"Шлёп!" - это Фея Одуванчиков догнала Ванюшку и приложила свою ладошку к его упитанной попке. Ванюшка заорал басом, хотя больно ему не было, просто традиция такая сложилась - раз "шлёп", значит, надо вопить. Фея отобрала у брата ядовито-зеленый маркер, который он стырил у неё со стола и нес в кулаке, чтобы втихаря продолжить разрисовывать обои в столовой. Через минуту Ванюшка замолчал и принялся трудолюбиво разбирать на части здоровенный пластмассовый грузовик. Но последнее колесо открутить не успел - уснул прямо на ковре в окружении голубых зайцев, оранжевых медведей и пятнистых щенков.
Я отнес его в кроватку, а Фея Одуванчиков стащила с вяло брыкающегося тельца стеганый комбинезончик.
Всё, Ванюшка беспробудно проспит до утра, а мы с Феей будем творить! Мы с ней оба любим вечера, когда наш большой старый дом поскрипывает на ветру, словно парусный корабль, когда за окном качаются черные ветки яблонь, в углу поет одинокий сверчок, а оба наши пса лежат на кухне, свернувшись калачиком у печи. Нам тогда уютно сочинять всякие истории. Я стучу пальцами по клавиатуре, а Фея Одуванчиков исписывает очередную гелевую ручку, забравшись на стул с ногами. Её золотая головка, за которую я и прозвал дочку Феей Одуванчиков, клонится то к правому плечу, то к левому -- в такт происходящему на листах толстой тетради. Фея улыбается, хмурится или вдруг бросает ручку и сердится сама на себя.
Написанное мной она прочитывает всегда до последней буквы, а вот свои рассказки, как она их называет, показывает мне очень редко. Я не спрашиваю, почему -- Фея Одуванчиков все равно не отвечает на такие глупые вопросы.
С утра мы бродили по лесу и собирали всякие листья, шишки и куски веток. Конечно, большей частью мы занимались тем, что отыскивали успевшего куда-то исчезнуть Ваньку и тащили его за помочи из ямок и кустов. Но потом, когда я сунул его в кенгурятник, и он уснул, пригревшись у меня на спине, нам удалось раздобыть кучу настоящих сокровищ. Даже змеиную кожу, сброшенную владелицей на большом плоском камне. Эта змеючья одежка так потрясла воображение Феи Одуванчиков, что наверняка она сейчас сочиняет историю именно про неё.
Я открываю балконную дверь, чтобы впустить в комнату свежий ветерок, и он начинает хозяйничать у меня на столе, вороша распечатки и пытаясь задуть крошечный огонек свечи, пляшущий в круглой вазочке. Я всегда зажигаю свечу, когда пишу. Иногда мне кажется, что дух моей музы живет в этом хрупком пламени. Это смешно, но без него я писать не умею, как-то не получается.
Фея Одуванчиков ежится в своей пижамке и я сразу же затворяю дверь.
Когда через полчаса я отрываю взгляд от монитора, все остается по-прежнему. Только Фея Одуванчиков, прижавшись щекой к исписанным округлым почерком листам, сладко спит. В её волосах бродят, запутавшись, сказки, а на ресницах притаился отблеск свечи. Когда я беру её на руки, она сонно обхватывает рукой мою шею и улыбается, не открывая глаз.