Аннотация: Чума в Манчжурии 1910-11 гг. Признанные светила российской эпидемиологии бились над созданием противочумной вакцины, проходя через ад только для того, чтобы понять: ничто не силах остановить легочную чуму. Никто даже предположить не мог, что ближе всех к разгадке спасительной панацеи, оказалась молодой врач Лиза. Только чего будет стоить ей это знание: жизни или любви?
Цзиньлян. Манчжурия.
Футундант города Цзиньлян провинции Хайлуцзян прохаживался по своим покоям, равномерно перебирая тисовые четки. Движения эти были машинальны, он делал так всегда, когда о чем-то настойчиво думал. Проблема, которую он сейчас решал, состояла в том, что ему надлежало либо проявить настойчивость и продолжать стучаться в запертые перед ним ворота Запретного Города и быть казненным за непочтительность, бесцеремонность и грубую назойливость. Либо предпринять что-то самому и быть казненным за самовольство, нерадивость, а то и вовсе за измену. Но если исход в обоих случаях был один, то не лучше ли сложить голову добросовестно выполнив свой долг. Ведь даже если Запретный город и снизойдет к каждодневно присылаемым им прошениям, это не означало, что все сладилось к удаче. Футунданту было известно, что в соседних городах, которых коснулась эпидемия, люди продолжали умирать, несмотря на лекарства и целителей, присылаемых Пекином.
Футундант происходил из знатной, но вконец обедневшей семьи. В нынешнее время такое случалось повсеместно. Стать футундантом ему помог будущий тесть, выкупив долговые бумаги его семьи и, предложив юноше жениться на своей дочери. Однако зять понимал, что стоит за щедростью тестя. За месяц до этого Император Поднебесной пожаловал шурину, избалованному разгульному молодцу, губернаторский пост манчжурского городка на краю империи. Тесть посчитал подобное назначение опалой и результатом интриг своих недругов. При дворе назначение в захолустный приграничный город считалось ссылкой, отлучением от двора, проявлением немилости. Оттого и свадьбу сыграли поспешно, тесть вложил в нее немало средств. Новобрачная с первых же дней, кичась перед мужем и его матерью, не уставала напоминать, что именно по ее прихоти отец так скоро отыграл их свадьбу, намекая, что именно ей муж и свекровь обязаны тем, что больше не прозябают в унизительной бедности. Но он уже научился правильно относиться к словам этой женщины - истинной дочери своего отца, сановного господина Ли вежливого и обходительного на словах, но лживого и лицемерного в действительности. Он знал, что эта женщина отравила его наложницу, юную простую девушку, которую он приблизил к себе. Только что он мог сделать с этой злопамятной женщиной, способной на низкие отвратительные поступки. Футундант остановился у стола покрытой длинной коричневой скатертью с золоченой бахромой, где на серебряном подносе лежали раскрытые донесения из Морганьской, Бутехской и Ханьгинской футунданств. В них от него требовали остановить эпидемию, перекладывая тем вину за распространения чумного мора на него и сетуя, что у них самих нет ни сил, ни возможности, ни средств противостоять черной смерти. Когда слуга внес лампу под шелковым абажуром, футундант даже головы не повернул в его сторону. Он еще не принял решения. В комнате давно стемнело, и тусклая лампа делу не помогла, но так даже было лучше. Как бы не повернулась для него эта ситуация, утешало то, что он выполнил свой сыновний долг и матушка больше не придется выживать в голодной бедности, но спохватившись заставил свои мысли вернуться к насущному, а именно к соседним футунданствам, вежливо отказавших ему в помощи.
