Чуринов Владимир Андреевич : другие произведения.

Черный Фантом

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Одинокий остров посреди океана. Тьма, наползающая с неба. В море умирают волны. На скале, у порога древнего храма стоит шаман. На острове он один. Остальные сбежали. За спиной у шамана мертвый пират в погребальном саване. Величайший из них. К берегу причаливает большой корабль, с бортами черными как смола преисподней и парусами: серыми, рваными, грязными, как одежда нищих плакальщиц. Черный фантом, величайший из кораблей-призраков. Первый из них. Он пришел за новым капитаном... Но старый шаман не отдаст тело без боя.

  

Черный Фантом.

   Слухи сбивчивые и неподтвержденные, сплетни в приморских тавернах, легенды из полузабытых книг со стершимися от времени и любопытства страницами, не дают точного ответа на вопрос - чем же является Черный Фантом. Морское божество? Демон? Необъяснимое явление природы?
   Есть одна версия, чуть более похожая на правду, чем все прочие.
   Первый пиратский корабль, принадлежащий первому пиратскому капитану, колыбель морских баек, нечто пришедшее из седой глубины веков, нечто, возможно старее клана Вечности. Его душой стал первый пиратский капитан, прославившийся своими жестокостью и удачей. Его гнилостная суть обратила судно в узилище душ, притягивающее таких же как он, потерянных под грузом собственных грехов.
   Капитан старел, дряхлел вместе с призрачным своим судном, творил разбой, уже без огонька, по привычке. Но вот появился тот, кто превзошел Первого в удаче и зверствах, разжился большей добычей, сжег больше городов, обрюхатил больше вдов и прочая. Он заменил менее известного предшественника в сердце легендарного Фантома.
   Но прошло время, корабли стали больше, в мире появилось больше живых и больше богатств. Капитана Черного Фантома вновь заменили. Еще более успешный негодяй сместил дряхлого предшественника.
   Так продолжился и сложился цикл, действительный до сих пор - на Фантом вереницей потерянных судеб приходили все новые капитаны, они приводили свои команды, обращая соратников-головорезов в алчущих крови и наживы призраков, величайших из не обремененных плотью. Корабль менялся под стать хозяину, обрастал броней и орудиями, парусами и навигационными приборами. Рос, совершенствовался. Но всегда находился кто-то сильнее прошлого предводителя пиратов и Фантом снова менял хозяина. Под небесами всегда новыми, всегда старыми, по морям седым и полным жизни первый корабль-призрак вновь и вновь идет за добычей и кровью.
   Возможно, этот цикл будет длиться, пока не исчезнет последний пират, возможно пираты не исчезнут, пока есть Черный Фантом.
  

История шамана.

   Храм был древним, как закатное небо, рваными, багровыми ранами проступавшее из-за облаков, расцвеченных тяжелым шаром мирового тепла, медленно опускающимся в океан.
   Храм был ветхим как страницы фолиантов повествующих о давно ушедших веках. Он многое видел - великих дракийцев, гордых эллумисцев, железные легионы Империи Имирас.
   В его резных чертогах служили мессы Великим Драконам и приносили жертвы к алтарям Солнечного Пантеона Акмальтапосека. Хозяева сменялись, менялась вера, налет силы ложился на серый камень слоями почтенной пыли.
   Теперь в нем поклонялись предкам, духам, тотемам. Круг завершился, змей укусил свой хвост. Храм вернулся к самому раннему своему назначению.
   Пламя в каменной чаше, разожженное по случаю вечернего часа, давало неровный, сбивчивый свет. Но тени в углах, у древних стен, меж массивных колонн, оставались спокойны и горделиво недвижимы. Предки умиротворенные и довольные, взирали из лучших миров на старого шамана и его юных учеников, благодарно внимающих мудрости наставника.
   - Заволновалось море, дрогнула земля, отдалилось в ужасе небо. У стихий не было сил сопротивляться изначальному злу, попирающему их зыбкую суть. Лишь один шаман, великий герой, предок и кумир ваш остался непоколебим. С холодным смирением ожидал он у входа мрачного гостя.
   Голос звучал под сводами, гулким эхом возносясь к округлому куполу, в затянутую тьмой вышину. Ученики сидели - воплощенное внимание, полные священного страха и детского интереса.
   Вачито - серьезный и напряженный, ловил каждое слово учителя, буквально глядя уважаемому мастеру в рот. Ючанто тучный и рассеянный прилагал все возможные усилия, дабы не потерять нить повествование, как всегда старанием замещая недостаток таланта. Пичуан старший и самый опытный, покровительственно смотрел на собратьев, он слышал историю не в первый раз, но за напускным самодовольством скрывалось жгучее любопытство - каждый раз наставник рассказывал историю по-новому.
   И только Заачинг оставался исключением из правила, крепкий, не по годам развитый юноша откровенно скучал, ерзая на цветастом пледе, его характер, вечно требующий движения и действия, присущий скорее вождю или генералу, чем шаману, заставлял юношу скучать и хмуриться от монотонного голоса старика.
   Они были его учениками. Они были будущим племени и острова. И сегодняшнее повествование, как и многие другие испытания, должно было подготовить неофитов, к тяжкому пути изгоя и вызовам судьбы, кои выпадают на долю каждого шамана.
   - В вышине реял кондор - предок Рейя не оставил нас в час опасности, у подножия гор скалился леопард - отважный предок Качлин, из глубин сонного Таричанга поднялся крокодил - сильный предок Ану. Джунгли замерли, перестали петь птицы, поникли цветы, а затем осыпались гнилой трухой, звери, что не предки, разбежались или издохли. Под черными крыльями, призрачная морская птица подошла к берегу. С ратью великой. Из пепла и злобы. Вышел на берег черный пращур больших людей. Вышел и направился к храму. Намереваясь учинить великое святотатство.
   Вачито превратился в один комок нервов, казалось еще чуть-чуть и у него выпрыгнут глаза, вперенные в учителя. Ючанто распахнул необъятный рот в смущении от торжественности момента, чем сразу воспользовались несколько мух. Пичуан надменно взирая на прочих, затаил дыхание. Заачинг зевнул, отмахнувшись от гневного взгляда рассказчика.
   - Он шел, и там где ступала нога мертвеца, чернела твердь. Гнила вода. Опадала листва. И даже змеи хитрые и могущественные умирали в корчах. Он прошел мимо Таричанга и предок Ану не выдержав, обратился вспять. Миновал перевал, где сразил в неравной битве предка Качлина. Поднялся к вершине и грязным туманом застил взор предка Рейя. Но не убоялся шаман, не ударился в бегство, не взмолился о пощаде. Твердо стоял он на пороге храма. Этого храма и вера его была крепка.
   Ючанто опасливо покосился на каменную арку - сцепившихся крыльями драконов, будто ожидая, что тьма из прошлого вновь ворвется в древний храм, нарушив мирный вечер. Вачито зажмурился. Пичуан свысока обвел взглядом товарищей, стараясь скрыть дрожь в руках. Заачинг с любопытством рассматривал скарабея, которого только что поймал.
   - И сказал нечестивец нарушающий порядок вещей. Не сказал - возопил гласом коего нет ни у человека, ни у иной твари земли воды или неба, и есть у всех вместе. "Отдай мне мое шаман, и мы уйдем, не тронув тебя. Если же ослушаться посмеешь, предам тебя смерти, которой нет страшнее на земле и под небесами. Развалю твой храм до камня. А предков пожру аки лев рыкающий". Не убоялся шаман, не отступил, ибо вера его была крепка, и тотем его - упрямый буйвол, высился за спиной, и предки пришли на подмогу верному. И духи лесов, рек, озер, трав и горных высей, возмущенные нечестивцем, наделили святого воина силой великой. И молвил он одно слово "Нет".
   Вачито почтительно устремил взгляд, на тотем-буйвола, в шести шагах позади сказителя. Ючанто последовал за взглядом товарища, на миг задумался, нахмурился, что-то для себя решил и завертел головой по сторонам, оделяя взглядом каждый из тотемов, высящихся в бликах костра старинными исполинами, на страже острова потомков. Волк, ворон, ягуар, попугай, черепаха, удав, казалось, были довольны жестом новиата и улыбались во тьме. Пичуан потупил взгляд, не смея смотреть на грозных покровителей племени. Заачинг вздохнул, выбросил скарабея, и изобразил на лице внимание рассказу. Повинуясь очередному суровому взгляду учителя.
   - "Ты скрываешь не принадлежащее вам. Как вор ночной, лишенный чести и достоинства, ты шаман урываешь от меня мое. Не гневи, не испытывай моего терпения, или испытаешь на себе мое могущество". Молвил пришелец из краев загробных, взвыла, вторя ему, орда неспокойных, яростных духов, идущая за повелителем. "Приди и возьми" ответил шаман. Ночь и день. Так пять раз. Длилась битва. Пали предки. Раскололся тотем быка. Выгорели амулеты. Ослабли руки. Раскололся посох. В страхе бежали духи лесов и рек. Остался шаман один на один с врагом беззаконным. Собрал он силы последние, обратился к духу, что живет внутри, обратился к силам, что за гранью мира. Все, что осталось, собрал, ничего не жалея, ни жизни ни души в бой пошел. И дрогнул гневный дух. Раскололась его сталь зачарованная. Не загорелся порох колдовской. Спутники, все до единого, в страхе бежали на морскую птицу, под защиту оскверненных крыльев.
   Пал на колени нечестивец, исторг из уст проклятия, бессильные, никому более не страшные, дым изошел. Поражение признал. Обратился вспять. Воя и стеная. Не отдал ему шаман ни храма, ни земли, ни острова, ни племени. Все уберег. И то чего алкал злобный призрак, то сохранил. На веки вечные. Так добро, вновь обороло зло. Было так прежде и ныне и впредь. Мы с вами тому порука.
   Шаман замолчал. Обвел взглядом учеников. Приложился к плошке с молоком, долго и жадно пил.
   Вачито задумался, тень сомнения легла на его юное чело. Увидел шаман - есть у ученика ум и талант, но нет воли. Плохой шаман будет.
   Пичуан с вызовом смотрел на друзей, кичился своим старшинством и мнимой мудростью. Всем видом говорил - "уж я бы не сплоховал, окажись на том месте в то время". А сам в глазах товарищей искал поддержки, силы искал, подтверждения "ведь правда не сплоховал бы?". Не выйдет из него шамана.
   Ючанто тоже задумчив, не как Вачито, иначе. Скользит его взгляд по залу, крутится голова на толстой шее, туда-сюда, туда-сюда, то к тотемам взор, то к мрачному провалу входа, то к костру в каменной чаше, то к высокому своду, где тьма разливается. Странные мысли в голове в юнца, тревожные.
   Заачинг спросил, указывая пальцем в ониксовых перстнях на груду камней курганом высившуюся в дальнем углу зала:
   - Он до сих пор там лежит учитель? Тот за кого дрался шаман?
   Не глуп Заачинг, знал о чем речь идет в истории, то не секрет, и все же немного обидно шаману, что не у него ученик про храм спросил, а у отца - первого воина.
   - Нет. Там никого не лежит Заачинг. Думаю это вообще куча драконьих какашек еще с тех времен, как тут пещера была. То, что защищал шаман, увезли. Еще пять дней и ночей минуло, приплыл корабль больших людей, парусная птица, принес племени много подарков. Шамана шибко поблагодарили. Вождя не обидели. Забрали груз скорбный и увезли.
   Заачинг кивнул, даже не дослушав ответа. Но наставник продолжил:
   - Хотя, честно говоря, не понимаю я.
   - Чего учитель?
   - А зачем вождя то благодарить? Вождь и воины - они племя забрали, хвосты поджали, да к ненавистным, до недавнего времени, тасолькетам на соседний остров отбыли. И дрожали там пока битва шла.
   Нахмурился Заачинг, ничего не говоря встал, скатал свой плед пестрый и ушел. Получив от учителя кто финик, кто банан, кто затрещину, удалились и прочие новиаты. Остался шаман один. Прислонился к теплому дереву своего расколотого, как молния ударила, тотема-быка. Задумался. В мысли погрузился, посерьезнел, стало похоже, будто Вачито повзрослел, покрылся шрамами и морщинами.

