ОЛЕГ ЯНКОВСКИЙ: ВЕЛИКИЙ СКАЗОЧНИК

Олега Янковского называют счастливчиком. И не зря. Одно его поступление в театральное училище чего стоит: как-то летним днем он увидел объявление о приеме и решил разузнать об этом подробнее. А в училище, узнав о том, что экзамены закончены, все равно решил уточнить у директора условия приема. Директор же, поинтересовавшись фамилией молодого человека, посмотрел какие-то списки и сказал: Вы приняты, в сентябре приходите учиться. Позднее оказалось, что просто брат Олега, Николай, никому не сказав, решил поступить в училище. Но когда узнал о том, что Олега приняли в училище вместо него, промолчал. Конечно, эта история может быть из ряда актерских баек. Но вот свою первую роль в фильме Щит и меч Олег Янковский точно получил случайно. Просто зашел пообедать в ресторан, где сидел режиссер Владимир Басов, как раз подыскивающий актера на роль Генриха Шварцкопфа.

- Олег Иванович, вы всегда заходите в нужное время в нужное место?

- Это не я захожу, это судьба за руку ведет. Действительно, все поворотные моменты моей жизни происходили по случайному стечению обстоятельств. Это факт. Я за свою жизнь видел немало прекрасных актеров, которых обделила судьба. Мне повезло больше, и дело не в моей гениальности. Карта так легла. Но роль случая проявляется не только на людях нашей профессии, просто мы у всех на виду. Каждый человек ни раз это испытывал на себе.

- Однажды вы сказали, что никем особо не мечтали быть, разве что стоматологом, потому что он хорошо зарабатывает. Хороший бы из вас получился зубной врач?

- Плохой... Я очень брезгливый человек.

- Ваш отец был польским дворянином, но в годы сталинских репрессий архивы вашей семьи были уничтожены. Не пытались ли вы вновь восстановить историю рода Янковских?

- У меня в петербургском архиве есть поклонница, которая изредка присылает какую-то информацию. Но восстановить всю родословную невозможно. Ушли из жизни люди, которые могли бы мне что-то сказать. А когда я был маленьким, то, честно говоря, это меня мало интересовало, к тому же в те времена говорить на такие темы не имело смысла. Настолько был затянувшимся период, когда было приостановлено движение к памяти... Сейчас можно только представлять себе то время, когда в семьях говорили шепотом. И когда тебе не дают ответы на твои вопросы, то ты в ту сторону и не смотришь. Нет - так нет. Я понимаю, что это важно, но восстановить все невозможно. Даже потому, что не знаю азов, с чего начинать. Иваны родства не помнящие - эта фраза подходит к нам как ни к кому. И рождена она именно в России. Ведь не Полы, Джоны, а именно Иваны. К тому же эта фраза идет не с советских времен, она уходит корнями гораздо глубже, упирается в нашу культуру, в наш менталитет.

- Вы родились в казахском городе ссыльных, ваш отец из репрессированных, ваша семья столкнулась со всеми трудностями этого положения. И после перенесенного вы еще говорите, что были законопослушным?

- Законопослушный или нет - это не относится к системе. Это в воспитании. Быть законопослушным - дело хорошее, прерогатива интеллигентного человека. Тот разгул, который сейчас наблюдается в стране, происходит оттого, что мы буквально поняли слово свобода. В этом сказывается человеческая невоспитанность, которой в процентном отношении в нашем обществе гораздо больше. Нормальный же, воспитанный, интеллигентный человек - законопослушный.

- Тогда очень следили за чистотой биографий. Как вас с такими корнями отпускали сниматься у Тарковского, на гастроли заграницу?

- Я вам расскажу один факт, а потом уйдем вглубь вопроса. В советское время я был в очередной заграничной поездке. Тогда я, уже известный актер, естественно, был приглашен на встречу в посольстве. Я прекрасно провел время в компании гостеприимных людей, хотя скоро понял, что они относятся к другим службам, далеко не дипломатическим. И когда мы были совсем расслаблены, они сказали: Олег, скоро это все кончится. Я удивился их свободе и решил, что это провокация, старался сменить тему. А через несколько лет это случилось. Так что уже тогда метастазы начали разрушать устоявшееся мировоззрение.

