Рюхин Семен Петрович ударил кулаком по столу. Встал, гневно поглядел на светящийся потолок, на окно, покрытое снаружи прозрачными крапинками. За окном занудливо моросил дождь. Из лужи в лужу скакали несчастные студенты, счастливые родители, рекламные люди, переодетые в горячие сосиски. На макушке соседнего здания цвел плакат: "Ваше дружелюбное искусственное существо". На плакате милый младенец сосредоточенно сосал указательный пальчик.
- В чем же дело? - спросил Рюхин сам себя. - В ушах, что ли, дело?
Сказал, погрозив пальцем младенцу:
- Нет, это не дело!
Раздалась соловьиная трель. Рюхин нажал кнопку.
Голос секретарши Леночки:
- Семен Петрович, вас к телефону.
- Я же ясно сказал: не беспокоить!
- Это Марина.
Рюхин испуганно посмотрел на коммутатор и сказал:
- Соедините, Лена.
Дочкино изображение появилось на мониторе. Дочка кусала губу и наматывала на палец темный локон. Кажется, она недавно плакала. В карих глазах застыли печальные метафоры.
- Па-ап... - протянула дочь.
- Мариночка... - сказал Рюхин ласково. - Марина! - Он повысил голос. - Марина, пойми. Он ни к чему тебе. Пусть идет, куда глаза глядят. Получит паспорт, жилье где-нибудь за орбитой Земли и пускай осваивает. Или тут остается, но только где-нибудь подальше. В шахтах работает. Пусть. Я не против. Я так сказал! Я твой отец! - Крикнул он и ударил кулаком по столу. Подпрыгнули карандаши в пластмассовом стакане. Задрожал монитор. Внимательно слушавшая разговор секретарша Леночка ойкнула. Рюхин выругался сквозь зубы и выключил коммутатор.
- Папа... - сказала дочь. - Ты же знаешь. Я так ждала. Ну прошу тебя, папа.
Рюхин сам чуть не заплакал:
- Мариночка, солнышко, ну пойми. Я и так перессорился почти со всеми коллегами. За кого они меня теперь принимают? Сумасшедший старик. Пошел на поводу у дочери. Создал неясно кого ради прихоти девчонки! Воспользовался доверием компании. Использовал... не смотри на меня так! Да-да, - закричал он, - использовал служебное положение в личных целях!
У Марины четче проступили веснушки на лбу. Они всегда проступали, когда Марина волновалась. Сейчас она волновалась очень сильно. Да еще этот дождь за папиной спиной. Мерзкий частящий дождь. И плакат - отвратительный младенец, денно и нощно работающий на папину компанию.
Рюхин закричал:
- Не переделывать же его!
Марина до крови укусила нижнюю губу и сказала:
- Папа, не надо ничего переделывать. Просто организуй нам встречу.
Марина нажала кнопку, и картинка на мониторе распалась на биты. Нолики и единички. Рюхин некоторое время наблюдал как нолики и единички тают внизу рабочего стола. Потом почесал затылок и сказал задумчиво:
- В ушах дело. В ушах заключена его педерастическая сущность.
Рюхин был уже довольно стар. Сейчас ему хотелось покоя. Куда-нибудь убраться, спрятаться. Туда, где тепло, где растут дыни. Подальше от озлобленных коллег, от умоляющих глаз дочери. Подальше от эльфа-гомика.
***
Лорин стоял на крыше и смотрел на город. Лорин был утонченно красив: гордая осанка, стылый взгляд голубых глаз. Презрительная усмешка. Четкие черты лица. Длинные острые уши, подрагивающие от холода. Бледная кожа, холеные тонкие запястья. Простая рабочая куртка и запах дорогого табака. Лорин ничего не умел делать, не хотел учиться и поэтому вкалывал разнорабочим на стройке. При всей своей видимой хрупкости он был удивительно силен. Заработанные деньги спускал в ночных клубах, куда ходил в своей простой одежде. Его принимали за эксцентричного сына богатого папаши. Он десятками глотал амфетамины и был своим в доску.
