..........

Он увидел, как подъехала машина. Наконец-то, хоть можно будет заняться чем-то интересным. Он любил красивую жизнь, и работа в частной клинике давала ему возможность совмешать свою страсть к психиатрии и стремление к роскоши. Но в последнее время случаи были все больше стандартные, не было изюминки, и он все чаще подумывал о том, а не пойти ли "налево" на кафедру на полставки. Лисовей отметил, что Саша захотел сам встретить ее, скорее всего, из-за особых связей ее сестры, но это не меняло картины. Усмехнувшись, он наблюдал, как из машины показалась худенькая фигурка. Из-за яркого солнца было не разобрать черты лица женщины, но не в лице же суть, подумал он, по привычке оскалившись. Его чай почти остыл.

На подъезде к клинике пришлось притормозить. Чтобы проехать к парковке, нужно было проехать узкий поворот, как раз перед воротами с калиткой. Но там как раз остановилась красная мазда-паркетник. Пассажиры не торопились выходить. Что они медлят, с нетерпением подумала она, поправляя свой шифоновый шарф и приглаживая выбившиеся из прически волоски (вечно у нее с этими волосами сладу нет), тут же не проездной двор.

Вероника высунулась из окна, чтобы лучше рассмотреть визитеров, но вместо этого увидела, как калитка открылась, и их главврач довольно торопливо подошел к мазде. Красивая рубашка на нем, подумала она и попыталась угадать, для кого же он так нарядился. Коллега заморский? Женщина? Женщина! Она аккуратно выступила на асфальт лодочками цвета слоновой кости. Платье на ней простоватое, отметила, но сидит. Волосы длинные, могла бы и в хвост завязать, чтоб не трепались. Ничего особенного во внешности, нетипично для наших. Кстати, а чего я решила, что это пациентка?!

Это его земля, его место под этим солнцем. В такие дни, как этот, правильность этой мысли ощущалась особенно остро. Он молча наблюдал, как новый посетитель заходит в калитку. Это женщина. Миловидная, слишком худая как для здешних, кожа почти как рисовая бумага. Про рисовую бумагу он узнал от соседей пару дней назад. Или пару лет? Все-таки, наверное, больше, чем пару лет назад. Может, это было еще в детстве, когда он лучше усваивал знания, и все было новым, как молодые зеленые листочки на деревьях в марте. Пока он предавался воспоминаниям, женщина прошла мимо, чуть задев его волосами. Он моментально почувствовал ее радость, гордость, она вся лучилась ими, как солнце. Он почувствовал интерес. Здесь обитали эмоции, их было всегда много, всегда интенсивных, они выплескивались так часто и так хаотично, что впору было сравнить их с бесконечными смерчами, оставлявшими после себя пустыню и горечь. Но таких светлых среди них почти не было. А еще он почувствовал спокойствие, а за ним что-то еще, неуловимое, как дым. Он вздохнул. Подождем и посмотрим, это лучшее и самое правильное решение.

Марта удивлялась, почему ни один день не может начаться со спокойных размышлений и планирования. Обязательно находилась какая-нибудь медсестра, которая, очевидно желая подлизаться, заглядывала к ней и со слащавой улыбкой спрашивала, не нужно ли ей что-то. А может, подумала она, поправляя свое строгое платье, здесь просто подобрались до неприличия любопытные люди. Бывает же так, что некоторые места притягивают определенные типы личностей. Любопытство - не порок, в который раз напомнила она себе и снисходительно улыбнулась светловолосой сестричке, отметив, что эта, вроде, новенькая. Странно, почему же она не помнит, как разговаривала с ней на собеседовании? Возможно, Александр Иванович принял ее самостоятельным решением, но тогда она либо интерн, либо - протекция, что редкость для здешнего персонала.

- Как вас зовут? Сегодня ваш первый день? - требовательно спросила Марта, и, не дожидаясь ответа от настороженно замершей девочки, продолжила - Неважно. Нам нужно будет поговорить с вами позже о ваших обязанностях. Александр Иванович - достаточно занятой человек, поэтому со всеми вашими вопросами вы можете обращаться напрямую ко мне.

- А... ммм... да, Марта Александровна. Меня зовут Нина Валер... Нина, просто Нина, - девочка запнулась, вероятно, сообразив, что обращение по отчеству приходит с возрастом.

Неплохо для начала, подумала Марта, а Нина продолжила:

- Сегодня второй день, я работаю с пятницы. Вам что-нибудь нужно? - и улыбнулась.

Надо отметить, с одобрением подумала Марта, глядя на смущенно переминающуюся с ноги на ногу девицу, что она достаточно воспитана и неглупа на первый взгляд. Впрочем, это еще предстоит выяснить.

- Мы с вами поладим, не стоит так волноваться, - с улыбкой заметила она, решив, что новенькая достаточно аккуратна. - Увидимся на пятиминутке.

Провожая глазами Нину, она словила себя на мысли, что девчушка ей понравилась. Кто знает, возможно, будет полезно обзавестись своим человеком, помощницей в этом месте. В конце концов, она сама здесь недавно и уже успела прочувствовать моментально возникшую неприязнь младших коллег и медсестер.

Она к этому привыкла, она была врачем высшей категории и понимала, что такое конкуренция среди врачей. Здесь не было дипломатических уловок или переговоров, здесь от нее ждали ошибки, чтобы поживиться на ее позоре.

