Циммерман Юрий : другие произведения.

  Мемуары московского Казановы - VI.

  

  Запад есть Запад, а Восток есть Восток. И если им порой все же случается, вопреки Киплингу, сойтись вместе - то случайно и совсем ненадолго.

  

  У девушки было длинное пятисложное имя, которое в обиходе сокращалось до Вэн. Она выглядела восхитительно нелепой, когда я впервые увидел ее в вечернем автобусе - в своем сером плаще и широкополой войлочной шляпе, с трудом дотягивая до полутора метров от земли. Маленькая такая миловидная азиаточка. Но очень серьезная и сосредоточенная.

  Наш автобус ходил с интервалом в полчаса и был единственным способом добраться до центра Будапешта, если только у вас нет своей машины: при исследовательском центре, где я тогда работал, имелся небольшой ядерный реактор, и на всякий случай заведение упрятали подальше - в лес за горой на самой окраине города. Рабочий день начинался в семь утра, и после семи вечера обратно возвращались уже только немногие фанатики от науки да одинокие иностранцы наподобие меня, занесенные в народную Венгрию волной братской солидарности. И это открывало определённые шансы: в мадьярском наречии я был, мягко выражаясь, не силен, но девушка читала книжку явно на английском. Итак, улыбнувшись ей в первый вечер и поймав ответный взгляд во второй, при третьей встрече я уже попробовал поприветствовать ее стандартным "Hello, how are you?".

  Английский язык в азиатском исполнении - это нечто особенное: закончить слог на согласном звуке китаец или японец органически неспособен. Да, после нескольких недель общения с Вэн я научился понимать, что её "Вери най" означает Very nice, а "Гу най" - Good night, но тогда, в самый первый раз... Из ее ответа я не разобрал ни слова, однако же по интонации понял, что не отвергнут, а, наоборот - скорее даже поощрен. И на следующий вечер, подсев к ней, завел непринужденную беседу, как бы нисколько не сомневаясь, что мы уже достаточно близко знакомы, если даже не подружились. May I? Oh yeah, surely.

  Если двух взрослых и свободных людей влечёт друг к другу, то никакие языковые барьеры уже не страшны. Но выяснить, насколько далеко готовы углубиться в романтические отношения вы сами, и насколько - ваша избранница, можно лишь методом проб и ошибок. И наш легкий флирт неторопливо, но неотвратимо устремился вперед по тропинке, протоптанной задолго до нас. Походы в кино, кофе с пирожными, прогулки при луне...

  Ох уж эта луна, высочайшая покровительница поэтов, воров и влюблённых! Огромная, ослепительно яркая и до неприличия полная, она царила и властвовала над величественной панорамой города в тот вечер, когда мы с Вэн впервые поцеловались. Это случилось на горе Геллерт - на той самой, с которой одноимённый святой крестил когда-то языческие венгерские племена. Мы стояли почти на самой вершине. Внизу неспешно нёс свои воды Дунай, прямо над нами бронзовая Дева-Венгрия обеими руками монументально вздымала свою лавровую ветвь, а еще выше в окружении всевозможных звезд и звёздочек горделиво сиял серебряный диск ночного светила... В какой-то момент, однако, на его край начала наползать черная тень - сначала едва заметная, как бы украдкой откусывавшая от светлого кругляша небольшой кусочек (недаром же в народе ходит легенда, что луна сделана из сыра), но потом всё смелее и смелее вгрызаясь в ослепительный диск, пока окончательно не превратила его в едва различимое бурое пятно...

  Не поцеловать мою миниатюрную спутницу в момент лунного затмения было бы просто непростительным. И я честно сказал об этом Вэн, деликатно приобняв за плечи и наклоняя голову к ее рассудительному и в то же время совершенно наивному лицу, не менее круглому, чем сама луна. Но, к моему удивлению, скромным и невинным соприкосновением губ дело не обошлось. Застенчивая, старательно державшая меня до сей поры на определенной дистанции Вэн вдруг подалась навстречу с такой страстью, с такой одержимостью, каких я от нее совершенно не ожидал. Прижимаясь ко мне всем телом, исступленно отдавая свои губы и забирая в плен мои собственные... К моменту, когда мы смогли наконец оторваться друг от друга, затмение уже давным-давно завершилось, а луна снова вступила в свои права, заботливо освещая нам дорогу назад, в цивилизацию.

  "Шаг вперед, шаг назад" - это самое первое па в старом, как мир, танце мужчины и женщины. Да, девушку отчетливо тянуло ко мне, в этом не был никаких сомнений. Но, при этом, продвинуться чуть дальше в наших отношениях Вэн не позволяла мне очень твёрдо, хотя и деликатно. Целоваться и обниматься - пожалуйста, с превеликим удовольствием, но не более того, хотя с каждой новой встречей мое нетерпение и желание нарастало. А встречались мы теперь практически каждый день.