Возможно, сразу после 53 года появились первые ростки свободы. Потом они скрывались, но не исчезали. Это было болезнью, разъедавшей неестественно построенное государство. Она исходила из здравого смысла, из хорошей литературы, из театра. Духовная жизнь вообще определяет сознание. Поэтому непростой по тем временам вопрос - выпустить ли, например, Тарковского снимать, - был решен положительно. Высшие чиновники стали понимать: а какие основания у них есть для того, чтобы запретить? Высоцкому тоже позволили неожиданно выехать. Все тот же Комитет госбезопасности. Внешне-то они его всячески третировали, но постоянно приглашали выступать на своих концертах, обожали его.

- Но во второй раз вас не выпустили...

- Во второй раз случилось явное и резкое ослушание: Тарковский не вернулся. Как так не вернулся? Ослушался? А он просто остался, чтобы сделать новые картины, там его финансировали. Он же не обладал никакими тайными знаниями ракетных установок. Но потому, что он позволил себе не вернуться, все контакты с ним были прекращены.

- Почему вы не позволили себя остаться там?

- Мужчина живет тем, что он создает, тем, какая аура вокруг него. Ощущение того, что я значу в своем отечестве и как не значу ничего там, лишало меня возможности не то, что думать о невозвращении, но и приближаться к этой мысли. Зачем мне было оставаться там?

- Чтобы быть свободным, например, от идеологии того же ЦК.

- А какой артист имеет отношение к этой идеологии? Да, я играл роль Ленина в те времена. Но спектакль тот, Синие кони на красной траве, по советским временам был достаточно прогрессивным. Это была крупица честного отношения к фигуре вождя. Я играл не Ленина, а наше отношение к нему. Играл без грима, только галстук в горошечек и покрой костюма сохранили. Была договоренность со зрительным залом, что мы не играем буквально Владимира Ильича, а стараемся вместе с залом разобраться в происходящем. Сегодня мне предстоит играть уже Петра I. И это опять желание театра поговорить с аудиторией, вывести на серьезный разговор, вызвать ассоциации, мысли по поводу того, что есть Россия, что есть наш менталитет.

- У вас дача в Барвихе. Это признание вас высшими чиновниками?

- Не знаю, как признание, но, по крайней мере, помогли. Я поддерживаю отношения с этими людьми.

- Вы как-то сказали, что верите в простую истину: все возвращается в круги своя, твое зло к тебе же и вернется. Как давно вы поняли истинность этого?

- Достаточно рано. Не помню, говорили ли мне об этом родители, но у нас в семье было несколько постулатов, один из которых - не сеять зла. Конечно, в любой профессии очень много соблазнов забыть об этом. Именно поэтому очень важно не забыть, не потерять лица. Может так случиться, что кто-то подсидит тебя, наговорит о тебе массу нехороших вещей... Но ведь через какое-то время это же к нему и вернется и все встанет на круги своя.

- Известно, что востребованному артисту противопоказано останавливаться. Не боитесь, что пропускаете в беге за хорошими ролями что-то более важное?

- Я бы согласился с вами, если бы принадлежал к другой профессии. Но для актера ответ однозначный. Роль может быть предложена только сегодня. Завтра ее уже не будет. Прелесть и гнусность актерской профессии заключается в том, что он пытается тебя поглотить с головой, без остатка. Дашь ей волю и вскоре забываешь и о доме, и о семье. Просто привыкаешь жить и работать в определенном ритме, к аплодисментам, поклонникам. Настолько привыкаешь, что начинаешь в этом нуждаться. Наверное, также нуждаются в наркотике. Да, не хватает времени на себя, но это уже условия профессии. Если тебя это не устраивает - смени ее и занимайся другим.

- Ну а как же - покопаться в себе, проанализировать то, что было?

- Для этого есть ночь, двухчасовой перелет в самолете. Этого времени вполне достаточно, но, чтобы понять мои слова, надо жить в таком режиме. Ведь профессия актера во многом определяет образ жизни. То, чем ты занимаешься, то ты и есть. И только от тебя зависит, где ты залезешь в свою раковинку: за обедом ли, в гостинице ли, в самолете ли... Но это необходимо. Поэтому, наверное, один артист долго живет и остается интересен зрителям. А другой, который не зарывался в свою раковинку, не думал о себе, быстро растерял себя и сошел со сцены.

- Частенько уходите в нее?

- Да. И даже очень люблю это состояние. Но не буквальную изолированность, а так: сесть где-нибудь на многолюдной площади, закурить трубку и наблюдать за проходящими мимо людьми. Вокруг тебя бешеный ритм, все куда-то спешат, а ты находишься в другом времени, почти в другом пространстве...

- Что произвело на вас впечатление в литературе, кино и музыке?

