Я ненавижу этот паззл. Откуда он вообще у нас взялся? Сто элементов, которые каждый раз неизбежно складываются в изображение пушистого щенка, отряхивающегося от снега. Белого снега. Могу поспорить, он остался бы таким и после реакции с лакмусовым порошком. Иначе бы проклятый пёс выглядел далеко не таким здоровым и счастливым.
Собираю картинку, уже давно не сверяясь с оригиналом на крышке коробки. Каждый нечётный раз загадываю, что расслоившиеся от частого использования кусочки сложатся во что-нибудь другое. Что угодно. Урбанистический пейзаж, котят в корзинке, Памелу Андерсон в красном купальнике спасателей Малибу, а ещё лучше - без него. Возможно, когда-нибудь это произойдёт. Так я узнаю, что свихнулся.
- Триста сорок шестой? - без интереса спрашивает Андрюха, кутаясь в одеяло.
Киваю. Отвечать тошно. Бесконечно повторяющиеся разговоры об одном и том же. Я их ненавижу почти также сильно, как щенка. И снег. Тот, что на картинке и тот, что снаружи.
- Снова снегопад начался, - не успокаивается Андрюха.
Автоматически поворачиваюсь и бросаю взгляд в окно. И чего я там не видел? Плотный рой снежинок опускается на совсем немного подтаявшие сугробы, пряча под собой красный след - результат последнего теста. Несколько минут - и пятна не видно, только белый снег, притворяющийся невинным и чистым.
Смотреть вообще-то не интересно и не хочется, но сложно оторвать глаза от гипнотизирующего падения белых хлопьев. А последние, словно нарочно красуясь, опускаются почти вертикально, медленно, с достоинством. Почему бы и нет? В конце концов, это их мир.
Мы, люди, просрали нашу Землю. Не я лично, конечно. Не Андрюха. И никто из соседей. Короче, я не знаю, кто именно виноват. И даже не очень понимаю, что именно произошло.
Это был вторник пятнадцатого июля, когда пошёл снег. Он падал на крыши домов, кусты, землю и сразу превращался в воду. Он таял на на наших лицах, голых руках, спинах - батя, Андрюха и я окучивали картошку - начиная жечь и разъедать кожу. Конечно, побежали в дом. Батя нас сразу в ванную погнал, как маленьких, и начал поливать из шланга, который в нашем холостяцком хозяйстве заменял душ. Смывал талую дрянь, пока не прекратилось жжение. Только потом занялся собой. Но, наверное, было слишком поздно. Умирал он страшно и долго.
- Чёрт, ну и дубняк, - протянул Андрюха. - Околеем нафиг. Слушай, струн же всё равно нет...
Это он опять про гитару завёл. Иногда хочется врезать, задаром, что братан. Пару раз так и сделал... Дрались вяло, беззлобно, чисто от скуки. Но сил на такие развлечения почти не осталось.
Огрызаюсь:
- Шлоттера своего пали.
Это, конечно, не всерьёз. У нас всего три книги: та часть Гарри Поттера, что про василиска, три мушкетёра и бабский детектив, название которого я всё время забываю. Последний мы временно выменяли на Шерлока Холмса у одной соседки.
Ни я, ни Андрюха раньше чтением не увлекались. Но заняться реально нечем.
Кроме книг и паззла у нас из развлечений имеются истёртая колода карт и телевизор. Последний без электричества, ясное дело, ящик ящиком, но мы всё равно иногда "смотрим".
- Что там у нас сегодня?
- Крутой боевик, с Шварценеггером.
И комментируем: на какой тачке Арни едет и как он врезал плохим парням и вдул классной тёлке...
Натуральный дурдом. Но иногда от тоски выть хочется.
Ещё допотопный кассетник. Даже не в курсе, работал ли он раньше. Мы его разбираем и собираем. Конструктор, блин. Каждый раз "лишняя" фигня остаётся, мы её на всякий случай в пустую консервную банку кладём, вдруг пригодится.
