Аннотация: Быть слепым... Совсем слепым...и видеть картину. Картину для слепого.Рассказ номинирован на конкурс Тенета-2002. адрес гостевой
Я был слеп уже несколько дней. Страшная болезнь, от которой никуда не деться. Только что я видел все вокруг но внезапно... Ощущение безысходного ужаса и полного одиночества. Даже надежда снова увидеть мир не могла в то время смягчить меня. Особенно страшной была боль: постоянная, ноющая. Боль, которая временами переходила во что-то настолько нечеловеческое, что хотелось вырвать самому себе глаза только для того, чтобы эта боль ушла хоть на секунду. Меня убивала и невозможность писать и невозможность читать. Да и передвигаться, не боясь убиться можно было только по своей квартире. Оставалось только спать и есть...есть и спать. От такого растенеобразного состояния уже через сутки хотелось выть и лезть на стену.
Наконец, чтобы выйти из этого порочного круга я достал какое-то сильное успокоительное и начал поглощать его в больших количествах. Теперь мне уже не хотелось есть - я спал. Это был полубред - полусон, когда в сутках, вместо двадцати четырех часов оказывается двадцать четыре минуты, секунды? Я не знал, но мне было все равно: боль уходила во время сна. Оставалось полное безразличие и апатия. И вдруг...нет, все это случилось не вдруг, а нарастало постепенно. Словно маленький снежок, упавший в нужное время и в нужном месте, увлекший за собой еще несколько снежинок, превращается в лавину. Я начал много думать о слепых людях. Теперь я понимал, что они чувствуют и чего лишены. Если бы я никогда не мог увидеть свет, то что бы больше всего в жизни пожелал? И понял: я мечтал бы написать Картину и посмотреть на нее. А какую Картину может написать человек, лишенный глаз...
Однажды...не знаю, день это был или ночь. Да и какая разница - все равно я не смог бы это увидеть. Так вот, однажды в очередном полубреду я увидел ее. Она словно мгновенно высветилась в мозгу. Я подумал, что, как и остальные прекрасные или кошмарные мысли, она через то же мгновение исчезнет. Но она осталась надолго. Кажется, навсегда. Я был поражен тем, что увидел в ней. Неужели отражение моих чувств может выглядеть так? Так пошло, так непотребно, так грубо и так жестоко. Оказывается, может, если от него нельзя избавиться и до сих пор. Да и хочется ли от него избавляться? Ведь это было то, что в тот момент мне показалось наиболее верным.
Это была Картина. Она состояла из множества фигур, которые, не обретая целостность, тем не менее, имеют определенную законченность. Если вы когда-нибудь видели многофигурные композиции Глазунова, то поймете. Однако ни одна из фигур не была на Картине доминантой. Основным были глаза, которые и образовывали целостную и законченную структуру, поразившую мое воображение.
Внизу, образуя начальную компоненту, развалилось надвое червивое яблоко. Там, где могла находиться его сердцевина были глаза, наполненные болью и гноем. Зеленый зрачок, переходящий в никуда! Ни белка, ничего, только зрачок, большой и грустный смотрящий прямо на меня, как бы я ни отворачивался от него. Глаза в яблоке образовывали, как бы подножие буквы "Х". А чуть повыше, в самом центре этой первой композиции примостилось нежное и зовущее женское лоно, как на картине Курбе "Происхождение мира", в глубине которого так же был глаз. Нормальный, здоровый, а оттого еще боле ненавидимый. Он улыбался. Синий зрачок, плавный разрез. Даже ресницы, длинные, красивые и гадкие, потому что они еще более оттеняли улыбку. Ведь глаза - отражение души они могут и улыбаться и грустить, а мимика лица...это для убогих, которые не могут читать по глазам. А когда ты не видишь, чужие глаза могут вызывать только ненависть. Простите меня за презренное и недостойное оправдание, но тогда это было так. Справа, наверху, завершая страшное "Х", чернело дуло пистолета, из которого вываливался грозный ствол и рука, крепко сжимающая рукоять - пальцы на спусковом крючке. Говоря о дуле, слово "чернело" употреблено неверно, так как здесь доминантой также был глаз. Белесый, как у альбиносов, он прищуривался и готов был выстрелить. Ах, как бы мне хотелось тогда иметь пистолет и полную обойму: я бы всадил в этот прищуренный глаз одну за другой, все пули, которые только были бы. И вот - о радость, рядом, будто начиная ту же букву "Х", только с верхнего левого угла картины, исполнилась моя мечта. В таком же дуле виден был глаз, где вместо зрачка не было ничего - просто дырка.
Из остального я смог разглядеть только две фигуры. Правее первой композиции стояла громадная скульптура правосудия (римская копия с греческого оригинала). Грязная девка сжимала в правой руке меч, а в левой, были весы, прижатые к груди так, как будто она хотела ими прикрыться. Туловище и ноги, несколько наклоненные вправо, будто боком она опиралось на что-то мне невидимое. Наверняка невидимое!!! И ангельская голова, повернутая вверх и налево. Такая вот большая буква "У". Но там, наверху должна быть повязка... Так вот, она сползла и я увидел глаз. Такой же ангельский, но не менее ненавидимый, чем сама скульптура. Мне кажется, я закричал. Ты же должна быть слепой, ты не должна видеть куда разит твой меч. Почему тогда ты смотришь на меня!
Потом, когда я всем телом и всеми фибрами души прочувствовал и ощутил последнюю композицию, я понял, что правосудие отражает еще и справедливость. На самом верху справа находилось Солнце. Розовое, прекрасное нежное Солнце, какое бывает только в Крыму, когда оно просыпается. Оно смотрело на меня с пониманием и сочувствием. Вернее, могло бы смотреть, но чья-то подлая рука с кинжалом, возможно, что и моя собственная! проткнула Солнцу единственный глаз. Тот самый глаз, который бы мог меня утешить и который мог бы меня понять. Он кровоточил, золотая сукровица стекала по розовому Солнцу вниз, двумя расходящимися потоками и, задержавшись на краю двух самых длинных лучей, капало на землю. В центре собирали эту божественную золотую кровь в ладони две руки...Какая разница, что напоминала мне эта композиция сейчас...
Сейчас, когда я был Солнцем, а Солнце было мной. Сейчас, когда ему было больно за меня, а мне за него. Сейчас, когда я ощущал себя не чем-то грозным и жестким, дарящим жизнь, как могло бы Солнце, судя по общей композиции, а несчастным, жалким, маленьким и мокрым, если посмотреть на ту же композицию так, как это сделал я. Да и посмотреть нельзя - глаза не видят.
Я проснулся и попробовал хоть что-то узреть - у меня ничего не вышло. Тогда я попытался раскрыть веки руками, но это не получилось. Тут я захотел заплакать. Увы, и здесь я был бессилен. Так что всю ночь я лежал с закрытыми глазами и смотрел на Картину. На Солнце, на яблоко, на пистолеты, на лоно, на правосудие. А утром...Утром забрезжил свет. Первый свет за долгие дни. И я снова учился становиться зрячим и снова учился не ненавидеть других. Но Картина осталась со мной, как напоминание, до какой низости я могу опуститься. Но Картина осталась, как память о том, что не все в мире меня ненавидят. Но Картина осталась как воспоминание о том, что есть и те, кому хуже, чем мне. Но Картина осталась и говорит, что они прощают меня.