-В музыке я не специалист и слушаю ее под настроение. Но очень люблю классический джаз. Только он рождает во мне такую радость и фантазию. Что касается кино, то неожиданным и ярким явлением стал Ларс фон Триер. Рассекая волны и Танцующая в темноте. Затем, Полет над гнездом кукушки Милоша Формана, в котором произошло соединение европейской боли (будем относить Россию к Европе) и глубокого психологического анализа с законами американского кинематографа. И еще - Крестный отец. На мой взгляд, именно три названных мною картины соединили в себе все то новое, что было в кино. Из писателей - конечно, Трифонов. Думаю, он один из немногих художников того периода, который останется в литературе. Потому что Трифонов к анализу своего времени подошел очень художественно. Не хочу сказать, что он стал моей настольной книгой, но я его прочел в свое время...

- Перечитываете?

- Не люблю возвращаться и перечитывать... Хотя нет, вру. Тут перечитывал Мастера и Маргариту. Да простят меня ценители высокой литературы, но ощущения мои, когда я впервые прочитал при лампадке тогда еще не всем доступный роман и нынешние - не сравнимы. Многое, что связывало этот роман со временем, ушло и становится непонятно. Что-то просто не работает, не даёт сигналов. Помню, когда лет 20-25 назад смотрел спектакль Мастер и Маргарита, он мне очень понравился, в нем все работало. В те годы был театральный бум, люди стремились попасть на спектакли, стояли огромные очереди, жгли костры у театров, чтобы согреться... На спектакль шли, чтобы получить новую информацию, получить ответы на вопросы, ведь тогда все мы были немного диссиденты. И на Мастера и Маргариту было не попасть, стояли ночами, чтобы достать билет. Но время многие вещи перечеркнуло, нет уже этих очередей, новым поколениям не нужны ответы на те вопросы. Потому что новое время поставило совершенно новые вопросы. Сегодня уже будут не понятны многие мучения моего героя из фильма Полеты во сне и наяву. А тогда это было взрывом, потому что это было про каждого из того времени: 140 рублей и никаких перспектив. Вот сегодня перед вами такой вопрос не стоит...

- Ну почему же? Все также этот вопрос актуален...

- Но уже в другой плоскости: как сделать не 140 рублей, а тысячу, две тысячи... Тогда же это было бессмысленно. Мучайся ты на эту тему, не мучайся - бесполезно: у всех одинаковое пособие по безработице. Делай открытия, не делай, будь последним или первым - ничего не изменится. Сегодня эти ограничения исчезли.

- Зато сегодня, несмотря на отсутствие ограничений и обилие талантливых режиссеров и актеров, хороших фильмов - раз, два и обчелся. Почему?

- Думаю, это связано с тем, что раньше мы делали свое, интересовавшее и мучившее нас. А потом началась паника. Пришли эти свободы и всем вдруг захотелось рынка: чтобы Красная швея шила как Армани, чтобы снимать кино с таким же размахом и успехом как американцы. Чтобы сразу и как у них. Только оказалось, что для этого работать еще по-другому надо. Сейчас эта паника проходит, но судороги еще остаются. Согласен, талантов у нас много. Но, с одной стороны, талант - это идея. А воплощение этой идеи есть длинный долгий путь. Вот тут-то и начинает все рушиться. С другой стороны, свобода стала очень сложным испытанием. Потому что когда в борьбе ты пробиваешь свою идею, в тебе рождается двигатель, упорство, желание. А когда тебе сразу говорят - ну, давай... А что давать? Как?

- Вас свобода поломала?

- Не берите актера во внимание. Он третичен. Литература, режиссер, только потом актер.

- Но вам удалось, несмотря на все эти свободы, не засветиться ни в одном чернушном фильме.

- Я старался не сниматься в тех картинах. Фильм - хороший напиток. Я обласкан замечательной режиссурой, хорошими ролями, материалом. И поэтому пить баланду не мог. Я принимал участие в нескольких картинах того несчастного периода, но удовлетворения не получил ни от одной. Правда, у меня вызывали уважение те люди, с которыми я работал, потому что они брали хороший материал: Булгаков, Гоголь. Был и оригинальный сценарий, Китайский сервиз.

- Такой веселенький, легенький фильм...

- Этот уменьшительно-ласкательный суффикс просто убивает. Но картина про предприимчивых картежников могла бы быть на уровне американской... Если возвращаться к ответам на предыдущие вопросы, то сейчас в кино началось-таки возвращение своей физиономии.

- В чем же оно проявляется?