Она передернула плечами, сбрасывая с себя ненужные воспоминания. Не привыкать. Начиналась новая неделя, и надо было собраться с мыслями, скоро обход, а на обходе - два новых поступивших. Не опоздать бы на пятиминутку.


Полночи моросил противный ливень, и так настучал каплями по карнизу, что заснуть Александру Ивановичу удалось только к половине четвертого. Тем не менее, сегодня был понедельник, поэтому в семь часов Александр Иванович титаническим усилием открыл глаза и сквозь пелену не желавших отступать сновидений, скосил их на окно в полной уверенности, что день будет тоскливым продолжением ночного барабанного концерта. Но было солнечно и это было приятно.

Дисциплина была у него в крови, поэтому он вывалился с постели прямо на четвереньки, и только почувствовав кожей холодный паркет, смахнул, наконец, остатки ночи с опухших век. Сняв со стула аккуратно сложенную с вечера одежду, он начал одеваться. Настроение улучшалось, хотя, как обычно, не было никакой уверенности, что принесет вечер, во всех смыслах. Закончив одеваться и почистив зубы, он секунд десять постоял с закрытыми глазами, приводя мысли в порядок, это всегда помогало. Александр Иванович подошел к окну и взял с подоконника отцовские часы. Они, как всегда, безукоризненно точно показывали время. Было 7-46. Всегда идеальны, никогда не подведут. Просунув руку в браслет часов, он наконец выглянул в окно. Как обычно, его взгляд скользнул по саду. Это был чудесный сад, гармоничный и умиротворенный после предутреннего душа. Еще не высохшие капли росы сверкали на листьях то тут, то там, своевольно и чрезмерно весело, даже дерзко. Он постарался не обращать на это внимания, а глаза пытливо проверяли каждый куст и деревце. Беглый осмотр не выявил ничего подозрительного, и Александр Иванович глубоко вздохнул. У него еще будет минут пятнадцать после обеда, чтобы уделить саду больше внимания. Хорошо, что у него нет здесь огорода, неожиданно подумал он. Вот бы...

Будильник заверещал, визгливо напоминая о времени во второй раз. Было восемь часов. Он снова поставил будильник, теперь уже на 13-00, чтобы не пропустить время обеда. В этом дурдоме только постоянный контроль помогал помнить о личной жизни. В дурдоме, мысленно смаковал он про себя. В психушке. Здесь, куда не сунется ни один праздный любопытствующий. Здесь, где полностью безопасно.

На пятиминутку Александр Иванович пришел как обычно, без всяких опозданий. Вслед за ним торопливо вошли Лысый и Зараза. Марта одернула себя, напомнив, что так может случайно и вслух вырваться, и сжала губы. Лисовей Дмитриевич и Тамара. То один опоздает, то другая. То вместе, и держатся так неловко, и глаза бегают. Как будто никто не знает, почему они все время опаздывают. Она наблюдала за ними достаточно долго, но не могла застукать их вместе. Был бы повод объяснить, наконец, Александру Ивановичу, каких непрофессиональных людей он под боком держит. В прошлый раз ее попытка закончилась неудачей, поскольку он просто перевел тему, обаятельно так улыбнувшись. Она не стала настаивать, потому что отвлеклась, но не хотела, чтобы он заметил и подумал что-то не то. Не то. Конечно, не то он мог подумать, если у него половина персонала вместо работы по углам жмутся!

Александр Иванович поздоровался, взглянул на Марту и задержал на ней взгляд. Она покраснела. Возможно, ему что-то наговорили, но спровоцировать себя она не даст. Она тут недавно, это верно, но это не повод наушничать! Они должны понимать, что на работе доступна только одна форма отношений, и если бы Александр Иванович был построже, то вылететь им отсюда в два счета.

Он, однако, не спешил начинать пятиминутку, как будто раздумывая, все ли на месте. Снова взглянул на Марту:

- Марта Александровна, не уверен, что Вам пока имеет смысл дежурить, Вы у нас всего ничего, так что с этим можем немного подождать...

Она напряглась моментально. Ей не нужно особое отношение, она же ему говорила несколько раз уже! Понятно, что он проявляет заботу, он отличный руководитель, но если бы посмотрел в это время на Лысого и Заразу, то нашел бы все доказательства, которые она не успела ему привести. Эти двое переглянулись понимающе, затем снова, как по команде, перевели взгляды на нее, и отвернулись. От осознания того, что эти двое могли наговорить про нее, испугавшись разоблачения, она затряслась от ярости. Но работа прежде всего, и она разжала побелевшие губы, сделав над собой усилие, попыталась расслабиться.

- Спасибо, Александр Иванович, но я бы хотела работать наравне со всеми, - она метнула строгий взгляд на удивленную парочку и снова поймала глазами его взгляд.

Он еще секунду смотрел на нее, потом кивнул, как будто она ответила именно то, что он хотел услышать. Она моментально успокоилась, все хорошо. Он не будет слушать всякие гадости, он - врач, и работа - прежде всего.

