Почему-то, думая о детских годах, я чаще вспоминаю не родительский, а дедов дом. Хотя у деда гостил только на каникулах, которые, как известно, занимают, ежели просуммировать, не более четверти года.
Большинство моих сверстников в перерывах между школьными занятиями ездили к бабушке (именно к бабушке - дедов-то у многих повыбила война) в деревню. Мой дед жил в городе. В том же, что и мы: в Харькове. Только район был другой, назывался Основа. Вовсе не потому, что именно оттуда пошел харьковский корень, нет. Как и многие окраины, Основа раньше была отдельным селом. Потом город вобрал его в себя, но так и не сумел переварить. Там имелась одноименная железнодорожная станция, заводы с диковинными для детского уха названиями - "Транссвязь", "Стройдеталь", "Хазэтэо". Имелись троллейбусная линия, уличные фонари и пролетающие над головой самолеты (недалеко располагался аэропорт). Но народ жил все больше в частных домиках с небольшими садиками, что вскипали белой пеной абрикосового, вишневого да яблочного цвета весной и покрывались желто-серой пылью летом. Пылью - ибо почвы на Основе песчаные, а большинство кривеньких улочек оставались немощеными. Свиней или, скажем, коров по дворам, правда, не держали, но куры попадались повсеместно - бродили себе вдоль заборов, тощие, грязноватые, деловитые... А на задворках железнодорожного хозяйства встречались и козы.
Дед жил в многоквартирном доме. "Много..." означало целых 16, из которых аж четыре были о двух комнатах, а остальные - "однушки". Деду с семьей досталась двухкомнатная, что, как я понял позже, служило предметом зависти многих соседей. Раньше и он обитал в частном секторе, доставшимся еще от его родителей, но потом оставил старое жилье одной из своих дочерей, моей, соответственно, тетке. Та затем получила квартиру, и на месте родового гнезда воздвигли безликую девятиэтажку с магазином "Юбилейный" на первом этаже.
Итак, дедов дом. Непритязательное, без изысков, строение белого, вернее, серого силикатного кирпича. Два подъезда, два этажа да чердак, на котором дед поставил телеантенну, ибо на крышу лезть побоялся, а на комнатную антенну, похожую на длинноусого жука, черно-белый "Рекорд" принимал уж очень паршиво.
В доме (возможно, его строили пленные немцы, больно стиль похож на другие "немецкие" дома что в Харькове, что в Киеве) имелись высокие - если сравнивать с традиционными "хрущобами" - потолки: наверное, два семьдесят, а то и два семьдесят пять. А еще был дощатый теплый пол, по которому так приятно ходить босиком (в родительской квартире лежал холодный линолеум) и широченные деревянные подоконники (у родителей - узкие бетонные), порой заменявшие мне письменный стол. Под подоконниками висели огромные, крашеные серебристой краской чугунные батареи, тепло в которые подавала здоровенная, в четверть кухни, водогрейная печка с гигантской конфоркой внутри, за чугунной дверцей. Поэтому в холода можно было поддать газу, а в оттепель - убавить жару. Дед уверял, что когда строили дом, это чудо поставили временно, пообещав вскорости заменить неким аппаратом по имени ОГВ, да так и не заменили. Но я был только рад - после зимнего гуляния так славно было греться у теплого белого кафельного бока. И обед в кастрюльке, поставленной на печь, оставался теплым. А еще можно было насаживать конфетные бумажки на проволочную кочергу - и засовывать импровизированный факел в пылающее жерло. Какой же ребенок не любит играть с огнем! Только обычно детям это запрещают. А мне - разрешали. Конфеты - леденцы "Барбарис" и "Дюшес" - дед покупал охотно, особенно после того, как бросил курить.
А еще в квартире наличествовала удивительная точеная мебель темного дерева - вешалка, подставки под цветы; в углу высился резной дубовый буфет, под окном стояла швейная машинка "Зингер" с ножным приводом. Все это досталось деду еще от его матери, моей, соответственно, прабабушки, и я обмирал от старины.