- В попытках здравомыслящих людей вернуться к истокам своей культуры, своего менталитета. При наличии теперь хорошей пленки, хорошей проявки, долби системы в попытках делать картины со своим человеческим лицом. Думаю, на нас может нахлынуть новый неореализм. Фон Триер уже работает в этом направлении. Скорее всего, и в России двигателем станет кино, снимаемое на небольшие деньги, но с идеей, с литературой, с режиссерским художественным исполнением. Культура должна идти впереди, потому что без духовной сферы ничего не изменится и в сфере экономической. Однако, в общей массе, мы еще не научились хорошо работать. Слишком большая страна, слишком мало прошло времени. Процесс перевоспитания может затянуться надолго. А все взаимосвязано, ведь отдельно в котле не варятся.

- Значит, сначала должно быть слово?

- Возможно, Майя Плесецкая права, говоря, что сначала было движение, а потом слово. Но, на мой взгляд, в искусстве определяющим является именно слово. А отсутствие его сегодня создает ощущение безвременья. В свое время приход многих интересных авторов: Вампилова, Розова, Володина, Радзинского, определил формирование нового искусства, новых течений. Сегодня наша болевая точка в том, что мы чего-то ищем, но сами не может понять, что именно. Поиск идей. И это состояние сродни реке, ищущей новые пути своего течения, сродни сердцу, которое начинает использовать возможности новых сосудов, когда перекрываются главные... Как поздняя осень, которая гнетет человека...

- Ваша нелюбовь к осени известна всем...

- Да, я очень не люблю позднюю осень. И не верю Пушкину, который так красиво воспевал это время года и говорил, что обожает его... Эти голые деревья-скелеты, эта темень уже в четыре дня - такое время не может вдохновлять. Оно тяжелое. Это как старость, когда ты сух, сгорблен и остались только воспоминания того, что и тебя когда-то любили, что и ты когда-то любил...

- Вы часто играли героев, которые одним своим появлением резко меняли судьбы людей, знали и писали жизни других, как, например, в Обыкновенном чуде. Это случайность или в вас действительно есть дар предсказывать?

- Это видение режиссера. Но вообще я могу предсказывать. Точнее сказать, остро чувствовать. Все-таки я по знаку зодиака Рыба, а это - повышенная чувствительность. Что же касается этих ролей... Я верю в сказки. Только мечтой и живу, ведь именно она является двигателем в актерской профессии. В последнее время в нашем кино так не хватало сказки для взрослых. Я уже был отравлен сказками, которые мы сделали с Марком Захаровым - Обыкновенное чудо, Тот самый Мюнхгаузен и Дом, который построил Свифт. Наш триптих с Захаровым остался надолго во мне, развивался и вылился, наконец, в создание моей собственной картины - Приходи на меня посмотреть. Этот фильм, как и Обыкновенное чудо, созидает сказку.

- И все-таки основные ваши роли теперь в театре. Не надоедает играть одно и то же?

- Много играть не люблю. У нас, к счастью, спектакли не каждый день. Вот в Америке и Европе нет репертуарного театра, у них ежедневный спектакль и один выходной. Ни один российский актер к этому не готов, и я в том числе. Я только когда соскучусь, хочу что-то делать. Понимаю, что это производство, что ты обязан придти и работать. Но иногда бывает спектакль ну очень хороший, а иногда вдохновение не просыпается в тебе, не клокочет и ты понимаешь, что делаешь все на мастерстве, на опыте. Хотя, конечно, я не имею права опускаться ниже определенного уровня.

- Возможно ли такое: так часто играешь одну и ту же роль, что вошел в нее, а выйти забыл?

- Это уже клиника. Тогда можно и Дездемону задушить по-настоящему, решив, что ты Отелло. Но можно говорить о другой психофизике актеров, ведь то, что открыто в нас, в других дремлет. Как артист может целый зрительный зал заворожить? Такое с нормальной температурой не сделаешь. И если бы были датчики, способные исследовать энергетику артистов, их показатели вышли бы за рамки норм. Это мы и называем некоторым отклонением. Но психика должна быть нормальной. И такого не бывает - вошел в роль, а выйти забыл. Конечно, профессия актера неоднозначна. С одной стороны, в ней есть нечто дьявольское - попытка прожить несколько жизней, хотя богом дана только одна. А с другой стороны, это божья профессия. Потому, что каких-то высот достигают только люди, отмеченные богом. Я имею в виду именно гениальных артистов. Как есть хороший врач и гениальный врач. Как есть гений-артист и множество артистов, занимающихся ремеслом.