***

   Беда приближалась. Шептал ветер. Птица с черными парусами все ближе. Шелестели волны, и белые барашки на гребнях казались пеной у рта сумасшедшего. Проклятый идет. Прохрипела листва вишневых деревьев, прежде чем осыпаться желтой коростой, вишневые деревья особенно чувствительны.
   Бриз с моря нес запах. Запах тлена, гнили, старых костей, мертвой рыбы. Легкий почти неуловимый аромат опасности. Бриз игривой собакой трепал черно-красную накидку шамана. Одинокий, он стоял на обзорной площадке храма. Наблюдая, как перегруженные каноэ исчезают за горизонтом. Они шли к острову Большой Скалы. Хотелось верить, что тасолькеты по доброй воле или благодаря богатым дарам, приютят племя, пока все не закончится.
   Если шаман победит - они смогут вернуться к родным очагам. Если проиграет. Пусть лучше будут рабами соседей, чем...
   Все началось двадцать шесть дней и ночей назад, лунным циклом ранее. Птица с белыми крылами. Большой корабль больших людей принес странников из южных земель. Глядя на богатые дары и почтение, проявленное их главарями к "варварам-туземцам" шаман понял - с великой просьбой прибыли большие люди.
   Слово "большой" - хигам. Имело особое значение в языке племени. Более верно его стоило бы перевести как "раздутый", "напыщенный" или например "обжора". Так именовали людей, и прочих существ, ходивших на кораблях по мокрой плоти океана, тех самых, считавших, что их молодая вера, культура, примитивное искусство, а главное стальное оружие и черный, дьявольский порох, дают им право владения всем, что приглянется под солнцем.
   Теперь эти могучие, бесстрашные, непобедимые большие люди, униженно просили о большой услуге племя. Они возложили дары к стопам вождя, пресмыкаясь в пыли. Три дня и три ночи они пили с шаманом, упрашивая совершить великое и важное дело. Еще два дня вместе с шаманом, они спрашивали духов, вдыхая тяжелый дым "вещих" трав.
   Знаки были неясными - тотемные звери волновались, духи рек и скал возмущались, предки вещали о славе и величии. Шаман рассудил так - решение за ним.
   Главный из больших людей, могучий как скала, с дивными огненными волосами, позабавил шамана. Он говорил об общем благе, о пользе принесенной всем, о важности и неотложности дела. Будто может быть у племени и больших людей что-то общее, равно важное. Пожалуй, только тогда, когда надо руками разгребать жар.
   На шестой день шаман сказал "согласен". И не слушая слов ликования, удалился в святилище, прежде раздав поручения.
   Шамана звали Ривачег "Призывающий дождь". Имя, полученное при посвящении. В тот день мир предков мудро наставил ученика на верный путь. Мир духов наделил мощью. Мир стихий закалил. Мир мертвых не убил. Мир проклятых - отпустил. И наконец, мир теней исторг. Жалкого, слабого изможденного паренька, не старше шестнадцати весен, рвало на ритуальное ложе, а с неба шел дождь, наркотики и притирания медленно оставляли тело. А старый учитель, улыбаясь, вручил новоиспеченному шаману посох и нарек именем мудрости.
   Ривачег уже не был молод. С тех далеких пор минуло тридцать весен. Он видел много закатов и рассветов. Познал боль утраты и ярость изгоя, отвергаемого племенем, но столь ему необходимого. Время покрыло его тело морщинами, а тяжкий путь ритуальными шрамами, татуировками, знаками опыта.
   Он стоял на обзорной площадке, вырубленном в скале балконе, сто шагов в ширину, между небом далеко в вышине и джунглями у столь же далекого подножия. Внешне спокойный, внутренне - едва ли не сломленный. Он панически перебирал все необходимое. Борьба предстояла тяжелая. К этой битве он шел сквозь многие лета учения и служения. Но малейшая ошибка могла стоить жизни. Души. Всего.
   Как и всегда. Такое уж оно - ремесло шамана. Учит не ошибаться.
   Тело южанина, которое попросили сохранить его живые товарищи, лежало на листьях пальмы, в глубине храма. Простая кокосовая пальма - сильное дерево. В нем много жизни. Жизни, которая защитит мертвеца.
   Вокруг горели шесть треножников. Шесть трав, шесть видов топлива - из разных пород дерева. Курились над мертвецом, синий, сизый, зеленый, черный дымные хвосты сплетались плотным маревом. Легче пуха. Надежней брони.
   Хотелось верить.
   Три круга соли вкруг тела. В центре храма. У порога. Соль тяжелая, белая, чистая, насколько возможно. Если нет ветра - самое надежное средства против неспокойных призраков.
   Тотемы - защита, опора, поддержка. Тяжелые столбы резного дерева, чьим свирепым взором смотрят древние покровители племени. Он специально приказал перенести их в храм. Из шести деревень. Перед волком молодая косуля истекает свежей жизнью, сквозь рану в шее. Ворон сурово на подношение - глазные яблоки. Свирепый оскал ягуара выхватывает из полумрака пещеры жертвенный огонь. Попугай украшен новыми, пестрыми перьями. Черепаха ласково обнимает яйца - своих далеких потомков, в горячем песке. Удав - доволен, дар от южан - книга, медленно сгорает на углях, дымом знание перетекает к покровителю.
   Бык - тотем упрямого шамана. Любовно вырезанный давним мастером, он воплощает мрачную уверенность. Готовность вместе стоять насмерть против всего мира. Столь необходимую шаману.
   Бык уже был тут. Тотем шаманов - он всегда был в храме. Сколько помнили себя самые старые из дедов старейших стариков племени.
   Все дары Ривачег собирал лично, не брезгуя ни бить копьем косулю, ни выколупывать глаза у пиратских трупов - жертв цинги. Покровители были умиротворены и потому готовы к бою.
   Плечи "Призывающего дождь" укрывала накидка. Черный - знак мира теней, свивался по краю змеистым узором. Красный - символ Великого Солейриса, укреплял любые прочие чары. Бахрома была украшена перьями - орел, чайка, синий зяблик, белый какаду, сокол, хохлатый крикун, и бусинами - бисер, жемчуг, агат, сердолик, бирюза, оникс. Каждое перо - путь к одному из предков. Каждая жемчужина - врата силы, сквозь которые предок может даровать страждущему поддержку и ободрение.
   Дары Великих предков отдельно. В честь Кондора-Рейя - первого шамана племени. На голове убор из перьев и когтей кондоров. Только старых. Погибших своей смертью. На тощей шее морщинистой, с остро выступающим кадыком - ожерелье из трех клыков леопарда в честь великого воина предка-Качлина. Леопард был убит в честной схватке, каменный нож против зубов и когтей. Шрамы на плечах и спине шамана - особые отметины связи с великим воином прошлого. И наконец, скрепленные сыромятными ремнями наплечники из черепов крокодилов надежная связь с предком Ану - мудрым и смелым вождем минувших дней.
   Не забыт и мир духов - узловатый посох и серого вяза украшен горным хрусталем. В нем сила духов гор. На пальце перстень - в бронзовой оплетке речной жемчуг - знак текучей верности обитателей рек.
   А помимо того, тщательно взвешенного и подготовленного - лишь шесть шрамов, за шесть лет отшельнических бдений, вшестеро взрастивших силу шамана. Кондор расправивший крыла на запястье - власть видеть глазами предка, да вросший в плоть ноги кривой крокодилий зуб - особый облик. Не хватает лишь наруча из меха, с хвоста леопарда, не сумел шаман выследить второго на своем веку - раньше боялся, теперь не успеет.
   Остальное - лишь везение и воля, вера да крепость в руках. И более ничего не надо шаману. Великая сила за ним. Да обороть нужда - еще большую.
   Негодяям свойственна осторожность. Они таятся во тьме, притворяются честными, нападают из-за угла, врут, обманывают, воруют, стараются всегда оставаться незаметными, ведя жизнь гнусную и невыразительную, под вечно нависающим над макушкой клинком правосудия.
   Настоящее зло не такое. Зло, чистое, незамутненное эгоистично довольное собой всегда выступает гордо, высоко вздымая черный стяг, о который разбиваются равно орудия справедливости и мести. Настоящее зло не скрывается.
   Небо потемнело, будто захлопнулась крышка могилы. Чернильной кляксой, разлитой великим богом южан - бюрократом, с востока потянулись облака. Грозовые тучи шли, будто армия тьмы. Шли беззвучно. Ни сполох молнии, ни раскат грома не сопутствовали их появлению. Лишь тьма и тишина. Мгла подводной могилы, сопровождаемая лишь плеском беззаботных волн.
   Ривачег увидел его, глазами предка-кондора, созданный из пепла и тумана, скрепленный прахом и кровью. Под рваными парусами, сотканными из душ поверженных врагов. Облаченный властью могил и пожарищ. Корабль Призрак. Черный Фантом. Первый и сильнейший сего рода. Старинный форштевень не резал волну, надменный океан сам в страхе отступал перед падшими душами, воющими над водой с бортов и мачт, с марсовых площадок и бестелесных снастей немертвого судна.
   Вой посреди тиши, охватившей мир, безумное крещендо потерянных душ. Они пришли сюда за новым главарем. Те жалкие останки в красном плаще, окостеневшими пальцами сжимающие рукоять старой сабли, на пальмовых листьях, за спиной шамана. Этот мертвец должен был стать новым главарем своры безжизненных головорезов.
   "Призывающий дождь" загнал страх глубоко внутрь своей души. Не отогнал. Не запер. Срастил с собой, острым шипом загнал в сердце. Пусть страх напоминает ему о поражении. О том, что бороться не так страшно, как проиграть.
   Кондор темным пятном в угольных небесах рассекал внезапно потяжелевший воздух. Он видел, они с шаманом, видели, как стая мертвых душегубов высаживалась на берег.
   Старинный, будто ониксовый от воспринятого зла, фрегат ткнулся носом в песок пляжа, на северной оконечности острова, изогнутой кривым ятаганом золотистой линии под гневными облаками.
   Мгновение и орда бесплотной нежити устремилась прочь от прародителя, невероятно быстро пересекая полосу пустой земли, с воем устремляясь в джунгли.
   Песок под мертвыми ногами мгновенно становился пылью, уносимой незримым ветром. Там где в его плоть врубился фрегат, песок оплавился, меняя радостную желтизну на мертвый цвет непрозрачного обсидиана.
Бесконечный поток грешников, стекая в обрамлении грязного тумана с корабля, необоримо устремлялся вглубь острова. Птицы, все, что были в лесу, поднялись в воздух и летели на запад, север, восток, куда угодно. Бросая гнезда и птенцов, они бежали прочь от необъятного зла. И падали в полете, не сумев избегнуть дыхания смерти принесенного родственником на серых рваных крыльях.
   Мертвые пираты, скованные единой целью шли сквозь лес, оставляя за спиной лишенную красок просеку. Джунгли гнили на глазах, у предка едва хватало сил видеть творящийся беспредел. Листва опадала с деревьев, плоды покрывались плесенью и падали на посеревшую землю бурыми комочками грязи. Лианы сворачивались и сохли, стволы деревьев крошились, опадала порченая кора, открывая изъязвленную плоть прежде здорового, зеленого одеяния острова.
   Они шли непобедимые и развязные, уверенные в собственной безнаказанности. Гниль, серый прах, сгустки текучего тумана. Все вместе - пародия на живых. Мерзостные немертвые призраки. Истлевшая одежда, ржавый металл, потемневшее от времени дерево. Морок, армия яростных духов облаченных образом пиратов.
   Настоящим было лишь золото, в зубах, носах, ушах. На прозрачных пальцах и расплывающихся шеях болтались золотые украшения. Единственное, ради чего жили пираты оставалось им после смерти, как необъяснимая, мерзостная гарантия их послесметной верности кораблю и ремеслу. Все что награбила эта воющая армия, горы желтого, омытого кровью металла, она несла на себе. Как последнее утешение тем, кому нет утешения.
   Первым средь равных ступал капитан. Образ высокого старика, облаченного богато и старомодно, с развевающимся за спиной пепельным, клочьями тающим под ветром, плащом. Узкое лицо живодера, с тощим носом и широким жабьим ртом. Костяная рука на раззолоченной шпаге. Уверенный шаг лидера, повелителя бесплотной стаи. А на голове антрацитовая шляпа с вороньим пером - ничтожная связь с беззаконным прошлым, когда плоть жила и гоняла гнилую кровь. Эхо далеких, забытых во времени набегов, горящих портов и разграбленных кораблей.
   Он вел их, дрожа от нетерпения, ибо покой близился.
   Армия теней встретила первый отпор у болота. Среди поросших синей тиной коряг и ворчливых зеленых глубин старого омута. Ногу шамана пронзила пульсирующая боль. Любовь предков всегда тянет много сил. Из старой воды вставал гневный Ану. Крокодил менялся, вытянулись и обросли мышцами короткие лапки, торс преобразился, стал более человеческим. Перерождение заняло и десяти вздохов. Огромная рептилия - человек в облике предка заступил дорогу воющему воинству.
   Бой был горячим, прежде чем упасть изрубленным ржавым железом, обитатель болот показал врагам, почему племя столь уважает его. Каждый когда-либо принесенный на алтарь кокос, зяблик или сурок стоил теперь призрачным пиратам немалых потерь. Разорванными зубами и когтями мерзостные призраки сгустками последнего вздоха стремились обратно к кораблю, но рассеивались, не достигнув цели. Силен был предок.
   Но один в поле не воин. Как и в джунглях. Пиратская рать, на тысячу голосов завывая старые песни о сундуках, мертвецах, роме и сладких женщинах, двигалась дальше. Изломанное, разрубленное, истекающее кровью тело крокодила погружалось в трясину, из которой пришло. Ничего предок найдет другого. Недаром в реках каждый год пропадает один-два ребенка.
   Они текли потоком тумана, мертвой плоти, движимые кровавой жаждой. Мечтой продолжить нежизнь, заграбастать еще золота, спалить еще один город. Они шли вперед.
   Скалы встретили клыками утесов, оскалом леопарда, встречающим опасную жертву. Укол стыда и жалости кольнул Ривачега. Их связь с предком не была достаточно сильна. Камни чернеют, покрываются налетом вязкой слизи. Крошится в пыль гранитная плоть верных гор. Злые песни о злых делах, эхом проносятся по сумрачным перевалам.
