Прутья эти, грязный цемент, выкрошившийся кирпич, гнилая солома. Таких, как я, здесь держали зим сто назад. И это, с позволения сказать, помещение насквозь пропахло нашей тоской и яростью (я уж не говорю о других, более приземленных запахах). У того, белого, напротив хоть бассейн есть. Грязненький, маленький, вода зеленая, вонючая, но все-таки... А у меня два шага поперек, три шага вглубь, миска с чем-то полусъедобным (овсянка, морковка - бр-р-р, мяса и не дают почти), да колода, об которую когти еще мой дед точил.
А вокруг эти двуногие, сытые, крикливые. Нет, попадаются среди них всякие - кто яблочко кинет, кто хлебца. Но это ж еще попасть сквозь прутья надо, а подойти не любой отважится. Написано на табличке "Животное злого нрава" (я, понятно, читать не умею, но двуногие своим детенышам это каждый день талдычат, тут и тупой сурок выучил бы). Понятно, что злого - вас бы, бледнокожих, за решетку на всю жизнь. Я б на ваш нрав посмотрел. Да еще дразнятся: хозяин тайги, самый крупный сухопутный хищник. Ух, если б не это железо, я б им показал, кто хозяин.
Что-то мне сегодня особенно паршиво. И ведь не мальчик уже, пора понимать, что на воле делать нечего, что до тайги (да и есть ли она где?) не доберусь, что пищу добывать ниоткуда, кроме миски, не умею. А все равно злобствую, все равно прочь из этого гадюшника тянет. Не могу, в голос реветь хочется: "О великий Мише-Моква! Ну почему?!?!?"
И тут явился этот - маленький, кругленький и пахнет вкусно. Булочкой пахнет (меня девочка одна как-то угощала, не забоялась, прямо из рук кормила). А этот вроде не двуногий, а говорит по-ихнему. "Слышь, - говорит, - лохматый! А фигушки ты меня съешь! Я тебе даже песенку спою!"
Я ж детей каждый день перед собой вижу. Так что всякого наслушался - и про Балу, и про Михайло Потапыча. И Топтыгиным меня звали, и Амиканом, и Кодьяком каким-то. А уж эту сказочку я хорошо-о знаю.
Ну а круглый-вкусный прыгает так противно и поет:
И дед меня не съел,
И баба меня не съел,
И гном меня не съел,
И Горлум меня не съел
А тебе, лохматый-бурый-зарешеченный,
Меня даже не понюхать.
И такая злость меня взяла, такая досада, что врезал я со всей своей немалой дури по решетке, аж сам взвыл.. То ли сам Мише-Моква меня направил, то ли повезло просто - двинул, куда надо было. Там ведь следы когтей старые, кирпич весь поковырянный - видать, кто-то поумней меня драть отсюда собирался, да не успел. А я успею!! Успею, за что даже спасибо этому круглому! Прут-то из стенки возьми да и выскочи - пыль, грохот, кирпичи летят. Порскнул круглый прочь от клетки - я за ним. Плечом на решетку навалился, выворотил - да наружу. Он от меня, я за ним. Нет, не сожрать хотел (хотя и хотел). Просто, думаю, он дорогу знает. И ведь знал, паршивец тестяной! Так что доберусь я теперь до тайги. И хозяином стану. А не стану - судьба такая. Все лучше, чем в клетке подыхать.
Заяц
- Эй, Косой!
Ну вот, чуть что, сразу Косой. И чего Косой, спрашивается? Я ж сегодня еще ни разу... почти... Косеть не с чего. Да и потом, на нашей овощебазе как без этого дела? Холодно ж, как в погребе. Да погреб и есть, тока большой. В тепле и морковь, и капуста вянут, ежу понятно. А у меня шкура тонкая.
И чего сразу трус? Ничего не трус вовсе. И вообще, чего мне бояться? У меня удар правой задней знаете какой? Мой дед ястреба вообще запорол. Или попортил... Или прогнал - не помню, давно дело было. А что уши у меня дергаются, так это рефлекторное, понял? Я ж сторожить поставлен, вот слушать и должон.
- Длинноухий, ты таки идешь или как?
Да кому ж это неймется? Кому я так нужен? Голос вроде незнакомый. Правда, Бойша все время простужен, так что каков его настоящий голос, никто не знает. Он барсук, не люблю я их полосатое племя - торгаши они и выжиги. Сам-то помидоры стережет, огурцы - и свежие, и моченые, а ты сиди себе на капусте. На капусте много насторожишь, а? А стаканчик коллеге этот огуречный деятель ни за что не поднесет. Хотя есть у него, я знаю, к нему ж за рассолом многие ходят. Потом благодарят. А меня кто поблагодарит? Но нет, голос, вроде, не его. Да и за "Длинноухого" он живо "Полосатого" в ответ огребет, знает, небось.
- Дарагой, тэбя долго ждать, а?
