Данаева Елена Георгиевна : другие произведения.

Любовь будет вечной...

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 2.63*5  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "Любовь будет вечной..." - это современный любовный роман. Искренний роман об искреннем чувстве, способном изменить мир. Это - любовь. Но любовь - розовая... Она появилась внезапно для героини романа и доказала, что любовь, если это действительно она, не имеет пола. Только женщина может любить женщину так, как та этого хочет, играя две роли одновременно: соблазнительницы и предмета желания. Здесь нет пошлости, нет извращенности и нет откровенно "выписанных" эротических сцен. Все очень тонко, изящно и неуловимо. Легкий флер запретного плода и серьезность реалий современной жизни. Героиня романа - молодая девушка из приличной обеспеченной семьи, имея за плечами небольшой жизненный опыт, попадает в автомобильную катастрофу. Ее исходом становится клиническая смерть героини. Пять минут по ту сторону жизни меняют мировоззрение девушки. Она понимает, что проживает чужую судьбу и все, что было в ее жизни до этого - только разминка для главного. Любовь - это, прежде всего активное действие и смелость. Любить - значит участвовать в жизни своей половинки, и не важно, кто она - женщина или мужчина, ведь истинное единение по-настоящему безгрешно. Вы верите, в переселения души? Верите в то, что душа блуждает из тела в тело, в поисках своей истинной второй половинки? Героиня романа "Любовь будет вечной..." поверила. Только она была не готова к тому, что счастье ее заключается в женской оболочке, в женском теле. Какая нелепица!? Сомнения, борьба, переживания и мучительный страх быть не понятой близкими. Все мы - дети своего века: не менее жестокого, чем любой другой, не менее кровавого и развращенного. Однако то самое чувство, которое движет миром, спасет от безумия каждого, кто уверует в него. У нас есть выбор: от того, какой путь мы изберем, напрямую зависит, скажут ли нам важнейшие на свете слова: "Наша любовь будет вечной...".

Любовь будет вечной...

"Мы знаем, что жизнь наша не в переменах тела, а в том, что живет в этом теле.

А живет в этом теле душа. А душе нет ни начала, ни конца".

Л.Н. Толстой

Пролог

  -- ".....Love is forever! And we'll die, we'll die together,
   And lie, I say never. 'Cause our love could be forever...."
  
   Надрывно подпевала она Мэттью Бэллами, солисту рок - группы "Muse" и слезы слепили ей глаза. Судорожно вцепившись в руль, она гнала машину вперед по ночному Минскому шоссе. Обида и злость, словно хищный волчий оскал, вот-вот готовый сомкнуться на ее шее, с бешеной страстью заставляли изо всех сил нестись вперед. Скорость, адреналин и музыка, именно то, в чем она нуждалась сейчас, чтобы прогнать омерзительное ощущение своего собственного бессилия.
  
   Уже совсем поздно Александр Гольдберг, бывший муж, приехал к ней на квартиру родителей, где она жила, пока они проводили время на даче в Баковке. Его появление вызвало у Виктории неподдельное изумление и беспокойство.
   - Саша? Что-нибудь случилось? - испуганно встретила она его у дверей.
   - Попрощаться заехал, - признался Гольдберг. - Улетаю в длительную командировку. Бизнес. Дела. Сама понимаешь!
   - А-а-а... - равнодушно бросила Вика, запахиваясь в ночной коротенький шелковый халатик. - Ну, прощай!
   - Прощай!
   - Это очень нежно с твоей стороны, Гольдберг. И романтично: полуночное прощание, - с каменным лицом она приподнялась на цыпочки и чмокнула его в холодный лоб, как покойника. - Ну, все, прощай! Удачи в делах!
   И опахнула его теплом, знакомым и - что за дикость после разрыва! - желанным запахом тела, уже разогретого, разнеженного в постели. Помимо воли Александр подхватил ее под локоть, потянул к себе, но Виктория возмущенно высвободилась.
   - Что такое, Гольдберг? Руки не распускай! Попрощался? Вот и иди уже. Пора тебе.
   - Чаем бы напоила... - сладко немеющими губами, с кривой улыбкой сказал он.
   - Чаем? - Вика насторожилась, заметив что-то пугающее в его ухмылке. - Ты не пьян? Ну, бывает же такое, совершенно случайно?
   - Слегка, - соврал он. - На улице прекрасная весенняя ночь, воздух под градусом. Наверное, нанюхался и опьянел.
   - Ну-ну. И такое бывает. Знаешь, как-то не хочется мне с тобой чаевничать посреди ночи. Не расположена я. Не хочу. Не буду. Это тебе понятно или нет?
   - Понятно, Витусь. Тебе даже чаю для меня жалко. И времени. А я, идиот, надеялся, что ты пожалеешь меня, сирого да убогого, одинокого и не кому не нужного...
   - Прекрати! - резко перебила его Виктория, оборвав страдальческий монолог. - Только на жалость не дави. Не идет тебе, Саша. Чаю, так чаю. Пожалуйста. Только после него ты уйдешь без разговоров и напоминаний. Это понятно?
   - Угу.
   Она шагнула к кухонной двери, и в полутемном коридорчике он увидел ее красивые, натренированные на корте икры ног, привыкших к высокому каблуку. И этого хватило, чтобы вообще бросить поводья. Он подхватил ее на руки и понес в комнату. Так бывало у них в давние времена, теперь уже утраченной счастливой жизни, когда они вдвоем возвращались из очередного клуба или ночной тусовки. Вика изо всех сил сопротивлялась, выкручивалась, стонала от бессилия и только больше его раззадоривала. Она всегда спала голой, под халатиком ничего не оказалось, и это окончательно погасило остатки сознания. Все было так привычно - гладкая кожа под ладонями, сильные мышцы живота, запах желанного тела... И одновременно от всего веяло неуловимым очарованием новизны, будто в руках его была не бывшая жена, а чужая, красивая девушка, яркая и энергичная в постели, отчего и совершается это единоборство. Он не видел выражения ее глаз, лишь контуры лица и гримасу нежелания, отторжения происходящего, воспринимал как сладострастную истому.
   Она скинула его руку и включила светильник в изголовье.
   - Теперь объясни, зачем ты это сделал? - срывающимся голосом спросила она.
   - Что - сделал? - щурясь от света, тупо спросил он. - Вика?
   - Ну, вот это все - насилие, заламывание рук. Всю эту мерзость, - Виктория с трудом сохраняла спокойствие. - Для самоутверждения?
   - Не знаю, - признался Александр и перевернулся на живот, чтобы посмотреть ей в лицо. - Я тебя изнасиловал, Викусь?
   - А это можно назвать как-нибудь иначе? - она показала набирающие цвет синяки на сгибах рук, оставленные пальцами.
   Он пристыжено промолчал, только сейчас ощутив острое жжение на горле и груди: кожа была расцарапана и следы от ногтей припухли, образовав белые рубцы.
   - Зачем ты это сделал? - снова спросила она, еле сдерживая бешенство. - От великого голода? Зачем?
   - Почему-то не удержался. Когда в прихожей поцеловала в лоб... - взглянул он в ее глаза и осекся.
   - Да я была холодна, как лед, Гольдберг! Не заметил? - Вика уничтожала его взглядом.
   - Не заметил.
   - Как мерзко! - после паузы бросила она. - Знала бы - ни за что бы не впустила.
   - Я пришел попрощаться... - вдруг вспомнил он и уловил в своем тоне отголосок какого-то юношеского порыва.
   - Все. Убирайся отсюда! Не хочу видеть тебя. Прощание с телом устроил, артист. Уходи! И запомни, я тебе не вещь.
   - Вика... - тихо прошептал он. - Прости! Я знаю, что поступил как последняя сволочь, но у меня есть оправдание.
   - Нет у тебя оправдания. Абсолютно. Ты сильнее меня, и прекрасно знаешь, что мне с тобой не справиться. Как же противно-то, господи! Как противно... Ненавижу тебя! Ненавижу! - с надрывом выплевывала слова Вика, глядя ему прямо в лицо.
   - Не правда! - грозно сверкая глазами, воскликнул он и с силой схватил ее за плечи, встряхнул как тряпичную куклу. - Врешь! Все ты врешь. Не любила, да! Ты меня никогда не любила, но ненависть - это такое страстное чувство, на которое ты не способна, по крайней мере, по отношению ко мне. А может быть, я чего-то не понял? Или не заметил? А?
   - Отпусти, слышишь. Отпусти, мне больно! - выдохнула она, вырываясь из его цепких рук.
   - Нет! - сказал он. - Не отпущу. И ты будешь меня слушать, Тори!
   - Не смей меня называть так. Как какую-то собачонку, на руках у всех этих... этих... Энджи, Вики, Кристи, Лол и Ирэн. Меня уже тошнит от этого. И я ничего не желаю знать о такой жизни. Быть, как все эти дуры и откликаться на кличку, я не желаю. Я - Виктория! - она с ненавистью смотрела на него.
   - А как ты хочешь? - он придавил ее к постели и вкрадчивым тихим голосом продолжал. - Скажи, как ты хочешь, Вика? Что не так? Ты знаешь, я сделаю все для тебя, потому что хочу, чтобы ты была счастлива со мной. Научи меня. Подскажи. Я люблю тебя, и всегда любил, но вот счастливой я тебя так и не сделал, как не старался... - он внезапно отпустил ее и вздохнул. Тяжело толкнув свое тело, Александр лег рядом с ней. - Ты все время обезоруживаешь меня, делаешь слабым, бессильным. Ты как "черная дыра" в космосе, втягиваешь человека, а зачем, и сама не знаешь.
   Молчание повисло между ними, и в наступившей тишине Александр слышал, как бешено, стучит его сердце.
   - Вика? Ты устала от меня, я знаю. От любви моей, от ревности. От жизни этой бестолковой. Но тебе она нравилось когда-то. Не хочешь больше ночных клубов, тусовок, всей этой швали и кукол этих резиновых, значит, не будет их. Как захочешь, Вика. Только скажи мне одну вещь. Только одну и больше я у тебя ничего не спрошу, - он повернулся к ней, чтобы видеть ее глаза и облокотился на согнутую руку.
   - Спрашивай, - разрешила она, предвидя его вопрос. Этот вопрос всегда волновал его больше всех. Он был не оригинален, впрочем, как всегда.
   - Ты влюбилась? - еле слышно выдохнул он, пристально глядя ей в глаза.
   - Нет. Ни в кого я не влюбилась, Саша. И, наверное, не влюблюсь никогда. Не дает мне Бог такой милости, видно не достойна я этого. Я удовлетворила твое любопытство?
   - Да, - довольно кивнул он головой. - Более чем. Спасибо! Вот еще... - словно боясь высказать эту мысль вслух, он затягивал паузу. - Вика, может быть нам стоит...
   - Не стоит, Саша, - прервала его на полуслове Виктория. - Извини, но разбитую чашку, как не пытайся склеивать - не склеишь. Она все равно будет разбитой. И потом... - проговорила она, проворно вскакивая с постели и потянувшись за брошенным на пол халатиком, - тебе пора уходить. Правда, Гольдберг, пора и честь знать. Ты уже загащиваешь.
   - Что? Ты меня выгоняешь? - он хищно проследил за рукой затянувшей пояс на шелковом халате и сильным рывком притянул Викторию к себе. - Брезгуешь мной. Противен я тебе.
   - Прекрати Гольдберг, немедленно, - прошептала она, отбиваясь от его рук. - У меня синяки по всему телу от тебя, хочешь в тюрягу засветить? Я тебе могу это запросто устроить, потом будешь на коленях умолять, ноги будешь мне целовать ... - Вика сопротивлялась его напору уже из последних сил.
   - Ну, это дело хорошее, - обрадовался Александр. - Ты же помнишь, я даже люблю это дело. И тебе нравится, правда? У тебя между пальчиками самые сокровенные эрогенные зоны.
   - Прекрати, мерзавец, - просила Виктория и колотила его без разбора кулаками. - Прекрати, слышишь?
   Он бросил ее на диван и увидел ее неприкрытые ноги, вытянутые, удлиненные пальчики. Встал на колени и начал целовать ступни...
  
   Когда за ним захлопнулась дверь, Виктория обхватила себя руками, рывком поднялась с кровати и побежала бегом в ванную. Ей так хотелось смыть с себя его запах, его пот, его прикосновения и поцелуи. Она долго стояла под душем и плакала. Она плакала от бессилия и злости, до того омерзительно было у нее на душе, что хотелось выть. Так, как воет одинокий волк, не чувствующий холода, на огромную луну в ночном небе - надрывно выворачивая душу наизнанку. Хотелось бежать, куда глаза глядят, и прижаться к родному, нежному. "Мама, мамочка. Мне так плохо сейчас!"
   Вика быстро собралась и села в машину. Свою машину она ненавидела, потому что это был его подарок. "Audi A8 4.2 FSI quattro - спортивный седан класса люкс, вся элегантность и респектабельность полностью отражаются в нем..." - приторная сладость рекламы намертво склеивала мозг и заставляла вожделеть. Очередная игрушка взрослого мальчика, который тешит свое непомерно раздутое самолюбие. Мощный зверь, но не любимый. В ближайшее время Виктория избавится от нее - это не ее машина, это не ее мечта, это недвусмысленное напоминание о кастовой принадлежности. Какое счастье, что она больше не принадлежит ему и их ничего не связывает, кроме воспоминаний. Она избавится и от них. Очень скоро.
  
  
   И вот, под мощный рев ударных группы "Muse" и завывание Мэттью Бэллами, Виктория неслась подальше от терзающих ее мыслей, и с горечью, сквозь слезы, пела:


"... И сейчас мне нечего терять,
И у тебя есть время выбирать.
Я скажу  без тени страха,
Что моя любовь будет вечной,
И мы умрём, мы умрём вместе!
Ложь...Я никогда не буду лгать,
Потому что наша любовь будет вечной!... "

   Слезы ручейками стекали по щекам, и она быстрыми движениями стирала их тыльной стороной ладони. Скорость, адреналин и музыка.... На какой-то миг, словно вынырнув из-под земли, ее ослепил свет фар встречной машины. Виктория, ослепнув от яркого света и растерявшись от неожиданности, на мгновение потеряла контроль.
   - Боже! Нет!
   Она резко вывернула руль, но доли секунды, отделявшие ее от столкновения, были безвозвратно потеряны. Мощный, сильный удар обрушился прямо на нее. Виктория почувствовала, как ее тело, изогнувшись от ударной волны, стало тряпичным и непослушным. "Не может быть! Неужели это все?" - вспышкой пронеслась ее последняя мысль, и она провалилась в темноту, наполненную звенящей тишиной.

Глава 1.

   Виктория чувствовала, как она движется с большой скоростью сквозь длинный темный туннель, и постепенно привыкала к своему новому парящему состоянию. Она стремительно летела вперед, туда, где маячил ослепительно яркий свет. Вдруг она услышала:
   - Сюда! Иди сюда! - приглушенный голос звал ее.
   Вика не хотела откликаться на него, но этот мягкий голос гипнотизировал ее. От него было невозможно оторваться.
   - Иди за мной! Иди сюда! - снова настаивал голос и продолжал звать Викторию за собой.
   - Кто здесь? - хрипло выдохнула Вика и удивилась, как по-вороньи грубо прозвучали ее слова. - Оставьте меня в покое. Я умерла. Не хочу никуда идти, мне так спокойно, отстаньте от меня. Идите, приставайте к кому-нибудь другому, наверное, не одна я такая... мертвая сегодня.
   - Мне нужна только ты, - продолжал терзать ее голос. - И ты не умерла, ведь я же еще жива!
   - О, нет! Нет! Только не это. Я спятила, чокнулась, я сошла с ума. У меня голоса в голове. Ну, почему мне так не повезло, чтобы раз и все? Теперь до конца дней мне находиться в психушке и мучаться... - расстроилась Виктория, смиряясь с печальной неизбежностью. - Если мне так не повезло, значит, нет справедливости на свете. Или я получила по заслугам? Не может быть, чтобы я была такая плохая, это все неправда. Так не должно быть! - громко кричала она и чувствовала, как страшное разочарование раздирают ее на части.
   - Ты не сошла с ума. И ты не умерла, Виктория. Я еще не готова оставить твое тело: у меня есть главная не выполненная цель, ради которой я живу в тебе. Тебя и меня еще не ждут. Еще не наше время! - голос становился требовательнее. - Я - твоя душа, Виктория. Я не оставлю тебя. Ничего не бойся, слышишь? Это не страшно, поверь мне. Так бывает. Правда не со всеми, но бывает. Кратковременная смерть. Клиническая. Не бойся! Это обратимый этап умирания, переходный период между жизнью и смертью. У нас есть пять минут и поэтому мне нужно торопиться. Это предел, Вика. Позднее нет смысла возвращаться в тебя. Позднее, ты мне больше будешь не нужна....
   Виктория со страхом слушала свою душу и удивительнее всего, она поверила ей. Она вспомнила слепящий свет фар встречной машины, удар и мертвую тишину. Да. Это правда. Клиническая смерть. Надо поторапливаться. Пять минут...
   - Хорошо. Что мне делать? - с нервозностью в голосе спросила Вика.
   - Ничего. Абсолютно ничего. Не сопротивляйся мне. Просто иди за мной, смотри и запоминай. Я не всегда жила только в тебе, но ты первая к кому я смогла обратиться вот так, прямо. До поры до времени не хотелось пугать тебя своим присутствием, но теперь этот момент пришел. Это счастливый случай, Вика! Я жила в ней, вот она, смотри...
   Виктория устремилась через густой вязкий туман, клубящийся повсюду, навстречу зову души, терзаемая страхом опоздать и никогда не вернуться в свое, такое уютное и привычное, тело.
   Она увидела неясные размытые силуэты построек древней античной архитектуры. Какие-то дворцы и величественные арки пролетали мимо нее, словно смазанные кистью нетерпеливого художника. Будто он с упоением рисовал, а потом разозлился на свое неудачное творение и размазал его сырой акварельной кистью...  
    
     Послеполуденный зной тяжко придавил город. Все живое попряталось в тень, в прохладу храмов и колоннад, в темноту закрытых ставнями жилищ. Лишь изредка стучали колеса лениво ползущей повозки или копыта потной лошади, с уже спешившимся в укрытие всадником, гулко постукивали о камни около привязи, от нетерпения и изматывающей все живое жары.
  
   Бледное лицо, зеленые глаза и каштановые волосы - совсем необыкновенный для афинянки облик... Перед ней стояла среднего роста девушка, только что искупавшаяся в огромной бассейне, наполненном голубой, прозрачной водой. Вода еще стекала по ее гладкому телу, струилась с массы мокрых рыжевато-коричневых волос. Прекрасная купальщица склонила голову набок, отжимая рукой вьющиеся пряди. Она была так юна и хороша собой, что Виктория невольно ею залюбовалась. Глаза девушки-афинянки были как растаявшие изумруды, они светились изнутри счастьем и любовью. Она поспешно накинула на тело белый  тончайший ионийский хитон и оглянулась, заслышав шаги.  Молодой воин, одетый по походному и вооруженный, быстро вошел и остановился, ослепленный переходом от полумрака комнат к свету купальни.
   - Птоломей! Отчего так долго? - ласково и нетерпеливо воскликнула афинянка. - И отчего такой наряд? - она быстрым встревоженным взглядом пробежала по его снаряжению. - Что случилось?
   - Тесея! - Птоломей, глядя на нее, не мог сосредоточиться на разговоре. Он раза два нетерпеливо передернул плечами. - Мне приказано покинуть город. Я не могу не ехать. У царевича плохие дела - новая ссора с отцом. Он вместе с матерью бежит в Эпир. Боюсь, жизнь его под угрозой. Александр не покинет мать, которая рвется к власти... - обреченно проговорил он.
   - Ты оставишь меня одну, Птоломей? - прошептала Тесея.
   - Ты упрекаешь меня? - с вызовом спросил он, надменно изогнув бровь.
   - Разве я упрекаю тебя? - тихо продолжала она.
   - Нет, но это и плохо, - Птолемей улыбнулся неуверенно и печально. - Я не смогу забрать тебя с собой, Тесея. На дорогах опасно...
   - Опасно? В Афинах становится все больше народа. Люди озлобляются от тесноты, шума, крика, вечной нехватки то воды, то пищи. В эту жару все глядят на встречных, как на врагов. Скоро красивой женщине нельзя будет появиться в Акрополе по вечерам. В Афинах становится опаснее, чем на дорогах, Птоломей! - сказала она, гневно глядя на него.
        - В этом согласен с тобой. Тесно в Афинах, да и во всей Аттике. Говорят, собралось пятьсот тысяч человек...    
   - Святая мать Деметра! Во всей Спарте не больше полутораста тысяч. В таком множестве люди мешают друг другу и озлобляются. Видят роскошь, красоту и завидуют.
        - Не одна теснота, Тесея. Последствия прежних войн и особенно прошлогодней. Наш красавец царевич, он теперь царь македонский и, по существу, владыка Эллады. Он уже показал волчьи зубы, да славится Аполлон Ликейский! - почтительно проговорил Птоломей.
   - Да хранят его Боги! - ответила Тесея и впилась в него испытывающим взглядом. - Царица Олимпиада может поступать, как ей захочется, на то она и царица, не бывает бывших цариц, Птоломей. А царь Филипп? Он пойдет за ней следом. И ты хорошо знаешь Филиппа и его намерения. Не страшно тебе оставлять меня одну?
   Слишком долгая пауза возникла между ними. Молчание становилось невыносимым. Тесея, вдруг улыбнулась и лукаво посмотрела на своего возлюбленного, пряча за умелую игру свою боль.
   - Вижу, что не страшно. А мне и нечего бояться. Я известная гетера на все Афины, мой дом богат, роскошен, он хорошо охраняется и у меня преданные слуги. Как только ты покинешь город, ко мне тут же кинутся уважаемые и богатые мужи Афин, в надежде, что я одарю своим предпочтением одного из них. А я буду выбирать среди них только самого богатого и достойного. Я очень разборчива. Ты же знаешь мою щепетильность? А еще, Птоломей, ты же знаешь, что в Афинах есть специальная доска -- Керамик, где мужчины пишут гетерам предложения о свидании. Тебе я ответила однажды. Я уже давно никому не отвечала... - тихим голосом сказала она.
   - Замолчи! - хрипло остановил ее Птоломей. - Замолчи, Тесея! А ты знаешь, что ты значишь для меня? То, что произошло между нами - это дар Богов. Ни какие деньги, ни какие сокровища мира не способны затмить то чувство, что я испытываю к тебе... - он приблизился ней и посмотрел в ее зеленые глаза. - Я воин, Тесея, и мое слово надежно и честь не запятнана. Я оставляю тебя в Афинах, но твое сердце я забираю с собой. Слышишь? - он схватил ее за плечи, и с силой притянул к себе. - Я буду присылать в каждом караване тебе свои военные трофеи и рабов, как своей спутнице, как супруге, чтобы ты не в чем не нуждалась. Слышишь меня, Тесея? Не смей даже думать о выборе нового покровителя после моего отъезда или я... - он не успел договорить. Тесея ловким движением вырвалась из его рук и отбежала от него на край бассейна.
   - У тебя уже есть супруга, Птоломей, или ты так давно не бывал в ее покоях, что память изменила тебе?
   - Замолчи, Тесея! - он шагнул к ней, но проворная афинянка быстрыми скачками унеслась от него в глубь купальни, призывно смеясь и вызывая у него приступ бешенства.
   - Ты не хочешь забрать меня с собой, потому что едешь с женой, Птоломей! - ее голос был полон горечи. - Ты стыдишься меня и не хочешь прилюдно унижать жену моим присутствием. Так и должно быть. Только так. Ты сильный духом мужчина, Птоломей, раз пришел ко мне сказать об этом. Любой на твоем месте просто бы уехал.
   - Нет! Замолчи, Тесея! - крикнул он и двинулся ей навстречу, но она, словно не замечая его злость и закипающее бешенство, смеялась и убегала от него.
   - Уезжай, Птоломей! Ты все правильно решил. Мне ничего не надо от тебя: ни рабов, ни трофеев. Я буду тосковать по тебе и плакать по ночам, потому что мое сердце и моя душа навсегда принадлежат тебе, они только твои. Так сказали мне Боги. Но мое тело? Оно принадлежит только мне. Я не могу скучать и не буду. Сегодня я устрою пир! Я надену изумрудный, прозрачный хитон, который ты привез мне из Персии, мягкие складки на плечах закреплю пятью серебряными булавками, которые ты привез мне из Индии. Помнишь серый химатион с каймой из зеленых нарциссов? Я надену его, и он будет окутывать меня от пояса до щиколоток, как когда-то твои руки окутывали меня. Я буду усладой для глаз. Я буду развлекать гостей беседой, песнями и танцами. Я буду хороша и соблазнительна в своем горе. Экая странность... Когда мне особенно плохо, я хорошею на глазах, - она старалась выглядеть легкомысленной, но что-то в ее голосе и в выражении глаз заставляло Птоломея не верить ей. - Уезжай, Птоломей. Значит, нам пришла пора расстаться. Прощай!
   - Нет! - крикнул раздираемый ревностью Птоломей. Одним прыжком он оказался рядом с ней.
   - Перестань мучить меня, Тесея, прошу, перестань! Мне тяжело расставаться с тобой, - он схватил ее сильными руками и крепко прижал к себе. - Я не смогу долго быть без тебя, ты нужна мне всегда... - он зарылся лицом в ее влажные, спутанные волосы и вдохнул их легкий аромат. - Ты принадлежишь мне, ты только моя, Тесея. Твое сердце, твоя душа и твое тело.... - шептал он и его горячие губы, словно прикосновение пламени, оставляли жаркий след на виске и щеке, которые он осыпал поцелуями, жадно подбираясь к ее губам.
   - Нет! - с силой оттолкнула его Тесея. От неожиданности, от ее силы и напора, Птоломей пошатнувшись, сделал несколько шагов назад. - Я не хочу оставаться со вкусом твоего поцелуя на губах. Уходи, Птоломей! - выдохнула она. - Слишком долгое прощание. Ты - воин и долг призывает тебя, так следуй ему. А меня оставь. У меня свое предназначение и я буду следовать ему.
   Разгоряченный ее близостью и разозленный ею до безумия, Птоломей, едва услышав слова о ее предназначении, молниеносно выхватил висящий в ножнах острый македонский кинжал, и с силой вонзил его в самое сердце Тесеи. От мощного удара она упала на спину, и ее белоснежный хитон окрасился ярко-алой кровью. Она, с широко раскрытыми, удивленными глазами, посмотрела на торчащую рукоять и неясная улыбка, словно судорога, пробежала по ее лицу.
   - Да. Так лучше. Богиня Кера указала мне мой путь...
   Птоломей медленно осел возле нее. Он дико смотрел на свои трясущиеся руки и не верил тому, что сотворил.
   - Не может быть? Тесея! Я не хотел... - его горло пересохло, и голос хрипел и срывался. - Я не этого хотел...
   Черный Танатос, крылатый юноша - Бог, с погашенным факелом в руке и железным сердцем, уже летел навстречу спешащей к нему Тесеи из своего печального обиталища, расположенного на краю света....
  
   Виктория была потрясена. Она видела и чувствовала все происходящее настолько реально и ясно, что даже ощутила ветер на своем лице от нетерпеливых крыльев бессердечного Бога смерти. Его дуновение словно опалило ее и заставило очнуться.
   - За этот безумный поступок он был проклят, и его душа должна была вечно скитаться по свету, переселяясь из тела в тело, то тех пор пока не встретит погубленную душу и не воссоединиться с ней... - услышала Вика знакомый голос. - Наши души должны встретиться, Виктория! В этой жизни мы должны найти друг друга, я знаю... Я устала его ждать... И ты поможешь мне в этом... - голос становился все глуше. - А теперь, иди! Иди... Время на исходе... - еле слышно, как будто издалека, донеслось до Виктории.
  
  
  
  

Глава 2.

  
   Она умирала в тот момент, когда ее физические страдания достигли предела. Сознание покинуло ее. При этом она все же слышала, как говорят врачи, слышала неприятный шум, громкий звон и какое-то навязчивое жужжание. Неприятные звуки... Она легко перешагнула невидимую границу и просочилась в другой мир. Ничего не держало ее здесь. Она оглянулась и увидела себя, распростертую на операционном столе, на расстоянии, как посторонний зритель. Это тело ничего не значило для нее, оно держало ее, как якорь, ограничивало, как клетка, но теперь она свободна! Ей стало спокойно и хорошо. Но в тот момент, когда она почувствовала небывалую свободу, что-то взбунтовалось в ней. Ее душа. Это она не давала покоя и освобождения. Виктория почувствовала нарастающее неприятие и с тоской оглянулась назад. Нет! Оказывается, это уязвимое тело еще нужно, еще не все сделано и не все задачи выполнены. Никто ее не ждет, оказывается, и не примет в царство умиротворения, пока возложенная миссия не будет выполнена. Еще не время... "Но я не хочу идти обратно! Не хочу!" - противилась она. Виктория испытала эмоциональный шок, когда увидела себя или то, что от нее осталось, летящей сквозь длинный темный туннель обратно, навстречу бездыханному телу и услышала голос: " А теперь, иди! Иди... Время на исходе..." - вот она и пришла. Вика медленно открывала глаза.
   - Наконец-то, красавица! - с вздохом облегчения проговорил пожилой врач-реаниматолог, наклоняясь над ней. - Ну, и заставила ты нас попотеть! С возвращением тебя!
   Вокруг нее были люди в белых халатах. Они деловито суетились над ней, снимали показания с приборов, и удовлетворительно кивали головой, когда результат их радовал.
   - ... пульс выравнивается... кожа порозовела... зрачок реагирует на свет... температура ниже нормы, но идет восстановление... электроэнцефалограмма в норме.... - говорили они о ее состоянии. Она теперь уже и сама знала, что будет жить - она вернулась.
  
   Позже, когда Виктория была переведена из реанимации в обычную палату, она узнала от лечащего доктора, что находилась в состоянии клинической смерти довольно длительное время -- почти пять минут. По настоянию перепуганных родителей, она прошла в больнице тщательное обследование, так как врачи опасались, что из-за долгого кислородного голодания в ее мозге могли возникнуть необратимые патологические изменения. Однако современная аппаратура не выявила никаких нарушений.
  
   В свои двадцать лет она заново начинала жить. Новая жизнь давалась ей нелегко. Из-за аварии и длительного пребывания в клинике Вика пропустила все зачеты, опоздала на сессию, и самое страшное, не попала в группу учебной стажировки в Канаде, о которой грезила весь учебный год. Можно было бы и поднапрячься, упросить отца посодействовать, но почему-то теперь все это стало не главным для нее. Она решила взять академический отпуск и родители не стали препятствовать ей. Здоровье и душевное равновесие, прежде всего. Она училась на четвертом курсе МГУ, на факультете высшей школы перевода по специальности "Перевод и переводоведение". У нее с детства была тяга и способность к языкам. Ей доставляло удовольствие переводить сложные тексты, специальную литературу, даже техническую, она обожала синхронный перевод. Много времени Вика тратила на перевод новинок современной художественной литературы и зарабатывала на этом. Она бралась за все, что помогало ей совершенствовать свои навыки и знания. Это упрямство и целеустремленность достались от прадеда и деда, потомственных военных, дослужившихся до генеральских чинов. Отец Вики, генерал армии Марголин Владимир Львович, своим упорством и бульдожьей хваткой, не уронил высокую планку, поднятую военными предками. Он был строг, упрям, требователен, но справедлив. Свою единственную дочь воспитывал, как воспитывались все дочери в семьях военных. Любил ее, обожал, но спуску не давал, был придирчив, пристрастен, и больше всего не терпел лень, слабость и никчемность. Виктория с детства уяснила, что носить фамилию Марголины - это честь, которая ко многому обязывает, но не дает при этом особенного права на льготы. Поэтому, имея влиятельных родителей, и все положенные при этом составляющие жизни обеспеченных людей, приобретенные и доставшееся по наследству, Вика любила всего добиваться сама. Она не брезговала совершенствовать свои языковые знания, получая при этом вознаграждение за свой труд. Так ее научили, что прежде чем получить что-то, надо доказать свою состоятельность.
   Генеральская дача в Баковке на Минке, куда она так спешила в день аварии к родителям, тоже досталась в наследство Марголиным. Она была старая, но неоднократно претерпевала ремонт и модернизацию, и выглядела свежо, современно и комфортно. На этой даче Вика сейчас и находилась.
   Июнь перевалил за середину. Нежная, сочная зелень листвы и свежей пряной травы радовала глаз. Солнце изредка ласкало землю, политую обильным дождем, но не сильно баловало людей своим присутствием. Подмосковная природа, свежий воздух, густой сосновый бор, живописные пейзажи, по истине райский уголок! Когда-то эта земля принадлежала владениям Троице-Сергиева монастыря и Баковка всегда считалась благодатным местом. Но Виктория не замечала вокруг этого великолепия. Она как будто очень долго не могла проснуться и чего-то ждала. Ожидание затягивалось.
   - Витуся! - детским смешным прозвищем мама позвала ее с веранды. - Вита! Иди чай пить.
   Виктория быстро побежала по лестнице, спускаясь на первый этаж, на веранду.
   - Ч- а -а -а -ю! - плюхаясь на мягкий диванчик и вдыхая запах свежезаваренного чая с земляникой, пропела Вика. - А вкусненькое? Где вкусненькое? - быстро пробежала глазами по пустому столу, удивилась она.
   - Да все, что пожелаешь, родная, - сказала мама и открыла дверцу буфета. Она стала доставать плетенку с печеньем, какие-то кексы в коробочках и прочие сладости. - Давненько мы с тобой не чаевничали... - с затаенной печалью проговорила мама.
   - Прости, мама. Я так тебя люблю! Ты у меня самая замечательная... и папа тоже. Мне с вами очень повезло. Вот только я вас последнее время мало радую, - Вика с нежностью посмотрела на маму. Ее мама была настоящей генеральской женой. "Генерал в юбке", так иронично называл свою жену Владимир Львович. Марголина Илана Александровна обладала стальным внутренним стержнем и недюжинной хваткой, но так искусно маскировала свои умения, что ее муж не догадывался о ее скрытых талантах. А если и догадывался, то не подавал виду. На ее плечах держалось все в их семье. Она несла этот груз легко и непринужденно, по крайней мере, со стороны выглядело именно так. Виктория с мамой были очень похожи. Не только внешнее, но внутреннее сходство замечалось, при более длительном общении с ними. "Просто я чуточку дольше живу и чуть лучше знаю жизнь. Молодость - это такая болезнь, которая со временем проходит. Но, кто не был глуп, тот не был молод. Так что, совершай глупости, дочь. Мама тебе всегда поможет..." И вот теперь, Вика чувствовала, что пришло время попросить у мамы помощи.
   - Мама? - неуверенно начала Вика, осторожно принимая из маминых рук чашку горячего чая. - Спасибо, мама! Я не знаю, как начать... - замялась Виктория, но через секунду продолжала. - После всего, что со мной произошло, мама, я очень изменилась и стала другой. Мне даже кажется, что я не просто повзрослела, а стала древней, как черепаха Тортилла. И все, что меня волновало раньше, сейчас стало совершенно не важным. И еще я поняла одну вещь: неважно в какого Бога ты веришь или не веришь, каких церковных канонов придерживаешься, веришь ли в ангелов, в демонов и в переселение душ - наша душа бессмертна. Она расплачивается за все поступки смертного тела. Когда у человека перестает биться сердце - душа без сожаления покидает его. Но только, если он прожил свою жизнь и выполнил свое предназначение на земле. Только тогда... Я поняла, что проживаю чью-то чужую жизнь, не свою. Мне кажется, что она утекает, как песок сквозь пальцы. Слишком часто, в последнее время, мне приходилось заталкивать свою неудовлетворенность в самый дальний угол души и слушать только разум. Не знаю, понимаешь ли ты меня, но я себя отлично понимаю.
   Вика опустила глаза, под пристальным взглядом матери.
   - В этом теле я хочу прожить совсем другую жизнь. И хочу найти родную душу. Вот как у вас с папой - жить каждый миг, каждую секунду: любить, гореть, плакать, страдать, падать и подниматься, но только чтобы рядом был человек, ради которого бьется сердце. Ради которого ты пришла в этот мир. Тогда на все хватит сил, потому что он рядом. Дети, рожденные в любви - это счастье. Но, они вырастают и уходят от родителей. Вот тогда и начинается самое страшное. Два, когда-то близких человека теряют точку опоры и понимают, что ничего их больше не связывает. Я не хочу такого. Жизнь - это гораздо больше, чем выполнение только детородных и родительских функций. Я хочу, чтобы не только они были смыслом моей жизни и играли роль связующего звена в моей семье. Я хочу быть счастлива и тогда, когда дети вырастут и уйдут. Я хочу слишком много, мама? Скажи мне.
   Она выпила глоток чая, как вознаграждение за длинную речь, и ждала маминых слов.
   - Нет. Твое желание не чрезмерно. Вита, я тебя прекрасно понимаю. Я давно замечаю, что с тобой происходит что-то не ладное. Только почему ты так долго молчала, родная? - Илана Александровна нежно посмотрела на дочь. - Мы с папой тебя любим и желаем всего только самого лучшего, - она подошла к дочери и обняла ее за плечи. - Все пройдет и это тоже пройдет. Ты только в начале пути, и если ты точно знаешь, чего хочешь, и будешь продолжать идти к своей цели, то обязательно все получится.
   - Правда?
   - Можешь мне поверить, - усмехнулась мама. - Тебе сейчас не легко. Пережить свою собственную смерть и снова вернуться к жизни, Вита, это сложно. Я беседовала с твоим врачом о подобных случаях, да и специально искала в литературе, поэтому могу с уверенностью сказать - люди, пережившие клиническую смерть, умереть не боятся. И жить не боятся, - Илана Александровна легко поцеловала дочь в висок, - И ты ничего не бойся, Вита. Живи и будь счастлива. Живи, как тебе хочется. У меня есть один грех перед тобой... - она виновато склонила голову на плечо дочери. - Не нужно было замужества твоего. Но, бес меня попутал. Моя вина - это я настояла. Думала, стерпится - слюбится, а оно вон как вышло. Ведь прожили-то вы всего ничего. Кто бы мог подумать, что все так сложится. Вы друг друга практически с детства знали, росли на наших глазах. И семья у них очень приличная. Но, как вышло - так вышло. Прости меня, Вика!
   - Перестань, мама. Гольдберг, как компьютерный робот: ставит перед собой цель, просчитывает все ходы, выбирает единственно верный, и прет напролом, не отвлекаясь на мелочи. Я была его целью. Праматерью еврейского народа была Рахиль, и родословная наша определяется по женской линии. Все мы это знаем. Только расчет... А любовь? Где она, мама?
   - Но он любит тебя, и всегда будет любить, - горько вздохнула Илана Александровна. - Но, ты... Ты наша единственная дочь, наше сокровище, наша радость и мы с папой хотим видеть тебя счастливой, Вика. Вот что я тебе скажу: живи своим сердцем и не переживай о нашем законе. Наши внучки и внуки таки будут еврейчиками! А Саша - сильный мальчик, он справится с этим. Должен справиться. Вот так я считаю! - она улыбнулась и крепко обняла дочь. - Сердце выберет и будет тебе счастье, Витуся. Слушай только его. Открой его для любви, и она обязательно придет. Только слишком широко руки не разбрасывай, а то воспользуется кто-нибудь моментом, и распнет тебя на кресте твоей доверчивости.
   - Мама, спасибо тебе. Я так боялась разочаровать вас с папой, а теперь... - Вика радостно кинулась маме на шею. - А теперь мне не страшно!
   - Глупышка, ты моя! Живи и радуйся жизни, и не бойся ничего. - Илана Александровна налила себе свежего чаю и с наслаждением стала пить. - Надо тебе съездить отдохнуть. Куда ты хочешь? Италия, Испания... Выбирай! Новые впечатления, как там у вас: небо, солнце, море, пляж?
   - Нет. Не хочу. Были мы уже там и с вами, и с Гольдбергом. Не хочу возвращаться туда одна. Может быть позднее и с другим человеком, с кем мне будет интересно увидеть все новыми глазами. Не настаивай, мама, прошу тебя, - Вика опустила глаза. - А уехать мне действительно хочется. Совершенно одной. Куда-нибудь в глушь.
   - Вита, так это не проблема. Тетя Соня Ртищева? Ты, что, забыла про нее? Она давно тебя зовет к себе в гости. Настоящая глушь, хотя не так и далеко от Москвы.
   - Мама, конечно! - радостно крикнула Вика. - Как я могла забыть о ней! Маленький городок... Как же... Черновецк. Вспомнила! Мы там часто бывали летом, пока я была маленькая, мне так нравилось там.
   - Вот и славно, Витка. Пойду, позвоню Соне. А о папе не переживай! Я со всеми договорюсь минут через двадцать... - Илана Александровна деловито посмотрела на настенные часы, - ну, может быть тридцать. Соня любит поговорить.
  
  

Глава 3.

  
   Виктория любила путешествовать, но совершенно не переносила дискомфорт, связанный с дорожными перемещениями, особенно в поездах. Навязчивые, шумные соседи, ненужные никому задушевные разговоры, запахи чужих несвежих носков и прочая дорожная романтика, раздражали ее неимоверно. Даже в купе повышенной комфортности, никакого комфорта Вика не испытывала. Она искренне завидовала людям, которые могли спокойно расслабиться и спать на верхней полке, просыпаться утром отдохнувшими и посвежевшими. Она же после каждой ночи, проведенной в поезде, чувствовала себя разбитой, больной и злобной. В душе, в который раз, она ругала и корила себя за сибаритство и за раздражение к случайным попутчикам, но искоренить в себе это так и не смогла. "Неженка! Нетерпимая и избалованная..." - снова обругала она себя, и желая расстаться комильфо, лучезарно улыбнулась напоследок своим соседям по купе. Она пожелала им всего доброго самым очаровательным тоном, чем повергла их в кратковременный молчаливый шок: за всю дорогу они услышали от нее несколько фраз, сказанных индифферентным тоном.
   Поезд уже подъезжал к перрону Черновецкого железнодорожного вокзала, небольшого старинного строения, окрашенного в популярные цвета: белый и салатовый, которым красят все вокзалы и вокзальчики в глубине России. Виктория, давно готовая покинуть поезд, с объемным чемоданом и пухлой дорожной сумкой, поспешно пробиралась к выходу. Она с радостью выгрузилась на перрон и судорожно поискала глазами тетушку.
   - Вита! - услышала она знакомый голос и повернулась на него.- Витуся, привет! С приездом, дорогая!
   Вика увидела кричащую тетю Соню. Ее тетушка совершенно не изменилась: шоколадные глаза искрились от радости на загорелом лице, а ее энергичность и напористость, с какой она продвигалась по многолюдному перрону навстречу Виктории, проступали в каждом ее движении.
   - Вита! - выдохнула тетушка и заключила свою племянницу в крепкие объятия. - Наконец-то ты здесь. Как доехала? Впрочем, зря я спросила об этом, - заливисто захохотала тетушка, вспомнив о Викиной нелюбви к поездам. - Ну, ничего, - она выпустила Вику из цепких рук, и отойдя на пару шагов, с пристрастием оглядела ее с ног до головы. - Хороша! Дивно хороша, просто непозволительно хороша!
   - Тетя? - улыбнулась Вика, оглушенная ее жизнерадостностью и энергичностью. - Я тоже очень рада тебя видеть! - и поцеловала тетушку в душистую щеку. - Спасибо на добром слове. Да и тебе, теть Сонь, грех жаловаться. Выглядишь замечательно.
   - Витка, нам с тобой вообще грех жаловаться. Женщины у нас в роду, как чистокровные арабские кобылицы - самые красивые и самые выносливые! Порода... Я очень рада твоему приезду. Не представляешь, как! - искренне сказала тетушка. - Ладно, дорогуша. Где твой багаж? Это все? - странно оглядев чемодан и одинокую дорожную сумку, произнесла она. - Ты меня удивляешь, Вита. Так скромно ты уже лет с пятнадцати не путешествуешь.
   - О, да! - усмехнулась Виктория. - Но, как оказалось, нужно так мало всего, чтобы быть довольной и счастливой.
   - Ты что ли повзрослела, Вита? - наигранно удивленно сказала тетя, но, вспомнив о страшной аварии в которую попала Виктория, быстро осеклась и уже совершенно другим тоном добавила, - Впрочем, душ или купание в реке, а также легкий завтрак после дорожных приключений думаю, будет не излишен?
   - О, тетя Соня, это было бы классно! - широко открыв глаза и улыбнувшись от предстоящей перспективы, пропела Вика.
   - Тогда, что же мы тут еще делаем? Едем во Владимировку! - и она по-хозяйски подхватила Викину объемную сумку и уверенно понеслась с ней к машине. Виктория, по щенячьи задорно, схватила за ручку чемодан и шустро покатила его по асфальту черновецкого перрона, в сторону вокзальной парковки. "Какая же она необыкновенная! - думала Вика о своей энергичной тетке. - Как замечательно, что я приехала именно к ней. Мне здесь будет хорошо, я чувствую это".
   На парковке их ждал черный "Ниссан Патрол", доставшийся тете Соне, как печальное наследие от покойного мужа, Ртищева Георгия Вольфовича. Погрузив в него вещи и удобно усевшись: Вика на заднее сидение, а тетка - за руль, сыто урча и предчувствуя путь домой, сверкающий "Патрол" уверенно понесся во Владимировку, сто километров для него - это разминка, а не езда.
   Приученная с детства к жесткой военной дисциплине папой, наученная емкими мамиными наставлениями, Виктория четко уяснила, что если тебя куда-то везут в машине по заранее оговоренному маршруту, то надо: получать удовольствие от этого процесса молча, не делать резких движений руками и всем туловищем, и не при каких обстоятельствах резко не вскрикивать и не пугать водителя возгласами. Иначе поездка может быть немедленно прекращена, и решение сидящего за рулем водителя обжалованию не подлежит. Тетю Соню и маму воспитывали точно так же, как и Вику, и поэтому поездка родственниц проходила молча, под легкое сопровождение радио "Европа-плюс". Пока они выезжали из города, с населением триста сорок тысяч человек, где нет таких сумасшедших пробок, как в Москве и расстояние от вокзала до выезда из города пролетает незаметно, Вика думала о своей тетушке. София Александровна Ртищева, урожденная Малкина, была родной старшей сестрой Викиной маме. Сложилось так, что в пятьдесят лет она овдовела. Муж ее, Георгий Вольфович, очень долгий период времени занимал ответственный пост на большом, известном на всю Россию и за рубежом, Черновецком металлургическом комбинате. И вот однажды сердце его не выдержало и остановилось навсегда. Виктория до сих пор помнит его похороны: столько людей прощалось с ним, они искренне плакали и горевали. Не смотря на грозный и жесткий характер, Георгия Вольфовича любили за человечность, трудолюбие и знание своего дела. Много сил, здоровья и нервов он потратил на то, чтобы северную сталь знали и ценили. В то время на тетю Соню было страшно смотреть, она вся почернела, постарела и выглядела такой потерянной и осиротевшей, что мама украдкой вытирала слезы, глядя на свою старшую сестру. Бог не дал ей и Георгию Вольфовичу детей. Они любили всех племянников и племянниц до умопомрачения. Казалось, что лучших родителей, чем они сложно представить, но их пара так и остались бездетной парой. Мама и Виктория остались тогда после похорон с безутешной тетей Соней. Поддержка близких и особенно стальной несгибаемый внутренний стержень, который присутствовал у всех Малкиных и их строгое воспитание, помогли тетушке стойко справиться со своим горем. Она смирилась с потерей, пришла в себя и постепенно становилась прежней энергичной, жизнерадостной и деятельной Соней Ртищевой, которую все знали, помнили и любили. И вот теперь, когда прошло уже пять лет после смерти ее мужа, она вышла на пенсию, жила одна и старалась прожить свой отпущенный Богом срок, так как ей нравилось: позитивно, активно и деятельно. Летом она любила жить в загородном двухэтажном доме во Владимировке, что на реке Малахе. Вот туда они собственно и ехали. Их путь лежал по оживленной трассе. То и дело по дороге им попадались маленькие деревеньки, которых так много на северо-западе России. Своеобразные, колоритные, не очень, небогатые и просто бедные. Какие-то дряхлые домишки, выплывающие из густой придорожной травы - брошенные на умирание, словно полуразрушенные избушки Бабы-Яги. И леса, леса, леса...
   А леса здесь и, правда, были, как в сказке. Они ехали по трассе, окаймленной густым смешанным лесом, но когда тетя Соня свернула с главной дороги на Малахинскую отворотку, они нырнули в светлый сосновый бор. Вика нигде не видела таких сосен, как здесь. Крепкие, огромные, ровные, все, как на подбор - настоящие корабельные сосны. Она опустила стекло, и ее в одну секунду опьянил свежий воздух. Какая красота! Она продолжала любоваться ими, мысленно сравнивая с богатырями из сказки Пушкина: "... Все красавцы молодые, великаны удалые! Все равны, как на подбор. С ними дядька Черномор..." Вместо дядьки Черномора присутствовала тетка Софья. "Что ж, уже не плохо. Могло быть и хуже..." - Виктория не удержавшись, хмыкнула, представив тетю Соню в облачении Черномора, и тут же пристыжено замолчала.
   - Вита? - строго спросили из-за руля.
   - Все нормально, тетушка.
   - Угу, - кратко ответила всегда обычно разговорчивая тетушка.
   "Посеешь привычку - пожнешь характер", - так, кажется, всегда говорил папа. "Как бы не высадили меня среди этих сосен. У тети Сони и с привычками все железно, и с характером" - опять легкомысленно подумала Виктория, но на сей раз, воздержалась от смешков.
   Какие живописные места на Северо-западе России! Как она могла забыть о такой красоте, своей родной и такой близкой, бессмысленно валяясь, как тающая медуза, на песчаном пляже Тенерифе или Портофино. Она ничего не имела против отдыха за границей, но чтобы затосковать по родному и знакомому, надо до тошноты исколесить полмира, и уже устать от заграничной глянцевости, приглаженности и ухоженности, так говорила ее мама. А может быть, она устала от другого? И позывы к тошноте объяснялись другими причинами? Само по себе место отдыха редко может вызвать негативную окраску, скорее всего, впечатление о нем прочно ассоциируется с тем человеком, который в тот момент находился рядом. Наверное, потому, что рядом с ней был не тот человек, поэтому ее прошлая жизнь и некоторые ее события вызывают у нее стойкое отторжение. Вике захотелось перечеркнуть свое прошлое и забыть его, как страшный сон. Не было. Ничего не было. Это была не она, а другая девочка Тори, которой уже больше нет, она умерла. Все иллюзии и грехи унеслись в невесомом облачке, которое отлетело из сомкнутых губ умирающей. Теперь есть Виктория Владимировна Марголина, двадцати лет, живущая по зову сердца и души. Она начинает жизнь с чистого листа, она молода, хороша собой и сам черт ей не брат. Так, кажется, говорят, когда человек настроен очень решительно и преград для него не существует?
  
