеческий вопрос! Единственное, что ты умеешь это чесать языком красивые речи, и тыкать меня носом в человеческие недостатки, как щенка в его же лужу, которую он напрудил на коврике! Ты чтобы толкового сказал - хрен, не дождешься от тебя!
   - Ты сам знаешь ответ, мой давний друг, ты просто не можешь его понять, знаешь, это похоже на... вот представь, я - Джордано Бруно, а ты - мой друг Джованни Мочениго,
   - Да ну на хер, не надо мне заливать тут...
   - Слушай меня!
   Я слушал.
   - Джордано Бруно и Джованни Мочениго, правда, его звали немного по-другому, ведь так? Ну, так в книжках пишут, кому охота, чтобы его имя поносили позором за то, что отдал на расдачу светлый ум в лице смиренного ноланца, значит для тебя сгодиться. Так вот, я беседую с тобой о мироздании, о вере, о законах физического мира, о человеческом прошлом... его будущем, я не открываю тебе святых тайн, я лишь направляю тебя в нужную сторону, я говорю тебе о том, что ты и сам знаешь, но не знаешь что знаешь, но знаешь, что знать должен... по-моему, я уже это говорил, да?
   Я закатил глаза и тяжело вздохнул.
   - Ты одно и тоже говоришь! Как сраная мягкая игрушка с динамиком в брюхе!
   - Так вот - продолжил Рим, не обращая на мои слова никакого внимания, - направляю тебя на Путь истинный, где ты сам сможешь найти ответ, я лишь предлагаю тебе иное видение мира, к которому люди еще не привыкли. Вместо того, чтобы расширить границы миропонимания, взглянуть на извечные, казалось бы, истины, под другим углом - ты хаешь мои доводы, обвиняешь меня в презрении к жизни и доносишь на меня людям, морали и словам которых ты готов доверять больше, но не потому что так правильней, а так спокойнее. Ты отдаешь меня инквизиторам... Что в принципе ты и делаешь.
   - Я делаю? Что я делаю?
   - Ты слушаешь, слушаешь, но не знаешь, к чему прислушиваться! Так вот, ты предаешь меня, предаешь мое понимание жизни, мою свободу, мою волю к постижению мира... наверно единственная разница, что я сам решил обосрать церковникам голову, подкинул им лакомый кусочек, а они набросились на него, думая задним местом... твоя помощь была как кстати! Да, я всегда вставлял им палки в колеса!
   Он рассмеялся.
   - Что за бред!
   Рим улыбался... а я закрыл глаза. Потом открыл. Рим улыбался.
   - Что со мной? Ты что-то подмешал мне?
   У меня было необычное ощущение внутри... головы. Такого раньше со мной не было. Вроде легкость... вроде...
   - Нет - он продолжал улыбаться. - вернись...вернись...
   Его голос пропал. Я слышал только собственное дыхание и видел черноту. Потом я видел какое-то созвездие. Оно казалось мне знакомым. Видел высокую темную стену, сложенную и камней. Видел свет вдалеке. Какую-то башню... или что-то похожее на башню. Кругом кричали какие-то люди, или то были не люди. Звери. Рычали, скалились, завывали. Нет, люди, но они как-то странно выглядели. А потом я был в странном зале, кругом темно, только сияние факелов, их два или три, свет блеклый, тусклый, как свет фонарных столбов в тумане, наверно это определение будет верным. Я шел по залу и разговаривал с человеком, сзади раздавались чьи-то шаги и какой-то звук, похожий на шорох крыс в стенах. Мы шли от света к свету, повременно погружаясь в колодцы темноты. Я с кем-то говорил, мой собеседник странный, у него что-то с лицом, на голове перья. Он похож на птицу. На какую-то дивную птицу из сказки.
   В свете факелов я вижу стену, на ней большой рисунок, выложенный из...из цветных камней, мозайка...чудный рисунок, это звери или нет, какие-то божества, они сидят напротив друг друга, один черный и сидит на троне, его трон охвачен огнем, и голова его похожа на череп, а на голове вьются змеи, или что-то похожее, и еще перья, он высовывает язык, мне кажется, он улыбается, или смеется, может, злорадствует, а второй, хитрый, весь в цветных перьях и похож на змея, что-то говорит другому, или убеждает.
   Кто-то из темноты говорит на странном языке. Мне кажется, он говорит: Жизнь и смерть и начало... появление до пПоявления... его темная кожа в каких-то рисунках, татуировках, он улыбается...
   Потом я открыл глаза и увидел перед собой лицо Рима. Он тоже улыбался.
   - Нажрался, что ли? Хватит с тебя! - сказал он и заржал, как лошадь.
   И смеется, мать его, как тот получеловек, полузверь...
   Я сказал, что я был там...
   - Это я там был малышка, ты был в другом месте...- мне не послышалось, это были его слова, точно его, а потом он сказал другое - Где ты был? Где ты был, алкаш хренов?
   Я пришел в себя, но голова ужасно болела. Стучали внутри даже не молоточками, а молотами, бум-бум-бум-бум, как гребаный Биг-Бен бумкает каждый час. Или какой-нибудь папуас у меня в голове бьет в туго натянутый барабан. Я закрыл глаза на несколько секунд, клянусь, а там будто прошла целая вечность...
   где там?
   на другой стороне
   чего
   моря
   разумный ответ
   неразумный вопрос
   Помимо бум-бум, я слышал музыку, такой же бум-бум. Рим осушил стакан, Костя трепался с какой-то девкой, Аришы нигде не было.
   - Пять секунд, что-то ты шустро - сказал Рим.
   - Что? - спросил я. Он, как и положено не ответил.
   Голова перестала болеть, можно было бы сказать "как по волшебству", поэтому я так и говорю тебе дорогой мой Посторонний Т.. Потом мы танцевали, я целовал Аришу, но к бутылке больше не притронулся, мне казалось еще чуть-чуть и я пойду пугать белый камень, хорошего понемножку...
   И это ты про себя говоришь, алкаш, отстойник? Хорошего понемножку? Ты вляпался в большую кучу дерьма и просто так тебе уже из нее не выползти, слышишь, алкашня-которая-любит-играть-в-Путь!
   Я разговариваю сам с собой. Такое бывает. Бывает. Не обращай на меня внимания мой Посторонний Т..
   Часа в два ночи, мы вызвали такси и всех пригласили поехать к нам. Кто бы отказался. Вшестером мы влезли в белую семерку, сунули водителю сверх меры, чтобы не возмущался, и покатили в ночь, в наш уютный большой дом, который был рад всех нас принять.
   Минут через пятнадцать мы с громким смехом и песнями вошли в дом. В голове было все прекрасно, могу с уверенностью сказать, я был трезвее всех, но почему-то хотелось наделать глупостей. Но все обошлось. Таблеточка-таблетушечка отпустила. Мы включили музыку, достали заначку, и продолжили веселье. Я выпил еще пару рюмок и мне стало хорошо. Блаженное пребывание в безмятежности. Мне было кайф. Так хорошо мне не было давно. Наверно с тех пор, как я сидел с Софией-бусинкой под деревом ночью, укутавшись в одеяло. Рим приготовил самодельные коктейли, по своему супер-мега рецепту, потом отдал мне бокал и сказал, что у меня особенная смесь и называется "Прогулка в Бездну". Я раскрыл рот от удивления. Откуда ему только это знать? Если же он просто не спросил у тебя Посторонний Т., а ты добрая душа все ему выложил как на ладони, да? Я так и думал.
   - Ты снова ищешь оправдание моим словам. - сказал Рим.
   Как же мне не искать оправдание? Откуда его величеству Марсианину это знать? Он даже о тебе ничего не знал и не знает.
   - Не хочешь раз со мной скитаться, я на ките умчусь в безбрежье - проскандировал он и засмеялся.
   Мы пили и лялякали без умолку... конечно разговоры были о нашей фирме и работе, потом, помню, мы ушли в сторону истории России и начался спор про Александра Невского. Кто начал этот спор? Конечно Великий-всезнающий-торч-Давид-библейский-царь! Кто же еще! Только он мог придумать следующую глупость:
   - Александр Невский был хиляк и вообще не участвовал ни в одной битве, на него пушку летописцы насыпали, что б им камнями сраться!
   Бред. Откуда мне это знать? Но пьяный я кричал, что знаю, а то, что написано в учебниках - подотрите этим свои задницы. Помню, я поглядывал на Рима, ища в нем какой-то поддержки что ли, а он только крутил пальцем у виска и говорил, что его волшебный коктейль чересчур действует на меня. И только и делал, что перебивал меня со словами: не слушайте идиота. Схоластика - великая наука! Я сомневаюсь, что кто-нибудь из присутствующих знал, что есть схоластика, но все хохотали, а я не унимался. Я напился. Так точно. Я принялся всех сдабривать крепким словцом, а после, все перешло к высокопарным речам про неизбежную гибель планеты, людей, да и всей этой чертовой Солнечной системы, мать бы ее так. Система всем надерет жопу. Рим и так и сяк пытался заткнуть мне рот, но бесполезно. Когда Давид выпьет, ему хоть ногу в глотку суй - не замолкнет. А позже я сам заткнулся, знаешь почему? Потому что всем было просто наплевать на мою трескотню про скорую гибель людей, все пили, танцевали, им было по барабану. Им наплевать кем на самом деле был Александр Невский, что такое Система и почему она решила надрать всем жопу, и плевать им на Конец Света. Вот так. Все просто. Кого волнует то, что будет завтра, если все мы живем настоящим, и завтра, и вчера, как таковых нет, это лишь плод человеческой фантазии, как и время. Есть более важные вещи чем непонятная Система и Александр Невский. Во-первых, полуголые девушки, танцующие на столе, притягивают и завораживают намного больше, чем вся эта чепуха. Во-вторых, я напился, и мои слова принимали за пьяный бред, как обычно. Рим так всем и сказал: Не слушайте пьяного фантазера! А ты пойди проветрись!
   Я и пошел.
   Я слышал смех, радостные крики, видел, как девушки танцевали в темном зале на столе, как они ласкали друг друга... Я плюнул на все это и поперся на улицу, сел на лестницу и с бутылки, через силу, влил в себя пиво. Не лезло уже, но не хотелось останавливаться. Потом я закрыл глаза, снова открыл и увидел маленького себя, скачущего по улице с палкой в руках. Следом проступали другие образы, знакомые и чужие. Молодая, красивая женщина шла позади, в ее руке на веревочке позади тянулся маленький, синий, игрушечный поезд с двумя вагончиками. Я узнал свою маму. Густые каштановые волосы, чуть касающиеся плеч. Ее догнал высокий крупный мужчина, в руках он держал три Эскимо. Отец...Следом я увидел высокие здания странного города скрытого в черноте дыма. Образы остались, но они куда-то шли, а за ними тянулась темнота, они уходили все дальше и дальше, а темнота следовала попятам. Я шел за ними, хотел догнать их, но не мог даже приблизиться к ним. Потом все исчезло, я брел среди старых и высоких деревьев под звездами. Все выглядело по-другому, иначе. Я встретил каких-то людей, они что-то обсуждали, сказали, что ждут учителя... я набрел на обветшалую лачугу, у порога сидел маленький мальчик в синем вязаном свитере... это был я, он улыбнулся мне... что-то было еще... дурацкие видения, способные лишить меня рассудка, подобно речам Рима, они как змеи обвили мой разум... и вот она белая метель и я бреду голый в этой снежной пурге, я снова здесь. Как давно я здесь не был. Все бреду без имени...
   "Все к черту! К черту этот мир и всех кто в нем есть! Всех! Всех..." это были мои мысли. Но стоило мне представить себе ее лицо... Я вспомнил Софию и ее улыбку... ее губы и руки, обнимающие меня... она прикасалась ко мне, так нежно целовала, влекла за собой... я хотел ее, как же я хотел ее... я узнал Аришу и поцеловал ее, это было восхитительно, это было волшебно, я так хотел ее... Я был пьян, но двигался, соображал. Я помню о чем думал и чего хотел. Я встал и шатаясь пошел в дом.
  
   Только кого я хотел на самом деле...
   Я словно видел себя со стороны, как первобытный человек я пляшу у костра... все громче гремят барабаны, все громче звучит напев шамана и быстрее, как паровой молот, стучит мое сердце...я не помню, что было дальше, я был пьян, наверно, я свалился на диван и уснул... я помню только то, что видел во сне...я помню это, как люди помнят светлые моменты своего прошлого, как мать помнит день, когда ее дитя увидело белый света, как парень и девушка помнят первый в их жизни поцелуй и первую ночь на простынях... ночь без сна...
   я танцую с памятью...
  
   Прогулка в бездну.
  
   Я могу сказать, что коктейль Рима подействовал. Он вернул меня туда, правда, я опять не знаю, куда... и зачем.
  
   Мы долго беседовали за царским столом, полным яств, и пили молодое вино. Возле нас сновало множество слуг и красивых, пречистых дев. Царь довольствовался хорошими новостями с земель подле Великой Воды. Мы говорили о походе в Элам и о новой коалиции царей у пределов Аммарри.
  
   Поздней ночью, набросив на плечи расшитые причудливыми узорами платки, мы сидим на мягких подушках на веранде царского дворца и любуемся ночными светилами. Мой собеседник, лица его я не вижу, рассказывает о красоте царской дочери, а я внимаю его счастливым речам и думаю: Я один и мне некуда вернуться, мои родной дом давно разрушен воинственным народом арамееев, мои родные погибли при набеге, когда я бы совсем юн, я вырос на улице.
   - Я тоже одинок - говорит мой собеседник.
   Вершины ступенчатых башен подобно островам гармонии и порядка в безумном черном океане, обители звезд и лунного сияния, взывали к далеким воспоминаниям, к тому времени, когда мы были в том дивном городе богов. Время, как вода, стекающая с граней переполненного кувшина, время как всполохи огня - всегда уникальны и неповторимы. Время, как ветер, неуловимый, но ощутимый. А смерть, как и человеческая глупость - неизбежна. В ночи древний город хранит свои тайны прошлого и настоящего, древний город шепчет голосами жителей, бродящих по улочкам, эфирной музыкой, льющейся из неоткуда и сладким девичьим смехом. Ветер напевает свою песнь листьями сиротливо растущих пальм, одинокие огни масленых факелов в позолоченных чашах, рассеянные по всему городу, были похожи на маяки, призывающие заблудшие корабли. Призрачный город взывал к себе, манил и утаскивал сознание в глубь желаний и страхов. А звезды, все так же сияли холодным светом, равнодушные, как и одинокие огни.
   На рассвете, как только очей Мардука коснулся дивный, золотой света восходящей дневной звезды мы выступили в поход.
   Царь спросил меня:
   - Долог путь обратно в Едэм?
   - Очень долог.
   Не знаю, почему запомнил это.
  
   Его убили на моих глазах... я почувствовал, как его не стало, затем... по моему лицу течет кровь, такая теплая и главное моя. Секунду назад рукояткой меча мне сбили шлем с головы, причем удар был такой силы, что я на миг потерял сознание, наверно, это меня и спасло. Очнувшись, я увидел дикие глаза, смотрящие на меня. Глаза врага, заносившего надо мной меч. Каким то чудом я успел схватиться за висевший на поясе кинжал и полоснул его по ноге. С криком он выронил свой меч и упал на колени, схватившись за рану. Мне только и оставалось, что вонзить кинжал ему в шею. С трудом поднявшись я почувствовал что нахожусь в аду. Со всех сторон шла ожесточенная битва. Ржали кони, гремели колесницы и люди орали, что есть мочи. Люди уже не различали ни своих, ни чужих. Я поднял меч и как в бреду начал рубить из стороны в сторону. Рубишь сверху вниз и весь вес меча, усиленный твоей собственной энергией обрушивается на человека. Выжить при этом не остается никакой возможности, тело просто распадается на две части. Пот и кровь заливали мне глаза, и я просто ничего не видел. Махал вслепую. Пока мне не вонзили копье в спину. От боли я скорчился на земле и лишился чувств.
   Когда я очнулся я видел только черноту. Не чувствовал ни рук ни ног. Меня запеленали, как младенца, только рождение позади - впереди смерть. Пахло душистым маслом. Я был жив, когда огонь принялся лизать мой посмертный наряд, и когда лицо охватило пламя - я был жив. Очищающий огонь. Он очистит всех нас... со временем...
  
   - На Пути всегда встречается много трудностей и преград. Но мы преодолеваем их и это делает нас сильнее. Но куда мы идем и что мы ищем? Как трудно ответить на этот вопрос. Каждый ищет что-то свое. И в некоторых случаях он готов умереть за это. Можно разрушить множество неугодных городов и перебить всех врагов, стать сказочно богатым, стать властелином мира, но так и не найти того, к чему так долго стремился. К чему тянула душа. И ведь, правда, интересно, почему каждый из людей отправляется в Путь? Зачем все это? Зачем людям мечты и стремления? Они прекрасны, спору нет... но все же на этот вопрос в этом мире никто не знает ответа. Может быть сама неизвестность...
  
   Я подскочил на кровати в поту и весь дрожа, голышом, рядом спала Света. Не помнил ничего, что могло произойти, мне казалось, я сплю и вижу сон, не хочу говорить об этом... сейчас не хочу...
   Я поплелся в ванную, музыка еле слышно лилась из колонок, я взглянул на часы. Мне казалось, я спал слишком долго, мои видения... на часах было пятнадцать минут пятого утра. Я завалился в душевую кабинку. Голова была светлая как раннее летнее утро. Мой отец, любитель тестировать свое вино, и довольно часто, он так усердно и продолжительно его тестирует, что засыпает прям в сарае с банками. Но он всегда мне говорит, что, сколько бы и чего не выпил, ему хватает двух-трех часов, чтобы прийти в себя, и никогда он не страдает от головной боли и все такое. Я вот вроде бы тоже. Бывают исключения. Как мне повезло, как повезло. Включив воду, я сидел под душем, отстранено глядя в открытое окно. В просторной ванной комнате, противоположную стену от душевой, занимали старые, с облупившейся краской окна с видом на лес. Раньше на этом месте была кухня. Как объяснила сама хозяйка, посчитав, что для столовой им сгодиться пустующая спальная, кухню переделали под ванную комнату. Мне нравится смотреть на чуть покачивающиеся верхушки деревьев, мне нравится наблюдать, как звезды кружат в небе в своем несравненном и постоянном танце среди ветвей, покачивающихся под порывами ветра, отстраненно, безразлично они освещают людские мечты своим холодным, колким сиянием. Далекие звезды, прекрасные и равнодушные издалека, в близи же колоссальные атомные реакторы, где нет места романтики и грусти. Только хаос.
   Сидя под душем, я отстраненно всматривался в черное небо за окном. Ригель заметно сиял над верхушками деревьев.
   "Как все достало. В задницу все!" - эта мысль мне понравилась.
   Ариша.
   Это имя возникло в сознании само собой, но я уже знал, что это неслучайно. Да. Я был с ней.
   "был с ней" это лучше, чем трахался с ней.
   Зачем она мне?
   чтобы было с кем перепихнуться.
   Чего я хочу от нее?
   перепехнуться.
   Я не должен... Мне ничего не нужно! Ничего! Ни любви, ни заботы, ни ласки, ни опоры, ни... детей, ни жены, я один! один... должен быть один...
   Как романтично. А без перепиха никак.
   Это другое...
   конечно.
   Я знаю, что я не один. Со мной Рим, мои родители, мои близкие, разве я один...
   Но понимание этого тяжело мне давалось... Всю эту жизнь с ее ценностями, свойственными человеческому обществу, приходилось пересматривать снова и снова. Приходилось чем-то оправдывать себя, в чем-то лгать себе, но результат всегда был один - страдание. Я признался себе, что устал, но все же находил в себе силы двигаться дальше, идти по тропе, ведущей в неизвестность. Порой я думал, что просто сошел с ума. Я уже давно так думаю. Все говорит о том, что я вконец свихнулся на своей идее о Конце Света. И была ли это моя идея? Чья вообще это идея? Может, я уже свихнулся? Может и нет никакой Системы, Энергии, никакого прошлого, перевоплощения, никакого Пути, никаких пророчеств - ничего, только я и мой больной мозг, больная, слепая вера в ничто, которая с такой легкостью разрушила мою прежнею жизнь... мою семью... и продолжает разрушать. Я пью, что греха таить, но я не алкаш! Слышишь, дорогой мой Посторонний Т., даже не думай, я не алкашня какая-нибудь! Раньше я думал о том, что, расставшись с Софией, я стану самим собой, вернее тем, кем должен быть, одиноким странником, так вроде звучит, но почему именно с Софией? Ведь быть одиноким означает не иметь ни друзей, ни любимых, никого. Но ведь я не одинок. Почему?
   Мой папа как-то сказал, что одиночество ни в том, есть ли кто рядом с тобой, или нет, а чувствуешь ли ты кого-нибудь рядом - вот в чем проявление одиночества. Так и есть. Но я боюсь признаться самому себе, что чувствую - я один, но в то же время и нет.... я запутался... запутался во всей этой неразберихе под названием Путь. Не могу даже подобрать сколько-нибудь правильного, вернее возможного объяснения всему этому... я так устал...
   И все же... я знаю, его слова "Человечества не станет" вселяли совершенную уверенность, непоколебимую веру. Это правда. Правда. Будто этой фразой он схватил меня за яйца, и я почувствовал, как его рука сжимает их. Боже, о чем я думаю...
   Я все также сидел в душе, прижавшись спиной к пластиковой стенке кабинки, думая о вере и желании верить. Мысли рылись в моей голове, как надоедливые мухи, затем я поднялся на ноги, включил холодную воду и подставил лицо на встречу ледяному потоку. Стоя под душем, я вновь обратился к воспоминаниям, таким далеким и таким родным, когда дверь в ванную комнату открылась и на пороге появилась Ариша. Она тихонько подошла к кабинке, обнаженная, ее силуэт четко проступал в темноте раннего утра, она стала под душ и обняла меня. Я почувствовал, как она вздрогнула, ощутив ледяной поток, как сильнее прижалась ко мне... как твердеют соски ее грудей. Я обернулся к ней, притягивая к себе. Она поддалась, позволила ласкать себя, намеренно ее руки опускались все ниже, движения ее были приятны, наконец, она почувствовала мужскую силу, готовую в любой момент проникнуть в неё. Затем она развернулась ко мне спиной, наклонилась, опираясь руками о стенку душевой, тем самым заставляя меня сходить с ума от вожделения. Мысли о прошлом тут же сгинули, оставляя место простой плотской радости. Все просто. Я так хотел ее... даже сейчас, разговаривая с тобой мой Посторонний Т., хочу ее, хочу снова прижаться к ней, почувствовать ее полные губы и твердые соски и влагу у нее между ног... как же я хочу ее... будь я проклят, завтра я снова увижу ее, я знаю она этого так же хочет, как и я... хочу позвонить ей прямо сейчас... нет, не сейчас не сейчас.
   Зачем она мне?
   чтобы было с кем перепихнуться.
   Чего я хочу от нее?
   перепехнуться.
   Замолчи, замолчи! Это не так! Не так!
   а я с нарастающим желанием изучал её прекрасное, зовущее тело, излучающее энергию, желание и юность. Когда мы соприкоснулись друг с другом, счетчик времени пропал, стал не важен, важны были те минуты, когда я её обнимал, притягивал к себе, когда мои руки обхватывали её нежные груди, бедра, а она отдавала себя полностью в мое распоряжение. Я видел Ригель, странствующий над верхушками деревьев в ночи, слышал звучание мелодии внизу, эта мелодия уносила меня так же далеко, как и ласки Аришы. Казалось, это длилось мучительно долго, Ариша стонала, ласкала себя, разжигая еще большую страсть в себе и во мне, пока этот жгучий и продолжительный момент не настал...
   Потом я включил горячую воду, и мы продолжили нашу игру... и продолжали пока небольшая ванная комната не наполнилась паром... потом у окна... и все это время я хотел ее еще больше и больше... она сказала, давай передохнем, я отпустил ее...
   Через пару минут я стоял на веранде, обмотавшись в полотенце и курил. Ты знаешь, я не курю, но иногда хочется. Раннее утро выдалось теплым. Я смотрел на лес и вслушивался в шепот ветра. Моя голова была пуста. Никаких мыслей. Ничего. Рядом появилась Ариша. Она нежно обняла меня сзади.
   - Сейчас почти четыре утра, а я не могу уснуть - сказала она.
   - Со мной такое часто бывает. Я редко сплю всю ночь.
   - А остальные храпят в гостиной как удавы!
   - Один из них точно не спит... он никогда не спит. Его жизнь - вечное странствие, без сна и покоя.
   Она промолчала. Наверно не придала словам никакого значения. Зря. Мы так часто слышим значимые слова в своей жизни и столь же часто игнорируем их. А были ли мои слова значимые и для кого-то? Для кого-нибудь, хоть чуточку? Для Софии, когда я сказал, что ухожу от нее? Или когда говорил ей, что люблю ее.? Я никогда не лгал. Никогда. Или наоборот?
   - Смотри - я указал на небо.
   Ариша проследила за моей рукой и увидела в небе причудливое скопление звезд.
   - Это Волопас, - сказал я.
   - Волопас - повторила Ариша. - я не знала.
   - Смотри, самая яркая звезда этого созвездия - Арктур. В переводе с арабского Арктур - "Хранитель небес". - я затянулся, выдохнул дым и продолжил. - По одной из легенд древней Греции, Зевс превратил Арктура, его называли Аркас или Аркад, в звезду, чтобы он охранял свою мать Каллисто, которую Зевс обратил в Большую Медведицу.
   - Легенда... она может быть правдой?
   - Легенды не рождаются на пустом месте. Легенды - это своего рода предрассудки, обретшие плоть от плоти.
   Я снова затянулся.
   - А ты знаешь какое-нибудь созвездие?
   - Ну... - она спустилась с веранды и принялась осматривать ночное небо над головой - Ну вот, вон там, Полярница.
   Я спустился к ней и проследил за ее рукой.
   - Хм... Маленькая Медведица. Почему Полярница?
   - Моя бабушка так называла ее.
   - Полярная звезда...смотри, она последняя, на кончике хвоста Медведицы, видишь?
   В тот момент, когда Ариша снова посмотрела на созвездие, в том участке неба сверкнул метеор.
   -Падающая звезда! Давид ты видел? Видел?
   Я улыбнулся ей. Удивительно, что некоторые люди все еще думают, что звезды падают.
   - Это не звезда - мягко проговорил я.
   - А что? - Ариша искренне удивилась.
   Я был готов поспорить, что она лучше меня разбирается в экономике рынка ценных бумаг, но...
   - Это метеор, или по-другому болид.
   - Метеор? А что это?
   - Малые кусочки комет, астероидов, или даже космическая пыль, которая, попадая в атмосферу Земли, сгорает на высоте около ста километров.
   Она продолжала смотреть на небо, в надежде снова увидеть "Падающую Звезду", или то, что я назвал "Метеором".
   - А разве звезды не падают? - снова спросила Света.
   - Ну, может, если только кто-нибудь из шоу-бизнеса выброситься из своего Пентхауса.
   Мы рассмеялись.
   - Не, ну правда? - не унималась она.
   - Нет, не падают. Зато взрываются, а потом превращаются в Белых Карликов.
   - Белые карлики? Смешно звучит. А кто они, карлики?
   - Старые звезды, если можно так выразиться, звезды, которые прожили большую часть своей жизни. Они становятся старыми хм... незаметными, но все также блуждают в пространстве и тьме... как и в нашей жизни, стариков окружает только тьма, теперь они одни. Звезды как люди.
   - А планеты?
   - Что планеты?
   - А если рядом планеты?
   - После взрыва звезды, вершащего последний этап существования, кругом не остается ничего, кроме ее самой.
   Я сделал последнюю затяжку и бросил на землю окурок.
   - Значит, они не падают и никогда не падали?
   Ариша снова уставилась на звезды.
   - Если бы Звезда каким-то образом упала на нас... хмм да это даже не возможно представить!
   - А если бы взорвалась? Например, Солнце? Если бы оно взорвалось?
   Я отвел взгляд и стал высматривать созвездие Кассиопеи.
   - Люди сгинут - ответил я.
   - Давид, что-то не так? Она посмотрела на меня.
   - Да нет. - я снова улыбнулся.- просто, я подумал о будущем.
   - Я часто о нем думаю, но от моих дум ничего не меняется. - заключила Ариша.
   Ничего не меняется.
   - Это верно - согласился я и обнял ее.
   - Давид я... Ариша посмотрела мне в глаза. - я думаю, мы могли бы...
   Я нежно поцеловал ее, не дав договорить. Я знал, что она хотела сказать. Но я не знал, что я мог ответить на это.
   Больше не хочу об этом.
  
   45
   Давненько мы не разговаривали с тобой дорогой мой Посторонний Т., да и рассказать тебе особо нечего. Но вот кое-что...
   Существование тахионов, частиц, не имеющих массы, способных перемещаться со сверхсветовой скоростью, не подтверждено, считается что тахионы - частицы иной материи. В результате, наличие тахионов не вклинивается в постулаты Общей теории относительности, хотя отвечает всем требованиям этой теории. Фотоны, элементарные частицы Света, тоже не обладают массой, перемещаются со скоростью Света, но все же не со сверхскоростью. Наличие фотонов доказано... Посторонний Т., ты меня еще слушаешь? Так вот, к чему я собственно речь веду, к тому, что, по словам Рима, нет никакой скорости Света, и нет никаких тахионов, нет частиц Света, все это устроено совершенно иначе, а насколько иначе - мы судить не можем, потому что пользуемся туалетной бумагой только с одной стороны, так он сказал. Интересно, да? Получается нужно пользоваться с двух сторон, то есть... ладно. А еще он сказал, что скорости везде разные, в зависимости от наблюдателя, но это вроде бы известно, но, даже если один наблюдатель в точки "А", а другой в точки "Б", и обе эти точки равноудалены от объекта "В", который движется с неизвестной скоростью, то эта скорость, мать бы ее так, одинакова и для точки "А" и для точки "Б". А вот и нет! Она разная. Разная! Вот так вот, разная! Р-А-З-Н-А-Я! Другими словами, если я стою с одной стороне дороги, а Ариша, например, на другой стороне, а по дороге между нами несется старая пятерка Рима, то ее скорость по отношению ко мне будет отличаться от скорости по отношению к Ариша... ну это же бред какой-то! Лучше за это помалкивать.
   - Гнать бы их всех в шею, кто это придумал! - сказал я.
   - А этого никто не придумал, это было, есть и будет.
   - Значит, скорости света, как таковой не существует. А если не существует, как мы измеряем расстояние до звезд, галактик, туманностей, а?
   - Так, как вам этого хочется.
   - Все так просто?
   - Просто? Нет, мой давний друг, все очень сложно. Это вы все упрощаете, потому что не понимаете. А если говорить откровенно, вы что-то упрощаете, а что-то усложняете, с точностью наоборот. Смотрите под елку и видите на земле шишку, думаете, она выросла из земли, всех в этом убеждаете, приводите доказательства, ставите опыты, которые не обязаны ничего доказывать, а что самое глупое - вы начинаете сами в это верить, и прежде чем шишка свалится кому-нибудь на голову, вы не удосужитесь посмотреть вверх... но это простыми словами.
   - Не надо! Люди не тупые! Были б они тупыми - не создали б они автомобиль и самолет! Это выдающиеся достижения!
   - Выдающееся достижения - это не создать Малыша и не сбросить ее на Хиросиму и Нагасаки!
   Ну и все в том же духе.
   Я еще хочу рассказать тебе про Коридор.
   Два дня назад я впервые увидел коридор. Да, именно так он всегда называл его, просто Коридор. На что он похож? На коридор конечно! На что же еще ему быть похожим? Нет, это шутка. Не знаю, на что он похож, и думаю, следует хорошо поломать голову, чтобы прийти к окончательному выводу. Странно... сейчас это кажется мне полнейшей бредятиной, сказать кому, не поверят, скажут: Черт, в конец башню снесло! Так любит говорить один мой знакомый, когда мои суждения и мировоззрение не совсем укладываются в рамки общественного мнения. То же самое я могу сказать себе сам: Мне уже давно башню снесло! Иногда, впрочем, и говорю. Но я уже привык к подобным словам, я слышал их не раз, и не два... да я слышал их миллион раз! Я частенько даю слабину и ругаю сам себя за проявленное доверие в отношении всей этой бессмыслицы. Какого черта парень? Это же ерунда! Этого не может быть! Ты несешь полнейшую чушь! Но не стоит обращать на это внимание дорогой мой Посторонний Т., я просто иногда теряю контроль над своими мыслями, а все из-за сраных человеческих предрассудков, которыми кишит, как помойка мышами, наше могучее общество. Все же бывает трудно поверить в то или это, а какого хрена? Этого же не может быть! Бред стоит вровень с истиной, что же их разделяет? Незрячесть или величие человеческого мышления? Ни хрена их не разделяет! Это единое целое, разница лишь в том - кто посмеет увидеть, а кто нет. Все это рядом с людьми.
   Я увидел. Я поверил.
   Черт, все ведь так просто!
   Да, Коридор... Мы по случайности оказались на чердаке нашего дома. Почему по случайности, потому, что обычно дверь на чердак, я как-то говорил тебе об этом или нет, не помню, всегда заперта, а в этот раз нам повезло. Этот чердак был завален всякой старой дрянью. Адамовне, судя по всему, было наплевать на ту рухлядь, которая скопилась под крышей, или она просто забыла за нее, не важно, важно то, что мы могли раздобыть здесь что-нибудь интересное. В тот день, Лидия Адамовна забыла закрыть дверь на чердак, сама того не ведая, старая женщина дала нам возможность, порыться в семейных тайнах, побренчать скелетными косточками в шкафу. Мы думали, что чердак пуст, но нет, к нашей радости.
   Патефон, стародавняя мебель, телевизор, все старое барахло, рассованное по ящикам, люстра, поношенная одежда, пожелтевшие фотографии, картины, книги, все это хранилось под толстым слоем пыли. На черно-белой фотографии были запечатлены четверо людей, вот как сейчас помню, отец семейства с узенькими глазками, в круглых очках, худощавый, невысокого роста, мать - красивая женщина с густыми волосами, чудно собранными на макушке, и двое детей: мальчик и девочка лет по семь. Позируют стоя на фоне какого-то памятника и улыбаются. Сзади была надпись: М. 1949 год. Это было семейство Корневских.
   Картины... Чудесные картины. На каждой из них с обратной стороны были написаны год и название сего творения. Эти произведения искусства были рождены кистью художника с 44 по 53 год 20 века. Если все это соответствует действительности. Всего было одиннадцать полотен. Примечательно, что эти работы не были рисованы в жанре бездушного портрета, пейзажа, натюрморта, это были фантастические абстракции прошлого и будущего, сотканные причудливым воображением художника. Чем-то они напоминали работы Дали, ну лично мне, человеку особо не разбирающемуся в жвописи, но более реальные что ли, да. Одну из них все же можно было отнести к кубофутуризму, она называлась "Вселенные". Вот он принцип конструирования жизненной среды! Вот оно преобразование мира! В картине... читались какие-то мистические начала, ага, и еще там одна была, абстрактный экспрессионизм, по-моему так, - "Времена". Другие же выражали лишь иллюзии художника, феерические видения, не принадлежащие ни к одному известному тогда жанру живописи (со слов Адамовны, я в этом ни в зуб ногой ни в жопу пальцем, не разбираюсь короче, только глазками зоркаю). Ближе всего подходил сюрреализм, но инородный какой-то. Если б меня спросили, я бы сказал, что это Адам Корневский стремился к выражению мельчайших граней человеческой души, закономерностей жизни и смерти в своих картинах... побегу в мистические миры и дивные мечтания. А на некоторых картинах изображалась жизнь, как она есть.
   И была среди всех картина, которая тронула меня пуще других. Не могу я смотреть на нее без восхищения... она стала так дорога мне, она что-то напоминает мне, или, или...не знаю... не знаю, что и сказать такие дела. Попробую описать ее, но вряд ли мне удастся передать словами то, что не передать ничем, но хотелось бы, чтобы ты, мой дорогой Посторонний Т, хоть как-то смог представить ее себе:
   Картина разделена словно на два мира. Но эта грань едва заметна, поначалу...
   На полотне изображен невысокий холм, на котором растет дерево, с одной стороны дерево молодое, с другой - уже старое, с опавшими, пожелтевшими листьями, которые ветер молчаливо подхватывает и уносит, и сломанными, дряблыми ветвями. Со стороны молодого дерева стоит мальчик в красных шортах и синей футболке, к груди он прижимает деревянный кораблик с белыми парусами, его взор обращен к сапфировому морю, что начинается у подножия холма и пропадает за горизонтом. Море странно блестит, как драгоценные камни в царской короне, а мальчик смотрит на барашки волн и чаек, снующих над его водами. В лазурном небе светит яркое солнце, а перистые облака ползут куда-то вдаль. Это утро. Нет сомнений, это утро. Утро светлого, теплого, летнего дня. Будто... человек смотрящий на эту картину, должен чувствовать, что это утро. На холме у ног мальчика распускаются дивные желтые, красные, фиолетовые, голубые цветы.
   По другую сторону дерева, чьи ветви мертвые и голые, опершись одной рукой на клюку, другой - тронувши ствол древа, стоит старик и угрюмо глядит в сторону моря. Море утратило блеск. Оно уныло несет свои воды к подножью холма. Холм покрывают комья земли и пожухлая трава, от зелени и цветов не осталось и следа. Старик вглядывается вдаль... и видит, как к нему медленно, но величественно, плывет испанская, так мне показалось, галера. Ее белые, огромные паруса раздуваются на ветру. У горизонта, видны только последние лучи уходящего дня, высоко в небе уже зажигаются первые звезды и восходят две луны, две... близкие, но равнодушные, но прекрасные. На их поверхностях угадываются Моря. Две луны...опять эти две луны...
   Вот такая вот картина. Она называлась просто: "Утро, вечер...вечность"... так просто... просто . Я думаю, ребенок на берегу реки символизирует начало жизни, расцвет сил, отсутствие тревог. А старик символизирует конец, мертвое дерево и закат тому подтверждение. Но вот испанская Галера... Или может, да и не может, еще можно интерпретировать и интерпретировать...
   Мои слова бестолковы. Не знаю, и зачем я только взялся описать тебе мой Посторонний Т. словами эту картину... не знаю, думаю, это было глупо. Я описал ее просто отвратительно.
   Была еще одна замечательная работа, рисованная маслом по дереву. Полуобнаженная красивая женщина (она очень напоминала даму на фотографии) с кудрявыми, распущенными волосами, в лохмотьях прислонилась к ржавому, решетчатому забору, поверх которого пущена колючая проволока. На заднем плане чернеет невидимый горизонт, как-то размыто все, неясные очертания, различить что-то в нем бессмысленно - там ничто. Лишь она прекрасная и одинокая. Ее лицо охвачено сожалением к самой себе, заметны ручьи слез на щеках, и едва уловимая искорка несломленной смелости и гордыни. Обоими руками она вцепилась в забор. Ее печальный взгляд обращен в непостижимую даль. От полушарий роскошной груди к островку лобковых волос спускается багровый шрам. Вид этой женщины внушал одиночество, противостояние... и жажду к жизни. Вот так. Думаю, ты получил представление мой Посторонний Т.
   Приметна была и картина, где, судя по всему, та же женщина, обнаженная, возлежит на шкурах диких животных. Пламя свечи озаряет черты ее лица и грудь: продолговатое лицо, прищуренные глаза с пушистыми ресницами, чуть приоткрытый рот, слегка вздернутый нос, заметны пряди вьющихся рыжих локонов ниспадающих на грудь, все остальное в тени ночной тишины и мрака. Она умиротворенная.
   Таким наверно видел свой мир художник. Картины могут рассказать намного больше, чем можно подумать. Картина - это не просто образы, умело выведенные на холсте, это не безликий мир цвета и тени, это не только красочное путешествие в грезах, это мир, живой и меняющийся, мир, сотканный из чувств и переживаний, мир вечный и тленный, мир людской веры, храм мечты. Искусным виртуозом этой живописи был Адам Корневский. А женщина на картине лицо в лицо, теперь сомнений нет, его жена. По словам Адамовны, все это рисовал ее отец, рисовал по ночам. Адам Корневский был художником, в 1947 году, когда Сталинское могущество достигло апогея и была создана Академия Художеств СССР, он входил в число первых 28 членов академии, которых лично отбирал Сталин. Членство в академии сулило быть последним и наиболее почетным этапом творчества любого художника того времени, оно давало ряд значимых привилегий. Художники Академии прославляли советское искусство, многие из них работали над картинами деятелей власти, но некоторые работы многих художников, как и ее отца, были не восприняты и прибывали в забвении. У политиканов были причины недолюбливать Адама Корневского, но о подробностях она умолчала.
   Открытый протест отца и его сподвижников против "официальных" и "неофициальных" разделений в живописи был принят в штыки, и в скором времени они лишились членства в Академии с последующим изъятием работ.
   - Он не посещал никаких художественных, группировок, не состоял в "подполье", в 61ом мы перебрались сюда, к родителям моей матери, отец пошел работать на ткацкую фабрику, но никогда не бросал рисовать чудейства, как называла их моя мать. Он прятал их по самым темным углам. Кроме нас о них никто не ведал. Несколько портретов Сталина, мой сын за дорого продал какому-то коллекционеру из Европы, года два, три назад, а на вырученные деньги купил этот дом, но пожил он с женой здесь не долго и ускакал в Москву - старушка замолчала.
   Она смотрела на нас во все глаза через толстые стекла очков, затем отвернулась к окну и продолжила:
   - Я сюда все старое барахло и свезла. Отец все работал на ткацкой фабрике за копейки и рисовал чудейства, как называла их моя мать, да, пока его не выловили в реке, недалеко отсюда. Он вот это, напьется и давай рассказывать небылицы о каких-то мирах... мирах - она недовольно хмыкнула, - о будущем... и еще черт знает что. Он был любящим отцом, но... горемыкой. Да. Он жил своими мечтами, а не жизнью. Но моя мать сильно любила его и всегда была рядом, поддерживала его во всем, она не смогла не выбросить, попыталась продать, но из родственников и соседей никто не брал, то и говорили, что от них смердит. Любовь дарила жизнь ему и его картинам, ага. Ей... Мать говорила, что любовь - это единственная сила, которая всегда удержит корабль на плаву, когда он по всем законам должен пойти ко дну...
   - А Будучи совсем юной, - продолжила Адамовна - я этого не понимала, но любила сидеть у него на коленях и водить кисточкой по холсту - она снова замолчала, неохотно позволяя теням прошлого залезть ей в душу. - Со смерти матери, я никому не показывала этих картин, обещала ей, что буду хранить их и храню в память об отце - она замолчала. Шмыгнула носом и приложила платок к губам. Потом она снова заговорила: - А теперь зачем они мне? Вам они по душе, вот и забирайте! Она ткнула пальцем на картину с обнаженной женщиной - Это любимая картина моего отца, знаете, как называется? "Стоны жизни" - мать сама позировала ему, ночью, в cвете бензинового светильника, пока мы с младшим Ванькой спали, и спали все любопытные деревенщины кругом, только ночью никто не совал к нам носа. Я подглядывала за ними. Как услышу скрип двери внизу, тихонько встану с кровати и давай ползти за ними по пятам... она прекрасна, не правда ли, молодые? А?
   - Да. - Ответил я. Женщина на картине чем-то напомнила мне Софию, чем-то едва видимым, едва уловимым...
   - Пикассо сказал, что живопись - удел слепцов, художник пишет не то, что видит - что чувствует. Мой отец чувствовал мать лучше, чем кто-либо чувствовал что-то в этом промозглом мире. Каждую ночь они выходили в поле, где стоял старый трухлявый забор, каждую ночь она раздевалась и дарила ему свою красоту в бледном свете бензинового светильника, она любила его... Знаете сколько он писал мою мать? А?
   Мы молчали.
   - Год. Целый год. Это очень долго. Писал маслом по дереву, готовил грунт, чтобы масло не вытекало из краски, чтобы краска лучше схватилась с деревом, каждый раз подолгу смешивал цвета на стекле, добиваясь нужного оттенка, при свете дрянного светильника, потом мазок за мазком он выводил образ любимой женщины. Понавыдумывал всякой всячины! Взгляните, что это за концлагерь такой? - Она снова умолкла, уставившись на картину, - Он так любил игру света и тени, вы видите? А еще он всегда учитывал отношения цветов, в живописи расположенные рядом цвета влияют друг на друга, взгляните, как передана перспектива... и - Лидия Адамовна тяжело вздохнула - нет, он был гений. Смотришь на его картины и думаешь - почему одаренным людям никогда не везет в жизни, почему они не находят понимания? Они загнивают, подобно тому, как загнивает стоячая вода.
   - Вы тоже художник? - спросил Рим.
   - Нет. - резко бросила она. - Зачем я вообще все вам это рассказываю? - она отвернулась, но потом снова заговорила:
   - Я наблюдала за его работой, слушала, что он говорит, но я... не люблю рисовать... и никогда не любила. Стоит дарить свою душу людям, если они растопчут ее из безразличия.
   - Но не все - вмешался я. - Я думаю, ценители найдутся, а сейчас - так тем более. Можно за дорого продать...
   - Вам только деньги и сняться! Все вы живете ради денег! Жадность заводит в Ад.
   - Это верно. Но нам очень нравятся его картины - сказал Рим.
   Адамовна улыбнулась. Искренне. Может, ей сделалось приятно, что нашлись те, кому по душе картины ее отца. Она любила его, несомненно, пусть и пыталась об этом не говорить. Он оставил после себя нечто эфирное, сказанное лишь с помощью красок и мечтаний в удивительных картинах. И дочь знала это все время.
   - Это память. - ответила пожилая женщина. - Память не продается.
   - Ну, вы же говорили, что их никто не брал, ни соседи, ни знакомые? И ваш сын все-таки что-то продал - начал Рим.
   - Я так сказала? Знаете, что... я готова отдать вам их за даром. А знаете почему, молодые?
   Мы покачали головами.
   - Сама и не знаю почему, может, потому, что вы единственные увидели в них то, о чем отец так желал сказать.
   А что мы увидели? Рим точно ничего не увидел. Может, только зеленую грудастую марсианку вместо обнаженной жены Корневского.
   Адамовна растянулась в улыбке выставив на показ вставные челюсти. Довольная старческая улыбка. Надеюсь, я не доживу до старости (а дожить - я никак не доживу!), чтобы так улыбаться себе в зеркале. Адамовна улыбалась. Ее вкрадчивый взгляд скользил по нашим физиономиям, проникал в наши мысли, сквозь толстые стекла ее очков.
   "Вы же поняли смысл моих слов, не так ли?" казалось, говорили ее глаза. Старушечьи глаза.
   Но откуда старой женщине думать обо всем этом?
   - Мне пора. - она заторопилась к выходу: - Забирайте все, пока я не передумала. Когда будете уезжать, заприте дверь, а ключ и деньги оставьте под лестницей, где обычно. Нет денег за картины не возьму, не по мне это, сын мой еще тот коммерсант, а я нет, не возьму, только за дом оставьте и... она остановилась. - не продавайте эти картины, хотя дело ваше, сейчас из-за рубля многие и мать родную продадут.
   Она исчезла за дверью.
   Вот так. Кто бы мог подумать, что на чердаке старого дома мы найдем такую красоту, о которой никто не знает, и не догадывается по сей день, а лет то картинам не мало. Несколько картин Рим взял себе, те, что больше остальных пришли ему по вкусу, я себе только одну - со стариком и мальчиком. "Утро, вечер...вечность". Я часто смотрю на нее, пытаюсь уловить иную нить, скажем так "повествования" художника. Мне кажется, чем больше я смотрю на эту картину, тем больше я проникаюсь ее глубинным смыслом, скрытым таинством, к которому хочу причаститься, но насколько приближаюсь я к разгадке, столь далеко и удаляюсь от нее. Как и в случае с моей жизнью... Путь, тайна, как луковица... слой за слоем.
   Картина и должна быть такой. Как и Путь, смысла которого я не могу постичь, как и не могу постичь смысла своей жизни... смысла, которого нет. Она должна что-то таить в себе, что никогда не выйдет из красок, что никогда не станет трехмерным, только в мечтах или воображении людей, смотрящих на нее.
   Чувства и мысли оплетают мой разум, словно дикий плющ, и я не способен разглядеть главное. Как и слова Рима, туманят мой разум, ему кажется, или мне кажется, что он отвечает на мои вопросы, а еще больше запутывает меня.
   И это что-то напоминает мне... напоминает мою собственную жизнь.
   Еще мы нашли большую картонную коробку, целиком набитую книгами. Самой прекрасной находкой оказался Ремарк в оригинале. Настоящее сокровище для ценителя, а для кого-то это просто бесполезная куча макулатуры. На обороте было что-то написано на немецком.
   Тогда же на чердаке мы наткнулись на большое зеркало, завешенное шерстяным, зеленым платком. Оно неприметно стояло в углу, за креслом-качалкой. Это было зеркало прошлых времен, огромное, в рост человека, осевшее на деревянных ножках. Зеркало, годов так тридцатых, когда в моде были широкополые шляпы, воздушные шифоновые платья, и кудрявые прически. Точно такое же зеркало стояло в прихожей. Мы вытащили его на середину и протерли платком пыльную поверхность зеркала.
   - Большая удача - сказал Рим.
   - В смысле? На кой оно нам сдалось? Такое же стоит внизу.
   - Увидишь...
   Он загадочно улыбался, глядя в свое отражение. Не знаю, что он увидел в зеркале, я в тот момент ни хрена интересного не увидел.
   - Я сейчас...
   Рим направился вниз по лестнице.
   - Ты куда? - спросил я.
   - Увидишь. Хорошо протри поверхность зеркала. - в той же спокойной манере ответил он.
   - Че ты уже надумал?.. - прокричал я, но Рим уже спустился по леснице.
   Я стер пыль и придал зеркалу самый возможный опрятный вид. Через минуту Рим вернулся. В руках он держал второе большое зеркало. Все же, оно отличалось от первого. Оно было не таким громадным и, видно, не таким тяжелым, раз Рим сам притащил его на чердак.
   - Зачем?
   - Увидишь - ответил он, ставя зеркало напротив своего двойника.
   - Так оно вроде...
   - Помнишь, я обещал тебе показать кое-что? - он не дал мне договорить.
   - Наверно. Что именно?
   - Бесконечность. - ответил он.
   - Круто! - сказал я и захихикал.
   - Ага.
   - Интересно...интересно, каким это образом?
   Рим улыбался. Он всегда улыбается, когда я задаю ему сложные вопросы, с людской точки зрения, но столь смешные для него. Установив зеркала точно напротив друг друга, Рим вытащил из кармана рубашки цифровой фотоаппарат и коробку спичек. Он протянул мне первое.
   - На!
   - Это зачем?
   - Сейчас увидишь. Выключи свет.
   В этот раз я промолчал и направился к выключателю на стене. После щелчка, матовая лампочка Ильича погасла, и чердак погрузился в кромешную темноту.
   - Я ни хрена не вижу! - сказал я, вытаскивая из кармана джинсов сотовый телефон. Маленьким бледным свечением я озарял себе путь к зеркалам.
   - Рим, я подкрадусь к тебе сзади... обещаю, ты ничего не почувствуешь!
   - Я вот помню в Первый Крестовый Поход, когда мы подошли...
   Я засмеялся и не дал ему договорить. Мы всегда несем какую-то чушь, помимо той, которая не была чушью, да, да! И вот, как всегда ржали над своей глупостью. Этот момент не был исключением.
   - О да! Когда ты бегал весь грязный в дерьмище, три века не мытый, не стриженный, с гнилыми зубами и запахом изо рта, будто бы крестоносцы использовали твой рот как выгребную яму, волочил за вожжи ослицу с провизией, и все бравые франки погоняли тебя хлыстами с лошадей, чтобы ты - крестьянин-оруженосец-скоморох в одном лице, ой прости в одном яйце, расторопнее тащил свою задницу и задницу ослицы! А ты только и кричал: "Спасибо Достопочтенные Сиры! Спасибо Вам! Смилуется Господь над Вами! Ваш Жесье-Долбесье не подведет!", конечно, ты помнишь времена Первого Крестового Похода, такое не забыть!
   И ха- ха-ха. Вот такой вот бред. Рим мола выслушал меня, потом сказал:
   - Узнаем, кто бегал три века не мытый и в дерьмище по пескам, узнаем мой давний друг...
   Я посветил ему в лицо телефоном, а он как всегда лыбится и трясет гривой как индюк напыщенный, что ему сделается. Его слова уже нельзя принимать всерьез, или можно?
   Он попросил меня зажечь спичку и поднести ее между зеркалами. Я так и сделал. Вытянув руку с зажженной спичкой, сам я оставался за линией зеркал, Рим включил фотоаппарат и в том же направлении вытянул свою руку.
   - Выключи телефон - сказал он.
   Я убрал трубку в карман.
   Теперь кромешную тьму разгоняло колеблющиеся пламя спички. В наших действиях не было ничего необычного. Два парня, на чердаке, в кромешной темноте, один держит зажженную спичку между большими зеркалами, второй фотоаппарат. Ничего крайне аморального. Простая безобидная игра в "Коридор". И вот звук работающего механизма. Кадр сделан. Спичка почти догорела. Я задул ее.
   Рим включил фотоаппарат на воспроизведение отснятых кадров и позвал меня взглянуть. Игра подошла к концу. Почти...
   То, что я увидел, не видел ни один человек. Нет, ну конечно видел, если ему вдруг захотелось проделать то, что проделали мы. Правда, кому такое в голову взбредет? Рим сказал, именно так выглядит коридор. Я попробую описать дорогой мой Посторонний Т.: Пустота пространственных отражений, неограниченная рефлексия, уходящая в бесконечность и... заметное сияние пламени на головке спички, искривленной параболой погружающееся в беспредельность пространства, исчезающая из виду. Путь пламени искривлен... Рим снова повторил, что это коридор, я спросил, куда он ведет, Рим ответил:
   - В бесконечность.
   Как сильно нас тянет к бесконечности... как ты думаешь мой дорогой Посторонний Т., никто никогда не задумывался почему? Разве это просто красивое слово? Но истинный смысл нашего притяжения к бесконечности совсем иной и ни один из людей не в состоянии понять его. Почему - наверное, спросишь ты? И я спросил?
   - Я бы хотел ответить тебе на этот вопрос, но я не могу. -сказал Рим, - Я и сам до конца не понимаю, почему я не могу - просто я так чувствую... Хотя слово "чувствую" вряд ли можно применить ко мне. А бесконечность на протяжении всей истории человечества влечет людей к себе. Её даже пытались изобразить в виде особых знаков как, например восьмерка, ноль, уроборос, но они не отражали и не в состоянии отразить то истинное значение этого понятия. Человек все время пытается схватиться за какой-то предмет земной жизни и, как корабль, отправляющийся от берега, начинает отталкиваться от него в своих суждениях, в океан неведомого. Он не может понять, что не надо ни от чего отталкиваться - надо начать с нуля, получается от бесконечности, да? Но тут возникает одна трудность - как определить, где же находиться этот ноль, начало отсчета, начало координат.... Вот тут-то и кроется ключ от всех дверей - суметь определить... Ведь нет ничего невозможного, а если и есть - люди просто не знают, как начать и с чего...с возможного в невозможном.
   Да, умнее и не скажешь, точнее не выразишь. Рим в своем амплуа.
  
  
   СТРАНИЦА ВЫРВАНА
  
  
   43
   Сегодня утром в дверь позвонили. Я открыл. На пороге стояла молодая девушка, и двадцати лет нет, за руку держала мальчика, тому лет восемь. Замызганная что она, что ребенок. Говорит:
   - Дай те покушать что-нибудь.
   Я:
   - Нет, нету, извините.
   И захлопнул дверь.
   Тут из комнаты вышел гадкий Янус-марсианин.
   - Кто там?
   - ФСБ...
   - Кто там?
   - Да бомжа какая-то с дитем, есть просила.
   - А ты что?
   - А что, я? Нет ниче у нас...
   - Что зажил кусок колбасы с хлебом? - перебил он. - Вон жрачки полный холодильник!
   - Че ты гонишь! Это же замануха, марсианин. Они ходят, смотрят, кто дома есть, или нет, что дома есть, чтоб потом хату выставить. Че не шаришь?
   - Ты так думаешь, да?
   - Знаю.
   - Ладно. Пойдем, посмотрим...
   - Ну на хен...
   - Идем идем!
   - Да не пойду я никуда!
   - Пойдешь!
   Мы вышли. У соседнего дома увидели эту бродяжку с мальчиком. Стоит, ждет под дверью. Хозяйка вынесла ей маленький кулек с продуктами. Она взяла и к следующему пошла.
   - Я тебе говорю, хера не слушаешь? Может она нарик, алкашка, молодая все пропила, просрала и хату и деньги.
   - Как ты! - крикнул Рим.
   У следующего дома бродяжке с мальчиком ничего не вынесли. Также дверь захлопнули.
   - А может, знаешь и мафия. Они ж на людей работают, и бабушки на улице милостыню просят, и инвалиды, потом кассу людям сносят, а им копейки перепадают, все равно не с голоду ж подохнуть.
   - Откуда знаешь?
   - По телеку показывали. Да это и так все знают...
   - Оно и видно.
   У следующего дома ей тоже ничего не досталось. Она пошла по главной улице к центру.
   - Рим, ты что с Луны упал? Ты как первый день на свете живешь!
   - Я же живу среди людей, мне все интересно.
   - Тебе интересно, как люди измываются друг над другом? Ну, тут тебе подфартило брат! На нашей планете этого говна больше чем блох на собаке.
   Мы шли за ними следом.
   - Вот она щас придет куда надо и все как есть выложит, кто-где, что-почем.
   - Зачем еду просит, а не деньги?
   - Ну вот не будет же она деньги просить! Проверяет просто, кто дома, что в доме. А может щас в центр придет, сядет на тротуар, лицо жалостливое сделает и будет клянчить.
   - Посмотрим - ответил Рим.
   Бродяжка села на лавочку, мы прошли мимо и сели на следующую. Она раскрыла пакет, она и ребенок запустили туда руки, достали, кто что и с удовольствием наворачивали. Они разговаривали, смеялись. Потом взялись за руки и пошли дальше по улице. Мы следом.
   - Ты чистый ГБшник! Все это время я мог работой заниматься, вместо того, чтобы следить за двумя бомжами, которые сто пудов никакие не бомжи!
   - Работой?
   - Да работой!
   - Денежки зарабатывать. Больше и больше и больше...
   - А что ты имеешь против?
   - Ты чистый человечишка...
   - Блядь, я щас развернусь домой пойду!
   - Да че ты, как девка хнычешь? Успокойся девственница-фанатичка, недолго осталось...
   - Если я прав, с тебя бутылка виски сегодня!
   - Опять нажрешься, как свинья.
   - Хочу и нажрусь!
   - Ладно. Еще немного и вернемся. Почти пришли.
   - Откуда тебе знать?
   Рим не ответил.
   Бродяжка с мальчиком свернули на боковую улицу и пошли мимо школы к детдому. Остановились у забора. Девочка вначале подсадила мальчугана, а потом и сама с проворством переметнула через небольшой забор.
   Я молчал. А Рим поглядел на меня и сказал:
   - Я вот смотрю на тебя Давид и думаю...
   - Да это...
   - Повстречать в этом мире бессмертного проще, чем того, кто с богатством расстаться готов.
   Где он только всего этого набрался?
   А я что? Ну... да, я был не прав.
  
   СТРАНИЦА ВЫРВАНА
  
  
  
   я рассказал, как все это и было. Кому, зачем, для чего - не знаю. Я уже давно говорю сам с собой, и кому, какая разница? Кому я буду об этом говорить? Дорогой мой Посторонний Т., только тебе я могу поведать очень многое, наверное, даже то, в чем я боюсь признаться самому себе. Я часто беседую с Римом, но в последнее время, когда я ему что-то рассказываю, он говорит мне: я это знаю, а вот это, я и это знаю, а... знаю! И как с ним можно разговаривать? Как с ним общаться. Раньше мы все время беседовали с ним о том, о сем, а теперь мистер Разум Вселенной N 1 говорит только; "да", "нет" и "иди на хрен от меня алкашня!". Я обижаюсь на него. Что мне еще остается. Надо ж на кого-то обижаться. Редко он готов выслушать меня целиком и полностью, обычно, он обрывает меня на середине, начинает учить меня, что и как делать, один раз меня все это взбесило, или я, наконец, Господь Всемогущий! прозрел, так сказать, проникся в суть нашей большой проблемы под названием Конец Света и Путь, я сказал ему:
   - Ты болен.
   Простая фраза, но мне кажется, я сам осознал насколько она справедлива, по отношению к Риму. Благослови меня мой дорогой Посторонний Т... прошу тебя!
   - Ты болен Рим. У тебя чертова шизофрения! Знаешь, это такая хрень, когда ты сам ни фига не знаешь, что с тобой происходит, а это происходит, и это, так правильно сказать, неверное восприятие действительности, это когда ловишь глюки, бред всякий несешь, когда язык заплетается, но что хуже всего - ты этого не замечаешь, ты веришь в то, что сам придумал. Знаешь, как говорят, когда с Боженькой беседуешь, это еще пол беды, а когда Боженька тебе отвечает - все вешайся. И если
  
  
  
   СТРАНИЦА ВЫРВАНА
  
  
  
  
   - Знаешь, единственный раз, когда вы более или менее приблизились к пониманию... межпространственному и временному перемещению, ну в ваших представлениях, это один случай в военной истории, о котором по понятным причинам умолчали.
   - О чем это речь? Что-то я о таком не слышал.
   - Да куда тебе слышать, тебе то и дела до всего этого нет...
   - А на кой мне все это?
   - А! - он махнул рукой - Ты будешь слушать или опять спорить?
   - Слушаю, слушаю...
   - Я это говорю не для того, что бы ты мне рожи корчил!
   - Где-нибудь вычитал, а теперь мне тут умничаешь!
   - Да вычитал, но я хотел тебе кое-что рассказать, но видно...
   - Ладно, ладно, рассказывай, мне интересно.
   Рим скривился, но продолжил.
   - Так вот, Альберт Эйнштейн много чего для людей сделал, да, не все верно истолковал, но приблизился к... пониманию. Вот и его Единая теория поля, слышал о такой?
   Я покачал головой.
   - Его теория, про которую он сам же и говорил, что недостаточно люди еще развились и могут употребить ее во зло. Единая теория поля подразумевает собой объяснение взаимодействия между тремя универсальными силами, это сила тяготения, магнетизм и ядерная энергия, одним простым математическим уравнением. То есть эти силы взаимодействуют между собой... ладно, судя по выражению твоей физиономии - ты не черта не понимаешь.
   - Откуда ж мне понять всю эту хрень?
   - Короче, эту Единую теорию, даже не столько теорию, а ее принципы, потому как сам Эйнштейн до конца ее не проработал, а так набросал, можно сказать, вот эта теория использовалась в одном эксперименте, который состоялся в 1943 году. Военные и ученые хотели сделать невидимым эсминец Элдридж.
   - То есть?
   - То и есть. Хотели добиться полной невидимости эсминца с экипажем на борту, по средствам создания силового поля вокруг корабля.
   - И?
   - Возможно, им это удалось, правда, с побочным эффектом.
   - Они действительно сделали корабль невидимкой? Да ну!
   - По утверждению тех, кто видел все собственными глазами так и есть. Они говорили, что видели только очерченный корпус корабля в воде, а сам корабль сделался невидимым.
   - Сказки это все!
   - В этом я не сомневаюсь, но дело в другом...
   - Стой, ты ж сам сказал, что им это удалось!
   - Я сказал возможно и обратил твое внимание на, так сказать, эффект этого эксперимента. Ты, что в облаках летаешь?
   - Нет, я слушаю.
   - Так слушай внимательно. По свидетельствам очевидцев, корабль исчез со своей верфи в Филадельфии и появился в районе Норфолка, а потом оказался обратно в Филадельфии.
   - Да что за бред!
   - Да слушай же меня! - крикнул Рим. - Я пытаюсь тебе объяснить, а не сказки сказывать!
   Я уставился на него.
   - Это действительно возможно, и что бы кто не говорил, так оно все и было, и утверждаю я это не потому, что я там был и все своими глазами видел, а потому, как знаю, что использовали люди для достижения подобной цели.
   - И?
   - Они лишь приблизились к пониманию внешней Энергии. Это разновидность того, что вы называете магнитным полем, только в силу она вступает по разным причинам и, как правило, не по произвольным или случайным. Люди использовали две фундаментальных силы этой планеты, но опять же, без толку. Хотя, шаг этот довольно таки и рисковый, но результат вышел, я бы сказал, обнадеживающий и... воздействие этих сил пагубно отразилось на моряках, это уж точно. Биологический организм с этим не совладает, распадется, как мозайка. Видишь ли, случайно у людей это получилось, они видать и сами не ожидали, но Эйнштейн об этом думал, руку на отсечение даю, этот человек всегда думал о запретных для людей вещах, так бы он о скорости света помолчал бы.
   - Слушай, так что ж теперь можно смело телепортацией заниматься?
   - Думаю, рановато вам еще, да вы и не успеете.
   - Да вояки и ученые, может, чего уже только не понастроили, чего только не придумали, какие-нибудь свои секретные эксперименты.
   - Фильмов насмотрелся?
   - Ага.
   Он засмеялся.
   - А вот, знаешь, Рим я вот думаю, а эта телепортация... она вообще возможна? Тут тогда многие физические законы нарушаются, а?
   - Ваши законы существуют в пределах вашего мозга! Этот ты уяснить можешь?
   - Ага.
   - Говеный твой Коллайдер! - сказал Рим.
   - Это точно!
   - Кстати, вот увидишь, так его и не запустят.
   - А чего так?
   - Бздите вы все в душе. Может, и не все, но многие, особенно те, кто согласие на все дает и за веревки дергает. Я, кстати, очень даже не против, может, черная дыра вас всех засосет к ядреной матери и звездный ветер разнесет ваше говно по всему космосу! Идиотская шутка - но смешно.
   И он снова расхохотался.
   - Что-то я из твоего этого рассказа ни черта не понял.
   Рим громко цокнул.
   - А, скажи, знающих в мире много? - не умолкал я.
   - Уже никого не осталось, но есть те, кто стремиться постичь.
   - А ты ж, знающий...
   - Я всего лишь странник, мой давний друг.
   - Наверно, знающие были великими людьми, творили людскую историю.
   - Ты забыл? Вашу историю вы и творите. Знающие всегда были ниже травы, тише воды, наблюдали со стороны за вашими глупыми жизнями... а было и одно исключение... было, все ему не сиделось молча...
   Рим махнул рукой, встал с кресла и поплелся к себе в спальню.
   - Рим! - позвал я. - А эксперимент этот как назывался хоть, или он засекреченный? Да... а ты взломал своей головой Пентагон?
   - Филадельфийский Эксперимент - ответил Рим.
   - Я по-моему фильм такой смотрел - сказал я сам себе.
   Ты знаешь, Посторонний Т., по-моему, такой фильм я и правда смотрел, надо в Интернете поискать.
   Рим высунулся из-за угла.
   - Устрою я тебе телепортацию! И хлопнул дверью.
  
   44
   Сегодня вечером мне позвонил папа. Из того, что он сказал, я понял, они с мамой снова повздорили и он уехал на свою квартиру. У него есть квартира в другой части города, там время от времени живет его бывшая жена. Еще я понял, что он выпил, и выпил прилично. Могу поклясться, я никогда не слышал от своего отца подобных слов, я... я никогда не видел его слабым или нерешительным, само собой я никогда не видел его слез, с другой стороны должен ли я их видеть? Я как-то спросил у мамы, плакал ли отец когда-нибудь, она сказала, что один раз, когда умерла его мать, бабушка Фаина. Больше ни разу. В тот момент, когда он говорил со мной, мне показалось, он плачет.
   Я прожил с родителями почти двадцать три года, и... я никогда не задумывался о том, что отец или мать, тоже могут грустить, быть не в настроении, плакать, это звучит смешно и цинично, но так и есть, я никогда не думал об этом, или просто не замечал этого. А теперь мне стыдно признаваться в этом самому себе.
   Мама позвонила и сказала, что не может дозвониться отцу. Он весь день не отвечает на телефонные звонки. Ни на работе, ни в гараже, нигде его нет. Она не на шутку была встревожена, я слышал это в ее голосе. Я нескоро дозвонился ему. Но когда он снял трубку, первое что он ответил на мои расспросы: "А какая разница?". Я сказал, мы очень переживаем за него. "И что теперь?" Потом он долго молчал, затем, сказал мне, что не стоит за него переживать. Я успокоился, по крайней мере, он был дома. Он говорил мне, что очень устал. Устал от жизни. Отец очень редко разговаривал со мной о... о жизни. Если быть откровенным никогда не разговаривал. Единственное, о чем мы всегда могли поговорить, так это о политике, спорте, рыбалке. Отец интересный собеседник, бывает, говорит невероятные по своей сути вещи, а я сижу с раскрытым ртом, мне и добавить нечего. А вот о жизни, о вечных ценностях, или что-то в том же духе, говорить не приходилось. Вот помню, только раз он мне как-то сказал, что если бы люди жили вечно, то и страдали бы целую вечность. И еще:
   Мой отец сказал мне как-то, жизнь коротка, как вспышка света в ночи, и если что-то хочешь сделать - делай сейчас, иначе другого раза может не быть. Запомни это сынуля. Всегда помни об этом. Время никого не ждет. Простая истина.
   страдания проходят столь же скоро
   Жизнь коротка, как вспышка света в ночи.
   В тот момент мне захотелось поговорить с ним. Мы разговаривали очень долго. Я давно не чувствовал себя таким умиротворенным, что ли. Не знаю, как передать словами. Мама бы сказала это Божья Благодать. Мне было хорошо на душе, словно... маленький щенок, который потерялся, каким-то образом нашел путь домой, вернулся ко мне, я взял его на руки, обнял, погладил шерстку и уберег. Он теперь со мной. Как дорогое сердцу воспоминание. Не знаю, как сказать тебе по-другому мой дорогой Посторонний Т.. Я сидел на бревне и смотрел на речку, бегущую в вечерних сумерках, смотрел на мальчишек, шагающих по дороге с удочками и ведрами, смотрел на старика, который красил лодку. Я видел все это и не видел, я был в далеком детстве, я слушал папу, который смеялся и говорил мне дивные вещи. Я слушал обиды и злость, печаль, радость, слушал, как папа оставил меня одного кататься на трехколесном велосипеде и меня едва не сбила машина, слушал, как я собирал окурки в парке, набивая ими полные карманы, слушал, как в три года назвал папу "козел вонючий", слушал, как он собрал для меня машинку, которая ездила на аккумуляторе. Вспоминал и улыбался, и я понял, сколь долго отец просто хотел поговорить со мной. Просто поговорить. Ничего более, только "поговори со мной". Это так просто. Иногда я думаю, а если когда-нибудь отец снова захочет поговорить со мной, просто поговорить, а я скажу: "пап, я тут немного занят", а в следующий момент его не станет. И я никогда больше не смогу этого сделать. Просто поговорить. Все дело в выборе. Говори сейчас или не сделаешь этого уже никогда. Люби сейчас. Ведь все возможно, пока не сделан выбор. Чертов выбор каким Путем ступать, куда направиться и куда приведет меня это путь?..
   А жизнь коротка, как вспышка света в ночи. Ты понимаешь Посторонний Т.?
  
   Я хотел бы рассказать тебе о моем отце.
  
