Алька давно мечтала опять поехать на историческую родину к бабушке. Смутное чувство, что удовольствия будет явно столько же, сколько и разочарования, портило ожидание, заставляя размышлять о поездке с явной тоской: "Дома столько дел! На носу весенняя сессия! Надо шить. A когда?! Скоро зачеты!" Она донимала окружающих постоянным нытьем, пытаясь оправдаться в собственных глазах.
Непонятные люди в голубом посреди темно-синей ночи, крик проводника, не нужна ли кому декларация, и вновь проваливаешься в сон. Резкий толчок, вслед за ним пробуждение - за окном свет, чистый большой вокзал. Хей, неужели я так заспалась! Но нет, это всего лишь Конотоп. Здесь, как всегда на периферии, выстроят шикарную станцию, да только поезда ходят не часто и люди унижающе бедны.
Когда под колесами распростерся Днепр, грудь преисполнилась восторга и манящей радости встреч. Поблескивая стальными латами, Родина- Мать выпрыгивала из зарослей прямо на купола Лавры. Церкви все были в лесах. Зелень и снег цветущих яблонь, кивки придорожных цветущих каштанов освещали дорогу в далекое детское лето. Казалось, что не было пяти лет разлуки, не умерла прабабка, не было инсульта у бабушки, и она до сих пор живет в собственном доме, полном родни, а на перроне первым, кого заметишь, будет любимый дядька.
Пыль солнечных восторгов слегка смело северным ветерком, еще легким и вносящим прохладу в зной полудня. Сестра радостно обняла мужа и чмокнула Алю в щеку. Она приехала на неделю раньше и порядком подустала воевать с хозяйственной старушкой, которая привыкла все делать сама, да только сил уже не хватало.
Холодное глубокое метро заставило слегка поежиться. Алька смотрела вокруг, но ничего не видела, не запоминала. Первым, на чем задержался внимательный, уставший от впечатлений взгляд, стали лица пассажиров метро. После московских сорных, полных восточных людей вагонов, обилие славянских, красивых, чистых лиц, привело ее в восторг. Она никогда не считала себя националисткой или еще кем-то вроде, но почему-то сейчас вздохнула свободнее и легче и громко смеялась всему, что рассказывала сестра о недельном житье-бытье. Радостным и смешным казалось все вокруг, а особенно многочисленная реклама в вагонах и непривычные объявления остановок на украинском языке. Она не считала его исковерканным русским, ни в коей мере; когда однажды одна знакомая призналась ей в подобном восприятии, Аля сильно удивилась и огорчилась. Но, понимая все сказанное, она все еще не улавливала каких-то деталей, и летучая с обилием глухих согласных речь звучала далeко.
"Готовься к тому, что бабушка нашла тебе жениха," - предупредила ее сестра.
-Неужели?! Очередного. Кто на этот раз?
-Сейчас к ней ходит помогать женщина, Лидия Васильевна. Просто так. У нее родители далеко. Продукты приносит, разговаривает. Предлагала убирать квартиру бесплатно, бабушка не соглашается. Так вот у нее сын, двадцать три года, пишет диплом. Занимается, кажется, компьютерной графикой...
-Ох, бабушка!
-Правда у него уже есть девушка. Но бабушка лелеет надежду, что все можно как-нибудь уладить. Она очень хочет, чтобы кто-то остался на Украине.
-Не такими же средствами!- захохотала демонстративно Аля, вызывающе оглядывая вагон.
Сказанное показалось смешным и заманчивым одновременно. Любопытство, вот уж точно второй грех, разгоралось все сильнее. Хотелось посмотреть на этого парня, хотя мыслей о том, чтобы завоевать его и не возникало, разве что пофлиртовать немного. Аля усмехнулась. "Мечты сбываются и не сбываются. Любовь приходит к нам порой не так..." Нет, помниться жениха мне по-нагаданному вытащит мать, - мысленно размышляла девушка, - смех, да и только. Остаться на Украине. A что я здесь буду делать?" Ответ появился через день- холить могилки.
