Я с трудом продрал глаза. Вокруг все поменялось. Прежними остались только крест и я. Все остальное пропал: и гора, и солдаты. Вокруг было только небо, ярко-черное небо с алыми облаками. Ступая, будто по земле, ко мне двигался некто в черном плаще, заколотом серебрянной фибулой в форме летучей мыши. Черные, как ночь, прямые волосы спадали на плечи, за спиной колыхались обрубки некогда мощных крыльев. Он был красив, красив сверхъестественной красотой.
- Ну, здравствуй, Иисус. Кстати, я давно хотел спросить, неужто у твоего имени нет уменьшительного?
- Зови меня, как хочешь, Враг рода Человеческого, но только не Изей, терпеть не могу, когда меня так называют. Что тебе нужно? Оставь меня и дай мне спокойно умереть.
- А ты уже умер, вернее готовишься к перерождению. Я решил скрасить тебе время перед воскресением.
- Исчезни, я не хочу тебя видеть, Диавол!
- Ты все так же молод и горяч - он улыбнулся хищной, веселой улыбкой - Я думал, хоть после смерти ты повзрослеешь. Вся твоя жизнь - сплошной вызов непонятно кому. Ты ушел из дому, сколотил банду, ходил по свету, творил черт знает что, показывал всему миру, насколько ты крут, а потом погиб на кресте. Конечно, лет через сто-двести тебя признают Великим Святым, за тебя будут резать друг другу глотки, славить тебя и твоего отца. Но этого ли ты добивался? Пойми, то, что ты делал, выгодно лишь твоему папаше, чтобы обратить в свою веру как можно больше народу. Ему, как и любому богу нужны люди, армии, вера в него.
- Уйди, не искушай меня!
- Да кому ты нужен? То, что я был прав, ты поймешь позже, но ничего не сможешь исправить, таков мир, вампир.
- Что?! Как ты меня назвал?
- Да, а ты еще не понял? Ты же не только полубог, по матери тебе тоже досталось неплохое наследство. Ты потомок Ламии, вампира далеких времен сотворения мира. Кстати, она просила передать тебе привет и пожелать приятного воскрешения.
- Ты лжешь! Сгинь!
- Слушай, Ии, объясни, за что ты меня так ненавидишь? Что я сделал тебе плохого?
Тут мне стало совсем не по себе, я стал мямлить прописные истины про то, что он Враг людей, приносит всем горе и прочее... Он заулыбался ещё шире.
- Да, твой отец давно сваливает на меня все свои худые дела, я являюсь козлом отпущения с сотворения мира. Еще тогда я, единственный из всех, смел ему перечить, я говорил ему правду в лицо, обвинял в жестокости. За это и обломал мне крылья и лишл всего, что я тогда имел. Но я выжил, выжил и стал таким же сильным, как он. Да, я тоже совершал жуткие дела, творил жестокость, но лишь во имя блага, лишь в случае, когда с помощью малого зла можно было предотвратить большое. Ну, а твой отец валил на меня все плохое, все ужасы, которые творил он с его подручными.
- Исчезни... - прохрипел я из последних сил.
- Как знаешь. Но ты мне уже поверил - и он удалился.
Я пытался убедить себя в том, что все это ложь, что это те самые искушения, про которые все твердят, но душой я уже на самом деле верил...
***
Я очнулся в пещере, на руках и ногах были раны от гвоздей, на груди рана от ножа, но ничего не болело. Я чувствовал себя прекрасно, хотя, я думаю, по моему виду этого было не сказать. Я вспомнил про ужасное наваждение, но отбросил мысли о них прочь. Я воскрес, чтобы показать всем величие Божье и отправиться на небеса. Я вышел из пещеры и пошёл к пруду совершить омовение, я не мог явиться людям в таком виде, я должен нести что-то высокое...
Но мысли о высоком прервал окрик сзади - Эй ты, оборванец, пшёл вон с дороги!
Я обернулся, ко мне подвалил громила, крайне неприятного вида, но одетого в приличную белую одежду, я попытался подавить в себе неприязнь и обратиться к нему с добрым словом, но тут на меня нахлынула ярость, я не мог перебороть себя и сделал то, чего не делал никогда в жизни, ударил человека, причем ударил так, что мой кулак снес ему все зубы и вошёл далеко в глотку. Громила захрипел и упал замертво. И только тогда я ужаснулся содеянному, я хотел в отчаянии пасть на колени, но плотская слабость была сильней меня, нечеловеческий голод свёл меня с ума, и я вонзил зубы в горло еще теплому трупу. Я выпил всю кровь, и на душе стало легко и спокойно, я замурлыкал, как сытый, толстый кот и опустился под деревом. Я надел одежду убитого, достал обнаруженную у трупа трубку и закурил.
Потом я встал и двинулся к городу. Я обязан довести дело до конца. В одном Люцифер был точно неправ, я должен стать символом истинной веры, такой веры, которая не может быть обращена во зло, а потом уйти, чтобы не спугнуть святость своим истинным обликом...
***
Возле берега Москвы реки сидели двое: мужчина лет сорок пяти на вид с длинными черными волосами и парень лет двадцати, бледный, со шрамами на руках, курили трубки и пили дешёвый портвейн из пластиковых стаканчиков. Никто бы не сказал, что когда-то они были непримиримыми врагами.
- Ну, что, Ии, моя взяла? Невозможно построить рай на земле?
- Нет, пока не наступит Конец Света, наше пари не окончится.
- Ты все ещё не потерял надежду? Ты уже перепробовал все, даже уничтожить веру, как таковую и строить счастливое будущее без нее, но люди, как всегда, все испортили.
- А ведь и ты кое-чего пробовал.
- Ты про Голландию?
- Про неё самую.
- Ну да, поигрался немного, теперь там одни педики и наркоманы, вообщем, ничем хорошим это не кончилось.
- Может, анархию попробовать?
- Бесполезно, все равно кто-то приберет власть к рукам, да и неперспективен анархизм вообще. Кстати, папаша твой чудит что-то.
- А что он чудит-то?
- Да, говорят хочет опять что-то вроде потопа устроить.
- Давно пора, а то развелось тут людей, всех не осчастливишь-то толком.
- Мда... Взрослеешь, Иисус, я бы даже сказал стареешь, становишься непроходимым циником.