Томак, сидя на толстой ветке дуба и качая ногами, пытался отыскать в сложившейся ситуации положительные стороны, но как нарочно, куда не глянь - стороны были сплошь отрицательными, минусы показывали языки и делали нос.
Он в который раз не помог отцу в скобяной лавке, хотя за завтраком - пышными блинчиками и клубничным вареньем - давал ему слово. Томак до вечера протянул с возвращением домой, но чем больше он оттягивал, тем тяжелее ему становилось.
Карл набросился на сына сразу, как только тот появился на горизонте донельзя смущенный и чумазый до невозможности. Отец объявил его обормотом, сказал, что сын годен лишь чистить обувь на улицах города, вооружившись щеткой и ваксой.
Отец сильно раздухарился, даже вынул ремень и принялся махать им в воздухе, пока пряжкой больно не ударил себя по руке. Айкнув, он перестал махать "шашкой", но браниться продолжил и даже усилил натиск.
Марта вышла на крыльцо и, кутаясь в шаль, попыталась утихомирить мужа, но тот все больше расходился, его лицо багровело, а удары тяжелых ботинок чуть не проломили толстые доски крыльца.
Отец громко ругался с женой, виня ее в том, что Томак - неумеха и бездельник, и мальчик незаметно отступил на пару шагов, потом еще на пару, и вот - он уже в зоне недосягаемости родительского гнева. Пока родители спорили, мальчик забрался на высокий дуб, растущий перед окнами дома, и затерялся в густой листве.
Когда отец громыхнул дверью, мать огляделась. Томак жадно вгляделся в ее ласковое лицо.
- Томак, иди домой. Будем ужинать. Товара-то всего пару коробок было, иди домой, а то еда остынет!- неуверенно оглядываясь, проговорила она.
Томак замер, как полевой зверек. Ему надо было подумать. Мать горячим шоколадом и теплыми пирожками усыпила бы его бдительность, разморила, а потом, когда бы он разнежился, опять сказала бы, приглаживая его соломенные волосы:
-Знаешь милый, тебе надо пойти на уступки, ведь он твой отец, он хочет для тебя лучшего, он хочет научить тебя всему, что знает, как учил его отец, а твоего деда его отец. Пообещай мне, Томак!
Томак каждый раз обещал матери, а на следующее утро не мог выполнить обещанного. Он был слишком непоседлив, часто отвлекался, кропотливая работа вызывала ломоту в суставах и сковывала зевотой челюсть. Его внимание быстро ослабевало, и он все путал, ломал, опрокидывал, приводя отца в бешенство.
- Ну что я за мальчишка? - спрашивал он себя. - Почему нельзя иметь хоть одну разнесчастную склонность к чему-нибудь?
Томак весь вечер ломал голову, разыскивая в себе подходящую склонность. И надо сказать находил, например, бегать за воздушным змеем, собирать камни на пляже, наблюдать за кроликом в лесу, лазать по крышам, спускаться с горы, но за все эти ребячие проказы никто не хотел платить ни гроша. До чего же обидно, что все эти потрясающие занятия не оплачиваются. Услышав его мысли, мама рассмеялась и сказала бы, что от этих занятий нет проку, а отец бы наверняка рассердился.
Томак бы не согласился, но вряд ли сумел бы объяснить пользу веселья и задорного смеха. Ведь когда на душе хорошо, ты будто паришь над землей. Нет, решительно, его родители не могли этого понять.
Солнце провалилось в тучи, резко стемнело. Дверь медленно отъехала и на крыльцо, потирая лысый кумпол, вышел отец. Жалобным голосом он позвал сына и сказал, что тот может идти домой, что он не будет ни откручивать ему уши, ни драть его как сидорову козу.