   Предок Качлин воплоти, был повержен головорезами.
   Все ближе и ближе суетливая поступь к белым ступеням древнего храма. Все сильнее рука одинокого заклинателя стискивает посох, все меньше шансов выиграть схватку малой кровью.
   Огненная птица, единственной молнией прочертив антрацитовые небеса, в нестерпимом сиянии упала в сердце нестройных рядов немертвого сброда. Блеск, грохот обвала - помощь духов гор. Пламя, от которого плавится твердь. Густая каменная пыль. Тишина.
   Хохот, клокочущим водоворотом вырывается из грязного облака. "Неживой умереть не может". Птица со сломанной шеей падает из рук капитана. Походкой, уже не столь уверенной, шатающейся, как в шторм, пират продолжает свой путь. Мрачные остатки призрачного воинства следуют по пятам за вожаком.
   Под зловещими чернильными небесами, среди белых скал, заросших щетиной хвойных лесов, плоть от плоти камня вырастает древний храм. Приземистый, будто вросший в каменную твердь, глухие арки, стройная колоннада, увитые лианами барельефы, будто коростой покрытые облупившейся краской. Храм дышит мощью и покоем, он был здесь всегда. Будет и впредь. В нем сокрытая великая тайна - тайна прошлых, забытых веков, под шелухой великих культов, что вереницей сменяли друг друга под гулкими сводами. Теперь тайну бережет одинокий шаман, его духи, предки, тотемы.
   Ривачег "Призывающий дождь" с бесстрашием неизбывности встречает призрачную ватагу, во главе со стариком-капитаном, стоя в воротах святыни меж двух оскалившихся драконов сцепленных крылами.
   Они шли молча. Тяжело. Истрепанные в битвах с духами. Не было ни песен, ни победного воя. Лишь изредка ругань под пустые носы.
   Остановились в двадцати шагах, давая шаману время убояться и отступить, или же собраться с мыслями для последнего боя.
   Тени человеческие, облики, мороки. Из старой пыли и золы, пепла когда-то выкуренных трубок, трухи корабельных мачт, обрывков истлевшей одежды и порохового дыма. Они, движимые лишь яростью и алчностью, питаемые собственным былым грехом, пытаются составить то, чем когда-то являлись.
   Худые и толстые, мускулистые и обманчиво хилые, в дранине привычной пиратскому сброду - шароварах, жилетах, клепаных колетах и тусклых кафтанах. Они стоят непобедимым загробным воинством. Из-за лиц, красивых, мужественных, или изуродованных шрамами, сифилисом, следами когда-то случившихся потасовок, проступают гнилые черепа и пустые глазницы. А еще глубже скручивается текучими узлами тьма и прах, тусклый свет и неживое дыхание. Из которого они состоят на самом деле.
   Капитан выходит вперед. Уверенный и сильный движется на врага, гулко бухают по сколотым ступеням черные ботфорты. Он весь спесь и шик, лев среди волков, в тускло-зеленом кафтане, при позолоченной шпаге, которую сжимают худые и сильные пальцы, похожие на пальцы Ривачега. В красном, расшитым настоящим золотом жилете, при множестве портупей и поясов, содержащих, такой же иллюзорный, как и сам хозяин, арсенал ножей и пистолетов. Поднимаясь, лихо крутит ус, на тощих, жабьих губах играет зловещая улыбка. Худое лицо, впалые щеки, птичий нос, высокий лоб в обрамлении пепельных волос, синий платок на лбу, когда-то очень шел к черной, широкополой шляпе зияющей прорехами от пуль. Горделивая осанка, властный вид.
   Кого ты хочешь удивить нежить? Большой человек. Из-за тощих скул проступают кости, сквозь жабий рот проглядывают гнилые зубы, острые клыки, золотые протезы. Из-за морока, маски-лица проступает уродливый узкий череп с пустыми глазницами. В глазницах, дальше, в самой глубине - морское дно, холодное и пустое. То самое дно, где впервые упокоился на горе миру, сей пират.
   Морское дно смотрит в душу шамана, лицо Ривачега и многослойный образ призрака разделяет расстояние в толщину сабельного клинка. Выдыхая черный прах из морочных легких вожак нежити начинает говорить.
   - Прочь. - отверзлась зловонная пасть, дохнув на одиноко стоявшего в дверях человека холодом подводной могилы.
   Не выдержал "Призывающий дождь" зажмурился, задрожал посох в руках, подвело дыхание, хрипом вырвавшись из горла, вторя хохоту из глотки мертвого вожака.
   - Легкой смерти не обещаю, - сипит муссон мертвыми губами, - Но даю слово - она будет быстрой.
   Шаману вспомнились легенды о вампирах и прочей злокозненной нежити. Легенды не его племени, не его народа, не его веры. Они казались такими реальными. Не приглашать в дом, и он не пройдет. Не разговаривать - может, не увидит. Не смотреть в глаза - не получит над тобой власти. Сейчас эти басни показались слишком настоящими.
   Нет. Это страх заговорил в душе. Вырвался из плена, миновал дозволенные рамки. Прочь страх. Помогай. Не мешай.
   - Сам прочь. Изыди кость! И тогда я пощажу твою сухую плоть, - облизав дрожащие губы, ответил Ривачег врагу, смело взглянув в глаза-провалы.
   Под ногами белый песок и средь песка черепашьи панцири. Первый рубеж обороны храма. Не продолжая разговор, шаман запел, запричитал шепотом, постепенно возвышая голос. Худые ноги, зная свое дело, пустились в пляс, взметнулась кровавым пятном средь мелькающих перьев накидка. Танец и песня, с панциря на панцирь, рваным ритмом шаги, прыжки повороты, верные слова. Не сбить голос. Не пропустить шаг или поворот, не спутать панцирь с резными символами предков, не оступится, отпечатав пятерню ноги на песке. Ошибка - поражение, смерть, безнадежность. Шаман не ошибается.
   - Предки! Призываю вас. Помощи, помощи прошу. Не откажите великие. Предок Ану разве не тебе первый кус мяса по весне? Предок Рейя ты ли не клевал плоть своих верных? Предок Качлин в нас твой покой. Предки! Предки! Призываю вас! Предок Тач, предок Валья, предок Лоришт, Предо Оглу.... Пре-е-е-едки! Всех до единого зову вас в черный час. Не оставьте! Наделите силой.
   Хохот множества глоток, смешной человек в пестрых одеждах решил потягаться с немертвым воинством. Отважный маленький смертный.
   - Ну туземец, ты знал на что шел. - ухмыльнулся череп-капитан, вырвал из ножен сияющий тьмой клинок, со свистом обрушил на скачущего в двух шагах противника.
   Вспышка. Грохот. Тишина. Оплавленная шпага переломана надвое. Клинок способный резать доспехи как масло, не боящийся ни магии ни брони, испытанный, закаленный в тысяче схваток... Стал бесполезен. Разбился о щит воли шамана. Крепок барьер храма. Не пройдут мертвецы.
   - Ясно, - скрежещет голос якорной цепью. - Поиграем.
   Выходит вперед могучий боцман, призрак вдвое выше человека, бугрится грудь могучими мышцами, руки-стволы, кулаки-молоты. Когда-то гетербагский воин, ныне верный помощник пиратского капитана. Оскалив крепкие клыки мощной пасти, скидывает со спины ручную пушку. Где не помогла сталь, помогут бронза, порох и чугун.
   Залп и ядро огненным демоном устремляется в драконий провал, где скачет заклинатель. Грохот, вспышка. Пустота. Все так же скачет шаман. Льется по костистому лицу горячий пот, тяжелеет дыханье. Трудно, но лучше, чем разорванным ядром лежать под ступнями беззаконных призраков. Выдержал щит воли. Остался необорим.
   - Чего вы ждете? В атаку мрази! - ревет капитан девятым валом.
   До ночи длилась битва, шли на приступ пираты, вспыхивая и сгорая на незримом пороге, не помогли не ржавые клинки ни старые пистоли. Ни ярость призраков, ни кровожадность, не сдюжили против веры шамана. Веры в предков и свое дело. Что поддерживала танец шесть долгих часов. А когда закатные лучи окрасили горизонт, незримые за пологом густых туч, пришедших с Черным Фантомом, внезапно остановился шаман. Шатаясь от усталости, сошел с панциря, с наслаждением почувствовав под ногой теплый песок.
   Скинул он свою длинную накидку, с легкой улыбкой посмотрел на разозленного призрака в черной шляпе, растянул от дракона к дракону, будто на ночь в шалаше перегородку сделал.
   Недоуменно посмотрел капитан на своего крепкого соперника, а тот развесил накидку, повалился на пол да захрапел нагло, выдавая рулады пристойные настоящему победителю. Взглянул пират и глазам своим пустым не поверил. Вместо накидки растянулась по всему проходу маслянистая нефтяная пленка. Мир теней ночью надежно укрыл храм от захватчиков.
   Рассвет окрасил тьму грозовых туч прожилками пламенных линий, будто ад разверзся над мирным день назад островом. Совсем некстати "Призывающий дождь" подумал - виден ли с острова Большой Скалы этот мрак небесный. Смотрит ли кто-то в сторону дома? Думает ли о странном шамане, ставшим ненадолго защитником племени. Вряд ли. Таких как он не любят, сторонятся. Принимают скорее как неизбежное зло. Никто особо не расстроится его смерти.
   Пока пираты не придут за ними.
   Глоток дождевой воды из каменной чаши при входе, лист синего алоэ - чтобы не чувствовать голод. Новый день. Новая битва.
   Ривачег был высок и строен, широк в плечах, но слишком худ для воина - жилы, кости, немного сухого мяса. Слишком неловок для охотника. Для рыбака слишком не любит море. И тех, кто с него приходит. Он всегда годился только в шаманы. Тому порукой и костистое аскетичное лицо, с темными, мудрыми, чуть жалобными глазами, а также тяга к знанию, пытливый ум, любовь к тайнам, загадкам, древним историям. Для полезных людей - воинов, охотников, рыбаков. Все это лишнее. Из всего племени только седой старик Олирач "Скупой вепрь" принимал задумчивого мальчугана, серьезного юношу, алчущего мудрости мужа с радостью.
   Наверняка сейчас, из чертога предков прошлый шаман с улыбкой смотрел, как повзрослевший ученик встал с посохом из вяза и горного хрусталя нерушимой стеной перед ордой больших людей. Дохлых к тому же.
   Черно-красная накидка легла на плечи уютным, родным теплом. Надежная и верная как всегда. Костлявые пальцы сомкнулись на гладкой поверхности посоха. Пришло время духов. Предкам нужно было дать отдых. Племя всегда уважало тех, что происходят от стихий. Святые рощи и перевалы всегда оберегались с должным почтением. Нечистоты и мусор никогда не оскверняли реки. Теперь племя, в лице шамана рассчитывало на ответную услугу.
   С духами не говорят словами. Молитва им - без слов, лишь долгое, протяжное гудящее пение. Многие годы шаман тренировал свой голос выдерживать "разговор" с духами многие часы подряд. Наконец-то этот навык действительно пригодился.
   Кристалл засиял молочным, мягким светом, по жемчугу пошла синяя рябь. Духи гор и рек ответили на призыв человека. Поддержали его в бою против зла.
   Капитан мерял шагами площадку перед храмом. Мычащий шаман раздражал его. Барьер был крепок. Силой не вышло. Время истекало, призрачная плоть клочками сизого тумана сползала с мертвого пирата. Оставалось победить шамана. Без вариантов.
   - Хорошо упрямая гнида, - в голосе рев мальстрима. - Я покажу тебе. Что бывает с моими врагами. Открою тебе небольшой секрет.
   Он метнулся ко входу, драконы зловеще скалились угрожая сожрать гневного духа, размолоть гранитными челюстями. Закончить мятежную жизнь.
   - Смотри же, - прошелестел пассат.
   Ад, низвергнутый с небес, распахнулся за спиной мертвого пирата.
   И был горящий порт, и вода в бухте, пылает мачтами торговых кораблей. В едином вопле зашелся прибрежный город, охваченный багровым заревом. В угольных небесах оскаленный череп - Смерть смотрит на дело беглецов своих.
   Два корабля, стопушечные линейные исполины, беспорядочным бортовым огнем накрыли корабль-призрак медленно входящий в гавань. Им вторят береговые батареи полуразрушенных фортов. Серебряные ядра яростным дождем в клочья рвут борта, выжигают мертвую команду. В клубах пепла и тумана валится грот-мачта, провисая на бесплотных снастях. С капитанского мостика флагманского судна защитников громовым голосом читает молитвы епископ, облаченный в стальной, эмалированный панцирь. Его поддерживают клирики со шканцев второго морского воина. Золотистые разряды святой силы молниями бьют в проклятое судно.
   Развеваются над маслянистой водой флаги, вымпелы, штандарты с дралоком - драконом и орлом на страже имперского порта. Радостный вопль проходит по рядам живых. Черный корабль беззвучно идет на дно, растворяется в пылающей воде.
   Орудийный рев смолкает. Прекращаются молитвенные возгласы. На искореженный порт опускается тишина. Мгновение, еще одно, мертвое судно меркнет, расплывается грязной, пороховой дымкой.
   Беззвучно с антрацитового неба бьет зеленая молния.
   Костями из разверстых могил снова тянутся ввысь мачты призрака. Вырастают борта, гнилыми венами в жилах упыря протягивается такелаж. Открываются пушечные порты, украшенные скалящимися черепами.
   Ответ мертвого фрегата был страшен. Будто сама ненависть призраков к живым ударила двойным бортовым по защитникам гавани. В пламени и дыму идут на дно остовы могучих судов, разбиты мачты, страшными дырами зияют борта с двух сторон, плывут в масляной жиже обугленные обломки. Цепляясь окровавленными руками, за обломки хватаются выжившие, покидающие свои погибшие корабли, еще миг назад - гордость флота.
   Их настигают в воде акулы умертвия, верные спутники Черного Фантома. Твари с мертвыми глазами, зияющие белыми ребрами сквозь гнилую плоть. Вечно голодные спутники беды, они рвут кричащих моряков зубами. Тщетно пытаясь насытиться, легко разгрызают самые прочные доспехи. В их челюстях умирающие завидуют погибшим в огне.
   Еще залп. Огрызающийся форт разлетается грудой щебня. Пушки, каменное крошево, обрывки тел взмывают в воздух.
   Молчаливый, неизбежный корабль-призрак подходит к причалу. Серая масса озверелых, алчущих наживы, наживы и чужих душ, призраков врывается в доки. В едином тысячеголосом стоне заходится умирающий город.
   Видение медленно затухает за спиной капитана. Последний образ - величественный и непобедимый он сходит в захваченный город по трапу из свежих тел.
  
