"Чувства редко истинны, чаще они либо навеянный обман, либо выпестованный самообман"
(Из любимых присказок фейери).
Разговор с Эндрианом всколыхнул воспоминание о тягостном допросе. Очевидно, по ассоциации с менталистом, непонятно почему напоминавшем иллюзорного шута, в эту ночь Маркус приснился мне впервые. Вернее, во сне услышала его голос:
- Ли-и-с! Где ты? Так хочется увидеть тебя хоть на мгновение...
Радость захлестнула меня, но я попыталась прикрыться иронией:
- О, мой дорогой менестрель. Приятно чувствовать себя Прекрасной Дамой.
- К сожалению, время трубадуров, Прекрасных Дам и доблестных рыцарей ушло невозвратно. - Почему-то представилось, как он грустно покачал головой в дурацком колпаке. - Сегодня возвышенные чувства - такой же предмет торга, как и все остальное.
Приподнятое настроение резко пошло на убыль:
- Если вы пришли в мой сон, дабы изречь избитую циничную сентенцию, то прощайте.
- Погоди, - воскликнул шут с отчаяньем, - не исчезай, сморозил глупость... Слишком много потерь...
Я открыла глаза, сердце колотилось, за окном лил дождь. Больше уснуть не удалось.
Впрочем, это никак не отразилось на самочувствии. Напротив, ощущала себя словно омытой свежей росой. Исчезла вялая усталость, одолевавшая в последнее время. И мысли о Гроссверде тоже развеялись, как хмурое облако после ливня. А ведь в последнее время они чересчур донимали меня.
Привычно проверив небольшой пространственный тайничок, в котором хранился мамин медальон, я вдруг задумалась о его действии на меня и на окружающих. Эта милая вещица обладала различными свойствами. Но матушка ушла из жизни слишком рано, не успев научить пользоваться всеми. Точно так же с детства мне были известны лишь азы магии в целом. Но в последнее время Дар резко возрос, и множество новых чар я освоила методом проб и ошибок, а иные - совершенно интуитивно, словно следуя просыпающейся памяти предков.
Собственно говоря, и кармашек в ином измерении удалось создать по наитию. Не понравился пристальный интерес Эндриана к заветному артефакту. Поэтому старалась надевать его пореже. В то же время опасалась хранить в обычной шкатулке, а зачарованная могла бы вызвать ненужные расспросы. Помню, как страстно пожелала найти укромное местечко, не доступное никому, кроме меня, и тут же пальцы иголочками кольнуло нечто невидимое, возникшее рядом. Протянув руку в том направлении, с изумлением увидела, что кисть стала невидимой. После нескольких попыток поняла, как пользоваться новым приобретением. Невероятно полезным, кстати.
Но вот теперь вдруг осознала, что с тех пор ненужные чувства к молодому герцогу вспыхнули с новой силой. А значит...значит они были наведены. Надевая артефакт, отгораживалась от них. Вспомнив о происшествии во время представления ко Двору, поняла, что и "голоса-эмоции" услыхала, когда медальон выпал из рук. И все воздействие чар вокруг остро воспринималось до тех пор, пока снова не застегнула цепочку на шее, и украшение коснулось обнаженной кожи.
Да, именно так. Когда артефакт был в кармане платья, отделенный от тела слоями ткани, его воздействие ослабевало, а то и вовсе исчезало. Но стоило взять его в руки или надеть на себя...
Я сидела в кровати, судорожно сжимая край одеяла, невидяще уставившись в стену напротив, и пыталась уложить в голове новую информацию. Причем не только о мамином подарке, но еще и о том, что, несмотря на всем известную ненависть альбиумцев к волшбе, на самом деле высшая аристократия нашего королевства магией пользуется с большим размахом.
Говорят, есть люди с двойным дном. Но, по моим ощущениям, у большинства внутри гораздо больше потайных полочек и скрытых донышек многочисленных тайников. Не только я ощущала себя по-разному и разной в реальности обыденной и в мире иллюзорном, в глуши Озерного Края и в круговерти Дилондиниума, в облике добропорядочной скучноватой леди и внутри царившей душевной сумятицы, когда с трудом поддающаяся контролю магия рвалась наружу. У Эндриана, Гроссверда, тетушки Сюзи, даже Вероны Грант тоже хватало масок, личин и секретов.