Гонцы, посланные им в соседние губернии, так и не вернулись, кроме одного. По словам этого гонца, дезертировавшие не хотели погибать в зараженном городе. Однако ему донесли, что его жена заплатила каждому из них, чтобы не возвращались, какой бы ответ им не пришлось везти. Знал он и то, что жена писала отцу, чтобы препятствовал отправке в Цзиньлян обоза с лекарствами и лекарями и отец сделал все, о чем просила его дочь. Конечно, футундант пришел в гнев, пока не сообразил, что это была месть лично ему. Только он и до этого предательства ничего не мог поделать с собой, не мог переступить через себя. После того, что натворила эта женщина, не мог не то, что приблизиться к ней, даже взглянуть на нее. Не в силах он был испытывать и то сочувствие, что ощущал поначалу, как и простить гибель наложницы не мог. При воспоминании об этой несчастной девочке, у него сжималось сердце. Как радовалась она достатку и роскоши, в которую вдруг попала. Как доверчива была и с какой благодарностью тянулась к нему, что его сердце начало было согреваться. До самой смерти ему сторониться жены, но и наложницы он больше не примет. Теперь у него парчовые длинные одежды с вышитым на них знаком чиновника высшего ранга, атласная шапочка с красным бархатным верхом и павлиньим пером. Он достиг того о чем не смел даже мечтать. Но принесли ли ему желанные регалии счастье кроме исполнения долга и сытой жизни? Он готов платить цену за все это, но только ту, что определит сам, а не эта женщина.
Что же ему предпринять? Влиятельные родственники жены не помогут, и рассчитывать на них не имело смысла, пока он не пойдет навстречу чаяниям этой женщины. Лишь так он мог получить поддержку ее родни и тем снять с себя всякую ответственность? Но разве не его долг подавить собственные чувства, ради спасения тысячи жизней? Только вот мысль, что именно на том и строился расчет этой женщины, начисто отвергало подобную возможность.
Так в полутьме своего кабинета решал маньчжурский чиновник то ли свою судьбу, то ли судьбу Цзиньляна.
Харбин
Лиза умирала. Трясясь в пролетке по ухабистой дороге, не в силах стряхнуть болезненную вялость, она понимала, что обречена. Стоило ли обманываться тем, что подхватила всего лишь простуду? Она кашляет всего второй день, а уже слаба как новорожденный кутенок и выжата словно испитый лимон. Пролетка подскочила на камне, попавшем под колесо, Лизу знатно встряхнуло, и она закашлялась. Казак Крылов, словно извиняясь, длинно выругался, кляня паскудную клячу и расхлябанный возок, а Лиза зябко повела плечами под одеждой пропахшей дезинфекцией и сулемой. Может она драматизирует и все не так плохо, а ее вялость являлась результатом бессонной ночи, которую провела перед иконой Владимирской Божьей Матери истово молясь ей. Было ли такое душевное напряжение от отчаяния и страха, или от сильнейшей потребности в божьем присутствии, только стоя на коленях перед зажженной лампадкой, Лиза изнывала душой, ища сил для того чтобы выстоять перед неизбежным. Очень хотелось жить. Но будь у нее выбор, не стала бы осторожничать, а снова пошла дорогой своей судьбы, потому что ее предназначение не просто спасать и исцелять страждущих и немощных, а пресечь щедрую жатву чумной смерти. И потому она отмаливала не столько свою молодость, сколько просила дать ей душевных сил, чтобы уйти достойно, никого не обременяя жалостью и чувством вины. А то, что ее товарищи и коллеги будут испытывать именно эти чувства, Лиза знала, хотя бы, потому что всегда жестоко винила себя, когда умирала доктор Лебедева, Илюша Игнатьев, фельдшера Владимир Игнатьевич и Кузенька. И потому просила она Господа по милосердию Его вразумить ее и дать сил перенести последние мучительные минуты своей недолгой жизни. Жить оставалось три дня, а после смерти, ее тело вскроют, чтобы изучить, как боролся ее организм с дьявольской бациллой и боролся ли вообще.
Началось все с колотья в боку - первый симптом легочной чумы. Далее следовал кашель, но Лиза утешала себя тем, что просто простудилась на выездах Летучего отряда. К колотью в боку и кашлю, прибавлялась ноющая, порой нестерпимая, головная боль.