Ну и "бункер". Это мы так дыру прозвали, которую копаем в углу кухни. Правда, в последнее время забросили это дело. Пользы никакой, а мы стали быстро уставать.
Соседи - большей частью такие же дачники, как и мы, у них тоже ни хрена нет. У тех немногих, что живут в деревне постоянно - в основном бабки да дедки, тоже не очень богато. Иногда меняемся. Но за полтора года осточертело всё.
- Не, ну я серьёзно. Чем топить будем, если опять красный?
- Тобой.
Андрюха надулся. Он всегда был занудой. Иногда я даже рад, что хоть это не изменилось. Говорить этого брательнику, конечно, не собираюсь.
- Не гони волну. После проверим, если красный - спалим, что осталось. На крайняк попросимся к кому-нибудь. Не оставят же нас подыхать.
До конца снегопада мы молчим. У часов давно села батарейка, солнца почти не видно даже в самые ясные дни, так что живём мы, так сказать, вне времени. Что означает - один час кажется тремя, три - сутками, а сутки - бесконечностью.
Падают последние снежинки. Андрюха, естественно, нарушает тишину первым:
- Банзай!
Он берёт один из двух серебристых пакетиков с заумной надписью "Порошок лакмусовый". Открывает двойную форточку, впуская в помещение щедрую порцию свежего холода. Высовывает наружу обе руки и разрывает фольгу.
Слабый ветер уносит немного желтоватого порошка, но большая часть просыпается под окном.
Голубой. Таблицу мы знаем наизусть. Это значит - нужно торопиться. Вот только затёкшее тело не хочет развивать скорость.
- Твоя очередь ведро выносить, - хватая лопату и ведро заявляет Андрюха и выскакивает на улицу.
Не помню, мозги тоже промёрзли, может, и правда, моя. На споры по-любому времени нет. Хватаю отхожее ведро, заменяющее нам туалет, и следую за братом.
Всё что у нас есть, уже надето пятью слоями. Зимние вещи, естественно, мирно висят в шифоньере городской квартиры.
Соседи подкинули цветастый платок и вязанный шарф. И на том спасибо.
Иногда кое-что приносит вертолёт, но не всем достаётся. Нам повезло получить две пары тёплых сапог. Размер, правда, гигантский, но это даже неплохо. Обвязываем ноги поверх носков кухонными полотенцами. Ходить только неудобно.
В четырёх носках дырки сделали - получились варежки. Большие пальцы носовыми платками обматываем.
Выглядим как чучела огородные. Да наплевать.
Андрюха уже заполнил первое ведро и понёс снег в дом, чтобы вывалить его в наш "водопой" - ванную. Растаявший "голубой" снег можно было пить после кипячения.
Остальной снег раскидаем по сторонам - без этого никак, иначе занесёт и дверь, и тропинку на улицу, которую мы, в негласном единстве с соседями, стараемся держать расчищенной. Никто не хочет быть отрезанным от других.
Под новым снегом, конечно, подтаявший "красный", но уже не такой ядовитый, как когда лежал сверху.
Андрюха говорит, это, наверное, потому что предыдущий слой получает меньше воздуха после нового снегопада. Но это так, домыслы.
Отхожу по ещё нерасчищенной тропинке подальше от дома и, не глядя, выливаю отвратительную жижу на ненавистную белизну. Чищу ведро снегом и спешу назад в дом, где оставляю "туалет" и беру топор.
Старый орех мы валили в два захода - в затишья между снегопадами.
Смахиваю топорищем снег и местами рублю, местами ломаю древесину. Сначала - ветки, с ними проще, главное, чтобы подъёмные были и в дверь влезали. На дрова мы их потом в доме покромсаем.
Андрюхе и мне приходится часто делать перерывы, переводить дыхание; совсем ослабли. Надо бы спортом заниматься, но как-то не получается - холод парализует, да и жрать постоянно охота, пайки с вертолета, что называется "слишком мало, чтобы жить, слишком много, чтобы сдохнуть".