Радость встречи. Влажные бабушкины глаза, буря восторга и моментальное утомление. "Дети, позвольте, я немного посижу. Я ненадолго прилягу," - так каждые десять минут. Бабушка высохла, высокий рост и мощный бюст резко контрастировали с тонкими ногами, торчащими из-под потрепанной временем юбки. Сальные, когда-то красивые, слегка вьющиеся волосы вечно оставались растрепанными, как и чувства самой старой женщины. Она постоянно вспоминала обо всем невпопад, замирала на мгновение, незряче глядя в пространство перед собой, и тяжело вздыхала. В эти моменты ее лоснящееся лицо принимало выражение какой-то неописуемой муки, смешанной с безропотным терпением. Однажды Алька почему-то подумала, что бабушка очень похожа на породистого арабского скакуна. Наверное, дело было во влажном блеске огромных карих глаз. Бабушка приободрилась и довольная копошилась по хозяйству. Гости теперь редко посещали ее. Огромная семья, собиравшаяся по приезде гостей из далекого города, шумная веселая, теперь почти никогда не заседала вместе. Дети выросли, старики ушли, ушла сила, помогавшая везти на себе огромный воз родни. Теперь, слабая и ненужная, бабушка с трудом переносила долгих гостей. Она радовалась приходу внучат, но шумная детская возня быстро утомляла. Она потихоньку раздавала свои вещи, боясь, что не успеет разделить и обеспечить всех поровну, по-честному, чтобы не вышло ссоры, когда придет ее время расставаться.
Тесный семейный стол, уйма салатов и прочих вкусностей, первые помидоры в этом году. Алька трескала за обе щеки, удивляясь, что до сих пор в состоянии умыкнуть со стола еще кусочек. Позвонил дядя, сын бабушкиной сестры и настойчиво попросил их прийти на шашлыки. Он звонил уже хороший, и сестра не смогла ему отказать. Но она обозлилась на окружающих за то, как они относятся к бабушке. "Пока она могла что-то дать, дом был полон. Теперь, когда она старая и больная, ее можно выкинуть на обочину жизни,- ярилась она.- Ведь это она устроила Олегу поездку в Польшу, а теперь он говорит о ней столько гадостей! Да, бабушка у нас не сахар, много чего понаделала не слишком хорошего другим, зла на язык бывает, но и они крови попортили ей не мало. А теперь забыли и еще и окатили помоями. Что бы ни было, это все в прошлом: она старый человек, а старость нужно уважать". Алька соглашалась с ней, но назойливое повторение этой проповеди изо дня в день выводило ее из себя. "Почему я выросла?- думала она. - Маленькой никаких бед и забот, размышлений о своих родственниках. Кого-то любила, кого-то боялась, но всем радовалась. Теперь радоваться откровенно не можешь, вообще ничего не можешь. Какие далекие люди; они далеко ты от них далеко, и от проблем далеко. Меня все считают маленькой, а я немножко выросла и все еще не могу втесаться в круг забот, проблем и тонких семейных отношений. Таким же шоком, пожалуй, было узнать, что мать с отцом живут вместе только ради нас с сестрой, а так пламенное чувство давным-давно накрылось медным тазом. A ведь точно: случались ссоры, которых я не понимала, только хотелось плакать, утешая рыдающую мать и крепко сжать плечо отца, замыкавшегося в себе. Когда ты осознала это? Когда уехала в Москву после школы. Странно, я поздно обращаю внимание на людей вокруг себя. Мир замыкается на мне одной, мои проблемы встают во главе всех дел, и я не вижу ничего, кроме конечной цели их разрешения, становлюсь подлинным тираном для окружающих меня близких людей. Чужие считают, что у меня нет проблем, а свои помогают и терпят, давая возможность все преодолеть. Чувство неловкости рождается лишь на минуту, а потом вновь забываешь, идешь, зарабатываешься и живешь на всем готовом, благодарно, покорно и готовно обращаясь к ненавистным домашним делам, когда тебя просят или когда уж совсем стало совестно".
