Аннотация: Два хасида рассказывают друг другу свои сновидения. При этом они обнаруживают, что сны обладают неким удивительным свойством, не изученным до сих пор наукой.
Дан Берг
Сны
Первый сон Шломо
Человек всю жизнь видит сны. Пробудится на минуту, посмотрит вокруг себя осовелым взглядом и вновь погрузится в грезы. Мечта проникнуть в тайну снов с древних времен будоражила светлейшие умы человечества, да и поныне она живет в некоторых романтически устроенных сердцах.
Почему слова "тайна" и "сон" поставлены рядом и сцеплены меж собой? Возможно, оттого что до сих пор никому не удалось установить законы взаимного проникновения реалий и фантазий. И это, не смотря на блестящие прозрения библейских мудрецов-практиков и на глубокие изыскания современных мыслителей-теоретиков.
Главные персонажи этой повести поведают нам виденные ими сны. Читатель обнаружит свойство сновидческих фикций обладать известным суверенитетом и не зависеть от воли их автора. Это означает, что, во-первых, рожденные в одной голове, сны с легкостью переселяются в другую, а, во-вторых, претерпевают метаморфозы сообразно характеру своего нового созерцателя.
Наши герои обретаются в широко известном в литературных кругах украинском городе Божине, что стоит на берегу Днепра. Река и город замечательно украшают друг друга, питая глубокие эстетические чувства местных обитателей. Время действия - восемнадцатое столетие, век победоносного вторжения хасидского образа мыслей в головы тамошних иудеев.
***
Шломо - хасид средних лет, человек небедный, а, главное, образованный на западный манер. Он провел молодость в Европе, его кругозор широк, он владеет несколькими языками, знаком с новыми учеными веяниями, которые не в ладах с откровениями Святого Писания. Поэтому он обладает опаснейшей способностью сравнивать. Не удивительно, что в среде менее просвещенных единоверцев он пользуется заслуженным подозрением.
Большинство людей с давних времен упорно повторяют вслед за своим легендарным венценосцем, мол, умножая мудрость, умножаешь огорчения, а добавляя знания, увеличиваешь скорбь. Шломо же полагает, что упрек в чрезмерности лицемерен и просто-напросто скрывает зависть. Однако читателю предстоит убедиться, как излишнее вежество уводит и без того пессимистический дух Шломо в дебри вечного смятения и необъяснимой тревоги. Тем не менее, вопреки проблемной биографии и ущербному образованию, Шломо остается преданным хасидом, и он верен своему цадику раби Якову, о котором речь впереди.
Есть у Шломо замечательный товарищ, Шмулик его имя. Хоть Шмулик изрядно младше Шломо, однако дружба меж ними нерушимо крепка, ибо зиждется на родственности духа и равенстве разума. Шмулик обладает исключительной памятью на числа и незаурядной способностью манипулировать ими. Поэтому он процветает на счетоводческой службе у своего хозяина, человека щедрой души, но скупого на жалованье.
Характер у Шмулика неисправимо оптимистический. С детства и доныне он любил и любит глядеть на ночное небо и мечтать о полете на какую-нибудь звезду. Вместе с тем, романтичность нрава не помешала Шмулику найти спутницу жизни и порадовать свою добрую мать-старушку выводком внуков.
Преданностью хасидскому учению Шмулик ничуть не уступает своему старшему другу. Над умами и сердцами обоих возвышается величием истинного благочестия цадик раби Яков. Этот седобородый старик, хасид-ветеран Божина, по праву глубочайших познаний в Святых Книгах, пониманию человеческих душ и изумительному искусству сказочника, которым он радует свою паству на исходе каждой субботы, уж много лет ведет за собой прямыми путями богоугодной праведности всю городскую хасидскую братию. Всем известно, что жизнь долга, если полна, и мерить ее надо деяниями, а не годами. И все же пожелаем раби Якову жить и править до ста двадцати!
***
Как-то встретились друзья за городом на берегу Днепра. Глубоко задумавшись, на обточенном водой и ветром гладком валуне восседал Шломо. На нем был надет и по-хасидски наглухо застегнут черный лапсердак, на голове красовалась широкополая шляпа в тон, из-под изящно закатанных штанин черных брюк открывались белые получулки, а обутые в черные башмаки ступни ног неловко покоились на скосе камня у самой земли. На левое колено опирался локоть правой руки, а ее кисть внешней своей стороной поддерживала подбородок.
