Это не пустой трёп. Это правда. Я простил тебя. Давно.
Ты задашься вопросом - как давно я знаю, что это твоих рук дело?
Года полтора, может больше, как я понял это.
Почему не сказал?
А что бы это изменило? Твоя подруга предала меня. Долгое время я не понимал этого, пытаясь всячески поддержать её в трудный для неё период жизни.
Знаешь, Энн, я не ждал от неё никакой благодарности. Более того, я даже не думал об этом. Кто-то или что-то вложил в меня это понятие - помочь ей. Тому были определённые причины, о которых я не стану распространятся здесь. Но они были. Я просто боялся за неё. Очень боялся. Самым непонятным образом я чувствовал себя ответственным за неё. Это не было жалостью. Ты ведь знаешь, насколько я презираю это чувство. Но это не было жалостью.
Дженнифер казалась мне в тот момент удивительно беззащитной. Это было нечто между подростковым инфантилизмом и опытом умудрёной дамы с некоторой долей такого же подросткового максимализма, когда её точка зрения представлялась ей единственно обоснованной и правильной.
Я понимал, что она тянулась ко мне. Как к другу. Я был интересен ей как собеседник. Как человек, которому можно довериться. Как нечто реликтовое, имеющее своё понимание процессов мироздания, неожиданное для восприятия её современников. Я был для неё неандертальцем. Может это и послужило причиной её пристального внимания ко мне, которое поначалу шокировало меня и послужило причиной того, что я несколько отстранился от неё, защищая своё личное пространство. Но я оставался её другом. Я понимал её. Понимал как себя. Даже не прикладывая к этому никаких усилий. Я понимал её, как тебя. Я чувствовал её как тебя. Это не пугало меня. Но удивляло. Помнишь? - я уже рассказывал тебе, что подобных ощущений мне не приходилось испытывать прежде. Это было в диковинку. И это было интересно.
Я наблюдал за ней, а во мне пробуждались процессы, которые мне приходилось и раньше испытывать при работе с моими "пациентами". Ты же знаешь, я вынужден был оставить практику судмедэксперта на пять лет по причине того, что во время работы внутри себя чувствовал ответы на звучащие во мне вопросы: о причине смерти и ему подобные. И начинал работу не традиционно, т.е. не всегда по схеме, а руководствуясь собственной интуицией. И всегда (!) находил тому органное подтверждение. Поначалу это забавляло меня - я создавал ребусы и решал их сам же. Потом моё отношение к моей особенности претерпело изменения и я взглянул на это иначе - я начал отслеживать пути, приведшие к тем или иным органным повреждениям, явившимся в итоге причиной летального исхода. Чем больше я погружался в это созерцание, тем больше я понимал несостоятельность диагностики и тактик лечения. Во мне назрел конфликт - я уже не хотел работать, как прежде, не хотел заниматься глупой констатацией следствия, приведшего к финалу. Потому что процентах в 69 лечебная тактика настолько неправильно строилась, что являла собой механизм, ускоряющий процессы разрушения. Я не хотел бы использовать здесь "катализатор" как понятие. Это было бы не вполне верно. Почему? Потому что к первичным цепям патологии присоединялись вторичные, или побочные, возникшие результатом профессиональной неграмотности, не смевшей предположить пути распространения реакции на усилия в точке приложения лечебной тактики.
Извини, Энн, увлёкся. Так вот, я уже не хотел работать, как прежде. А руководство, регламентированное приказами и постановлениями, не хотело принять мои основания, потому что объяснить их материальными законами не представляется возможности и сейчас, хотя прошло уже более 15 лет с той поры. Это теперь я понимаю, что меня "не не хотели" понять. НЕ МОГЛИ! Люди слишком слабы, чтобы идти в одиночку против системы. Никто не хотел потерять ни место, ни время. Никто не хотел оказаться в списках, мягко скажу, "неадекватно реагирующих на внешние обстоятельства". Я понимал это, и потому никого не звал к себе в соратники, понимая, что людям элементарно не хватит мужества, чтобы не сломиться под гнётом общественного непонимания. И я никого не осуждал. Но сам шёл вперёд.