   Вика ехала в машине тети Сони по узкой, асфальтированной дороге, с бесконечными поворотами на равнинной местности. От утомительного петляния ей уже стало казаться, что они поднимаются по горному серпантину все выше и выше.
   - Вот они российские дороги - семь загибов на версту! - пошутила тетя Соня, нарушая не писаные правила перевозки пассажиров в личном автотранспорте, принятые в семье Малкиных - Марголиных. - Сейчас уже приедем, недалеко осталось, Вика.
   - Угу, - кратко ответила ей, вымуштрованная родителями племянница.
   И правда, лес постепенно начал редеть и вдалеке Вика разглядела очертания знакомого мощного кирпичного забора. Тетя Соня привычным движением свернула с асфальта на грунтовку и, еще совсем чуть-чуть прогнав "Патрол", привезла Викторию в свои лесные владения.
   - Все! Приехали! Вот он наш берендеевский теремок. Помнишь его? Это ты так его называла в детстве, начитавшись "Снегурочки". Прошу! - сказала тетушка и проворно выпорхнула из машины. Вика последовала за ней. Страшный, ужасающий лай, словно раскаты грома, разносился по лесу из-за забора. Виктория с опаской посмотрела на тетку.
   - Сейчас, сейчас! Мой хороший мальчик! Сейчас уже мама обнимет тебя! - ласково приговаривала тетя Соня, открывая огромные ворота. - Витка, сейчас я познакомлю тебя с Прохором.
   - С кем? - удивилась Вика, предчувствуя по громкости и силе лая, что за огромная собачина, может сидеть за этим забором и ждать, когда ей приведут лакомство.
   - Не боись! Прошенька хороший, умный песик! Я вас с ним сейчас познакомлю. Обожди пока тут, а когда я тебя позову, иди. Ага?
   - Тетя Соня!- застонала Вика.
   - А ну, перестань! Он чудный пес. Просто прелесть! - прелесть за забором продолжала злобствовать и страшно лаять. Тетя Соня, распахнув настежь ворота, скрылась за ними. - Ой, ты моя умница! Мой красавчик! Хороший пес, хороший! Прошенька... Умница! - послышалось ее воркование, и наступила внезапная тишина, только радостное повизгивание и звяканье цепи доносилось оттуда. - Вита, иди уже, знакомиться будем!
   Вика с легким замиранием сердца двинулась во двор. Огромных размеров пес, косматый и злобный, сидел на цепи и глухо рычал на ее приближение. Тетя Соня держала его за ошейник.
   - Иди, иди, не бойся! Ему надо тебя понюхать.
   - Что ему меня надо? - пролепетала Вика и замерла на месте.
   - Познакомиться ему с тобой надо, Вита! Иди уже. Я его держу, не бойся! - смело проговорила тетка, как будто она была не худощавой слабой женщиной, а по крайней мере, Арнольдом Шварценеггером, на пике формы. Вика решительно шагнула к чудовищу по имени Прошенька и остолбенела.
   - Проша, это Вита. Она наша, она своя. Нюхай Виту, нюхай, Проша. Она хорошая, она своя! - приговаривала тетя Соня, все еще крепко держа ошейник. - Хороший мальчик, хороший песик...- гладила она его по большой косматой голове. - Погладь его, Вита, погладь. Ну, же! Да не бойся ты его. Собак не надо бояться, они чувствуют страх и не любят его. Запах страха - это значит чужой. А свои любят! Погладь его. Вот! Молодец! Еще погладь. Вот! Молодец! Похвали его, Вита, и погладь! - истязала ее любящая тетка.
   - Проша, умница! - неуверенно проговорила Виктория и уже без страха погладила собаку по голове. - Ты хороший, ты умный. Я своя, я тети Сонина. Проша, молодец! - гладила его Вика и приговаривала.
   - Вот и познакомились. Молодцы! Стой тут, пока. Я машину в гараж загоню, - скомандовала тетка.
   - Я с тобой! - следом припустила за ней Вика, испугавшись перспективы остаться один на один с косматым Прохором.
   - Не тронет он тебя. Слышишь, молчит, значит, признал за свою. Ладно, пошли. Поможешь вещи и продукты из багажника носить. Хороший у меня сторож?
   - Замечательный! - улыбнулась Вика. - Это кавказец?
   - Да. Прошенька кавказская овчарка, чистокровный с родословной... - тетушка села на своего любимого конька и остановить ее было уже невозможно. Пока они с Викой выгружали вещи и пакеты с продуктами, тетя Соня рассказала ей все о родичах Прохора до седьмого колена.
   На огромной застекленной веранде, увитой разноцветными клематисами, Викторию поджидал еще один жилец берендеевского терема.
   - Ой, какое чудо! - восхищенно воскликнула Виктория, увидев изумительной красоты и ухоженности персидского кота шоколадного цвета, независимо восседающего на деревянных ступеньках лестницы на второй этаж. - Тетя, как зовут это сокровище? Кис-кис-кис... - нежно позвала его Вика и медленно направилась к нему.
   - Это мой Пушистик. Пушок, стало быть. Иди сюда, радость моя! - ласково позвала тетя Соня своего питомца и призывно раскрыла руки ему навстречу. Пушок, радостно задрав в приветствии пушистый хвост, побежал к хозяйке и проворно вскочил ей на руки. - Вот мы какие! - как величайшую драгоценность демонстрировала тетушка Виктории своего раскормленного кота. Вика осторожно погладила его по голове и почесала за ушком.
   - Красавчик! Пушок! - нежно приговаривала она и гладила по вдавленной мордочке. Пушок охотно позволял ей себя ласкать и не сопротивлялся незнакомым рукам.
   - Как у вас все быстро сладилось, - ревниво проговорила тетя Соня, тиская своего разомлевшего на руках Пушка, и усмехнулась. - Удивительно, но персидские коты более нежны и любвеобильны к хозяину, чем кошки. Значит, Витка, он тебя полюбил с первого взгляда. Изменщик коварный. Смотри у меня! - строго выговорила она коту и отпустила его на пол. - Ну, вот. Теперь ты со всеми домочадцами познакомилась и думаю, поладишь с ними. Моя скотинка привередливая и капризная, но если уж полюбит, то навсегда. У тебя, Витуська, поклонников сегодня прибавилось! - радостно посмотрела она на племянницу. - Все здесь осталось, как и прежде. Разве, что цветов прибавилось и кустарников, ну ты их потом посмотришь. Все ты здесь знаешь, все тебе знакомо, где что есть, наверное, не забыла? Роскошных апартаментов я тебе предоставить не могу, но и на захудалую гостиницу наш терем не тянет.
   - Те-е-е-е-тя! - с нежностью протянула Виктория и обняла тетушку. - У тебя замечательно! Я только сейчас поняла, как же здесь хорошо. Лучше и придумать невозможно. Лучше и не надо! У тебя, как в раю или даже лучше, - она с чувством чмокнула тетку в щеку. - Все я знаю. Моя комната на втором этаже, душ из цистерны - у бани, за дальним цветником, где беседка моя любимая. Помнишь, как я там обожала играть? Интересно, а там сохранились мои девчачьи секретики? - у Вики загорелись глаза.
   - Вот и проверишь, стрекоза ты моя! - с наигранной ворчливостью сказала тетушка. - А теперь давай, иди обустраивайся, а я пока займусь праздничным завтраком.
   - Праздничным? - удивилась Вика.
   - Да. Именно праздничным! У меня сегодня праздник. Ко мне ты приехала! - радостно сообщила тетя Соня. - Деликатесов и разносолов не обещаю, но вкусно, сытно и полезно кормить тебя буду, а то вон какая худая, кожа да кости, смотреть страшно. Или сейчас модно так, быть полуживой-полудохлой? Так вот, что я тебе скажу, Витуся, запомни, что тебе тетя Соня говорит: мужики не собаки - на кости не бросаются.
   - Те-е-е-е-тя! - со смехом в голосе простонала Виктория. - Я тебя просто обожаю! - она громко засмеялась. Легко подхватив свой чемодан и сумку, она стала подниматься по лестнице на второй этаж - обустраиваться.
  
  
  
  

Глава 4.

   И зажили они вчетвером: тетя Соня, Вика, Прохор и Пушок.
   После обильного и действительно очень вкусного, праздничного завтрака, а по времени, скорее всего - обеда, тетя Соня и Виктория сидели на открытой мансарде, и пили ароматный кофе.
   - Раз в неделю будем ездить в город за продуктами. Молоко, сливки, сметанка только деревенские, свеженькие, мне их из деревни Васильевна привозит или я сама у нее забираю. Тоже самое касается и овощей. Хлеб, пироги и всякие плюшки - рогушки я пеку только сама, у меня и хлебопечка есть, полезнейшая вещь, скажу тебе, Вита... - рассказывала тетя Соня о загородной летней жизни во всех подробностях и деталях. Виктория ее внимательно выслушивала и удивлялась тому, как ей легко и непринужденно со своей словоохотливой теткой. И не надоела же еще она ей, что удивительно!
   - А далеко Владимировка? - спросила Вика.
   - Рядом. Будешь гулять, увидишь - тропинка натоптанная и наезженная. Можно пешком за полчаса дойти, а можно на "Рысенке" съездить, так еще быстрее выйдет.
   - На ком? - не поняла Виктория.
   - На мотовездеходе или по модному, по вашему, на квадроцикле, - терпеливо, словно, ребенку втолковывала тетушка непонятливой племяннице. - "Рысь-2", не слышала что ли? Есть такой квадрациклик, я его любовно "Рысенком" зову.
   - Квадроциклы, это понятно. Знаем, знаем, проходили. Ты хочешь сказать, что у тебя он есть, что ли? - продолжала удивляться Виктория своей тетке.
   - Конечно. Полезнейшая вещь, скажу тебе, Вита... - начала она было свой очередной хвалебный монолог, но Вика прервала ее веселым смехом. - Что? Могу я узнать, что тебя так развеселило, Витка? Я, что, похожа на клоуна? - возмутилась тетя Соня.
   - Нет. Люблю я тебя! - искренне ответила ей Вика. - Вот и все. Ты меня не перестаешь удивлять, тетушка!
   - Она всех вечно удивляла, такая уж она была! - весело парировала тетя Соня. - Золотце ты мое, ненаглядное. Я ведь тебя тоже люблю, Витуська. Запомни это, родная. Я, конечно, старая, болтливая и надоедливая, но во всем моем бесконечном болботании, есть большая толика здравого смысла и жизненной опытности. Я хочу, чтобы ты таки разглядела это и не отмахивалась от него, а слушала и запоминала. Ничего плохого я тебе никогда не пожелаю. Нет у меня своих детей, но тебя я люблю как родную. Ты же знаешь, я была против вашей свадьбы с этим мальчиком, сердцем чувствовала, что не нужен он тебе и на свадьбу не приехала. Никто меня не послушал, и вот оно как все вышло.
   - Тетя, - тихо прошептала Виктория, - Не надо, пожалуйста, об этом.
   - Я не буду больше вспоминать все это, родная, не беспокойся. Просто, знай, что иногда меня полезно и послушаться. Вот я к чему, Витусь. Не обижайся на меня, ладно?
   - Что ты! Конечно, не буду, - примирительно улыбнулась Виктория, и перевела разговор в другое русло. - А кроме Владимировки, здесь есть еще деревни?
   - Нет. Деревень нет. Но зато здесь есть одна усадьба, совсем рядом, на той стороне реки, через просеку.
   - Усадьба?
   - Да, именно усадьба, иначе и не назовешь. Этакая добротная, богатая, по-хозяйски ухоженная и крепкая. Ты понимаешь, о чем я? О том, что хозяин - молодец, крепко на ногах стоит и все, чем владеет, в надлежащем виде держит. Старых владельцев я очень хорошо знала, так себе хозяева были, скажу тебе между прочим, но три года назад продали они ее таки, недостроенную, нынешнему владельцу, он-то ее до ума и довел. Молодец, мужик!
   - Ты с ним знакома, теть Сонь? - заинтересовалась Вика.
   - А как же? Он мой сосед, я должна все про него знать. Живем практически в лесу каждое лето, уединенно, помощи мне ждать неоткуда, кроме, как от соседушки. Я ведь женщина не молодая, больная, одинокая, всякое может быть.
   - Ой, перестань, теть Сонь, я тебя умоляю! - засмеялась над ней Вика.
   - Ну, да, - поправила себя тетка и уверенно продолжала. - Это я, что-то лишку маханула. Что уж и говорить, ничего себе я еще, правда, Вита? Все еще очень даже ничего, ну не персик, но покусать таки найдется за что, пусть и не очень все первой свежести?
   - Прекрати меня смешить, слышишь! Я тебя прошу. Тетя, тебе надо вместо Жванецкого или Задорного выступать, я думаю, что ты будешь, не менее популярна, чем они.
   - Ой, что мне Мойша, я сама себе Клара Новикова, не меньше. Ну и вот. Возвращаясь таки к соседям. Воронов Николай Егорович, ну очень приличный мужчина. Чувствуется в нем порода! - с достоинством проговорила тетушка Соня наивысшую похвалу из своих уст. - По всем статям вышел.
   - Так таки и по всем? Ты меня смущаешь, теть Соня, неужели проверяла? - изумилась Вика, зная о строгом теткином воспитании в семье деда.
   - Виктория, умоляю тебя. Соблазн велик, но я его таки победила. О чем ты? Тут и проверять ничего не надо, ежу понятно, что там все очень-очень хорошо. Довольная, спокойная, улыбчивая жена и двое прекрасных, здоровых детей, что еще надо чтобы это понять. С мужчиной в его возрасте все полном порядке.
   - А сколько ему лет, теть Сонь? - спросила Вика, удивляясь тетушкиной железной логике.
   - В лоб об этом я его, конечно, не спрашивала, но если учесть, что их сыну в этом году исполнилось двадцать восемь лет, а их дочь - тебе ровесница, ей, стало быть, двадцать, то он где-то моего возраста, ну может быть плюс-минус пару-тройку лет. Да, думаю, ему лет пятьдесят три-пятьдесят пять, где-то так... - Виктория мысленно занялась математическими подсчетами, но тетка оборвала ее вычисления, емким замечанием:
   - Умоляю тебя, не считай и не высчитывай! Ты можешь меня спросить, почему они так поздно родили первенца? Я тебе скажу на это, что жена у него младше его лет на пять, это раз. Вряд ли бы он был таким успешным и состоятельным, если бы вовремя не получил высшее образование, не побоюсь даже предположить, что и не одно, и не продвинулся по служебной лестнице в свое время, это два. И такие умные, расчетливые и практичные люди, как они, не рожают детей рано. Даже в то время. Тем более в то. Это три. Ну и конечно, они оба, и муж, и жена, из очень приличных семей...
   - А это ты как узнала, теть Сонь? - уже с полным отсутствием скепсиса, а наоборот, с восхищением и доверием, спросила Виктория, зная что подразумевается под словом "приличная семья" в еврейском понимании значения этих слов.
   - Это совсем просто. Воронов Николай Егорович, очень-очень таки приличный бизнесмен. Не Абрамович конечно, но в прессе его имя частенько мелькает. Его сын, как это и принято во всех приличных семьях, его правая рука. Сложно себе представить, чтобы все это возникло из ничего... Ведь даже Абрамович не имел бы свой бизнес, если бы не поддержка и своевременная помощь его еврейских дядюшек, - сказала, улыбаясь, тетя Соня, и поставила, пустую кофейную изящную чашечку на блюдце. - Вот так, Витка. Все очень и очень просто. А ты разве не слышала про Воронова Н. Е.? - удивленно приподняла бровь тетка и уставилась на Викторию.
   - Нет. А почему я должна он нем слышать, теть Сонь? - также удивленно приподняла бровь Вика.
   - Но, он же москвич и насколько я знаю, имеет бизнес с Гольдбергами. Уж не знаю что именно, но они знакомы и сотрудничают в чем-то...
   - Что? Москвичи? С Гольдбергами? Это черт знает что такое! Стоило ехать сюда, чтобы встретиться с москвичами? Бог с ними с Гольдбергами, они как чума, как зараза вездесущи и неистребимы. Но, москвичи, здесь - это невозможное, возмутительное безобразие! - дала волю своим эмоциям Виктория.
   - А, что ты хочешь, дорогая? Сами по себе москвичи - это еще полбеды, а действительно состоятельные москвичи - они вообще хуже чумы, это бич божий! Они же лезут везде со своими деньгами, как тараканы на кухне у плохой хозяйки, и скупают все, что еще не успели скупить свои местные. Это деловой подход, я понимаю, но все мало-мальски приличные земли на северо-западе куплены именно москвичами. И что же ты хочешь? Вита, дорогая, это жизнь. Либо ты ее имеешь, либо она имеет тебя, третьего не дано. Что тебя возмущает? Ты сама москвичка и дочь своих родителей. Успокойся, расслабься и дыши полной грудью, - успокаивала она свою племянницу.
   - С чего бы ей взяться вдруг, полной груди, и откуда? Буду дышать тем, что есть, - обиженно проговорила Виктория и злобно посмотрела на тетку. Какое-то время они пристально смотрели друг на друга, а потом тетя Соня не выдержала первая и засмеялась. Виктория, понимая всю глупость своих обид, засмеялась тоже. Так они и смеялись друг над другом, каждый над собой и просто так, потому что им было весело. Когда смеяться уже не было сил, они примирительно посмотрели друг другу в глаза и улыбнулись похожими улыбками.
   - Да, занятно нам с тобой будет, Витуська, проводить вместе лето, - задумчиво сказала тетушка Соня и поправила выбившуюся прядь каштановых волос, незаметно выскользнувшую из прически во время смеха.
   - Да, занятно, - также задумчиво проговорила Виктория, поправляя темно-каштановую челку, - Если мы и дальше будем вести беседы в таком вот аспекте и до конца лета не поубиваем друг друга, это будет классно!
   - Я таки это и имела в виду, дорогуша. Ну, даст Бог, даст Бог! - и они снова засмеялись.
   - Прости, меня, теть Сонь, пожалуйста. Я не знаю, что со мной происходит в последнее время. Я, как будто, я и одновременно, не я совсем. Что-то меня мучает и раздирает на части. Все вроде бы так, как и должно было бы быть, и одновременно не так. Не знаю. Я сама в себе запуталась. Так что, прости меня, и не обижайся, пожалуйста, ладно? - тетушка молча кивнула головой и продолжала слушать Викторию. - Я знаю, что со мной сейчас трудно находиться рядом, но с тобой мне спокойно и хорошо, - грустно вздохнула Вика и посмотрела на тетушку потухшими глазами.
   - Любовь! - кратко высказалась тетя Соня.
   - Что? Прости, я не поняла? - вопросительно уставилась на нее Виктория.
   - Ты сказала, что тебя что-то мучает. А тебе отвечаю: любовь. Неужто не понятно? Как там в песне? "Я росла и расцветала до семнадцати годов, а с семнадцати годов мучит девушку любовь! Ах, Самара-городок, не спокойная я, не спокойная я, да успокойте меня!" - ужасно фальшиво пропела тетка.
   - Теть Сонь, ты издеваешься? - спокойно спросила Виктория.
   - Отнюдь. Зачем мне издеваться над тобой. Я сказала то, что тебе сейчас нужно. Любовь. Тебе надо влюбиться сейчас, значит немедленно, и на разрыв души. Девушке в твоем возрасте и ни разу не влюбиться? Это крайне неприлично, Вита. Совершенно непозволительно. Это моветон, дорогая. Ужас, ужас и еще раз ужас! Твое сердце требует, просто жаждет любви, дорогуша!
   - Я знаю, что значит любовь, теть Соня, и не учи меня, пожалуйста! - вскинула голову Виктория.
   - Что ты знаешь о любви, золотце мое? Что? Секс и любовь - это, простите две большие разницы, и это совершенно не одно и то же. Совершенно! Сексом каждый может заниматься. Мне ты даже можешь не возражать. Про секс я знаю все, я практически жизнь прожила, и не с кем-нибудь, а с твоим дядей Жорой. Потому у нас, наверное, и не было детей, что мы никогда не могли вовремя остановиться и подумать о них. Возможно, это и к лучшему. Иначе сейчас на твоем месте сидела бы не ты, а какая-нибудь Регина или Милана, и я учила бы ее жизни. Совершенно не могу себе представить, что бы за дети получились у нас с моим покойным Жорой, но это было бы похуже, чем чума египетская, и саранча, и апокалипсис вместе взятые в одном флаконе, как тот шампунь. А почему? А потому, что дети во всем превосходят своих родителей. Ты можешь себе представить мою дочь, которая бы была еще более разговорчивей, чем я; еще более циничнее меня; еще более испорченнее меня и дяди Жоры? Я такое себе даже представлять боюсь. И потому здесь сидишь ты, а не она, чему я бесконечно рада. И о чем это я? Ах, да. Так вот, дорогуша моя, сексом так сказать, и Прохор может заниматься и Пушок, если бы я его не кастрировала в свое время. Но, и они могут и умеют любить.
   - Тетя, ну что ты со мной, как с маленькой. Ты бы еще пестики и тычинки вспомнила, - сказала Виктория и странно посмотрела на свою тетку.
   - Я говорю о любви. Любви к хозяину, бескорыстной, безоговорочной и безусловной любви. Такой любви, когда смерть любимого человека заставляет животных идти и умирать рядом с ним, на его могиле. Пойми, Вита, секс для людей - это видоизмененный инстинкт размножения у животных, с различными нюансами, правилами и исключениями из правил. Это половое влечение, желание удовлетворить свои физиологические потребности, желание получить разрядку и снять напряжение. А любовь - это слияние душ, это как притяжение, как гравитация. Только он тебя держит и только для него бьется твое сердце. Это божественный дар, поверь мне, Витуся, и одаривают им не всех, потому, как и оценить его может далеко не каждый. Любить - это значит не только брать и получать, это еще огромное желание и умение отдавать. Отдавать себя, свои силы, чувства, свою энергию и получать от этого процесса наслаждение и радость. Так чего же ты хочешь, сокровище мое?
   - Любви! - тихо проговорила Виктория, пораженная и околдованная словами тетки. Она удивилась тому, как все точно и правильно передала словами ее тетушка. Все, что Вика чувствовала в душе, и о чем тосковало ее сердце.
   - Ну, так я тебе сразу же и сказала. А все остальное, Вита, если ты любишь и любима, приложится к этому, и будет называться счастьем.
   Виктория от избытка чувств кинулась на шею тете Соне, и крепко ее обняла. Тетушка нежно погладила ее по спине и тихонько похлопала смуглой рукой по предплечью.
   - Ничего, ничего, родная. Счастье оно и на печке найдет. Все будет хорошо, я тебе обещаю. Верь мне, Витка, у меня глаз наметанный, я все сразу вижу. А теперь, ступай, погуляй по округе, только далеко не заходи или лучше Прохора с собой возьми. Он тебя в обиду не даст. Иди, иди! - она легким движение подтолкнула Викторию к двери. - Иди уже! - напоследок прикрикнула она медленно удаляющейся племяннице.
  
  

Глава 5.

   Виктория медленно шла по узкой петляющей в траве и зарослях лопуха тропинке, и размышляла. "Как странно, - раздумывала она, - почему-то раньше, в своей прошлой жизни, я никогда не думала об этом". Прошлой жизнью, Вика называла тот отрезок, прожитый ею до аварии, до клинической смерти и до встречи со своей душой. Об этой встрече, она намеренно не говорила ни с кем из своих знакомых и близких. Ей казалось, что все происшедшее с ней в коматозном состоянии, они не поняли бы и не оценили. Она и сама смутно помнила все, что ей привиделось. Какие-то размытые картинки античности. Пока она была в коме, ей все казалось естественным и органичным, а потом все стало, как за пеленой тумана. Кому нужны ее неясные, сбивчивые откровения? Просто бы лишний раз посплетничали за ее спиной, покрутили бы у виска и стали бы относиться к ней, как к девушке "со съехавшей крышей". Вполне возможно, стали бы считать ее оригиналкой, и намеренно интересничающей особой. Возможно, нашлись бы девушки из ее окружения, которые стали бы ее копировать и подыгрывать, чтобы быть "на одной волне". Быть в чем-то необычной и не такой, как все, это же круто, и-у! Хотя, их мнение сейчас Викторию не интересовало совершенно. Тот образ мыслей, их среда обитания и жизненные принципы, стали ей неприятны, даже более того, противны и абсолютно не интересны. А своих родителей она просто не хотела расстраивать и заставлять нервничать, они и так были напуганы. "Я научилась только брать и получать: деньги, любовь, обожание, восхищение, заботу... А отдавать? - задумалась она. - Родители не в счет. Я всегда была хорошей дочерью, без похвальбы и приукрашивания, это действительно так. Я их люблю и на многое способна ради них. Но, к остальным? К Гольдбергу? Мне такое и в голову не приходило. Я даже по имени его редко называла и любви к нему совершенно не испытывала никакой, даже из чувства благодарности. До свадьбы, я уважала и ценила его гораздо больше, чем, будучи его женой. Я его просто терпела. А подруги? У меня, их нет. А те, что считались таковыми - это не подруги. Не бывает таких подруг и друзей. Не бывает. Это тусовка и окружение. Здесь ценятся только материальные блага, вещи и связи. Это не жизнь, это какое-то мелкое копошение, бесконечное буйное веселье, жадность и черная зависть. Случись с тобой что-нибудь неприятное в долларовом эквиваленте, боже упаси, тебе руки никто не подаст и вспоминать даже не будет, потому что ты для них пустое место. А зачем нарушать космический закон и метать бисер перед свиньями? Абсолютно незачем. Так что, правильно я все сделала. Умерла, так умерла! Мне выпал второй шанс на жизнь, который надо оправдать и потратить его не зря". Виктория не заметила, как, размышляя, дошла до берега реки Малахи, до того самого места, которое в детстве прозвала "мой маленький пляж". Место было изумительное! Небольшой отрезок чистого желтого речного песка, ровным оголенным пятном выступал из воды и плавно, как на настоящем пляже, спускался в речку. Она так любила здесь булькаться, строить замки из песка, играть и купаться, что это детское ощущение радости и восторга вновь охватило ее. Все мы родом из детства. Отогнав от себя невеселые мысли и поставив на них жирную точку, Вика скинула шлепанцы, босиком пошла по песку и медленно зашла в воду.
   - Какая теплая! - вслух произнесла она и зашла глубже. Здесь было не глубоко, и вода успела прогреться на солнышке. Неудержимое желание искупаться в ней сейчас же, пронеслось в голове. Виктория выбежала на берег и начала быстро снимать одежду. Естественно она была без купальника, но это незначительное препятствие ее не могло остановить. "Господи! Да кто здесь может быть? Деревенским здесь делать нечего, они в другом месте купаются и редко сюда забредают, а еще кто? Семейство Вороновых с их чадами и домочадцами? Насколько я знаю, им тоже далековато, да и берег на той стороне совсем крутой. Никто меня не увидит!" - решила про себя Вика, и смело сняла нижнее белье. "А, если и увидит, ничего нового для себя не обнаружит" - усмехнулась она и бросилась в воду. Вода смыла с нее все переживания, сняла напряжение и успокоила. Виктория была отличной пловчихой и любила плавать. Удивительно теплая и чистая вода в Малахе приятно радовала и доставляла огромное удовольствие от самого процесса. Вика уже довольно долго предавалась купанию голышом, пока вдруг не почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Не увидела, а именно почувствовала всем телом. Кто-то наблюдал за ней! Она перевернулась животом вниз и поплыла к берегу. На мелководье Вика, не выходя из воды, с пристрастием осмотрела противоположный берег, взгляд она почуяла именно оттуда, но никого не обнаружила: ни одна ветка или травинка не шелохнулись. "Может быть, почудилось? Вроде бы нет никого" - она еще раз прочесала взглядом берег, и заглушая в себе нахлынувшее беспокойство и неприятный холодок страха, смело вышла из воды. Полотенца у нее не было. Вода стекала по ее гладкому, загорелому телу и струилась с массы мокрых, спутанных волос. Виктория склонила голову набок и отжала рукой вьющиеся, непослушные пряди. "Черт! - выругалась она. - Сама виновата! Вот и стой теперь тут, как тополь на Плющихе, голая и мокрая" - ругала она саму себя, с трудом напяливая на мокрое тело прилипающую к нему одежду. Бежать, прикрываясь одеждой и теряя на ходу шлепанцы, как преступница, поспешно покидающая место своего преступления, она не собиралась, но и достойно удалиться, небрежно облачаясь в одежды, у нее не выходило. Кое-как одевшись, и почувствовав себя, уже более защищено и уверенно, Вика распустила мокрые волосы. Она повернулась задом к предполагаемому наблюдателю, изобразила спиной и всем телом полное к нему презрение, и по возможности достойно и неспешно, направилась к дому. Как только река, ее маленький пляж и противоположный берег скрылись из виду за деревьями и кустарниками, Вика, что есть духу, припустила к тетушкиному терему, выскакивая по дороге из мокрых шлепанцев. По мере приближения к нему, она на какой-то миг представила себе, всю комичность и нелепость ситуации: ее судорожное одевание, детское кривляние и бег, с препятствиями в виде слетающих с ног шлепанцев, как приступ безудержного хохота, тотчас же напал на нее. Еле отсмеявшись, отдышавшись и успокоившись, Виктория прислонилась к ближайшей сосне, решив перевести дыхание. Запах смолы и древесины мгновенно опьянил ее. Она вдохнула его поглубже, и прижавшись к шершавой хрусткой коре, обняла красавицу-сосну руками и на мгновение замерла. "Как хорошо! Боже, как же мне хорошо!" - с каким-то надрывным освобождением подумала она.
   - Мне хорошо-о-о-о-о! - громко закричала Виктория, и ее крик гулким эхом разнесся по лесу. Где-то рядом, за поворотом, словно отвечая ей, раздался пронзительный, уже знакомый и не такой страшный лай Прохора. - Проша, это я! Проша-а-а-а! - весело закричала Вика и побежала домой. Она ворвалась во двор, захлопывая на ходу калитку, и бесстрашно бросилась к приветствующему ее Прохору. Он замолчал и позволил себя погладить. Виктория, ободренная его уступчивостью, искренне его обняла, как самого лучшего друга и нежно погладила по большой косматой голове.
   - Проша, ты меня услышал. Ты, умница! Хороший пес, хороший! Ты меня узнал? Узнал? Да. Ты, молодец! - ворковала Вика и испытывала самую неподдельную радость, и какое-то чувство очень близко напоминающее счастье. Прохор опустился на лапы, прижался к земле и как беспородная дворняжка, которую приласкали, бил мощным хвостом, и смотрел на нее с доверием и нежностью, как показалось Виктории. - Прошенька, если бы ты только мог знать, как мне сейчас хорошо. Милый мой песик! Ты замечательный! - продолжала гладить его Вика. - Я ходила купаться, а за мной кто-то подсматривал, представляешь? Пойдешь со мной купаться завтра, Прохор? - вдруг пришла ей одна идея в голову. - Пойдешь? Конечно, пойдешь! И мы с тобой выследим этого мерзавца, правда? Правда, Проша? Правда.
   - Вита, ты тут, на что Прохора склоняешь, а? - шутливо крикнула ей из окна второго этажа тетя Соня. - Ой, Витуська, ты, почему в таком виде, родная? - встревожено проговорила тетушка, достаточно разглядев свою племянницу. - Все хорошо?
   - Все хорошо, теть Сонь, не переживай. Я набрела на свой маленький пляж, представляешь? Он не просто маленький, а крохотный, оказывается! - изумилась Вика своей находке.
   - Вита, он остался таким же, это просто ты выросла. Кстати, надумаешь там купаться или загорать, в сарае есть лежаки и шезлонг, думаю, не лишние будут, - проговорила заботливая тетушка.
   - Ой, теть Сонь, ты меня не ругай, пожалуйста, но я уже не удержалась и выкупалась. Вода божественно хороша! - с виноватым видом начала Виктория.
   - Выкупалась, и слава Богу. Ругаться то мне за что на тебя, Витусь? - удивилась тетка.
   - Так я ведь голышом купалась, как на нудистком пляже, - продолжала оправдываться Вика.- Купальник я не надела, а бежать домой - это было выше моих сил.
   - Да! - констатировала неприглядный факт из Викиной жизни тетушка. - У нас тут нудистов отродясь не водилось, ты первая, наверное. Думаю, страшного ничего не случилось, но в следующий раз, Вита, ты уж подготовься, как следует. Места у нас малолюдные. Надеюсь, ты никого не шокировала, наяда ты моя, голопопая! - засмеялась над ней тетка.
   - Надеюсь! - действительно с надеждой в голосе, проговорила Виктория. - Я завтра тоже искупаться хочу, вот Прохора с собой приглашаю.
   - А он что?
   - А он не отказывается, да Прошенька? Любишь купаться? Любишь? - ласково приговаривала Вика, снова гладя Прохора по голове.
   - Любит он. И, правда, возьми его с собой. Пусть порезвится. Будешь гулять, Вита, бери его с собой. Ему и побегать надо. И мне спокойнее, и ему хорошо.
   - А о чем ты беспокоишься, теть Сонь? Здесь и нет никого. А в случае чего я за себя постоять смогу, не бойся. А ты хочешь с нами пойти на речку? - спросила она у тетки.
   - Нет. Для меня вода еще холодная. И ты сильно не увлекайся, плохо она еще прогрелась. Вот пусть еще жара постоит чуток, тогда она и правда, как молоко парное станет. Вот я тогда с тобой и пойду. Лежачки притащим, шезлонг поставим и будем солнечные ванны принимать. А сейчас, Витуська, я тебе не товарищ. С Прошкой купайтесь пока. И вот еще, Вита, по поводу беспокойства моего. Летом в деревню много отдыхающих приезжает, они все люди спокойные, знаю их всех - за столько лет таки выучила. Но тебя, Витусь, не знает никто: ни деревенские, ни приезжие, а ты девушка красивая, видная, породистая, - многозначительно и весомо выделила тетушка именно это Викино определение, - опять же голышом купаешься. Осмотрительность и осторожность еще никогда и никому не помешали. Так что, пока Прохора бери с собой на первых порах. Его все хорошо знают, он парень надежный! - улыбнулась тетя Соня. - Давай иди в дом, русалка ты моя, переоденься в сухое да чаю давай попьем. А после, я тебе цветы свои покажу, у меня их много. Давай иди в дом, хватит с Прохором миловаться, вся псиной провоняешь, - проговорила тетушка и исчезла из окна.
   Виктория вошла в дом и поднялась к себе в комнату. Тишина и умиротворенность царила вокруг. Она сняла с себя мокрую одежду и вытерлась полотенцем насухо. Подойдя к зеркалу, Вика стала расчесывать влажные, спутанные волосы и вдруг замерла прямо по середине комнаты. За долю секунды у нее перед глазами пронеслось, увиденное ею однажды, то что она смутно вспоминала. "...Бледное лицо, зеленые глаза и каштановые волосы - совсем необыкновенный для афинянки облик. Среднего роста девушка, только что искупавшаяся в огромной бассейне, наполненном прохладной водой. Вода еще стекала по ее холеному телу, струилась с массы мокрых рыжевато-коричневых волос. Прекрасная купальщица склонила голову набок, отжимая рукой вьющиеся пряди. Она была юна и хороша собой...". "Господи! - испугалась Виктория и медленно осела на кровать, стоящую рядом.- Не может быть! Совсем, как тогда. Дежа вю?" Внезапно Вика ощутила, как тяжелеют ее веки, и все тело становится ватным и неуправляемым. То ли долгое купание, то ли бессонная ночь в поезде, а может быть, все одновременно сыграло с ней злую шутку. Виктория не смогла сопротивляться нахлынувшему на нее в одночасье вязкому сну. Она, как тряпичная кукла, вальнулась на постель и по-детски беззаботно уснула. Она спала так крепко, что не слышала осторожных шагов тетушки и не почувствовала, как та заботливо укрыла ее одеялом.
   Виктория проснулась очень рано. Она тихонько поднялась с кровати и на цыпочках подошла к распахнутому настежь окну. Начиналось летнее солнечное утро. На Вику, словно из детской сказки, наступал укутанный розоватой легкой дымкой, знакомый лес. Он был тих, словно притаился в ожидании чего-то. Ни единая ветка, ни единый сучок, ни единая, самая маленькая хвоинка, не смели нарушить эту божественную тишину. Земля медленно просыпалась и избавлялась от ночных, окутывающих ее невесомых покровов, постепенно приобретая яркость и насыщенность красок, и звуков. Не смотря на несусветную рань, Виктория чувствовала себя выспавшейся и отдохнувшей, что последнее время с ней случалось крайне редко. Она раскинула руки, потянулась во весь рост и глубоко вдохнула терпкие запахи просыпающегося соснового бора и улыбнулась, услышав несмелые трели утренних птиц.
   - С добрым утром... - тихонько прошептала Виктория вникуда. Для нее это утро было действительно добрым. Она прислушалась к тишине дома: тетушка еще спала. Опасаясь разбудить ее, Вика, бесшумно убрала постель и быстро навела порядок в комнате. Она села на подоконник и прислонилась к раме. "Что со мной случилось вчера? - размышляла Вика. - У меня было такое чувство, как будто я уже была свидетелем или участником этой ситуации когда-то раньше. Другими словами, мне кажется, что мое "сейчас" уже было в прошлом... - она сморщила нос и ухмыльнулась. - Как все странно. Времени на самом деле не существует: если мы можем вспомнить прошлое, почему бы с той же лёгкостью не вспомнить будущее? Другими словами, если у меня есть доступ к событиям с одного конца потока времени -- может быть, доступ есть и с другого конца тоже? Когда происходит дежа вю, будущее и прошлое пересекаются. Впечатления из будущего накладываются прямо на текущие события, создавая устойчивое ощущение уверенности в том, что произойдёт сегодня. Откуда я знаю это? Странно... Но, я действительно знаю, что все именно так и обстоит. Причем, знание это, как-то внезапно появилось во мне. Интересно попробовать увидеть ближайшее будущее...
   Она закрыла глаза и сосредоточилась на своих внутренних ощущениях. Именно сейчас она почувствовала себя не двадцатилетней девочкой, а каким-то древним сосудом, наподобие лампы Алладина, с которого с трудом сняли крышку и выпустили на свободу могущественного джина. Как и положено всем, просидевшим тысячелетия в заточении замкнутого пространства джинам, ее личный обозленный джин, принялся кудесить и безобразничать. Он хаотично показывал ей далекое прошлое, в котором жила ее душа, пугая Викторию яркостью, дикостью и кровожадностью древности. Картины прошлого быстро сменялись футуристическими картинами будущего. Они поразили ее своей реальностью. Все, что казалось невозможным, стало действительностью, в какие-то доли минуты. Виктория ощутила страх. Весь путь странствия ее души из тела в тело, во времени и пространстве прошел через нее. Ее душа была мудра и опытна. Она раскрылась перед Викой во всей своей глубине, обогатив еще незрелый ум двадцатилетней девушки мгновенно. "Так не должно быть. Наверное, со мной что-то не так, раз такое случилось. Люди не помнят своих прошлых жизней и не знают будущих. Невозможно жить в таком хаосе мыслей, чувств и ощущений. Невозможно! Неужели я смогу?" Через мгновение она открыла глаза и уверенно сказала сама себе.
   - Да! Я смогу. Иначе бы я не осталась жить в этом теле и не знала того, что знаю. Опыт и мудрость - вот то, чего мне так не хватало. Тот, кто ведает моей судьбой, решил ускорить процесс превращения гусеницы в бабочку. Наверное, он знает, что делает. Наверное... Потому, что теперь я знаю, что произойдет. Я действительно знаю! И я не душевнобольная... Хотя со стороны, скорее всего, это выглядит именно так.
   Она не могла больше сидеть на одном месте. Стараясь быть, как можно тише и незаметнее, она как вор стала прокрадываться на кухню. Виктория сварила себе кофе и сделала увесистый бутерброд, и с упоением принялась за завтрак. "То, что мы понимаем как прошлое, настоящее и будущее, сходится на несколько секунд в одной точке. Я почувствовала, что моё прошлое и настоящее подошли вплотную к важному моменту моей жизни, и дежа вю пришло, чтобы сообщить: "Ты немного сбилась с пути, но успешно вернулась. Поздравляем! Теперь продолжим". И я продолжаю! Прямо сегодня. Потому, что я знаю, что именно произойдет". Покончив со своим завтраком, Вика принялась готовить завтрак для своей тети Сони. Сегодня ей особенно захотелось порадовать ее.
   - Витуся, доброе утро, родная! - ласково проговорила тетушка, не слышно появляясь на кухне. Следом за ней ковылял заспанный Пушок.- Чуть свет, а ты хлопочешь. Что это такое аппетитное? - повела чутким носом теть Соня и с удивлением уставилась на племянницу. - Омлет с ветчиной, горячие ароматные бутерброды с сыром?
   - Это твой завтрак, тетушка. Прошу! - жестом фокусника Вика пригласила ее к накрытому столу. - Приятного аппетита!
   - А сама?
   - А я уже, - похлопала себя по животу Виктория. - Я проснулась такая голодная, что не удержалась. Надеюсь, я тебя не разбудила. Кушай, пока все не остыло. Я сейчас кофе сварю и Пушка накормлю, - хлопотала Виктория, быстро передвигалась по кухне.
   - Спасибо, Вика. Действительно вкусно! - попробовав, похвалила ее стряпню тетка. - Должна тебе сказать, Витуся, одну важную вещь. Не смотря на то, что сейчас таки совершенно немодно и несовременно молодой девушке уметь готовить, ты молодец! Твоя мама хорошо тебя воспитала. Семья будет крепкой, мужчина будет стремиться домой, и легко простит своей жене всякие просчеты и прочие незначительные мелочи, или просто закроет на них глаза, если его женушка всегда во время будет его вкусно и сытно кормить. А также будет хороша для него в постели. Вот и весь секрет, самый главный в семейной жизни! - и принялась за завтрак уже основательнее.
   Они весело переговаривались, пока мыли посуду и прибирали кухню после трапезы. Пушок был накормлен и выставлен за дверь, для утреннего моциона. Прохор также получил свой завтрак и энергично уплетал его из огромной миски, стоящей возле будки. Все были довольны и счастливы. Утро обещало такой же добрый день. Помня еще об одной тетушкиной страсти: безграничная любовь к цветам и декоративным кустам, Вика напомнила ей о неосуществленном обещании - показать ей своих зеленых питомцев. Тетя Соня оживилась и благодарностью посмотрела на свою племянницу:
   - Повторюсь еще раз, Витуся. Твоя мама тебя очень-очень хорошо воспитала!
   И они весь остаток утра и часть обеда провели в цветниках, цветочных беседках, на клумбах и в маленьких декоративных садиках, которыми был усыпан весь довольно большой участок загородной усадьбы тетушки. Цветов было очень много, и они были самые разные: желтые, красные, голубые, крупные и мелкие, пышные и очень изящные, утопающие в темной зелени куста и стелющиеся плотным узорчатым ковром по земле. Цветы украшали сад и делали его именно садом. Сада без цветов не бывает... Тетушка обожала цветы! Были у нее и тюльпаны, нарциссы, гиацинты, крокусы. Эти цветы первыми встречают весну, однако цветут они недолго. Розы, требовательные и привередливые растения, но красота и аромат этих цветов заставляют забыть о трудностях ухода за ними и сделать всё, чтобы их вырастить. Они были широко представлены в тетушкином саду. Огромное количество разнообразных лилий, гладиолусов, пионов, флоксов, астр, хризантем, цинний и прочих малознакомых Виктории цветов, радующих пышным цветением свою хозяйку от ранней весны до поздней осени, украшали все вокруг. Вика поняла, чтобы поддерживать это буйное цветочное великолепие, приходится прикладывать очень много усилий. Очень! И еще раз удивилась энергии и трудолюбии своей тетушки. Она никогда целенаправленно не выращивала картошку и прочие культуры, которые принято в огромных количествах растить на приусадебном участке. Только цветы, садовые деревья, плодово-ягодные кустарники, декоративные кусты и разнообразные травы и зелень.
   - Может быть, я и не права, Вита, не знаю, но здесь я отдыхаю и наслаждаюсь. Я выращиваю, то, что радует меня и доставляет удовольствие. Я не фермер и Боже упаси, никогда им не была и буду. Только цветы! Пусть все вокруг меня пестрит и благоухает. На даче должно быть красиво и уютно, чтобы глаза отдыхали от "квадратного" городского пейзажа. Что может быть красивее живых цветов? - любовно оглядев свои владения и вытирая платочком, пот со лба, проговорила тетушка. - Ой, Витуська, давай уже закончим. Жарко становится, и отдохнуть нам надо. Славно мы потрудились, спасибо тебе за помощь, родная! - с благодарностью проговорила тетя.
   - Ой, перестань! За это не благодарят, - весело отмахнулась от нее Вика. - Я люблю ухаживать за цветами, теть Сонь. Помочь тебе с обедом?
   - Нет, Вита. Обед - это святое! Это только мое, так что не обессудь, племянница разлюбезная, - усмехнулась тетка, убирая инвентарь в сарайчик. - Вот отдохну немного и начну священнодействие на кухне. А ты уже проголодалась?
   - Не знаю, еще не поняла! - сказала Виктория. - Пить хочу и купаться. Да, именно в такой последовательности, - улыбаясь, пропела Вика.
   - Ну, так и давай. Чего же ты теряешься! Отдыхай, купайся, загорай. Делу время, но и потехе час, так что не мешкай. Купальник надень, наяда моя! - прокричала вслед убегающей Виктории тетушка и широко улыбнулась, прищуриваясь от солнца. - Беги, Витка, беги!
  