Опустившись в кресло, он на краткий момент отвел глаза в сторону от ожидающих врачей и старшего медперсонала, туда, где за окном разворачивал свои боевые единицы новый солнечный день. Нечастое дело в начале весны. Как не бывало толстенных и грузных темно-лиловых грозовых туч, которые вчера набежали, как ворчливые старые тетки, на ярко-голубое по-детски весеннее небо. Их сменили белоснежные облачка, легкие и беспечные, свободные в своем бескрайнем королевстве. Ветерок был ласковым, аккуратно заглядывая в приоткрытую створку окна, как будто испрашивая разрешения немного пошалить. Крупные капли на стеклах еще не успели высохнуть, но скоро и они исчезнут, сдавшись на милость крепнущим лучам выбравшегося на небо солнца. Это будет хороший день, хорошо бы и с правильными решениями сложилось.

Несмотря на свой опыт и знания человеческой психики, с таким трудом собранные по крупицам за время его работы психиатром, он не был уверен, что поступает верно.

Однако, отступать было поздно.

Он играет с огнем, думала Тамара, наблюдая терзания своего врача. Так она называла его дома, когда рассказывала маме казусы и анекдоты жизни в клинике. Это был ЕЕ врач, она знала лучше всех остальных, чем он рискует и что творится у него в голове. Именно она была посвящена во все своеобразные встречи его якобы друзей, а на самом деле - клиентов со стажем, со скрытыми диагнозами, не всегда безопасными для них же самих. В клинику они отказывались ложиться наотрез, а Александр Иванович не со всеми и настаивал. Наверное, понимая, что всех политиков и шоуменов, а также их поголовно ненормальных жен его крохотная клиника просто не вместит. Тамаре были не чужды здоровые амбиции, поэтому она пару раз тонко намекала ему, что территория клиники вполне позволяет построить еще один, хоть небольшой, стационарчик. Это значило бы зачистить половину сада, и на это Александр Иванович согласиться не мог. Его любимые деревья, подумала она, закатывая глаза. Ничего, мужей отбивали у жен, и вполне успешно, а тут всего-то деревья.

Почти с самого первого дня Марта проявила инициативу и заставила медсестер, кого ласково, кого построже, выложить ей все подноготные пациентов. Историй болезни всегда недостаточно, а постоянно ухаживающий медперсонал - отличный источник самых важных подробностей. Всего пациентов в клинике было одиннадцать. Две истеричные дамочки, страдающие от невозможности потратить все деньги своих мужей, два с навязчивыми расстройствами, трое мужчин с депрессиями разного характера, одна суицидальная барышня (к ней Марта попасть не могла, туда заходили только Лысый и его Люба). Был еще один генерал с манией величия, по сути, безопасный, он содержался, как поняла Марта, за счет какого-то военного ведомства, один социопат и одна безобидная шизофреничка. За этой последней было интересно наблюдать. Хотя еще на первой встрече, той, когда они так долго проговорили, Александр Иванович лично предупредил ее, что с несколькими пациентами следует быть предельно осторожной, а с этой - особенно. И один загадочный пациент, судя по всему, достаточно известный, или богатый, или из семьи политиков. Карина виновато извинилась, но категорически отказалась общаться на эту тему, подозрительно сославшись на запрет Лисовея.

Марта понимала, что ей нужно заслужить доверие Александра Ивановича, показать, что как врач она имеет высокую квалификацию. Не годится с ходу расспрашивать главврача о деликатных постояльцах. Возможно, там замешаны достаточно влиятельные семьи, которые не хотят огласки. Их право, думала она про себя, но ведь все равно же кто-то из персонала рано или поздно проболтается. Не будет же Лысый ему утки выносить. Она развеселилась прямо на пятиминутке, представив себе, как он несет утку, расплескав по дороге половину содержимого. Пока она хихикала, на нее смотрели странно, даже настороженно. Но никто не одернул, видно, вышколенные. Они всегда в присутствии Александра Ивановича вели себя почти идеально. Другое дело - когда он отсутствовал.

Между тем, Александр Иванович закончил раздачу слонов. Лисовей коротко отчитался по прогрессу, а точнее, отсутствию его у суицидальной и достаточно неформально, как обычно, запросил подтверждение на групповой сеанс с тремя депрессивными. Симптоматика у них была разная, но именно в случае этих трех это проблемы не представляло. Александр Иванович согласился, как всегда соглашался почти со всем, что говорил Лисовей. Марта нехотя признавала за Лысым почти феноменальную чуйку на пациентов, его комментарии всегда попадали в яблочко. Вероника, как обычно, долго распространялась о невероятно интересных, с ее точки зрения, истеричных барышнях, но слушали ее вполуха - барышни были доходной статьей, они проводили неделю-две в клинике, затем резко выздоравливали и отправляли сюда своих свекровей и подружек. На них Марта насмотрелась в свое время и относилась к ним слегка с презрением. Вероника у нее восторженного трепета тоже не вызывала. Лисовей что-то сказал на ухо Любе, и она вышла. Тамара заканчивала протокол пятиминутки, который она писала вместо секретаря Тони, та была на сессии уже вторую неделю.

- Марта Александровна, - она очнулась от своих мыслей, когда услышала

его обращение. - Завтра я попрошу Вас помочь Лисовею Дмитриевичу.