Марина стояла у него за спиной. Ей было семнадцать и, пожалуй, она не была особенно красивой. Но все-таки что-то милое, естественно прекрасное в ней мелькало. Что-то было в ямочках на розовых щеках и темной челке, что падала на глаза.
Она позвала:
- Лориен...
Он ответил, не отрывая взгляда от внутренней вечности:
- Лорин. Так записано у меня в паспорте. Не зови меня рабским именем, не стоит. Я уже не раб.
- Лорин... - тихо повторила Марина. - Лорин, пошли, пожалуйста. - Она поежилась. - Здесь холодно. Прошу тебя, пойдем. Пройдемся по набережной. Там так здорово.
- Я привел тебя сюда, - сказал Лорин, - чтоб показать город. Чтоб показать насколько убоги люди и все созданное ими. Бетон и пластик - ваши боги. - Он горько усмехнулся; пожалуй, несколько театрально. - А я...
- Лорин, я люблю тебя, - грустно сказала Марина.
- Ты не слушаешь, - взорвался он. - Скажи, зачем сюда пришла? Поизмываться? То, что я искусственный, не дает тебе права...
- Лориен... Лорин, что ты такое говоришь? - Она заплакала. - Я ведь никогда не упрекала тебя... никогда-никогда не говорила, что ты - ненастоящий...
Он смотрел на нее с презрением. В прекрасных голубых глазах замерзало осеннее небо. Именно так: в глазах эльфа помещались только прекрасные метафоры. Все в нем было прекрасно. Длинные уши изящно подрагивали, кончики ушей красиво посинели от холода. Точным движением Лорин убрал упавшую на лоб прядь.
- Папа сказал, что ты...
- Этот презренный работорговец? - воскликнул Лорин. - Прошу тебя, не называй его имени при мне!
Марина замолчала.
***
Она съехала жить в собственную квартиру. Вернее в комнатушку на окраине города. Сильно сдавший отец дал денег на аренду и пропитание, попрощался сухо, лаконично, но Марина ведь видела, что он сильно переживает. Она хотела подойти и обнять отца, но не решилась. Потопталась на пороге дома и вышла. Начальник охраны приветствовал ее у ворот:
- Марина, здравствуйте! Куда вы в такую погоду?
С утра небо то брызгало из неведомой лейки, то проносилось над городом тяжелыми тучами.
- Питер прекрасен дождем... - сказала Марина.
Начальник охраны пожал плечами. Он был родом из солнечного Башкортостана.
***
Димка каким-то образом выяснил ее телефон. Его улыбчивая физиономия не предвещала ничего хорошего.
- Мариш, хватит киснуть. Пойдем гулять.
Маринка читала книгу, укрыв ноги теплым одеялом. Она чувствовала себя умудренной жизнью, опытной, даже старухой. Жизнь в одиночестве закалила ее, но и состарила тоже. Пускай эта жизнь длилась всего неделю.
Она сказала устало:
- Дим, ну хватит, а? Я могу предложить тебе только дружбу, но я ведь знаю: ты хочешь большего. А я, пойми ты, не могу, я люблю другого, я...
Димка нахмурился, зло посмотрел на нее:
- Нет, тебя точно надо спасать. Ты ведь была отличной девчонкой. Даром, что дочь этого денежного мешка. Все началось из-за этого пидора. Он на тебя...
- Не зови его так! - одеяло и книга упали на пол, Марина подскочила в кресле.
- ...хреново влияет! - закричал Димка. - Ты даже говоришь уже как этот пидорас! Ты только посмотри на себя, Марька, что с тобой стало? Тебя спасать надо! НЕ-МЕД-ЛЕН-НО!
- Не смей! Не смей! - Веснушки были готовы сорваться с Маринкиного лба.