   Монотонное пение. Духи сильны. Духи гор не боятся ужасов прошлого. Ривачег тоже не станет. Не станет бежать. Не станет прятаться. Не отступит.
   Но очень хочется.
   - С тобой случится то же! - ревет ураган над морем.
   Мрачный живописец меняет холст. За спиной скелета появляется ясный день.
   Шелест ветра, просторный океан, темная глубокая вода. Тяжелый паровой крейсер острым носом режет волну. Валит пар из шести труб, ревут машины, щерятся спящей угрозой главные калибры. Реют вымпела, развеваются сигнальные флажки. Морской гигант. Дает понять всем и каждому - мирная раса гартарудов - на самом деле владеет волнами океанов.
   Небо темнеет, будто кто-то накинул на мир покрывало, хищный спрут-туман стелется над водой, опасность с юга. Грозовые облака и нарастающий вой. Команда расы четырехруких собрана и готова ко всему. Готова встретить любую беду превосходящими технологиями. Засновали по палубам матросы, выстроились у бота солдаты в причудливой броне, скрипят шестерни, надсадно "дышат" паровые ружья. Военный порядок расы математиков четок и непоколебим.
   Тяжело, неотвратимо развернулись спаренные батареи, трехсотфунтовые орудия берут океан на прицел. Наводчик сообщает угол. Залп, дрожь, свист пара. Вдали, за горизонтом устремляются ввысь фонтаны соленой воды. Ни одна деревянная посудина не устоит.
   Но беда все ближе. Хищный силуэт из тьмы на горизонте, проступает рваным морочным видением. Бушприт пальцем мрачного жнеца указует на зарвавшегося бронированного зверя. Нарастающий вой доносит песню про лихие абордажи. Летит по волнам Черный Фантом, море расступается. Нос украшен морской ведьмой, на прекрасном лице резной красавицы хищная ухмылка. На мачтах зеленоватые огни, маяки потерянных душ. И реет флаг - без черепов и сабель, лишь тьма на погребальном фоне.
   Мрачно стоит гартарудский капитан, под нахмуренными бровями тревога в сером глазу, второй - искусственный, горит невозмутимым красным огнем. Все шесть рук сложены на груди, четыре своих, две металлических. Волнуется капитан. Не исчисляет логику. Не может найти алгоритм победы.
   Залпы следуют неотвратимо, неизбежно, точно размазывая корабль призрак раз за разом в серую кляксу на водной глади. Бесполезно - раз за разом возвращается ухмылка на чело хищной ведьмы, раз за разом взмывает в небеса черный флаг.
   Дистанция прямого столкновения, вступают в бой рогатые воины в паровой броне, шлют в наступающий призрак пулю за пулей из тяжелых ружей, втрое быстрее пороховых, вчетверо опасней.
   Все нипочем мрачному страннику морей. Режет бушприт мертвеца бронированную корму, сталь ржавеет, коростой с ног прокаженного, валится с ребер каркаса. Устремляется на хозяина океанов мертвое воинство, нипочем ему ни паровые бойцы, ни их оружие. Падает сраженный капитан-математик на собственном мостике, гаснет красный свет в глазу. Смеется капитан-скелет, празднует победу свежими душами.
   Пытка длится многие часы, новые образы, картины смерти и разрушения. Разбой. Нет, это слово не подходит. Бойня на море. Шаман поет. Он ушел внутрь себя. Отгородился от боли, что будят в сердце картины из прошлых дел Черного Фантома. Тысячи лет скорбного пути кровавого корабля не тронули сердца шамана. Не испугали. Не заставили жалеть себя и молить о пощаде. Он не позволил.
   Закат все ближе. Но меркнет молочное сияние хрусталя, и теплый жемчуг медленно остывает. Мертвец достиг своей цели - напугал духов. Все меньше они хотят помогать племени, все больше надеются: "пираты пришли за людьми, их битва с людьми, мы вне опасности, если отступим - скроемся в глубоких ущельях, превратимся в быструю воду, растворимся, спрячемся, они не станут тратить время, чтобы отомстить нам".
   Нужно что-то делать. Если не ободрить духов, они уйдут еще до заката, и тогда плохо будет всем. Темные образы не испугали шамана, напротив - увеличили его волю. Он воочию убедился - проигравшим нет спасенья от Фантома и его кровожадной команды.
   - Видел, - шипит фитиль устами призрака, - Если не уберешься с дороги, я сотворю с тобой вещи много худшие.
   - Видел, - отвечает шаман, - Видел, как ты тратил силу. Видел твои потери. Сколько сил ты истратил на эти победы? Сколько воинов потерял? Много у тебя осталось умирающий дух? Сохранил ли ты достаточно, чтобы привести сюда.
   - Не сомневайся, - зловеще шипит пират.
   - А я все же усомнюсь, - и в речи Ривачега сталь отчаяния, - Великия злодеяния ты сотворил. Оборол паровые машины, пушки, порох, сталь. Даже веры не испугался. Не испугался ли? А может от того, ты священников оборол, что и тебе там силу давали? Их борьбу питала их вера. А тебя? Тебя питал их страх. Много там врагов было, слишком много. На беду. Сколько было уверено в победе? Трое из десяти, шестеро? А может, девять из десяти боялись. Питали в глубине души сомнение - "вдруг призраки сильней". Страх. Он заменял им надежду на победу. Твоя легенда, прошлые подвиги, делали каждую новую победу еще проще.
   - Нет шаман, - смеется капитан, - Ничего ты не понял. Взгляни на молодцов, что за моей спиной. При жизни. Они были лучшими. Теперь на их стороне смерть. Каждый стоил в битве десяти. Теперь стоит сотни. Вот почему враг бежит. Вот почему не берет нас ни порох, ни серебро. Они не боятся. Они ЗНАЮТ, что мы победим.
   - На твоей стороне смерть? - ответный смех "Призывающего дождь" похож на слабый клекот, - Слишком сильные слова. Впрочем чего еще ожидать от вора и бандита. Смерть идет по вашим пятам. Чужими жизнями. Пустыми победами. Крадете вы себе еще несколько мгновений на пожить. Вы обманули Смерть. Избегли ее. Кто-то, из стоящих за твоей спиной еще долго будет бегать. Но не ты. Слышишь поступь капитан? Ощущаешь, как нежизнь покидает твой пустой труп? Потому ты и пришел сюда. Что нет больше сил на победы. Нет здесь никого, кто питал бы страхом ваши выжженные душонки. Некому отступать. Некому знать.
   Ярость. Гнев. Злоба. Бессильная, пронизывающая насквозь. Трупной вонью понеслась от призрачного негодяя. Шаман знал - он попал в точку. Приободрились духи. Засиял кристалл, синяя рябь сильнее пошла по теплеющим жемчужинам. Надолго это их не удержит. Но закат все ближе. Эхо гор, журчание ручьев, вторят сердитой речи Ривачега.
   - Здесь ты не найдешь победы капитан. Здесь тебя найдет Смерть. И утащит, наконец, за собой. Какой же дурак я буду, если отступлю. Сколько слез, сколько крови, сколько страданий возьму на душу, просто сделав шаг назад? Нет. Ты иссохнешь здесь пират. Издохнешь. А они, - перст худой руки тычет за спину вожака, - без тебя ничто. Не будет Фантому нового капитана. А скоро не станет и старого.
   Воет диким зверем призрачный пират, ненавистью нечеловеческой как пеной исходит, бьется безумно в барьер меж поражением и победой. Тянет руки-кости с крючковатыми когтями к шаману. На волосок не достает.
   А тут и закат. Мягкое багровое сияние за черным океаном. Вновь приходит царство теней - верный союзник Ривачега и Смерти, на стражу. Нежной любовницей слетает с худых плеч накидка, занимает свое место меж хозяином и посрамленными умертвиями. Ночь приходит. И будет верно охранять уже храпящего заклинателя до рассвета.
   Солнце. Мы принимаем его как должное. Пока кто-то не отнимет радость наблюдать его золотистое сияние. На третий день настроение уже начинает портиться. Вода из чаши уже не освежала. От алоэ лишь горький привкус во рту. Голод грызет ребра. Жажда сушит ноющее горло. День пения не прошел даром. Шаман был уже не молод. Но солнце уже поднималось на вершину мира, медленно, неотвратимо оно ползло вверх, прекращая безвозбранное владение мира теней.
   Накидка вчера еще столь нежная, любимая как верная жена, превратилась в злую тещу. Ткань скребла шершавым боком кожу, накидка постарела и выцвела за ночь, будто на десять лет. Хуже того - половина перьев обтрепалась, посерела, или скорее потеряла цвет.
   Ривачег грустно перебирал пальцами мягкий, невесомый пух. Сокол, сова, зяблик, фазан, фрегат... Предки ушли навсегда. В безвозвратные чертоги мертвых. Если им повезет, через тысячу веков они переродятся, если не повезет - останутся навсегда в холодной белой пустоте. Верные предки, ради племени. Ради всех живых, они отдали всю силу до капли.
   "Призывающий дождь" внезапно осознал - не ради племени он стоит на этот рубеже. Это перестало быть просто личным делом. Услугой южанам, оплаченной богатыми дарами. Уговоры большого человека с огненными волосами внезапно обрели законченный смысл.
   Эти твари. Рвущиеся в древний храм. Они были злом. Воплощением всего, с чем должен бороться каждый человек. Каждый заслуживающий этого имени. Алчность, злоба, ярость, жажда крови, ненависть, преклонение перед силой и жестокостью. Эти твари пришли за новым главарем. Ибо старый умирает. И сейчас только маленький шаман отделял мир от новой эпохи великих преступлений. И значит, только он мог предотвратить неизбежное.
   Зло? Добро? Деяние? Бездействие? Как мало в жизни верных путей и шансов совершить что-то действительно имеющее значение. Впрочем, неважно. Просто эти твари не пройдут.
   Рука сама нашарила бубен, шаг назад, еще один, взгляд тревожно уперся в барьер, капитан приближался. Оставалось еще несколько мгновений. Шаман вступил в круг. На свое место. Меж суровых тотемов, ободряюще смотрящих на верного помощника. Сегодня им работать. Рваный ритм осторожные движения, все просто - идешь по кругу, стучишь в бубен палкой, весь день идешь по кругу, стучишь в бубен. Бум-бум бум-бум-бум, бум-бум бум-бум-бум. Идешь, стучишь, и призраки бессильно скребутся в барьер. Останавливаешься - и... в общем ничего хорошего.
   Капитан, истрепанное чучело, остановился у барьера. Призрачная кожа почти слезла с костей, свисает клочьями, исчезло надменное, некрасивое лицо, остался зловещий череп, в синем платке и черной широкополой шляпе. Череп ухмыляется. Всегда.
   - Скажи мне шаман? - грохочет далекий гром, - Ради кого ты сражаешься? Тебе вождь приказал тут стоять? Я ведь, знаешь ли, главнее вождя, могу отменить приказ. Просто постоишь в сторонке, а мы все быстро обстряпаем.
   Бом-бом бом-бом-бом. Идет шаман стучит. Как наяву встало перед глазами лицо вождя, память штука податливая. Солин "Ягуар" красивый, длинноволосый, широкая грудь, мощные руки, отменный рост, кожа без изъяна, всегда уверенный, всегда смелый. Непобедимый в бою и на пиру. Достойный сын достойного отца. Во всем и всегда он был лучше Ривачега, становление взрослыми они проходили вместе. Сын вождя справился с первого раза, новиату, сыну травника понадобилось три раза. Все три раза ему устраивал каверзы "товарищ". Первая охота - добыча неудачника - кабан-подранок первогодок. Мальчишка вождя принес на сильных плечах мертвого ягуара. Все девушки в тот день мечтали стать его женами, или просто его. И ничего, что первый охотник Кирич немного помог - детали не должны омрачать праздник.
   Худшая хижина, худшая еда, худший горшок - все шаману. От такого вождя легко было на годы уходить отшельничать в пещеру. Все лучше, чем исполнять приказы надутого олуха. Лечить заусенцы его жене, предсказывать таким же глупым дочкам имя будущего жениха, терпеть надменное небрежение младшего сына. Если бы вождь приказал Ривачегу встать в этой пещере. Он взял бы каноэ и уже был за десять островов отсюда. А вождь пусть беседует с капитаном-скелетом.
   - Или ты делаешь это ради всего племени? Для общего ха-ха блага? А знаешь, я ведь знаю - они где-то поблизости, хочешь, я пошлю Фантома? Их найдут, приведут сюда. Пусть сами скажут тебе, чего хотят на самом деле.
   Бам-бом бо-бом. Племя? Племя редко любит шаманов. Иногда уважает. Чаще сторонится, терпит, как нечто само собой разумеющееся, типа зубной боли. Еще бы. Сложно любить кого-то лежащего неделями в наркотическом трансе, особенно когда вождь заставляет за ним убирать. Сложно ценить бьющегося в припадках безумца изрыгающего проклятья и пророчества, когда он "разговаривает" с миром духа.
   Сложно. Невыносимо племени было смотреть в его глаза, где мудрость принимали за зло и безумие. Страшно было терпеть, когда он выл по ночам на горе. Страшно было подпускать к его хижине детей - еще проклянет. А главное стыдно - стыдно было идти к нему за благословением на охоте, за исцелением ран и лекарствами от болезней. Боязно было, просить через него благословения предков на свадьбу или строительство каноэ. Шаман он был хороший. Сосед неудобный. Сам ли виноват. Или природа людская. Не любило его племя. Да и он племя не очень.
   - Черт побери! Невозмутимый ты сукин сын! А как же твои жена? Дети? У тебя есть дети шаман? Дочери? Жена красивая? Знаешь, у этих прозрачных ребят еще кое что работает. Многие из них были легендааарными насильниками. Не боишься за них?