Что станется с родными и особо с матушкой, когда ее дочь привезут на родину, в Ростовскую губернию, в цинковом гробу, а матушка даже не сможет взглянуть на свое дитя и проститься с ней, коснувшись дорогих останков. От жалости заходилось сердце, и слез было не унять. Лизе, измотанной малодушным рыданием и душевными переживаниями, лишь под утро удалось уснуть. Похоже, перед таким нервным напряжением боль отступила, подарив ей блаженные минуты отдыха. Однако его тут же безжалостно прервал стук дверей, торопливые шаги и негромкие голоса. Преодолевая ломоту во всем теле, девушка, накинув поверх длинной ночной сорочки шаль, выбрела из комнаты в общий коридор. Так и есть, доктор и фельдшер теснясь в прихожей, разбирали калоши.
- Отчего меня не разбудили? - окликнула она товарищей хрипловатым со сна голосом.
- Тебе бы выспаться, Елизавета, неважно выглядишь. Измотана вон, будто бы и не спала вовсе, - выговорил ей доктор Семенов, близоруко щурясь на две левые галоши, что держал в руках.
- Мы все здесь измотаны, Владлен Григорьевич, - кашлянула Лиза и, сдерживая последующий приступ кашля, сдавленно спросила: - Куда вызвали на этот раз?
- Сами еще толком не знаем, - проворчал фельдшер Осипов, отбирая у доктора одну из калош и отдавая правую к его левой. - Возле театра Тифонтая на извозчичьей станции нашли тело и опять китайца.
- Выбросили? - догадалась Лиза, справляясь с головокружением.
- То-то и оно, - степенно подтвердил Владлен Григорьевич, надевая галоши поверх начищенных штиблет. - Китайцы уже давно так не безобразничают.
- Я с вами, - пробормотала Лиза.
- Вам бы отлежаться с вашей-то простудой, - запротестовал было фельдшер Осипов.
- Я в повозке побуду, - пробормотала Лиза, скрываясь за дверями своей комнаты. Но от того, что прикрыла ее неплотно, слышала, как фельдшер Осипов укоризненно попенял доктору, что не поддержал его:
- Владлен Григорьевич...
- Заодно отвезем ее в обсервацию, - тихо ответил доктор.
Лиза горько усмехнулась. Она не вернется больше в гостиницу вместе с товарищами, а прямиком отправится в чумной барак. Это ее последний выезд. Через несколько минут она вышла полностью одетая с марлевой повязкой на лице. Спускаясь вслед за Владленом Григорьевичем и Осиповым по широким лестничным маршам, рассеяно слушала, как фельдшер рассказывал доктору:
- Первый то засомневался Гу Ян. Сказал, что: "быстро, быстро ходи к Мэй У". Это к бандерше, что держит увеселительное заведение для китайцев между Пристанью и Мостовым поселком.
- Понятно, понятно, - поторапливал его рассказывать доктор.
Как и ему Лизе тоже было понятно, что маленький шустрый санитар Летучего отряда Гу Ян не упустит своего.
- А Крылов с Антипом сразу отправились за каретой, а там и на извозчичью станцию осматривать труп.
- Почему не дождались остальных? - рассердился Владлен Григорьевич.
- Так медлить-то было никак невозможно. Труп того и гляди собаки растащат. А Антипа Крылов никак не мог оставить, потому, как Антип этот передан Крылову под негласный контроль, как вы сами это изволите знать.
У Лизы, шедшей позади них, закружилась голова от нескончаемых поворотов лестничного марша и она, схватившись за широкие перила, легла на них грудью, пережидая навалившуюся на нее слабость. Только бы ей о Просвирине не забыть. Оттолкнувшись от перил, все же благополучно спустилась к парадной. Осипов, придержал перед ней тяжелую створку высокой двухстворчатой двери и осенний воздух с первым морозцем не какое-то время отрезвил девушку. У крыльца уже ждали карета и пролетка приданные их Летучему отряду. Грузный, но ладный казак Крылов, сидя на облучке пролетки, разговаривал с высоким и тощим лаборантом Просвириным, стоявший рядом. Вот удача! Лиза поспешила к нему и, отведя в сторону, украдкой сунула ему в руку мензурку с кровью, попросив сделать с нее анализ на бациллу Yersinia pestis.