Шмулик возвращался со службы и легкомысленно напевал что-то вполголоса. Оба товарища искренне обрадовались встрече, Шломо вскочил на ноги, друзья обнялись, и четверти часа не прошло, как завязалась меж ними беседа, одна из тех нескончаемых бесед, на какую способны только украинские хасиды.
- Чем ты опечален сегодня? - спросил Шмулик, - гляди, какой чудесный день!
- Ты прав, мир прекрасен, а я вот углубился в собственные мысли и не заметил красоты дня. Может, оттого что ночь выдалась мятежной, - с грустью ответил Шломо.
- Не мог одолеть трудное место в Книге?
- Нет, Шмулик, минувшей ночью я, против обыкновения, не учил Писание, а спал. Да вот сон мне приснился тревожный и непонятный. Теперь размышляю о нем, а сердце томится и ждет чего-то плохого.
- Какое совпадение! Я тоже видел сон, но он не огорчил, а порадовал меня! Поведай свои грезы, Шломо. Матушка моя говорит, мол, если привидится дурное, и вслух расскажешь о нем кому-нибудь, то ничего худого не случится. А потом я развлеку нас обоих своими видениями.
- Наверное, права твоя матушка. Тоска в одиночку - двойная тоска.
- Рассказывай, Шломо!
- Слушай же, Шмулик. Известно тебе, что я много бывал в Европе. И вот приснилось мне, будто снова обуяла меня нестерпимая тоска по Западу, и задумал я ехать в чужие края, в далекую-далекую Англию.
- Так ведь ты тамошнего языка не знаешь!
- Не забывай, дружище, дело-то во сне происходило. А кроме того, на яву я облагодетельствован Господом способностью быстро впитывать новые языки. Нечто вроде твоего таланта жонглировать цифрами.
- Извини, перебил. Продолжай, Шломо.
- Собрался, значит, я на край света, в Англию, и первым делом направился к раби Якову за советом - брать мне с собой жену Рут, или ехать одному.
- Вопрос не простой, - вновь вмешался Шмулик, - раби Яков непременно посоветует выбрать из двух зол меньшее.
- И вот направился я к дому нашего любимого цадика, но почему-то попал на берег Днепра. И вижу, раби Яков взобрался с ногами на большущий покрытый мхом камень и плачет навзрыд, словно ребенок или женщина.
- Твердый и мужественный человек, настоящий кремень - и вдруг плачет? Впрочем, это ведь сон! - заметил Шмулик.
- "О чем ты кручинишься, раби?" - переполошился я и бросился к учителю, приготовившись утешить его. "Я горюю о несчастной твоей судьбе, Шломо!" - едва выговорил цадик сквозь слезы. "Тебе известно что-нибудь плохое?" - спросил я с тревогой. "Да, да, да! - вскочив на ноги, вскричал раби и принялся рвать на себе волосы, и без того не слишком густые, - не уезжай в Европу, не то по возвращении свалится на тебя необратимое несчастье!"
- Какой эмоциональный старик! - вставил Шмулик.
- "Всё уже решено, дорогой учитель, да и поездка не принесет мне вреда!" - попытался я успокоить наставника. Тут, откуда ни возьмись, появилась Голда, жена раби Якова. "Одумайся, муженек, разве такими словами провожают человека в путь?" - вскричала она и решительно ухватила цадика за лацканы лапсердака, бесцеремонно и с неожиданной силой тряхнув супруга. "Шломо, что ты хотел узнать у Якова? Спрашивай у меня!" - воскликнула Голда.
- Не много ли на себя берет эта самая Голда? - возмутился Шмулик.
- Слушай дальше, друг, не перебивай. Ободренный, я сказал, что колеблюсь, брать ли мне с собою жену Рут. Услыхав это, раби Яков, рыдания которого сменились редкими всхлипываниями, вновь заголосил: "Не езжай один, возьми Рут! Знаешь ведь: была бы голова - вши заведутся! А женщина убережет от соблазна!"
- Говорил же я, что наш цадик решит дилемму! - воскликнул Шмулик.
- Тут вновь вмешалась Голда. Возможно, она не согласна была с мужниным воззрением, мол, женщина бережет от соблазна. На моё удивление, Голда прокричала: "Езжай без жены, Шломо! Тебе уж немало лет, похолостякуй в последний раз!"
