Мемуары московского Казановы - VII.

  

  Внутри у каждого взрослого мужчины - где-то очень глубоко, в самой серединке - прячется маленький ребенок. Испуганный грудной младенец, которому хочется единственно лишь еды и спокойствия. И чем большего размера будет обещающая ему сытного тёплого молока женская грудь - тем сильнее, тем неудержимее возникает желание прижаться к ней своими губами, обхватить ладонями, зарыться лицом в глубокую ложбину между божественными полушариями и не расставаться с ними больше уже никогда.

  - Ого-го, - с восхищением подумал я, когда пришедшая вместе со Шпионом девушка со словами "Тепло тут у вас" стянула с себя толстый вязаный пуловер, оставшись лишь в тоненькой водолазке, выразительно обтягивавшей ладное, крепко сбитое тело, и ее немалых размеров девичья грудь, высокая и упругая, буквально заполнила собой все пространство, не позволяя ни одному мужику в поле видимости отвести глаза. - Воистину есть на что посмотреть, есть за что подержаться... Вот ведь счастье-то нашему Шпиону привалило!

  В миру Шпиона звали Игорем, но называться паспортным именем в тогдашней молодежной среде считалось за дурной тон. И пусть до эпохи Интернета, до времен "Живого журнала", блогов и твиттера оставались еще десятилетия, а словечка "ник" в его нынешнем понимании никто и слыхом не слыхивал, но стремление взять себе какое-нибудь другое, внешнее именование присуще человеку извечно - наверное, с тех допотопных языческих времен, когда раскрыть врагу свое подлинное имя означало дать ему магическую власть над собой. Так, что всевозможные "кликухи" и "партийные псевдонимы" цвели в компаниях пышным цветом, хотя ни грабить банк, ни устраивать революцию в ближайшее время никто из нас не собирался. Впрочем, сам я к этой игре в конспирацию всегда относился с усмешкой, и мое тогдашнее прозвище "Микки" почти не отличалось от имени, полученного при рождении.

  Вот так я с Кирой и познакомился - на очередной "нехорошей квартире", которую снимали какие-то знакомые моих знакомых. За карточным столом и в промежутке между двумя стаканами дешевого красного вина.

  "Шпионка" пребывала тогда в статусе Игоревой невесты, дата свадьбы была уже назначена, и всем остальным оставалось только издали облизываться на роскошную фактуру: сам Шпион был плечистым и хорошо накачанным парнем едва ли не двухметрового роста, и любая попытка подбить клинья под его девушку с гарантией обещала незадачливому претенденту перелом носа и сотрясение мозга, не говоря уже про обилие гематом. А фактура действительно была хороша: вопреки своему персидскому имени, Кира являла собой классический тип истинно русской красавицы, словно сошедшей с картин Венецианова или Константина Маковского - дородная девка, что называется, кровь с молоком. Как я узнал позже, родилась она где-то в таежной сибирской деревеньке и статью отличалась тоже сибирской, если даже не поморской: помимо поразившего меня с самого начала бюста, там были и крепкие бедра, и мощные покатые плечи, и ослепительно белозубая улыбка на румяном округлом лице... Одним словом, достойная пара своему жениху: вместе они смотрелись очень слаженно и гармонично.

  Ещё пару лет после этого мы продолжали периодически пересекаться - у общих знакомых и в разных компаниях. Этому немало способствовало и то, что один из ближайших друзей Шпиона, некий Антон по прозвищу "Мамонт", почему-то решил выбрать меня в учителя и наставники. У юноши действительно были огромные проблемы с самооценкой и мотивацией, и я как психотерапевт-любитель не мог отказать Мамонту в периодических встречах, чтобы на правах старшего товарища, умудрённого жизненным опытом и к тому же обладающего определенными познаниям в практической психологии, помочь ему "навести порядок в собственном кайфе" и дать пару дельных советов.

  Иногда в компании с Мамонтом, иногда на домашних концертах московских бардов, иногда на вечеринках у общих знакомых - случаи встретиться со Шпионом и Кирой выпадали мне достаточно часто. Особенно мы не сближались, но всё-таки я был в курсе, что они благополучно оформили свой брак, несмотря на отчаянное неудовольствие его родителей, и теперь снимают квартиру где-то на окраине Москвы. А если уж мы оказывались в одно и то же время в одном и том же месте, то общение сводилось по большей части к выпивке и бардовским песням под гитару (я вообще неплохо владел гитарой и однажды, на сельхозработах в подмосковной деревне, - нà спор - на протяжении недели давал по вечерам трехчасовые концерты у костра, за все дни не повторив одной и той же песни дважды). Ну и, конечно же, неизбежный и вездесущий преферанс.