   Мой папа родился под конец войны и жилось, ему мягко сказать, не очень. Его отец погиб на фронте, а мама осталась одна с двумя детьми: папа и его сестра Галина. Потом, его мать, моя бабушка Фаина, купила краденый сахар и ее посадили в тюрьму, а папу с сестрой отправили в детдом. Он никогда не рассказывал про детдом, он любил говорить про свою юность после армии. Да, после детдома папа отслужил в армии, а тетя Гала чуть пожила в Волгограде и уехала жить в Липецк. Вот он мне и рассказывал, как они в футбол гоняли, как площадки в мороз водой заливали, как на речке заплывы устраивали. Папа говорил, что он не видел своего отца, тот ушел на фронт еще до его рождения, так и не вернулся. Его воспитывал отчим. Папа всегда отзывался о нем, как об отце, даже не как о человеке, который заменил ему отца, а как об отце. Он так и говорит: отец не тот, кто тебя родил, а тот, кто жизнь тебе дал. А это разные вещи, сынок. Они тогда выживали. Мать на двух работах, отчим на двух работах и папа то там, то здесь и учиться некогда было. Это позже он уже техникум закончил, а так, какая учеба, раз не знаешь, что значит сытно есть.
   А потом, после техникума, он уже работу нашел по специальности, и то, говорит, где только работать не приходилось, а все последние годы провел на заводе в качестве мастера клепальщика. Ему до сих пор на заводе цены нет, никто по опыту и умению с ним и рядом не стоит. Вообще, у папы золотые руки, он все сам может делать, а вот я - только, когда приспичит и то с горем пополам. Да я умею, просто не по мне это. Папа вот с железками, с техникой любит возиться, а я к этому всему равнодушен. Мама всегда говорила, вот Гена сына не научил, он даже молоток в руках держать не умеет. Жизнь заставит - научиться. И молоток держать и самолеты строить. Да, жизнь умеет заставлять. Папа много каких мудростей мне сказывал и много чего я помню до сих пор. Он любил рассказывать, как отчим привил ему любовь к животным, всяким разным тварям земным. Папа никогда и паука не зашибет и кузнечика не прихлопнет. Любуется он красотой природы и живыми существами, что живут в ней. Отчим его и голубей разводить научил. Раньше, в гараже папа голубей и разводил. Ему удовольствие доставляло смотреть, как из яйца птенец вылупляется (один раз я тоже видел), как новая жизнь начинается. Клетки откроет, голуби не спеша выберутся из клеток, во двор выпорхнут, но жердочках посидят, а потом на папу переберутся, за ушки его покусают, пощиплют, а он довольный. Ради таких моментов он голубей и держал. Знаешь, что скажу тебе Посторонний Т. магия какая-то в моем папе, живность вся к нему так и тянется.
   Один раз возле гаража щенок приблудился, крохонький, калеченый, отец его выходил, откормил, а он вымахал, громадный, как шкаф. Папа его Туманом назвал. И вот раз отец на пьяную голову домой возвращался с гаража, а тут к нему какие-то лихачи пристали, мол, деньги гони, видят же пьяный идет. Тут же на них, откуда ни возьмись, Туман набросился, одному в руку вцепился, другой деру дал, а третий его пинком по ребрам. Отец врезал лихачу по физиономии, да так, говорит, видать попал, что он на задницу упал, а потом только пятки и сверкали. Туман обидчика так и не отпускал, в руку ему хорошо вцепился, тот орет благим матом. Отец ему скомандовал, он челюсти и разжал, а лихач к своим припустил, да скулил так, что весь двор на уши поднял. Вот отец Тумана поблагодарил и вместе они домой и пошли. Отец хотел своего спасителя у нас оставить, а только до подъезда дошли, Туман его руку лизнул и затрусил обратно. А через два дня, Туман как обычно к гаражу не пришел, отец с утра до самого вечера с машиной проковырялся, а Тумана нет и нет. Только на следующий день, утром отец его под воротами увидел, весь в крови. Скулит, но не двигается. Говорит, его наверно палкой хорошо по голове огрели, а потом несколько раз ножом резанули. Отец только его на руки взял, а он руку ему лизнул и издох. Я помню, я плакал жутко, когда узнал, что Туман помер. Я с ним любил играться. Он зимой меня на санках катал, а по лету всегда с нами на дачу ездил.
   У папы всегда то котята, то собаки у гаража жили. Потом он канареек разводить стал, диких пташек завел, попугайчиков и рыбок аквариумных. Рыбки и птички у них и сейчас в квартире. Кстати, родители хотят две квартиры продать и купить частный дом, только не в городе, а где-нибудь в поселке.
   Знаешь, я вот недавно говорю отцу:
   - Пап, а у тебя мечта есть?
   - Есть.
   - Какая?
   - Чтоб сын толковым человеком был.
   - Ну, пап, серьезно.
   - Я серьезно.
   Я им и говорю, а не хотите за границу съездить, отдохнуть где-нибудь. Отец, ведь, знаешь, за всю жизнь только на Черном море и бывал. Так, по стране поматался, да и все. И мама тоже. Отец мне и говорит, не нужно нам это, сынок. Нам и здесь хорошо. Что нам, на камни смотреть да на людские поделки и потешки, чего мы там не видели. На старости уже никуда не хочется. Это в молодости кататься везде надо, но у нас с матерью молодости то и не было.
   Может, он и прав.
  
   СТРАНИЦА ВЫРВАНА
  
   - Ты даже не представляешь, как сильно она любит меня... то есть любила, уже, наверное.
   - Почему ты так уверен?
   - Ты сомневаешься в том, что я знаю наверняка! Я провожу с ней день и ночь, я... я смотрю в ее глаза рано утром и поздней ночью, и вижу в них любовь, понимание, привязанность, доверие... и снова любовь. Как я могу не знать то, что чувствую, я не уверен, я это знаю!
   - Запомни одно... любое знание может оказаться заблуждением.
   - Чувства не могут оказаться заблуждением!
   - Твои чувства скудны и всегда приводят к заблуждению! Вспомни Софию!
   Я вспомнил. А потом закричал:
   - Да что ты! Посмотри на себя! Мои чувства - это прежде мои чувства, а твои - это жалкая имитация!
   - Да... чувствам людей нельзя доверять. Ваша история хорошо это подтверждает... а тебе никогда не казалось, что чувства и знание слишком близки к друг другу? Ты должен следовать Пути! Одиночеств твой удел!
   - Насрать! Я и так разбил в дребезги прежнюю жизнь, когда я был счастлив! И сделал это по твоей воле Рим! По твоей воле! Ты так захотел!
   - Таков Путь! - прокричал он в ответ.
   Я сел да диван. Схватился за голову. Одно и тоже одно и тоже.
   - Да нельзя так жить, Крестовой, ты что не понимаешь? Это блядская игра! Во что ты меня в тянул Рим, во что? Скажи мне ради Бога! Скажи!
   - Ты ее любишь? - мягко спросил Рим.
   Господи, он уже роиться в моей голове, как червь, мои мысли этого его мысли! Он так хочет и так будет!
   - Да...
   - Ни один человек, если он действительно любит, не будет вести себя так, как ты...
   - Да что ты знаешь! Ты ни хрена не знаешь! Одно и тоже долдонишь, одно и тоже! Ля ля ля! Я знаю все, я знаю все! Я великий, бля, Разум Вселенной! Окунись глубже в человеческую жизнь и ты поймешь, что ты ни черта не знаешь, Рим! Ты долдонишь, что люди примитивны и низки, живут на уровне порочных низменных инстинктов, но люди любят, переживают, страдают, радуются, плачут, смеются! Вот тебе человеческие чувства! А ты не ведаешь их, и никогда, никогда не поймешь! Ты сраный планктон!
   - О да, мой давний друг, я просто планктон.
   Надо отдать ему должное, его просто невозможно вывести из себя, его даже обидеть невозможно, бывает, я смотрю на него и думаю, что передо мной растение, да растение. А лучше робот, какой-нибудь айзековский робот. И как у всех роботов у него бывают "критические дни". Сидит себе, что-то бубнит под нос, бывает, молчит дни напролет, ходит из одного угла в другой, или носиться со шваброй по всему дому. Да, забываю сказать, Рим то педант. Даже педантище! Он два раза на день делает влажную уборку, каждый день вытирает пыль, подметает, перемывает ящики в кухне и чистит ванную. Круто, вот это дом-работница, бесплатная! Я так и называю его иногда: Крепостная! Крепостная, ты плохо выдраила полы!
   Я не об этом хотел сказать, но почему я сказал тебе об этом. О чем я хотел сказать тебе?
  
   Неизбежно возмездье придет за добро и за зло. Вопрос только в том, поздней или раньше наступит оно.
  
  
  
  
   СТРАНИЦА ВЫРВАНА
  
  
   я, когда сижу дома, ничего не делаю, ну может время от времени. Я иногда тоже молчу, весь день молчу, и весь день мы не разговариваем. Получается мы редкий вид молчунов-дебилойдов-ожидающих конца Света. Вот опять я несу бред. Нас даже один раз спросили: - Вы что, геи?
   А мы рассмеялись.
   - Нет, мы ни геи, но что-то типа того - ответил Рим. "Что-то типа того" - да уж, это замечательный ответ. Благо, больше никто не задавал нам таких идиотских вопросов. Я что похож на гея? Вот, скажи мне дорогой мой Посторонний Т., я похож на гея? Нет. Вот! Что за бред! Я не осуждаю геев, я и не в праве это делать. Человек волен устраивать свою жизнь, как он того хочет. Ну, любит парень парня, и что? Ну, любит девка девку, ну и пусть. Любовь - это для людей, вот пусть и пользуются ей, как душеньке угодно. А вот наше могучее и непорушимое общество любит вставлять палки в колеса и кричать на каждом шагу: Безобразие! Какое безобразие! А не безобразием были публичные дома во Франции, официально разрешенные, а? А потом наше общество уплетает большими порциями ту гадость, которая валит из телевизора, как из помойного ведра. Это ж все нормально! А любовь двух девушек - срань Господня! Уж прости, что говорю так. Они вольны сами выбирать. Если парень гей, он что дерьмо? Да я знавал таких дерьмовых людей, которые топают по земле и с каждым шагом роняют кал, и смердит на всю округу! И эти люди имеют семьи, детей, крутые машины, яхты и даже самолеты, и всем говорят, что они личности, или как сейчас принято говорить - успешны в жизни. А они знают, что от них смердит дерьмом? Конечно нет, а, может, и знают. Рим говорит, кто дерьмо, тот сам знает. А вот ни хрена они походу и не знают. Может в душе знают, или когда спать ложатся, а жена там, или любовница, или проститутка (хотя последняя мало вероятно такое себе позволит) спросит: Че-то говном завоняло, не чувствуешь? Конечно, он ответит не хрена он не чувствует, потому что свое говно не воняет.
   Да, а чем же определяется дерьмовность? Поступками? Конечно, человека характеризуют только его поступки, хорошие и плохие поступки. Если бы не было поступков - и всего остального бы не было. Это как причина и следствие. А что есть хорошо и плохо, что их разделяет? А средние поступки бывают? Мнение большинства, в меру своих эстетических мировоззрений. Другими словами - мнение общества. Общества. Вот видишь всему общий знаменатель человеческое общество.
   ...
   Тебе и сказать нечего. Так мы люди устроены.
   Да так вы устроены.
   Но, если бы не было мнения большинства, если бы не было мнения, а откуда взяться мнению без большинства? Чушь! Человек свободен!
   нет!
   Да!
   нет!
   Человек рожден свободным, только свободен он далеко не всегда и не везде, свобода человека уже ограничена мнением большинства, то есть обществом, ограничена законами, мы рождаемся в тюрьме, камера которой тянется по всему земному шару и всю нашу жизнь. Все сводится только к нормам морали, которые вымирают.
   Мораль? Какая еще мораль? Кто ее придумал? Общество! И человек свободен!
   нет, не свободен!
   Да... убедил, думаю, что человек не свободен. Хотя ему удобно думать иначе... Нам рассказывают про свободу слова и мысли, а вот на практике любое свободомыслие чревато, как правило... Обусловлено тем же законом и обществом... индивидуальными претензиями. И потом кто, как не мы сами, себя в эти рамки и оковы облачаем... из-за страха... быть не таким как все... страха, что нас не поймут, потому что в обществе принято иначе. А если очень хотеть броситься грязью в кого-нибудь, можно и броситься, только не в глаза... не в глаза. А за это можно потом найти свою голову в одном месте, а тело в другом. Кто много болтает - тот шустро убегает.
   Вообще это понятие свободы относительно, тебе не кажется?
   все в мире относительно!
   Ибо рассуждать о понятии "свобода" как таковом вообще невозможно... Оно теперь имеет какие-то размытые рамки... Где начинается свобода личности и где заканчивается и уже начинается беспредел? Свобода - это быть над предрассудками, способность принимать решение, осознанное и необходимое, свобода в возможности быть собой и не бояться казаться нелепо в глазах других. Сейчас даже эту нашу свободу отнимают: мода, журналы, тяга к потребительству, зависимость от вещей. Мы живет в социуме, в обществе, и должны считаться с теми правилами и законами, которые обеспечивают порядок и нравственность в этом самом обществе, дабы не породить хаос.
   да?
   Каждый человек думает, что он творит что-то для себя, родных, близких, но разве все это не ячейка общества, а?
   семья?
   Но жить для общества это уже перебор, я считаю.
   ты считаешь?
   Так можно стать заложником этого самого социума, человек по определению одинок, поэтому заниматься самообманом и жить ради этого общества бессмысленно. А вот семью я бы не стал причислять к обществу как таковому, скорее - это ближайшее окружение
  
  
   СТРАНИЦА ВЫРВАНА
  
  
  
  
  
   До скончания веков? Ты уверен? А как же те бесконечные версии о конце Света?
   хватит! Хватит, прошу, Давид, хватит!
   Ладно, ладно, замолкаю.
   Господи, сны... Ариша... не дают мне покоя какую уже ночь подряд... она все время сниться мне.
  
  
   46
   Здравствуй дорогой мой Посторонний Т.. Скучал? Ага, время пролетело, аж глазом не успел моргнуть. Хочешь кое-что расскажу? Ну, слушай:
   В обед я и Рим сварили пельменей. Пища для холостяков. Я выплеснул на пельмени в тарелке пол упаковки сметаны и начал трескать. Рим ел без сметаны, только с уксусом. Ел не спеша.
   - Мне сегодня приснилось, - начал я, - яркая вспышка, такая ба-бах, будто Солнце взорвалось.
   - Круто - ответил Рим.
   - Ага.
   - Будет вам праздничный салют.
   - Это... это правда случится, да?
   - Ага.
   - И как же?
   - Ты же сам сказал - Солнце взорвется.
   - А чего это ему взрываться? Ему ж еще пять миллиардов лет гореть.
   - Об этом позаботятся.
   - Кто?
   - Дед Пехто!
   - Так это точно?
   - Это случится. Альтернативы нет. Хотя, это лишь один из возможных сценариев...
   - Сценариев, - я проглотил пельмень и захихикал, - теперь ты называешь это сценарием! Замечательно! А что, есть другие варианты?
   - Есть, - пауза. Проживал. - но исход один.
   - А... если есть сценарий, должен быть и сценарист, и кто же этот беспощадный высокомерный ублюдок?
   - Это не сценарист, - опять пауза. Проживал. - это вообще никто и ничто, это... это Энергия.
   - Энергия?
   - Говорит понимающий друг, чтоб внимал ему друг понимающий. Но зачем говорить, если видишь - с тобой вовсе не друг понимающий.
   - Опять двадцать пять!
   - Да. Ты... вы можете так это называть, Энергия. - проживал. - Пойми, человеческая твоя душонка, в вашем мире все обстоит иначе. Абсолютно иначе. Энергия в людском понимании не отражает сущности первозданного значения этого феномена. Для людей энергия - это термин, обозначающий величину, которая характеризует взаимодействие и движение тел, их способность совершать изменение в физическом, материальном мире. Внутренняя, кинетическая энергия, энергия покоя, все это явно отождествляет людские представления о материальном мире, потому что все действует в пределах возможностях вашего мозга...
   Он замолчал и продолжил трапезу.
   - Свихнуться от тебя можно
   - Свихнись, может, тогда ты постигнешь истину. Истина есть начало всякой мудрости.
   Дальше мы еле молча.
   После, Рим театрально сложил руки на груди. Он говорил мне про людские чувства, эмоции, черты характера, которые, якобы, ему недоступны, он может их только имитировать, гадский имитатор, так вот по его взгляду я понял - высокомерие его обожаемая черта... для имитации конечно.
   - Ты неплохо имитируешь... людей, - сказал я, глядя ему в глаза, и захихикал, - Очень неплохо. Просто во!
   Я вытянул вперед руки и показал два больших пальца.
   - Интересно, - продолжил я, - а твой педантизм, это тоже имитация?
   - Да. - уверенно. - Ты мог заметить, я обладаю многими чертами характера, но не одна не присуща лично мне, ведь я не знаком с таким проявлением человеческого эго, но на своем веку я знался со многими, многими людьми. Можно сказать, я полеформ. Многоликий.
   - Янус ты гадский! - выкрикнул я.
   - Именно. - спокойно, с улыбкой.
   Как же мне хотелось ему вмазать.
   - Я вот где-то читал, - начал я, - что существует некая Темная Энергия, может, ты имеешь в виду...
   - Что имею, то и введу тебе! Запомни! - он резко перебил меня, - раз и навсегда запомни! Люди мыслят в силу способности своего мозга, мыслить иначе из вас никто не может, а что бы иное постигнуть, нужно иначе думать. Впрочем, - он махнул рукой в мою сторону - осознание, или хотя бы попытка к инакомыслию взорвет ваш мозг. Он просто не справиться с потоком информации совершенного иного рода. Но ты... ты...
   Потом опять эта театральная поза и надменный взгляд.
   Ну, прям как Юлий Цезарь в каком-то фильме, подумал я в тот момент. Точь-в-точь Юлий Цезарь. Ave!
   - Нет, подожди! То ты говоришь, что надо думать иначе, но из вас людей на это никто не решиться! Да да ты это говорил мне! А теперь, ты говоришь, мол, из вас никто не может, а к тому же, если попробуете - мозг взорвется! Да что это ты мне заливаешь? Звиздишь, как дышишь!
   - Не верь тому, что сам не можешь видеть, в людской молве нередко правды нет. И если будешь слухам верить всяким, тогда кривым предстанет белый свет.
   И довольная улыбка.
   - Ой дурак... - выдохнул я.
   Я схватился за голову и взъерошил волосы. Я знаю, знаю, дорогой мой Посторонний Т., что таким вот своим видом я снова подтвердил его слова о неспособности ничего понять, или на оборот, но я не могу больше так, я устал. Может, мне его грохнуть, а? И проблем как не бывало.
   но от Пути не убежишь
   - Ну и скажи мне, гадский Янус, - продолжил я, - кто же в таком случае возьмет на себя ответственность за убиение целой цивилизации, а? Кто на хер имеет право решать, кому жить, а кому сдохнуть?
   Он рассмеялся. От души рассмеялся. Расхохотался. Как великий маг и волшебник, которому пригрозили пальцем: "Хватит фокусов! Или я превращу тебя в червя".
   - Что ты ржешь?
   - Да, ты чистый человечишка!
   Дорогой мой Посторонний Т., если ты еще не успел заметить, это его любимое присловие. Хотя, их у него много. Но это точно любимое. "Ты истинный человек!"
   Янус гадский!
   Он еще похихикал и успокоился. У гадских-марсиан-янусов свое чувство юмора, наверно так. Если оно у них вообще есть. С этими ребятами лучше не шутить. Серьезные ребята.
   - Сдохнуть. Умереть. - он сделал паузу. - Умереть. Странно слово. Ничто не умирает. Энергия, по законам вашего мира, как ты знаешь, способна сохраняться. В том или ином виде, но она есть всегда. Подумай, а что если бы энергии не было?
   - Ага! То ты говоришь в вашем мире действуют одни законы, а в других мирах - иные! То теперь ты говоришь - по законам вашего мира! Ты мне говорил, что после смерти человек исчезает, испаряется, его разум улетучивается! А теперь ты говоришь - ничто не умирает!
   - Ты чистый человечишка! - Ну, о чем я и говорил. - Ты снова меня не слушаешь!
   - Я не понимаю. Какая-то галиматья! Человек умирает. Умирает все живое, умирает любой биологический организм и...
   - Не умирает! - он снова перебил меня.
   - Да что ты меня перебиваешь все время! - крикнул я.
   - А приходит в негодность, - он не обратил на меня внимания. - биологический организм, оболочка.
   - Ладно, пускай... оболочка, но разве человеческое тело не биологический организм?
   - Человеческое тело - элементарный генератор постоянный энергии. В этом плане человек уникальное создание.
   - Слушай, ты одно говоришь, то другое, я вот ни хрена не врублюсь...
   - Да ты и не врубишься... истинный человечишка только начинает, маленькими шажочками, мыслить иначе...
   - Хрен с ним, я так и не услышал от тебя ответа на другой вопрос - кто все решает во Вселенной?
   - Ты опять заблуждаешься. Этого никто не решает...
   - Ты сказал Энергия.
   - У тебя мозг, как у виноградной улитки!
   - Ты же сам сказал...
   - Система! Я назову это Системой.
   - Система?
   - Да, есть такая налаженная Система организации материи, которая управляет равновесием Вселенной. Эта Система регулирует правильный порядок развития Вселенной, путем урегулирования развития ее составляющих, известных вам, и еще неизвестных, всяких разных объектов Вселенной. Так понятнее?
   Я угукнул.
   - Я же говорю - простой человечишка. - Он широко улыбнулся. Вот вам довольная марсианская лыба. На всю зеленую гадскую харю.
   - Ммм, а может, ты еще сюда припряжешь... как там ее, - я щелкнул пальцами, - а, теорию струн? Или эту горизонт событий, что там еще... а вообще, расскажи-ка это все это нашим физикам, астрономам, они шарят в этом деле, побратаетесь короче.
   - Они не поймут. Они люди.
   - Аааа - не унимался я. - еще расскажи мне про Аннунаков с планеты Нибиру! Это они все устроили!
   Теперь моя очередь была хохотать. Вот такой вот всегда у нас разговор. Один хохочет, другой делает серьезное лицо.
   Рим пилил меня взглядом.
   - Не стоит так говорить - процедил он.
   - Что?
   - Не стоит так говорить.
   - Что говорить?
   - Так говорить о человеке, который многое для вас двуногих сделал.
   - О ком это ты?
   - Да, он все го лишь человек, - он проигнорировал мой вопрос. - и даже не знающий, но он стремился постичь то, что за пределами людского понимания. Можно приблизиться к истине, приблизиться с разных сторон, но так и не постичь ее. Он проделал огромный труд, чтобы двуногие ханжи, подобные тебе, хоть от части знали историю своего рода. Он допустил ошибки, но все же он верит в то, во что хочет верить, и он заслуживает моего уважения.
   - Кто?
   - Человек! Всего лишь человек! И еще один физик-теоретик, который навсегда прикован к креслу-каталке, который и рта раскрыть не может, но многое знает, вернее его искалеченное сознание рисует ему дивные полотна и он тоже в них верит. Только благодаря таким вот людям современности, и тем, кто был в глубокой древности, вы еще можете называть себя Людьми, с большой сраной Буквы "Л".
   - Ладно - я почесал затылок. Я так и не понял о ком речь идет. - Хрен с ним, ладно. Одно и тоже... а... а эта Система, она ж должна обладать разумом, да? Иначе как же тогда?
   - Разум - это людской термин, означающий любую вашу мыслительную деятельность. Всмотрись глубже и разум это всего лишь взаимодействие нейронов... электрический ток, так яснее?
   - Да. Электричество - разум, ага, круто.
   - Об электричестве прознали еще древние греки, Электрон - это...
   - Электричество - Энергия! - оборвал его я. - Разум это осмысленные действия!
   - Нет! Осмысленные действия предполагают электричество. Только посредствам электричества, генерируемого нейронами, люди способны выполнять действия, двигаться, думать. Ты щас сидишь и делаешь тупое лицо, кривишь губы, морщишь брови, тем самым ты генерируешь... электричество, пусть и незначительное, но в голове сверкают молнии. И вообще... люди обладают не разумом, а...
   - Ты снова хочешь сказать Энергией? Электричеством?
   - Люди - это просто плод успешной эволюции...
   - Ну тебя! В конец запутал!
   - Конец тебе знаешь, кто запутывать будет!
   - Эволюция. - я встал из-за стола. Подошел к окну. На улице ясная погода. Погожий день. Лучше пойти прогуляться, чем тратить время на этот бред с этим дебилом, который меня сделал таким же, как он сам. - Хотелось бы взглянуть на подобных нам.
   - А их нет.
   - Да? А все эти летающие тарелки, круги на полях, похищения людей? А? Правительственные заговоры? Может сильные мира сего уже во всю инопланетные технологии развивают! Может, они уже к звездам летали!
   И он снова рассмеялся. От души.
   - Давид, Давид... круги на полях, блюдца в небе, огни, похищения, технологии... я ж говорю, ты чистый человечек!
   - Да иди ты кобыле в трещину! - рявкнул я.
   - Да... да... Давид, - он успокоился, - вы так хотите в это верить, а посмотри кругом, что в вас людях есть такое? Кто вы, что вы? Кому вы на хрен всрались, Давид. Вас и изучать то не нужно, вы все как на ладони. Вы никому не нужны, нет в вас интереса. Вы ничего не добились, Давид, ничего! Ты меряешь людские достижения человеческим разумом? Технологиями? Строительством? Возведениям себя любимого в ранг Бога? Пора бы уже открыть глаза, да пошире Давид... разум человеку чужд! Если и есть умные люди на этой планете, а они есть, их просто никто не слушает. Общество их игнорирует, принимает за шизиков, идиотов. Знаешь, тебе это покажется очередной моей это... как там его... а пафосной речью, словечко та какое, но послушай меня. Вы строите огромные каменные дома, вместо того, чтобы как раньше жить в пещерах. Вы строите машины, корабли и самолеты, вместо того, чтобы как раньше не ходить пешочком. Вы штопаете вещи, чтобы как раньше не носить звериные шкуры. И много прочих вещей, дорогих, дешевых, разных, неважно, но они имеют для вас огромное значение, просто вы создаете так много-много всего, что кажется вам таким необходимым, таким нужным, полезным. Вы так привыкли к дорогим игрушкам, что многие люди видят смысл жизни в них. А... Давид, а что изменилось с тех давних пор? Но можешь не отвечать, ты скажешь мне то, что я и так уже знаю. Погляди, стоило человеку докопаться до искусственных пищевых заменителей, как мы теперь все без разбору жуем химию, стоило найти лечение от одной болезни - получили другую. Стоило отказаться от мечей и копий - придумали ядерные боеголовки. Я прошел длинный путь от самых низов и до якобы незримых высот человеческого совершенства. Но нет в людях совершенства, и никогда не было. Знаешь, если бы вы и не придумали компьютеры, сотовые телефоны, автомобили, самолеты, не сделали свою жизнь комфортнее, а просто перебороли себя и научились элементарно уважать друг друга - то все было бы по-другому. Плевать на все эти ваши изыскания, чего вы хотите добиться? Найти лечение от рака, СПИДА, формулу эликсира вечной молодости? Создать вечный двигатель? Полететь к далеким звездам? Узнать, наконец, тайну происхождения Вселенной? Вы и так много чего узнали, хотя вам так только кажется. Ведь науке доступно лишь описание фактов, но отнюдь не их объяснение.
   - Нет! Мир изменился, мир преображается, и таким его делают люди, в мечтах нашедшие вдохновение. Люди строят искусственные острова в виде пальм, да, возводят дворцы, что древним и не снились, придумывают машины, которые ездят и по воде и по суше, умеют заглядывать за горизонт, на тысячи-тысячи световых лет! Нынешний мир становится результатом, сложенным... из силы человеческой мысли, изощренности инженерии и просто стремления к реализации своих мечтаний. Вот и все! Таков правильный Путь! Чем он ложен? Что человек сделал не так? Он совершенствует себя и мир кругом, таков Путь цивилизации! Да если бы говеные людишки, как ты любишь выражаться, все это не придумали, не понастроили - чем бы они от животных отличались?
   - Да вы и сейчас не больно уж отличаетесь!
   - Да чтоб было бы если бы люди в космос спутник не запустили, если бы сами в космос не полетели! Если бы не придумали Чандру или Хаббла, да они как сидели в потемках, так и сидели бы! Люди познают мир, познают себя, это правильный Путь!
   - Подумай о том, чего ты не знаешь и сойдешь с ума. Ignoramus et ignorabimus!
   - Вот! Что и требовалось доказать! Балаболка ты гадская! Ничего не можешь сказать, только пузыри пускаешь! Сам ни хрена не знаешь!
   - Не могу и не хочу - разные вещи друг мой. - А вообще, ты имеешь представление, о том, что такое космос?
   - Пустота!
   - Пустота? Пустота в твоей голове! Космос - это не пустота. Если ты этого не видишь, е значит, что этого нет...
   - Хватит! - я перебил его. - Хватит засирать мне мозги! Я не хочу это слушать! Если хочешь знать мое мнение, то я за то, чтобы люди и дальше шли тем же Путем...
   - Ты иначе бы и не сказал. - вставил он - А прогресс по созданию сверх-совершенных орудий уничтожения себе подобных, это тоже совершенство, не так ли? Люди созидают и с той же легкостью разрушают. Люди игнорируют, и живут для себя. Люди никогда не изменятся. А мечты... существуют ли они, чтобы стать в один прекрасный день реальностью? Или нет...
   - Хватит! Ты не можешь опровергнуть мои слова и начинаешь балаболить все подряд! Балаболка!
   - Но к чему я речь веду, еще раз напомнить тебе, Давид, никому вы не нужны. Вы ничего не добились, испоганили планету, испоганили себя, и вы еще хотите, чтобы вас исследовали, чтобы в небе над вашими глупыми головами летали НЛО, чтобы в океанских глубинах зеленые человечки строили свои зеленые исследовательские станции? Чтобы вас двуногих похищали? Нет, ну какие же вы высокомерные! А знаешь, какой самый бессмысленный поступок совершили люди? Ну самый-самый?
   Я замотал головой:
   - Не знаю я самый-самый, тебя послушать, так все поступки бессмысленны, жизнь вообще лишена смысла. Ты издеваешься!
   - Послания Внеземным Цивилизациям, прикрепленные к космическим зондам! - Он загоготал. Скажет - гогочет, снова скажет - снова гогочет. Марсианский гребаный гоготун! - Как их там... Вояджеры и еще кто-то... Музыку записали, звуки природы, выступление президента - снова ржач - ну это ж надо!
   Рим затих.
   - Ладно, расслабься и скажи, чтобы все дружно расслабились. Есть много причин, из-за которых это... послание никогда не попадет в руки эээ... зеленых человечков, ну не обязательно руки, ноги, клешни, но самая главная... вы одиноки. Как в своей галактике, так и на ближайшие миллионы-миллионы-миллионы световых лет, а может и дальше, или дольше, как правильно?
   Вот вам, бровки домиком.
   - Прости, что разочаровываю тебя, вы затеряны в пространстве и времени. И ты единственный, на всем этом чертовом глиняном шарике, кто знает, кто я такой, представитель другой цивилизации, если можно так выразиться. Но я не представитель. Нет никакой цивилизации. Я всего лишь планктон.
   И улыбка. Рим сложил руки горкой и посмотрел на меня с улыбкой.
   - Да? Ты что не понимаешь самого простого? Да люди так устроены, люди мы! Люди! Мы изначально такими были! Мы зверей убивать начали и деревья рубить не от счастливой жизни, так заведено. Наш вид бы не выжил!
   - Счастье б тогда всем было!
   - Так уж повелось и нельзя винить человека за то, что он просто выживал.
   - Вы и сейчас выживаете, да?
   Я промолчал. Все это бессмысленно.
   - И никогда вы не изменитесь. - подытожил Рим. - Может, ты хочешь изменить этот мир, а? Ты? Я вот тут на днях смотрел футбол по телевизору, какой-то там важный матч, я ж ты знаешь не любить, но так за наших то поболеть надо, вот я и сел смотреть, пока ты там по бабам шлялся. И вот смотрю, показывают какую-то английскую команду, как они, эти футболисты, из автобуса выходят, сколько к ним внимания, уважения, прям ножки им целуют. А эти футболисты с таким видом идут, все такие красивые, в деловых костюмах, будто они что-то такое в жизни совершили, что им теперь все по гроб жизни обязаны. Такие цари прям, а это те, кто за мечом в поле бегают. А кто ж тогда остальные люди?
   - А это тут причем?
   - А все при том мой друг... все при том. Или вот, вчера включил телевизор, а там этот канал, твой любимый, и трезвонят: нельзя истреблять диких животных, их почти не осталось! Ну, думаю, понятно, переключаю, а там канал про охоту и там рассказывают, как завалить бурого медведя с десяти шагов, прежде чем он вас сцапает. Ну, как? Хочешь изменить мир? Тогда ответь мне на другой вопрос, почему человек тратит десятки миллиардов долларов на постройку нового казино, а не отдает эти деньги нуждающимся? У кого и крыши то над головой нет, у кого ребенок больной лежит, инвалидам, а? Помнишь, у нас тут женщина жила с четырьмя детьми. Дом ее сгорел и они теперь живут у ее сестры в камуналке. Но этого никого не касется.
   - Ты откуда знаешь?
   - Я много чего знаю. Они уже все пороги оббили и дули вам. Везде им средний палец показывают, ничего ты от местных грамотеев не получишь. Хочешь изменить мир? Мир слишком огромен и людей в нем много. И когда придет время умирать от нейтронного взрыва, ни ваши деньги, ни власть, ни дорогие побрякушки, машины, яхты и все прочее к чему вы так привязаны, ради чего одни прислуживают другим, ради чего убивают и грабят, не спасут ни одну живую душонку. Вы все умрете. Эта женщина с маленькими детьми, живущая в коммуналке, работающая крановщицей в карьере... она тоже умрет, но она следовала Пути, своему Пути... хочешь изменить мир?
   - Да! Хочу! Хочу открыть людям глаза!
   - На что открыть? Ты же не веришь мне!
   - Я достаточно вижу своими глазами...
   - Они наплюют на тебя! Те самые двуногие, ради которых ты стараешься - плюнут тебе в лицо! Они всегда плюют! Твои слова ничто! Ты сам ничто! В этом мире для прочих людей - ты ничто! Что ты пытаешься изменить? Ты уже ничего не изменишь, процесс был запущен очень-очень давно! И единственное, что людям осталось - ждать и срать дальше! Да же если бы у меня, гадского марсианина, была хоть какая-нибудь мизерная, жалкая возможность остановить процесс, как в долбанном голливудском фильме - я бы и пальцем не пошевелил! Потому что вы мне противны, потому что вам чужд чистый разум! Homo Trioboli!
   - Найдутся те, кто меня выслушает! Есть толковые люди!
   - Я ж говорю, ты рассуждаешь, как говеный герой фильма: Я спасу Землю! Я спасу всех нас! Дайте мне только подтереть задницу! Ты никогда не задумывался, почему вы так любите снимать фильмы про Конец Света?
   - Нет!
   - А потому, что это внутри вас! Это скрытое предчувствие того, что должно произойти. Каждый человек чувствует это. Это уже человеческая психология конечно, но где-то внутри себя, в подсознании, вы все себя ненавидите, сами себе желаете погибели, чтобы вас раздавили, взорвали, затопили! Это факт! Вы всего лишь химическая реакция! Не больше!
   - Чушь какая!
   - Фуф Факая! - передразнил он меня. - Отрицание, отрицание, отрицание всего и вся!
   Он немного взбесился. Или мне показалось?
   - Тебе никто не поверит! - продолжил он. - Напиши ты хоть все это в Нью-Йорк таймс, выставь меня на показ на ассамблее ООН, тебе никто не поверит! Нас примут за шутов и упекут куда-нибудь на долгие-долгие годы! Ты никто! Всегда найдется тот, кто оспорит твои слова, потому что люди любят отвергать то, чего не понимают, чего не могут принять!
   Он замолчал. Я тоже.
   - Ты орешь мне благим матом, что нужно беречь Землю, а что ты делаешь для этого?
   - Все, что я могу то и делаю! - закричал я в ответ.
   - Вчера ты мне все уши продолбил: как они могут вырубать леса, убивать редких животных, загрязнять реки, моря, океаны! Ты хочешь изменить мир? Начни с себя! Ты сидишь сейчас на деревянном стуле, за деревянным столом, каждый день распечатываешь тонну бумаги, бумагой подтираешь свою задницу, ни хера не закрываешь нормально кран в ванной, свет горит целыми днями в зале, вечно бросаешь мусор в речку, когда мы рыбалим, гадишь и гадишь! И чего ж ты хочешь от других людей?
   Я молчал.
   - Тебе жалко детей в Африке? Ты хочешь им помочь? Надо ж благодетель сыскался! Но прежде ты хочешь купить Порш... о да! А ты пойди, сходи в детский дом для начала, посмотри на детей, что рядом с тобой, брошенных детей, ты ... человек!
   - Тебе то что?
   - Мне все равно!
   - Вот все равно и иди ты ко...
   - Только людское высокомерие стремится ставить пределы тому, что их не имеет!
   - ...быле в трещину!
   На том мы и закончили дискуссию.
   Мы точно спятили в корягу, да? Странно выражение - спятить в корягу. Да? Ну, скажи мне честно мой дорогой Посторонний Т., скажи, скажи прямо.
   Да, я так и знал.
  
  
  
  
  
   СТРАНИЦА ВЫРВАНА
  
  
  
  
  
   - Обычный человек, как и ты. Знающий. Не зря люди нарекли его Мессией. Он так хотел помочь людям. Хотел их спасти. "Спасти", "спасение", теперь же пойди отыщи истинный смысл этого слова, все перековеркали, души свои спасают! Грешники! А он просто хотел направить овец на верный Путь. Но овцы отвернулись от пастыря. Невзлюбили его. Он учил верному Пути, но... я пытался его уберечь, закрыть ему рот, вот как тебе сейчас.... а и не знаю, как он решился на такое. Он же все-таки человек, да, но сила его веры, была невообразима. Я был первым, кому он сказал об этом. Я же и ответил сполна за его выбор. Но таков Путь. Он надеялся своей смертью открыть людям глаза. Но глаза людей остались закрытыми надолго. И до сих пор закрыты...
   - Он пожертвовал собой напрасно, да?
   - Как видишь да. Он живет в сердцах и мыслях миллионов людей, его образ живет, но не Путь, и все же это не мешает им продолжать ступать ложным Путем. Раньше, еще можно было что-то изменить, но теперь уже поздно. Ты это знаешь.
   - Да, знаю, Рим.
   - Люди возвеличили его имя, но надругались над его учением.
   - Он действительно воскрес?
   - Может, ты хочешь выдать яркий света, огонь и молнии за космический корабль? - Громкий смех. - нет, ну ты истинный человечишка! Видишь, как тесен твой разум! В твоей голове чего только нет, но, к сожалению, большинство из всего этого - мусор. Воскрес? Какое значение ты придаешь этому слову?
   - Ээээ - я не успел ответить, он как всегда перебил меня.
   - Ложное!
   - Так он...
   - Ты не должен этого знать. Путь Знающих не твоего ума дела!
   - Ты не знаешь...
   - Не могу сказать и не знаю - разные вещи! И не рвись так к знанию, ничего хорошего оно тебе не принесет! Ты видел достаточно, разве нет? Это открыто тебе одному, никому больше! А ты хочешь знать еще и еще! Ты хочешь порушить человеческие столпы веры? Есть вещи, которые должны быть погребены песками времен и не тебе лезть в них!
   - И что...
   - Галлей открыл собственное движение звезд, и представление о неподвижности звезд, которое казалось незыблемым - рухнуло, разбилось оземь Просвещения! Нельзя вытянуть людей из привычного мира! Нельзя!
   - Почему?
   - Потому!
   - А что...
   - Что-что! Ты лишь человек и остаешься человеком несмотря на... на всю абсурдность твоего существования! Тебе нельзя доверять информацию! Ты... ты бычок-цуцик! Да, говеный бычок-цуцик! Тупоносый бычок! Proterorhinus marmoratus Pallas! (Рим сказал так, слово в слово) Плаваешь себе на мелководье, среди водорослей, кормишься червячками, откладываешь икру среди камней, и тут... приманка... тайна! Ты ее проглатываешь и выдергивает тебя человек из речки. А как ты думаешь, что думает, привыкший к своему миру бычок-цуцик, болтаясь на леске? "Бляха-муха, где я? Кто я?" Вот это ты и есть! Бычок-цуцик! Все вы люди бычки-цуцики! Опрокинь устои вашей веры, переверни с ног наголову ваше представление о мире - и все вы сбрендите в корягу! Выдерни вас из вашего мира, и вы обернетесь бычками-цуциками! Осточертели мне твои расспросы! Все тебе надо знать, во все сунуть свой нос!
   Я смотрел на него с улыбкой. Рим злиться.
   - А как же иначе? - спросил я.
   - Никак! Замолчи и не задавай мне вопросов! Где я позволил тебе жить - ты и жил! Ты достаточно повидал! Ты чертова аномалия - обуза для меня!
   - Все? Это все?
   - Все!
   - Я - обуза?
   - Да!
   - Вот оно, что... Рим-вонючий-кукловод, где я позволил тебе жить, там ты и жил! Надо же, мной играли. Всеми играют. И мной играли. И продолжают играть! Ты играешь мной!
   - В точку!
   - Да чтоб у тебя на тапках хрен вырос! Как в сортир - так разуваться!
   - Взаимно!
   - Пошел в зад!
  
  
   СТРАНИЦА ВЫРВАНА
  
  
   Рим сказал, что ему нужно уехать. Он ничего мне не объяснял, я и не спрашивал. Надо ехать - пусть едет. Сказал не надолго. И куда не сказал.
   Ариша... уехала уже давно. Оставила мне номер телефона. Может, я и позвоню, когда буду в Москве, а, может, и нет. Все наши давно свалили отсюда, так чего ж мне тоже не убраться? Ты знаешь, мой дорогой Посторонний Т., я не хочу, мне здесь нравиться.
   Собираюсь съездить к родителям. Давно я их не видел, а это неправильно. Я соскучился по ним, а они еще больше по мне, потому что часто звонят и спрашивают, когда я приеду. Надо их навестить.
  
  
   47
   Я один. Один. Сегодня купил шахматы и предложил сыграть Пупе, он с радостью согласился. Кстати, я не познакомил тебя с Пупой, его мне Ариша подарила на День Святого Валентина давно еще... а теперь она уехала в Москву. Серый мишка Пупа. Он меня очень любит. Вот мы и играем с ним в шахматы. Один раз он умудрился у меня выиграть, а на кону была бутылка виски, но Пупа отдал мне свой приз и я осушил ее бокал за бокалом. Когда на улице гром и сверкают молнии, Пупа всегда залазит ко мне под одеяло. Вместе нам не страшно. Вместе никогда не страшно.
  
   48
   На следующих выходных обязательно поеду к родителям.
  
   Дорогой Посторонний Т., у меня есть друг, давнишний мой приятель. Дружили с ним с самого детства. Он племянник моей крестной и часто приезжал к нам на каникулы. Его зовут Костя. Он на половину чеченец. Его мама чеченка, а папа русский.
   Я никогда не рассказывал тебе о нем. Знаешь, у людей есть такая особенность - не общаться с человеком, пока в том нет необходимости. Нет, чтобы просто позвонить и спросить: "Привет, дружище! Как ты там?" Да, просто спросить, как жизнь. Всего-навсего. Человеку всегда приятно знать, что о нем не забыли, о нем помнят. Или позвонить бабушке с дедушкой. Я бы очень хотел им позвонить, даже поехать к ним, но у меня их нет. Но у меня есть Костя, и я позвонил ему. Он так часто менял телефонные номера, что я не успевал их записывать. У меня в телефоне около десятка его номеров, и все давным-давно не обслуживаются.
   Мы долго болтали, многое вспомнили, особенно, когда я приехал к нему в Пятигорск, когда еще были студентами.
   Да я помню. Тогда я учился на третьем курсе и с Софией еще шашней не завел (она перевелась в наш университет на следующий год). Да... я помню Алину. На следующий день, после того, как Котя (я всегда называл его Котя) познакомил меня со своими сокурсницами и друзьями, мы решили поехать в горы на двух стареньких шестерках. Аслан, друг Коти, сказал, что покажет нам заброшенную советскую ракетную базу. Мы взяли с собой тормозки, палатки, и отправились в горы.
   Это было красивое место. Деревья, покатые склоны, зеленая трава. Вид с того холма был потрясающий. Советской базы мы так и не нашли. Помню, мы выпили столько чачи, что впору было ссать чачей. И в голову стали лезсть всякие глупости. Я взял Алину за руку и мы пошли прочь от всех. Забрались еще выше, нашли лужайку, расстелили покрывало и улеглись. Мы лежали и болтали обо всем на свете. О чем могут говорить двадцатилетние подростки, когда кругом горы, звезды и тишина? Мы целовались и целовались и не могли оторваться друг от друга. Я стянул с нее топик, потом бюстгальтер, потом приник губами к ее грудям. Она стонала и ласково тянула меня за волосы. Я снял с нее шорты (спортивные голубые шорты с белыми вставками), потом трусики и понеслось, закружилось, завертелось.
   Потом мы лежали оголенные, прижавшись друг к другу, как пещерные люди, тяжело дыша, а на нас, как и на миллиарды прочих людей, и кто был до нас, и кто будет после нас, смотрели холодные, безучастные звезды. Голоса наших друзей давно стихли. В траве пели сверчки, где-то вдалеке кричала ночная птица. Мир на этой долготе и широте не надолго застыл, погрузился в сон. В ночь. В ночь, что несет созерцание мироздания, ночь, что дарит нежность и страсть, ночь, что дарит одиночество. Ночь, что дарит забвение. Ночь, что дарит воспоминания.
  
  
  
  
   СТРАНИЦА ВЫРВАНА
  
  
  
  
   49
   У меня не получилось поехать, выберусь на следующие выходные.
  
   Вот, написал продолжение, думаю, тебе понравится дорогой мой Посторонний Т.:
   Тоскливый дым потухшей сигареты,
   Тоскливый голос рваных снов... и если,
   Я вижу образ твой в тиши своей души... ответы,
   Я не найду, покуда нет оков, что нас связали вместе.
  
   Минуты и часы, в безбрежья прочь несусь,
   Мгновенья жизни мне тебя напоминают,
   Нашел, влюбился снова... пусть,
   Как я хочу тебя обнять... но нет, не обнимаю.
  
   Кассиопея в вышине, играет, трогает улыбкой,
   Но... ведь не ты, не ты со мной сейчас, скажи...
   Как безразлично время к судьбе моей незыбкой?
   И обними, прошу, как раньше руки протяни ко мне...
  
   Ну, как? Думаю, Софии-бусинке очень понравиться... надеюсь...
  
  
   50
   Поеду к родителям в июне. Обязательно поеду.
  
  
  
  
   51
   Вчера я впервые после пяти лет вернулся домой. Увидел родителей первый раз за пять долгих лет. Мне было стыдно. Честно. В какой-то момент я почувствовал себя чужим. Мне совестно было смотреть им в глаза, я даже не знал о чем бы их спросить, хотя спросить хотел о многом, мне просто казалось, они подумают: "Нам даже не о чем поговорить с тобой сынок, настолько ты отдалился от нас, настолько ты забыл нас".
   Что, ты за хреновый сын, который навещает своих родителей раз в пять лет?
   Я хотел было ответить, но не ответил. Я, наверное, действительно хреновый сын, и хреновый был из меня муж, и наверняка, вышел бы хреновый отец. Но я им звонил, очень часто, по несколько раз в неделю. Мы просто очень давно не видели друг друга. Очень давно. Вот и все.
   С тех пор немногое изменилось. Или мне так кажется. Я обнял маму, неловко так, будто обнимаю дальнюю родственницу, и почувствовал аромат ее любимых духов, который, мне казалось, я уже забыл. Она покрывала мое лицо поцелуями. Целовала и целовала, а потом расплакалась. И все изменилось. Я начал ее успокаивать и снова задал себе этот вопрос:
   Что, ты за хреновый сын, который навещает своих родителей раз в пять лет?
   Но ответа я так и не нашел.
   Папа хотел только пожать мне руку, по-мужски, как он всегда это делал, но мы не удержались и обняли друг друга, крепко-крепко. А потом мне захотелось задать себе другой вопрос. Одинок ли я? Одинок ли человек? Но я его так и не задал. Казалось, я знал ответ наперед. Может, я знал ответ и на предыдущий вопрос, и я боялся ответа на него, истинного ответа.
   В который раз убеждаюсь, что места здесь чудесные. Они чем-то напоминают мне Лунное Королевство, та же сельская природа, ухоженные домики, зеленые холмы и тенистые рощи. Есть речка. Я бы с удовольствием приезжал бы сюда на все лето. А, собственно, почему я не приезжаю на все лето? Не знаю. Родители сделали так, как и планировали. Они продали две квартиры в городе и купили большой дом в деревне. Я только за. Я не люблю города. Тем более большие города. Я не переношу скопища народу. Не люблю муравейников. Жил бы себе где-нибудь на отшибе. Вот сюда бы с удовольствием перебрался.
   Родители переехали сюда два года назад. Дом они выбрали просторный и уютный. Никаких излишеств, никаких намеков на роскошь, простой двухэтажный дом из белого кирпича. Есть сад, он остался от прежних хозяев. Плодовые деревья: яблоня, груша, слива, алыча. Кусты малины, крыжовника, черной и красной смородины. Виноградник. Позади дома кладовая, или как ее гордо называет папа - "дом вина". Там он держит свои королевские запасы. Кладовую он выстроил сам из досок, сверху обил рубероидом.
   "Ой, сынок, ты знаешь... - говорит моя мама, - не хочу я жить в городе, не хочу, мне бы с отцом свежий воздух, природа, свой сад... тут сам для себя и стараешься, сам себе хозяин, в доме, конечно, тяжело убираться, но отец помогает, зато на грядке ковыряться одно удовольствие. Тут и речка рядом и лес. Отец, веришь, был другого мнения, но по его виду сейчас этого и не скажешь. Счастливый, как мальчишка. Знаешь как он радовался, что наконец сдрыстнул с работы? Ооо еще как! Теперь сидим себе тихо-смирно на пенсии никого не трогаем и нас никто не достает, сами себе предоставлены. Да и в семдесят с копейками не особо поработаешь, зато его вино славится на всю округу, многие специально за вином приезжают, а отец хвастает "бизнес, бизнес".
   Они счастливы. О большем я не прошу.
   Родители снова расцвели, это было видно по их глазам, настроению, улыбкам. Мама с такой легкостью порхала из дома в беседку, туда-сюда, как дивная птица из сказки, снова молодая и прекрасная. Она отказалась от моей помощи, мне, мол, как гостю следует отдыхать и не утруждать себя никакими проблемами. Я стал гостем. Я всегда им был, гостем, в своей семье, с самого рождения, но об этом знал только я и Рим. Он всегда это знал. И что с того? Я никогда не чувствовал себя гостем. Я не гость!
   Я направился к папе, который весело сновал возле мангала, выстраивая в ряд шампуры с мясом.
   - Давненько я не ел твой шашлык, пап. - сказал я.
   - А то! Как сбежал туда в Сибирь, так и позабыл стариков! - он помолчал. - Но, у меня для тебя есть кое-что получше. - он подмигнул мне.
   Я уже догадался, о чем идет речь.
   - Так, а ну-ка посмотри за мясом, я быстро. - Он заторопился к кладовой. В Дом Вина.
   Я смотрел на угли и куски мяса, и мимолетом вспомнил, как давным-давно, во времена, которые канули влету, я жарил мясо на углях, или на вертеле, а потом с полным животом лежал на спине и смотрел на звезды. Это звучит смешно, я знаю. Но это было. Никто не поверит, ну и черт с ним.
   Папа вернулся с пятилитровой бутылкой вина. Разлил в стаканы и мы пригубили винцо.
   Так начался тот день, с глотка лучшего домашнего вина, которое я когда-либо пробовал, а закончился он не самым лучшим образом. Но могло быть и хуже. Всегда может быть хуже.
   Знаешь, мой дорогой Посторонний Т., моя мама всю свою жизнь только и делала, что работала, работала и работала, она родилась в Хабаровске, жила в Черкассах, где закончила школу, затем Педагогический университет, там же и начала играть в гандбол. Она жила с мамой, братом и тетей, отца она не видела с рождения, как и очень многие, кто родился после Великой Отечественной Войны. Мамин брат, Гриша, старше ее на 5 лет, после окончания школы он отправился на службу в армию, затем служил в морском флоте. Мама говорила, что они росли вместе только когда Гриша учился в школе, а дальше они виделись очень редко. Еще она говорила о том, что жили они в старом доме, который сами и построили из лампача. Лампач - это глина, перемешанная с соломой и тырсой. Тырса - чешуйки зерна. Они предавали смеси квадратную форму и выставляли на солнце. Она очень быстро высыхает и превращается в строительный материал, по прочности не уступающий обычному кирпичу. Потом мама переехала в общежитие в городе.
   Мама всего добивалась сама и никто ей не помогал, как говориться подарков в жизни не делал. Кроме мамы, брата и тети у нее никого не было. Брат жил далеко. Он закончил мореходку и ходил под парусом заграницу. Тетя Люба жила по соседству, у нее было свое домашнее хозяйство, маленькое, но лучше уж, чем совсем ничего. Моя бабушка Анастасия, продолжала ухаживать за своим садом, она нигде не работала потому, что была инвалидом. Ее правая рука была атрофирована и рабочей оставалась только левая. И знаешь, дорогой мой Посторонний Т., какой у мамы самый дорогой ей подарок был? Когда мама купила ей куклу и швейную машинку, первый раз, при поступлении в институт. Это была ее первая и единственная кукла, с которой мама никогда не расставалась. И эта самая кукла сидела на капоте машины молодоженов, когда мама первый раз выходила замуж.
   Чудом мама считает то, что мать вырастила и поставила на ноги их с братом в то непростое время. Знаешь, я всегда думал, что мои дед, отец моей мамы, погиб на войне. Оказалось, что это не так.
   Мама рассказала, что он умер, когда ей было два месяца. Вернее его убили. В то время он работал на заводе и в день получки по возвращению домой остановился выпить с друзьями в какой-то забегаловке. Он получил деньги за себя и за жену, кто-то из знакомых это приметил, и дружбы как не бывало. Они вынудили его отдать деньги, иначе убьют, однако, мой дед хорошо был знаком с тем, как обстоят дела и, я уверен, он не сомневался, что его убьют, даже если он и отдаст деньги, только бы он не нажаловался куда следует. Он попросил только одно - проститься с доченькой. Мама рассказывает, он подошел к дому и сказал: Принеси мне Верочку, я хочу поцеловать ее. Моя бабушка Тася не сразу поняла, зачем это все, но просьбу выполнила. А потом, когда он развернулся уходить, она и спросила: Ты куда это на ночь глядя? Меня ждут, я ненадолго.
   После института маму пригасили играть за профессиональную команду. Она на радостях позвонила маме. Бабушка Тася обрадовалась и говорит, ну щас гостиница куплю и приеду к тебе. Но она так и не приехала. В тот же день, мама говорит, как люди ей рассказывали, ее сбил автобус, а она с дороги поднялась и побежала, и все звала, где моя Верочка, где моя Верочка. А потом упала на дорогу...
   В школе мама была очень высоко роста. Тренер по гандболу приметил ее, когда приехал в школу набирать молодую команду. Мама стала играть за профессиональную команду. Так, в 8-ом классе началась ее спортивная карьера. В десятом классе, она уже выступала за сборную Украины по гандболу и не жила с мамой, а вела самостоятельный образ жизни.
   Много лет мама отдала этой игре. Ее в тренера позвали и она стала воспитывать молодых чемпионов. А потом, с тяжким трудом, я появился на свет и мама решила оставить тренерскую деятельность и пошла работать в школу, чтобы я всегда был на виду, чтобы в дурную компанию не ввязался. Вот так из-за меня она бросила дело всей своей жизни. А потом ей приходилось вкалывать на нескольких работах, пока я учился в школе. Времена менялись и жизнь тоже менялась. Вот так вот из года в год, вкалывать и вкалывать.
   Я пробовал искать в Интернете ее команду, коллег по работе. Команда то никуда не делась. Есть даже личная страничка в Интернете, а вот о прошлых ее спортсменах - ни слова. Будто их и не было вовсе. Буд-то команда не становилась чемпионом СССР. Я маме рассказал, она расстроилась. Для чего же все это было, раз никто об этом сейчас и не знает, а многих из тех, кто с ней вместе играл и преподавал уже нет в живых.
   Все проходит, забывается. Теряет смысл... только то, что ты помнишь имеет для тебя значение...
   Одни уходят, на их место приходят другие. Так всегда.
   - Мам, у тебя есть мечта? - спросил я.
   - Есть одна.
   - А какая?
   - Чтобы ты наконец то семьей обзавелся, внуками нас порадовал!
   - Ну, мам, у что-нибудь лично для тебя.
   - А это что ж не для матери что ли?
   Я знал, чего бы очень хотелось моей маме. Я тоже предложил ей, как и папе, куда-нибудь съездить, но она ответила то же самое. Никуда я не хочу. Но я знал. Единственное место, где бы она хотела побывать, это не зарубежные курорты и европейские столицы, это не замки в Шотландии и острова в Тихом океане. Она хотела бы съездить в Черкассы. Сходить на могилку, где мама ее лежит. Она не была на родине уже много-много лет. Это единственное, чего бы ей действительно хотелось. Просто сходить на могилку. Вот и все. Если то старое кладбище вообще еще есть. И могилку бы отыскать.
   Мы так и сделаем. Поедим все вместе в Черкассы.
  
   Во второй половине дня мы отметили мой приезд как следует. Мама накрыла стол в беседке, где папа установил длинный дубовый стол. Мама приготовила несколько салатов, в том числе, свой фирменный "подсолнух". Сколько себя помню, мама всегда делала "подсолнух". Она всегда заменяла одни ингредиенты другими, бывает, просто намешает в него всего понемногу, но "подсолнух" остается "подсолнухом" и получается объеденье. Еще приготовила свои знаменитые голубцы, жаренные синенькие с чесноком, мясной рулет, мы с папой пожарили шашлык и овощи, я нарвал зелени на грядке, и все было готово. А еще к моему приезду папа пожарил рыбу. Готов спорить, лучше моего папы жарить рыбу никто во всем мире не умеет. Это получается настоящий шедевр кулинарии. Он вообще не равнодушен к рыбе. Каждый год он вялит рыбцов, делает чебачков и все это так... пальчики оближешь. Все было готово. Незамысловато - но вкусно, по домашнему. Мы пили домашнее вино, над которым папа усиленно трудился долгие месяцы, придавая вину тот самый изысканный вкус, за который мы все обожаем его вино. Надо сказать, отец первоклассный мастер по этой части. Он делает вино не только из разных сортов винограда, но также из сушеных яблок, алычи и сливы. Я никогда не пробовал ничего подобного, что обладает таким вкусом и эффектом "ураган Геннадий". Да, в точку. Маг и волшебник высшего порядка, винодел Геннадий Левиин, в этот раз сварганил малиновое вино. Пахнет свежими ягодами, на вид светло-красного цвета, пьешь, сладкое, чуть с кислинкой, и чувствуешь на губах вкус жизни. Сладкое и кислое все одно - жизнь. Опять хочется сказать, что не пробовал ничего подобного, но я так и скажу! Какое, в задницу, французское вино или прочее! Вино придворного Мага королевства Виноделия - угощенье для просвещенных. Остальные сливки общества, пусть облизывают свои кубки и с отвращением сплевывают на пол. Им такое вино и не снилось! Мама говорит, что время от времени отец так долго и напряженного тестировал малиновое вино, что натестировавшись, засыпал прямо в кладовой среди бутылок. Да, папино вино - ураган. Такой ураган, что к чертям забросит в Изумрудный город. Но только меня забросил совсем в другое место. Хотя, как знать, как знать.
   Мы ели, пили и разговаривали до самого вечера. Съели почти все. Мама от силы выпила стаканчик вина, а мы с папой натрескались. Я так давно не ел маминой кухни, что раздул живот до размеров Вселенной. Куда в меня столько влезло, как в гребаную черную дыру. Я человек черная дыра! Не подумайте ничего плохого! Да...
   Риму было бы смешно такое услышать...
  
   Рим, где же ты?
  
   Малиновое вино, куда ты меня унесло? Тра-ля-ля...
   Хмельное винцо, даже сверххмельное всех хмельных, под конец дня у меня развязался мой длинный розовый язык. Язык у меня болтливый, особенно, когда его хозяин выпьет сверх меры. Я наговорил черт знает чего. Да, я был пьян, не настолько, чтобы упасть лицом в тарелку и уснуть, но этого количества малинового вина хватило, чтобы я почувствовал себя на вершине этого чертова Мира, ну как обычно, словом. И, как обычно, в таких случаях мой длинный язык почувствовал небывалую свободу. И вот меня несет, как кусок говна по канализации, все дальше и дальше... в отстойник. Я прекрасно помню, что я говорил. Лучше бы я забыл.
  
   Я сидел себе сидел, слушал, как родители спорят о том, когда президент обещал поднять пенсию, и поднимет он ее вообще, а потом ляпнул ни с того, ни с сего: "Да хрен там он поднимет. Посмотрите вокруг, людям же плевать друг на друга, и когда этого мира не станет, вот и поделом вам, людишкам. Будьте уверены, все так и будет, и очень скоро! И не будет ни министров, ни президентов, ни королей! Чума заглянет в каждый дом!". Они замолчали.
   Потом папа сказал: "Ага, ага!".
   Мама: "Пусть поднимут пенсию, а потом будь что будет". Вот тут то я и раскрыл рот. Да, мне только волю дай рот раскрыть.
   Я начал свою браваду. Самое забавное, а, может, и нет... стыд и срам... по моим щекам потекли слезы, когда я все это изрекал. Я заплакал. Я вечно не могу себя сдержать, хнычу, как нытик! А я ведь взрослый мужик. Ну, мой дорогой Посторонний Т., тебе то не привыкать к моему нытью, верно?
   Взрослый мужик, которому иногда хочется поныть.
   Давид, Давид, как несправедлив этот мир, как он жесток, как он безнадежно болен... давай поплачем, а? Давай порыдаем и все пройдет...скоро твоя горечь уйдет! Люди непробиваемые, как танки...
   Захныкал, бля, как мальчишка, как давным-давно, когда они ругали меня за двойки в школе. Стою на пороге и хнычу: "Мама! Я получил двойку по алгебре! Аааа..."
   "Ну щас схлопочешь по заднице за двойку по алгебре!"
   Такого никогда не было. Я хныкал, когда получал плохие оценки в начальной школе, но родители меня никогда и пальцем не трогали. Зато с ремнем я был знаком разок, когда покурил в шестом классе, жопа горела так, будто ее горьким перцем натерли.
   Мама молчала, а отец не мудрствуя спросил:
   - С чего это ты взял?
   Да, Давид с чего это ты взял? Расскажи! Просвети стариков, потешь их! Ты - свет миру!
   - Я просто знаю. - ответил я, вытирая слезы рукавом рубашки. - знаю и все!
   Без сомнения, в тот момент я был похож на идиота. Плачущего идиота. Дурачок Давид потерял любимого плюшевого медведя, ай ай ай. А теперь с досады наделал себе в штанишки, случайно, непроизвольно. Такое бывает, не ругайте его за это. Он же еще маленький. И к тому же идиот. "Нет, он просто наклюкался" говорили глаза моего отца.
   Я поднялся со стула, оперся на стол обеими руками, меня, как говориться торкнуло, говно ляпнулось о стенку канализации... но понеслось дальше. Можно сказать, я пересек Горизонт Событий, преступил черту, откуда нет возврата. Так всегда и бывает, когда я наклюкаюсь. Бравада имела место быть, бравада продолжалась.
   - Вам кажется, я говорю бред? Конечно, что еще вы можете подумать. - я засмеялся, да так что впору было подумать: Он точно съехал с катушек.
   "Нет, он просто наклюкался"
   - Сыночек, почему... - начала мама, - почему ты так странно настроен?
   - Странно настроен? - переспросил я, улыбаясь во весь рот - странно настроен? Это как?
   - Почему ты так плохо думаешь о жизни, о мире, о людях? Почему ты так жесток ко всему? Я уже не первый раз слышу от тебя такие слова...
   - А почему нужно жалеть людей?
   - Тю! Не пойму! Что с тобой твориться? Откуда ты всего этого набрался?
   - Да не наливай ему больше и все! - сказал отец. - Вино в этот раз выдалось крепкое! Сам уже сижу глаза в кучу! А он и подавно!
   - Я... я слишком долго здесь, - спокойно ответил я - и мне лучше знать какие вы, я уж знаю. Я устал от людей. Устал от этого мира. Вы даже не подозреваете, кто я, или что я, а может я просто человек, но у меня есть цель, есть смысл, или нет. Есть Путь! Путь! Везде Путь! А что есть этот Путь? Кто-нибудь знает, а? Пап, может ты знаешь, а?
   Он удивленно уставился на меня. Глаза в кучу.
   Как же мне стыдно за себя.
   - А ты мам? Мама бросила на меня удивленный взгляд. - Вот и я ни фига не знаю! А он все твердит - Путь! Путь! Путь это, Путь то! Путь выдрючит тебя в задницу если ты, тупой говноед, задумаешь сойти с него... - я осекся. Такого родители точно, ни разу в жизни не слышали от своего сына. Ни в восемь, ни в четырнадцать, ни в двадцать, а уж в тридцать с хвостиком тем более не ожидали услышать.
   Как же мне стыдно за себя. Я точно псих.
   Который к тому же еще и наклюкался.
   Мама и папа ошеломленно уставились на меня, будто перед ними стоял президент России и крутил перед ними голой задницей, приговаривая: "Вот! Вот вам ваша пенсия! С пылу с жару!".
   Этот взгляд мог говорить только об одном: "Наш сын к чертям спятил".
   И наклюкался.
   А я, стоял у стола и жестикулировал руками, ругаясь про себя какой же я идиот.
   Отец тяжело выдохнул и сказал:
   - Ну хватит Давид, это уже перебор!
   Он всегда говорил: "Ну хватит, это уже перебор", когда его что-то раздражало. Теперь его раздражала моя пьяная физиономия и тот бред, который вылетал из моего рта. Любого нормально человека это будет раздражать. Я сам себя раздражал. И сейчас раздражаю.
   - Нет не хватит. - спокойно ответил я. - Вы считаете, я все придумываю, да? У меня что-то с головой, да? Нет... а если я скажу, что был в Вавилоне, древнем Египте... убивал людей, всегда убивал... умирал и воскресал, умирал и воскресал! Что тогда? А? Что тогда?
   - Давид, сынок, я думаю...
   - Это правда, мам! Ты веришь мне, мам? Посмотри на меня, мам, посмотри мне в глаза и скажи, что я вру! Скажи!
   - Так! - отец встал из-за стола, - а ну перестань! Иди, умой глаза и давай спать! Не умеешь пить - так не пей!
   - Я не пьян! - завопил я в ответ.
   - Тихо оба! - прикрикнула мама. - Сынок, я... Бог говорит мне...
   - Он ничего не может тебе говорить, мам. - воскликнул я. - Ни тебе и никому! Бога нет! Ты не знала? Ваша вера ничто...
   - Давид, хватит! - рявкну отец. Мама спрятала лицо в ладонях и отвернулась. Она не плакала, нет, просто не хотела смотреть на своего взрослого сына, который натрескался вина и теперь городит всякую чушь, а что еще хуже вытирает ноги об ее Боженьку и чуть ли не ссытся себе в штаны от этого.
   - Пап, я...
   - Хватит! Умыться и спать!
   Я опустил голову, и снова потекли слезы, и снова я не в силах был их сдержать. Так всегда бывает, когда больно. Просто больно. Когда тебе говорят: "Прости, я должен уйти, таков Путь" Слезы текли и текли, как капли дождя по стеклу, подчиняясь простому закону физики. Точно также текли и ее слезы, тогда, давным-давно... Путь есть Путь. Я хотел продолжить свою браваду о людях, о мире, но, передумал. Я махнул рукой и тихо сказал:
   - Простите меня.
   И пошел спать. Они не поверят.
   Никто не поверит. Хоть головой о стену бейся - ни слову не поверят. Как говорит Рим, этот уровень для людей навсегда закрыт и нет ключей к его стальным механическим дверям.
   А если они и поверят - сойдут с ума.
   - Иди иди, давно пора! - выкрикнул отец.
   Вот так. Приезжаешь домой раз в пять лет и все портишь к чертям. Обсираешься.
   гребаный, двинутый на хер, сынок, который приехал домой раз в пять лет и обосрался.
   Мне казалось, они точно подумают, что я съехал с катушек, а потом я осознал, вот так внезапно это пришло ко мне. Они все поймут, родители всегда понимают своих глупеньких чад, которые сбились с пути.
   Сбились с Пути...
   Я неуверенной походкой поплелся в дом. Поднялся по лестнице на второй этаж, один раз грохнулся, стукнулся локтем о ступени. Мат-перемат. Зашел в комнату, хлопнул дверью и завалился, в чем был, на кровать. Часы показывали 8:12. С минут пять я лежал и глядел в окно, на дворе догорал летний день. Мне казалось, кто-то смотрит на меня с другой стороны, там, в темнеющем небе, машет мне рукой... Слезы высохли. Но боль осталась. Боль, которую я сам в себе и породил. Кто же ответит мне на все мои вопросы?
   Я думал о нем... Рим.
   Думал о Софии...
   Рим.
   Где же ты?
   Потом я провалился во тьму. И она снова, как родная мать, приняла меня. Она всегда понимала меня, всегда. Она не задавала вопросов, не осуждала, только ласкала и успокаивала, а я спал у нее на руках, как когда-то давно на руках у матери. Но тьма всегда была рядом, всегда готова была принять меня. Она не задавала вопросов, да. Не осуждала.
   - Давид... - кто-то позвал меня.
   - Кто здесь? - я поднял голову с подушки.
   - Ты помнишь город? - сказал голос.
   Я повернулся на другой бок. Кто-то сидел на стуле возле окна, скрестив ноги. У него что-то было в руках, какая-то палка. Тьма кругом не дала мне рассмотреть получше этого человека. Но я уже знал, кто это. Я узнал его голос. Я всегда узнаю его. Узнаю из тысячи, из миллиона... Тот, кто всегда приходит с тьмой.
   - Рим?
   - Привет, Давид.
   Я приподнялся на кровати.
   - Это правда ты? Рим!
   - Может быть, я не знаю.
   - Я сплю, да?
   - Может быть.
   Я удивленно посмотрел на него. Потом тьма расступилась и я увидел его лицо, он выглядел так, будто мы вернулись в прошлое лет на десять. Он был молод. У него что-то было в руках, какая-то палка.
   - Рим...
   Через секунду его образ заморгал, словно программа по телевизору при плохом сигнале.
   - Рим?
   - Я здесь.
   - Мне это сниться?
   - Может быть.
   Я не понимал, что происходит. Но что-то происходило. Что-то всегда происходит, только из людей единицы обращают на это внимание. Остальные живут этим миром, живут мечтаниями, живут стремлениями. Живут повседневностью. Живут в муравейнике. А наш мир, наш большой мир движется во Вселенной неизвестно куда. Всем плевать.
   - Хочешь, я сыграю тебе?
   Он приложил палку к губам. Я понял, что это флейта, какая-то дудка, или что-то типа того.
   - Рим, ты же не умеешь играть...
   - Умел играть на кавале, правда, очень давно... очень давно. Ты помнишь город? Город в огне?
   - Что...
   Он играет. И кавал поет, поет как моя мама, мелодия уносит меня, она такая знакомая...играй Рим играй, кавал поет... звуки времени... звуки жизни... звуки смерти... такие родные, близкие...
  