Уже четвертый раз за последние две недели Люба получала выходной, и Марта не понимала, почему именно она из всех врачей должна играть в медсестру. Она новенькая, конечно. Тут разницы не было, что гослечебница, что частная. Лысый ей не нравился, было в нем что-то хитрое. Она чувствовала, что это он настоял на ее помощи сегодня, но не могла понять причину. Но вариантов тут быть не могло, поэтому она мягко кивнула головой Александру Ивановичу и сдержанно глянула Лысому. Постаралась не заметить иронично вздернутую бровь Вероники. Фифа, а не врач.

Мы мечтали о этом будущем вместе, о том будущем, которое стало сейчас таким непостижимым настоящем. Как случилось, что мы не можем оторваться от этих мест и идти дальше, как пересилить этот неуемный интерес к тем, кто окружает нас здесь?

Александр Иванович не заметил, что прошло уже почти две недели с тех пор, как начался его безумный эксперимент. Безумный - так назвал его Лис. Его исследование отнимало все свободное время, а в рабочие часы, особенно в последнюю неделю, ему приходилось много работать в паре с Лисовеем с тремя упорно не идущими ни на какой контакт депресняками. А Вероника, казалось, стерегла его возле каждой палаты, напоминая ему потерявшую голову фанатку. Ее, похоже, лично задевало положение Марты, хотя он не понимал, почему. Он вспомнил, как принимал Веронику на работу и в который раз обругал сам себя. Зарекся ведь по протекции никого не брать, а она, хоть и набравшаяся опыта и неплохо подкованная теоретически, явно больше бы ужилась в палате с истеричками. Впрочем, она и так ими занималась, Лисовей сразу раскусил, что как раз там ей и место. Авось, поработает и сама сбежит, благо, он присмотрел на кафедре у своего бывшего супервизора пару штук вменяемых студентов. Вероника держалась стойко уже полгода, но с прибытием Марты наметился прорыв, она явно подумывала о смене коллектива. Скатертью. Она раздражала его неимоверно. Он усмехнулся и подумал, что Марта - просто клад. Или бомба, если рассмотреть другие ракурсы, вспомнил он.

Он заметил, что так и сидит над нераскрытой книгой. Эту книгу подарила ему Тамара, убежденная, что сделает ему приятное. Книга о самых старых деревьях на земле. Он боялся ее открывать.

Марта... он заметил, что она выходит погулять в саду каждый вечер, но еще засветло. Она как будто провожала Веронику, Марата и Лисовея, который неизменно останавливался поболтать с ней пару минут. Не может успокоиться никак, безнадежный мужик, хоть и врач. Пару раз она пробегалась взглядом по его окнам, не зная, что он как раз наблюдал за ней. Она казалась безмятежной, как вечернее солнце, чуть поворачивая голову на звуки проезжающих за оградой машин. Пару раз ему хотелось подойти и вытряхнуть ее из этого спокойствия, разговорить ее, вытащить из-под этого чопорного панциря, в который он рядилась каждое утро. Рано, конечно, только спугнет. У него столько вопросов.

У нее красивая грудь, случайно подумал он. И вернулся мыслями к книге.

Такая милая...

А я такая неопытная, подумала Нина. Понятно, что всему свое время, опыт от нее никуда не убежит, она очень старается. Даже записывает по памяти некоторые наблюдения врачей, если попадется поприсутствовать. Этим можно гордиться, кроме нее так тут никто не делает. Да и вообще, довольно циничные тут остальные медсестры. Вот про Марту, разве можно так? Она всегда спокойно говорит, конфликтов не затевает. Ей бы больше уверенности, ну и подругу. Нина даже улыбнулась, ну да, подругу! Дружить у них тут не принято, это ей довольно доходчиво дала понять Тамара. Тамара эта, тоже. Как Нине, так дружить нельзя, а как ей кувыркаться с Лисовеем, так можно.

Ничего плохого не будет, если я буду приветлива с Мартой, ей нужно общество, а этого никто не замечает. Только Александр Иванович неизменно к ней внимателен. Ну, и Лисовей, но с тем все яснее ясного....

Марта устала, день проехался по ней, как трактор, голова зудела и накопилось раздражение. Ей пришлось сегодня тяжело. Она заметила, что медсестры не спешат выполнять ее просьбы относительно пациентов, и пару раз ей даже пришлось настаивать! Почти с каждым из разрешенных ей к посещению пациентов она задерживалась надолго, нужно было выстраивать доверительные отношения, чтобы иметь возможность помочь. И хоть с утра Александр Иванович отдельно сказал ей, что сегодня никаких внештатных ситуаций не предвиделось, поступлений новеньких тоже не было, но она не хотела поблажек, даже если он был на них готов. Она не позволит остальным думать, что пользуется его особым расположением, к чему ей лишние слухи. Даже если изо дня в день она замечала все больше взглядов, задумчивых и внимательных, с его стороны.

Она села на кровати, вдруг разволновавшись. Внимательных. Он наблюдает за ней? А может, она возомнила слишком много. А может, он знает? Ведь клиники (такие, как их заведение) собирают информацию о своих сотрудниках, мало ли кто может попасться, ведь за пациентами особый уход нужен, тут первый встречный не годится, даже если он - врач высшей категории.

Она враз успокоилась. Он ведь видел ее резюме, должен был видеть, раз она его отправляла...