  Западному человеку никогда не понять, что значил преферанс для советских студентов, инженеров, врачей и всего того разнообразного люда, что зовется словом "интеллигенция". Говорят, эту карточную игру изобрели где-то в Австро-Венгерской империи на исходе XVIII века. Но к середине века XX-ого во всей остальной Европе она уже была благополучно забыта: немцы играли в свой скат, англичане - в бридж... И только на необъятных просторах "великого и могучего" отличительным знаком человека с высшим образованием оставалось пристрастие именно к преферансу: "Расписать пульку" - это святое. Уже и не сосчитать, сколько тысяч часов своей жизни провел я, в компании двух или трех таких же одержимых, над столом с аккуратно расчерченным листом бумаги, старательно прижимая "поближе к орденам" заветные десять карт!

  Хорошо известно, что для танго нужны двое. Для преферанса же - трое или, еще лучше, четверо, и если желание расписать пулю обламывается о нехватку третьего партнера, то порой разыгрываются страсти пострашней шекспировских. "А не выйди я тогда в даму треф, покойничек бы так дешево не отделался!" И поэтому я был нисколько не удивлен, когда однажды Кира позвонила мне - в общем-то не слишком хорошо знакомому приятелю - и пригласила заехать на партию-другую с ней и её мужем. Свободное время и подходящее настроение у меня как раз были, так, что почему бы и нет? Если тебя приглашает очаровательная молодая женщина, хотя бы даже и чужая жена... Или наоборот, особенно если она - чужая жена?!

  Второй вариант оказался гораздо ближе к реальности.

  - Я должна извиниться, - сказала Кира, открыв мне дверь и проводя вглубь своей квартиры, - но Игоря нет дома. Я, собственно, потому и пригласила тебя, а не ради преферанса: мне нужно о многом посоветоваться. О муже, о жизни вообще. А ты - самый подходящий человек, и в психологии разбираешься...

  Не объяснить словами, что именно в ее голосе, в интонации, в жестах заставило щелкнуть какую-то пружинку в моей голове, но внутренний голос отреагировал однозначно:

  - Так, девочка... Оказывается, ты уже пригласила меня в свою постель, даже если сама об этом еще и не подозреваешь!

  Мы обстоятельно побеседовали в тот день. Кира рассказывала о проблемах с мужем, о его вечных пьянках и походах налево. О том, что развестись сейчас она не может - у нее нет ни московской прописки, ни денег на квартиру. О том, как не приняли ее - простую деревенскую девчонку - свёкор со свекровью, всю жизнь вращавшиеся в дипломатических кругах и мечтавшие о совершенно другой избраннице для своего любимого сыночка. О том, сколько сил уходит на поиск возможности подзаработать хоть немного денег, и на сами эти подработки (молодые супруги действительно жили в очень стесненных финансовых обстоятельствах - это было заметно сразу и по всему). А я, в меру собственного разумения, комментировал ее ситуацию и давал какие-то советы.

  Я не знаю, сколько правды и сколько игры было тогда в словах Киры. Но игра, если таковая и наличествовала, была хорошей и профессиональной: девушка училась на факультете журналистики. А наших журналистов учат именно тому, чтобы нравиться собеседникам, учат общаться и добывать нужную информацию (впоследствии Кира мне об этом в подробностях сама рассказывала). Добиваться нужного результата, не гнушаясь никакими средствами - это фирменный почерк пираний пера, по крайней мере с журфака МГУ.

  Впрочем, сейчас никакого насилия над собственной личностью не требовалось ни мне, ни моей собеседнице - наши желания, со всей очевидностью, совпадали. И когда, прощаясь, я рискнул притянуть ее к себе прощального поцелуя, она с радостью подалась мне навстречу. Поцелуй получился долгим, сочным и многообещающим.

  Всё же, после этого "подписания протокола о намерениях" нам потребовалось еще несколько недель на то, чтобы действительно оказаться в одной постели. Но постепенно встречи становились чаще, объятья смелее, ласки откровеннее... И вот, наконец, свершилось: Кира сумела на пару часов выбраться ко мне домой, объяснив ревнивому супругу свое отсутствие какими-то важными делами на другом конце города.

  Скромный обыватель, выигравший миллион в лотерею. Или фанатичный собиратель грибов в безнадежно пустом подмосковном лесу, вдруг набредающий на поляну, сплошь усыпанную белыми и подберезовиками. Только так, наверное, можно описать мои ощущения в тот момент, когда я впервые погрузился в пылающие глубины этой женщины. Кира была щедра и ласкова, отдавая все богатство своего роскошного тела до последней капли. И это обернулось для меня подлинным сумасшествием и упоением, да ещё и с отчетливым дразнящим привкусом запретного плода: ну как же, чужая жена!