- А что термирование? - глухо спросил Просвирин, цепко взглянув ей в лицо. Он все понял, хотя она не упомянула чья это кровь.
- Пока высокой температуры нет и... я как видите на ногах, - не стала отнекиваться она, скрываться уже не было смысла. Лицо Просвирина как-то вмиг осунулось, но он не отступил от Лизы ни на шаг, зато это сделал она.
- Думаете, - понизился его голос до обреченного шепота, - случилось непоправимое?
- Это вам и предстоит узнать, Глеб.
- Все сделаю тщательнейшим образом, - пообещал лаборант, опустив глаза, пристально разглядывая носки своих заляпанных грязью сапог. - Но... почему вы?
Только Лиза уже отошла от него к пролетке. Она устала от этого короткого разговора, что совсем вымотал ее. Вот уже кто-то не может побороть своей жалости к ней.
- На все воля божья, - подбодрила она себя.
Пролетка тронулась, а Просвирин, поникнув, все стоял, глядя себе под ноги и ветер, налетая, трепал его рыжую шевелюру. Неужели опять ему выносить неминуемый приговор, на этот раз уже Лизоньке?
А Лиза едва села в пролетку, как Крылов залихватски присвистнув, стеганул поводьями круглые бока лошади. Лизе хотелось попросить насупившегося доктора, сидевшего рядом, пересесть подальше от нее, хотя первые три дня инкубационного периода чума не передается. Но он бы непременно погнал ее обратно в номер, приставив к ней санитара. И это притом, что людей в Летучих отрядах катастрофически не хватало, мало было жаждавших работать на улицах захваченного чумой города, чей воздух отравлен заразой. Но ведь должен кто-то делать эту ужасную работу, а с ней самой, между тем, не все ясно и она, возможно, действительно просто простужена. В любом случае, она уже ничем не рискует и кому как не ей заниматься сейчас чумными и идти в грязные рабочие бараки и фанзы.
Лиза очнулась как-то вдруг, кажется, впав в забытьи.
-...верно вам говорю, что, он как есть, пролежал неделю, - прислушалась она к словам Крылова, правившего спокойной даже меланхоличной лошадкой. - У меня глаз на мертвяков уже наметан. Да вы и сами по останкам это увидите, хотя сгнил он так, что уже смердит.
- Вот зачем кому-то возиться с гниющим трупом и тащить его в центр города? - удивлялся Владлен Григорьевич. - Но какой бы умысел, ни двигал мерзавцами, все это слишком пакостно.
- Китайцы это сделали, верно вам говорю. Кому же из сурьезных людей такое в голову придет? - обернулся к нему Крылов, глядя из под мохнатой черкески. - Диверсия это не иначе.
- И зачем ты Антипа у тела одного оставил? - выговорил ему доктор. - Как же ты, братец, такого маху дал? Мы с Фролом, - Владлен Григорьевич подбородком показал на едущую впереди карету, которой правил Осипов, - были уверены, что ты с ним остался.
- А чего его одного не оставить? - тряхнул вожжами Крылов. - Не все же в ём сомневаться. Да, ведь он сейчас при таком деле, что от места того с трупом, за уши его не оттащишь.
Они проехали мимо оцепленной полицией улице. Навстречу им попались лишь мордеры сопровождавшие скрипучую телегу укрытую брезентовым пологом, из-под которого виднелись то безвольно упавшая рука, болтавшаяся в такт тряской телеге, то грязная босая нога. С востока тянулся шлейф черного дыма от сжигаемых в Фуцзядане чумных домов и бараков, делая ненастный осенний день еще сумрачнее. И дым и телеги уже стали обыденностью Харбина.
- При каком это таком? - ворчливо допытывался Смирнов, раздраженно поднимая на себе каракулевый воротник пальто.
- А при таковом, Владлен Григорьевич, что всяких ротозеев должон от трупа отваживать, да извозчиков со станции заворачивать. А это хоть какая да власть, что для Антипа слаще меда. Вот он себя и показывает.