   кавал поет...
  
   я вижу... корабль... корабли. Они огромны. Их много. Морские чудовища, о которых рассказывают легенды. Чудовища на службе у Рима. Они скользят по морской глади свободно и естественно. Их гигантские алые паруса раздувает ветер перемен.
  
   кавал поет...
  
   ветра нет. Гребцы дружно ревут. Весла входят вводу и выныривают, как огромные морские рыбы. Десятки огромных морских рыб. Воняет потом и жареным мясом. Моим потом и куском мяса, что я держу в руках. Я неторопливо жую, глотаю... и улыбаюсь. Сплевываю на палубу. Скоро мы сойдем на берег.
  
  
   кавал поет...
  
   в походе солдаты всегда несут свою поклажу на себе. Чем сражаются, на чем спят, чем питаются. Идти приходится недолго. Многие идут молча. Я еду верхом на сером жеребце. Жарко. На этой земле очень жарко. Пот течет ручьем. Позади тянутся большие обозы. Конница. Впереди шагают тысячи легионеров. Их шлемы висят на панцирях, блестят золотом в лучах солнца. Большие щиты, скутумы, в правой руке, копья в левой, мечи покоятся в ножнах. На длинной палке легионеры несут свою поклажу. Если представится случай - легионеры будут бесстыдно грабить деревни. Таков закон войны.
   Carthago delenda est. Эта мысль не выходит у меня из головы. Когда я иду по этой мертвой, высушенной земле, когда спал, когда ел. Всегда эта мысль. Эта мысль о смерти. О многих, десятках, сотнях, тысячах смертей.
  
   кавал поет...
  
   вдалеке я вижу стены... Они огромны, из тесаного камня, с башнями и бойницами. Говорят, в этих башнях прячутся самые меткие лучники и пращники. Но стены притягивают. Как же они огромны. А за стенами, огромными стенами из тесаного камня, как амфитеатр поднимается город. Высокие дома, окруженные садами, храмы с колоннами, обелиски. Как же огромен город, как он изящен, красив. И множество улиц и улочек. Он прелестен этот город. Так же неописуемо красив... как и та женщина с острова. А еще я вижу маяк. Но все это сгинет во славу Рима.
  
   кавал поет...
  
   после метания дротиков, переходим в рукопашную. Говорят, это отряд пуннийских убийц. Они ловкие и проворные. Бегут, прикрываясь черными щитами. Но и они смертны. В одной руке я держу дротик в другой копье, мой меч в ножнах. Когда я бросаю дротик, я не прицеливаюсь, черных змей слишком много. Дротик найдет свою цель. И находит. Дротик пронзает дикаря в грудь.
   Для нас они дикари. Для нас все дикари.
   Ударом широкого щита меня сбивают на землю, падаю, чувствую вкус крови на губах, моя кровь, я знаю свою кровь на вкус. Это моя кровь. Быстрым движением я отрубаю ему стопу, из под раскрашенной маски вырывается дикий вопль. Гладий хорошо рубит кости, но протыкает тела лучше. Дикарь скачет на одной ноге, в следующую секунду дротик сбивает его с ног. Дротик метнули точно. Он торчит из его шеи, а отрубленная стопа в сандалиях валяется рядом. Я вскакиваю, с разворота протыкаю копьем другого дикаря, черного, как грозовая туча, и маска на его лице тоже черная, но там где прорези для глаз - алые пятнышки. Они почти незаметные, но я их вижу, потому, что копье проткнуло дикаря насквозь и он навалился на меня. Снова делаю выпад, и лезвие моего меча вонзается в живот еще одного дикаря. Гладий хороший меч. Другой дикарь царапает своим кривым мечом мой нагрудный панцирь. Римские мечи короче дикарских, но шлем и панцирь хорошо защищают. Дикарь заносит руку для второго удара. Неумело. Неумело бьет, я уклоняюсь и ударом ноги сбиваю его с ног. Гладий хороший меч. Он хорошо рубит кости, но протыкает тела еще лучше. Потом все повторяется. Ничего не меняется.
  
   Мы прорубили первую линию противника. Теперь можно начать дышать.
  
   кавал поет...
  
   слоны. Я много слышал об этих животных, но ни разу в глаза их не видел. Они огромны, но нерасторопны. А еще слоны трусливы. Они сеют панику среди легионеров, но и сами бегут прочь. Они подчиняются погонщику. Слоны в доспехах. У каждого слона на спине башня. В ней лучники. Слоны боятся смерти. В слонов выстреливают из скорпионов. Железные дротики рвут доспехи и пробивают толстую шкуру.
   Я вижу, как на нас несутся обезумевшие животные. Гастаты гибнут под ногами этих могучих зверей, их бивни с острыми длинными наконечниками расшвыривают солдат в стороны, как куски земли, протыкают их. Дротики и стрелы карфагенских лучников быстро находят цель. Перепуганные, сметенные гастаты падают один за другим. Слоны, бедные существа насильно вовлечены в людское безумие. Я бросаю дротик, он пронзает погонщика и тот сваливается с шеи слона ему под ноги. Слон наступает на него и топает дальше. Железный дротик пронзает слону ногу. Я бегу навстречу зверю, подхватываю копье с земли. Один из лучников выпускает в меня стрелу, я отпрыгиваю, стрела проносится мимо. Слон замешкался. Я успеваю подскочить к нему и со всей силы пронзаю копьем его толстую, морщинистую, темно-серую шкуру в боку, там, где нет доспеха. Слон ревет. Я выдергиваю копье и бью снова. Слон издает трубный рык. В этом крике много боли. Медленно, он заваливается на бок, башня на его спине обрушивается на землю. Я запрыгиваю на слона и приканчиваю обоих лучников. Один из гастатов с иступленным криком отрубает слону хобот.
   Как умирает слон? Мучительно. И скорее не от раны, от бесчеловечности человека. Почему ты так жесток, человек?
   Слышу, трубят в рог. Сгруппировавшись вокруг знамени, воодушевленные скорой победой над этими животными, мы снова переходим в наступление. Если нас перебьют, знамя не должно попасть в руки врага. Знамя нужно защищать любой ценой, до самой смерти. Погонщики отступают. Время для конницы.
   Римская и нумидийская конница топчет карфагенских всадников.
   Теперь можно начать дышать.
  
   кавал поет...
  
   свистят баллисты и скорпионы. Штурмовые башни на колесах медленно ползут к высоким стенам. На крыше и боковых стенах этих деревянных башен шкуры животных, шкуры помогают против горящих стрел. Иногда помогают, иногда нет.
  
   У этого города высокие стены, из тесаного камня. С высоких стен, с зубцами и башнями, сбрасывают обезображенные трупы пленных солдат. Им отрубаю конечности и выкалывают глаза. Или просто выкалывают глаза, а потом бросают вниз. Когда они падают вниз со стены, они думают о смерти?
   А мы стоим и смотрим. Римляне любят смотреть.
  
   кавал поет...
  
   массивный таран разрушил стену. Мы движемся в пролом. Мы плотно прижимаемся друг к другу, вскидываем щиты наверх, закрывая головы, те, кто на флангах прикрывают щитами с боков. Черепаха. Мы называем такое построение черепаха. Боевой порядок на поле боя. Дружно ступая в крови и песке, мы движемся к пролому в стене, мы первые, кто войдет в него, если войдем. Мы здесь, чтобы умереть. В нас летят копья с насаженными на них головами пленных легионеров. Одному солдату копье угодило в голову. Стало две головы. Он сделал то, чего делать нельзя. Неистовство отравило его кровь. Он вскинул щит и покинул строй. Этого нельзя делать. За щитами наша колонна непроницаема, неуязвима. Его кровь брызгает на меня, потому что я шагал с ним плечом к плечу, он падает, издавая клокочущие звуки, на его тело наступает другой легионер, закрывая брешь своим щитом. Он молчит. Смерть привычное дело. На тело солдата наступают и другие легионеры, наступают в его кровь. Мы движемся вперед. Одним шагом, одним вдохом, одним выдохом. Кровь, песок и камни.
  
   кавал поет...
  
   мой меч разрезал ему горло. Он булькает, как котел с водой, падает и затихает. Гладий хороший меч. Затем я проделываю это снова и снова, но врагов много, как черные змеи они ползут на меня со всех сторон. Рядом кричат и рвут друг друга на части безумцы. Они выдавливают друг другу глаза, откусывают уши и носы...
  
   кавал поет...
  
   я бегу впереди. От крови меч выскальзывает из руки, как рыба, выловленная в речке. Копье легко находит врага. Входит в тело быстро, неумолимо.
   Я резко делаю выпад и протыкаю мечом очередного дикаря. Римские мечи хороши. Гладий хороший меч. Он легок, свиреп и любит кровь. В этом городе много улиц. Очень много. Улиц и улочек. Улицы вымощены камнем, а еще вижу сады, дивные сады. Высокие дома из белого камня, из досок, из морских валунов, храмы с витыми колоннами и капителями, обелиски. Волшебный город. Как он мил мне. И как же я ненавижу его.
  
   рукояткой меча я сбил с дикаря маску. Он чернее ночи, но белки его глаз белее облака в ясную погоду. Он смотрит на меня, я на него. Наверно он думает о смерти, я тоже всегда думаю о смерти. Всего мгновение и я бегу дальше. Со мной мчатся десятки легионеров, безрассудные в своем бесстрашии, они рьяно бросаются в бой, наскакивают на мечи и копья, дикарские дротики и стрелы летят точно, как заговоренные, рвут плоть, как нож мясника. Я бросаю копье в дикаря-лучника и подхватываю с залитой кровью земли скутум. На меня бросается несколько человек, они как львы на арене, спущенные с цепей, достойные противники, дикие и хитрые. Они набрасываются на меня... животные.
  
   кавал поет...
  
   говорят, дикари приносят кровавые жертвы своим черным богам, их черная магия живет в каждом, и каждый проклинает своего врага нечистой смертью. Они жгут большие костры и бросают в них своих первенцев. Они молят об удачной торговле, богатом урожаем, победе в войне. Колдовство. Но сегодня черные боги отвернулись от них. Колдовство пропало. Дикари остались один на один со своей судьбой.
  
   - Всех убивать! - я кричу, что есть сил. Сгруппировавшись, воодушевленные моими словами, легионеры оттесняют дикарей, прикрываясь большими щитами. Шагают, наступая на мертвых, солдаты великого Рима. С боем мы берем каждый дом. Убиваем всех. Город огромен - смертей много.
  
   кавал поет...
  
   я махаю мечом во все стороны на улицах прекрасного города, который так мил мне и который я ненавижу. Я жажду смерти. Своей смерти. Вт она, прекрасная женщина с острова, протягивает ко мне руки, прижимает меня к себе... истошный вопль разрушает иллюзию.
  
   мертвых скопилось слишком много, смрад их тел способен затмить солнце. Мои зубы вонзаются в ухо дикаря, он кричит, чувствую плоть во рту, его нож режет мне руку, не чувствую боли. Я перерезал ему горло кинжалом.
  
   я бегу по длинным каменным улицам города, вместе с другими кто пришел за смертью и славой.
  
   кавал поет...
  
   - Всех убивать!
   Мертвых слишком много. Мой меч утолил жажду. Женщины, мужчины, старики... дети.
   Да, всех... убивать... я люблю убивать.
  
   кавал поет...
  
   я снимаю шлем и смотрю на него. Металлический шлем с плоскими, посеребренными краями, он закрывает лоб и уши. Хороший шлем и Гладий хороший меч. Мой шлем украшает ярко-красный султан. А еще на шлеме кровь. Ярко красная. Я вижу перед собой огромные ворота, двери нехотя ползут в стороны, как длинные ноги женщины с острова, да, как ее ноги. Лоно... входишь в нее, я вхожу в нее, вхожу в женщину. Этот храм прекрасен... он так прекрасен, как и лоно женщины, той, с острова, у нее были темные глаза.
   в храме много богатств. Золото. Я жажду золота. Я вижу перед собой каменного исполина, на его челе конусообразная шапка, он знаком мне, или же нет, это неважно, главное золото, кровь и смерть. Этот каменный исполин в одной руке держит щит, в другой сжимает топор, или молот. Он смотрит на меня. Он отомстит мне за смерть?
   Кругом крики, смех, а еще... еще запах костра, едва ощутимый, но это он. Запах огня.
  
   кавал поет...
  
   "Всех убивать!" Именно так, и ни как иначе. Именно за этим мы и пришли. Никто не просил пощады. Римляне никого не щадят.
   Запах пота и женского тела, чистого, натертого благовониями, и еще чего-то... смерти. Да, смерти. Думаю о женщине с острова и хочу спать. Рядом лежит молодая дикарка, темная как финиковая косточка. Ее груди маленькие, а соски розовые и большие. Мы разбрелись по городу. В городе много сокровищ, и трупов много. Они повсюду, куда ни глянь. Их скидывают в глубокие ямы и рвы. Я нашел эту женщину в богатом квартале. Она показалась мне красивой, она не сопротивлялась, напоила вином, потом раздвинула ноги и я вошел в нее, но не так, как в женщину с острова, мне не понравилось, потом она достала кинжал, но я успел свернуть ей шею. Я воткнул в нее меч, просто так. Гладий любит кровь. Теперь я хочу спать. Время прошло, столько дней позади? Много дней? Сколько смертей?
   Я вытаскиваю меч из черной женщины, ожерелье из зеленых камней сверкает на ее шеи, как звезды в ночи, зеленые звезды. Ее глаза открыты, темные глаза, она смотрит на меня, но смотрит не так, как та с острова, с черными глазами.
  
   кавал поет...
  
   воняет костром и смертью, еще горящими телами, да, смертью. Многие люди умирают под разрушенными домами. Ямы, заваленные трупами - рассадник болезней и мух.
   Я стою вдалеке, за спинами солдат. Вокруг собрались те, кто любит смотреть. Все римляне любят смотреть. Смотреть они любят даже больше чем убивать. Мы стоим у большого каменного храма. На высоких стенах уродливые звери с разинутыми пастями. Они здесь повсюду. Говорят это храм Бога-целителя, который воскрешает мертвых. Он воскресит всех мертвых?
   По улице идут выжившие жители этого великого города. Мужчины, женщины, дети и старики. Их сотни. Они все идут и идут. Теперь они рабы Рима. Все рабы Рима. Город пал. Победителя ждет триумфальное шествие по улицам Рима. Он будет ехать в колеснице от Марсова поля до самого Капитолия, его голову украсит лавровый венок, а впереди, на привязях, буду идти значимые пленники. Свободные люди, но уже рабы. Рабы Рима. Кто был царем, стал рабом.
   Мы разграбили город. В домах, храмах и на рынках много богатств и яств. Это единственное, чего мы достойны. Это единственное, что нам нравится, как и убивать. Еще смотреть.
   Многих прельщает красота местных женщин и сокровища города. Много женщин было и римском лагере. Но здесь они слаще, ведь город теперь наш, победитель получает трофеи войны. Трофеи сладки.
  
   кавал поет...
  
   огромный храм черного бога. Мраморные полы и колонны украшенные мозаикой. Потолок настолько высок, что его не видно. На стенах искусные барельефы с сотнями сюжетов.
   Дневной свет проникает внутрь через малые оконца в стенах и разливается по всему храму.
   Здесь собрались все офицеры легиона. Вокруг пленников кругами ходит легат.
   - Госдрубал, ты смеешь просить сохранить тебе жизнь? - спрашивает легат.
   - Мне неважна моя жизнь...
   Смех офицеров.
   Голос. Я где-то слышал его, наверно я могу угадать его из тысячи голосов. Голос что-то шептал мне...во сне, всю ночь, когда я был с той женщиной на острове, шептал, как шепчут листья на ветру, тихо-тихо... он зовет меня... звал сюда.
   Я не вижу лица пленника, хочу посмотреть в него. Меч я держу в руке, скутум... где скутум? Не знаю. Последний раз, я воткнул его в шею дикаря. Там и оставил. Я иду к пленнику. В руках я несу свой шлем, он в крови, как и мои доспехи, мне нравится, люди боятся крови, да. Султан приятно щекочет мою руку, я вспоминаю прикосновения пальцев той женщины с острова. Все одно, все едино. Улыбаюсь.
   - Твои воины гниют в канавах, улицы залиты кровью, город стал прибежищем смерти, отчаяния и печали, только Рим может возродить его! А ты стоишь передо мной и увещеваешь меня? Ты заслуживаешь более ужасной участи, чем солдаты, что пролили кровь за тебя! Невинные души женщин, стариков и детей замучены! Они на твоей совести! Смотри же! Карфаген пал! Кругом смерть! А ты просишь сохранить тебе жизнь? Огонь раз и навсегда уничтожит этот город! Раз и навсегда! Никто не вспомнит о нем! Славен Рим!
   "Славен Рим! Славен Рим!"
   - Таков Путь.
   - Путь? А что есть твой Путь? Предательство и лжелюбие? Ты предал свой народ, ты просишь пощады, хотя должен до последней капли крови рвать врага на куски!
   - О том ли ты говоришь, о себе ли? Рим славен смертью невинных! Придет день, сполна упьетесь кровью на улицах Рима!
   Трибун Латиклавий Эраст ударяет его по лицу. Еще раз. Снова, сильнее.
   - Довольно! - командует легат.
   - Мы навеки покроем тебя презренной славой, Гасдрубал. - грозно произносит легат, - Потомки будут знать тебя, как труса и предателя.
   Все римляне любят смотреть. Офицеры любят смотреть. Даже, когда их солдат скидывали со стен города, все римляне смотрели. Римляне любят смотреть.
   - Таков Путь - спокойно отвечает он.
   - Рим - это Путь! Да здравствует Рим!
   "Да здравствует Рим! Да здравствует Рим! Славен Рим! Славен Рим!".
   Офицеры восторженно кричат. Я нем.
   - Город пал, Вы победили, зачем тебе еще смерть?
   Теперь я отчетливо вижу его лицо... не знаю и знаю его, кто-то обращается ко мне... не слушаю, направляюсь к пленнику, ближе и ближе, что-то зовет меня, как давний полузабытый сон, только смотрю на него, да, будто во сне, да я видел его однажды, или много раз. Во сне. Он обнажен по пояс, высок, широкоплеч, его кожа медного цвета, лысая голова, черная борода, заплетенная в тонкую косичку, по его лицу бежит пот, капельки пота, каждая капля сверкает на его лице, как драгоценный камень, в ушах золотые серьги, блестят, переливаются, нет, одной серьги не достает. От правой груди до живота тянется рубец шрама. На шее странный амулет или оберег, или что-то еще. Я его видел уже, этот оберег... видел. Он стоит гордо, широко расставив ноги, лицо добродушное, а глаза голубые, как далекие моря в холодных землях, о которых много рассказывают. Потом, он смотрит на меня... Шлем падает из моей руки, кто-то это замечает, кто-то нет. Пленник улыбается мне. Я смотрю на него. Моя рука опускается на ножны. Крепко сжимаю рукоятку Гладия. Бью его по лицу тыльной стороной ладони. Бью резко, с призрением, с отвращением. Выхватываю меч из ножен.
   - Умри жалкий дикарь! В тебе нет мужества! - кричу я.
   - Стой! - голос легата. - Смерть презренного врага прекрасное зрелище, - продолжает легат, - но еще прекраснее лицезреть его бесчестье. Рим требует, чтобы он жил. Пусть Рим получит его.
   - Нет! Распнем его! - возражаю я.
   Офицеры гогочут. Офицеры любят гоготать. Кто-то бросил в пленника кубок с вином. Все опять гогочут.
   Его жена сидит на земле, прижимая к груди своих детей. Примипил Тит пытается одеть на пленницу свой шлем, она сопротивляется.
   Гоготание. Женщина плюет в примипила. Он нежно гладит ее по волосам, будто не замечает этой ненависти, этой желчи, ее волосы черные, как пустота, такие же черные, как волосы женщины с острова. Примипил резко дергает за эти прекрасные волосы.
   - Первым делом твой муж увидит, как мы имеем тебя!
   Смех. Радостные вопли. Женщина с криком цепляется в его руку, пытаясь расцепить стальную хватку. Один из детей вскакивает и виснет на руке примипла, тот гогочет, ребенок кусает его, и он недовольно отмахивается от него, как от надоевшей мухи.
   Пленник бросается к женщине, но мои руки хватают его и тянут назад. Я умудряюсь повалить его на землю. В нем не дюжая сила, я это чувствую. Но пленник позволяет мне сделать это. Позволяет. К нам подскакивают другие офицеры. Они стоят над нами. Копье оного из них упирается в горло пленника.
   А потом... он снова смотрит на меня... он всегда смотрит мне в глаза. Он всегда смотрел.
   Огонь. Огонь все очищает, даже то, что нельзя очистить. Со временем он очистит всех нас...со временем.
  
   кавал поет...
  
   в одной руке я сжимаю дротик. В другой - копье. Мой Гладий в ножнах. Я всегда любил метать дротик. Дротик летит как стервятник на жертву. Всегда настигает цель.
   Мы ведем пленных по улице. Рядом со мной идет опцион Адриан. Солдат человек двадцать, или больше. Вооружены. Шагают дружно. Некоторых из них я знаю. Знаю имена многих римских легионеров. Под моим началом они резали дикарей, брали этот город. Многие кормят птиц, но так распорядились Боги. Они умелые войны, но всего лишь люди. Солдаты. Алчные и жестокие. Они прошли десятки сражений. Но солдату нужно только одно. Всегда будет нужно. Короли воют солдатами. Играют ими. Но болезнь придет в каждый дом. Не знаю, откуда мне это известно.
   Я иду впереди. Пленных, Гасдрубала, его жену и детей, взяли в кольцо. Моя задача - доставить пленников на корабль в гавани и отплыть в Рим. В Гаване много легионеров. И много кораблей. Мы погрузимся на квинкверему и отплывем в Рим. Война закончилась. Как и многие до, как и те, что ожидают впереди - окончатся. Все войны оканчиваются одинаково. Смертью и печалью. В Гаване много римских кораблей. Карфагенский флот повержен, но некоторым судам удалось улизнуть. В этом городе много улиц. Мы идем по узкой улочке. Я думаю о том, что должно быть. Скоро вся красота города, та, что еще осталась, превратиться в пепел и камни. Carthago delenda est.
   Нумидийские войны и тут и там вступают в схватки с легионерами. Наемники требуют награды. Добычи много и она должна кому-то достаться. Почему, когда резали женщин и детей, никто не дрался за них, как дерутся за золото. Золото не жизнь человека. Золото больше. За золото можно купить жизнь, и отдать ее можно за золото, поэтому человеческая жизнь ничто.
   Руки и ноги пленника в оковах. Женщина держит детей за руки и семенит следом за мужем. Между ними шагают два легионера. Ее белое платье в саже и крови, но взгляд ясный. Один из легионеров сбивает пленника с ног. Другой солдат бьет его по спине копьем. Потом снова. Еще раз. Другой бьет по голове, бьет ногой по лицу. Жену с детьми оттаскивают назад, держат крепко. Не дают и шагу сделать. Пленник молча выдерживает побои. Он лежит в центре круга жестоких легионеров. Война сделала их жестокими. Жажда наживы сделала их жестокими. Рим сделал их такими. Еще один солдат бьет его рукой по голове. Смеясь, срывает с уха оставшуюся золотую серьгу. Я командую:
   - Хватит!
   - Крепкий! А бежал прочь со своими змеями!
   - Хватит!
   - Приор Кентурио, зачем оставлять его в живых? Лучше убьем здесь и сейчас! Отрубим ему руки и ноги, и глаза выкалим, как он делал! Его жена красива - все будут рады, нам достанется! Попользуем и продадим за дорого!
   Снова удар.
   - Этот раб нужен Риму. В нем враги Рима увидят свое лицо. Доставим его в Рим - и нам будет награда. - говорю я.
   Что-то не так.
   - Мы так не думаем!
   Все смотрят на меня. Один из легионеров обнажает меч и приставляет его к спине пленника.
   - Да, если...
   Дхэм...
   Мио...
   Ветер. Он такой же вечный, как и дождь и звезды. Ветер вернется за тобой.
   - Что ты там шепчешь, раб?
   Слишком быстро, слишком, чтобы человек мог предотвратить это, чтобы человеческий глаз смог уловить это движение. Мой дротик попадает солдату, который хотел возразить, точно в горло, выше адамова яблока, уже мертвый он валится на другого солдата.
   Мир замер. Время замерло.
   Вскидываю над головой копье, другой рукой вынимая из ножен меч, полосую им по горлу опциона. Быстрая смерть - легкая смерть. Я бросаюсь на солдат. Время останавливается, как тогда, когда я вошел в женщину с острова... одним ударом я разрезаю две глотки, и кровь брызгает мне в лицо и на тех, кто изумленный застыл рядом. Широко раскрыв глаза они медленно, плавно, как листья на ветру, валятся на каменную улицу, и пока их тела застыли в воздухе, если это возможно, если время замерло, я протыкаю копьем другого солдата. Я слышу свой выдох и со следующим вздохом, мой меч рубит шею еще одному, слышу лязг меча о шлем, когда Гладий сносит ему голову. Одного толкаю ногой и мое копье летит вдогонку. Входит быстро. Оно протыкает его панцирь насквозь, как соломенное чучело, и я чувствую, как ветер дует с моря. Вот он... ветер...
   Дхэм...
   Мио...
   Пленник подскакивает на ноги и бросается к женщине с детьми. Его руки и ноги в кандалах, но движения быстры и смертельны, он убивает двоих солдат с такой легкостью и жестокостью, будто всю жизнь, или много жизней, он убивал...всегда убивал. Голыми руками, с быстротой бури сворачивая им шеи и ломая конечности...
   Еще один выдох и в следующую секунду, если секунды существуют сейчас, я вырываю копье из тела легионера, как нож из свиньи, и направляю копье в бегущего на меня солдата. Снова удар. Снова кровь.
   Я поворачиваюсь. Солдат сидит на земле, копье не дает его телу упасть. Шлем упал с чела и валяется у его ног. Он не верит, что Путь есть Путь, и его Путь окончен здесь, навсегда, как и Путь многих других. Легионеры быстро приходят в себя и бросаются на меня, их много. Крики. Теперь я их слышу. И лязг мечей тоже слышу.
   - Дхэм!
   Я зову его. Он нужен мне.
   - Дхэм!
   Мой меч бьет точно, но их много. Я закрываю глаза.
   - Дхэм! - зову я.
   Где же ты Дхэм?
   Один солдат готовый проткнуть меня копьем, падает замертво с торчащим в спине дротиком. Другому солдату металлическое копье вонзается прямо в череп и выходит с другой стороны через глаз, он хватает острие руками и валится, сначала на колени, затем на бок, медленно... я хочу умереть.
   В следующую секунду моя нагрудная пластина трескается, и меч легионера протыкает меня с той же легкостью, с какой я протыкал черных змей в раскрашенных масках. Этих безумных черных змей, что покланяются черным богам.
   Он сказал, Путь есть Путь.
   Я чувствую, как рука теряет меч, он выскальзывает и падает на землю. Слышу этот звук. Звук моего меча бьющегося о камень.
   Дхэм, где же ты?
   Вижу его лицо перед собой, он раскрывает и закрывает рот, как рыба. Слов не слышу. Ничего не слышу. Потом он закрывает глаза. И я закрываю глаза. Потом я вижу, как из моей груди торчит меч. Еще вижу, как легионер падает сбитый с ног. С его губ слетают какие-то слова. Падает на меня. Замолкает. Я закрываю глаза. Слышу голоса. Странные голоса... странные...
  
   кавал поет...
  
   мелодия уносит меня в туман, где невидно ничего и никого, где пустота, безмолвие... но туман превращается в снег. Я бреду по снегу, в белой метели, как давно, в высоких снежных горах, мои ноги...вижу только свои ноги и ничего кругом, я иду и только это имеет значение, только это. Без имени, без цели...
  
   кавал поет...
  
   открываю глаза, вижу только звезды, там, в вышине кто-то машет мне рукой, или мне только кажется. Не чувствую рук и ног, мне холодно. Очень холодно. Я бреду в снежной метели...
   Дхэм?
   Я здесь Мио.
   Огонь...все горит? Я видел город в огне.
   Путь есть Путь.
   А женщина и дети? Где они?
   Он смотрит на огонь, очищающий огонь, которым полыхает этот чудный город, далеко от сюда, погребальный костер, и я сморю тоже и не могу оторвать глаз. Пламя пожара алыми вихрями взмывает вверх, устремляется в высь, как свободная птица.
   Пламя смерти яркими птицами взмывает ввысь, в ночное небо, ближе к звездам, ближе к вечности.
   Семья моего брата... Они там.
   Таков Путь?
   Да, Мио.
   Дхэм?
   Да, Мио.
   Снег кругом...
   Чуть-чуть осталось Мио. Потерпи.
   Дхэм?
   Да Мио.
   Мы снова вместе, да?
   Снова вместе Мио.
   Я устал Дхэм.
   Я знаю Мио. Потерпи.
   Дхэм?
   Да, Мио.
   Я хочу домой.
   Ты скоро будешь там, Мио.
   Дхэм?
   Да Мио.
   Ты же не бросишь меня.
   Никогда, Мио.
  
   звезды и чернота, звезды и чернота, тепло костра и холод внутри.
  
   Хочешь, я сыграю тебе Мио?
   Как раньше?
   Да, Мио, как раньше.
   Хочу.
  
   все что осталось, все что осталось... тепло костра и холод внутри... холод внутри навсегда со мной, и снег кругом... снег...опять бреду... опять бреду в белой метели...
  
   кавал поет...
  
   Я открыл глаза и последние звуки кавала еще звучали, или мне только казалось. А еще, мне казалось, что пахнет дымом и... смертью. Мои руки в крови... я слышу его голос и вижу стены...вижу город...город в огне. Пламя пожара алыми вихрями взмывает вверх, устремляется в высь, как свободная птица.
   Именно это я видел. Именно так все было. Карфаген пал. Карфаген стерли с лица земли. Из зависти. Из глупости. Ничто не меняется. Ничто.
  
   Голова болела, кто-то стучал внутри маленькими молоточками, но стучал со всей своей гребаной силы. Никакого Рима, кавала, ничего. Только молоточки тук-тук тук-тук.
   По-моему, а теперь судя по всему и не только по-моему - я свихнулся... окончательно и бесповоротно. Римские легионеры, туземцы из племени тумба-юмба, город в огне, женщина с острова... ни в сказке, как говориться, сказать, ни пером описать. Я тронулся. Ооо у меня большая беда, большая беда с головой, и имя этой беде - Мистер Гадский Янус. Да? А он тут при чем? При всем! Ладно.
   Я уже и не знаю, как правильно характеризовать свои поступки, свои мысли, свои переживания, а сны - так и подавно. Плевать. Надоело.
   Хотел извиниться перед родителями, на трезвую голову думаешь - лучше бы я держал язык за зубами, на пьяную - думаешь иначе, или не думаешь вообще. Да, они мои родители, но они обычные люди, они не готовы слышать то, что я вчера сказал. Наверно они никогда не будут готовы. Никто из людей не готов, так он сказал. Я их люблю, они должны знать.
   О чем, Давид? О том, кто ты и что грядет? Зачем им это? Они не доживут до этого дня. Ты - это все что у них есть. Единственная радость в жизни. Ты - их смысл жизни. Зачем им больше?
   Я встал с кровати, вышел из комнаты и спустился вниз.
   Отец, испив вина больше меры, в разы больше меня, довольный, храпел в зале перед телевизором. На экране какой-то дядька, лысый и в очках, в нос бормотал о вспышках на солнце: "В посъеднее эээ въемя, сонце эээ ведет себя эээ крайне странно вот эээ и...". "Да, - подумал я, - поджарит твои яйца в скором времени Мистер Эээ, будь уверен". По телевизору чаще крутят всякую дребедень, нежели что-то полезное. Радиоактивную дребедень, и если долго смотреть и слушать, что они там буровят, вырастит второй мозг из копчика.
   Я зашагал на кухню. Во рту словно котята нагадили, воды бы, воды... Я открыл холодильник и достал трехлитровый баллон компота из вишни, как я его люблю. Налил в кружку и стал хлебать, мозг загудел от холодного компота, ну и мать его так. Потом я вернулся в зал, из соседней комнаты вышла мама.
   - О, сынок, ты чего не спишь?
   - Мам... я... - как маленький уставился на кроссовки.
   - Мам, я напился вчера. - тихо сказала она.
   - Ага.
   - Ох, как наклюкался.
   Я посмотрел на маму. Она улыбалась. И я тоже. Мне снова семнадцать.
   - Так, давай быстро наверх, я сейчас, только отца укрою.
   - Ага.
   Я снова вернулся в свою комнату. Я разделся и нырнул под прохладные простыни, на которых до этого спал в одежде и обуви. Ну и ладно. Я просто лежал и смотрел в потолок. А в голове все тук-тук-тук, но уже потише. Через минуту в комнату поднялась мама с большой кружкой компота в руках.
   - Вот тебе, знаю захочешь. - она поставила кружку на тумбочку рядом с кроватью.
   - Храп у батяни что надо. - сказал я.
   - И не говори! Первое время, помню, вообще спать не могла, я его и так ворочаю и так, а он и носом в подушку храпит. Только усну, и тут ты в кроватке как завопишь, и я вот всю ночь хожу по квартире, на руках качаю, пою тебе, ты глазки закроешь, соску чмокаешь, думаю, уснул, только положу тебя обратно, а ты опять давай кричать. Вот так вот с тобой на руках в сидячем положении и спала, а тут отец, как давай песнь свою запевать, думаю, ну хоть прищепку ему на нос цепляй!
   Мы рассмеялись. И тут опять с первого этажа донесся громкий протяжный храп. Мы снова засмеялись.
   - А я вот, вроде, не храплю. - сказал я.
   Мама села на край кровати и погладила меня по голове, как мальчишку. Я и есть мальчишка для нее. И навсегда им останусь. Я растянулся в улыбке и закрыл глаза, как довольный кот.
   - Мужичек мой, как же ты повзрослел за эти годы. Как мы с отцом давно тебя не видели. Как мы соскучились...
   - И я очень соскучился мам...
   Она смотрела на меня, как... как может смотреть только мама. И это не передать никакими словами, дорогой мой Посторонний Т. Не передать такое. Мы ищем тайны мироздания, мы жаждем покорить космос, обратить свинец в золото. А не замечаем рядом самого главного. Рядом с нами...
   - Сынуля, я туту тебе носочки тепленькие связала, там же в Сибири зимой то морозец что надо, не то, что у нас здесь, нос пощиплит!
   - Спасибо мам, теперь тепленько будет и не ножки мерзнуть не будут.
   Она обняла меня.
   - Мам, - начал я, - а спой мне, как раньше.
   - Что спеть, сынок?
   - Колыбельную, ну ту про звезды.
   - Про звезды? - переспросила мама.
   - Ага.
   - Давно я ее не пела то...
   - Ну, спой, мам...
   Мама тихонько запела:
  
   Ночь пришла, уснули люди,
   Спи и ты, сыночек мой,
   Дивные мечты и грезы
   Позовут тебя с собой,
   И круженье колыбели,
   Звезд качанье в тишине,
   Спи сыночек мой любимый...
   Звезды позовут к себе...
  
   а я свернулся калачиком и смотрел на нее. Я снова вернулся туда, в то далекое время, которое, кажется, и не существовало вовсе, но, как и все прочие вещи, оно жило, пока жива память о них. Рим говорит, что память это слишком многое, что дано человеку. Слишком многое. Я был там, в Карфагене, а теперь память возвращала меня в мое детство, а может и куда-то еще. В сновидениях все возможно, в сновидениях нет преград, нет выбора... ведь все возможно, пока чертов выбор не сделан...
   И я уснул.
  
  
   СТРАНЦА ВЫРВАНА
  
   Следом я поехал в Москву, мне и по делам надо было, и еще я хотел навестить свою крестную и Капитана Вита. А еще я хотел наконец увидеть Костю и познакомиться с его женой. Но с ними я так и не встретился. Они были еще в Гудермесе. Они собирались приехать только в конце лета.
   В Москве много попрошаек. Всяких разных мастей. В метро их вообще ни счесть. В вагоне ко мне подсел один, в военной форме, заросший, неопрятный, на правой руке кисти нет.
   - Будь добр, дай, сколько можешь... мне бы на билет до дома набрать...
   Я посмотрел на него. В глаза ему посмотрел. Он взгляда не отвел. Я вспомнил попрошайку с ребенком. Вспомнил как Рим сверлил меня взглядом...
   Лицо смуглое, брови нависшие, глаза светлые. Смотрел парень открыто и добродушно.
   - Служил? - спросил я.
   - Собаки служат, я долг исполнял - ответил он.
   - А может, форму купил, или снял с кого? А руку, поди, по пьянее оттяпали...
   Мне просто захотелось съязвить. Эти попрошайки...
   - Подарок - спокойно ответил он. - В нашем взводе у каждого такой подарочек.
   Я молча кивнул.
   - Знаешь парень, я бы в жизнь не унизился и не пошел просить, я бы пешком домой пошел, да пошел, что тут идти, тыщу кэмэ, это что расстояние? Я в Чечне больше прошел... да вот к отцу бы в срок попасть, болен он.
   - Ну позаливай мне, позаливай - я снова съязвил.
   Он молча кивнул и пошел прочь.
   Что-то меня дернуло и я схватил его за куртку.
   - Постой...
   Он не обернулся.
   - А где служил-то?
   - В аду.
   - Это там, что ли тебе... кисть оторвало?
   - Некоторым повезло меньше.
   Голову не поворачивал.
   - У тебя есть еще вопросы?
   - Нету...
   Я достал мелочь, высыпал ему в руку.
   - Спасибо парень, храни тебя Господь. - сказал он.
   - Я не верю в бога - ответил я.
   - Никто в него не верит до поры до времени - усмехнулся он. - и я не верил, но мой путь свел меня с Богом, да уж, еще как свел.. каждый верит, когда тяжело.
   - Путь? - спросил я. - ты веришь в Путь?
   - Не во что я уже не верю, парень...
   Он посмотрел на меня.
   - Как тебя зовут?
   - Тебе то что? Все люди носят имена, и никому нет друг до друга дела. Так зачем же людям имена?
   - Ты что, философ?
   - Хотел им быть...
   - Меня зовут Давид. - сказал я.
   Он едва улыбнулся.
   - Леонид.
   Я достал из кошелька три тысячи рублей и вложил ему в руку.
   - Езжай домой, Леонид. Езжай к отцу. Времени все меньше и меньше... жизня, бля, как вспышка в ночи...
   Он посмотрел на купюры, хмыкнул.
   - Спасибо тебе, Давид. Жаль, что со временем мы все умрем.
   Он вышел на следующей остановке. Я проводил его взглядом. Он не врал. Не знаю, откуда мне это известно, но я просто знаю. Люди, кто и вправду воевал, никогда не будут кричать на лево и на право, что они воевали. Со временем мы все умрем. Точно. Откуда ему знать про Путь? Рим как-то говорил, что некоторые из людей догадываются... но просто догадываются, да же не подозревая о чем именно. Он называл их... "те кто знают, но никогда не узнают, о том, что они знают"
   Потом я набрал номер Аришы, но как я и ожидал, он был выключен.
   Любовьумерла
  
   Крестная живет вдвоем со своим сыном. Младшая дочь моей крестной, Алла, тоже живет в Москве, у нее двое детей и очень состоятельный муж. Ее сына зовут Капитан Вит, ну это я его так называю. Я еще не говорил тебе о нем. Вот самое время и рассказать. У него легкая форма ДЦП и еще астма к тому же.
   В юности, у нас в соседнем подъезде жила девочка. Ее звали Саша, она была толстая и у нее был ДЦП. Она всегда выходила во двор с бабушкой по вечерам и всегда с разноцветным мячиком под мышкой. Она выходила с бабушкой на площадку и бросала мяч, а мы с пацанами соберемся, смотрим на нее и гогочем. Мы называли ее Чарльз Баркли. Это, по-моему, баскетболист такой был. Я и не помню, какой умник в нашей компании придумал ей это прозвище. Смеяться над больными нехорошо, но мы все равно гоготали. А еще в моем подъезде тоже жила девочка с бабушкой и дедушкой и тоже с ДЦП, и звали ее Таня, но мы все называли ее Таня У, потому что она когда говорила издавала укающие звуки. И вечер смеха и подколов наступал тогда, когда Таня У и Чарльз Баркли месте выходили играть на площадку с разноцветным мячиком. А потом позже, когда мы все закончили школы и учились в институтах, мы нередко собирались своей компанией во дворе и видели, как Таня У под ручку с Чарльзом Баркли ходят по тротуару туда-сюда, туда-сюда и о чем-то все болтают и болтают. Но мы уже не смеялись, так иногда. Мы их не замечали. Они перестали для нас существовать. Они никогда ни для кого и не существовали, кроме своих бабушек и дедушек.
   Почему людям наплевать друг на друга? Никто не знает ответ на этот простой вопрос, так почему же все хотят знать - одиноки ли мы во Вселенной?
  
   Когда я прошел в комнату Капитана Вита, он сидел на диване и смотрел по телевизору какой-то сериал для детей. Он стал совсем взрослым с тех пор, как я видел его в последний раз, а было это на нашей свадьбе с Софией, он изменился. Еще бы, он же почти мой ровесник. Каждый год, на его день рождения я высылал ему подарок и письмо. Увидев все это на полочках с детскими книжками, где стояли всякие игрушки и прочее, я увидел фотографию в рамке. На ней были мы вдвоем, в парке. Он сидит в коляске, а я присел на корточки и он прижался ко мне. Нам было лет по шестнадцать. Он улыбался, голубые глаза светились радостью и счастьем через стекла круглых очков.
   Где это время?
   - Витя - позвала крестная, - смотри, кто пришел!
   Он повернулся с дивана и замер. Я не знал что сказать, я не видел его столько лет. Когда время есть и человек ждет нас, мы проходим мимо, а теперь становимся чужими и забытыми. Люди сами избирают поступать так и никак иначе.
   - Привет Капитан Вит - сказал я.
   Еще несколько секунд он просто смотрел на меня. Мне казалось это время тянулось целую вечность, и он так и не узнает меня, но потом он встал с дивана.
   - Давид - зашептал он, - Давид! Давид!
   Словно маленький мальчик он поскакал ко мне на встречу, а я бросился к нему.
   - Давид! Давид! - кричал он, прижимаясь ко мне. Я даже не мог представить себе, что возвращение может быть таким счастьем для человека, что место, где тебя ждут и где тебе всегда рады, оно есть, есть для каждого, даже если ты не принадлежишь этому миру, есть люди, которые любят и молятся за тебя своим богам. Может, смысл странствия - это всегда возвращение домой? Но мой путь еще не окончен. Не здесь, где меня окружают любимые люди, это было бы сурово.
   Он не отпускал меня, повторяя мое имя. Крестная сказала.
   - Я пойду на стол накрою, а вы приходите потом, ага?
   Я кивнул в ответ и еще сильнее прижал к себе Капитана Вита.
  
   Он показывал мне все свои игрушки, открытки и письма, которые я высылал ему.
   - Я тут немножко не прочитал, но мама прочитала - ггггггг! - он показал мне затертое письмо с красивой маркой, которое я высылал ему из Рейн Де Луна.
   - Ну, я немножко читтаююю, немножжжко, мама мне читает прооо тебя - гггг!
   Он как и прежде немножко картавил, но говорил он больше чем раньше, теперь он говорил все время, ему понравилось говорить, а я с удовольствием слушал его рассказы про пиратов, летающих людей и "каратуков", которые живут под кроватью. Он все также носил ингалятор в кожаной сумочке на шее. Сам Капитан Вит теперь выглядел взрослее, хотя и оставался самым добрым взрослым ребенком на свете. Короткие усики над верхней губой и подбородке, детская татуировка пиратского флага на щеке, круглые очки и никогда не покидающая лица улыбка. Он любил поднимать плечи и одновременно улыбаться еще шире, это он проделывал всякий раз, когда ему было просто весело, или просто так. Смотря в его голубые глаза, чистые и прозрачные как арктическое море, мне всегда казалось, я смотрю в глаза Рима. От этого мне было спокойнее. Еще я думал, что это великий дар научить ребенка радоваться жизни несмотря ни на что, и улыбаться, просто так без причины. Он всегда хотел быть пиратом и ходить под парусом, как бравый морской волк, хотел, чтобы попугай сидел на плече, хотел размахивать длинной саблей, и чтобы все называли его Капитан Вит, разве это много? Разве человек не может жить мечтами и стремиться к тому, что бы обрести них? Я всегда любил проводить время рядом с Капитаном Витом. Он по-своему учил меня чему-то незримому, неощутимому.
   Вот я и думаю теперь, а почему же у Тани У и Чарльза Баркли не было друзей, которые бы хотели сделать для них что-нибудь необычное? Почему?
   Капитан Вит говорил, что мы настоящие пираты и когда-нибудь поплывем на Морском Драконе через океан к концу горизонта. Я пообещал ему, что мы обязательно выйдем в океан... бесстрашный капитан Вит и
  
  
  
   СТРАНИЦА ВЫРВАНА
  
   52
   Позвонила мама. Она рыдала не переставая, я подумал уже, что с отцом что-то случилось.
   Мама сказала, что вчера какие-то отморозки убили Костину жену. Ножом в проулке, вечером, когда она возвращалась домой из больницы в Москве. Сегодня они повезут гроб в Чечню. Я должен поехать...
  
   53
   Котя повесился.
  
   Вот и он ушел, чтобы не вернутся. Теперь он спит среди зеленых холмов поросших высокой травой. Ветер напевает ему песнь, опавшая листва рисует картины прошлого и будущего, ночь шепчет свои мечты, звезды кружат над ним в несравненном танце, а он просто спит.
   Там, где звезды рождаются и умирают, там, где мир исчезает и появляется, там, где жизнь и смерть не имеют смысла, и не могут быть, там, где он снова обнимет свою жену, где он почувствует себя дома.
  
  
   54
   "Время течет, убегает сквозь пальцы...тра-ля-ля", как поется в одной песне, так и моя жизнь проносится мимо меня, а я делаю вид, что живу ее. Именно делаю вид. Никак иначе.
   Любой прожитый день важен, так он сказал. Не вижу смысла в этом дне. Или же смысл все-таки есть, но... смысла нет ни в чем, и никогда не было.
   Зачем он поступила так со мной?..
  
   Я об этом ничего тебе не говорил мой дорогой Посторонний Т., но теперь расскажу.
   Недавно я вскрыл почтовый конверт и обнаружил там красивую открытку, на которой были изображены обручальные кольца. "Приглашение на свадьбу" гласила надпись. Я, было, подумал, что кто-то из моих знакомых жениться, но, развернув приглашение я увидел следующие:
   "Дорогой Давид, приглашаем Вас на торжество посвященное бракосочетанию Дениса и Александры, которое состоится 27 мая ... в 12 часов 00 минут по адресу..."
   Кто-то из моих знакомых действительно женился, только... только, как это могло произойти... ведь так не должно было быть.
   Первое, что пришло мне в голову: Это шутка?
   А уже потом я ни о чем не думал. Я не мог думать. Я не понял Пути.
   Я не был на свадьбе. Я и не хотел там быть, зато, знаю, что он этого очень хотел, но я бы ответил ему - Путь есть Путь. Он звонил, но я ни разу не ответил ему. Путь есть Путь.
   Что-то изменилось вокруг меня. Изменилось во мне, как давным-давно, когда я почувствовал Путь. Второе важнее, а, может, и нет. Тогда я задумался, а Путь ли, мать его так, теперь это, или на хрен что-то еще... Помню. Я порвал это сраное приглашение, потоптался по нему, потом сжег его к чертям собачьим. А он твердил: "Путь есть Путь, Давид. Нельзя уйти с Пути"... но даже если сойдешь, всегда вернешься на него. Тупой ишак! Я всю жизнь пустил под хвост ради этих убеждений! Я бросил семью! А он решил мать его жениться! А что теперь? Он сидит в карете, а я бегу рядом, он бросает мне куски хлеба и кости, а я подбираю и запихиваю их себе в рот на ходу... "Спасибо достопочтенный сир! Вы так добры!" я ... я знаю, что это не так, знаю, что... но это так!
   В тот день я напился, как никогда раньше, но этого было мало, и я принял кое-что позабористее, и после мне было хорошо, чертовски хорошо. Я не думал о таких мелочах как Путь и Смысл жизни, не думал о прошлом, о настоящем и вонючем будущем. Пусть все сдыхают на хер, мне нет до этого дела. Пусть жениться и будет счастлив, пусть наплодит детей и играется с ними в песочнице, наплевать. Мне было достаточно того, что моя подруга раздвигает передо мной ноги и я вхожу в нее, снова и снова, без презерватива, наплевать, теперь на все наплевать. Она была красива. Белые кудрявые волосы, как у какой-то гребаной Афродиты, и груди, как надувные шарики, телепались вверх вниз вверх вниз, когда она оседлала меня, мне было хорошо, когда я кончил ей на грудь, следующий раз на задницу, потом на грудь. Она не возражала и я тоже. Потом мне захотелось еще, а она сказала "не хочу", начала вырываться, я ударил ее, еще раз, она затихла и жуя сопли терпела до тех пор, пока я снова не кончил ей на грудь. Потом я ее материл, кричал: "Выходи за меня замуж! Ты что не хочешь? Как не хочешь?", а она все рыдала, только выдавила под конец, что я вонючее животное, тупое вонючее животное. Наверно я выместил на нее всю свою злость, а мне этого и хотелось.
   Вот такой вот я приземленный человечишка с примитивными животными потребностями, таким и останусь. Я такой же, как и все. Я капля в море.
   Вот таким оказался тот день, когда я узнал, что Рим вздумал жениться. Я бы не стал все это рассказывать тебе мой дорогой Посторонний Т., но даже сейчас, слово за слово, я чуть пьян, и мне захотелось рассказать, как все это было.
   Я не знаю, что думать. Я потерялся. Потерялся в лабиринте собственных заблуждений и вымыслов.
   Я с ним не разговариваю и не собираюсь. Я вычеркнул его из своей жизни. Мог бы сказать, что я обиделся. Знаю, на это он бы ответил: мне все равно. Ему всегда все по барабану, марсианин. Вот и мне теперь на него наплевать!
  
  
   55
   Я опять приехал в гости к родителям и не только. Я приготовил Капитану Виту сюрприз! Они тоже с крестной приехали погостить.
   Сейчас я тебе все рассажу мой родной Посторонний Т..
   За сравнительно небольшие деньги я купил старый катер. Я договорился с группой местных энтузиастов, чтобы они приделали деревянную мачту, повесили черные паруса и изобразили на них Веселого Роджера. Наверно они сочли меня немного не в себе, потому что мне ни раз пришлось выслушивать их шуточки, но мне было наплевать. Они заново покрасили корпус, и насколько это было возможно сделали из него мини испанский галеон. Он выглядит просто изумительно. Такой своеобразный тюнинг старого катера. Сейчас за деньги можно очень многое, можно выстроить чужие мечты. Наверное, это единственная реальная прелесть денег.
  
   Имя у него Морской Дракон. Когда Капитан Вит увидал Морского Дракона, он принялся кричать пираты, пираты! И побежал к причалу, что было мочи.
   - Он настоящий, да? - спросил Капитан Вит.
   - Конечно - ответил я. - Испанец. Призрак из прошлого. Когда-то на нем плавал сам Дикий Гунго со своей братией!
   - Дикий Гуна! - воскликнул Капитан Вит. Потом его привлекла надпись, выведенная жирными буквами.
   - М-о-р-с-кой Д-р-а-кон! Морской Дракон! Давид, лодка так называется!
   Его лицо выражало непостижимое удивление и счастье. Он поскакал по мостику на борт, крича при этом: Йаху Йаху!
   Поднявшись на катер, Капитан Вит поскакал к носу галеона.
   - Я капитан Вит! - он вздернул руки вверх - Йяху йяху! Я капитан Вит!
   Папа сбросил страховочный трос. Я подошел к штурвалу и завел двигатель. Катер упрямо заурчал, я включил полный ход и наша испанская галера уверенно двинулась прочь от берега. Капитан Вит подбежал к борту и что есть мочи махал родителям и крестной на берегу. Потом я подозвал его к штурвалу.
   - Ну что Капитан, куда направимся? - с этими слова я водрузил на него большую черную треуголку с красной розой сбоку и перекинул ему через плечо саблю, а на себе нацепил треуголку поменьше и повесил на пояс такую же саблю.
   - Йаху! Йаху! - кричал Капитан Вит и жмурил глаза. - Мы пираты! Мы пираты! Я же говорил! Йаху! Йаху!
   - Только попугая не хватает - сказал я.
   - Аааа - Капитан Вит махнул рукой.
   Я уступил ему место у штурвала, а сам стал рядышком.
   - Ну, Капитан Вит, куда направимся?
   Его взгляд смотрел вдаль. Он что-то видел там, несомненно, что-то, что не видит никто. Может дивные затерянные острова с золотыми песками и спрятанными в сундуках сокровищами, может что-то еще.
   - За горизонт! - сказал он, и я прибавил ходу.
   Он все время стоял у штурвала и кричал Йаху, пока я не сказал ему, что справа по борту английский корабль.
   - На а-баташ! На аба-таш! - скомандовал он и легонько крутанул штурвал вправо.
   Мы захватили английское торговое судно с криками и взмахами сабель, теперь все богатство английской королевы принадлежало нам, а Капитан Вит вписал еще одно славное морское деяние в книгу о своих приключениях.
   Потом мы говорили обо всем на свете лежа на одеялах на палубе нашего галеона, хлебали ром и пировали.
   Потом мы сидели на носу корабля и любовались закатом. Мы наслаждались легким ветерком, который стал заметно сильнее, видом мутной реки, которая казалась нам голубой и искрящейся поверхностью океана, и монотонным покачиванием катера. Вдали выделялся берег в лучах заходящего солнца, дачные домики, рыбацкие мостики, да камыши. Но нам казалось, что там остров с зарытыми сокровищами.
   В основном говорил Капитан Вит, а я с нескрываемым любопытством слушал его. Впервые в жизни я убедился в том, что могут знать и о чем могут догадываться люди так не похожи на обычных здоровых людей.
   Капитан Вит многому научил меня.
   Он качал ногами и в излюбленной манере вздергивал плечами вверх. Его треуголка чуть сползла в бок, он выглядел самым счастливым.
   - Капитан, - начал я. - Скоро мы отправимся за горизонт - Я не знал, зачем я говорю это ему, но мне очень хотелось, сказать это ему, может, он мне поверит - очень скоро, осталось подождать совсем чуть-чуть.
   - Правда? - он повернулся ко мне. Его глаза святились надеждой. Его глаза голубые и невинные как небесная даль. - Неа, я маму не брошу.
   - Правильно, маму не бросай. Я обязательно найду тебя там.
   Он придвинулся и обнял меня, как всегда крепко и со всей своей огромной душой.
   - Давид, а я...я - он достал ингалятор и сделал два вдоха, - я тоже тебя найду!
   - Конечно - я крепче прижал его к себе.
   Прижавшись друг к другу мы путешествовали по волнам.
   Потом мы развернули нашу испанскую галеру и отправились в обратный путь.
  
  
  
   56
   Вот я вновь вернулся домой. Снова я один. И первым делом я бросился к Пупе. Он пролил на меня свои медвежьи слезы, потому что я его бросил так на долго. Я обещал, что больше никогда его не брошу.
  
  
  
  
   57
   Папа позвонил и сказал, что мама сильно заболела и лежит в больнице. Я еду к ней.
  
  
  
   58
   Сейчас я в Шереметьево. Это один из столичных аэропортов. Сколько же здесь людей... Надеюсь ни у кого не вызовет подозрений, что я сижу с Пупой, а если, кто и спросит меня, я ему так отвечу, чтобы в жизни не задавал дурацких вопросов!
   Я дожидаюсь своего рейса в зале ожидания на кожаном диване. Я хочу быть рядом с мамой, а приходиться ждать этот чертов рейс! Со мной только ты и Пупа, я же обещал, что не брошу его. Я всегда сдерживаю свои обещания.
   Сейчас бы я спросил у Рима: А если бы люди самолетов не построили, как бы я, хер ты моржовый, попал бы домой, к матери? А? Пешком бы шагал, с котомкой за спиной? Федор-гребаный-Сумкин?
   Но этот гадский Янус обязательно бы нашелся с ответом.
   Вещей с собой я никаких не взял, мне они не нужны. Мне нужна моя мама. Только ты дорогой мой Посторонний Т. и Пупа. Лететь было долго. Около шести часов.
   Билеты были только до Москвы, пришлось лететь с пересадкой. С этой чертовой пересадкой! Как же долго тянутся минуты! Но время иллюзия. Время иллюзия. Ни черта оно не иллюзия! Я должен быть рядом с мамой!
   Рядом со мной в самолете сидел дедушка, его звали Яков. Дедушка Яков. Слеповатый, но сохранивший удивительную ясность ума. Я не знаю, сколько ему было лет, он не сказал, но на вид он был древний, будто ему сто лет в обед. Дедушка Яков рассказал мне, как участвовал в битве за освобождение Белгорода в сорок третьем году. Он сказал, их осталось немного, ветеранов Великой Отечественной Войны, которые еще живы. Он летел в Москву в сопровождении своей взрослой внучки, чтобы в который раз получить поздравления от президента Российской Федерации на День Победы. Ты знаешь дорогой мой Посторонний Т., первым делом он спросил у меня , как зовут моего друга, что сидит у меня на коленях, я сказал его зовут Пупа, дедушка Яков пожал Пупе лапу, так они познакомились. И вот всю дорогу я слушал историю дедушки Якова. Мне никто и никогда не рассказывал про Великую Отечественную Войну. Я знал о войне постольку-поскольку, но ветеранов я всегда уважал, потому, что они воевали против мирового господства фашизма, против порабощения людей, защищали свою Родину, мир защищали, дали жизнь будущим поколениям, ценой огромных жертв и разрушений. Для того чтобы дети и внуки жили в дружбе и согласии. Мы живем благодаря этим людям, которых уже не осталось. Которые почти вымерли, исчезли с лица Земли, как редкий вид. Еще чуть-чуть и этих людей больше не станет и не перед кем будет склонить головы и сказать от всего сердца "спасибо вам за все". Это всего лишь война, bellum omnias contra omnes, которая никогда не меняется. Глупая война. Но мы помним о тех, кто пал в овраг, кто умер от голода и ран, кого замучили в лагерях, кто умер в блокаду, и кто держал оружие в руках до самого конца. И теперь их уже нет... да все так, но знаешь мой Посторонний Т., мне кажется, хотя я могу и ошибаться, мы сами прославляем войну. Мы чтим память погибших, замученных, чествуем ветеранов, мы празднуем Победу, а в ней и заключена смерть более 50 миллионов человек. Мы прославляем войну. В нашем сознании устоялось убеждение Памяти павшим... но разве это так?
   И вот я слушал простого солдата, не бессмертного, простого человека, чьими силами воюют государства. Дедушка Яков упомянул, что в то трудное время множество людей обратились к отеческой вере, к Православию. Набрались силы и мужества в Вере и дали отпор лютому врагу. Рассказал, как происходили бои в городе, как он терял боевых товарищей, как убивал. А еще он сказал:
   "Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих"
  
   Душу свою за друзей своих.
  
   В школе у меня был друг, Федька. Его старший брат погиб в Афганистане. Каждый год, 15 февраля, в день вывода советских войск из Афгана, мы вместе с Федькой ездили к нему на кладбище. Оставляли цветы и подолгу стояли у могилы. А потом ехали в город, к памятнику погибшим в Афгане. Там на камне были выгравированы имена погибших ребят, в том числе и имя Федькиного брата. У памятника Федька всегда вслух читал стих. Я помню несколько строк:
   Вспомним, друзья, тех ребят, которые в Афгане на камнях лежат,
   Которые грудью защищали чужую страну, которые побеждали войну,
   Вспомним и тех, кто назад не вернется, тех, кого дома мать не дождется,
   Тех, кого пуля постигла в бою, тех, кто не обнимет больше девчонку свою...
  
   Так есть в том подвиг?
   Рим бы сказал, что люди всегда просили Боженьку о помощи в убийстве себе подобных. Боженька, как всегда, говорил: мне все равно дети мои. Делайте, как хотите. Ничто вас уже не исправит.
  
   Я верчу в руках распятие. Простое, резное из дерева распятие. Смотрю на лик Иисуса Христа и думаю: тебе, правда, все равно? Сколько всего люди сделали ради тебя, человек? Сколько безрассудства и глупости было в их поступках, не так ли? А сколькими благими делами, они могут похвастать? А сколько любви у них к тебе? Сколько на свете действительно хороших людей, чьи сердца исполнены доброты и любви? Сколько действительно чад достойных любви твоей? Моя мама любит тебя, а что ты предлагаешь взамен? Смерть? Ты предлагаешь смерть. Таков Путь? Почему? Ты не знаешь ответа? А кто же знает?
  
   По словам мамы, это распятие вырезал мой папа и подарил ей на какой-то из церковных праздников. Люди везут в свои дома распятие и иконы из святых мест по всему миру, в надежде, что все эти вещи наделены истинной божественной силой. Благодатью. Но они забывают, что без их веры - это простые безделушки. Без веры - все коту под хвост.
   В мире много мест, куда стекаются сотни верующих, больных и калек, чтобы исцелиться. Они думают, вся сила сосредоточена в самом месте. А вся сила сосредоточена в человеке. Его Энергия. Человеку нужно только уметь правильно ей воспользоваться. И все.
   Есть люди, которые читают верующим проповеди и кричат о том, что они могут исцелять людей.. Эти проповедники бьют нерадивых ладошкой по лбу, те падают, потом сами встают на ноги и в мгновение ока излечиваются от тяжких недугов. Чудо, да и только. Вот во что превратили веру. В шоу. В гребаное шоу.
   Иисус, почему ты не сказал людям про Энергию? Или сказал? Если сказал, почему они не поняли тебя?
   Потому, что не хотели понять.
   Это не ответ.
   это не вопрос.
   Моя мама поверит в Энергию?
   У нее есть душа.
   Душа, это не Энергия?
   Это ее часть.
   И что?
   это не вопрос.
  
   Нельзя, нельзя разговаривать с самим собой. С Иисусом тем более.
  
   Этот крестик, был самой дорогой вещью для мамы, а она отдала его мне, когда я уезжал в Сибирь.
   Чтобы Иисус хранил меня и заботился обо мне. Он так и сделал, но вот про тебя, мама, он, похоже, забыл. И Отец его небесный, тоже забыл. И Система забыла, наверно произошел какой-то сбой. Ведь в системе бывают сбои, ведь так?
  
  
   59
   Я отыскал больницу. Знаешь, дорогой мой Посторонний Т., чем пахнут больницы? Они пахнут болезнями, слабостью, отчаянием, пахнут смирением, и воняют чистящими средствами. И в каждом коридоре, в каждой палате эти долбанные голубые, холодные, как лед, флуоресцентные лампы. И лица людей. Холодные, как лед. Они тоже повсюду.
  
   Я зашел в палату. На койке лежала мама, а отец сидел рядом. Я тихонько подошел, положил руку ему на плечо. Он посмотрел на меня, встал и вышел. В палате мама лежала одна, я сидел рядом с ней, взяв ее руку в свою. Она спала. Должно быть спала. Я откинул с ее лобика седые волосы и приложил руку.
   Мамочка, дай лобик пощупаю. Температурки нет
   Я все сидел и сидел рядышком, смотрел то на нее, то в окно.
   Где ж ты время?
   Что ты за хреновый сын такой, который навещает своих родителей раз в пять лет?
   А почему собственно я не приезжаю к ним на все лето?
   А почему собственно время должно тебя ждать?
   Кому вы нужны, Давид? Вы не кому не нужны.
   Как в детстве. Только теперь мы поменялись местами. Теперь я сижу у кроватки, взяв ее за руку. Каруселька, моя куруселька... сделала очередной оборот, а я все также сижу на белой лошадке с красной гривой, а мир вертится вокруг меня... еще один оборот, еще один чертов оборот!
   Где ж ты время?
   Я хочу вернуть тебя назад.
   Что бы все было как раньше.
   Что бы мама пела мне...
   Мама открыла глаза.
   - Давид, сыночек - прошептала она.
   - Я тут мам, я рядышком.
   Если никто никогда не седел у кровати умирающей матери - не поймет меня. Как думаешь, а кто сидел - просил ли время повернуть вспять? А если просил, просил ли от всего сердца?
   Что это такое сидеть возле мамы...знаешь родненький мой Постор... у меня ж кроме папы, тебя и Пупы никого нет, никого, мне некому больше рассказать об этом, что это сидеть возле мамы... знаешь, я то всегда думал, что этого никогда не будет, я не буду вот так сидеть возле нее или папы, не буду! Я забыл, забыл, что люди не живут вечно, они смертны, люди умирают... и вот тогда я понял, я понял, что ее уже больше не будет никогда, понимаешь, не будет ее больше, мама и папа умрут и я умру, когда же я умру? Когда?
   - Кто это с тобой?
   - Это Пупа, мам. Пупа познакомься с моей мамой.
   Мама погладила Пупу по голове, и Пупа лег с ней рядышком.
   - Ты приехал один сыночек?
   - Да, мам
   - А где же твоя Виктория?
   - Мам... у меня нет никакой Виктории и... детей у меня нет, я обманул вас с папой...
   - Я знаю, сыночек знаю, - ответила она, - просто матери всегда хочется, чтобы ее сын был счастлив...
   Я действительно обманул их. Я тебе ничего не рассказывал. Просто они всегда спрашивали меня, не нашел я себе еще невесту, а я отвечал - не нашел, не нашел, не нашел. А потом ляпнул - нашел. И придумал Викторию. А потом придумал, что она беременна и скоро у них появится внук, мальчик, и звать его будут Адам. Врал не для того, чтобы они отстали от меня, а для того, чтобы они почувствовали себя счастливыми. Вот такое вот вранье... Как же мне им объяснить, что одиночество мой удел. Одиночество. Они так обрадовались, что у них вот-вот появится внук, столько было восторга. А потом почти каждый день они звонили мне и спрашивали: ну как, сыночка, когда приедете в гости? А я все: да приеРим, приеРим, сейчас немножко не получается, ну скорее же приезжайте, так хочется вас увидеть, Адамчика на ручках покачать, ну приезжайте же скорее!
   Да мам... да ...вот я и приехал.
   - Знаешь, сынок, я тебе никогда не говорила об этом... когда ты домой приехал, ну когда мы еще с отцом в городе жили, а потом сходу уехал в Сибирь, к нам следом приехала София. Она просила сказать ей, куда ты уехал и где тебя искать, а я сынок-то и сама не знала, ты ж ничего не сказал. Вот она любовь сынок, вот она. Такой в жизни больше и нет. Она плакала у меня на руках, а у меня сердце кровью обливалось, она ж моя доченька любимая родненькая... а потом и она уехала. И больше ни слуху не духу, мы с отцом о них и не слышали и со сватами не общались. Не стало ни тебя, ни ее. Но я тебе ничего не сказала, думала, ты знаешь свой Путь, знаешь что делаешь, мальчик то уже большой. Но чтобы не было сыночек, мы ж с отцом всегда тебя любили сыночек, ты мой маленький, на то ж мы и мать с отцом, чтобы любить дитя свое, ты же наш родненький сыночек, обними меня скорее, обними меня сыночка...
   И я обнял ее, обнял свою маму. Крепко-крепко. Я кинулся к ней. Мам, где ты, мам? Мам? Ма? Я здесь сыночек, что случилось? Я подрался, получил в глаз, но мальчишке не больно, ни капельки, просто обидно, по пацанячи обидно. Ну, ничего страшненького, до свадьбы заживет! Иди ко мне... Мам, где ты? Мам успокой меня. Я к тебе хочу, обними меня... Слезы потекли из глаз, по щекам, вниз, вниз, на ее пижамку, а я лежал у нее на груди, как маленький, меня просто обидели, я подрался, получил в глаз, а теперь, мама успокой меня, пожалуйста, как раньше... Ну сыночек не плачь, я уйду, но буду рядышком, не грусти мой мальчик, не грусти, жизнь коротка, моя жизнь, как вспышка света в ночи, ты увидел эту вспышку, большего мне и не надо, не грусти мой сыночек...
   Когда-то вот так вот, мама сидела возле моей кровати, когда я болел она всегда ухаживала за мной, а теперь время ушло, теперь болезнь... болезнь навсегда. Все наоборот. Все всегда наоборот. Что было будущим, становится прошлым, что было радостью - становится слезами, что было встречей, когда-то должно стать прощанием. Так должно быть. Всегда.
   - Мам, смотри, что у меня есть.
   Я протянул ей деревянный крестик.
   - Ой... это ж...
   - Да, мам, тот самый, помнишь?
   - Конечно, сынок, как мать может забыть.
   - мам...я люблю тебя мам...
   Знаешь, наверно ты знаешь, много детей говорит своей маме - я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя мам, ведь она же всегда говорит... ты знаешь?
   - Мам, а хочешь я спою тебе, мам
   - Хочу сыночек...
   - Ночь пришла, уснули люди...
   И она подпевала мне, едва слышно, едва слышно. Она закрыла глаза. Она уснула. А я дальше пел. И пел. Тихонько, чтобы ее не разбудить...
   Где ж ты время?
   Остановись, прошу тебя, поверни вспять... поверни, заклинаю тебя...
   Я танцую... танцую с памтью...
  
  
   Я уснул вместе с ней. А потом меня разбудил папа. Я не хотел просыпаться. Я хотел бы, чтоб в том сне меня снова убили и больше я не проснулся. Никогда. Папа будет горевать, а я не брошу папу одного. Никогда. Я буду с ним до конца. Буду всегда со своим папой. Я знаю, что такое быть одному.
  
   Я плакал, когда пел, когда она снова уснула, когда папа пришел, когда врач пришел, и когда мы вышли, я плакал. Когда сидел у гроба плакал, когда бросали землю на гроб, я тоже плакал, когда... Я все жизнь свою плачу. Я же человек. Я простой человек. Я человек.
   Я цветок в поле. Я капля в море.
  
   мама умерла.
  
   Зачем тебе человеческое горе? Ты хочешь, чтобы я рассказал тебе?
   Я лучше расскажу тебе о собаках, дворовых собаках, которые почти каждую ночью лают из подворотни. Я люблю слушать их лай, люблю выходить на улицу среди ночи и просто слушать.
   Мы похоронили ее здесь на кладбище.
   На похороны приехала моя крестная и ее дочка, Алина, а вот Капитан Вит не приехал. Капитан Вит не знает, что тетя Вера умерла. Ему никто не сказал. Он сейчас в реабилитационном центре. Я бы очень хотел увидеть его. Я мог бы поехать к нему. Но я не брошу папу одного. Собрались соседи и знакомые. Мы заказали ей большой мраморный памятник, а на нем выгравировали: Наша любовь вечна...
   Мы не хотели писать про пух и землю, потому что Боженька любил маму.
   Я достал из кармана ржавый восьмиконечный крест. Дорогая моему сердцу вещь. Я никогда с ним не расставался. Мне его подарил Рим, давно... где он его взял, я не ведаю... Он был больше чем подарок, больше чем прошлое, больше чем время. Он - моя вера. У меня больше ничего не было, кроме него. У меня ничего и нет, кроме моей Веры.
   В гроб... я положил деревянный крест и... ржавый крест тамплиеров, потому, что это были самые дорогие мне вещи.
   И в следующую ночь, когда мы похоронили маму, я тоже вышел на улицу и слушал. Я слушал только лай собак и стоны ветра.
  