За что ни возьмись, дедово жилье оказывалось лучше родительской квартиры, пусть в ней даже и было три комнаты. Правда, горячей воды в доме на Основе не было по определению. Часто отключали и холодную - и приходилось с ведром идти к колонке на углу. Случалось, не работала и она: основянский водопровод был удивительно бестолково устроен. И тогда мы с дедом брали ведра и шли через дорогу к Бабе Ивановне - у нее во дворике имелся собственный колодец. А на кухне в узком промежутке между водогрейной печкой и газовой плитой всегда стояли два полных эмалированных ведра, зеленых снаружи и голубоватых внутри - тактический запас на случай очередной водной катастрофы.
Балкона у деда не было, поэтому белье приходилось сушить во дворе - крохотном и очень уютном, где во всех направлениях тянулись бельевые веревки. Вернее, бельевые проволоки - из толстого, миллиметра три-четыре, алюминия (видать, кто-то из соседей притащил с завода). Во двор выходили всего два дома - дедов и еще один, тоже о двух этажах и двух подъездах, но красного кирпича, с ломаной крышей и маленькими слуховыми окнами на фронтонах. В нем жил мой приятель Андрюха.
Вдоль фасада дедова дома тянулся палисадник, а параллельно ему - ряд огромных, не обхватишь, тополей. Когда один из них засох и не без труда был вывезен со двора, дед на его месте посадил тоненькую рябинку.
У Андрюхина дома деревьев не было, зато к подъезду была пристроена клетка, где жили кролики. Потом, правда, они куда-то пропали (съели их, наверное, куда же еще), но клетка еще долго стояла пустой.
Замыкали периметр два ряда сараев.
О, сарай во дворе! Те, кто не имел, никогда не поймут, какое это удовольствие и какое удобство. Там хранятся велосипед и санки, лук со стрелами, игрушечное ружье, целый ящик солдатиков и машинок, за которыми, если понадобятся, нет нужды бежать в квартиру. Там есть верстак с инструментами, которыми, как ни странно, можно пользоваться. Там хранится старый снарядный ящик и бачок от мини-генератора, похожий на большую консервную банку, только очень длинную. Немцы, отступая из Харькова, бросили много чего на станции Основа. Даже, говорят, два вагона велосипедных колес. И кое-что из этого богатства осело в сараях.
Есть в сарае еще куча всяких интересных взрослых штук. Например, блестящая металлическая трубка с кучей боковых отверстий - обломок кроватной спинки. Ее можно кувалдой вбить в землю, а потом вытащить - и разглядывать структуру полученного керна: самые верхние слои песка грязного серого цвета, потом идет белый, потом желтый, как масло. Даже удивительно, как я не пошел по геологической стезе после подобных штудий, тем более, что одна из немногих книг, что имелась в дедовой библиотечке, называлась "Тайна реки злых духов" и рассказывала о приключениях доблестных советских геологов в таежной глуши. Перечитывал я ее, наверное, раз десять.
Прямо напротив сарая имелась деревянная песочница, где можно было строить крепости, расставлять в них солдатиков - и расстреливать их из луков, чем мы с Андрюхой и занимались целыми днями. А раз без спросу отправились "на цветмет", в отвалы какого-то завода. Набрали целую сумку автоматных и пистолетных гильз. Загруженные в кузова игрушечных машинок, они изображали снаряды. И как было клево, когда стрела ударяла в бок такой машинки - и гильзы-снаряды разлетались веером.
Еще во дворе стояла беседка под железной крышей - помню, как на какой-то свадьбе в ее глубине наяривал оркестр с огромными барабанами и блестящими тарелками.
А еще имелся запитанный от домового водопровода кран. Ведь у многих соседей в сараях обитала кое-какая техника - велосипеды, мопеды, мотоциклы. Ее регулярно приходилось чинить, а во что после этой процедуры превращаются руки, легко представить. Именно у этого крана дед открыл мне тайну мытья рук от подобной грязи. Мыло ни разу не брало прилипчивое черное машинное масло, а песок - запросто.
Имелась и душевая - на случай, если потребуется более серьезное мытье. На крыше у нее торчал здоровенный кубический бак для воды, что подавалась из вышеупомянутого крана по резиновой кишке и потом грелась на солнце. Состряпана кабинка была из старых досок и дверей, издалека походила на деревенский туалет, что вызывало у некоторых соседей ворчливое неодобрение.
