Три сказки, написанные на нотной бумаге - о музыке и не только о ней
моему другу Серёже
ПИККОЛО
В некотором государстве жил-был Король, большой любитель музыки.
Каких только чудесных инструментов не было в королевском оркестре: и звонкая скрипка, и нежная флейта, и задумчивый фагот! Просторные залы дворца слышали и серебряную песню трубы, и волшебную арфу. Не обошлось и без драгоценной, как старинное вино, виолончели. И самый весёлый в мире человек - барабанщик - тоже был здесь, со всеми своими звеняще-стучаще-шелестящими инструментами!
Был даже один музыкант, играющий на флейте-пикколо. Пикколо по-итальянски значит "маленькая", такая маленькая, что музыкант мог запросто положить её себе в карман. А то и сунуть в рукав. И в нужный момент он ловко доставал её оттуда, словно фокусник!
Музыкантов для королевского оркестра отбирал очень важный человек. Он назывался Обер-Капельмейстером. Каждый должен был держать перед ним строгий экзамен. Только лучшие из лучших удостаивались чести предстать пред светлые очи короля, вернее, пред его деликатные уши.
Этот Обер-Капельмейстер был важнейшей персоной при дворе. Его боялся сам Главный Королевский Повар, а это не шутки, поверьте моему слову!
И вот однажды, в солнечную сентябрьскую пятницу, к нашему Королю пожаловал с визитом один Герцог.
Герцог этот увлекался науками, был силён в математике и астрономии. Утро они провели в учёной беседе, и наш Король нашёл Герцога весьма образованным и приятным в общении человеком.
Потом они отправились на охоту (так уж полагается высокопоставленным особам). Герцог оказался никудышным стрелком, что ещё больше расположило к нему Короля (их величество и сам-то не отличался меткостью).
Словом, они очень понравились друг другу. И конечно, Король не мог отказать себе в удовольствии блеснуть перед новым другом своей коллекцией музыкантов. Король радостно потирал руки, представляя, как ахнет гость, как он будет изумлён и очарован!
Какова же была его досада, когда Герцог вдруг произнёс:
- Прошу простить меня, Ваше Величество, но, право, не стоит утруждать господ музыкантов. Я ровным счётом ничего не понимаю в музыке. Она для меня - увы! - лишь пустое сотрясение воздуха...
Король был задет. Как же так? Такой замечательный, просвещённый человек, умница. И вдруг - на тебе, в музыке - сундук сундуком?! Ну нет, Король решительно не мог с этим согласиться.
- Да Вы, вероятно, и не слыхивали истинной музыки! Держу пари: мои музыканты не оставят Вас равнодушным!
- Боюсь расстроить Вас ещё больше, Ваше Величество. Я не сомневаюсь в высочайшем мастерстве Ваших музыкантов; однако оценить его не смогу. Мои уши не созданы для музыки...
Король разошёлся не на шутку:
- Тогда - пари! Ставлю две деревни и Канареечный лес. Они Ваши, если мои музыканты не тронут Вашего сердца!
- По рукам! - согласился Герцог. - Я со своей стороны ставлю Апельсиновую рощу и Шлифовальный завод. На нём изготавливают лучшие линзы для телескопов во всём моём герцогстве!
Решено! После ужина Обер-Капельмейстер явился к Королю на совет.
- Не беспокойтесь, Ваше Величество! - Обер-Капельмейстер почти пополам согнулся в поклоне, - герцогские апельсины и телескопы почти у Вас в кармане! Я всё продумал. Не стоит сразу же угощать Герцога симфониями. Это всё равно что в человека, не евшего неделю, впихнуть целиком королевский обед из четырнадцати блюд. Мы поступим иначе. Каждый день к Герцогу будет приходить один музыкант. Время выберем вечернее, после ужина. При свете звёзд холодный ум и логика уступают место чувствам и воображению! Инструменты в нашем распоряжении самые разные. Неужели ни один из них не найдёт отклика в сердце этого сухаря?!
Король согласился. А Обер-Капельмейстер не сомневался в выигрыше. Он опасался лишь одного: что Герцог умело скроет своё восхищение музыкой.
Но, надо заметить, и благородному Герцогу не пришла в голову мысль об обмане, и наш Король ни на минуту не усомнился в его честности.
А королевским музыкантам на утренней репетиции было объявлено:
"Кто сможет разбудить сердце Герцога своим искусством, тому Король подарит титул графа, и шёлковую алую ленточку под правую коленку. А еще - сотню лучших пирожных от Королевского Повара!"