Но Томак, обидевшись на отца, бесповоротно решил отсидеться на дереве, а поутру сбежать из родительского дома. Посвежело. Мальчик быстро озяб. Время от времени ему приходилось растирать плечи и руки, чтобы окончательно не окоченеть. Глаза слипались, ресницы хлопали вхолостую. Фонарь рядом с его убежищем усыпляюще мигал. Дом засыпал. Постепенно во всех комнатах погас свет.
Ночные звуки пугали Томака, он вздрагивал от внезапного лая соседских собак, от отчаянного визга тормозов. Временами стихало, но потом резкий хлопок вновь нарушал тишину. Мальчик, все теснее прижимаясь к дереву, испуганно озирался. Поводя щуплыми плечами, стискивая руки в кулак и сжимая зубы, мальчик пытался успокоить буйное воображение, рисовавшее чудовищные картины. Высматривая из своего наблюдательного пункта возможные угрозы, Томак заметил, что внизу под деревом движется тень. Он сначала не мог понять, откуда она взялась, но потом его осенила страшная догадка. Тень отбрасывал человек на дереве. И тень эта не принадлежала Томаку. Тень продолжала двигаться. Какой-то человек, едва шелестя листьями, ловко передвигался по дереву, приближаясь к затаившемуся мальчику. С невероятной легкостью таинственный акробат перескакивал с ветки на ветки. Когда человек добрался до Томака, тот разглядел молодого мужчину, а таинственный акробат заметил мальчика.
Томак удивленно захлопал глазами. Перед ним стоял человек в черном плаще, в его руках была зажата трость с набалдашником в виде керосиновой лампы.
- Здесь не занято? - дружелюбно спросил мальчика, показывая на внушительную ветку дерева как на лавку в парке.
Томак вжался в ствол дуба и молча покачал головой, стараясь сдержать клацанье зубов.
Легко и непринужденно мужчина перешагнул с одной ветки на другую. Заняв место рядом с Томаком, он внимательно оглядел своего соседа.
- Кто ты такой? - выдавил из себя Томак, не выдержав давления испуганного любопытства.
- Я фонарщик, а зовут меня - Миралем, - вежливо поклонился мужчина, сверкнув белыми нитями на висках, и шаркнул болтающейся в воздухе ногой. Томак отметил, что он немного бледноват, что у него немного тонковаты губы, немного великоват нос, но большие карие глаза под округлыми бровями придавали его лицу трогательное выражение.
- Томак, - выдохнул мальчик.
- Так ты тот самый обормот? - весело спросил фонарщик, чуточку улыбаясь.
- Очень проницательно, - буркнул Томак. - Лучше, чем подслушивать чужие разговоры, фонарщик, почини фонарь.
- Я как раз и пытаюсь его починить, - посерьезнел фонарщик и, щурясь, посмотрел на мигающий фонарь.
- Сидя с мальчишкой на дереве? - решил в ответ подразнить его мальчик.
- Что ты знаешь о фонарщиках, Томак? - задал вопрос Миралем, еще выше поднимая брови, но как только мальчик решился ответить на этот более чем очевидный вопрос, мужчина продолжил: - Полагаю ничего из того, что на самом деле имеет значение. Фонарщики - это рыцари света, они борются с тьмой, спасая людей для жизни. Они живут во мраке и борются с мраком. Каждую ночь мы следим, чтобы каждый фонарь города исправно работал, чтобы как можно меньше кашмариков-полуночников пробралось в город. Если же фонарь мигает, - Миралем показал тростью на фонарь, - значит, световая сеть прорвана, а дом, который стоит рядом, "инфицирован ночью".
Томак от неожиданности широко открыл рот, показав зуб с отбитым уголком.
- Ты готов, Томак, увидеть нечто большее, чем может увидеть обычный мальчик?
Томак, зачаровано глядя на необычного собеседника, кивнул.
Миралем положил одну руку Томку на плечо, другой рукой раскрутил набалдашник на трости в виде керосиновой лампы и прошептал:
- Свет души - огонь в ночи.