- Мариш... - Дима сбавил тон. - Ну что ты, а? Ты ведь живая, настоящая. Не становись такой. Я ведь люблю тебя. Я ведь всё для тебя. Ну пожалуйста. Вернись ко мне. Стань снова настоящей Маринкой.
Маринка ударила ладонью по клавиатуре. Димкино лицо поглотила светящаяся воронка. Воронка все уменьшалась и уменьшалась, пока не превратилась в точку, а потом и точка исчезла.
На крыше старинного сталинского дома орали коты и кошки. В переплетении телевизионных антенн путались серые тучи, изредка выглядывало беременное раскаленным газом солнце. Маринка подняла ногу с упавшей книги и опустила босую ступню рядом на голый пол.
На обложке книги было вытисненно золотом: "Дж. Р. Р. Толкин".
***
Это уже стало обычным делом: очередной парад сексуальных меньшинств. Разодевшись в кричащие одежды сексуальные меньшинства шли по Невскому в сторону Эрмитажа. Прохожие останавливались, смотрели с любопытством. Усталые милиционеры создавали видимость порядка. Кто-то кричал из окна: "Пидоры! Пидоры идут!" - но мужчины, идущие колонами за руку друг с другом, только презрительно смотрели в ответ. Или кричали: "Свободу не убить, фашист!" Кажется, подобные выкрики только придавали им сил. Некоторые держали в руках плакаты. На одном из них была перечеркнутая эмблема компании "Дружелюбное искусственное существо". По данным центра исследований общественного и прочих мнений сорок процентов гомосексуалистов - искусственные люди, демонстративно отказавшиеся играть роль человеческих слуг.
Остается загадкой, почему они все подались именно в гомосексуалисты.
Лорин шел впереди одной из колонн. Он был высок, много выше других. Золотистые волосы трепетали на ветру. Марина пробилась сквозь толпу, поднырнула под руку толстого усатого милиционера и подбежала к Лорину. Схватила его за холеную кисть:
- Лориен, милый мой, солнце мое, пошли... ну пошли отсюда, ну ты же не...
- Кто не? - крикнул он. Подбежал тучный гомосексуалист в черной кожаной куртке с рупором в руке и крикнул прямо в лицо девушке:
- Убирайся к чертовой бабушке, дочь работорговца! Мы, свободные люди, мы сами выбираем свой путь! Проклятая фашистка! - Он отдал рупор кому-то из своих, на глазах у всех сграбастал прекрасного эльфа. Лорин потянулся к нему тонкими изящными губами. Это было отвратительно, и Марина отвернулась, закрыв глаза. Кто-то потянул ее за руку, вывел за ограждение. Это был усатый милиционер. В глазах у него тлела раскаленная пустота. Марина выбралась из толпы и пошла по тротуару в сторону движения колонн. Она вытащила из-за пазухи черную книгу с золотой надписью и выкинула ее в ближайшую урну.
Слышался перестук копыт. Бравые эльфийские воины отражали нападение орков и нежити. Марина шла параллельно колонне и видела голову любимого, горящую золотым огнем над толпой людей. И острые уши. И благородную осанку. Она все видела. Она видела все это также ясно, как если бы Лориен, назвавший себя Лориным, стоял прямо перед ней.
***
После митинга некоторые представители сексуальных меньшинств собрались в баре. Уже к тому времени они были безобразно пьяны. Они выкрикивали тосты за личные свободы и за крепкую мужскую любовь и целовались на виду у обывателей. Ударил морозец, лужи покрылись корочкой льда. Марина переступала с ноги на ногу на одной такой подмерзшей луже и смотрела сквозь витрину бара. Лорин был там. Когда стемнело, он вышел из бара с тремя своими товарищами. Зорким эльфийским зрением сразу заметил Маринку и повел друзей прямиком к ней. Первым подошел толстый гомосексуалист в кожаной куртке и больно толкнул ее в грудь:
- К-коза драная, че приперлась? Че зыркаешь, а?