К слову сказать, эта алая ленточка была высшим знаком отличия в королевстве. У Обер-Капельмейстера было даже две таких!
Итак, испытание началось.
После ужина к Герцогу отправился Первый скрипач. О, это был истинный виртуоз! Его пальцы умели двигаться так быстро - за минуту он мог сыграть одну тысячу и ещё двадцать четыре ноты! Также он в совершенстве исполнял такой фокус: водил смычком по струнам, и в это же время успевал пальцами левой руки щипать другую струну. Слушателям казалось, что играют два или даже три музыканта!
Сам Первый скрипач не сомневался в успехе. Алая ленточка, несомненно, очень подошла бы к его новенькому фраку.
Он старался показать всё, на что был способен. В его исполнении были и сложнейшие пассажи, и самые трудные верхние ноты. Он даже продемонстрировал своё умение играть на одной-единственной струне!
Герцог, внимательно выслушав его, произнёс:
- Склоняю голову перед Вашим мастерством, сударь. Представляю, каких трудов стоило Вам научиться всем этим трюкам! Но, право же, прошу Вас закончить своё выступление. Прошу меня извинить - я нездоров, ужасно разболелась голова...
Первый скрипач был оскорблён. Это от его-то игры у этого чурбана разболелась голова!
Обер-Капельмейстер был смущён и озадачен. Однако он возлагал большие надежды на следующего музыканта.
Это был знаменитый тромбонист. Его инструмент был похож на большую трубу. Но куда там какой-то трубе до его тромбона! Его голос был слышен через сто пятьдесят комнат Королевского дворца, даже если все двери между ними были закрыты!
При этом тромбонист был очень неглупым человеком. Ему, конечно, очень подошёл бы графский титул.
Тромбонист поступил хитро: начал с довольно тихой мелодии. Но потом звук всё нарастал и нарастал, становился всё сильнее, громче. И когда уже казалось, что мощнее звука просто не может быть - тут-то он и выдал своё знаменитое:
-ТУ - РУ - ТУ - ТУ-У-У-УУУУУ!
Герцог заткнул уши.
- Прошу простить меня. Объём лёгких этого господина феноменален, но я, боюсь, обладаю самыми обычными барабанными перепонками. И они мне еще пригодятся!
Тромбонист был очень обижен. Он даже слёг на следующий день с высокой температурой, так задело его герцогское равнодушие!
А Обер-Капельмейстер следующим выбрал виолончелиста.
Но, видя неудачи своих товарищей, виолончелист совсем отказался участвовать в эксперименте. Он был ужасно самолюбив, и одна мысль о неуспехе приводила его в трепет.
- Играть перед этим сумасбродом - что метать бисер перед свиньями! - гордо заявил виолончелист.
Обер-Капельмейстер решил попробовать ещё одно средство. На этот раз к Герцогу отправился барабанщик.
Он явился со всеми своими инструментами. Тут были и гулкие литавры - большие медные котлы, обтянутые сверху кожей, - и звонкие тарелки, и, конечно, барабаны всех размеров и мастей.
- Вы что, собираетесь играть на всей этой посуде? - удивлённо поднял брови Герцог.
Барабанщик не растерялся:
- Надеюсь, кушанья, которые я в ней готовлю, придутся Вам по вкусу, Ваша Светлость, - и он начал свой концерт. Палочки мелькали в его руках так быстро, что их не было видно!
- Довольно, благодарю Вас. У меня такое чувство, будто я нахожусь в королевской кухне, где всё шипит, свистит, грохочет и падает! Блюда Ваши весьма оригинальны, но, боюсь, я уже сыт.
Обер-Капельмейстер был полностью обескуражен. Король раздражён и начинал чувствовать в себе тихую ярость...
А Герцог отправлял восвояси музыкантов одного за другим. Ему не пришлись по вкусу ни сладкоголосая арфа, ни печальный гобой, ни валторна, ни клавесин...
Наступило время последнего завтрака. Король был готов признать своё поражение. Он ждал гостя в обеденной зале, но тот опаздывал. Королевский омлет остывал....
За Герцогом послали пажа. Мальчишка вернулся через минуту, глаза его горели:
- Ваше Величество, Ваше Величество! - захлёбываясь от восторга, начал он. - Там - такое... Не угодно ли Вам будет увидеть самому ?
Король, прихватив с собой Обер-Капельмейстера, поспешил за ним. И что же они обнаружили?
На широкой лестнице, ведущей в покои гостя, были огромные окна. Они выходили в сад. Одно из них было распахнуто. На подоконнике сидел Герцог, собственной персоной.