- И такое непотребство слетает с уст супруги цадика? - изумился Шмулик, - какие, право, странные сны тебе снятся, Шломо!
- Действительно, трудно поверить! Я подошел к раби и шепнул ему на ухо: "Поеду с супругой!" Потом подмигнул Голде и направился в сторону Европы. Но камень, на котором сидел раби Яков, пытался помешать мне. Он самостоятельно тронулся с места, покатился, встал у меня на дороге. Я сделаю шаг вправо - и он двинется вправо, я сделаю шаг влево - и он туда же. Тогда я перепрыгнул через него и побежал без оглядки. И через минуту-другую я уже находился в Англии.
***
Тут оба хасида смолкли. Шломо нуждался в коротком отдыхе, чтобы перевести дух. Шмулик обдумывал случившиеся с другом события, необычайные даже для сна. Наконец, Шмулик нетерпеливо дернул Шломо за рукав, потребовал продолжить занятное повествование.
- Расположились мы, я и Рут, на постоялом дворе в Лондоне - так столица у англичан называется, - вновь заговорил Шломо, - и довольно скоро я понял, как права была Голда, советуя мне отправляться в путь одному, без жены. Рут капризничала, всё ей не так, всё не по нраву. То одно, то другое.
- То пятое, то десятое, - дополнил Шмулик.
- Да ты не думай, дружище, в жизни моя Рут вовсе не такая - просто сон мне приснился дурацкий!
- Да я и не думаю, я всё понимаю. Однако же, не просто так, Шломо, ты решился ехать в такую даль, была, небось, у тебя практическая цель?
- Разумеется, была цель. Хотел познакомиться с тамошним царем, по ихнему королем. Задумал рассказать ему о нас, хасидах, о пользе кошерной пищи. Какая только ерунда не приснится!
- А по мне, так вовсе это не ерунда. Разве плохо за долгие века изгнания заполучить, наконец-то, лояльного к нашему иудейскому племени монарха?
- Оставим в стороне политику. Слушай дальше, Шмулик. В один из дней подъехал к постоялому двору экипаж. Вызвали меня. Я вышел и увидал богато одетого господина. Тот подвел красавца-коня и строго сказал: "Шломо, немедленно мчись во дворец. Король ожидает тебя!"
- Радуйся: воплощается задуманное тобою!
- Не торопись, Шмулик. Взобрался я на коня и понесся во дворец. А Рут споро бежит за мной, не отстает ни на аршин. Кричит: "Остановись, неразумный, иудеям не положено ездить верхом, да еще в чужой стране!" Вскоре супруга моя куда-то пропала, а я лечу себе по Лондону вперед и вперед в своей хасидской одежде. Встречные дамы и господа, жандармы и конюхи, кухарки и дворники, нищие и бездомные - все свистят и улюлюкают мне вслед. Доскакал я до ворот королевского дворца и увидал Рут - она бежала бегом и опередила меня. Погрозила кулаком и опять исчезла.
- Погрозила кулаком? Это плохая примета перед аудиенцией у короля!
- Всё пошло вкривь и вкось, Шмулик. Я проявил слабость и, усевшись за роскошный монарший стол, жадно набросился на некошерную пищу - где уж тут говорить о пользе кашрута! Королю не понравился мой наряд. Он посмеялся над хасидским учением и нашим цадиком. Потом он познакомил меня с какой-то молодой важной дамой, которая, по его словам, составила из человеческих частей свирепого великана и вдохнула в него жизнь. "Где же он, этот лиходей?" - спросил я с опаской. "Он уехал из Англии в Божин, задумал какое-то зло!" - ответил мне дама. Тут все засмеялись, а я в страхе бросился наутек из дворца.
- Ты поспешил вернуться в Божин, чтобы предотвратить несчастье? - взволнованно спросил Шмулик.
- Разумеется! У ворот дворца стоял, бия о мостовую копытами, могучий конь. Рядом топталась Рут и с нетерпением ожидала меня. Я уселся в седло, посадил Рут впереди себя и обнял ее. Через четверо суток непрерывной и изнурительной скачки мы очутились на берегу Днепра, на том же самом месте, откуда меня провожали раби Яков и Голда.
- Слава Богу, вы дома!
- Я вновь увидел цадика с супругой. Примиренные, они печально смотрели на меня и на изможденную жену мою. "Где злодей-великан?" вскричали мы оба, я и Рут. "Он сделал свое черное дело и исчез!"- дружно ответили мне старики, и горесть проступила на лицах их.