- Раскусил ты его подноготную, стало быть, Василий Федорович, - хмыкнул доктор, ежась от налетевшего пронизывающего ветра.
- Так ведь сколь с ним тетешкался.
Копыта ленивой кобылки цокали по брусчатке, кузов пролетки мерно покачивался на рессорах в такт ее ходу. Вскинувшись Лиза поняла, что опять задремала. Из-за марлевой повязки трудно дышалось, лоб покрыла влажная испарина, ей было очень жарко.
- Это они раньше в своих фанзах, под полом трупы прятали. А как поняли, что мор и беречься надобно, стали умерших закапывать. А тут не тебе! Подбросили полусгнившего мертвяка! Словно нарочно... - возмущался Крылов, перебив себя басовитым: -Тпру-у!
Лихо спрыгнув с облучка, казак сначала помог выбраться доктору, затем подал руку Лизе с несвойственной ему галантностью:
- Пожалуйте сойти, Елизавета Сергеевна, - и смотрел при этом, как кот Баюн на Золотую рыбку, мечтая утащить ее.
- Не надо, Василий Федорович, - отмахнулась девушка. - Я сама.
Но здоровенный казак ловко подхватил ее за талию из пролетки, поставив перед собой на мостовую. А барышня-то без корсета, хотя рассудительный Осипов уверял, что не может быть такой фигурки без утягивающего корсета. А вот подишь ты...
- Я бы не советовала вам приближаться ко мне, - пробормотала Лиза.
- Только вы не подумайте чего, барышня, - лукаво блеснул на нее глазами казак, похоже не поняв ее намека.
Еще издали они увидели топчущегося у будки извозчичьей станции коренастого лохматого Антипа, а рядом щуплого, ростом доходящего ему до плеча Гу Яна. Карета, ведомая Фролом, тяжелым неповоротливым коробом разворачивалась в стороне.
- Что-то быстро ты обернулся, дружок, - поприветствовал маленького китайца доктор, прикрывая лицо марлевой повязкой, поднимая на голову капюшон брезентовой робы, которую успел натянуть на пальто. И это не было высокомерной снисходительностью, просто к маленькому китайцу невозможно было обращаться иначе, уж больно он напоминал шустрого пацаненка.
- Моя недолго говорил, - начал быстро докладывать ему Гу Ян. - Моя только послушал Мэй У и ходи сюда.
- Да ну, - фыркнул под повязкой уже экипированный в брезент Фролов, багром откидывая полы истлевшей одежды с полуразложившихся останков. - Плохо дело, его уже собаки растащили.
- Антип, Василий! Быстро марлевую повязку и перчатки! - прикрикнул на зазевавшихся мужиков доктор.
- Так, того самого... не удобно в них, вашбродие, - весело отозвался Антип, польщенный заботой о нем важного доктора.
- Потерпишь! Зато жив останешься.
- Все под богом ходим, - философски заметил мужик, но марлевую повязку и брезентовые рукавицы все же надел.
- Так что тебе Мэй У сказала? - снова повернулся к китайцу Владлен Григорьевич, желая отвлечься от трупного смрада. - Признала умершего?
- Признал, да... признал, - с готовностью закивал Гу Ян, которому все было нипочем и трупный смрад в том числе. - Сказал, что был три ушедших луны назад. Уже горячий, горячий был... злой... ругался много... - осуждающе цокал языком китаец, качая круглой бритой головой, щуря без того узкие глазки. - Какого-то дядю ругал сильно, сильно. Мэй У не знай кого он ругал ... самого тоже не знай...
- Бредил стало быть, - догадался Фрол Осипов и покачал головой на останки, которые когда-то ругались в заведении бандерши Мэй У.
Доктор кивнул. Он хоть и был занят чумным телом, но Гу Яна слушал внимательно.
- Мэй У его гнал и теперь не знай, что с ним, - закончил докладывать Гу Ян.
- Эка, - заглянул через Лизино плечо Крылов. - У мертвяка-то руки и шея, кажись, поломаны.