Она похолодела, пальцы затряслись и растопырились как будто вязальные спицы, во все стороны. Она не отправляла резюме, у нее ведь уже нет ее ноутбука. Заколотилось сердце. Как тогда ее приняли? Почему она не уточнила?! Сглатывая слюну сухим горлом, она пыталась успокоиться, мяла занемевшие пальцы и качалась на постели. Не желая вспоминать, смотрела диафильм из своего прошлого.

Лечебница и двор. Зеленые кусты, не как здесь. Прохладно. Скамейка. Бумаги на коленях, записи, записи, радость и предвкушение. Сложный пациент, ссора утром. С кем? Крик, свой. Ее. Тяжело дышать, страшно, удивление и ужас. Отвращение, снова ужас. Не видно. Светло, но не видно. Все знакомое, а страшно. Темнота.

Она качалась и качалась на кровати, месяц неторопливо перемещался по ясному звездному небу, не желая оставлять ее один на один с темнотой, с ее путаными снами.

Она проснулась разбитой и уставшей, снова. Она часто так просыпалась с тех пор, как Александр Иванович принял ее на работу. Как будто эта клиника вытаскивала из нее все внутренности. Эти сны ее доканают.

Уже прошел почти месяц, а мы не сдвинулись с мертвой точки, думал Лисовей недовольно. Ему удалось пообщаться с Мартой всего пять или шесть раз, но ни разу так, как ему было нужно. Она по-прежнему не шла на контакт, он даже стал задумываться, что в ней могла пробудиться ревность раньше, чем он успел войти в ее интимный круг. Она болтает с санитарами и медсестрами как равная, но ведь знает, что она - врач. А между врачами и младшим медперсоналом такого панибратства отродясь не было. Ну, разве что иногда, поправился он, хмыкнув. Кто же не без слабостей, да и разрядка иногда необходима просто, особенно в нашем деле.

Надо попробовать уговорить Сашу отдать ее под мой контроль, тогда возможностей для прогресса будет больше. Нет, в самом деле, месяц - и ничего!

А острых ощущений не хватает, думал он. Тамара, и та слегка поднадоела, даром что изобретательная.

Такая пустая снаружи, но так много страха внутри. А еще страсти и желания, и свободы, и любопытства. Но все это словно в узде, затискано, зажато, завито в тугой ствол, как у древнего исполина.

Поведай мне свои сказки, тебя так легко читать...

Он смотрел на книгу, которую только что закрыл. Он прочитал и пересмотрел ее раза три за последние две недели, она словно манила его, как темнота манит ребенка, который замирает от ужаса перед ее властью и одновременно жаждет шагнуть туда. Разве что у ребенок всегда знает, что его мама или папа вытащат его из прожорливой пасти темноты, вырвав его из ее лап в самый последний момент. Его тошнило, когда он думал о родителях. Выпив воды, он снова взял книгу в руки. Внутри нее скрывались фотографии самых старых деревьев на Земле, огромных, толстых и высоких, и маленьких, с многовековой корневой системой. Великаны и карлики, надменные в своем ненавистном спокойствии, древние и невозмутимые. Они с презрением позировали незнакомой ему исследовательнице, которая была настолько наивна, что прославляла их на весь мир, так ни о чем и не догадавшись. Тайна, которую насмешливо хранили эти деревья, открылась ему давно.

Они наблюдают.

Они по-прежнему наблюдают.

Он очнулся от размышлений, губы плотно сжаты, пальцы напряжены, в горле сухость. В голове немного шумело, возможно, от усталости. В дверь постучали и в кабинет одной ногой ступила Марта:

- Александр Иванович, у меня есть к Вам несколько вопросов относительно пациентки из третьей...

Он закрыл книгу, бережно, как и положено обращаться с врагами, и положил ее на стол, перевернув лицевой обложкой вниз.

- Марта, проходите, я как раз хотел узнать, как Ваши дела.

- Нет, - он удивился, но решил подождать, что она скажет дальше. - Я быстро, не хочу отнимать Ваше время. Я записала некоторые наблюдения, просмотрите, как будет время.

Ее взгляд упал на книгу, и он вдруг разозлился, что эта мерзость такая огромная, почти вдвое крупнее стандартных. Он быстро глянул на Марту, снова на книгу, потом на Марту... и заметил, что она продолжает смотреть на книгу. Сделав два шага вперед, она оказалась возле его стола и спросила:

- Вы любите растения? - ее простой вопрос прозвучал резко, словно она боялась сказать лишнее.

И это его доканало. Он вскочил, отошел к окну, потом вернулся к Марте и, всматриваясь в нее, тоже задал вопрос:

- А вы? Вам... спокойно среди... на природе?

Она на мгновение пропала. Выпала из разговора, из его кабинета, из настоящего. Он увидел пустые глаза, пустые, как у кукол, зеленые, как весенние листья. Он испугался и сменил тему:

- Впрочем, не будем терять время. Оставьте записи у меня на столе, я просмотрю позже.

Она вернулась, удивленно вздохнула, положила какие-то бумажки ему на стол, снова бросила взгляд на книгу и вышла.