А из сада доносился голос флейты, флейты-пикколо. И в её звуках слышалось и пение птиц, и журчание ручья, и тёплый ветер...
А Герцог... Герцог слушал, затаив дыхание. И слёзы, настоящие человеческие слёзы текли по его щекам, падая на кружевной воротник.
- Как же я... как же я жил раньше? - промолвил Герцог, не отвечая на королевское приветствие. - Почему, почему я был так глух, так беспомощен? Как же... ведь это чудо, что такое, Ваше Величество, настоящее чудо!
Король ликовал. Он немедленно вызвал к себе музыканта - в оркестре его звали просто Пикколо.
И вот Пикколо, смущённый и растерянный, предстал перед Королём. Первым заговорил Обер-Капельмейстер:
- Поздравляю Вас, маэстро, от всей души! Честно говоря, я недооценивал Вас раньше... Какой тонкий расчёт! Вы отличный психолог - догадались, что именно утром, когда рассудок еще спит, Герцог раскроет свою душу навстречу музыке... Примите мои поздравления ещё раз!
- Простите, но, кажется, произошла нелепая ошибка... Я... - осмелился ответить Пикколо, - я и знать ничего не знаю ни о каком Герцоге!
- Где же Вы были во время утренней репетиции в понедельник? - Обер-Капельмейстер занервничал и начал сердиться.
- Я... простите, я, кажется, опоздал...
- Ты хочешь сказать - проспал?! - сурово допытывался Обер-Капельмейстер.
- Постойте, - вмешался Король, - выходит, тебе ничего не известно о пари?! Тогда что же привело тебя в столь ранний час под самые окна Герцога?
- Прошу меня простить, Ваше Величество, больше не повторится, - пролепетал Пикколо . - Я не знал, что в этих комнатах кто-то живёт... Я не хотел! Я просто... Я просто разговаривал с птицами...
- Что? - вскричал Король, - разговаривал с птицами?! Просто так?! ... Вот это случай! Так знай же теперь: с твоей помощью мы решили важнейшее государственное дело! И за это ты получишь титул графа и алую шёлковую ленточку под правое колено!
- А также сотню пирожных от королевского Повара, - шёпотом добавил восторженный паж.
- Ваше Величество! Покорнейше прошу меня извинить, - Пикколо, наконец, понял, что ему ничего не грозит, и повеселел. - Судите сами, ну какой из меня граф? Курам на смех... А алую ленточку, если позволите, я отдам моей маленькой дочке - она любит всё красивое! Ну и, конечно, от пирожных не откажусь - их хватит на весь оркестр! И мы с дочкой возьмём себе штук восемь... Нет, лучше одиннадцать! - Пикколо был ужасным сладкоежкой.
Вот так и закончилась наша история. Король предложил было Пикколо занять место Обер-Капельмейстера, но тот отказался.
- Не умею я, Ваше Величество, людьми командовать... Уж пусть лучше каждый своим делом занимается.
И Пикколо так и продолжил играть в Королевском Оркестре. Король полюбил его, и частенько приглашал на чай.
Однажды, покончив с очередным пирожным, Король спросил:
- И всё-таки, милейший мой Пикколо, одного я никак не могу понять. Почему твоя маленькая дудочка оказалась лучше скрипки и всех других?
- Ничем не лучше, Ваше Величество, - ответил Пикколо, дожевав кусочек миндального пирога. - Скрипка - чудный, восхитительный инструмент! Так что скрипка-то как раз ни в чём и не виновата...
- А в чём же тогда дело? - пожал плечами Король...
Действительно, в чём?
ПОЮЩИЙ ЧАЙНИК
Один мой знакомый чайник очень любил петь. Впрочем, в этом нет ничего удивительного, многие чайники поют, или свистят, или хотя бы насвистывают. Но голос у нашего чайника был особенно хорош. Мой знакомый чайник был высок и строен (что, согласитесь, редкость среди чайников - видимо, в его роду не обошлось без кофейников), а также обладал аристократическим носиком, и это позволяло ему брать особенно глубокие ноты ( например, ре-бемоль малой октавы ).
К тому же хозяином его был валторнист Тёмушкин, поэтому чайник получил прекрасное образование. Больше всего на свете чайник любил петь дуэтом со своим товарищем, скворцом Карузо. Тёплыми вечерами прилетал к чайнику скворец Карузо и садился на ветку тополя, прямо напротив форточки. Они распевали всё подряд: и итальянские арии, и песенки из "Бременских музыкантов", и про войну. Тёмушкин так заслушивался, что забывал даже про свой чай с вареньем, приходилось холодный пить. Бывало, даже на работу Тёмушкин опаздывал из-за них!