   Жена? Дети? Он любил. Все любят. Даже те, с кем говорят тотемы, не могут противиться особым чарам любви. Его первая любовь, на грани детства и мужества. Двенадцать весен, она на два года старше. Незамужняя, перестарок. Некрасивая, смышленая, смелая. Дочь воина. Так же хотела стать воином. Цветы из джунглей, мелкие подарки, кристаллы из пещер под храмом. Знаки внимания даже льстили ей. Нимвера. Так ее звали. Их первый поцелуй. Был безнадежно испорчен. Отказом. На этот отказ, на унижение заумного ученика шамана она привела посмотреть пол племени, во всяком случае, почти всю молодежь. Еще долго припоминали это потом наивному мальчугану. Даже мстить не стал. Сама виновата.
   Вторая Ирин - нежная, мягкая, ласковая. Восемнадцать весен. Некоторые вещи подчас ускользают даже от внимательного взора заклинателя. Она была мила и податлива. От подарков не отказывалась. Принимала всегда приветливо. С ней он потерял невинность. С ней познал скрытый стыд. Уже собираясь звать в жены, узнал - она была мила со всеми. Со всеми равно. Одна из трех таких в племени. Вождь считал их полезными. Ривачег посчитал это омерзительным. Забыл о ней после испытания.
   Третья Гиэрра. Отверженная, принятая из соседнего племени. Изгнанная за убийство. Сама пришла в его дом. Жила. Терпела. Помогала. Боялась в тайне, он знал. Держалась три года. Потом ушла к гончару Тогиру. А через пол года родила сына. От "Призывающего дождь" или от горшечника - шаман не стал гадать. Отпустил. Больше не пробовал.
   Дети? Жена? Смешно.
   Была и еще одна женщина. Страшно вспоминать. Стыдно. Не зря его боится племя. Ее сжевали крокодилы. Сама виновата.
   Закат. Спасительная тьма. Настоящая, со светом лун и блеском звезд. Закат и ночь - они прекрасны. И приходят всегда вовремя. Мигом позже и шаман бы упал без сил. Тотемы почернели, будто оплавились. Будто постарели лица покровителей племени. Устали от тяжелой борьбы. Да и Ривачег устал. Положил бубен. Благодарно посмотрел на быка. "Спасибо! Дал упорства!".
   - Ради вождя. Ради жен и детей. Ради Племени. - подошел шаман к самому барьеру, на ходу скидывая покрытую прорехами, будто моль проела, накидку. - Я и правда защищаю здесь племя пират.
   - Правда? - череп всегда ухмыляется.
   - Знаешь, как называют это племя? Его зовут все. Все и каждый. Никого по отдельности. Это было бы глупо. Ты опасен равно для всех. За всех я остановлю тебя здесь.
   - Приятно, наверное, это осознавать, избранный? - скелет саркастичен.
   - Нет, - устало шевелятся сухие, потемневшие губы, - Противно.
   Ничего более не говоря, пират собрал все свои силы, всю ненависть, все порабощенные души, всю пролитую кровь и рванулся сквозь барьер. С руки слетела вся плоть, серые кости ладони сжались на горле шамана. "Попался"! Последний луч солнца еще светит где-то за угольной тьмой.
   Блеск, нестерпимая вспышка. Отброшенный капитан распластался по земле бурым мороком. За спиной шамана раскололся надвое, брызнул кровью щепок, потускнел тотем-оберег.
   Повесил Ривачег накидку, растянул сизой пленкой. Мир теней встал на стражу. Развернулся, низко поклонился великому Быку. Да не встал. Повалился замертво. Полежал немного... Захрапел.
   Остров посреди лазурных вод, сияющих отраженным в них солнечным золотом. Жидкая бирюза, яркий песок, прохлада пальмовых зарослей в двух шагах от пляжа. На теплом поутру песке отпечатки босых ног. Две грациозные, стройные, краснокожие девушки, одежда которых закрывает чуть больше необходимого, весело смеясь идут к небольшой пресной речке. Брызги живительной влаги мелкими бриллиантами взлетают средь покатых валунов, с силой и страстью, как молодая любовница река устремляется к водам седого океана. Девушки о чем-то хитро переговариваются, поправляют на плечах высокогорлые кувшины, шутливо толкаются, заговорщицки понижают голос.
   Они не видят, не смотрят за спину, на горизонт подернутый синей дымкой. На черные тучи грязной опухолью вырастающие в небесной синеве. Они не волнуются, это ведь так далеко.
   Дряблые веки резко распахнулись, в темных озерах глаз отразились плотные громады небесного угля. Перебарывая себя, давя желание остаться на каменном, холодном, уютном полу, шаман поднялся. Глаза ввалились, сверкая антрацитом из неглубоких гротов-бровей, морщины избороздили лицо, будто плуг рьяного пахаря черноземное поле, вороньим клювом заострился нос. Кожа на лице и теле обвисла мокрым бельем на веревке, покрылась трещинами как сожженная зноем твердь. Ногти - будто выщербленные клинки. Ноги - будто подпорки старой хижины.
   Еле переставляя эти подпорки, Ривачег доковылял к алтарной чаше. Гладь воды застыла густым маслом в неосвещенном чреве храма. Горстью зачерпнул воду. Пил долго, бережно, все равно больше упустив, чем выпив. Зубы шатались, холодная воды обжигала горящее, сухое горло.
   Шумно высморкался, тяжело вздохнул. Из-за пояса, привычным жестом выскочил кривой бронзовый клинок, резная ручка, хищный изгиб лезвия. Жертвенный металл всегда схож формою с вампиром.
   Полоснул по запястью. Кровь полилась нехотя, темная, ленивая. Коснулась чаши, змеистыми струйками устремилась ко дну, водоворотом взмыла вверх.
   Время игр прошло. Шаман подержал руку над чашей необходимое время, затем резко отвел, приник к ране губами, начал зализывать. Боли не было. Вкус крови, солоноватый, медный, живой, он ощутил скорее от того, что ожидал ощутить, как бы невзаправду.
   Луч света, широкий, мощный, огромный на фоне тщедушного заклинателя, ударил в небеса, прожег каменную плоть храмового свода, яростным натиском рассеял тучи над священным местом, солнечные лучи, армией подмоги заглянули сквозь брешь, залили золотом храм, потеснили тьму. Заставили корчиться, отступая орды пиратской мрази. Медленно, неспешно, будто имперские легионы против горстки повстанцев тучи восстановили свои права. Но барьер у входа, меж двух оскаленных, затравленно глядящих на врага драконов, уже засиял силой.
   Солейрис. Отец-свет. Господин дня. Великий дух небесных высот. Сегодня он взял под покровительство старый храм с измученным служителем правды.
   Даже не понадобилось снимать накидку с креплений, лишь погас черный свет мира теней и загорелся красный - в Его честь.
   Сбрызнув лицо водой из чаши, грузно опираясь на посох, поковылял шаман к воротам. Листья алоэ сгнили, бурыми кляксами украсив пол, они приятно пахли прелой травой. Но есть их было нельзя. Проклятая нежить. Ее присутствие пробивалось даже сквозь барьер, в святые чертоги. Голод бездомной собакой вцепился в брюхо "Призывающего дождь".
   Одна отрада. Исходя струями тлетворного тумана, шаркая растоптанными ботфортами в прорехах, на каждом шагу теряя лоскуты облезлого кафтана, к шаману шел скелет. Нет. Почти прах. Пол черепа как ни бывало. Сабля сияет ржавыми пятнами. Черная шляпа напоминает дуршлаг. И лишь золото, проклятый метал проклятого капитана, нестерпимо блестит под гнилостным сияньем, исходящим из чрева непокорного духа.
   - Ты утомил меня шаман, - их разделяет лишь шаг, рябь и дрожь проходит по облику призрака, вонь, нестерпимый смрад трюмной воды, сырого пороха, могильных червей и застарелого сифилиса вырывается из щербатой пасти, огибая золотые коронки, почти видимой волной, - Ты слабый, немощный, ничтожный. И все же я не могу обороть тебя. Пока. Не дли агонию. Отойди. Ты спасешься. Нет ни сил не времени возиться с тобой.
   Ривачег лишь вяло отмахнулся, рассматривая огромный чирей, вылезший на бедре. Угрозы скелета казались такими же жалкими, как он сам.
   - Хорошо, - ревет бортовой залп, скалится пасть мертвеца, - Тогда ответь мне. Почему? Почему ты решил остановить меня?
   - Я все сказал. - Недовольно откликается шаман. Эти бесконечные разговоры как когтями скребут по душе. Одно и то же. Болтливый мертвец, - Ты зло. Я не уйду.
   - А ты добро шаман? - почему-то вопрос мертвеца незаметно задел уверенность заклинателя, - Есть оно вообще? Добро в этом мире...
   - Я остановлю тебя. Здесь. Не дам Черному Фантому возродиться. Это будет добро, - худые плечи поднялись и опустились. "Призывающий дождь" поежился, было холодно, или возможно кровь перестала его греть.
   - Ради кого ты это делаешь? Ради чего стоишь здесь насмерть? Теряешь здоровье? Терпишь голод? - и снова, что особенное, какая-то странная подоплека проскочила в голосе мертвеца, будто серп жнеца подступил к горлу.
   - И на этот вопрос я отвечал, - по возможности невозмутимо ответил Ривачег. Голос предательски дрожал. - Ради всех. Ради тех, кого ты убил. Ради тех, кого убить не сумеешь.
   - Ради всех, - хохот-клекот вырвался из гниющего нутра призрака, - Посмотри мне за спину шаман. - серый палец в черных проплешинах разложения, указал на толпу нежити, кучу воющего сброда, в десятке шагов от ступеней храма, - Разве это не часть, от твоих Всех? Разве я, разве они, чем-то отличаются?
   - Вы убийцы, - был ответ, - Головорезы, насильники, воры, негодяи. Вы не все. Вы мертвы. Вы зло.
   - Да шаман. Мертвы. Но мы были такими при жизни. Мы убивали невиновных? Вряд ли. Мы грабили невиновных? Сомневаюсь. В чем ты отказываешь мне шаман? Или чем ты наделяешь меня? Чем мы отличаемся от солдат, которых побеждали? От купцов, которых грабили? От неверных жен, которых насиловали? Или ты без греха. - Разгорающееся синее пламя, на дне пустых глазниц, впилось немым, жестоким, безумным вопросом в самое суть души Ривачега.
   Он понял. Он почувствовал. Он испытал страх. Прав ли он? На ум пришла та женщина, она предала его, оскорбила, обидела. Он скормил ее крокодилам. Вспомнились зависть, обида, гнев, ненависть. Все то, с чем он жил долгие годы, жил изгоем племени.
   - Я - это Все шаман. - Победно взвыл торнадо в голосе капитана, умелый тактик, он нашел брешь в обороне врага - Я такой же, как те, кто принес тебе это тело под охрану. Я такой же как твой вождь, ограбивший южан и тебя принудивший им служить. Они пираты - убийцы. Он -вор. Я такой же, как все. Я и мои люди - лишь плод этого проклятого мира. Мы южане - огнем и мечом несущие свет "цивилизации" в земли туземцев, таких же, как ты. Мы жрецы кровавых богов, ежедневно приносящих свежие, дымящиеся сердца кровожадным небожителям, на позолоченных пирамидах. Мы плоть от плоти этого мира! Алчность, ненависть, похоть, гнев, все это, у нас такое же, как у прочих. Просто мы в этом немного больше преуспели.
   Он был прав. Призрак, мерзостный, зловонный дух. Говорил правду. Ужас поселился в душе заклинателя, а враг продолжал.
   - Мы не демоны шаман, не боги, черт, даже не кешкашивары! Этот корабль, эти люди - члены моей команды. Мы лишь отражение мира. Мира, где монахи, говоря о вере, грабят крестьян, где купцы в жажде наживы, помышляют лишь о том, как обмануть ближнего своего. Мира, где дети режут родителей, а родители продают детей в рабство. Их ты защищаешь? От чего? От того, что каждый из них творит ежедневно? От беспримерного зла, сидящего в каждой душе? От чего шаман? Ты не отпустишь Черный Фантом. И это что-то изменит? Нет, - слово упало могильной плитой, - Просто добыча Фантома достанется живому сукину сыну. Мы не зло шаман. По крайней мере, не большее зло, чем какая-нибудь прачка, увидевшая у ненавистной соседки дорогую брошь.
   Стены храма не стояли на месте, свод ходил веретеном, ноги шли в пляс, в голове шумел стыд. Еле сдерживая себя, шаман дошел до чаши. Неровный порез. Слишком сильно, слишком глубоко. Кровь полилась в чашу. Свет, тоньше, тусклее предыдущего. Вырвался на свободу, устремившись к бастионам черных небес.
   С воем призрачный капитан отпрянул прочь, рассыпая струпьями ошметки своей тлеющей сути. Солнце осветило храм. Солнце осветило разум Ривачега.
   Когда шаман дополз до барьера, неугомонный дух уже был там. На мгновение взгляд антрацитовых, мудрых глаз туземца, поразил капитана внезапно возникшей внутренней силой, силой и твердым, необоримым намерением не отступать.
   - Да большой капитан. Ты прав. В каждом есть зло. Его мы творим, пожалуй, даже чаще. Чем что-то, называемое добром. В каждом живет негодяй, подобный тебе. Я это вижу. Я это помню. Но это не важно. Зло это деяние. Поступок, совершаемый в угоду темным сторонам души. Зло бывает разным. Можно кого-то убить. А можно кого-то не спасти. И то, и другое будет зло.
   Скелет презрительно хмыкнул, давая понять, что подобные речи он слышал не раз и не два за долгую, беззаконную жизнь.