Сначала Томак почувствовал на своем лице легкое дуновение ветра, потом задуло сильнее и сильнее, и мальчик с удивлением понял, что из ниоткуда взявшийся ветер дует прямо из полой трости фонарщика. И прежде чем он успел произнести хоть слово, его подняла неведомая сила и засосала в трубу.
Трость Миралема была узкой и прямой, а извилистая труба, по которой скользили как с ледяной горы фонарщик и мальчик, была широкой и просторной.
Томак, не сдерживаясь, кричал во все горло. Миралем по-восточному сложил ноги и улыбался. Труба бесшумно выплюнула их. Томак грохнулся о булыжную мостовую. Фонарщик приземлился на ноги и ловко поймал трость на лету. Дом торговца скобяных изделий и дуб, и сад, и фонарь - все исчезло.
- Как ты это сделал? - выпалил восхищенный Томак.
- Я - фонарщик, я умею еще и не такое.
Томак потер ногу и обиженно покосился на спутника. "Дескать, умею еще и не такое, а меня от синяка не уберег". Неподалеку от того места, где Томак приложился о мостовую, виднелись очертания пустых ярмарочных палаток, а впереди высилась громада моста. Ночь мягко плела вокруг них свой кокон, фонари мигали, как будто жмурились.
- Фонари, они мигают, - прошептал мальчик.
- Точно подмечено, дружище Томак. Когда кашмариков слишком много, они точно съедают свет. Они прячутся в подворотнях и заброшенных домах, пока не найдут дом, а в этом доме людей, которые отчаялись и уже не борются с мраком. Ты замечал Томак, что ночью, неприятности всегда выглядят более устрашающими, чем при утреннем свете. Кашмарики под покровом ночи обступают людей, они лишают их надежды, отнимают веру в собственные силы, подменяют равнодушием, безнадежностью и слабостью.
Миралем поманил мальчика за собой и бесшумно зашагал к мосту, Томак старался не отставать от него и не шуметь. Приблизившись к внешней арке, они спрятались за опорой. Миралем приложил тонкий палец к губам и достал из широкого кармана плаща желтый камень.
- Жди здесь, - велел он мальчишке и нырнул под мост, вооружившись поднятой кверху "палкой".
Томак, прячась и прислушиваясь, различил шум плещущейся воды, звук засасывающей трубки, писк, схожий с писком птенцом из гнезда, и успокаивающий голос Миралема:
- Ну будет, будет, не возитесь.
Когда все стихло, Миралем выскочил из темного проема, и, вытирая лицо рукавом, устало проговорил:
- Когда звезды остывают, кашмирки падают на землю. Самые молодые и глупые первым же делом ищут большущее укрытие, например как этот мост. Приходя сюда каждую ночь, я всегда собираю богатый улов.
- Ты же сказал, кашмарики поглощают свет, зачем им прятаться в темноте?- удивился Томак, вскидывая голубые глаза на фонарщика.
- Представь себе дорогой Томак, что ты долго-долго качался на карусели, тебя укачало, у тебя все плывет перед глазами, и ты не чувствуешь ног. Ты любишь кататься, но разве ты можешь кататься без остановки?
- Можно я посмотрю на них? - Томак в нетерпении хлопнул в ладоши.
-Терпение, дружище, терпение.
Миралем открутил крышку с набалдашником в виде керосиновой лампы и предложил мальчику заглянуть внутрь. Томак нагнулся и как в подзорную трубу разглядел запертых сеткой существ - кругом пушистых с большущими подвижными мокрыми носами и бегающими глазками с бусинку, они возились, скакали мячиками, бегали по кругу, сталкиваясь друг с дружкой.
- Фонарщики занимаются работой погрязнее, чем чистка фонаря. Например, отловом вот этих вредителей. Не стоит их трогать, - остановил Миралем мальчика, беззаботно протянувшего к решетке палец.
- На вид так они совершенно безобидны, - лицо Томака просияло улыбкой, глядя, как кашмарики быстро двигают носами и забавно попискивают.