   Мы пили с отцом два дня, беспробудно пили. Мама бы этого не одобрила. Но очень хотелось напиться. Мы разговаривали дни на пролет. Рыбалили с утра до вечера, или играли в шахматы. Мы никогда так не разговаривали с отцом. И он услышал, снова услышал от меня то, что я говорил им прежде, только в тот раз, наверно, он поверил каждому моему слову. Он принял то, что я сказал ему. Я не человек. Или же человек? Кто я? Рим, кто же я?
   Ты истинный человечишка!
   Да. Так и есть.
   И мамы не было, чтобы сказать: сынок, Бог говорит мне...
   Мы говорили обо всем на свете, но большую часть мы говорили о маме. Я узнал много всего интересного из их совместной жизни еще до того, как меня и в проекте не было и после. Узнал многое из молодости папы, как ему жилось в те годы после войны.
   Память жива и человек жив. Ведь ничто не умирает. Все перерождается. Только человек перестает существовать... ил нет... Энергия. Энергия.
  
  
   Зачем тебе человеческое горе?
   Я расскажу тебе о котенке, который приблудился к нам, мы нашли его под лестницей у нас во дворе, черный с беленькими пятнышками. Мы взяли его к себе и назвали Фунтиком. Котенок оказался девочкой и ее стали звать Фунтя. Первое время Фунтя сикала в прихожей, но к горшку мы ее все-таки приучили. Я скажу тебе, раньше, когда я был маленький, у нас в доме было много живности: то собаки, то кошки, то птички и рыбки. Папа очень любил животных. А вот у меня в Сибири никого не было, и сейчас я никого не завожу, а знаешь почему? Они у меня не приживаются. Мы только в Сибирь приехали, я взял в дом котенка. Рим промолчал: хочешь, бери, дело твое, тебе за ним горшок убирать, тебе ему жрачку покупать, но если захочешь, я могу сделать так, что ты на утро проснешься, а он лежит лапами к верху. И вот в один день я проснулся, позвал его, а он не бежит в кухню, а так всегда прискакивал, когда по имени его окликаешь. Вот я пошел в зал, а он лежит у входной двери, лапы к верху. Я Риму такой разнос устроил, а он сказал, что ни пальцем, ни мыслью его не тронул. Это все его аура. Его чертова черная аура. После, когда Рим уехал, я снова взял к себе котенка, нет тебе больше черной ауры, но котенок убежал. А раз, я приютил щенка, дворняжку, но его сбила машина. Я так к нему привязался. И с тех пор я зарекся - никаких животных в доме.
  
   Зачем тебе человеческое горе?
   Хочешь, я расскажу тебе, кое-что из своего детства. Когда я был в садике, первое время я сидел на лавочке в беседке, просунув маленькую ручку сквозь ржавые прутья забора. И ждал, как же я ждал того момента, когда папа или мама с работы придут меня забирать из садика, как же я ждал. Я не хотел играть. Я хотел ждать, когда фигурка папы, или мамы появиться из-за угла здания районного суда (это именно оно и было), когда я смогу увидеть их сквозь ржавые прутья забора. Я ждал. Я не хотел играть. Я ел, когда был обед и смотрел в окно, в тихий час все спали, я смотрел в потолок, иногда я тоже спал, но во сне я еще не видел свою смерть. Не видел. Потому что не хотел играть. Я ждал. И вечером я ждал, смотрел сквозь ржавые прутья решетки, сидел в беседке до самого конца, когда всех детей разбирали родители и меня тоже должны забрать. Я ждал. Я бежал на встречу папе и маме, кидался к ним на шею. Я дождался. Я дождался.
   А теперь, я тоже жду. Но как же долго, как же долго мне еще ждать? Я могу все прекратить, почему я не прерву свой Путь? Я не должен. Я должен ждать. Таков Путь.
   Путь. Я должен быть с папой.
   А теперь вся моя жизнь игра. Чертова игра в шахматы и в Путь. Я пешка и там и там, мне только кажется, что я хожу ферзем, или королевой, черта с два! Мной ходят, потому, что я пешка в большой игре, а кто-то другой ферзь, или королева. А я - пешка.
   Путь.
   Путь.
  
  
  
   СТРАНИЦА ВЫРВАНА
  
  
  
  
   60
   Я всегда был с папой. Я был счастлив. Я снова был маленьким. Я любил быть маленьким. Когда ты маленький, ты много не знаешь, от этого мир кажется добрым и интересным.
   Почему человек рождается маленьким, а потом растет? Глупый вопрос, я знаю, но может ты, дорогой мой Посторонний Т., объяснишь мне? Почему он растет, растет...
  
  
   СТРАНИЦА ВЫРВАНА
  
  
  
   61
   Папы больше нет. Я плакал и плакал, потому что мне было больно и горько. Пупа все время был рядом, а вот папы нет.
   Это больно, когда никого нет. Почему мне так больно?
  
   Он просто упал, когда ковырялся в огороде. Я так думаю. Может он страдал... Когда я вернулся из магазина, я позвал его, а он не отвечает. Я в дом - там никого. Думаю, может уснул... А потом я пошел в сад, не знаю зачем, просто пошел... и увидел что он лежит на траве. Будто уснул. Просто уснул... как я хочу уснуть, рядом с ним и с мамой...
   Я не знаю... я просто сел рядом с ним, положил его голову себе на колени и мои чертовы холодные слезы которым нет конца стекали по моим щекам, небритым скулам на его умиротворенное старческое лицо... мой папа... не знаю откуда мне было знать, что он просто уснул и ничего не почувствовал, но я просто знал это... где-то внутри себя, буд-то чувствовал его Энергию, которая тонет в безымянной пустоте, улетучивается в неизвестном мне направлении... но время придет и я последую за этим следом, приду на зов, как и всегда.
   Папа никогда не жаловался на сердце... так бывает.
  
   СТРАНИЦА ВЫРВАНА
  
   62
   Здравствуй мой дорогой Посторонний Т.. Давненько мы с тобой не разговаривали. Знаешь, где я сейчас? Я живу в Мурманской области, арендую рубленый дом на краю леса. Родительский дом ждет меня в поселке. Но пока я здесь.
   Здесь такая красота. Вот бы мама и папа приехали бы ко мне, но они уже больше не приедут.
  
   Многие говорят, что корень зла надо искать в бутылке. А я тебе скажу дорогой мой Посторонний Т., где нужно искать этот самый корень зла. А искать его нужно не в бутылке, а там, где несколько тысячелетий назад (да простят меня все святые апостолы за то, что уподобляюсь бессмертному богу!) зернышки упали и пустили ростки. Наверно, я не уверен, но, по-моему, зернышки упали не на какой-нибудь сучий участок земли, а на благодатную почву. Всему виной... Путь, о да, этот самый Путь. Можно этим оправдаться? Можно, можно, чего ж нельзя, надо же чем-то себя оправдать. Каждый человек себя оправдывает. А что я не человек? Хочу и оправдываюсь!
   Я вот кое-что вспомнил. А вспомнил как? Пошел в магазин, а на центральной улице праздник - свадьба. Украшенные машины, пьяные гости, цветы, крики, смех, ну и все такое. Я увидел толстую невесту в белом платье и вспомнил. Свадьбу. Но речь не об этом, или об этом. В общем, я вспомнил, как я впервые побывал на свадьбе. Мне было около десяти, может, был чуть старше. Друг моего отца выдавал замуж свою дочь. Я назвал ее Госпожа Белладонна. Она была толстушка. Ее избранник тоже был далеко не красавцем, может, он и любил ее, я не знаю, речь не об этом. Или об этом. На свадьбе, во время застолья, отец жениха чуть-чуть перебрал, это было заметно, ну, как он сидел за столом, как говорил с гостями. Мне хоть и десять было (а может, я был чуть постарше), но кто пьян был, кто нет - я мог сказать. Но он не был пьяным в зюзю и не падал лицом в салат, как я обычно, и не кричал: "Вы все умрете, жалкие людишки!" Он был в том самом состоянии, когда говорят "чуть поддатый". Мой папа часто приходил с гаража, где он держал вино, "чуть поддатый".
   Когда пришло время поздравлять молодых, поднялся отец жениха. Отец встал, чуть пошатываясь, полез в карман и достал оттуда горсть мелочи. Затем, поднял рюмку и процитировал Гете, что конкретно, я не помню, но помню, что это был Гете, он просто так всем и сказал: "Как сказал Гете...", я и запомнил. Гете. В конце своей своеобразной речи он сказал, что очень любит обоих, и жениха и невесту, и желает им огромного счастья. И со славами "Живите счастливо и богато", он запустил в их сторону горсть мелочи, которая была в его руке. Угораздило же меня посмотреть на жениха в тот самый момент, когда копейки ударились об его грудь и отскочили в салат. Какая же на его лице была неМиость.
   - Урод, сядь на место! - шикнул жених на своего отца.
   Не знаю, многие ли гости это услышали, но я и мои мама с папой точно услышали, мы седели почти рядышком.
   Я ничего не понял, но словечки эти запомнил, а потом спросил у мамы, в чем дело, почему жених такой злой. Мама промолчала, ответила только, когда мы уже возвращались домой.
   За рулем сидел какой-то дядька я его не знал, а рядом с ним на переднем сидении папа, они что-то обсуждали, по-моему, говорили они о футболе. А мы с мамой ехали на заднем сидении. Когда я снова задал свой вопрос, мама сказала, что отец жениха поступил некрасиво. Он напился. Я задал ей вопрос, который смутил ее, но она все же ответила. Я помню, о чем мы говорили, так в общих чертах. Просто врезалось это в мою память и все тут.
   - Мам, а почему жених разозлился на отца? Я видел, как он и его друзья закручивали ему руки возле туалета.
   - Он поступил некрасиво. Слишком много выпил. Этим он и огорчил своего сына.
   - Нет, он был не пьяным. Папа, бывает, такой приходит из гаража, где у него вино спрятано, и ты никогда на него не кричишь, и не называешь его уродом, я не слышал ни разу.
   - Сынок, не повторяй плохих слов.
   - Может, он радовался, что сын женился, и поэтому он напился! Мой папа точно выпьет столько вина столько вина, когда я буду жениться.
   - Ну... можно же было просто немного выпить и все.
   - А почему же он не сказали ему об этом?
   - Кто не сказал?
   - Жених и его друзья?
   Мама помолчала, затем сказала
   - Не знаю.
   - Мам, а почему жених подумал, что отец поступил плохо? Он же им счастья пожелал и денег!
   - Он повел себя некрасиво.
   - Как некрасиво?
   - Ну, разве ты не видел? Кинул в них мелочью и... она замолчала
   Я задумался.
   - А почему это плохо? Если бы мой папа так сделал, я был бы рад. Я бы не злился на него. Я люблю, когда он приходит с гаража, он мне морожено приносит, конфеты и мелочь из кармана всю высыпает.
   - Это было некрасиво и жених почувствовал себя... неловко перед гостями.
   Я снова задумался.
   - Почему некрасиво? Мам, я думаю, жениху должно быть не все равно, что ему папа пожелал, а не то, что гости подумали, да?
   Она улыбнулась мне.
   - Ну, в принципе, да, сыночек, ты прав.
   - А, еще! Почему жених должен стесняться своего папу? Это же папа. И почему ему должно быть неловко перед гостями? И кто это говорит, что ловко, а что нет?
   Мама засмеялась.
   - Неловко - это когда, ты чувствуешь себя... ну когда тебе кажется, что ты сделал что-то не так и на тебя смотрят и обсуждают твой поступок, и правильно говорить не ловко, а свободно или...
   - Мам, я бы так никогда не сделал.
   - Я знаю сынулечек мой! - и она обняла меня. - Никогда нельзя стесняться своих родителей никогда. Так говорила мне моя мама, а я говорю тебе, и то же ты скажи своим детям. Родители, какие бы они не были, это родители.
   - Мам, мам, а мне Оксана из класса сказала, что любит меня.
   Мама улыбнулась:
   - Ох, сыночка, в твоей жизни любовь еще будет ни раз, да и не два, а может и наоборот, кто знает.
   Когда я увидел, что жених со своими корешами скручивают отца и заставляют его не вляпаться не в какую переделку, мне стало жалко того старика. Чем же он это заслужил? Может, его и тяготила обида за то, что его семья не такая богатая, как семья невесты, и то, что они не смогли собрать столько же денег на свадьбу, или что-нибудь в этом роде. Если бы так оно и было. Наверно отец жениха просто обиделся на то, что с ним так поступил его собственный сын. Когда-то он учил его ездить на велосипеде и каждый раз поднимал, утешал, когда тот падал, брал с собой на рыбалку и учил постоять за себя. Давал машину покататься и всегда подкидывал деньжат на кино и мороженное. А теперь его жизнь называет его уродом. Странный мир, странные люди. И вообще жизнь странная штука. Финансовое положение всегда роет яму между людьми, хотя это не играет никакой роли.
   В этом мире всегда были короли и всегда были крестьяне. Но... чума зайдет в каждый дом. Чума не щадит ни королей, ни крестьян.
   Противно, что наше общество так устроено. Не бегаем по лесам по лугам друг за другом с топорами и мечами, зато кичимся нажитыми средствами, негласное финансовое противостояние. И это правда. Есть две силы в этом мире: финансовая и политическая. Одна дополняет другую. Одна без другой ничто.
   Ладно, не буду мучить тебя своими разглагольствованиями дорогой мой посторонний Т., лучше исследую рынок ценных бумаг.
  
   63
   Здравствуй мой дорогой Посторонний Т.,
  
  
  
   СТРАНИЦА ВЫРВАНА
  
  
  
   Я даже жить не хочу, не хочу и все. Мне просто больно. Такая тупая боль внутри, будто меня предали. Наверно, так и есть, или же это только мои домыслы. Могу я сказать, что это предательство? Конечно нет, но мне хочется назвать это именно так. Как в тот день, когда он вздумал жениться. Именно так я себя чувствую. Меня предали. Он твердил мне, всегда, все время - одиночество твой удел. Нельзя любить людей, нельзя дарить им жизнь, время придет и тебе придется остаться ни с чем. Оставь людей людям, оставь им их чувства, сам же следуй Пути. Пути? Пути, которого нет? Пути, которого никогда не было? Пути, который есть! Следуй ему и войдешь в Замок.
  
   Только один вопрос. Как он узнал, что я здесь. Ведь с фирмы он уволился, я о нем уже столько лет ничего не слышал, а тут нати вам...
  
   Раздался звонок и я открыл дверь. На пороге стоял Рим, за ручку держал маленького мальчика с плюшевым зайцем в руках. Мальчик улыбался мне. Я посмотрел на женщину. Ее волосы были рыжими, огненными, как последние из опавших листьев на дереве. Она тоже улыбалась.
   - Привет, Давид. - только и сказал Рим.
   Я стоял и моргал глазами. Верил ли я своим глазам? Нет. Но все это было реальным. И Рим и его жена и ребенок.
   - Привет, Рим... - промямлил я.
   - Это моя жена, Александра, - он приобнял женщину с рыжими кудрями, - а это маленький Давид. Давид, - он обратился к малышу - познакомься с дядей Давидом, твоим будущим крестным.
   Крестным? Нет... мне казалось это уж слишком для действительности.
   Давид-младший протянул мне свою маленькую ручку. Я пожал ее.
   - Сколько тебе лет, Давид? - спросил я, присев на корточки.
   - Мне шесть!
   - Мужичек уже! - я потрепал его по пшеничным волосам. Как и у папани.
   Я поднялся. Александра с довольной улыбкой протянула мне руку.
   - Привет, наконец-то мы встретились.
   - Привет... - я пожал ее руку - ну... прошу... входите.
   Я был немного выпившим, в доме не убрано, все верх дном, пустые бутылки, тарелки с остатками пищи и использованные презервативы к тому же. Но я обо всем этом забыл, когда увидел ребенка. Ребенка Рима. Маленький Давид. Это невозможно. Или же наоборот? Чему верить в этом мире? Собственным глазам, или предубеждениям? Я... я завидовал ему, да, как человек. Я тоже хочу детей, хочу быть отцом... как же я хочу... но нельзя, нельзя, таков Путь...
   - Смотрю, весело тебе живется, Давид. - сказал Рим.
   - Ага - выдавил я из себя. - Прошу прощения, я никак не ожидал гостей.
   - Мы поможем тебе прибраться! - весело сказала Александра.
   Пока Рим помогал мне прибраться в доме, Саша решила что-нибудь приготовить. Благо холодильник был забит продуктами. Маленький Давид все время сидел у меня на коленках, ни на шаг от меня не отходил.
   - Надо же, в жизни не поверю, что ты решил крестить своего сына - сказал я Риму.
   Он с улыбкой посмотрел на меня, ответил:
   - Это не моя воля, так хочет Саша, а я просто хочу, чтобы у моего сына был хороший... крестный, который будет заботиться о нем, как и его отец.
   После мы пообедали и пошли гулять к речке. Им здесь очень понравилось и они пообещали обязательно приехать еще, но мы всегда даем обещание, чтобы никогда его не сдержать.
   Я много услышал о том, что он делал и где был, когда я остался в Сибири. Рассказал, как нашел меня. Он чувствует меня, и больше не надо.
   Где он только не был и чего только не повидал. Рассказал, как познакомился со своей будущей женой, про свадьбу рассказал и свадебное путешествие. Рассказал о том, как родился Давид (он появился раньше, чем они решили законно оформить свои отношения) и обо всем другом. Вот только я молчал и согласно кивал. Мне и рассказать было нечего. Моя жизнь сплошная серость. Я бы и хотел спросить себя: Давид, а какого хрена тебе не съездить куда-нибудь? Мир повидать? Но мне ничего не хочется. Я не хочу смотреть на этот мир, смотреть в нем не на что. А на что смотреть? На камни и восхищаться тем, как красиво они уложены? По сути, смотреть на детские пасочки в песочнице, то же самое. Или побывать на необитаемом острове? Приобщится к другим культурам? Ведь этот мир многообразен и красив, в нем столько всего интересного. Да, но мне этого не хочется. Я могу сказать, что видел своими глазами слишком много... события, которые никто и никогда не увидит, и что мне теперь остальной мир? Ничто. Мне вообще наплевать, живу тут как пещерный человек с Пупой и тобой мой Посторонний Т..
   Мой отец за всю свою жизнь побывал только на Черном море, при том, что он всю жизнь пахал и пахал. И я спросил его как-то давно еще: Пап, а давай-ка ты, мама, я с Софией махнем в Италию, в Венецию, а? Он ответил: Не хочу я в Венецию, мне и здесь хорошо. Посмотри тут так красиво. Вот эти ягоды, цветы, деревья. А вот эти венецианцы что-то к нам не едут. А все к ним прутся на камни смотреть вонючую воду нюхать. Мой папа был прав.
   Вот и мне, рассказать Риму было не о чем.
   Позже, Саша настояла на том, чтобы приготовить ужин. Мы поели, я немного перебрал с выпивкой (ну как обычно). Саша убиралась в кухне, Давид младший вместе с ней, Пупа кстати очень сдружился с его серым зайкой, ага, а я попросил Рима на пару слов.
   На улице уже стемнело. Мы вышли из дома и окунулись в красоту первозданных сумерек. На западе небо еще пылало жарким огнем уходящего летнего дня. А здесь над нами засверкали первые звезды. Мы молча стояли и смотрели на небо. И вот вопрос: как же люди не замечают такой красоты над головами? А если и замечают, почему так редко? До того дня, никогда в жизни я так долго не смотрел на звезды. Целые миры, целые вселенные. Целые цивилизации. А вот той звезды уже может и не быть. Ее света идет к нам так долго, что она уже могла и превратится в Белого Карлика. Но все равно этот света прекрасен. Как же он прекрасен.
   - Давно мы с тобой не смотрели на звезды, да Рим?
   - Давно - ответил он. - Mare Stellaris
   - Ага... Ну, теперь, когда нам никто не мешает, ответь мне на один простенький вопросик Рим, хорошо?
   Он промолчал. Я достал из кармана пачку сигарет. Вытащил одну сигарету, прикурил и распространил вокруг себя вредный дым.
   - Скажи мне, вот, Рим, что за женщина и ребенок в моем доме?
   Он продолжал молча созерцать красоту сумерек. Ни глазом, как говориться не повел. Я ждал. Курил сигарету и ждал. Потом я уже было хотел снова задать свой вопрос, но он опередил меня:
   - Это не твой дом Давид, у тебя нет дома, у тебя вообще ничего нет, кроме бутылки виски и поехавшей крыши, которую ты абы как забил обратно. Кроме пустоты у тебя ничего нет. А ты боишься пустоты, ведь так?
   - Ага, ага, - я щелкнул пальцами и недокуренный окурок, очертив дугу, упал в траву, - так что за женщина и ребенок, Рим? - спокойно спросил я, проигнорировав его слова. Да, они укололи меня, что таить. И я никак не хотел такое услышать от своего самого близкого друга, или больше чем друга. Но он их произнес, а я услышал. Наверно мои слова задели его также. Тогда, спрашивается, чего я ожидал?
   Его слова были правдой, но я в них не верил, не хотел верить. Отрицание всего и вся - излюбленная человеческая черта.
   - Что ты хочешь от меня, Давид? - спокойно спросил он.
   - Что это за женщина и ребенок? - громко спросил я. - Ну, скажи мне! Скажи старому другу!
   - Это моя жена и ребенок! - закричал он в ответ, - Доволен?
   - О! - воскликнул я, - То, что надо! Денис Крестовой дал правильный ответ и сектор приз на барабане! Заберете приз или продолжим игру?
   - Что ты хочешь от меня? - теперь спокойно, без злости.
   - Что я хочу? Что я хочу? - я засмеялся - Я хочу... хочу - я хихикал, - я... Рим, ты женился Рим, как же...
   - Да! - резко бросил он. Да! И я очень хотел, чтобы ты был рядом в тот день! Это был важный день в этой моей жизни, а тебя не было рядом!
   - А когда родился твой сын, что ж ты мне не сказал? Почему?
   - Я хотел, чтобы ты увидел его взрослым!
   - Что-то я не вижу логики.
   - Ты ни черта не видишь! Я принял решение...
   - О! Как интересно! Рим принял решение! Ох еб..ть тарахтеть! А как же так получилось, Рим? А как же Путь, судьба человечества, а? Вечное скитание, одиночество...
   - Я должен - он обернулся ко мне. Его глаза блестели, как два горных озера. - должен был попробовать, что это такое...иметь жену, ребенка, что такое семья, человеческая семья. Ты знаешь, все свои жизни я был один. И в эту последнюю жизнь... я имею право.
   Я захихикал.
   - Тебе не понять! - рявкнул он.
   - Да Рим... мне ни хрена не понять. Куда уж мне понять такое... А как же любовь?
   - Для меня не существует любви, ты прекрасно знаешь.
   - Да? А я думал, ты скажешь, что имеешь право и на любовь в последней жизни...
   - Тебе не понять. - повторил он.
   - Вот так значит, не любишь ни жену, ни ребенка...
   - Я никогда не знал и не знаю, что такое ваша человеческая любовь...
   - Но... ей, Саши, в постели, ты говоришь другое, да? Когда суешь ей хер куда положено! И ребенку, своему Давиду говоришь, он же твой сынишка, твой человеческий отпрыск, нельзя не любить свое дитя...
   - Я могу говорить, что угодно. - спокойно.
   - Да, Рим... уж в этом я убедился.
   Я замолчал. И он молчал. Я сел на стол, взял бутылку и отпил с горла.
   - Ты не хочешь меня понять. - сухо сказал Рим.
   - А я должен? Ты очень понимаешь меня, Рим, и людей тебя окружающих...
   Я слез, поставил бутылку на стол. Потом резко пихнул Рима в плечо.
   - Путь! - закричал я. - Ты, сука, говорил мне о Пути! - я схватил его за ворот рубашки. - Путь! Путь! Сука ты гадская, а как же Путь! - я кричал ему в лицо. Они же сдохнут! Ты же сам говорил это мне!
   Наверно в тот момент, когда я закричал, или даже раньше, а может и чуточку позже, маленький Давид появился в дверях дома.
   - Пап! - позвал он.
   Я посмотрел на ребенка. И Рим посмотрел. Он стоял в дверях, маленький мальчик с плюшевым зайцем в одной руке. Я еще тогда подумал про Пупу. Пупа не любит быть один, зачем мальчик его бросил? Я отпустил Рима. В проходе появилась Александра. Она приобняла Давида и вместе они стали спускаться по лестнице и остановились глядя на нас.
   - Роман, все в порядке? - спросила она.
   - Да, солнышко, мы сейчас придем! Старые обиды! - он улыбнулся. Но улыбка вышла натянутой.
   - А почему бы не спросить: Давид все в порядке? - закричал я - Ведь у вас то все как раз таки и в порядке, а вот у Давида ни хрена не в порядке!
   И в тот момент я обиделся на этот мир. Я обиделся на то, что я один. И никто не хочет спросить, все ли у меня в порядке. Разозлился на Рима, который живет в свое удовольствие, а я... а я...
   Я снова схватил Рима за ворот.
   - Ты и твой сука Путь! Мудак! Смотри на них! - я с силой развернул Рима лицом к дому, он почему-то не сопротивлялся - Они же сдохнут! Как все сдохнут на твоих глазах! Зачем они тебе? Зачем?
   Я отпустил Рима оперся о стол и заплакал.
   - Я никогда не врал тебе, Мио. Никогда. - услышал я его слова.
   Я услышал. Мио.
   - Да ты и сейчас врешь! - крикнул я. - я взял со стола бутылку. Приложился чтобы сделать глоток, но Рим выбил ее у меня из рук.
   - Я не врал тебе, никогда! - закричал он.
   - Убирайся! - в ответ закричал я. - Убирайся на хер из моего дома! Забирай свою женщину, этого выкормыша и убирайтесь вон! Вон из моего дома!
   Он ударил быстро и четко. И приложился со всей силы. Я ударился об стол и завалился на бок. С разбитого носа текла кровь. Я растер кровь по лицу тыльной стороной ладони.
   - Ты лишил меня всего... всего, что у меня было! - проговорил я заплетающемся языком, - Ты отнял у меня жизнь!
   Я снова заплакал. Он что-то сказал мне, но я не разобрал его слова. Я просто не знал таких слов, звуков. Рим развернулся и пошел к жене и ребенку. Я плакал сидя в траве и кричал:
   - Пошел на хер ты и твой Путь! Нет никакого Пути! Нет его и не было! Идите на хер из моего дома! Забирай свою блядскую семейку!
   Последнее, что я помню, я лежал на траве, смотрел на ветви дерева надо мной, на звезды прятавшиеся за ветвями, и хныкал. Я так хотел посмотреть на Лунные Моря вместе с Софией... потом я отключился.
   Утром я пришел в себя во дворе перед домом. Я проснулся под столом. Выполз, поднялся и пошел в дом. Дверь была прикрыта, но дом был пуст. Ни Рима, ни Александры, ни маленького Давида. Их вещей тоже не было. Я сожалел, что сделал прошлым вечером? В какой-то степени да. А кто подумает обо мне? Ему теперь на меня наплевать. Вот я и лишился последнего друга.
   В зале, под фотографией в рамке, где позировали я и Рим, я нашел кусок бумаги, а на ней написано:
  
   Ты никогда не войдешь в Замок
  
   - И хер с ним! - выкрикнул я в пустой дом, - Ну и хер тебе!
   Я тут же скомкал лист и отбросил. Пупа сидел один на столе в кухне. Я обнял его, а он меня. В тот день я снова напился. И в следующий тоже.
   С тех пор я ни разу не видел Рима. Мы перестали общаться. Я и не пытался. После того дня в душе что-то переломилось. Исчезло.
  
  
   64
  
   Сегодня спустя несколько лет я и Пупа вернулись в родительский дом. Завтра обещают доставить все мои личные вещи.
   Первым делом мы с Пупой сходили к родителям на могилку и я все им рассказал. Все все. Мама сказала, чтобы я не плакал, а папа, чтобы был мужичком.
  
  
  
   СТРАНИЦА ВЫРВАНА
  
  
  
   Сегодня день больших, мать его, неожиданностей. Утром позвонил мой деловой партнер и сообщил мне, что наши акции выросли в цене. Какая радость, в штаны обоссаться, по такому случаю сегодня можно наклюкаться до поросячьего визга. В обед позвонила моя подруга и сказала, что неплохо было бы провести вечер вдвоем. Я ответил: я занят, но если получится, обязательно увидимся. Кстати, ее зовут Вика, или Лилит. Дорогой мой Посторонний Т., вот я тебе за нее ни слова не говорил, за что прошу прощения. Вика, Лилит, разведена, и у нее есть ребенок, девочка восьми лет. Лилит - стриптезерша. Вот такие дела. Но она не шлюха, нет, ей просто очень нравится танцевать, вот и все, понимаешь? И хочу сказать, она очень красиво танцует, как Вавилонская жрица. Глупо как-то звучит, но в голову больше ничего не приходит. Можно подумать ты знаешь, как танцевали Вавилонские жрицы? Да, знаю, в фильме каком-то видел. Да, да это настоящее искусство танца. Я всегда называю ее Лилит (богиня ночи), под этим именем она танцует в клубе, но она не возражает против Лилит. Лучше уж Лилит, чем Вика, или Ламия, хотя Ламия, тоже звучит неплохо, а Рим бы расхохотался. Ламия. Мы с ней друзья. Любовники. Ни больше, ни меньше.
   А часа в три дня, в дверь позвонили. Я открыл. На пороге стоял почтовый курьер. Он представился: курьерская служба.
   - Здравствуйте, курьерская служба. Давид Лёвин? - вежливо спросил он.
   Ну почему всем натерпится назвать меня Лёвиным? Или Левиным?
   - Левиин!
   - Это вам, - он вручил мне посылку. - Распишитесь здесь.
   Небольшая посылка, обернутая почтовой бумагой. Адресат - Денис Крестовый. Я оставил посылку в зале на столе. Честно, мне наплевать, что он там прислал. Наплевать с высокой колокольни.
   Я налил себе виски, бросил пару кубиков льда, сделал глоток. Еще один. И еще. Стакан опустел. Мне не захотелось на этом останавливаться. Сидя на уютном диване, я смотрел какую-то белиберду по телевизору и цедил виски. Некий слюнявый усатый дядька гражданской наружности балаболил о проклятии гробницы Тутанхамона, о неслучайной кончине Лорда Карнарвона, Говарда Картера и многих других, кто имел и не имел отношение к раскопкам. Люди - это что-то с чем-то. Это редкий дебильный вид, которым всегда есть дело даже до тараканьего дерьма. А тараканы гадят? Я бы этому дядьке с большими ушами, уши бы открутил. Если в старой табакерке век не держут табака - заведется в табакерке черти что наверняка! Бедный мальчик уже миллион раз поперхнулся финиковой косточкой на том свете о того, что во всех злоключениях повинна его неспокойная засохлая задница. Древнее проклятие гробницы? Потревоженный сон мертвых? Что еще... летающие канопы? Шаровые молнии? Безумные трехглазые пришельцы? Какой же бред.
   "За нами наблюдают невидимая глаза невидимых зеленых человечков. Они исследуют нас, похищают, ставтя на нас свои жуткие опыты..." Господи, какая же срань этот телевизор... и это говорят образованные люди... ну да ну да.
   Все, а может и не все, прекрасно понимают, что причина в микроорганизмах, грибках, вызывающих в теле человека воспалительные реакции. Эти грибки способны сохранять свою активность тысячи лет. Но человеку этого недостаточно. И недостаточно, что все это происки древних египтян, которые кое-чего смыслили в биологии, да и не только. Приятнее верить в тайну, чем в очевидное. Ведь жизнь не проста, очень не проста, и человек многого не видит. А есть ли в этом необходимость?
   А потом я посмотрел на столик и вспомнил о посылке. Вскрыл конверт. Внутри оказалась куча исписанных аккуратным почерком листов бумаги (не в западло же ему было бумагу переводить!) и средних размеров, покрытый ржавчиной восьмиконечный крест, своей формой очень напоминающий мальтийский крест. Наверно он и был. Всрался он мне.
   Поначалу, я хотел отправить этот конверт в мусорное ведро, были у меня такие мысли. Чего мне ждать от женатого марсианина, который любил играть в Путь? Все, что нужно он уже сказал, или может, сказал то, что я хотел услышать, какая разница, я ни слову не поверил... не поверил и больше не поверю! Так и есть. Он любил играть в Путь, и больше всего любил играть со мной. Из меня получилась лучшая в мире марионетка-Путанка, а он, надо отдать ему должное, умело дергал за веревочки. Черт бы его побрал! Черт бы тебя побрал Рим, марсианин гадский!
   Так вот, хотел, было выбросить, но все-таки решил почитать, чего он там накалякал. Любопытство, простое любопытство. Вместе с кучей исписанных листов лежал небольшой фрагмент бумаги и вот что на нем написано, я переписал:
  
   ХЮ ЗС ФЛШ ТСУ Л РИ ТСРВО, ЪХС ИФХЯ ТЦХЯ. ХЮ ЗЦПГИЫЯ ЕУИПВ СХЕИХЛХ РГ ХЕСМ ЕСТУСФ? ХЮ СЫЛДГИЫЯФВ. ЕУИПВ ЗГИХ ОЛЫЯ ТСЗФНГКНЛ.
  
   Сунь Хер в Чай Вынь Сам Пей. Мудрость народов. Эта ахинея меня жутко взбесила. Дальше я и читать не стал. Я скомкал все листы, бросил на пол и начал их топтать, при этом с языка слетали самые скверные ругательства, которые я знал. Потом мне захотелось отлить, я собрал листы и вынес их во двор. За домом я разрыл небольшую ямку и сложил в нее эти гребаные листы. Я хотел их сжечь, но с еще большим удовольствием помочился на них. Потом присыпал их землей. А этот гребаный мальтийский крест зашвырнул за забор, со всей силы. Скажу тебе честно, дорогой мой Посторонний Т., на душе прям полегчало. Несказанно полегчало. Вот сижу себе в зале, на диванчике, пью виски и ужасно хочется всадить кому-нибудь, надо позвонить Вике-Лилит и сказать: Лапочка, у меня появилось свободное время! Станцуешь для меня?
  
  
   65
   Дорогой мой Посторонний Т., вчера я имел слабость обоссать длиннющее письмо моего друга и нализаться до чертиков. Из того, что было вчера вечером, я хорошо помню, как Лилит танцевала для меня, а потом ни черта не помню. Утром я открыл глаза после дурацких снов. Мне снилось, что Рим гонялся за мной и кричал: Где мой крест? Где мой крест? А потом я видел костер, а в костре стоял человек, я был рядом и мне было до безумия жарко. Еще бы.
   Лилит спала положив голову мне на грудь и закинув ногу на мои ноги. Ее золотистые волосы щекотали мне щеку. Я осторожно выскользнул из ее объятий, поднялся с кровати, принял душ, мне почему-то захотелось подать ей завтрак в постель, я так и сделал. Приготовил тосты с повидлом, круасаны с кремовой начинкой, горячий шоколад. Ни дать не взять petit dejeuner. Я вернулся в спальню, она все еще спала, тихо посапывая. Я поцеловал ее в губы, она открыла глаза. Она так посмотрела на меня своими карими задорными глазками... как на любящего мужа, ага. На мгновение мне показалось, что передо мной София. Она всегда так смотрела на меня по утрам. Трудно передать этот взгляд, наверно, это взгляд радости. Любви.
   Мы занялись любовью... в нашем случае мы просто перепихнулись. Не знаю, уместно ли говорить про любовь, которой нет. Мое сердце, так сказать, уже атрофировалось. Или мне так только кажется?
   Мы просто перепихнулись и ничего больше, хотя, ты знаешь, дорогой мой Посторонний Т., мне кажется, она влюблена в меня, или ей просто хорошо со мной, как и мне с ней. Людям просто бывает хорошо друг с другом, понимаешь? Спокойно, уютно, тепло. Зачем в таких случаях говорить о любви? Любовь, любовь... все проклятия и благословения в одном слове. Любовь - круги на воде.
   Мне просто хорошо с ней. Ничего больше.
   После мы все съели лежа в постели, выпили остывший шоколад. Говорили обо всем подряд.
   Она сказала, что ей очень не хочется оставлять меня, но в обед она ушла. Мы договорились встретиться в парке на следующий день, она наконец-то познакомит меня со своей малышкой.
   Она ушла. Не поверишь, мой дорогой Посторонний Т., мне стало грустно. Да. Одиноко. Я хотел позвонить ей и попросить встретиться сегодня, потому что... потому что мне очень одиноко.
   Одиночество - твой удел.
   Я пересилил себя. Открыл новую бутылку виски, так всегда проще смириться с обстоятельствами, и пусть все будет, как должно быть. Таков Путь. Пусть все катится к чертям собачьим.
   А разве нет? Дорогой мой Посторонний Т., вот, скажи, Путь это, Путь то! Таков Путь! Таков сраный Путь! А разве это не то же самое, что пустить все на самотек, а? Да! Умыть руки? Да! Отмести от себя всю ответственность за свои поступки? Да! Таков Путь! Так чего сразу не лечь и не умереть? А? Ну почему? ПОЧЕМУ? ПОЧЕМУ Я ДОЛЖЕН ИГРАТЬ В ЭТОТ БЛЯДСКИЙ ПУТЬ? КТО ЭТО СКАЗАЛ? КТО ТАК РЕШИЛ? ОТРВАТЬ БЫ ТЕБЕ ЯЙЦА И ПОВЕСИТЬ НА УШИ ВМЕСТО СЕРЬГ!
  
   Я закончил. Все я успокоился. Пожалуйста, прости, что швырнул тебя в стену. Прости, ладно?
  
   Во мне снова проснулось любопытство. Любопытство к тем бумагам, которые прислал Рим гадский марсианин. А может и не любопытство, а стыд, за то, что я с ними сделал. Я вышел из дому и направился за дом, к тому место, где вчера их оставил, обоссаные в ямке, присыпанные землей. Я взял в руки палку и принялся разгребать. Мне гадко было прикасаться к этим обоссаным великим-измышлениям-сраного-марсианина, но я пересилил себя, да. Ну, очень любопытно, что он там понаписал.
   И вот разглаживая руками грязные обоссаные (уже сухие) листы бумаги я стал читать. И прочитал несколько раз. Разобрал почти все, что не разобрал - домыслил, не без помощи виски со льдом. Это все бред. Полный бред. Но я не могу в него не верить. Не могу.
   Знаешь, дорогой мой Посторонний Т., мне кажется, меня снова пригласили поиграть в Путь, но на это раз... что на этот раз? На это раз у меня нет выбора.
   Я переписал правила игры. Вот послушай:
  
   "Здравствуй, Давид. Давно мы с тобой не виделись, но будь уверен, не увидимся еще долго. Почему? Я думаю, ты знаешь ответ - Таков Путь.
   Конечно, сука, Таков Путь! Твоя жена и дитё для тебя Путь! А как же иначе!
   Надеюсь, у тебя все хорошо, искренне надеюсь.
   Рассказывать мне тебе особо нечего. Все идет своим чередом.
   Если ты выбросишь эти листы, многого не узнаешь, а знать тебе это нужно, правильнее сказать - нужно вспомнить. Почему? Таков Путь.
  
   Это крест Тамплиеров. Прошу, не спрашивай, где я его взял. Да, да, да тебе сразу пришел на ум "мальтийский крест" я знаю, ты подумал, - госпитальеры, иоанниты, мальтийский орден... это точно он! И ты ошибся. Да, они очень схожи и хотелось бы сказать тебе, какой крест из них стал прообразом другого, но не сейчас, не сейчас. Крест - древний символ. Изначально, этим символом древние обозначали планеты, видимы в ночном небе. Да и важно ли это? Какой в этом смысл? Знаешь, когда следующий раз ты захочешь что-то узнать, или сделать, спроси себя: "какой в этом смысл? Ведь смысла-то нет" Каково теперь? Скажешь, этим самым я предлагаю тебе ничего не делать, прожигать жизнь, влачить никчемное существование? Да, возможно. В принципе что ты и делаешь. Просто пойми, люди - не часть системы и ваши поступки и потуги зависят только от ваших побуждений, который сводятся к примитивным потребностям. Но такова жизнь! скажешь ты. Но те таков Путь - отвечу я.
   Мио, ты столько раз просил меня рассказать тебе о... непростых вещах, но я никогда ничего не говорил, и ты знаешь, должен знать, дело не в том хочу я, или нет, дело в том, разрешено мне, или нет. Ты мог бы узнать много интересного от меня, ты бы узнал удивительные вещи, бесценные, о которых прочие люди могут лишь догадываться, или грезить, они им могут только сниться, и в то же время эти вещи на вес золота, в нашем случае - на вес человеческого сознания. Не смейся, это так. Поверь мне, Мио, если я поведаю тебе то, что не знает ни одна человеческая душа, станешь ли ты от этого счастливее? Обретешь ли ты смысл жизни? Обретешь ли ты себя? Ведь все это ничто. И человеческое сознание ничто.
  
   Ну что ж, я написал это, как ты и просил. Помнишь?
  
   Да, это было очень давно, но вспомнить никогда не поздно, верно? Да, я помню этот момент в истории человечества, да, впрочем, как и многие ему подобные, и что мне от этого? Ничего. Людей можно изучать и изучать тысячи лет - ну, как ты знаешь, я и делаю - но так и не понять их людской сути. Однако, что может быть проще человеческой сути, которая сводится к примитивным потребностям?
   Мое повествование об ушедших временах поможет тебе вспомнить твою жизнь... и твою смерть. Каким образом? Ну, я называю это "открыть дверь". Почему? Потому, что пытаться понять и познать то, что было очень давно не возможно, если дверь в то далекое время заперта, и говорить при этом, что было и чего не было, не будучи там - это сугубо человеческая гордыня, которой ни конца, ни края не видать.
   Великие умы бьются над загадками истории, им подавай ответы на все их глупенькие вопросы, знаешь, они удивятся узнав, что на некоторые их глупенькие вопросы нет даже глупеньких ответов, вообще нет ответов, потому, что человек - большой-пребольшой выдумщик. И там, где он не может найти ответа на свой вопрос, он не может найти себя, вот и приходиться выдумывать, выдумывать и еще раз выдумывать, а тайны то и нет никакой. И никогда не было. Все эти тайные общества, скрытые знания, загадочные артефакты существуют только для тех, кто хочет в них верить.
   Происхождение человека, Атлантида, Пирамиды в Гизе, Геоглифы Наски, каменные дольмены на острове Пасхи, чудеса в Лурде, Вуду, стигматы, кровоточащие иконы, Бермудский треугольник, НЛО, круги на полях, снежный человек, лохнесское чудовище, призраки, оборотни, вампиры, Библия... святой Грааль, и все прочее в том же духе, известные всем и каждому великие тайны и загадки человечества. Помнишь? Ты все уши ими мне прожужжал. Тебе хотелось знать объяснением всем этим загадкам. А загадки, я повторяю, нет. Если я скажу тебе, что: человек это неудачный опыт системы, вернее изувечившийся гибрид, ты поймешь о чем идет речь? Я думаю нет. Ни еректус, ни хабилис ни кто бы там ни был не имеет к современно человеку отношения. Он вообще не имеет к человеку отношения. Эти виды и под виды имели одного далекого-далекого предка. И у человека был свой предок. Атлантида - это Антарктика, потому что лик земли в далеком прошлом выглядел абсолютно иначе. Платон не выдумал Атлантиду, он видел ее во сне. Память. Пирамиды, геоглифы, дольмены - построили люди, вера людей сделала эти камни великими. Чудес не бывает. Человек - это чудо, плачевное, правда. Человек сам генерирует внутреннею, скрытую Энергию, о которой он даже не подозревает. Вера творит чудеса. Всего лишь вера. Вера это не просто слово, это вид высвобождения Энергии. В этом смысле Бог есть. Та же вера генерирует Энергию в разных направлениях, опять же кто желает в нее верить. Проклятия и культы вуды - это способ высвобождения энергии. Вера - это иллюзия, как и время, но как и время - вера это нечто большее. Бермудский треугольник не топит корабли, корабли топят люди, а магнитное поле, пропан, поднимающийся из разломов на дне океана и прочее только этому содействует. НЛО. НЛО для тех, кто в него верит. Ты сам знаешь. Круги на полях - дело людских рук. Почему? Ты и сам знаешь. Я уже говорил тебе про Вселенское одиночество. Снежного человека не существует. Есть нечто подобное. Вернее было очень давно. Лохнесское чудовище? Несси? Это уж слишком, хотя, как ты знаешь, мечехвосты, до сих пор существуют на планете, а этому доисторическому виду уже больше миллиона лет. Призраки, фантомы это иллюзия, рожденная мозгом. Психика человека - вещь колоссальная. Это сново одно из видов высвобождения человеческой Энергии. Оборотни и вампиры, думаю, здесь мои комментарии излишни. А вот за Дьявола я помолчу. Ты знаешь почему, не так ли? Об изгнание беса из человека - посмотри фильм про Эмили Роуз. И когда захочешь сказать мне про Дьявола - я отвечу тебе, что каждый из вас есть Дьвол. Я буквально видел Дьвола, трогал его... он так мелок и так неимоверно прекрасен, как и прочие клетки вашего организма...
   Про Библию ты еще узнаешь. Будет, кому рассказать тебе. Поверь мне, ты все поймешь.
   А что касается Святого Грааля... Вера это все и ничто. Надеюсь, я несильно тебя разочаровал. Я старался не разочаровывать. Как видишь, все упирается в человеческую веру. Вот тебе краеугольный камень.
  
   Многие люди всю свою жизнь бьются над этими тайнами, одни пытаются объяснить их с помощью науки, другие с помощью здравого смыла и истории нашего вида, третьи с религиозной точки зрения, а иные - им до этого особо дела нет и таких большинство. И спроси себя: а что в этих, да и многих других, загадках такого важного? Вот взять, к примеру, этих несчастных храмовников, Тамплиеров, какие им только тайные знания не приписали, сокровища не присвоили, в каких смертных грехах не упрекали. Было у Тамплиеров и Римское Копье, и Чаша Грааля, и Ковчег Завета, и несметные сокровища и черт его знает, что еще. И вообще они тайно поклонялись Бафомету, и каждого новобранца ордена Великий Магистр целовал в пупок. Что сказать, звучит колоритно, а главное - раздолье для людской фантазии, а она, как ты знаешь, меры не знает. И хоть кто бы подумал, что храмовники - нищие рыцари-монахи, которые по слову мечами помашут, помолятся, опять помашут, опять помолятся. И были они ни кем иным, как пешками в папских руках. Когда надо - под бой их, когда не надо - пусть себе стоят. Политика такая. Так оно было в начале, а вот дальше утверждать не берусь, но уж поверь мне на слово мой давний друг, власть и богатства храмовников, которые им приписывают - заблуждение. Но лучше уж представить себе бравого рыцаря стоит себе на возвышенности, в белой эксклавине с алым крестом на груди, одной рукой опирается о рукоять меча, другая под боком, и глядит в даль с мужественным лицом. Вот это образ. А не немытый монах в затасканной мешковине и стоптанных сапогах. Да и какая сейчас разница? Двадцать первый век на дворе. Какие храмовники? ... пардон, увлекся.
  
   Кто мы? Зачем мы здесь? Куда направляемся? Всем хотелось бы найти ответы на эти вопросы, но, знаешь мой давний друг, на эти вопросы нет ответов, потому, что эти вопросы лишены смысла. Как и человеческая жизнь. Но человек должен хоть как-то оправдать свое присутствие здесь, на Земле, человек не может смириться с тем, что он неприметный, жалкий муравей в поле. Что он бычок-цуцик. Ему подавай смысл жизни, вселенский заговор и все прочее, а суметь заглянуть внутрь себя и понять, насколько он пуст без всех этих стремлений в жизни - ему не хватает ума. Ему просто не хватает широты сознания. Как помнишь, я все время сравнивал человека с бычком-цуциком, этим сравнением я неоправданно возвысил человека. Бычок-цуцик живет с позволения системы и по ее законам. Законы эти никем не писаны, но они есть, внутри всех и вся, кроме людей. Люди выдумывали и продолжают выдумывать свои законы, якобы ведущие к благополучию и гармонии, но они забывают, что человек о сути своей не приемлет законы. Ты можешь назвать их законами природы, но сама природа часть системы, мизерная часть, поддерживающая баланс, а человек нарушает этот баланс. Бычок-цуцик живет тем, что глотает червячков, метает икру, с позволения мне дано сказать, что бычок-цуцик лишен разума, но не лишен законов системы, которые позволяют ему жить. А человек якобы наделен совершенством - разумом, но разум стал проклятием человека, разум повинен в том, что человек нарушает баланс. Со временем разум человеку стал настоль чужд, что он заплутал в чаще своих бестолковых желаний и помыслов. Ты понимаешь? В жизни бычка-цуцика нет смысла, но он часть системы, а система имеет смысл. А человек более не часть системы. Он раковая опухоль. Неизлечимая.
   Этим я хочу сказать - не ищи более загадок там, где их и близко нет. Перестань быть человеком. Истинно говорю тебе, что должно открыться тебе, да откроется. Ищи и обряшешь. Проси и дано будет тебе.
   Ты видел достаточно, но еще не все...
   Суметь открыть дверь в прошлое, может лишь тот, кто ее запер. Боюсь, твой "разум", возьму это слово в кавычки, еще не готов к таким сложным умозаключениям, проще говоря - мои воспоминания помогут тебе в твоих поисках... правды, вернее жизни, Пути, Истины, если хочешь. Истина... не могу не помянуть это слово, обличие всего и вся уместно в одном слове, выдуманным человеком. Quid est Veritas? вопросил Понтий Пилат измученного Христа, на что последний промолчал, тем самым отправив римского прокуратора в вечные скитания по лабиринтам, рисованным в голове неназванного иудейского царя. Лабиринты выстроены, увы, не из песка и камня, а из восприятий Пути человеческого. И поскольку человек - это всего лишь животное, ограниченное в своих возможностях и погруженное в свои фантазии, тщетно пытающееся возвысить своё бытие - бродить ему вечно в поисках Истины, ибо Истина... она проста, как шёпот ветра, что ты слышишь по ночам, когда выходишь за порог своего дома. Когда ты беседуешь с ним... Прежде познай себя, человек... и открыто много будет тебе. И он познал свою Истину, когда явилась ему на кресте простая мысль - люди не изменятся.
  
   Помнишь, когда в первый раз ты "прогулялся в бездну"? Ты же так это называешь "прогулка в бездну", я прав? И не удивляйся мой милый человечек, что я гребаный марсиании-женатик, или женатый-марсианин с зелеными яйцами, знаю и это, тебя уже ничто не должно удивлять, тем более гребаный-марсиани-женатик-читающий-мысли. Так вот, помнишь, как ты дубасил палкой дерево во дворе посреди ночи, а? Наверняка помнишь, и что ты видел тогда... пески, пески, пески, а о чем мы говорили с тобой перед тем как это случилось, перед тем как тебя торкнуло? Нет чтобы с любимой женой всю ночь на пролет кувыркаться в постели - он голожопый, скачет с палкой в руках по всему двору и вопит на всю округу: "Убивать! Убивать! Всех убивать!"! Вот это зрелище! Ладно, прости. Это было очень давно. Ты думал я не знаю, понятно.
   Пойми, воспоминания, что хранят твои гены - это одно, и поверь, в них нет ничего интересного, потому, что к тебе эти воспоминания не имеют никакого отношения. Знаю, знаю, ты часто задаешь себе вопрос: это все генетическая память, или у меня крыша поехала? Ты задавал его себе и тогда, когда решил "покататься на суку", верно? Ты удивлен, что я знаю об этом, понятно.
   Может, какой-нибудь ученый, влиятельный профессор генетики Вася Пупкин будет утверждать, что когда-то давным-давно, когда мир был юн и соплив, он мирно жевал сочные плоды на пригорке и своей волосатой лапищей чесал между ног, а потом, пошло покатилось, он уже срался в штаны и ходил потом по три месяца немытый, ну и так далее, память предков. Но знаешь, что самое интересное? Ничего этого с Васей Пупкиным и в помине не было, по крайней мере так, как вы это представляете. Но любой руку даст на отсечение, да и ногу, и хрен даст отгрызть, чтобы узнать - как появился человек. Я же говорю - все на свете абсолютно иначе и ваш мозг просто не может впиать в себя простые истины.
   Помни, важны лишь воспоминания, что хранит твой разум, ладно, будет проще сказать - энергия, источник твоей памяти, источник тебя, источник всего. Используй энергию. Только помни, что и ее запасы не безграничны.
   Ты вспомнишь себя, кем ты был и кем ты стал. Вспомнишь наше знакомство, и наше расставание. Вспомнишь, каким был я, вернее каким я запомнился тебе в той жизни. Смерть снова придет за тобой, но не бойся ее, ведь она подарит тебе новую жизнь. Подобное уготовано и мне. Ничего не меняется. Никогда не меняется. Вспомни это. Вспомни. Каждый раз, когда смерть уводила тебя во тьму, так или иначе я следовал за тобой. Или ты следовал за мной. Когда ты вступал в свет, все повторялось. Жизнь и смерть. Жизнь и смерть. Таков путь. Мы много прошли. Прошли вместе. Ты прошел свой долгий Путь почти до конца. И я. Ты спросишь, раз мы всегда были вместе, почему я ведаю тайны, а ты их не знаешь? Ответ простой - ты человек. Хотя, не совсем.
   Знаешь вот, индейцы майя верили, что только смерть может дать новую жизнь, только смерть может остановить время. Они верили в мир, куда уходят души мертвых. Путь туда был долог и опасен, но, пройдя его, и испытав страдания и горести, душа была свободна и вольна отправится в иной мир, а вход существовал там, где умирает звезда и они называли его Шибальба, что буквально означает "исчезающий во тьме". Странно, но майя почему-то верили, что жизнь завершается во тьме, значит, по их мнению, тьма была своего рода раем для них и являлась совершенной субстанцией. И сколько раз Путь свел нас, и сколько раз смерть приняла нас в объятия вечности - таков Путь. Сколько смертей - столько рождений. Звезда умирает, но ее смерть дает жизнь новым звездам. Откуда только индейцам майя было это известно...
   Звезда умрет. Ваша звезда умрет. Ее заставят умереть. Из-за неудачной эволюции одного вида - Система избавиться от всех сразу.
   Помни мой давний друг, человек, единственный вид на земле, который появился в этом бесцельно. Пусть и благодаря Системе, но более он ни часть ее. Вы пытаетесь оправдать свою никчемность. Все религии сводятся к тому, что человек изначально был грешен. А разве бесцельность не грех? Исчезновение человека на планете ничего не изменит. Без него земля не почувствует себя одинокой и никчемной. Она будет свободна, как и миллионы лет назад. А... Вселенная этого просто не заметит...
   Властна над тобой тайна, ведь так? Искушение постигать тайны мироздания - велико... но единственный способ совладать с искушением, как писал один известный классик - это поддаться ему.
   Но ты, мой давний друг, не поддавайся на искушение, ибо тайны нет.
  
   Что же такое память? Говоря простым языком, события, запечатленные в твоем мозгу. Память у тебя хорошая, это я знаю. Вот ты помнишь день нашего знакомства? Amicus cogniscitur amore, more, ore, re. Ведь так? Ты скажешь: "ну, так, смутно помню". Так и есть, ты помнишь смутно, ты лишь помнишь конкретное - в тот день мы пожали друг другу руки, а остальное: ну сидели, пили, ели, болтали, кто-то неудачно подшутил над именинницей, все смеялись, а она нет, но саму шутку ты не помнишь. И я не помню. С моими воспоминаниями все обстоит примерно так же, но - некоторые моменты я помню отчетливо, другие - в общих чертах. Весь мой рассказ будет похож на историю у костра, но в сущности - это всего лишь воспоминания, события которые происходили в далеком прошлом. И эти некоторые моменты подобно бреду в лихорадке. Вот тут вижу ясно, вот тут ни черта, как в снежной метели. Дикие образы, гул голосов, все пляшет перед глазами, мгновения... и обретает ясность. Эти видения отрывочны, и мне не удалось вспомнить слишком многое, но этого будет достаточно. Я поведаю тебе о том, что знаю. И как смешно мне понимание того, сколь большое значение человек предаёт своим воспоминаниям, сколь рьяно он оберегает некие событие которые имели место быть, и сколь сконфуженно он предаётся памяти те, которые предпочел бы забыть. А ведь всего этого нет, но человеку это просто необходимо.
  
   На что похоже это путешествие, это странствие во времени, полное погружение в небытие - ты знаешь. Твои сны о далеких временах, ох эти сны, что дарят сладкие мгновения подобно хрупким мечтам, которым не суждено сбыться. Время иллюзия. Время иллюзия. Да, так вот твоя энергия несознательная, как и у большинства людей. Выражаясь научными терминами, пусть и немного ошибочными, память приходит за тобой в момент наивысшего расслабления мозговой деятельности - во сне. Ты можешь знать, что во время сна сознание продолжает свою деятельность, но в твоем случае, все обстоит иначе. А вот мне не нужно спать, чтобы вспомнить, чтобы вернуться в прошлое.
  
   Прогуляйся в бездну вместе со мной. Но прежде знай Vi veri Veniversum vivus vici.
  
  
  
   Deus lo vult.
  
   Тогда я был молод. Имя мое было Россаль. Многие сказали бы: благородное имя. Может, так оно и было, но имя - не судьба человека. Что привело меня на грязные улицы, я не помню. Нищий я был. Побирашка, попрошайка. Бедные и богатые были всегда, но знаешь, чума не щадит никого. Ни королей, ни священников, ни рыцарей, ни воров, ни крестьян, ни простых побирашек. Чума заходит в каждый дом. От нее не спрячешься, ее не отпугнешь лживым вероисповеданием на смертном одре...
   Мне помнится я ковырял палкой в золе выискивая кусок жареной собачатины, когда знакомый мальчуган-оборванец (его имени я не помню) хлопнул меня по плечу и сказал, что у городской стены на равнине собирается люд.
   - Наверно, хотят вздернуть племянника Одноухого - сказал он.
   Я кивнул. "Неужели поймали. Чудненько" Я достал затвердевший кусок мяса, разрезал его, один кусочек - себе, другой - пацану. Тот с улыбкой взял и поблагодарил. Я подкидывал на ладони свой кусок, дул на него, горячий. Потом отправил в рот, плотнее укутался в обноски и вместе мы пошли на равнину.
   Одноухий был еще та дрянь. Со своей шайкой никому жизни не давал. Много людей распрощалось с белым светом из-за его жадности и корысти. Ему бы сытым быть да грабить простой люд, или просто так их резать, ради забавы. Но этого мерзавца изловили, сдал кто-то из своих, вот его и вздернули на площади и его душа отошла в мир иной со звуком ломающейся шеи и падающим в штаны дерьмом. А вот его племяш продолжал беззаконничать. Поговаривали, что и его поймали, и вот теперь настало время покаяния.
   Но все оказалось иначе. Со слов горожан мы поняли, что два дня назад на собор в город прибыл Папа Римский и сегодня у городской стены он поведает мирянам нечто особенное, нечто важное.
   Люд шел со всех концов города, в надежде услышать то самое "нечто особенное" с уст Слуги Господа нашего. Крестьяне, рыцари, священники, горожане, бедняки, в том числе я с куском жареной собаки во рту и мальчуган-оборванец (имени которого я не помню), спешили увидеть Божьего Наместника на Земле.
   Молчаливо ступая среди горожан, я все еще пережевывал зачерствелый кусок мяса, вдыхал вонь улиц и держал ухо востро. Мальчуган куда-то делся. Бог в помощь.
   Толпа в возбуждении ожидала появления Папы. И он вышел под восторженные крики. Благоговейное роптание не умолкало, пока Его Преосвященство не воздел руку вверх. Гул тысячи голосов стих. Все взоры были устремлены на его Преосвященство. Папа-француз Урбан II - его имя я узнал позже - стоял на деревянном помосте в черной сутане.
   Было много слов, обещаний, упреков, и жалостливых восклицаний, какой в них есть толк? Папа говорил долго, но желаемое, или то самое "нечто особенное", что так желал услышать люд, громогласно слетело с его уст и предвещало большие перемены. Слова к другому не приводят. Зачем человеку язык?
   Так вершится человеческая история. Слова и действия вытекающие из них. Причина и следствие. Однако не будь всего этого, людская история не была бы столь любопытна. И все равно она ничто. Вот и Папа-француз Урбан II тоже думал, что вершит историю. И я не скажу, что ему это не нравилось. Ему это нравилось, быть пастырем овец. Каждый хочет быть пастырем.
   Его слова вгрызлись в мою память, словно зубы голодного волка в тело убитого охотника. Какие это были слова, храни Господь его тленные кости.
   - Братия мои! Турки и арабы напали на братьев наших христиан! Они убивают их и берут в плен, разрушают церкви и разоряют Священную землю! Наш долг откликнутся на призыв о помощи! Если же мы не откликнемся, братья наши не смогут более противостоять натиску неверных! Я увещаю вас, Господь устами моими увещает вас восстать на защиту наших братьев, не мешкая изгнать племя неверных со Святых Земель!
   А потом, когда толпа пала ниц, он знал, что молвить дальше:
   - Тем, кто отправится в сея Священный поход к Землям Христа, властью, данною мне Богом, обещаю прощения всех грехов, обещаю...
   Вскоре многословная речь подошла к концу и вся равнина обрела голос и голос это призывал: "Deus lo vult! Deus lo vult!". Так хочет Бог. Кто ж не захочет очиститься от скверны? В тот же день тысячи мирян выказали желание отправиться в Священный Поход против неверных. Среди них были и рыцари, и епископы, и важные особы, и простой люд. Всем отправившемся в поход, побуждаемых благочестием а не наживой, Папа-француз пообещал отпустить грехи и помолится за сохранение души. А как же иначе? И вот тысячи мирян, в том числе и я, поклялись перед Господом отправится в Святую Землю и изгнать неверных.
   Папа-француз не называл нас Крестоносцами, никто нас так не называл. Мы были простыми пилигримами. Только Папа призывал к вооруженному паломничеству, а не к смиренному странствию в Святую землю для обретения божьей благодати.
   Я увидел капеллана с большим деревянным распятием болтающимся на веревке и подумал, что справедливо было бы нести знамя Креста у сердца в походе для благочестивых пилигримов. Так все и началось.
   Но что влекло людей в Священный Поход? Что заставило их покинуть родные дома? Освобождение Гроба Господне от неверных или же дивные сокровища Востока? Приключения или бесплатная индульгенция? Прощение грехов или прощение денежных долгов? Что же лучше - быть крепостным и жить ради услаждения своих господ, или же самому стать господином? Многие шли в поход не только против неверных, но и против приверженцев Господа, все сводилось к тому, что окажется выгоднее. И все-таки это была дарованная свобода. Да, человек зависим от нее. Человек желает обрести любую свободу. А как же иначе?
   Хотя, человек и рожден свободным.
   Я помню этот день, очень хорошо помню. В этот день я почувствовал Путь, хотя, я и так его чувствую, но это было что-то большее. Что? Ты поймешь это, когда вспомнишь.
   Как ты знаешь, я не могу давать клятв, это человеческая черта. Но я могу говорить человеческие слова и мне все это до жопы дверцы. Но я могу убивать, и не скажу, что мне это мне не по душе.
   Там, в том городе, когда Папа-француз наконец-то умолк и толпа что есть мочи ревела "Deus lo vult", я подумал: "вышел сеятель сеять и иное упало в терние, и терние выросло, и заглушило семя, и оно не дало плода"
   Разве не удивительно, как слова одного человека могут контролировать сознание тысячи людей. В этом и проявляется животная природа человека, который, как и все низменные создания нуждается в вожаке. А как же иначе?
   А толпа неуправляема.
  
   Crucesignatus.
  
   Спустя некоторое время я с сотней бедняков, или даже больше, у кого не было денег даже на еду, не говоря уже о кобыле и оружии, отправились на северо-восток, где, по словам путников, собиралось первое Крестовое войско. У меня был кортик, который я стащил у одного рыцаря на рынке. Это было мое оружие. У некоторых были мечи и ножи, остальные же вооружались заостренными палками, лопатами, вилами, кто чем мог разжиться. На одном из привалов, в наш лагерь пожаловал крепкий мужчина с длинными русыми волосами и бородкой, заплетенной в тонкую косичку. На нем были кожаные доспехи, а за спиной на ремнях два топора. Он сказал, что пришел с дальнего севера и звать его Тор, понесет крест в Святую Землю. Он коверкал слова, но мы понимали его речь. В поход с ним отправились еще трое, но не дошли. Такова воля Божья.
   Все мы были жалки и никчемны, да, мы не имели ни денег, ни крыши над головой, мы не были выходцами их благородных сословий, многие из нас жили воровством и убийством. Но если дать человеку нечто большее, чем деньги и власть, предложить ему нечто иное... Веру и поведать о божьей благодати в Святой Земле, и пообещать привести к Всевышнему на покаяние и очищение духа, человек... человек изменится, он познает цену праведной жизни, совести и чести. Вот тебе и парадокс человеческой сущности. Низменное - высокое. Человек одновременно может желать смерти и наживы, покаяния и прощения. И те несколько человек, которых я пригрел под своим крылом, обратились в католическую веру. Наша шайка стала другой. Я читал им проповеди, рассказывал о жизни Иисуса Христа...его Пути... Смешно, не правда ли? А как же иначе?
   Раньше мало кто читать умел, мало, кто книгу в глаза видел. И я не умел читать, но память на то и память.
  
   Во главе многотысячной разрозненной толпы, к которой мы примкнули спустя несколько дней, шествовал некий Петр-аскет. Люди называли его Петр-аскет. Это была сильная личность, он был благоразумен, но жесток и лукав, поговаривали, что это Петр сподвиг Папу-француза на Крестовый Поход, а все началось с того, что якобы Петр-аскет, совершавший паломничество в Иерусалим, узрел в Гробе Господнем Всевышнего, и тот наказал ему очистить земли Его от неверных. С мыслью о свершении деяния Господнего, Петр-аскет, возвратился во Францию, где и проповедовал Священную Войну против неверных. За Петром-аскетом последовало много народу, с явным доверием к нему, как пророку Божьему, узревшему Путь.
   Его пестрая толпа была плохо вооружена, люди ни имели не пропитания, не обозов, но их желание отправится в Священный Поход, было грандиозным, с этим не поспоришь. Стремление к наживе. Тысячи беглых крестьян и монахов, бедняков, преступников следовали за Петром-аскетом. Телеги полные крестьянских женщин, детей и стариков катилась запряженные ослами. С этим сбродом топал и я.
   Это была многочисленная, но жалкая армия, и вот мы выступили в поход, намного раньше, нежели хорошо подготовленное войско.
   На Восток мы двинулись через земли Германии. Голодные, озлобленные, уставшие, люди грабили близлежащие деревни в поисках пропитания и наживы, в результате местные жители погоняли нас нещадно. В одной деревне, на моих глазах четверо воришек закололи вилами крестьянина, а потом и его беременную женщину. Воткнули ей вилы в кругленький животик. Она была еще жива, когда они по очереди пихали ей то между ног, то в задний проход, а кто и просто стоял рядом, ублажаясь зрелищем. На ее счастье, жива она была недолго.
   Все не знавшие вкусной пищи и пригожих одежд, грабили и разбойничали повсюду, где пролегал наш путь. В первую очередь они избивали и грабили евреев, как Богоубийц.
   "Посему говорю вам: не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться. Душа не больше ли пищи, и тело одежды?" "Нет, не больше!" - отвечали их лица.
   "Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их?" "Нет, не лучше!" - отвечали их лица.
   А ты спрашиваешь, почему, Рим, почему ты так не любишь людей?
   За время перехода я сдружился с тремя крестьянами, помню имя только одного из них. Его звали Готье. Тор всегда был рядом со мной. Тор был молчалив, но смеялся так, что земля тряслась, а вот Готье рот было не заткнуть, друг Готье страдал словесным поносом. Чего он только не молол, какие байки не сказывал. Он и нашел Чашу Грааля, и одолел древнее зло в обличье белокурой девственницы, и все в том же духе. Больше ему старики досказать не дали, погоняли палками и поминали его ущербных праотцов.
   Проходя через земли венгров, нам пришлось выдержать жестокие побоища с ордами местных воителей.
   В первом сражении, наш друг с севера проявил необычайные боевые навыки. Я видел, как он расправился с тремя печенегами несколькими ударами своих небольших топоров с крючковатыми остриями. Бил быстро и искусно. Одному вогнал острие в раскрытый рот. Свои топоры он называл косами. И этими косами махал живо, что кровь брызгала во все стороны, посему Готье нарек его Северным Косильщиком. В ответ на это прозвище Тор истерично захохотал. Надо отдать должное, своим самодельным копьем Готье махал проворно. В пору было поверить, что байки он сказывал всамделишные. Кровушкой людской насытился. Все же следовало нам преподать ему пару уроков. После порубания извергов - задавили мы их несметным числом - мы разжились доспехами, щитами и оружием. Свой кортик я сменил на короткий венгерский меч. Тор остался верен своим топорам, а Готье взял себе на вооружение бердыш.
   Сотни людей остались лежать на корм птицам. Необученная, плохо вооруженная толпа редела из-за постоянных стычек. Наблюдать это дикое побоище одно большое удовольствие. Это, знаешь, как футбольный матч. Две команды, один мяч, только ни тактики, ни умения играть, ни каких-либо правил. А какие собственно должны быть правила? И вот они все, скопом, кидаются на один мяч. Большая куча-мала. Режут и своих и чужих и еще орут в разинутые глотки: "За Христа!". А потом дружно гниют на солнышке.
  
   Во время одного из привалов, Петр-аскет самолично прирезал десять своих крестоносцев. За что, я так и не узнал. Мне вообще было наплевать. Смерть, жизнь, все едино. Я шел в Иерусалим. Тор хотел вмешаться, но я попридержал своего неуемного друга с дальнего севера.
  
  
   Constantinopolis.
  