Когда ты познакомила нас с Дженн, я отнёсся к ней вначале индифферентно, как и ко всем, с кем мне так или иначе приходилось общаться. Но она не позволяла мне надолго забывать о ней. Она иногда звонила, если находила повод для разговора. Чаще мы общались посредством писем в инете. Постепенно она открывалась мне весьма неожиданно - тонко- и глубокочувствующей девушкой. Я уже испытывал радость от общения с ней. Всё казалось нереально светлым и радужным, хотя я не хотел и не заглядывал в будущее. Всё было прекрасно до той поры, пока я однажды не нашёл её в полубессознательном состоянии на полу в офисном буфете. Я привёл её в чувство, усадил в кресло и напоил горячим сладким чаем. Ей было очень неловко, что я оказался свидетелем такого её неприглядного состояния - практически чёрные круги под глазами, глубоко запавшие глаза с истаявшими глазницами и взглядом испуганного щенка. Она отказалась рассказать мне предполагаемую причину её нездоровья, сославшись на переутомление. Но это меня не успокоило. И я ушёл от её состояния к причине его... И моё "расследование" меня, определённо, не обрадовало. Но я не стал сразу говорить Дженн о том, что узнал. Моё откровение состоялось много позже, когда я уже вовсю боролся за неё, за её жизнь, пытаясь вырвать её из рук сатанистов. Когда мы виделись, я пытался раскрыть ей глаза на "друзей", увлекших её за собой в трясину, но она отказывалась слушать и слышать меня. Она упрекала меня в том, что я, якобы, по непонятной ей причине преследую её, не давая возможности общаться с дорогими сердцу людьми. Но я видел, что она лжёт - её глаза кричали мне о любви... Однажды, когда она была особо агрессивна, я силой привлёк её к себе и заключил в объятия, она разрыдалась на моей груди, сквозь всхлипы признавшись в том, что никогда и никого не любила как меня, и что ненавидит меня за то, что я совершенно не похож на её приятелей-сатанистов. В итоге она выкрикнула, что ненавидит меня и не желает больше никогда видеть, и, на мой взгляд, без видимой причины, отвесила мне оплеуху... Мои руки разжались. Я больше не хотел удерживать её. Я не был обижен, потому что мог понять её. Я был опустошён сознанием того, насколько глубока стала её зависимость от нечисти.
Мы перестали общаться. Вообще. Но я чувствовал всегда, что она не забывает меня ни на мгновение. Но гордость её не позволяла ей извиниться за совершённую глупость. И я не ждал от неё извинений. Мы оба избегали встреч. Я уволился с прежнего места работы и уехал в другой город. Но я не забывал о моем маленьком глупом друге. Я постоянно ментально отслеживал её в связи с её окружением, изолируя от неё те силы, которые неумолимо вели её к гибели.
Моя борьба за Дженн продолжалась больше года. Я не мог видеть её, не мог ничего знать о ней, потому что не хотел, чтобы через общих знакомых информация обо мне докатилась до неё. Я трансформировал её на себя. Это был лучший выход из положения, потому что я ощущал за неё то, что она просто не смогла бы описать мне. Дженн медленно, но выздовавливала. Когда же опасность, резко уменьшившись, перестала представлять угрозу для её жизни, я освободил Дженнифер от моего присутствия, предоставив её исключительную ментальную свободу (физически я никогда не подавлял её).
Вот так закончилась эта грустная история. Больше мы не виделись. Но от общих знакомых я слышал, что она вышла замуж, расцвела и стала матерью замечательного малыша.
Знаешь, Энн, почему-то думается мне, что твоя красавица Алекса и сын Дженни когда-то найдут друг в друге собственную гармонию. Не случайно же вы между собой так похожи! Нет, я не о внешнем сходстве. Я о душах. И пусть ваши родители даже не знакомы между собой, я с уверенностью могу сказать, что вы обе - сёстры. Ментальные сёстры.
И мне остаётся пожелать вам обеим счастья и благополучия в ваших семьях. А вашим очаровательным малышам - прекрасного здоровья и замечательного будущего!
Я буду вспоминать вас, девчонки! Всегда...
Через три часа мой звездолёт отправится на Альфа-Центавра с секретным заданием. Что бы со мной ни случилось в жизни, сколько бы мне было отпущено в этом мире, я с благодарностью буду вспоминать вас, мои дорогие друзья...
Берегите друг друга.
Обними Дженн вместо меня и поцелуй.
А я нежно обнимаю тебя, моя замечательная неуспокоенная Энн.
Больше мы никогда не увидимся. Я знаю, что на Землю мне путь заказан.