  Это было интересное время, время больших перемен - конец 1980-х. Старушку Клио явно занесло на повороте, и нам едва ли не каждый день открывались все новые и новые двери из "социалистического лагеря" наружу, в большой мир. Взять одно лишь кино: мы смотрели его тогда взахлёб - "Последнее танго в Париже" с Марлоном Брандо, "Стену" с Пинк Флойд, пресловутую "Эммануэль"... Все те фильмы, о которых пять лет назад могли разве что прочитать в газете под рубрикой "Их нравы". А особенно завела нас с Вэн "Ловушка Венеры" Роберта ван Акерена. Фильм шел на венгерском и я не понимал ни слова, но визуального ряда оказалось вполне достаточно, к тому же девушка успевала иногда давать мне короткие пояснения на английском.

  Пронзительный эротизм картины, ее мощный призыв к фрейдистским глубинам подсознания - во взрывоопасном сочетании с трезвой самоиронией, порой доходившей до сарказма - был настолько силен, что мы буквально бросились друг другу в объятья, едва выйдя из зрительного зала. Зùмы в Будапеште тёплые, и легкое пальтишко Вэн тут же оказалось расстегнутым... Но стоило мне попробовать забраться рукой чуть поглубже, чтобы дотронуться до ее груди, как моя спутница немедленно отстранилась, а потом подняла на меня свои наивные раскосые глаза.

  - Я, наверное, должна с тобой объясниться... Ты только не подумай ничего плохого, ты мне очень нравишься. Очень-очень! И тебя, наверное, удивляет, почему я так себя веду, почему я не такая, как все другие.

  Она сделала короткую паузу, собираясь с духом, и наконец выдохнула свое признание:

  - Просто я еще девушка.

  Потом, помолчав, добавила:

  - Понимаешь, по законам и обычаям своей страны я должна выходить замуж, сохранив невинность. А я еще собираюсь выйти замуж.

  И огорченно вздохнула:

  - Правда, один раз я уже чуть было не вышла...

  Итак, Вэн оказалась невинной. Virgo intacta. Что же, я допускал и такую возможность, хотя и не считал ее самой вероятной. Но теперь это снова возвращало меня к вопросу, над которым ломал голову уже не первую неделю: сколько же на самом деле лет моей подруге?

  Мне как европейцу очень трудно определить по лицу возраст женщины Востока. "Ну да, ты - белой расы, а я - желтой", обмолвилась она однажды, чем повергла меня в совершеннейшее изумление: оказывается, это ее всерьёз волновало! Живя в СССР, мне не раз приходилось сталкиваться с национальными проблемами, но уж с расовыми - никогда: "Мы же не в Чикаго, дорогая!" И теперь я постоянно пытался определить возраст своей новой знакомой, не решаясь задать прямой вопрос: "А сколько тебе на самом деле лет, радость моя?" Но однажды всё-таки набрался смелости и спросил, хотя это и было совершенно не по-джентльменски. Девушка мило улыбнулась и смущенно потупила взор.

  - Ну... некоторое время назад мне было восемнадцать

  Хорошо сказано, изящно. Но по моим скромным подсчетам, ей должно было быть уже около сорока, плюс-минус два года! Смотрите сами: она упоминала однажды, что тяжело досталась своим родителям, поскольку родилась во время войны. Случись это во время войны с Америкой, начавшейся в 1965-м - закончить университет с аспирантурой, получить вожделенные буковки Ph.D. перед своим именем и "заслужить" в коммунистическом Вьетнаме зарубежную стажировку она не успевала никак! А предыдущая война, с французами, закончилась в 1954-м. И не забудем заодно, что ее родителям было уже под восемьдесят, а она - третий ребенок из восьми...

  В то же время в старые девы (а в Европе сорокалетнюю невинность окрестили бы, скорее всего, именно так) Вэн решительно не годилась - она была подвижна, весела, жизнерадостна и предельно любопытна к жизни, в откровенном поиске новых ощущений, событий и... Да-да, вот именно что спутника жизни, которому в брачную ночь и преподнесла бы свою заботливо сохраненную невинность. Увы, представить в этой роли самого себя я не был готов ни при каких обстоятельствах. И message Вэн воспринял чётко и всерьез: совратить её, сорвав хрупкий цветок под прикрытием ложных обещаний, или воспользоваться минутной слабостью, но не предложить после этого руки и сердца - такое было бы подлостью.