- Какое же бедствие сотворило сие порождение недоброй фантазии заграничной дамы? - с трепетом спросил Шмулик.
- Не знаю, - ответил Шломо, - из сна мне не ясно, а спросить не у кого - засмеют. Но только на месте того валуна, на котором сидел и плакал раби Яков, я увидал во сне гору песка, и сейчас, на яву, я нашел там все ту же кучу - должно быть, великан стер камень в песок. И теперь тревога грызет меня, и я жду худого, сам не ведаю чего.
Первый сон Шмулика
Шломо закончил свой грустный рассказ и взглянул товарищу в глаза. Взгляд Шмулика излучал печаль и сочувствие. Он сопереживал, приняв на себя долю тревоги и душевной боли пострадавшего во сне друга.
Шмулик взял Шломо под руку и, взволнованные, оба хасида стали прохаживаться вдоль берега реки. Молчали. Первым заговорил Шломо.
- Ты знаешь, Шмулик, если вдуматься, то ведь мой сон, как ни толкуй его, ничего реально опасного не предвещает. Следуя здравому смыслу, я должен постараться поскорей забыть перипетии моих ночных видений и изгнать из сердца пустейшую смуту. Да вот только какая-то неведомая сила во мне мешает унять душевный трепет. Что бы это значило, дружище?
- Может быть, Шломо, ты просто мнителен?
- Я точно мнителен! Как-то раз, в бытность мою на Западе, я почувствовал себя худо - страшная тоска одолевала меня. Лекарь добросовестно обстукал и общупал меня всего, припал ухом к груди, заставил показать язык, внимательно выслушал жалобы. Затем огласил свой вердикт, дескать, внутри меня разлилась черная желчь, знак меланхолии. Для скорейшего исцеления рекомендовал прогулки на воздухе, сокращение мясного рациона и полноценный ночной сон. И добавил, что если я не последую его советам, а буду продолжать прислушиваться ко всякому шороху в теле, то со мной случится ипохондрия.
- Неужели? Как ужасно! А что это за болезнь, Шломо?
- Я не знаю, Шмулик.
- Спросим у раби Якова. Однако мне кажется, что нам, жизнелюбивым и неунывающим хасидам, такая хворь не грозит.
- Я на это надеюсь. Хватит говорить о страхах и бедах. Только начнешь думать о своем здоровье - сразу признаешь себя больным. Ты, вроде бы, тоже видел сон, и очень приятный. Обещал рассказать и позабавить нас обоих, не так ли?
- Расскажу с радостью! - оживился Шмулик.
***
- Итак, я начинаю. Ты ведь знаешь, Шломо, о моей ночной страсти?
- Шмулик, выражайся, пожалуйста, яснее! Что ты имеешь в виду? - спросил Шломо, с подозрением взглянув на собеседника.
- Ах, прости, друг, мне действительно не всегда удается с первой попытки облечь свои мысли в релевантные выражения. Ты ведь ничего худого не подумал, правда? - покраснев, спросил Шмулик.
- Разумеется, я не думал о неподобающих подлинному хасиду вещах. Замечу, что слово "релевантный" изумительно украшает твой лексикон, богатством своим приближающийся к моему.
- О, я польщен! - промолвил Шмулик, раскрасневшись на сей раз от доставленного похвалой удовольствия.
- Я, кажется, увел тебя в сторону, продолжай рассказ.
- Есть у меня слабость, которую я необдуманно назвал страстью: я выхожу по ночам из дома и гляжу в подзорную трубу на звезды, слежу за их движением по небосводу, замечаю взаимное сближение и отдаление мерцающих светлых пятнышек на черном бархате, наблюдаю сияние далеких миров и мечтаю, мечтаю, мечтаю! Лишает меня сна один чудовищный факт: люди земли не знают, как выглядят звезды вблизи!
- Я догадываюсь о предмете твоих мечтаний - ты мыслишь себя великим открывателем, грезишь улететь на звезду и вернуться оттуда с трофеем неведомого нам добра, стойкого против ржавчины земного зла. Говорят, Шмулик, если человек думает днем о быках, то ночью ему снятся одни только быки. Тебе приснился полет в иной мир, лучший нашего. Я прав?
- Ты абсолютно прав, друг! Расскажу всё по порядку. Привиделось мне, будто бы хозяин, у которого я служу, наградил меня новой подзорной трубой особой силы. Через нее звезды видны крупно и отчетливо.