Блин, неужто Гиби? Он шакал, почти самый главный у нас. Мандарины стережет, абрикосы, бананы. Я к нему в помощники просился раз, когда он веселый был, чачей всех угощал. Он мне говорит: "На чем сидишь, то и имеешь, да? Тэбэ марковка и капуста нужна - вот и кюшай". Тоже мне, знаток. Он бы меня еще в лес отправил. Да, ели мы когда-то морковку с капустой. А они когда-то в горах жили, а не апельсины сторожили. Эх, жизнь - ни лесов теперь, ни воли, и не протолкнуться от всяких полосатых и черномазых. Одна радость - "это дело". Даже Гиби понимает, что без него никак, раз в месяц поллитру выдает задарма. Жила кавказкой национальности - рази ж поллитры на месяц хватит?
- Ну слушай, блин, долго тя ждать?
Не, не Гиби это и не Бойша. Незнакомый голос. Пойти, чоль, взглянуть? Может, кому морковки надо? Глядишь, на "это дело" и заработаю, на окосение. И неча мне пенять - сам шакал говорил, что имею, на чем сижу. Он, небось, бананы на сторону ящиками толкает, а ты не моги?
Ой, мать моя под кустиком, кто это? Круглый такой, незнакомый.
- Да не дрожи, не съем...
- Да и не дрожу. Еще кто кого съест?
А этот в ответ ухмыльнулся и вдруг тоненько так:
- Не ешь меня, я тебе песенку спою.
На кой, говорю, мне твоя песенка?
А этот не слушает и поет:
- Я от бабушки ушел,
Я от дедушки ушел,
А от тебя, косого, и подавно уйду.
Ну и катись, говорю. Мне-то что?
Да то, говорит, что я уйду, а ты так и будешь здесь гнить вместе с морковкой своей в обнимку за рупь двадцать в неделю. И будешь, говорит, с каждым днем все косее и все трусливее. Трусом родился, трусом и помрешь, потом завалят тебя гнилой картошкой - и всех дел. И доброго слова никто не скажет. Я, говорит, покачусь сейчас, куда глаза глядят, мир посмотрю. А ты сиди в своей яме. Так тебе и надо! Гроза овощебазы! Мечтатель банановый-хреновый! Ты хоть раз в лесу был? Настоящую заячью капусту ел? Рыжики нюхал, лисички?
Блин, думаю, а и правда, чего здесь сидеть? Мой дед ястреба запорол - и ничего. А здесь какие ястребы? Лисы паршивой - и той не встретишь.
Плюнул я на все это, кочан капусты прихватил и пошел. Ну их совсем, я в лес хочу.
Волк и Лиса
Волков не любил ресторанов. Не любил с того памятного вечера в Берлине, когда окно за его спиной взорвалось сотнями режущих брызг, а зеркало за стойкой напротив пошло звездами. Волкова тогда спасли вколоченные рефлексы, а вот Дитрих не успел, и три смертоносных кусочка свинца (каждый едва ли не вдвое легче классических девяти граммов) превратили его лицо в кровавую маску. Волков так и не понял, на кого тогда охотились.
В этот ресторан его затащила Лизавета, сказав лишь, что их ждет встреча с одним очень интересным и полезным человеком. И вот уже полчаса они этого человека ждали. Он потягивал кофе, она курила тонкие коричневые сигареты и в ответ на все расспросы только энергично мотала головой, словно отмахиваясь от них роскошной своей рыжей челкой.
Волков уже окончательно решил уходить, когда за спиной раздалось:
- Патрикеевна, вот и я!
К их столику не шел, а просто-таки колобком катился невысокий толстенький человечек. Казалось, при его изготовлении использовался только циркуль. Живот толстяка мог вполне подойти женщине на седьмом месяце и так и выпирал из дорогого пиджака с депутатским значком на лацкане. Шеи почти не было, а бледное рыхлое лицо больше всего напоминало вчерашний полузасохший блинчик.
- Блинчик!
- Волчок! А я-то думал, с кем меня наша Лиса Патрикеевна задумала познакомить. А это ты. Сколько ж мы не виделись?
- Девять с половиной лет.
- Да, забыл, ты ж у нас всегда был занудой во всем, что касалось дат и цифр. И имен. К слову, Блинчиком меня уж никто и не зовет.
- Да, ты теперь скорее Колобок. Впрочем, у депутатов, наверное, свои кликухи?
Мужчины обнялись, перебросились приличествующими случаю "А помнишь?", заказали, приняли. Потом, извинившись перед дамой, Блинчик повлек Волкова курить на балкон.
- Так как же тебя теперь официально кличут?
- Как-как, а то ты газет не читаешь.
- Постой-постой, так ты тот самый? Я думал, однофамилец. (В голове явственно всплыло - уголовное дело экс-премьера Пузаненко, корпорация "Унитарные энергосистемы Украины", поставки газа из России и металла в Россию, откаты, взятки и некто Блиновский на вторых ролях.) А как же...