  
  
  

Глава 6.

  
   Уверенно шагая по знакомой тропинке, за бегущим впереди Прохором, Виктория чувствовала себя во всеоружии: косматый охранник, надетый купальник и большое пляжное полотенце, вселяли в нее уверенность, что сегодняшнее купание будет для нее менее напряженным.
   Вдоволь набегавшись с Прошкой по мелководью, Вика решила искупаться. Как ни звала она упрямую псину с собой в воду, как ни упрашивала его, Прохор категорически отказывался, упираясь всеми четырьмя лапами.
   - Ну, не хочешь, так не хочешь! Значит, сиди на берегу, - строго выговорила ему Виктория. - Сидеть! - грозно приказала она ему и с удивлением увидела, как Прохор выполнил ее команду. Она улыбнулась, глядя на воспитанную собаку, и смело прыгнула в воду. Вода была еще холодновата, но необычайно бодрила и кожа от нее, как будто горела. Солнце начинало припекать. Вика чувствовала его тепло, проникающее сквозь воду, и ощущала его прикосновения на мокрых руках и плечах. Она с упоением плавала и отфыркивалась, как морж. Прошка спокойно наблюдал за ней. "Идиллия! Парадиз!" - подумала она и поплыла к берегу. Вика растянулась на полотенце, наслаждаясь солнечным теплом и умиротворением, царящим вокруг. Было так спокойно и хорошо. Вдруг Прохор молниеносно вскочил с места и злобно залаял, пристально всматриваясь в кусты на той стороне реки. Вика, напуганная его неожиданным лаем, быстро поднялась на ноги и принялась разглядывать противоположный берег. Ее глаза и уши ничего не увидели и не услышали, но собачьему чутью она, безусловно, доверяла больше: там действительно кто-то был! Как доказательство ее мыслям, над рекой, раздирая спокойствие и тишину, раздался глухой, набирающий силу и мощь, звук приближающегося мотора.
   - Так! Значит, у нас и водный транспорт имеется. Славно! - вслух произнесла Вика и со всех ног, не понимая, зачем она так делает, бросилась в воду. Прохор, заходился заливистым громким лаем, но Виктория даже и не пыталась его остановить. Она быстрыми мощными гребками продвигалась к середине реки. Что-то интуитивно влекло и толкало ее поступить именно так. Какое-то уверенное предчувствие, что вот именно сейчас и произойдет нечто, чем она владеет в совершенстве - какое-то волшебство, какая-то магия, действующая безотказно. "Он должен обратить на меня внимание... - словно эхо пронеслось в Викиной голове. - Я дам ему показать себя в выгодном свете. Человек больше всего любит тех, кто, с его точки зрения, должен им восхищаться. Надо сделать так, чтобы он проникся не жалостью ко мне, а вожделением..." - знакомо запульсировало в ее мыслях, словно когда-то выученное назубок, но забытое со временем, правило. Краем глаза Виктория заметила, как из-за излучины реки показался сверкающий на солнце серебристым боком водный гидроцикл с наездником. Они быстро приближались к Вике. "Боже, какая пошлость! - мысленно простонала она, - Главное, не переиграть и не нарушить все тонкости древнего мастерства". Она глубоко вдохнула и закричала. При этом принялась очень натурально тонуть, всем видом изображая, что ее ногу внезапно свело судорогой в холодном потоке воды. Неподдельный испуг, широко раскрытые глаза, спутанные волосы, беспомощные тонкие руки и бешеный лай собаки, заставили хозяина громко ревущего скутера, поспешить ей навстречу. Он приближался. "Удивительно знакомое лицо! - мельком взглянув на своего спасителя на модернизированном коне, подумала Вика. - Я уже видела его, только вот сейчас не вспомню, где именно".
   - Держись! - крикнул он приятным баритоном и ухватил ее за руку своей большой ладонью. От звука и тембра его голоса Вика вздрогнула. Моментально собравшись, она судорожно вцепилась в протянутую ей руку. Он ловко подхватил ее второй рукой, и прилагая некоторые усилия, вытащил отяжелевшее от воды тело Виктории. Она помогала ему изо всех сил, цеплялась ногами, как обезьянка, пока благополучно не взобралась на сиденье, позади своего спасителя. Тяжело дыша, она крепко обвила его руками за талию и прижалась к его спине.
   - Ты в порядке? - глухо спросил он, поворачивая голову к ней.
   - Кажется, да, - неуверенно проговорила Виктория. - Спасибо тебе, - выдохнула она ему в самое ухо.
   - Да не за что, - неопределенно пожал он плечами. - Испугалась? Или не успела?
   - Скорее, не успела.
   - Ну, вот и замечательно, - с какой-то непонятной интонацией проговорил он. - Держись, русалка, отвезу тебя на берег!
   Скутер мгновенно взревел и понесся к исходящему злобой Прохору. Удивительней всего, было то, что здоровенный пес кинулся к ним с радостью, мгновенно замолчал и приветственно замолотил воздух хвостом. Новоявленный спасатель наяд и русалок, уверенно подхватил Викторию на руки и молча донес до разложенного на песке полотенца. Усадив ее и присев на корточки рядом, незнакомец, как-то очень по-свойски похлопал по мохнатому боку Прошку, и отстранил рукой настырную влажную морду, насмешливо произнес:
   - Прохор, иди уже, погуляй! Иди, иди... Ничего с твоей хозяйкой не случится. Потом, потом... Беги, Прохор. Гулять!
   Прошка выжидательно взглянул на Вику, как будто спрашивая у нее разрешения.
   - Иди, иди... Гулять! - ответила на его немой вопрос Виктория и огромная собака тут же умчалась по своим собачьим делам, оставляя людей заниматься своими человеческими. Но они ничего не делали, а молча смотрели друг на друга. "Боже! Какое знакомое лицо... - разглядывая его, думала Вика. - Он не красавец, но, безусловно, он хорош собой. Такая спокойная, уверенная, надежная и притягательная сила исходит от него. Мужчина. Не зеленый юнец и позер, а именно уверенный в себе взрослый мужчина...". Она физически ощущала, как его глаза также прицельно изучают ее лицо и тело. Словно спохватившись, он осторожно начал массировать икры ее ног, якобы сведенных судорогой в холодной воде. Молчание затягивалось. Прошла минута, другая, третья... Тишина перестала быть просто паузой, она начинала обретать некий особый смысл: когда едва знакомые женщина и мужчина надолго умолкают, это сближает больше всякого разговора. Не выдержав, молодой человек, убрал руки и пристально посмотрел Виктории в глаза. Больше ровным счетом ничего не произошло. Просто посмотрел ей в глаза, и все. Но именно в эту секунду в ушах у Вики раздался серебристый звон, разум утратил способность воспринимать и анализировать, а со зрением вообще приключилось нечто небывалое: окружающий ее мир сжался, погружаясь в темноту, и осталось только небольшое сияющее пятно. Именно в это волшебное пятно и угодило лицо незнакомца.
   - Все в порядке... - внезапно охрипшим голосом, будто почувствовав что-то, произнес он. - Вода еще недостаточно прогрелась на солнце, и холодные ключи бьют из-под земли. Я бы не советовал тебе заплывать так далеко от берега. Сейчас, по крайней мере...
   Виктория смотрела на него долгим, изучающим взглядом. "Как странно. Эти черные, цепкие, осторожные глаза. Они проникают в самое сердце. Глаза воина. А его голос... Я знаю этот голос. Все его оттенки и переливы. В разных ситуациях и в разном настроении. Этот голос я узнаю из тысячи... Другого такого нет! Совершенно демонический, вампирский голос. Если голосом вампир очаровывает и полностью подчиняет свою жертву, то я его жертва. Жертва его голоса и его бездонных глаз... "
   - Прости. Я не представился... - продолжал он, но Виктория невежливо прервала его на полуслове.
   - Не нужно. Имя мне скажет очень мало. А главное, я вижу и чувствую без имени. Еще раз спасибо тебе. Ты появился во время... - Вика резко поднялась и целомудренно закуталась в полотенце, она одним движением легко подхватила свою одежду, собираясь тут же покинуть своего собеседника, но он схватил ее за плечи буквально налету и повернул лицом к себе. Он был гораздо выше, Виктория едва доставала ему до плеч и под его руками ее обнаженная кожа пылала. "Не может быть. Это какое-то наваждение. Его глаза, его голос и его запах. И его прикосновения..."
   - Я чем-то обидел тебя? - он вопросительно изогнул бровь и убрал руки с ее плеч. - Если это так, то прости меня, пожалуйста. Я бываю иногда бестактен. И мне редко приходилось спасать тонущих девушек, может быть я спас тебя как-то не так, как это принято делать в обществе... - попытался он пошутить, чем вызвал улыбку на лице сбитой с толку Вики.
   - Ты не помнишь меня? - безнадежно проговорила она и просто растворилась в глубине его глаз. - Скажи, совсем не помнишь?
   - А мы с тобой знакомы? - от этих слов Виктория вздрогнула. - Прости меня... - он сморщил нос и кривовато улыбнулся. - Я снова говорю, что-то не то... Я хотел сказать, что если бы я однажды увидел тебя, то обязательно бы запомнил. Но, я не помню. Значит, мы не знакомы, увы. Но, у нас есть такой шанс сейчас. Давай воспользуемся им. Воронов Сергей, - он церемонно наклонил голову перед Викторией и дурашливо откланялся. Она продолжала смотреть на него и на его попытки сгладить шероховатости. "Воронов... Как символично, однако. Волосы цвета вороного крыла. Черные глаза с хищным блеском. Ты не простая птица... С тобой будет сложно..." и вдруг ее пронзило словно молнией, Вика замерла на месте. "Какая же я дура! И чего я от него хочу? Конечно, он очень сдержан и осторожен. Он искал меня, но он устал от тщетных бесполезных поисков. Он боится ошибиться, снова и снова ошибиться, принимая желаемое за действительное. Я должна быть терпеливой. Он почувствует меня, обязательно почувствует. Не зря же мне пришло на ум сегодня искусство любовной страсти, которым в совершенстве владела известная на все Афины гетера, его гетера, которую он любил до исступления. Только терпение... Он почувствует меня обязательно каким-то внутренним зовом..."
   - Очень приятно. Марголина Виктория. Ваша новая соседка, - улыбнулась она, показывая ямочки на щеках.
   - Подожди... София Александровна Ртищева, она тебе кто?
   - Моя тетушка, а я ее племянница. А предатель Прошка был моей надежной охраной... - усмехнулась Виктория. Сергей улыбнулся своей многозначительной улыбкой, и его черные глаза засветились дьявольским блеском.
   - Странно. Я тебя здесь раньше никогда не видел.
   - Да, редко я балую тетю своим присутствием, но сейчас я здесь. Только вчера приехала, а уже практически успела утонуть. Если бы не ты... - и Вика посмотрела на Сергея своим коронным быстрым, пронзительным взглядом из-под ресниц, от которого мужчины столбенели на месте и начинали лепетать какую-то ахинею.
   - О!... - он действительно утратил дар речи на долю секунды, но быстро пришел в себя. - Не стоит так часто меня благодарить. Хотя скрывать не буду, мне приятно это слышать. Да и спасать тебя мне было в удовольствие, Виктория Марголина... - бархатным мягким баритоном проговорил он и усмехнулся. "Черт! Как он держит удар. Какой молодец! Если бы я была таким мужчиной, то меня, наверное, тоже было бы сложно убить наповал сверканием глаз и трепетом ресниц. Но, тем не менее. В цель я попала!", - лучезарно улыбнулась Вика своим мыслям и решила строго следовать искусству любовной страсти. "Первый тур отыгран безупречно. Что ж... Готовься ко второму, мой забывчивый герой. Очень тонкий момент, но у меня есть тетя Соня. Она лучше любого осведомителя. Ты почувствуешь невидимые нити судьбы, которые нас связывают, и будешь думать обо мне..."
   - Мне пора, - сосредоточенно и деловито проговорила Виктория уже совсем другим тоном, и повернувшись спиной к Сергею быстро зашагала по узкой тропинке, чувствуя на себе его пристальный взгляд. "Ты будешь думать обо мне..." - напоследок, словно невидимый накинутый шлейф, оставила она ему свои мысли.
   Позже, сидя у зеркала в своей комнате, Вика с пристрастием рассматривала свое отражение. Она миллион раз до этого момента видела его, но сегодня особенно пристально вглядывалась в свое зеркальное отражение. Длинные, густые, волнистые волосы темного насыщенного цвета каштана, безусловно, были ее гордостью. Ухоженные брови, густые длинные ресницы, аккуратный нос с легкой горбинкой, пухлые чувственные губы - природа и родители щедро одарили ее. Но больше всего на ее лице притягивали глаза. Большие, выразительные, оленьи... Их радужка меняла цвет. Ее настроение, эмоции, цвет наряда, наконец, как будто насыщали или приглушали гамму их оттенков, от густого шоколадного до зеленовато-бежевого, словно хамелеоны они меняли окраску. Вика заметила эту особенность давно, но чтобы не объясняться без конца по этому поводу, сама же распустила слух, что пользуется линзами. Она всегда была довольна своей внешностью, но сегодня взгляд в зеркало ее совершенно не радовал. Ей хотелось быть ослепительно красивой для него, чтобы ее внешняя оболочка привлекла его к ее внутренней сути, и ему захотелось утонуть в ее переменчивых глазах и раствориться в ней. "Стань всем для него. Всем, без чего он не сможет жить".
   Древнейшее искусство любовной магии, которому обучали древнегреческих гетер и японских гейш - это страшное, мощное оружие, способное сокрушить самый стойкий бастион мужского самолюбия. Попав на крючок к подобной обольстительнице, мужчина будет свято верить, что он был охотником и его выбор был действительно его выбором. Гетера - это спутница, подруга, муза, женщина, ведущая свободный, независимый образ жизни. Эти женщины выдающегося образования и способностей, они были достойными подругами величайших умов и деятелей искусства своего времени. Они развлекали, утешали и образовывали мужчин и не обязательно торговали телом, а скорее щедро обогащали знаниями. Подобная искусительница могла отказаться от близости с мужчиной, если он ей не нравился. Интеллектуальное и эстетическое общение с ними ценилось гораздо выше, нежели просто постель. Гетеры могли и танцевать, и играть на музыкальных инструментах, но больше всего они ценились за умение вести беседу - причем, часто на серьезные, философские темы, за широту интересов и взглядов, порождающих именно ту их внутреннюю свободу, которая разительно отличала гетер от ограниченных афинских жен и вульгарных проституток, за их живой и проницательный ум. Вот что в первую очередь привлекало и тянуло к ним мужчин, как магнитом! Знаменитый древнегреческий политический деятель и оратор Демосфен говорил, что "уважающий себя грек имеет трех женщин: жену - для продолжения рода, рабыню - для чувственных утех, и гетеру - для душевного комфорта".
   Древние Афины... Гетера... Тесея... То, что случилось с Викторией на реке, в какой-то момент испугало и насторожило ее, но сейчас, когда все кусочки мозаики сложились и прошлое, настоящее и будущее сошлось в единой точке, она как будто проснулась после долгого тяжелого сна. "Душа зовет меня и подсказывает путь. Я давно распрощалась с собой прежней, но себя новую долго не могла найти, - рассматривая себя в зеркале, думала Вика. - Нет ничего случайного в этой жизни. Жизнь наша не в переменах тела, а в том, что живет в этом теле, а живет в этом теле душа, и нет ей ни начала, ни конца. Кто сказал, что это абсурд? Каждый волен верить или не верить в то, что ему говорят, но если уж человек уверовал во что-то, увидев, почувствовав и испытав все на собственной шкуре, то он будет считать все происшедшее с ним правдой. Себе я верю, и значит, это правда! Правда, для меня. И у меня хватит сил и знаний сделать ее явью. Я смогу. Теперь смогу...".
  
  
  
  
  

Глава 7.

   - Вита, у нас гости! - донесся снизу голос тети Сони. - Спускайся, мы тебя ждем.
   Виктория от неожиданности выронила из рук расческу и та со стуком упала на ковер. "Однако... - ухмыльнулась она себе в зеркало. - Если я не ошибаюсь, а я не ошибаюсь, он быстр и напорист. Другого от него и не ожидалось. Но, еще не время...". Вика подняла расческу и положила ее на столик. Она улыбнулась и взяла мобильный телефон. "Это, конечно, ужасно. Но не орать же мне сверху, что я не спущусь", - и набрала сотовый номер тети Сони. Внизу заиграла веселенькая музыка, что-то из стареньких хитов.
   - Да? - пытаясь выдержать приличия, проговорила заинтригованная тетушка, увидев высветившийся номер племянницы.
   - Там сын Воронова ждет? - тихо проговорила Виктория заговорщицким тоном.
   - Да.
   - Теть Соня, наплети ему чего-нибудь приближенного к реальности, пожалуйста. Я к нему не выйду, не сердись.
   - Поняла, - отрезала понятливая тетушка и исчезла из эфира.
   "Какая молодчина!" - мысленно похвалила она тетку и с замиранием сердца на цыпочках, чтобы не шуметь, стала прокрадываться к двери, подслушать их разговор.
   - Не сердись, Сережа, на нее. Она только вчера приехала из Москвы. Там ужасный смог, такая духота. А здесь чудный воздух, благодать, сплошной кислород, вот у нее голова с непривычки и разболелась. Представь себе, лежит в постели, бедняжечка моя!
   - Могу себе представить... - с двусмысленной интонацией в голосе проговорил Сергей Воронов, обволакивая тетушку бархатными нотками. - Может быть, мы без нее чаю попьем, София Александровна? Я наслышан от Женьки, что он у вас бесподобно вкусный и ароматный, нектар, а не чай, - продолжал обольщать ее Викин спаситель.
   - Сереженька, конечно, голубчик. Прошу, прошу...- заворковала польщенная тетушка, хлопоча и порхая возле него.
   "Что ж. Послушаем, послушаем, о чем вы тут беседовать будете. Глупенький, ты тетю Соню не знаешь. Она пока из тебя все соки не выпьет и всю информацию не вытянет, не отпустит. Ты этому чаю не обрадуешься..." - пожалела Вика бедного Сергея, удобнее устраиваясь у дверного косяка.
   - Угощайся, Сереженька. - проговорила тетушка, пододвигая гостю чашку и сладости. - Все свежее, все домашнее. Кушай!
   - Спасибо, София Александровна.
   - На здоровье, Сережа, на здоровье, - продолжала кудахтать тетушка. - А скажи мне, Сереженька, давно ты нашу Викторию знаешь?
   - Да, давно. Вот уже четыре часа скоро будет с момента нашего знакомства, София Александровна, - вкрадчивым бархатным баритоном ответил ей собеседник.
   - Большой срок, Сереженька. По нынешним меркам, огромный, просто огромный, - подпевала ему тетка. - И где же вас сподобило познакомиться с Витой нашей?
   - Сегодня, на речке Малахе. Она тонула, а ее спасал, София Александровна. Плохо плавает племянница ваша. Вода еще холодная, ногу ей свело на средине реки, чуть не утонула.
   - Ой, беда! Плохо она плавает, совсем плохо. До середины доплывает, а дальше не может. Потому что кушает плохо, вон какая худая. Ты разглядел хоть, Сережа?
   - А как же. Всю разглядел, снизу до верху и обратно, причем несколько раз. Замечательная у вас племянница, София Александровна, - как-то глухо ответил ей Сергей.
   - Конечно, замечательная. Не буду с тобой спорить, Сережа. Это хорошо, что ты сегодня ее увидел, наяду мою. Она вчера, как приехала, сразу на речку побежала. И страсть ей как купаться захотелось, что она не утерпела, в чем мать родила, в речку полезла, представляешь, Сережа. Совершенно голая...
   - Да уж, София Александровна, представляю... - совершенно хриплым придушенным голосом проговорил Сергей.
   Виктория еле сдерживала себя, чтобы не расхохотаться в голос. "Ай, да тетка! Ай, да молодец! Расписала под хохлому. Он себе, наверное, такого напредставлял, что дышать с трудом может".
   - Она у нас породистая девочка. Всем хороша! Молоденькая, незамужняя, и умница, и красавица! Боязно такую одну отпускать, без пригляду, в нашей глухомани. Всякое может случиться...- сокрушалась тетушка.- А ты пей чай, пей, Сережа. Чего же ты не пьешь?
   - Я пью, София Александровна, пью. Спасибо, очень вкусный чай. Я собственно и хотел к ней в охрану напроситься, но поскольку ее нет, то...
   - То, я тебе добро даю. Мне так спокойнее будет. А Вите я сама все скажу. Думаю, что она не будет противиться, а если будет, то не обессудь. Заставить я не могу. Их бы с Женечкой познакомить, было бы просто замечательно!
   - Думаете, София Александровна? С нашей Женькой? Ой, не знаю... Нет у них абсолютно ничего общего, скучно им будет друг с другом. Это не вариант, уверяю вас.
   - Правда? А мне подумалось, сестра твоя такая славная девочка, Виткина ровесница, есть им, о чем поговорить... наверное. Такая она у вас рукодельная! Сколько раз мне помогала: то одно починит, то другое исправит. А то наша Вита с техникой совсем не дружит, она у нее в руках горит, в смысле ломается постоянно...
   Такого вранья и наговора Виктория от тетушки не ожидала. Ее возмущению не было предела. Это ж надо такое напридумывать! "Ладно. К чему-то она это все ведет. Вот только к чему, интересно?" - задумалась Вика, прислушиваясь к их беседе.
   - София Александровна, если хотите, я возьму вас на поруки или под опеку, как вам больше нравиться? Как грубая мужская сила, которую иногда нужно покормить и она будет функционировать бесперебойно. Согласны? - хрипловатым бархатным, проникающим в душу, голосом проговорил Сергей.
   От этого голоса и его интонации у Виктории сердце пропустило удар и "мурашки" пробежали по коже. "Господи... Этот голос сводит меня с ума... Ну, не соглашайся, тетя. Нечего ему давать карт-бланш. Все наиболее желанное должно быть наименее доступно для него", - молча молила тетушку Вика.
   - Спасибо, Сереженька. Но принять опеку от тебя не могу, совестно мне. Что ж ты будешь, как каторжанин на меня вкалывать? Помочь иногда по-соседски, да и то не часто, это можно, но опекать меня или на поруки брать, думаю, не стоит. К хорошему быстро привыкают, вдруг привыкну, а потом понравиться мне. Что тогда делать будешь?
   - Как скажете, София Александровна, - с улыбкой в голосе проговорил Сергей. - Но, бывать у вас, запросто по-соседски, без излишних церемоний, позволите?
   - А вот это позволю, соседушка дорогой.
   "Хитрая лиса! Вот чего она от него добивалась. Так чтобы он сам предложил, а не она ему напрашивалась с посиделками за чаем", - ухмыльнулась Виктория.
   - Приезжайте вместе с Женей. Гости то у вас почаще, чем у меня бывают, ваши ровесники, и их привозите с собой. Боюсь, как бы Вика у меня не заскучала. После московской суеты и многолюдности уж больно тихо у нас, и людей то редко видишь, того и гляди одичаешь! - засмеялась тетушка.
   - Ну, одичать я вам не дам, - весело ответил Воронов. - Хочу Викторию и вас, София Александровна, пригласить к нам в гости завтра, на шашлыки.
   - Ой, спасибо! Вот только не люблю я шашлыки. У меня от них несварение желудка делается, уж больно тяжелая пища для меня, шашлыки эти. А Викторию смело забирай, она любительница пикников да шашлыков, ей понравится, Сережа, - доверительным тоном сообщила тетушка.
   "Как неодушевленный предмет какой-то перекидывают: забирай, не забирай! Устроили балаган с продажей безголосого имущества, - возмутилась Вика, - Совсем совесть потеряли! Что я им шарик для пинг-понга что ли! Не поеду никуда, вот и все... Мне лучше знать, что и когда делать, хотя опять же шашлыки... М-м-м!" - мечтательно подумала она, представляя запах и вкус этих шашлыков.
   - Тогда решено. Я завтра за Викторией часов в двенадцать заеду, передайте ей, пожалуйста, мое приглашение, раз уж я лично не могу этого сделать, София Александровна. А гостей мы ожидаем в конце недели, на выходные. Друг мой из Москвы приедет отдохнуть. Надеюсь от веселой, дружной компании она тоже не откажется. Это не Москва и даже не Подмосковье, здесь и отдых другой, ей понравится, обещаю.
   "Ах, Воронов Сергей! Все-то ты знаешь... Знаешь, что я под дверями подслушиваю, потому так и стараешься для меня. Ну, что мне с тобой делать? Торопишься слишком. Наскоком, напором. Любовные дела требуют деликатности и терпения. Ожидание тем и хорошо, что есть время лишний раз подумать о своих чувствах и предвкушать тот момент, когда они выплеснутся..." - грустно вздохнула Виктория.
   - Послушай, что я тебе скажу, Сережа, - практически перешла на шепот тетушка, наклоняясь ближе к Воронову. - Дело деликатное и не мне туда нос совать, не должна я тебе этого говорить, но скажу таки, потому как, за Витуську свою переживаю очень, и пусть она простит меня за это, дуру старую. Если ты ее, стрекозу мою, хоть какой-нибудь любой малостью обидишь или огорчишь, то клянусь тебе, Сережа, я тебя таки из-под земли достану и обратно туда же собственноручно загоню и сгною в ней. Понял ли ты меня, Сереженька? - ласковым шепотом спросила тетушка.
   - Прекрасно понял, София Александровна. Ничего другого от вас я и не ожидал. Просто я тоже хочу сказать вам одну очень важную для меня вещь, хотя не то, что говорить, я даже думать пока боюсь об этом ... Если вы, София Александровна, вместо того, чтобы изо всех сил помогать мне, будете "вставлять палки в колеса", то я не побоюсь вашей угрозы, и буду действовать на свой страх и риск.
   - Таки и не побоишься, Сереженька?
   - Нет, не побоюсь. Потому, как любовь и счастье, без обид и огорчений не бывают, София Александровна, - хриплым шепотом проговорил он в ответ.
   - А ты, Сереженька, голубь мой сизокрылый, планируешь уже и любовь и счастье, раз обиды и огорчения, уже априори планируются?
   - София Александровна, я уже большой, серьезный мальчик и в людях научился разбираться. Я могу и люблю иногда подурачиться и пошутить, но не сейчас ... - Сергей на секунду замолчал, подбирая слова под пристальным и настороженным взглядом тети Сони. - Вы меня совершенно не знаете и ваши опасения и переживания о Вике понятны. Но, я почувствовал практически сразу, как только увидел ее, что это именно та женщина, которая может играть на струнах моей души любую мелодию. Вот так несколько... высокопарно, но прямолинейно и честно. Она нужна мне. Я чувствую это... - прошептал он, глядя прямо в глаза ошеломленной тети Сони. - Надеюсь, что Виктория от вас этого не узнает, София Александровна. Надеюсь...
   - Я буду нема, как могила, Сереженька. И Бог тебе в помощь, родной мой, тебе я верю.
   Виктория вся обратилась в слух, но ничего не услышала из их перешептываний приглушенными голосами. Совершенно ничего. "Что они говорят, черт побери? Что? Я хочу знать это! Черт! Как они смеют шептаться..." - исходила она злостью от неведения.
   - Что ж, София Александровна, благодарю вас за гостеприимство, - переходя на обычный тон, проговорил Сергей, - чай, действительно, великолепен, Женька была права.
   - Я рада, Сережа, очень рада, что угодила твоему вкусу. Захочешь еще - приходи, милости просим. Мы гостей любим, Сереженька, - ворковала тетушка, гремя чашками и провожая гостя. - До свидания, голубчик мой, до свидания! Передавай от меня Женечке привет и родителям своим...
   - До свидания, София Александровна. Непременно передам... - бархатно разливался голос Сергея.
   Услышав, как за ни захлопнулась дверь, Вика, стремглав бросилась к тете Соне.
   - О чем вы шептались? - угрожающе прошипела она, подлетая к тетушке. - О чем?
   - Бог с тобой, Витуся. Ни о чем криминальном мы таки не шептались, просто я объясняла мальчику, чтобы он был с тобой поаккуратнее, не обижал и не огорчал, раз намерен ухаживать за тобой. А что? Все его намерения, иначе и не назвать, как ухаживания. По крайней мере, в мое время это именно так и называлось. Я пообещала его из-под земли достать и обратно туда же собственноручно загнать, если он таки меня ослушается. Вот и все. А ты что подумала? - честно и искренне проговорила тетка, глядя в глаза разъяренной племяннице.
   - Это все? - буравила ее взглядом Виктория.
   - Абсолютно. Просто он еще смел мне возражать таки, но я поставила его на место. Так что ничего такого, все очень безобидно и по делу, - покривила душой тетя Соня, мысленно прося прощения у Вики и у Бога, за лукавство.
   - Ты уверена, теть Сонь? - настаивала Виктория.
   - Виктория, я тебя умоляю! - вскричала тетушка и осуждающе посмотрела на сомневающуюся в ее честности Вику. - Ты меня, ей Богу, обидеть хочешь. Что я, по-твоему, совсем из ума выжила, чтобы откровенничать и сплетничать о тебе с малознакомым молодым человеком?
   - Думаю, нет, - примирительно улыбнулась Вика и обняла тетку. - Прости. Я не хотела тебя обижать. У меня просто возникли сомнения. Ну, тетя! Пожалуйста!
   - Ладно, ладно. Не обижаюсь я... - с облегчением выдохнула тетушка и похлопала племянницу по спине. - А мальчик то хорош! Породистый, красивый и настырный. Выходит он тебя, Витуська, ой выходит! Оглянутся не успеешь, как сама меня благодарить будешь.
   - Посмотрим, посмотрим... - загадочно протянула Виктория с хитрой улыбкой, отстраняясь из тетушкиных объятий. - Торопить события не будем, но и на самотек их пускать нельзя.
   - Вот это верно. Любые якобы случайные события, это заранее тщательно запланированные цепочки шагов. Главное, чтобы план был удачным.
   - План отличный! - засмеялась Виктория. "Сейчас самое время для его второго тура. Главное, не опоздать..." - подумала она. - Теть Сонь, я тебя покину не надолго?
   - О чем речь, Вита! - изогнула от неожиданности бровь тетка. - Ты не моя крепостная. Будь осторожна, вот и все о чем я прошу. Иди, иди. Дело молодое... Нечего тебе около меня сидеть, ступай с Богом.
   - Теть Сонь, а Воронов пешком пришел? - бросила, уже находясь у дверей, Виктория.
   - Да. Пешком я думаю. По крайней мере, звука мотора я не слышала...
   - Я тоже, - крикнула Вика и исчезла за скрипнувшей напоследок входной дверью.
   - Господи, ты, Боже мой! Страсти то, какие! - удивленно и озадаченно произнесла тетушка. - Любовная история творится у меня прямо на глазах, а я сижу в первом ряду... Красота, да и только! Господи, помоги им! А не хочешь помогать им, тогда не мешай.
  
  
  
  

Глава 8.

   Она неожиданно вышла из-за кустов дикого боярышника, словно материализовалась из его мыслей. В первый миг он ее не узнал, потому как на сей раз, она была одета в джинсы и футболку, и ее пышные, вьющиеся волосы были убраны в замысловатую прическу. Таких красавиц Сергею Воронову доводилось видеть на обложках глянцевых журналов, которые так любила листать его мама. Он не мог оторвать глаз от нежных завитков, выбивающихся на шее, от беззащитной ложбинки на груди, но более всего от трогательно, по-детски розовеющих ушей. "Она, должно быть, еще совсем ребенок, - вдруг подумалось ему. - Ее насмешливость - не более чем маска, защита от грубого, жестокого мира, в котором ей доводится жить. Как колючки на розовом кусте...". Он зачарованно смотрел на нее, пока не увидел, что Виктория направляется к нему. Тогда, собравшись с силами и отогнав свои мысли, Сергей сделал несколько шагов ей навстречу.
   - Прошу тебя, берегись Гольдберга, - быстро проговорила она своим звонким голосом. - Я знаю, как партнер по бизнесу, он безупречен, но как человек, как уязвленный мужчина, он способен на все.
   - При чем здесь Гольдберг? - озадаченно спросил Воронов.
   - Потому что его ты ждешь на выходные к себе в гости? - со странной интонацией в голосе, то ли вопросительной, то ли утвердительной, произнесла она.
   - Откуда ты знаешь? - иронически улыбнулся он.
   - Не важно, откуда...- вздохнула она, блефуя. - Я просто знаю, просто чувствую, потому что он всегда появляется некстати, тогда когда он совершенно не нужен. Мне, по крайней мере. Слишком долго он бездействовал. Сейчас ему самое время появиться, чтобы все испортить...
   - А почему я должен его опасаться? У нас прекрасные отношения и никогда не было каких-то серьезных проблем. Ты шутишь, Виктория? Объясни, почему?- бархатно проговорил Сергей и с улыбкой взглянул в ее серьезные глаза.
   - Потому что, он мой бывший муж...
   - Что... что такое? - спросил он хрипло, внезапно пересохло в горле.
   - Не говори ему, что знаком со мной! - испуганно прошептала она, повернулась и бесшумно скрылась среди зелени.
   Он едва не бросился вдогонку за ней, да вовремя взял себя в руки и остановился. Не только не побежал, но еще и отвернулся. Вынул из кармана джинсов пачку сигарет и зажигалку. Закурил. Невозмутимого Сергея Воронова трясло - должно быть, от злости и бешенства.
   - Чертова кокетка! - презрительно процедил он. - И я тоже хорош! Развесил уши!
   "Да только что толку себя обманывать? Поразительная девушка! А может быть, дело даже не в ней самой..." - вдруг пронзило Сергея. - Между нами существует какая-то странная связь... Я чувствую ее каждой клеточкой своего тела, каким то восьмым чувством. Даже мое обостренное обоняние кричит мне, что это тот самый божественный запах, который я так долго искал и не находил..."
   - Черт! - вслух выругался он и бросил зажженную сигарету. - За мужем она, видите ли, была! Зачем мне это знать, черт побери!
   " Когда она успела? - думал он и его раздирала на части непонятно откуда взявшаяся зудящая ревность. - Понятно, что она где-то, как-то и с кем-то жила, но почему меня то это бесит? Я и сам не святой. И прекрасно понимаю, что женщины от любви не грязнятся, а лишь обретают сияние, да и надклеванная вишня, манит своей сладостью. Но Гольдберг? Черт! Я помню, какую-то душераздирающую историю, но чтобы это была она! Невозможно..."
   Сергей свернул с тропинки и сел на поваленное ветром дерево. Снова закурил. "Никогда прежде вид девушки, даже самой распрекрасной, не производил на меня подобного действия. Сумасшествие, какое то! Даже сейчас, когда я зол на нее, она как мираж преследует меня... Ее красота завораживает, но не это в ней главное. Какая-то бурлящая в ней жизнь, бьющая через край энергия и еще грациозность движений, вот что притягивает больше всего. И еще удивительные глаза. А ее голос. И ее запах, м-м-м... Так пахнут ангелы... наверное. Я готов бежать на край света, чтобы еще раз вдохнуть его. Я больной! Мой нос меня окончательно погубит. Черт! Черт!... Черт с ним с Гольдбергом! Если она ушла от него, насколько я помню, значит, я ему могу только посочувствовать. И хватит уже распалять себя. Она живая, из плоти и крови, она - женщина.... И этим все сказано!"
   Он отбросил окурок, поднялся и произнес вслух:
   - Хм! А она молодец: во время предупредила и сбежала, что бы не видеть моего идиотского поведения. Было бы хуже, если бы я все это узнал от него... Да, было бы значительно хуже...- сам с собой разговаривал Сергей, уже привыкая к такому странному моменту своей жизни. - Вот ведь, черт!
   Он снова сел на дерево. Вечерело. Начали сгущаться летние сиреневые сумерки. Дневные певчие птицы заканчивали свои последние прощальные песни уходящему дню. Сергей, продолжая сидеть на стволе поваленного дерева, курил одну сигарету за другой и чему-то мечтательно улыбался.
   Прибежав домой, Виктория, повидав тетушку, уютно устроившуюся перед телевизором, и сочно поцеловав ее в щеку, отправилась на кухню. Она жутко проголодалась... Утолив свой голод, она перемыла всю посуду, прибрала на кухне, снова поднялась к тетке и стала смотреть какую-то бессмысленную передачу. Время тянулось так медленно, и спать совсем не хотелось! Забрав у тетушки пульт, Вика начала судорожно переключать каналы, в поисках чего-нибудь интересного, до тех пор, пока тетка не заворчала на нее и не прогнала прочь.
   - Вика, угомонись уже! Что за муха тебя укусила? Иди, сходи в баньку. Я ее каждый день топлю, вода еще горячая. Иди, иди...
   Когда она уже возвращалась обратно, тетушка благополучно спала сном ангела, тишина была в ее комнате; несчастный измученный телевизор был выключен. Виктория тихонько пробралась к себе в комнату, включила ночник, озаривший комнату мягким, обволакивающим светом, скинула тяжелый банный халат, обернулась и... вскрикнула. В ее постели, опершись о подушку локтем, лежал Сергей Воронов, и смотрел на нее неподвижным мерцающим взглядом. На спинке кровати висели его джинсы, знакомая футболка и... нижнее белье. Из-под сползшего одеяла ослепительно белело его мускулистое плечо. Он ловко приподнялся, отчего одеяло соскользнуло и оголило его мощный торс. Одним движением он дотянулся до светильника. Миг - и снова стало темно...
   - Ты спятил... Уходи сейчас же! - злобной мегерой зашипела на него Виктория. - Как ты посмел сюда явиться? Уходи, немедленно!
   Она осторожно вытянула руку и стала искать на стене выключатель, но ее пальцы коснулись горячего, гладкого, живого... Хриплый голос раздался в темноте:
   - Я думал, ты никогда уже не придешь...
   Зашелестела простыня. Нежные, но удивительно сильные руки обняли ее и притянули к себе. У Вики бешено застучало сердце, и закружилась голова.
   - Не смей... - прошептала она, задыхаясь, но горячие губы закрыли ей рот.
   Больше ими не было произнесено ни слова, они только бы помешали той магии, которая серебряным перебором звучала в темноте ночи. В его руках она чувствовала себя не просто женщиной, а каким-то дивным музыкальным инструментом. Он играл на ней, как на волшебной скрипке: то ласково, нежно, почти невесомо, то чарующе страстно, с бешеным напором и пьянящей жаждой...
   Они потерялись во времени. Никто из них не знал который час и не хотел знать. Глаза привыкли к темноте и полная луна, сияющая прямо в окно, помогала им видеть друг друга. Сергей осторожно взял ее лицо ладонями за виски - так, чтобы огромные, наполненные таинственным светом глаза были совсем близко.
   - Я нашел тебя...
   Виктория, со счастливой, блуждающей улыбкой на губах, медленно покачала головой.
   - И никуда не отпущу...
   - И не надо... - прошелестела она в ответ и нежно прижалась к нему, закрывая свои русалочьи глаза.
   Вика уснула, погрузившись в сон, словно провалилась в глубокий темный омут. Ей снилось, будто она идет по незнакомому лесу... Вокруг все затянуто белесой воздушной дымкой и только в вышине, у самых верхушек уходящих в небо сосен, едва пробиваются слабые солнечные лучи, придавая всему еще больше таинственности и тревоги. Звенящая тишина царила в лесу, и только редкий треск и скрип, побеспокоенных ветром деревьев, заставляли ее вздрагивать от неожиданного резкого звука. Ей было страшно... Она осторожно шла между соснами и знала, что ни в коем случае нельзя оглядываться назад, но ей так хотелось это сделать. Усилием воли она заставляла себя не оборачиваться и неуверенно двигалась вперед. Кто-то смотрел ей вслед и этот взгляд, пристальный и зовущий, она ощущала на себе всем телом.
   - Нет... Не туда. Ты идешь не туда! Оглянись... Посмотри на меня... - позвал ее удивительно знакомый глубокий голос. - Не бойся... Оглянись!
   Но, Виктория, напуганная этим зовом, все быстрее устремлялась в глубину леса, как можно дальше от этих преследующих ее глаз. Она знала, что где-то впереди лес закончится и страх пройдет, нужно только идти и не оглядываться, но чьи-то глаза держали ее под прицелом.
   - Ты будешь блуждать по лесу... Ты не выберешься... Оглянись! Посмотри на меня... Только один раз... И ты поймешь, куда надо идти... - настойчиво манил ее голос. - Ты сбилась с пути... Ты идешь не туда! Оглянись!
   - Что? - замерла она на месте. - Как сбилась? Как не туда? - вслух произнесла Вика, обращаясь к себе самой. - Я правильно иду... Я не буду тебя слушать! - не оборачиваясь, громко крикнула она. - Я не знаю, кто ты и что тебе от меня нужно, но я тебя не боюсь!
   - Меня не надо бояться... Я не причиню тебе зла... Только знай: ты идешь не туда, не своей дорогой. Посмотри на меня...
   Раздираемая на части сомнениями, страхом и любопытством, Виктория продолжала стоять на месте, боясь пошевелиться. "А если я посмотрю один раз, неужели случится что-то ужасное? Только один раз и снова пойду... Что такое там может быть?" - ее мысли предали ее. Вика мучительно принимала решение.
   - Черт с тобой! Я ничем не рискую! - выкрикнула она и резко повернулась, широко раскрыв глаза. Ей было безумно страшно... Она ожидала грома и молний, запаха серы, дикого хохота химер и ведьм, страшных стонов грешников из котлов с горячей смолой... Но, вместо этого ожидаемого кошмара, она как через пелену, не четко, размыто, увидела силуэт приближающегося к ней человека. Он медленно отделился, словно соткался из теней, из чащи леса и словно призрак надвигался на нее. С каждым его шагом, сердце в груди Виктории билось все медленнее и глуше. Она боялась, что оно совсем остановится, и она упадет замертво, так и не увидев, того, кто мучил ее своей настойчивостью. И вдруг, у нее перехватило дыхание... Какой-то воздушно-туманный водоворот подхватил ее и закружил на месте. Она увидела его... Его глаза... Черные, обволакивающие, зовущие... В них было столько муки и боли, что хотелось сделать невозможное, чтобы прогнать их оттуда прочь...
   - Это... ты? - только и успела тихо произнести ошеломленная Вика, перед тем как исчезнуть в колдовском вихре.
   - Запомни меня... Я близко... Я рядом...
   - Я узнаю тебя... Я запомнила... - далеким эхом отозвалась она и пропала....
   Виктория проснулась, словно от толчка. Она резко подняла голову с подушки и часто-часто задышала. Она была вся в холодном липком поту. Сев на кровати и прислонившись к спинке, она огляделась. Комнату освещали косые лучи раннего утреннего солнца. Сергея не было, как не было ни малейших признаков его присутствия здесь. Вика откинула одеяло... Простыня скомкана, но это еще ничего не значит. Она поискала глазами: может быть, остался его волос?
   - Ничего... Мне приснилось? Или нет?
   Она была абсолютно голая. Это тоже ничего не значит. Она всегда так спала. Тогда, как заправская ищейка, Виктория, взяла подушку и понюхала ее. Еле уловимый запах его одеколона, терпкой, мускусной ноткой, попал в ее ноздри. Есть!
   - Не приснилось... - тихо произнесла она.
   Встав с кровати, накинув на себя халат, Вика подошла к окну и раскрыла его настежь. Хлынувший свежий поток воздуха привел ее в чувства. Она села на подоконник, прислонила голову к раме и закрыла глаза. "Значит, не приснилось? Значит, сон - другое? Черные глаза, утонувшие в боли. И голос. Но, это не его глаза, совсем не его. А голос? До боли знакомые, чарующие ноты, но это другой голос, не его..."
   - Я совершила ошибку. Грубую, непростительную ошибку. Я влюбила в себя другого... наверное. Черт! - громко выругалась Виктория. - Моя слепота и подстегивающая жажда любви сыграли со мной злую шутку... Или нет? К чему тогда этот сон? Я была уверена, что поступаю правильно, а что оказывается? Я пришла не туда? Боже! Я ничего не понимаю... - еле слышным шепотом проговорила она, и слезы обиды наполнили ее глаза. Она закрыла лицо ладонями и горько заплакала.
  