Аля с компанией направилась к бабушкиной сестре, которую по привычке все звали теткой, где их должны были встретить и проводить к месту пикника. С неба палило южное солнце, накаляя отвыкшую от него зимнюю кожу. Голова гудела от выпитого, желудок тяготился съеденным.
Дом выглядел мирно и неподвижно. Войдя в садик, постоянно окликая хозяев, они дошли до входа в дом. На дорожке перед крыльцом сидел пьяный муж тети Любы, глупо щерясь пришедшим.
-Ой, вы мои дорогие!- хлопнул он в ладоши и начал оглядываться в поисках жены. Виновато смеясь, она шла от сарая, приветствуя гостей.
-Ну, вставай, вставай. Негоже так. Анатолию Валериевичу хватило,- обратилась она к гостям последней фразой.
Она с трудом поднимала его, рассказывая, скольких усилий ей стоило дотащить его из лесу до дома, потому что он опять быстро набрался. Он лопотал что-то свое, извинялся, говорил, что пойдет спать, и беспомощно вытягивал вверх руки, ища, за что бы ухватится. Кое-как его поставили на ноги. Он сразу полез христосоваться- была Пасха- при этом сестру и Альку сразу отнесло за угол дома. Зять в продолжение всей сцены задумчиво курил. Заведя мужа в дом, тетя вернулась и со вздохом произнесла:
-Намаялась я с ним. Девочки, вы уж извините нас. Идемте, нас ждут давно.
Тетя- учительница, считается лучшим педагогом в школе, преподает украинский язык и литературу. Сестра разочарованно протянула как-то, узнав, что она не знает каких-то достопримечательностей вокруг Киева и в нем самом: "Я-то считала, что наша тетя Люба не такая учительница как те, что знают только школьную программу от корки до корки и больше ничего. Учитель должен много знать, особенно по таким предметам, иначе как можно привлечь ученика. Неудивительно, что уровень интереса к школе так упал!" Альке не понравилось это откровение. В последнее время все громкие заявление возмущали в ней протест, особенно когда их повторяли несколько раз. Человек, казалось бы, пытался достучаться своей идеей до твоего сознания, когда ты не реагировала, как он хотел. Желая добиться все-таки реакции, он повторял и повторял, изводя собеседника. В тот раз, чтобы не продолжать дискуссию, Алька что-то невразумительно возразила, потом перевела все в русло общего, неконкретного и свела тему на нет. Разговор переменился.
Шумная, уже веселая компания дядиных знакомых снова меняла местоположение стола, следуя за тенью от сосны. Попытка перетащить поваленный ствол для сидения не удалась, и все шумно расселись на штормовках. Дядя с помощниками отправился нанизывать очередную порцию мяса, его жена-радушная женщина- выставила в ряд все остатки салатов и бутербродов, подыскала тарелки почище и радостно пыталась запихнуть угощение в гостей. Те с благодарно милыми выражениями на лицах брали по крошке, чтобы не обидеть хозяйку, и пытались втолковать, что недавно встали из-за другого обеденного стола.
Шашлык с красным вином- это великая вещь. Мясо проскальзывало незаметно, Алька удивлялась, как в нее его столько влезло. Обжорство никогда, конечно, не доводило до добра, но один раз можно- оправдывала она себя, наслаждаясь. Сестра сбоку выслушивала пьяные разглагольствования дяди, изредка возмущаясь и пытаясь переубедить его в чем-то, как ребенка. Ветер мешал слушать беседу. Зять деловито возлежал рядом, подливая себе винца и постоянно отвечая на тосты собравшихся. Компания гутарила о чем-то своем, а редкие реплики относительно московской жизни не выходили за грань хмельного светского разговора.