- Да вот так. Депутатствую по-прежнему. И от бабушки ушел, и от дедушки ушел.
"А от тебя, Волчок, и подавно уйду", домыслил Волков. Радость встречи, бурлившая в его груди, разом рассыпалась и закружилась хлопьями теплого полупрозрачного пепла. И из этого пепла вдруг возникло лицо полковника Люпуса, и его хрипловатый голос произнес: "Вера в случай, кадет, последнее прибежище идиота. Случайностей бывает только две: глупая и хорошо подготовленная".
Собственно, Колобок
- Ты с ума сошел!
Сара швырнула шапочку на сверкающий сталью стол, что с ней бывало только в минуты крайнего возбуждения.
- Ты просто сбрендил. Я врач, а не Господь Бог!
- Ты врач-регенератор с шестидесятилетнем стажем, - как можно мягче ответил командир космического эсминца "Тревеллер", двузвездный адмирал Луи Дадд (он же - Дед).
- Да, я пришивала твоим парням оторванные руки. Я выращивала им новые ребра и задницы. Но я не умею воскрешать покойников, тем более, таких, - и она покосилась на стоящий на столе контейнер объемом не более трех литров. - Ты хоть понимаешь, чего ты требуешь? Здесь же нет и десяти процентов тела!
- Да, тут все, что удалось соскрести со стен боевой рубки. В основном, это мозг парня. И у нас есть его ментаграмма в центральном компьютере. Поэтому, если ты сумеешь слепить из этой органики хоть какое-то подобие тела, личность мы, может быть, и спасем.
- Зачем тебе это? Мы воюем рядом двадцать три года и похоронили не одну сотню славных ребят. А теперь ты приходишь ко мне с самым мертвым из мертвецов и просишь его воскресить. Зачем? Кто он?
- Бокк. Николас Бокк, наводчик второй статьи.
- КолА?!
- Да-да, КолА Бокк. Он был чертовски славным парнем. Ты права, мы схоронили массу славных парней. Но он выиграл этот бой. Может быть, он выиграл и всю эту войну - именно его торпеда превратила в рой элементарных частиц флагман Чужих, который до этого играючи перемолотил половину моего флота.
Сара прошлась по медотсеку из конца в конец. Раз, другой, третий. Потом села на кушетку, застеленную, по давней земной традиции, белым полотном из волокон какого-то растения.
- Ты понимаешь, что я не смогу дать ему полноценного тела, - она не спрашивала, она утверждала. - Да что там полноценного - почти никакого.
- Но на то, чтобы создать мозг и некое подобие оболочки, материала хватит. Ты же лучше меня знаешь, что ментаграмму можно приживить только на родной мозг.
- Это будет просто шар плоти - мыслящий, ощущающий, в лучшем случае, подвижный. Размером с арбуз. Ты уверен, что Кола нужна такая жизнь?
- А вот это уже не наше с тобой дело, - жестко сказа Дед, и Сара в очередной раз поняла, почему этого старика по-прежнему слушаются молодые лейтенанты и капитаны. И в очередной раз подумала, что не зря влюбилась 40 лет назад в зеленого мичмана Луи. - Он дал нам шанс жить. Давай дадим шанс и ему.
****
Кола третий день сидел (стоял? лежал?) на подоконнике и созерцал порядком надоевший пейзаж. Планета земного типа. Не рай, но вполне приятное местечко: за бортом плюс 19 по Цельсию, азотно-кислородная атмосфера, зеленые растения - чуть более зеленые, чем обычно. Да небо белесое. Да звезда местная не столько желтая, сколько белая - белый карлик. Жить можно. Только стоит ли? И Кола в очередной раз, скосив глаза, попытался рассмотреть свое отражение в оконном бронестекле (а эти дураки не дают ему зеркала!).
Доктор Сара Дадд, как могла, объяснила ему, что случилось после того, как зонд Чужих выбросил абордажную команду на шестую палубу "Тревеллера". Последнее, что он помнил - монитор высветил сообщение "пуск успешно осуществлен" и полыхнул, как сверхновая.
Да, теперь он, значит, выглядит вот так. Разумный арбуз. Мыслящий сфероид. Сара пообещала, что со временем, может быть, удастся отрастить какое-то подобие конечностей. Дескать, в генах заложено, а там как выйдет. Ладно, пока попробуем другой метод перемещения. Благо вестибулярного аппарата в этом теле не предусмотрено, а глаза как-нибудь приучим к вращающейся картинке. После пляски космического боя это не так сложно.
Через сорок две минуты тот, кого раньше звали Кола Бокк, выкатился из дверей медотсека и отправился исследовать открытую 57 земных суток назад планету. Из-за которой земляне и схлестнулись с Чужими. Отправился навстречу своей судьбе.