  

Глава 9.

  
  
   Уютно сидя на мягком диванчике в увитой клематисами беседке и ничего не слыша вокруг, Виктория читала. Она читала и наслаждалась каждой строчкой... Ее растревоженное сердце и выплеснутые со слезами расстроенные чувства, сейчас могла успокоить только хорошая книга. Перелистывая страницу, она подняла глаза и остолбенела. На мгновение, лишившись дара речи, она изумленными глазами смотрела на не слышно появившегося в узком дверном проеме Сергея. Он стоял, прислонившись к косяку, со скрещенными на груди руками и смотрел на нее горящим взглядом.
   - Сережа, ты меня напугал! - тихо проговорила она, неуверенно улыбаясь.
   - Прости... Ты была так увлечена, что я не посмел тебя оторвать.
   - Ты ходишь, как индеец. Совершенно бесшумно. Не ходишь, а крадешься! - усмехнулась Виктория.
   - О! Если бы я действительно был настоящий индейцем, твоя тетушка не косилась бы на меня подозрительным глазом. Видимо, бесшумности и умения раствориться в темном лесу, мне, увы, не хватает! - лукаво изогнув бровь, засмеялся Сергей. Он шагнул и одним сильным движением притянул ее к себе и обнял. - Вика... - хриплым шепотом выдохнул он, обнимая ее еще крепче и зарываясь лицом в ее волосы. - Ты не приснилась мне... Я боялся, что весь вчерашний день - это какая-то искусно наведенная галлюцинация, какая-то иллюзия, фата-моргана...
   - Сережа... - еле слышно прошептала Виктория, пытаясь ему что-то сказать, но он не слышал. Его губы осыпали легкими поцелуями ее висок, гладили щеку, горячей волной обжигали шею. Он был нежен с ней.
   - Какое-то безумное дикое влечение! Когда я смотрю на тебя, то все остальное, словно расплывается в тумане. Нет ничего вокруг, только ты... - еле слышно шептал он.
   - Сережа... - позвала она его снова, обхватив его лицо ладонями и легко уворачиваясь от его губ. - Сережа!
   - Прости. Я несколько увлекся. Вообще-то, я приехал за тобой. Так что, собирайся! - глухим голосом проговорил он.
   - Собирайся? Куда, Сережа? - понимая, что совершенно забыла о приглашении на пикник, разыгрывая удивление, проговорила Вика. Она судорожно соображала, как бы избежать поездки и найти достойный предлог остаться дома.
   - Как? София Александровна тебе ничего не сказала о том, что ты сегодня приглашена мною на самые вкусные в мире шашлыки? Это преступное попустительство с ее стороны. Что ж, Виктория..., простите как вас по батюшке?
   - Владимировна.
   - Виктория Владимировна, позвольте пригласить вас, как даму моего сердца, отведать жареной на открытом огне свинины, и познакомиться с моими ближайшими родственниками, которые дожидаются вас, заинтригованные и эпатированные! - дурашливо, но в то же время очень серьезно проговорил Сергей, обволакивая Вику черными, дьявольскими глазами и хрипловатой бархатностью своего голоса, все еще крепко прижимая ее к себе.
   - Боже, как все серьезно, - шепотом проговорила Вика, пытаясь высвободиться из его объятий. - Пусти, Сереж, - мягко попросила она. Сергей, тут же по первому требованию ослабил медвежью хватку и с сожалением, отпустил Вику на свободу. - Уф! - улыбнулась она. - А то мне уже дышать стало трудно.
   - Вика, прости. Правда, не рассчитал с непривычки! - испугано извинился он, отходя от нее на некоторое расстояние.
   - Прощаю! - с королевским достоинством поговорила она, усаживаясь на диванчик, и жестом приглашая присоединиться к ней, Сергея. Он мотнул головой, в знак не согласия, и сел на корточки возле нее.
   - Так что там, на счет заинтригованных и эпатированных родственников? В чем заключается интрига и эпатаж, Сереж? - с замиранием сердца выдохнула Виктория, уже догадываясь, что сейчас услышит.
   - Интрига в том, что я никогда раньше не приглашал девушек... Девушки, разумеется, были... Но никто, кроме тебя... Чтобы мои родственники могли оценить мой выбор и познакомиться с тобой... - заглядывая ей в глаза и ища у нее поддержки и понимания, сбивчиво говорил Сергей. - Помоги мне, Вика. Прошу тебя, не отказывайся. Они очень хорошие, правда! Ты им понравишься. Ты не можешь не понравиться! Ты... - он обнял ее за колени, - Ты просто чудо! Они же не слепые, и не монстры. Ты должна поехать со мной!
   "Черт побери! И что мне теперь делать? Что мне делать? - лихорадочно ища ответа, раздумывала Виктория. - Он влюблен, это очевидно. Как мне сказать ему, что он такой весь замечательный, хороший, нежный, ласковый, сильный и надежный, лучше и не придумать, но только я люблю не его, Сергея Воронова, а другого, которого я все это время видела в нем? Это абсурд! Как я скажу ему, что я бессовестная, легкомысленная девчонка, перепутала его с другим, очень похожим на него человеком? Которого я видела только в коме и во сне! А вдруг я ошибаюсь? Вдруг, все это плод моего воображения? Сергей..., да он же потрясающий. В него очень легко влюбиться. В него самого. Мне, кажется, я уже... Черт! Я не могу разбить ему сердце. Я не могу! И точка".
   - Ты... ты... любишь меня, Сережа? - цепляясь за тоненькую ниточку надежды, не дыша, спросила Виктория.
   - Да. Я люблю тебя, Вика. Хотя, это звучит совершенно нереально и абсурдно, после нашей первой встречи вчера. Но, я и, правда, тебя люблю! Это, как наваждение, как гипноз, как колдовство. Ты меня приворожила, Виктория? - он посмотрел на нее совершенно счастливыми, сумасшедшими глазами.
   - Да. Приворожила, Сережа. Я тебя околдовала и опутала своими чарами. Прости меня, я... я - омерзительна! - честно призналась Вика, выплевывая последнее слово и коря себя за все.
   - Ты прекрасна! Обожаю твое колдовство, моя ведьмочка! Хотя, нет! Скорее сирена, если я не чего не путаю в табели о рангах нечистой силы. Сирены, они ведь тоже околдовывают? - хрипло отозвался Сергей.
   "Да. Я перестаралась. Мне же так хотелось, стать всем для него, без чего он не сможет жить. И вот оно, случилось. Бедный! Но, я знаю одно средство. Правда, на это нужно время. Месяц, ну два, максимум. Зато это будет самое счастливое и незабываемое время в его жизни. Правильно построенная любовь заканчивается не смертью, а утонченным финалом, так чтобы у обоих потом остались красивые воспоминания. Я не дам этому чувству умереть, я срежу его, как цветок. Это немного больно, но зато потом не остается ни обиды, ни горечи. Правда, при одном условии. Если только я сама в него не влюблюсь! Если только не влюблюсь... ", - раздумывала Вика, принимая болезненное решение, и решившись, с детской улыбкой посмотрела на Сергея.
   - Тогда, едем! Опаздывать - не вежливо. Сережа, какие цветы любит твоя мама? Впрочем, ни одна женщина не устоит перед букетом роз, я подарю ей розы. Вот эти, карминно-красные...
   Мотоцикл, на котором они ехали к усадьбе Вороновых, ревом мотора оповестил ее домочадцев об их приближении. Тетушка была права, когда с чувством описывала Вороновские владения. Огромный двухэтажный особняк из клееного бруса с открытой террасой, словно опахнул Вику теплотой и уютом.
   - О! У вас замечательный дом! - с восхищением воскликнула она, проворно слезая с заднего сидения.
   - Да. Это наш с папой совместный проект, так сказать.
   - Вы занимаетесь строительством жилья? - полюбопытствовала Вика.
   - Этим тоже занимаемся... - иронически усмехнулся Сергей. - Но, этот дом - это осуществленная мечта отца об идеальном загородном доме для его семьи. Он его вымечтал. Я ему только немножечко помог... Он с гаражом и подвалом из бруса. В подвале есть комната отдыха, парная, раздевалка, душ, тренажерный зал, в общем, скучно не будет! - засмеялся он. - На первом этаже холл, столовая, кухня, гостиная с камином, гараж, котельная с отдельным входом, открытая терраса. Ну, а на втором находятся четыре спальни, две ванные, лоджия. Думаю, тебе понравится, Виктория, и ты будешь здесь частым гостем. Прошу! - он широко открыл перед ней ворота, приглашая в огромный ухоженный двор. Заметив ее колебания, Сергей, легко приобнял ее и притянул к себе. - Вика... Ничего не бойся, я же с тобой. И потом, это просто шашлыки... Чувствуешь, как пахнет?
   - А я ничего и не боюсь! - звонко воскликнула она и улыбнулась. - Просто немного опасаюсь заблудиться. Но, носом уже чую, куда надо идти. М-м-м! И думаю, не ошибусь!
   - Идем, идем... - уверенно взял ее за руку Сергей и весело смеясь, потащил за собой, как муравей тащит неуклюжую гусеницу.
   - Эй, эй! Полегче на поворотах! - смеясь, крикнула ему Виктория, старательно удерживая одной рукой розовый букет.
   За домом, на крытой веранде для таких вот летних семейных посиделок, сидя за столом, щедро заставленным угощением, их и встретили родители Сергея.
   - Мама, папа! А вот и мы. Это Виктория... - нарушая все каноны, на одном дыхании, проговорил Сергей. - Прошу любить и жаловать. А это мои родители. Николай Егорович и Людмила Сергеевна...
   - Очень приятно, - оборвав сына на полуслове и быстрым, цепким взглядом пробежав по Вике, мгновенно оценив ее, проговорил старший Воронов. - Виктория, значит. Что ж, весьма рад увидеть вас... - он на секунду умолк, словно анализируя правильность своего решения. - Не буду скрывать своего удивления от вашего появления у нас, потому как еще вчера, ничего не знал о вашем существовании. Но, о времена, о нравы! Все в этой жизни скоротечно... - суровым, назидательным тоном продолжал он, старательно изучая лицо гостьи.
   - Отец! - с нажимом проскрежетал Сергей. - Остановись! Я просил тебя. Не надо так.
   Виктория физически ощутила мощный поток презрения, недовольства и негатива, который изливался на нее от стоящего рядом Николая Егоровича.
   - Сожалею, что вызвала у вас разочарование, Николай Егорович. И, что испортила своим присутствием семейный отдых. Извините меня... И за скоротечность тоже, - корректно произнесла Виктория, стараясь изо всех сил быть спокойной и уравновешенной. - А это вам, Людмила Сергеевна, - она буквально впихнула букет в руки, шокированной и растерянной маме Сергея. - Цветы ни в чем не виноваты, но если они вызывают у вас такие же эмоции, как и я, то можете их выбросить. Я не обижусь. Извините меня еще раз. Прощайте! - она резко повернулась к стоящему рядом Сергею, и глядя ему в глаза сказала: - Сереж, не провожай меня, не надо. Дорогу я знаю.
   - Вика, остановись! - вскричала изумленная и начинающая понимать происходящее Людмила Сергеевна. - Сережа, задержи ее! Коля? Ты с ума сошел? Ты соображаешь, что ты говоришь? Какая муха тебя укусила? Ты испортил все, что только мог испортить. В любое другое время, в другой обстановке, ну и не такими словами. Да, что такое происходит сегодня? Вика, ради Бога, никуда не уходи. Я тебе постараюсь все объяснить.
   - Людмила Сергеевна, прошу вас, не надо ничего... - тихо начала Виктория, мягко высвобождаясь из рук Сергея, но он еще крепче их сжимал, не отпуская ее, - ... объяснять. Я просто хочу уйти. Даже не потому что, доставляю дискомфорт вам своим присутствием, а просто потому, что уже сама не хочу здесь находиться.
   - Вика, прошу тебя, успокойся. Эта непонятная фигня. Как она меня бесит, если бы вы только знали! Отец, немедленно извинись. Слышишь? Извинись немедленно. Я жду.
   - Папа, напрасно ты так! - вдруг раздался дерзкий насмешливый голос откуда-то сзади. - Если это из-за меня, то зря стараешься. Она совершенно не в моем вкусе. Совершенно. Если также к этому добавить то, что она племянница нашей тети Сони и несет в себе толику ее сумасшедших генов, Боже спаси и убереги меня от такого знакомства! - вызывающе нагло продолжал вещать голос. - Да и потом, пап, времена и нравы, тем и хороши, что меняются. Времена ханжества давно прошли, а ты все бредишь о каких-то высоких идеалах.
   Все головы одновременно повернулись на звук этого голоса. Он принадлежал кому? Виктория не сразу поняла, что перед ней стоит девушка. Высокая, атлетичная, загорелая. Она была бы точной копией Сергея, если бы была им. Вот только волнистые черные волосы свободно спадали до плеч, развеваясь по ветру, под белой майкой четко прослеживались очертания женской груди и голос... Черт! Глубокий, дерзкий, насмешливый и знакомый голос. И глаза... Черные, обволакивающие, зовущие. В них было столько муки и боли, которые так старательно маскировались наглостью, бравадой, безразличием и легкомыслием, что Виктория совершенно потерялась. "Я сойду с ума! У меня какая-то каша в голове. Я уже ни в чем не уверена. Девочка какая-то нелепая и жутко странная. Господи! Я не хочу думать об этом. Я уже боюсь ошибиться и снова сделать неверный шаг. Все как-то слишком непонятно и сложно. Я ничего не буду делать! Ничего".
   - Женька? Ты как всегда во время. Полюбуйся, в какой кошмар из-за тебя превратились банальные шашлыки. Ты очень осложняешь мне жизнь, сестрица, а сегодня, твоими молитвами, она чуть не полетела ко всем чертям собачьим! - так приветствовал ее Сергей. - Вика, познакомься, это исчадие ада, моя дорогая сестра Евгения.
   - Очень приятно, Виктория, - индифферентным тоном произнесла она.- Как я поняла, весь спектакль был разыгран ради вас, Евгения. Или благодаря вам... А может, вопреки вам?
   - Польщена, не скрою. Ради меня, благодаря мне, а может и вопреки... - скорчила уморительную физиономию "исчадие ада". - Скорее всего, это была неудавшаяся попытка, оградить от моих грязных посягательств девичью честь, так сказать. Твою, между прочим, честь. Имей это ввиду, - весело засмеявшись, парировала Женя. - И давай уже перейдем на "ты". Раз уж мы выяснили, что я, вот такая оригиналка, и предпочитаю я исключительно девушек, и ты, ну, совершенно не в моем вкусе, то можно, наконец, всем расслабиться и спокойно поесть шашлыков? - она схватила пальцами с блюда кусок ароматного жареного мяса и отправила его в рот.
   - М-м-м! Вкуснотища какая! Просто умираю от голода! - и уже обращаясь к молчащей Вике. - Виктория? Что с тобой? Не пугайся! Моя болезнь не заразна, уверяю тебя. Это не передается воздушно-капельным путем, уж поверь мне. Это довольно сложный, и труднообъяснимый процесс. Это состояние... души. И только моей, такой вот своеобразной души. Я что, тебя шокирую? Ты внезапно онемела? Или может быть, в твоей голове рождается коварный план грехопадения с лесбиянкой?
   - Женя, прекрати немедленно! - с угрозой в голосе прорычал Николай Егорович. - Пожалуйста, дочь.
   - Нет. Меня сложно шокировать, - справляясь с нахлынувшими эмоциями, и страхом наговорить в ответ чего-нибудь гадкого, невпопад и не подумавши, сказала Виктория. - Я бываю очень разговорчива и люблю поддержать умную, и интересную беседу. А эта беседа, безусловно, интересна, но, как бы это сформулировать точнее? Я невежда в этом вопросе, скажем так. Не в теме. Абсолютно. И о сексе с... такими девушками никогда не думала и, естественно, никогда не пробовала. Знаешь, мне даже в голову подобное не приходило, - как-то удивленно проговорила Вика и усмехнулась. - Так что, извини. Собеседник из меня никудышный. Любить женщин я не умею. Я о технической стороне процесса, если ты меня понимаешь?
   - Отлично понимаю.
   - Я не ханжа и с уверенностью могу сказать, что твои сексуальные наклонности не вызвали бы во мне такого ... отторжения и удивления, если бы не были преподнесены под таким соусом...
   - А наш папа по-другому не умеет! Привыкай. Ему почему-то кажется, что я, едва завидев девушку, тут же не сходя с места, начну ее растлевать на глазах у публики.
   - Женя! Прекрати! Я знаю твой дурной характер и невоздержанность на язык, но всему же есть мера! - возмущенно отчитал дочь Николай Егорович. - Вика, я приношу свои извинения. Я не хотел тебя обижать, видит Бог. Почему-то мне показалось, что девушка с такой внешностью, как у тебя, так внезапно заинтересовавшая моего сына, может так же внезапно заинтересовать и мою дочь. А мне бы не хотелось.... - замялся старший Воронов, но Виктория его опередила.
   - Раздора среди детей? - как можно мягче продолжила она.
   - Да. Совершенно верно. Это звучит дико, но таковы реалии нашей семьи. Но, раз уж мы все выяснили, и ничего подобного не ожидается... - немного воспрянув духом, продолжал Николай Егорович.
   - А вы ей верите?
   - Что? - неуверенно переспросил он. Тяжелая тягостная пауза повисла в наэлектризовавшемся воздухе. Все повернулись к Виктории и смотрели на нее с недоумением и недоверием.
   - А вы верите тому, что она так легко сказала? Может быть, эта фраза была сказана, потому, что другого вы от нее не желали услышать? Разве у нее есть выбор?
   - Вот ты и спалилась! - во все горло захохотала Женька. - Значит таки, какой-то план в головушке уже начал вытанцовываться? Не плохо! Вот они правильные, безкомплексные, любопытные натуралки!
   - Евгения! - окрикнул ее отец, но словно не замечая его голоса, Женя поднялась с места и начала медленно приближаться к Виктории. Она смотрела на нее какими-то дикарскими, горящими глазами.
   - Папа, прошу тебя, не рефлексируй... Девочке надо все подробно объяснить, она видимо с первого раза не поняла. Так вот. Для особо непонятливых объясняю еще раз. Я не мужик! Со мной так играть не надо. Все эти ваши уловки, ужимки и прыжки... Короче, танцы с бубном вокруг меня устраивать категорически не рекомендую. Я сама женщина, может быть не вполне обычная, но про женщин я знаю все. Это понятно?
   - Более чем.
   - А раз ты это уяснила, то советую уяснить еще одну простую вещь: ты меня, как женщина, совершенно не интересуешь. То есть абсолютно не возбуждаешь, не хочу я тебя. Ну, как там изъясняются нормальные люди? Вроде бы так? Ты красива, бесспорно, даже вызывающе красива, но нет в тебе чего-то такого, чтобы мне захотелось со страшной силой в тебе найти. Понятно, надеюсь?
   - Это тоже понятно. Только, вот другое не понятно, - Виктория приблизилась к ней и прошептала в самое ухо, - зачем ты тогда подсматриваешь за мной, когда я купаюсь?
   На какое-то время Женя утратила свою решительность и напор, она была не готова к такому повороту событий. На несколько секунд их взгляды встретились, но и этих коротких секунд было довольно, чтобы каждая их них почувствовала: дальше вопросов будет еще больше и ответы на них не всегда найдутся...
   - Стерва! - еле слышно прошипела Женька.
   - Самовлюбленная дура! - тихо прошелестела ей в ответ Вика.
   - Вот и славно... Трам-пам-пам... - уже громко произнесла Евгения, и покосившись на Вику недобрым глазом, пошла к столу не оглядываясь.
   Виктория, дурашливо присела в книксене, лучезарно улыбнулась и торжественно произнесла:
   - Спасибо вам, огромное, за приглашение. Я очень рада, правда, рада, что познакомилась с вами. Есть небольшие шероховатости и непонимание, но для первого раза неплохо, я думаю. Даже очень неплохо, с учетом некоторых тонкостей... Приятных вам шашлыков и отменного аппетита. На этом, я вынуждена покинуть ваш гостеприимный дом. У меня внезапно разыгралась жуткая мигрень, но не беспокойтесь... Не люблю долгих прощаний...
   - Вика, позволь... - Сергей рванулся к ней, желая предложить свои услуги.
   - Нет! - неожиданно громко крикнула она, так что все присутствующие вздрогнули. - Нет, - уже спокойно и словно извиняясь за свою несдержанность, мило улыбнувшись, проговорила Виктория. - Сереж, спасибо, не нужно. Я доберусь сама. Дорогу я знаю.
   - Но, Виктория... - начала, было, Людмила Сергеевна.
   - Все хорошо, Людмила Сергеевна. Все просто отлично, уверяю вас... Но я, к сожалению, должна попрощаться с вами. Спасибо и до свидания! - как на приеме в лучших домах Лондона и Парижа, заучено проговорила Вика, и развернувшись, медленно и гордо неся себя, покинула неудавшийся пикник.
  
  
  

Глава 10.

  
   Она сидела на траве, совершенно не заботясь о том, испачкает она джинсы или нет. Вот куда донесли ее ноги, там и села. Она не сильно соврала, что сослалась на разыгравшуюся мигрень: голова просто раскалывалась на части, гудела от нахлынувших мыслей, чувств и переживаний. "Пути Господни неисповедимы. Каждому воздастся за грехи его. Тяжкий грех убить человека, и не каждую душу простят за него. Или накажут так, что согрешившая душа будет маяться и каяться каждую секунду, помня, за что ей так воздалось. Страшная участь иметь душу мужчины и жить в теле женщины. Страшная и горькая! Еще страшнее жить так и понимать, что у тебя нет выбора. Хотя нет, выбор есть всегда. Только не для всех он приемлем. Кто-то сознательно не идет на перемены тела, зная, что в следующей жизни его путь может быть еще горше и мучительнее..." - размышляла Виктория, перебирая пальцами нежную траву. Она знала, чего ждала. "Дура! Самовлюбленная и зацикленная на себе дура! Наговорила мне гадостей и думает, что я поверила ей. Почему так? Отчего этот стыд? Неуверенность в своих силах, страх получить новую порцию боли, столкнуться с непониманием или так любит брата? Я ведь ничего не хочу от нее. Только увидеть и поговорить. Я знаю, она придет... Только шла бы уже скорее". Отчего-то ей стало холодно и зябко. Она почувствовала, как холод поселился в конечностях и стал медленно подниматься все выше. "Нервное? Не знаю. Ничего не знаю и не понимаю. Я не ханжа, но к такому повороту событий я не готова. Насколько же надо разгневать Бога, чтобы он так жестоко обошелся с ним? Поселить в тело женщины. Какая жестокая кара для мужчины-воина! Насколько я готова к такому повороту событий? Совсем не готова. Совершенно". Сильные руки уверенно обняли ее за плечи. Виктория закрыла глаза. Жадные, горячие губы коснулись ее шеи. Они знали что делали... Только эти губы и эти зубы могли доставить столько сладостной истомы и манящей боли, что Вика больше не сомневалась, кому они принадлежат. Она приоткрыла рот, чтобы выдохнуть имя, пока у нее совсем не закружилась голова, но требовательные губы накрыли его. Они целовались, как два измученные жаждой путника, припавшие, наконец, к источнику с живительной влагой: жадно, дико, страстно. Их поцелуи, были как смертельные поцелуи вампира: скорее выпить друг друга, и утолить свою страшную жажду, свой смертельный голод. Как они изголодались друг по другу! Только тот может понять, кто любил с неудержимой, безрассудной и всепоглощающей страстью.
   - Это ты... Ты... Мне не важно, кто ты. Но я знаю, что ты это он, - неразборчиво бормотала Виктория, с трудом открывая отяжелевшие веки. - Я так и знала! Я знала это! - победоносно крикнула она, осторожно взяв в руки лицо Женьки. - Это ты!
   - Это я. К чему столько экспрессии? Это всего лишь я. А ты умеешь целоваться, должна тебе сказать. Как сладко у меня заныло вот здесь... - она мгновенно приложила свою ладонь к Викиному животу, где-то посередине между пупком и лобком, и слегка сдавила. - А у тебя?
   - Ты ... мерзавка! - еле выдохнула от злости Вика и наотмашь ударила Женьку по лицу. - Ненавижу тебя! Какая же я дура! Так мне и надо...
   Она резко вскочила на ноги, но все предметы внезапно стали расплывчатыми, прозрачными, все зашаталось перед глазами и ... темнота.
   - Вика, ты меня слышишь? Посмотри на меня, Вика? - звал ее настойчивый голос. "Я снова сплю, и мне снится сон. Как тогда... "- Ты будешь блуждать по лесу... Ты не выберешься... Оглянись! Посмотри на меня... Только один раз... И ты поймешь, куда надо идти... Ты сбилась с пути... Ты идешь не туда! Оглянись! Меня не надо бояться... Я не причиню тебе зла... Только знай: ты идешь не туда, не своей дорогой. Посмотри на меня..." Вот ведь черт! Надо открыть глаза..."
   - Слава Богу! Вика, что случилось? Ты меня так напугала.
   - Ничего не случилось. Все нормально. - Виктория с усилием подняла туловище с земли, и с пренебрежением оттолкнув Женькину руку, села. - Мне уже лучше. Посижу немного и встану. А ты иди! Иди, слышишь!
   - Вика?
   - Ничего не говори. Не хочу тебя слушать. Сделай одолжение - избавь меня от своего общества. Пожалуйста! - с усилием проговорила Виктория.
   - Прости меня. Я дурная, взбалмошная. Хотя нет, ... наверное.
   - Ты трусливая и лживая сука. Ты нацепила на себя маску испорченной стервы, и живешь под ней. Живи и дальше. Сколько тебе отмерено Богом. Только знай! Когда-нибудь и тебе станет больно. Так больно, что выть захочется. Но никого не будет рядом, и никому ты будешь не нужна. А теперь, иди.
   - Больно? Что ты знаешь о боли? Что? Что ты знаешь обо мне? Кто дал тебе право, так говорить?
   - Знаю. Мне было больно. Так больно, что я умерла однажды. Не бойся. Я не сумасшедшая. Просто я пять минут была там, где редко кто бывает. А ты... А о тебе я знаю все и не знаю ничего одновременно, так печально. Хотя, иногда кажется, еще чуть-чуть, и все. Все станет ясным и таким понятным, ... но эту грань я не могу перешагнуть, как не стараюсь. Все хожу где-то по самому краешку, хожу. Но, увы! - Виктория тяжело вздохнула. - Пока тебя не было здесь, я думала о тебе. Ты спрашиваешь, кто дал мне право судить тебя? Никто не давал. Тебя уже осудили и приговорили к плену. Плен в чужом, ненавистном тебе женском теле. Душа мужчины-воина в женском теле! Что может быть страшнее и печальнее?
   - Замолчи! - бешено сверкая глазами, закричала Евгения. - Что может быть нелепее и смехотворнее? Это выше моих сил, слышать все это от тебя. Ты не имеешь ни малейшего представления о моей жизни, о моих мучениях и о моих печалях, так что лучше молчи. Не ты первая и не ты последняя, кто пытается залезть ко мне в душу и нагадить... Но, я уже достаточно долго живу и научилась посылать ко всем чертям тебе подобных.
   - Да уж, вижу, что научилась. Как странно! Я так хотела с тобой поговорить, но как это сделать, чтобы ты спрятала свои колючки и ядовитое жало, теперь вот не знаю.
   - Ты очень мило назвала меня. Лживая сука, испорченная стерва. Очень позитивное начало для беседы. Главное, очень располагающее. Не находишь? - улыбнулась Женя, увидев некоторое смущение на Викином лице.
   - Да, конечно. Ты права. Извини меня за все. Мне так часто приходится извиняться в последнее время, и я чувствую себя виноватой во всем, что происходит помимо моей воли... - Виктория в очередной раз тяжело и печально вздохнула. - Значит, напрасно я тебя ждала. Разговора не получилось. А, жаль.
   - О чем ты хотела со мной поговорить? - уже другим тоном, спокойным и мирным, проговорила Женя, с интересом взглянув на грустную собеседницу.
   - О коллизиях судьбы, о странностях жизни, о душе. О том, во что ты веришь, ищешь и хочешь найти. О многом, Женя. Случилось так, что меня мучают многие вопросы, задать которые я не решилась никому. Почему-то я подумала, что ты меня поймешь и не покрутишь у виска. Правда, я странная? - через силу усмехнулась Виктория.
   - Страннее не бывает! - грустно усмехнулась Евгения. - Хотя, если без смеха, я не вижу в тебе странностей, которыми бы сама не страдала.
   - Поверь мне, я не хочу тебя обидеть, унизить или нагадить в душу, как ты предполагаешь. Зачем мне это? Я тебя отлично понимаю. Выворачивать наизнанку твою душу и копаться в ней, я не собираюсь. Впрочем, и интересничать не хочу по поводу твоей ориентации. Я спокойно и толерантно отношусь к этому. Нездоровый интерес и кокетничанье - это уж точно не про меня, поверь! - Вика подняла свои молящие глаза, и пристально посмотрела на притихшую и утратившую воинственность Женю. - Мне так много хочется рассказать тебе, но... - она смутилась и замолчала, мучительно подбирая слова.
   - Но, ты боишься, что к твоим тараканам в голове отнесутся с пренебрежением и непониманием. Хуже, того, могут высмеять, унизить и причинить боль. Да? - мягко и тихо проговорила Женька, продолжая пристально смотреть на смущенную Вику.
   - Да! Боюсь. И хочу, чтобы моим тараканам был оказан должный прием и уважение! - весело засмеялась Вика, показывая ямочки на щеках. Женя задорно рассмеялась в ответ.
   - Обещаю. Можешь не переживать. Тараканы в моей голове тоже присутствуют, плодятся и размножаются, причем, чем дольше я живу, тем их больше и больше. Так что, удивить меня или шокировать очень-очень сложно, - она улыбнулась, ближе придвинулась к Виктории и нежно обняла ее за плечи. От неожиданности Вика вздрогнула и вопросительно посмотрела на Женю. - Не пугайся и не вздрагивай так, Вика. Прости меня. Я и правда уже настолько привыкла жить под маской, что иногда теряюсь, где она и где я настоящая, - Женя убрала руки с ее напряженных плеч и села рядом на траву. - Я живу в экстремальных условиях и должна каждую минуту быть готова дать отпор и постоять за себя. Ужасно, правда?
   - Правда, ужасно, - с сожалением проговорила Виктория. Она смотрела на сидящую так близко Женю и физически ощущала, что тоненькие ниточки доверия и понимания, начинают медленно, но верно набирать силу и расти. - Я не боюсь тебя, Женя. И защищаться от меня тебе не нужно. Я хочу увидеть тебя настоящую, а не придуманную для всех.
   - А зачем? - очень тихо, не поднимая глаз, спросила Евгения.
   - Зачем? - удивленно подняв бровь, переспросила Вика. - Сама не знаю. Я просто чувствую, что тот человек, который живет внутри тебя, мне очень важен и дорог. Покажи мне его, Женя. А я покажу тебе своего.
   - Для этого нужно время, доверие и желание, Виктория... - как-то странно проговорила Женя, пряча глаза и грустно улыбаясь.
   - Время и желание есть. А доверие, оно появится. Главное, не бояться его принять. Я расскажу тебе свою историю, а может и не свою... Очень сложно понять, где и когда они переплелись. Я сама иногда пугаюсь от этой неразберихи.
   - Вика! - как-то надрывно взмолилась Женя, резко обернувшись и оборвав собеседницу горящим, нетерпеливым взглядом. - Начинай уже. Умоляю! Я вся внимание!
   - Да, пожалуй. Тогда слушай ... - и Виктория, стараясь быть последовательной и внятной, начала свое повествование о себе прежней, о жуткой аварии, и ее предыстории, о пяти минутах клинической смерти и о своих видениях во время нее. Они, словно утонули в неясных размытых силуэтах древнего античного, изнывающего от послеполуденного зноя города. Вика рассказывала и пристально всматривалась в лицо Евгении. Как только она начала рассказ о купающейся в бассейне Тесее, еле уловимая судорога пробежала по спокойному лицу Жени и ее глаза засверкали, как бриллианты: ослепительно и дерзко. Виктория продолжала... Она описала появление Птоломея, разговор двух влюбленных в купальне; стараясь ничего не упустить, детально и тщательно передала их ссору и то, что произошло дальше.
   - За этот безумный поступок он был проклят, и его душа должна была вечно скитаться по свету, переселяясь из тела в тело, то тех пор пока не встретит погубленную душу и не воссоединиться с ней... - перейдя почти на шепот, прошелестела Виктория, глядя в пылающие Женькины глаза. - Их души должны встретиться! В этой жизни они должны найти друг друга, я знаю. Моя душа уже устала его ждать. Тесея живет во мне, она зовет, толкает меня на поиски; она управляет мной и щедро делится своими знаниями. Я не знаю, где она и где я, настолько тесно мы вросли друг в друга в едином огромном желании скорее найти его.
   - Пожалуйста, перестань, - больным, хриплым голосом прервала ее речь Женя. Она как-то неловко поднялась с травы и кривовато улыбаясь, стараясь не смотреть Виктории в глаза, жутким, чужим голосом произнесла: "Прости меня..." и мгновенно шагнув в глубину леса, растворилась в нем.
   - Главное, не бояться его принять, - горько прошептала Виктория, еле сдерживая слезы обиды. - А ты боишься.
  
  

Глава 11.

   "Все смешалось в доме Облонских... Кажется, так начинается легендарная "Анна Каренина" Толстого? Наверное, так..." - Виктория лениво раскачивалась в гамаке, и ее взгляд бессмысленно блуждал с одного предмета на другой, ни на чем долго не задерживаясь. Она размышляла.
   "Вот и у меня на душе, как у тех Облонских, полнейший хаос. А что у них там произошло? Сейчас вспомню. Ах, да. Стива изменил Долли то ли с горничной, то ли с гувернанткой, черт его знает. Он утратил доверие жены, как-то уж очень не аккуратненько в этот раз все сделал, и сам уже, наверное, не рад тому, что сделал, а теперь вот мучается и боится потерять то, что плохо берег. Все мы, как тот Стива Облонский, что имеем, не храним, а потерявши плачем. Все нам чего-то кажется, чего-то хочется, чего-то не хватает, и пытаемся мы обмануть себя самих, а не получается. А я? А я, чем лучше? Да ни чем! Самая обычная, земная, а намечтала себе какие-то неземные страсти в райских кущах. А может быть все гораздо проще и выдумывать ничего не надо? Нужно только во время сказать себе стоп и остановиться. А ты готова к этому, Виктория? Жить, как все; думать, как все и не высовываться выше той планки, которую установило уверенное в своей правоте общество? И почему оно, это общество, собственно, так уверенно? Вот! Это правильный вопрос. А потому, наверное, что вся правота его базируется на догме, на заповедях господних, в которых сказано, что надо жить так-то, так-то и так-то, а вот так, и так, и вот эдак - это не хорошо, ай-яй-яй... - Вика улыбнулась и посмотрела на летнее, ясное и такое синее небо над головой.
   - Да, мать! Занесло тебя в размышлениях. Замахнулась, выше некуда! Грешница ты, Виктория Владимировна, ой, грешница. Жаль, инквизиции сейчас нету, а то гореть бы тебе на костре, как инакомыслящей. Ох, да... - невесело вздохнула она.
   " Но, тем не менее. Уж сама с собой я могу быть честной до конца? Да! Могу и буду. И что? Вот взять хотя бы Женьку, а помимо нее, сколько еще людей в мире живут и мучаются, только потому что, их душу поселили не туда, не в то тело. Я упускаю тех, для кого это всего лишь игра или дань моде, или экзотика, или распущенность, или любопытство. Но те, кто от рождения четко знал и знает, что ну, не девочка он совсем или абсолютно не мальчик, а совершенная противоположность, данная от природы. Им то, что делать? Жить и свято верить, что все происходящее с ними - это козни дьявола или господь Бог, заскучав от правильности и размеренности, решил, вот затейник, так мило пошутить именно над ними? И, отлаженная тысячелетиями система, время от времени, дает сбой, и рождаются такие, по сути, несчастные люди, которые не знают, почему они родились именно такими, и то же общество отворачивается от них, как от прокаженных, хотя они тоже люди, только не такие, иные. Странно все это и не понятно. Помнятся Стругацкие. Они написали грандиозную вещь и четко объяснили, что да, Богом быть трудно, чертовски, дьявольски трудно... И все Божественные теории, написанные и разработанные умами более совершенными, чем наши, не действуют на практике и разбиваются о стену инакомыслия, инакочувствия или просто потому, что недотягиваем мы до Божественного уровня, или настолько извращаем все его учения, что Бог, сидя у себя в офисе и созерцая нашу бурную жизнедеятельность, приходит в ужас и от бессилия опускает руки. А почему бы, собственно, и нет? Если люди сами придумали себе шикарную лазейку, под названием "Будем грешить и каяться, и Бог нас простит" и самое смешное, она работает и распрекрасно работает! Значит, возможно все, и нет в мире совершенства. Но, стремиться к нему надо, но это очень долгий и серьезный путь, на котором есть масса удобных, опять же, лазеек, за которые все цепляются и пользуются ими же. Но, как только появляется возможность выказать свою лояльность догме или якобы Божественным заповедям, все тут же устремляются и начинают тыкать тебя носом, и унижать, и презирать, только потому, что ты малость съехал с проторенной дорожки и чуть-чуть отличаешься от одинаковых, и потому очень понятных обществу людей. Не любят у нас "белых ворон", ой, как не любят. Вот она усредняющая, серенькая планка! Нужна она тебе, Вика? Ты хочешь быть такой же, как они? Ты хочешь напялить на себя карающую мантию и корчить из себя святошу, хотя таковой не являешься? Как можно судить человека, если он родился слепым, глухим, если он от рождения болеет СПИДом или у него сердце в другой стороне грудной клетки? Если он талантлив, красив, умен и его творениями восхищаются люди во всем мире, но любит он не противоположный пол, а представителей своего. Но мы, почему-то, судим! Не гласно, конечно, но, тем не менее. Вердикт всегда один и тот же: значит за что-то наказан, и слава Богу, что у нас все хорошо, и тьфу-тьфу-тьфу, на себе не показывают. И жалость, вперемешку с гадливостью и непонимание на грани отторжения... Вот оно, счастье. Хочется? Нет, такого не хочется, я хочу своего. Другого счастья. И не страшно тебе? Страшно. Очень страшно! Вот сижу и копаюсь в своей заскорузлости и правильности, и понимаю, что шоры, поставленные общественным мнением очень сложно снять, но я должна избавиться от них. Должна. И да пребудут со мной силы Света!" - она радостно, по-детски улыбнулась.
   "Слава Богу! Во истину, размышления о тебе, толкают человека на избранный путь! Только пути у всех разные, но в этом, наверное, и есть твоя правда. Кто мне посмеет сказать, что я не верю в Бога? Верю! Просто не в храме его надо искать, а в собственной душе. Вот я и нашла. Только, Витуся, дорогая, будь осторожнее и осмотрительнее. А то получится, что в поиске счастья с открытым забралом и сердцем, распахнутым для любви, ты как девочка-переросток будешь во всех появляющихся на твоем жизненном пути мужчинах и ... не совсем мужчинах, видеть того единственного и неповторимого, который родился специально для тебя. А это уже не есть хорошо, помни еще и об этом ". Попытавшись разложить все по полочкам и уяснить для себя, то, что было не совсем понятным, Виктория с легким сердцем снова взглянула на синеву летнего неба и порадовалась ему.
   "Наверное, за десяток веков ожидания, я жду, как в песне, какого-то знака от небес. Очень страшно ошибиться, страшно опоздать, а еще страшнее поторопиться и совершить глупость, которую дьявольски сложно будет исправить, не исковеркав жизни других людей. Надо быть предельно осторожной, ...но, опять же, не переусердствовать и в этом. Черт! Как же все сложно-то! До чего же часто, в последнее время, то и дело случаются со мной какие-то нелепые, подозрительные происшествия, словно тот, кому надлежит ведать моей судьбой, мой личный ангел-хранитель, совсем одурел со скуки и принялся кудесить, каким-то дурацким образом, подкидывая мне задачки витиеватые и абсурдные. Вот ведь черт!". Она вздохнула, решительно встала с зыбкого гамака и направилась к дому. Тетушка Соня хлопотала на кухне под аккомпанемент новостей, тревожной волной разносившейся на весь первый этаж. Она имела одно удивительное качество, так радующее Викторию, редкую ненавязчивость при столь бурной разговорчивости и чрезмерном любопытстве. Не спрашивая расстроенную и задумчивую племянницу ни о чем, она словно прочувствовала ее теперешнее настроение, молча посмотрела на нее и так же молча поставила перед ней тарелку с едой.
   - А ну-ка отведай, Витуся, мою стряпню. И скажи, что это не пища Богов. А? Как оно? Вкусно?
   - М-м-м.... Очень вкусно, теть Сонь. Просто божественно! - мгновенно увлекаясь процессом, промычала Вика.
   - То-то же. Кушай, девочка моя, кушай. На сытый желудок все печали и невзгоды легче покажутся. Правда, правда. И жизнь веселей, а веселье удалей! - хитро подмигнула она Виктории, усаживаясь рядом. - Если ты жив, то это уже хорошо и тогда неразрешимых проблем не бывает. Все решаемо, если ты жив. Иначе и жить не стоит, таки я думаю.
   - Ты и правда так думаешь? - удивленно спросила Вика, поднимая на тетку глаза. - Или пытаешься меня заболтать? А что, если и проблемы небанальные, и их решение никак не подгоняется под ответ? А если ответ вдруг находится, то решение совершенно не соответствует классическому правилу, принятому в ... научных кругах? И что тогда? Нерадивый решальщик проблем зря остался в живых?
   - Разумеется, я, как говорю, так и думаю. А для чего тогда нам голова? Наверное, не только для того, чтобы в нее есть, - усмехнулась она, лукаво глядя на племянницу. - А мозги? Серое вещество надо заставлять работать и не бояться его напрягать. А потом, у женщин есть одна замечательная вещь, которой нет у мужчин... - многозначительно проговорила она с надменностью в голосе.
   - Я надеюсь, что ты говоришь про интуицию, тетя.
   - Конечно, о ней я и говорю. И еще есть сердце и душа.
   - Сердце и душа... - еле слышно произнесла Виктория. - Видишь ли, теть Сонь, разум, то бишь голова и мозги, иногда совсем не понимают сердце и душу. Вот в чем проблема.
   - А что же интуиция?
   - А интуиция в полной растерянности и забилась в угол от страха и непонимания, ведь разум совсем отказывается ладить с душой.
   - А сердце?
   - А оно разрывается на части и кровоточит.
   - Да-а-а-а! Ну, что же, случай действительно тяжелый, как я и предполагала. Но! Он не безнадежен, - тетя встала и быстро подошла к плите, тут же усмиряя разбушевавшуюся кастрюльку.
   - Не безнадежен? - крикнула Вика, глядя на ловкую повариху. - Тетя, ты меня удивляешь! Ты с такой легкостью говоришь это, словно приготовление твоего рагу и то заслуживает большего внимания, чем решение такого смешного вопроса.
   - Иногда, так оно и есть, - любовно помешивая содержимое кастрюли, пропела тетушка.
   - Вот, спасибо, тетка дорогая! - обиделась на нее Вика. - Не воображай, что ты одна такая умная и знающая. Не воображай! Я сама все прекрасно знаю и понимаю, не надо меня лечить и растолковывать, как младенцу. Мне и нужно-то было от тебя услышать только одну-единственную фразу и получить подтверждение своим мыслям.
   - А я тебе, о чем и толкую, Вика? Если в твоих мозгах возник четкий план, продуманный до мелочей, а душа ему противится, значит план - дрянь, выбрось его и придумай другой. Если душа запела, и интуиция просто гонит тебя, как охотничьего пса гонит запах, значит вот это правильный план! Ведь мы же о сердце говорим? О сердце! А женское сердце, я скажу тебе, страшная вещь. И абсолютно не предсказуемая. А то, что касается материального и разумного, практичного и земного, тут он, этот план, не работает, конечно, - как ни в чем не бывало, продолжала свою мысль тетушка.
   - Не хочу разумного и практичного, а также материального и земного, не хочу! - по буквам проговорила Виктория. - Все это уже было. И настолько оно мне опротивело, что даже думать не желаю об этом. Это не каприз избалованной девочки, тетя, нет. Это крик души, моей души и она другого хочет. И поэтому, я послушаюсь тебя и придумаю другой план, вот что я сделаю, тетя. А ты не будешь мне мешать. Ведь не будешь?
   - Боже меня упаси от этого! - весело прыснула тетка и взглянула на племянницу. - Знаю уж! Строить планы ты мастерица. Главное, чтобы они потом по дому по ночам не бродили и меня не пугали. Поняла ли?
   - Поняла, тетушка. Не будут. А остальное. Все это я и сама прекрасно знаю. Разум, сердце, душа, практичное и земное. Ты не сказала мне ничего нового, просто еще раз подтвердила мои мысли на этот счет, но есть еще кое-что... - Вика замолчала и задумалась.
   - Что это кое-что, Витуся? Неужели есть в жизни что-то такое, чего я не испробовала и не пережила? - удивленно спросила тетя Соня.
   - Есть, оказывается и такое, тетушка. Но об этом потом, - Виктория отодвинула от себя пустую тарелку. - Спасибо. И, правда, вкуснотища. Хочешь, я тебе помогу чем-нибудь? Давай посуду помою или еще что-нибудь сделаю. Давай...
   - Угомонись ты, стрекоза. Сделает она. А я чем тогда заниматься буду? Иди лучше планы свои вынашивай или на речку сходи, искупайся. Нечего около меня сидеть с мечтательным видом. Давай иди, иди уже! - Вика засмеялась и обняла ее.
   - И, правда, пойду на речку. Хочешь пойти со мной?
   - Не хочу. Сейчас мой сериал будет. Какая речка, Вика? Давай иди, иди...
  