   Почти две тысячи воинов голодных и изнеможенных ступили в Византию. Тамошний император выслал нам на встречу гонцов, и пообещал снабдить провизией и всем необходимым, если мы немедля поспешим в столицу. И вот спустя время мы вошли в Константинополь. Это был чудесный город мой давний друг. Чудесный, это еще просто сказано, но я не шибкий рассказчик, чтобы сыпать эпитетами и там и сям. Красивый город и точка. Потом его разрушили, следом заново отстроили, но прежде он был величавее, краше. В этом городе жило и по сей день живет величие и богатство, уж поверь мне.
   Император Византии, звали его Алексей, радушно принял нас, с жалостью и гуманностью, хотя, уверен, он не ожидал увидеть Крестоносцев, освободителей Святой Земли, обнищавшим сбродом.
   Алексей, Император славного града Константинополя, призвал к себе Петра-аскета, так как Петр был головой той змеи, что приползла в его дивный град. Голова эта могла и ужалить. А могла и не раскрыть пасти. Имела место быть короткая беседа. Со слов Петра-аскета мы поняли, что дело Папы-француза о странствии к Святой Земле имело и другие цели. Император ожидал помощи, а не своего содействия. Или Папа-француз изначально преследовал свои цел?. Все что-то преследовали. Зайцев в поле. Это было обоюдное разочарование. Но все же император жаловал нам деньги, новое оружие, доспехи, и припасы.
   Наряди клоуна в белый халат, шапочку и дай ему в руки стетоскоп, доктором он не станет. И шлюха не станет лауреатом Нобелевской Премии по физике, если выучит E=mc«;. Вот и мы не стали рыцарями, скорее ряженными трубадурами.
   В моих мыслях было дождаться рыцарских отрядов, которые должны были объявиться в Константинополе через какое-то время, чтобы продолжить Путь.
   Получилось именно так, как я и предполагал. Этот сброд, они же ряженные трубадуры, Петра-аскета, более не мог контролировать свою жадность и охоту до богатства. Трубадуры с дудками разбрелись по всей столице и на что глаз таращился - брали силой. Грабили, избивали, убивали. Многочисленные столкновения, пожары и грабежи сыграли свою роль и император, долго не раздумывая, в таких случаях раньше никто долго не раздумывал, это было дурным тоном, распорядился переправить войско Петра-аскета через пролив. Через Босфор. Другими словами он бросил трухлявые поленья в огонь. Где им и место. Но к его удивлению большинство трубадуров изъявили желание остаться в Византии, или вообще бежали обратно на родину с награбленным. Тех, кто открыто отказывался ступать на турецкий берег и побуждал остальных, публично казнили, (раньше, видишь ли, больное дерево вырывали с корнем) и вскоре таких и не осталось. В результате с Петром-аскетом ушло не больше тысячи человек. Я подумал-подумал и решил: еще не время. Тор сказал, что останется со мной. Вместе в поход пошли и друг от друга ни на шаг. Тем же словом он убеждал Готье и всех остальных, но тщетно.
   Я хорошо помню один момент... Я и Тор крепко сдружились с Готье, так вот, на мои уговоры остаться в Византии, он ответил отрицательно. Он сказал:
   - Мы не можем отсиживаться здесь, Россаль мы должны ступать дальше, к Святой Земле, времени все меньше, мы должны помочь нашим братьям! - сказал Готье. Истинный рыцарь. Нищий, попрошайка, но сердце чистой породы, можешь мне верить.
   - Вы должны остаться здесь. Вас всего тысяча голов - это ничто! Вас перебьют, как тупых овец!
   - Ты боишься? - спросил он.
   - Странный вопрос - ответил я.
   - Ты боишься, Россаль? - снова спросил он.
   - Я боюсь за ваши жизни, мой друг - ответил я. Это единственное, что я мог ответь на этот вопрос.
   - Тогда мы идем без тебя.
   - Готье, вы все умрете.
   - Мы умрем с верой, ты же сам говорил - умереть с верой в сердце это спасение. Пусть будут долгие твои дни на земле, Россаль, не забывай меня.
   - И твои, Готье. И твои...
   С этими словами он ушел прочь. Долгих ему дней... лежать в песках. Я думал больше я его не увижу.
   Тысяча Крестоносцев покинули Константинополь и отправились в когтистые лапы турок.
   - Почему ты не ушел с ними? - спросил меня один бравый византийский рыцарь.
   - Время еще не пришло. - ответил я.
   - Они сгинут. Все до единого.
   - Таков Путь.
  
   Они ушли. Они сами того желали. Они были благодарны мне, только за что? Мне этого не понять, я же не человек, черт возьми! Почему я не пошел с ними? Ты скажешь, я струсил, но нет, я знал, что еще не время. Черт! Я, только я был ответственен за их смерть! Только я!
  
   Шли дни, недели, а от первых Крестоносцев вестей не было. День ото дня я и Тор бродили по городу, впитывали его красоту, пили, ели и ласкали местных распутниц.
   Еще позже в Константинополь вернулся Петр-аскет с остатками трубадуров.
   Все его многотысячное войско полегло под ноги турков и их коней. В том числе Готье и все те, кого я знал. Люди говорили, Петр оправдывался тем, что армия перестала подчиняться его приказам и разбрелась по всей турецкой земле, а он вернулся сюда с теми, кто еще сохранил благоразумие. Он отметил храбрость и военное умение воинов Готье, он назвал его Готье-Нищий, он сказал, что с их помощью и воинской отвагой, им даже удалось одолеть отряд сельджуков.
   Трубадуры били их дудками.
   Мне нужно было выпустить ему кишки еще тогда и может все сложилось бы по-другому... но таков был Путь.
   А Петр-аскет... он, как и всегда бежал. Бежал от своего Пути. На приеме у Императора, я повел себя неблагоразумно, при встречи с Петром-аскетом, я набросился на него обещая выдавить ему глаза, за то, что он, косоглазый угорь, оставил людей умирать в лапах врага. Меня оттащили стражи, а Император только посмеялся.
   - Не ты ли сам оставил их? - спросил он и рассмеялся. Откуда ему было знать. Но он знал. И попрекнул меня в этом. Человек попрекнул меня. За это, прошу не слушай меня, иногда мне трудно контролировать свою... энергию... он сыскал страшные дни.
   Никто не смет попрекать меня, тем более человек.
  
   Когда солнце скатилось с небесного колеса, и бренный мир увидел первые звезды, такие же постоянные и извечные, как капли дождя, я лежал на мягких подушках в доме шлюхи... и плакал. Не знаю, как такое получилось со мной. Я плакал и топил печаль в крепком вине, пока страстная Ламия, демон ночи, пожирательница грудных детей, именно ее я и видел перед собой... Ламию, не станцевала для меня. Ее бедра качались в такт ударам моего сердца, а длинные волосы, как черное пламя, метались в разные стороны. Я спросил, как ее зовут, а она ответила, что за пару монет я могу называть ее, как мне вздумается. Я называл ее Ламия и просил ее выпить мою кровь и обглодать кости. Она этого хотела. Ламия. Мне было хорошо с ней. Я ласкал ее полные груди и круглые бедра, пока не утешил себя. Тьма приняла меня.
   Путь.
  
   Толи весной, то ли зимой, не помню, это и не важно, в славный град Константинополь ступило настоящее Крестовое войско. Жаль бедного Императора Алексея, все не слава Богу, как говориться. И в этот раз он испытал разочарование. В начале это был жалкий сброд не имевший ни оружия, ни провизии, позже ставший ряжеными трубадурами, а теперь это были хорошо вооруженные, дисциплинированные, многочисленные рыцарские отряды во главе со своими гордыми князьями. Почему разочаровался? Тут и подавно речи не было о возвращении утраченных земель Византии, как я позже узнал, именно это стало поводом сотрудничества Алексея и Папы-француза.
   Всего было больше десяти тысяч человек под началом высокогордых крестоносцев. Я их не считал, но молва распространяется быстро, а молва не всегда, как ты знаешь, правдива.
   Ты представляешь себе десять тысяч человек? Наверно представляешь, ведь ты видел нечто подобное, да? А после сечи трупы лежат один на другом, до самого горизонта и птиц тьма тьмущая...
   Я примкнул к войску какого-то князька. Все они люди человеки. Куда подевался Петр-аскет, на тот момент я не знал. Но знал я другое, мы еще встретимся.
  
   В то время как в Константинополь продолжали стягиваться отряды крестоносцев, между князьями святого войска и императором Алексеем начались разногласия. Ни один из князей не соглашался присягнуть императору. Ни в какую. Еще бы! Ни в какую. Не знаю, как Алексей своего добился, но в результате торжественную вассальную клятву все принесли. Люди шептали вот, что:
   Участвовал в походе один славный рыцарь, сам без доспехов тощий, бледный, как смерть, а гордости полные ползунки. А как узнал, что в ножки надо кланяться, повелел - ни одному из своих подданных перед императором не склонять головы. Прибыло с этим рыцарем знатным, несколько евнухов. И вот на встрече с императором, знатные не знатные, все поклонились, как положено, а вот этот родовитый господин и его приспешники голов не склонили. Алексей мудрый был человек, и политик мудрый. Ничего не сказал. А в ночь отдал приказ привести к нему евнухов этого задаваки. На следующий день, когда князья и их свита, вошли в императорский дворец, в главном зале увидали евнухов на императорском ложе и императора еже с ними, а те его обхаживали, ой обхаживали. По другим словам, император в отместку гордому крестоносцу, этих евнухов на железный прутья очком посадил. А другие и вовсе говорят, золотом, богатствами преданность купил.
   Молва людская на выдумки горазда. Это факт.
  
   Iter in terram sanctam.
  
   Вскоре мы переправились через Басфор и выступили на юг.
   Князья графа и бароны подготовились, как следует. Блестящие доспехи, сверкающие мечи, выносливые лошади. Многочисленные обозы везли большой запас провизии и оружия. Среди воинов были и плотники, лекари, повара, и священники. Благородных рыцарей сопровождали вассалы, слуги, даже соколы и своры охотничьих псов. Парад шутов.
   На нас с Тором были кольчуги, поверх темные туники из мешковины с нашитыми на груди и спине крестами из белой материи. Я вооружился мечом, кортиком и щитом, а Тор закинул за спину свои топоры.
   И вот многотысячная армия строем двинулась по Анатолии. Ветер неустанно трепал бессчетные рыцарские знамена. Сотни деревянных крестов, вздымались над головами франков. Я шел пеше, среди тысяч прочих крестоносцев. Никем незамеченный, никому ненужный.
   Спустя время мы подошли к какому-то городу. Как этот город именовался, не помню, но запомнил, как кровь моя в венах бурлила, как красная пелена глаза застилала. Смерть, смерть во славу Христа. Думали, на долго мы здесь не задержимся, мнили, с ходу этот город возьмем. Так да не так.
   Здесь могу сказать тебе чуточку больше, чем: осада длилась долго, и все же, Слава Христу Спасителю, город был взят.
  
   Стены его были высокие, утыканные башнями, с севера и востока под стенами глубокие рвы, заполненные водой, а по-другому и не бывает. Я помню, как бежал на приступ с двумя сотнями, или больше, вероятно больше, рыцарей, обуреваемый жаждой крови. Тор был где-то по близости. Я его чувствовал.
   Вот она... наплывает медленно, застилает взор, красная пелена, разом проглатывает все благоразумие. Мы подобрались с той стороны, где не было башен и рвов, а стены не высокие, с виду хлипкие. Дали сигнал к штурму и все с дружным воем ринулись к стенам. Кто бегут впереди - падают пронзенные стрелами, следующие за ними наваливаются на них, тоже падают. Их тут же накрывает черное облако выпущенных стрел. Крестоносцы падают под стрелами, камнями, а на тех, кто успел добраться до стен - льется бурлящая смола и кипящее масло. Мы сбились кучей у подножья высокой лестницы, думали лестницы сработают, прикрывая головы щитами, один за одним, карабкаемся на вверх, как жуки по дереву. Запах обгоревших тел невыносим, но от него никуда не деться, как и от смерти.
   Бурлящая смола попала мне на руку и я закричал, что есть мочи. Благим матом. Боль была дикая, я выронил меч и свалился с лестницы, как летел не помню, а как грохнулся помню - на головы крестоносцев. И тут же сверху черной рекой потекла смола. Я успел отскочить, другим повезло еще меньше. Я видел, что стало с лицом одного бедняги. Лицо было похоже на поджаристый бок поросенка, покрытый волдырями. Я бросился прочь. Топчась по мертвым телам своих соратников, я бежал в лагерь вместе с другими рыцарями. Я бежал и бежал, пока не упал во тьму.
   Наверно, именно так закончился тот день. Я пришел в себя лежа в шатре от жгучей боли в руке. Руку мне перевязали, но боль была невыносимой. Я скулили от боли, как пес. Да именно скулил, ощущение такое, будто сунул руку в кипяченую воду. В шатер заглянул какой-то человек в черной накидке с белым крестом на груди.
   - Нужна помощь? - спросил он.
   Да, какая уж тут помощь.
   - Нет - ответил я сквозь зубы.
   Я вылез и шатра и стал рядом с ним. Ему было за сорок, глаза - две щелки и рот под носом похож на тонкий шрам.
   - Где лекарь? - спросил я.
   Он недовольно посмотрел на меня.
   - Я лекарь.
   Ясно. Иоаннит.
  
   Рядышком сидел Тор, затачивая лезвия топора. Он был молчалив и угрюм. Тор и так был не многословен, а после стал все реже разговаривать.
   Позже иоаннит вскрыл перевязь и я увидел свою плоть. Кожи практически не было, только голое мясо и кости. День ото дня, пока длилась осада, лекарь намазывал мне руку всякой дрянью, что воняла как гнилые человеческие останки, но эта мазь, черт возьми, помогала. Просто чудеса творила с моей рукой.
   Теперь я могу сказать, что осада продолжалась.
   Мы соорудили деревянные башни с бойницами, тараны и машины для метания камней.
   Почти все башни, умные турки подожгли, еще до того, как мы успели пустить их в ход. Пробрались в лагерь ночью. Никто и думать не думал, что они носа из города высунут. Некоторых стражей подкупили, другим глотки перерезали.
   Метательные машины свое дело делали, как полагается, только толку нет. Город не сдавался.
  
   Спустя время я смог держать меч в руке, но любой сильный удар - и мой меч оказывался на земле. Лекарь сказал, чудо, что я вообще смог меч в руки взять. Да, истинное чудо. Ты веришь в чудеса?
   Я принялся упражняться с двумя мечами и скажу тебе, я очень в этом преуспел. Два меча лучше одного. Мы устраивали поединки с Тором. Он научил меня многим премудростям боя с двумя оружиями.
   Сколько же дней мы стояли у этого богом забытого города... до хрена долго. Видать, Аллах простер над ним свою длань - город-то не сдавался. И вскоре стало известно, что к этому дрянному городу надвигается большая армия султана.
   За все время я разговаривал мало, мне и без лишнего трепа жилось, как жилось, я только с Тором разговаривал и этому лекарю слова молвил, а он в ответ мычал, как корова на выпасе. Нищий ли ты, вор или убийца - доспехи упрячут тебя. Всем на тебя наплевать. Они идут в Иерусалим, Святой Город. А ты... не поляжешь с лезвием в груди, Иисус с тобой.
  
   Сражение с султаном развернулось у городских ворот.
   Это была славная битва. И добавить нечего. Много крестоносцев полегло в тот день, но все же Святое Войско одолело неверных. Я и Тор были в переднем отряде, кто встретил сельджуков у городских стен. Наши мечи и топоры вспарывали животы и сносил головы, рубили налево и направо. Турецкие сабли пару раз прошлись по моим рукам, но кольчуга свое дело знала. Я чувствовал вкус крови на губах, своей или нет, не знаю, главное, что мои руки все еще сжимали мячи, а ноги продолжали скользить по внутренностям мертвых. Только это было важно. Я продолжал убивать и это говорило о том, что сам я еще жив.
   Я успел увидеть, как Тор со всей силы ударил турка обеими топорами крест накрест. Голова полетела в одну сторону, тело - завалилось в другую, а из шеи, вверх, напором, хлестнула кровь. Тор обернулся ко мне и то-то довольно прокричал на своем родном языке.
   Со мной рядом, скованный доспехами, словно железный дровосек из сказки, размахивал мечом доблестный рыцарь. Латы - это хорошо, но становишься крайне неповоротливым, а к тому же в них ужасно жарко. Так вот этот храбрый крестоносец так усердно размахивал мечом, что мне было слышно, как из-под забрала вырывается его тяжелое дыхание. Хрипел, шипел, как паровоз. Он еще раз взмахнул мечом и турок упал с распоротым животом. Он крутанул в руке меч. Не дать, ни взять - знатный рыцарь. Потом посмотрел на меня. Я на него. И за него. Увидел, как турок вскинул копье за его спиной. Я успел оттолкнуть этого задаваку и копье просвистело мимо, едва задев мою руку повыше локтя. Турка тут же настиг другой крестоносец. Бравый рыцарь и я грохнулись на трупы франков и турков. Латы тяжелы. В латах лучше не падать, хрен потом сам встанешь. Я вскочил первым, протянул рыцарю руку, он ухватился за нее. Я помог ему встать. Он кивнул мне. Я кивнул в ответ. И дальше мы двинулись рядышком. Через несколько мгновений битва закончилась. Легкая, вооруженная короткими луками конница и пехота сельджуков были разбиты. Мы торжествовали. Тем, кому удалось сбежать, франки на лошадях преследовали на сколько хватало глаз. Среди крестоносцев полегло больше двух тысяч. Моя черная туника была вся в крови, и креста на ней было не разглядеть. Все во Славу Иисуса Христа Спасителя. В тот день костлявая собрала богатый урожай, но нас с Тором не тронула.
  
   С целью запугать сельджуков мы зарядили метательные машины, которые еще были на ходу, отрезанными головами убитых турок и выстрелили за стены города. Какое зрелище! Летающие человеческие головы, жаль не говорящие. Впечатляет. Только, когда головы отрезаешь - думаешь иначе.
   На том тот день и закончился. С победой мы вернулись в свои лагеря. Я и Тор сидели у костра и смотрели в огонь, когда рядом со мной сел молодой человек с редкой бородкой, чернобровый, и с улыбкой посмотрел на меня.
   - Сегодня была славная битва, да? - спросил он.
   - Ага. - ответил я. С недоверием поглядывая на него. Чего ему от меня надо, может, подослал кто?
   Тор встал напротив рыцаря.
   - Чего тебе надо? - спросил Тор.
   - Меня зовут Гуго. - сказал незнакомец. - Я рыцарь великодушного Этьена-Анри, графа Блуасского, он странствует к Святой Земле вместе с Годфруа Булоньским в свите его благородных рыцарей.
   - Россаль - ответил я. - А этот белокурый крестоносец - я кивнул на Тора - мой друг из северных земель, его зовут Тор. Что тебе нужно от меня благородный рыцарь?
   - Я хотел выразить тебе свою благодарность, за то... что спас мне жизнь сегодня, Россаль.
   Вот оно что.
   - Тогда следующий раз будь ближе ко мне, иначе твои глаза никогда не увидят Иерусалим.
   - Ты дерзок, Россаль.
   - Возможно.
   - Что ж...
   Рыцарь назвавшийся Гуго поднялся, хлопнул меня по плечу и ушел.
   Вот таким было наше знакомство.
   На следующий день все началось по-новому. Опять все повторялось.
   Но город не сдавался.
   В одиночку нам бы не удалось завладеть этим проклятым городом. Один из Князей обратился за помощью к Императору Алексею и в скором времени Византийский флот осадил город со стороны озера.
   Но мы так и не взяли город - это сделали византийцы, будь они не ладны. Жадные лицемеры, всю малину, как говориться, обосрали. Заняли город с озера, а нас и на порог не пустили.
   Все надежды благородных предводителей крестового войска на богатый город и наши надежды на богатую добычу пошли прахом. Когда ты только и делаешь, что точишь мечи, жрешь, пьешь, убиваешь, и думаешь о том, как не попасть под ятаган, или стрелу - тебе попросту наплевать на княжеские хитрости и интриги. Они говорят - ты делаешь. На то ты и пешка в большой игре. Все во Славу Христа.
  
   Осенью, или зимой, может летом, хрен его знает, я потерял счет дням и месяцам, пройдя многие дни по раскаленной от солнца земле, с большими потерями в постоянных схватках с турками-сельджуками, как они себя звали, мы выступили на путь к другому городу. Антиохия Унылые, пустынные пейзажи Анатолии, без воды и растительности забирали последние силы. Отряды князей и далеко отстали друг от друга. Запасы провизии быстро кончались и столь же быстро кончались силы.
   От жажды и зноя многие крестоносцы валились с ног, по долгу пришлось делать привалы и ставить шатры. Воду мы черпали только из глубоких колодцев, которые не часто попадались на пути, другие источники были отравлены. Мы старались продолжать путь в ночи, но и ночь не приносила желаемой прохлады... а нестерпимый холод. Уставшие, изможденные мы приближались к какому-то городу. Понастроили же люди этих городов.
   В последнее утро мы вышли в долину близ этого города. Оказалось, нас уже поджидала объединенная армия турецких эмиров. Из огня да в полымя. Или наоборот.
   Я не помню, как проходило сражение. А разве сражение может проходить как-то иначе?
   Смерть, смерть, смерть - вот и все сражение.
   Когда началась резня, я и Тор бились спина к спине. Ударом рукоятки меча, я сбил с ног турка, Тор оказался за его спиной и молниеносным движением перерубил ему обе ноги.
   Стрела угодила ему в спину и вышла чуть выше сердца. Вторая пробила живот. Но Тор продолжал сражаться. На нас надвинулась турецкая конница. Тор сбил турка с лошади и пока тот поднимался, оказался рядом и свернул ему шею. Второй всадник ударил его мечом в спину. Тор упал на колени. Я смотрел на него.
   Я спешил к нему и... ушел во тьму после того, как чей-то конь сбил меня с ног. Неприятельский, или кто-то из своих, не знаю. Это частенько бывало. Бывало, пленным, турки рты кляпами заткнут, в мусульманские одежды нарядят, руки повяжут, да задницы как прижгут, вот они и бегут, как угорелые, на мечи да копья, а ты их в расход пускаешь.
   Я ничего не слышал, ничего не чувствовал, я просто лежал там, среди мертвых без памяти. Тьма обступила меня.
   Я открыл глаза и понял, что я жив. Чудо, что меня не затоптали. Мне снова повезло. Или нет. Мне было тяжело дышать, что-то сдавило грудь. Я чувствовал запах смерти. Я не мог пошевелиться. Только моя обожженная рука оставалась свободной. В рот заползла то ли муха, то ли жук какой и закашлялся, потом со всей мочи закричал. Потом снова и снова. Я осознал, где я, и понял, что самому мне не выбраться из могилы. Подумал, может тут и сдохнуть. Но не время еще не время.
   Я снова закричал, потом услышал какое-то бормотание. Они недолго разгребали мертвых, странно, что я не удавился, вытащили меня. Я встать не могу, все затекло. Кое как на ноги поставили. В лучах уходящего солнца я смог разглядеть его. Это был высокий, худощавый человек, в длинной черной сутане, с нашитым на груди белым крестом, поверх доспехов, и с массивным распятием на длинной серебряной цепочке. Его коротко-стриженные белесые волосы, как и лицо, были в крови.
   - Господь уберег тебя сын мой. - сказал этот человек.
   Я только моргнул в ответ, а он вместе с помощниками пошел дальше, вдоль мертвых тел, осеняя трупы крестным знаменем и бормоча моление. Им наплевать на твое бу бу бу, подумал я. Мне было бы наплевать.
   Звали этого человека Адемар. Это был папский легат. Но Святой Иисус Христос Спаситель позже отвернулся от своего верного слуги. Но это было позже. А сейчас он гордо стоял передо мной и осенял крестным знаменем.
   Позднее, я узнал, что победа снова была за войском Христа. Турки-сельджуки с позором бежали, бросив свои шатры полные драгоценностей. Крестоносцам достались обозы полные снеди, злато, серебро, лошади, ослы и даже горбатые животные - верблюды.
   Я потерял двоих. Вначале Готье, потом Тор. Одному лучше. Всегда лучше.
   Отдохнув пару дней и придав земле тела павших, а их души на Суд Божий, мы двинулись дальше, через Анатолию к Антиохии.
  
   Выжженная степь день за днем вела нас караванным путем. По одну сторону я видел белые вершины далеких гор, по другу - ничего кроме раскаленного грунта и каменных валунов, торчащих из земли как гнилые зубы великана. Из живности я успел заметить голодных шакалов и ящериц. Ящерицы на вкус гадость. Мяса в них ни капли, но крестоносцы, если удавалось хвостатых отловить, с десяток за раз сгрызали, аж за ушами трещало. С шакалами не везло. По пути издохло несколько лошадей и охотничьих собак, выстояли самые выученные псы, но графы распорядились прирезать их, чтобы сохранить запасы драгоценной влаги. Соколы, так те уже давно подохли.
   Я подобрал труп собаки и в первый привал содрал шкуру, выпотрошил и зажарил. Собачатина пришлась по вкусу некоторым крестоносцам. Не долго думая, они выказали желание отведать жареного мяса, которое, если уж не сильно придираться сошло за свинину. У князей были свои обозы, и подле обозов и днем и ночью маршировала стража. Повара накрывали длинные столы, чего там только не было, это тебе не собачатина и ящерицы. Тех, кто смел посягнуть на обоз - тут же без промедления закалывали.
  
   В ночной тишине я переставлял уставшие ноги и смотрел на звезды. Они всегда там, были, есть и будут. Я думал о Пути, а мои думы дополнял жалостливый вой шакалов и редкий шепот ветра. Я думал о своем друге, Торе, которого не стало. Он не придет в Иерусалим, а вот мне нужно продолжать идти, таков Путь. А еще я думал о Ламии, что танцевала для меня в Константинополе, чудесном граде, думал о ее красоте, черных волосах, как у морских серен, нежных губах, круглых грудях и упругих ягодицах, о ее ласки и нежности. Может, мне следовало остаться с ней? Думал о матери, которую я даже не знал. Наверно, она была красива.
  
   В последующие дни от болезней и жажды в мир иной отошло около трехсот воинов. Припасы редели, а турецкие деревни на пути были брошены и пусты. Тут и там на копьях были тела и головы франков. Все, попадающиеся на нашем пути, источники и колодцы были отравлены. В одном из притоков мы нашли около десятка отрезанных голов. Без сомнения это были пленные франки и прирезали их недавно. Может быть те, которые покинули Константинополь с Петром-аскетом, других здесь быть не должно. А потом мои сомнения развеяла отрезанная голова. Готье. Какое-то время я держал его голову в руках, а он смотрел на меня, мы говорили с ним. Он все время меня спрашивал: что ж ты бросил нас, Россаль? А я отвечал: Таков Путь. Таков Путь. Я сделал из нее сушеную голову, я умел делать сушеные головы, раньше делал собачьи. Привязал ее к поясу. Не все крестоносцы отнеслись с пониманием к моему поступку. А мне наплевать.
   Через пару дней пути, лишившись надежды на благополучный исход, мы, слава Иисусу Христу Спасителю, вышли к лесам близ небольшого города, где в изобилии водилась дичь и текли чистые горные ручьи.
   Моя рука почти зажила, хотя лекарь, что выхаживал меня, давным-давно остался лежать в песках. За исключением Тора, он был единственным, кто говорил со мной, вернее мычал в ответ.
   Наш путь был долог и опасен, подобно пути в Шибальбу, нас окружала смерть, голод и страх. Но дух наш был стоик. Слава Иисусу Христу Спасителю.
   День за днем мы шли, шли и шли, тут и там нам приходилось отражать набеги турок, и подыхать от голода и жажды. Мы плелись длинной колонной растянувшейся на целые километры, шли с одной единственной мыслью: мыслью о смерти. Иисус Христос Спаситель, дай мне умереть.
   И в скором времен Иисус услышал наши молитвы. Мы подошли к Антиохи.
   По рассказам это был важный экономический, политический и военный центр Средиземноморья. Для князей, все города на нашем пути - важные экономические, политические и военные центры. Антиохия была окружена мощными, неприступными стенами, выстроенных на отвесных скалах. Сыскались умники, кто толи обезумели, толи были близки к этому, карабкались по скалам до самых стен. Многие не прошли и половины высоты - сорвались вниз и брякнулись к нашим ногам, как сбитые вороны, более удачливых прирезали за стенами. Взять город с налету казалось невозможным. А когда это было возможно? Тем более, испытав на своей шкуре первую неудачную осаду, ни один, кого спроси, не рассчитывал на скорый и славный исход. История снова повторялась. Результат, как не посмотри должен быть плачевным. Такие настроения сподобили многих крестоносцев пуститься дальше к Иерусалиму, но этих глупцов было не бог весть сколько. Благоразумие одержало вверх над остальными франками.
   Ты знаешь, что такое сеча? Ты можешь ответить да, но, поверь, современный человек не имеет ни малейшего представления. Другими словами - ни хрена не знает. Это не то, что показывают в кино. Это не срань-Голливуд. Это не показательные выступления исторических клубов. Это ни доблесть и отвага удалых рыцарей, ни коварство и трусость турков. Это не громкие речи и смелые поступки... это хаос мыслей и действий. Это безумие. Это кровавая бойня. Это... теракт в общественном месте, вот что это такое. Так людям было бы поще представить, что такое сеча... крики, плачь, повсюду мертвые и полуживые, кровь рекой, куски тел, внутренности, головы с открытыми глазами и звон стали. Всегда звон стали. Вот что такое сеча - взрыв бомбы, массовое убийство. А еще это война. Это удержание позиции и взятие позиции. Это тактика. Да, именно так. Стрелы, камни, стоны, кровь... пленные...отрезанные головы. Одно дело, когда тебе показывают на экране, с муляжами, декорацией и кетчупом на лице, другое - когда тебя, или кого-то рядом режут. Помнишь, в Грозном... Действительно режут, как скот на бойне. Простой человек обдристает себе штанишки, попади он в разгар сечи. Сейчас на это нельзя смотреть в здравом уме, а участвовать в этом - тем более. Но сейчас у людей свои сечи, только акценты сместились. А раньше все было по-другому. Раньше можно было гадить и тут же есть, как ни в чем не бывало. Раньше трупов были полные закоулки, они неделями лежали на улицах, как разбросанный мусор. Никому и дела не было. Помои на улицу выливали, тут тебе и болезни и эпидемии.
   Вот так мой друг, это не исторический роман о бравых крестоносцах, это о напуганных, загнанных в жерло безумия и слепой веры одержимцах с мечами, топорами и копьями, людях сбившихся с Пути, хотя чаяно стремившихся держаться этого Пути, людях охочих до убийства с одной единственной целью: Во Славу Иисуса Христа!
   Там же я вновь повстречался с Петром-аскетом. Я думал он сгинет за долгое время странствий, но он все еще дышал. Он задушевно беседовал с Князем Булоньским. Что-то рассказывал, жестикулировал, а седой дед согласно кивал.
   Тогда же ко мне снова подошел Гуго. Он снова был в доспехах, а поверх них белая туника с алым крестом на груди. Шлем он держал в руке.
   - Здравствуй Россаль.
   - А... благородный рыцарь Гуго. Видать, твоя жизнь угодна Богу.
   Он недовольно глянул на меня. Ничего не ответил.
   - Ваш отряд с сего дня будет сражаться под знаменем благородного Годфруа Булоньского - сказал он погодя.
   - Мне без разницы - ответил я.
   Я развернулся и пошел прочь.
  
   Как и сказал Гуго, с того дня я и еще сотня франков перешли под знамя Годфруа Булоньского, потому, как сюзерен пал в битве с эмирами.
   Осада длилась очень долго и каждый день Готье спрашивал меня, когда я умру, а я отвечал, когда придет время, но когда я не знаю.
   Это были долгие дни, наполненные смертью, и короткие ночи, исполненные кошмарами наяву. Я не ведаю, что такое сон. Мне не сняться сны. Но как бы я хотел...
  
   Мы терпели одну неудачу за другой, нам досаждали турки, и кончались припасы. Турецкая стрела попала мне в ногу, во время последнего дня штурма, я упал с осадной башни и снов на головы франков, и снова остался цел засчет их черепов и плеч. Кто-то помог мне подняться. Хромая и исторгая проклятия, я снова пустился на приступ. Заботливым франком, к моему большому удивлению оказался Гуго, этот железный дровосек из сказки про Изумрудный Город.
   И снова мы вернулись в лагерь ни с чем. Осада продолжалась. История повторялась. Мы с Гуго стали больше разговаривать и день ото дня, слава Иисусу Христу Спасителю за то, что мы возвращались в лагерь на своих двоих, стали узнавать друг о друге чуть больше.
   Благо в рану на ноге не попала инфекция, на мне все заживает, как на собаке.
   Вскоре нам нечего было есть и дело дошло до каннибализма. Гуго не осквернил свой рот человечиной, а я так и сделал. Это был первый раз, когда я отведал человеческого мяса. Обычное на вкус, ничем не лучше жареной собаки, а, следовательно, если не сильно придираться - свинина. Я поджарил человеческую печень. Твердая вышла, но грызть можно. Франки говорили, что если сживать сырые яички, нефритовый стержень будет стоять до самой старости и никакая гадость его не возьмет. Один из крестоносцев со словами: знать ни одна сириянка будет ласкать его, так и сделал, отрезал у мертвого франка яйца и закинул их в рот. Но ему не суждено было узнать так оно, или нет. На следующий день он упал со стены с кровавой жижей вместо лица.
   В один прекрасный, погожий день все это мракобесие закончилось. Мы ворвались в город. На восточной стене, крестоносцы сумели подкупить стражей. Те за звон золотых монет сдали свои укрепления и рыцари перебрались через стену. У нас перед носом открыли главные ворота и смерть с крестом на груди, бросилась собирать кости в свой холщовый, бездонный мешочек. Это была первая ощутимая победа в этом долгом походе. Во время взятия Антиохии, я увидел людей, какими вы и являетесь без прикрас - низменными, жестокими, ненавистными. Святое Войско Господне резало детей, женщин и стариков, всех неугодных, кто отказывался принять католическую веру, всех кто были "нечистыми". Рыцари брали, что хотели, делали что хотели, и никто не призвал их к покаянию за убийство и насилие. Таковы законы войны. Победителю достается все.
   К раскаяться перед Всевышним не пожелал никто. Бог все простит, забудет. Ведь все эти свершения, деяния, все делается во Славу Господа Нашего Иисуса Христа.
   А потом пошла дележка. И брань и ссоры и подлые убийства. Князья не могли поделить между собой мизерный клочок земли, а мы дожидались того дня, когда снова двинемся к Иерусалиму. Многие ради него еще держались на ногах, ради него не пали в сражениях, когда другие стали пищей диких зверей.
   У меня было много времени обо всем подумать. Я все время разговаривал с Готье, вернее он спрашивал, а я отвечал: почему ты дал мне умереть, Россаль? Таков Путь, мой друг.
  
   Я усвоил одну вещь, вернее, я ее и так уже знал, но полной уверенности у меня не было. Крестовый поход, с тех самых пор, как мы перебрались через Босфор, благополучно продолжался для благоверных служителей церкви и всея верующих. Если убийство, разорение, грабеж можно хоть сколько-нибудь считать благодетелью.
   Теперь планы благоверных крестоносцев стали мне более ясными.
   "Не убий" гласит пятая заповедь, но церковь уже с давних пор говорит о том, что бывают и исключения. Церковь всегда подкладывала под задницу библию, когда затекала жопа на стуле. В восьмом веке, Папа Лев 4-ый пообещал вечную жизнь тем, кто погибнет в войне с неверными. Папа-француз последовал этому воззрению и немедля призвал к "священной войне" против ислама. Турки слишком долго мозолили глаза. Все христиане считались братьями и сестрами между собой, а убийство или совершение насилия над христианином требовало отмщения. В каком-то году тюркоязычные племена сельджуков завладели иудейскими и христианскими святынями Палестины. Иерусалим - город, снискавший славу от страдания, в страдании и пребудет, ибо между людьми нет мира, и не надейтесь - Царство Царств, оказался в замкнутом кругу. Таков здесь порядок вещей, такова человеческая суть, как и ниспадать до низменных потребностей. Такими вы сделали себя сами.
   Сколько раз прославленный и столько раз разоренный, Иерусалим, Великий Иерусалим, пристанище царей Израелевых, пророков и Спасителя, Сына Божия - Иисуса Христа. Нет места священному писанию даже в глазах человека, чья власть дарована ему Богом, кто является единственным "Божием наместником на земле", когда ведает он личную выгоду. Для любого человека личная выгода будет всегда на первом месте. Убийство. Обращение Папы-француза в зачахлом французком городишке, когда он послал христиан на войну против "нечестивых", против мусульман, а как же пятая заповедь? Церковь уместно оправдывается тем, что один из основоположников христианства Святой Августин говорил, что есть право у христианина убивать, если христианин сражается за правое дело, ради защиты себя и своих близких. Уместный довод. Церковь всегда знала, как оправдать свои действия. Знала, с какой стороны ветер дует.
   Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут.
   А церковь собирала тогда и собирает сейчас.
   Как ты знаешь из истории, после Первого Крестового Похода, следовало еще двенадцать, но это только из истории написанной людьми о людях и для людей. Волна католического безумства ударилась о камни уже при третьем походе. После того, как турки вернули себе Иерусалим, пусть потомки помнят лик Салах-Аддина, удача и сам Господь Бог, Слава Иисусу Христу Спасителю, отвернулась от приевшихся франков. Короли, князья, бароны и неугомонный Папа Римский еже с ними, одолеваемые жаждой мщения и твердым стремлением вернуть под свое крыло Иерусалим, захлебнулись в собственной желчи, от бесплодности своих попыток. Всю злость и негодование они выплеснули на Константинополь. Руки коротки оказались, до чего дотянулись, то и прибрали.
   Я, трахнутый марсианин, отдал свою жизнь во время первого паломничества, но я не отдал свою жизнь за благо, которое никогда не должно было стать благом, ведь в человеческом различии нет блага, как и нет его, к сожалению, в человеческом единообразии.
   Столкновение двух миров Запада и Ближнего Востока - это неизбежность. И отголоски тех давних событий, обрекших христианина и мусульманина на взаимное призрение и ненависть, до сих пор слышны нам. Отчетливо слышны. Но и неизбежность случается играючи. Папа умело дергл за ниточки. Помощь Императору Алексею в борьбе против Турков-Сельджуков? Освобождение Гроба Господне? А что есть истинная цель?
   Он поведал ее только своему легату, Адемару. А тот поведал мне, когда стрела угодила ему в самое горло. Сказал мне, потому, что волей случая, я оказался рядом, когда он, сраженный стрелой, упал наземь. Среди общего столпотворения и безумства его никто не заметил. В Антиохии было много богатств, и оно ждало своих завоевателей. Я склонился над ним, и он стал клокотать, знаешь, как клокочет вода в сливе раковины. Я разобрал несколько слов. Он велел мне найти Чашу Грааля. Злоключенную Чашу. Это дарует Римской церкви невероятную мощь и власть над умами смертных. Боже мой! Я едва ли не рассмеялся в его немолодое лицо. Я думал эта злосчастная безделушка более не завладеет умами смертных. Я ошибался.
   Хлюпая и клокоча, он поведал мне о Чаше Грааля и копье, которым проткнули тело Христа. Вера людей творит как добро, так и зло. Иначе не бывает.
   Недолго думая я ухватил его за голову и что было сил ударил затылком оземь. Был такой звук, словно своим сапогом я раздавил большого жука.
  
   Hierosolyma.
  
   В тот день, когда солнце висело над головой, как самая совершенная драгоценность, и было невыносимо жарко, как в аду (многие верующие полагают в аду жарко, но в аду, мой давний друг, очень холодно) мы перешли через лысую, пологую гору, словно взошли на череп древнего библейского божества и спустились с него. И тут вдалеке я увидел Купол Храма, блистающий золотом на солнце.
   Природа вокруг священного города была мертвенна, безмолвна и безжалостна. Как может цвести мир и дышать жизнь там, где Иисус Христос Спаситель принял мученическую смерть от рук спасенных им. Великое проклятие опустошения и смерти навсегда облачило великий Иерусалим незримым, но внятным, как покаяние, и ощутимым, как слеза, саваном.
   Вскоре мы оказались на подступах к Царству Царств. Мы разбили лагерь на северо-западе города, против Больших Ворот. Я помню этот город, как если бы это было вчера. Я был в нем и раньше, еще до того, как Иисус Намин вступил в него. А потом был вместе с ним. Как и прежде это был Великий Город, это была мудрость Востока, обитель жизни... и смерти. Но эта Обитель была прекрасна, даже смерть может быть прекрасной, если ее ласки волшебны, неповторимы. Я верил, я найду мою смерть в этом блаженном городе, где время останавливается, и ты можешь возжелать жить вечно. Не было слов, чтобы описать упоение рыцарей, кто проделал весь этот долгий путь, дабы узреть все величие и славу Священного Города. Их воинский дух, дух освободителей Гроба Господне, воскреснул с новой силой. Да, этот город был проклят, но он жил. Это вечное единение жизни и смерти, что есть я и есть ты.
   Это Иерусалим. И если в Константинополе по сей день живет величие и богатство, то здесь по сей день обитает Человеческая Вера и смерть еже с ней.
   Мусульмане выгнали из города всех христиан, чтобы те не обратились в помощь захватчикам. И половину из них крестоносцы положили за воротами Иерусалима, обстреляв из луков и закидав копьями, а потом уже разобрались, что к чему. Других собрали в стадо и погнали в Яффу. Все, что было у этих людей, богачей и бедных, отныне могло стать добычей крестоносцев.
   Один повел свои войска южнее к холмам, к Священной Горе. Другие расположились с востока, остальные осадил северную сторону города, а мы у западных ворот.
   Уверенность в том, что никакой тактики и стратегии не будет, потому что в них нет надобности, крепчала среди крестоносцев. Смертью и откровенными разрушением можно разом завладеть тем, что испокон веков принадлежало людям светлым и доблестным, людям Бога и сынам его армии. Неверных надо было истребить, стереть с лица земли Божьей, раз и навсегда. Слава Иисусу Христу Спасителю.
   И армия сарацинов, защищавшая стены Иерусалима, откликнулась на зов смерти.
   История вершилась сейчас.
   Но история давно мертва, не так ли?
  
   Это бесценное письмо, но сколь ценно оно для тебя? А для меня?
   Выводя букву за буквой на этой бумаге, меня сотрясает дрожь. Не меня. Мое тело. Все, что происходит со мной - это происходит с моим телом. По моим щекам текут слезы. Не мои слезы, Давид. Я не могу плакать, но я знаю, почему вы льете свои горькие слезы, но сам никогда не смогу. Я гадский Терминатор, можешь так впредь меня и называть. Но я лишен ваших чувств и переживаний. За это я говорю спасибо. Ты хочешь спросить про любовь. Ты знаешь ответ мой давний друг. Любовь - круги на воде.
   Эти слезы, слезы этого тела, вашего гадского человеческого тела, они жгут меня, как метеоритный дождь, как и призрачные образы в моей голове. Мои воспоминания. Они становятся яснее, они возвращают меня... и я снова там, я вижу золотые стены Иерусалима, вижу смерть и боль. Слышу крики и плач. Я снова там. Я не хочу быть там! Не хочу! Но я там... у стен Иерусалима...
  
   Caedite eos. Nominit enim Dominus qui sunt eius.
   Пыль и песок, словно саван, окутывает меня, кровь, словно река, вышла из берегов изувеченных тел, я ступаю в нее... утону, или нет? вопли боли и страха, тысячи голосов, хором кричат, призывают меня на смерть... я слышу, как ржут кони и кричат люди, как свистят стрелы и ломятся кости... слышу, как звенит сталь, кто-то ревет рядом со мной, и мой меч обрывает его жизнь...и крик стихает, словно эхо вдали...Я вижу, как мечи режут плоть, и души их уходит навсегда, чтобы не вернуться... вижу, как мертвые вопят у своих тленных тел... вижу, как люди приносят себя в жертву ради идеи... и ради веры... пот течет ручьем, мечи выскальзывают из рук, мои руки в крови, моя ли это кровь?...смерть кружится вокруг меня, как дым костра, и с каждым вздохом, я ощущаю ее присутствие... я кричу... я еще жив... моя кровь больше не моя... это просто кровь, как вода... я хочу испить ее...тут и там я вижу части человеческих тел... с каждым моим шагом время уходит и с каждым мои шагом смертей все больше... время уходит, и мой разум уходит вместе с ним... стрела сарацина разрывает мне щеку, мои ноги заплетаются и я падаю... крестоносец смотрит на меня...забывая о боли, я крепче сжимаю рукоять меча, а он все смотрит на меня... я медленно поднимаюсь на ноги, а он все смотрит...я ступаю дальше... Разве боль может приносить усладу? Может, когда заставляет тебя верить в то, что ты все еще жив... но я еще не утолил своей жажды. Слышу, как скрепит под нами осадная башня... град стрел, франки падают вниз, один успевает зацепиться за край башни, но тут же, со стены, турок неумело бросает в него клинок, я вижу как он протыкает ему спину, пониже шеи, в меня тоже летит кинжал, но я уже падаю вниз... темнота кругом, и кто-то поет, я вижу ту прелестную деву, Ламию она испила моей крови и теперь она танцует... только для меня... я открываю глаза. Тишина. Запах сгоревших останков. Запах смерти. Снова и снова. Я поднимаюсь. Только мертвые. Чей-то крик стихает вдали. Я ступаю по телам, ступаю в грязи из человеческой крови и внутренностей. Я где-то далеко. Мои мысли путаются. Рядом со мной в мертвого врезается стрела. Я оглядываюсь назад и бегу, бегу в грязи...
   Сарацины смогли отразить натиск.
   Первый день подошел к концу.
   Я облизнул кровь со своего меча и упал на колени. Что будет дальше? Смерть - верный ответ.
  
   Прошло много дней и каждый из них был наполнен только смертью и ничем большим. Бывает не могу вспомнить, даже если очень хочется. Но такие моменты я помню отчетливо.
   Целый день бойни позади. Ветер бросает в глаза песок, пепел, волосы, кожу. Нужно быть безумным, чтобы без страха вынести увиденное. Вся равнина, подле Восточных Ворот устлана телами крестоносцев, сарацинов и верных коней. Груды трупов изрезанных, заколотых, изувеченных, лежат друг на друге. Некоторые еще набирают воздух в легкие, с трудом, но вдыхают запах смерти, ползают, как жуки в навозе. Великие идеи, великие свершения. Глупые идеи, глупые смерти, никчемные свершения. Черные тучи мух, нависшие над телами, запах разложения. Мух целое облако, подвижное, живое. Запах смерти. Не осталось ничего... даже желания жить дальше. От этой картины, можно в момент лишиться рассудка. Пойти и упасть рядом с ними. Трупы издают такой смрад, что без повязки на лице находится вблизи невозможно. Лагерь пришлось перенести прочь от стен города. Некоторые без умысла ползут в нашу сторону. Мы же их и кончаем. Смилостивиться над нами Иисус Христос Спаситель. Раненых складывают вместе, и, как правило, их тоже кончают. Молотком вбивают острый железный стержень в макушку, пока они спят, или ворочаются с громкими стонами, некоторые сопротивляются, приходиться их держать, заткнув рот. Мгновенная смерть. Они закрывают глазки и поминай, как звали. Это лучше, чем их разинутые, голодные пасти. На приступ они уже не пойдут, а воды точно попросят. А вода на вес золота. Здесь поблизости ее нет, приходиться уходить прочь от города к дальним источникам, а потом тащить мешки на себе.
   Готье все спрашивает меня, почему я бросил его. А я все также отвечаю ему - я не бросал тебя.
   Птицы стаями взмывают вверх и стаями опускаются к пиршественному столу. Без жалости, без сострадания, безразлично, заглядывает вечернее солнце в пустые глазницы, раскрытые рты тех, кто во Славу Господа Нашего Иисуса Христа пришёл в Святую Землю прогонять неверных. И на тех, кто еще дышит, но не шевелиться, оно смотрит равнодушно. Таких наверняка много, но выискивать их никто не идет. Турки могут запустить пару стрел из своих коротких луков. Стрелы их летят далеко и точно. Никто не пойдет искать раненых. Если он только не кричит и не воздевает к небу клешни. Все равно никто не пойдет. Дорого своя шкура. Солнце довершает работу птиц, спустя время. Ветер уносит в сторону лагеря не только пыль и песок - пепел, волосы, кожу и запах смерти... запах страха.
   Спустя несколько дней, мы снова пошли на штурм.
   Пряча головы за большими деревянными щитами, с набитыми на них железными пластинками, вперед пробираются крестоносцы, расчищают дорогу для осадных башен. Требуше шибут в обе стороны. Мы расталкиваем трупы, катим осадные башни. Без толку. Еще больше франков остается лежать в крови, еще меньше возвращается в лагерь.
  
   Прочие армии крестоносцев тоже терпят одну неудачу за другой. Почему Иисус Христос Спаситель оставил нас?
  
   Еды нет, за водой нужно идти, но никто не хочет идти. Все хотят умереть. Многие скончались от болезней. В бреду, сотни крестоносцев уходят к стенам Иерусалима, тех кого не собьют лучники, умрут под стенами города, вопрошая милости у Господа.
   Целехонькими в лагере остались одна осадная башня в три яруса, несколько требуше и два стенобитных орудия. Это ничтожная малость для полновесного штурма. Чтобы состроить новые, нужно уйти из лагеря на поиски древесины. Но никто не хочет идти. Все хотят умереть.
   Готье спрашивает, почему я дал ему умереть и не выполнил обещание, я отвечаю, что я исполню данное ему обещание. Обязательно исполню. Таков Путь.
  
  
   Явился Лик Господа Нашего, смилостивился над нами смертными. В Яффу прибыли корабли, доставили нам продовольствие. Я так набил живот, что не мог подняться с земли.
  
   Потом случилось нечто необычное. Торжество человеческой Веры. Сотни босоногих крестоносцев устроили парад, крестную процессию по всем лагерям крестоносцев, распивая псалмы, сплачивая людей единой святой целью. Все франки, один за другим, опускались на колени и шептали молитвы, просили Господа Нашего Иисуса Христа даровать силу и стойкость, отвагу и смелость, дать руке волю унести сотни жизней неверных и войти в Иерусалим, Царство Царств. С Божьей помощью пусть вершатся судьбы мира.
  
   Бытует мнение, что Иерусалим пал на девятый день. На самом деле, мы взяли Иерусалим спустя двадцать семь дней. Сколько человек осталось лежать под стенами города и сколько еще в самом граде Иерусалиме, мне не ведомо, но погребальные костры горели несколько дней и горели пышно, пламя радовалось обильной трапезе. А Бог глядел на нас сверху и думал: Моя воля исполнена. Неверных прогнали из Святого Царства.
  
   После восхода солнца мы уже шли на приступ, но время спустя, перед нами открылись большие ворота и мы стремглав, как дикие, голодные кошки, набросились на людей и без разбору убивали все подряд. И своих и чужих. Своих крамсали часто, в агонии битвы, в исступлении. Махнешь мечом, как вроде в сарацина целился, а снес пол головы крестоносцу.
   В одном их переулков, ударом меча, я нарочно срубил кисть одному из крестоносцев, когда он занес свой меч над иудейкой. Его кисть сжимающая меч, пала за спину, он взревел и обернулся. Длинные рыжие волосы прилипли к лицу, из культи напором била кровь. Один его глаз уставился на меня, другой чуть в сторону, смотрел скорее в изумлении, нежели в ненависти. Я сделал шаг назад, не знаю, было ли сострадание в моем взгляде, может, он так хотел его увидеть, но сострадания и в помине не было. Ни сострадания, ни гнева, ничего такого. Я лишен человеческих чувств. Вскинул мечи и ударом крест-накрест снес ему голову прежде, чем он успел раскрыть рот. Его голова упала оземь и покатилась вниз по улице, и волосы телепались туда-сюда, туда-сюда, а тело сделало один шаг в мою сторону и упало, вначале на колени, потом на грудь. Из среза на шеи бежала кровь, и мало помалу устремлялась вслед за головой.
   Таков Путь.
   Я закрыл глаза. Я это помню.
   Все кто попадал под меч, отправляли на тот света. По милости Господней умирали они легко. Пленных не брали, слишком большую цену мы заплатили. Франки вихрем влетали в дома горожан на лошадях, и пеше, кто прятался внутри - убивали, всех, и детей в том числе, и именовали дом сей своим именем. Хватали все, на что падал их жадный глаз. Все улицы были в крови и трупах. И когда крики и стоны поутихли, кто еще сохранил рассудок, пошли к тому месту, ради которого мы все пришли сюда. Не все, но очень многие двинулись по улицам к Гробу Господнему, таща раненых на руках. Там бравые крестоносцы без разбору преклонили колени, прося Божьей милости и благодати. Может, кто и заикнулся за все причиненные ими смерти, или словом вспомнил павших воинов, но в этом у меня нет уверенности.
  
   Вот и все.
  
   Templarii sive fratres militiae templi.
  
   Я стоял на голгофе. Ветер дул мне в лицо. Это было впервые, за всю мою долгую-долгую жизнь, когда я поднялся на голгофу. Здесь они сняли его тело, лишенное жизни людскими руками, с креста, отнесли его в пещеру, оттуда вывезли его в другое место, где до сих пор и лежат его бренные кости. Он мертв, но память о нем жива. А он всего лишь человек. Капля в море.
   На голгофе, на том самом месте, где человек, раз и навсегда, решил свою учесть, я раскопал яму и положил в нее засушенную голову Готье, которая прошла со мной через все это безумие. И тогда он успокоился. Больше не спрашивал меня ни о чем. Замолчал. Мир его Праху. Я привел его в Иерусалим, Царство Царств, как и обещал.
  
   Так пал Иерусалим. Реки крови. Горы трупов. Сотни уцелевших рыцарей, склонив головы, сложив ладони на груди, стоят на коленях у стен Гроба Господня и бормочут молитву. Они дошли. Они выполнили свой долг. Это кажется забавным, но это так. Вернувшись в Европу они всем и каждому поведают о своих подвигах, как протыкали мечами и копьями, срубали головы, вешали, четвертовали неверных. Как убивали людей. Как освобождали Иерусалим. Но такова человеческая история.
  
   С тех пор, как, умирая, Адемар прошептал мне на ухо парочку слов, я всегда помнил о своей цели. Я ни с кем не делился ею, это спровоцировало бы собой большие проблемы. Я должен был действовать в одиночку. Но я знал, время еще не пришло. Я посмеивался про себя о намерениях Папы. Время шло, а легенда все больше и больше притягивала к себе умы людей. Моя легенда.
   Мой друг Гуго повадил меня защищать паломников, и вот многие годы мы то и делали, что сопровождали их в Иерусалим и шептали молитвы по тысячу раз на дню. Так я стал рыцарем Храма. Я отдал себя в руки церкви. Ты знаешь, почему я так поступил, не так ли?
   Мне оставалось только делать вид, что я преданный воин Храма.
   Дом был в старом храме. В старом хаме Соломона, который до сих пор кое-что прячет в своих стенах, но я не об этом.
  
   Все последующие годы, сейчас превратились для меня в тусклые черно-белые фотографии. Но ради чего я рассказываю тебе все это? Ради твоей памяти, которая продолжит эту длинную историю.
   Гуго стоял на коленях, сложив руки на груди. Сквозь узкое окно, на его накидку из мешковины падали яркие лучи иерусалимского солнца. На его кровати с соломенным тюфяком, устеленной простыней и одеялом из овечьей шерсти, лежало распятие. Подле кровати стоял сундук. Гуго встал с колен. Обернулся ко мне.
   - Нам пора в путь - сказал я.
   - Да...
   - Что гнетет тебя, брат мой?
   - Союз с сарацинами.
   - Omne datum optimum
   - Ты говоришь правильно, брат Россаль. Что ж... в путь.
  
   Мы вышли к коновязям.
   - Лошади накормлены, напоены, подкованы. - сказал конник.
   Я сел верхом. Гуго медлил.
  
   Гуго остался в Доме, так должно было быть, его время еще не пришло, но он об этом не знал. Я и еще три брата Храма пустили своих коней в Дамаск.
  
   И еще несколько слов:
  
   Гуго был хорошим человеком, но он не смел противиться Папе римскому. Нередко нашем покровителем выступал святой Бернар, и зачастую его воззрения на орден шли в разрез с принципами Папы, но он как мог поддерживал нас. Чаша Грааля, что владеет умами миллионов, что это? Чаша из чистого золота инкрустированная драгоценными камнями? Тайное знание? Святая Кровь Христа, текущая в его потомках? Сангрил? Как же все это смешно... А Римское Копье, которым по приданию пронзили тело Христа, его то Адемар и хотел заполучить в этой Атиухии. Но копья то и нет. А если и выдают подделки за копья, а там же и Туринская Плащаница и обломки креста - на этом вся слава христианских святынь и построена. Людским выдумкам не счесть числа. И дело даже не в том, что это умелые подделки, а в том, что это простые вещи связанные с простым человеком, который жил и умер по воли все тех же людей, которые после выдумали эти артефакты. Ну, не смешно? Вот только вера людей незнамо во что нарекла эти пустышки святыми реликвиями. Все мировые церковные лидеры обвиняют простых людей в религиозной бедности, неспособных уверовать в истинность их воззрений. Люди склонные верить пустопорожней болтовне современных книг, нежели гласу Божьему. А сами то они, не книгам верят? На чем все их учения построены? На неведомом блаженном чувстве, что с гордостью именуют Верой в Бога?
  
  
   Вот и сказочке конец, а кто слушал - молодец. Вышло, право ведь, очень уж скупо и долго, но я и не словоплет.
  
   Теперь же твоя очередь прогуляться в бездну. Смелее же мой давний друг.
   Что ж, очень хочу надеяться, что мы еще встретимся в этом мире, Мио.
  
   Я очень скучаю за тобой.
  
   Прощай
  
   Дхэм"
  
   Вот и все. Что мне думать про все это. Не знаю. Меня терзает другое. Что-то Лилит не звонит. А я очень хочу, чтобы она позвонила. Нет, лучше сам возьму да позвоню.
  
  
   "Послание моему сыночку и я знаю, что он меня поймет и примет такой, какова я есть.
  
   Милый мой сыночек. Я тебя так люблю, что ты себе представить не можешь.
   Золотой мой, я тебе об этом не говорила, боясь разбаловать тебя.
   Но сейчас пришла пора сказать и подтвердить мои слова.
   Спасибо, мой родной за то, что ты понял меня. За то, что ты есть у меня.
   Единственное, о чем я беспокоюсь, чтобы ничто и никто не заставило и не смогло свернуть тебя с пути истинного.
   Мы с отцом тебя очень любим и если есть жизнь на том свете, то и оттуда мы всячески будем тебе помогать. А сейчас тебя очень просим - никогда не отчаивайся и не опускай руки. Борись, царапайся в этой жизни до конца. Меня этой мудрости никто не учил, и мне приходилось до всего этого доходить через ошибки, разочарования и отчаяния, пока я не постигла науку жизни. Борьба, борьба и еще раз-борьба. В этом заключается жизнь.
   И как у спортсмена азарт победить, выиграть, так и у тебя должна быть цель - выстоять, удержаться, отстоять. А ты это сможешь! Ведь ты мой сын, а значит, у тебя есть бойцовские качества. Только об одном прошу, не руби с плеча - лучше остановись и сделай паузу. Будь счастлив сынок, наш Давид, библейский царь, мы любим тебя"
  
  
  
  
   СТРАНИЦА ВЫРВАНА
  
  
  
  
   Прогулка в бездну.
  
   Воспоминания размытые. Тусклые видения. Так трудно что-то разобрать... но я там, я снова живу, чтобы умереть.
  
   Ничейный раб.
  
   Легкий ветерок едва качает тонкие вуали на балконе, она стоит в расшитых ярких одеждах, безучастно вглядываясь в даль. Она часто мечтает о других землях и людях, о том, чтобы хоть раз побывать там, где голубая нить воды щекочет пятки ног, где ветер наполнен запахом соли и даль теряется за горизонтом уходя в никуда. Она никогда не была у моря, она говорила мне. Ее отец много рассказывал об этом чуде, когда она была еще маленькой девочкой, но по воле судьбы она заперта в стенах этого роскошного дворца, этого каменного мешка. Еще она рассказывала о том, как пахнут горные цветы и тут, совсем рядом, есть море.
  
   - Ты пришел...
   Все кругом тает...
   Я один из братьев и у нас много имен. Но все мы ученики. Я это знаю. Мы вершим свой суд над лжецами и поборниками веры бескомпромиссно и жестоко. Мы всего лишь маленькая горстка людей, пытающихся противостоять тирании. И мы семья. У нас есть отец и благодарен ему за второе рождение. Он наш даи, а мы его верные ученики.
   У меня не было детства. Я его не помню.
   Никто из братьев не помнит своего детства.
   Каждый из нас заботится обо всех.
   Меня привели в их дом униженным и оскорбленным, забытым и покинутым. Я был рабом. Теперь же ничейным рабом. Все мы рабы судьбы, но только Путь дает мне позволение родиться вновь.
   Я едва держался на ногах от жажды и голода, моя спина была в запекшейся крови от многочисленных ударов. Вся грудь была в порезах. Не помню, кто меня нашел и кто привел в его дом, помню лишь то, когда получил первое имя в своей жизни, как меня впервые окликнули по имени, а не по жалким прозвищам.
   Он сказал, мое имя Шедар.
  
   Я не помню, откуда я родом, не помню своих отца и мать. Мне казалось я родился из грязи и она есть лоно моей матери, нежными словами заботы, мне служил свист плети и крики, а нестерпимая боль давалась мне родительской лаской. Я ел вместе с псами и пил из луж. Я ждал того момента, той секунды, когда мои глаза закроются от яркого солнца, чтобы не открыться вновь, и мучения оставят меня, как мираж исчезает среди песков, и жизнь моя будет этим миражом, о котором я никогда не вспомню.
   Против всех законов я жил. Выживал. Я не умирал, как бы мне не хотелось. Год за годом я становился взрослее, выносливее и сильнее, время шло, а гроздья гнева и ненависть разрастались в моей душе, как дикая трава. Ненависть к миру, и мечта о том, что когда-нибудь я обрету свободу, давала мне надежду, давала мне силы. Но сил так мало, и
   желание умереть сильнее желания жить.
   Нас купил влиятельным человек и теперь нас погнали, для исполнения его воли. Бессчетные дни мы все шли и шли. Несколько рабов скончалось так и не достигнув цели.
   В один день, мы вышли на широкую дорогу, где петляли сотни торговых повозок и одиноких путников. Мы подошли к городу. Он был огромен. Его стены возвышались над нами как исполины древности, я не мог оторвать взгляда от шпилей минаретов, белоснежных дворцов и чудесных садов. Этот город словно сердце благоденствия и процветания. Как самого выносливого раба, меня продавали и покупали, продавали и покупали, в результате с места океанских берегов я попал в пустыню, где в тяжелых кандалах вместе с сотней других рабов я укреплял стену в небольшом городе у подножия ледяных гор. Не знаю, сколько лет я провел в неволе, я смог немного выучить язык, так было легче понять, что, куда и когда, все меньше ударов плетью, если делаешь все правильно и быстро. Однажды я спросил надзирателя, когда будут кормить, он, удивленно посмотрел на меня, трижды прошелся плетью по моей спине и ногам, и сказал, чтобы я не осквернял его благородный язык беспородным карканьем.
   Как-то раз обезумев от своего бесполезного существования, я вознамерился пробраться в палатку к главному надзирателю и своими руками задушить его во сне, и взяв ключи от железных цепей, навсегда распрощаться с жизнью раба. Я бы убежал и никто не настиг бы меня, я умею выживать и скрываться, как надоевший грызун, крадущий припасы из погреба. Я бы бежал и бежал, пока мои ноги не отказывались подчинятся мне. Я бы пересек долину скорби и оказался бы в райских кущах, в тенистых лесах, я бы вдыхал аромат цветков и листвы высоких деревьев. Я бы уходил все дальше и дальше, все дальше от позора и угнетения. Я бы стал свободным как ветер, я был бы предназначен сам себе, как и задумано при рождении человека, я бы уходил и приходил, я бы возвращался туда, где меня не ждут, и прощался с теми, кто никогда не знал меня. Но мои кандалы заставляли меня смирно выполнять свою работу, а вечером лежать в конуре и вдыхать собственный запах тела и испражнений.
  
   Нас вели по улице города, когда из-за непонятной разберихи на отряд напали солдаты. Началась потасовка. Меня столкнули на землю и я что было мочи пополз к ближайшему дому. Потом встал и со всех ног бросился в первый проулок, потом юркнул в погреб, дверь оказалась открытой, и я спрятался за мешками. Кто-то кого-то предал. Сдал.
   Я просидел там до самого вечера. Не раз слышал крики и топот солдат шныряющих по улице. Кто-то спускался в погреб, человек что-то бурчал, но слов я не разобрал. Я неподвижно сидел в тени между мешками. Потом он ушел и запер дверь. Когда стало смеркаться, я незаметно выбился наружу и ушел из города. В бреду я побрел дорогой к Голубому Морю. Я не помню, сколько я шел, чем я питался, наверное, я голодал, и как мне удалось не угодить в лапы к разбойникам. Туман перед глазами. Помню, желудок стал пожирать сам себя. Туман в голове. Наверно я был мертв. Я упал на землю, из последних сил стал ползти, потом тьма поглотила меня. Сколько я был без сознания мне неведомо, но когда я открыл глаза, мне в лицо осмотрел человек и что-то говорил мне. Вроде он говорил: Человек спит; должен ли он умереть, прежде чем проснется? Его лицо скрывала темная накидка, я видел только выбритый подбородок. Больше я не помню о том дне.
   Не помню как звали этого доброго человека. Когда он спросил, как зовут меня - я ответил, что у меня нет имени. Он сказал, что имя моё Шедар, потому, как эта звезда уберегла меня. Вместе с Добрым человеком было еще несколько человек и все они держали путь к черным горам с белыми вершинами. А там за горами Голубое Море. Несколько дней мы провели в некой деревне и все это время Добрый человек ни на шаг не отходил от меня. Он заботился обо мне. Он излечил не только мое тело, но и душу. Его мудрые речи дали мне надежду. Даи узрел меня среди ничтожных и простер ко мне свою длань. Я стану на истинный Путь. Я поклялся стать его верным сыном. Ведь мы все фидаи.
   Наша цель была высоко в горах. Там жил Добрый человек и его сыновья. По полудни мы вошли в маленькую деревню, выросшую на плодородной долине, со всех сторон обрамленную горными вершинами. Поодаль, на вершине скального кряжа, я разглядел башню. Дальше, пробираясь вдоль реки, по ущелью мы вышли к крепости. Она был величественна, непреступна. Внутри крепости было просторно и уютно, без излишеств. Это был мой дом.
  
   Меня научили убивать людей. Научили скрытности и притворству. Научили нескольким языкам.
   - Почему мы несем смерть?
   - Потому, что человек всегда в ответе за свои поступки. Только человек.
   больше я не помню...
   Я сидел на мягких подушках и вел неторопливую беседу с пожилым человеком. И его имени я не помню, зато помню его вкрадчивый взгляд и улыбку. Поглаживая свою седую бородку, он поведал мне об истории города, о его людях, о политике франков в Палестине, о визире. Он рассказывал мне о человеческой бестолковости.
   Пришёл день и я увидел ее...
   ...Я открываю глаза, но вижу перед собой только черноту, и едва заметные блики солнца в этой черноте. Первая мысль: "Я ослеп?". Я прихожу в себя, мое лицо замотано во влажную тряпку. Лицо горит, тряпка пусть и едва, но дает облегчение. Я чувствую огонь во всем теле, будто меня бросили в погребальный костер, чтобы я ни разносил заразу. Вторая мысль (моя или нет): "Я умираю?"
   Нет. Да. Умираю. Я слаб. Очень слаб. Но еще жив. Не могу пошевелить ни рукой, ни ногой, будто меня связали. "Я в плену?". Это глупая мысль, но тем не менее... Рот могу раскрыть с трудом, язык меня не слушается. Но спустя время, собрав всю волю, что еще была во мне, я задаю вопрос, с трудом раскрывая потрескавшиеся губы:
   - Где я? - это скорее скрип песка под ногами, чем голос. Я не знаю к кому я обращаюсь, но мне кажется, рядом кто-то есть. В ответ молчание. Только ветер шуршит пологами шатра. Значит, никого нет. Или все-таки есть.
   - Есть кто?
   Молчание. Никто не отвечает. Почему я спрашиваю, если знаю, что рядом никого нет, или все-таки есть? Я не слышу ни звука, но я уверен... Он здесь. Я чувствую его. Не знаю, как такое возможно, но я чувствую его присутствие. Это чувство похоже на то, когда первая капля дождя падает на ладонь, или, когда в пустыне змея заползает в шатер. Это чувствуешь. Мне стало не по себе. Кто смотрит на меня. Проникает в мои мысли, копошится там, как червь в земле.
   - Кто ты? - повторил я свой вопрос.
   Молчание.
   - Кто ты? - спросил я на языке франков.
   - Всего лишь человек. - голос у него хриплый, как у старика. Я думаю, он старик. Он ответил на языке франков. Значит, он неверный.
   С его голосом мне становится спокойнее, но чернота, как горная кошка, бродит вокруг меня, выжидает.
   Я ощущаю ее присутствие, как и присутствие Старика, оно едва осязаемо, но реально, как свет солнца, как шепот ветра, как жар в моем теле. Мне страшно ступить во тьму. Я не смогу. Вот-вот и она наброситься на меня. На все воля Аллаха.
   - Где мы? - снова спрашиваю я.
   - Далеко от того места, где черное зево земли поглощает смертные души.
   Молчание. Шорох пологов шатра.
   - Ты в безопасности, Шедар.
   - Откуда ты знаешь... мое имя?
   - Поймешь, когда откроешь глаза.
   Тогда я понимаю, я в плену. Я вспоминаю последние минуты немой битвы между мной и стражниками. А потом я вспоминаю ее... Альваду. Ее имя Альвада. Они убили ее. Франк убил.
   Я молчал. Хотел кричать, но не мог. Жар. Нестерпимый жар.
   - Я хочу пить...
   Я думаю, ему все равно. Я пленник. Кажется, чем-то воняет, или это мой запах, или запах незнакомца.
   - Я ничего не вижу... не могу пошевелиться...
   - Это пока, потерпи. Он кладет руку мне на плечо. Что-то происходит. Ничего не чувствую, только огонь внутри. Мне становится спокойнее. Но кто он такой, раз оставил меня в живых, ведь должен был убить. Они всегда убивают. Они всех убили, мужчин, женщин, стариков, детей, всех до одного. Кровь лилась рекой, как небесная вода. Только благочестия в их поступках не было, нет благочестия в крови и насилии.
   - Что морщишься?
   - Запах....
   - Это твоя нога так воняет...
   Я молчу. Он чем-то мажет мою ногу и воняет еще хуже.
   - Ты все видел, почему не убил меня? - спрашиваю я.
   Он молчит.
   Глаза завязаны. Я слышу плеск воды. Он берет мою руку и вкладывает в нее чашу с водой. Моя рука дрожит. Он помогает мне держать чашу и я подношу ее к своим губам. Принюхиваюсь, и меня чуть не вырывает на незнакомца от этого запаха.
   - Убийство дело достойное того, кто достоин убивать. - мямлит он. - Пей.
   - Нет.
   - Пей.
   - Нет!
   Стальной хваткой он разжимает мне челюсти и вливает вонючую жидкость в рот. Я хочу сопротивляться, но моих сил хватает только на то, чтобы скулить и глотать эту мерзость. Когда дело сделано, моя голова падает обратно на подстилку. Спустя секунды я проваливаюсь в темный колодец своего сознания, охваченного лихорадкой. Проваливаюсь в черное зево Вселенной. Падаю, хочу зацепиться за что-нибудь, но не за что. Падаю...
  