Время спустя меняемся с братом местами, и, как всегда, поначалу новая работа кажется легче предыдущей, открывается "второе дыхание". Но довольно быстро приходит очередная волна усталости. Мысленно повторяю снова и снова: "Отдохну потом". Приноравливаю монотонные движения ритму этих слов: "отдохну" - зачерпываю лопатой снег, "потом" - отбрасываю его в сторону.
Ставшему знакомым шуму лопастей вертолёта я радуюсь по многим причинам. Это оправданный повод прервать работу -сегодня моя очередь. И будут "подарки" - что-нибудь достаётся всегда. Это возможность повидаться с соседями и узнать последние новости, которые потом буду подробно пересказывать Андрюхе.
- Я бегом!
Прислоняю лопату к забору - уже расчистил тропинку до калитки, забегаю в дом и хватаю пустую спортивную сумку. Минутой позже топаю через снег по колено, совсем не так быстро, как хотелось бы.
Раньше мы ходили к вертолёту вдвоём, но опыт научил беречь каждую секунду между снегопадами, хоть и обидно, но разделяться получается эффективней.
Части улицы расчищены, ближе к цели видны следы, я стараюсь ступать в них - так немного легче.
Как всегда, несколько человек уже ждут на поле. Повезло, живут ближе. Среди них - мужик с дробовиком. Чёрт его знает, заряжен ли, но владелец ведёт себя так, что, думаю, да.
В лицо знаю всех, а вот по именам - немногих. Не до знакомств. Но мы с Андрюхой клички придумали для удобства. И не мы одни.
- Крокодил! Быстро подоспел, - кивает Дробовик.
Когда вертолёт прилетел в первый раз, братан сумничал: "Я такие в фильме видел, это "Крокодил"!" Зануда, что с него взять.
Только Дробовик таким же нудным оказался и завёл: "Крокодил" - машина боевая, а та, что к нам летит - транспортная, то ли Ми, то ли Миг, я не запомнил. Сейчас жалею, что не слушал, но тогда, в самом начале, был... легкомысленней, что ли. А досталось нам обоим - братья Крокодилы.
- Афанасьевна умерла, - быстро начинает отчитываться Сорока.
- Осталось что? - почти стыдно, что мне не жалко малознакомую бабку.
- Да что там у одинокой старухи! - отводит глаза Сорока. Ясно, разделили без нас. Ну и хрен с ними.
Иногда мы с Андрюхой обсуждаем, что если станет совсем плохо, пойдём на разбой. Но это так, бравада. Хотя, если прижмёт...
- У Анькиного сына температура высокая. Вот, попрошу...
Только сейчас замечаю кусок картона у неё в руках. Сорока поворачивает надпись ко мне: "Парацетамол! Антибиотики!" Смотрит так, что чувствую - надо что-то сказать.
- Иногда привозят, - говорю то, что и так все знают. Так же, как знают, о чём не говорю: чаще всего просьбы игнорируются.
Связь с парнями в вертолёте вообще паршивая.
В первый раз один из них кричал что-то в мегафон. А мы все стояли внизу, орали и размахивали руками, думая, что нас заберут. Прибавьте шум пропеллера. В общем разобрал только одиночные слова: "...климатическая...", "...не покидать...", "...инструкция...", "...снабжение...".
А потом они опустились ниже, скинули на снег мешок и улетели. В той первой подачке были пачки таблиц с инструкцией на обороте и перевязанных резинкой пакетиков из серебристой фольги. Никто не знал, что это, но ломанулись, чтобы заграбастать побольше.
Вмешался Дробовик - даром, что он тогда без оружия был - гаркнул так, что все притихли, а потом распределил фиговины поровну. Почти. Потому что остаток забрал вместе со своей частью, сухо отрезав:
- Нужно будет, приходите.
С тех пор он часто так делал. И без ружья не появлялся.
А вертолёт прилетал раз в две-три недели, всегда после "голубого" или "серого" снегопадов. Но сколько мы не трясли плакатами "Что произошло?" и "Как долго ещё?", ответов не последовало. А разве сложно было вложить в мешок какую-нибудь записку с объяснением?