  
  

Глава 12.

  
   Омытая речной водой и обласканная солнцем, она лежала на песке и наслаждалась тишиной, пронизанной естественными звуками природы, так радующие ее слух: птичьим многоголосьем, легким дуновением ветра, запахами леса и шелестом воды. Подставляя свое тело теплым лучам, она желала почувствовать на себе обжигающие взгляды той, ради кого сюда пришла, но ее не было. Виктория вновь и вновь вспоминала свои ощущения от прикосновений ее рук и губ, и ей становилось невыносимо жарко от своих мыслей. Ее кожа пылала и жаждала, чтобы ее пожар был потушен этими прохладными руками и успокоен нежностью губ. Она звала ее. Мысленно призывала, как вампир, зовущий свою жертву, чтобы утолить ее свою нестерпимую жажду. Только в отличии от кровососущих Виктории хотелось другого. Только женщина всегда поймет, что хочет другая женщина и это не всегда секс. Даже не секс совершенно, а какая-то магия взглядов, прикосновений, запахов, неприкрытая нежность и прекрасное осознание своего естества. Чтобы получить сказочные ощущения, провалиться в бездну удовлетворенности и вынырнуть оттуда воскресшей, как птица - Феникс, мужчины не нужны. И совершенно не нужно то, чем они так гордятся и носятся с ним, как с величайшим достоянием. Для продолжения рода человеческого, да, без сомнения. Но не более. Смешно, но некоторые им и пользоваться в совершенстве не умеют, и то, что в результате происходит, называется именно сатисфакция, но не любовь. Особенно, если этот мужчина не любимый...И особенно, если он любит тебя, как отражение своих желаний, своих чувств, своих амбиций, своего эго, а ты просто живой инструмент для их осуществлений. Любить без любви невозможно. Жить без любви невозможно. Иначе теряется весь смысл самой жизни, она становится в тягость и тянется бесконечно долго, не горит ярким факелом, а тлеет, как тусклая свечка - ни тепла от нее, ни света.
   Каким-то внутренним чутьем Виктория почувствовала его приближение. Легкие шаги уже доносились до ее уха, она быстро поднялась и одним движением накинула тунику. Высохшие на солнце волосы собрала в хвост и безжалостно стянула тугой резинкой. Вот так будет лучше. Сергей Воронов бесшумно появился из-за кустов. Он был черен и мрачен, но едва его глаза коснулись Виктории, на его лице засияла улыбка.
   - Вика, привет! - он шагнул к ней и заключил в объятия, сильные, мужские, медвежьи.
   "А что ты хотела? Он уже считает, что ночь, проведенная с тобой, дает ему право собственности. По сути, так оно и есть, но только я решаю, с кем я провожу свои ночи. Та ночь - это мой каприз и тонкая игра. И мои иллюзии. Ладно, посмотрим. Странно... Я все равно чувствую в своей душе и своем теле отклик на его близость и его прикосновения. Мне не неприятно, но и не противно. Волшебства не получилось, но магия присутствует. Но, не этих рук я хочу. Совсем не этих. Ах, Вика, Вика... Легкомысленное и ветреное создание! Теперь надо очень аккуратненько действовать разумом и расчетом. Вспоминай, что на этот счет говорит искусство любовной страсти? Правильно построенная любовь заканчивается не смертью, а утонченным финалом, так чтобы у обоих потом остались красивые воспоминания. Не дай этому чувству умереть, а срежь его, как цветок. Это немного больно, но зато потом не остается ни обиды, ни горечи, ни сожаления. Вот так, Сережа. Я сыграю финал безупречно".
   - О чем ты думаешь, Вика? - отстраняясь от нее и заглядывая ей в глаза, спросил Сергей.
   - О тебе, Сережа. Зачем ты пришел? - холодно сказала она и отступила на шаг назад.
   - Я искал тебя, чтобы извиниться за вчерашнее недоразумение. То, что произошло... И мои родители и сестра... В общем, не такого я хотел, Вика, - он снова помрачнел и в его черных глазах появился влажный блеск. - Прости их, слышишь? Пожалуйста!
   - Я все понимаю и уже не сержусь. Только я удивляюсь, почему ты мне не сказал об этом ... об этой... о реалиях вашей семьи? Я, по крайней мере, была бы внутренне готова и не выглядела такой идиоткой, Сережа. И потом, как мне кажется, вы сами придаете такое огромное значение Женькиной... особенности и уделяете этому преувеличенное внимание, так что ее реакция на все происходящее выглядела, в данной ситуации, адекватной и нормальной. Самая лучшая защита - это, конечно, нападение. Вот она и защищалась, как могла. Или, может быть, были такие прецеденты, что она действительно... уводила, так сказать, у тебя девушек?
   - Прости и за это, Вика. Женька? Нет, она вполне нормальная, ну, если исключить эту ненормальность в любви к себе подобным...к девушкам, я имел в виду. Она с детства такая и мы уже, собственно, привыкли и смирились с этим. Она никогда не позволяла себе ничего подобного по отношению к моим девушкам.
   - Да? Оставалась совершенно равнодушна к ним? Может быть, девушки были так себе? На которых внимания обращать и не стоило? - спокойно, даже флегматично, спросила Виктория.
   - Ну, перестань, Вика. Конечно, по сравнению с тобой, мои девушки, которых, кстати было не так уж и много, были совсем другие.
   - Правда? А немного - это сколько? А другие - это, какие? - таким же тоном продолжала она.
   - Вика! Виктория! Ты смеешься надо мной? Издеваешься? Перестань, слышишь? Ты необыкновенная... Ты... нереальная... - он осторожно и нежно привлек ее к себе. Его голос изменился, и в нем появились бархатные, обволакивающие нотки, от которых у Вики похолодели пальцы и сердце пропустило удар. "Вот ведь черт! Боюсь, что здесь не обошлось без чего-то дьявольского. Какие-нибудь пра-пра-бабушки - ведуньи, колдуньи. Или Господь Бог и родители так щедро одарили его, а он много и усердно практиковался в амплуа змея-искусителя, что происки гетеры - недоучки его только забавляют и раззадоривают? Как-то уж очень ловко он умеет плести паучьи сети и заманивать туда доверчивых мух. Я не позволю ему меня переиграть. Хотя вот сейчас, у меня возникло омерзительное ощущение... Такое противное... И гадкое... А вдруг он раскусит все мои ухищрения и не отпустит от себя? Есть у них в семье, особенно у младших отпрысков, что-то необъяснимо притягательное, вызывающее одновременно и страх, и желание, и опасность".
   - Я тебя вымечтал. И ты пришла ко мне, как Афродита из морской пены... - в самое ухо шептал он, и хриплые нотки в его голосе сводили с ума Вику.
   - А ты уверен, что это была Афродита? Может быть все-таки Венера? - сделав над собой усилие, парировала она.
   - Венера? Это у которой оторваны руки? Вряд ли я стал бы мечтать о таком кошмаре, - заразительно засмеялся Сергей и уверенно, с нарастающей страстью, стал гладить Виктории руки, спину, все сильнее прижимая ее к себе и продолжая обволакивать сладким ядом своего чарующего голоса, шептал ей: - Ты моя русалка... Таких, как ты нет больше во всем мире...
   - Сережа, остановись. Иначе я подумаю, что список твоих девушек зашкаливает все мыслимые и немыслимые рейтинги. Про весь мир, ты как-то смело замахнулся, - рассмеялась Виктория, освобождаясь из его цепких рук. - Ладно, предположим, я уже имею представление о себе и о твоих девушках. Если перетряхнуть весь мир, то там я думаю, попадутся ничего себе экземплярчики! И они не заинтересовали Женьку? Быть такого не может.
   - Прости меня, но я не хочу наедине с тобой разговаривать о сестре, Вика. Она - такая, какая есть, может в этом ее беда, а может счастье - не мне судить, не имею ни малейшего представления об этом. Просто все люди, чтобы там не говорили они о себе, что мужчины, что женщины - все одинаковы. Любопытство и похоть... Распущенность и кокетство... Я наблюдал за ее поведением в присутствии моих девушек. Она была безупречна. Полное игнорирование и спокойствие по отношению к ним. Абсолютно ничего не было сделано с ее стороны. Ничего! Но они, когда узнавали через какое-то время либо от меня, либо от родителей или от нее самой о ее ориентации, преображались просто на глазах. Ты не поверишь, они начинали раздувать перья и кокетничать с ней, как с мужчиной. Смешно сказать, она своим спокойствием и равнодушием доводила их до каких-то идиотских поступков, якобы случайных ситуаций, когда они чуть ли не сами лезли к ней в постель, а она гнала их куда подальше, практически матюгами.
   - Забавно, - задумчиво сказала Виктория. - Я могу ей только посочувствовать. Бедная девочка! Быть для всех средним родом - этого врагу не пожелаешь. Женщинам интересно узнать, чем она отличается от мужчин. Им в какой-то мере проще. Помочь застегнуть бюстгальтер, попросить намазать кремом, всякие бани и сауны. Любопытство. Теперь я понимаю, о чем она говорила. А мужчины? Уму не постижимо. Тем более, как я поняла в ее ситуации, это непреемлимо, в силу..., ну, не важно. Могу себе представить ее жизнь. Прости, я не должна была спрашивать это у тебя, - она через силу, словно извиняясь, улыбнулась Сергею, и он так же неуверенно улыбнулся ей в ответ.
   - А я не должен был говорить тебе этого, Виктория. Но, раз ты спросила... Ладно, давай забудем?
   - Давай! Но, прежде, можно я спрошу у тебя. Ты говоришь, что Женя всегда была спокойна и сдержана в таких ситуациях, но почему-то она накинулась на меня с обвинениями и нападками, как коршун на цыпленка? Я ведь ее ничем не обидела, Сережа?
   - Ничем. Совершенно ничем. Поэтому я так удивился, когда она устроила это представление на шашлыках, но еще и до твоего появления у нас произошла ссора. Поэтому и отец вел себя таким образом. В общем, все произошло из рук вон плохо, Вика.
   - Какая ссора? О чем ты?
   - Когда я сказал домашним, ну, что ты приглашена мною на семейный обед... ужин, неважно, и живописал твое спасение из реки. В общем, она устроила скандал и заявила, что не желает видеть всяких спасенных соседок, будь они хоть единственные живые люди на всей планете, - извиняющимся тоном продолжал Сергей. - Папа предложил ей не спускаться из комнаты и не портить себе настроение твоим присутствием, на что она согласилась и все были довольны. Но что-то пошло не так, пока я был у тебя, они снова поругались, и получилось, как получилось, Вика.
   - Боже! Чем я ей так не угодила? Ведь нельзя же, совершенно не видя и не зная человека, так... невзлюбить его?
   - Хм! - произнес Сергей с непонятной интонацией. - Давай больше не будем об этом?
   - Да, конечно. Мы же уже договорились.
   - Вика... - еле слышно проговорил он и с силой прижал ее к себе. - Думай обо мне, слышишь? Ты особенная. Ты моя. Я чувствую это, Вика. Я верю, я знаю, что у тебя достаточно ума и сил, чтобы не уподобиться любопытным и испорченным курицам... - он отравлял ее своим сводящим с ума голосом, бархатным, терпким, и Виктория упивалась им, словно ядом. Он запрокинул ее голову и страстно, словно это был последний поцелуй в его жизни, впился ей в губы. "Боже! Что-то не так. Я не хочу это к нему чувствовать. Не хочу". Но, он как будто бы прочитал ее мысли, и решил избавиться от них. Его губы становились все требовательнее, и Виктория совсем потеряла голову, отвечая своими губами на их напор. Вдруг, гулкий раскат грома, как выстрел, заставил ее вздрогнуть и придти в себя. Она вынырнула из дурмана, как из глубокого колодца и увидела глаза Сергея. Они были чернее ночи и так же бездонны, как страшные омуты, которые затягивают в себя свою добычу. И ей внезапно стало страшно, несказанно страшно. Порыв ветра с силой налетел на нее и взбил вверх легкую, невесомую тунику, она поймала ее и чтобы удержать и, главное, чтобы успокоить часто забившееся сердце, обхватила себя руками.
   - Что это? Идет гроза? - ошеломленно спросила Виктория, оглядывая пока еще чистое небо.
   - Гроза. Как знак с небес... - загадочно прошептал Сергей, нежно целуя ее в висок. - Пойдем, я провожу тебя домой. Смотри, вон она идет с северо-востока. Ветер поднялся, сейчас она быстро добежит и до нас.
   - Что? - Вика смотрела на него и ничего не понимала. Это она сегодня ждала знака с небес и просила об этом Бога. "Не может быть. Ничего не понимаю. Почему-то мне в последнее время кажется, что ангелы больше не живут, и нет ничего вокруг ангельского. А прет откуда-то дьявольская наглая и бесцеремонная сущность, сметая все на своем пути".
   - Пойдем, пойдем... - манил ее Сергей, протягивая руку.
   - Нет, Сережа. Не надо меня провожать. Я сама.
   - Вика? Что случилось? Я чем-то обидел тебя? - он мгновенно оказался рядом и обнял ее за плечи. - Ты вся дрожишь, Вика! И руки у тебя ледяные. Бог, ты мой! - он подхватил ее на руки, как ребенка и понес домой. Он тревожно смотрел на ее испуганное, холодное лицо и ничего не понимал. "Господи, что не так? Что произошло? Она была такая... своя, такая открытая, такая нежная, потом страстная и жадная, как голодная волчица, а потом... Закрылась, как устрица в раковине. Чем я ее напугал так, что она вся трясется от страха и смотрит на меня, как будто у меня внезапно выросли рога на голове, как у черта". - Вика? - тихо сказал он и остановился. - Если я, может быть сам того не желая, напугал тебя чем-то или расстроил - прости.
   - Я не знаю, Сережа. Ты меня напугал и расстроил, но не важно. Не это важно, - как-то странно прошептала она, стараясь не смотреть ему в глаза.
   - То есть, как это не важно? Вика? Как не важно? А что важно, объясни мне, я не очень понимаю, что значат твои слова?
   - Я хочу домой. Сейчас. Отпусти меня, я дойду сама. Сережа, пожалуйста.
   Сергей молча опустил ее на землю, продолжая пристально смотреть на нее. Он видел только ее безжизненное, потерянное лицо и потухший взгляд, и это было невыносимо.
   - Конечно, я не буду силой удерживать тебя. Ты свободна, Вика, и можешь уйти. Но, я хочу сказать тебе... Черт! Я не знаю, что произошло здесь и сейчас, но я просто чувствую, понимаешь, чувствую всей кожей. Что-то раздирает тебя на части, терзает и мучает, но я не хочу быть тому причиной. Не хочу! Я напугал тебя. Наверное. Возможно, своей прямотой, горячностью, напором и ... быстротой. Прости меня, я обычно совсем не такой. Но, когда я увидел тебя... Знаешь, есть такая фраза - сердце екнуло, так вот, оно не просто екнуло, оно чуть не вылетело из груди. Такого со мной еще никогда не было, мне не с чем сравнивать, но как только это произошло, я понял - вот она, та, с которой я смогу быть рядом всю свою жизнь и ни о чем не сожалеть, быть счастливым, быть сильным и свернуть горы, потому что она со мной. Возможно, все это смешно и нелепо, но это действительно так, - он говорил, и Виктория ощущала, как лед и страх, закравшиеся в душу и испугавшие ее, постепенно таяли и отступали. - Есть еще одна смешная деталь. Видишь ли, не знаю, почему и отчего, но у меня такое своеобразное обоняние. Очень тонкое и избирательное, такое, что любые запахи имеют для меня значение.
   -Что? Запахи? - Вика как-то очень неуверенно и неуютно почувствовала себя от такого заявления.
   - О-о-о-о! Прошу не пугайся! Я не вампир и не оборотень, и в эти сказки не верю и тебе не советую. Но, я действительно, обладаю очень чутким носом. Так вот, твой запах, запах тела, волос, ну, не знаю, просто то, как ты вся пахнешь - это сводит меня с ума. Это мой запах... Я вынюхал тебя, - хрипло засмеялся он, и взглянул на Викторию первый раз за все время разговора. Его глаза, недавно так напугавшие Вику своей чернотой и бездонностью, сейчас сияли и искрились теплотой и нежностью.
   - Мне двадцать восемь лет, Вика. Уже не зеленый юнец. Какой-то жизненный опыт за плечами уже есть. У меня были девушки, женщины. Я жил. Записным ловеласом я, к счастью, не стал, но в женщинах, думаю, разбираться чуть-чуть научился. Я учился, строил карьеру и бизнес, много путешествовал, но за всем за этим, ни разу в жизни такого, как сейчас, со мной не происходило. А я этого хотел и ждал. Я тебя вымечтал и выхотел, Виктория. И пусть все произошло так ... неожиданно и быстро, но я счастлив и хочу, чтобы ты ... не чувствовала себя обязанной. Ничего не боялась и не надумывала себе всякую чушь. Я не буду больше давить на тебя, - он взял ее ладонь в свою большую, теплую руку и неуверенно посмотрел ей в глаза. - Только знай, я чувствую и ощущаю, я волную тебя, и тебя точно также влечет ко мне. Мы созданы друг для друга, как две половинки одного целого. Просто время пока не на моей стороне. Слишком мало времени. Чудовищно мало, - он молниеносно привлек ее к себе и быстро поцеловал в губы. - Ты по-прежнему хочешь домой?
   - Во время грозы хотелось бы оказаться там, где сухо и тепло. Так что, домой я хочу по-прежнему и, пожалуй, бежать со всех ног надо уже сейчас, иначе не успею, - усмехнулась она.
   - Уверена, что провожать тебя не надо?
   - Сережа! Ну, конечно.
   - Ну, тогда, беги, Вика... - гулкие раскаты грома заглушили его голос. Виктория сделала страшные глаза и пулей полетела между деревьями, на ходу ловя летящую впереди нее тунику. Сергей громко засмеялся и махнул на прощанье рукой. Как только беглянка совсем потерялась из виду, он медленно повернулся к реке и недобрым, хищным взглядом, словно прочесывая каждый куст и каждое дерево, посмотрел на противоположный берег.
   - Ты тоже, как и я не боишься промокнуть.
   Ветер становился все сильнее и порывистее, мощнее и злее, уверенно неся на своих крыльях черную грозовую тучу с яркими сполохами молний. И было совершенно не понятно добрый это знак небес или страшное предостережение.
  
  
  
  

Глава 13.

  
   - Что-то погода совсем испортилась. Слышишь, как грохочет! Хорошо, что ты уже дома, а то я переживала, как бы ты в грозу не попала, девочка моя. Посмотри, все небо черное. Ой, чувствую я, сейчас как вдарит - мало не покажется! Не люблю такие грозы. Зловещие они. Как дурное предзнаменование. Все время ждешь чего-то нехорошего от них... - говорила словоохотливая тетушка. - Пойду Прохора на двор приведу, а то страшно ему там, в будке сидеть в такое светопреставление. Как громыхает-то!
   - Иди, иди, теть Сонь, - рассеяно пробормотала Виктория. - Дурное предзнаменование, говоришь? Зловещее предостережение. Не зря у меня сегодня на душе не спокойно, словно кошки скребут.
   - Что говоришь-то, Витуська? - оглянулась на нее тетушка, открывая двери на веранду.
   - Так, ничего.
   Как только за теткой закрылась дверь, Виктория вскочила с кресла и быстрыми шагами стала подниматься к себе на второй этаж. Закрыв дверь в комнату, она прислонилась к ней спиной и замерла. Сердце, как сумасшедшее, колотилось где-то в горле. Она почувствовала, что сейчас может упасть. В глазах потемнело, голова закружилась и Вика, стараясь быть одновременно и быстрой и осторожной, приблизилась к постели и как подкошенная свалилась на нее. "Как же мне нехорошо!" - мелькнула ее последняя мысль, и Виктория провалилась в темноту. Как когда-то она услышала голос. Он не звал ее, не манил, он просто звучал и это звучание было, как песня: "....Вначале существовал лишь вечный, безграничный, темный Хаос. В нем заключался источник жизни мира. Все возникло из безграничного Хаоса - весь мир и бессмертные боги. Из Хаоса произошла и богиня Земля - Гея. Широко раскинулась она, могучая, дающая жизнь всему, что живет и растет на ней. Далеко же под Землей, так далеко, как далеко от нас необъятное, светлое небо, в неизмеримой глубине родился мрачный Тартар - ужасная бездна, полная вечной тьмы. Из Хаоса, источника жизни, родилась и могучая сила, все оживляющая Любовь - Эрос. Начал создаваться мир. Безграничный Хаос породил Вечный Мрак - Эреб и темную Ночь - Нюкту. А от Ночи и Мрака произошли вечный Свет - Эфир и радостный светлый День - Гемера. Свет разлился по миру, и стали сменять друг друга ночь и день. Могучая, благодатная Земля породила беспредельное голубое Небо - Урана, и раскинулось Небо над Землей. Гордо поднялись к нему высокие Горы, рожденные Землей, и широко разлилось вечно шумящее Море.
   Матерью-Землей рождены Небо, Горы и Море, и нет у них отца. Уран - Небо - воцарился в мире. Он взял себе в жены благодатную Землю. Шесть сыновей и шесть дочерей - могучих, грозных титанов - было у Урана и Геи. Сын титана Кроноса и Реи - могучий Верховный Бог неба, грома и молнии, Верховный блюститель справедливости и покровитель молящих и странников, Зевс. Он распределяет добро и зло на земле, а иногда сам устраивает судьбы людей. Он может предвидеть будущее. Он возвещает предначертания судьбы с помощью сновидений, а также грома и молний. Он явился к тебе, и он тебе поможет... Его дочь - Афродита, просила за тебя. Она и сама гетера, и блудница, и несчастные возлюбленные расстраивают ее и печалят...". Словно от толчка, а может от сильного удара грома, Виктория также внезапно очнулась и неуверенно села на кровати. Она протерла глаза, как после многочасового сна и замотала головой.
   - Вот ведь, черт! Оказывается, совсем неплохо иметь связи наверху. Только вот плохо одно, говорят же, на Бога надейся, да и сам не плошай. Как бы мне не оплошать? И при этом, очень хотелось бы, не ощущать себя умалишенной. А пока у меня такое ощущение все-таки присутствует.
   Она медленно встала и подошла к окну. За окном царило буйство природы или лишь вечный, безграничный, темный Хаос, если выражаться языком высокопарным.
   - Дождь льет, как из ведра! - прокричала снизу тетушка.
   - Такое определение подходит больше и менее выспренно, и опять же, в духе времени, - еле слышно прокомментировала теткино высказывание Вика. - Тетя, ты ухватила самую суть происходящего! - громко крикнула она и подошла к зеркалу.
   - Хороший хозяин собаку на улицу в такую погоду не выгонит, вот как поливает! - радостно сообщила снизу тетка. - Не пойму, едет кто-то или мне кажется? Вика, слышишь, вроде как, кто-то едет к нам. Пойду, посмотрю с веранды, что ли...- и тетушка прытко выскочила за дверь.
   - Ой, ну, конечно же, кто-то едет. Зря, что ли Афродита унижалась перед Зевсом. Кто-то непременно должен приехать. Вот только кто, хотелось бы мне знать?
   Она оглядела себя в зеркале, поправила выбившиеся прядки из прически, поправила джинсы и тихо произнесла:
   - О, Зевс - громовержец, надеюсь, что ты услышал и правильно понял свою пенорожденную дочь Афродиту. Прошу тебя, смилуйся надо мной. Даже ей ты подобрал в мужья, вседержатель, страшного хромоногого Гефеста, которого ничего кроме наковальни не интересовало, даже твоя красавица и затейница дочь. Но, ты искупил свою вину, подослав ей прекрасного Ареса, которого не любил никто из людей и богов. Прошу тебя, пусть будет сразу Арес. Гефест у меня уже был, - сквозь гром, шум дождя и буйство непогоды Виктория услышала рев мотора мотоцикла. - О, Афродита, богиня любви и красоты, тебя молю... Ты всех превосходишь в искусстве любовной страсти и владеешь древним фетишем - магическим поясом, в котором заключены любовь, желания, слова обольщения. Его ты одолжила Гере, когда она соблазнила твоего отца Зевса. Тебя боготворила Сапфо и писала оды в твою честь. Помоги мне, златокудрая Афродита! Помоги!
   Звук мотора затих, и с веранды доносились голоса. Виктория стояла не жива, не мертва, прислонившись к косяку двери, и ждала. Дверь с веранды открылась резко и одним движением. Вика вздрогнула и закрыла глаза.
   - Проходи, проходи Женечка! Господи, ты вся промокла! Вика! Неси полотенце живее...
   Виктория распахнула глаза и, схватив свой банный халат, буквально слетела с лестницы в прихожую.
   - О, господи! Женька? Что случилось? Ты вся до нитки промокла. Надевай скорее! - она накинула на гостью большой, пушистый халат и накинула капюшон на голову Жене. - Черт! Сейчас я приготовлю одежду. Иди, поднимайся наверх, здесь моя комната. Вот смотри: джинсы, футболка, носки, думаю, все налезет. Переодевайся живее и вытирайся насухо. Я пойду, поставлю чайник. Тетя, у нас варенье есть малиновое? - прокричала Вика и побежала вниз на кухню.
   - У нас все есть! И варенье тоже! - ответила обиженно тетушка.
   - Где оно? Где оно спрятано?
   - Нигде оно не спрятано, а поставлено туда, где ему и следует быть. Вот сюда.
   - Да, перестаньте вы, пожалуйста, так хлопотать и носиться, - кричала им сверху Женька, быстро вытираясь и переодеваясь в сухое. - Я никогда не болею и малиновое варенье терпеть не могу.
   - У меня особенное варенье, Женечка, и чай особенный, с травками. Давай спускайся, и будем чай пить да вареньем закусывать.
   Нечаянная гостья спустилась вниз и по-свойски уселась на диванчик. Виктория подсела к ней и тихо спросила:
   - Женя, что случилось?
   - Ничего страшного не случилось, успокойся. Просто я не очень рассчитала время, вот и попала в ливень. Это не страшно. Я промокнуть не боюсь, - улыбнулась она и потянулась за дымящейся чашкой. - И грозы не боюсь тоже. Можно я чаю выпью, у Софии Александровы божественный чай, а потом и поговорим.
   - Ой, ну конечно. Прости, я тебя заговорила. Пей, - Вика рассеяно взяла свою чашку и поднесла ко рту. Вдруг, она неожиданно для всех, улыбнулась, и ее глаза засияли от восторга.
   - София Александровна, вы уверены, что ваш чай надо пить, а не нюхать? - серьезно проговорила Женя, глядя на светящуюся Викторию.
   - До этого момента я была уверена стопроцентно, Женя. Но, все течет, все меняется, возможно, у моего чая есть какие-то неизученные терапевтические нюансы, о которых я не догадывалась? - все компетентно обосновала тетушка.
   - Возможно, возможно! - в тон ей отвечала Женя. - А как вы считаете, Виктория?
   - А я не считаю. Я варенье ем, - ответила Вика и снова улыбнулась.
   - Замечательный разговор. Этакий светский раут. Сижу и наслаждаюсь изысканным обществом интересных людей, которые трескают варенье и гостям не предлагают.
   - Ты же не любишь варенье?
   - Ну, хоть попробовать дай. А то оно так стремительно исчезает из вазочки, что прямо завидно становиться.
   - Вика!
   - Тетушка!
   - Женя! А ну-ка, забирай у нее. Нельзя так много малины есть. Это все же, лекарство. А то она сегодня прибежала с реки, перед самой грозой, холодная, как ледышка и колотит ее всю, и трясет, как в лихорадке. Спрашиваю - вода, поди холодная? Молчит. А у самой зубы стучат от холода.
   - Вика, это правда? - странно посмотрела на нее Женя.
   - Правда, правда! Я знаю, о чем говорю! Еще заболеть ей не хватало посреди лета... и Москву уехать, - расстроено произнесла София Александровна. - А мне одной уже не так весело, как с ней, со стрекозой моей.
   - Тетушка, не заболею я. Я очень-очень редко болею. А летом вообще никогда. Нам надо Женьку от простуды спасать, а не меня.
   - Меня тоже не надо.
   - Господи, какие вокруг все закаленные! Моржи прямо! Напились чаю с малиной, вот и идите теперь под одеяло, потейте.
   - Фу, тетя! Не хотим потеть! - звонко засмеялась Вика и состроила смешную физиономию. - Мы телевизор будем смотреть в комнате и сплетничать. Хочешь, я помогу тебе все убрать?
   - Ой, я хочу, чтобы вы здоровые были. Иди уже, Виктория, иди. Плед верблюжий возьми у меня в комнате в тумбе. Слышишь?
   - Слышу! Уже беру! - кричала ей Вика сверху.
   - Вот это, правильно! Какая все же страшная гроза, подумать только! Все гремит, все грохочет! Когда хоть и кончится, не понятно? Пойду Прохора проведаю, как он там один-одинешенек... - стук двери гулко разнесся по дому. Тетушка не любила мешать никому, даже двум сплетницам, у которых было много о чем поговорить и без нее.
  
  
  
  

Глава 14.

   Виктория включила для фона и конспирации телевизор и с ногами забралась на постель, уютно укатавшись в тетушкин плед. Женя бродила по комнате, трогая Викины безделушки и рассматривая их.
   - Что ты хочешь увидеть или найти, Женя? - насмешливо спросила она. - Здесь очень мало моих вещей, а то, что есть - ничего интересного обо мне не расскажут. Увы, это тетин дом, ее интерьер и ее вкус, а не мой. Не знаю, как тебе, но мне здесь хорошо и уютно. Садись и давай поговорим.
   - О чем? - не поворачивая головы в ее сторону, спросила Женька.
   - Не знаю. О чем-нибудь. Например, о тебе. Что это было за неотложное дело, ради которого ты примчалась сквозь ливень и грозу, напугав, кстати, меня и тетушку до полусмерти?
   - Не было никакого неотложного дела, Вика, - просто ответила она и, улыбнувшись, села рядом. - Без дела, как я понимаю, к вам посетители не ходят? Все очень строго, пропускной режим и собаки на входе?
   - Нет. У нас все очень просто, только одна собака на входе и ту, ты знаешь. А я рада, что ты пришла... - облегченно вздохнула Вика. - Приятно, когда приходят долгожданные гости, да еще и без дела, а запросто так. Просто так! - она улыбнулась Женьке в ответ. - У меня странное настроение и почему-то хочется поговорить по душам с добрым и хорошим человеком. Ты добрый и хороший человек?
   - Надеюсь на это, - усмехнулась Женя. - Что произошло сегодня на речке, Виктория? - она приблизилась и пристально смотрела в ее глаза. - Глаза у тебя и правда, русалочьи. Ну, так что?
   - Я могу быть с тобой откровенной или... все же мне стоит воздержаться от излишеств? - осторожно начала прощупывать почву Виктория.
   - Хороший вопрос. Откровенной, но без излишеств. Да! Именно так, - Женя опустила глаза и приготовилась слушать.
   - Я купалась и загорала. Пришел Сергей и начал извиняться за вчерашнее недоразумение на пикнике. Я сказала, что извинения приняты и собственно, всего этого можно было бы избежать, если бы он сказал мне во время и объяснил суть проблемы.
   - Какой проблемы? - Женька вскинула глаза и совершенно по-змеиному, не мигая, и не сводя взгляда с Виктории, смотрела на нее.
   - Нет, не проблемы, прости, я не правильно выразилась. Одной незначительной особенности твоего ... мироощущения и отношения к представительницам своего пола, - выдохнула Вика и улыбнулась.
   - Да, так значительно лучше. Изящно и емко. Так лучше. Прошу продолжай! - кивнула ей Женя.
   - Спасибо! Я очень стараюсь, поверь. Так вот, в процессе беседы мы также выяснили, что ты, будучи всегда очень спокойной и даже равнодушной, при подобных обстоятельствах, и с другими девушками твоего брата, почему-то со мной оказалась очень резкой, агрессивной и неуравновешенной.
   - Правда?
   - Правда! - горячо воскликнула Виктория и продолжала. - Также, твой брат рассказал мне о твоих не очень простых отношениях с его бывшими девушками.
   - О, даже так. Конечно же! Могу себе даже представить, в каком именно контексте. И ты меня пожалела, посочувствовала и прослезилась, и дала себе слово, никогда не вести себя подобным образом? Разумеется, так, вижу по глазам, можешь мне ничего не объяснять. Похвальное решение. Дальше.
   - А дальше? Собственно, это все, - пожала плечами Виктория. - Если я и упустила, то только незначительные детали. Саму суть разговора я тебе передала.
   - Как забавно! А незначительные детали - это его объяснение в любви, страстные объятия и поцелуи, а также твой озноб, нервная дрожь и невыносимый страх? - она резко придвинулась к Вике и подняла на нее свои глаза. Не взгляд, а вспышка! Виктория ощутила его всем телом, ее словно пронзило током и обожгло огнем. Она испугалась, не понимая, что произошло с ней, но каким-то десятым чувством поняла, что это что-то, взволновало ее тело и пролилось благодатным дождем на ее женскую сущность. Она смотрела в глаза Женьки и таяла. Никто и никогда не смотрел на нее так. Так откровенно и страстно желая ее глазами! Виктория судорожно сглотнула и продолжала хранить молчание. Что она могла сказать и главное как?
   - Почему ты молчишь? Я задала вопрос и хочу услышать ответ. Ты желала разговора по душам, так давай поговорим честно и откровенно, - Женя опустила глаза, спрятав свои чувства, и справившись с ними, уже спокойно продолжала. - Тебе кажется странным и неестественным мой интерес к вашим отношениям с братом. И пусть. У нас с ним вообще все не так просто, более чем не просто. У братьев и сестер не должно быть таких отношений, но мы с ним сами по себе необычные, вот и отношения у нас такие же, - грустно вздохнула Женя и снова посмотрела на Вику. - Ты не будешь отрицать, что сходство между нами поразительное?
   - Я уже заметила, - прошептала Виктория. - Не буду отрицать, это действительно так.
   - То чувство, которое я испытываю к нему, я никогда не решусь назвать ненавистью. Нет, конечно. Это зависть, черная завить, помноженная, черт знает в какой степени на ощущение собственной неполноценности и несостоятельности. То, что я так желаю иметь и не имею, ему было подарено от рождения. Он мужчина! Он - родительская гордость, мамин любимчик и папина надежда и опора. На него всегда возлагались большие надежды и он, разумеется, их оправдывал. И поскольку Удача, наверное, тоже женщина, она полюбила его и всегда находится рядом с ним, помогая и ведя его по жизни. Он - баловень Судьбы, а я ... сплошное разочарование, - она была очень спокойна и сдержана, но Виктория физически ощущала ее боль и горечь. Только очень сильный человек может быть настолько беспощаден к себе, ничего не приукрашивая и реально оценивая себя и свою жизнь, смирившись с ее коллизиями и просчетами. Она снова почувствовала жалость и сострадание к Женьке, но, сделав над собой огромное усилие, затолкала их куда-то в самый дальний уголок своей души. Она достойна не этого! Жалости достойны слабые, и к Женьке это совершенно не относится. Просто даже у очень сильных людей бывают минуты слабости, особенно, когда они выворачивают свою душу наизнанку и становятся уязвимы. Боясь спугнуть и оттолкнуть ее от себя, Виктория продолжала молча слушать, стараясь прятать свои эмоции.
   - С самого детства, как только я заявила родителям, что я не девочка Женя, а мальчик Женя, я прочувствовала на себе, что это значит, быть в семье уродом. Меня таскали к психологам, к разным врачам, пытались внушить мне, что все мои мироощущения - это чушь собачья, что это возрастное и скоро пройдет. Даже сейчас, по прошествии стольких лет, когда казалось бы уже можно понять, принять и смириться, они тщательно делают вид и пытаются обмануть себя, и меня. Я однажды подслушала разговор родителей, они до сих пор искренне считают, что мне просто не попался еще тот мужчина, который бы излечил меня от заблуждений и ... разбудил во мне женщину, - она горько усмехнулась. - Нет во мне женщины, в общепринятом смысле этого слова, нет и все! Так, что и будить там нечего. Они не понимают, что сама мысль о близости с мужчиной, для меня извращение. Я не люблю мужчин! Совершенно! Я не сплю с себе подобными и даже вообразить такого не могу. Для меня это не приемлемо. И, чтобы окончательно и бесповоротно быть в этом уверенной, я неоднократно опытным путем проверила и выяснила, что только близость с женщиной дает мне ощущение полноценной разрядки и удовлетворенности. Близость с мужчиной вызывает лишь омерзение и гадливость. Не более. При чем, мужчины были не абы какие. Я их выбирала по ряду признаков. И самый главный признак - ярко выраженная брутальность, где мужественность просто кричала о себе и, естественно, ну хоть какая-то мизерная толика влечения и сексуального интереса к ним. Теперь я понимаю, что это было всего лишь любопытство и спортивный интерес, для того, чтобы уяснить, что есть мужчины и что есть я. Некое сравнение себя с ними, и желание, опять же, понять их и приблизиться к ним. Пусть даже через неприятие и насилие над собой. Так вот, если с мужчинами все однозначно и понятно, то с женщинами такой ясности до сих пор нет.
   - Объясни, я что-то не очень понимаю. Тогда, что же тебя толкает на отношения с ними? - не выдержала Вика и задала волнующий ее вопрос.
   - Мне больно об этом говорить. Но, не сказать об этом, значит свести весь предыдущий разговор на нет, - Женя снова тяжело вздохнула и, собравшись с силами продолжала. - Такие экземпляры, как я встречаются, наверное, не редко, но воспринимаются женщинами, как какая-то экзотическая... зверушка. Что-то непонятное, возбуждающее и безумно интересное. Страшное любопытство и желание получить от жизни какие-то новые ощущения притягивают их ко мне. О, встречаются такие женщины, что я иногда умираю от смеха от их жалких потуг быть немножко лесбиянками, и которые сами не замечают насколько они смешны! Я для них просто инструмент для получения удовольствий. Были такие, которые до встречи со мной даже не представляли, что получить хороший секс и удовлетворение, можно прежде всего хорошенько познав и изучив свое собственное тело. Для некоторых было откровением, что я, не имея члена, могу довести их до такого исступления, что и мужчина не смог бы. Но, это только секс, мимолетный и не всегда приятный для меня. Это скорее развлечение, опыт, оттачивание мастерства и бесконечный поиск. Потому, что далеко не каждая из них может быть мне интересна, и я захочу ее, как мужчина хочет женщину. Я - избирательна, в силу ряда причин. Запах женщины. Для меня, запах женщины решает все.
   - Что? - изумилась Виктория. Нечто подобное она уже слышала сегодня от Сергея.
   - О, прошу тебя, не делай вид, что удивлена! Братец тоже имеет такую своеобразность, это у нас семейное, наверное. Он с такой страстью живописал тебе это сегодня, что повторяться я не хочу. Помимо внешней схожести и тонкого обоняния, общего у нас с ним больше нет. Далее идут сплошные различия. Кроме одного... Надо же было случиться тому, что именно твой запах оказался для него роковым! Запах желанной женщины преодолеет и превозможет все. Лишь бы она была рядом и источала его. Вдыхать аромат каждой клетки ее кожи и ловить его исчезающий шлейф, когда она уходит от тебя, ради этого можно пойти на все. Это насмешка судьбы! Это... божественное свинство! Так не должно быть! - громко крикнула она и отвернулась. Чтобы успокоиться, она встала и подошла к окну. - Ты была со мной откровенна, Вика, и я тоже решила быть откровенной с тобой. Все, что ты мне рассказала вчера... Это какое-то смутное осознание и понимание чего-то необычного, происходящего со мной. Оно настолько глубоко было спрятано во мне, в каком-то самом темном углу души, как память, как инстинкт, как что-то очень древнее и невостребованное столетиями, от чего со временем превратилось в какие-то дурацкие, размытые картинки. Эффект дежа вю. Не знаю зачем, почему и отчего, но они не дают мне спокойно спать, а иногда на яву, мучают меня и терзают своей бесполезностью. Я настолько устала от них с глубокого детства, когда мне снились сказочные сны про прекрасную принцессу и храброго принца, причем я была тем принцем. А в раздирающей душу от непонятных желаний юности, когда в каждой встреченной мною девочке старательно ищешь именно ту, что преследует меня ночами, то ли во снах, то ли в грезах. Сколько непонимания, насмешек, слез, обид и разочарований принесло мне это страшное, изматывающее знание. Знание, что я пришла сюда, в это тело, в этот мир за чем-то другим, специально для меня предназначенным, - ее плечи вздрагивали, и голос предательски выдавал слезы, но Виктория, закусив губу, продолжала молча сидеть, как ледяное изваяние и слушать ее исповедь. - Когда я стала старше и поняла, чего я действительно хочу, остановить меня стало невозможно. Я была в поиске. Моя жизнь преподнесла мне отличные уроки, я совершала ошибки и училась на них. Я жила, как получалось, как умела и могла. И вот сейчас, когда я уже устала ждать и надеяться на что-то, прогуливаясь однажды по лесу в этой богом забытой глуши, совершенно случайно, я увидела ту, что терзала и мучила меня. Сколько я себя помню, в этой жизни, по крайней мере, - она резким движением повернулась к Виктории и, не стесняясь своих слез, посмотрела ей прямо в глаза. - Ты и ... я. А я - вот такая. Такая! Понимаешь? У меня еще было смутное сомнение и надежда, на то, что я обманулась, как уже было не раз и не два. Господи, как я хотела быть обманутой! Но, тогда на пикнике, когда я близко подошла к тебе и почувствовала твой запах, услышала твой голос и заглянула в твои глаза, я поняла - все! Вот она! Вот! Но, какая жестокая насмешка, какая мерзость, подлость и какое разочарование - ты и мой брат? Он был первым, и приз достался победителю! - она быстрыми движениями ладоней вытерла мокрые от слез щеки, глубоко вздохнула и, продолжая смотреть на Вику, хрипло проговорила: - Я не могу изменить мир, не могу изменить людей и их мысли, я не могу изменить себя. Но, ты нужна мне!
   - Женька... - тихо прошептала Виктория и заплакала. Слезы катились по ее бледным щекам, и у нее не было сил остановиться.
   - Пожалуйста, перестань! Я прошу тебя, не плачь. Меньше всего я хочу сделать тебя несчастной и ненавидеть себя еще и за это. Не плачь, Вика! Я попыталась быть правдивой с тобой. И как любая правда, моя правда - это тоже очень больно, неприятно, пошло, противно и грязно. Правда - она такая! Я не скажу тебе больше ничего о себе и своих чувствах, не в моих правилах поступать таким образом, тем более в данных обстоятельствах. Я хочу, чтобы ты в первую очередь подумала о себе, о своей дальнейшей жизни, не принимала никаких скоропалительных решений и слушала свое сердце. Только оно поможет тебе быть счастливой! И пусть тебя ничего не останавливает, абсолютно ничего. А там... посмотрим! - она подошла к Виктории и легко прикоснулась к щеке невесомым поцелуем, грустно улыбнулась и быстрыми шагами скрылась за дверью.
  
  
  

Глава 15.