Но вот однажды тишину холодного майского утра прорезал хриплый, совсем не музыкальный звук. Встрепанный Тёмушкин вскочил с дивана и бросился к окну ... Так он и думал! Визжащая бензопила безжалостно спиливала тополиные ветки! И вот уже к обеду тополь стал похож на высокий пень, глухой и слепой абсолютно...
Весь вечер кружил несчастный скворец Карузо возле форточки, но его любимую ветку уже увез старый ржавый грузовик...
Вечерние концерты прекратились. Чайник был настолько расстроен, что совсем перестал петь! Может, именно поэтому чай в нем стал какой-то невкусный. Что только Тёмушкин с ним не делал - чистил, кипятил в нем мяту и листья смородины ... Даже играл ему увертюру к "Тангейзеру" - любимую чайникину мелодию, но ничего не помогало! Тут и сам Тёмушкин стал как-то вянуть. Дошло до того, что на последней репетиции дирижёр сказал ему: "Что с Вами, Тёмушкин, душа моя? Ведь вы фальшивите!" Тёмушкин покраснел тогда от макушки до самых пяток, но ведь как объяснить, что чайник молчит и чай стал невкусный?!
С большим нетерпением дождался Тёмушкин лунной пятницы. Ведь всем известно, что только в такую ночь люди могут разговаривать с чайниками! И когда лунная дорожка засияла на блестящем боку чайника, Тёмушкин спросил:
- Что с тобой, мой горячий сияющий друг?
Тут-то чайник и рассказал ему все. Как грустно и одиноко певцу без товарища, как голос пропал и на душе тоска ... Как бывает пусто в сердце, хотя ты и наполнен до краев!
- Как же это я сразу не догадался! - хлопнул себя по лбу Тёмушкин. - Ну, это-то я быстро исправлю!
И Тёмушкин убежал куда-то, даже позабыл тапочки переодеть!
Всю ночь ждал чайник хозяина и прислушивался. Наконец, когда небо уже начало розоветь, с улицы послышался какой-то стук. И в стуке этом, сухом и звонком, слышалась как будто весёлая песенка!
Когда стук прекратился, Тёмушкин вернулся довольный и все насвистывал из "Тангейзера", а потом свалился спать и проспал до вечера. Ну а вечером он проснулся, открыл окно и поставил чайник на подоконник. Вот это чудо!
К тополю был прикреплен высокий шест, а на нем - как раз напротив форточки - новенький скворечник! На жёрдочке возле круглого окошка сидел скворец и чистил перышки. Карузо сразу понял, для кого этот домик!
Он откашлялся, поправил перышки и концерт начался...
Ну а в августе к звукам валторны, нежному пению чайника и трелям скворца прибавились еще три юных, неокрепших голоса. Зеленела свежая листва на молодых тополиных ветках. А юные скворчата получали чудесное музыкальное образование.
Слон и скрипка
Одному Слону подарили скрипку. То есть ему много чего ещё подарили - самокат, мешок яблок, фонарик и мыльные пузыри, и ещё чайник (чайник - это, конечно, Капустин подарил. Ну, да ладно, про Капустина после). Так вот, Слон был ужасно рад всем подаркам, даже можно сказать, доволен, как Слон! Но скрипка... Скрипка - это совсем другое дело. Это вам не чайник, и даже не самокат. Слон осторожно открыл футляр и тихонько тронул струну хоботом.
- Ля! - сказала скрипка. "Чудо", - подумал Слон и тронул струну ещё раз.
- Ля, - заметила скрипка, но уже по-другому.
- Ха-ха-ха! - рассмеялась вдруг Ворона. - Слон и скрипка! Ну-ну, тоже мне, догадались, кому подарить подарочек!
Ворона эта очень давно жила на свете, и отлично знала, что бывает, а чего не может быть.
- Что же, - растерялся Слон, - я совсем не музыкальный, да?
- Почему же, - ответила Ворона, - ты из очень музыкальной семьи. Помню, твой дедушка чудесно играл на трубе. Труба! - вот стОящий инструмент для слона. А ещё лучше - тромбон!
- Чуть что - сразу и тромбон, - обиделся тромбонист Верёвочкин. - Почему это ещё - тромбон? Я, если хотите, на тромбоне даже колыбельную могу сыграть!
И все засмеялись. То есть не все, а те, кто никогда не слышал тромбониста Верёвочкина. Потому что те, кто слышал, прекрасно знали, что да, может и колыбельную. Да, на тромбоне. Нежным таким звуком, сиреневым.
