Пламя запертое в пузатую банку бесновало. Алые щупальца рвались к свободе, пачкали коптящей чернотой прозрачные стенки. И слова, шуршащие как ветхий лист бумаги, шумно падали в никуда.
Отсчитывая секунды ударами сердца, Джеф ловил рыжие отблески чернильными контурами рун, а потом соскабливал сочные краски реальности перочинным ножиком.
Его худощавая тень горбилась над столом, заключенная в янтарный шарик света. Длинные пальцы с осторожностью антиквара то и дело касались геометрических фигур.
Топот, шорох, щелчки и капель не мешали происходящему, только Нэя. Она переступала с ноги на ногу и, кажется, забывала временами дышать.
Девочка послушно уткнулась в ладошки, глаза сверкнули из-под спутанной челки. Задрожали в их бездонной синеве рыжие огоньки пламени.
- Иди ты... в куклы лучше, поиграй, а? Не мешай мне! - буркнул Джеф стряхнув с узкого лезвия сноп пульсирующих искр. Они ссыпались на дно банки, светящимися иголочками пронзая однородную массу.
- Но я же ничего не увижу, дедушка!
Джеф в раздумьях подергал себя за бороду, посмотрел на Нэю. Ее глаза влажно блестели, губы капризно сжимались в тонкую, кривоватую линию.
- Да не реви ты!
- Я и не думала, - она чуть заметно нахмурилась.
Он покачал головой, беззвучно пошевелил губами, будто сговаривался сам с собой, и снова проворчал:
- Видеть и не надо. Надо чувствовать...
- А это как?
Вопрос был легок и сложен одновременно. Как объяснить в двух словах то, что познавал не одно десятилетие? Джеф пытался, но так и не смог подобрать нужные слова, и ограничился тихим вздохом.
- А я когда-нибудь буду рисовать? Как ты? - не затихало любопытство ребенка.
- Может так оно и будет... - неохотно бросил Джеф, понимая, что пора уступить место молодым таким, каким некогда был и он.
Но он... Это ведь другое дело? Кому доверить свое величайшее мастерство, кроме себя? Кто сможет так же? Ведь некем его заменить, со всем некем.
Знания передавались от отца сыну не одно тысячелетие, и каждый раз становились сильнее. Сейчас все иначе... Никто не сможет, если он не смог.
Нэя поднялась на носочки, привлекая внимание. Светлые волосы собраны в два пушистых хвоста, на носу рассыпались веснушки, а в глазах плещется знакомая ему жажда познаний.
- А можно, можно, я попробую? - пискнула она и тут же, будто испугавшись своей дерзости, заткнула большой палец за поясок платья, и потупила взгляд.
Джеф хотел было возмутиться сначала, но передумал.
- Нет. Лучше смотри...
Нэя согласно кивнула и шмыгнула носом.
Огонь в банке еще слабо тлел, и даже порывался плюнуть в стекло рыжими искрами. Джеф бросил на него мимолетный взгляд, и сосредоточился на следующем компоненте. Подтянул плошку с водой.
- Гляди... видишь блики. Следующий уровень это отражение. А потом, потом оно будет рождать рябь на бумаге. Понимаешь? Как бы колебания... Но... Я хочу... Ох если бы все получилось... Но пока, пока... Понимаешь, чертенок? Четыре уровня. Мне дается всего четыре уровня! Я делаю копию... Жалкую копию! Да, картины другие. Они будто живые... Но не так!
- А как?
Джеф покачал головой, выплеснув остатки воды в банку. Огонь зашипел, не желая затухать. И все же погас.
- Ты не поймешь...
...Первый уровень - кипящие брызги огня...
...Второй - вода холодной струей бьет в небо...
...Третий - мысли разметало вместе с кусками земли и тут же скомкало, как бумажных птичек в кулаке...
...Четвертый - и краски упали на бумагу... Но лишь блики, оттенки, палитра... Хочется коснуться рукой! Почувствовать прохладу реки... но...
Когда работа была закончена, и Джеф по давней привычке разминаясь - шаркал тапками из угла в угол, окошко почтового ящичка звякнуло, и на пол с тихим шелестом полетели листья. Костыль уперся в щель между досок, заскрипели хлипкие половицы. Сжав зубы, Джеф опустился на корточки, с трудом ухватил гладкую бумагу. Едва рассмотрев чернильные линии строк, дернул дверь.
- Тащат-то... Каждый день! Ходить туда-сюда... не надоело? - прокричал он, потрясая костылем и смятыми в кулаке бумагами. Почтальон даже не оглянулся, только быстрее зацокал каблуками, пиная по тропинке мокрую щебенку.