   - Добро это тоже деяние. А еще идея. А еще стремление. Добро сильнее. Почему? Потому, что оно важнее. Потому, что его творить сложнее. Злу препятствует лишь совесть. Ее легко не замечать. Добру? Добру препятствует ненависть, алчность, гордыня. Все что ты назвал. Все темное, что есть в наших душах. Добру препятствуют также сомнения. Будет ли свершенное добром? Не принесет ли вред. Если я спасу ребенка упавшего в реку, не станет ли он потом убийцей? Добру препятствует стыд. Совершу добро - буду не как все, выделюсь, будут пальцем показывать. Говорить больше всех надо. Как жить потом. Много противников у добра. Больше чем у зла, - голос шамана дрожал, дрожал не от ужаса, от удовольствия, от понимания собственной правоты, - И потому оно сильнее зла. Понял я теперь. Не ради всех я тут сражаюсь. И не ради себя. А ради всех и ради себя, - гиеной захохотал капитан, - Шанс на добро выпадает реже, чем на зло, сотворить его сложнее. Пользы от него, в жизни, бывает меньше. И потому ценней оно. Когда творишь добро, ты равно обарываешь зло в себе, чище становишься, сильнее. Возможно - даже искупаешь то зло в себе. Что сотворил ранее.
   Капитан лишь скептически мотал головой, ухмыляясь щербатым ртом. Но синее пламя в глазах становилось все тусклее.
   - Зло каждый творит сам, только себе на пользу творит. Ради себя и для себя. С добром не так. Свершишь его, и в мире добра прибавится. Оно идет на пользу тебе. Оно идет на пользу всем. Ибо за тобой и другие добро свершат. А если свершат, значит и зло в себе переборют. В себе переборют. И в мире его меньше станет. Не изживешь зло целиком, не уничтожишь. Прав ты. В каждом оно сидит. Но сейчас и здесь, не оглядываясь назад, и вперед не смотря, я встану против тебя. Ибо нет мне права потерять шанс, изжить все то, что в прошлом свершил. Хоть малую толику искупить. И если встал я сейчас против тебя, и до последнего выстою, не уступив злу, ни тому, что в тебе, ни тому, что во мне. Значит, когда минует время, вспомнит меня кто-то, соберет силы, и, не задумываясь о последствиях, тоже встанет против Черного Фантома. И так когда-нибудь оборем тебя окончательно. Чего бы ни стоило.
   Отяжелел вдруг шаман. Выдохся. Опустился на пол, после тяжелой речи. Затем взглянул, в полные бешенства глазницы призрака. Приободрился. Уперся исхудавшими руками в пол. Поднялся. Дошел до чаши. Исторг кровь из жил. Залил все вокруг свет, добрых полнеба от скверны очистилось. Убоялись пираты. Вместе с вожаком в мертвых джунглях укрылись. И так весь день, двенадцать раз ходил Ривачег к чаше, лил свою кровь, опустошал жилы. Все, лишь бы нежить злокозненную в храм не пустить.
   А как исчез последний луч Отца-Света за горизонтом, развернул шаман накидку, встряхнул, снова меж драконьих пастей укрепил. И вновь на караул заступил тот мир, где правит безраздельно Смерть, уже давно пиратский костяной обмылок ожидающий. Лег "Призывающий дождь" на свое каменное ложе, будто продавленное в полу за четыре ночи и заснул, даже без храпа, и на то сил не хватило.
   Где-то поднималось из волн дневное светило, озаряя мир сладостным теплом, наполняя жизнью и сиянием. Где-то жили люди. Работали, улыбались небесам, говорили о насущном, ссорились, мирились. Мечтали пожить подольше.
   А в темном угрюмом храме, среди потускневших, лишенных силы тотемов, под грозовой завесой, сквозь которую не пробивался свет Отца-Солейриса, на холодном, как могильный камень полу, лежал постаревший на двадцать лет шаман.
   Двенадцать надрезов на руке. Из последнего все еще сочится кровь, гной, сукровица, не хватило сил залечить. Кожа - бурое полотно, исполненное неумелым, ленивым ткачом. Глаза - темные омуты муки. Губы ссохлись в белесый шрам. Руки скрючились звериными лапами.
   Тяжело бороться, невыносимо. Горло дерет жажда, но воды больше нет - там кровь, засохшие струпья вместо живительной влаги. Живот терзают острыми жалами змеи голода. Каждый нерв в теле вопит от боли. Даже открыть глаза, моргнуть, раз, другой - невыносимо. Мышцы - вялая глина, каждое движение через силу, каждый шаг - безумный рывок, на пределе возможного.
   В теле остались лишь хрупкие кости, натянутые жилы, иссохшее мясо. И боль. Всепоглощающая, лишающая разума. Боль, боль, боль. Будто тысячу иголок воткнули в тело.
   А может и правда воткнули? Что истинно, что ложно. Нет ответа маленькому шаману. Разве могут быть небеса черны так долго. Разве могут призраки - существа без плоти, без материи, без образа, являться в мир живых. Разве могут они терзать бедного туземца на краю земли. Разве может он их победить.
   Есть ли надежда? Есть ли еще силы. Есть ли смысл в этой борьбе? Добро. Зло? Все зыбко, лишь слова. Слова ,не имеющие отношения к голоду, к жажде, к боли. Слова без смысла, без цели, без стремления.
   У Ривачега ничего не осталось. Предки обращены вспять. Духи запуганы. Тотемы побеждены, оберег расколот. Крови в бледных жилах осталось ровно, чтобы прожить этот день. Не помогут сейчас ни Солейрис, ни мир теней, что силен лишь после заката. Нет больше сил бороться. Нечем.
   В барьер слабеет. Теряет власть. Истончается. Сколь долго его хватит? На час? На два? Может, продержится пол дня.
   С ненавистью смотрит "Призывающий дождь" на саркофаг, где спелёнатая алым саваном лежит бренная плоть пиратского адмирала. "Почему ко мне? Зачем сюда притащили этот проклятый гроб. Должен ли я охранять его? Мне что больше иных нужно? Почему я не отступаю. Уверен, если отойду сейчас, они меня уже не тронут. Просто заберут его. И уйдут восвояси. Пусть жгут города, захватывают корабли, наводят ужас на море. Пусть себе. Главное я их больше не увижу. Сумею наесться, напиться, выспаться. Сумею выжить..."
   Тысячи пираний вцепились своими мелкими пастями в тело, взор затопило алой краской. Просто шаман поднялся на ноги. Шаг. Еще шаг. На палец, на два, на локоть, будто по вязкому клею босыми ступнями упирается Ривачег в пол.
   Дошел. Остановился возле барьера. Драконы смотрели ободряюще. Будто затаив какой-то секрет.
   Без выражения, без чувства, без каких-либо внутренних порыв взглянул на разваливающийся на глазах череп. Капитан уже был тут. Смрад донного ила, изъеденной крабами гнили, дерьма с корабельной решетки-гальюна, сопутствовал взбешенному призраку.
   Пасть, изъязвленная сизыми дырами, где торчали редкой порослью лишь золотые протезы, разверзлась, исторгнув вой умирающего левиафана:
   - Я много думал шаман, - просипел, будто пробитым легким капитан, - Почему к тебе? Почему сюда? Как-то в наших с тобой делах много "почему". И все же. Почему они не отправились к сильнейшему - к Колдуну в Ахайос? Почему не попросили фокусника из Рейо-Нейгра? В конце концов, почему не напомнили Шваркарасскому ордену охотников на нежить об их святом долге? - последовал хохот, клокочущий подземным водопадом.
   Бесстрастно антрацитовые глаза взирали на разговорчивого призрака. Сейчас заклинатель думал лишь о том, как бы не упасть, как бы не опозориться. Как на ногах пережить, все то немногое, что ему осталось.
   - И я понял шаман. Никто из них, не пошел бы до конца. Колдун? У него ответственность. За своих учеников. За племена, что вверили ему свою судьбу. За весь тот гребаный, развратный город. Он бы не захотел оставаться на пепелище. Один посреди руин. Фокусник, маэстро Хорус. Фигляр. Ни доблести, ни смелости, ни выдержки. Ему стало бы лень стоять насмерть. Охотники? Их просто много, кто-то сломается, сломаются все. С каждым я смог бы договориться, каждого смог бы обмануть, напугать, убедить, даже подкупить. Там. В больших городах, в населенных землях. Меня питал бы страх, поверженные души, чужая нерешительность.
   И только здесь. В глухом, пустом, безлюдном краю. Посреди нигде. В старом храме. Каких много разбросано по этому миру. Слабый шаман. Ни за что не отвечающий, всеми обиженный. Лишенный всего. Решил встать за всех. Решил искупить, все зло, что совершил в прошлом. Решил стать героем. Умно. Очень умно со стороны тех ублюдков, что так подставили тебя.
   Ривачег зевнул. Как-бы случайно прислонился к правому дракону, раздраженно посмотрел на собеседника "не пора ли закругляться".
   - Но есть одно НО! - взревел штормовой пассат. - Это вопрос ресурсов шаман. Ты уже исчерпал все свои фокусы. - торжество в голосе мертвеца нарастало. - А у меня один остался. Видишь ли. Черный Фантом бороздит моря очень давно. Представляешь, сколько душ он впитал? Знаешь, сколько силы таится под его черной обшивкой? Чуешь ли ты холодные пальцы смерти на своей глотке шаман? Я ухожу. Ненадолго. Очень скоро я вернусь. Не хотелось до этого доводить. Ты почти вынудил меня. Я покажу тебе настоящую мощь Черного Фантома! Первого Корабля-призрака!
   Взмахнув остатками пепельного плаща, капитан развернулся и зашагал прочь, увлекая пиратов за собой.
   - Эй, скелет. - Прошептали холодные губы, - Подожди.
   Недоуменно, с затаенным торжеством вожак мертвецов развернулся.
   - Один из нас не переживет этот день, - голос "Призывающего дождь" был слаб, но тверд, - Я примирился, возможно я не сумею тебя обороть. И тогда твоя черная птица продолжит бороздить моря, принося зло везде, где покажется. Но я вступаю в смертную тень зная, все что было в силах - я свершил. Их не хватило. Что ж. Возможно мне зачтется попытка. Но ты. Старый, гнилой, избитый капитан. Ты чувствуешь Его дыхание. Понимаешь, как долго ты бегал от Смерти? Вижу, понимаешь. Там за гранью, тебя ждут лишь скорбь и мучения, холод и одиночества, страдания десятикратно превосходящие те, что принес всем своим жертвам. Я готов к смерти пират. Меня будут судить мои предки. Мои боги. Мои духи. Возрождение придется ли на мою долю, или место в мире теней. Я все приму. А ты отказался от богов, отказался от всего, чем смог бы искупить свершенное. У тебя нет ни защитника. Ни шанса. Тебя будет судить Смерть лично. И вряд ли стоит рассчитывать на снисхождение.
   Шаман сухо, старчески, кряхтяще расхохотался. Капитан не ответил. Лишь дикий зубовный скрежет, разнесшийся от вожака нежити, доказал, что Ривачег попал в точку. Спустя несколько мгновений армия нежить покинула площадку перед храмом. Тяжело дыша "Призывающий дождь" осел на пол. Нет сил стоять. Даже лежать невыносимо трудно.
   Благодаря предку Рейя, немного ожившему с прошлого раза, шаман увидел, ЧТО решил свершить пиратский капитан.
   Он видел, как сквозь умирающие джунгли мелким ручейком оставшиеся пираты, возглавляемые разговорчивым негодяем достигли своего мрачного судна, окруженного застывшим обсидианом песка и черной гладью спокойных волн.
   Он видел, как был пропет призыв. Как воспрял спящий до поры дух корабля. Воспрял и изверг на сушу содержимое своих темных трюмов, кают, орудийных палуб, всех уголков от мала до велика. Яростно переваливаясь через планширь, на мертвый песок выплеснулась неисчислимая волна воинов, головорезов, убийц и негодяев минувших веков.
   Сплотившись, бок о бок, они устремились в джунгли, поглотив ручеек вернувшихся от храма. В одной безумной армии ночных кошмаров моряка шли размалеванные дикари, с высушенными головами своих жертв на груди. Закованные в доспехи из узких пластин легионеры-пираты давно погибшей Империи Имирас. Шлемоблещущие воины в алых плащах и медных нагрудниках. Безродные оборванцы с кривыми ножами на поясах и ненавистью в голодных глазах. Могучие воины севера в белых шкурах и рогатых шлемах, с круглыми разноцветными щитами и зловещими топорами на длинных древках. Пираты морей южных и северных, Экваториального архипелага и далеких Западных земель. В шелках и золоте, в бронзе и коже, в парче и стали. Лица их несли печати многих пороков, а тела шрамы многих битв. Мужчины и женщины, порою даже дети. Все они - жертвы Черного Фантома, его команда, его жизнь. Верные давно почившим во времени капитанам. Шли неотвратимой, воющей пепельной волной. Шли забрать у бессильного старика душу своего нового главаря.
   Апатия. Скорбь. Горе. Накатили на Ривачега. Как осилить этот легион проклятых. Как оброть, когда все оружие вышло. Кого позвать, когда все уже званы. К кому обратиться, если вопль звучит в пустоте.
   Корявый палец с выщербленным ногтем, беспричинно вел по узору, что покрывал стену и привратного дракона, где лежал шаман.
   Четкие линии геометрического узора древнего Акмальтапосека. Совершенные в форме и смысле иероглифы великих дракийцев. Облупившиеся письмена минувших племен, предшествующих племени "Призывающего дождь".
   На мгновение Ривачег застыл. Улыбнулся. Расхохотался как ребенок. Ударил кулаком в пол, не обратив внимания на боль.
   Храм был древним. Очень древним. Он служил кому-то из светлых Великих Драконов. В нем приносили жертвы Богам Солнечного Пантеона. Возможно, даже возлагали к алтарю спелые колосья на праздник победы Вандора. Ушедшие боги. Еще хранили здесь частичку своей власти. Этот храм. В нем было добро. Та самая сила, та самая власть. То великое оружие, которого так не хватало Ривачегу.
