Он вернется с весенним ветром
Или с плачем осеннего дождика...
(просто стихи)
Девочка шла в школу.
Тяжелый портфель колотил её по ногам, но она, не замечая этого, довольно быстро шла вперед, привычной дорогой вдоль длинного забора-штакетника, из которого торчали прутики с почти начисто оборванными листочками. Это она каждый день с неосознанной жестокостью отрывала зеленые сердечки с тополиной поросли и на ходу машинально комкала в тонких пальцах, с хрустом ломая среднюю жилку. Измятый листок летел на землю, а она рвала следующий. Если бы ей сказали, что она поступает плохо, она бы удивилась и не поняла. Но никто не говорил: кого интересуют изломанные и брошенные листья?
Каждый день, кроме воскресенья, девочка шагала по потрескавшемуся тротуару мимо забора. Невидящим взглядом скользила по некрашеным заостренным сверху дощечкам, тискала в руке листья и беззвучно шевелила губами. Этот забор был тетрадью, на нем хранились тысячи строчек её стихов, летучих и ускользающих, словно тополиные пушинки. Она никогда их не записывала. Ей это даже в голову не приходило. Вокруг все звучало: пело, шептало, звенело колокольчиками. Весь мир был её стихами.
Этой девочки давно нет. Промозглым декабрьским утром её нашли на куче золы за одним из дворов, скрывавшихся за некрашеным штакетником. Расстегнутое пальто, окровавленный школьный фартук, невидящие глаза, устремленные в небо. На похоронах мать то билась в тягостной истерике, то в двадцатый раз повторяла, что последние недели дочка спала беспокойно и часто кричала во сне. Кричала одно и то же: "Его убили в Кандагаре!". Почему она это вспоминала, никто не понимал. Отец глядел вдаль, перекатывая на скулах желваки.
Того, кто подстерег девочку, нашли. Вечно пьяный мужик, разнорабочий с шахты, тихий и затурканный женой. Когда вели со двора, набежавшие соседи едва не забили его камнями и палками, милиционеры спасли. Судили закрытым судом, мать увезли из зала на "скорой". Дали убийце по полной - пятнадцать лет, хотя прокурор просил высшую меру.
Из могилы девочки тянулись к солнцу жесткие травинки, вился вьюнок да цвел сбоку сиреневый куст, посаженный отцом. В июне летал пух, а потом сыпались с деревьев на бетонные плитки подсохшие тополиные сережки.
Другая девочка ходила в школу вдоль совсем потемневшего от времени забора.
Девочке было четырнадцать лет и она была влюблена.
Каждое утро она боялась пропустить тот момент, когда дойдя до поворота, где кончался долгий унылый штакетник, увидит мальчишку с серыми глазами, упрямым ртом и длинными пушистыми ресницами. Тут нужно было с безразличным видом выйти наперерез ему и случайно оказаться рядом. Мальчишка совершенно не замечал её, идущую в нескольких метрах позади.
Девочка понимала, что ей ничего не светит - слишком красив и недоступен был тот, кого она выбрала. Да и не она одна, далеко не одна. Издали ей приходилось наблюдать, как вертелись около него другие девчонки, строили глазки, хихикали, демонстрируя наряды и длинные ноги, едва прикрытые мини-юбками. Сердце сжималось и на душе становилось гадко и пусто. Но по утрам, когда она топала позади него, его пушистый затылок принадлежал ей, и только ей. Каждый вихор на этом затылке она изучила досконально, словно искусствовед полотно великого мастера.
В то утро она шла не спеша, уже подсознательно чувствуя тот момент, когда мальчишка должен появиться из-за угла. Время еще было.
За забором цвела черемуха, и она сорвала пышную ветку, осыпавшуюся белыми пахучими цветами. Из калитки выбежала рыжая дворяга, принялась чесать за ухом. Девочка пыталась вспомнить прочитанное накануне стихотворение: "Слава тебе, безысходная боль. Умер вчера сероглазый король...", но вдруг вначале тихо, потом все громче зазвучал другой голос : "Он вернется с весенним ветром...", а потом горестный вскрик : "Его убили в Кандагаре!" Все разом смолкло, она остановилась в изумлении. Какой Кандагар?