С зеленоглазой колдуньей у нас сложились в общем неплохие отношения. Нам было весьма занимательно вместе, обнаружились общие интересы. Тем не менее, полной доверительности не было. По умолчанию не касались происшествия с Джудит Марвей, никогда больше не говорили о собственных особенностях. Зато взахлеб обсуждали книги, спектакли, вернисажи. Нередко в кафе к нам присоединялся тот самый скандальный художник Сесил Ревенгард. Со стороны могло показаться, что у него с моей зеленоглазой приятельницей бурный роман. Обоим явно нравилось дразнить великосветское общество, давая пищу для пересудов. Но моя обострившаяся эмпатия просто кричала, что эти двое настороженно изучают друг друга с совершенно непонятной мне целью.
Мне же Ревенгард казался самым большим лицемером из всех, с кем приходилось когда-либо в жизни встречаться. За милым легкомысленным фасадом в нем пряталась темная изломанная сущность. Это отражалось в его творениях. Технически безупречные картины вызывали у меня дрожь отвращения. Они словно отрицали прекрасное, расчленяя его и сталкивая вместе части столь противоположные, что красота превращалась в уродство. Например, изумительное женское лицо сидело на тощей шее по-своему впечатляющего туловища мощного грифа. Губы тонкого девичьего лица были из пористого алого коралла. Тело прелестного младенца состояло из бледно розовых желеобразных медуз, а у горделивого мужественного рыцаря вместо усов шевелились раки, сжимавшие в клешнях полудохлых рыбешек.
И тем не менее Ревенгард невольно притягивал острым умом и столь же острым языком. К тому же, он замечательно рассказывал всевозможные истории, легенды, баллады, которые знал в невероятном количестве. Поэтому, когда мой мозг совершенно изнемогал от бессмысленной пустоты светских развлечений, я старалась улизнуть с Вероной Грант в крошечное уютное кафе 'Кисть и палитра', где к великолепному кофе с крошечной рюмочкой ликера 'Смарагд' получала еще и занимательное повествование.
Тетушка Сюзи это знакомство порицала. Не раз и не два предупреждала о том, что общество скандального Ревенгарда плохо сказывается на репутации приличной леди. Она попыталась даже поговорить на эту тему с Глореном, но тот недовольно отмахнулся от нее. В последнее время он был сумрачен, отстранен от семьи, очень занят во дворце и часто находился в разъездах. В свете ходили неясные слухи, что это связано со слишком затянувшимся путешествием наследного принца Шарло, который, как было официально заявлено, в преддверии своей намечавшейся свадьбы отправился в кругосветный вояж.
Клэр тоже не поддержала леди Роллинг. Во-первых, золовка наконец перестала видеть во мне врага, а, во-вторых, у нее появилось немало воздыхателей, двое из которых, похоже, имели вполне серьезные намерения.Поэтому у сестрицы Эндриана не было ни времени, ни желания пускаться со мной в пререкания или участвовать в интригах против меня. А для выхода в свет вполне хватало компании пожилой родственницы.
Наша красавица лучилась счастьем и без умолку болтала о своих поклонниках, находя в них массу достоинств, а затем, как это свойственно юным девам, капризно выискивая недостатки, которые ей предстоит исправлять. Все это было мило, банально и слишком приторно. Поэтому я опять сослалась на мигрень и спровадила Клэр на очередное чаепитие без меня, лишь вместе с тетушкой Сюзи. Затем послала вестника Вероне и с удовольствием отправилась в 'Кисть и палитру', где, естественно, рядом с приятельницей обнаружился Ревенгард.
На сей раз он был не в духе. Какой-то критик вполне справедливо обругал его творения, причем сделал это так остроумно и эффектно, что умудрился пробить крепкий панцирь самоуверенности, всегда хорошо защищавший 'гения'. Ревенгард ворчал, куксился, пытался иронизировать, а затем со злостью сказал:
- Ну, этот гад еще поплатится!
- Наймешь убийц? - насмешливо прищурилась Верона.
- Зачем? - вопросом на вопрос ответил художник. - Не стоит недооценивать Силу творчества. Она способна уничтожать не только физически. - Голос Ревенгарда прозвучал холодно и зловеще, а затем без какого-либо перехода он начал повествование. - Знаете ли вы, что приключилось с основателем Дилондиниума? Разумеется, нет, об этом не принято распространяться. Но в архивах я отыскал эту поучительную историю.
