Не пойдет, переиграем
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
У тех, кто не умер, шанс еще есть. (с)
Новая жизнь. Революция.
В тот год Дидрик казался сам себе самым непопулярным человеком на планете. Причем во всех возможных смыслах.
Девушка ушла от него под предлогом того, что не может встречаться с человеком, который постоянно думает о ней. О какой такой загадочной "ней" шла речь, Дидрик не знал. Он всего лишь делал свое дело, так, как умел, вот и все.
Лет через пять, когда девушка захотела вернуться, выяснилось, что она имела в виду страну. Ты думаешь только о своей стране, вот как. И ничего, что она вообще-то наша общая.
Но это когда еще. А пока год был очень тяжелым.
После того, как Дидрик санкционировал постройку Приштограда на самой северной границе, от него отвернулись все. Он не очень удивился: Эльза всегда была карьеристкой. Она и спала-то с ним только потому, что не знала: сам Дидрик ничего не решает, а лишь выполняет функцию демократического прикрытия для кабинета военных министров, с помощью которых он пришел к власти. Да он, черт подери, был одним из них! Так вот, Эльза этого не знала или не интересовалась даже, просто ей нравилось числиться невестой президента небольшой, но все же страны.
Но она, почуяв беду своим точеным носом, ушла, стоило рабочим заложить первый камень Приштограда.
- Не пройдет и двух месяцев, как ты окажешься там же, откуда выбрался! - так сказала Эльза, уходя. Она почему-то возомнила себе, что родители Дидрика - чернорабочие, хотя те были преподавателями, белой костью порушенной страны. Они даже хотели отказаться от сына, в пух и прах разбившего все, что им было дорого: либеральное правительство, цвет аристократии, дворянскую армию, но любовь все же пересилила. Они просто уехали из страны, как только начались революционные погромы.
Оно и к лучшему - Дидрику не хотелось читать доклады о том, что был разграблен Крайовицкий университет, а враги народа, преподавательская элита, убиты. Так он мог делать это без содрогания, зная, что родители, смертельно им оскорбленные, далеко, в безопасности.
Примерно тогда (во время крайовицкого погрома) он познакомился с человеком, который мог бы, если бы захотел, перевернуть его жизнь вверх тормашками. Не стал. Деликатно постучал в окно мироощущения с просьбой разрешить войти с парадного крыльца. Получив отказ, не отчаялся и ломанулся с черного входа.
Всех личных помощников и секретарей отбирал и проверял лично кабинет министров. Дидрик не спорил, только взмолился, чтобы его секретарем была не большегрудая душка с кукольными мозгами и личиком, а самый обычный мужик. Мотивы этой просьбы остались окутанными тайной, пояснений никто не спрашивал, но к президенту прислушались. Президент на то и президент, чтобы делать вид, что он здесь вообще-то главный.
На Дидрика посыпались личные дела. Он, не глядя, ставил крестики и закорюки. Крестики означали "отклонить", а закорючки - "пригласить". Министрам в этом можно было доверять. Они, зная о безалаберности своего начальника, вряд ли подсунули бы ему непроверенного кандидата.
Общение с претендентами на роль секретаря проходило просто: Дидрик имел с мужчиной краткую беседу, после чего в него мертвой хваткой вцеплялся министр по кадровому составу. К концу тяжелого дня у Дидрика началась мигрень, именно поэтому последний кандидат, самый молодой из всех, был отважен резким "вы нам не подходите" прямо с порога. Парень открыл было рот, чтобы что-то сказать, но счел за благо промолчать; поклонился так, будто прощался с другом, а не главой правительства, и вышел.
День был грандиозно провален.
- Кто-то приглянулся?
Дидрик поднял мутный взгляд. Любой голос казался ему царапаньем ножа по стеклу.
- Завтра скажу. А сейчас я поехал.