   Опять возвращаюсь из неоткуда. Альвада держала меня за руку, до того, как...
   - Ты знаешь, куда мы идем? - спрашивает он.
   Я уже выплыл из забытья. Так мне казжется. Вот только Альвада еще держит меня за руку...
   - Нет... - мой голос.
   - Ты хочешь вернуться?
   - Хочу вернуться к своим братьям, но...
   - Что?
   - Не знаю. Я... должен идти...
   - Верно, Шедар, нужно идти.
   - Куда?
   - Узнаешь.
   Последнее что я помню, прежде чем снова упасть в темную бездну, это мерзкий запах своей раны и бормотание незнакомца, лица которого я не вижу. Потом, медленно-медленно, неуверенно, я шагнул во тьму, будто переступил порог христианского храма.
   И снова Альвада держит меня за руку...
  
   - Зачем ты пришел, Шедар?
   - Я пришел за тобой. Бежим со мной!
   - Он будет искать нас и найдет!
   Открывается дверь. В зал входит султан, следом четыре его стража и четыре рыцаря в белых одеждах поверх стальных кольчуг. Нет один рыцарь в темной накидке с надвинутым на лоб капюшоном, он идет последним. Храмовники. Мечи в ножнах. Все улыбаются. Милая беседа.
   Я закрываю собой Альваду.
   Визирь бросает взгляд на меня и свою наложницу, замирает.
   - Что... что здесь происходит? - произносит он. - Альвада... ты...
   - Я оставлю тебе жизнь, если ты отпустишь ее! Я пощажу тебя...
   Все столпились у дверей с изумленными лицами.
   - Убейте его! Убейте сейчас же! - кричит султан.
   Стражники бросаются на меня. Из-за пояса я выхватываю два легких кинжала и бросаю их в сторону стражников. Оба кинжала находят цель. Ко мне бросаются еще двое. Я обнажаю короткие мечи. Мы сами выковываем оружие и наши клинки со свистом разрезают воздух. Я легко парирую их удары. Уворачиваюсь от прямого удара, и пинком в живот сбиваю одного стражника на мраморный пол, который секундами раньше с довольством принял первую кровь. Второму, который заносит клинок сверху с развороту перерезаю горло.
   - Быстрее! - я хватаю девушку за руку - бежим!
   Но куда бежать? Единственный выход за спинами храмовников, или в окно. Я это знаю и она знает.
   Рыцари вытаскивают мечи и бросаются к нам с довольными криками. Вот он повод снискать дружбу султана - расправиться с подосланным к нему убийцей.
   Они окружают нас...
  
   Солнце. Яркое солнце. Солнце дает жизнь, и солнце отнимет ее. С той же легкостью. Откуда мне это известно?
   Повязка по-прежнему на глазах, но я вижу яркий диск солнца сквозь нее. Вижу.
   Меня тащат. На чем, как, не могу понять. Это и не важно. Вони не чувствую, но ощущаю жар во всем теле, он никуда не делся, но поостыл. Жар. Хочу пить. Рука... рука Альвады держит меня...
   - Воды... - я не слышу своего голоса. Или все-таки слышу.
   Если не слышу я - незнакомец и подавно.
   Меня тащат.
   - Воды...
   Тащат.
   Смотрю на солнце. Чернота наползает на меня, обволакивает, холодная, как горная вода. Совсем чуть-чуть... ухожу, оступаюсь, падаю, падаю в никуда, в бездонный колодец пустоты. Хочу умереть.
  
   - Стража! Стража! - кричит султан.
   Тот, что в черном одеянии, хватает султана за горло и зажимает рукой рот.
   Храмовники быстры, их удары точны и сильны, и мне все труднее парировать их атаки. Храмовник бьет мечом сверху, переносит вес тела на переднюю ногу, я уклоняюсь, делаю подсечку и с разворота втыкаю свой короткий меч в спину рыцаря. Острый клинок рвет ткань и кольчугу, вонзается в плоть. Франк валится на колени. Я выдергиваю меч из его спины. Удар. Еще один. Яростный крик. Франк падает и на его груди расцветает кроваво красная роза. Тот храмовник, что в темной накидке, легким движением сворачивает султану шею, как курице. Султан падает к его ногам. Другой Храмовник сбивает меня с ног. Падая на спину я выставляю перед собой меч и франк напарывается на него, но все же отчаянно тянется к моему лицу лезвием своего меча. Что есть силы я сопротивляюсь, но франк силен. Он почти у цели. Потом его глаза расширяются, а из раскрытого рта течет густая алая кровь. Он заваливается на меня. Я сталкиваю его с себя, из его шеи торчит кинжал. Передо мной стоит Альвада, вся дрожит как лист на ветру.
   - Альвада...- я встаю.
   Удар меча приходится в ногу, чуть выше колена. Я падаю обратно на спину. А через секунды он бьет меня ногой по голове.
   - Альвада... - я смотрю на нее.
   Она все также стоит и дрожит... бедное, ранимое, нежное существо...
   - Альвада...
   Я хочу встать. Хочу встать, пытаюсь. Боль... я не могу пошевелить ногой, не могу.
   Еще один удар. Потом еще. Плоской стороной меча он бьет меня по спине.
   - Лежи, если дорога шкура, неверный!
   Мои глаза смотрят в сторону. Храмовник, последний храмовник мечом запирает дверь. С той стороны слышны крики. Дверь начинает сотрясаться. Он подходит к мертвому визирю, не долго думая, с широкого размаху отрубает ему голову и запихивает её в мешок.
   - Альвада...- шепчу я.
   Она не слышит меня... не слышит...
   Он накланяется и сдергивает с меня капюшон. Я смотрю не на него, я смотрю на Альваду.
   Храмовник, медленно отходит от меня. Крики становятся громче. Дверь вот вот вышибут.
   - Альвада! - зову я.
   Она опускается передо мной на колени. Медленно, как во сне. Боковым зрением вижу, как храмовник молча стоит и смотрит на нас. Просто стоит и смотрит.
   - Шедар! - шепчет она и плачет. Обеими руками она тянется ко мне
   А потом из ее живота выныривает острие меча. И мне в лицо брызгает ее невинная кровь. Она издает тихий стон. Острие меча исчезает, храмовник небрежно оттаскивает ее за волосы прочь от меня. Он оставляет ее в углу. Как брошенная ребенком кукла, ненужная она издает последний вздох и затихает на века. На века.
   - Нельзя нарушать Путь! - кричит храмовник. - Нельзя!
   Не знаю что со мной. Я не движим.
   Больше не будет ее розовых губ и нежной кожи под простынями, ее зеленых глаз, как молодая листва и светлой, как ясный полдень, улыбки. Не будет больше мечтаний. Я ползу к ней.
   Я кричу диким криком. Я проклинаю его. Он стоит и смотрит на меня, меч держит в руке, а с меча на мраморный пол дворца слетают рубиновые капли. Я проклинаю его. Он делает шаг и бьет меня ногой по лицу.
   - Я и так уже проклят - говорит он. - Таков Путь и нельзя его нарушать.
   Я пытаюсь подняться, он бьет меня рукой на отмашь, как презренного лжеца.
   Моя голова падает обратно на пол, а я смотрю на Альваду лежащую в собственной крови. Смотрю...глаза ее открыты.
  
   Вот она чернота. Вот они чертоги ада. Впусти меня в ад, чтобы забыл я, что значит быть проклятым. Или вспомнил об этом.
  
   Какие-то отрывки, способные лишний раз сделать мои сны ярче.
  
   Открываю глаза. Кругом звезды. Mare stellaris. Это возникает в голове само собой. Я вижу их. Их мириады, как песчинок в этой пустыне, как людских глаза в Дамаске. Нога горит, но жар спал, вместо него озноб. И тело мое слабее тела мальчишки. Пробую подняться с подстилки. Поднимаюсь с трудом. От костра осталась горсть золы, угли едва тлеют. Они похожи на звезды. Я никогда раньше не думал о звездах. Что же они, звезды?
   - Ночь дарит жизнь, да? - говорит незнакомец. Он сидит ко мне спиной, на высоком бархане. Вижу только его спину, но мне кажется, он наблюдает за мной, будто у него глаза на спине.
   - Кто ты?
   - Ночь дарит жизнь, да? - повторяет он.
   - Да - соглашаюсь я.
   - В ночи много живых существ выползают из своих нор в поисках пищи, или же просто почувствовать на своей шкуре света ночных солнц.
   - Ночь дарит свободу, но не жизнь.
   - Согласен - молвит он.
   Я увидел свое оружие подле кострища, завернутое в тряпки. Я дотянулся до него, взял в руки. Я неуверенно поднялся на ноги, но решительно сжал рукояти коротких кинжалов. Медленно сделал шаг к незнакомцу, потом второй.
   - Верно.
   - Зачем я тебе?
   Про себя я уже думаю, как вонзаю меч ему в спину, а потом отрубаю голову и насаживаю на палку. Так его тело и пребудет в пустыне на веки вечные, а душа не покаянная, не умиротворенная будет до скончания дней бродить по барханам. Именно так я думаю. Именно так.
   - Таков Путь.
   Еще шаг.
   - Что это значит.
   - Придет время, сам поймешь.
   Еще один.
   - Кто ты?
   - Ах, да ты же совсем меня не знаешь... в этой жизни.
   До его спины остался всего один шаг. Я крепче сжал свои мечи. Он не шелохнулся. Время тянулось. Я ждал. Он не шелохнулся.
   - Ты думаешь, оружие что-то изменит, или поможет получить ответы на твои вопросы?
   Я могу ударить его в спину. Раз и два и три. Он примет смерть от меня. Я это знаю. Но знаю и другое. Я не могу этого сделать. Это как держать бабочку в руках. Сжать или не сжать ладонь. Ты можешь, но знаешь, что не должен.
   - Лиши жизни, как и прежде, что тебе стоит. Ты не рас сжимал бабочку в ладони. Что ж теперь ты медлишь?
   - Будь ты проклят храмовник!
   Я бросаюсь на него со спины. Но прежде, разворачиваю его к себе и швыряю о землю. Приставляю меч к его шеи. И тут то я и вижу его лицо. Наконец вижу. Я вижу в ночи его голубые глаза. Вот на что я смотрю. Голубые глаза, как два сапфира сияют в ночи.
   Дхэм?
   Мио.
   - Что медлишь?
   - Зачем ты убил ее? Зачем!?
   - Таков твой Путь!
   - Я убью тебя! Убью! - кричу я.
   - Давай же!
   Ветер бросает песок в лицо. Я набрасываю на голову капюшон и опускаюсь на замлю.
   - Таков Путь. Смирись.
   - Я любил ее! Любил Альваду!
   - Любовь это для смертных.
   Молчание.
   - Тебя бы убили, как только бы ты отдал камень в руки старика. - говорит он.
   - Мне все равно, я бы убежал, вместе с Альвадой...
   - Вы бы не ушли далеко. Старик не простил бы измены.
   - Я в это не верю...
   - Никто не просит тебя верить, у тебя есть сердце, чтобы зреть.
   - Ты лжешь каждым словом!
   - Я всегда лгу. - его глаза глядят на меня. Два сапфира.
   - Почему? Почему? Отвечай мне!
   Он по-прежнему смотрит на меня, я на него. Кажется, секунды, но они длятся долго, очень долго.
   - Шедар, нам есть о чем поговорить.
   Я сижу молча. Мечи крест накрест сложил у ног. Я уже знаю, кто он и кто я. Будто мне сказали, а я сходу поверил. В голове что-то щелкнуло И я... вспомнил. В этих бессмысленных угрозах нет надобности.
   - Твои братья тоже придут, вот увидишь. - говорит он. - Тебя убьют, без жалости, без скорби, как и ты убивал.
   - Он мой Отец, он...
   - Шедар, Шедар... - он произносит это, как отец, оскорбленный своим нерадивым сыном. - Подкорми костер, Шедар. У нас впереди долгая ночь... много вопросов и меньше ответов.
  
  
   - Красиво правда. - говорит он.
   Я вижу песчаные барханы теряющиеся в темноте ночи, но он говорит про небо, потому что он смотрит в небо.
   - Как думаешь, такая красота способно нести смерть?
   Я молчу и смотрю на маленькие огоньки. Маленькие брильянты на черном бархате.
   - Нет... не способна.
   Долгий разговор...
   Звезды кружились в бесконечном танце над моей головой. А потом я увидел пустоту кругом, но все было белым, как нежные облака. С неба, которого я не видел, падал... падал снег. Я никогда не видел снега, только слышал в долгих рассказах о далеких землях, где можно ходить по воде, где по колено ступаешь в белых цветочных лепестках. Я брел в белой пустоте... брел куда-то... я видел только свои ноги... шаг за шагом... это единственное, что было важно... я все еще иду. Без имени, без цели...
  
   Я не помню, какими тропами мы добрались туда, сколько дней и ночей мы шли, я помню только ворота, которые были чернее углей в костре, присыпанные песком. Они были просты, без узоров, но чернее ночи. Я видел только эти ворота, я запомнил их. Руками разгреб песчаные кучи, мы привалились к воротам и они медленно пошли в стороны.
   Дхэм несет в руках факел, его свечение трепетное, слабое, будто сам свет боится этого места.
   - Где мы? - спросил я.
   - Где черное зево земли поглощает смертные души...
   Мы идем темными коридорами, спускаемся все глубже и глубже под землю и вот мы выходим в какое-то помещение, Дхэм бросает факел вперед и он исчезает в темном колодце. В темной бездне, но вокруг вспыхивают другие факелы, расположенные кругом и их блеклый света освещает огромный зал с высоким потолком. На стенах барельефы в свете факелов открывается узкий проход в стене. Я ступаю к огромной, бездонной пропасти в центре. Она похожа на черное зево...Вселенной.
   - Что это? - спрашиваю я.
   - Черная дыра.
   - Где, мы?
   - В гробнице царя Ирода. В древнем храме.
   - Кто этот Ирод?
   - Иудейский царь... был когда-то.
   - Воздух странный...
   - Здесь особый воздух.
   - Мы глубоко под землей, да?
   - Именно. Это плохое место. Ирода убили и без всяких почестей его тело погребли здесь.
   - Откуда тебе знать?
   - Я это сделал.
   - Почему?
   - Здесь особый воздух. Иди за мной.
   И я следую за ним по пятам. Снова мы входим в узкий проход. ИРим и иРим. В конце тоннеля мы подходим к массивной двери из цельного камня. Дверь украшена различными резными сюжетами и символами. Я запомнил только этот:
  
   0x08 graphic
0x01 graphic
  
   (Мне кажется, я уже где-то видел это символ. Будь я проклят, я его уже видел)
   Он отпечатался в моей памяти.
   Дхэм ощупывает камни в боковой стене тоннеля. Один за другим. Находит нужный. Надавливает на него рукой и камень проваливается в глубь. Приходят в движение невидимые древние механизмы. Каменная дверь медленно уходит в пол.
   Дхэм входит первый. Я следом. Маленькая комната. Никакой утвари, мебели, сокровищ. Ничего. Только каменный безликий саркофаг. Дхэм подходит к нему. Приваливается к каменной крышке. Та тяжело ползет в сторону, вскрывая нутро саркофага. Я подхожу ближе. Внутри кости. Кости в истлевших одеждах. Дхэм наклоняется к скелету, вытаскивает из его руки какую-то вещь.
   Театрально поднимает ее предо мной. Любуется. И я любуюсь.
   Деревянная чаша. Простая деревянная чаша, как и многие ей подобные. Но мы любуемся ее скрытому очарованию.
   - Вот она.
   - Что? - спрашиваю я.
   - Чаша.
   - Зачем она?
   - Вам она не зачем. Но вера Ирода была слишком сильна, чтобы деревянная чашка стала Священной Чашей.
   - Я не понимаю.
   - Ты и не должен. Многие знают ее, как чашу Грааля, из которой причащались ученики Иисуса Христа. Где плескалась его алая кровь.
   - Я слышал о чаше Грааля.
   - Для того, я ее и придумал, чтобы все о ней знали.
   - Зачем?
   - Зачем? Люди любят играть в загадки и отгадки. У кого есть спутники, но ему все равно? Отгадаешь?
   - Я не знаю что это.
   - Когда-нибудь узнаешь.
   - Зачем она нам? Мы ради нее сюда пришли?
   - Не совсем. Это просто чаша, из которой я пил вино, очень давно...
   В коридоре раздался какой-то шорох. Следом еще один. Потом все стихло. Дхэм прислушался. Потом слышаться шаги, кто-то бежит по бесчисленным коридорам. Слышу голоса.
   - Нас выследили. - говорит Дхэм.
   - Кто они?
   - Солдаты султана. Нас сдал старый купец. Только он знал, как пройти сюда.
   Мы спешим по коридору к тому залу, где зияла черная пропасть. В зале на нас бросаются трое солдат. Одним неуловим движением Дхэм убивает двоих. Его меч с немыслимой быстротой покидает ножны и оказывается в руке. С лезвия капает кровь. Третьего Дхэм хватает за горло, выбивает из его рук меч и одной рукой ломает ему шею. Кто-то кричит, что мы здесь. Раздаются шаги бегущих ног.
   Я стою у самого края черной бездны. Заглядываю в нее.
   - Мио?
   Я оборачиваюсь.
   Он хватает меня за ворот и толкает в бездну.
   Я вешу на его вытянутой руке, носками сапог едва касаясь земляного пола, а внизу зияет пропасть. Пустота.
   - Дхэм...
   - Знай, ты не проживешь и дня. Здесь особый воздух. Возьми - он сует мне в руку деревянную чашу. Обеими руками я хватаю его за руку. - Бери! Кто знает, какие беды способна вызвать эта пустышка. Вера людей сильна... и в тоже время так слаба...
   Я беру ее в руку.
   - Дхэм, я не хочу умирать...
   - Ступай Мио. Таков Путь.
   Он разжимает руку и я падаю вниз... лечу и лечу, не слышу своего крика.
   Но наверняка я кричал.
  
  
  
   Это глупо. Все глупо. Неясные, туманные, бредовые видения. Я описал их скудно потому, что это видел я не больше чем написал. Вопросов слишком много, но я не могу на них ответить и рядом нет того человека, кто помог бы мне.
  
  
  
   66
   Мне кажется, я влился в поток времени без имени, без надежды, без цели. И позволил ему нести меня неизвестно куда.
   Уже очень давно я не видел живых снов. И не дай Бог мне увидеть их снова. Я успел отвыкнуть от жутких видений, но не могу привыкнуть к своей долгой одинокой жизни. Я много опрашиваю себя: сколько еще мне жить? Почему я не могу покончить со своей жалкой жизнью (а я не могу назвать ее иначе) и навсегда уйти во тьму? Что меня останавливает? Путь. Разве это разумный ответ? Господи, Давид, разве это разумный ответ? За что тебе это наказание?
   А наказание ли?
   За что? Он говорил, я не доживу до старости, я и все кругом умрут раньше и не успеют спросить ни себя, ни кого-то другого: что произошло? Почему это произошло?
   Он говорил, я не доживу до старости. Но разве я стар? Я же еще не стар. Мне всего сорок восемь. Я же еще молод. Да, молод. Но когда всю жизнь проводишь в одиночестве... старость кажется вот уже на пороге... или смерть...
  
   Сейчас конец декабря. На носу Новый Год, то есть Новый Гад. Я собирался купить елку, но пока собрался уже все в округе порасхватали. Вот придется без елки. А в детстве, я помню, у нас всегда была елка и мы ее все вместе наряжали. Вечером я ложился спать, а под Новый Год просыпался, гляжу, а под елкой подарки вот они! Откуда взялись? Дедушка Мороз Давиду подарочки принес! Вот счастья то было. София тоже любила наряжать елку на Новый Год, а мне, честно, было, что с елкой, что без елки, что Новый Год, что нет. Главное мы с ней вдвоем. И как встретишь его - так и проведешь. Вот я как и встречаю один с тобой мой Посторонний Т. и с Пупой так мы дружненько и живем.
   А Пупа то же сказал, что хочет отмечать Новый Год, и попросил у меня подарок. Знаешь, что он у меня выпросил? Хочет себе новую рубашонку. Я уже все приготовил. Сам состряпал на маминой старой швейной машинке. Сам не ожидал, что получиться, но получилось, да и думаю, с размером я угадал. Пупа будет доволен. И тебе мой дорогой Посторонний Т., я тоже подарочек заготовил. Я вот чуть украсил дом, из цветной бумаги всяких фигурок понавырезал да поразвешивал, и то все в душе радость, что праздник в доме. Праздник... Глупый какой-то праздник, тебе не кажется Посторонний Т.? Люди думают, что все напасти какие и были, останутся в старом году, а в новом все будет замечательно. Вся планета с нетерпением ждет этот день, будто этот день что-то изменит в их жизнях. Что вчера, что сегодня, что с тридцать первое декабря на первое января - все одна херня. А вот людям подавай праздник, прям мастаки выдумывать всякие праздники. Люди любят считать время, а его-то и нет. Будто есть один меридиан на котором солнце переходит из завтрашнего дня в сегодняшний, ага. Как тебе это нравиться? Вернуться во вчера, или в завтра.
  
   67
   На улице холод собачий. Носа из дому не высунешь. Вчера вечером я почувствовал легкое недомогание, слабость. А на утро проснулся - в горле першит, нос забит, голова раскалывается. Вот тебе и H1N1 пожаловал.
   Да сам и виноват, Пупа сказал, что хочет построить во дворе снежную бабу, я ж его укутал, чтоб не замерз, а сам раздетый поперся. После бутылки виски, казалось, холод мне не по чем, да видать на оборот вышло.
   Я открыл аптечку - а там: пустые бумажные пачки из-под таблеток, бинт, пластырь, две таблетки активированного угля и одна таблетка аспирина. Даже градусника нет. Вот тебе и жизнь холостяцкая. А болел то я последний раз ой как давно, что и не упомню. Простывал бывало, но редко.
   Я потеплее оделся и поперся пешочком в аптеку. Пусть идти не далеко, но обратно до дома еле дотелепался. Голова гудит, в ушах перезвон, десны зудят, морозит. Накупил антибиотиков, капли для носа и еще этих средств против простуды и гриппа. И еще градусник, куда ж без него.
   Вернулся домой. Быстренько разом все заглотнул и завалился в постель. Измерил температуру: 38'3. Жить можно. В кружке с горячей водой развел средство от гриппа, залез под одеяло и стал пить маленькими глотками. Пупа со мной сел, прижался ко мне и мне сразу полегчало. Когда вдвоем ничего не болит.
   А под вечер я по старому маминому рецепту накипятил кастрюлю с водой, лепестков ромашки набросал в воду, одеялом укрылся и давай ртом и носом дышать.
   Пупа рядом со мной все это время сидел, за руку меня держал. Он меня одного никогда не бросает. А потом и носки в уксусе на ночь мне натянул.
   И тогда я подумал о том, что значит быть одному. Может и не только тогда, я и раньше об этом думал. Хотя, я с Пупой и с тобой мой Посторонний Т., чего ж печалиться.
  
   Когда я был маленький и заболевал, я даже скажу тебе мой дорогой Посторонний Т., я другой раз очень хотел заболеть, и не из-за того, что не хотел идти в школу, или делать уроки, - я хотел, чтобы мама ухаживала за мной. В зиму лежу в постели, кашляю, сопли текут, а мама рядышком сидит, положит свою нежную прохладную ладонь мне на лоб, и тихонько поет. Она всегда мне пела, когда я болел, перед сном пела, да и просто так. Вот ты лежишь, а мама тебе и таблетку, и сироп от кашля, и чаем с медом и вареньем напоит, и с ложечки покормит, и носки, смоченные в уксусе, на ножки перед сном натянет, и пригрозит, чтобы ты ночью не раскрывался. Ночью: кх-кх, кх-кх. Мама встает, чай заварит с вареньем, и пока я горячий чай с кружки сербаю, она гладит меня по волосам. Потом я засыпаю. Да, именно так. Мама рядышком. "Сыночек, дай лобик пощупаю. Температурки нет". А вечером с работы придет папа. Сразу с порога к сыночке. "Ну что ты мужичек, все хрюкаешь?" - "Ага!". Прижмется холодными губами с улицы ко лбу: "Ну, температурки нет, мужичек!". А потом будет сидеть рядышком и рассказывать про свое детство после войны, а я слушать раскрыв рот. А потом сделает мне ёдовую сетку, напоит своим фирменным чаем с пирожными и почитает книжку на ночь.
   А раз, я упал с гаража головой об асфальт так шандарахнулся, что потерял сознание. Детьми же были, по гаражам скакали, в войнушку играли. Вот один раз с горки головой вниз, а второй раз с гаража. Так чего ж я теперь удивляюсь, что с головой у меня беда? Так вот, помню, глаза открываю, на кроватке лежу в больнице, на голове шишака такая, что на ней сидеть можно, а рядом мама, за руку меня держит и по головке гладит. Всегда рядом.
   София тоже всегда заботилась обо мне, когда я болел. Один раз она даже взяла больничный вместе со мной, чтобы побыть рядышком. Помню, как-то раз, она приготовила вкусный ужин, принесла мне в постель, залезла ко мне под одеяло и пока я с подноса уплетал, она уснула, прижавшись ко мне, и засопела. А еще помню, как мы голышом купались в пруду ночью. Вода была теплая-теплая. Мы вышли из речки, завалились на покрывало и занялись любовью. Нежно, душевно, пылко, но никуда ни спеша. А потом, мы лежали на траве и смотрели на звезды и София спросила меня: "Любимый, я хочу быть с тобою до самой смерти" - "Мы будем вместе... всегда" А потом она уснула, а я все лежал и думал над ее словами. Она говорила от чистого сердца. Я смотрел на Лунные моря... Вот оно Море Дождей, а вот и Море Ясности и Озеро Сновидений..
   Спустя время поднялся ветер. Я встал, натянул шорты, майку. Сложил в сумку вещи, аккуратно взял Софию на руки. Она обвела руками мою шею, чуть засопела, но глазки не открыла. Я пошел домой. Я шел через поле и небольшой подлесок в ночи с Софией на руках, шел до самого дома. Она так и спала. Что-то говорила во сне. Я чувствовал себя полным сил, как какой-нибудь бог, сошедший с Олимпа. Шел до самого дома. У входной двери она открыла глазки и улыбнулась. Дальше я прошел в комнату и уложил ее на кровать и мы снова занялись любовью.
   Все это помню. Все. Их улыбки, прикосновения, слова, пение - это мое лекарство. Это лучшее в мире лекарство. Других таких нет.
   Нигде.
   Во всей галактике.
   Во всей Вселенной.
  
   А теперь всего этого нет. И не будет. Мне уже сорок восемь. И все ушло. Карусель сделала очередной оборот, а я сижу на игрушечной лошадке и провожаю всех и вся детским беззаботным взглядом. Все кручусь и кручусь на детской карусели... без имени, без цели.
   Это короткие мгновения жизни. Жизнь сама по себе коротка, как вспышка Света в ночи. Но из этих быстротечных, незаметных, даже повседневных мгновений и соткано это разноцветное полотно жизни. Жизни всех и каждого.
   И я всегда помню эти мгновения. Помнил даже тогда, когда лежал в кровати шлюхи, которую называл София, а она не возражала, когда на заре один рыбалил на лодке, отплыв на середину реки, когда смотрел на небритое лицо с голубыми глазами в зеркале.
   Даже перед тем как все это рассказать тебе, мой дорогой Посторонний Т., я сидел в ванне, под горячим душем, просто сидел на заднице, а струи горячей воды били меня по голове, груди, плечам. Я вспоминал об этом. О том, что было и чего не будет уже никогда.
  
   68
   Вот совсем недавно Московские Куранты отбили полночь, за столом мы сидим втроем, я Пупа и ты, Посторонний Т.. Пупа обрадовался новой рубашонке, да так, что чуть лапой не наступил в салат. Она ему подошла, как по нему сшитая, синенькая с белыми звездочками. А тебе мой дорогой Посторонний Т., понравился подарок? Я знал, что тебе понравиться, это очень дорогая ручка, в ней какие-то особенные чернила, так мне в магазине сказали. А знаешь, что я вот помню? Когда мне было лет двенадцать, я сделал родителям подарки на Новый Год. Знаешь какие? Я взял два альбомных листа и на каждом цветными карандашами нарисовал Деда Мороза, в красной шапке с бородой, он улыбается и говорит: "С Новым Годом!". Еще я купил две плитки белого воздушного шоколада. Потом я завернул каждый лист с шоколадкой в газетную бумагу, потому что другой не было, заклеил скотчем и подарил родителям, когда куранты били двенадцать ночи. Я сидел за столом, уплетал оливье и смотрел, как они аккуратно разворачивают подарки, на их удивленные и восторженные лица. А потом я заплакал. Я и сам не знаю почему. Заплакал и все. Это я помню. Детство.
   Вот, тут всякие концерты по телевизору, из в года в год одно и тоже, кому это все надо? Ладно, давайте же праздновать!
  
   Жаль, что рядом нет мамы с папой, завтра я схожу к ним на могилки, проведаю их, может им что-то нужно. Ни друзей, вообще никого нет. Но у меня есть Пупа, он всегда со мной рядом.
  
   София... где же ты?
  
   69
   На дворе весна. Май. Тепло. Природа ожила. Всегда приятно наблюдать, как окружающий мир возвращается к жизни. А я все также живу здесь. Да и куда мне деваться отсюда. Живу один. И даже не живу - существую, как планктон в океане. Никем незаметный. Никому нет до меня дела. Большую часть времени я не выхожу из дома, вечерами сижу в саду (который я запустил), или лежу в зале на диване. Смотрю телевизор и удивляюсь, как мир еще не сошел с ума, слушаю музыку, пересматриваю старые фильмы, или просто сплю. Удивляюсь, как я еще не сошел с ума. Наверно, я уже давно сошел с ума. Да.
   Бывает, читаю книжки, старые книжки, новые я не покупаю. Недавно снова перечитал "Замок". Это моя любимая книга. За всю жизнь перечитал ее раз семь. Я вот тоже ищу, как пробраться в замок, но Рим сказал, я никогда не войду в него.
   Бывает, просто сижу в кресле и смотрю в окно. Отстраняюсь от всего и вся. Хочешь, родной мой Посторонний Т., узнать, что делается в мире? Я расскажу тебе. В мире все идет своим чередом, с тех пор, как я был молод, полон сил и амбиций, много воды утекло, но в мире не многое изменилось, а вернее, ничего не изменилось. Ученые выводят на орбиту все новые космические телескопы, заглядывают в прошлое, а может и в будущее, как знать наверняка? Все ищут и ищут, придумывают новые программы, создают более совершенные технологии наблюдений и изучения. В Южной Америке понастроили несколько огромных телескопов, с целью отыскать двойников Земли, изучить туманности и пульсары. Где-то над нашими головами, на орбите парит телескоп с диаметром зеркала около ста метров. Наверно, в такой телескоп можно рассмотреть блоху на морде у собаки. Все это хорошо и замечательно, но что-то не клеится. Не могут они ничего найти. И не найдут.
   Лекарства от рака так и не придумали, но дело к этому идет, во всяком случае так пишут в газетах. Не придумали и лекарства от СПИДА, но успешно продлевают жизнь инфицированным. Появились новые мутации некоторых штаммов вирусов. С некоторым запозданием, но ученые противостоят этой проблеме, изобретая вакцины.
   Если верить газетам, в мире прибавилась рождаемость населения. Государство поощряет пополнение в семье, теперь в каждой семье типичным считается иметь по три, четыре ребенка, а если в семье один ребенок - на таких родителей посматривают, как на неполноценных, ущербных. Изобрели таблетки против незапланированной беременности, только теперь их глотают мужчины, а не женщины. Примешь одну ампулу, и можешь заливать девке полные баки, ничего страшного. Так пишут в газетах, но по мне, так уж лучше старый проверенный способ, тем более эти таблетки не защищают от "букета", который девка, или парень носят у себя в трусах. Ты же не сомневаешься мой родной Посторонний Т., в том, что я еще на многое способен, ведь так? Ага ага.
   Сегодня автомобили работают от электрического двигателя. Мощность двигателя не упала, на оборот - возросла, также он стал экологичен. Но бензо-заправки не ушли в прошлое, по крайней мере, в нашей стране многие по-прежнему ездят на бензиновых двигателях. А в Европе во всю люди пользуют электро-заправки. Я бы не сказал, что автомобили стали похожи на самолеты, формы кузова изменились, но и в мое время было нечто подобное. Изменилось много чего, люди продолжают придумывать, или совершенствовать, различные бытовые приборы, электронику и прочее. Например, у меня дома индукционная плита для приготовления пищи, знаешь, как она работает? На магнитном поле. Во как! Если, я вдруг поставил что-нибудь готовиться на плите, забыл и ушел, она сама отключиться, когда температура нагрева покажется ей слишком высокой.
   Ты спрашиваешь за роботов? Нет, нет, роботов у нас нет, туалетную бумагу в сортире не подают, жрать не готовят и не говорит мне: "Сэр, у вас что-то из носа торчит. Это мозг? Таких роботов мы еще не придумали, правда, японцы к роботам не равнодушны, если чего и ждать, так только от них. Они, гляди как, ни к чему не равнодушны, особенно к проявлению у человека животных инстинктов, ага.
   В целом, знаешь, если не брать во внимание, все эти мелочи, о которых я тебе тут рассказал, жизнь то осталась прежней. Люди работают, отдыхают, работают, отдыхают. В маленьких городах, типа того, где я сейчас живу, вообще все по-прежнему. Новые технологии, вроде зимних утеплителей для стен домов, здесь о таком знают только из газет и журналов. В крупных городах, там уже во всю пользуются благами цивилизации, а мы только начинаем к ним привыкать. Зимой температура опускается до минус двадцати, но во многих домах, в том числе и у меня, имеются старенькие камины. Дров на зиму заготовил - вот тебе и тепло. Есть и централизованное отопление, но с ним много проблем: то отключают, то батареи еле теплые, то еще что. А вся эта электроника, я к ней не привык. Компьютерные технологии скакнули вверх, но если принимать во внимание какие-то сверх изобретения, то их по пальцам можно пересчитать. Если раньше сотовые телефоны помещались в руке, сейчас они стали чуть компактнее и аккумулятора хватает до опупения. В целом поверь мне на слово мой дорогой Посторонний Т., я прожил достаточно и видел достаточно, чтобы заявить - все осталось по-прежнему. Ничего не изменилось. Люди остались прежними. Они также добывают газ, уголь, нефть, ведут разработку алмазных и золотых приисков, пусть и перерыли уже всю планету. Вырубают леса, теснят природу для застроек. В одной газете писали, что с лица Земли исчезли речные дельфины, из-за обильного загрязнения среды их обитания и браконьерства. По тем же причинам не стало и Амурского тигра, последний из вида умер в Якутском Зоопарке в этом месяце из-за какой-то болячки. Под угрозой вымирания десятки других видов животных. Видишь, все по-прежнему. Зачем нам придумывать говорящие тостеры, если мы элементарно не можем спасти животных от нас самих. От нас, людей, ужасных, бесчувственных и безмозглых.
   Обстановка в мире не изменилась. Там и сям вспыхивают вооруженные конфликты. А хватит об этом, лучше немного выпить. Я совсем чуть-чуть.
   Как и прежде я играю в шахматы с Пупой. Тебя ж дорогой мой Посторонний Т. Не заставить партейку сыграть, а Пупа всегда с удовольствием.
   Случается, я выхожу на прогулку, когда есть настроение, еду в город, чтобы сходить в кино или напиться, или трахнуться с кем-нибудь, но ни с кем-нибудь, а с очередной шлюхой, кому я нужен, чтобы давать ему просто так, из симпатии. "У тебя как, это нет проблем с твоим другом?" - "А что, должны быть?".
   Отношений не хочу, честно... ладно откровенно скажу тебе дорогой мой Посторонний Т., прошу, никому не говори, - хочется, чтобы любили, целовали, ласкали, заботились. Хочу видеть любимое лицо по утрам, улыбаться ему, просыпаться на одной подушке, вместе ездить на озеро, а зимой греться у камина, спать в объятиях друг друга, заниматься любовью при свете луны. Хочется и не хочется.
   Напиться мне хочется больше.
   Я люблю смотреть на мамины вышивки на стене и на папин деревянный корабль, который папа смастерил на мой девятый день рождения. Корабль очень похож на испанский галеон, только немного упрощенный, с белыми парусами, мачтами, пушками и прочее. У него есть имя "Кассиопея". Я смотрел на все это миллион раз и смотрю снова. Я люблю смотреть. Я вырезал из дерева двоих человечков, папу и маму (получилось, конечно, не ахти), и поставил их на палубу. Потом я вырезал свою фигурку (получилось еще хуже), и теперь мы всегда вместе. "Кассиопею" папа смастерил вручную из подручного материала, без каких-либо инструкций. Он всегда все умел, у него были золотые руки, не то, что у меня. У меня руки-крюки. Если в ванной сломается кран, я прежде сверну себе пальцы, а уж потом все-таки откручу этот смеситель, или что там в задницу еще. А если отвалится розетка, или вообще перестанет работать - я на хрен туда не полезу, чтобы потом не собирать свои свернутые черные пальцы по всему дому.
   Все по дому папа ремонтировал сам без чьей-либо помощи, любил ковыряться в саду, даже готовил, особенно вкусно у него удавались уха и зленный борщ, а больше всего он любил делать домашнее вино. Нет, еще больше он любил его тестировать, а я вместе с ним. Да, такое имело место быть.
   Я смотрю на старые вещи в доме, и мне кажется, что благодаря вот этим вещам я по-прежнему ощущаю присутствие моих родителей. Они всегда живут в моем сердце, да, но эти вещи... столь ценные для меня, словно наполняют дом их присутствием, я чувствую запах маминых любимых духов, слышу, как отец храпит в зале перед телевизором... слышу их голоса. Я с ними разговариваю. Обычно дело. Мама приготовила ужин и зовет нас к столу. А, я захожу в папину летнюю мастерскую во дворе, чтобы спросить, нужна ли ему помощь, на что он с улыбкой отвечает: "Конечно, сынок!". Тогда я сажусь с ним рядом, мы беседуем, смеемся и придаем форму деревянному кораблику или машинке, пока мама не позовет нас к ужину...потом "Кассиопея" приплывет, когда придет время, я буду уже стар, буду стоять возле того дерева на холме, как когда-то давно, буду стоять один и, всматриваясь в даль, ждать "Кассиопею". А там будете вы... я наконец увижу вас...наконец обниму...
   Она прилетит за мной, я знаю, Рим ведь обещал. Но Путь... что же есть Путь?
   Ты никогда не войдешь в замок
  
   Потом дом опустел. Как и моя душа. Иногда мне кажется, что она такой и была. Пустой. Безразличной. И есть ли душа у меня?
   Я хочу услышать, как мама поет, но по ночам, я слышу только завывания ветра и крики птиц. Я выхожу из дома и смотрю на звезды. Один раз мне показалось, что в калитку кто-то вошел.
   - Эй! - закричал я. - Эй!
   Мне ответил только ветер. Да, он часто разговаривает со мной, как и старые вещи в доме, как и сам дом. Ветер такой же вечный, как звезды и капли дождя.
   У калитки никого не было. Там и не могло никого быть. В этой части поселка стоит только дом моих родителей, а тот, что по соседству - брошенный.
   Я достал из холодильника бутылку виски, и начал пить с горла. А потом я уснул на веранде в кресле. Я снова отплыл к невидимым берегам, к далеким берегам, куда никому из людей не добраться, только в самых безумных снах, и то, сны всегда останутся снами, а воспоминания - прошлым, от которого не убежишь и не скроешься. Как давно я не видел свою смерть, что уже было поверил, что этого никогда и не было...
   Долго ли еще осталось?
   Рим никогда не говорил, когда это случится. Но время уходит, я знаю. Я это знаю.
   Порой мои воспоминания кажутся мне нереальным продолжением моей жизни, которая тянется уже несколько... тысячелетий. Вот только зачем? Не знаю ответа. Таков Путь. А судьба - не Путь?
   Судьба...
   Судьба? Теперь я задумался над этим определением.
   Судьба кажется мне странной штукой. Для каждого человека свойственно отвергать все то, что он не в силах понять. Отрицание легче всего. Просто сказал "нет", или "против судьбы не попрешь" и все. А почему собственно все надо сваливать на судьбу, которая по сути дела абстрактное понятие?
   А вот Путь... Путь - это Судьба?
   Я оставляю свой отпечаток на разных этапах истории людей. В некотором плане я бессмертен, я шагаю своей тропой, оставляя всех позади, я перерождаюсь с одной единственной целью - запечатлеть человеческую историю в своей памяти. Так он сказал мне. Зачем? Таков Путь, ответил он. Но это еще не все, есть и другая цель...
   Поверить в то, что не может произойти только по причине всеобщего заблуждения и ярого скептицизма. Миллиарды лет назад нечто стало причиной гибели множества форм жизни, это "нечто", под чем ученые подразумевают вспышку сверхновой звезды, падения метеорита, солнечную активность. Едины мнения их в одном - энергия, которая пагубно отразилась на многообразии жизни нашей планеты. Энергия... всегда энергия.
   Ну на хер! Не хочу! Не хочу об этом! Это все приводит меня в один и тот же тупиковый конец, под название "Путь". Гребаный, сука Путь!
  
   Каждый раз умирая, я что-то забирал с собой в будущее, в следующую жизнь, незримое неощутимое, призрачное, фантасмогоричное, бредовое, но это "что-то" неопределенное и нереальное было моим и принадлежало мне. Может, это была сама история? Время что я видел и где был?
   Правда? Правды нет, мой давний друг, ее нет
   Правда, которая ничего не стоит в наше время, только ложь, умелая ложь, способна творить историю...а правда, кому она нужна, ведь так и есть, от правды мало толку, от умелой лжи - больше.
   "От вас людишек столько же толку - сколько от наждачной бумаги в сортире!" это было его любимым, если не сказать самым любимым присловием.
   События, утекающие через мое иллюзорное сознание, мою память...
   Хотя, я все помню... некоторые детали стерлись...
   Зачем мне это?
  
   Снова и снова я шагаю бок о бок с хаосом и безумством. Может мораль - вволю испить безрассудство и бесцельность человеческих поступков? Человеческого существования? А на хрен мне это?
   Но и Рим, он же всегда там, со мной...
   У людей в крови страсть к саморазрушению... и с каждым минувшим этапом жизни, где-то вспыхивает ненависть и негодование. Взрывается напряженность всего мира и настает хаос, который вновь и вновь толкает человеческую расу к новым зарницам истории, через собственную кровь, смерть, разрушение...
   Это похоже на то, будто видишь сон, только сон отчетливый, живой. Ты чувствуешь, видишь, разговариваешь. Ты в чужом теле, но ты там, твое сознание, Энергия, наверно все это так выглядит.
   Говорят, блаженный лик Господа поможет нам прогнать врага с земель наших. Я в это верю. Каждый в это верит.
   Нас четыре сотни...
   ... где-то здесь все начнется и закончится.
   Знаю что мы у цели, кто-то говорил про какой-то камень. Снег и снег...
   Звон железа режет слух, дикие вопли, лошадиный ржач, безликий вой стоптанных, зарубленных солдат, павших за идею... все сливается воедино, как в дурном сне, а это и есть сон... немыслимая жестокость заливает лед красной рекой...
   Алый лед...
   Кто прав? Странно, но когда убиваешь, уже не думаешь об этом.
   Тяжело дыша, я из последних сил размахиваю мечом. Мои ноги скользят на льду и чьим-то внутренностям, мои выпады и удары не достают цели. Я уже готов упасть без сил, но держусь, что есть сил, еще держусь. Мои собратья гневно кричат, на земле разрубленные тела, я в вихре бури. Рыцарь прячется за щитом, а на меня глядит черный крест, глядит в упор. Рыцарь бьет вслепую. Я парирую удар и бью в ответ. Удар приходиться о щит. Черный крест хранит поклонителя. Рыцарь резво пинает меня ногой и я падаю на лед, задницей, как шут на ярмарке, он кидается на меня, но я успеваю вскинуть щит. Еще чуть-чуть и щит треснет, как старое дерево и мне несдобровать. Что есть сил, я бью его ногой в колено, рыцарь заваливается назад, я стараюсь подняться и поднимаюсь, он встает медленнее, мой меч бьет ему в шею, латы лопаются, как сгнившая ягода, и сок брызгает мне на шлем, кольчугу, и щит, а он падает мне в ноги. Затихает. Я закрываю глаза. Смерть, снова смерть. История вершится сейчас...
   Но история давно мертва...
   Следующий новгородец валится на лед с пробитой грудью, я моргаю, и еще один новгородец падает сверху, головы нет, только обрубок похожий на пень, я моргаю...
   Его меч врезается в лед рядом с моей головой. Я пытаюсь подняться, брыкаюсь, как рыба в бочке...
   Его топор рассекает воздух, и удар приходиться мне в предплечье, рука скользит по льду в алой реке, сжимая меч, я слышу свой дикий крик, и боль острым жалом впивается в мое тело, я пытаюсь ползти, смотрю на свою руку и ползу, он медлит, знаю что медлит, но почему? Он опять машет топором, кто-то набросился на него, я закрываю глаза. Снова крики... Открываю, еще один падает на лед, еще одна капля в алом море.
   Туман сейчас и потом, густая тьма, и неслышимые удары собственного сердца...снег... я снова бреду в белой метели...без имени без цели...
   Его мокрые русые волосы...
   Затем ему отрубают вторую руку и снова смех и крики... а рыцарь молча смотрит на меня, и я вижу как от дикой боли сжимаются его челюсти, но он не издает ни звука, и как текут слезы по его щекам...и я вижу его глаза... голубые, как горное озеро...как это Чудское озеро, родное и холодное.
   Я пытаюсь встать, но не могу... я давно забыл о собственной боли...мне важен только он...я пытаюсь дотянуться до него целой рукой, но ратники игриво ногами сталкивают его в воду...
   - Теперь держаться нечем пес! Нечем!
   Я что-то кричу и слезы текут из глаз и режут, как иглы дикого цветка... я слышу удивленные возгласы и потом:
   - Да что это с ним?
   - Бросьте его туда же!
   - Как?
   - Бросайте, от него проку уже не будет!
   я свободен... не нужно не нужно...
   Меня сталкивают в воду и в этой ледяной воде, я медленно погружаюсь во тьму, мне не нужна больше жизнь, не нужна, хочу во тьму, туда, где он...
   Сквозь темноту вод я вижу, как он все еще смотрит на меня...я вижу его глаза во тьме, я уже ничего не чувствую, только его взгляд...мне не важна моя смерть, только то, что мы снова вместе...
   Дхэм...
   Мио...
   Я ничего не почувствовал, только все остановилось и что-то изменилось...
   Что-то знакомое, как полузабытый сон, как давняя мечта.
   Улыбаюсь... остальное не помню... я умер.
  
  
   70
   Я не ношу очки и не стригу бороду. Голова моя лысая а борода что надо. Борода всегда была символом мужества у мужчин. В свое время Петр Первый ввел пошлину на бороду. Были такие времена.
   Много думаю о прошлом. То, что еще помню.
   Ты знаешь, я никогда не видел своих бабушек и дедушек, но я могу сказать, что у меня была бабушка. Бабушка Люба мамина тетя. Она была моей бабушкой...и чай с вареньем и блины и конфеты и гуляла со мной всегда в парке. У меня осталась одна фотография. Бабушка держит за ручки коляску .а в коляске сижу я и ковыряюсь в носу. А потом .когда мне исполнилось десять ее не стало. Я лишился своей бабушки. Вчера на площади я видел, как мальчик лет пятнадцати кричал на бабушку за то. Что она рассказала матери, что видела его с сигаретой во рту. Он чуть ли матом ее не обложил.
   Когда я учился в школе, в классе девятом по-моему, мама каждый день мне давала по три рубля в столовую, на пирожок с повидлом и чай. Но я редко когда покупал себе пирожок и чай, я всегда откладывал эти деньги. Я копил долго, а потом подарил маме на 8 Марта футляр для очков и гвоздику. Она была очень счастлива. Я это помню.
   Еще, вот случайно вспомнил. Я с отцом никогда не ссорился, чаще с мамой. Мы с ней оба тигры, а тиграм, согласно всяким там зодиакальным, или каким там глупостям, тяжело вместе ужиться. Но это мелочи. Так, вот я раньше играл в футбольной команде, на воротах стоял. Правда, у меня не очень получалось. Я был маленького роста и мне всегда "закидывали за шиворот", то есть, я хрен до верхней перекладины допрыгивал, туда все мячи и летели. И вот нашу команду должны были фотографировать. Я не пришел. Мой папа гордился моими спортивными успехами, он всегда ходил и смотрел на футбольные матчи, а когда мне "закидывали за шиворот" и все кричали вратарь-дырка, папа говорил: Все нормально сынок, вырастишь еще, надо только на перекладине висеть, да морковку есть. И вот, когда делали общую фотографию, я не пришел. А папа как узнал, жутко обиделся на меня и не разговаривал со мной две недели, пока я не попросил прощения.
  
   СТРАНИЦА ВЫРВАНА
  
  
  
   Думаю, это последнее воспоминание. Искренне надеюсь на это.
  
   Перед собой я вижу лицо человека, белое как мел. Это лицо выражает покорность и смирение. Еще больше проступает на этом лице желание ублажить. У этого человека прямой острый нос, короткие волосы и маленькие черные глазки, как у мыши.
   - Для начала, - говорю я - я хочу разобраться в его религиозных убеждениях, найду ли я в его мыслях и поступках присущую еретикам свободу взглядов?
   - Непременно - отвечает мой собеседник. - Непременно.
   - Что именно?
   Его черные глазки, бегают из стороны в сторону. Он облизывает языком губы и продолжает:
   - Могу сказать наверняка - он не верует в Бога, в Отца Нашего Небесного...
   - Я уже это слышал сеньор Могенео - обрываю его я. - Ваши слова могут оказаться оговором добропорядочного мужа... но, если по вашему утверждению некий Джордано Бруно из Нолы обрел веру в Дьявола и стал приверженцем его отвратительных колдовских учений, более того, склоняет к своей нечестивой вере богоугодных христиан... можете ли вы поклясться именем Господа нашего, что нет клеветы в словах ваших?
   Я не отрываю взгляда от этого человека с маленькими черными глазками. Эти отвратительны глазки продолжают бегать из стороны в сторону. Этот нерадивый заметно встревожен.
   - Я... я клянусь в том, что Джордано Бруно проповедует ересь. Во время наших бесед он неоднократно говорил мне, что в мире за пределами нашего мира, нет райских садов для блаженных, и адских бездн для грешников. Все это ложь, навязанная людям церковью...
   Я поднял руку и человек замолчал.
   - Сеньер Могенео, я испрашиваю вас, достаточны ли ваши мотивы для обвинения? Не является ли это делом мести и неприязни? Вы будете ответчиком за клевету, если обвиненный вами Джордано Бруно из Нолы докажет в суде, что не противится католической вере. Клянетесь ли вы под знаком смертного греха, что слова ваши истинны?
   - Клянусь! Клянусь!
   - Вам есть, что еще сказать?
   - Также он неоднократно заявлял, - сбивчиво продолжал нерадивый - что Христос не творил чудес, не превращал воду в вино, не ходил по воде, аки по земле и не излечивал ущербленных и бесноватых и... и Иуда не предавал Христа, а исполнял волю Его. Я стократно слышал из уст Джордано Бруно, что звезды украшающие небосвод - это множество солнц, по образу и подобию Солнца, что дарит свет очам нашим. И есть другие миры о которых мы не ведаем...
   - Что еще?
   - Он говорил, что тайно странствовал на корабле сэра Рейли, англичанина, по бескрайнему морю в новые земли, за горизонтом лежащие. Там, где обитает Дьявол и приспешники его!
   Он замолчал, потом продолжил:
   - Моя жена, сыновья и слуги письменно изложат свои заявления против Джордано Бруно.
   - Быть по сему.
   Доносчик дал показание под присягою.
   Моя душа спокойна. Я не испытываю угрызения совести. Такова воля Святой Инквизиции.
  
  
   - В ордене на его арест, нашими братьями сказано, этот венецианский вольнодумец не отрекся от своих убеждений.
   - Увидите его. - говорю я.
   Палачи в темных накидках с капюшонами хватают его за руки и волочат из зала.
  
   Я еду в крытой повозке. Очень душно. Напротив меня сидит человек, он понурил голову, на чело ему натянули темный холщевый мешок, в области рта мешок разврезали, да бы он не задохнулся.У шеи мешок перевязан веревкой, ноги свел вместе, а руки крест-накрест сложены на коленях. По бокам от него сидят двое молчаливых, угрюмых мужчин. Они в черных накидках с капюшонами, лица их бездушные. Я смотрю в окно повозки. Вдали, я вижу взмывающий в нежно голубое небо величественный купол какого-то собора... потом все исчезает.
  
   ... теперь на улице ночь, но все равно очень душно. Полная луна заглядывает в открытые окна повозки. Мы едем по некой площади. В свете факелов я вижу людей разодетых в красивые одежды и маски. Они повсюду. Они поют, танцуют, прыгают, смеются, кричат, бросаются цветами. Мы проезжаем мимо знатного здания выложенного камнем, обнесенного арочными галереями. Дворец. Это дворец. Я вижу нарядные, роскошные экипажи, стоящие у царственного фасада сего дворца, из них выходят люди в маскарадных костюмах и входят в широко раскрытые двери. Мы следуем дальше... потом все исчезает.
  
   ... более я не слышу радостных криков карнавала. Наш экипаж катится по камням пустынной улицы, мимо проплывают разрушенные дома и постройки. Эти места брошенные, безлюдные. В темноте я различаю огромные стены и башенные шпили. Мы приближаемся к этим мрачным стенам, обнесенные валом. На стенах нет ни окон, ни бойниц. Голые, мертвые стены. Мы огибаем их и въезжаем в узкие деревянные ворота. Наша повозка останавливается во дворике, перед массивными дверьми... потом все исчезает.
  
   ... человек в черной накидке смотрит на меня, я на него, в толстых пальцах он держит подсвечник, его недобрый взгляд обсматривает меня, потом, нехотя, он опускает глаза, другой рукой открывает передо мной железную дверь. Я вхожу в просторную залу, освещенную несколькими факелами. В центре залы я вижу пустой деревянный стол, несколько стульев у стен, какое-то подобие деревянной рамы в углу. За мной следуют два угрюмых человека, сопровождающих худого, изнеможенного человека с мешком на челе. Он неуверенно ступает босыми ногами навстречу мне ... потом все исчезает.
  
   ... я сижу в центре зала. Справа по мою руку, на возвышении, восседает другой инквизитор, в черном одеянии, вид у него грозный и надменный. Подле него, с другой стороны, еще один инквизитор. Рядом со мной по левую руку, за столом сидит, исписывая чернилами листы, при тусклом свете, секретарь. Перед нами за столом сидит все тот же человек. Мешок с него сняли. Седые волосы склоками падают на плечи. Обвиняемый смотрит на нас гордо, без тени раскаяния на лице.
   - Назовите имя, данное вам при крещении? - спрашиваю я.
   - Мое имя Джордано Бруно - отвечает заключенный.
   - Откуда вы родом?
   - Я родом из города Нолы, что близ Неаполя.
   - Кто ваш отец и мать?
   - Моего отца звали Джованни, он был военный, свою мать я не знал. Я был еще ребенком, когда она умерла.
   - Знаете ли вы, Джордано Бруно из Нолы, в чем вас обвиняют?
   Я пристально смотрю на заключенного.
   - Думаю, об этом сказано в ордере на мой арест.
   - Советую следить за своими словами - грозно говорю я. - Я повторяю вопрос: В чем вас обвиняют?
   Заключенный молчит, но потом:
   - Меня обвиняют в распространении ложных догм мироздания. - еле слышно произносит он.
   - Скажите громче. - сурово говорю я.
   - Меня обвиняют в распространении ложных догм мироздания. - громким голосом говорит заключенный.
   - Хорошо. - довольным тоном говорю я. - Признаете ли вы свою вину?
   - Неужели стены здешней тюрьмы не имеют ушей?
   - Как вы смеете? - громким голосом спрашивает второй инквизитор.
   Заключенный молчит.
   - Признаете ли вы свою вину? - повторяю я.
   - Нет - коротко отвечает заключенный. - Это клевета. Я не проповедовал ложных учений.
   - Догма и учение вещи разные - говорю я.
   - Я не понимаю, к чему вы клоните.
   - Вы дали клятву, не забывайте. - заявляет инквизитор, сидящий слева от меня. - Тем, кто сопротивляется покаянию и упорствует во лжи - ждут суровые пытки!
   - Мне не страшны пытки, способные лишь осквернить частоту души, принужденной ко ложи. Пытки смертной плоти не способны исковеркать праведных помыслов.
   - Пытка это путь к искуплению - продолжает инквизитор. - Она...
   - Ничто! - довершает за него заключенный. - Вы утверждаете, что телесная пытка излечит мою душу? А знаете ли вы, что есть очищение души?
   - Как ты смеешь, дерзкий еретик! - гневно вскрикиваю я, подскакивая со своего места. - Запишите! Запишите это немедленно! - приказываю я секретарю, слева от меня. - Он упорствует в ереси и облекает в скверну Святую Церковь!
   - Ложь! Это ложь! - восклицает заключенный. - Вы искажаете мои слова и используете их против меня!
   - Как вы сметет оскорблять Священную Римскую Инквизицию! В камеру его! Немедленно!
   - Стойте! - голос верховного инквизитора. Он поднимается со своего места. - Не спешите председатель - он обращается ко мне.
   - Джордано Бруно из Нолы, - продолжает он - нам также известно, что вы прежде были монахом-доминиканцем...
   - Какое отношение сей факт имеет к дознаванию? - спрашиваю я.
   - Председатель... инквизитор недовольно смотрит на меня. - Джордано Бруно отвечайте на вопрос.
   - Так и есть.
   - Не иначе вы оставили чистую душу и предались Дьяволу?
   - Дьявол обитает повсюду, каждый волен говорить с ним по своему желанию.
   - Какая наглость! - вскрикиваю я.
   - Следите за словами, - сурово говорит инквизитор. - Вы поклялись, положив руки на Библию, что ложь не осквернит ваши уста перед Святой Инквизицией! Мы слышим обратное!
   - В мои словах нет скверны.
   и все исчезает... чтобы явиться взору сызнова
  
   Его тащат по многочисленным коридорам, лестницам и переходам. Железный засов стражник дергает в сторону, дверь распахнута и заключенного бросают в камеру. Дверь запирают. Какое-то время я стою и смотрю на него сквозь прутья решетки, он смотрит на меня. Я ухожу.
  
   Темный зал...
   - Джордано Бруно из Нолы, на вопросы отвечайте коротко и истинно, под страхом пытки! Вы слышите меня Джордано Бруно?
   - Да.
   - Вы странствовали на корабле сэра Рейли?
   - Да.
   - Куда вы держали путь?
   Молчание.
   - Куда вы держали путь? - повторяет свой вопрос инквизитор.
   - В новые земли...
   - Там гнездовье Дьявола и его приспешников! Что вы искали в тех землях?
   - Света истины.
   - И что есть истина?
  
   Все меняется, одно за другим, одно за другим, места, время, люди. Он со мной рядом, эти долгие годы, он рядом со мной, я рядом с ним.
   Время замерло...
  
   В комнате полумрак. Блеклый света исходит от нескольких светильников забранных железной решеткой и подвешенных к потолку. И мерзкий запах. Запах сырости вперемешку с запахом мочи и экскрементов. Наверно, я мог бы сказать, что чувствовал запах смерти. Он повсюду преследует меня. Да, именно. Это запах смерти. Я ни с чем его не спутаю. Комната уставлена всякими инструментами, чудовищными орудиями пыток. Это и есть камера пыток. Все верно. На стенах, на полу, высохшие, затертые пятна крови.
   Двое тюремщиков вводят заключенного в комнату и грубо срывают с него одежду, оставляя все тот же мешок на его голове. Такова воля Священной Инквизиции. Я стою в стороне.
   Заключенного усаживают на металлический стул. Подлокотники стула утыканы иглами. В таких же иглах и нижняя перегородка стула, к которой тюремщики прижимают ноги еретика. Руки привязывают к подлокотникам, ноги к нижней перегородке, острые иглы впиваются в тело. Он не произносит ни звука. Тюремщики стягивают узлы на руках и ногах. Иглы впиваются в плоть, маленькие ручейки сбегают вниз. Он молча переносит пытку.
   Я наблюдаю с любопытством. Два дознавателя в темных одеждах уселись за стол рядом со мной. Они выкладывают перед собой свитки желтого пергамента, пузырьки для чернил, у каждого в руке гусиное перо.
   - Стул еретика! Думаю, он заставит тебя образумиться!
  
   Нет результата.
  
   Заключенного кладут на некое подобие деревянной лестницы.
   - Лестница искупления - торжественно говорю я. - Многие, очень многие, имели счастье возлежать на ней и благодарили Господа за очищение их скверного духа.
   Ноги разводят в стороны и каждую лодыжку привязывают крепкой веревкой. Его бледно-голубые глаза смотрят на меня. Но в его взгляде нет ни осуждения, ни враждебности. Мне кажется, он едва улыбается. Это смирение.
   "Лестница искупления"
   - Думал ли, говорил ли, что деятельность человека управляется судьбой, а не провидением Божием? - спрашиваю я.
   Он молчит.
   - Приступайте - сквозь зубы изрекаю я, поворачиваясь к тюремщикам.
   Деревянный ворот силой рук тюремщиков приходит в движение. Тело заключенного начинает медленно вытягиваться. Суставы выгибаются, мышцы растягиваются. Еще чуть-чуть.
   Ни звука. Ни крика. Ни стона.
  
  
   Темный зал...скорее скрип, нежели голос человеческий:
   - Человек не следует своей судьбе, которая нарочита ему от рождения, потому как судьбы нет, нет и свободы, потому как она подминается устоями веры. Путь не есть судьба, не есть и Божье провидение.
   - Дерзкий еретик! - восклицаю я.
   - Сознаетесь ли в том, что впали в ересь и заблуждение? - испрашивает верховный инквизитор.
   - Не вижу ереси в тех мыслях и убеждениях, которым я придерживаюсь, и впредь не вижу ясности в сомнениях поставленных святой церковью по отношению ко мне.
   - Каешься ли ты, Джордано Бруно из Нолы, в содеянных тобой прегрешениях и отступничестве от святой церкви?
   Молчание.
   - Готов ли ты, Джордано Бруно из Нолы, признать, что жил во грехе и смиренно умолять меня о прощении тебе всех скверных помыслов?
   - Не Бога ли я просить должен?
   - Проси Священный суд!
   Молчание. Его глаза не отрываются от меня. Ни слова. Его грудь мерно вздымается и опускается. Он смирен.
   - Что ж, стоит ли мне ответить за тебя? - спрашиваю я, и продолжаю. - На протяжении долгого, долгого времени, ты, Джордано Бруно из Нолы, странствовал и нес собой скверну, в своем сердце. Ты заражал этой скверной других людей, кто был подвержен твоим колдовским чарам. Они внемлели твои речам и обращались против Христа, понесшего наказание за них. Ты был отступником, впал в грех, отверг святую церковь, всем и каждому даровавшую благословение и помилование
   - Молишь ли ты меня об излечении от грехов, о спасении через покаяние?
  
   Я прохожу в комнату. В комнату пыток. В углу тюремщики пытают другого заключенного. Его силой усаживают на острый кол. В рот запихнули кляп. В комнате раздается безмолвный крик ужаса. Далее заключенного за руки вздергивают вверх. Железный кол раскаляют. И все продолжается сызнова. В соседней комнате пытают женщину, уличенной в ведьмостве. Ее уложили на деревянный стол, повязали руки и ноги, в рот ей заливают воду.
  
  
   Я стою перед решеткой тюремной камеры и смотрю на человека, лежащего на соломенном тюфяке.
   - Откройте дверь.
   Стражник позвякивает ключами, находит нужный и открывает передо мной дверь камеры.
   - Вы свободны - говорю я, обращаясь к нему. Он молча уходят прочь.
   Я вхожу в камеру. Заключенный остается лежать.
   - Зачем ты пришел? - хриплым голосом спрашивает он меня.
   - Я... я пришел просить тебя стать на Путь истинный.
   - На Путь истинный? Что ты знаешь о Пути?
   - Господь повелевает всем тварям земным и небесным слушаться его гласа...
   - Твоя церковь прибегает к услугам истязателей, чтобы пытками добиваться лжи, которая услаждает человеческие уши. Твоя церковь борется не богословскими методами, а принуждением...
   - А сама человеческая жизнь, не пытка ли за первородный грех? Умерщвление плоти есть освобождение духа...
   - Не говори мне об этом! Ваши наказания не спасительное лекарство, проливаемое на душевные изъяны заблудших душ - а зло.
   - Ты не отречешься от Дьявола, и потворствуешь его злым помыслам, как и прежде, тогда в Гефсиманском саду!
   - Таков Путь...
   - Врешь!
  
   вспышка Света... я бреду в белой метели... деревья, кругом деревья. Со мной под руку идет человек, лицо его задумчивое, солнечные блики пляшут на его одежде.
   - Сядем, передохнем - говорит он.
   День сменяется ночью, а нашей долгой беседе нет конца. Я выхожу на открытую поляну, со всех сторону меня обступают деревья, тающие в ночных сумерках.
   - Иди, посмотри - говорю я.
   Он подходит ко мне.
   - Гляди, лодка, плывущая на волнах звездного Света, сквозь тьму и печаль...
   Мы смотри на созвездие.
   - Твой поступок, ничего не изменит - продолжаю я. - Дождись...
   - Нет - отвечает он.
   - Спаси себя самого...
   - Нет - отвечает он. - Таков Путь.
   - Нет, не таков твой Путь.
   - Отпусти меня, волен я исполнить волю свою. Поверни колесо вспять, дай людям одуматься...
   - Не услышат они тебя...
   - Дай им услышать...
   - Зачем? Кровь твоя рекой изольется, слова твои о камень разобьются, ты сгинешь во времени.
   - Пять звезд смягчат мой Путь... отпусти меня... я старался донести до людей...
   Он повернулся ко мне.
   - Дай людям услышать слова мои...
   - Ты всего лишь человек, простой человек...
   вспышка... вижу перед собой много людей за круглым столом. Они живо переговариваются, смеются. Напротив меня сидит этот человек с добрым лицом и печальным взглядом.
   - Один из вас, ядущий со мною, предаст меня - произносит он.
   Он берет хлеб, благословляет, делит его на части и раздает всем за столом.
   - Ешьте, сие есть тело мое.
   Берет чашу вина, делает глоток, передает остальным
   - Пейте, сие есть кровь моя, за людей проливаемая.
   Я закрываю глаза.
  
   ... иду по многолюдным улицам, сегодня праздник, пахнет свежей выпечкой. Я иду медленно, поднимаюсь по лестнице, останавливаюсь у дверей большого дома, двое стражников пропускают меня. Внутри роскошное убранство, люди сидят за накрытым столом и с довольством празднуют. Вкушают разные блюда и пьют из серебряных кубков вино.
   - С чем пожаловал? - спрашивает один. Имя ему Каиафа, саддукей.
   - Знаю, где прячется Иисус Намин, что царем Иудейским себя прозвал.
   - Вот как...
  
  
   свет... вижу людей среди деревьев. Он среди них. Нет печали в его глазах. Воля его исполнена. Пусть будет так, таков его Путь.
   Я подхожу к нему. Целую его в щеку.
   - Ты будешь один - шепчут мои губы - я за твоей спиной... ты уйдешь... это мой подарок тебе.
  
   - ... Джордано Бруно из Нолы, твои собственные непризнания в заблуждениях и ересях, твое упорство и непреклонность перед Святой Инквизицией, рассмотрено нами, как пособничество Дьяволу. Мы нарекаем тебя преступником, посягнувшим на устои веры. Ты еретик! Посему ты подлежишь осуждению со стороны церкви и всем карам небесным за отступничество от Веры. Ты будешь предан светским властям, как еретик.
  
   Ауто-да-фе. В этом слове есть сила, и есть крупица истины, ибо огонь очищает. Всего лишь крупица истины, способная устрашить, сломить и предаться лжи. Но такова цена истины. Ведь нет более истины, чем та в которую мы верим сами.
   На площади много людей. Все с содроганием смотрят на деревянный столб и гору сушеных веток у его подножия. Столп Веры.
   После зачтения приговора, власти распоряжаются сжечь еретика на костре.
   - Сжечь! Сжечь! - кричит толпа.
   Он в одной набедренной повязке, привязан толстыми веревками к столбу. Костер разгорается пуще, он дергает головой из стороны в сторону, но пламя огня достигает его седых волос и голова вспыхивает, как факел. Толпа неистовствует в собственной животной низости и мракобесии. Тело еретика охвачено пламенем. Я стою перед костром и смотрю. Мне кажется, я не должен, но прекрасно вижу, как его глаза, голубые, как чистые небеса, смотрят на меня. Но в них нет осуждения. Нет ненависти. Они улыбаются мне. И жар костра касается меня... моя смерть неизбежна, как и его.
   Где смерть - там и жизнь.
   И я понимаю и принимаю это, спустя какие-то мгновения уходящей жизни, когда некто пускает мне кровь в темном переулке, умело вонзив кортик в самое мое сердце.
  
  
  
  
  
   СТРАНИЦА ВЫРВАНА
  
  
  
  
  
  
  
   Сон... этого всего лишь сон...
  
   - Вот они, застряли, голубчики, сейчас, сейчас... вот тут-то мы вас у реки и оставим, волкам всласть будет косточки ваши обгладывать!
   Артиллерийский залп. И вот мы бежим среди деревьев с торжествующим криком. Ноги увязают в снегу. Морозный воздух непривычно обжигает легкие. Встречный залп. Многие падают лицом в снег. Пуля дура, штык молодец. Кровь заливает снег кругом. На бугре раздается очередной залп. Гремят пушки. Ко мне под ноги упала голова француза...
   Я с широкого размаху прокалываю грудь французского гусара, и он комично заваливается с лошади. Шляпа с высоким султаном слетает с его чела. Миг узнавания, будто это уже было, в далеком-далеком прошлом...
   На белом мундире выступает кровь. Крючковатый нос и полные губы, голубые глаза узкие, как две щелки. Лицо утопает в снегу...
   Штык проткнул меня в тот момент, когда я пинал труп француза. Потом меня проткнули снова...
  
   Это просто сон.
  
   Надпись сверху:
   Белый Карлик
  
   Вот кем я стал. Белым Карликом. Я прожил долгую жизнь. Маленькая звезда в темноте, капля воды в бескрайнем океане. Я один. Я старик. Не могу в это поверить. Господи, я не могу поверить. А кто может поверить, что когда-то был молодым, а теперь же... пришло время помирать. Но я очень хочу снова быть маленьким. Снова вернуться в детство, когда меня окружали любимые люди.
   Я любил ездить на дачу с родителями. У нас был небольшой домик и большой сад. По ночам, когда родители засыпали, я вставал с кровати и выходил на улицу. Я смотрел на звезды. Mare stellaris. Их было много-много. Я всегда на них смотрел. Я любил смотреть на Лунные Моря вместе с Софией... И вот я выходил на улицу, или стоял у окна и смотрел на звезды. Я снова хочу быть там.
  