Наша столица, конечно же, возникла не на пустом месте. На острове, где затейница-природа смешала салат из множества абсолютно несхожих мест (тут тебе и горы, и равнины, и леса, и озера, и скачущие по камешкам стремительные хрустально чистые ручейки, и обманчиво безмятежная зелень торфяных болот), пятачок ровной земли, пересеченный полноводной рекой, был заманчивым куском для самых разнородных племен и народностей. Но наводнения, пожары, эпидемии так часто подчистую сметали назойливых пришельцев, что город в настоящем своем обличье оформился всего лишь около четырехсот лет тому назад.
Согласно преданиям, начало ему положил некий весьма предприимчивый торговец, обладающий к тому же великолепными организаторскими способностями. Но вот имени его история не сохранила. И тому была немаловажная причина.
В прекрасную дочь сего купца влюбился еще малоизвестный, но весьма пылкий поэт. Разумеется, отец девушки не таким желал видеть будущего зятя. Юношу предупредили, однако молодой романтик не проникся должным почтением к пожеланиям могущественного человека. Любовные записочки преодолевали препятствия. Тайные свидания продолжались. Потенциальному тестю пришлось прибегнуть к грубой физической силе. Говорят, когда его подручные избивали юнца, тот кричал: 'Не ломайте мне пальцы! Я пишу стихи...'
Стоит полагать, громилы уважили его просьбу. Пальцы поэта сохранили свою гибкость. Однако страстная любовь увяла, зато возникло желание отомстить за унижение. И сделал это юнец вполне творчески: написал поэму о сотворении города, однако нигде не упомянул имени торговца, основавшего поселение, хотя большая часть наиболее замечательных зданий была построена именно на деньги предприимчивого купца.
Очевидно, молодой человек обладал не только поэтическим даром, но и Даром фейери, которым порой удается увести имена, события и даже живых людей за прозрачную вуаль реальности в иномирье. Торговец в одночасье исчез, растворился в небытие. И имя его стерлось из памяти сограждан. А Дилондиум стоит и поныне. Впрочем, ходят слухи, что не все чисто в этом дивном городе. Время от времени и сегодня из него прямо на глазах очевидцев исчезает тот или иной человек. И даже если затем возвращается, то отнюдь не таким, каким был прежде. Иномирье всегда меняет тех, кто побывал за Вуалью.
Ревенгард умолк, потянулся к кофейнику, выцедил оттуда в чашечку последние капли одуряюще пахнувшей жидкости, махнул рукой официантке, чтобы принесла новую порцию. А мы с Вероной, не сговариваясь, расплатились за себя и сдержанно попрощавшись с художником, покинули заведение.
На улице зеленоглазая зябко передернула плечами и глухо сказала:
- Не понимаю. Он что... провоцировал нас? Или намекал на свои возможности в поисках союзников?
- Похоже на то, - проворчала я. - Вижу, тебя тоже пронял его рассказ.
Несколько минут между нами висело тяжелое молчание, затем Верона взяла меня за локоть, привлекая к себе, и шепнула на ухо:
- В последнее время таинственным образом исчезло немало людей. Говорят, принц Шарло на самом деле тоже растворился в неизвестности. Прямо на глазах верного слуги.
От этих тихих слов меня пронзила дрожь, и все вокруг на мгновение качнулось, подернувшись туманной дымкой.
- Ты слышишь Зов? - зеленые глаза распахнулись в изумлении. Уловив мой кивок, Верона закусила губу и вдруг отрицательно мотнула головой. - Я не хочу в это встревать. Не желаю идти на поводу своей проклятой крови. Поэтому завтра же уеду как можно дальше. Всё наши колдовские горы! Не знаю, спасают ли они от чужеземных чар. Но совершенно точно - подчиняют своей магии, берут на поводок своего Проклятия. На материке, вдали от Альбиума связь должна ослабеть, а то и вовсе исчезнуть.
Леди Грант не пожелала хоть как-то объяснить эти странные слова, резко обернулась и зашагала к поджидавшей её коляске. А вот я своего кучера отпустила. Как правило, желая продлить наше общение, Верона всегда подвозила меня к дому. Оглядевшись вокруг и не увидев свободных извозчиков, решила пройтись пешком. И это стало тем еще испытанием. День снова выдался туманным, дышалось тяжело, что лишь усиливало тягостные мысли и нехорошее ощущение, будто на моей шее затягивается тугая петля.
На этот раз суета, царившая в особняке, порадовала тем, что отвлекла от тревожных переживаний. Оба поклонника Клэр в одночасье объяснились ей в любви. Девушка была в жутком смятении, решая, кому из них нужно дать положительный ответ. При этом мысли ее, как блохи, от этого сакраментального вопроса перепрыгивали к определению фасона свадебного платья, проектам переустройства имений и столичных особняков женихов (обоих сразу!), а также к выбору имен будущих детей.