   Промокшая насквозь, грязная и опустошенная Женька вкатила мотоцикл в гараж. Вода струйками стекала с ее волос. Она поискала глазами что-нибудь более или менее чистое, чем можно было бы вытереть волосы и лицо, и взглядом наткнулась на Сергея. Он ждал ее. Еще один неприятный разговор. Что же, значит пришло время и для него.
   - Держи! - тихо сказал он и бросил ей вожделенное полотенце. Женя на лету поймала его.
   - Спасибо, - ответила она и накрыла им голову. Вытереть насухо тяжелые, сырые волосы все равно не получилось, но и так стало значительно лучше, она с удовольствием провела полотенцем по лицу и повесила его на плечо. Сергей молча смотрел на нее и ждал.
   - Я слушаю тебя, - спокойно сказала она, обращаясь к брату.
   - Нет. Это я слушаю тебя.
   - А мне нечего сказать тебе, Сережа. Совершенно нечего. Есть такие вещи, которые я не обсуждаю ни с кем, даже с тобой, потому что не считаю нужным их обнародовать преждевременно.
   - Что же. Значит, скажу я. У меня как раз много накопилось, - он тяжело вздохнул и посмотрел на сестру. - Жень, меньше всего я хотел бы разговаривать на эту тему не с братом даже, а с сестрой. Дичь неимоверная, но... Обстоятельства сложились так, что сейчас мы не брат с сестрой, а ... соперники. Нам нравится одна и та же девушка. Я буду говорить за себя - я влюбился в нее. Первый раз в своей жизни я влюбился на разрыв души и я ее не уступлю. Ни тебе, ни еще кому-нибудь, ни брату, ни черту - никому! Понимаешь?
   - Да. Я понимаю... - выдохнула она и посмотрела на него. - Я бы очень обрадовалась за тебя и пожелала счастья, если бы не одно но... Видишь ли, я тоже люблю ее. Просто люблю. И понимаю, что другого такого шанса у меня больше не будет никогда. Но, согласись, совершенно не важно уступишь ты или нет, первый шанс или последний - дело совсем не в тебе или во мне, и наших с тобой желаниях.
   - Я понимаю, Женя. Решить должна она и когда-нибудь она сделает это. Я просто хочу реально взвесить наши шансы и расставить все точки над "и".
   - А разыграть ее в карты ты не хочешь? Или может быть, бросим жребий? Или в русскую рулетку сыграем? - начала закипать Женька. - В данном случае наши шансы равны, Сережа. Мы, что на рынке и будем торговаться? А если бы я была мужчиной и была твоим младшим братом, мы что с тобой стали бы членами меряться, у кого длиннее, тот и прав? Так что ли?
   - Нет, не так! - холодным голосом произнес Сергей и смерил сестру недобрым взглядом. - Кстати, о членах. Сдается мне, что будь он у тебя, разговор уже бы давно принял совсем другой оборот.
   - Мимо, братец. Все разговоры о членах меня совершенно не трогают. И дело даже не в нем и в его функциях. Хотя, даже древние воинственные амазонки, прекрасно обходившиеся без мужчин и его величества члена, нуждались в нем для воспроизведения себе подобных. Эти его функции было бы смешно отрицать, да я и не отрицаю. Я так не могу. Признаю это. Но, преимущества его отсутствия у меня, делают секс со мной воистину безопасным! Ни какой заразы, ни каких ненужных беременностей, ни каких абортов и полное расслабление во время самого процесса, потому что все эти проблемы отпадают сами по себе. А если возникнет такая необходимость, в потомстве, разумеется, то можно поступить, как древние амазонки или воспользоваться современными научно-техническими инновациями, они в этом смысле движутся семимильными шагами, так что - это не проблема в современном мире, братец.
   - Ладно, зачтено. С потомством выяснили. А секс? Я, правда, немного не сведущ в этих ваших штучках, и судить могу только по порнофильмам...
   - Вот и не суди, да не судим, будешь! - жестко сказала Женя, перебив брата на середине фразы. - Надо хорошо знать предмет, прежде чем обсуждать его суть и нюансы. Лучше не лезь в эти дебри, Сережа. И ты, и я прекрасно знаем, что порноиндустрия иногда жжет и это бизнес, которому тоже надо находить возможности развития. Секс и порно - это совсем для малолеток, одиночек-дрочил, скрытых свингеров, вуайеристов или для импотентов. Все, хотя бы один раз в жизни его смотрели, но это кино, снятое по всем законам своего жанра. Оно будит животные инстинкты, дикое желание, оно заводит, оно дает каждому свое. Меня лично больше возбуждает этакая недосказанность, таинственность и накал чувств, какое бывает в очень хороших, качественных фильмах, при чем не порно. Сережа, не смотри порнуху, она искажает нормальные отношения и опошляет их.
   - Ты пытаешься учить меня жизни? Читаешь лекции о бизнесе? Переживаешь за мою нравственность? Или, что это? - нахмурился Сергей.
   - О, нет, конечно! Просто я пытаюсь объяснить тебе, что если чувство к любимой идет из сердца и души, то тело, естественно, откликается, и плюс видеоряд из качественной порнухи о парочке влюбленных лесби, то получается именно то, что я пытаюсь донести до тебя о сексе между девушками. Только это и больше ничего. Согласись, что это завораживает? Впрочем, когда любовью, а не сексом, занимаются и обычные пары, и геи - это тоже красиво. Просто шкала восприятия у всех разная и нравственные ценности у всех разные. Но, если им хорошо друг с другом, и они любят и любимы, что в этом пошлого? Пошло смотреть на это и комментировать, то чего не понимаешь.
   - Я не пытался этого делать, Женя. Меня интересовала совершенно... не техническая сторона вопроса, - неуверенно продолжил Сергей. Его бесило обсуждение интимной жизни сестры. Здесь он не был профи, и это незнание, а значит, слабость в своих силах, выводили его хуже некуда.
   - Я тебя услышала. Не напрягайся так, Сережа. Если немного перефразировать то, что я тебе пыталась объяснить, то это прозвучит так - как женщина, она будет счастлива и удовлетворена на двести процентов. Гарантирую! - она позволила себе легко улыбнуться и сверкнуть глазами в сторону брата. Эта полуулыбка и превосходство во взгляде уязвило Сергея до крайней степени. Он внутренне собрался, и его лицо стало холодной маской. "Пошла ты к черту! Я уничтожу тебя прямо сейчас, чтобы не видеть больше этой гадливой улыбки, сестрица!"
   - Я спал с ней и знаю, какой она бывает, когда любит. Я держал ее в своих руках, когда она испытывала именно те ощущения, которые ты пыталась мне объяснить. Так, что твои гарантии оставь пока при себе, они беспочвенны и необоснованны, - наотмашь ударил он словами, перечеркнув двумя предложениями весь бастион слов, выстроенных сестрой. Он хищно смотрел на нее и с жадностью жаждал увидеть разочарование и боль на ее бледном лице. Только железная выдержка, самодисциплина и крепкие нервы, в считанные доли секунды, спасли ее от предательского удара брата. Женька, стояла с невозмутимым видом, но то, что творилось в ее душе, знала только она. "Мерзавец! Мразь! Ненавижу тебя! Ненавижу! Терпи, ты сильная, ты сможешь стерпеть и это".
   - Мужчин так легко обмануть, особенно, когда они сами готовы обманываться. Даже у меня, когда я хотела быть убедительной, это получалось неоднократно. Так, что, прости, но это ничего еще не значит! Но тебе же важно другое. Не буду тебя дальше разочаровывать, ведь блаженство в неведение. Блаженствуй, Сережа! - нежно промурлыкала она. Она видела, как ходят желваки на его лице, как он борется сам с собой и со своими сомнениями, и испытывала при этом невыносимую радость от его боли. Хороший повод расставить все точки над "и" в их личном соперничестве, Виктория к которому, имеет весьма отдаленное отношение. Просто ее появление в их жизни больно столкнуло их лбами, и теперь уже был повод повоевать по-мужски - по-семейному никогда не получалось. По-семейному все обиды прощались, и им не придавалось значения. Они оба были недовольны друг другом, претензий и недосказанностей действительно накопилось, потому что очень они были похожи друг на друга, но и такие разные одновременно.
   - Понятно. Женщина, если захочет сделать больно, сделает это самым изуверским образом, - тихо произнес Сергей. - Считай, что это я проглотил и не поперхнулся, сестрица!
   - Мне виднее, братец! - так же тихо ответила ему Женя.
   - А тебя не смущает статус в обществе вашей, так сказать, ячейки? По первости это, конечно, возбуждает - вызов заскорузлости, сплошной романтизм и эпатаж. А дальше? Когда пройдет первый флер, и откроются глаза? Вам обеим, можно сказать, сказочно повезло, что вы дети своих родителей. Отличная база для легкой и обеспеченной жизни есть, престижное образование практически в кармане, да и приличная работа за хорошие деньги, при родительских связях, я думаю, не проблема. Наши предки внутренне готовы к чему угодно с твоей стороны, но и им будет нелегко. Придется придумывать правдоподобную легенду и ей кормить родственников, друзей, знакомых и партнеров, но до какого момента? Люди не дураки, они быстро просекут что к чему, и тогда шушуканье по углам и подозрительность вырастут, как грибы после дождя. А у отца бизнес. О Викиных родителях я даже заикаться боюсь. Марголины известны в Москве и в определенных кругах их фамилия много значит. Он военный, Женя! Причем из потомственной семьи военных. Могу себе вообразить его реакцию на подобное заявление дочери. Ты не боишься, что однажды ее отец пристрелит тебя от безысходности?
   - Я знаю, что все это не просто. Более чем не просто. Это дьявольски тяжело, но не безнадежно по итогу. Сплетни, пересуды, предположения, подозрения через какое-то время исчезнут и потом все про них забудут, если новую пищу для слухов не давать. Я думаю, что вряд ли многие из нашего окружения будут шокированы моим поступком, а папин бизнес, который достанется в конечном итоге тебе, вряд ли так пострадает от этого. Ты лукавишь, Сережа. Его дело растет и процветает совершенно не потому, что все разговоры в прессе исключительно положительны и благопристойны. О чем ты, Сережа? А родители Виктории, я думаю, не звери и не монстры. Она их единственный ребенок. Они, как положено, выдержат паузу, погневаются и простят. Ну, а если не простят сразу, то время, сам знаешь, хороший лекарь. Со временем все встанет на свои места. А сложности есть всегда и во всем. Ты думаешь, если она предпочтет тебя, у вас сложностей, проблем и прочего не будет никогда? Очень сомневаюсь, уж прости.
   - По крайней мере, она сможет смело и гордо отвечать на вопросы: " А вы замужем? А кто ваш муж? А чем он занимается? А есть ли у вас дети? А сколько? А на кого похожи - на папу или на маму?", а не нести на белом глазу придуманную легенду. В двадцать лет это сработает, в тридцать тоже, но потом вряд ли. Дама в сорок лет, никогда не состоящая в браке, не имеющая детей и отвечающая на все вопросы о своей семье уклончиво и неясно, вызывает только жалость и сочувствие. Бедняжка! Очень я сомневаюсь, что в таком возрасте захочется эпатировать публику и расписывать свое житье-бытье с себе подобной. Да люди просто бегом побегут от нее подальше, чтобы не испачкаться. Ложь! Одна сплошная ложь и вранье всю жизнь. Это будет так, если у вас не появятся, описанными тобой способами, дети. До их появления вы живете, как хотите - впариваете всем все, что угодно, люди у нас доверчивые - поверят. Но дети убьют ваш союз окончательно или сделают его невыносимым до такой степени, что вы сами разбежитесь. У нас не Амстердам. У ребенка все должно быть, как положено - мама, папа, бабушки, дедушки, тети и дяди. И плевать, что вы будете замечательными мамами, папы-то хоть какого-то завалящего нет, и не будет никогда. Значит, снова ложь и вранье. Жизнь, построенная на обмане - это, я скажу тебе, не жизнь, а идиотизм высшей пробы. Ладно, если вы только себе ее испортите, а если не только? Подумай, Женя! Крепко подумай, прежде чем обрекать любимого человека на ад при жизни! Я предполагаю, что когда-нибудь, однажды, она проснется вся в слезах и скажет, что не простит тебя никогда, потому что ты сломала ей жизнь и эта жизнь ей не в радость, а одно сплошное мучение и боль. Что ты сделаешь? Отпустишь ее в свободное плавание? С разбитым сердцем, с утраченными иллюзиями, с потерянным ориентиром в жизни, уже не такую молодую и хорошенькую, как это было раньше и с вселенской грустью в глазах? У тебя хватит духу сделать это? Отвечай, Евгения, мать твою!
   - Нет, такого я сделать не посмею,- тихо ответила Женя. Тишина, повисшая в гараже, после громких и хлестких слов Сергея, была, как на кладбище. Минута, другая... - Но, почему ты решил, что все будет именно так? - подала она, наконец, голос. - Откуда ты можешь знать, что наша жизнь сложится именно так? А твоя жизнь, наверное, как противовес, будет сказочно хороша? Только потому, что это ты? Или потому, что ты хочешь, чтобы было именно так? Я не идиотка и смотрю на жизнь реально, и понимаю, что есть оптимистичные прогнозы и есть пессимистичные. Как правило, получается нечто среднее и то, в редких случаях, когда оптимизма не хватает и человек делает все для того, чтобы плохое непременно сбылось и осуществилось. Это в природе человека ждать и готовиться к концу света. Все ждут чего-то плохого и омерзительного, и вот оно приходит. Все опускают глаза долу и восклицают: "Вот оно! Как ждали, так и вышло! Нет в жизни счастья, так зачем желать, стремиться и прилагать усилия, ведь ничего хорошего уже быть не может, как ни старайся!". А ты не допускаешь такой мысли, что с тобой, хоть ты и успешный, уверенный в себе мужчина, может случиться именно такая же ситуация, какую ты так ярко обрисовал мне? Что женщина, которую ты любил и не мог надышаться на нее, точно также в слезах заявит тебе такими же точно словами и смысл в них будет точно такой же? И плевать, что когда-то она могла гордо и независимо говорить, что она твоя жена, что у вас трое детей и все как один похожи на папу. Никто ни от чего не застрахован. Только не приплетай сюда меня и Вику! В любой семье может случиться похожая ситуация, в нормальной, в ненормальной. Это жизнь... И очень большой процент успеха зависит от того, что за женщина стоит за каждым конкретным мужчиной. Ты и сам это прекрасно знаешь, ты почувствовал в Виктории эту силу и теперь готов из кожи вон вылезти, но удержать ее возле себя. Но, тебя ждет разочарование. Не надо думать, что все в мире женщины поголовно спят и видят себя обеспеченными домохозяйками на Рублевке, и что непременно все они глупые идиотки, у которых трагедия жизни - испорченный маникюр. Если тебе нужны именно такие, можешь смело забирать их всех в кучу и жить, как принято в твоем обществе - утром жена, днем секретарша, вечером любовница, а ночью, как получиться. От таких куриц меня тошнит и выворачивает наизнанку, тебе только такие и нравились в свое время. И я, знаю, что Вика такой идиоткой не является. Понимаешь? Она другая и хочет другого. Она, может быть и поживет с тобой какое-то время, а потом сбежит от тебя, как от господина Гольдберга, потому что у вас план жизни на ближайшие пять, десять, двадцать лет расписан в органайзере и вы каждый час сверяетесь с ним, чтобы четко знать, что все идет по плану. Я даже могу рискнуть и дать тебе фору, братец! Что ж дерзай! Попробуй справиться с ней и заставить ее полюбить, то, что ей противно! Как только ты вздохнешь с облегчение, потому что тебе вдруг покажется, что все отлично и план не нарушен, она взбрыкнет, так, что мало не покажется, и только ты ее и видел, - она нагло рассмеялась ему в глаза и ее смех, раскатисто разносился под сводами гаража. - Мы с тобой не соперники, Сережа! Нет. Соперничать нам не в чем - ты это ты, я - это я, и этим сказано все. Я, дура, распиналась перед тобой битый час, а нужно-то было просто сказать - любишь ее, значит сделаешь все, чтобы она была счастлива. Вот и все! Я не буду устраивать козни против тебя, Боже упаси меня от этого, братец. А я буду лишь издалека наблюдать за тобой и ничего не буду предпринимать. А зачем? Так, что удачи тебе и не держи на меня зла. А теперь, прости. Мне и правда, уже очень давно следовало бы переодеться, - она улыбнулась ему и быстро-быстро прошла мимо, оставляя Сергея наедине со своими невеселыми мыслями.
  
  
  
  

Глава 16.

   Резко толкнув дверь ногой в свою комнату, и в бешенстве швырнув сырое полотенце на пол, Женька схватилась руками за столешницу компьютерного стола и часто-часто задышала. Она закрыла глаза.
   - Женя, что случилось? - неожиданно раздался за спиной мамин голос, от которого она вздрогнула и застонала.
   - Ничего не случилось, мама, - стараясь заглушить в себе нарастающее бешенство, тихо прорычала она, не оборачиваясь.
   - Ну, я же вижу...
   - Мама, уйди! Прошу тебя, - резко оборвала она мать на полуслове. - Слышишь! - хрипло крикнула она. - Пожалуйста, - тихо простонала она, как будто извиняясь.
   - Хорошо, как скажешь, - еле слышно прошептала Людмила Сергеевна и закрыла за собой дверь в комнату дочери.
   - Черт! Черт! Черт! - уже не сдерживаясь, громко прокричала Женя и сжатыми кулаками, от бессилия и злобы, застучала по крышке стола. Слезы душили ее. Она очень редко плакала, но сейчас сил сдерживаться не было, и она заплакала. "Мужчины не плачут, они огорчаются..." - внезапно вспомнилось ей бабушкина присказка. "То, мужчины, бабушка. А я непонятно кто. Мне и поплакать можно". Слезы обиды, злости и разочарования лились по щекам, и она даже не пыталась их остановить. Ей было слишком больно, невыносимо больно, так больно, что хотелось умереть. Она села в кресло и привычным движение нацепила наушники, и ей стало немного легче - музыка всегда помогала ей справиться со своими проблемами, и успокаивала. Она развернулась к окну и закрыла глаза, погружаясь в свой мир. "Я справлюсь... Я смогу...". Она знала о себе все, свои сильные и слабые стороны, она давно спрятала свое сердце и душу в толстый, непробиваемый панцирь, и научилась быть равнодушной, спокойной и безразличной. Уже давно она утратила иллюзии и научилась стойко сносить обиды и боль. Только сейчас ее защита дрогнула. Обнаружилось слабое, уязвимое место, которое не выдержало мощного удара. Она была не готова к нему. Никогда прежде она не испытывала такой жуткой, дикой ревности. Ревность, словно змея, заползла в трещину ее пострадавших защитных бастионов, и жалила и отравляла ядом.
   "Виктория... Она всего лишь женщина, обычная, земная и она далеко не ангел. Что же требовать от нее ангельской чистоты и непорочности? Да я и не требую, собственно. Просто то, что она была близка именно с моим братом, вызывает во мне и разочарование, и зависть, и боль, и гадливость, и омерзение, и стыд за нее и мне хочется придушить ее за это. Как она могла? Как он мог? А я, как последняя идиотка, наблюдала за ней издалека и боялась подойти, а братец - молодец! И она тоже хороша! И, когда хоть они успели? Надо полагать, в первый день знакомства. Лечь с первым встречным, после нескольких часов знакомства - вот это воспитание! Так только шлюхи себя ведут, а не приличные девушки из хороших семей. Просто удивительно! И он лапал ее, и она ему это позволяла. Трогал ее везде и прикасался к ней губами, ублюдок. А она раздвигала ноги перед ним, сука!". Женька, в бешенстве сдернула с себя наушники и швырнула их на стол. Она вскочила с места и в приступе дикой ярости, схватила со стола пустую коробку от диска и запустила ее в стену. Пластмассовая крышка разлетелась вдребезги. Блуждая взглядом по комнате и выискивая, чтобы еще схватить, она взглядом натолкнулась на свое отражение в зеркале. На ней была ее одежда! Волна брезгливости, словно судорога, пробежала по ее телу. Женька одним движением загнула влажную футболку и начала стаскивать ее через голову. Вдруг, легкий, еле уловимый запах коснулся ее ноздрей. Боже! Ее запах... Она сняла футболку и уткнулась в нее лицом, вдыхая едва слышный и понятный только ей запах. Продолжая нюхать влажную ткань и упиваясь ее ароматом, она успокаивалась и приходила в себя. "Она не ангел, нет, но черт же ее побери, пахнет она ангельски. Мой падший ангел!" Как величайшую драгоценность, бережно прижимая к себе вещь, хранящую любимый и такой зовущий аромат, она медленно опустилась в кресло. Приступ ярости отступал. "А ты святая и непорочная дева Мария. Ты жила монашкой и хранила себя для первой брачной ночи. Ой, да! И ноги не перед кем не раздвигала, и лапать себя не позволяла, и сама никого не трогала и не целовалась ни разу в жизни. Сама благопристойность и воспитанность, и нет в тебе ни одного изъяна!" - она невесело ухмыльнулась и глубоко вздохнула. "Дура бешенная! Маму расстроила и обидела. Коробку расколотила. Терпимее надо быть, Женя, и добрее!" Она снова поднесла футболку к носу и уткнулась в нее. "Господи, если ты есть! Не мучай меня больше и не терзай, пожалуйста! Не хочешь помогать - не надо, но не мешай тогда, только не мешай. А остальное, я все сделаю сама. Просто чуть-чуть удачи и везения пошли мне, а дальше все пойдет, как по нотам". Она как будто очнулась от кошмарного, вязкого сна. "Вика! Что ты делаешь со мной? Мне кажется, что я временами, теряю разум и контроль над собой. Закрою глаза, а там только ты. Живая, нежная и такая близкая" - она снова вздохнула и втянула в себя любимый запах. " Не могу больше. Иначе я сойду с ума". Она поднялась с кресла, подошла к двери и закрыла ее на ключ. Быстро пересекла комнату, и села на краешек постели, аккуратно положив на подушку Викину футболку. Она сняла с себя джинсы и бросила их на пол, она уберет их потом, не сейчас. Одним движение, она оказалась на кровати. Закрыв глаза, она облизала пальцы правой руки и легко скользнула ими в трусики. Она была возбуждена. Сильно возбуждена. Привычным движение легко прикоснулась к клитору и почувствовала невыносимое желание. Она знала свое тело, она знала свои самые чувствительные точки, она знала, в каком темпе и как надо стимулировать свой клитор, чтобы получить быструю разрядку или наоборот, медленно и нежно, с все нарастающим возбуждением, доводить себя до сумасшедшего оргазма. Сейчас ей хотелось быстро и до умопомрачения. Ее чувствительный сосок левой груди, если прикасаться к нему сначала нежно и невесомо, чертовски помогал ей получать удовольствие, а потом, когда горячая и судорожная волна, медленно накатывала на все тело, она почти грубо и сильно сжала, и сдавила свою возбужденную левую грудь, вот тогда, последовала долгожданная разрядка. Ее тело содрогалось в сладких конвульсиях освобождения и половые губы, влажные и удовлетворенные, открывались и закрывались, приглашая войти в них. Одним движение, зажав клитор между двумя пальцами, она скользнула туда, увлекая его в самую глубь себя, и сжала ноги... Она закусила губу и очень старалась не застонать громко, потому что получила полное удовлетворение и так, как ей хотелось его получить. Обессиленная, она растянулась на кровати. " Боже! Вика! Как я хочу в тебя. Как я хочу узнать твой вкус там". Она еще немного полежала, успокоилась, пока окончательно не пришла в себя. Соскочив с кровати, Женя достала из шкафа свою одежду и оделась. С сожалением взяла с подушки футболку, подняла с пола джинсы и подцепила рукой, валявшееся в углу полотенце. "Надо в подвал, в прачечную отнести. Хотя, футболку жалко" - усмехнулась она, и последний раз уткнулась в нее носом. Проходя мимо зеркала она остановилась и пристально изучила свое отражение в нем. Взяла расческу, и привычным движение расчесала, почти что сухие волнистые пряди.
   - Хороша я, хороша! Плохо лишь одета, никто замуж не берет девушку за это, - дурашливо пропела она и улыбнулась своему отражению. - Настроение нормализовалось и пациент скорее жив, чем мертв!
   Побывав в прачечной, она пошла искать маму. Совесть мучила ее, и было стыдно за свою резкость, и грубость, и хотелось загладить свою вину и получить прощение от нее. Слишком давно и часто она огорчала свою маму. Она нашла Людмилу Сергеевну на террасе, сидящей в кресле и листающей какую-то толстую, увесистую книгу.
   - Мама... - тихо позвала ее Женька. - Мамочка... - жалобно пропела она и подошла к ней. - Мам! Я - мерзавка, да?
   - Да, милая дочь, ты - мерзавка, - сдержанно проговорила она, поднимая на нее свои глаза.
   - Прости, меня, пожалуйста! У меня сегодня не самый лучший день в моей жизни и ты попала под обстрел. Извини меня. Мне, правда, очень стыдно. Ну, мама! Я больше так не буду.
   - Ох, если бы, дитя мое! Твои бы слова, да Богу в уши. У тебя последнее время, как я погляжу, каждый день не лучший. Не знаешь, как к тебе и пробраться. Того и гляди, в недобрый час попадешь. Вот сегодня видно он и пробил для меня, - проговорила Людмила Сергеевна и с укоризной взглянула на Женю.
   - Мама, прости!
   - Прощу, конечно, куда же я денусь. Только, Женька, знаешь... Как-то у меня на душе нехорошо последнее время, словно камень там висит и тянет. Что-то происходит с тобой и Сережкой, а я не знаю и извелась уже вся. Чувствует сердце материнское, что что-то не ладно у вас. Женя, скажи, что случилось? Какая вас муха укусила?
   - Да, нормально все, мам. Что ты себя накручиваешь? Вон книжечку почитай, как она называется? Не бери ты в голову.
   - Ой, Женька, ты меня совсем за дуру видно считаешь. Не накручиваю я себя. Я вижу и чувствую. Пока не появилась здесь девочка эта, все было спокойно. Вы, как сидели оба у компьютеров с лопухами своими на ушах, так и сидели. Только ради телефонных звонков из сумрака и выныривали. Если бы я вас за стол, чуть ли не силком вытаскивала, вы бы остались голодными и даже не заметили бы этого. Сколько раз, под страхом смертной казни, я выгоняла вас на речку или в лес? Не помнишь?
   - Помню, мам.
   - Зато теперь, когда появилась эта девочка...
   - У этой девочки есть имя, мама. Ее зовут Вика, ты же знаешь, - поправила ее Женька, уже предчувствуя новый серьезный разговор.
   - И вот она, Вика, появилась, и что же? Я не узнаю своих детей. Я их практически не вижу дома, их нет. Они где-то пропадают днями, вечерами, ночами, а утром спят, что из пушек не поднять. Вы шатаетесь по лесу, как...дровосеки какие-то. Я не знаю и знать не хочу, что вы там делаете, но ваши перепады настроения, уже действуют мне на нервы, Женя. У меня очень нехорошее предчувствие. Не нравится мне Виктория. Не лежит у меня к ней сердце, вот что хотите, делайте со мной. Очень красивая, милая девочка, но зря она сюда приехала. Зря! - Людмила Сергеевна слегка замялась, и было видно, что она готовится сказать, что-то важное. - Знаешь, Женя... Папа навел о ней справки. Она - бывшая жена Саши Гольдберга!
   - Знаю, мама. И, что? Ей нужно наложить на себя руки после развода с ним?
   - Господи! Ну, что ты несешь, Женька. Ты помнишь, Сережа рассказывал, что она бросила Сашку, выставив посмешищем перед всеми. Тебя это не настораживает?
   - Она изменила ему с водителем? Или с кем-то еще? Она наставляла ему рога с половиной Москвы?
   - Нет, слава Богу, нет. Но, она сбежала от него, разрушив все его планы и планы их семей. Родители, так старались устроить судьбу своих детей, а она...
   - А она, оказалась, честной. Когда она поняла, что заклинание - стерпится-слюбится, в ее случае не работает, она честно сказала ему об этом и ушла. Что она сделала не так, мама? Лучше было бы, если бы она жила с ним, как наложница, как продажная женщина, своим телом расплачиваясь за грандиозные планы и мечты своих родителей? - удивленно посмотрев на мать, произнесла Женя.
   - Ты еще слишком молода, дочь, и ничего не понимаешь в жизни, - печально проговорила Людмила Сергеевна. - Самые крепкие браки - это браки по расчету, чувства всегда очень мешают. Чувства, безусловно, дают остроту и пикантность отношениям, но больше мешают и осложняют жизнь. Здоровый расчет, ум, терпение и жизненная смекалка - вот составляющие отличного брака, а если при этом стоит вопрос слияния капиталов и престиж семей, то чувства надо выкинуть на свалку. Она совершенно забыла о том, чьей единственной дочерью является и что за человек ее отец. Женя, не смотри на меня так! Я говорю тебе очевидные факты. Она не голытьба, какая-нибудь, которая влюбляется и сломя голову выскакивает замуж за первого встречного, потому что у нее чувства. Она дочь очень влиятельного человека, причем, с глубокими еврейскими корнями. Браки в таких семьях решают только родители и чуть ли не с пеленок, подыскивают достойную партию своим чадам. А она нарушила неписанный закон, а впрочем, может быть и писанный, я не знаю всех тонкостей. Женя, она уже с рождения не принадлежала себе, а была неким инструментом, и свои чувства давно должна была бы научиться контролировать. Жила бы потом, как царствующая королева, а если бы родила дочь, то стала бы богиней. Дура она, Женька! Маленькая, своенравная дура и больше ничего! А теперь она приехала сюда и медленно сводит с ума моих детей. Ты думаешь, что я слепая и ничего не вижу? Я с ужасом заглядываю в будущее и ничего хорошего там не наблюдаю. Посмотри на себя? Подойди к зеркалу и загляни в свои глаза.
   - Мама, прошу тебя, только без заламывания рук и вскрикиваний. Что с моими глазами? Они стали красными, как у вампира? Или может, я внезапно окривела на один глаз? Что?
   - Ты влюбилась в эту... в эту... в эту дрянь! - громко и зло сказала Людмила Сергеевна, выплевывая последнее слово с особенным удовольствием. - Большего позора в нашей семье не было.
   - Начнем с того, что я всегда была позором нашей семьи, и ты прекрасно знала, что рано или поздно это произойдет, и когда-нибудь я влюблюсь.
   - Но, не в нее же, Женя! Только не в нее! Ты с ума сошла совсем, ты спятила, дочь! Я всегда закрывала глаза на твои... сексуальные эксперименты, молодость для того и существует, чтобы совершать ошибки. Но, докатиться до такого, причем за такой короткий срок, уму не постижимо. Что хоть она такое с вами делает? Приворожила, околдовала, опоила или загипнотизировала? Вы с Сережей стали абсолютно невменяемые. Он, как я поняла, страдает точно таким же недугом, что и ты - влюбился! В эту девку, в эту дрянь!
   - Мама! - крикнула Женя. - Остановись! Иначе будет поздно.
   - Поздно? Что будет поздно? Уже поздно, Женечка! Я уже опоздала и прохлопала тот момент, когда мне надо было вмешаться. Но, я сделаю это сейчас. Слушай. Я прошу тебя, дочь, я умоляю тебя, если хочешь, встану перед тобой на колени...
   - Перестань, мама! Не надо патетики в таком количестве. Говори, что ты хочешь от меня?
   - Я хочу, чтобы ты выкинула ее из головы и забыла, как страшный, кошмарный сон.
   - А, если у меня не получится сделать так, мама, что тогда? - холодно проговорила Женя, уже начиная догадываться.
   - У тебя должно получиться, дочь. Иначе, в нашей семье разыграется трагедия и все, что мы с папой, так долго и целенаправленно создавали, полетит к чертям собачьим! Понимаешь? У тебя еще есть брат, Женя. Твой брат и мой сын..
   - И наследник престола. Инструмент, для осуществления ваших грандиозных планов по слиянию капиталов и престижа семьи? Я правильно поняла? Ты предлагаешь мне, ты - моя мама, предлагаешь мне - твоей дочери, запихнуть свои чувства в задницу и дать простор для изысканий моему брату, твоему сыну? Ты серьезно предлагаешь мне сделать это, только потому, что чувства сына - наследника тебе важнее моих чувств? Я не верю своим ушам! Тебе плевать на меня. Тебе всегда было плевать на меня. Какая милая семья. Не семья - сказка. Потому что у нас, как в сказке, чем дальше, тем страшнее, мама, - горько и разочарованно проговорила Женька.
   - Дочь, прошу тебя, не утрируй. Эта жестокая мера, но вынужденная, и кто знает, может быть потом, ты будешь мне благодарна за это, Женечка. Я - женщина и прекрасно понимаю тебя...
   - Ничего ты не понимаешь, мама, и не женщина ты давно, а компьютерная программа по расчету и распределению денежных масс, с классным интерфейсом и удобная в использовании! - жестко и холодно бросила она матери. - Я тебя услышала, мама, и поняла. Можешь больше не говорить мне ничего. Ты очень коротко и ясно объяснила мне саму суть ситуэйшен. Но, раз уж у нас такой... меркантильный разговор о любви, - хрипло ухмыльнулась она. - Я буду настаивать на моральной компенсации, денежных выплатах, за принесенный ущерб и гарантиях. Да, да! Именно гарантиях!
   - Господи, о чем ты, Женя?
   - О чем? О рисках, мама! В нашем змеином гнезде, которое ты, почему-то любовно называешь, семьей, все и всегда думают о гарантиях и рисках. Я, тоже такой же, змееныш, как и мой братец-змей, и мама-змея и папа- змей... Змей-Горыныч! - зашлась она недобрым смехом. - Большой, важный змей, Змей-Горыныч! Мой отец... Так вот. Как ты думаешь, что мне скажет папа, если я сейчас пойду к нему и скажу, что я - его дочь, лесбиянка, позор его семьи, но его самая любимая любимица, умница и красавица, втрескалась по уши в соседскую девочку Вику и хочу дождаться, когда та, окончательно созреет и поймет, что я - счастье и любовь всей ее жизни, и судьбой нам предначертано жить долго и счастливо, и умереть в один день? Папа, наверное, погрустит, потоскует, взвесит все за и против, и решит, что нашему кронпринцу найти девушку, все же проще, чем маленькой принцессе, со странными наклонностями. И, потом, его маленькая принцесса, пусть и такая странная, но она его дочь, и наследница внушительной части его империи, и голова у нее где надо, и бизнес она знает хорошо, которым заправляет папа, по крайней мере, той его частью, что связана с ее наклонностями и где, она царь и бог, пока еще маленький, но с хорошими задатками. И, скажет тогда папа-змей, чтобы послала всех недовольных и брюзжащих, маленькая принцесса в задницу, и наплевала бы она на происки королевы-матери, потому, что за любое свое желание надо бороться, а не просто покупать его за деньги, потому что легко доставшееся желание, тут же теряет свою цену и становится не нужным. Так мне уже идти к папе? - спокойно спросила она и посмотрела в глаза матери. - Или мы можем и так договориться, без его вмешательства. Потому что, если отец узнает, на какие аферы пускается его жена, ради благополучия ее сына, в ущерб счастью и благополучию его любимой, но такой непутевой дочери, он устроит тебе, мама, тут же, не сходя с места, фильм ужасов в формате 5D, и может быть, ты тогда поймешь, что Сереженьке, давно пора стать мужчиной и самому решать все валящиеся на него проблемы, а не приходить вечером к маме и плакаться на тяжелую судьбу.
   - Ты жестокая, Женя! Господи, какая же ты жестокая и бесчеловечная! Нет в тебе ничего тонкого, женского и изящного. Бьешь, как молот по наковальне. Раз и все... - вздохнула Людмила Сергеевна.
   - А я никогда и не мечтала о таких женских недостатках. В поддавки я не играю. Мама, когда у тебя под голой задницей горит раскаленная сковородка, о каких тонкостях ты говоришь? Только так, а как еще-то? Так, что я надеюсь, вопрос исчерпан. Каждый из нас пусть решает свои проблемы сам и я, думаю, что иногда и такие неизящные методы очень действенны, правда, мама?
   - Женя, ты никогда не изменишься. С каждым днем ты становишься невыносимее и грубее. Ладно, дочь. Как бы там не было, я рада, что мы поговорили. И я не сержусь на тебя, впрочем, как обычно, Женька.
   - Я рада, что консенсус достигнут, мама. Ладно, я пойду. А ты что читаешь? Макиавелли, я надеюсь? - захохотала она и чмокнула Людмилу Сергеевну в щеку. - Мама, читай между строк, у Макиавелли самое главное именно там. Медичи именно там черпала вдохновение для своих коварных планов.
   - Иди, уже, иди! Казнь египетская! Исчадие ада, ты мое! - крикнула она напоследок дочери.
  
  
  

Глава 17.

  
   Сергей был мрачен. У него сложилось неприятное ощущение того, что эта пигалица, его сестрица, опять каким-то немыслимым образом, разрушила его правильные и логичные доводы, перевернув, каким-то дьявольским кульбитом, все мысли с ног на голову, и снова вышла победительницей, в их уже не первой стычке. Она всегда умела держать удар. И даже, когда он обрушил на нее сегодня такой мощный, мегатонный ударище, не подала виду, а только еще больше обозлилась и размазала его в конце разговора, даже не размазала, а уделала, натыкав мордой в его же собственные словесные испражнения. "Мы с тобой не соперники, Сережа! Нет. Соперничать нам не в чем - ты это ты, я - это я, и этим сказано все!" - как приговор, как страшный итог всего, звучало в его голове. И, опять она оказалась права. Его всегда удивляло, восхищало и бесило то упрямство, упорство и настойчивость, с каким она с детства утверждалась в этом мире. Она сама, ее поведение, и ее поступки всегда шли в разрез со всеми нормами, писанными и неписанными правилами, по которым жили все нормальные люди, вроде него, в нормальном обществе, в котором они жили оба. Но, если Сергею приходилось подстраиваться, подлаживаться, поступаться какими-то своими желаниями и амбициями, то она всегда делала так, как считала нужным. Удивительнее всего, что отец, такой твердый, даже жесткий, строгий, правильный, требовательный и ниспускающий никому ошибок и просчетов, всегда вставал на ее сторону и поддерживал ее во всех самых сумасшедших поступках. Она никогда не боялась отца и была с ним на равных, имея наглость без спроса влезать туда, куда Сергею, до поры до времени, путь был заказан - в семейный бизнес. Он очень хорошо помнил, как однажды отец, усаживаясь в служебную машину, нагруженный бумагами, которые хотел посмотреть в пути, серьезный и сосредоточенный, кивком головы прощаясь с домашними, был остановлен ее голосом:
   - Пап, а можно я с тобой поеду? Дядя Боря приглашал меня посмотреть и покопаться в новых компах. Они с дядей Вовой так интересно рассказывают про графики и тренды, как будто они живые! Мне понравилось.
   И, неприятнее всего было то, что отец, не прогнал ее и не закрыл ей рот одним взглядом, как делал это со мной, а улыбнулся и сказал:
   - А, что? Поехали. Только сбегай быстро переодеться. Я требую от всех соблюдать дресс-код, и ты должна первая подавать пример в этом. Ты же моя дочь, Евгения. Я жду тебя десять минут! - и захлопнул дверь машины. Возражать ему никто не решился. Гораздо позднее, когда Сергей, получая образование, и постоянно совершенствуя свои знания, боясь ошибиться, аккуратно применял их на практике, постепенно достигая все больших и больших высот, дождался, однажды похвальбы от отца. Она была для него бесценна. Он был его сыном, и столь высоко поставленная планка, начала медленно приближаться к нему или он дотягиваться до нее. Сергей помнил, как ему было чертовски неприятно, настороженное и какое-то выжидательное отношение сотрудников фирмы к нему. С ним они осторожничали, а Женька была для них своя в доску. Она спорила с ними, ругалась и доказывала свою правоту, с людьми, которые были гораздо старше, опытнее и были профессионалами в своем деле. Его удивляло, что все эти дяди Бори и дяди Вовы, в последствии ставшие сначала Борисом Владимировичем и Владимиром Андреевичем, в скором временем стали откликаться на Бориса и Владимира, а потом на Борю и Вовчика, в зависимости от степени накала страстей в кабинете у отца, который обращался с ними точно также, как Женька. И они терпели и позволяли. С Сергеем такого не происходило. Он не мог позволить себе и им такой фамильярности, и нарушения субординации - это было слишком неправильно, в его разложенном по полочкам мире. Его воспитывали строго, жестко и правильно, а Женька воспитанию не поддавалась, строгости и жесткости не терпела, и презирала правильных, в чем-то даже идеальных людей, называя их занудами, мозгоедами и задрочами. Вот такая она зараза, его сестрица. Но, отец любил ее до беспамятства, даже такую всю шиворот-навыворот, и не девочку, и не мальчика, а просто, как свое творение, немножко безумное и странное, но свою плоть и кровь в непонятной оболочке. Он не стыдился ее, не стеснялся и убил бы на месте всякого, кто бы посмел ее обидеть. Он холил в ней ее недостатки, пестовал ее придурь и восхищался ею, как Сергею иногда казалось, больше, чем им, своим сыном. Женька и Сергей были его дети. В этом они были равны и не равны одновременно. Они были очень похожи друг на друга - красивые, прекрасно сложенные, умные и сильные личности, но в то же время, и очень разные, как метко сказала Женька - ты это ты, я - это я, и этим сказано все, больше добавить нечего. Они всегда жили в мире, безобидно подначивая и подкусывая друг друга, как это обычно происходит у старшего брата с младшей сестрой, даже такой своеобразной, как его Женька. Они не соперничали, нет, скорее, каждый самоутверждался с оглядкой на успехи другой стороны. Так они росли, и у каждого было тайное желание - увидеть, как один из них облажается. Нормальные, спортивные отношения, если учесть, что его сестра искренне считает себя мужчиной, имея женское тело. Когда они становились взрослее и этот процесс протекал у каждого из них по-разному, и тут они были единодушны. Его друзья, подкатывавшие было к Женьке, получали хороший отлуп или наоборот допускались до тела, вопреки его заверениям о ее несостоятельности, как женщины, и долго потом удивляли его, пытаясь за ней ухаживать и строить иллюзии на ее счет. Причем она искренне шпыняла их, чем еще больше распаляла их желания, непременно, быть рядом с ней. А его девушки? Ему всегда нравились девушки утонченные, холеные, красивые и породистые. Она же называла их курицами и ляльками. Ей хватало десяти минут общения с ними, чтобы вынести вердикт: "Это точно твое! Очередная лялька, как ты и любишь" или того хуже, она начинала откровенно выискивать какую-нибудь брешь у претендентки на его сердце, и по капле впуская туда яд, выставляла ее откровенной дурой в глазах его друзей и родителей. Девушки же, с которыми она вела себя таким образом, почему-то, приходили в полнейший восторг от ее оригинальности или возбуждались не по-детски от ее равнодушия, в очередной раз оправдывая слова А.С. Пушкина: "...Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей!...". Она, как маленькая кошечка пробовала выпускать коготки и мучить бедных птичек. Но, это все были цветочки, ягодки уже созрели - появилась она, Виктория, и больно, очень больно стукнула их лбами. Сергей влюбился в нее, причем любовь накрыла его, как огромная волна на океане, мгновенно и полностью лишая возможности сопротивляться. В ней он увидел все, что так долго и безнадежно искал - утонченность, породистость и норов, красоту и холеность, ум, проницательность и какой-то внутренний стержень, без которого все выше перечисленные качества теряются и меркнут. В ней была сила океана и его непредсказуемость. Ему, такому правильному, логичному, размеренному и в высшей степени практичному молодому человеку, захотелось с всепоглощающей страстью, обладать именно ею. Ему казалось, что только тогда, когда она будет всецело принадлежать ему, он ощутит в полной мере то чувство, которое испытывал герой Леонардо ди Каприо в "Титанике", когда стоял на самом носу корабля и с вызовом кричал в никуда: "Я - Король мира!". С ней, он стал бы королем. Правильно подметила Женька, что очень большой процент успеха зависит от того, что за женщина стоит за каждым конкретным мужчиной. Она, в очередной раз оказалась права, его сестрица, черт бы ее побрал! Ну, почему, почему, это создание, младше его на восемь лет, иногда читает его, как открытую книгу, а он, ее старший брат, не может разобраться в ее чудовищных, совершенно не понятных отношениях с жизнью, из которых она, как скользкий червяк, выворачивается и выползает целенькая и с гадкой улыбкой на устах? Где справедливость, мать ее? Его горькие размышления прервал звонок мобильного. Звонил Гольдберг.
   - Вот, черт! - смачно выругался Сергей, взяв телефон. - Я совсем забыл про него. Как не кстати. Да? - бодро ответил он в трубку. - Приветствую, Александр!
   - И тебе, привет, Серега! Ну, что, ожидаешь? Пиво, водка, потанцуем? - захохотал Гольдберг в трубку. - Все в силе, я надеюсь? Отказов не принимаю, потому что все планы поменял ради этой поездки. Как дела? Как отец? Как сам-то? - он так и сыпал вопросами.
   - Все остается в силе, Саша. Ждем, ждем. Приезжай, конечно. О делах при встрече поговорим. Уговор дороже денег...
   - Если жалко их отдать! - продолжил он за Сергея и снова засмеялся. - Стало быть, жди. В субботу утречком и подкатим.
   - Мы? Это ты о себе с таким уважением или мне показалось?
   - Мы - это значит я и моя подружка. А может и тебе прихватить? Есть и хорошенькие, какие тебе нравятся. Давай, соглашайся, Серега.
   - Нет, мне ничего можешь не прихватывать.
   - Всё с собой? Да? Молодец! Меняешь женщин, как перчатки. Чувствуется хорошая школа, моя! - продолжал веселиться Гольдберг.
   - Да, уж, куда нам до тебя! Какая, по счету?
   - Да и со счету сбился уже, и считать некогда. Весь в делах. Ну, ладно, приеду - потолкуем. Есть тут пара-тройка мыслишек - перетрем в процессе. Ну, бывай, Серега. Адьос!
   - Ну, давай, давай! Знойный гишпанец, язык не сверни, полиглот хренов! - в тон ему ответил Сергей и отключил мобильный. - Черт! Черт! Вот ведь, черт, тебя побери, со всеми твоими девками и мыслишками! Ты здесь совершенно не нужен. Ну, совсем никак! Да! Все очень и очень осложняется. Более чем, - невесело закончил Сергей и крепко задумался.
  
  
  
  
  

Глава 18.

  
   - А ты не мог ему отказать? Ну, можно же было придумать какую-нибудь вескую причину или извиниться, и сказать, что планы изменились и встреча переносится на более поздний срок. А еще лучше - встретиться с ним в Москве и все детально обговорить. Сережа? Ты тормоз? Быстрые решения - это не твой конек, однозначно.
   - Ой, ну хватит! Меня извиняет, то, что я совершенно забыл про него и был не готов, в тот момент. А потом, Саша Гольдберг такой человек, который не принимает отказов и носом почувствует подвох. И я думаю, что именно сейчас, он приехал бы в любом случае.
   - Саша Гольдберг понимает, когда ему не дают очухаться, и отказывают без всяких подходов и объяснений, прямо в лоб, раз и все. Остальное он сам все додумает и сделает правильные выводы.
   - Как у тебя все просто, Женя! - язвительно подкусил ее Сергей.
   - А, что усложнять-то все? Эта ситуация не требовала глубокого, тщательного, фундаментального анализа и изучения. От тебя требовалась мгновенная реакция, смоделированная на ходу, по наитию, а ты облажался, Сережа. Ладно, что теперь-то кудахтать? Будем принимать гостя дорогого, с пассией его очередной. Господи, как вы меня все бесите, ты себе даже представить не можешь! Надоели уже до чертиков!
   - Стоп, Женька! Дай мне сказать. А, что, если он зацепился за наше приглашение, как за предлог приехать сюда, потому что знает - Вика здесь.
   - Ну, тогда... Ну, тогда, братец, я беру все свои слова обратно. Если это так, то он пропустил бы мимо ушей любой отказ. Он - игрок и едет отыгрываться. А девка, его очередная, для эффектности и антуража. Тучи начинают сгущаться, господин Воронов. Что, играем в одной команде, без обид? Или каждый сам за себя? - выжидательно смотрела на брата Женька.
   - Когда тучи начинают сгущаться, госпожа Воронова, все обиды посылаются в задницу. В вдвоем мы сильнее и будем играть в одной команде, а после финала, Женька, когда неприятель будет разгромлен и посрамлен, будем каждый за себя, впрочем, как обычно это всегда и происходит. Устроит тебя такой ответ, сестрица?
   - Абсолютно. Другого от тебя и не ожидалось. Одна голова хорошо, а две еще лучше. Быстрая реакция, неординарные решения, смелые, но оправданные риски с вдумчивостью, занудством, анализом и мозгоедством в любых ситуациях нас спасали. Так, что давай думать, брат! Времени мало.
   - Это точно... Ну, что, за работу!
  