  К счастью, в сад любовного наслаждения, помимо центральных врат, ведет и немало обходных тропок. Стоило нам договориться о главном - что я не посягаю на ее целомудрие в чисто анатомическом смысле слова - как наш роман обрёл наконец свое телесное воплощение, хотя бы и на уровне, достойном скорее подростков-тинейджеров.

  Было ли виной тому голодное военное детство или неудачное сочетание генов, но ноги у моей возлюбленной оказались лишь приспособлением для ходьбы и ничем иным: тонкие и худые, они вызывали разве что жалость и сочувствие. Зато зовущая глубина между ними оказалась восхитительной на вкус, терпкой и будоражащей. Хрупкие лепестки, обрамлявшие вход в запретную долину, быстро привыкли к прикосновениям моих рук, губ и языка. Меня же самого просто сводили с ума груди Вэн - сочные, налитые и упругие груди нерожавшей женщины с их маленькими тугими сосками, так полюбившими мои поцелуи. Не прошло и пары недель, как долгие откровенные ласки стали неотъемлемой частью наших встреч - мы с упоением предавались им и на природе, и у меня дома, если Вэн заходила на чашку чая. Словом, наши тела обрели полное взаимопонимание - в заранее оговоренных пределах, разумеется.

  Чего, к сожалению, нельзя было сказать о нас самих. Я то и дело обнаруживал, что совершенно не понимаю своей возлюбленной. Просто не в состоянии её понять! И дело было не в особенностях произношения и не в том, что общение наше происходило на языке, который не был ни одному из нас родным. Нет, моему разумению то и дело оказывались недоступны ход ее рассуждений, эмоциональные перепады на ровном месте, какие-то периодические упреки и подозрения - учитывая, что я не вчера на свет появился, имел к этому времени за плечами уже два развода и вполне представлял себе, "из чего же сделаны девочки"... Однажды, например, Вэн весь вечер изводила меня вопросом "Почему ты мне соврал?" - при том, что я вообще не говорил перед этим ничего такого, что можно было бы интерпретировать в терминах "правда-неправда". На мой скромный взгляд, разумеется. Но особенно четко я осознал, насколько же мы принадлежим разным мирам, после нашего похода на рок-фестиваль.

  В те дни всю Венгрию захлестнул азарт охоты на Чаушеску. Волнения в соседней Румынии, закончившиеся свержением диктатора, начались как раз с притеснений венгерского меньшинства. Едва ли не каждый житель Будапешта мог проследить в Трансильвании каких-нибудь дальних родственников, и тамошние бурные события не оставляли безучастным никого, а новости о преследовании бежавшего лидера и его супруги передавались по всем каналам радио и телевидения каждые полчаса. Наконец, беглецы были благополучно пойманы, подвергнуты суду и быстренько казнены, но венгры не могли успокоиться еще очень долго. И случившийся буквально через неделю фестиваль тяжелого рока получил название "Дракула", а его эмблемой стало лицо Николае Чаушеску с пририсованными к нему вампирскими клыками.

  Фестиваль удался на славу (сейчас его назвали бы "готическим", но в то время и в той стране это определение было еще не в ходу): грохочущие ритмы захлестывали битком набитый зал, тексты песен более всего напоминали детские "страшилки", костюмы исполнителей - карнавальные наряды для Хэллоуина, а публика вслед за очередным певцом дружно скандировала число, приносящее несчастья: "Tiz-en-három! Tiz-en-három!"¹

  К сожалению, сидячие места в том огромном "сарае", где проистекало действо, предусмотрены не были, и Вэн с ее комплекцией гнома-переростка была просто физически не в состоянии разглядеть сцену за сплошной стеной спин возбужденно приплясывающей толпы. Так что мне не оставалось ничего другого, как подхватить свою миниатюрную спутницу и усадить себе на шею. Последовавший за этим восторг девушки был неописуем. Вознесшись высоко над всеми остальными, она бушевала, как болельщик на финале футбольного кубка - орала, свистела и радостно махала руками в такт оглушительной музыке. А ваш покорный слуга послушно исполнял роль верховой лошади, наслаждаясь не столько музыкой, сколько жаром возбуждения моей возлюбленной, даже сквозь ее плотные джинсы прижигавшим мою шею.

  Но сколь ни легка была Вэн, моя выносливость в какой-то момент достигла своего предела. И мы вышли на улицу, чтобы слегка передохнуть, освежить голову и утолить жажду парой глотков продававшейся тут же колы. Обменявшись впечатлениями от концерта, мы незаметно перескочили в разговоре на какие-то более общие предметы - о влиянии музыки на людей, вообще о человеческих типах и стандартах поведения... Вот тут-то мне и пришла в голову мысль предложить Вэн один из тех простеньких психологических тестов, которыми я сравнительно неплохо владел (за несколько лет до описываемых событий я едва не сменил профессию, собираясь переквалифицироваться из ученого в психотерапевта, и какие-то навыки сохранились).