Это не клиника, а какой-то бордель. Эти истерички ее вводили в какой-то неправильное состояние, Виктория выходила от них почти каждый раз мокрая. Во всех смыслах. Ее выматывали эти постоянные эротические флюиды, как будто у них не были полны пригоршни любовников и "папочек". Ну ясно, это ж не то. Тут же "заведение", тут "корректируют" и "стабилизируют", вот и отрываются по полной. Вероника поморщилась. Пустые тетки, им бы к гинекологам-пластикам, вот там было бы поле для боя. А ей бы нормальных, настоящих сумасшедших. Надо переговорить с Ивановичем, если уж говорить у сумасшедших, то даже Марте разрешили два раза поприсутствовать на сессиях с нашими депрессивными...

Опять же, не клиника, а проходной двор.

Она сразу поняла, что сад был для него особенным. Она наблюдала за ним все свободное время, которое только могла урвать, ее мысли неслись за ним даже если глаза не видели.

Когда она увидела книгу, то ей стало нехорошо и радостно одновременно. Ей было приятно найти в нем такую сентиментальность, необычную для психиатра его профиля. Но ей сдавило грудь и стало тяжело дышать, во рту скопилась слюна и ее пришлось несколько раз сглотнуть. Нельзя так, сказала она себе, всего-то книжка. Как она пялилась на него, совсем опустилась. Так он подумает, что она доступна.

Она заставила себя глубоко вздохнуть, с трудом разжала зубы и прижала ладони к бедрам, чтобы пот впитался в ткань. Все, норма. Ну, нельзя же так, коллеги же.

Он вышел проверить сад. Тонкие огородки опоясывали каждое дерево, как всегда. Они никуда не делись. Они ассимилировались настолько хорошо, что никто и никогда не подозревал в них самостоятельную жизнь.

Только он. Он нес в себе это долгие годы, с той самой жуткой ночи. Он наблюдал за ними почти два десятилетия, наблюдал, как они общаются с помощью насекомых, как фиксируют информацию на своих стволах, как подчиняют себе запахами и возрождаются почти из пепла. Желание сделать свои наблюдения достоянием общественности почти одолело его, его рукопись была почти готова. Однако, он понимал, что этого мало. Его сочтут ненормальным, сколько таких случаев. Он искал единомышленников, но они оказывались банальными блоггерами-фантазерами, бездарными писателями, готами-эмами или как там их.

Возвращаясь из сада, он чувствовал, как тяжелы его мысли. Он снова и снова пытался прорваться в их тайну, но система их невероятна, просто огромна.

Он наводил справки, но получал один и тот же результат.

Это даже смешно, подумал он. Когда он, наконец, нашел настоящего очевидца, ценного свидетеля, который сможет подтвердить все его выводы, оказалось, что этот свидетель ни черта не помнит.

Единственный свидетель, один-единственный. Ничего удивительного, что ее заклеймили.

Он остановился наверху лестничного проема, вспоминая аудиозаписи, которые ему переслал коллега из лечебницы, где она работала год назад.

"...Оно... напало на меня в парке! Липкое, как будто хотело... изнасиловать меня! Я побежала, но споткнулась и упала. Было темно, но я помню все до единой мелочи. Я видела, они трогали меня, вы понимаете? Поверьте мне, я видела эти толстые корни, вылезающие из-под земли, они тянулись ко мне, такие... похотливые..."

Только две аудиозаписи, потом ей зачистили память, судя по всему. Он бессильно разозлился: им было мало того, что ей и так никто не поверит, они повсюду. Они заклеймили ее, неудивительно, что она закрылась. Какой удивительный случай привел именно его на ту вечеринку, где ее обсуждали!

Вдруг он увидел Марту, она снова подошла к его кабинету и замерла возле его двери, словно колеблясь, не уверенная в своем решении. Ему стало интересно, что она хотела ему сказать, но тут ее поймала Вероника и, доверительно взяв под руку, направилась с ней в сторону палат.

Она ничего не знает, с презрением подумал он. Ничего. Даже не додумалась за все эти четыре недели, что у Марты провалы в памяти. Он закрыл глаза. Только пусть даст повод, уволю к чертовой матери.

Можно попробовать, в конце концов, даже не обязательно говорить Саше. Побеседую с ней чуток, проверю обстановку. Не пойдет на контакт сейчас, зайдем с другой стороны. Кто ж устоял еще перед Лисом. Мда. Надо бы сходить на сеанс к наставнику, а то чего-то... Но это ж в институт на поклон опять, засмеют...

Аккуратно избавившись от Вероники, Марта вышла в сад.

Сегодня он несколько раз обращался к ней. Она отметила небольшую паузу перед тем, как он назвал ее полным именем, и разнервничалась. Раздосадовалась. Эта фамильярность, эти полунамеки и постоянные косые взгляды, вздохи, когда он думал, что она не видит. Кем он представляет ее себе?! Марта заставила себя расцепить склеенную от напряжения челюсть, зубы неприятно скрипнули. Она не любила замечать за собой такие мимические проявления слабости, но здесь ничего не могла поделать.

Она так старалась! Каждый день, доказывая Александру Ивановичу свою прилежность, делая множество заметок и записей о состоянии и поведении каждого пациента. Никто из медсестер не проводил с ними столько времени, сколько она! Когда она давала ему повод надеяться на что-то большее? Ее одежда простая и строгая, она не может позволить себе даже макияж, потому что любая косметика моментально становится вульгарной, как только прилипает к ее коже. Слишком пухлые и чувственные губы, она помнит. Чересчур большие глаза, она знает. Вьющиеся волосы, даже без прически привлекающие внимание, она чувствует. Если бы интеллект женщины можно было пощупать, то его бы щупали за грудь. Эта мысль мелькнула и пропала, как у нее часто бывало. Неприятные мысли мешают сосредоточиться на работе. На нем.