- Они забирают свет из людских душ. Они крадут самое светлое в человеке - веру, надежду и любовь, отравляют воспоминания, укрощают мечты. Человек начинает видеть вещи и людей не такими, какими они являются на самом деле, а какими он их вообразил, надумал. Если человеком завладевает тьма, если он поддался ей, отчаялся, перестал верить в себя и других людей, если надежда на лучшее погасла, значит, этому человеку не хватило света, зато мраком он насытился в избытке. И кашмарики уже свили свои гнезда на дальних полках его шкафов, где никто и никогда не убирается, в пыльных углах комнат, в кучах хлама на антресолях, в старых коробках. Именно из-за кашмариков гаснут фонари, где они, там нет места свету.
- Они такие маленькие и пушистые... Я бы даже рискнул назвать их симпатичными, - задумчиво проговорил Томак, ероша свои волосы. - Как ты поступишь с ними?
Миралем загадочно указал тростью в небо и длинными шагами быстро оставил мост далеко за спиной. Мальчик вприпрыжку побежал за фонарщиком. Миралем вышел на свободное место и, запрокинув голову к верху, поднял руку с тростью и стал целиться.
-Не эта звезда, не эта, о, вот эта, - выбрав подходящую, он нажал на набалдашник.
Трость загудела и выстрелила, по крайней мере, Томак явственно расслышал глухой хлопок, но ничего не увидел, как не услышал гулкого звука падения.
- На звезду, - пояснил Миралем, увидев удивление в глазах мальчика. - Звезда - это скопление горячих газов, они успокаивают и вводят кашмариков в транс, но когда газ остывает и звезда распадается, кашмарики выбираются на свободу.
-Если они такие вредители, если они приносят несчастья и беды, не проще ли их было бы изничтожить? - Томак смотрел на темное небо, где, как ему казалось, он мог теперь разглядеть миллиарды кашмариков, облепивших звезды.
-Нет, Томак, убивать кашмариков нельзя, ты разве не видел какие у них носы? Разве кашмарики не живые, разве они не чувствуют? Единственное, что мы можем сделать, это отправить их на звезды, где они не смогут причинять вред. Когда они вернуться, мы снова поймаем их. Иногда кашмариков засасывает в черные дыры, и они исчезают навсегда. Там, где искажено пространство и время, сложно кому-нибудь навредить.
- Почему же тогда ты не можешь переловить всех кашмариков в нашем доме, как ты сделал это под мостом?
- Твой отец приручил кашмариков, накормил и приласкал их. Кашмарики черными кошками проникли в ваш дом, и стали его неотъемлемой частью. Человеку, "инфицированному ночью", нужно показать свет, если он пойдет следом за ним, он выйдет на просторную, залитую солнцем поляну, и поймет, что тьма не нужна ему, а вместе с ней и кашмарики.
- Ты дашь мне для отца свет разбитой звезды?
- В человеке света куда больше, чем света в разбитой звезде. Будь великодушен, Томак, прости своего отца, и постарайся впредь не огорчать его, помни, что у тебя всегда есть выбор. Ты не должен становиться тем, кем хочет видеть тебя отец, но почему бы тебе не помочь ему, как можешь это сделать только ты? Полуночники не могут жить, где живет свет, и вынуждены будут уйти.
- Я не хочу домой, я хочу с тобой, возьми меня в подмастерья. Миралем, я тоже хочу быть фонарщиком, - горячо попросил мальчик, хватая мужчину за полы плаща.
Плащ был влажным и выскользнул у Томака из рук. Миралем грустно улыбнулся.
- Ты чувствуешь, Томак, мой плащ мокрый. Он вымочен туманами, снегами и дождями, ведь я сплю в гамаке под открытым небом. В предрассветные часы я заглядываю в окна к людям, завидую им, ведь они могут жить при свете, творить при свете добро, делать счастливыми других просто произнося нужные слова, совершая хорошие поступки, просто находясь с ними рядом. Томак, я уже позабыл вкус горячей пищи, в основном я питаюсь черным хлебом и пью холодную воду. Я не слышу звука человеческого голоса месяцами и, пугаюсь услыша свой, когда разговариваю с полуночниками.