   Александр Гольдберг захлопнул дверь своей машины и с раздражением в голосе бросил, замешкавшейся с посадкой девушке:
   - Ира! Ну, долго еще? Сколько можно копаться?
   - Сашенька, дорогой, называй меня Ирсен. Мне нравиться, когда меня зовут именно так. Ирсен, меня зовут Ирсен! Тебе так сложно это произносить? - надула губы, обиженная хорошенькая девушка, пристраивая последнюю, самую драгоценную сумку, на заднем сидении. - Я уже всё, всё...
   - Я буду называть тебя, как мне нравиться, лапочка моя. Хоть Ирой, хоть Иркой, а захочу назвать Степашкой - будешь Степашкой. Так не нравиться?
   - Ф-у-у-у! Так не нравиться.
   - Закрывай дверь да поживее. Ехать пора, не хотелось бы, выбиться из графика с твоими копошениями, - проворчал он и, как только, за Ириной захлопнусь дверь - сорвал машину с места, словно дьяволы гнались за ним. Он очень спешил. Ирочка была хороша, глупа и раздражала его своим щебетанием и чтобы не слышать ее, он включил любимый диск, совершенно не заботясь о том, как она это расценит и как отнесется к его игнорированию. Кто она для него? Да никто... Очередная красивая девочка, которая задержалась около него чуть дольше, чем другие такие же, не потому что он испытывал к ней какие-то исключительные чувства или она зацепила его чем-то, нет. Она была похожа на Вику. До оригинала она, естественно, не дотягивала, и не было в ней ничего от его Виктории, кроме какого-то едва уловимого внешнего сходства. Однажды, случайно, краем глаза увидев ее на вечеринке у друга, он почувствовал, как сердце пропустило удар, а потом с бешеной скоростью застучало в груди - бог мой, Вика? Он помнил, как рванулся к ней, через толпу веселящихся людей, но, увидев ее вблизи - разочаровался и выругал себя. Господи, как можно было так обмануться! Жалкая подделка, второсортная копия. Но, не имея возможности обладать оригиналом, он решился на этот шаг - пусть лучше она, чем бесконечная череда новых и однообразных лиц. Так, она оказалась с ним, и теперь он испытывал бешенство и раздражение гораздо чаще, чем хотелось бы. Ну, почему она - не Вика? Виктории он простил бы все - бесконечные опоздания, их дурацкие, надуманные причины, идиотскую болтовню и птичье щебетание в машине, которое он терпеть не мог. Впрочем, Вика, знала его привычки, и не в ее характере было вести себя подобным образом, она была идеальна для него во всех отношениях. Даже ее недостатки были для него продолжением ее достоинств, он любил их и старательно потакал им. Рядом с ней он испытывал комфорт, спокойствие, уверенность и гордость, а теперь вот - раздражение и бешенство. Господи, как же это угнетало! Он уверенно гнал машину и слушал любимый диск, подарок Виктории, и внутренне настраивался на долгожданную встречу с ней. Как давно он ее не видел! Он уже давно научился жить без нее, но какая-то сосущая тоска в сердце никогда не отпускала его. Все, что он делал, он делал вопреки, на злости, на обиде, на разочаровании и на зыбкой надежде, что когда-нибудь она услышит о нем, только в превосходных степенях и будет сожалеть о своем поступке. Никто и никогда не узнает, как ему было больно наступать на горло собственной лебединой песне и отпустить ее от себя, но он это сделал. Он перешагнул через себя, растоптав собственное счастье, и остался при этом таким же холодным, расчетливым Александром Гольдбергом, только более циничным, озлобленным и несчастным. Но, кого интересовало его душевное состояние? Никого. Все искали другие причины в их расставании, копались в грязном белье, придумывали нелепые слухи и сплетни, считали его деньги, его потери и жаждали, что он совершит какую-нибудь ошибку или проявит слабость и вся его, так тщательно и продуманно выстроенная империя, пошатнется и развалится вдребезги. Но, он выстоял и стал еще сильнее. Она дала ему эту силу, бросив и отвергнув его. Она была для него той точкой опоры, точкой отсчета и просто само знание того, что она есть где-то, пусть и не с ним, но есть, делало его сильным. Он долго копался в своей душе, чтобы понять, какие чувства Виктория до сих пор вызывает в нем, и единственным чувством, была признана любовь - безумная, несчастная, приносящая боль и страдания, даже не любовь, а скорее любовная зависимость. Безответная любовь. Она не имеет ничего общего с высоким, жизнеутверждающим чувством - настоящей любовью. Любовная зависимость - это абсолютный голод, жажда обладания, это аналогия наркомании, которая может затягиваться на годы, это болезнь практически неизлечимая и он ею заразился, причем прекрасно осознавая это. Бороться со своим недугом он не хотел, легкомысленно уповая на время, которое лечит. Может быть, когда-нибудь оправдается мудрое высказывание, высеченное на кольце царя Соломона, и это тоже пройдет. А, пока, он гнался, не щадя свою машину, ради мимолетной встречи с ней или скорее, летел, окрыленный надеждой на встречу с той, кто носил такое победоносное имя - Виктория. Сам он себя прекрасно понимал, а в объяснения, с другими прочими, вступать не желал и черт с ними, пусть думают, что хотят, это его болезнь и даже от нее он получит удовлетворение, пусть такое садистское и сомнительное.
   Когда она попала в аварию и была на грани жизни и смерти, он чуть с ума не сошел. Во всем случившемся он винил только себя самого и горел в таком аду, который сам устроил своей душе, который средневековой инквизиции, с ее тогдашним методиками, и не снился. Он не мог спать, не мог есть, не мог думать ни о чем, кроме гримасы отвращения на ее лице и потоков горьких слез, от бессилия и унижения, при их последней встрече. Как он ненавидел себя за это, господи, как ненавидел! Оправдать его могла только его болезнь - любовная зависимость, но и это было слабым утешением и смехотворным оправданием, если она... если вдруг...Господи, если она умрет, в чем смысл его жизни? Как он будет жить? Зачем? Он никогда не простит себя, за то, что выступил в роли спускового крючка, в механизме ее смерти. Ее отец не подпускал его близко к больнице, ничего не говорил ему, не отвечал на звонки и молча ненавидел его. А ее мать, не удосужила его даже мимолетным взглядом, когда он ждал ее во дворе их дома. Он изводил врачей, персонал, пытаясь через них узнать, хоть что-то о ней, любую информацию. И, вот однажды, они же сообщили ему, что Виктория, слава Богу, жива! Она жива. Она захотела жить и остаться в этом мире, значит, есть смысл жить и ему. Он сидел в машине и плакал от радости, благодарности и облегчения. Господь Бог сжалился над ним! Она жива! Его девочка, его радость, его жизнь. Он пускался на немыслимые ухищрения, чтобы знать о ней все: как она приходит в себя, как проходит реабилитацию, результаты ее обследований. Ей становилось лучше, она поправлялась, набиралась сил и жила. Он не мешал ей, он просто знал, что она в полном порядке и от этого ему хотелось жить самому. Может быть, когда-нибудь это пройдет...Да, возможно.
   Он, все же, встретился с ее матерью, и она пощадила его, уделив ему время для беседы. Этот разговор навсегда отпечатался в его памяти, потому что затронул самые тонкие струны, его изломанной, искореженной, но крепко залатанной, души.
   - Саша...Мальчик, мой... Сейчас я уже могу с тобой разговаривать. А раньше, прости, я не могла даже думать об этом тяжелом для меня разговоре. Я - мать и мой ребенок умирал.
   - Илана Александровна! О чем вы? Спасибо, вам, огромное, за то, что решили принять меня сейчас. Я очень ждал и...очень боялся нашей встречи. Илана Александровна... - он судорожно сглотнул и, не поднимая глаз, произнес - Простите меня, пожалуйста. Простите, за то, зло и боль, что я причинил вашей дочери. У меня нет никакого оправдания, абсолютно.
   - Ты любишь ее! Ты всегда любил ее, и тебе было достаточно только этого, ничего не прося и требуя взамен от Вики. Это разве не оправдание, Саша? Я знаю все о тебе, мой мальчик, и я прекрасно знаю Викторию. Она и ты, вы были бы великолепной парой, Саша. Все могло быть совершенно по-другому, если бы она... любила тебя, сынок. Ваш брак устроили мы с твоей матерью, собственно, зная все и не видя в этом большой проблемы. Когда девушка молода, что она может понимать в любви и знать о ней? Ничего. Ты не виноват ни в чем, Саша. Я видела, как ты ее любишь, видела, как ты смотришь на нее и твой взгляд, говорил мне гораздо больше, чем все слова вместе взятые. Я видела все. Но, я видела, что она несчастна и... молчала. Мне, казалось, что еще чуть-чуть, и она поймет и оценит тебя по достоинству, но этого не случилось. Мне так жаль, Саша! - она влажными от слез глазами посмотрела на него и продолжала. - Отпусти ее из своего сердца, сынок! Отпусти ее и прости, пожалуйста. Это мой грех! Не твой, слышишь? Мой! И только я знаю, что чувствуют матери, когда обрекают своих дочерей на подобную жизнь.
   - Илана Александровна... Мы виноваты оба. Мне было очень нелегко, поверьте, отпустить ее от себя. Я вырвал ее из своего сердца и простил, я думал, что смогу легко избавиться от нее, но это, оказалось, не так просто. В тот вечер, я был пьян и ноги сами несли меня к ней. Я не должен был видеть ее, не должен был приближаться к ней, потому что, я теряю силу и самообладание... Она действует на меня, как наркотик... Я допустил страшную ошибку, чудовищную ошибку, за которую мне нет прощения - я совсем слетел с катушек и ... я взял ее силой, Илана Александровна... - еле слышно сказал он, не поднимая головы. - Я изнасиловал Вику... Я! Я, человек, который трясся над ней, как над хрупкой, драгоценной вещью! И я поступил с ней так... Она не хотела меня, она сопротивлялась и плакала, но меня даже это не остановило. Вот почему она села в машину и ехала к вам. Я причинил ей такую боль и страдания, что она понеслась в ночь, лишь бы не переживать их снова и снова, оставаясь одна в квартире. Она ехала к вам, потому что искала защиту и утешение. А, потом, эта жуткая авария. Я виноват во всем, только я! Вот за это я прошу прощения. Я чуть не убил ее своей любовью...
   - Господи! - тихо прошептала Илана Александровна. - Боже мой! Вика не говорила мне об этом... Господи! Я не знала... Я ничего не знала... Как ты посмел? Как ты мог, так поступить с ней, Саша? - она закрыла глаза, пряча слезы. - Мой бедный ребенок... Девочка моя... Такое жестокое разочарование... - она вытерла мокрые щеки и посмотрела на него. - Что сделано, то сделано, Саша. Я думаю, что она уже справилась и с этим. То, что я услышала от тебя, я не скажу никому и ты, я надеюсь, тоже будешь молчать. Каких только сплетен не сочинили про эту аварию!? Не будем давать пищу для свежих небылиц.
   - Разумеется, - согласился Александр. - Вы можете, Илана Александровна, поступить со мной как угодно. Я заслужил это. Но, чтобы не выглядеть окончательным подлецом и мерзавцем в ваших глазах, я скажу, что в то время, когда Вика лежала в реанимации, я готов был сам сесть за руль, разогнаться и сдохнуть в аварии. Может быть, от этого вам станет легче.
   - Мне станет легче, Саша, если я услышу от тебя, что ты никогда больше не причинишь Вике, не то, что проблем и неприятностей, боже упаси тебя от этого, а малейших намеков на душевное переживание, связанное с твоей персоной. Я хочу услышать от тебя, что ты не будешь прямо или косвенно искать с ней встреч, и домогаться ее. Я не хочу тебя стращать, и пугать, но то, что я могу очень и очень осложнить тебе жизнь, мальчик мой, ты и сам прекрасно знаешь. Так, что дай мне слово, и покончим с этим неприятным разговором, - она выжидательно посмотрела на него. - Я жду. Твоего слова, данного мне, будет достаточно, чтобы я с легким сердцем отпустила тебя из этого дома, Александр Гольдберг.
   - Илана Александровна... - прошептал он. - Я не могу...
   - Что? - жестко проговорила она, глядя ему в глаза. - Я не расслышала, Саша?
   - Я могу обещать и дать слово, что я больше никогда не причиню Виктории ничего, что могло бы ей повредить или создало бы ей проблемы, любой степени сложности. Но, что за нелепость - прямо или косвенно искать с ней встреч, и домогаться ее? Что можно отнести к встречам? Мы люди одного круга и можем часто встречаться друг с другом, да мало ли где? Не порядок, Илана Александровна! Меняйте формулировку. А на счет - домогаться ее. Тоже не совсем понятно. Что можно считать домогательством. Если я, предположим, как это принято в обществе, при встрече обниму ее и поцелую - это что? Не дружеский знак внимания, а домогательства? Или, например, я ей поцелую руку, как знак восхищения? Вы будете настаивать, что это чистой воды домогательство?
   - Саша! Не умничай! Всему есть разумные пределы.
   - Так нужно уточнять, Илана Александровна! Встречи и оказание внимания, не выходящие за пределы разумного...
   - Очень обтекаемая формулировка! Совершенно не соответствует тому смыслу, что я хотела в нее вложить, Саша.
   - Все вам не нравится! Илана Александровна, я скажу просто и емко - я не сделаю ничего против воли Виктории, не причиню ей ничего плохого, правда. Я сам, словно, тоже пережил клиническую смерть и стал другим человеком.
   - Тогда, зачем, пытался юлить?
   - По привычке! - невесело усмехнулся он.
   - Береги ее, Саша! Заклинаю тебя. Крепко береги, если в тебе еще осталась, хоть капля страха за нее, как было когда-то, когда ты не знал, жива она или умрет.
   - Где она? - как стон, раздался его голос. - Скажите, мне. Я вас умоляю, Илана Александровна!
   - Нет! - жестко парировала она.
   Она не сказала ему больше ничего, но он и сам нашел следы Виктории. Он сам устроил встречу у Вороновых и теперь летел туда, чтобы просто увидеть ее и узнать, что она жива, здорова и счастлива, без него, вдали от него и не благодаря ему. Что это? Садизм чистой воды? Заболевание? Безответная любовь? И да, и нет... Все вместе, переплетенное и цветущее буйным цветом - это и есть его жизнь, которая течет и развивается вопреки, на злости, на обиде, на разочаровании и на зыбкой надежде, что когда-нибудь она услышит о нем, только в превосходных степенях и будет сожалеть о своем поступке...
  
  
  
  

Глава 19.

  
  
   Виктория не находила себе места. Ее охватило странное, гнетущее беспокойство и тревога. Бывает такое ощущение, когда все в душе всколыхнется, превратившись в хаос, и давит своей тяжестью и пугает своим беспорядком, и разбродом. Предчувствие или ожидание беды... Вот-вот должно случится что-то недоброе, скверное, но что это - совершенно непонятно, и хочется заглушить, загладить или убаюкать свой душевный страх. Он, как червяк, точил и точил ее изнутри, доставляя дискомфорт и заставляя нервничать. Слишком много всего, будоражащего ее нервы и чувства, пришлось пережить в последние дни. Одни события, стремительно накладывались на другие, которые она не успела толком осмыслить и обдумать, следом накатывали третьи, как волна за волной, принося сумятицу и переживания. Их было слишком много, а времени слишком мало. Она практически не оставалась одна, чтобы спокойно сесть и подумать. Виктория знала один-единственный выход, который подсказывала ей интуиция, древний звериный инстинкт самосохранения и ее жизненный опыт - надо исчезнуть на время - убежать, улететь, спрятаться, испариться или просто - сесть в машину и уехать на выходные в город. И, там, постараться выключить все эмоции, не ощущая давления со стороны заинтересованных сторон, детально проанализировать все, сделать правильные выводы и только тогда, прислушиваясь, исключительно, к своему сердцу, принять решение, в каком же направлении ей двигаться дальше. Кроме этого, внутреннее чутье подсказывало ей, что расставание, вызванное какими-то непреодолимыми трудностями и внезапная разлука, привязывает влюбленного человека гораздо крепче любых свиданий и словно лишает его рассудка. Уговорить тетушку уехать в город на несколько дней ей удалось легко, тем более и повод нашелся - магазины и покупки, что-то из их дачных припасов требовало срочного пополнения, нашлась и куча важных мелочей, которые просили немедленного решения. София Александровна, обладающая каким-то звериным чутьем, с напором и энтузиазмом направила свои силы на земное и суетное - со списком продуктов и важных дел укатила по своим нуждам, оставляя племяннице, возможность пребывать в эмпириях более тонких, воздушных - любовь не терпит суеты. Не просто так она, стрекоза, сбежала от котла кипящих страстей в душный, расплавленный город, пусть успокоится и подумает! Не зря же она, Соня Ртищева, все благодаря своей тонкой интуиции и жизненной опытности, позвонила Васильевне, а не ближайшим соседям, чтобы та присмотрела за домом и за скотинкой ее, докладывая по телефону обстановку во вверенных ей владениях. Очень была горда собой София Александровна и хвалила себя за предусмотрительность, и смекалку. Такую тетушку еще надо поискать!
   Между тем, действуя по наитию, Виктория, даже не догадывалась, что своим исчезновением, с одной стороны - спутала все карты и уничтожила старательно возводимые планы, а с другой - значительно облегчила жизнь и упростила неординарную ситуацию. Когда Женька, решившая предупредить Викторию о приближающемся визите и посвятить ее в план действий, утром приехала к их дому, то увидела снующую по двору Валентину Васильевну.
   - Доброе утро, Валентина Васильевна! - удивленно приветствовала ее Женя.
   - Доброе, Женечка, доброе! - весело откликнулась та.
   - А хозяева где же?
   - В город уехали. Вот уж час, как уехали, Женечка. Так, что мы с Костиком тут теперь хозяева. Сам-то на рыбалке, к вечеру заглянет, а я вот побуду тут маленько, да к себе пойду.
   - Что же это, София Александровна, нас не попросила? Мы же ближе...
   - Так у нас с ней отродясь так было. Доверяет нам она, мы уж не первый год знакомцы. А потом, Костика вся деревня боится. Знают, что он десять шкур сдерет с каждого, если случись чего. Он такой! Вот и сторожаться, не балуют. Ты, Женечка, в понедельник к вечеру приезжай, или лучше во вторник...
   - Во вторник? - удивленно проговорила Женя и загрустила. - Что же так долго? Сегодня только - только суббота началась. Суббота, воскресенье, понедельник... Три дня! - вздохнула она, с тоской представляя, как она будет жить эти три дня.
   - А ты не грусти, Женечка! Я тесто поставила, пирогов напеку, рыбник сделаю. Приезжай к нам, я тебе и с собой гостинцев дам, родителей порадуешь, - успокаивала ее на свой манер Васильевна. - А не хочешь ехать, так Костик привезет.
   - Ой, спасибо, вам, Валентина Васильевна! Там посмотрим... - скомкано поблагодарила ее Женька, заводя мотоцикл. - Спасибо и до свидания!
   - До свидания! - крикнула та, махнув рукой на прощание.
   Женя испытывала какое-то внутреннее опустошение, как будто ее ограбили, обманули или хитроумным способом выманили у нее дорогую вещь. Хотя, внутренний голос подсказывал ей, что это самый лучший вариант из всех. Лучший, безусловно, но... три дня! Для нее сейчас - это целая вечность. Но, ведь чем хорошо расставание? Тем, что есть ожидание встречи. Оно будет, с каждым днем приближать нас друг к другу, и встреча будет желанной и радостной... Все так! Но, какие долгие, тоскливые и пустые три дня! Быть без нее и развлекать ее бывшего мужа. Гаже не придумаешь!
   Она доехала до знакомой, памятной для нее поляны, и остановилась, глуша мотор. Вот здесь они целовались с Викой, здесь она сыпала ей в лицо страшные ругательства и обвинения, здесь она приоткрыла свою душу, здесь... Женя судорожно сглотнула и мотнула головой, словно отгоняя видения. Господи! Так мало времени прошло с этого момента, а кажется, промелькнула целая жизнь. Я, как будто, только-только начала просыпаться: сперва тело, нетерпеливой ломотой тянувшееся навстречу ей, а затем рассудок. Расслабленности и дремы, созерцания и осторожности, как не бывало, внутри меня зарождается сладостный, постепенно нарастающий звон, когда я думаю о ней. Когда-то, очень-очень давно, в другой жизни, мы любили друг друга - то жадно и просто, то неспешно и изощренно, но тогда наши тела были другие и смерть не страшила нас. Никто и никогда, пока он счастлив и молод, не думает о смерти, но она пришла незваной гостьей и разрушила все. Смерть есть! Женька всегда знала, что жизнь тела невозможна без жизни души - этому учила вера, этому учили строгие наставники и этому научила ее жизнь воина, каждый день, находя подтверждение этому, закрывая глаза мертвым товарищам по оружию. Но теперь, в своей новой жизни в женском слабом теле, перенеся многие тяготы и неудобства в нем, она поняла, что верно и обратное: душа без тела тоже жить не станет. По крайней мере, в этом существующем, понятном и доступном нам мире. Не будет ни воскресения, ни ангелов, ни долгожданной встречи с Богом - будет нечто совсем другое, а, может, и вовсе ничего не будет, потому что души без тела не бывает, как без тьмы не бывает света. И удивительнее всего то, что есть кто-то, кто решает каким душам дается шанс на встречу в новой жизни и в новом теле, а каким-то - нет. Поразительно то, что наши с ней заблудшие и потерявшиеся души, пусть в других телах, но вспомнили, нашли, узнали и отозвались друг другу! Неужели смешная преграда в виде ее... не мужского тела, оттолкнет Вику и разрушит чей-то божественный замысел? Женька таким смелым и широким жестом дала понять, что выбор остается за ней, за Викторией, что теперь ей становилось страшно и холодно от мысли, а вдруг, он будет сделан не в ее пользу. И, что тогда? Она упрямо стиснула зубы и вскинула голову.
   - Бог - не выдаст, свинья - не съест! Значит, будем вместе в следующей жизни. А, пока воспринимаем эту, как данность.
   Она нервно завела мотоцикл и сорвалась с места. Виктория умная девушка, не напрасно она так во время уехала. Она обратила время себе в союзники, и дала им с братом возможность остудить головы, и трезво подумать обо всем. Господи! Она еще долго продержалась под их мощнейшим натиском с двух сторон, ведь они же давили на нее без передышки, как танки. Принимать решения надо подальше от них. Она правильно сделала, что уехала. Повеселев и успокоившись, Женька быстро ехала домой, и ее мысли уже были светлее и радостнее. Загнав мотоцикл в гараж, она поднялась к себе. Ее совершенно не интересовало, приехали гости или нет, не к ней же они спешили и не она их звала. Разберутся как-нибудь и без нее. Другое беспокоило ее, смешное, досадное недоразумение - она до сих пор не знала Викин номер мобильного телефона, а ей именно сейчас захотелось услышать ее голос, просто услышать и больше ничего. Женя решительно села в кресло и открыла ноутбук, в двадцать первом веке такие вещи решались гораздо проще и легче, тем более, когда ты знаешь что, как и где надо искать.
   - Женька! Ты где? - через какое-то время услышала она голос брата. Пряча драгоценный листок с заветным номером в карман джинсов, она быстро позакрывала все окна и захлопнула бук.
   - Здесь я! Что ты кричишь? - подала она голос, поднимаясь с кресла, и быстро подошла к двери комнаты. Сергей был внизу. - Что случилось?
   - Ничего не случилось, Женя. Всего лишь приехали гости, которые хотят с тобой поздороваться. Спустись, хотя бы для приличия. А потом, наш план. Ты помнишь о нем, надеюсь?
   - Она уехала в город, Сережа. Вики здесь нет, и, слава Богу. Наш план останется не осуществленным, к счастью или к огорчению, - проинформировала она брата.
   - Уехала? Откуда ты знаешь? Ты, что была у нее?
   - Да, была. Утром. Решила предупредить о грядущих событиях, но их нет. Васильевна и Костик там теперь всем заправляют, до вторника.
   - До вторника? Их не будет до вторника? С ума сойти. Это значительно меняет дело. Но, три дня? Что ей делать в Черновецке три дня?
   - Вот уж, не знаю, Сережа. Сие мне неведомо. Так, что можешь расслабиться и получать удовольствие, видя разочарованное лицо Саши Гольдберга. Шашлыки уже скоро будут? Я совершенно готова к приему пищи.
   - Скоро будут готовы, но ты спустись, все же. До вторника? Это долго, до вторника. Черт! - пробормотал он, выходя на улицу.
   - Ага! - крикнула ему вдогонку Женя. Она взяла мобильный и вытащила бумажку из кармана. Быстро набрав номер, она с замиранием сердца стала слушать веселую музычку, заменявшую однообразные гудки. Женя закрыла дверь в комнату и подошла к окну. "Возьми трубку! Возьми! Вика, пожалуйста! - уговаривала она издалека Викторию. - Черт! Ответь мне!"
   - Да? Кто это? - раздался знакомый голос, от которого сразу стало тепло и спокойно на душе.
   - Вика, это я! - все, что могла выдавить из себя Женька.
   - Женя? - воскликнула удивленная и обрадованная Виктория. От этой радости в ее голосе, Женька мгновенно ощутила мощный приток какого-то невысказанного счастья. Она рада ее слышать и это уже не маловажно!
   - Да, это я. Прости, что звоню и достаю тебя снова, но мне так захотелось услышать твой голос...
   - Перестань, слышишь! Я рада твоему звонку. Как ты меня нашла? Насколько я помню, свой номер я тебе не давала?
   - О, да! Для людей ищущих, откроются все двери. Номер телефона я нашла в базе оператора, методом научного тыка и при помощи ловких рук. Прости, что так, но другого способа я не придумала. Я просто хочу знать, что ты в порядке и у тебя все хорошо.
   - Со мной все в порядке и у меня все хорошо, Женька, - еле слышно сказала Виктория в трубку.
   - Что? Я не расслышала, Вика! Что ты сказала? - громко крикнула Женя.
   - У меня все хорошо. Правда! В полном порядке! - чуть громче сказала Виктория. - А у вас?
   - У нас Гольдберг приехал на пикник. Так, что твой отъезд был очень кстати, Вика. Не переживай, мы с ним справимся: и накормим, и напоим, и развлечем, и домой спровадим, все как, в пятизвездочных отелях, хороший сервис ему обеспечен.
   - Совершенно не переживаю. Не зря у меня было неспокойно на душе, какое-то недоброе предчувствие. Теперь понятно! Я рада, что уехала, по крайней мере, одной проблемой меньше. Бог с ним! Надеюсь, что сложностей у вас с ним не будет. Я не держу на него зла - все что было, все уже давно прошло. Разошлись, как в море корабли, чего уж ворошить прошлое? И не хочу я про него говорить. Он выполнил свою функцию катализатора, и в какой-то мере помог мне понять саму себя. Все что произошло, было как предтеча главного события в моей жизни. Женька, как же здорово, что ты мне позвонила! Услышала тебя, и так хорошо стало, как будто радугу увидела, - засмеялась Вика. - Я приеду в понедельник вечером. Тебе что-нибудь привезти из города?
   - Да. Себя привези и больше мне ничего не надо, - тихо проговорила Женя и усмехнулась. - В понедельник вечером, говоришь? Понятненько...
   - Я тебе еще позвоню, Женя... - с какой-то странной интонацией произнесла Виктория.
   - Я буду ждать... - с грустью ответила она и закончила разговор, нажав на кнопку. Внизу послышались шаги, и раздался строгий голос мамы:
   - Евгения! Ну, это уже совсем неприлично! Они сейчас в дом будут подниматься. Ну, выйди, оторвись уже от своих занятий, дочь!
   - Иду! Иду! - закричала она и, распихивая по карманам телефон и бумажку с номером, рванулась из комнаты. Женя довольно давно была наслышана и заочно знакома с Александром Гольдбергом, и вот теперь ей представился случай познакомиться лично. Она быстро спустилась по ступенькам, пересекла холл и вышла на улицу. Шумная, говорливая компания встретилась ей прямо на лужайке у дома. "Боже! И ляльку свою притащил! Ничего себе такая лялька... - принялась она разглядывать Ирину, ловя себя на том, что где-то уже ее видела, может быть, они раньше где-то встречались. Рядом с ней стоял высокий, по-спортивному подтянутый молодой человек, загорелый, улыбчивый, темноволосый, с очень короткой стрижкой, идеально подчеркивающей большие залысины на лбу, грозящие вскоре, превратиться в настоящую доброкачественную лысину. Он шагнул к ней и широко улыбаясь, заговорил:
   - Вы - Евгения! А я - Александр Гольдберг, можно просто Саша.
   - Очень приятно, Саша. Извините, что замешкалась. Прием гостей, такое ответственное дело! - с невозмутимым видом, словно она только, что выполняла работу горничной и грузчика, а за одно и повара, проговорила Женя. Мама сделала страшные глаза, Сергей - незаметно ухмыльнулся, а отец - захохотал во весь голос.
   - Труженица наша! - весело сказал он, и приобнял дочь. - А это Ирина, познакомься.
   - Ирсен! - поправила его девушка и улыбнулась. Женя кивнула ей головой.
   - Очень приятно, Ирсен. Вы из Исландии? Или из Норвегии? Какое-то скандинавское имя...
   - Скорее, клубная кличка! - жестко выпалил Саша и невесело засмеялся. - А родом она из Бирюлево, но это не мешает ей быть Ирсен.
   - Прошу вас, проходите. Я покажу вам наш дом и вашу комнату, - стараясь сгладить неловкость, заворковала Людмила Сергеевна, жестом приглашая гостей пройти в дом. Саша, Ирсен и Сергей, на правах принимающей стороны, последовали за ней.
   - Правда, она чем-то похожа на Викторию? - невозмутимо сказал отец.
   - Что? - не сразу поняла его Женя. - Ты хочешь сказать, на Вику Марголину, нашу соседку, племянницу Софии Александровны? На нашу Викторию?
   - Да. А, что здесь другие есть? Есть какое-то отдаленное сходство, правда ведь? - настаивал он.
   - Кстати, да. Ну, только очень-очень отдаленное, папа. Ирсен, мне тоже сначала показалась знакомой, но с первого взгляда и издалека. Может быть рост, фигура и волосы. Но, в остальном, сходства с оригиналом я не нахожу. Значит, вот так он решил проблему замещения. Что же, ему можно только посочувствовать!
   - О чем ты, Женя? - удивился отец. - Сравниваешь? Бывшую жену и очередную любовницу?
   - Ага. И должна сказать, что почему-то мне вдруг стало его безумно жалко. Он вызвал бы во мне больше уважения и сочувствия, если бы гордо приехал один, и вел себя достойно. Унижать девушку, только за то, что она не Вика, это омерзительно и не по-мужски, папа. А это отдаленное сходство между ними, навевает что-то из садо-мазо. Он приехал увидеться с ней, папа. Летел сюда, как заполошный, из Москвы, а Виктории-то и нет. Уехала она в город, с тетушкой. Скажи ему, как-нибудь при случае. Нет ее! Опять она от него сбежала. Бедняга! Короче, я увидела, все что хотела, и он мне больше не интересен. Ты рассердишься на меня, если я не буду с ним больше пересекаться, ну, кроме совместных трапез, конечно?
   - Нет, не рассержусь. Есть еще мама, Сергей и я, конечно. Ты свободна от показных выказываний радушия и гостеприимства, но... Намеренно его не задевай и не обижай, он нам нужен. Пусть развлечется, отдохнет, но у меня к нему есть дело, причем выгодное, и я найду момент к нему подобраться. Договорились?
   - Да, папа. А что делать с Ирсен этой? Она тоже требует, какого-то участия с моей стороны или нет?
   - Она тебе интересна, как собеседница, как новый человек, как девушка, в конце концов?
   - Абсолютно не интересна. Ты же знаешь, я не переношу таких ... клубных девушек.
   - Ну, тогда, веди себя, как хорошо воспитанная девочка из приличной семьи. Только, чтобы не у кого, среди здесь присутствующих, не было на тебя ни обиды, ни злости. Ага? В общем, не хочешь помогать, тогда не мешай, Женя. Все, свободна!
   - Я тебя услышала, я поняла. Спасибо, папа. А шашлыки когда?
   - Имей терпение. Пойдем, поможешь мне с ними...

Глава 20.

  
  
   "Да что же мы от счастья-то своего бегаем, Алешенька! Вот же оно: направо пойдешь - женатому быть!" - вертелся у нее в голове пискляво-пронзительный голосок Любавы, невесты Алеши Поповича. Полчаса назад они с тетушкой смотрели эту сказку по кабельному телевидению, и с того момента Виктория мучилась мечтой Любавы, причем ее же интонациями. Хотя Вику всегда больше воодушевляла другая сцена, где бабуля добрым голосом расписывала все прелести замужней жизни за другим, не любимым, не желанным: вот и будешь всю жизнь от него лицо воротить и по ночам в подушку плакать, что с того? Действительно! Что с того? Только на секунду представив себе это, захочется заплакать и произнести: - Ой, не могу я без него, не могу! Люблю я его, ирода! Ой, люблю!
   Разлука и расставание всегда служат главным индикатором в яркости проявленных чувств. И стоит только мысленно спросить свою душу и сердце, к кому же они хотят вернуться, как тут же, словно лакмусовая бумажка, окрашиваясь в правильный цвет, встает перед глазами тот, кто действительно дорог и необходим, как воздух. Виктория не могла себе представить, что когда-нибудь ее будет тянуть к кому-то обратно с такой силой, как сейчас. Ей хотелось бросить все сию же секунду и уехать. Она все решила. У нее было достаточно времени, чтобы невероятное стало очевидным, таким очевидным, что яснее и быть не может. Как же медленно тянулось время... Был вечер воскресенья, длинный, тягостный и вязкий. Она не могла больше ждать. У нее закончилось терпение, и та правда, что открылась ей, рвалась наружу и требовала, требовала свободы. Вика скучала. Тоска, поселившаяся в сердце, не давала ей покоя. Это не каприз, не прихоть, нет - это как откровение, как озарение! Внезапно для себя самой, как-то вдруг, она поняла, что только с этим человеком готова прожить всю свою жизнь, во всех ее проявлениях и быть при этом счастлива. Что есть любовь? Любовь - это высшая струна Души, высшая вибрация, которая наполняет все пространство, все мироздание, все, что живет и развивается. Она поет о счастье, о великом блаженстве, о радости и о вечной жизни. Виктория любила! Любила женщину... Она никогда не была лесбиянкой и даже бисексуалкой не могла себя назвать. Ее всегда привлекали только мужчины, и она нравилась им, свободно общалась с ними, но сейчас она вдруг поняла, что любит женщину. Она любит не женщин вообще, а вот только эту одну - единственную, и сексуально ее влечет не к женщине, как таковой, а именно к конкретной, своей любимой - к Женьке. Внутреннего табу на такие отношения у нее нет, их эмоциональная привязанность уже давно существует, и все больше и больше набирает силу, так что сексуальные отношения оказываются всего лишь маленьким дополнением к тому большому чувству, которое между ними сложилось уже очень давно. Бог знает, в какой жизни. Виктория не искала себе оправдания, она была с собой честна и откровенна. Она вот такая... Она не первая и не последняя, кто, считая себя абсолютно нормальной и адекватной женщиной, предпочла любить, все же, представительницу своего пола. Все это уже было и было всегда. Можно и так сказать. Несколько столетий для короткой человеческой жизни - это почти что вечность. В средние века существовало религиозно-философское учение, считавшее однополую любовь наиболее приемлемой формой сексуальных отношений, потому что с точки зрения ее основоположников, грехом является, как раз деторождение. Эта религия, основателем которой был житель Ктезифона по имени Сураик, прозванный Мани, появилась в Персии, в III веке. Термин "лесбиянство" произошел от названия греческого острова Лесбос в Эгейском море, где родилась и жила древнегреческая поэтесса Сапфо, чьи стихи позже нередко воспринимали, как воспевание однополой любви между женщинами. Лесбиянство было широко распространено на Востоке и юге Азии, еще со времени Ассирии, Вавилона и Древней Индии. Также оно существовало и в Древнем Египте. Уже оттуда оно распространилось в Древнюю Грецию и Рим, а затем уже в Западную Европу и Америку. Золотым веком однополой любви считается Древняя Греция. Все боги греческого Олимпа, за исключением бога войны Ареса и бога подземного царства Аида, любили юношей. А любвеобильный Геракл увлекался и женщинами, и юношами. Великие философы древности - Сократ и Платон, также являлись гомосексуалистами, причем Платон видел в однополой любви, прежде всего обмен духовными ценностями. Вот, как сам Платон объясняет происхождение однополой любви: "Первоначально на земле, кроме мужчин и женщин, жили двуполые существа - андрогины, но затем боги разрезали всех людей пополам, так что каждый теперь обречен искать свою прежнюю половинку, ибо "любовью называется жажда целостности и стремление к ней". При этом мужчины, представляющие собой половинку прежнего андрогина, охочи до женщин, а женщины андрогинного происхождения - падки до мужчин. Женщины, представляющие собой половинку прежней женщины, к мужчинам не очень расположены, их привлекают другие женщины". Интересно заметить, что красота обнаженного мужского и женского тела широко представлена в древнегреческой скульптуре, в то время как в римской скульптуре, вся нагота прикрыта. И, если в Афинах однополый секс был привилегией свободных людей, то в Риме его законными объектами были только рабы и проститутки. Однополую любовь недаром называют "греческой любовью". Отношение общества к женским однополым сексуальным отношениям в разных странах Европы было различным. Если в Австрии женская однополая любовь считалась тяжёлым уголовным преступлением, то во Франции в 1881 году дамы официально получали право на посещение специальных домов терпимости для трибадии - лесбийской любви. Это было всегда! История беспощадна своей правдой и прямотой. На протяжении тысячелетий люди любили, страдали и искали счастья. Однополая любовь, во всех ее проявлениях, всегда присутствовала в жизни общества. Нет никакого "гена", "тяжелого детства", "гормона", "первого опыта", либо другого однозначного фактора, который показал бы - эти девочки станут натуралками, эта будет стопроцентной лесбиянкой, а вот эта в тридцать лет влюбится в подругу и бросит ради нее мужа. Великая Октябрьская революция жестко прервала процесс развития нетрадиционной сексуальной культуры в России. Хотя до этого момента, она имела место быть даже в патриархальной и такой святой Руси. Даже те, кто были приближены к Богу, и гордились своей непогрешимостью, не считали большим грехом прикоснуться к запретному плоду, который сами же осуждали. Большевики дико ненавидели всякую сексуальность, которая не поддавалась государственному контролю и не имела репродуктивного значения. Демографический вопрос и однополая любовь совершенно не могут сосуществовать вместе. В современном мире, путь женщины к осознанию себя лесбиянкой может происходить по самым разным и непредсказуемым траекториям. Поэтому, Викторию нисколько не смущал выбор своего пути, пусть и несколько отличный от общепринятого в обществе, но для нее он был очевиден. Она внутренне была готова к непониманию, отторжению и удивлению ее семьи, друзей, знакомых, но это ее жизнь, и только ей решать, как ее прожить и с кем. У нее хватит внутренней силы, ума, тонкости, изворотливости, осторожности и лукавства, чтобы никто и никогда не посмел унизить ее, распять ее душу и чувства. Она прекрасно осознавала, что им придется жить, как вампирам, маскируясь в реальной жизни, и соблюдать свои законы камуфляжа и наводить "тень на плетень". Что же? Где-то не любят негров, арабов, евреев... Геи и лесбиянки тоже относятся к этой категории. Может быть, когда-нибудь они выйдут из тени, наплевав на непонимание и осуждение, может быть. Виктория взяла мобильный телефон и позвонила. Она долго слушала тревожные гудки и умирала от страха: "Почему она не отвечает? Господи! Что случилось? Возьми трубку, Женя!". Она не отвечала. Вика нервно нажала на кнопку. "Что не так? Что произошло? Ладно. Позвоню позднее. В конце концов, могут быть разные моменты жизни". Она села на диван, подобрав по дороге стопку каких-то старых журналов, и начала их быстро перелистывать. Успокоившись и увлекшись процессом, и уже зачитавшись какой-то статьей из области познавательной психологии, Виктория буквально подскочила на месте, когда зазвонил телефон. Она выдохнула и взяла трубку. Звонила Женька.
   - Вика?
   Виктория, как-то вдруг растеряв свою решительность, молчала. Она так много хотела сказать Жене, хотела услышать ее, но язык, словно присох к небу. Все мысли в ее голове смешались.
   - Я люблю тебя! - выдохнула она и испугалась своей смелости.
   - Что? - растерянно переспросила Женя, боясь ошибиться и поверить своим ушам. - Что ты сказала? Повтори, Вика?
   - Я люблю тебя, Женька... - тихо прошептала она в трубку.
   - Ты любишь меня? Это правда, Вика? Ты не шутишь, ты вменяема и трезва? Если это шутка, то очень жестокая и я...
   - Я не шучу. Я трезвая, и вменяемая, наверное... Я люблю тебя, Женя! Как мне надо еще сказать, чтобы ты поверила? Я люблю тебя... - по буквам проговорила Виктория. - Я все обдумала и решила...
   - Подожди! - бесцеремонно прервала ее Женя. - Это не совсем телефонный разговор. И он требует гораздо больше времени, чтобы ты сама поняла всю серьезность сказанного, Вика.
   - Почему ты так говоришь со мной? - удивилась ее тону Вика. - Я, в здравом уме, и отдаю отчет своим словам, Женя. Поверь мне, чтобы сказать тебе эти три слова, я очень много думала, и я представляю все сложности, принятого мною решения...
   - Даже я их не представляю, в полной мере, Вика! Я! А что ты можешь представлять о том, чего не знаешь? Я скажу тебе сейчас ужасную вещь. Прости меня за нее, Виктория. Я не хочу портить и ломать тебе жизнь. Мне не нужно было давать тебе повод и вселять надежду на что-то большее, чем дружба. Я сваляла дурака, потому что эгоистично думала только о себе и своем счастье. Вика, прости меня! Прости, если сможешь... - потухшим тихим голосом проговорила Женя.
   - Я что-то ничего не понимаю, Женя. Ты пытаешься меня отшить таким образом? Почему? Что изменилось сегодня? Что произошло такого, отчего сегодня я вдруг стала не нужна? Почему ты молчишь? Почему?
   - Мне страшно, Вика... - еле слышно прошептала Женя в трубку. - Страшно начинать строить наши отношения. Мне не нужна девушка-подружка для плаканья в жилетку о неудавшейся жизни, мне не нужна партнерша для секса, мне не нужно быть куклой-марионеткой в чьих-то руках, мне не нужно жить и тяготиться такой жизнью - мне не нужно все это - у меня все это было в большом количестве, Виктория.
   - А что тебе нужно, Женя? - также тихо спросила Вика.
   - Мне нужна ... семья. Мне нужна моя вторая половинка, жена, супруга, постоянная, на всю жизнь, мне нужна любовь и понимание с ее стороны, и я хочу любить ее и быть счастливой. Вот так все банально и неинтересно.
   - А чем же я тебя не устраиваю, Женя?
   - Тем, что в нашей совместной жизни будет много подводных камней и непредвиденных осложнений, и я не хочу впутывать тебя во все это, Вика. Потому, что я тебя, действительно, люблю, - горько произнесла она. - Прости меня за это.
   - Ты все решила за меня. Потому что, считаешь, так мне будет лучше и моя дальнейшая жизнь сложиться, как в детской сказке, идеально и безупречно? И я никогда-никогда не столкнусь с проблемами, сложностями, неприятностями и избегу подводных камней, только лишь потому, что рядом со мной будешь не ты, а кто-то другой? Ты серьезно в это веришь, Женя? Я что, похожа на идиотку? - возмутилась Вика.
   - Нет, ты не похожа на идиотку, Виктория. Я пытаюсь объяснить тебе, да, наверное, плохо у меня получается. У нас, разумеется, будут проблемы, какие бывают в жизни каждой нормальной семьи и нам придется их решать, но, Вика, помимо них, нас ожидает масса проблем, очень специфичных, которые в обыкновенных семьях не происходят, их нам тоже придется решать каким-то образом, и порой не всегда легальным, так сказать. О, разумеется, если мы решим шокировать народ и выйти из сумрака, тогда проблем появиться еще на порядок больше, а это все действует угнетающе, и очень разрушительно сказывается на отношениях в таких парах. Я так не хочу, Вика! Я не хочу, чтобы твоя жизнь превратилась в ад, и ты когда-нибудь пожалела о своем поступке и решении, которое так скоропалительно приняла. Когда я говорила тебе, чтобы ты подумала прежде всего о себе, своей собственной дальнейшей жизни, о своем будущем, то я не вкладывала в эти слова никакого скрытого подтекста, подразумевающем меня. А теперь, получается, что я каким-то образом, подтолкнула тебя к принятию именно такого решения, Вика, но это же не так! - ее голос дрожал, и она пыталась, как могла, скрыть эту предательскую дрожь.
   - Я решила поступить подобным образом, Женя, только лишь потому, что я думала, исключительно, о себе, о своем будущем, своей дальнейшей жизни и четко следовала твоим словам: слушать свое собственное сердце и не смотреть ни на что. Только этим я руководствовалась, и ни чем больше. Страх и здоровая осторожность должны присутствовать в человеке, но не диктовать ему условия. Ты думаешь, мне не страшно? Страшно, безумно страшно. Я, может быть, не в полной мере осознаю все сложности нашего союза, но кто сказал, что выбери я другую жизнь, с другим партнером, этих сложностей не будет? Я была замужем и знаю, что значит быть несчастной, при всей правильности и однозначности нашего брака. Я проживала не свою жизнь - чужую. На моем месте должна была быть другая девушка, и она, скорее всего, была счастлива и любима, если бы кто-то однажды не внушил Гольдбергу мысль об исключительном счастье именно со мной. А мне, давно следовало быть сильнее, и не бояться ничего, когда речь заходила о моем будущем. Я больше не хочу быть куклой-марионеткой и слепо следовать чьим-то увещеваниям, осуществляя чьи-то грандиозные планы и не сбывшиеся мечты. Я хочу прожить свою жизнь, Женя. Я не буду торопить события и не буду торопить тебя. Произнеся фразу: "Я тебя люблю!", я просто озвучила свои чувства к тебе. Вот и все... Господи, я ничего не требую от тебя, сию секунду, а значит немедленно. Нет! Я сделала для себя грандиозное открытие и поделилась им с тобой. Ведь ты же любишь меня? Не отталкивай меня, пожалуйста, Женя! - тихо молила она. - Я не приставлю нож к твоему горлу и не накину петлю, чтобы заявить на тебя свои права. Не бойся меня. Слышишь? И не бойся своих чувств. Этот страх ... Его нам тоже внушили, как впрочем, и многое другое. Законы, догмы, заповеди - с их помощью так легко управлять умами людей. Не хочу, чтобы мной управляли, не хочу быть безответной овцой в стаде и тебе не дам. Слышишь?
   - Слышу... Вика? Спасибо тебе. Теперь мне стало спокойнее, самую малость. Раз нож и аркан мне не грозят, значит можно вздохнуть свободно! - попыталась пошутить она. - Я жду тебя. Приезжай, скорее.
   - Я скоро буду, Женя. Ничего не бойся... Пока!
   - Пока!
  