- Позволь, Шмулик, ты, кажется, жаловался на скупость своего нанимателя, и вдруг такая щедрость?
- Так ведь это сон, Шломо!
- Верно. Вот и выходит: наяву ненастье, а во сне счастье!
- Пожалованием оптического чуда не ограничился неожиданно тороватый благодетель мой. Он вручил мне особую грамоту. На одной стороне говорилось, что я награждаюсь освобождением от службы на один день, а на обороте документа разъяснено было, как, пользуясь дарственной подзорной трубой, улететь на звезду.
- Экая ерунда, однако! - усмехнулся Шломо, - как такое возможно? Не иначе, забравшись вовнутрь, и, увлекаемый неведомой силой, вылетишь из трубы к звездам?
- Что наяву небыль, то во сне - быль. Вот ведь знаешь ты наверняка и не сомневаешься в том, что с приходом Спасителя, похороненные за пределами Святой земли иудеи перекатятся по подземным расселинам в Иерусалим, дабы восстать там из мертвых. В этом ты уверен, а сну моему не доверяешь? Не щеголяй маловерием, Шломо, а слушай дальше.
- Извини, не хотел тебе помешать.
- Всю ночь накануне отпускного дня я не сомкнул глаз: глядел в окуляр подаренной подзорной трубы, выискивая на небосводе подходящую звезду. К рассвету я сделал выбор, и, бодрый и счастливый, стал собираться в полет.
- Ты намеревался совершить тайный вояж, приготовив всем нам сюрприз по возвращении?
- Никаких тайн! Я прям и бесхитростен. Меня провожали мать, жена и детишки.
- Наверное, женщины от горя рыдали в голос, а малолетки испуганно жались к тебе?
- Ничего подобного, Шломо! Женщины утирали слезы счастья, радуясь моему успеху, а прелестные детки повели вокруг меня праздничный хоровод с веселыми песнями и бескомпромиссными требованиями подарков.
- Да-а-а-а... Англия, не в пример звезде, куда как ближе к Божину, однако прощание с близкими не порадовало меня, было безрадостным и тревожным. Завидую тебе, Шмулик! - грустно сказал Шломо.
- И вот я уже в другом мире! - продолжил Шмулик.
- Навстречу тебе вышли люди звезды?
- Представь себе, Шломо, что первые существа, которых я увидел - были раби Яков и Голда!
- Как же они там оказались? Чудеса, да и только! - удивился Шломо.
- Во сне не бывает чудес, а только истинная правда царит в голове спящего! "С прибытием!" - промолвил раби Яков, торжественно пожал мне руку и дружески похлопал по плечу. "Поешь-ка горячего мясного бульона со свежей булкой!" - воскликнула Голда, протягивая мне серебряный поднос. В большущей миске дымилось подернутое желтым жиром варево, виднелись контуры доброй половины курицы. Рядом источала аромат свежей выпечки белая булка. Голодный, я с жадностью поглотил завтрак. Оглянулся - а раби Якова и Голды след простыл!
- Ничего удивительного: грезили-то мы с тобой одновременно. Раби Якову и Голде надо было в мой сон поспеть, - догадался Шломо.
- Сытно поевши, я принялся размышлять - с чего бы начать изучение звезды? Времени мне было отпущено мало, а узнать хотелось много. Я подумал, что хозяин мой не вполне бескорыстно отправил меня на небеса. Наверное, хотел узнать с моей помощью, как ведется счетоводство в другом мире. Это и мне интересно. Вот я и направился в заведение, приблизительно подобное тому, на котором служу на земле.
- Как быстро все у тебя происходит! - заметил Шломо.
- Поневоле приходилось поторапливаться - отпуск от службы короткий, и к вечеру надо возвращаться. Захожу, значит, я в большое светлое здание. Кругом прилавки, на них разложены всякие товары, покупатели разглядывают и ощупывают свои будущие приобретения, приказчики вокруг суетятся. Все улыбаются - и те, кто покупает, и те, кто уходит без покупки. "Я с земли явился, хочу говорить с вашим хозяином" - сказал я старшему приказчику. Тот отвел меня наверх в контору.
- Выходит, выстроены на звезде большие торговые дома, не похожие на наши убогие лавки! - отметил Шломо.