  На год, даже чуть больше, Кира стала мне самым настоящим наркотиком. Я засыпал с мыслями о ней и видел ее во сне, я искал и придумывал любую возможность, чтобы с ней встретиться, чтобы снова прикоснуться к тяжелым полушариям ее груди, чтобы провести ладонью по ее полноватым, но мускулистым ногам. Но наши романтические встречи были столь редки! У нее хватало других дел и занятий: надо было учиться, вести дом, зарабатывать деньги, держать в рамках мужа... "Четыреста дней боли на десять ночей счастья", как написал я потом в одном из своих стихотворений. А уж стихов, посвященных моей Прекрасной Даме, я сочинил тогда немало.

  Конец нашим отношениям наступил именно тогда, когда Кира окончательно поняла, что ее муж безнадежен, и принялась подыскивать себе новые матримониальные варианты. На эту роль московский Казанова явно не годился: теперь ей был нужен миллионер, благо развернувшаяся в стране перестройка открывала широчайшие возможности. Так что "временный утешитель" подлежал отставке. Вместо этого объявлялся конкурс на содержателя и покровителя, а впоследствии и на нового мужа.

  Но день - а точнее, ночь - когда к нам обоим пришло понимание того, что Шпион безнадежен, запомнилась мне навсегда.

  В тот вечер я задержался на работе позже обычного. Сначала был долгий эксперимент, а потом мы с коллегами решили слегка расслабиться и пропустили по паре рюмок сухого вина, благо магазин напротив нашего института работал допоздна. В результате, до своего я дома добрался уже ближе к полуночи, пребывая в твердом намерении рухнуть в постель и как можно быстрее заснуть.

  И тут раздался телефонный звонок:

  - Микки, умоляю, приезжай - с Игорем плохо!

  Это было воплем SOS, не откликнуться на который нельзя, в каком бы состоянии ты не пребывал. А уж собственной любовнице тем более. Даже одно то, что она назвала мужа по имени, а не привычной кличкой, говорило о том, что дело донельзя серьёзное. Но мне требовалось хотя бы несколько минут, чтобы возвратиться в "трезвое" состояние и настроиться на чрезвычайную ситуацию. К тому же женщины - существа загадочные и непостижимые, и полностью исключать того, что вся судорожная и захлебывающаяся речь моей возлюбленной является ничем иным, как сиюминутной истерикой (например, на фоне пресловутого предменструального синдрома) тоже было нельзя. Поэтому мой ответ был четким и лаконичным:

  - Так, любовь моя: я только что вошел в дом, и мне нужно несколько минут, чтобы собраться с мыслями. Перезвони ровно через четверть часа и повтори то же самое еще раз. Если ты повторишь, я приеду.

  Ровно через пятнадцать минут она перезвонила.

  За это время я уже успел выпить две чашки крепчайшего кофе и ополоснуть лицо холодной водой, чтобы вернуть рабочий настрой и бодрость духа. А заодно выбрать подходящие, на мой взгляд, к случаю лекарства: я недаром интересовался в те времена прикладной психологией, и одна из маленьких полочек на дверце моего холодильника представляла собой настоящий бар психотропных препаратов, самого разного назначения. И к моменту, когда Кира перезвонила и заново описала мне ситуацию теми же самыми словами, я был уже готов к выходу. Потому, как несчастные случаи несчастными случаями, но платить за такси очень не хотелось, а шанс успеть после автобуса и двух перегонов метро на последний троллейбус, направлявшийся к не слишком близкому от меня "шпионскому" дому, всё еще оставался.

  С транспортом мне повезло, и минут через сорок я уже входил в дверь столь знакомой мне по нашим романтическим свиданиям квартиры.

  Кира не соврала: Шпион действительно сидел посередине кухни и отстреливался из воображаемого автомата от воображаемых израильских террористов. Самое поразительное, что при этом какой-то частью своего сознания он продолжал оставаться в реальном мире и встретил меня совершенно естественной репликой:

  - А, Микки, привет!

  Но после этого передернул воображаемый затвор и продолжил свое нескончаемое "тра-та-та", символизирующее автоматные очереди.

  Кира как и в чем не бывало заварила мне чай и поставила на стол какое-то печенье. А потом, пока я под звуки "контртеррористической операции" наслаждался горячим напитком, вполголоса обрисовала положение дел. Слушая ее, я одновременно с изумлением оглядывал стены их маленькой кухоньки: все обои были теперь исписаны причудливой, едва ли не каллиграфической арабской вязью, среди которой редкими вкраплениями чернели русские матерные ругательства. Два или три цветных фломастера, которыми было сотворено это украшение интерьера, валялись тут же на полу.