  Само задание был очень простым: от испытуемого требуется нарисовать какое-нибудь несуществующее животное. Такой тест рассчитан на свободные ассоциации, и главное здесь - ни в коем случае не конкретизировать требования, а на все уточняющие вопросы отвечать как попугай: "Несуществующее животное - это животное, которого не бывает. И всё!" Зная общие принципы и накопив определенный опыт, по предложенному рисунку можно понять и рассказать о рисовавшем довольно многое. Начиная примерно с третьей сотни тестовых протоколов, я уже уверенно интерпретировал такие картинки, попутно убедившись, что люди в большинстве своем устроены достаточно одинаково и по-настоящему необычный вариант "несуществующего животного" - редчайшее исключение.

  Но мою узкоглазую здесь заклинило напрочь. "Ну как это - несуществующее животное? Не кошка, не собака и не слон? Не понимаю!" Рок-фестиваль был забыт, и все дальнейшие планы на вечер тоже - мы стояли у дверей зала с пустыми бутылками из-под колы в руках и ожесточенно выясняли, каким же это образом животное может оказаться несуществующим.

  В какой-то момент я устал объясняться с Вэн, плюнул в душе на несостоявшийся тест и позволил себе привести ей конкретный пример (чего перед тестированием делать было никак нельзя):

  - Ну хорошо, радость моя. Вот ты - физик-теоретик, специалист по термодинамике неравновесных систем и вообще ученая дама с докторским титулом. Ты понимаешь, что драконов в природе не бывает, а водятся они только в вашем восточном календаре? И если бы ты нарисовала мне дракона, это было бы несуществующее животное.

  - Так я нарисую дракона?! - радостно воскликнула моя собеседница.

  - Ах нет же, дорогая. Я дал тебе подсказку, значит, тест уже не удастся. Все, проехали!

  И мы отправились по домам, оба раздосадованные этим взаимонепониманием, изрядно подпортившим нам удовольствие от закончившегося к тому времени рок-концерта.

  Впрочем, праздник непонимания продолжился позднее, когда я, проводив Вэн домой и ограничившись на прощание сдержанным поцелуем, стоял на ближайшей трамвайной остановке в ожидании транспорта, который бы довез меня до моего собственного дома. Или, точнее, до того дома, где мои венгерские работодатели сняли для меня роскошную квартиру и где я жил все это время. Уже близилось к полуночи, бархатно-черное небо проблескивало россыпями звезд, а до трамвая, если верить расписанию, оставалось еще немало времени. Самое время предаться философским размышлениям о смысле бытия! Но мое лирическое настроение сбил странного вида мужичонка, подошедший к остановке и почему-то пожелавший непременно со мной пообщаться.

  Мужик был небрит, слегка пьян и более всего смахивал на бомжа. К счастью, он вовсе не нарывался на драку, но долго и озабоченно втолковывал мне что-то по-венгерски, оставляя без малейшего внимания те две робкие фразы на туземном языке, которые я выучил сразу же по приезде в Будапешт - "бочанэт" и "нем ээртэм". Его не устроили ни мое "извините", ни "не понимаю", ни попытки пообщаться на английском или французском наречии.

  - А может, он милостыню просит? - заподозрил я. Та стипендия, которую мне платила венгерская академия наук, едва выходила за пределы прожиточного минимума, но какой-то мелочью можно было бы сейчас пожертвовать, лишь бы только отвязаться от назойливого полуночного собеседника. Однако же вытащенный мной кошелек произвел на мужика воздействие, полностью противоположное ожидаемому: он, в свою очередь, достал из кармана пригоршню смятых купюр и начал пихать их мне в руки, продолжая возбужденно тараторить что-то по-венгерски. После чего окинул меня сочувственным взглядом и удалился в ночь

  Вот уж приятная неожиданность! Внезапно свалившей на меня суммы вполне хватало на приятный обед вместе с Вэн в неплохом ресторане. Именно так я и решил потратить эти шальные форинты, и теперь лишь мысленно торопил запаздывающий трамвай: вдруг этот странный венгр вернется и потребует свои деньги назад? А трамвай, как назло, всё не приходил...

  Увы, загадочный искатель ночных приключений действительно возвратился. И я, как честный человек, протянул ему эти смятые бумажки в полной готовности вернуть их обратно.