Выдержать подобное оказалось мне по силам ровно трое суток. Своими проблемами золовка занималась и в сновидениях, а, просыпаясь среди ночи в озарении новых идей, повадилась прибегать в мою спальню. Я в очередной раз давилась завтраком под трескучую болтовню Клэр, когда тетушка Сюзи что-то промолвила о леди Гартунг. Имя свекрови Элинор всколыхнуло желание увидеть подругу и, что греха таить, надежду отдохнуть в ее милом обществе от всех треволнений. И еще кольнул стыд, ведь, подружившись с Вероной Грант, я давненько не навещала Эли.
Но первой, кто встретил меня в особняке Эндервудов, была леди Гартунг. Она всегда казалась подлинной хозяйкой во владениях своего сына. Сейчас, как никогда прежде, мне бросилось в глаза, насколько соответствует ее вкусу изысканно декорированный холл. Не возникало сомнений, что именно эта изящная стильная дама руководила его обустройством и отделкой. Впрочем, на сей раз леди Гартунг выглядела на удивление серьезно и даже казалась взволнованной. А, заговорив, и вовсе удивила меня, обратившись просто и прямо, без принятых в свете любезных предварительных расшаркиваний:
- Рада видеть вас, Сильвия (надеюсь, вы позволите обращаться к вам так). Зная ваше здравомыслие, полагаю, смогу рассчитывать на вашу помощь. Дело в том, - она немного замялась, потом все же решилась, - что между Робертом и Элинор случилась серьезная размолвка. Нет, нет, ссоры, как таковой, не было. Но у невестки появились основания подозревать своего мужа в неверности. И Элинор слишком серьезно восприняла это известие. Погодите возмущаться, - леди Гартунг предупреждающе подняла руку, - все осложняется тем, что моя невестка в интересном положении. Ей совершенно противопоказаны излишние треволнения. Пожалуйста, попытайтесь успокоить и утешить ее. Поверьте, я восхищена тем, с каким достоинством вы пресекаете подобные сплетни о своем супруге.
Я смотрела на великосветскую даму, представлявшуюся прежде образцом холодного насмешливого равнодушия, и пыталась понять, насколько искренней является ее забота о благополучии в семье сына. Признаться, не удержалась от колкости:
- Тревога о душевном состоянии Элинор - неплохой предлог, но вам такое не свойственно. Скажите прямо, что хотите избежать громкого семейного скандала, пятнающего репутацию Эндервудов, а значит и Гартунгов. Будьте спокойны, от моей подруги не стоит ожидать подобного.
- Вы ошибаетесь, леди Глорен, Эндервудам нужен крепкий и вменяемый наследник, - получила я чопорный ответ.
Дальнейшим разъяснениям помешало появление Эли. И вот тут стало понятно, о чем пыталась мне сказать леди Гартунг. Молодая хозяйка особняка была лишь бледной тенью моей прелестной, пышущей здоровьем подруги.
Поблекли и запали румяные щеки, на которых я нашла разве что след милых ямочек. Костлявая почти старушечья рука сжимала на груди кисти вязанной шали, отчасти скрывавшей округлившийся живот. А глаза, нереально огромные на исхудавшем лице, подчеркивали залегшие под ними глубокие тени. И в них плескалось отторжение всего вокруг. Элинор истаивала, отрываясь, уплывая от жизни.
Меня она окинула равнодушным взглядом, неуверенно растянула губы в подобии улыбки, послушно опустилась в кресло, предложенное свекровью. Леди Гартунг тут же покинула нас, бросив мне на прощание весьма красноречивый взгляд.
Элинор сидела рядом с пылающим камином, но все же зябко куталась в свою шаль. Насыщенный изумрудный оттенок шерстяных нитей и выпуклая ажурная вязка подчеркивали бледность и хрупкость съежившейся фигурки. Подруга выглядела подростком, изображающим взрослую даму.
- Леди Гартунг просила тебя поговорить со мной о Роберте? - голос ее тоже изменился, утратил звонкость, звучал хрипловато. - Право, не стоит. Его измена меня совершенно не волнует. Знаешь, порою мне кажется, что и наших с ним чувств не существовало. То ли мы их себе придумали, то ли нас опоили приворотным зельем. Правда, не знаю, кому бы это понадобилось.