- Верно, - подтвердил Владлен Григорьевич.
- Так, того самого, его в поленницу дров засунули, - встрял заросший до самых глаз бородой Антип, похожий на дремучего лешака. - Мне про то один из извозчиков доложил, а ему самому китаец-бой рассказал за кусок хлеба и чай.
Владлен Григорьевич выпрямился.
- А бой случаем не знает кто умерший?
- Знает, а как же, - равнодушно пожал широкими плечами кряжистый Антип.
- И ты спросил того извозчика: кто этот бой?
- Обижать изволите? - насупился Антип. - Я ж ему полтинную пообещал, ежели приведет этого мальчонку к нам.
- Так ты ж, каналья, пропил его уже, небось, потому и говоришь, что отдал, - хохотнул, подтрунивая над ним Флор, прилаживаясь как ловчее зацепить труп багром, чтобы оттащить его к карете.
- Так, того самого... как можно? - обиделся Антип, отталкивая его багор, потому что еще не до конца завернул тело в простынь пропитанную сулемой. В брезентовых рукавицах ему делать это было неловко. - Разве ж я без понятия? Вон и Владлен Григорьевич говорил, что любые посулы сгодятся, лишь бы результата прибыло. Что было у меня, то я и отдал.
- Ты все правильно сделал, Антип, - похвалил его доктор. - Теперь у нас одна надежда, что извозчик найдет этого боя.
- Ежели жив мальчонка, прости Господи его душу, - жалостливо вздохнул казак, размашисто перекрестившись.
- Детей, да будет тебе известно, эпидемия, как ни странно, щадит, - назидательно заметил ему фельдшер Осипов.
- Хорошо, чтоб так.
Лиза сосредоточенно не торопясь упаковывала склянки с пробами, взятыми ею с раскисшего трупа, когда Антип обрадовано воскликнул:
- А вон он идет! - показывая на дородного извозчика в заломленной на бок меховой шапке и распахнутом длинном тулупе, что шагал к ним, держа за руку худенького мальчонку лет восьми в драном ватнике и вытертой шапочке прикрывавшей бритую макушку.
- Антип, Гу Ян, поговорите с ними, - распорядился доктор. - Да смотрите не обидьте, - протянул он Антипу целковый, взамен отданного.
Китаец и Антип пошли навстречу извозчику и мальчонке, смышленому как все дети, выживавшие на улице. Флор и Крылов начали оттаскивать укутанное в простыню тело к карете, чтобы после отвезти его в пункт для сжигания трупов.
- Ну, так что? - спросил доктор, подходя к Антипу, Гу Яну и извозчику. Мальчишка доверчиво жался к Гу Яну.
- Так, того самого, - начал Антип переводя корявые слова Гу Яна: - Постреленок рассказывает, что погибший, мол, был из торговцев. Приехал к некому Лю Чжи, что торгует мылом и всяким парфюмом. Только Лю этот умер как неделю назад.
- Где он жил? По какому адресу ехал погибший? - обратился к извозчику, степенно кивавшему словам Антипа, Владлен Григорьевич.
- Третьего дни вез его от пристани в квартал иноверцев, в Фузцядане, - пробасил извозчик. - К трем баракам-фанзам под номером 53, что сдают комнаты приезжим. Самый дешевый постой у них.
- Но эти бараки уже расселили и продезинфицировали. Почему их до сих пор не сожгли? - рассердился доктор, рывком стягивая резиновые перчатки.
- Так брандмейстеры едва успевают сжигать мертвых чумных, что им свозят Летучие отряды со всех концов Харбина, - посетовал Осипов. - На днях они собирались сжечь несколько заразных фанз, уже расселенных по теплушкам в обсервации, но только руки у них все не доходят, что уж говорить о выезде в Фуцзядань.
- Чудно, - поскреб макушку Антип, стянув с головы драную шапку. - Сколь мы, того самого, ни проезжали по тому адресату, все эти "ходя-ходя" живут себе там по-прежнему. Как будто и не сгоняли их в обсервацию.