- Хочешь, научу? - спросил Слона Верёвочкин.
Но Слон не хотел на тромбоне. Он покачал хоботом, отвернулся и пошёл в лес. И совсем бы ушёл, но его догнал Капустин.
Кстати, пора рассказать, наконец, про Капустина - это зверёк такой, вроде зайца, ушастенький. Но не заяц. И не кролик, совсем даже не кролик! Правда, капусту любит - поэтому его так и зовут: Капустин. Ворона как-то даже говорила, что Капустин ненастоящий, и его вообще не бывает. Но Слон тогда ответил, что если кто любит капусту - самую настоящую капусту - тот, конечно, тоже вполне настоящий. А ненастоящий - это тот, кто глупости всякие с деревьев каркает.
Так вот, сейчас этот самый Капустин догнал Слона и сказал:
- Ты что, неужели на Ворону эту глупую обиделся?
- Не такая уж она и глупая, - ответил Слон и вздохнул. - И так видно - мы со скрипкой совсем друг другу не подходим. Тут и думать нечего!
- А вот и нет, - сказал Капустин, и положил Слону руку на плечо. То есть он хотел положить, а на самом деле всего лишь потрогал Слона за ногу - потому что Капустин очень небольшой, а Слон - сами знаете. Но всё-таки он как будто положил руку Слону на плечо и сказал:
- Если кто-то подарил тебе скрипку, значит, он считает, что вы друг другу подходите. А если хотя бы один человек так считает, значит, это не просто так!
И Слон почти поверил Капустину. Под вечер, когда все разошлись и луна низко повисла над лесом огромным светящимся одуванчиком, он осторожно взял смычок хоботом и робко попробовал провести его по струне. Скрипка сказала... Нет, не буду повторять, что она сказала. Скрипка вообще не должна такого говорить. Она не для этого.
И тогда Слон рассердился.
- Глупый, дурацкий подарок! Одно расстройство!
И он даже хотел выбросить скрипку в окно. Но она была такая красивая! И беззащитная... И Слон выбросил вместо неё старый башмак, который, честно говоря, давно было пора выбрасывать.
А в это время у него под окном проезжал на велосипеде тромбонист Верёвочкин, и Слон чуть не заехал своим башмаком ему по голове! Верёвочкин слетел с велосипеда, а Слон бросился его поднимать, извиняться и, конечно, позвал на чай.
И они сели пить смородиновый чай из нового капустинского чайника. Капустин считал, что это очень остроумно - дарить слонам чайники. Почему? Посмотрите-ка на чайник, а потом на какого-нибудь слона, вот и догадаетесь! А Капустин ужасно хотел быть остроумным, но не всегда получалось. И он каждый год дарил Слону новый чайник, и поэтому в старых капустинских чайниках Слон держал мятные леденцы в зелёных фантиках, букеты цветов и прошлогодние каштаны.
И они пили чай из нового чайника, а тромбонист Верёвочкин рассказывал всякие смешные истории про свою работу - например, как из контрабаса прямо на концерте выпорхнула ночная бабочка. А потом пришёл Капустин и сказал вот что:
- Я понял, что у вас со скрипкой общего. Ты, понимаешь, такой... Ну, мечтательный. И она тоже...
А на следующий день Слон уехал. Такая на него накатила необъяснимая страсть к путешествиям. Укатил на своём самокате, не попрощавшись. И все по нему очень скучали, особенно Капустин, потому что он считал, что у них со Слоном родственные души. Хотя у Слона душа большая, а у Капустина... Нет, у Капустина тоже большая. И он так скучал без Слона, что даже попытался сделать себе скрипку из еловых дощечек. Но у него не совсем получилось... точнее, совсем не получилось. И тогда Верёвочкин подарил ему губную гармошку. Гармошечка эта умела играть только весёлые мелодии, а грустные - не умела. Потому что Капустин грустил, а Верёвочкин не любил, когда грустят.
А потом был день рождения Капустина, и все дарили ему - знаете что? - правильно, капусту! Обычную, квашеную и даже сразу в пирожках. И он всем кивал и говорил спасибо. А ему так хотелось получить в подарок что-нибудь несъедобное!
И тут он услышал скрипку. Она пела, пела...
- С днём рожденья, Капустин! - сказал Слон.
Он так и не рассказал никому, где он был и как научился играть на скрипке. Потому что совершенно не обязательно всё рассказывать. Главное - оказалось, что то, чего не может быть, всё-таки бывает. Редко, конечно. Но случается.