- Сами, наверное, не знают ничего, голубчики. Это же солдатики, подневольные, - твердила одна тётка, чьего младшего сына забрали в армию ещё до снегопадов.
Подходят ещё больше людей, гул голосов нарастает, как на базаре. Я стараюсь вслушаться во все разговоры одновременно, впитать максимум новостей и сплетен, но приближающийся шум лопастей мешает сосредоточиться.
Краем глаза замечаю, что подошёл и тот, кого мы прозвали Малдером. Ни за что бы в этом в этом не признался, но радуюсь и втихаря надеюсь, что он снова сорвётся. Немного жалко помешанного, но какое-никакое развлечение.
Наконец показывается вертолёт. Тёмно-серый и массивный, своей передней частью он почему-то напоминает мне дракона Беззубика из детского мультика.
Кто-то машет, кто-то, в том числе Сорока, поднимает картонки и фанерки с просьбами.
Когда открывается дверь в боку машины, видно, что внутри всё забито мешками, ящиками и коробками. Вертолёт явно прилетает не только к нам.
Молодой парень в армейской форме сбрасывает две картонные коробки и три мешка, которые беззвучно плюхаются в снег.
Вперёд выбегает Малдер, но не из-за "подарков". Он запрокидывает покрытое шрамами лицо и заводит свою обычную пластинку:
- Сволочи! Уроды! Заберите меня отсюда! Я не хочу участвовать в ваших экспериментах! Слышите, скоты? Вы не имеете права! - Малдер нагибается, загребает снег изуродованной рукой и запускает бесформенный снежок в направлении удаляющегося вертолёта.
Не слушать невозможно, но особого внимания на психа не обращают: ни люди в вертолёте, ни соседи. Делёжка важнее.
В этот раз привезли даже лекарства и шоколад. Первое нам с Андрюхой, к счастью, не нужно пока. А второго слишком мало, Дробовик делит его между теми, у кого дома дети.
Но меня быстро утешает пуховик с капюшоном - о таком даже не мечтал. Сразу натянул обнову, будем носить с Андрюхой по очереди. Ещё кладу в сумку пачку чая, дюжину консерв и несколько сухих пайков, два пакета с какими-то крупами, десяток серебристых пакетиков и рулон туалетной бумаги.
Не так уж и много, но пока добираюсь до дома, совсем выбиваюсь из сил.
Вспотевший и усталый Андрюха как раз тащит в дом очередную ветку. Помогаю ему и на пару минут мы присаживаемся перевести дух. Сил на разговоры нет. Братан только поднимает большой палец, кивая на куртку.
Потом снова идём на улицу. Паузы становятся длинней и требуются всё чаще. И всё же мы успеваем срубить большую часть веток ореха и расчистить тропу до улицы, где несколько метров дальше в свою очередь орудует лопатой зять Сороки, когда с неба снова падают единичные белые хлопья. Мы им почти рады.
Дрова сырые и горят поначалу плохо, но всё равно в доме становится гораздо теплее, чем в последние дни, когда мы с трудом поддерживали тлеющее пламя щепками от нескольких содранных половиц.
Я завариваю чай, Андрюха открывает нам по мясной консерве и достаёт из пайка сухари. Снимаем и развешиваем мокрую от пота и снега одежду, заворачиваемся в одеяла, садимся поближе к печке и начинаем пировать.
После еды засыпаем, где сидим, сваленные усталостью.
На следующий день ноет всё тело. Но с дровами и новыми припасами съестного жизнь кажется прекрасной.
Неспешно, не опуская ни одной подробности, я начинаю рассказывать Андрюхе про вчерашний поход к вертолёту. Позже мы будем пережевывать подробности снова и снова, пока нас не начнёт мутить от каждого знакомого слова, но сейчас мы оба наслаждаемся свежестью истории.
Когда дохожу до ситуации с Малдером, Андрюха как-то настораживается, и я мысленно стону. Как я мог забыть?
- А что, если он прав?
Началось, блин. Проклятье - жить под одной крышей с таким занудой. Прошу, без особой надежды:
- Слушай, не начинай, а?