- А что же тебя волнует, Эли? - я подалась вперед, коснулась тонких холодных пальцев. Хотелось оторвать ее от бредовых мыслей о наведенных чарах любви.
- Чудовище, которое зреет во мне! - подруга выкрикнула это с совершенно неожиданной для нее злостью. - Да, да, не смотри на меня, как на сумасшедшую. Я знаю, я чувствую, что это подменыш, гнусный фейери, вселившийся в мое дитя! Еще тогда, когда мы ехали в Дилондиниум, тот странный дом в селении, те странные песни и такая бурная, непривычная страсть Роберта...В неудобной крестьянской постели... Тогда был зачат этот... не хочу называть его ребенком. И супруг тоже сразу после... остыл ко мне. Вот и бросился в объятия к леди Астон. Кажется, она коллекционирует наших мужей. - Элинор истерически расхохоталась.
Я поспешно дала ей напиться (благо, графин со стаканами стояли на низком столике неподалеку). Подругу колотила дрожь, однако теперь в ней проснулось желание поделиться со мною наболевшим. Впрочем, рассказ был настолько сумбурным и противоречащим здравому смыслу, что можно было усомниться в ее рассудке. И, вероятно, я бы так и поступила, если бы слишком многое не перекликалось с моими ощущениями и с тем, что мне самой пришлось пережить.
В отличие от меня Элинор прежде несколько раз совершала путешествия в столицу. Ко Двору ее представили своевременно. И эти поездки ей даже нравились. Нынешнее путешествие первоначально тоже показалось увлекательным. Только дорога отчего-то пролегла иным маршрутом, мимо той самой неприятной пустоши и с заездом в знакомую мне деревушку. Правда, нападения волков не случилось. Но произошло нечто не менее жуткое. Неподалеку от поселения их нагнал звук охотничьего рога. В тот же миг небо заволокло тучами, вдали прогремел гром и на обочину дороги выскочил белый олень. Животное тяжело дышало, но при виде путников дернулось в сторону и исчезло в густой чаще. А людей и лошадей охватил безумный страх. Повозки понеслись со страшной скоростью. Позади них раздавался адский смех, громогласные выкрики, дьявольский свист. Когда же они наконец добрались до частокола, ограждавшего деревушку, впускать их не спешили. Охрана Эндервуда едва не выломала деревянные ворота, пока сурового вида мужчины не решились принять путников. Горцы объясняли свои опасения тем, что приезжие прибыли в тот час, когда начиналась Дикая Охота, смертельная для всех, встретившихся ей на пути.
Рассказ о пережитом вызвал у Элинор сильное нервное возбуждение. Речь ее все убыстрялась. Подруга глотала слова, дышала тяжело и часто, зрачки ее расширились. Я торопливо распахнула дверь, чтобы позвать леди Гартунг. Но та уже стояла у входа. Рядом с ней был худощавый мужчина с проницательным взглядом. Высокий лоб увеличивали ранние залысины. Впрочем, определить, сколько ему лет, я не смогла. Человек c саквояжем был, что называется, неопределенного возраста: от тридцати пяти до пятидесяти, а то и более. И от него я не почувствовала абсолютно никаких эмоций. Словно от восковой куклы, что экспонировались на модной экспозиции, громко именуемой музеем госпожи Перье.
Это оказался доктор Страсберг. Леди Гартунг представила его и вежливо выпроводила меня из особняка. Впрочем, она весьма доброжелательно пригласила, как можно чаще навещать их. А также высказала надежду, что известный врач поможет моей подруге преодолеть болезненную хандру, которая порою случается у женщин в период беременности.
На улице я не успела дойти до экипажа, когда меня вновь настиг Зов, подавляя волю и скручивая от желания ступить за Вуаль. Противостоять ему оказалось невероятно трудно. Рука сама потянулась к пространственному карману за маминым медальоном. Но все же силы воли хватило, чтобы удержаться. Туманный воздух на мгновение продернулся рябью, словно кто-то пытался открыть мне проход в Иллюзорный мир. И все прекратилось. Осталась лишь дичайшая слабость. Кучер, очевидно, заметил, что я едва держусь на ногах. Подскочил, довел до ландо, помог взобраться на ступеньку и упасть на мягкое кожаное сидение. Дорога домой запомнилась плохо. Ночью у меня началась горячка.
В себя я пришла лишь через несколько дней. Но близкие не сразу рискнули мне сообщить о том, что случилось за это время с Элинор.