Троица ушла провожать утомившуюся тетю с внуком, пухлым увальнем лет десяти, насупленным и очень независимым. Попрощавшись на перекрестке, дети вернулись к бабушке. "Отметились и ладно!"- подытожила сестра. "Не люблю я этих родственников, но рвать отношения не стоит". Алька только покивала головой, понимая, что от нее требуют одобрения. Зять оставался невозмутимым.
Вечером бабушка молилась на кухне, полушепотом произнося заветные слова и крестясь. Раньше она могла стоять, теперь сидела в очках с молитвословом, и образ ее под теплой лампой был необычайно добрым и успокаивающим и в тоже время неудобно наивным.
На второй день дул северный ледяной ветер. Алька по-дурости светила голыми ногами перед закутанной в куртки толпой местных жителей. Зрелище было экстравагантное: бледно-зеленые ноги под стать куртке и ярко-розовые пятки. Веселое солнце, буря впечатлений, радость, что можно наконец-то нащелкаться вдоволь затвором фотоаппарата давали неутомимость ногам, отсутствие чувства голода желудку, вот только пронизывающий холод портил картину. Набредши на забегаловку с великолепным кофе, команда сделала ее отогревательным пунктом на оставшиеся дни. Решившись под конец навестить своих родственников, они не зная точного адреса, пошли к ним на новую квартиру, нашли ее, но дома никого не оказалось. Проклиная свою глупость и самонадеянность, они быстренько вернулись домой, и Аля ощутила в очередной раз прелесть горячей ванны, стопки водки и жирных разлапистых домашних пельменей. Ей стало хорошо и легко, особенно на диванчике в шерстяных носках и толстовке.
Третий день не принес перемен в погоде. Холод не отпускал, здоровье явно не успело восстановиться. План на день был сбит не удавшейся экскурсией. Казалось, природа мстила им за утреннюю сцену у бабушки. Та очень хотела, чтобы Аля, пока она здесь, сходила на кладбище, проведала усопших. Сестра яростно возражала, напирая на то, что Альке осталось два дня до отъезда, а она толком и Киев не посмотрела и в Пирогово( не ездила. Девушка отмалчивалась. Ей страшно не хотелось на кладбище, потому что она с детства ненавидела их все, не зная, зачем она туда ходит, чувствуя себя полной идиоткой, сумрачно стоящей у оградки, не испытывая ни скорби, ни грусти, только особое остервенение, потому что кто-то рядом до исступления рыдал и обнимал монумент, а остальные с осуждающе-деловитым видом суетились вокруг, сажая цветы, подметая, наливая воду в стопочки- единственное отвлечение делом от неловкого почтения.
Аля рвалась в город, подальше бы только от насупившейся, уступившей со скрипом сердца бабушки. Звонок невестки смягчил ситуацию: она обещала поехать и прибраться на могилах, а за одно и захватить бабушку с собой, потому что была на машине.
День не заладился, и только тепло гостей принесло умиротворение.
Здесь Аля любила бывать. Жена дяди Андрея, брата Алиной матери, Лара, уж на что домохозяйка и домоседка, ленивица, сидящая за мужем, как на сидении хорошего мощного вездехода, который к тому же тянет все и всех, могла создать вокруг такую атмосферу непринужденности и тепла, легкости и спокойствия, что усевшись в кресло, уже не хотелось его покидать, и даже шумная возня ее набалованного сына не могла помешать этому. Голова гудела, жутко ломило ноги от температуры и двойного марша по Андреевскому спуску на каблуках. Щебет хозяйки казался забавным. Муж ездил дальнобойщиком за границу, привозил секонд-хенд, который специально оставляли для русских водителей, все, начиная от одежды до ковров и электротехники. Она показывала то то, то это, гордясь тем, что в дом тащат все, что ни попадется. Не подошло- вокруг много соседей, которых можно облагодетельствовать. Алька чувствовала какую-то брезгливую ревность к Ларе. Может быть оттого, что дядя был любимый, удивительно добродушный, простой и душевный человек. В детстве она стеснялась его и со временем не совсем избавилась от этого чувства. Обезоруживающая простота при всей жизненной смекалке и хитрости вызывала восхищение. Когда-то Але очень хотелось овчарку. В одном из журналов она встретила фотографию упитанного щеня, довольного, озорного, любопытного с родинкой на морде. Она показала его маме, заявив, что щен очень напоминает дядю Андрея. Мать засмеялась, дав ей легкий подзатыльник. Но даже теперь, когда она брала сохранившийся номер в руки, она не могла не улыбнуться, поглядев на забавную мордашку, очень, очень похожую на человеческое лицо.