Но понимаю, что это бесполезно. Как будто Андрюха и сам не знает, что Малдер тот ещё алконавт. И по окрестностям бродить явно не на трезвую голову поплёлся. А потом рассказывал, что увидел вдали лес и холмы - с пожухлой мёртвой травой. Без снега. И только Малдер собрался идти в том направлении, как, по его словам "они пустили снег".
А ему ещё повезло, между прочим, снег-то был "жёлтый". Шрамы - фигня по сравнению с тем, что было бы от "красного" или даже "оранжевого".
Но Андрюха уже "загорелся":
- Он ведь не сразу туда пошёл и не спешил особо, а мы двинемся немедленно после снегопада, быстро осмотримся и бегом назад.
- Опять двадцать пять. Малдер и сам то толком не знает, где это "туда".
- Точно не далеко, иначе бы он под снегопадом - даже "жёлтым" - до дома никак не добрался. А направление он показал. Что теряем? Одно затишье. Зато хоть ноги разомнём.
- Знать бы, сколько часов в этих затишьях. А так "на глазок" куда-то тащиться - идиотизм.
- А если достану часы, пойдём? - неожиданно спрашивает Андрюха.
Это что-то новенькое. Недолго думая, только чтобы прекратить эту бессмысленную болтовню, говорю:
- Ага. Тогда и пойдём.
И недооценил занудство братана.
Прошло две с половиной недели, когда после очередного снегопада порошок окрасился в серый цвет, а издалека донёсся шум лопастей.
Андрюха подхватил сумку и убежал. Я продолжил рубить ствол ореха, устраивая себе "перерывы", отвлекаясь на расчистку тропинки. Странно, что бывают дни, когда меня просто с ума сводит эта однообразность, а иногда даже приятно заниматься знакомыми делами, без неожиданностей.
Но радоваться явно поторопился, потому что с возвращением братана меня ожидал сюрприз - зануда раздобыл часы.
Да какие! Навскидку - килограмм местами ржавого металлолома, в котором, присмотревшись, можно было угадать будильник У меня появляется неприятное подозрение.
- Что ты за него дал?
- Это классная штука, работает исправно, только заводить нужно вовремя, - тараторит Андрюха, и мои подозрения превращаются в уверенность.
- Так что?
- Пару носков, - отводит взгляд братан.
- Что ещё?
- Банку кильки в томате, - но чувствует, что смотрю я недоверчиво, и неохотно добавляет:
- То есть, две...
Я знаю, что это не всё.
- Ладно. В следующий раз расспрошу этих... спекулянтов и буду бить рожи.
Андрюха словно не слышит.
- Теперь пойдём?
Не разговариваю с ним до конца дня.
А на будильник украдкой посматриваю. Реально приятно знать, который час, хотя, казалось бы, какая разница?
Несколько дней спустя сдаюсь. Главным образом от скуки.
- Засекаем время затиший, ориентироваться будем на самое короткое.
- Пять-шесть дней?
- Две недели, - ожидаю спора, но Андрюха согласен на любые условия.
Самый короткий промежуток оказывается полуторачасовым. Самый длинный - семь часов. Андрюхино занудство находит новую игрушку. Он рисует головешкой на стене схемы, цвет реакции - продолжительность паузы, точное время начала и прекращено снегопадов. Ищет какие-то закономерности, а кто ищет, тот найдёт. Но все его выводы шиты белыми нитками.
- Или мы идём с расчётом на час: полчаса-туда, полчаса - назад; или вообще не рыпаемся.
- Так ведь - полтора... Ну ладно... С запасом, значит, - боится, что передумаю.
Как назло друг за другом следуют два "красных", "оранжевый", ещё один "красный" и два "жёлтых" снегопада. Первый "голубой" мы тоже пропускаем, потому что уже вечер, но используем время для колки дров и расчистки тропинки, пока не становится совсем темно.
На следующий день, ещё до обеда, выпадает "серый". Засекаем время, и я засовываю будильник в накладной карман куртки. Остаётся надеялся, что холод ему не повредит.