Это был очень грубый гомосексуалист. Он оттолкнул Марину к холодной стене и ругался самыми безобразными словами. Марина смотрела только на Лорина, возвышающегося над людьми. Эльф презрительно ухмылялся. На губах у него была помада.
- Послушай, Лорие... Лорин, - сказала она. - Только послушай. Я ведь знаю, ты не такой. Ты хороший. Ты просто думаешь, что раз тебя вывели в компании "Дружелюбное искусственное", что раз ты искусственный... ты думаешь, что ты ущербен. Поэтому и пошел к ним. Хочешь как-то выделиться. Но этим не надо выделяться. Даже если ты и впрямь...
- Кто он?! Ну? - закричал толстый гомосексуалист. Он сжал кулаки. Он ждал, что Марина скажет "пидор" или еще как-нибудь так. Он очень этого ждал.
- ...любишь мужчин больше, чем женщин, - сказала Марина. - Даже если и так. Все равно, тебе не надо быть плохим. Не надо быть мразью. Ты ведь хороший, я знаю. Папа никогда не ошибался. Он не мог создать мразь... - Она заплакала. - Ты ведь очень-очень хороший в душе, я знаю. Пожалуйста, не будь таким. - Она потянулась к молчащему Лорину, и тогда толстый все-таки ударил ее. Она упала на землю, держась за живот. Было нестерпимо больно. Где-то на границе сознания стучали копытами прекрасные эльфийские кони и злобненько хихикал Лорин. Потом сексуальные меньшинства ушли, распались на биты и байты в холодном сером вечере. Марина порылась за пазухой и достала сотовый телефон.
Он сидели в такси сзади. Дима сидел прямо, словно боялся пошевельнуться и совсем чуть-чуть обнимал Маринку. То есть совсем слегка, будто опасался, что она может исчезнуть. Марина прижалась щекой к его плечу.
- Рожу ему набью... пацанов соберем, начистим ублюдку хавальник... - сказал Дима. В его глазах плясала алая ненависть. - Пока такие сволочи небо коптят, житья никому не будет... - Дима был простым парнем, и слова подбирал простые. Но все-таки что-то в нем было. Что-то благородное. Эльфийское. Марина вспомнила выброшенную книгу и на миг ей стало ее жалко. Только на миг.
За стеклами автомобиля проносились холодные городские огни. Из тумана поднимался крейсер "Аврора". Димкино плечо было теплым и очень родным.
Марина сказала:
- Не надо его бить.
- Нет надо!
- Он не виноват, - сказала Марина. - Он просто боится этого мира. Мира, который создал его. Мы для него боги, и он боится нас. Боится, что мы заберем у него жизнь также легко, как и дали. Поэтому и пытается максимально отдалиться.
- Вот не пойму я вас, женщин! - в сердцах вскричал Димка. - Вот видно же, что человек - сволочь! Почему сразу не плюнуть на него, не забыть? Так нет, чего-то мечетесь, оправдания ему ищете, мечтаете перевоспитать ублюдка, хотя ясно: ему надо только одно, ему надо надрать жопу, да не так, как ему его дружки дерут, а по-настоящему, по-мужски! Вот скажи, Мариш: зачем ты такая добрая?
Марина смотрела в окно. В стылом питерском небе замерзали утки. Ей вдруг до смерти захотелось зимы и куда-нибудь на набережную. Чтоб в одной руке был батон свежего хлеба, а в другой - Димкина рука. И так тепло будет в груди, так хорошо, и можно кормить уток, пока хлеб не закончится, а потом станет жутко холодно, они продрогнут и побегут в какое-нибудь уютное кафе и там станут пить кофе. Горячий, бодрящий кофе. И чтоб напротив были теплые Димкины глаза: глаза парня, который ее любит.
- Почему ты такая добрая? - грустно спросил Дима.
- Ну я ведь не какая-нибудь там пидораска? - весело ответила Марина.
За стеклами автомобиля проносились теплые городские огни.