- Верно, - подтвердил Шмулик, - однако, пока я наблюдал за торговлей, всё виденное мною было хоть и не таким, как у нас на земле, но узнаваемым. А вот на вопрос о счетоводстве хозяин ответил не сразу - не мог взять в толк, чего я добиваюсь от него. Наконец, мы поняли друг друга. Оказывается, на звезде нет денег, товар бесплатный, бери не хочу! Стало быть, и счетоводство там не требуется!
- Значит, таланту твоему нет применения в далеком далеке?
- Вот и я так же подумал и огорчился сперва - получается, что на звезде остался бы я не у дел. Сказал об этом хозяину, а он рассмеялся в ответ, мол, с моей феноменальной памятью можно держать в голове свойства огромного множества товаров и быстро стать лучшим приказчиком! Такое положение вещей меня успокоило.
- Какие, однако, честные люди на звезде, - сказал Шломо, - обходятся без денег! Стало быть, нет у них причин ни воровать, ни завидовать, ни зло друг другу творить. Где не царят деньги, там законы правят.
- Абсолютно верно, Шломо. Как мы далеки от совершенства! Даже лучшим людям земли, то бишь нам, божинским хасидам, не доступно сие! Расскажу об этом раби Якову, наверное, он взгрустнет.
- А не скучна ли жизнь у беспорочных? - задался вопросом Шломо.
- Я видел довольство и улыбки на физиономиях, - попытался ответить Шмулик, - хотя, кто знает, способна ли праведность истребить лицемерие?
- Рассказывай дальше, Шмулик, что еще ты узнал от тамошнего хозяина?
- Сказал я ему, что хочу привезти подарки жителям земли. Лучший презент, как известно - это камень. Большие гладкие валуны украсят берег Днепра, пара обтесанных гранитных глыб по обеим сторонам входа в синагогу напомнит хасидам о Храме, а драгоценные блестящие цацки порадуют женщин. Хозяин щедро выбрал для меня представителей всех родов каменного племени. Я рассыпался в благодарностях, но честно признался, что мне такую тяжесть не под силу захватить с собой.
- И тогда чуткий хозяин убавил от даров? - поинтересовался Шломо, лукаво ухмыляясь.
- На сей раз, ты не угадал! - воскликнул Шмулик и поведал другу услышанное от хозяина торгового дома старинное предание. "Давным-давно жила на звезде сочинительница былей. Она изобрела в своем воображении гигантское существо, вдохнула в него жизнь и научила добрым делам. Давно уж нет в живых славной придумщицы, но воплощенное в плоть и кровь творение ее фантазии по-прежнему здравствует и личным примером научает нас любить пришельцев, ибо сами мы были пришельцами на этой звезде". Доведя до моего сведения этот эпизод тамошней истории, - продолжил Шмулик, - хозяин заверил меня, что я, как гость, смело могу рассчитывать на помощь благородного гиганта.
- Полагаю, разговор с хозяином торгового дома происходил незадолго до твоего возвращения на землю. Небось, не хотелось так скоро расставаться с приятными людьми звезды?
- Разумеется, Шломо! Однако краткий мой отпуск подходил к концу, пора было отправляться домой. Что поделаешь? Празднику радуйся, а будень помни!
- И каким же макаром ты собирался лететь на землю? На звезде же не было чудодейственной подзорной трубы!
- Право, Шломо, - воскликнул Шмулик, теряя терпение, - разве спрашивал я тебя, как ты в своем сне умудрился из Англии до Божина всего за четверо суток не коне доскакать? Да еще и через море переправиться!
- А ты, однако, с географий дружишь!
- Европейская карта - пустяк для меня. Я небесную географическую науку превзошел!
- Продолжай, дружище! Пошутил я, пошутил!
- Расцеловался я на прощание с хозяином торгового дома, вышел за ворота и гляжу - вот он, берег Днепра! Солнце еще не зашло за горизонт, значит, не опоздал. И тут, словно гром поразил меня: подарки-то, даже самые легкие, остались на звезде! Но не успел я по-настоящему упасть духом, как увидал - бегут мне навстречу мать, жена и детки. Радуются, смеются, а в руках у них блестят красивейшие камушки. Неподалеку устроились на гладких валунах раби Яков и Голда. "Спасибо, Шмулик, - кричат мне старики, - благодаря тебе появилось у нас место, чтобы присесть и отдохнуть!"
- Откуда же камни взялись? - спросил Шломо, - хотя, как мне кажется, я начинаю догадываться!