   Когда-то, давным-давно, я жил реальностью и неизменностью времени. Я не заглядывал за горизонт, чтобы понять, что все в этом мире не зря, что есть будущее, лучшее будущее, есть к чему стремиться, есть ради чего жить и есть смысл жизни.
   Все тщетно.
   Но, такие процессы как сон необходимы, чтобы зреть грезы и продолжать верить, продолжать искать то, что ищет в своей жизни каждый человек. Продолжать танец с памятью...
   Бодрствуя, мы идем сквозь сон, сами лишь призраки ушедших времен. Так, если мне не изменяет память, сказал один из классиков прошлого века.
   Что же искал я?
   Все события внутри меня. Сон рождает чудовищ. В моем случае сон рождает ужасных чудовищ... рождает воспоминания, рождает грезы. Прошлое, настоящее, будущее - их нет. Смысла жизни, как и истины, никогда не найти. Их тоже нет. Каждый человек желает знать, имеет ли эта жизнь смысл. Многие понимают под смыслом жизни разные ценности, значимые и нет, ведомые только им. Задумавшись над смыслом всего существования, можно сломать голову от множества определений этого смысла, может смысл жизни - в поисках этого смысла?
   Жаль, но смысла нет... ни для кого из людей.
  
   Прости мой драгоценный родной Посторонний Т., я сходу стал писать всякие глупости, а тебя даже поприветствовать забыл. Как же я рад снова тебя видеть, как же я скучал за тобой! Но мы снова вместе, ты, я и Пупа, как и прежде.
   Тебе будет трудно в это поверить, но мне уже восемьдесят два года. Восемьдесят два. Всемогущая Система! Я и сам в это с трудом верю. Приходиться верить.
   Последний раз мы разговаривали с тобой очень-очень давно. Когда это было? Сколько лет назад? Знаешь, что со мной приключилось за это долгое время, и почему я ни разу не сказал тебе ни слова?
   Послушай мой рассказ... но перед этим, послушай вот это. Теперь я думаю, этот короткий стих, который я писал всю свою жизнь в искренней надежде, что Путь дарует мне возможность вновь повстречать мою любимую Софию и она услышит его... Оно посвящается Софии.
  
   Любовь - мечта, она мне даровала смысл жизни,
   И я боюсь, утратить этот дивный свет,
   Ведь, в темноте ночной я оступлюсь однажды,
   Любовь удержит, без нежных рук ее - мне жизни нет.
  
   Навечно я пленен ее сияньем глаз.
   Навечно я пленен безумством чувств ее,
   Но, время - бремя, что мне нести подчас...
   Так тяжело...
  
   Я жизнь тебе готов отдать, ты для меня - моя планета,
   И я готов оберегать, тебя, в любви и смерти этой...
  
   А время все летит, как меткая стрела,
   Душа моя болит, и муки мне невыносимы,
   Я думаю, о том, что рядом нет тебя,
   Ты навсегда ушла...я обессилен.
  
   В чудесных грезах полуночных тебя я вижу наяву,
   Я руку протяну...очнувшись понимаю - в пустоту,
   Куда ведет меня мой Путь, что ждать мне?
   Не уходи, не покидай, ведь жизнь моя в тебе...
  
   Тоскливый дым потухшей сигареты,
   Тоскливый голос рваных снов... и если,
   Я вижу образ твой в тиши своей души... ответы,
   Я не найду, покуда нет оков, что нас связали вместе.
  
   Минуты и часы, в безбрежья прочь несусь,
   Мгновенья жизни мне тебя напоминают,
   Нашел, влюбился снова... другая, пусть,
   Как я хочу тебя обнять... но нет, не обнимаю.
  
   Кассиопея в вышине, играет, трогает улыбкой,
   Но... ведь не ты, не ты со мной сейчас, скажи...
   Как безразлично время к судьбе моей незыбкой?
   И обними, прошу, как раньше руки протяни ко мне...
  
  
   Прошли года, душа пуста, и ветер воет за крыльцом,
   И я один, и никуда мне не уйти, я брошен был еще юнцом,
   Смотрю на Лунные моря, тебя я обнимаю крепче,
   И пусть ты - пустота, мечта желанная, сколь ждать мне нашей встречи?..
  
   И все исчезло, словно свет далекой призрачной звезды, а я устал,
   Я столько нитей жизни души своей - тебе отдал,
   Я плел из них твою судьбу, свою, увы, сплести не смог,
   Ты спросишь, где? где нити эти я беру?
   Мне Путь поведал... давно уж распустил я жизнь свою.
  
   И день придет, напомнит через столько лет,
   Что я был прав и жизни этой смысла нет,
   Но мне не нужен смысл жизни, и не нужна Системы длань,
   Ты - мне нужна, моя родная, отринем горе и печаль,
   Кассиопея позовет, возьми же за руку меня,
   Давай, поднимемся на борт, мы будем вместе навсегда...
  
   Прощай...
  
  
   Я в Дыре уже третий год. Я не разговаривал с тобой. Потому что... потому что... я думал я сказал тебе все. Ты прошел со мной всю мою жизнь, делил со мной и горести и радости, хотя, первого было многим больше. Ты знаешь меня лучше, чем кто-либо. Ты любишь меня, а я люблю тебя. Я подумал, я уже надоел тебе и решил больше не разговаривать с тобой, не докучать тебе своей больной головой и пустопорожней болтовней. Я уже старик, а что может рассказать старик, жизнь которого прошла зря? Я думал, ты поймешь меня. Ты всегда понимал и поддерживал меня мой драгоценный Посторонний Т.. И Пупа всегда был рядом, и я никогда не оставлял его. Мы всегда с ним вместе. Вот я и оставил тебя в покое. На долгие года. Я не мог расстаться с тобой, а ты не мог бросить меня, поэтому ты просто прилег отдохнуть. Но сегодня утром, мне показалось, ты позвал меня. Ведь так? Я прав? Я знал это! Вот мы снова вместе, как и прежде, и теперь мне есть, что рассказать тебе. Я пришел на зов...
  
   Я мало, что помню касательно того дня... когда, как мне сказали, меня нашли на улице без сознания, на дороге, далеко от дома. Я прижимал к себе Пупу, а тебя засунул за пояс штанов, лежал на дороге и бормотал какую-то чушь. Мне сказали, я шел по дороге босыми ногами, в майке и штанах. Как мне удалось пройти такое расстояние и как, при всем этом, никто не обратил на меня внимания, никто не остановился помочь, или просто спросить - остается диву даваться, или это просто такая людская беспечность в отношении себе подобных. Наверно, второе. Врач мне рассказал, что на дороге меня нашел водитель грузовика и привез в больницу. Я жутко отощал и был обезвожен, но Пупу из рук так и не выпустил и ты не потерялся. Это судьба. Таков Путь. Прямо-таки сказка Венского Леса. Мне б такое рассказали, я бы в жизни не поверил. Но все так и было. Я даже не знаю, кто этот самый водитель, который оказался таким... участливым, я бы хотел сказать ему спасибо. Обо мне давно никто беспокоился, а у ж заботился и подавно.
   Наверно, я был в забытьи, потому, как вышел из дому и куда потопал - ничегошеньки не помню, но вот что видел в этом своем забытьи, помню так, отрывками. Но их едва ли хватит на то, чтобы сделать мои сны ярче. Я снова брел в белой метели, потом на краю земли, смотрел на махонький астероид, и видел две луны в небе...
   Единственное, если все так и было, я помню, сидел в зале на диване и смотрел телевизор, а потом - туман... снег... и все. Как выключил меня кто.
   Когда я (или не я) пришел в себя, сказали, я ничего не помнил кто я, откуда я. Много дней я лежал не вставая. Кормили меня с ложки, как младенца, и утку держали под кроватью, а потом я начал понемногу ходить сам, меня держали под руки, а я переставлял свои худые ноги. Потом стал сам и ложку в руке держать, но говорить - не говорил, по-прежнему только головой кивал, да мычал. Да - вверх-вниз. Нет - из стороны в сторону. И так продолжалось долгое время. Что эти врачи мне наговорили после всего этого, я до сих пор не разберу. Какие-то их глупые медицинские термины! Я не знаю, что это за напасть такая, но они сказали, мне очень повезло.
   Они не могли понять, что мое сознание просто покинуло тело, на некоторое время, всего на несколько секунд... Но мне казалось, я был там
   где?
   в Караганде!
   ...где-то во времени всего несколько секунд. А потом падал вниз. И вот вам... А что было, когда истинный я где-то был (где-то во времени), я знаю, только со слов врача, который наблюдал за моим состоянием.
   Это был не я. Или мое сознание дремало. А где же я, истинный я, сознание, Энергия, где я был? И этого я не помню. Черти что!
   А когда, истинный я пришел в себя, пробудился от долго-долго сна, я это помню. На диване перед телевизором, вроде глазки закрыл, а потом глазки открыл. Такое бывает. Бывает. Вот потом и начались дурацкие вопросы, на которые у меня не было никаких ответов. Черти что!
  
   Знаешь... дом мамы и папы сгорел, и все, что там было сгорело. Все. Ты помнишь, сколько всего там было... мамины вышивки, папины поделки, картины, фотографии, вещицы, книги... все, все, все сгорело в огне. Какой же огонь прожорливый! И теперь у меня ничего не осталось родной мой, никого кроме тебя и Пупы. Я не хотел в это верить, но пришлось. А от мысли, что всему виной я и только я, хотелось наложить на себя руки. У меня нет ни паспорта, ни медицинской страховки, ни денег, ничего... я бомж. Вот как становятся бомжами. Вот так в один миг становишься никем. Нет, все-таки я Давид Левиин, вот только для всего остального мира меня нет, потому что документов у меня нет. Без документов - я никто, таково достояние цивилизации. Я на попечении государства. Да и не нужны мне эти документы, я прекрасно знаю, кто я и зачем я здесь... или не знаю.
   Хотя, как любил говорить Рим, человек и так никто. У меня не только никого нет, но и ничего нет. Теперь я явно убеждаюсь - не было никакой жизни, а если и была - то прошла зазря.
   Все зря.
   Таков Путь?
   Что ж приходиться согласиться с этим.
   Наверно я же и виновен в пожаре. Если я не помню, как вышел из дому, значит, я что-то и учудил. Во всем я всегда виноват. Во всем. Все происходит по моей вине. Теперь и родительский дом сгорел по моей вине.
   Родители злятся на меня, что я поджог их дом, знаю злятся, но я бы хотел сказать им, что... что это не моя вина... но так ли это? Я не знаю. Будь я проклят, я уже ничего не знаю.
   Некоторое время я пробыл в больнице, потом меня поместили в реабилитационный центр.
   Сейчас я живу в доме для престарелых. Здесь много стареньких людей и я среди них. Неприметный человек, доживающий свою неприметную жизнь. Белый Карлик. По началу я ни с кем не разговаривал, потому что привык говорить только с тобой и с Пупой, а до остальных мне нет дела. Я с людьми, если ты помнишь, говорил очень-очень редко. Вот и здесь не хотелось мне попросту болтать языком. Но со временем я изменился.
   День отличается от ночи, это верно. Ночь - это когда мы можем лицезреть свою ничтожность в круговороте миров над головой. А день... день - это когда мы не забываем напомнить об этом себе и каждому кругом.
   Я уже и забыл, сколько я уже здесь в этой Дыре.
   Время.
   Хочешь, я расскажу тебе про Дыру? Ну, слушай.
  
   Дыра - очень большой комплекс. Все тут для нас, начиная от условий проживания и заканчивая этой самой... моральной поддержкой.
   Здесь есть и бассейн, и процедурные кабинеты и помимо всяких там физиотерапий, психологических реабилитаций, проводятся различные обучающие упражнения, игры всякие, как будто мы в детском саду здесь! А ведь так и есть. Мы в детском саду. Вот странно драгоценный мой, мы снова становимся беспомощными, как в раннем детстве. Все возвращается на круги своя.
   Вот я и сижу в беседке и смотрю сквозь прутья забора, когда же за мной придет папа, или мама... когда они заберут меня?
   Когда мы все дружно садимся смотреть фильм, в Дыре это называется - кинотерапия, а если в холе играет приятная уху музыка - музыкотерапия. Многие проходят и кинезиотерапию (надеюсь, сказал тебе правильно) - массажные процедуры.
   Комнаты у нас просторные, современные, уютно обставленные. Дизайн комнат исполнен в таких тонах, чтобы пожилой человек ощущал релаксацию, покой. Вот! Хочу добавить, комнаты у нас у всех разные, это сделано для того, чтобы Попадья приходя ко мне в комнату, не чувствовал, что он пришел к себе в комнату, а испытывал разнообразие, сменял, так сказать, обстановку. У каждого в комнате есть отдельный сан узел. Итальянская мебель, телевизор, музыкальный центр по желанию (у меня его нет, а вот у Федырыча есть). Многие Карлики привезли из дому (кому было, что привозить) свою мебель и прочие мелочи, чтоб душенька была довольна. В комнатах даже полы специально устроены, мягонькие, это если вдруг постоялец Дыры грохнется (в старости это не редкость). Вернее полы устроены так, чтобы он не грохнулся. У каждого постояльца на двери весит табличка с именем и фамилией, но мы решили вместо имени и фамилии написать наши прозвища, или как мы друг к другу обращаемся. Вот, у меня на двери весит табличка с надписью "Сказочник", а у Уткина - "Батюшка", но я всегда называю его Попадья, на что он отвечает: Бог тебя любит.
   Как всегда.
   Вот так и живем.
   Под звездами, как говориться, земля едина.
   Время? А что время? Люди все также пожирают друг друга с добрыми масками на лице и умирая думают о вечности.
   Я вот думал, когда был молод, что в далеком будущем, лет так через шестьдесят, когда я буду дряхлый старик, людей будут окружать роботы, летающие автомобили и пароходы. Люди смогут путешествовать на Луну, как в любую другую страну, к Марсу, к другим планетам. Думал, что наступит глобальное потепление, или человечество объявит самим себе третью мировую войну, но ничего подобного не случилось. Люди, как живут, так и жили, и умирают, как и умирали. Я уже говорил об этом? Что-то мне кажется, что говорил. За долгие шестьдесят лет ничего нового, совершенного так и не придумали, ну вроде андроида из этого фильма про Звезды и Войны, старый фильм. Там у робота глаза как блюдце и говорить умеет и руками машет.
   Наверно, это застой человеческих мозгов. Кто-то скажет, люди стали умнее - черта с два! Бедная, израненная, изувеченная, кричащая, молящая о благоразумии планета, еле дышит. Но все еще дышит. Яд, от укуса человека, попавший в кровь, убивал ее медленно и жестоко, но... шприц с противоядием на подходе. Будь уверен драгоценный мой Посторонний Т., так и есть! Вот только, когда он проткнет ее вену и лекарство попадет в кровь? Не знаю, не знаю и уже не верю, что подобное произойдет, да, может, просто знаю, но больше сомневаюсь в своем здравом уме. У меня был здравый ум, раз я во все это верил, в каждое его словечко? Всю жизнь коту под хвост! Я писал об этом миллион раз и не хочу сейчас даже думать об этом. Я очень устал. Бедная Земля. Подожди, милая, потерпи, чуть-чуть осталось.
   Я стою и смотрю на себя в зеркало, не могу поверить, что я старик. Я... я думал, что не доживу до старости, так он мне говорил... может то, во что я верил всю жизнь, оказалось ничем, глупой иллюзией? Наверно так и есть. Он задурил мне голову? История помнит многих людей, которые задурили голову миллионам и эти миллионы поверили, пошли за ними. Так и я пошел за Римом. Но в душе, да же не в душе, а где-то по близости, есть уверенность в том, что все это правда, и мои сны и его слова и Путь. Сны, видения, все это мои галлюцинации. А его слова - чистейшая ложь.
   Все равно, я смотрю на себя и вижу молодое, небритое лицо и короткую стрижку с залысинами. Он там, в зеркале, смотрит на меня, но молчит. Хотел бы я его спросить, что ты наделал со своей жизнью? Знаю, он сказал бы... Путь есть Путь, будто эта фраза должна оправдывать каждое его необдуманное действие. Каждый его шаг, каждый глупый поступок! Мы лишь прикрывались этой фразой, словами, значение которых мы даже не понимали. Или только я не понимал? Ни черта не понимал? Как и сейчас. Мы ходим верой, а не видением...
   На голове волос почти не осталось, лысая гора, руки худые и дряблые, как тонкие стебли камыша, и кожа свисает с щек, как бока у ослицы. Я старик. Я перешагнул во времени. Бег времени неумолим. Fugit irrevocabile tempus. Знаю, что ни в одной жизни я не умирал стариком. А что же сейчас я вижу... старость, последний перевал...
   Я уже не Давид, ветхозаветный царь, а старый, слепой ишак, и не пращу я вскидываю за плечо, а подтяжки.
   Я сижу в просторной комнате в кресле и смотрю в окно, на улице льет дождь, льет как из ведра. Стучит в мое окно. Гром гремит, как римская колесница. Я знаю, никто не придет ко мне... некому. У меня никого нет. Всех, кого я любил, уже давно нет в живых. Рим... у него есть семья. Это самое главное. А у меня никого нет. У меня не было семьи. Вернее она была, а потом я почувствовал Путь.
   Я не знаю, где Капитан Вит, жив ли он еще, помнил ли меня? Других то родственников нет. Я о них ничего не слышал с тех пор, как умер отец. Всех я лишился, потому что одиночество - мой удел.
   Здесь, в Дыре, меня все называют Сказочником. Знаешь почему? Потому что я рассказываю сказки. А они не верят в эти сказки. В сказки нельзя верить? Почему же? В любой сказке есть намек, добрым молодцам урок. Я люблю спорить, доказывать бестолковым людишкам, что мои сказки истинная правда. А они не верят в эти сказки и говорят, что я Сказочник. Рим так и говорил: тебе никто не поверит.
   Мои теперешние друзья, которые называют меня Сказочником, такие же, как и я, Белые Карлики. Хочешь, я расскажу тебе о них? О моих друзьях... о Белых Карликах?
  
   Попадья. Все называют его Батюшка. А я - Попадья. А зовут его Веньямин Уткин. Батюшка сказать оно и проще и понятнее будет. Он не возражает. Батюшка - человек верующий. Потому и Батюшка. Он любит говорить о Боженьке. Говорить с каждым, а каждый любит говорить с ним. В старости нужно говорить о Боженьке. Необходимо. Смерть то вот, уже рядышком, дышит тебе в затылок, как же не думать о Боженьке и его милости? О грехе и безгрешии, о прощении... в Рай то в конце Пути все хотят... а вот я хочу в Ад, там жутко холодно и почти нет атмосферы... да.
   А еще Попадья любит разгадывать кроссворды. Он может разгадывать их целый день напролет, и при этом трепаться о Боженьке. В шахматы он играть не любит, но все время лезет в игру со своими дурацкими подсказками! В Дыре все его очень уважают. Время от времени, Белые Карлики, кто любит слушать про Боженьку, собираются в просторной комнате отдыха, усаживаются на мягкие диваны и дружно слушают проповеди Уткина. А он все вешает им лапшу на уши про своего Боженьку, рассказывает о Пути Господнем, о Иисусе Христе, а они смиренно кивают и крестятся. Видишь, как я отзываюсь обо всей этой... ладно, ладно! Я молчу!
   Я никогда не хожу на эти... молчу! Меня от всего этого воротит! Но зато очень люблю подтрунивать над Уткиным. Ой, как люблю! Правда, он смотрит на все глупости, что слетают с моего языка, сквозь пальцы. На меня он не обижается. Говорит: Бог тебя любит. Еще бы он меня не любил!
   Уткин - умный дед, кандидат исторических наук. Преподавал в университете, но со смертью жены, стал затворником. Он инвалид. Катается на инвалидной коляске. Очень давно, как он сказывал, упал в шахту. Грохнулся с высоты на спину. Выжил, но ходить самостоятельно больше не мог. Тогда же, по его словам, к нему и явился Боженька. С тех пор так и повелось. Уткину семьдесят восемь лет. У него есть дети, уже взрослые, живут вместе с его внуками где-то на севере. Они редко приезжают, а в последнее время даже и не звонят. Уткин тоже один, он в Дыре уже лет шесть, или семь. Но он никогда не говорит, что одинок. С ним Боженька. Он не бросил его тогда, в шахте, и до сих пор рядом.
  
   Степаныч. Мы называем его Степаныч. А зовут его Михаил Плошкин. Но как прицепилось к нему Степаныч, так и повелось. Главное - Степаныч аккуратист до мозга костей. Чем-то он мне Рима напоминает, всегда такой опрятный, воспитанный, вежливый, обходительный, ну истинный джентльмен, как не крути. Вот Степаныч заядлый шахматист. Мы можем играть с ним днями и ночами, если только не приспичит погадить, да как и Уткин кроссворды свои разгадывать, если, конечно, здоровье позволяет. Если все верно помню, пару раз он мне поставил мат, а так я всегда его под чистую. А вот в шашки мы с ним наравне, ага. Степаныч бывший бизнесмен, которому, по его собственным убеждениям, немного не повезло. Жена его бросила, а дети у него есть, двое сыновей, уже взрослые, но он с ними не знается. Увидеть их страсть, как хочет, а вот они... у них, видать, другое мнение на сей счет. Дети умудрились его из двух квартир выписать и упечь сюда, в Дыру. Он обиду на них не держит, говорит: все детям, родненьким моим. Ничего не жалко. Он иногда прям зацикливается на своих детях. Что-то у него там, в голове, щелкает и он начинает всем и каждому говорить, что к нему на эти выходные приедут дети с внуками. Но они никогда не приезжают. Наверно, он просто хочет в это верить. Так они его ни разу и не навещали. Степанычу восемьдесят пять. Ходит к нему сюда только друг детства, Володька. Тоже шахматист.
  
   Федырыч. Мы называем его Федырыч. А зовут его Виктор Папшин. Но, раз Федырыч -значит Федырыч и никуда ты от этого не денешься. Федерыч любит играть в шахматы, но, как и Уткин, чаще лезет в игру со своими советами. Игрок он так себе. Его Степаныч играть научил, здесь в Дыре. Кроссворды он тоже не любит разгадывать. Потому что у него не получается.
   - В детстве читать больше надо было - говорит ему Попадья, а тому и возразить нечего.
   Федырычу семьдесят пять, можно сказать, в нашем кругу он самый молодой. Федырыч раньше был директором рыб-завода, а потом спился. Как он говорит: рогатый подбросил ему бутылку. С женой он развелся, как только дочку замуж выдал, и начал беспробудно пить. С работы его погнали. Так вот спился и все протрынькал. Знакомая песня. Но здесь, в Дыре, ни грамулички, вот уже как несколько лет. К нему дочка приезжает раз-два в месяц, счастливый Федырыч, многие ему завидуют.
  
   Здесь еще есть Мария Карловна. Дама хоть куда. В полном расцвете сил, несмотря на преклонный возраст. Полненькая, с круглым личиком. Очень любит покричать на Федырыча, если тот не сметает за собой крошки со стола в комнате отдыха, когда грызет там печенье. Меня критикует, когда я шоркаю по коридору в тапках. Она очень любит воспитывать стариков, всех без исключения. Она просто какая-то дыраправительница, нет - Дырамучительница. За это ее прозвали Фрекен Бок. Но, само собой, в глаза ей никто так не скажет, потому что Фрекен Бок - дама хоть куда. В расцвете сил. Фрекен Бок любит слушать проповеди Батюшки, наверно так же, как уплетать плюшки.
   Но вот кого-кого, а нашего джентльмена Степаныча она обожает. Вечно с ним за ручку по парку таскаются. Любовь, что ли?
   Говорят, ее муж погиб на флоте, а сын живет за границей. Он приезжал в прошлом году.
  
   Есть в Дыре и Екатерина Марковна, дама, которая любит читать книги и смотреть старые фильмы. Ей недавно семьдесят лет исполнилось. Она бывшая актриса театра. Когда-то была всенародной любимицей, а потом все закончилось. Был у нее и пентхаус и ролс ройс и деньги и слава... но она всего лишилась. Жизнь вертит нами как хочет. Или иначе: никто не умерате девственником, потому что жизнь оттрахает каждого, ага. Она целыми днями проводит в своей комнате, увидеть ее можно очень редко. Но на проповеди Батюшки всегда является, да как накраситься, разоденется в лучшие платья. Актриса. И, когда, мы все вместе собираемся фильм смотреть, или делать чего-нибудь, она тоже приходит, тоже разодетая. Сядет себе одна тихонько и сидит молча. Не слышно не видно. Она немного тронутая умом. Дети у нее есть, или нет, никто не знает. К ней в Дыру приезжает то ли племянник, то ли крестник. Молчунья она, ходит все время, как воды в рот набрала.
  
   Любовь Тарасовна тоже ходит на проповеди Батюшки, вместе со своим мужем Валькой, которого мы называем Художник, потому что он художник, но сейчас уже не рисует. Руки говорит, дрожат, как листья на ветру, какой там кисть в руках держать, чёрти что получиться. Люди они добрые и общительные. У Любови ноги больные, поэтому передвигается она с трудом и редко, с места на место. И без Художника ни шагу. Говорят, они еще в школе начали встречаться и до сих пор вместе. Всю жизнь вместе провели. Вот тебе мой драгоценный Посторонний Т. настоящая, человеческая любовь. А я то думал, ее и нет вовсе. Нет любви.
   Любовь - круги на воде.
   Дети у них есть, живут здесь, рядышком, каждые выходные забирают их к себе. Вообще нам запрещено покидать Дыру, только если с родственниками и то, надо заполнить кучу всяких бумаг, обследование пройти, что ты не загнешься где-нибудь. Так вот Любовь Тарасовна и Художник оставили им свой дом, потому что детям жить негде было, а сами перебрались в Дыру. Они всегда со счастливыми лицами. Любовь душу греет. А детская любовь - и подавно.
  
   Здесь еще много Белых Карликов. Есть Юрка, с болезнью Альцгеймера, есть Тихон, есть Рима Георгиевна и ее спутник жизни Витька, бывший атлет, мы называем его Шапочка, потому что он всегда носит, не снимая, белую шапочку с козырьком. Я называю её шапка-закидушка. Есть Нина Павловна с мужем Виталием. Это самая взрослая пара в Дыре. Они одногодки, им по восемьдесят семь лет. Есть Всеволод с женой Екатериной, есть Савелий, с одной рукой, есть Федор, изобретатель, есть Марья Ивановна с мужем Гошей. У Гоши острый остеоартроз. Есть много других Белых Карликов, которые проживают в соседнем корпусе. В основном там пожилые люди, которые уже утратили способность ухаживать за собой, или очень больные, кто редко поднимается с кровати.
   А была и Ирма Михайловна. Замечательная женщина, которая всегда слушала мои басни с большим удовольствием и интересом. Открытая и добрая... я даже, ага, вот влюбился в неё, но она быстро ушла... Мы часто гуляли с ней в парке и сидели на лавочке допоздна, рассказывали друг другу истории из прошлого, что еще в голове осталось, вместе танцевали с памятью... а на День Влюблённых мы сплясали с ней вальс и нам все апладировали стоя. А Попадья даже засмеялся. Но она умерла в прошлом году. Я плакал. А не плакал я уже очень давно мой драгоценный, очень давно не плакал. Уже выплакал все слезы. Ничего не осталось. Мне кажется... жизнь специально отнимает у меня тех людей, кто мне дорого. А я все еще живу, все бреду в белой метели.
  
   Странно беречь кого-то в жизни, если этот кто-то все равно уйдет, когда придет время. Утром были одни, а вечером другие. А в вечности? Кто встретится нам в вечности? Странно думать об этом. Идешь по песку оставляя следы, волна, прилив и нет твоих следов больше, ты обернешься... нет их, и идешь дальше оставляя новые следы на песке.
  
   Нас в Дыре много. Каждый со своими болячками, со своими недостатками и странностями. Но такие мы, люди, пусть старики. Но разве старики не люди? Старики должны быть другими? Холодными, немыми, слепыми?
   Всего лишь Белые Карлики.
   Мы все уйдём, когда придет время. Уйду и я. А когда я уйду, о мне никто не будет плакать. Никто не проронит слезы. Никто обо мне не вспомнит. Такова моя жизнь. Таков мой Путь. Я знаю и не знаю, что умру не здесь. Не в Дыре. Хотя, я могу и ошибаться. Я знал и не знал, что не доживу до старости, но дожил. И Конец Света так и не наступил. Я по-прежнему существую. Просто существую. Не живу.
   Знаю, остались жалкие месяцы. А может и того меньше. Просто знаю. А если знаю, значит все, что я говорил тебе мой драгоценный Посторонний Т. истинная правда, пусть я в этом часто сомневаюсь. Я, бывает, жалуюсь на свою голову, что-то она меня подводит в последнее время. Вконец схожу с ума в этой Дыре. Знать, мне недолго осталось. Чувствовать смерть за спиной это странно. Скорей бы уже, скорей бы. Умирать не странно, вернее вспоминать об этом, а вот быть стариком и знать, что вскоре отбросишь копыта... а что потом? Свет? Тьма? Рай? Ад? Вечное скитание во Вселенной... Странно думать о смерти и говорить "недолго осталось", я не думаю, что готов к смерти. Я слишком много рассуждал о смерти в своей жизни, да что там, я же уже умирал, да помню, как это было...
   Свет или тьма? Конечно Тьма.
   Как же долог мой Путь...как же долог...
   Я люблю сидеть на лавочке возле дерева. Оттуда открывается красивый вид. Жаль, что нет рядом Софии, сегодня у нее выходной. Жаль, что ее нет...
   София это сиделка, добрая, вежливая, и стакан воды подаст, когда попросишь, и на горшок усадит, а Белым Карликам другого и не надо. Она очень напоминает мне мою Софию. Я ей столько всего рассказываю, наверно потому, что мне кажется, будто я разговариваю со своей Софией, все рассказываю ей и рассказываю свои байки, видать, она устает слушать мой треп. Она хороший человек. Говорят она лесбиянка, живет с женщиной, но скажу тебе по правде, мой драгоценный, всем Белым Карликам нет до этого дела, здесь людей судят не за личную жизнь, а за человеческое отношение к старикам. Честно, мне тоже наплевать, любовь и есть любовь, кто бы кого не любил, они любят друг друга - это главное, любовь это прекрасно. Да... да... Она хорошая, София. Жаль, что Системе все равно и все люди, хорошие плохие, это ничто иное, как хлебные крошки на полу в кухне - все в ведро.
  
   70
   Мне чего-то вот не спиться, Пупа храпит, как удав, а я вот, что-то не могу уснуть. Я встал с кровати, тихонько, чтоб его не разбудить.
   Поговори со мной.
   Ты помнишь тот день, когда мы впервые заговорили с тобой? Давно это было, давно, да? Я тогда хотел немного понять себя, понять, что со мной происходит, а в результате, мой драгоценный, мой родной Посторонний Т. - ты стал моим другом. Ты никогда и нигде, ни при каких обстоятельствах, не бросал меня, ты всегда выслушивал меня, соглашался, или нет, обижался, не разговаривал со мной, но ты никогда не бросал меня. Как и Пупа.
   И я так и не понял себя, я понял многое, но не путь. Что есть Путь?
   А вот стал ли я знать чуть больше? Знаю ли я то, что нужно знать? Мне кажется, я только еще больше свихнулся. Может, я узнал чересчур много, поэтому и свихнулся окончательно, как ты думаешь? Помнишь, Рим говорил, свихнись и может тогда ты приблизишься к истине, ну или как-то так, да?
   А вот знаешь, может статься, я уговорю кого-нибудь свозить меня в Лунное Королевство. В Рейн де Луна. Попрошу Софию, меня с ней отпустят, почему бы и нет. Как же я раньше до этого не додумался! И...
   И куда же она тебя повезет?
   В Рейн де Луна.
   Рейн де Луна? А кто же за все это заплатит? Ты?
   У меня нет денег.
   Тогда кто? София?
   Думаю, она согласиться.
   Тебе не стыдно просить ее об этом?
   О чем? Что здесь такого?
   Ничего.
   Вот дрянь! О чем я говорю! Кто согласиться везти старого пердуна хрен знает куда на лысую гору! В Рейн де Луна! Да они скорее пропишут мне какую-нибудь гадость и будут заставлять пить ее каждый день! А они заставлять умеют, ты знаешь! После этих лекарств, я даже не могу сходить погадить нормально! Ты представляешь? О чем я толкую... мне уже за восемьдесят, у меня уже ничего не может быть нормально!
   Рейн де Луна. Лунное Королевство. Его уже наверняка и не нет давным-давно... почему бы вдруг? Не бойсь буржуи все застроили своими дворцами гадскими!
   Рейн де Луна. Сколько раз я был близок к этому месту, и сколько раз я не хотел возвращаться туда, какой же глупец я был. Я был глупцом всю жизнь.
   А где же сейчас София? Жива, иль нет? Ты помнишь Софию? Конечно, ты помнишь. Помнишь, как я спрятал диктофон, вот это старенький диктофон, за рамку с фотографией? Я помню. Я помню, как нес ее ночью на руках домой с озера, как мы лежали вдвоем в одеяле в заброшенном дачном доме. Я никогда не забывал мою Софию-бусинку.
   Рим... и где же он, мой друг... он говорил, мы больше не свидимся, не в этой жизни, здесь мир подошел к концу, пора странствовать домой... нам предстоит долгий путь домой... больше не свидимся... как же так? Как же так, Рим, какой Путь домой? Какая другая жизнь?
   Он еще говорил мне, да, помню-помню, всех кого потерял, сможешь найти, если будешь искать... не пойму, я не нашел то, что искал в этой жизни, или, может, нашел, и не знаю, что нашел... где-то я уже это слышал. Я верю, что обязательно найду. Я буду искать изо всех сил.
   А вот Рим только этого и добивался! Черт бы его побрал!
   Ты устал драгоценный мой, я знаю. Я тоже устал. Я не думал, что моя жизнь будет так длинна. Я думал, умрем все и мир распадется... это же должно было произойти...
   Один. Теперь один. Знаю, Путь есть Путь.
   А что есть Путь?
   Прости. Прости меня за мой долгий Путь.
  
   71
   Дорогой мой Посторонний Т.. Ты знаешь о моей жизни больше чем кто-либо из смертных. Alea jacta est?
   Ага, ага, так и есть!
   Память моя тускнеет. От меня уходят драгоценные воспоминания... то, чем я жил и кого любил, что помнил и о чем уже, наверное, забыл, о чем сожалел и чему радовался... что потерял и обрел. Мои старческие слабые пальцы еще способны держать ручку - вот, что сейчас главное... для меня главным было понять... а что понять я и сейчас не знаю. Я так ничего и не узнал, а может и наоборот. Я уже старый библейский царь Давид.
  
   Да, я любил выпивать (и сейчас бы не отказался), но все это не имеет никакого отношения к истине. Истина реальна, как и капли дождя, бьющие сейчас в мое окно.
  
   У меня здесь есть друзья. Они называют меня Сказочником, представляешь? Я, они говорят, люблю травить байки. Да, бывает, я рассказываю им вещи, о которых должен молчать, но, ты знаешь, я просто человек, Рим всегда именно так и называл меня - "истинный человечишка". Мне просто хочется рассказать все это кому-нибудь, может кто-то мне поверит и задумается. Белым Карликам только и осталось, что задумываться... но слишком поздно.
  
   Мы живем вечностью изо дня в день.
  
   72
   Давненько мы не разговаривали с тобой родной мой Посторонний Т., да, но дело в том, что только вчера я тебя нашел. Оказывается, каким-то волшебным образом ты завалился за прикроватный столик. Не знаю, когда ты успел туда улизнуть, но прошу тебя, больше меня так не пугай. Ты единственный кто у меня остался и если с тобой что-то случится я, видать, не переживу.
   Вчера был хороший день. Мы устроили чемпионат по шахматам. Ты же знаешь, как давно я играю в эту игру. Вот уже... сколько? Больше шестидесяти лет. В детстве, папа научил меня играть в шашки, потом мы с ним играли в поддавки (мне нравиться играть в поддавки), а уже потом он научил меня этой замечательной игре - шахматам. Я, бывало, выигрывал у него в шашки, а вот в шахматы ни разу. Силен он был, силен. А самой игре-то уже больше тысячи лет.
   За первое место сражались я и Степаныч, но, вот зараза, на каком-то ходу, точно не помню, я уснул. Степаныч сказал, я заклевал носом сидя в кресле, пока он обдумывал очередной ход. Ну, ты к этому уже привык, мой родной Посторонний Т., да и в Дыре все уже к этому привыкли. Партию мы таки доиграли и победа досталась Степанычу. Ага, да вот он наверное фигуры да переставил! Ох, я ему покажу этому коварному старику гражданской наружности! Мы сыграли со Степанычем бессчетное количество партий, и это был второй раз, когда я продул.
   Ты знаешь, мне снилось, я был где-то далеко-далеко, с кем-то говорил, и больше ничего, только обрывки чудных видений, способных сделать мои сны ярче. А потом, ни с того, ни с сего, ну как впрочем, со мной и бывает, я вспомнил о том желтом листочке в полоску, который ты хранишь уже много лет мой родной Посторонний Т.. Вот так вот вспомнил внезапно. Может, мне снилась мама. Вот и он. Это от моей мамы. Я нашел его на комоде в спальне, под рамкой с фотографией. Да я помню, помню. Я перечитывал его очень-очень много раз, и вот перечитываю снова, хочу, чтобы она обняла меня оттуда, издалека, где бы она сейчас не была. Рим, мой давний друг, как-то сказал, что я еще увижу их, если буду искать, а я всегда ищу... и буду искать пока не встречу.
   Очень давно... очень-очень давно.
   Моя мама часто говорила мне о Боге. Она верила, что где-то там, далеко-далеко на небесах, есть Боженька, который все видит и все слышит, от него не ускользнет и взмах крыльев воробушка, а уж плохие человеческие поступки - тем более. Добрый Боженька, который присматривает за людьми из своего далекого небесного царства, а когда мама и папа умерли... наверно, в этот момент Боженька отвлекся, наклонился под стол за упавшим листочком, с написанной на нем просьбой очередного нытика.
   Мама всегда говорила, я должен быть хорошим человеком. Она всегда молилась Боженьке, чтобы я был здоровенький и чтоб все у меня было хорошо. Она говорила: Попроси, и дано будет тебе. Стучи, и отворено будет тебе. Ищи, и обряшишь. Но никогда, никогда не забывай благодарить Божиньку, никогда. Да, а я все это слушал, но на ус свой не мотал. Когда мама мне объясняла, так делать нельзя, а я все ага ага, а потом по-своему делаю, она всегда говорила так: а Ванька слушает, да ест.
   Вот и в Боженьку я никогда не верил. И сейчас не верю. Потому что его нет и никогда не было. Я всегда хотел спросить Рима, может Боженька и есть Система, но так и не спросил. А может и спрашивал, всего не упомнить, но если бы он сказал: да, Боженька это Система, я бы непременно запомнил. Я бы поверил. Я всегда ему верил. Он говорил, что ученики Иисуса Христа возвысили его образ, вместо того, чтобы следовать его Пути. Они предали его веру. Глупцы. Наверно поэтому он и возненавидел религию, церковь и никогда не упускал возможности вставлять ей палки в колеса. Другого она и не заслуживает, потому что Вера не есть Путь. Вера не есть религия. Рим говорил, что человеческая вера это животный инстинкт.
   Вот моя мама была верующая, наверно, ни дня не проходило, чтобы она не помолилась за родных и близких, чтобы она не пошла в церковь на какой-нибудь церковный праздник. Вот она человеческая вера. Все и ничто. Вот папа, только распятие на шее носил, и то, потому что это мы с мамой ему на день рождения подарили. Это был подарок. Вот он и носил его скорее потому, что это подарок, но не потому что верил будто где-то там, далеко-далеко на небесах, есть Боженька, который все видит и все слышит. А я... а я могу назвать себя верующим? В какой-то степени да. Или нет.
   От мамы:
  
   "Сегодня пасха и я проснулась в это пасхальное утро, в первый раз одна. Одна за все мои годы жизни. Наверно это так, хотя я могу и ошибаться. Но я не расстроена, потому, что у всех членов моей, хоть и не большой семьи все хорошо и мне нечего переживать.
   Что греха таить, с утра я немного всплакнула, но это были слезы озарения и благодарности Господу Богу за то, что в моей семье у всех все хорошо и мне нечего переживать. А то, что я одна, это Господь Бог за все мои труды дает мне передохнуть. Спасибо Господи. Скоро к нам в гости приедет мой сын, Давид, мой библейский царь, мы так давно не видели друг друга, и мое сердце плачет и улыбается от того, что скоро мы вновь соединимся нашей семьей.
  
   Догорают пасхальные свечи, я сижу у стола одна
   И мне ничуть не грустно, потому, что жизнь удалась.
   И спасибо нашему Богу и я буду ему верна.
   За любовь, за заботу и счастье, и за сына, что он мне дал.
   Жизнь по всякому мной крутила, но все это было не зря.
   Сегодня я все ощутила - Господи - что ты мне дал.
   Я молюсь за здоровье ребенка, за удачу, любовь и тепло,
   И за мужа, что был со мной рядом, когда было мне тяжело.
   И спасибо моей маме и всем моим родным,
   что были всегда со мной рядом, хоть и не было вас со мной.
   Простите меня родные, простите меня друзья.
   Я крепко всех вас обнимаю и целую вас всех любя.
  
   Спасибо мои родные любимые за все.
   Я вас целую обнимаю и буду вас помнить всегда"
  
   Мне так вас не хватает. Я очень скучаю. Я не верю, что я уже стар и что жизнь прошла мимо, так быстро, так быстро, как катание на детской карусели. Один круг - десяток лет. И так круг за кругом. И ты уже стар. Старик. Никому ненужный старик.
   Этому письму уже столько лет, а оно по-прежнему со мной. И будет со мной.
   Вечность... Время иллюзия. Время иллюзия.
  
   Сегодня был тот день, когда что-то изменилось, когда я впервые заговорил о Боге и Вере, заговорил с человеком, которого считаю своим другом. Он такой же старый, как и я. Да мы все здесь старики, но если тело со временем делает нас слабее, если время гнет нас к земле, где нам и лежать до скончания веков, то душа воспаряет к небесам, к далеким далям, дух наш крепнет из года в год, из века в век. В старости, когда смерть стоит на пороге, или присматривает за тобой, жизнь... жизнь всего лишь цветок в поле. И кто-то обязательно сорвет его. Или же он зачахнет с приходом холодов. Родной мой Посторонний Т., послушай меня, скорее послушай, пока я не забыл. Мне захотелось поговорить о человеческой вере, и поговорить я мог только с Попадьей. Раньше он сам пытался просветить меня относительно Боженьки и веры в него, но я его быстро отшивал с его этими разговорами. А теперь я сам хочу поговорить об этом. Но я старый хитрый козел, да-да. Я взял с собой свой диктофон. Он еще работает, да да. Зачем, спросишь ты? Не знаю. Я хочу, чтобы ты все знал. Ты - это я, я - это ты.
  
   Так вот, я все придумал. Я взял с собой Пупу и пошел к Попадье, ну, вроде как за книгой пришел, она называется "Замок" и написана она была давным давношеньки. Раньше у меня была такая же книга, мне подарил ее Рим, и... на обратной стороне была подписано... Мы пришли в это мир с определенной целью. Помни об этом. Я и помню. Помню. Но что это за цель такая, кто мне скажет. Я не знаю. До сих пор не знаю. Но это книгу, мне подарила София, она знает, я люблю "Замок". Так вот, я постучал в дверь, а он не отвечает. Постучал снова - нет ответа. Я зажал двумя пальцами нос и сказал: "Пора делать укольчик!" Ничего. А потом я подергал за дверную ручку, дверь-то незапертая. Я прошел в комнату. В Дыре у нас у всех комнаты просторные, с удобствами, грех жаловаться. Смотрю, а Попадья сидит в своей коляске перед иконами и крестится и крестится. Я достал диктофон, нажал кнопку записи. Кассета рассчитана на два часа записи.
   И вот как это было, сейчас я тебе расскажу:
  
   Беседа о Вере N 1. Комната Уткина. Запись сделана на мой диктофон.
  
   - Попадья? - позвал я. - Попадья, ку-ку! Я за книгой пришел.
   Он молчит.
   - Попадья, еханый бабай, где книжка?
   - Тихо! - Он на меня шикнул. Я и Пупа молча сели в кресло. В Дыре комнаты у всех одинаковы. Комнаты просторные. На стене его комнаты, напротив окна, висит много икон. Я насчитал пятнадцать. Я особо в них не разбираюсь, да и не стал приглядываться, кто там есть кто. А еще эти триптихи всякие, распятия. Наверно, я задумался, или приснул, такое со мной бывает, ты знаешь, а потом, когда глаза открыл, вижу его лицо, сидит передо мной в своей инвалидной коляске и трясет меня за руку.
   - Ну, чего ты опять захрюкал? - спросил Уткин.
   - Накрестился? Скоро руки крестом обернутся. - ответил я.
   - Не богохульствуй. Имей уважение.
   - К тебе или Боженьке? Чего греха таить, люблю я над ним поизмываться. Но Попадья терпеливый. Как Рим прям.
   - Не гневи, говорю! Он со злости глаза выпучил на меня. Сегодня видать терпения от него не жди. В его то толстых очках у него глазенки ого-го, а так вообще стали, как у жабы, что срать села.
   - Ладно, ладно. - я махнул рукой. - Я за книгой пришел. Давай мне сюда.
   - Какую книгу? - спросил Попадья.
   - У тебя уже мозги крестом пошли! - рявкнул я в ответ. - Моя книга... коричневая такая...ээ
   - Сказочник, Сказочник... - потряс он головой. - вот у кого мозги крестом пошли.
   - Эээ... Мне надоело, что как я к тебе не зайду, ты все время торчишь возле своих икон! - недовольно сказал я.
   - Не гневи, говорю.
   - Заладил одно и тоже! Я...
   Попадья снова шикнул на меня и я притих. Он развернул коляску и покатился к тумбочке, что возле кровати, выдвинул верхний ящик и достал книгу.
   - Забирай свой - он глянул на обложку, - "Замок"!
   - Не замок, а Замок! - я поправил его.
   - И так знаю!
   Я встал с кресла, взял Пупу, подошел к стене с иконами, ткнул пальцем на икону с бородатым старцем:
   - Что это за икона? - Пойми там, старик он или нет, они святые все на одно лицо. И все как один с бородой и обручем на макушке, как у Марьи Искусницы. Я так и спросил. - Что это за дядька? Пупа, ты знаешь? Пупа говорит, что не знает кто это, а ты, Попадья, знаешь?
   - Боже, прости дурного старика, все мозги изжил. - Попадья сложил руки на груди и опять начал что-то бубнить.
   - Попадья, ну кто это?
   - Это Николушка Угодник - тихо ответил он.
   - Угождал всем? Или только дамам? - Пупа захихикал и я от души рассмеялся, скорее заскрипел, как несмазанная дверная петель, а потом зашелся в кашле. Наверно, Николушка Угодник меня наказал.
   - Не гневи. Перестань сейчас же - повысил голос Уткин. - Перестань паясничать, или уходи.
   Я замолчал, и сделал серьезное лицо.
   - Ладно... ладно тебе.
   Я снова повернулся к иконам. Посмотрел на Марию с младенцем Иисусом на руках, этот образ я знал. Такая же икона у мамы в спальне на шкафу стояла. Я ее запомнил.
   - Попадья, - начал я - вот ты человек образованный, начитанный, ты же все-таки историк, твоя вера-то истинна?
   - Что ты имеешь ввиду?
   - Ну, ты же ученый так, а разве наука принимает религию?
   - Чтобы понять мой ответ на твой вопрос, ты должен знать разницу между верой и религией.
   - Ладно, ладно. Ну, ты ж этот православный христианин?
   - А ты, Сказочник, то верующий? - ответил он вопросом на вопрос.
   - По-своему - сказал я.
   - По-своему, - сказал он и заулыбался. - Это не ответ. Каждый по-своему, и я и ты и Федырыч и Степаныч. Видишь, Сказочник, нельзя объяснить, на чем основана вера. Здесь логика не работает. Это как любовь, вот истинная вера и есть любовь. Ты знаешь, что любишь человека, но не можешь объяснить это. А если можешь объяснить, то это уже не любовь, так ведь?
   - Я... просто верю.
   - И я просто верю. Кстати вот эта образованность и начитанность к вере не имеют никакого отношения. - он подкатил коляску к креслу и перебрался в него. - Христа, - начал он, откашлялся, продолжил. - распяли как раз-таки очень образованные и начитанные люди, которые были цветом общества, так ведь? Которые знали все законы и чтили их, так ведь? Христианин - это не тот человек, который изучил Библию, постоянно ходит в Храм, поститься, молиться и рассказывает всем, как нужно жить правильно...
   - Так ведь так ведь, а ты так и делаешь - вставил я и сел в кресло напротив Уткина.
   - Не перебивай! - он недовольно посмотрел на меня. - Auscultare disce. Христианин, это, прежде всего тот человек, который искренне любит Бога, признает, что все в этом мире сотворено им и происходит по его Воле, который признает, что он не может быть умнее Бога. Это тот человек, который любит ближнего своего, хорошо, по-человечески относится ко всем людям, поступает с ними так, как бы хотел, чтобы и они с ним поступали.
   - Ага!
   - Что ага?
   - Куда ни глянь, везде христиане! И у нас в Дыре христиане! Вон скачут в белых халатах! И в попку мне коль-коль тоже христиане делают!- Знаешь... вот скажи христианин ли я?
   - Ну... да, да.
   - Почему ты думаешь, я христианин?
   - Ээ, ну, ты верующий, хороший человек...
   - Может, я католик?
   - Ну, кто ж тебя знает, все вы верующие - фанатики.
   - Я же тебе сказал - перебил меня Попадья. - верующий это одно, а христианин это другое.
   - Что-то не пойму.
   - Так вот, я пока еще не христианин. Но я стремлюсь к этому. Возможно, ты даже в большей степени христианин нежели я.
   - Я? Каким боком?
   - Ты сам сказал, что веруешь.
   - Я сказал?
   - Сказал!
   - Моя вера не имеет к твоей никакого отношения к твоей религии!
   - Вот! - воскликнул Попадья - Существует Вера и существует Религия. Бывает человек верующий, но не сильно религиозный, бывает, что религиозный, но совсем не верующий, так чаще всего и бывает. Так вот, искренне верующий человек рано или поздно по-хорошему становиться религиозным. Одно дополняет другое.
   - Что-то не пойму...
   - Ты, Сказочник, говоришь, верующий по-своему, а во что веруешь?
   - В то, что все смертные подохнут в один прекрасный день, туда им и дорога! - гневно произнес я.
   - Ну так все знают, что это случиться, в Писании так...
   - Я знаю когда это случиться!
   Попадья замолчал. Мое красноречие... что ж поделать.
   - И когда же?
   - Скоро.
   - Так значит... И кто это сделает?
   - Не задавай мне этих вопросов!
   - Ответов на них ты не знаешь. - он уставился на меня.
   Я молчал.
   - Ты признаешь наличие более высшего человеческого начала, а Сказочник? - он задал мне вопрос.
   - Ха! - Я хмыкнул, хотел сходу ответить: "Хрена с два", но задумался. Я не хотел ничего говорить на эту тему, за всю мою жизнь эти философствования мне порядком надоели, а если быть честным - осточертели жутко. Да и не было у меня соответствующего настроении говорить о том... что я и сам толком не знаю, вот в этом дорогой мой Посторонний Т., Попадья был прав, я и сам толком ничегошеньки не знаю. И не знал. Система это Бог?
   - Вот такой тебе совет - продолжил он. - Если ты, так или иначе, признаешь наличие некого Высшего начала в нашей жизни и желаешь получить ответы на свои вопросы - просто попроси.
   Попроси, и дано будет тебе, да, да, да.
   Не надо устраивать никаких ритуалов и прочее, просто внутренне проси постоянно: "Господи, помоги мне разобраться, помоги найти истину". Никому не говори об этом. Только проси искренне от сердца и своими словами. Поверь мне, если это будет от сердца, ты не останешься без ответа.
   Все это человеческое время прошло без ответа. От начала и до скорого конца. А ответа на свои вопросы я так и не получил, хотя я просил, просил, просил, черт бы его побрал! Рим, если ты слышишь меня, черт бы тебя побрал и Путь твой тоже!
   - Надоело мне это! - крикнул я и встал с дивана. Эта Римагогия меня очень взбесила. - Вы, люди, не знаете, во что верить, и верить ли вообще во что-то, но все равно верите, вечно вам надо верить, хоть во что-нибудь, хоть в этого Угодника, - я тыкнул пальцем в икону. - без веры вы как котята малые, следить за вами надо, кормить, ласкать, вечно говорить: Это делай, это не делай, а вы все "Ага, Ага", да только поступаете по-своему - гадите на палас и ссыти в туфли. Ничто ваша вера, нет ее! Нет! Нет! - я топнул нагой, еще раз и еще.
   - А ты, Давид, не такой? Скажи правду хоть самому себе...
   - Нет! Я не вы!
   Попадья ничего не ответил. Почесал рукой лысину на голове. Потом поднял на меня свои старческие глаза. Его глаза смотрели на меня через стекла очков в толстой оправе...с явным укором. И все же.
   - А разве не ты ли, Сказочник, - Попадья говорил мягко. - заявил мне, что жизнь становится тем, во что ты веришь? - Его глаза смотрели на меня, внутрь меня, так же, как когда-то на меня смотрел Рим, задавая вопрос, на который я не знаю ответа. И никогда не знал.
   Потому, что ты ничто! Муха! Бычок-цуцик!
   Он всегда говорил мне, что я не познаю, пока не научусь мыслить иначе. Он упрекал меня в том, что я истинный человечек. А как иначе. Я же человек? Или не человек? Кто же скажет мне? Наверно, уже никто. А ответа я так и не нашел. Что есть Путь?
   Укоризна в глазах Уткина сменилась насмешкой. Да, именно. Он как Рим!
   Я отвернулся.
   - Верить и человеческая Вера - разные вещи. Как верующий и христианин. Человеческая Вера столь же никчемна... столь же...
   Я и Пупа направились к двери, я открыл ее и мы вышли из комнаты Попадьи, оставив его сидеть в своей инвалидной каляске в одиночестве.
   Почему я так сделал? Наверно потому, что не нашел ответ внутри себя на вопрос, который кажется мне... краеугольным вопросом всех вопросов, да все так. И я не знаю, где найти на него ответ. Кто подскажет мне?
   И вот теперь, я рассказал тебе, родной мой Посторонний Т., о чем мы говорили с Попадьей. Мне кажется, от этой беседы мне стало ни холодно, ни жарко. Ничего еще не понял. Но мне всегда было интересно познать человеческую веру, без которой человек и не человек вовсе. Все религии - цветки одного семени. А что же есть цветочная пыльца? Сладка ли она, как все утверждают?
   или горька?
  
  
   73
   Утром, после завтрака, я и Пупа решили пойти прогуляться, в сосновый парк. Да, на территории Дыры есть сосновый парк, там даже есть маленькие беседочки, мы частенько там сидим, или играем там в шахматы. Я подумал и решил пригласить Попадью с собой на прогулку. Нацепил дождевик, на улице пасмурно было, и поднялся к нему, постучал. Никто не открыл. Комната оказалась заперта. Я подумал, может, он спит, или укатил куда-нибудь. Мы с Пупой отправились на прогулку одни. Я взял с собой свой старый диктофон, хотел записать пение птиц. Не смейся на до мной мой родной Посторонний Т., я люблю слушать пение птиц и Пупа любит. Ты можешь сказать я старый чудак, что ж не спорю, у тебя было достаточно времени в этом убедиться.
   Вот как это все было:
  
   Беседа о Вере N 2. В парке. Запись сделана на мой диктофон.
  
   По времени, что показывали мои наручные часы, мы пробыли в парке не больше часа, но я чувствовал, что жутко устал, и Пупа утомился. Вот тебе и старость. Я сделал запись птичьего чириканья, что за птица свиристела - понятия не имею и Пупа не знал, я в этих птицах вообще не разбираюсь. Вот мой папа разбирался, да. Когда я был маленьким, это прекрасно помню, одно время папа держал дома канареек (их я запомнил, они желтенькие), а также диких птичек. Они были маленькие, как канарейки, и пели красиво. Папа даже разводил голубей. Помню, всегда, когда на света появлялся птенец, он подсаживал меня на руки (потому что клетки стояли в гараже, на верхних полках с человеческий рост), и я видел маленьких, только что вылупившихся птенчиков. Рождение новой жизни. Что может быть радостней. Птички пели чудно. Вот почему я об этом и вспомнил. Я записал. Слышно конечно не очень, ну уж лучше это, чем гробовая тишина моей комнаты по вечерам. Телевизор я не смотрю. Музыку не слушаю. Сейчас хочу тебе сказать такая музыка: Крик, ржачь, улюлюканье и еще бум-бум-бум. Спасибо и на этом. Так вот, начал накрапывать дождь, и мы с Пупой пошли к беседке. И дождь как ливанул. Мы заскочили в беседку и я не на шутку удивился. Там на своей каталке, сидел Попадья с очередным кроссвордом в руках. Он посмотрел на нас.
   - О, Сказочник, Пупа, здравствуйте, здравствуйте.
   Мы сели рядом с ним на скамейку. Случайная встреча. А может и нет. Случайностей не бывает. Случайность это поворот Пути.
   - Уж не хочешь ли ты поговорить со мной? Вчера ты ушел, так и не ответив на мой вопрос - сказал Попадья, уставившись в кроссворд.
   Я достал диктофон, включил, и вернул его обратно в нагрудный карман рубашки.
   Зачем я это делаю? - подумал я. Я что шпион? И знаешь, родной мой посторонний Т., я не знаю, зачем мне все это, зачем мне пересказывать тебе слова этого старого человека помешенного на Боженьке. Может, узнаю потом. Может мне нужно это знать. Может, я вообще ничего и не знаю о вере людей...но как могу я судить о них?
   - Я не хочу говорить об этом - сухо ответил я.
   - Тогда, ты не знаешь ничего о людской вере и...
   - А вот и знаю! - не дал я ему договорить.
   - Тогда скажи мне, Сказочник, что отличает христианина от верующего? - он все также смотрел в книгу.
   - Ничего - ответил я.
   - А как же добрые дела?
   - Ха, добрые дела - я хмыкнул. - Тебя послушать, так главным остается делать добрые дела!
   - Да, во имя Бога.
   - Во имя Бога? - удивился я. - То есть ни ради человека, которому ты помогаешь, а ради Бога? Так что ли?
   - Именно.
   - А что значит делать во имя Бога?
   - С верой в Бога и его благодать.
   - С верой в Бога и его благодать, одно и тоже.
   - Это разные вещи.
   Я промолчал.
   - Христианина определяет вера в Триединого Бога. - Попадья оторвал взгляд от кроссворда и посмотрел на меня. На левое стеклышко его очков в толстой черной оправе что-то прилипло. - Более того, если человек делает хорошие дела, но делает это не во имя Бога - это не истинный христианин. Основная цель жизни любого христианина - стяжание Духа Святаго, возвращение к своему истинному божественному, догреховному состоянию. Ты помогаешь человеку как творению Божиему, ты исполняешь Закон Божий, смысл которого в искренней любви. Если ты просто делаешь добро человеку ради человека, это не плохо, просто это не совсем полноценный поступок. Ты в этот момент забываешь о Нем, который все это создал и тебя, и того человека и заповедовал вам любить друг друга.
   Он снова вернулся к книге.
   - А когда Ева стянула яблоко с древа?
   - Грехопадение. - коротко бросил он. Спустя несколько секунд продолжил. - Когда Господь сотворил людей, они были совершенны и всемогущи. Они обладали всем объемом знаний о Вселенной и нашем мире, были наделены гигантскими возможностями, которые современной цивилизации даже и не снились. Однако потом они согрешили и были изгнаны из Рая.
   - Люди захотели знать все, да?
   - Знаешь, все равно, что папа от тебя, когда ты был маленьким спрятал коробок со спичками и сказал тебе, не трогай сынок, спички не игрушка. А когда папы не было дома, к тебе в гости пришел друг и сказал: да че ты зажги и се, не страшно, клево будет, а потом сдрыстнул. Ты не послушался Отца, но послушался друга, зажег спички и чуть не случился пожар. Хорошо, что отец вернулся во время, потушил огонь, а потом спросил, кто зажег спички? А ты ответил, я зажег, потому, что друг тебе сказал это классно. Ты не сказал, извини меня папа, я ослушался тебя, не поверил тебе, родному, который меня родил, который заботился обо мне, а поверил другу, незнакомому мальчишке. Естественно отец для вразумления твоего, для правильного воспитания твоего наказал бы тебя, и с этим другом разобрался бы. Кстати спички сами по себе хорошая вещь, просто в тот момент ты еще не дорос до того, чтобы правильно обращаться с ними. Так и познание добра и зла, на тот момент было лишним для людей.
   - Наказал Боженька...
   - Да. Но изгнание произошло не из-за самого факта греха, а из-за того, что люди не покаялись.
   - Ева обвинила змея, а Адам - Еву - заключил я.
   - Грехопадением стало отступление человеком от воли Божьей. Человек был совершенен, но у него была свобода выбора, он сам мог принимать решения. Опять таки в воле Божьей было не открывать всего человеку сразу, познание добра и зла. Ева не поверила Богу, но поверила змию, когда он сказал ей, что после того как она попробует яблоко, то будет все знать, будет как Бог.
   - Человек был совершенен?
   - Когда я говорю, что человек был совершенен, это не значит, что он был абсолютно всемогущ и абсолютно познал истину. Абсолют может быть только один - Господь Бог, и вся полнота знаний может быть только у него. Но на самом деле в грехопадении даже не это самое главное. Не то, что человек нарушил Божий Закон и возжелал возвыситься. А то, что человек в момент ответа не раскаялся, не признал своего поступка. И Адам и Ева не признали этого.
   - Он их и изгнал...
   - Изгнание из Рая - это есть забирание Божественной Благодати, совершенства и всемогущества. И эта благодать забиралась все больше, чем больше было грехов у человечества. Древние цивилизации были более могущественны, чем более поздние.
   - А наша цивилизация? Да она богаче всех предыдущих!
   - Это богатство только видимость. А вот христианин может стяжать Божественную благодать разными способами, добрыми делами, молитвой и так далее, но обязательным условием является то, чтобы все это делалось во имя Бога.
   - Знаешь, Попадья в твоей Вере, что-то не увязывается. Если человек был совершенен и всемогущ, зачем же ему яблоко?
   - Запретный плод всегда сладок.
   - А может в человеческой вере первородным грехом было соитие? И если так, то мы и сейчас грешим.
   Я засмеялся от сказанного мною, Попадья похихикал.
   - Да когда это я последний раз грешил? То, что болтается у меня между ногами, скорее засохший желудь, чем орудие греха!
   - Ага ага.
   - Но во снах все иначе. Во снах всегда все иначе. Я нередко вижу себя молодым. Вижу Софию с голой грудью лежащую на траве у пруда.
   - Софку, сиделку что ли? Сказочнику ну ты и извращенец...
   - Да что б тебе, что ты вот это мелишь!
   Мы дружно заскрипели.
   - Моя София-бусинка, родненькая моя...
   - А я тоже, бывает, вижу незнакомых мне женщин, они садятся сверху и мне кажется слаще и нет ничего...а вот знаешь, Маришка, царство ей небесное, ни разу ее во сне не видел. А очень бы хотел...
   - Вот решил Адам Еве змия под кожу засунуть - во тебе и грех на душу! Я захрипел от собственной шутки. А что? Она показалась мне смешной.
   - Первый грех был с нарушением воли Божией. Яблоко! - воскликнул Попадья. - И последующим нераскаянием. - уже тише. - Именно нераскаяние предопределило дальнейшие события. Человеку было сказано, что в поту будет он добывать хлеб свой и в боли рожать детей своих и что будет жена иметь влечение к мужу своему и он будет над ней господствовать. А совокупление было потом, после него родились Каин и Авель. Понимаешь, Сказочник, совокупление как таковое стало необходимостью, так, как от человека забиралась...
   - Благодать - вставил я.
   - Именно. Человек становился менее совершенным, все дальше удалялся от Бога. В своем первородном, догреховном состоянии человеку это не нужно было. Он был настолько возвышен, что получал удовольствия несоизмеримые даже с миллиардами самих фантастических оргазмов, он пребывал в Божьей Благодати, в состоянии вечного блаженства. Совокупление - это жизненная необходимость, это грубое физическое удовольствие, которое дано нам за наши грехи.
   - Хороши грехи!
   - Я понимаю, что тебе это трудно понять и принять это, но я тебе говорю так потому, что сам на себе испытывал действие Божией Благодати. Мне, грешному был дан мизер, но и этого было достаточно, чтобы все понять.
   Что же ты понял, старик? Что же ты понял?
   - Уж поверь мне, плотских утех я испытал немало, есть вещи по сравнению с которыми это все просто детский лепет.
   - Да? И что же это?
   - Божья Благодать...
   - Я познал такое, что ни один глупый человечишка не познает никогда! И никакая это не Божья Благодать... это проклятие!
   - Не гневи!
   - А что же это твоя благодать?
   - Божия Благодать - это благодать Духа Святаго, - спокойно ответил Попадья. - это когда Святой Дух входит в Человека и все его естество, вся сущность очищается, внутри не остается места для греха. Человек становится подобен Богу и Бог постоянно пребывает в нем. Но необходимо помнить, что у человека при всем при этом остается выбор. Это его привилегия, но в то же время в этом кроется и опасность. Раньше людей был сотворен мир ангельский, невидимый. И ангелы более совершенны и могущественны чем люди, однако и у них есть выбор, и они могут упасть. Как упал Денница, самый могущественный, совершенный и любимый Богом ангел и превратился в ... неохота это имя произносить. А упал, потому, что посчитал, что он сам достиг много и может быть выше Бога.
   - За что ж тебе Благодать то дана была? За что это?- Благодать может даваться человеку просто так, может за дела его, в этом случае он ощущает близость Бога, а может и забираться. Это самое страшное, - Уткин скорчил гримасу. Жаба, которая съела ядовитого комара. - потому, что в это время человек становится беззащитным, и как правило пускается во все тяжкие. Часто так Господь испытывает людей, и здесь очень важно как человек поведет себя после своих выходок - либо покается, либо наоборот скажет, что здорово провел время.
   - Я видел свою смерть! - затараторил я. - Десятки смертей! Я видел...- мой голос упал до шепота... - я видел Вавилон, Карфаген, Попадья, я был в нем, я людей убивал, меня убивали... Это моя Благодать? Нет... нет не слушай меня, не слушай...
   - Ты мне это уже говорил...
   - Да... это ж все мои сказки.
   Мы помолчали.
   - Знаешь - заговорил я, - тот же христианин, какой бы добрый он не был, как бы Господу не служил - грешить не перестанет.
   - Сказочник, все мы грешили, грешим и будем грешить. Все абсолютно, и святые грешили, и праведники. Безгрешен только один Бог. И он прямо говорит, что человеку невозможно сохраниться от греха. Человеческая природа слишком слаба по сравнению с теми силами, которые действуют в мире, я имею в виду мир невидимый и падших ангелов во главе со своим руководителем. И, чем дальше от нас отходит Божия Благодать, его защита, тем сильнее нас терзают темные силы и тем сильнее мы еще после этого грешим. Но Господь не требует от нас того, чтобы мы перестали грешить! Он знает, что это только в его силах. Он требует от нас только одного, того чего не сделали Адам с Евой - искреннего покаяния. Признания того, что не мы самые умные. Искреннего сожаления о своих ошибках!
   - Да, да и попы туда же!
   - Церковь - это другая песня.
   - Нынешняя церковь, как была так и есть - река, текущая золотом. И полный загон скота, да. Я вот тебе что скажу, мне было лет тридцать, я жил в небольшом городке в Сибири, и там на всю округу было две церкви, так попы там разборки учиняли за паству! - я засмеялся своим скрипучим смехом. - Ага, ага!
   - Не все такие. В моем родном селе, где я вырос, был старенький храм и был там батюшка Рафаил, он сам этот храм и выстроил на пожертвования, сам цемент мешал, сам кладку делал, все сам. А сам все это время жил в землянке. А когда построил храм, люди к нему ходить начали. Вот душа тянет туда и все. Бог ему помогал, это точно. А позже при храме и новый детдом построили. И батюшка все время с детьми проводил. И не было у него ни машины, ни квартиры, он все время с детьми да с детьми и службы служил в храме. Вот так. Богоизбранный человек батюшка Рафаил.
   - Ну не все, но большинство. А еще, ты говоришь, что древние были могучие - я передразнил его. - А мы то еще могучее стали.
   - Ааа - он махнул рукой - это все прошлая песня, ты и сам знаешь. Ни черта люди не могучие.
   - Так то оно так, а когда ты читаешь вот эту книгу, или сидишь на горшке, или смотришь телевизор, или звонишь детям, ты думаешь об этом, а Уткин, скажи? Думаешь, или нет?
   Он ответил:
   - Как и прежде цивилизация дойдет до пика своего могущества и потом скатиться вниз, как всегда было! - отчеканил он.
   - Ага, вот так и будет вам всем! Люди... все им по лбу! Ни черта не изменились, да-да, войны, грабежи, убийства, разврат, да так и есть, где же Боженька, чтоб вразумил их? Не он ли им же и помогает?
   - Да, многие люди не совершенны, многие почти приблизились к этому, но люди сами испортили себя, они не чтят заповедей!
   - Да? Каких таких заповедей? Кто их придумал? Апостолы? А мусульманам кто заповеди придумал? А китайцам, а индусам?
   - Они их переиначивают!
   - Переиначивают! Да вся ваша вера одним зерном сеяна! - огрызнулся я, - Божественная благодать!
   - Что за вздор!
   - Я говорю, что человек как был волосатым животным так им и остался, без смысла в жизни! А Боженьке наплевать!
   - Не смей так говорить!
   - А вот и буду!
   - Не хочу этого слушать!
   - Нет уж, слушай, кой начал! Да, у волосатых животных стало больше оружия, больше лекарств, волосатые животные научились строить высокие дома, летать как птицы, ходить по морю, но с каждым шагом волосатой лапы появляются новые проблемы - болезни, экология, всякие бедствия. Вот как! А Боженьке на все это наплевать: Ну вас в баню! Живите, как хотите! Тьфу на вас!
   Я от души заскрипел
   - Бог разума людям дает.
   - Да только люди твердолобы однако! И Боженька того же раз столько уже лет в оду и туже игру играет!
   - Перестань, что ты говоришь такое!
   - И не перестану! Во тебе!
   И я как мальчишка скрутил ему дулю. Встали мы с Пупой и вышли из беседки. Дождь льет, я Пупу укутал, накинул капюшон на голову и потопал в Дыру.
   Он меня звал, а я не оглянулся. Вот такой вот я, мой родненький, ни терпения, ни ума нет.
   Вот так все и было.
  
   Беседы о Человеческой Вере N 3. Комната отдыха. Запись сделана на мой диктофон.
  