Метро ходило по-дурацки. Привыкнув к быстрому ритму Москвы, ждать вечером поезд аж 15 минут, а потом ползти, как мухе, по темным тоннелям, было возмутительно. Они опаздывали на последнюю электричку и за три минуты до отправления полетели, наконец, на перрон. Оказалось, поезд уходил только через десять минут. В расписании он значился в 22.30, на деле, без опоздания, с официальным объявлением машиниста он уехал в 22.40. Не находившая себе места бабушка, не привыкшая ложиться так поздно, встретила их облегченным вздохом и сетованиями.
Еще два дня пролетели как один. Они принимали гостей. Алька наконец-то познакомилась с Лидией Васильевной, милой пожилой женщиной, шустрой, веселой и теплой, казалось, как все вокруг. Они то и дело украдкой поглядывали друг на друга, улыбаясь и отводя взгляды, если они нечаянно скрещивались. Похоже, что уши прожужжали не только Але.
Обратный путь пролетел за окном купе. Грязная, обмороженная Москва встретила солнцем, гудящей безразличной толпой и назойливыми таксистами. В Киеве народ тоже безразличен к тебе. Каждый решает свои проблемы. Ты незнаком, да и бог с тобой. Но почему-то такой тоски, отстраненности, как в Москве, Аля больше нигде не ощущала. Короткая передышка кончилась, а впереди опять тяжелые трудовые будни. Мурлыкая себе под нос какую-то песенку, Алька разместилась в вагоне метро. Тогда у бабушки они пели за столом. Песня оставалась священным ритуалом, которым обязательно кончался праздник. Сначала пели обязательно что-то протяжное, затем заводное, украинское русское- не имело значения. Когда Алька знала слова, она врезалась в хор сильных, но пожилых голосов, радуясь про себя, что наконец-то научилась не вылезать фальшью из общего строя.
Приятно чувствовать себя частью деревенского семейства, огромного, шумного, лающегося, ненавидящего внутри себя, но все-таки одного целого. Впервые подумав об этом, Аля ощутила и боль, и гордость, и радость. Мысль о том, что при всей удаленности, разобщенности, разности они часть тебя, а ты- их, придавало чувство уверенности, но и внушало тревогу. Слишком много засек на старом канате, удерживающем всю эту разноликую ораву. У меня есть прошлое - да не хай себе будэ, мои могилы и фотографии в бабушкином и прабабушкином альбомах - настоящее- пол-мира и будущее- то, в которое я помещу себя и создам свою семью. Нити старины для третьего поколения уже непрочные. Они не дают раскатиться поленнице настоящего, но не уловив их, я боюсь не смогу осилить прокладываемую дорогу вперед. Хочется стать этим ядром или этой нитью, которая связывает родные судьбы, не давая остаться совсем одинокими во враждебной среде безразличия. "Друзья друзьями,- говорит моя бабка,- а семья- это семья". Жаль только, что моя сестра права (это доводит до злости): "Да случись что, друзья всегда придут на помощь! А ты вот постарела и продала дом, и где она эта семья?" Наверное, бабушка плакала, услышав такое, не при сестре, а там, лежа в своем алькове во время небольшой передышки. Я не хочу знать, о чем она думала, хотя понимаю. Я не хочу боли, которой все равно ничему не поможешь.
( Пирогово- деревня под Киевом, где собраны хаты и старинные строения со всей страны, чем-то напоминает Кижи, Малые Карелы и прочие подобные заповедники у нас.