Андрюха накидывает на плечи одно из одеял и дурачится:
- Я ужас, летящий на крыльях ночи...
Сдерживаюсь, чтобы не ответить ему в духе бородатого анекдота и говорю:
- Веди, Сусанин, - хоть все подробности маршрута сто раз обсуждены. Но довольная морда брата того стоила. Это его приключение. Но я и сам тоже волнуюсь. Вот как одичали.
Мы довольно быстро доходим до "вертолётного" поля, сопровождаемые удивлёнными взглядами немногочисленных встреченных соседей, занятых расчисткой. Только одна тётка, прозванная нами Корзинкой, спросила удивлённо, словно не верит свои ушам:
- Вертолёт?
Отвечаю:
- Нет, просто гуляем, - и зарабатываю ошарашенный взгляд. Плевать.
Не считая того участка, который мы время от времени вытаптываем всей толпой, поле нехоженое. К счастью, под редкими солнечными лучами снег иногда подтаивает, покрывается коркой. Но всё равно мы проваливаемся в белую холодную массу до середины бедра. Продвигаемся медленно, будильник при каждом шаге бьёт по ноге и весит, кажется, целую тонну.
Я достаю его и слежу за временем - возможно чаще, чем необходимо, в поисках повода для передышки.
- Через семь минут поворачиваем назад.
Андрюха указывает на небольшой пригорок в отдалении:
- Оттуда дальше видно будет.
Я киваю. Подъем даётся нам тяжело. Вверху, даже не осмотревшись, вынимаю будильник.
- Всё, назад. И так три минуты...
- Смотри! - перебивает меня Андрюха, и я вспоминаю, зачем мы карабкались на этот местный мини-Эверест.
Вдали видны поля и разделяющие их ряды лесопосадки. Вблизи - белые, дальше - бурые.
- Тёмный снег? - я в самом деле говорю это вслух и получаю справедливый ответ:
- Дебил! Нет там снега! Малдер прав! Пошли, не нужно назад! Мы успеем, ты же с запасом посчитал.
Я пугаюсь. Даже сам толком не понимаю, чего, наверное, перемен.
- Слушай... Давай в другой раз.
Андрюха смотрит на меня, как на помешанного.
- Почему?
Я молчу. Не знаю, почему, просто чувствую - лучше вернуться домой. Сейчас же.
- Как знаешь, а я иду, - братан начинает спускаться.
Несколько секунд я с трудом перевариваю услышанное, а потом бросаюсь догонять Андрюху. У меня небольшое преимущество - иду по его следу.
- Ах ты, гадёныш! А ну, повернул! Я бате за тобой следить обещал!
- Так и следи. Я не мешаю.
Даже не обернулся, паскудыш.
Пошёл снег. И с первыми снежинками в голове что-то сделало "клик". Раз Малдер прав... Что он говорил? "Они пустили снег"? Андрюха оборачивается и я вижу в его глазах ту же самую догадку. И начинающуюся панику. Как успокоить зануду? Занять его делом.
- Порошок у тебя.
Он кивает, стягивает с рук носки и долго копается в кармане своих джинс. Несколько секунд держит серебристый пакетик в руках, словно не решаясь разорвать его.
В конце концов решается и высыпает содержимое на белую поверхность.
Часть порошка реагирует с предыдущим снегом, принимает серый цвет. Но местами, там, где лежат ещё пушистые новые хлопья, проступают зелёные пятна. Что за фигня? В голове переклинивает: "Зелёный - цвет надежды." Ага, как же.
- Зелёного же не бывает, - бормочет Андрюха. - Нет в таблице зелёного...
Замечаю странный запах. А может, это только кажется, от страха?
Жжёт в носу и горле, чёрт, нет, не глюк. Надо бежать, постараться укрыть лица, попробовать добраться до дома...
Но, внезапно охрипшим голосом, говорю совсем другое:
- Слышишь, Андрюха... Ты, главное, не переставай быть занудой. Я привык.
Смеяться чертовски больно. Но как остановиться? Ведь в таблице действительно нет этого дурацкого зелёного.