Днем двор, как правило, пустовал. А вечером вокруг двух столов под открытым небом рассаживались взрослые. За одним обычно собирались мужчины: играли в домино, стуча костяшками по оббитой гетинаксом столешнице, а еще - в шахматы, шашки и карты. За другим разговаривали женщины, обсуждая, например, недавнюю поездку одной из них в ГДР и удивляясь тамошним платным туалетам. При этом дамы умудрялись еще и выполнять кое-какую работу, вовсе необязательно по домашнему хозяйству. Одна, тетя Галя, набивала железом маленькие трансформаторы и говорила, что за каждый ей платят пятак. Другая, тетя Наташа, выцарапывала на боковинках крошечных оранжевых катушек свой номер намотчицы. Зажимала сразу пяток в челюстях узкогубцев - и быстро-быстро чиркала шильцем: "241. 241. 241". Говорила, что повезло ей с номером, удобно писать.
Наверное, раньше в деревнях так кумушки собирались у колодца с прялками или шитьем.
Эти соседи казались мне удивительными людьми.
У одного из них, дяди Васи, в кухне вся стена от пола до потолка была занята огромными аквариумами, где под лампами дневного света жили желто-черные суматранские барбусы, нежно-розовые принцессы Бурунди, роскошные огненные меченосцы... У меня дома тоже был аквариум, хотя и поменьше, поэтому Вася время от времени делился живым кормом - трубочниками и дафниями. А пару раз брал с собой на ловлю оных, для чего приходилось ехать автобусом на какие-то изрядно вонявшие то ли пруды, то ли болота.
Другой, дядя Саша, работал шофером и время от времени заезжал во двор на огромном грузовике. Его посылали в командировки возить зерно, поэтому кузов по возвращении был засыпан пшеницей. Ее, в основном, прибирал соседский мальчишка-голубятник, но и я успевал нагрести корма хомяков и морских свинок.
Третий, крепко зашибавший Ленька по прозвищу Тренер (он лучше всех во дворе играл в козла, за что и получил кличку) когда-то на спор погнул ободок железного ведра, ударив по нему полной бутылкой. Причем та не разбилась. Знал, видать, все свойства заветного сосуда.
Четвертый, простоватый с виду дворник дядя Миша постоянно меня дразнил - например, ему решительно не нравились мои красные шерстяные штаны - и великолепно играл в шашки. А еще он умудрился вдвое увеличить свой сарай, в нарушение техники безопасности оттяпав часть двора, прилегающую к трансформаторной будке.
Но самым удивительным был, конечно, дед - Деда Боря. Это я так его называл. А он меня, соответственно, звал "Саша-Комаша". Он вечно с чем-то возился, что-то собирал, переделывал, улучшал. Мог, например, из найденных на свалке деталей собрать велосипед - что и сделал, когда свежекупленную "Украину" у него украли (кажется, около того самого магазина "Юбилейный"). Или забирал у моей мамы прохудившуюся кастрюлю и заделывал дыру жутковатой блямбой самодельной заклепки. Мы могли купить новую и даже покупали - "но нельзя же, чтобы добро пропадало". И в этой заделанной кастрюле я потом кипятил песок для аквариума.
Или вдруг деду приходило в голову, что открытая проводка в квартире - это некрасиво. Он принимался долбить канавки в стенах, притаскивал с завода - да-да, он, будучи пенсионером, продолжал работать, причем на интересной должности оператора копировальной машины -- несколько бухт какого-то автомобильного провода в алюминиевой оплетке, и целые вечера мы ее снимали, от чего руки становились черными.
Или привозил от дочек кучу жестяных крышек и равнял их края на специальной машинке, чтобы использовать повторно при закатывании домашних консервов. В мои обязанности входило сперва вынимать уплотнительные резинки, а затем вставлять их обратно. Эх, современные крышки такого издевательства не выдержали бы, точно вам говорю, металл не тот. А те, советские, толстой белой жести, ходили раз по пять.
Он однажды притащил со свалки ходики - и умудрился их оживить, хоть и не был часовщиком. Ходики, правда, врали и кукушка в них не работала, но это уже мелочи.
Но больше всего, пожалуй, он возился с "драндулетом". Так прозывался живший все в том же сарае мотороллер "Вятка". В его металлических потрохах вечно что-то ломалось, требовало замены, регулировки, правки, пайки, клейки... Модель была старая, деталей не достать, но дед как-то выкручивался. Пока я был маленьким, он катал меня на мотороллере по окрестным дворам, поставив перед собой между колен. Потом я дорос до места на заднем сидении, и мы стали раскатывать по всей Основе.