  

Глава 21.

   - Уехали? Вот незадача. А я хотел нанести визит вежливости, так сказать. Не судьба, значит. Что ж... Жаль! - стараясь скрыть разочарование в голосе, произнес Александр. - С Софией Александровной я не был знаком, хотел вот, наверстать упущенное, но видно и правду говорят, все надо делать во время. Мое время прошло окончательно и бесповоротно. И не будем сожалеть об этом, - усмехнулся он.
   - Конечно, Саша. Да и зачем тебе это? - стараясь успокоить его, произнесла Людмила Сергеевна. - София Александровна - своеобразная женщина и язычок у нее, ой какой острый! Бьет не бровь, а в глаз. Причем, совершенно не заботясь, о какой бы то ни было, субординации. Вот такая она дама, наша соседка. Так, что Саша, не переживай. Ты избавил себя от ненужных треволнений, - продолжала дипломатничать она. - А Виктория? Думаю, под стать своей тетушке. Этакая дикарка... - аккуратно продолжала она, боясь сказать лишнее.
   - Дикарка? - удивленно спросил Александр. - Интересное определение, Людмила Сергеевна. Впрочем, есть в ней что-то необузданное и шальное, как у дикой рыси. Вроде кошка, а такая опасная и непредсказуемая, что совершенно не знаешь, даст погладить себя по шерсти или вцепится в шею, неожиданно спрыгнув с ветки, когда ты стоишь к ней спиной и не ждешь ничего подобного.
   - И, что больно покусала? - вежливо спросила Женя, внимательно слушая гостя и желая продлить интересную ей беседу.
   - Больно, Женя, но не смертельно, - усмехнулся он. - У кошачьих есть один нюанс. Они, когда кусают и царапают, выделяют специфический фермент, отчего их раны долго не заживают. Так вот и мои долго затягивались, но сейчас им и след простыл.
   - А визит вежливости к означенным дамам был нужен, чтобы раны разбередить? Или новые получить от неприрученной рыси? Садо-мазо, Александр? - улыбнулась Женя, в душе жалея его и, в какой-то мере, понимая.
   - И да, и нет. Не знаю. Просто я не видел ее после аварии и после... всего, что с ней случилось, вот и решил убедиться, что с ней все в порядке. Так, что, скорее садо-мазо, Женя, - засмеялся он.
   - О, не беспокойся о ней, Саша! - промурлыкала Людмила Сергеевна, косясь на Женьку и делая ей страшные глаза. - Выглядит она великолепно, вполне здорова и счастлива. Она же молодая, сильная женщина, у нее прекрасные гены и жизненной энергии ей не занимать. С ней все в полном порядке, уверяю тебя!
   - А вы видели ее, Людмила Сергеевна?
   - Да, конечно. Мы приглашали ее на шашлыки, по-соседски, запросто. Очень милая, интересная и достойная девушка.
   - Достойная? Для чего или для кого достойная девушка, Людмила Сергеевна? - с прищуром глянул на хозяйку дома Александр, и взгляд его стал подозрителен.
   - О!... Просто такое выражение. Милая, интересная, достойная, во всех отношениях девушка. Как еще говорят о современной, образованной девушке из хорошей семьи? Культурная, воспитанная, умеет себя подать...
   - Подать? И кому она себя тут подавала в лучшем свете? - вкрадчиво переспросил он.
   - Саша, что за болезненное восприятие всего, сказанного о Виктории? Не понимаю? Она свободна, вольна в своих поступках и ей уже двадцать лет. И потом, она приехала сюда отдыхать, а на отдыхе мы все позволяем себе немножко расслабиться и общаться легко, непринужденно, по-соседски, избегая сложностей столичного этикета, - пожурила его Людмила Сергеевна.
   - Да, конечно. Извините меня.
   - Ничего, ничего. Тебе надо чаще отдыхать, Саша. Очень ты напряжен и сосредоточен. Пожалей себя!
   - Ой, Людмила Сергеевна, голубушка! Вашими бы устами... - широко улыбнулся он. - Не до отдыха. Работать надо, работать. Вот, с мужем вашим и с сыном, мы чудесно поработали на досуге, то бишь на отдыхе. Пойду их найду да собираться в обратную дорогу надо. Женя, пожалуйста, найди мне Ирину. Она после обеда загорает где-то. Поищи! Ладно?
   - Угу, - коротко произнесла Женя и поднялась с шезлонга. - Прямо щас и пойду, - она улыбнулась и медленно пошла по дорожке сада. - Ира, ты где? Ирина-а-а-а-а! - начала она поиски.
   - Что же, так скоропалительно, Саша? Вы вполне могли бы остаться до завтрашнего утра. Еще только три часа.
   - Нет, нет, Людмила Сергеевна, спасибо за приглашение. Мы и так доставили вам столько хлопот.
   - Ах, Саша! О чем ты? Я люблю принимать гостей, тем более, таких желанных, как вы.
   - Спасибо. Польщен. Вы разрешите?
   - Конечно, конечно! Ступай, Саша. Они ждут тебя в холле, - и Людмила Сергеевна махнула ему рукой в сторону дома. - А Ирину я пришлю!
   Он медленно шел по дорожке мощенной камнями, причудливой и какой-то неправильной формы, и досада мучила его. Опять она сбежала, обвела вокруг пальца, чертовка! Она всегда предугадывала его действия, интуитивно опережая его на шаг. Неужели он так предсказуем? Или предсказуем только для нее? Он не увидел ее, но узнал, что она жива, здорова и счастлива без него, вдали от него и, совершенно, не благодаря ему. Господи! Что за муки терпеть все это! В который раз он обратился к Богу с мучившим его вопросом: что это? Что это, господи? Садизм? Заболевание? Безответная любовь? Ответь мне, что это? "Все вместе, - отвечал ему в очередной раз внутренний голос, который так легко спутать с божественным, - переплетенное и цветущее буйным цветом - это все твоя жизнь, которую ты создал сам для себя, которая течет и развивается вопреки, на злости, на обиде, на разочаровании и на зыбкой надежде, что когда-нибудь она услышит о тебе, только в превосходных степенях и будет сожалеть о своем поступке...".
   Женя издалека созерцала все сборы, танцы с бубном вокруг гостей, все принятые в таких случаях правила и традиции проводов в обратную дорогу. Ей тоже пришлось поучаствовать в этом спектакле, и она внесла свою лепту, как-то: сделать ручкой, радушно улыбнуться и сказать дежурную фразу "Мы всегда вам рады! Приезжайте к нам еще!". Когда машина Гольдберга скрылась за деревьями, она облегченно вздохнула и позволила себе немного расслабиться.
   - Мам! Я пойду, искупаюсь! Слышишь, мам? Не теряй меня, я буду на речке.
   - Иди, иди, Женя. Я слышу.
  
  
   Вдоволь наплававшись и набродившись по лесу, в раздумьях, Женька решилась на один шаг, который она и хотела, и боялась сделать. Ей был нужен совет, хороший, дельный совет. Совет человека, который знал о жизни практически все и не раз вытаскивал ее из неприятностей. Была у нее одна замечательная знакомая, с которой они повстречалась года четыре назад. Звали ее странно: Гекта. Настоящее это имя или нет, Женька не знала, а Гекта смеялась и увиливала от ответа. Было Гекте тридцать пять лет, она была чертовски умна, проницательна, полна жизненного опыта и она была лесбиянкой изначально, когда в отрочестве поняла, что она из себя представляет. И вот с этого самого момента, началась у Гекты странная, страшная, бурная, но несчастливая жизнь. У нее было много в жизни всего: хорошего, плохого, она много раз влюблялась, страдала, много раз ее сердце было готово разорваться от боли и от счастья. Она жила, искала, находила и теряла, но сейчас в возрасте тридцати пяти лет, она по-прежнему была одинока, несчастна и продолжала жить под прикрытием своей легенды. Женька очень ценила ее и стопроцентно доверяла - то, что знала Гекта, знала только Гекта и больше никто. Они никогда не были любовницами, а были просто подругами, подругами по несчастью, скорее даже друзьями. Они обе обладали ярко выраженной маскулинностью. Внешне она, естественно, проявлялась у них по-разному, потому что были они разными, но и общего хватало. Они обе предпочитали такой своеобразный культ тела и духа, очень напоминающий мужской, когда посещения спортзалов, бассейна, турпоходы, сплав по рекам, увлечение альпинизмом, лыжами, происходит от внутреннего желания и меньше всего, как дань моде и  выпендреж. С детства, поощряемые заметившими их способности спортивными тренерами, они имели большие шансы попасть к серьезную секцию по плаванию или силовым видам спорта, потому что были поджарые, крепкие и выносливые - словом, далеко не кисейные тургеневские барышни, увлеченные вышиванием. Но каждая из них сделала свой выбор в профессиональном плане, не переставая лелеять в душе культ тела. Как следствие, в повседневной жизни и в быту, они также предпочитали не входить в сильный конфликт с собственными мироощущениями и телесным комфортом. Вряд ли кто-то уговорил бы их нацепить непрактичные колготки, бесчеловечное изобретение человечества - обувь на шпильках, если специально для них есть более удобная и комфортная спортивная одежда. Они обе родились такими и никогда не понимали, как можно с глубоко детства предпочитать рюшечки-кружавчики-куклы-бантики, а потом как-то вдруг стать автомехаником или компьютерным гением, равно как и капитаном футбольной команды - как-то совершенно неправдоподобно. Женя и Гекта не были классическими буч и никогда не относили себя к ним. Да и как можно четко классифицировать свою индивидуальность, опираясь на грубые стереотипы, навязанные прессой и обществом? Они обе были уверены совершенно точно, что делить и соотносить нужно не по внешнему виду, а, скорее, по душевному настрою. А в душе они предпочитали: спортивный стиль унисекс, но могли себе позволить одеться элегантно и презентабельно, были красивы и ухожены, но без кукольности и гламурности. Они стремились сделать карьеру, материально обеспечивать себя и семью, быть поддержкой для своей второй половинки, и при этом, удивительным образом сочетали женскую мягкость и мужскую твердость, кокетство и сдержанность, желание завоевать и быть завоеванными. Они постоянно мимикрировали, но никогда не переступали ту черту, которую сами же себе и провели. Можно сказать, что ничего сверхъестественного, все точно так же, как и у обыкновенных людей. С одной лишь разницей - любили они женщин. Поэтому, они были на одной волне и понимали друг друга с полуслова, но общались крайне редко, чаще по телефону, интернету или скайпу. Вот и сейчас возникла неотложная нужда в мудром совете от Гекты. Женька, настроенная на долгий и серьезный разговор, устроилась на поваленном дереве, каких много было в лесу, и взяла телефон. Гекта ответила не сразу, но когда отозвалась на звонок, радости ее не было предела. Соскучившись, она говорила и говорила о себе, но потом, словно спохватившись, начала интересоваться Женькиной жизнью.
   - Жизнь моя замечательна и разнообразна, Гекта. Впрочем, как и всегда! - звонко засмеялась она. - Я, собственно, и звоню, чтобы решить с твоей помощью, как же мне теперь поступить, чтобы не встать на очередные грабли. Ты же умная, Гекта.
   - Да! Я очень умная. И на счет граблей ты обратилась по назначению: на сколькие я наступала - теперь уж и счет им потеряла, Женька. До сих пор, наверное, потому и живу одна, что лоб ими расшибла, - грустно пошутила подруга. - Ой, да ладно! Что у тебя-то?
   - Я нашла ее... - вкрадчиво проговорила Женя.
   - С ума сойти! Кто она? Фэм?
   - Перестань, пожалуйста. Меня всегда бесила эта классификация, как будто мы не люди, а какие-то жужелицы. Что значит фэм? Она, прежде всего женщина. У нее столько сил, жажды жизни, темперамента и нерастраченной любви, что я не решусь называть ее как-то иначе. Женщина! А уж у нее хватит и обаяния, и красоты, и харизмы быть кем угодно, если тебя беспокоит внешняя сторона медали.
   - Ну, что ты кипятишься? Это жаргон, чтобы сразу было понятно, что за птица, твоя девушка. Сколько ей лет? Как зовут? Она знает про тебя все? И, как? Ну, говори же, Женька! - закричала Гекта.
   - Ты не даешь мне слова вставить. Ее зовут Виктория, она мне ровесница. Она знает обо мне все и ... в нее влюблен мой брат, Гекта, - печально проговорила Женя. - И я тоже люблю ее. Она очень умна и, скорее всего, догадалась о наших чувствах. Сейчас она уехала на несколько дней, от нас подальше, чтобы окончательно разобраться в себе. Что мне делать, Гекта? Мне так страшно. Что будет со мной, если она любит брата и выберет его? Скажи?
   - Господи, боже мой! - выдохнула Гекта. - Не нервничать и не расстраиваться, в первую очередь, это в любом случае. А во вторых, ты бойся другого. Если она выберет Сергея, то здесь ты знаешь, что делать, как это ни печально. Не ты первая, не ты последняя - справишься со временем, и лоб крепче будет, как у меня. Я помогу тебе, чем смогу, Женя. Бойся другого... Вдруг она выберет тебя и разобьет тебе сердце? Она ведь натуралка, не так ли?
   - Да, натуралка. И насколько я знаю, у нее всегда были только мужчины. Она была замужем. Тут такая запутанная история, Гекта. Я себя ощущаю настоящей душевнобольной...
   - Не переживай, у меня часто бывает такое ощущение. Ты любишь ее? - аккуратно спросила Гекта.
   - Я люблю. Понимаешь, это пришло ни как-то вдруг, а словно всплыло и материализовалось, как факт, откуда-то из глубины души. Как будто оно там всегда было, жило само по себе и пряталось, и вот появилась она. И раз! Люблю ее и никого другого не надо. Бывает такое? Как ты думаешь? - с надеждой в голосе, прошептала Женя.
   - Бывает, Женька. И счастливцы те, у кого оно бывает и ему отвечают взаимностью. Я по-хорошему тебе завидую, правда. Тебя я уже четыре года знаю, и скажу, что на моей памяти, такого с тобой еще не было. Ты влюбилась по-настоящему. Это большая редкость. Надеюсь, что она нормальная, адекватная девочка. Подумает и решит все правильно. Я бы очень хотела, чтобы она выбрала тебя и оценила, как следует, потому что другой такой, как ты, нет больше нигде. А я уж всяких перевидала, можешь поверить моему сексуальному и жизненному опыту. Скажи мне, только честно, у тебя есть шанс? Как ты сама думаешь?
   - Думаю, что шанс есть.
   - Хорошо. Предположим, что она выберет тебя. Что ты будешь делать? Нет, не правильный вопрос. Что бы сделала я, на твоем месте, уже имея за плечами опыт и хорошо зная особ такого рода? Я бы всячески убедилась, что ее решение - это не сиюминутный порыв, извращенное любопытство и желание попробовать в жизни все. Как бы я это сделала? Я бы спровоцировала ее, оттолкнув для начала. Я была бы очень осторожна и дала бы ей возможность оценить то, что она приобретет, находясь с тобой, и что потеряет, выбрав тебя. Ведь, как я понимаю, ты хочешь нормальную семью, в общепринятом понимании этого слова, партнерские отношения, а не кратковременные встречи-перепихи?
   - Ты же знаешь, Гекта. В этом мы схожи. Только семья, другие варианты отметаются напрочь. Зачем мне другое?
   - Вот и я о том же. Значит, если она кинется к тебе на шею в страстном порыве со словами "Я тебя люблю!", ты голову не теряй, а очень тихонько дай ей понять, что ты ее тоже любишь, но быть с ней не можешь, потом, не приукрашивая сообщишь, что ты ей, собственно, предлагаешь, сильно впрочем, красок не сгущая, а по существу. Потом ты должна обязательно сказать, что ты ждешь от нее и как, где, по какому принципу, вы будете с ней жить. В общем, фактически, ты ей расставляешь знаки "стоп" и смотришь на ее реакцию. Это все надо сразу обговорить и решить на берегу, а, не потом, отправившись в плавание. И все время держи ее слегка на расстоянии, если ты ей действительно нужна, она сама постарается убедить тебя, что это именно так, а не иначе. Поняла?
   - Ага! - проговорила Женя, старательно вдумываясь в слова Гекты.
   - Сама понимаешь, что такие браки и такие отношения строятся исключительно на доверии, поэтому прежде, чем жить вместе, научитесь доверять друг другу, заботиться друг о друге и лучше, по своему опыту знаю, в кругу себе подобных не вращаться совсем. Позавидуют и разрушат отношения стопроцентно! Придумайте себе легенду и бывайте там же, где бывают обычные люди, не лесби, а как себя вести в их обществе решите сами, интуитивно. Ну, что бы я еще сделала? Я бы, после того, как убедилась в серьезности ее намерений и расстановке всех точек над "и", занялась бы с ней любовью и заставила бы ее стонать, извиваться, корчиться от наслаждения, и кончать, кончать, кончать. Самый лучший аргумент из всех возможных аргументов. Вот, собственно, и все, Женя.
   - Гекта, спасибо тебе. Вот уж наговорила! Как-то очень конкретно и по-деловому у тебя все получается. Скажи, а как ты думаешь, у нас все сложится?
   - Женька, этот вопрос ты задай себе. И если ответишь утвердительно, верь, все время и всюду в свою правоту, и тогда все получится. Я хочу, чтобы ты была счастливее меня и удачливее. Мне не повезло в этой жизни ... пока, но я верю, что однажды повезет, должно повезти, потому что я жду, верю и надеюсь. Надежда - это то, ради чего живет человек, - с затаенной грустью проговорила Гекта. - Поступай честно и откровенно, чтобы она потом не упрекнула тебя ни в чем, будь осторожной и реалистичной, чтобы не вселять неосуществимых и ненужных желаний, будь самой собой и ничего не бойся. Я так хочу, чтобы ты была любима и счастлива. Ты достойна любви. Не упусти свой шанс и будь, что будет! - Гекта тяжело вздохнула, будто собираясь с силами. - А потом, Женька, что ты у меня спрашиваешь? По большому счету, я - неудачница. Все, что я наговорила тебе - это мой печальный опыт, я всю свою жизнь хотела найти понимающего и верного человека, но так и не нашла. Это все теории и горькие разочарования жизни. Не слушай никого, а поступай так, как подскажет твое сердце. Хотя... Мое сердце мне тоже подсказывало, и слушала я только его, но ты же знаешь мою печальную историю. У меня не получилось. Семь лет совместной жизни! Семь лет и... крах. Не знаю, Женька. Это все очень индивидуально и безумно сложно. Дружба и любовь отличаются лишь присутствием обоюдного влечения или полным его отсутствием. Встречаться время от времени или жить вместе семьей - это огромная разница. И потом, мы с тобой не классические буч и имеем к ним весьма отдаленное отношение, хотя что-то от них, безусловно, присутствует и в нас. Я к тому, что не известно, как все может повернуться, Женя... Но пробовать стоит. Иначе, ты проживешь пустую, глупую жизнь в ожидании чуда, которого все нет и нет, а так хочется. А потом, на старости лет, и вспомнить будет нечего, и порадоваться или погоревать будет не о чем. Да и ты уже будешь старая и никому не нужная уродка-лесбиянка, которой все будут сторониться и незаметно покручивать у виска, сомневаясь в твоей вменяемости. Бабий век не долгий - раз и отцвела! Ты сейчас в поре цветения. Цвети и пахни. И будь, что будет, Женя. Жизнь, такое говно, если ей основательно не пользоваться, правда-правда, засосет и уничтожит. Так, что пробуй, ошибайся, греши, но только живи, Женька. А как это у тебя получиться - расскажешь в глубокой старости. Вот тогда волосики растреплем - похихикаем!
   После этого разговора Женя еще долго сидела и думала. Ее размышления прервал громкий звонок Виктории. Боже! Как она испугалась! Как у нее забилось сердце, едва не выскочив из груди. Ей стало страшно. Она боялась взять трубку и услышать ее голос. Она любила Викторию, но неуверенность и страх заставляли ее трепетать. А вдруг, этот звонок разрушит ее надежды и ожидания? Вдруг, она не сумеет справиться с собой, и покажет свою слабость, и разочарование? Вдруг, этот звонок разобьет ее сердце? Как же тогда? Господи! Как много неопределенности. Гекта ни чем не помогла ей, а только еще больше внесла сумятицы и сумбура в ее душу. Как подскажет сердце... Пока оно ничего не подсказывало, а билось, как у испуганного зайца, часто и гулко. Женя поднялась и пошла домой. "Я смалодушничала. Я пошла на поводу у страха и смалодушничала. И пусть! Слишком много поставлено на кон, и мне есть что терять. Назову это осторожностью и успокоюсь на этом" - нашла она себе оправдание. Чем ближе подходила она к дому, тем больше и больше отступал страх и нерешительность. Сделав над собой усилие, Женя достала из кармана телефон и глубоко вздохнув, и также глубоко выдохнув, позвонила Виктории. "И будь, что будет! - бешено пронеслась эта мысль в ее голове, прогоняя все сомнения и домыслы. - Перед смертью не надышишься".
  
  
  
  

Глава 22.

  
  
   Она не могла уснуть. Мысли бесконечной чередой, как в котле, переваривались в ее голове. И были они одна одной страшнее и нервознее. Она выпила успокоительного, съела всю валерьянку в доме, выпила теплого молока и пересчитала всех овец, все облака, все звезды, но уснуть не могла. Ее голова жила своей собственной жизнью, совершенно не подчиняясь и не поддаваясь на уговоры хозяйки. Она включилась сама по себе, как компьютер после перезагрузки, посредине ночи ни с того, ни с сего и начала работать в режиме нон-стоп по какой-то своей новой программе, с очень плотным графиком и цикличностью. Чувствуя себя совершенно разбитой, уставшей и нежизнеспособной сопротивляться своим собственным мыслям, Женя с обреченностью подчинилась им. "Горе от ума" написал Грибоедов, кажется? Так вот, он стопроцентно оказался прав. От него все горе. Сколько можно толочь одно и то же, подвергать сомнению и снова толочь, анализировать, ставить моменты выбора и толочь, толочь, толочь... Бесконечно долго. Развитой, аналитический мозг современного образованного человека - это страшное оружие уничтожения сна и нервных клеток этого же человека. Мозг живет автономной жизнью, иногда совершенно мешая своему хозяину расслабиться и уснуть. Мысли, мысли, мысли... Она думала о Гекте, о ее неудавшейся пока жизни, о Виктории, о себе. И с каждым разом ей становилось страшнее и непонятнее. Если бы кто-то сказал ей однажды, что она - Женька, будет сомневаться и нервничать, и не спать ночь напролет, находясь в полушаге от исполнения своего самого заветного желания, то она бы рассмеялась в лицо мерзавцу. Но вот сейчас ей было не до смеха. Она боялась дать волю чувствам и подчиниться только им. Сколько раз она бросалась безоглядно, как в омут с головой, в то что ей казалось любовью и с легкостью доверчивого мотылька, обжигала нежные крылышки. Кто обжегся на молоке - дует на воду. Сейчас она пыталась быть рассудочной и рациональной. Но разве возможно такое? Любовь, страсть и разум - плохие союзники. Желание и страх боролись между собой, будоражили чувствами и ощущениями. Она снова и снова думала о несчастном опыте Гекты. Казалось бы, зачем думать об этом? Еще Лев Николаевич Толстой утверждал, что все счастливые семьи счастливы одинаково, а каждая несчастная семья несчастна по-своему. Но, сказано это было про нормальные, традиционные семьи, и мерить совместную жизнь двух женщин этими мерками невозможно. Здесь про счастье все понятно и про его отсутствие тоже, но осложнения, как правило, бывают настолько своеобразные, каких в классической семье, быть просто не может. По статистике, большинство лесбийских пар, живущих в долгих моногамных отношениях, сталкиваются с такой проблемой, как потеря сексуального интереса друг другу. После ряда исследований, а Женька специально изучала этот вопрос, большинство ученых согласились с тем фактом, что как только женщина, вне зависимости от ориентации, вступает в надежные и постоянные отношения, ее половое влечение значительно снижается. Срабатывают механизмы эволюции - самка нашла самца, другие самцы для нее перестают существовать, она меняет статус полового партнера на статус матери и хранительницы очага. Либидо же мужчины не зависит от протяженности брака. С точки зрения выживания вида все очень логично. Поэтому, если в продолжительных гетеросексуальных браках инициатором сексуальных отношений выступает мужчина, то в лесбийской семье инициатива принадлежит более темпераментной партнерше. Особенности физиологии женщин таковы, что при отсутствии сексуальной активности либидо женщины затухает. То есть, чем дольше у женщины нет сексуальных контактов, тем меньше ей хочется в них вступать. Психология женщин такова, что зачастую секс не является для женщин приоритетом, особенно для тех, которые уже находятся в долгих надежных отношениях. Это как раз понятно и логично. Ну, не может быть все время медовый месяц, негритянские страсти и сумасшедшее желание. Привычка, время и реалии жизни дают о себе знать. В женских парах любовь не теряет своей актуальности даже при отсутствии этого самого вожделенного секса. Гетеросексуальные мужчины и партнеры-геи при его отсутствии в семье склонны искать сексуальных партеров на стороне. Лесбиянки же могут выстраивать свои отношения, основываясь на общности интересов, привязанности, эмоциональном интересе друг к другу. Секс теряет свою значимость, перестает быть чем-то необходимым и может оказаться оттесненным на обочину совместной жизни. А если секс никому не нужен, он просто-напросто исчезнет. Главное не пропустить этот момент и быть готовыми освежить свои отношения. Способов существует множество, в секс-шопах ассортимент интересен и многообразен. Измены? Кто-то считает, что они необходимы, кто-то придерживается другого мнения, но, как правило, каждый решает сам, как поступать. Нет в семейной жизни готовых рецептов, каждый сам себе режиссер, и сценарии у всех разные, но новых нет - все уже зачитаны до дыр. Долгие семилетние отношения Гекты закончились благодаря измене партнерши. Случилось так, что она, будучи старше своей второй половинки, добровольно заняла "материнскую" позицию - воспитывала, утешала, вытирала сопли, ругала, жалела. Она стала сильной, заботливой, доброй мамой, переместив свою возлюбленную на роль "ребенка", которого надо постоянно поддерживать, хвалить, умиляться ее слабостям, баловать. Какой уж тут секс... Это уже инцест. Ну не спят нормальные матери с детьми! И все эти годы они вели бесконечную войну на уничтожение, используя тактику выжженной земли. Ревность, эгоизм, истерики, скандалы, заламывание рук, сцены, слезы, эмоции... И однажды случилось то, что Гекта простить не смогла. Ее предали. Не смотря на свою любовь, она не смогла смириться с изменой и они расстались. Многие лесбийские пары рушатся именно из-за этого. Даже после семи лет семейной жизни. Статистика упрямая вещь и жестокая. Женька с ужасом узнала, что после года совместной жизни, подчеркиваю совместной жизни, а не просто свиданий и запланированного времяпрепровождения, почти половина таких пар распадаются. Интимная близость требует участия двух человек, двух независимых личностей со своими эмоциями, мыслями, интересами и потребностями. В лесбийских парах партнеры часто оказываются зациклены друг на друге: они не живут совместную жизнь бок о бок, они живут одну жизнь на двоих. Со временем партнеры начинают воспринимать друг друга не как двух отдельных интересных друг другу индивидуумов, а как некий единый организм  испытывать влечение, к которому как-то... противоестественно, что ли. Не менее важной причиной снижения либидо ученые называют возросшие темпы жизни и большую социальную активность женщины. Современная  лесбиянка - это активно работающая женщина, свободного времени у нее мало. Все мы подвержены стрессам и усталости. Особенно женщины. Быть женщиной вообще тяжело, и никто кроме их самих не знает насколько. Но в современном обществе, чтобы труд женщины был оценен и достойно оплачен, ей приходиться работать и доказывать свой профессионализм в разы больше, чем мужчине. Поэтому она подвержена высокому риску синдрома постоянной усталости, нервозности и постепенной утратой половой активности. Со временем теряются четкие рамки ее мироощущения, постепенно превращая женщину-лесбиянку в бесполое существо, в средний род. А кому хочется быть средним родом? Вряд ли найдутся добровольные охотники. Любовная лодка разбивается еще и о быт. Когда вместе живут мужчина и женщина, ей даже в голову не придет делить до абсурдности домашние обязанности с партнером. Она берет на себя традиционно всю работу по дому, что относиться к категории женской. И не жужжит. Со временем и опытом, очень непринужденно, используя ум и хитрость, манипулирует мужем, облегчая в какой-то мере свою жизнь хозяйки дома. Но когда вместе живут две женщины, если у них не хватит терпения, понимания, ума и выдержки, получается не жизнь, а каторга. Соперничество - не соперничество, зависть - не зависть, странное противопоставление друг другу, желание спихнуть все на плечи партнерши и контролировать ее действия, при этом сожалеть, что именно она бы сделала все гораздо лучше - в общем, не понятно. Если не хватает любви, уважения друг к другу и ума, то получается, как в поговорке: двум хозяйкам на кухне не место. Только в данном случае оказывается, что не только на кухне. Сложно все это. А женская физиология? Только очень романтично настроенные и влюбленные молодые люди наивно полагают до поры до времени, что именно у его королевы нет ног и вообще она неземное создание. Совместно проведенные ночи чреваты совместными утрами, которые постепенно открывают тайны и выявляют милые женские ухищрения во всей красе. Совместная семейная жизнь беспощадно срывает все покровы и предъявляет все в истинном свете. Мужчина наконец-то узнает, что есть такое досадное недоразумение, сводящее его с ума, и называется оно ПМС. До сего момента он догадывался, а может быть, и знал, что такое случается, но теперь он всей шкурой прочувствовал на себе приближение конца света в отдельно взятой семье. Пережив это пару-тройку раз, он смиряется с тем, что в эти дни лучше не трогать разъяренного зверя, и делать или не делать все, что тебе говорят или не говорят. А вот женщины знают о себе и себе подобных все. Поэтому им в каком-то смысле легче - они открыты друг перед другом. Но! В семье лесбиянок все значительно сложнее, ведь они обе страдают этим, так сказать, заболеванием. При чем, как выяснили ученые, в силу разных непонятных причин, менструальные циклы двух женщин начинают подстраиваться, а затем совпадать и все это действо происходит одновременно у обеих, как правило, ну плюс-минус несколько дней разницы. Не одна бешеная ведьма, а целых две! Накал страстей, эмоции зашкаливают, ссоры на пустом месте, мерзкая ругань, потоки слез, необоснованная дикая злоба ко всем и бесконечная жалость к себе любимой. Выжившим ставят памятник при жизни. А жизнь обходиться одинаково жестоко со всеми, кто нарушает ее законы. Какая бы не была лесбиянка, чтобы о себе не думала, но в ней в любом случае присутствует традиционное женское мировоззрение и отсутствует полноценное мужское. Она в любом случае, пусть даже отрицая это, остается женщиной, неся в себе эту женскую энергию. Даже энергия ян может функционировать только в сотрудничестве с инь, инь может расти только в присутствии ян. Это знают все. Никто еще не объяснил природу вещей таким простым и понятным образом. Женская и мужская энергия... Наша вселенная все время изменяется, что обусловлено вечным течением энергий инъ и ян. Самой сутью обмена инь - ян является циклическое чередование дня и ночи. Благодаря этому циклическому течению энергии, или дыханию небес, и может расти все живое. Там, где есть только день и нет ночи, все будет сожжено; или там, где есть только ночь и нет дня, не у чего не будет сил расти. Являясь живыми существами, люди также подчиняются законам обмена инъ и ян. Человеческое существо может быть счастливым, если оно существует в гармонии с законами жизни. Если человек нарушает закон обмена инь и ян, запрещая общение энергий инъ и ян в сексе, то энергия не будет течь в тело. Жизненная сила будет медленно застаиваться и вытекать. Жизнь превратится в долгое скольжение в депрессию, перемежаемое спазмами рабского подчинения страстям. Ужаснее быть не может! Но это правда. Кричащая, бьющая фонтаном, извергающаяся во всю мощь женская энергия не находит скалы, о которую разбиваются все ее грозные волны, утихомиривая и уравновешивая пространство. Она напротив, натыкается на такую же стену бурных эмоций, которые не гасят ее, а питают и распаляют до разрушительных масштабов. Настоящее стихийное бедствие. Катаклизм эмоций и чувств. Театр военных действий в одной отдельно взятой семье, состоящих из двух женщин. Перспектива мало радующая, но она неизбежна. Не может быть по-другому, по крайней мере, нас приучили к тому, что не может. По-другому - это когда мужчина и женщина, два противоположных начала, поддерживающих друг друга и одновременно отрицающих, борющихся друг с другом. Эти начала поддерживают друг друга, потому что существуют во вселенной вместе, придавая друг другу силу - одна половина попеременно опирается на другую. Одна половина, одна противоположность, существует только потому, что существует другая - это как одна сторона монеты существует только потому, что существует другая. В этом смысле они стремятся к единству, и они едины. Они ослабляют друг друга, потому что все-таки существуют раздельно, они - разные на явленном плане и между ними всегда идет борьба. Эта борьба имеет результатом то, что одно из начал попеременно берет верх над другим. Вселенная существует и развивается благодаря единству - любви - и разделенности - борьбе - этих начал. Но разве невозможно применить эту модель в союзе двух женщин, где одна имеет явно мужской путь, а другая явно женский? А почему бы и нет! Под лежачий камень и вода не течет. Как там сказала Гекта? "Пробуй, ошибайся, греши, но только живи, Женька!" И она права. Жизнь - это действие, это движение, это стремление и постоянная борьба. И хватит уже думать об этом, одних мыслей мало, необходимы действия. И самым логичным действием сейчас будет попытаться уснуть...
   Наверное, она все же уснула или скорее забылась в больном, коротком сне. А теперь - очнулась. Не проснулась, а именно очнулась, потому что иначе такое пробуждение не назвать. Давнее и хорошо забытое ощущение, словно по тебе проехал танк, тут же пришло на ум.
   - Господи! Как же я хочу спать... - устало зевая, невнятно пробормотала Женя. - Моя больная голова, ты меня скоро доконаешь. Надо встать. Надо.
   Она честно пыталась подняться, но сил не находилось, и желание все слабее и слабее пульсировало в ее голове, пока окончательно не исчезло. Она провалилась в глубокий сон, и поднять ее с постели в этот момент было невозможно, даже под страхом смертной казни.
  
  
  

Глава 23.

  
   Они вернулись на дачу позднее, чем рассчитывала Вика. Пока они разбирали покупки, кормили Прошку и Пушка, поливали цветы - времени прошло еще больше. Ей со страшной силой хотелось увидеть Женьку, но она гнала эту мысль прочь. Нельзя быть такой назойливой и нетерпеливой. Всему свое время. Она боялась напугать ее своими чувствами и оттолкнуть от себя. Ее звонок, и странный, очень настороженный разговор, натолкнули Вику на подобные ощущения. Страх и неуверенность сквозили в каждом слове Жени. Она была растеряна и сомневалась в истинности чувств Виктории. Вика не осуждала ее за это, хотя где-то в глубине души, обида оставила свой мимолетный едкий след. Сама же она ни в чем не сомневалась. Она не просто знала, что они будут вместе - она видела, что они будут вместе. Она видела свое будущее сегодня утром, словно грезила наяву. Утром, поднимаясь с постели, то ли от резкого движения, то ли от духоты, с ней снова приключился ее очередной странный приступ. В глазах потемнело, голова закружилась и, предвидя, что последует дальше, Вика опустилась на кровать. Она провалилась в пустоту, как в облако. "Смотри, смотри! - требовал знакомый голос. - Вот она, а вот ты - вы вместе! Внешняя оболочка скрывает то, что так долго искалось. Пусть она не смущает тебя. К тому же, не так уж она и плоха, чтобы не пожелать быть с ней рядом. Смотри, Виктория!" Вика увидела себя и Женьку. Но они были старше, чем сейчас. Они стояли, обнявшись, и были такими счастливыми. Их улыбки озаряли все вокруг. Они светились. Женя нежно шептала ей в самое ухо.
   - У нашего мальчика будут твои русалочьи глаза и ямочки на щеках, как у меня были в детстве. У него будет мягкий беззубый рот, которым он будет присасываться к твоей груди, с той наивной требовательностью, какой не бывает ни у одной, даже самой трепетной любовницы. Маленькие пухлые  сильные ручки, будут цепляться за волосы - ведь волосы, это так интересно, особенно, если они такие мягкие и кудрявые, как у тебя. Он будет громко и требовательно реветь, если проголодается, и умиротворенно засыпать, наевшись. Будет дрыгать ножками, особенно, если пощекотать пятку и так лучезарно улыбаться нам в ответ, что все сокровища мира померкнут по сравнению с его улыбкой. Наш малыш, Вика... Наш мальчик.
   Они посмотрели друг другу в глаза и поняли без слов, все, что чувствовала каждая из них в этот момент.
   - Я знаю, он поможет мне прожить ту жизнь, какой я была лишена. Это будет единственный мужчина, которого я смогу полюбить и быть счастлива. К нему у меня не будет ни зависти, ни ненависти, ни ревности. Через него я окончательно смогу смириться с собой и полюбить мужчин. Он будет особенный, наш мальчик!..."
   Они будут вместе и будут счастливы. Пройдут через тернии и прикоснутся к звездам, потому что путь их будет сложен и извилист. Теперь она знала это, как и то, что их любовь будет вечной. Тоненькой, едва заметной ниточкой, она протянется через столетия, меняя тела, меняя времена и культуры, но она будет жить, потому что нет ничего в мире вечного, кроме любви. Их души всегда найдут друг друга и воссоединятся снова и снова, потому что другого не дано. Вечная любовь и вечный ее поиск... Будь спокоен и знай, что ты Господь!
   Виктория была спокойна. Она знала, что рано или поздно все решится. Ей оставалось только ждать, потому что во всем остальном она была уверенна.
  
   Женька проснулась, как от толчка - мгновенно. Она судорожно поискала рукой телефон и посмотрела на время. Широко раскрыв глаза, она выскочила из-под одеяла. Было шесть часов вечера! Она проспала весь день и теперь совершенно себя не ощущала нормальным, адекватным человеком.
   - Крепкий кофе. Много кофе и прохладный душ. Или наоборот? Душ все-таки будет первым, а кофе потом...
   Ее утро было поздним. Тело с трудом просыпалось, но как ни странно, на душе было спокойно и мысли больше не терзали ее. Этой ночью она уже пережила все самое страшное, что готовила ей судьба. Пережила, смирилась и приняла, как данность. Внутренняя готовность и была тем спокойствием, что царило в ней сейчас. Как сказала бы бабушка: "Долго запрягает да быстро едет". Домашние нисколько не удивились ее позднему подъему, бывало у нее и такое. Она могла всю ночь и весь день просидеть у компьютера, захваченная какой-нибудь идеей или работой над новой программой, а потом проспать сутки. Бывало по-разному. Поэтому на жизнедеятельности родственников, ее появление в шесть часов вечера с утренним кофе, никак не отразилось. Все были заняты. Или делали вид, что заняты. Впрочем, такие тонкости Женьку не интересовали. Она пила вторую чашку крепкого кофе и чувствовала, что жизнь в ее теле начинает просыпаться. Отец неслышно подошел к ней, и шутливо потрепал по плечу.
   - Ну, и как там, в сумеречной зоне? Все хорошо?
   - Все отлично, папа. С добрым утром!
   - О, да! С добрым утром! Работала над чем-то? Или так?
   - Скорее, работала над чем-то, - усмехнулась Женя, допивая кофе. - И положительный результат есть, папа.
   - Я рад. Ну, давай уже, адаптируйся среди людей. Привет от тебя передам всем сородичам. Покушай чего-нибудь, Жень.
   - Ага. Покушаю. Не переживай, папа.
   Он дурашливо подмигнул ей и вышел из кухни. Женя решительно встала и направилась к холодильнику, поесть и правда не мешало бы. Она сделала увесистый бутерброд и налила себе третью чашку кофе. Жизнь в ее теле забурлила и окрепла, чего собственно, и требовалось. Она посмотрела на часы и блаженно улыбнулась. Почему-то вдруг ей стало легко и беззаботно, как в детстве. Когда знаешь, что ничего плохого с тобой не случится, а будет только хорошее, и все самые заветные мечты сбудутся, как в сказке, потому что рядом есть тот, кто тебя любит и думает о тебе. Он всегда придет на помощь, если надо - защитит и никогда не предаст. Такое необъяснимое ощущение счастья и любви, которое накатывает на человека, когда он действительно, абсолютно доволен жизнью. Женя сладко потянулась и продолжала мечтательно улыбаться чему-то, что видела и знала только она одна, предвкушая ожидания. Она ждала. Она знала, что Виктория рядом, и она тоже ждет. Немое, тихое, затаившееся ожидание... Ожидание чуда! Ожидание полного счастья, когда душа и тело пребывают наверху блаженства и звенят от наслаждения, будто натянутая тетива лука, вскинутого для выстрела. Она - тонкая, но прочная тетива, я - древко для нее предназначенное, а наша любовь - стрела, которой мы должны попасть прямо в середину ночного светила. Мы выстрелим, и оно рассыплется на тысячу сверкающих осколков. И мир окутает темнота, но только мы будем знать почему. Она ждет меня! Ожидание воспламеняет и бушует в сердце страшным огнем. Сильное пламя лучше всего тушить встречным пожаром, тогда они оба сольются в один и поглотят друг друга. Мы сгорим в нашем пламени, но возродимся из пепла, как птица-Феникс.
   Она снова посмотрела на часы. Приближался вечер. Женя подошла к открытому окну и выглянула во двор. Тени начали удлиняться, а вскоре они и совсем исчезнут, вместе с искристой пылью. Она отключила звук у телефона и положила его в задний карман джинсов. Бесшумными шагами быстро пересекла кухню и, не оглядываясь, вышла из дома.
   Знакомая тропинка, петляющая среди деревьев, уверенно вела ее через лес. Женя пришла на поляну - их поляну. Поляну объяснений. Интуитивно она чувствовала, что не будет больше никаких объяснений и долгих разговоров. Зачем? Все, что хотели они уже выяснили и узнали друг о друге. Виктория приняла решение. Она, наверное, как и Женька, крепко подумала, прежде чем сделать свой выбор. Трудный, серьезный и осмысленный выбор. Женя, усмехнулась, вспомнив свою бессонную ночь, за которую практически прожила будущую совместную жизнь с Викой. Все страхи, все сложности, все можно пережить, если есть любовь. Сердце не обманешь...
   Вдруг среди деревьев, мелькнуло что-то, какое-то светлое пятно. Женя замерла и присмотрелась.
   - Вика? Господи, Вика, что ты здесь делаешь?
   Виктория сидела на какой-то коряге и грустно смотрела, на застывшую от удивления, Женьку. Она быстро поднялась и по-детски пожала плечами.
   - Тебя жду. Находиться дома я уже больше не могла, вот и пришла сюда. Прости, если напугала тебя, Женя. Я подумала, что... что ты... - она слегка замялась, боясь озвучить свою мысль до конца.
   - Что ты подумала? Что я не приду к тебе? Глупая! Какая же ты, дуреха, Вика! - она бросилась к расстроенной Виктории и обняла ее, крепко прижимая к себе. - Прости! - шептала она. - Это я виновата. Я весь день проспала, потому что ночью не могла уснуть. Все думала, думала... Я слишком много думала, Вика. Не надо было...
   Влажные Викины губы обожгли ее и заставили замолчать. Голова закружилась от ее близости и ее запах, возбуждающей волной, защекотал чуткие Женькины ноздри. Легкий, неуловимый, медленно сводящий с ума аромат Виктории.
   - Женька, я люблю тебя... - будто издалека донеслось до нее признание. - Ты можешь сомневаться и не верить мне, но...
   - Верю... Тебе верю.
   Судорожным, сумасшедшим движением Женя стиснула тонкие запястья Викиных рук и жадно поцеловала ее под самой мочкой уха. На губах болью отозвалась нежная гладкость ее кожи. И в руках, вдруг, подозрительно затрещало что-то шелковое и скользкое. Неловкие, опьяненные руки не могли справиться с внезапно появившейся в них силой. Викино тело вздрогнуло и ожило в них, отзываясь на каждое прикосновение. Такое совершенное, горячее и хрупкое, такое звонкое, как гитарная струна, что казалось, одним неосторожным движением можно переломить его пополам.
   - Останови меня, Вика. Не так...Все должно быть не так. Это же пошло. Как в каком-то сопливом романе. Ненавижу романы.
   - Ну, пусть, как в романе... - выдохнула Виктория и посмотрела на нее пьяными глазами. - И пусть...- тихо сказала она, еще крепче прижимаясь к Женьке. - "И блузку - в сторону. И пальцы - в тело. И губы - требовательны и нежны. И сдавленный крик - в полыхающее закатное небо. А на щеках слезы - соленые, горькие слезы счастья. И любовь - улетающую в вечность, потому что нет ничего прекраснее, бессмертнее и чище, чем она..." - совсем тихо закончила она фразу, обжигая шепотом в самое ухо. - Свой роман мы напишем сами, Женя. Главное, не останавливаться и сделать это.
   - Ты сумасшедшая, Вика! Ты невозможная...
   - Наверное... - сказала она и нежно прикоснулась губами к ее шее. - Прости меня, за это.
   Виктория крепко обвилась руками за ее плечи, продолжая целовать лицо и шею. Каждый поцелуй, как горячее прикосновение пламени, топил лед страха и неуверенности. Как раскаленное клеймо, оставлял за собой выжженную метку: "Моя!", "Моя!", "Моя!". Женька счастливо улыбнулась. "Ни за что. Никогда. Никому. Не отдам ее. Мою единственную, глупую, сумасбродную, гениальную..." - бешено пронеслось в Женькиной голове и это были последние здравые мысли в ней.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Е.Г. Данаева "Любовь будет вечной..."

  

81

  
  
  
Оценка: 2.63*5  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"