В школе она нашла в атласе Кандагар. Афганистан... Разве там война?
С того дня она часто слышала стихи, легкие, словно дуновение ветра, веселые и грустные. И про то, что кого-то убили в Кандагаре тоже слышала, каждый раз слышала, идя в школу, и начала думать, что это - тоже строчка стихотворения. Неоконченного. Странно, но в другое время не было никаких стихов... Только по пути в школу. Девочка пробовала запомнить и записать услышанное. Но отчего-то не получалось, стихов было слишком много, и она больше не пыталась записывать, только слушала. Одну-единственную повторяющуюся строчку она и так помнила наизусть.
А потом школа как-то вдруг закончилась.
И девочка уехала в другой город учиться в институте.
Мальчишка, в которого она была влюблена тоже уехал. Но - в другой город.
Шли годы, и она почти забыла и стихи по дороге в школу, и свою первую, наивную и горькую любовь. Только иногда, когда в толпе мелькал чей-то вихрастый затылок, вдруг острой булавкой кололо воспоминание, и снова плыли перед глазами серые штакетины и замирало сердце... Но все прошло, прошло. Или ей так казалось? Она вышла замуж и растила дочь, дни шли за днями. Вспоминая мальчишку, она представляла, что он тоже живет где-то, щурится на солнце, прячется от дождя под зонтик, водит за руку детей в садик и школу. У него наверняка красивые и умные дети... Думать об этом было грустно и приятно: он где-то есть!
В свой родной город она не приезжала много лет, так вышло. Мама перебралась к ней нянчить внучку, а бабушка умерла ещё когда она училась на последнем курсе. Так что её никто не ждал и не встречал на вокзале. Обычная командировка. Возвращение в город детства на несколько дней...
Два дня ушли на обычные деловые встречи и бумаги. Она не жалела, что поехала одна, всё прошло даже лучше, чем рассчитывала. И третий день она начала с того, что вызвала из гостиницы такси и поехала на кладбище, на могилу бабушки.
Был конец июня, и день обещал быть томно-жарким. За окном машины мелькали не сильно изменившиеся улицы, все те же двухэтажные дома, палисадники, крошечные магазины и бесконечные ряды пирамидальных тополей. Если свернуть в этот переулок, то станет видна старая школа, а вот и облезлый киоск, где она когда-то покупала тетрадки и ластики. И другие девчонки прыгали на нарисованных на том же месте, что и двадцать лет назад, классиках.
Кладбище было большим, разрослось с тех пор, как она была тут последний раз. Но так же пахло медуницей и душистым горошком, так же пели в листве птицы и мягко скрипели под ногами песчаные дорожки. Она почти бездумно брела между рядов утонувших в кустах жасмина и боярышника памятников и крестов. Посидела на скамеечке у серого надгробья с родным именем. Бабушка тихо спала тут, и было в этом последнем её приюте столько умиротворения, что таяло сердце и глаза заволакивало теплым светом.
Потом она убрала невысокий холмик, вырвала сорную траву, давая простор самосевным маргариткам и левкоям, и пошла по боковой аллее к выходу. Пошла, все ещё неся внутри теплый и ровный свет, боясь его расплескать и потревожить.
Его глаза глянули на неё с улыбкой. Она никогда не могла забыть этот прищур пушистых ресниц. Так он всегда смотрел мимо неё. А теперь он улыбался ей с эмалевой фотографии.
Сколько она простояла, в тысячный, в миллионный раз читая дату смерти: 12.08.1982?
Внутри ничего не было, кроме бесконечно повторяющейся фразы: "Его убили в Кандагаре!"
И не было, никогда не было его детей...
И в этой жизни не было больше его следов. Никаких...
Только звонкий голосок отозвался из зарослей сирени:
"Он вернется с весенним ветром..."