Аннотация: А ведь может быть и так...
Рассказ номинирован на литконкурс Тенета-2002адрес гостевой
Карфаген пылал, калигулы римлян топтали волосы женщин, разбитые баллисты и черепки дорогих амфор. Разлитое вино в главном хранилище черпали блестящими бронзовыми шлемами и жадно лакали его, еще не отойдя после страшного штурма. Изнасилованные и растоптанные женщины лежали прямо на улицах с перерезанными артериями. Других уводили служить новым господам мира. А на небе...На небе он с грустью смотрел на этот город, который так долго и так гордо стоял в этом в страшном и жестоком мире.
Когда его сына распинали, он молча отвернулся. Смотреть на то, что эти звери делали, было невозможно. Но все же он знал, что происходит, и от этого было еще больнее. Сын просил о помощи, но он был бессилен. Он всегда мог только смотреть. И ни во что не вмешиваться. Как он ненавидел тогда всех этих людей...Сын кричал, корчился на кресте и просил отца хоть что-то сделать. Пока не сошел с ума. Когда пена прекратила идти у сына изо рта, и глаза стали бессмысленно-безумными, он попытался заплакать. Но даже этого ему не было дано...
Вандалы сталкивали с крыш домов мраморные скульптуры римлян. Ростральная колонна была повержена и на ней стоял волосатый варвар, с удовлетворением глядя на разорение ненавистного города. Ожиревшего от оргий сенатора резали на улице как свинью и все воины вкруг стояли и смеялись. А на небе он с горечью смотрел на уничтожение Рима, который долгие годы был светочем мудрости, культуры и порядка, а теперь стал добычей дикарей и убийц.
Иерусалим был взят штурмом и крестоносцы резали всех, не разбирая, еврей ли перед ними или араб. От крови улицы стали скользкими, а в главном храме ее было столько, что трупы сначала даже плавали, пока от пожара кровь не свернулась и не превратилась в нечто, напоминающее болотную жижу. Жижу, в которой копались рыцари, выискивая какого-нибудь богатого еврея, с которого еще никто не успел снять украшений. Одного из последних защитников, который оборонялся от трех рыцарей сразу, закидали камнями, а потом, еще живому, выбили зубы и долго обливали мочой, не глядя, горбатый ли у него нос и навыкате ли глаза. Женщин крестоносцы любили...Он тоже любил женщин, и поэтому ему было особенно больно смотреть на бесчинства озверевших, наряженных в железо и с крестами на плащах. Крестами, которые, как думали эти ублюдки, прославляют имя его сына.
Рафаэль взмахнул кистью и он заворожено провожал каждый его жест, ловил каждый его вздох, каждое движение, создающее шедевр. Ради этого стоило жить. Микеланджело, изваявший одного из его учеников, Моисея. Он смотрел на них с отеческой любовью и радовался, думая о том, что люди становятся умнее и добрее. Добрее...
Гриб вырастал над городом, медленно приобретая багровый цвет. Так же медленно темнея и наливаясь чернотой. От ужаса он не мог сказать ни слова. Он видел, как влюбленная парочка, только что целовавшаяся на мосту, превратилась в тень, испарившись от адского жара, видел, как сносятся волной маленькие домики, как волочит по земле, переворачивая и корежа велосипед, на котором только что сидел еще живой человек. Как шапка, неизвестно почему удержавшаяся на голове у трупа, случайно упавшего в котлован, начинает дымится и вдруг загорается. Как в страшном крике раскрывается рот матери, которая повезла ребенка к врачу в это страшное утро. Как обрывается ее громкий звериный вой и тихий плач маленького ребенка. Он не мог отвернуться и все смотрел и смотрел.
Безумие людей привело их к гибели. Он знал это, но ничем не мог им помочь. Хиросима ничему их не научила и однажды в небо взлетели ракеты, несущиеся в свой последний путь...Он всей душой пожелал больше ничего не чувствовать. Вокруг стало темно и он не мог видеть ничего. Это было счастье. Но вдалеке показался огонь. И он увидел, что Карфаген пылал, калигулы римлян топтали волосы женщин, разбитые баллисты и черепки дорогих амфор...