Уже став взрослым, я узнал, что "Вятка" была копией итальянской "Веспы". Как-то на улице мне попался на глаза оригинал - и защемило сердце. Даже резинки на полике образовывали тот же рисунок. Дед, впрочем, уверял, что "Вятка" - модель не слишком удачная, на ходу кренится (чистая правда - у нее двигатель висит сбоку), отчего покрышки изнашиваются неравномерно. "Будь я лет на пять моложе - "Чезет" взял бы", - сказал он мне как-то. Но не взял, хотя кто-то ему предлагал продать старушку-"Вятку".
Дед родился и вырос на Основе, поэтому, кажется, знал там всех - продавщиц в магазинах, кассиров в кинотеатрах, воспитательниц в детских садах, каких-то мелких начальников. Идем, бывало, по улице, вдруг он останавливается с неизменным "Доброго здоровья" - и начинается долгий разговор с каким-то неизвестным и скучным дядькой. Кстати, нельзя сказать, что эти знакомства приносили деду какие-то особые дивиденды. Разве что когда мы с ним затеяли делать выжигатель, ему по знакомству собрали на заводе трансформатор.
Мы ходили с ним в местный клуб на фильмы про индейцев и шпионов (причем он, стесняясь своего высокого роста, норовил сесть с краю, чтоб другим не заслонять).
Мы ездили купаться на Основянское озеро - на самом деле, бывший карьер - и дед рассказывал про свою молодость. Мол, на этом месте были песчаные холмы, а когда песок стали добывать, вода и пошла - "и решили, ладно, пусть будет озеро".
Мы вместе покупали картошку на зиму, она хранилась в погребе под сараем - запас на три семьи.
Он научил меня пользоваться отверткой, пилой, молотком или, скажем, кистью (я с большим удовольствием красил штакетник вокруг палисадника).
Он рассказывал и показывал, чем личной напильник отличается от бархатного, а торцевой ключ - от рожкового.
Он пересказывал мне Гюго и Гоголя и по двадцать раз перечитывал вслух "Что бывало" Бориса Житкова.
Он клеил для меня самолеты из картона и жалел, что не может склеить дирижабль.
Когда я был в первом классе, он купил для меня у соседки велосипед "Школьник", кажется, за 10 советских рублей.
На четырнадцатилетие он подарил мне электродрель - здоровенную, ярко-рыжую, похожую на отбойный молоток и обликом, и весом. Радости моей не было предела, машинка работала и за точило, и даже за токарный станок, хотя однажды чуть не выбила мне пальцы, когда в закусило сверло.
Дед научил меня лазить по свалкам - да, я этого не стыжусь и до сих пор, бывает, подбираю кем-то выброшенное, чтобы дать ему вторую жизнь. Например, добрая половина деталей для моей самодельной байдарки имеет ярко выраженное свалочное происхождение.
Дед отксерил (хотя тогда этого слова в ходу еще не было) по моей просьбе две книжки - "Начинаем мастерить из древесины" и "Плетение". И я "начинал мастерить" и учился плести из лозы. Первые попытки оказались не слишком удачными, но я снова попробовал, уже будучи взрослым. Мои дети (да и не только мои) росли в плетеных колыбельках.
Дед многое мне дал. Даже не лысею я до сих пор благодаря его генам.
Теперь у меня тоже есть велосипед, мотороллер, верстак и даже сарай, правда, совсем маленький и без погреба.
А деда, увы...
... Говорят же, не возвращайтесь туда, где вам было хорошо.
Давеча я заглянул на Основу.
Как и весь Харьков, она полна примет нового времени: киоски, реклама, наступающие на частный сектор новостройки. Крохотный дворик лишился песочницы, душевой и столов (наверное, старые столбы подгнили, а новыми никто не озаботился). Зато теперь он весь забит машинами.
Я понимаю, что пластиковые рамы удобнее и теплее советских деревянных. Но, будучи вставленными в глазницы старых окон, они показались мне бельмами.
И только огромные тополя во дворе стали еще огромнее. Кстати, их тоже сажал дед.