Джеф плюнул в сердцах и схватился за дверную ручку. Она была холодной и мокрой от утренней сырости. Оттого пальцы скользили, и подниматься было тяжело. Все же он поднялся... Боль тут же уколола поясницу, но Джеф сдержал крик. Привычка.
- Большие цифры с нулями. С пузатыми нулями, - он подслеповато прищурился на смятую бумагу. Цифры расплывались... Но Джеф знал, насколько они велики. Чтобы покрыть, хотя бы половину долга, сыну придется работать без выходных.
Он сделал шаг. Костыль заклацал об пол, боль снова выстрелила в поясницу и копчик. Ноги онемели так, будто кто-то вбил в них метровые гвозди. Джеф зашипел, перетащил левую, затем правую, точно поднимался по уклону, да еще и против ветра.
Счета надо было положить на тумбочку. Хоть там и лежала уже пачка листов - толстая, и пыльная, что росла ото дня в день и явно не собиралась уменьшаться.
- Что на этот раз? - послышалось из кухни, и появилась тощая фигура сына. Одет он был в выцветший костюм. Лицо казалось осунувшимся. Болезненно впалые щеки, скрывала щетина. Смотрел он утомленно, как человек, уже задавленный обществом.
Его зарплаты учителя было явно не достаточно, чтобы погасить долги.
- Счета на воду, тепло, свет... Будто им денег мало, - Джеф отшвырнул скомканные листья. Отвернулся. Говорить не хотелось.
- Это не ко времени... - Жак взглянул на смятые в комок счета. Его взгляд ничего не выражал. Словно лопнула в мозгу нить понимания, напоминающая каждый день: "Все очень плохо, просто чертовски плохо".
Джеф просто кивнул, зашаркал тапками изо всех сил, кривясь от боли.
Быть может, сын не успеет сказать, а потом можно и вид сделать, что не расслышал. Но, черт возьми, каждый шаг это целая пытка.
- Отец... - взгляд метнулся в сторону подвала.
У Джефа екнуло сердце.
- Я устал. Поговорим завтра....
Но сын не стал его слушать, он продолжил: - Ты сидишь там в пыли... В мусоре... Рисуешь целыми днями... А смысл? Какой в этом смысл? Если бы... мы могли продавать картины?
Это слова обрушились тяжелыми валунами и буквально размазали Джефа по полу. Холодный ком подкатили к горлу, холодные щупальца тревоги сдавили сердце.
Ну, как? Как можно говорить такое?
- Они не продаются! - закричал Джеф.
- Подумай хотя бы о внучке.
- Картины бесценны!
- Да кому нужен твой хлам?
- Щенок! Да что ты понимаешь... Я писал их не одно десятилетие! Они... величайшее искусство!
- Это просто тупые картины!
- Нет... Они дышат!
Лицо Жака пошло пятнами, он выдохнул и прошипел:
- Ты сумасшедший! Старый, спятивший идиот! Ладно, дыши со своей бесценной мазней. Я что-нибудь придумаю. Устроюсь на вторую работу, или продам свои почки!
Джеф вздрогнул, пошевелил губами, силясь подобрать слова. Он не знал, как объяснить сыну, насколько сильно тот заблуждался.
Его картины, его картины... это, это...
Возможно Джеф бы нашел, что сказать, но Жаку уже было все равно. Он хлопнул дверью, так что загремела посуда на кухне.
В мастерскую вели шаткие ступеньки. Вторая сверху была скользкой, оттого что трещины кровли пропускали тягучие, как патока струи воды, вместе со ржавчиной. Ноги приходилось ставить горизонтально, упираясь локтем одной руки в стену, другой крепко держась за перила. Если Джеф торопился, болью сводило мышцы, защелкивались суставы, и падение было неизбежным.
Сегодня он спускался осторожно, поминания как в прошлый раз чуть не сломал шею. С того дня приходилось ходить с костылем.
Картины большие и маленькие обнимали комнату, будто пестрое одеяло. Они разбегались от пола к потолку яркими пятнами, сливались в единый пейзаж, и распадались на части, как мозаика. Краски трепетали и оживали под взглядом. Светотени падали и распадались на блики... Казалось всё в картинах живет и дышит.
Но то была всего лишь игра воображения, особенные краски, и мастерство художника.
Не хватало главного...
Джеф тронул холст, и губы исказила полубезумная улыбка. Картины снова звали его, но теснота сдавила грудь.
Почему Жак говорит такое? Как он может не понимать? Это ведь дело всей жизни...