- Ты спишь под звездами, ты спасаешь людей из беды, ты на страже, когда другие спят. Миралем, ты не понимаешь, ты герой! - пылко возразил ему мальчик.
- Ты еще юн Томак и просто не понял, что настоящие герои, это те, кто могут сказать, я счастлив оттого, что помогаю людям, я могу делать это вечно, потому что в этом вся моя жизнь.
- Ты устал Миралем, давай я подменю тебя, ведь любой может устать, возьми меня подмастерьем, и я покажу тебе, на что способен, - Томак свел брови и обхватил холодные руки фонарщика.
Томак умолял Миралема, а тот будто не слышал мальчика. Фонарщик в задумчивости, даже не заметил, что опустил свою трость в лужу.
- Я рос в приюте, Томак. Ужасном, темном и холодном месте. Я не знал материнской любви, отеческой заботы, ласки. Я ненавидел это казенное место, не любил ни женщин, которые в нем работали, ни детей, которые в нем жили, короче, я не любил людей. В бедности, тесноте, голоде люди проявляют худшие свои качества, так как они могут не прятаться за предметами или в других комнатах. Больше всего на свете я хотел покинуть приют. Однажды я повстречался с фонарщиком, он рассказал мне о полуночниках, рассказал, как он помогает людям. Фонарщик имел великую цель, помогал людям, не имея с ними дела. Тогда я не знал, что плата за такую жизнь - вечное одиночество и пустота в душе, которую может заполнить лишь чужой смех, улыбка, дружеское пожатие руки... Фонарщик сказал мне, что если я займу его место, тогда он снова станет человеком. Я спросил его: " А как же твоя великая цель?" Он мне ответил, что человек, который устал, который больше не горит светом, не может больше помогать другим людям. А такой как я, для которого помощь людям внове, принесет куда больше пользы. Я согласился. Я уже не помню, сколько прошло лет с тех пор, и я уже давно не горю светом, как сказал мой учитель, но я продолжаю выполнять свою работу, потому что верю, раз я взялся, я должен довести начатое до конца. Когда я встретил тебя, я засомневался, тебя обидел отец, ты искал призвания, увидев полуночников, ты загорелся и захотел заняться мое место. Тебе даже показалось, что ты готов сменить меня на посту, и я чуть было не поддался, не отнял тебя у родителей и не обрек тебя на жизнь, полную одиночества, страданий и лишений. Но я вовремя одумался. Томак, если можешь, прости меня.
- Что с тобой будет, если ты не найдешь себе замену?- тихо проговорил мальчик, растирая по загорелому лицу слезы.
- Тот, кто всю жизнь проводит фонарщиком, после своей смерти превращается в звезду, она будет долго гореть на небосводе, освещая людские судьбы, согревая своим светом, вселяя в сердца радость и покой.
Миралем положил Томку руку на плечо:
- Ну что, Томак, ты готов быть дневным рыцарем Света?
- У дневных рыцарей Света нет таких замечательных тростей, - улыбаясь сквозь слезы, проговорил Томак, проводя пальцами по керосиновой лампе, крепко сидящей на трости.
- Поверь мне Томак, приносить добро людям, не имея магической трости, куда сложнее. Если ты однажды все же захочешь стать фонарщиком, ты знаешь, где нас найти.
- В любую темную ночь, я найду фонарщиков под самым высоким мостом, - грустно сказал мальчик.
Миралем улыбнулся.
- Я желаю тебе, Томак, чтобы твой внутренний фонарь не мигал и никогда не гас.
Когда на небе зажглась еще одна звезда, в дом торговца скобяными изделиями постучали. Это был Томак, он возвращался домой.
Скобина Женя zul_karnain@mail.ru