   Я решил извиниться перед Попадьей. И все-таки выслушать его до конца, если конец у этой темы вообще есть, кроме моего раздражения и Боженьки, который все видит, все слышит!
   Я и пупа снова пошли к Попадье, думал в этот раз он уж точно меня пошлет куда подальше. Я увидел его сидящим в своей коляске в комнате отдыха у окна. Он смотрел в окно.
   Я опустился в кресло рядом с ним. Он все также смотрел.
   - Привет, Попадья - сказал я.
   Он молчал.
   - Я... это извиниться хотел перед тобой за... и Пупа тоже. Пупа забрался к нему на колени и обнял. Попадья нежно погладил его по голове.
   - не нужно пере домной извиняться - ответил он.
   - Чего это с тобой?
   - Сон я сегодня видел...
   - И чего?
   - Когда я был молод, еще до того, как в шахту упал, летом мы с Маришкой и с детьми часто ездили к теще в Холодный Лес. Вечером теща с детьми, а мы с Маришкой на велек и в поле. Я за рулем, Маришка на багажнике. И вот мы мчимся с холма, да на бугор как наскочим и в забор. Оба в кусты и слетели! - он захихикал - Маришка босоножки порвала, я руку ушиб, но смеялись помню чуть пупки не надорвали. А потом дальше в поле погнали. Там поля эти огромные, целые моря. А по середке березка росла, как ее там угораздило появиться, и не срубили же. Мы в поле заберемся, к березке, там по дней траву помнем, а потом лежим и разговариваем до рассвета... И так каждую ночь, когда дети засыпали, мы на велек и к березке...это были лучшие дни в моей жизни. А после того, как Маришка умерла, я больше никогда не был у той березы, хотел съездить, но так и не решился. И вот сегодня мне снилась эта береза, одинокая в поле, а рядом с ней Маришка стояла и махала мне...видать время мое пришло, ждет она меня уже... и я жду, когда снова увижу ее...
   - Ты чего это Уткин? Это сон, добрый сон раз жену свою видел, мне тоже сняться сны, странные сны, они снились мне всю жизнь...
   - Нет, она меня ждет и мне нужно к ней идти...
   - Не говори так, не говори. Это не так. Вот как часы отобьют твой час - так пустишься в последний Путь. Ты тут еще всех нас переживешь.
   Попадья улыбнулся, посмотрел на Пупу.
   - Ох, Пупа, ну и друг же у тебя...
   - Попадья, я тебя спросить хотел...
   - О чем?
   - О человеческой вере.
   - Ну, спрашивай.
   - Ты Попадья, как истинный ученый, историк, ты признаешь Веру в Бога?
   - Ха - он хмыкнул - Ну, насчет того, что истинный ученый никогда не признает Веру, потому что это будет противоречить законам научного мира, тут я с тобой не согласен. Проблема в том, что мир познаваем, но он никогда не будет познан до конца. Платон сказал: я знаю то, что я ничего не знаю. Разве это не актуально сейчас, а? Человек слишком самонадеян. Он открывает какой-то закон природы и мнит, что он познает ее. Затем открывает другой закон, опровергающий первый, но тоже действующий и понимает, что природа более многогранна, чем он предполагал. Если человек не может объяснить с научной точки зрения какое-нибудь явление, в том числе связанное с верой, это не значит, что это явление не научно. Возможно, наука еще просто не дошла до того, чтобы объяснить это. Вот моя мысль.
   - Чего то я не понял.
   - Ну, вот, если вот нескольким людям завязать глаза и дать пощупать слона, но при условии, что они его никогда не видели и спросить потом что из себя слон представляет? Один скажет, что это большой червь, ну он щупал хобот, другой скажет, что это большая колонна, нога то есть, ну третий еще что-нибудь другое.
   - За хрен его ухватит!
   - И каждый, заметь, - продолжил Попадья, - будет верить в свое и доказывать свою правоту. А вот наиболее полное описание слона сможет дать только тот, который будет смотреть на слона с большого расстояния. И то это будет только внешнее описание. Так вот Вера открывает глаза человеку, который стремится постичь, в том числе и ученым. Истинная вера не может противоречить науке. Чаще всего науке необходимо просто немного подрасти. А то у нас как, вышел человек в космос, болтается как говно в проруби в своей консервной банке у своей орбиты и мнит себя покорителем Вселенной, кричит о торжестве человеческого разума.
   - Я вот тут с тобой согласен! Я не очень люблю людей! Да да, не люблю я вас и все! Но могу сказать тебе, что человек - редкое биологическое творение, но это творение эволюции и времени... Пусть человек и ошибка Системы, но все же в людях заложено очень многое, но они просто не могут открыть этого в себе, они не готовы к этому, и никогда не прейдут к этому. Уже не придут, ага. Стали на неверный Путь. Туда вам и дорога!
   - То, что человек удивительное создание и в нем скрыты огромные резервы, я с тобой согласен. Но могу сказать следующее - человек сам никогда не сможет их реализовать без Воли Божией...
   - Он ничего не сможет без Энергии, это тебе никакая то там Воля Божья, ага!
   Он пропустил мои слова мимо ушей.
   - Кто знаком с верой, тот знает, чтобы человек не произносил и чтобы он ни делал, это не значит, что Бог поможет ему в земной жизни. Более того, на протяжении всей человеческой жизни Господь может отворачиваться от человека, каким бы порядочным тот не был. Не смотря на это, верующие люди идут на все эти лишения и даже на смерть. Они осознают, что могут не получить ни помощи, ни поддержки и в то же время они твердо знают, что все в руках Божьих. Благодать не всегда дается за добрые дела. Часто она дается грешникам для их вразумления.
   - Может, твоя Вера еще скажет мне, что человек произошел не от обезьяны? Боженька все устроил?
   - Я то думал... - Попадья посмотрел на меня. Его рот превратился в узкую полоску под носом. - Поговори об этом с сэром Уоллесом, или с Дарвином, который сказал: Начало развития его приковано к Престолу Всевышнего.
   - А что твой Даврин?
   - Дарвин. Чарльз Дарвин - поправил он меня.
   - Да, Дарвин, я знаю, знаю.
   - Дарвин сам много лет был церковным старостой в своем приходе и никоим образом не отрицал существование Бога. Кстати, сейчас ученые подвергают сомнению родственность этих хабилисов и сапиенсов, ага, я слежу, что там твориться за Дырой.
   - Да они все переливают из пустого в порожнее! И никогда им не найти ответа!
   - Почему это?
   - Потому что... потому что...
   Что же я ничего ему не сказал? Сказал бы как есть. И все равно не сказал. Хватит, наговорился я уже. Не хочу, чтобы и здесь меня считали больным на голову. Да так и есть. Сказки это одно, а...
   Что?
   Ничего!
   - Ну? Опять не знаешь ответа на вопрос?
   - Не знаю и не могу сказать - разные вещи.
   - Ладно.
   Сказочник и в Африке Сказочник. Я просто Сказочник. Все здесь знают, что я Сказочник, пусть в моих словах нет никакой лжи. Я уже смирился.
   Мы помолчали. Каждый думал о своем.
   - Значит, ты веришь, что Боженька... Бог создал землю за семь дней, да?
   - Насчет семи дней... это как посмотреть. Дни какие, земные, али нет. Что для человека день, для Бога секунда, или того меньше, а может быть и наоборот. А если говорить серьезно, Сказочник, мне наплевать на всю эту научную шушеру, я думаю если Паскаль, Ньютон, Дарвин, Кеплер, Линней, Кельвин и многие другие ученые не сомневались в существовании Бога, то наверняка они это научно обосновывали, а мне... мне и не нужны эти обоснования.
   - Ага, тебе не нужно, а знаешь что нужно человеку, а? Нужно было всегда? Сказать тебе? Я скажу. Верить. Главное, что человеку нужно на протяжении всей его истории - верить. Ему нужно найти обоснование всего и вся, а если это за гранью понимания, все можно спихнуть на Боженьку, ага!
   - Хоть ты его тресни, а! Вот вредный то какой!
   - Асм есьм!
   - Тьфу! - Попадья махнул на меня рукой.
   - Скажи мне Попадья, а среди верующих говно попадается?
   - Что ты такое говоришь?
   - Я говорю говно в Бога верит?
   - Что за вопросы глупые? - Опять он на меня глаза вылупил. - Сколько можно уже, а?
   - Ничего не глупые. Я про плохих людей говорю. Среди верующих люди плохие есть?
   - Есть, как же не быть. Есть и те, кто верой только прикрывается, чтобы дальше гадить, но им все кажется, что они не гадят. Всяк креститься, но не всяк верит. А есть и много порядочных людей среди неверующих, людей искренне делающих добрые дела. Они могут быть приятны людям, приносить им добро и радость. Но не знаю честно, что легче - быть действительно порядочным человеком или искренне поверить в невидимое. Хорошим человеком быть можно и без Веры, но приблизиться к Богу без Веры нельзя.
   - А... христиане могут мусульман любить, а? Они ж всю историю воевали...
   - Достойные люди есть в каждой религии. Кстати Новый Завет не отрицает, что в Царствие Небесное могут попасть люди других конфессий. Но при этом нужно осторожно подходить к каждому вопросу. Каждую религию или учение необходимо рассматривать отдельно. Взять, к примеру иудеев, от которых и пошло распространение знания о Боге в нынешнем виде, я имею ввиду Библию, Тору. Ведь они не признали Христа как Бога, как Мессию и убили его. А сейчас сами продолжают ждать Мессию, то есть с точки зрения христианства они ждут Антихриста. Мусульмане признали Христа как пророка, но не как Бога. Истинный христианин должен с любовью относиться ко всем представителям других конфессий, он должен искренне молиться за них, чтобы Господь их вразумил. Это очень тяжело. Но своей вере он не имеет право изменять. Я понимаю после этих слов ты можешь сказать мне, а как же Крестовые походы, кровавое крещение Руси, инквизиция и таких примеров к сожалению огромное количество. К несчастью люди не всегда правильно воспринимали Слова Божии, а зачастую и просто прикрывались ими. Но если человек не соблюдает Закон, это не значит, что этого Закона нет.
   - Законы для тех, кто хочет в них верить - буркнул я.
   - Что?
   - Ниффто!
   - Сказочник, тебе лет сколько?
   - Много!
   - А мне кажется не шесть с хвостиком.
   - Закон, закон! Иисус не законы писал, он проповедовал Путь...
   - Какой еще Путь?
   - Путь... праведной жизни, если хочешь могу и так назвать, но Путь это...
   Я замолчал.
   - Ну, что есть Путь?
   - Иисус шел праведным Путем, и тем же еже с ним должны были и люди идти, а они все испоганили. Он любил гадских людишек, а они ему в лицо плевали да еще и на кресте распяли. Правильно Рим говорил, люди всегда на всех плевали, потому что мир никогда не измениться.
   - А кто такой Рим? Это ж древний город...
   - Неважно. - я отмахнулся. Слушай, вот ты говоришь... ой у меня уже голова от всего этого болит... Христианин должен с любовью относится ко всем представителям других...
   - Конфессий!
   - Ага, конфесий. Он должен искренне молиться за них, чтобы Господь их вразумил. О чем вразумил то?
   - О праведно Пути и праведной жизни.
   - Ну ты еще мне про Библию туту расскажи...
   - К тому что написано в Библии нельзя относится буквально. Это квинтэссенция знания, часто даваемая людям не в прямой, буквальной форме.
   - Все это выдумки!
   - Не совсем. Верно то, что все события, описанные в Библии являются не косвенными, а умело завуалированными. Все нужно понимать по другому, но сумеет ли это понять современный человек - вот в чем вопрос. Истинный ученый никогда не признает веру, т.к. это будет противоречить всем законам научного мира. Но: найти Путь, ведущий к объяснению религиозных чудес с точки зрения науки - вот стремление истинного ученого. - Я много читал о том, что всем библейским чудесам дано реальное научное обоснование А половины и вообще не было, выдумки это все!
   - Сказания в Библии, как я тебе сказал, описаны образно и понимать их нужно не буквально.
   - А может и понятие Бога не стоит понимать буквально, а?
   - Ой, Сказочник, много ты не знаешь...Человечеству то знания об истинном Боге были не всегда доступны. Впервые они были даны евреям, как богоизбранному народу, однако в последствии они в основной своей массе утратили этот статус и пустились во все тяжкие. Народы, которые пребывали и пребывают в неведении есть язычники. Однако стоит помнить, что среди них есть тоже достойные люди, которые угодны Богу и которые совершают Богоугодные дела. Об этом много написано в Новом Завете. Молиться нужно о всех этих народах, чтобы они познали Истинного Бога. А Бог один. А то что люди раньше поклонялись своим богам и как правило различным стихиям, так всему свое время. Пришло время познания, у них сейчас есть возможности, которых они были лишены раньше. Но все те боги, которым они поклонялись, это не боги - это духи, которые правили людьми после оставления их Божьей Благодати, кем - то в большей, кем -то в меньшей степени. Духи соответственно нечистые. И есть много исторических свидетельств, доказывающих как изгонялись эти духи святыми людьми из различных идолов. На разных этапах своей истории человечество в большей или меньшей степени отходило от Бога, были периоды когда о нем вообще забывали. Но Бог есть.
   - Черта с два!
   Он никак не отреагировал на мои слова, а все так же в свойственной ему неторопливой манере, продолжил.
   - Я могу сказать тебе, что представить Бога нельзя. Я верю в три его сущности. Бог Отец, Бог Сын и Дух Святый. Но... познать и осмыслить это до конца, своим разумом, нет, человечек никогда не сможет. Нельзя воспринимать все буквально, как и в Библии, - он довольно хмыкнул. - вот, сидит на небе Бог Отец - старец с белой бородой, Дух Святой - это голубь и Иисус Христос его сын. Это все так, условно. Но в то, что Христос был на земле и умер, и Воскрес потом - все так и есть,
   Да этот человек действительно жил, но был ли он сыном Бога?
   но Иисус Христос - это только одно из проявлений истинного Бога, а всего их три, по крайней мере, открытых людям.
   - И кто они?
   - Во-первых, это Творец всего сущего, всей Вселенной, во-вторых это Дух Святый, который пронизывает все и вся, и Иисус Христос - Сын Божий, Богочеловек. Первые две сущности не имеют тела, они невидимы, они повсюду, но это нельзя себе представить, нельзя. И Бог пронизывает все, он везде, он даже в самых элементарнейших частицах.
   - Ааа... Боженька это все ваша людская фантазия. А Иису всего лишь человек! Правда знающий был...
   - Бог не плод человеческой фантазии. - уверенно ответил Попадья. - и никогда им не был. Я его ощущаю. Всегда. Он говорит со мной. И не говори так больше. - он потряс передо мной пальцем, как строгий учитель.
   - Ага, ага. Может, Бог - это доброе в человеке, и злое тоже. Человек сосуд греха и благодати, ад и рай. Вот оно в людях все, внутри, доброта и ненависть.
   Попадья помолчал, потом заговорил:
   - Ты правильно говоришь, Бог внутри каждого человека, как и ад и рай. Но в то же время все это и вокруг нас. - правой рукой он поскреб дряблую щеку. - В Православии принято выделять тройственную природу человека, как я и говорил - дух, душа, тело. Так вот то чем ты назвал Богом есть православное описание души. И ты все правильно сказал. Душа это и психика человеческая, и внутренний мир, и все скрытые возможности, все установки по отношению к себе и окружающим. Но, - он оттопырил указательный палец вверх. -душа мертва без духа - высшего начала, именно того, что дается от Бога. - Попадья внимательно посмотрел на меня. - И обожествлять человека неправильно. Сказочник, мне трудно будет донести до тебя эти вещи, потому что я обычный человек. Но на земле жило очень много удивительных людей с удивительными возможностями, знаниями, которые могли беседовать с Богом и видеть его.
   Ты говоришь правду старый человек.
   - Видишь, мне сложно на словах описать мое восприятие Бога, потому, что я его физически ощущаю, это трудно передать. Но я попробую донести до тебя его глас.
   Наверно точно также, физически, я ощущаю нависший над человечеством Божий Молот, который через секунду другую размажет людишек о наковальню.
   - И не важно, какие я дела делаю, я знаю, что он есть.
   Точно так же я чувствую Путь. Я просто знаю это.
   - Гораздо проще верить как раз в себя, в то, что видимо и осязаемо.
   - А вот если ты веришь в Бога и совершаешь добрые дела у тебя нет гарантии, что ты получишь награду, а? Попадешь к Боженьке на небеса?
   - Есть Закон и его нужно выполнять, понимаешь?
   - Нет! Для меня Богом всегда были и останутся мои мама и папа.
   - Бог выше твоих отца и матери, потому, что он дал жизнь и им в том числе.
   - Нет! Хватит! Я скажу тебе про Иисуса Христа, все скажу и про Боженьку твоего скажу! Иисус Христос был человеком, таким же, как ты. Это был хороший человек, да, его доброта и любовь были велики, как и любовь людей к Богу велика! Иисус никогда не превращал воду в вино, не изгонял бесов, не излечивал немощных, не ходил по воде. Это был человек, с его слабостями и пороками. Но этого человека отличало одно - он был Знающим! Он просил людей - исправьтесь, одумайтесь! Но никто не услышал его! Он умер за то, что хотел вас спасти, жалких людишек! Вы думаете он вас спас - нет! Умер от людских рук! Не послушай Иуду, сделал по-своему, но ничего не вышло. И вы навсегда отвергли руку, которая бы вытянула вас из болота! А потом его ученики возвеличили его, теперь его образ живет в миллионах сердцах, но слишком поздно, но живет образ мысли, но не Путь. Путь мертв. Уже поздно, мой друг. Поздно. Ведь ничто не изменилось с тех пор. Его слова не дошли до людей. И нет Бога в мире, но для вас он есть. Можешь и дальше молиться ему, но все равно вы все подохните...
   - Бог тебя любит
   Ага! Любовь! Любовь - круги на воде!
   - Любовь как ни странно это, прежде всего, тяжкий труд. Это готовность пожертвовать ради кого-то всем при этом, не ожидая взамен ничего, чтоб ты знал! Я просто знаю, что Бог есть, я всегда знал. Это не зависит от того, читаю я Библию или древний манускрипт. И верны ли они. Это трудно объяснить, но я в прямом смысле ощущаю его присутствие. Даже если предположить, что найдутся неопровержимые доказательства того, что Библия не совсем верна, для меня это ничего не изменит. То, что есть у меня внутри забрать невозможно. Забрать это может только Бог.
   - Ты прав, Попадья, то, что внутри забрать нельзя. Вера это то последнее что осталось у человека, то, что сломить нельзя. Это его последняя надежда, последний перевал. Когда во что-то веришь, ты просто знаешь, что это есть, чувствуешь.
   Он замолчал. Снял очки, протер их рукавом свитера. Потом тихо заговорил, уставившись в окно на рощу. Некоторые деревья, уже нарядились в золотые одежды, другие еще не скинули зеленые листья.
   - Тогда, много лет назад, когда я упал в шахту... я лежал там, на дне, один в темноте, не мог не пошевелится ни слова сказать, лежал и думал о своей прожитой жизни, и плакал, боялся, что так и умру здесь и никто меня не найдет. Я не хотел умирать, я боялся смерти... а потом я почувствовал Его, я не могу этого описать, не могу. Я попросил его: "Господи прошу, помоги мне, спаси меня", а Он ответил мне. Он ответил мне. Я закричал. Спустя некоторое время меня нашли. Правда, ходить я уже не мог. И с тех пор я всегда ощущаю его здесь. - Попадья положил руку чуть выше сердца.
  
   Больше мне спросить у него было нечего. Устал я слушать. И пересказывать тебе устал, не серчай мой драгоценный Посторонний Т., надеюсь, я ничего не напутал.
   Вот такие вот люди. Вот такие вот.
  
   Путь есть Путь.
  
   74
   Сегодня утром София кое-что мне рассказала. Она тоже, не знала с кем поговорить, вот мне все и выложила, как на ладони.
   Утром, она зашла ко мне, как обычно, проведать. Я посмотрел на ее лицо, а глазки у нее красные, заплаканные. Я ж и спрашиваю:
   - София, девочка моя, что это с тобой? Слезы горькие лились, аль нет?
   Она молча села в кресло, подтянула к себе колени, обхватила их руками и тихонько захныкала. Я подошел, стал рядышком и погладил ее по голове, успокаивая. В этот момент, мне показалось, она моя доченька и я хотел утешить ее.
   Она рассказала мне про своих отца и мать. Ни с кем из них она не разговаривала уже долгое время, с тех пор, как уехала из дому.
   Наверно, сейчас она снова слышала их голоса. Они звучали все громче и громче: "Не желаю тебя знать! Убирайся!" Я могу все это придумывать, а могу и не придумывать. Человек не знает, что правда, что ложь. И София всегда думает об этих словах, когда хочет позвонить матери. Это она мне сказала. И каждый раз она кладет трубку телефона на место. Гордость? Возможно. Обида? Возможно. Слишком тяжка эта обида, но время уходит и на место обиды приходит смирение, а смирение уступает место желанию все забыть и все простить, лишь бы просто сказать: "Мам, привет!". Да, все действительно очень просто. Только люди все усложняют. Только люди могут наворотить проблем, а потом с головой кинуться в их решение, и в конце с гордостью трубить на каждом углу, что проблема решена.
   По ее словам, в тот день она сказала матери: ненавижу тебя. А сейчас она готова была отдать многое ради того, чтобы, увидеть мать, прижаться к ней, попросить прощения за эти слова. Все кроме своей гордости. Родители не знают, где она, что с ней, но видит Бог, София просто уверена: она им не безразлична, и никогда не была.
  
   Впервые о том, что она питает страсть к женщинам, нежели к мужчинам, она поняла в одиннадцатом классе, после неудавшегося секса с парнем. Вернее, по ее словам, секс то удался, просто она ничего особого не почувствовала. И второй и третий раз тоже, а вот, когда, на какой-то вечеринке на пьяную голову поцеловалась со своей однокурсницей, тут она испытала несказанное удовольствие. Она просто поняла это... и приняла. Долгое время она боялась признаться в этом своим родителям. Как могла, скрывала свою нетрадиционную сексуальную ориентацию. Ни с кем не встречалась, объясняя это нехваткой свободного времени, стремлением к учебе и юным возрастом. Это была неумелая отговорка, но она действовала. А на втором курсе института, она случайно повстречала девушку, которая была старше нее на два года, училась и работала официанткой.
   - Лера. Она была красивая. Прямые длинные волосы, глазки, как две пуговки, губки бантиком. - сказала София.
   Лера была лесбиянкой. София готова была сказать, что они нашли друг друга, и те дни казались ей самыми счастливыми в жизни. У всех погляди есть эти самые счастливые дни, ага, и у меня есть... были, то есть. Когда она впервые провела ночь с женщиной и поняла, насколько это чувственно и изумительно, сладко, открыто. Все так бы и продолжалось, в тайне от всех, если бы ее старший брат не застукал ее целующейся со своей подругой в клубе. Простая случайность. София говорит, увидала его, и жутко перепугалась: теперь все выплывет наружу. Но брат ни слова родителям не сказал. Позже он зашел к ней в комнату и сказал, что хочет потолковать.
   - Я уже знала, о чем пойдет речь, - сказала София - заранее подготовилась к упрекам. Думала, ну все хана мне. А брат знаете, что сказал? Он сказал: Я на твоей стороне. Давай не трусь и расскажи предкам все как есть. Думаю, они все поймут.
   Он улыбнулся, обнял меня, как всегда крепко-крепко. Я прижалась к нему и разрыдалась. В тот же вечер я и мать наговорили друг другу гадостей, отец молча сидел в кресле, уставившись на свои тапки. Вот дерьмо, лучше бы я молчала тогда! Ведь все могло сложиться иначе! Они же просто могли сказать: Доча, да мы тебе и такой любим. И все! На этом бы все закончилось. Но нет же! Отец швырнул об пол мою фотографию в стеклянной рамке, а мать закричала, чтобы я убиралась из дома. В ответ я и рявкнула: ненавижу вас.
   Это было несколько лет назад. И за это время София ни разу не позвонила им, общалась и виделась только с Денисом, который служил обеим непримиримым сторонам вестником. В последний раз Денис сказал, что мама неважно себя чувствует и хочет увидеть ее. София ответила: нет.
   - Он говорит: она твоя мать, Софа, - рассказывала София - чтобы она не сделала, она твоя мать! А я отвечаю: Моя мать выгнала меня из дому! Она и слышать обо мне не желает, ты сам знаешь! А он все твердил, мол, давно это было и мать всего не поняла. Они все это время пытались вернуть меня, а я все время избегала их. Денис сказал: мать любит тебя, я тебя очень прошу, Софа, пойди к ней, попроси прощения. Это меня жутко взбесило. Я еще и прощение должна просить! За что это? Что я сделала? Я виновата в том, что такая родилась? В чем мой грех? Я не хочу идти к ней, не хочу!
   - Вот, - я протянул ей свой платочек, - вытри слезы, пойдем на воздух - сказал я.
   Она послушно встала и мы пошли на улицу. И пока мы неторопливо прогуливались она рассказала мне много всего. Я привел ее на свою лавочку, весте мы сели и продолжили разговор.
   - Сказочник, вы не против, если я закурю? - спросила София.
   - Да ради Бога, милая - ответил я.
   Она достала из кармана сигареты и зажигалку. Вытянула из пачки одну, прикурила. Закинула ногу за ногу и продолжила.
   - Я вообще то не курю, правда. Это что-то в последнее время хочется до жути.
   Я молча кивнул.
   - Знаешь, - начал я, - курят обычно в тех случаях, когда больше некем дышать... выдыхаешь дым и понимаешь, тебе просто некем дышать...
   Она нежно посмотрела на меня:
   - Возможно...
   А я только и улыбнулся в ответ.
   - А тебя не хватятся в Дыре? Спросят, где это ты запропастилась с утра по раньше. - я задал вопрос.
   - Обойдется. - она затянулась, выдохнула. - Денис то потом еще звонил мне несколько раз, да я трубку не брала. Думала, думала, много думала, но так и не надумала ничего. Да и думать тут нечего. Не пойду никуда.
   - Софа, - начал я, - я не в праве говорить тебе, что тебе делать и чего не делать, но послушай старого человека, который много жизней оставил позади... в смысле долгую жизнь прожил. - я улыбнулся. - Я скажу всего одну вещь тебе, что в своем время мне сказал мой папа, а ему до этого сказал его папа, а его папе, может, мой прадед сказал. Так вот - жизнь коротка, как вспышка света в ночи. И если ты что-то хочешь сделать, Софа, делай сейчас, не откладывай, иначе другого раза может не быть... знаешь, я и сам в это не верил, а вот, однажды, помню вот, как вчера было, я на работе был, а отец один дома остался, он любил у меня в саду ковыряся, и я дума, дай позвоню ему, узнаю как он себя чувствует, чем занимается, вот просто позвонить захотелось, голос его услышать... а потом, я подумал, да ну, не стоит, че старика отвлекать... а когда домой вернулся, он мертвый лежал на грядке, будто заснул...
   - Мне так жаль...
   - Это было давно... но я продолжаю танец с памятью.
   - Я и не знаю, как поступить...
   - Сердце твое знает. Оно все знает.
   - И что я ей скажу после стольких лет?
   - Не нужно ничего говорить. Ты на нее посмотришь и глаза твои все ей скажут, глаза лгать не умеют, а мать, она то всегда в глаза смотрит и все видит, уж поверь мне.
   - А отец, уж то точно не промолчит.
   - Завтра возьми да поезжай, поезжай к матери, если этого не сделаешь, каить себя будешь
   Вот так мы с ней и поговорили. Драгоценный мой, вот ты как думаешь, верный я дал ей совет, а? Я ж за всю свою жизнь ни одного совета не дал. Не кому было их давать то.
  
  
  
   Сон. Сон разума рождает чудовищ. Мой сон разума рождает вожделенные мечтания. Бывали и чудовища, но их уже давно нет.
   Мой сон... мой сон...вернись ко мне, мой сон.
  
   кругом только снег... Ветер завывает, как раненый зверь, хлопья снега несутся прочь, и я среди них... кто-то невидимый зовет меня в метель и босыми ногами я ступаю в снег и ухожу все дальше и дальше... повинуясь зову, я бреду в снежной метели, в чем мать родила. Одиночество. Одиночество. Все дальше и дальше и дальше... я вижу только свои ступни и, подобно кораблю, потерявшему за тучами путеводную звезду, я плыву в белой метели неизведанно куда... я лишь бреду на зов, и странный голос не умолкает... я оборачиваюсь и не вижу своих следов, кругом только снег... все позади исчезает в снежной метели, а что там, впереди - сокрыто белым безмолвием. Я вижу только свои голые ноги, которые несут меня в снежной метели. Наверно, это единственное что имеет значение.
   Все идти и идти. Никогда не останавливаться. Все меняется. Все постоянно. Ничто не меняется, кроме времени, которого не существует. Время существует. Время иллюзия. Кто зовет меня?
   Я иду... иду... будь ты проклят...я иду...
   Мир снов исчезает в темноте прошлого, настоящего и будущего. Я хотел остаться там, в белой метели, без нужды, без имени, без цели. "Время пришло"... "пора Мио"... "открой глаза"...
  
   Первая поступь осени. Еще не тронутая желтизной густая листва. Такой теплый день. Легкий ветерок что-то шепчет. Ветер говорит со мной? Невыносимо яркое солнце почти скрылось за горизонтом, а перисто-кучевые облака продолжают бежать вдаль. Я стою в поле, среди ярких цветов, я погружен в раздумья. Здесь, среди красоты живописной природы и трепетания многообразия жизни, я чувствовал себя потерянным... в этой Вселенной. Мне кажется, я стою среди миллионов цветов-солнц, оставленный, брошенный, один в холодном, безжизненном пространстве космоса. Теперь жизнь кажется другой. Теперь жизнь имеет иную значимость.
   Что было в этой жизни? И чего не будет никогда?
   И вообще, было ли в ней хоть что-нибудь, что можно будет унести с собой?
   Наверно...
   Сейчас никто не сжимает мою руку, никто не обнимает, но мне так этого хочется. Больше всего на свете. Любовь, если такая и была в жизни... ушла. Я знаю, она была. Много раз, но в лице одного человека. Теперь же я один. Как и должно было быть. Ни семьи, ни детей, ни родственников, ни близких. Никого нет...
   Но я вернулся сюда, в это чудесное место. Когда-то давно, после свадьбы, мы купили небольшой домик в этих местах. Но с тех пор как я покинул его, прошло много-много лет. В этом доме живут другие люди. Откуда мне это знать? Я знаю. За все это долгое время место не сильно изменилось, ведь оно осталось в моей памяти и с ним связаны только лучшие воспоминания. Когда я увидел свой дом... я не узнал его. Через стальные прутья калитки я смотрю на то место, где провел лучшие моменты своей жизни. Я улыбаюсь и плачу. Я дома.
   Во дворе с криками бегают двое мальчишек и девочка одетая в розовый купальник. Совсем маленькие. Они носятся по саду, обливая друг друга водой из шланга для поливки цветов. Я замечаю, что у дома достроен второй этаж и летняя кухня, цветочный сад расширен, молодые деревья выросли и их ветви нависают над беседкой, которая осталась на своем месте. Старую черешню с раскидистыми ветвями срубили. Много чего в облике дома и во дворе изменилось, но я увидел самое главное, что время не тронуло... увидел навесные качели. Они все также болтаются на ветвях могучего дуба.
   Я вхожу в калитку и словно завороженный иду к качелям. Усаживаюсь на них и раскачиваюсь. Ко мне подходит мальчик, лет семи, в ярких голубых шортах, весь измазанный высохшей на солнце грязью и травой, но довольный и счастливый.
   - Дедушка...- говорит он - это наша качеля!
   Он смотрит на меня. Я улыбаюсь.
   - Я знаю - отвечаю я.
   Мальчик зачарованно смотрит на меня, будто бы я выгляжу странно, но совсем не пугающе.
   - Дедушка, а сколько вам лет?
   - Много, очень много, я и не помню.
   Затем подбегает второй мальчуган, немного старше.
   - Здравствуйте! - говорит он.
   - Здравствуй. - отвечаю я.
   - Как вас зовут? - спрашивает тот, что помладше.
   - Мио.
   - Какое смешное имя!
   Мальчишки смеются, а я продолжаю улыбаться и покачиваюсь на качели.
   - Меня зовут Артем, а это мой брат Женька!
   Тем временем к качелям подходит девочка в розовом купальнике.
   - Дедушка, покатаете меня? - спрашивает она.
   И он усаживаю ее на руки.
   Я счастливый старец, окруженным своими внуками, это восхитительно... быть с внуками и знать, что ты дал жизнь новому поколению, остался в вечности. "И унаследуют наши дети лучший мир, чем мы унаследовали от отцов своих". Откуда мне это знать? Не знаю. Будущее. Разве у них есть будущее?
   Я рассказываю им чудесную историю про бесстрашного капитана Вита, а дети слушают с раскрытыми ртами, пока некий мужчина не появляется из дверей дома. Он спрашивает кто я. Я отвечаю, я не знаю. Я думаю только о детях вокруг меня и том месте, где я сейчас. Я дома. я говорю мужчине, что когда-то жил в этом доме, очень давно. Потом я нежно опускаю девочку на землю, прощаюсь и ухожу. Мужчина что-то кричит мне в след, но я очень далеко, я в своих воспоминаниях. Я ковыляю до калитки, выхожу и скрываюсь за забором... и чувствую чувствую холод метели и снежинки на своем лице...
  
   я бреду к одиноко растущему дереву на вершине холма. Цветущие луга, зеленые тенистые рощи, небольшое озеро, в котором мы когда-то купались голышом в свете полной луны. Я буду помнить, иначе нельзя. Уйдя из этого мира без воспоминаний, я погибну, как дельфин, выброшенный штормом на берег, сгинет без океана...
   Дерево по-прежнему там. Одинокое, как и я сам, оно все же продолжает существовать. Подойдя к дереву, я прикасаюсь к нему, на мгновение чувствую его боль и горечь одиночества. Оно что-то шепчет мне.
   - Ты звало меня? - спрашиваю я.
   Как и прежде. Интересно, помнит ли дерево те моменты, когда летом мы сидели под ним, прячась в тенистых кронах от полуденного зноя, или как по ночам, тени среди теней, мы любовались холодным сиянием звезд? Наверняка помнит.
   - Ты помнишь, мой друг? Скоро все закончится. И твоя горечь уйдет...
  
   я ковыряюсь руками в земле под деревом, усердно раскапываю ее, когда до меня доноситься голос:
   - Давид!
   Я поднимаюсь с колен. Через цветущее поле ко мне торопится пожилая женщина.
   - Давид!
   Кто она такая, если знает, как меня зовут?
   - Давид! Давид! Ты ли это? - кричит пожилая женщина.
   Я не знаю, чудиться мне это, или нет. Сон ли во сне?
   София?
   Я сбегаю к ней на встречу.
   - София! София!
   Она крепко вцепляется в меня. Я обнимаю ее, не веря, что это происходит на самом деле, что это не очередной сон или видение, навеянное воспоминаниями о прежних временах, это происходит здесь и сейчас. Мы соединяемся спустя столько лет. Как две пригоршни воды - мы слились воедино. Через столько, через простые шаги к Истине...
   Сон ли, или не сон?
   Сон да не сон.
   Сейчас ничто и никто не отнимет ее. Больше я ее не отпущу. Не уйду. Никогда. Я крепче прижимаю ее к себе. Я не одинок. И никогда не был. Это важно. С объятиями возвращаются забытые ощущения, забытые образы. Они живут в моем сердце, в душе. И где-то еще. Можно сказать, оживают снова, как и прежде я оживлял их, но теперь они не просто воспоминаниями, а нечто большее, намного большее. Сейчас я понимаю, как беспредельно сильно, как чисто, как открыто, как преданно я люблю ее, как же она дорога мне. Но и с безграничной радостью неожиданной встречи возвращается и нечто другое... что заставило меня бросить ее столько лет назад.
   Неужели я оставлю ее умирать? Смогу ли я?
   Боже, я смотрю на нее и не верю, что в последний раз я видел ее молодой женщиной. Вот оно время, которого нет. Она так же прекрасна и полна задору. И ее глаза...цвета ночи, да, время безжалостно к течению жизни, время безжалостно ко всему, но есть и исключения.
   - София... любимая. - мои руки дрожат, как и губы и слова, которые я думал никогда больше не молвлю ей. Я думал, нам больше не суждено свидеться, обнять друг друга.
   Сон ли, или не сон?
   Сон да не сон.
   Она опускает голову мне на грудь и тихо плачет.
   Я боюсь дышать, чтобы не разрушить это волшебство мгновения подобно самым хрупким сновидениям.
   Долгое время мы сидим под деревом, обнимая друг друга. Сидим в молчании, полном невысказанных вопросов. Вопросов слишком много, но я знаю, времени на все не хватит...и есть ли в них смысл? Но времени никогда ни на что не хватает. Время - иллюзия. Все свою жизнь я сталкивался с вопросами, на которые у меня никогда не было ответов. Теперь же я понимаю, что и времени больше не осталось. Иллюзии развеялись.
   - Я пришла за тобой. Больше никогда тебя не отпущу! Слышишь никогда!
   Но что мне ответить ей?
   Всю свою жизнь я скитался в одиночестве, опасаясь за жизни своих близких, я верил, что день придет и этот день заберет всех и никого не оставит мне. Всю свою жизнь, я распускал нити своей души, чтобы сплести другие жизни. Чума зайдет в каждый дом, откроет каждую дверь. Никто не спасется. Чума не щадит никого, ни крестьян, ни королей. Я всегда должен быть один. Но теперь, я снова встретил любовь всей моей жизни, и как же теперь я собираюсь спасти ее? Любовь никуда не исчезла... черт возьми через столько лет! Вся жизнь...была ничто. Все чего я боялся... снова рядом со мной. Ее жизнь снова в моих руках.
   Я опускаюсь на колени, запускаю руки в землю и извлекаю на поверхность небольшую деревянную шкатулку, изрисованную сердечками, забавными символами и нашими любимыми изречениями, которые имели значение только для нас.
   София несказанно удивлена.
   Встречаются наши взгляды. Как молоды мы когда-то были, и как изменились за это время. Но наших лиц не покинуло выражение влюбленности и радости. Мы улыбаемся друг другу. Есть вещи, которые вряд ли поймут в других мирах.
   Мы сидим на траве под деревом, будто снова молоды и счастливы, будто снова в том далеком прошлом. Юные влюбленные, верящие в счастливое будущее.
   Если бы я только мог сказать ей тогда, что будущего нет.
   Или оно все же было? Ведь я еще жив.
   Я жив.
  
   Мы отворяем шкатулку, маленький замочек легко отскакивает от старого древка. Шкатулка, сплетающая прошлое и настоящее, открыта.
   Кто говорит, что нельзя путешествовать во времени? Люди путешествуют столь часто, пускай только в своих воспоминаниях... танцуют с памятью в несравненном танце.
   Мы смеемся от увиденного. В шкатулке сложены самые разные безделушки, так или иначе связанные с тем временем, когда мы были вместе. Каждая из них что-то символизирует. Шишка, цветок жениха, скрепка, обломанный карандашик, камешек, пачка сигарет с вырезанным посередине сердечком... Передовая друг другу очередную вещицу, мы вспоминаем то заоблачное, беззаботное время, когда ветер не был столь холодным и зимние ночи несли жар, но не стужу. Когда ветер дул с моря.
   Я достаю из кармана очки, цепляю на нос и разворачиваю тетрадный лист в клеточку, потемневший от времени. Побледневшими чернилами на нем написаны слова, которые, постепенно обретя связь с настоящим, проникают в реальность (сон?) из далекого, забытого прошлого, сквозь воспоминания, чувства некогда молодых и влюбленных. Я узнал почерк. Аккуратно выведенные печатные буквы. Но я не могу понять, что написано. И София не может разобрать. Но мы прекрасно видим заметные круглые рубиновые пятнышки, впитавшиеся в тетрадный лист. Наша кровь. Скрепляющая сила прошлого и настоящего. Материя жизни и любви. Навсегда. Мы будем вместе всегда.
   "Буду ловить твои сны".
   Тогда... я полоснул ножиком свою ладонь, сжал кулак и вниз на бумагу, одна за другой, слетали алые капли моей души. То же проделала София. Из ее груди вырвался стон, когда острая сталь рассекла нежную, розовую кожу ладони. Таким образом, много лет назад мы скрепили свою любовь, свои сердца. Скрепили навсегда. Мы были молоды? Да. И наивны? Да. Но жизнь учит другому. Учит простым вещам. Наивным вещам.
   Я еще не знал, кто я есть на самом деле и что мне предстоит.
   Горькие слезы обжигают уголки моих глаз, устремляются вниз по щекам подчиняясь простому и очевидному закону гравитации.
   Время. Безжалостное время...но ведь это единственное, что есть у нас...
   Куда же ты бежишь, куда?
   Теперь тебя нет и я не в силах тебя вернуть.
   София тоже плачет. Но сквозь слезы она улыбается мне.
   - Мы будем вместе. Всегда...
   Мы обнимаем друг друга. Крепко-крепко. Я плачу. Я знаю... это близко. Мой давний друг сказал мне: Знание не принесет ничего хорошего. Может, он имел ввиду - знание того, что это приближается в тот самый миг, когда больше всего на свете мне хочется остановить время. Или знание того, к чему все это приведет? Ни к чему. Ничего не станет. Мы просто сгинем. Мы же всего-навсего химическая реакция. Что мы были и что есть и что будем - только взаимодействие химических элементов.
   Ведь Путь есть Путь, его можно пройти по-разному, но это ничего не изменит. Можно сойти с Пути, но лишь на время. На мгновение.
   и никогда не оставлять ее. Никогда
   Я знаю.
   не оставлять. Никогда
   И вот мо я шепчу строки из стихотворения, которое я посвятил ей. Это только для нее. Несколько четверостиший длиною в жизнь. Ни для кого больше в этом мире.
   И пока я шепчу, а она все крепче обнимает меня, время продолжает свое течение, свой неуклонный, безвозвратный полет, который никто не в праве прервать. Я знаю, она чувствует, что-то происходит. Чувствует через меня, мое прикосновение. Что-то меняется... надвигается... словно божья колесница готовая переехать нас, брошенных на Пути... вечного потока времен умирать, слышен шум колес и топот лошадей...вот он запах грозы... говори сейчас, или можешь не сказать этого уже никогда.
   - София, времени уже нет... теперь ты это знаешь.
   - Я рядом с тобой, мой друг, мой любимый, и больше ничто не имеет значения.
   Еще крепче я прижимаю ее к груди. Я верю, объятья помогут удержать ее рядом...
   Я смотрю в даль и вижу...
   Я вижу, вижу, как она плывет за мной (нами)...Кассиопея плывет в голубом небе. Ее белые паруса... Плыви, плыви скорее Кассиопея, забери нас, забери нас обоих, я не оставлю ее никогда... плыви Кассиопея. Я вижу как они машут мне руками с палубы...
   - Ты видишь ее, София?
  
   Жизнь вечна? Да, мы живем вечностью изо дня в день. Возможно, но жизнь и столь же коротка, как вспышка света в ночи.
  
   В это мгновение я слышу голос. Голос что-то шепчет. Что-то сдвигается. Всего мгновение, которое не узришь и не почувствуешь. Что-то обжигает, ранит сильнее, чем прощание...
   Какие-то доли секунды я еще чувствую ее, а она меня...
   Мгновение - жизнь для целого мира. Мгновение - смерть.
   Все исчезает. Улетучивается.
   Мир замирает. Замирают разум и мысли. Замирают чувства и слезы. Замирают света и тьма. Замирают сердце и кровь... душа.
   Но не замерла память...и любовь
  
   Ты будишь один... я за твоей спиной...ты уйдешь... это мой подарок тебе...
  
   Мир вспыхнул и погас. Вселенная никогда и не замечала этих вспышек.
  
   - Давид Геннадиевич... Давид Геннадиевич, просыпайтесь! Время ужинать.
   София вырвала меня из моего сна. Моего спасительного забытья.
   Обычно никто не входит в мою комнату без разрешения, я этого не терплю, но для нее много исключений. Привилегий, если угодно.
   - Что? Что ты сказала? - переспросил я.
   - На ужин пора.
   Сколько радости.
   - Не хочу я. Не хочу! - проворчал я.
   - Ну что ж делать, я...
   - Нет! - я начал выходить из себя. - Не пойду! Не хочу!
   - Маленькая вредная дитятя!
   - Иногда очень хочется побыть вредным.
   - Я пойду с вами, если хотите. - прошептала она.
   Я взглянул на нее, тяжело вздохнул.
   - Ладно, вместе с тобой пойду, пусть старые думают, что у нас роман!
   Я подмигнул ей, она рассмеялась.
   Она всегда говорит со мной мягко, в отличие от остальных, которые называют меня зловредным старым пердуном, который не хочет вовремя принимать лекарства. А я и не обижаюсь. Я такой и есть. Старый зловредный пердун. Дорогой мой посторонний Т, я вредный, да? И я так думаю, что им от меня надо? София единственная молодая сиделка, кто с уважением и добротой относится ко мне, за это я, смотри, по секрету тебе говорю, я рассказываю ей свои байки, ну про свои эти путешествия в прошлое. Она мило улыбается и говорит, что верит мне, но я то знаю, про себя она меня жалеет: "Бедняга, совсем умом тронулся". А раз она так заслушалась, что сидела с раскрытым ртом. Я уже закончил рассказ, а она все сидела и сидела, пока я ее не потряс за руку. Будь я проклят, но в тот момент, я будто прочитал ее мысли, знаешь, что она думала: "Его речь, словно песня, она прекрасна и волшебна, слушать его приятно и любопытно, он рассказывает ни спеша и никогда не ищет нужных слов, никогда не останавливается на полуслове, если только его воображение не касается чего-то личного и драгоценного, от чего он закрывает глаза и несколько минут молчит". Как тебе нравится, а? Так она и думала. Все так думают. Все это моя фантазия, смешенная с бледными воспоминаниями. Что я пытаюсь отыскать, полузабытый сон или давнюю мечту, которой не суждено сбыться? Снова и снова я сказывал ей дивные сказки, тихо и мелодично, словно напевал любимую мелодию, сам оказываясь в тех местах и временах, о которых я говорил. Я в это верю, в каждое свое слово, в этом София и не сомневается, надеюсь, но иногда мне кажется, в один прекрасный день я не захочу вернуться оттуда, не найду обратную дорогу.
   Я уже здесь так давно. Меня привезли сюда за долго до того, как София поступила на работу в этот дом для престарелых, который мы все называем Дырой. Все только об этом и судачили, что с тех пор меня никто не навещал, ни один человек. У бедного старика никого не осталось.
   Мое лицо. Мое лицо в зеркале, тронула старость, все же тело смертно и подвластно времени, но не разум. Разум ведет нас вперед, разум заставляет верить и надеется, его чистый свет дает нам сил, когда тленное тело слабеет и умирает. Хотелось бы мне верить, что человеческий разум не исчезает, что разум перерождается. Ничто во Вселенной не исчезает. Но Рим говорил, что исчезает и очень часто. Так какой же верный ответ? Разум человеку чужд... вот верный ответ.
   Это место "Приют для пожилых людей", как его гордо называют сотрудники, та еще дыра. Нет, здесь не пахнет мочой и фекалиями в коридорах, но бывает кто-нибудь обделает себе штаны, здесь не кормят отбросами, что не станут есть даже бродячие псы, но у кого-то случается расстройство желудка, здесь на стариков не кричат и не унижают, здесь действительно все сделано для стариков, для Белых Карликов, кто остался один, или от кого просто избавились, упекли сюда любящие дети и родственники, а кто и распорядился остаться здесь самолично, ага. Персонал к нам относится с добротой, но кто знает, что за червяки грызут ствол их терпения, когда приходится сталкиваться со старческим упрямством и вредностью... по-моему я уже говорил тебе об этом, да? Посторонний Т..?
   А меня наверно не любят больше всех. Я самый вредный.
   Да, здесь все замечательно, но вот мы почему то называем это место Дырой, и ничего не поделать.
   "Вчера в Дыру приезжал мой сын!", "Сегодня в Дыре Тарас отошел в мир иной, я чувствую запах из соседней комнаты!", "Завтра в Дыру приедет моя дочь с внуками!"...Прошлое, настоящее и будущее. Они всегда рядом. Они одно целое. Одни рассказывают с радостью, другие с печалью, третьи слушают молча с улыбкой, им сказать ничего. Как мне, например. Я одинок и ко мне пожаловать некому.
  
   Вместе с Пупой и Софией мы вышли из комнаты и направились в столовую. После София ушла по своим делам, а я с Пупой пошел в просторный зал, где происходят долгожданные встречи стариков с родственниками, друзьями и близкими.
   Я остановился у входа. Потом, как во снах, я услышал зов. Это был он, я ни с кем его не спутаю. Он звал меня.
   - Пупа, ты слышишь? Слышишь?
   Мы спустились по лестнице и направились к беседке. Этих беседок тут полно. Но я захотел пойти именно к этой беседке, куда вела одинокая тропинка выложенная камнем.
   Я зашел в беседку, одолеваемый любопытством. В голову лезли разные мысли, но единственно верной было то, что все возвращается на круги своя. Этот голос не умолкал.
   Будь ты проклят, я иду...
   В сквере никого не оказалось. Я так и думал. Я сел на лавочку, чуть передохнуть. Пупа уместился на коленях.
   Чуть погодя, мы встал и молча заковылял по истертым деревянным доскам к противоположному входу. Вышли из беседки на широкую аллею и пошли к склону, где открывается чудесный вид на леса и луга.
   Я уже успел забыть, зачем я сюда пришел. Солнце ярко светило разгоняя печаль в сердцах пленников Дыры. И в моем тоже. Все глубже погружаясь в собственные думы, я спускался ниже по склону где доселе облюбовал себе укромное местечко на скамейке рядом с деревом, все память о прежних временах. Да, я еще помню о том месте, где я жил, когда был совсем молодым. Лунное Королевство, Рейн де Луна, но вот почему мы так называли то место, не помню, к своему стыду.
   Я остановился, увидев, что на лавочке уже кто-то сидит, я подумал о том, чтобы уйти и сесть на другую лавочку, но тут я услышал до боли знакомый голос... и эти слова, такие знакомы, родные.
   - Давид! Иди сюда полюбоваться на закат!
   Пупа крепче сжал мою руку.
   Закат. Близок закат...
   Передвигая свои старые, слабые ноги я пошел на зов, как и много лет назад... очень много... тысячи лет назад...
   Подойдя к лавочке, я застыл. Мой неназванный друг обернулся... и я закрыл глаза. В то мгновение мне казалось, что это уже никогда не случится, мы больше не встретимся, однако это все же был он... Рим. Мой давний друг Рим. Но вот чудо! Он был молод. Как тогда, когда я видел его в последний раз. Много-много лет назад.
   - Рим... прошептал я.
   Рим, встал с лавочки и подошел ко мне.
   - Ну здравствуй, Давид. Здравствуй Пупа.
   Его глаза блестели от слез, как два горных озера в солнечный день, далеких озера, а мои руки дрожали, как тонкие ветки на ветру. Пупа смотрел на Рима. Я никогда в жизни не видел, чтобы Рим плакал. Никогда. Он же не может плакать. Это человеческий удел. Он не может.
   - Столько лет прошло... прошептал Рим - а ты не изменился.
   Я не понял о чем он толкует. А потом я посмотрел на свою ладонь, а она... она молодая, как у юнца. Вот чудо! Я так же молод, как и Рим. Мы снова молоды!
   - Рим я снова молодой, как и ты!
   Его руки потянулись ко мне. А я шагнул на встречу. И когда мы обнялись крепко-крепко. И Пупа обнял Рима, моего старого друга. Я тоже заплакал. В тот момент ко мне что-то вернулось. Что-то вновь проснулось у меня в душе, забытое, брошенное, вновь расцвело.
   Наши объятия не лишены дружбы, не лишены братских чувств, но все же это объятия совсем другого рода, что никогда не измерить, не определить, не понять. Это как смотреть в поле на далекую звезду, сияющую колким холодным светом из пучины хаоса и пустоты и пытаться понять, есть ли вокруг нее планеты, или нет, но... этой звезды уже может не быть... только лишь свет, он все идет и идет к нам. Словно, андрогин вновь стал единым целым. Мы вместе. Мы снова одно целое. Мы едины. Пусть между нами большая пропасть, которую не может понять простой человек, ему и не суждено понять. Мы разные расы. Мы разные цивилизации, мы разные жизненные формы. Если можно так выразиться. Но даже мы никто и ничто. Но и столь же близки мы друг к другу, как и далеки. Такова человеческая природа, и я думаю, Рим познал это. Люди ведь так просты.
   - Ты вернулся, - сквозь слезы шептал я - вернулся.
  
   Мы остались сидеть в тишине уходящего дня. Слишком много вопросов, и уже меньше времени и сил, чтобы найти на них ответы. Вернее ни того, ни другого уже нет.
   - Я так и не понял, зачем жил, Рим. Я... я был, как неприкаянный, как... как ветер в поле. Как марионетка в чьих-то непослушных руках. Я боялся что-то обрести в жизни... боялся, что я потеряю всех кого люблю, кем дорожу... ведь я бы не смог...а теперь, мне даже некого терять. Я и так все потерял, словно вернулся в начало...
   Я спрятал лицо в руках и зарыдал, а он приобнял меня.
   - Жизнь - это всего лишь миг.
   - Рим, ты ж говорил, что мы умрем прежде чем станем стариками! Я верил тебе! Я...я это знал! Но где же спасение? Где оно? Где все то, что столько тысяч лет я ждал? Где?
   Рим крепче приобнял своего давнего друга. Вдвоем мы прошли слишком много. Судьба вела нас сквозь время... сквозь времена и эпохи. Долгое путешествие подошло к концу.
   - Я всем пожертвовал...всем, что у меня было! Всем, что было и что мог обрести! Всем Рим!
   - Я сделал то же самое... я ведь человек Давид, как и ты.
   - Нет, же! А твоя жена... а сын! Я их помню Рим, помню!
   - Я же сказал тебе тогда - я никогда не обманывал тебя. Никогда. Путь нельзя изменить, нельзя уйти с него, только лишь свернуть в сторону, ненадолго, но ты всегда вернешься на тропу. Таков Путь.
   Он достал сигарету из пачки и закурил. Я удивился.
   - Ты куришь, Рим? - спросил я.
   - Лет, как двадцать уже. - ветер трепал его белобрысую шевелюру.
   - Я не хочу больше терпеть и ждать, не хочу жить такой жизнью! Это не жизнь! Я хочу умереть! Хочу умереть! Где моя София, где мои мама, папа. Где они? Я хочу к ним...
   - Не нужно об этом. Потерпи и ты снова увидишь их. Потерпи мой давний друг... Мио.
   Услышав это слово, я вздрогнул, как от удара. Сколько лет я не слышал его? Сколько лет я оставался один...
   Я немного успокоился. Перед глазами проплывали отрывки воспоминаний всей его жизни, голоса, обрывки непонятных слов. Мне захотелось умереть сейчас и больше не ждать. Бывало, я плакал старческими слезами по ночам, плакал, когда смотрел в окно на дождь, или под одеялом, бывало я снова оказывался дома с мамой и папой, которых не стало уже очень-очень давно, вспоминал Софию, какой я запомнил ее тогда в тот день, когда сбежал от нее, сбежал от судьбы, которой не было, сбежал от себя.
   - Ты говорил, что мы не доживем до старости... - промямлил я.
   - Тебе еще жить и жить, посмотри на себя!
   И я посмотрел. Я молод. Сколько мне? Двадцать семь, восемь, тридцать?
   - Ты же знаешь, что и ты и я и все люди старые и молодые - всем мы младенцы Мио. - сказал Рим.
   - А Земля - колыбель?
   Рим кивнул и улыбнулся. Его довольное лицо, широкая улыбка, голубые глаза, все так же глубоки и холодны, как далекое северное море.. А у меня губы - тонкая линия под носом, облысевшая голова с редкими седыми волосочками... Да нет же! Я тоже молод! Я снова молодой!
   - Мой папа, давным-давно, когда мы только поженились с Софией, сказал мне, что я продолжатель нашего рода и должен продлить его, должен обрести бессмертие в своих детях... и я пообещал ему... и вот Рим, у меня нет детей, я бездетный, я прервал свой род, я не выполнил обещание... а я всегда выполнял свои обещания...
   - Ты не прервал род мой давний друг, ты - последний из своего рода. - это честь.
   Я замолчал, обдумывая его слова,
   - Тебе ли убеждать меня? У тебя же есть сын, Рим, и внуки наверно, да?
   - Я странник и у меня никого нет.
   - А где же они, Рим?
   - В плену у людей.
   - Ты бросил их?
   - Путь есть Путь.
   - Ты врешь мне? Опять?
   - Ложь, тоже служит истине. Тени не гасят солнца.
   - Япросто хочу правду.
   - Я говорю правду. У солнца много спутников, но ему все равно. У нас мало времени. Нам пора возвращаться - сказал Рим.
   - Куда?
   - Ты хочешь снова увидеть свое Рейн Де Луна?
   - Лунное Королевство... - я замолчал и закрыл глаза. - да, хочу, хочу!
   - Я отвезу тебя.
   - Ты? Рим, да нас в жизни никто отсюда не выпустит!
   - Нам не нужно спрашивать разрешения.
   - Рим, а, боюсь не доеду. Что-то в последнее время...
   - Сюда дотелепался - так что доедешь! Ведешь себя, как дряхлый старикашка, ей Богу! Бери пример с меня!
   - Рим, я и есть дряхлый старикашка!
   - Посмотри на себя ты же еще молод!
   Я улыбнулся ему. Он мне в ответ.
   - Жизнь прожить - не поле перейти. - сказал Рим.
   - Не поле перейти... а я всю жизнь и бродил в поле. Никого и ничего кругом, только голая земля да камни.
   - Мы ходим верой, а не видением, тот, кто зрит - слеп... ты помнишь, мой друг?
   - Да, Рим... помню - промямлил я. Я помню.
   - Ну и скажи мне, какого это когда у тебя не стоит?
   И Рим засмеялся, скорее закудахтал, а я рассмеялся вместе с ним и зашелся кашлем.
   Мы хихикали, с хрипами и свистами. Хихикали как когда-то давно, когда были молодыми, а мы и были молодыми. Снова. И Пупа во всю хихикал вместе с нами. Время никогда не потечет вспять, но люди сами могут заставить его на мгновение остановиться, и на мгновение стать не старше, а стать моложе. А мгновения то в жизни уникальны, они никогда больше не повторяться, они могут быть лишь скопированы, может даже удачно скопированны, но никогда не быть тем же самым, что было раньше. Как не бывает одинаковых всполохов огня, двух одинаковых снежинок, одинаковых гребней волны, так в жизни человеческой не бывает двух одинаковых мгновений. Они никогда не повторяться.
   - Quid est veritas? - спросил я. - Quid est veritas, Дхэм?
   Он хмыкнул.
   - Никто из живущих и когда-либо живших людей не познают Истину. Может только ты, Мио... просто помни нет более Истины, чем та в которую мы верим сами.
   - Дхэм, я вот все время думал о Пути, все время, поверь, у меня было много времени подумать, и... я так и не понял, что есть Путь... не понял.
   - Путь... Мио... Я не знаю, что такое Путь, истинно, не знаю. Это внутри. Я его чувствую и ты его чувствуешь, но больше никто. Ни один человек. Это единственный вопрос, на который я не знаю ответа. Может, когда-нибудь, когда-нибудь мы узнаем, Мио.
   Он улыбнулся. Я хотел улыбнуться, но не получилось, потому, что он снова солгал. Моя жизнь прошла зазря. Теперь я в этом уверен. Потомучто то, ради чего я жил, и чем я жил, всего лишь глупое пустое слово. Я так и не понял, что оно значит, это слово. Рим обнял меня крепче.
   - Я позову тебя снова... приди на зов
   - Я всегда приходил. Я не знаю...
   - Мио, Мио... верь мне.
   - Я всегда тебе верил Рим.
   Он приобнял меня за плечо.
   - Дхэм?
   - Да, Мио.
   - Помнишь, давным-давно, когда ты приехал ко мне со своей семьей, помнишь?
   - Да, помню.
   - Мы тогда повздорили с тобой... и
   - Я оставил тебе записку.
   -Да... ты написал, я никогда не войду в Замок... я до сих пор об этом помню... как будто это было вчера.
   - Мио... - он снова улыбнулся,- почему ты не посмотрел на обратную сторону листа, а?
   - На обратную?
   -Да. Ты увидел то, что хотел видеть. Надо было заглянуть за горизонт. Этому я всегда тебя учил.
   - А что же там было написано?
   - Я не помню уже.
   Он снова соврал. Но это уже было не главным.
   - Дхэм?
   -Да, Мио.
   - Мы снова вместе, да?
   - Снова вместе Мио.
   - Я устал Дхэм.
   - Я знаю Мио. И я устал. Очень устал.
   - Дхэм?
   - Да, Мио.
   - Я хочу домой.
   - Ты скоро будешь там, Мио. И я...
   - Дхэм?
   - Да Мио.
   - Ты же не бросишь меня?
   - Никогда, Мио. И ты не бросай меня...
   - Не брошу...
  
  
   А потом я открыл глаза. Я и Пупа сидели в беседке. Я просто немного задрых, как обычно. Вот и все. Никакого Рима. Никакой молодости.
   Но он был рядом. Я его чувствовал, как не чувствовал уже очень давно. И он сказал, что позовет меня.
   Я приду Рим. Приду.
  
   И теперь я жду, той минуты, того часа, когда Рим заберет меня в Рейн де Луна. Скорее бы настал этот час.
  
   75
   Я продолжаю ждать. Мой Путь так долог...
   Кстати, София померилась со своей мамой, ну если ты помнишь. Она сказала, что не бросит меня и никуда отсюда не уедет.
  
   76
   Дорогой мой Посторонний Т., сегодня случился тот самый день, когда меня навестили. Это был первый раз за все то время, что я провел здесь, когда ко мне кто-то пришел. Жаль, нет уже ни Попадьи, ни Степаныча, ни Федырыча, чтобы они пошли вместе со мной. Потому что мне страшно. Но, как всегда, со мной мой Пупа. Он никогда меня не бросал.
  
   77
   Когда София повела меня в фойе, я остановился и даже боялся смотреть по сторонам. Потом набрался духу и отправил Софию восвояси, сказал: сам разберусь. С дивана поднялась молодая, красивая девушка. Она пошла мне на встречу. Я стоял не шелохнувшись, сильнее прижимая к себе Пупу. Она... она была так похожа на него, мой драгоценный Посторонний Т.. Словно лепестки одного цветка.
   - Вы... Давид? - спросила она.
   Я только и сделал, что рот раскрыл и головой закивал.
   - Он сказал, я вас сразу узнаю. Вы прейдете ни один... это Пупа, да?
   Откуда ей же знать такое? Откуда?
   - Ага, Пупа... мой друг. А вам почем знать?
   - Он сказал мне, что вы никогда с ним не расстаетесь.
   - Кто это сказал?
   Право я и так уже знал ответ. Он стоял передо мной.
   - Мой дедушка Рома... дедушка Рим.
   - Рим... где он? Где Рим? Он здесь? Отведи меня скорее к нему!
   Она взяла меня за руки. Ее прикосновение успокоило меня. Будто сам...
   - Его здесь нет... Дедушка умер в прошлом месяце. Вы извините, но я очень спешу, у меня совсем скоро обратный рейс. Вот...
   Она порылась в сумке и протянула мне маленький конвертик. Я взял его. Моя рука тряслась. Я еще не совсем понял... что теперь я действительно последний. Рима больше нет. В этой жизни нет...
   - До свидания Давид, я много слышала о вас... жаль, что мне нужно идти.
   Она поцеловала меня в обе щеки и развернулась уходить. Что на меня нашло? Я ухватил ее за руку...
   - Не уходи, не бросай меня! - закричал я. - Не уходи! Черт возьми, НЕ УХОДИ! РАДИ БОГА НЕ БРОСАЙ МЕНЯ!
   Все застыли кругом и Белые карлики и медсёстры. Мой старческий разум наводнил мою голову забытыми образами. На мгновение я увидел свою Софию, которая смотрит на меня в прощании... и это одно слово:
   любовьумерла,
   я безвольно опустился на пол и закрыл глаза.
   - Не уходи... промямлил я.
   Я выглядел жалким, но ничего не мог поделать с собой. Я же человек и ничто человеческое мне не чуждо.
   Ко мне подбежала медсестра. Я пытался её оттолкнуть от себя, а потом почувствовал, как нежно, легко, словно полуденный сон, его внучка прижалась ко мне и обняла. В ответ я обвил ее своими худыми, дряблыми руками... это прикосновение мысли, разума... полет памяти.
   "Я здесь, я с тобой, мой любимый, я всегда была с тобой"
   "София, моя София..."
   "Смотри, Озеро Сновидений, ты видишь? И Океан Бурь... а вот Море Ясности"
   Наверно, потом я куда-то провалился, в очередную кроличью нору. Когда я снова открыл глаза, я увидел потолок своей комнаты.
   Она ушла. Потому что все уходят от меня рано, или поздно. Ничто не вечно под солнцем. Только вечен я и мои скитания.
   Я поплелся обратно в комнату. Запер дверь и заплакал. Горько-горько. Слезы текли и текли. Я думал в моих глазах больше не осталось слез, но они есть. Подчиняясь простому чёртовому закону физики они текли по моим щекам, а моя мятежная, ищущая душа в последний раз истекала кровью.
   Рима больше нет. Я один одинешенек. Вот и все. Как так случилось?... Что моя жизнь?
   Но он говорил со мной во сне. Я приду Рим, ты ждешь меня, я знаю, я приду на зов, как и всегда.
  
   А потом я открыл конверт и вот, что Рим написал мне:
  
   "Здравствуй Мио, не печалься, прошу тебя, поскольку мой Путь подошел к концу, и я жду тебя. Я предупреждал, что уйду раньше тебя. Я буду рядом.
   Апофиз пронесся мимо. Люди думают, им повезло, он унесся дальше к Солнцу. Они думают, Апофис, как комета Галлея, обогнет Солнце по вытянутой орбите и улетит прочь, обратно в космос. Может, вернется, а может и нет, ведь комета Галлея - возвращается раз в 75 лет. Но мы оба знаем, что это не так. Он приблизиться к солнцу, сгорит в его пространстве, что вызовет у людей несказанное удивление, и отдаст ему то, что несет в себе вот уже столько времени. И тогда все закончиться, не успев начаться. Огонь поглотит все. У людей совсем не осталось времени. Я буду жать тебя Мио. Они все будут ждать тебя, все, кого ты любил, если же ты найдешь их. Но я буду рядом, как и обещал.
   Ты будишь один... я за твоей спиной...ты уйдешь...это мой подарок тебе...
  
   прощай мой Мио"
  
  
  
  
   СТРАНИЦА ВЫРВАНА
  
  
   ...да именно так. Почему? Что я сделал? Но меня схватили, я начал брыкаться, и кричать, что есть мочи, чтобы меня отпустили, я ничего не сделал, но меня увели в Дыру и накачали успокоительными, как какого-то буйно-помешанного. Я уснул. Я так хотел домой, хотел снова оказаться в Рейн де Луна, вот и все чего я хотел, драгоценный мой, неужели это много? Я же старик, немощный старик, я просто хочу домой.
   Но у меня нет дома. Никогда не было.
   Нет был! Был! Был! Был!
   Я смог улизнуть из Дыры, направился к забору. Там я увидел Рима, он показал мне лазейку и я хотел протиснутся в нее, чтобы убежать... домой. Вот и все! Я ничего не сделал! Я не успел даже опомниться, как меня схватили за руки. Я начал вырываться, кричать, но все без толку. Я звал Рима, чтобы он помог мне, я хочу домой, а Рим стоял и смотрел на меня с обратной стороны, там, сквозь прутья решетки. Стоял и смотрел... А потом он сказал мне, в голове сказал:
   Хватит Мио, хватит, уймись, делай, что они говорят, я все равно заберу тебя. Я приду за тобой.
   Рим, я хочу домой! Хочу домой!
   Знаю Мио, знаю, потерпи. Чуть-чуть осталось.
   И я успокоился и не нужны мне были их лекарства сраные. Они не понимают, что я просто хотел попасть домой. Туда, где вечность, где все меня ждут, где Кассиопея приплывет за нами.
  
   Когда я проснулся, у кровати сидела София. В руках она держала тебя, драгоценный мой. Она улыбнулась мне. Она сказала, что я чертовски ее напугал. И чего это мне в голову взбрело отсюда деру дать? Рим меня ждет. Он отведет меня домой, туда, где вечность. В Рейн де Луна. В Лунное Королевство. Она протянула мне тебя драгоценный и сказала, что ты мой и она не смотрела в тебя. Потом, она взяла меня за руку. Она хотела что-то сказать, но я перебил ее:
   - Софа, меня ждет Рим, он там, ждет меня, я должен идти к нему, он зовет меня, ты поможешь мне?
   Она промолчала.
   - Путь есть Путь, Софа, я просто следую Пути, ты должна мне помочь, ты часть этого...
   - Что мне делать?
   Слишком легко она согласилась. Я что-то подозреваю. Нет, это глупо. Ее глаза говорили обратное. Они говорили: я с тобой, Сказочник. Наверно она все-таки заглянула в тебя, да? Скажи мне правду. Скажи! Ну, пожалуйста. Если бы заглянула, ни на грош не поверила бы. Как и все прочие. Людям всегда нужны доказательства, нужны факты, которые построены на заблуждениях, но они требуют факты.
   - Помоги мне. Я хочу домой. Отведи меня к Риму.
   - А кто это, Рим?
   - Мой давний друг, Софа, мой брат, если угодно, но он больше чем брат, он ждет меня... у тебя есть эта... карточка, которая открывает здесь все двери. Сегодня твоя смена, да? Помоги мне... я хочу домой, отведи меня к Риму...
   - А где он будет ждать, этот Рим?
   Я рассказал ей. Все рассказал.
   Он согласилась, мой драгоценный, она согласилась помочь мне! Согласилась отвести меня к нему! Я всегда верил ей, я знал, она поможет! Может, это случай, что я встретил ее здесь, а может и нет. Рим всегда говорил, что случайностей не бывает, это всего лишь поворот Пути. Значит она часть этого Пути. Моего Пути. Она поможет мне. Всему есть причина, из каждой причины выходит следствие... ага.
  
   78
   Драгоценный мой Посторонний Т., кто-то... кто-то вырвал листы... кто-то вырвал страницы из моей жизни. Зачем? Зачем? Кто же это сделал? Зачем он так поступил?
   Моя жизнь, мой долгий Путь...
  
   Боюсь это последний раз, когда мы говорим с тобой мой драгоценный, мой дорогой Посторонний Т.. Пупа, я не оставлю его одного, потому что я обещал ему никогда не бросать его и тебя не брошу. Я знаю цену обещаниям, знаю цену одиночеству...Нам пора, Рим ждет... странствие подошло к концу, чуть-чуть осталось... мой долгий Путь... что же есть Путь? Что же...
   страницы кто-то нарочито вырвал. Это истинная правда. Страницы, на которых я рассказал тебе свои мысли, видения, которые помогли бы найти ответ к загадке о Пути. Много мыслей, о вещах недоступных людскому пониманию, но их больше нет. Может, я и сам вырвал их в сомнамбучическом препадке и нарочито куда-то засунул. Может быть, но больше я не хочу писать ни слова о своей жизни... которой нет. Я сказал тебе слишком многое. Люди не достойны этих знаний. Нет более Истины, чем та в которую верим мы. Человеку просто нужно заглянуть внутрь себя. Ведь это так просто. Ведь жизнь коротка, как вспышка света в ночи.
   Может, еще не все потеряно для людей...но я не знаю этого наверняка.
   Я всего лишь человек.
   Я цветок в поле.
   Я капля в море.
  
  
   я иду Рим... иду...может, он отведет меня в Лунное Королевство и там будет София и мама с папой и все остальные, да так и будет...
   Я скоро скоро, я иду... карусель останавливается... навсегда... таков Путь
  
   я кружусь в белой метели и кружатся миры вокруг меня
  
   ? -- ????
  
   НА ЭТОМ МЕСТЕ ДНЕВНИК ОБРЫВАЕТСЯ, СЛЕДУЮЩИЕ СТРАНИЦЫ ВЫРВАНЫ
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"