- Черт знает что такое! - продолжал возмущаться доктор. - Непременно доложу об этом, куда следует, а пока отведи мальчика в обсервацию, - обратился он к Антипу. - После потрудись доставить в приют, вот купи ему на это поесть, - протянул он мужику несколько медных монет. - А вам любезный спасибо за помощь, - поблагодарил он извозчика.
- Чего уж, - смутился извозчик. - Дело-то такое... За грехи наши, -перекрестился он, - мор нам ниспослан. А мы все должны друг другу как православные христиане помогать.
- Смотри у меня, - между тем предупредил Антипа Крылов и, грозно сдвинув брови, продемонстрировал ему увесистый кулак. - Не пропей деньги допереж.
Антип скривился, не очень-то его напугала угроза Крылова, взял мальчонку за руку потянув прочь от пролетки и кареты Летучего отряда, куда, наконец, был оттащен чумной труп.
- Как есть, китайчонка стянет деньгу у Антипки и сбежит. Видел, как у шельмеца глазенки загорелись при виде монеток? - сказал фельдшер казаку, кивнув на удаляющегося с мальчиком Антипа. - Удивительно только как извозчик этого шустрого боя сумел отловить?
- Извозчики, чай, тоже не простаки и раззявы, - степенно заметил казак. - На своем извозчьем деле всякого народу насмотрелись.
- А давай по рукам ударим на полтинник, что стянет китайчонок деньгу у Антипа! - не унимался Фролов.
- А давай!
И они, ударив по рукам, направились к карете, тогда как санитар-дезинфектор Гу Ян занял место на облучке пролетки в которой уже молча сидел, напротив безучастной ко всему Лизы, насупившийся доктор, велев Гу Яну ехать в Фудзядан. Карета, с телом чумного, в сопровождении фельдшера и казака, повернула к ближайшему пункту сжигания.
Что бы попасть в Фудзцядан нужно было проехать через весь город. Харбин заметно опустел. Люди, боясь самого его отравленного воздуха, редко выходили на улицу. Темные окна трехэтажных и двухэтажных домов с затаенной тревогой смотрели на повозки с наваленными на них телами, провожаемые мордороми. Обреченность чувствовалась во всем. Даже солнце, казалось, больше не светило Харбину, всю осень стояла унылая тягостная погода. Похоронно гудели колокола на звоннице Софийского собора. Их со всех сторон подхватывал тревожный перезвон колоколен Центральной и Успенской церкви при Харбинском кладбище, Соборной и Свято-Никольской гарнизонной церкви в Затоне. Басовито гудели колокола Свято-Иверского храма, заглушая торжественный мерный звон колокола костела святого Станислава. Набаты Благовещенского храма на Пристани и Покрова Святой Богородицы, доносились далеким гулом.
Каждый поворот улицы, каждый угол дома выдавали общую подавленность и обреченность. Оцепленный военными частями и жандармерией город, стал смертельной западней для тех, кто не сумел выбраться из него. Люди шли торопливо, не глядя ни на кого, поспешно крестясь на колокольный перезвон и испуганно почти в панике, шарахаясь от телег с телами укрытых брезентом либо мешковиной. Страх порождал агрессию, что соседствовала с апатией и смиренным ожиданием смерти.
Сначала агрессия пала на извечных разносчиков заразы - крыс, которых начали фанатично изничтожать. Когда разобрались, что чума не бубонная, а легочная, то во всем обвинили китайцев, не заботящихся об элементарной санитарии. Дело попахивало самосудом, останавливала лишь боязнь заражения, потому что именно в китайских бараках чума набирала силу, что бы после выплеснуться на городские улицы Харбина, жестоко и без разбора выкашивая людей. Гробовым саваном накрыли город тучи,нависая над крышами домов. И мудрено было понять день сейчас или глубокий вечер. Редко когда увидишь в окне слабый проблеск лампадки или трепетный живой свет свечи. Жизнь, чуть дыша, затаилась за плотно сдвинутыми гардинами, за глухими ставнями, да заколоченными окнами, словно боясь обратить на себя белесый взгляд беспощадного мора.