  - Ты чё, паря? Те мало, чоль?

  Примерно так расшифровал бы я интонацию тех непонятных слов, с которыми обрушился на меня незнакомец. Потом он презрительно усмехнулся, а на меня посыпалась новая порция дензнаков. И вот тут, наконец, показался долгожданный трамвай. Ну что же? Спасибо тебе, дорогой, кёсенем сепанёк, как у вас это говорится, а мне пора домой, баиньки...

  ...

  Назавтра я как раз рассказывал эту странную историю своим коллегам, когда меня позвали к телефону. В трубке раздался радостный голос Вэн:

  - Выходи скорее, мне надо тебе что-то показать!

  Девушка работала в соседнем здании, и мы встретились в разделявшем наши корпуса скверике.

  - Вот, посмотри, я его для тебя нарисовала! Несуществующее животное!

  К этому времени я повидал на своем веку уже не одну сотню изображений несуществующих животных, но сейчас на листочке в руках Вэн было что-то совершенно несуразное.

  - Так, хорошо, счастье мое, но не могла бы ты немного пояснить свой рисунок? Что это за животное, как оно устроено, как передвигается?

  Ответ Вэн был предельно лаконичным и исчерпывающим, но поверг меня в состояние шока:

  - Вот это луна, на ней цветочек растет, а под ним я одиноко сижу.

  - И всё вместе - это несуществующее животное?

  - Ну да, конечно!

  На этих ее словах я просто потерял дар речи. И навсегда осознал, что Запад есть Запад, а Восток есть Восток, и хода мысли восточного человека мне не понять никогда.

  Впрочем, кое-что я все-таки понял - уже долгое время спустя, размышляя о наших отношениях. Всё было очень просто: что бы ни диктовало Вэн родительское воспитание и впитанные с детства правила, но своей затянувшейся сверх всяких пределов невинностью она тяготилась. И, сознательно или подсознательно, но моя подруга постоянно провоцировала меня на решительный "мужской" поступок. Как говаривали чувствительные барышни-гимназистки в конце XIX века, "Я надеялась, что он женится на мне... Или хотя бы обманет". К несчастью для девушки, жениться на ней мне не позволял здравый смысл, а обмануть - элементарная порядочность. И мы чем дальше, тем сильнее изводили друг друга, подходя максимально близко к последней грани, но так и не переступая ее. Однажды Вэн даже осталась у меня на ночь. О, какая же это сладостная и мучительная пытка - лежать обнявшись в одной постели, руки в руках, губы к губам, ноги переплетены, но не позволяя себе окончательной близости! И чем ближе подходил срок окончания моей командировки, тем исступленнее и острее терзали мы друг друга неудовлетворенностью обоюдного желания.

  Но в самый последний вечер, когда Вэн пришла ко мне помочь собраться и проводить на вокзал, я всё-таки не выдержал.

  - Прости, любовь моя, но это выше моих сил! Ведь ты же все это время получала какую-то разрядку от моих ласк языком и руками... Так дай мне облегчение хотя бы один раз, сегодня!

  Ума не приложу, почему я не просил ее об этом раньше. Вэн тотчас же с готовностью обхватила мое до предела напряженное естество своими губами и долго пыталась помочь мне дойти до вершины. Но это почему-то никак не получалось, несмотря на все наши совместные старания, а времени оставалось всё меньше, и машина с шофёром уже ждала меня у подъезда, чтобы везти на вокзал. И тогда я решился пойти другим путем, а точнее даже третьим. Вэн была настолько возбуждена, что моментально раскрылась мне навстречу, когда я погрузился в ее глубины там, где никакой девственности не было и не бывает... Наконец-то я оказался в ней, наконец-то мы слились воедино! Несколько мгновений, и всё было кончено.

  - Ну ты рычал! Ах, как же ты рычал! - счастливым голосом мурлыкала моя возлюбленная, быстренько вытираясь после душа. Вымыть посуду времени уже не оставалось. Мы подхватили чемоданы и побежали вниз, к выходу из подъезда. А через полчаса уже стояли у моего вагона на будапештском Восточном вокзале, прощаясь навсегда. Farewell, my love!

  И вот поезд плавно сдвинулся с места, увозя меня обратно в Москву. А Вэн осталась на перроне - моя одинокая хризантема. Изысканный, поздний азиатский цветок с ее "несуществующего животного"...

  - Вай, как девушка-то плачет, - сочувственно сказала соседка по купе, элегантная и очень ухоженная азербайджанка средних лет.

  По иронии судьбы, именно она и стала моей следующей любовницей. Но об этом - как-нибудь в другой раз.

  

  1999-2010