Джеф снова посмотрел на картину, что нарисовал сегодня. Лава текла из жерла вулкана, била искрами в зачумленной чернотой небо. Казалось, незримая граница не выдержит напора стихии и под толщей жидкого пламени, умрет весь мир.
Ох, как Джеф хотел бы дать образам больше жизни. Наполнить пустоту, насытить начертанное, дабы оно расцвело неистовством красок мира выдуманного, но не менее реального.
Но это было, возможно, только если...
Джеф зашаркал к рабочему месту. Оно явно томилось в ожидании. Множество старинных свитков сухо шелестели от сквозняка. Джеф читал их всю жизнь, чтобы разгадать тайны, над которыми ломали голову его предки. Когда, казалось бы, он начал понимать, силы неожиданно оставили его. Картины... это все, на что его хватало.
...Первый уровень - кипящие брызги огня...
...Второй - вода холодной струей бьет в небо...
...Третий - мысли разметало вместе с кусками земли и тут же скомкало, как бумажных птичек в кулаке...
...Четвертый - краски падают на бумагу... Блики, оттенки, палитра...
... Пятый - ...
Чувства застывают в невесомости. Разобраться в них крайне сложно. Сын хлопает дверью и проваливается в черноту. Мелькают босые пятки, и маленькая девочка вбегает по ступенькам лестницы. Она хлопает в ладоши и искры падают на пол...
Все должно переродиться... Перейти на следующий этап!
Пятый уровень - это...
- Дедушка!
Джеф закряхтел. Перед глазами поплыли желтые круги. От стреляющей боли в пояснице навернулись слезы. Маленькое личико внучки было нечетким. Просто мутное пятно с синими бусинками глаз.
- Ты опять упал?
- Чертенок... - он попытался пошевелиться, но не смог. Нэя вцепилась в его плечо, силясь поднять дедушку. Маленькие пальчики, казались, такими хрупкими... Она не смогла сдвинуть его даже с места.
- Тебе больно? Я позову папу! Он поможет... - голос сорвался в писк.
Она уже собиралась убежать, как Джеф поймал её за руку.
- Пусть продает... Я передумал. Вам нужны деньги. А я не... - Джеф закашлял, проглотил слюни со вкусом ржавчины. - Еще секунду... Последний... Пятый...Это любовь. Понимаешь? - Нэя непонимающе моргнула. - Магию живописи создали еще в те времена, когда алхимики работали над эликсиром бессмертия... Безумие, азарт, тяга к познанию... Сейчас для меня картины - это сродни необходимости... Во мне нет того что есть в тебе... Это любовь. Я пережил это.
- Я не понимаю...
- Ты поймешь. Ступай... Чертенок.
***
Покупателем оказался толстый, плешивый старичок. Его звали Ломбарди. Картины бесспорно поразили его. Пенсне на круглощеком лице искрило, когда он склонялся над полотнами.
- Так значит ваш отец...
- Художник, - Жак нервничал. Отец был со всем плох... Если бы он мог не продавать...
Коллекционер усмехнулся, лукаво сверкнув глазами:
- Я бы сказал волшебник. О...это чудо. Вы даже не представляете какое.
Эти слова скатывались в душе, как комочки ртути. Жаку было стыдно за свое невежество, и за то что так и не смог понять отца.
В последний день они долго говорили ни о чем и обо всем, а когда речь зашла о картинах, Джеф отрицательно покачал головой и прохрипел.
- Не говори. Я не хочу знать...
Но Жак понимал, отец чувствовал, что картин больше нет в мастерской. Возможно, это его и добило. Джеф умер на третий день после продажи.
В день его похорон моросил мелкий дождь, мешался с туманом, и хлюпал под ногами, смешиваясь с рыжей грязью. Барабанной дробью капель била по крышке гроба.
Его похоронили достойно... Старого мастера отдавшего свою жизнь искусству.
Тайна о волшебных красках так и оставалась не разгаданной, для всех, кроме одного человека.
Однажды Жак спустился в мастерскую, и нашел там Нэю.
Она сидела за столом, положив голову на руки. Ее глаза были закрыты, дыхание ровным. Во сне она улыбалась. Запертое в банке, пламя билось в стекла и замирало, будто переводя дыхание. У руки Нэи лежали плошка с водой и насыпанная горстка земли. Все было расставлено на геометрические руны. Символы. Но больше всего Жака поразила картина, так что холодом облило спину. Он схватил полотно и долго смотрел, боясь поверить.
На него смотрел старик. Немного кривоватый... Нарисованный по-детски неумело. Временами, похожие на размытые кляксы ноги переступали на месте. Быстро-быстро... Как будто заново обрели способность двигаться, только на полотне. Старик кивал чему-то головой... Улыбался...