   Тяжело перевалившись, отчаянно впившись руками в пол, он встал на колени, вытянул исхудалые руки, простер их вглубь великого храма, сидя спиной ко входу.
   Взмолился.
   Не для себя, не для племени, не для всех живущих просил он. Просил ради богов минувших и веры нынешней. Ради того порядка вещей, что неизменно находит воплощение в мире. Ради всего того, что сии боги, эхом звучащие под давним сводом, несли своим верным, несли тем, кто до Ривачега преклонял колени в этом хрупком островке силы под вечными небесами.
   Он просил уберечь, просил, спасти, просил просто не позволить, хотя бы раз из тысячи таких случаев, не позволить злу торжествовать. Ибо если сейчас пройдет бестелесная орда под эти своды. Значит все прошлые свершения, вся вера, все подвиги и учения этих давних богов, все обратится в пыль, под торжествующий хохот беззаконных мертвецов.
   Он просил. И они услышали его. Пришли на зов. Все до единого. Потому, что так было надо, потому, что добро существует для всех, не приемля различий в образе, форме, слове. Потому, что добро это деяния без сомнения.
   В угольных небесах парит предок-кондор, горные ущелья полнятся эхом шагов тысяч бестелесных воителей, за спинами их лишь мертвая земля и умирающие деревья. Они пришли за новым вожаком, взяли храм в полукольцо. Встали, бесплотной, но нерушимой стеной. Сильные. Смелые. Уверенные. Непобедимые. Кровожадные.
   - Да шаман. Ты сделал, все что мог. И за это я уважаю тебя. Но ты проиграл. - Вожак вышел вперед, будто сабельными ударами пытаясь ранить сидящего к нему спиной противника, позади выводя нестройное крещендо, каждый на свой лад выли пиратские призраки, - За все свершенное тобой, и за все, что ты свершить не успел. Я сожру твою душу, полакомлюсь ею, будто спелым яблочком. И мы вместе предстанем к очам того судьи, что ты сулил мне шаман. И страдать. Ха-ха. Будем вместе. Я уже иду к тебе!
   Ржавый клинок взмыл вверх, готовясь отдать приказ о наступлении армии призрачных негодяев. Грязными тряпками на ветру в небо взметнулись пиратские штандарты. Забили барабаны, заиграл горн, запели рога.
   - Нет, - Шаман без труда встал. Сильный, молодой, здоровый. Расправил плечи.
   В правой руке великий меч, в человеческий рост, щерится обсидиановыми клыками. В левой ивовый щит, с ликом леопарда-Качлина. На голове сияет свежими перьями знак предка Рейя, могучий торс охватывает двуцветная накидка в честь Отца-Солейриса и верного защитника - мира теней. На ногах поножи из крепкой крокодильей шкуры и костей - дар предка Ану.
   А за спиной у смелого шамана сияет неземным светом храм. Встали за спину одинокому воину все боги, что берегли в минувшие века сей храм. Встали как один. Ради доброго дела.
   - Это я иду к тебе, - закончил Ривачег сурово. И сделал шаг сквозь барьер.
   Укрылся щитом, поднял меч, что одной рукой не под силу поднять человеку. В ореоле силы великих покровителей прошлого - золотистом, молочном, снежно-белом, двинулся на врага.
   Они текли сюда волной. Узрев врага, обратились в цунами. Нахлынули. Вцепились когтями абордажных сабель, клыками топоров, плюнули ядом стрел и мушкетов. Безумной ордой накатили на одинокого врага.
   Отхлынули. Он стоял один. Целый и невредимый. Дышал легко и свободно. Высоко правой рукой вздымал над головой меч. Стоял на куче пепла, пыли, грязи. Медленно растворяющейся горе тел пиратов-призраков.
   Скелет в угольной шляпе взвыл:
   - Что ж! Потанцуем.
   По взмаху мертвой длани в атаку бросились лучшие воины. Облаченные в пепельные одежды блещущие роскошью и мертвой сталью пошли в атаку маски, лучшие из пиратов-абордажников. Из разных отрядов, мертвецы из мглы веков и самых недавних кампаний, в разноцветных мундирах легендарных отрядов - Золотого, Черного, Изумрудного, Серого. С лицами укрытыми личинами из прорезей которых сияли мертвые глаза великих но безумных воинов, кровавых богов абордажа. Ровными рядами они бросились на врага, единственного и такого уязвимого. Грянули пистоли и мушкеты, взвились вверх брошенные сотней метких рук бомбы, обрушился на Ривачега шквал чугуна и свинца, затянуло содрогнувшееся тело огненными сполохами.
   Пал воин на одно колено, плоть его избороздили страшные раны, кровь хлынула из десятка прорех, пятная накидку, унося силы. Вспыхнул нестерпимо за спиной храм. Безразличны остались личины масок. Но дрогнули те, кто сокрыт был за ними. Поднялся шаман. Воздел меч.
   И бросился на него враг, будто шакалы тигра, окружили маски со всех сторон, атаковали умело, быстро, неистово, каждый в свой черед, не давая опомниться. Но каждый из них бился за себя, питаемый памятью о прошлых ратных подвигах, и неумолчной славе лучшего из лучших. А Ривачег бился за всех. Один за другим пали маски, изрубленные, развеянные, выжженные светом нестерпимым великого клинка. И личины тающей горой ржавчины остались у ног шамана.
   Вновь поднял меч одинокий воин. Будто салютуя мертвецу, бессильно скрежещущему дряхлой пастью, за пределом длинны святого оружия.
   - В атаку твари! Или вы собрались жить вечно, - вспоминая минувшие дни, проревел девятый вал в глотке призрачного командира.
   И ринулся на Ривачега боцман-гетербаг, а с ним пираты-штурмовики. В доспехах из массивных листов стали, с оружием больше человеческого роста - мечами, топорами, палицами, ведомые яростью схватки и неумолчной жаждой крови. Тяжелы были удары боцманского топора, вторили ему атаки подручных: могучих гетербагов, массивных минотавров, мускулистых бизонидов - самых сильных и больших и страшных из рас известного мира, попавших на борт Фантома. Занемели руки Ривачега, отражая град ударов, брызнула алым потоком кровь из ран, будто мясником разделывающим тушу нанесенных, рухнул он на колени. Взревел гетербаг, воздел свой клинок. Но вспомнил шаман видения из прошлого. Как разрубал боцман этим топором детей грудных и жен беззащитных, новобранцев из захваченных фортов, старых торговцев и смиренных монахов. Трусом был гигант, огромным трусом. Воткнул Ривачег свой меч в землю и будто брата обнял своего врага сухими, узловатыми руками, руками, в которых говорила правда.
   Затрещал хребет мертвеца, треснул, захрипел гетербаг и рассыпался горстью зловонного праха. А от меча святого, осененного благостным сиянием пали и прочие гиганты из свиты труса.
   - Довольно. - раздался в тишине, окружившей поле боя, где сонм пиратов трепетал перед единственным воином.
   Капитан был зол. Разгневан, как тысяча дьяволов горящей преисподней, которых любил поминать. Его время истекало. Он схватил пылающими грязно-черной силой руками скелета ближайших своих сподвижников и нежизнь их мгновенно поглотил. Пираты-призраки завыли и бросились прочь, от своего сумасшедшего повелителя, знали - кто был сожран, тот не вернется никогда. А он настигал, и хватал, и жадно впитывал души отверженных, возвращая себе волю к победе. Налился цветом кафтан, заросли прорехи на шляпе, вернулись поверх гнилых зубов жабьи губы. Вновь выскочил из ножен клинок шпаги, сияющий мертвой скверной.
   - Пора уходить шаман. - Главарь пиратов не улыбался.
   Он атаковал Ривачега, не успевшего оправиться от ран, быстро и умело, оправдывая былую славу величайшего фехтовальщика. Клинок легко поразил тело защитника храма, заставив плоть раны гнить и сочиться слизью. Столь же легко пират, сместившись в сторону, ушел от взмаха великого меча. И вновь атаковал, и вновь укол, на всю длину и брызжет кровь из тела шамана, чернея и иссыхая, не достигнув земли. А меч снова поражает пустоту. Снова и снова капитан проклятых метко поражает тело своего врага, бросая на колени и на спину, в прах поверженных мертвецов, не давая ни ответить, ни увернуться.
   - Ты забыл шаман, - смеются жабьи губы, - Никто и никогда не учил тебя воевать. Тем более с такими как я.
   Шпага пляшет в костяной руке, выводя руну смерти бледным сиянием. Затухающим взором смотрит Ривачег на своего торжествующего противника, не в силах держать голову падает навзничь, но взгляд его ложится на храм снова. И возрождается еще частица памяти.
   Голой рукой схватив и отбросив прочь шпагу, направленную для последнего удара, воин вновь поднимается, тяжело вздымая меч. И бьет от храма сияние, вновь иссушая плоть мерзостного призрака, чья неправедная радость переходит в возмущенный хрип.
   - Ты прав мертвец! - громом очистительной грозы рокочет голос защитника, - Я не умею драться. Но сейчас против тебя не я. Против тебя мы! Все те, кто дрались против зла веками до тебя, и будут впредь. Благородные дракийцы клана войны побеждавшие Суддина. Воины-ягуары сражавшиеся против орд нежити Черного Неба. Центрурионы Имирас повергавшие монстров Пучины и зловонных мертвецов первых некромантов. Все Мы против тебя сейчас. И Мы умеем воевать.
   Немертвый лишь рассмеялся и пошел в атаку, но клинок его, доселе неумолимо быстрый каждый раз оказывался отброшен неожиданно умелой рукой Ривачега, будто и правда воины древности пришли на помощь продолжателю своего дела. И все хуже слушалась капитана вновь истлевающая плоть.
   И вот - изможденный, изрубленный капитан, из-под пяты озаренного светом воина, тянулся ржавым клинком к его сердцу.
   Взмах шипастого меча. И голова скелета катится прочь, рассыпаясь прошлогодней трухой. Жуткий, леденящий душу вой, тысяча, две, три тысячи или больше глоток в унисон оплакали потерю вожака. Захныкали, запричитали на свой лад.
   Вновь было бросились в атаку. Откатились, оставив вдесятеро больше упокоенных немертвых. Зарыдали. Отпрянули.
   "Каждый сам за себя"! Разнеслось над полем боя. Поодиночке или небольшими группами пираты бросились наутек, теряя вожделенное золото, одежду, оружие, ноги и руки. Ривачег бросился за ними. С небес на врагов спикировал предок-кондор, в ущелье беглецов настиг леопард, из рек и болот нахлынули крокодилы. Духи гор засыпали их священными камнями. Духи рек смыли как весеннюю листву.
   До самого корабля шаман преследовал бестелесную орду, преследовал и уничтожал. Без злости. Без ярости. Просто так было нужно.
   Он вцепился в плоть черной птицы скорби. Приподнял ее над землей. Оттолкнул. Бросил на глубокую воду. С плачем и стенанием развернулся первый призрак оверштаг, взял круто к ветру, помчался над волнами, унося угольные тучи. Вспыхнул блеском истинной тьмы и рассеялся грязным туманом над водой.
   "Вот и славно". - Подумал "Призывающий дождь". "Сколько теперь его не увидят? Поколение? Два? Десять лет или целый век? Неважно - все передышка". Он медленно поплелся обратно к храму, волоча по земле тяжелый меч. Медленно уходила сила из рук, уменьшались мышцы, прорезали тело морщины, висла кожа, седели волосы.
   К храму доплелся уже старый Ривачег, седой и разбитый. Не евший, плохо спавший, потерявший много крови. Доплелся. Встал меж двух дряхлых драконов, низко поклонился. Всем поклонился. Богам старым и новым, тем силам, что помогли от беды уберечь, этот остров и множество других мест, о которых шаман никогда не слышал и где никогда не побывает.
   Поклонился. Поднялся. Откинулся назад. Свалился. Больно ударился головой. Замолк. Захрапел.
   Так его и нашли через день, худого, да бессильного, нашли охотники племени, вернувшегося на остров. В родные края. Нашли спящим на куче золота. Единственного, что было реальным в пиратах, помимо их великой силы и безумной ярости.
   По приказу вождя перенесли в деревню. От щедрот выделили самую худую хижину и женщину приставили ухаживать, одну из самых страшненьких да неустроенных.
   Ривачег не обижался. Он пил молоко и радовался, что живой. Что исполнил свой долг. Что совершил доброе дело. А еще в глубине души, у шамана, ни дать ни взять обиженного племенем, ничего не знавшем о его борьбе. Шевелилась кислая змейка самодовольства. "Теперь я не призывающий дождь, теперь я "Победитель Черного Фантома", захочу - они все у меня в ногах валяться будут, а вождь мне задницу своей мантией утирать станет, захочу - этот остров порабощу, и соседние, я теперь сильный".
   Он знал, что и правда сможет, но не хотел. Не хотел и не собирался. Ривачегу всего хватало. Он уже свершил все, что должен был. И знал, что никогда не бросит тень на свершенное. Ни злым поступком, ни злой мечтою.
   А еще он знал. Что правду, обо всем что произошло, в прошедшие пять дней, он расскажет лишь самому верному своему ученику. Ибо кто знает - вдруг придется малютке, как Ривачегу, стоять одному против темного воинства. А остальным знать ни к чему.