Этот сад. Его сад, об этом тут все знали. Это было первое, что она услышала от младшей сестры, как только приехала туда. Ей вспомнился свой первый день в клинике, воспоминание о нем она хранила бережно, боясь потерять его в омуте своих постоянных раздумий.

Александр Иванович сам вышел встретить ее, хотя мог послать администратора. Она не могла справиться с ремнем безопасности в такси и беспомощно позвала водителя на помощь. Александр Иванович жестом остановил водителя и помог ей сам. Затем подал руку и, крепко придерживая ее второй рукой за локоть, вытащил ее из машины. Вставая, она взглянула на него и замерла от его приветливой улыбки, теплой и дружеской.

Он поздоровался и спросил, как она себя чувствует. Потом они долго беседовали у него в кабинете.

Она не сразу поняла, что он любит свое дело. Сначала он показался ей излишне любопытным, задавал много вопросов, даже о личной жизни! Конечно, она это пресекла, но неприятный осадок тогда остался.

- Это личные вопросы, - ответила она, когда он спросил, не бывает ли у нее кошмаров и хорошо ли она спит, - не думаю, что должна их обсуждать со своим работодателем.

Она старалась держаться уверенно и спокойно, не показывая, что ее смущают эти вопросы. Она всего лишь уточнила, какая ей будет выделена комната, ведь клиника за городом и здесь явно негде было остановиться. Почему он спрашивает, удобно ли ей будет питаться в общей столовой? Она что, похожа на девицу, которая будет требовать завтрак в постель?!

Тогда она заметила, как он резко замолчал, услышав ее ответ, и начал разглядывать ее более внимательно. Она чуть поправила спину и села ровнее. Было трудно, но она улыбнулась.

Марта улыбнулась и сейчас, впоминая этот эпизод. Он просто волновался о том, чтобы у его пациентов были адекватные врачи. Ее согрела эта мысль. Она посмотрела на солнце. Пора было возвращаться, через полчаса - очередной групповой сеанс с депрессивными, они были довольно увлекательными. Лисовей свое дело знал, как бы там ни было. Марта бросила еще один взгляд на окно, напоследок. Ей было плохо в саду. А сегодня еще дежурство.

- Ты можешь ее оставить в покое? Обсудили же!

- Саша, она мне интересна со всех точек зрения!

- Ты соображаешь вообще, о ком говоришь? У нас тут медучреждение, вообще-то, а не..

- А ты не суди, да не ошибешься! Я тебя хоть раз подвел??

- Да не в этом...

- В этом Саша. Я наблюдаю за тобой и за ней, и вижу то, что должен видеть, и как твой друг в том числе. Есть ситуации, когда нужно думать не головой.

- Лысый, и что б ты еще сказал!

- Ладно, давай спокойно...

- Нет, давай не сейчас. Я твою просьбу услышал, подумаю.

Александр Иванович вышел из кабинета Лисовея слегка раздраженный. Он уже не был ни в чем уверен.

Работать он не мог, а спать не хотелось, хоть было уже почти пол-первого ночи.

Он перешел к одной из ключевых подглав своей рукописи, здесь нужно было ввести в контекст свидетеля, но он не мог придумать, как это сделать поизящнее. Не писалось ровным счетом ничего, а мысли в голове напоминали переваренную чечевицу.

Выйдя в сад, он придирчиво осмотрел тонкие металлические заграждения возле деревьев. Луна была почти полная, ему не нужно было даже фонаря.

Его переполнял интерес, тот самый неугасаемый огонь, который зажегся много лет назад, еще в том лесу.

Он сильный и никакой чертов лес, никакие его шепоты не смогли убить в нем волю. Он вспомнил разодранные в кровь руки, когда продирался через не пускающие его заросли. Ветви и стволы, с тех пор они шагали ему навстречу во сне так часто, что слово "кошмар" стало для него чем-то повседневным, как вечерний душ. Он победил свои сны так же, как победил этих исполинов тогда. Ему было пять? Десять? Двенадцать? Деревья не считали его возраст, им было наплевать, что он хотел есть, что не помнил, что не знал, откуда пришел.

Александр Иванович застыл посреди сада. Ему было прохладно, но это было хорошо. Холод съедал его злость, возвращал ему спокойствие.

Он справится. Он допишет эту рукопить, а Марта станет ее бриллиантом.

Возвратившись в кабинет, он увидел, как Марта, склонившись над его столом, тяжело дышит, не отрывая глаз от... рукописи.

Твою ж мать, что ж так не вовремя?!

- Вы знаете?!, - не веря тому, что говорит, спросила она.

Он осторожно смотрел на нее, она пока не теряла контроль, сейчас ему этого точно не хотелось.

- Марта... Вы же не помните...

Она закрутила головой, как шальная, затем бросилась к раковине и ее стошнило прямо туда. Это меняет всё. Он подошел и намочил полотенце, вытер ей рот.