  Наконец, полностью уяснив себе ситуацию, я попробовал подсесть к нашему "герою интифады" и заговорить с ним. К моему удивлению, Игорь охотно вступил в разговор, хотя наше общение и шло в рваном ритме, то и дело прерываясь на аудиоряд происходящего в какой-то иной реальности ожесточенного сражения:

  - Опять промазал, идиот! Говорил же я ему - левее бери!! Ну, гады, получите!!!

  По ходу разговора выяснилось еще несколько интересных деталей. Прежде всего, за правым плечом у Шпиона, оказывается, стоит его покойный дед, который и завещал ему вести непримиримую войну с израильским агрессором, а сейчас вещает мудрые истины, главная из которых - ну кто бы мог подумать - "Не сдаваться!". Но самое страшное заключалось вовсе не в текущем сражении с превосходящими силами наглых оккупантов.

  - Вот там, - Игорь показал рукой на электрическую розетку, располагавшуюся на стене, где-то на высоте ладони над полом кухни, - вот там ОНО. Да, оно затаилось, оно ждет, но скоро выползет. Очень скоро, уже недолго осталось. И вот тогда - полный конец, всех на ноль помножит! Не знаю, кто это или что это, но спасения не будет никому. Точно.

  А я тем временем продолжал неторопливый разговор, постепенно стараясь всё больше вытягивать моего собеседника из кажущегося мира в реальный. В ход шли все средства - и моя плавная успокаивающая интонация, и резкое переключение темы беседы на жизненно важные для Игоря предметы, и даже блестящий значок, специально нацепленный на лацкан пиджака перед торопливым вылетом из дома: я пытался зафиксировать на нем внимание Шпиона, чтобы тот легче поддавался внушению...

  Наконец, через полчаса наших разговоров герой-автоматчик согласился признать, что, возможно, он действительно не слишком хорошо себя чувствует. Но на мягкое предложение принять какие-нибудь таблетки из тех, что я захватил с собой, отреагировал резко и категорически:

  - Нет, ни за что! Это отрава. Тебе, Микки, я, конечно, доверяю, но всё равно - это отрава. Там в аптеке подменили и дали яд, я точно знаю!

  На этот случай у меня был заготовлен еще один "рояль в кустах": справочник по психофармакологии, тоже предусмотрительно прихваченный из дому.

  - Ну хорошо, Шпион, давай посмотрим вместе. Вот препарат, который я тебе предлагаю. Вот показания: как раз примерно то, что ты сейчас чувствуешь. А вот - противопоказания... Так, не рекомендуется при беременности. Ты у нас, случайно, не беременный? Уверен? Ну, значит, всё в порядке, можно принимать.

  Наконец, таблетка было проглочена и запита стаканом воды. И что теперь?

  Ни одно лекарство, в отличие от яда, не действует мгновенно. Раньше, чем через полчаса, никаких реакций ожидать не стоило. И то, что Игорь стал возвращаться к реальности буквально через три-четыре минуты, я склонен отнести исключительно на счет внушения и самовнушения. Эффект плацебо.

  - О, Микки, ты сотворил чудо! Действительно, мне было плохо, я был не в себе, а сейчас мне уже лучше!! Гораздо лучше!!! Как же я тебе благодарен...

  И после этого кухонька вдруг заполнилась монотонным речитативом явно на арабском языке, с характерными протяжными завываниями - это Игорь одну за другой читал наизусть суры Корана.

  Только с одной лишь поправкой: вместо имени Аллаха там повторялось "Микки".

  Шпион ведь недаром выбрал себе именно такой псевдоним. Институт стран Азии и Африки, формально оставаясь факультетом Московского университета, на самом деле (и под грифом секретности) был вотчиной советских спецслужб, где они готовили новые кадры для работы в странах третьего мира. Как я узнал позже, после окончания учебы Игорю предстояло направление в Афганистан, включающее и силовые операции. Вот откуда шли и его знание арабского и Корана, и идея об израильских террористах... Но психика у парня оказалась послабее, чем мускулы, и "крыша поехала".

  Тем не менее дело было сделано, на сегодняшнюю ночь кризис миновал. Я посидел в гостях еще около часа, чтобы убедиться, что таблетка подействовала и мой подопечный окончательно пришел в себя, после чего с чистой совестью ушел в рассветное утро: метро как раз должно было открыться.

  

  Разумеется, Кира с мужем развелась - но лишь несколько лет спустя, да еще и имея на руках годовалую дочку... А мне, на память о той ночи, осталось воспоминание о высочайшем из полученных когда-либо комплиментов. Признàюсь честно: с Казановой, учитывая мои заслуги на любовном фронте, меня сравнивали достаточно часто. Да и с Эйнштейном тоже - я ведь был каким-никаким, но всё-таки учёным.

  Но вот чтобы удостоится уподобления Аллаху, истинному Богу, Творцу и Господу всего сущего... Приятно, шайтан меня побери!