* * *

   Минуло много лет. Ривачег давно стал предком-быком. А племя - богатое и сильное, разрослось, взматерело, расширилось при верном покровительстве пиратов на соседние острова. Но за все приходится платить.
   Ючанто. Круглый и смешной. Тучный сорокалетний шаман стоял на утесе, глядя в море. Там, далеко внизу грузилось на лодки племя. Вождь Заачинг вез их на соседний остров, крепко накрепко приказав шаману. "Чтоб все было в лучшем виде"!
   Вот садился на лодку смелый охотник Пичуан, помогая красавице Мейре, вечной безответной любви шамана. Командовал погрузкой ценностей на парусный баркас казначей племени, много повидавший с пиратами Вачито. Разбегались по лодкам взрослые и дети, уходили на запад. Среди них не было детей Ючанто, не было жен, даже близких родственников не было. Шаман всегда один.
   Оно и к лучшему. Ведь они не знали.
   А он знал. Сейчас он отчаянно вспоминал рассказанное старым, седым "Победителем Черного Фантома", после третьего кувшина фруктового вина, в темной отшельнической пещере.
   Он вспоминал о черном корабле, о пиратах-призраках, о капитане - худшем из них. О великом деле, что свершил наставник, и о той цене, потерянном здоровье, годах жизни, страшной тайне, что пришлось заплатить шаману. А так же и о том, как рады были большие люди, забирая тело своего мертвого адмирала, о том, как благодарили, о том, как обещали вернуться.
   Все помнил Ючанто. Помнил, знал. Боялся. Готовился. Пришел его черед все испытать. Он перевел взгляд на горизонт, на восток, на черные угольные тучи, зарождающиеся вдали. Тяжело вздохнул. Оглянулся на тело, в открытом гробу - красивая рыжая женщина средних лет, сохранившая печать молодости. Красивая женщина. Страшное чудовище. Величайший пират мира. "Не отдам Фантому"!
   Шаман снова принимает бой.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Я великий воин юга! Сметь отец мне, брат - война

Первый в схватке и в запое, сабля - верная жена

Но в капитаны Черного Фантома снова выбирают не меня

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"