- Марта, думаю, нам надо поговорить, но сегодня...

- Ты знаешь! Ты всегда знал! Ты знаешь, что они живые, что они следят, ты знаешь, ты веришь! Я видела их, я... - она обернулась к нему и вцепилась в его рубашку. Ее начало трясти, а голос враз осип, - Это были они, так это были они, оно... Я прочитала твои записи, я могу помочь!

Она была в пижаме, верхние пуговицы разлетелись, когда она цеплялась за него, а он пытался удержать ее и не упасть сам. Она была без бюстгальтера, а сзади прямо на нее через окно светила луна. Думать он не мог, он знал, что это было единственно правильным. Он шагнул к ней и подтащил ее к себе одной рукой, а второй сзади схватил ее волосы и намотал на кулак.

- Ты мне поможешь, - он говорил это почти ей в губы, ему нравилась ее дрожь и то, как она податлива, это полезно. - Ты поможешь, потому что ты знаешь, ты со мной, только я могу помочь тебе, только я верю! Ты слушаешь?

Она попыталась кивнуть, молча. Он не мог ей доверять, пока она так далека. Толкнул ее чуть назад к подоконнику, он быстро снял с нее штаны. Она была без трусов, и это упрощало дело. Неожиданно она раздвинула ноги и сглотнула, потом он услышал:

- Они правда живые? Я их чувствовала, они... тогда со мной, они...

- У тебя есть только я, - он сжал в ладонях ее лицо, удерживая ее подбородок большими пальцами, - больше никого. Тебе больше никто не поверит, только я. Только я знаю, какие они на самом деле.

Он ждал ответа, знака, но видел только широко раскрытые глаза, в которых ни черта не было, одна пустота. Пустить все коту под хвост, если она испугается, недопустимо. Он продолжил мягче, стараясь закрепить только что сказанное:

- Ты. Теперь. Со мной. Ты мне очень поможешь. Ты - самое ценное, что у меня есть, ты знаешь и видела.

Она молчала, он ждал.

- Я... с тобой. Я - ценная. Я... хочу...

Дальше было просто.

Она поможет ему, думал он спустя полчаса, остывая. В конце концов, они в одной лодке. Его вдруг охватила радость от того, что он теперь не один. Как будто он всегда шел к этому дню, всегда знал.

Марта вышла из туалета для медсестер. Он был ближе всего к кабинету Александра Ивановича, ей надо было привести себя в порядок. Глядя в небольшое зеркало в ярком свете настенной лампы, она попыталась прикрыть глаза, но они распахивались снова, как будто внутри век установили невидимые пружины. Низ живота отяжелел, внутри все пульсировало, она чувствовала, как какие-то теплые капли стекают по внутренней стороне бедра. Она всматривалась в зеркало и видела себя другую, какой никогда там не появлялось, в этих холодных стеклянных глубинах. Она была ЖЕНЩИНОЙ, она совершилась и раскрылась, он словно вбил в нее свою уверенность и силу. Марта чувствовала себя как распустившийся цветок, настолько экзотичный, что удивляет самое себя. Она не одна, теперь у нее есть Он. Она - ценная.

Оправив измятую пижаму и поддерживая порвавшуюся резинку штанов, она чуть смочила волосы водой, а потом улыбнулась, какой смысл в этих пустых жестах, почти два часа ночи.

Свое смятение она оставила там, в его кабинете, как случайно забытую шаль, а в туалете она смыла водой все свои страхи, ночные кошмары не побеспокоят ее больше, их призраки растаяли под его жарким напором.

Перед тем, как вернуться к себе, она все-таки воровато оглянулась, затем зашла и закрыла за собой дверь.

Совершая ночной обход палат, дежурная медсестра Нина подошла к двери Марты и прислушалась. Внутри было тихо. Нина была не дурой: растрепанную Марту, сцену действия и время суток сопоставила. Но это не ее дело, хоть и не вяжется с их хваленой врачебной этикой. Она поправила слегка перекосившуюся табличку "Марта Жаворонкова", висевшую рядом с дверью палаты. Марта была здесь самой спокойной пациенткой, почти нормальной. Все почти привыкли к тому, что Александр Иванович с ней носился как с писаной торбой. Надо будет принести завтра чаю нашей "докторше". Нина усмехнулась - теперь у нее тоже есть тайна. Здесь, где переживания взрезаются как спелые арбузы, разбрызгивая эмоции, иметь свою тайну - привилегия.

Однако, надо наказать тех, кто нарушил земной пакт вечного созерцания. И неважно, если эмоции ее были так желанны, это не повод. Если люди узнают о нас, эти самые эмоции не позволят им оставить нас в покое, они станут прятать свои истории, а мы не сможем без них жить. Эта планета так уютна. А они, эти люди, похожи на нас, таких, какими мы были очень давно. Их эмоции настолько яркие, что затапливают все вокруг. Удивительно, как их слезами не пропитывается земля, а от смеха не искрит воздух. Влияние людей на нас так сильно, что мы поневоле врастаем корнями глубже, переплетаемся под землей, чтобы нетерпеливо делиться и жадно впитывать их флюиды, их восхитительные истории.

Истории, которых у нас никогда не будет.

За это можно произвести кислорода хоть на всю их миниатюрную звездную системку, не жалко.