Он мог позволить себе отказаться от охраны, потому что в ставшей после революции апатичной стране мало кто интересовался, как выглядит их президент. Те, кто интересовались, знали: он всего лишь марионетка в умных руках военных, сейчас носивших гордые звания министров культуры, промышленности, транспорта или занятости населения.
В баре было странно тихо для такого заведения. Негромко играла живая музыка, людей было очень мало, так что Дидрик быстро нашел успокоение и свободное место за барной стойкой.
- Вам чего? - поинтересовался бармен, худощавый мальчишка с иностранными чертами безусого лица. Посмотреть и забыть.
- Я думаю.
- Я вам подскажу, - сидящий рядом молодой человек что-то быстро сказал и показал два пальца, бармен кивнул и отвернулся.
- Спасибо.
Незнакомец улыбнулся. Резцы у него были короче нормы и слегка уходили назад. Дидрик подумал было спросить, врожденный это дефект или же последствие травмы, но не стал. Перед ним появился высокий узкий стакан, на самом донышке которого болталось что-то прозрачное, мутнеющее к краю.
- Что это?
- Поможет от головной боли и раздражения.
- С чего ты взял?
- У тебя взгляд безумный.
Дидрик хмыкнул и отпил. Какой наблюдательный, черт его возьми. Слишком сладко, но пульсирующая боль постепенно стала уходить из висков.
- Мое имя Хорст, - он не назвал фамилию. Интересно. Не хочет бравировать фамилией, за которую могут посадить, или надеется, что завтра о нем и не вспомнишь?
- Рик, - коротко выдохнул Дидрик, залпом опрокидывая в себя белые сопли, нацеженные в стакан.
Раздражение не ушло, но мигрень хотя бы отступила.
Через час они оба были отвратительно пьяны. А бармен, с меланхоличной улыбкой протирающий стаканы, смог наблюдать заключение неведомого союза.
- Будь моим личным секретарем, - очень вежливо, насколько позволяли ругательства, включаемые в речь в те моменты, когда язык начинал заплетаться, попросил Дидрик.
Хорст кивнул.
- Буду.
Официант хмыкнул и собрал со стойки все опустошенные бокалы, стаканы и рюмки.
- Мы закрываемся.
- А нам больше и не надо, - заверил его благоразумный Хорст.
Затяжной кризис плохо сказался на стране. Реформировали правительство, молодцы. И что теперь? И где новое правительство взять?
Тут как нельзя лучше пришлась революция. Тем более, на волне революционных настроений более сильных соседних держав, это, казалось, было то, что нужно хиреющей стране. Военный переворот, как это назвали. Переворачивать, правда, было нечего, но все же нашли и перевернули. Взялись за богатую аристократию, потом выкосили всех тех, от кого осталась только фамилия - впрочем, оставили тех, кто был готов за гроши служить новому делу. Тех, кто растерял всю родовую гордость и honor. Остальных на виселицу.
Мест не хватало, и наскоро слепленные мачты топорщились по всему городу и в округе, по всем проселочным дорогам. Несогласных спесивых дворян было много.
Нет, Дидрик не думал, что революция принесет ему многое. Он просто был среди воевавших, тех, кто видел, как оно там, за ажурной границей, за Большим северным морем, которое, как оказалось, было лишь лужей в Мировом океане.
Дидрик тоже вернулся изменившимся, но не настолько, как прочие боевые товарищи.
Он жил в общежитии в Графском переулке недалеко от центра и постоянно думал, что немедленно стоит переименовать эту незаметную закорючку на карте города. Слишком пышное название для такой помойки, даром что совсем рядом центральная площадь. Нет, Дидрика совершенно не трогало, что он живет на улице, на которой некий граф (или барон, кто же эту топографию-то разберет) построил себе крепость на полквартала. Теперь там находился университет.
Свое дворянство предки Дидрика промотали еще полтора века назад, поэтому все, что ему оставалось, - это служить, периодически посылая родителям деньги с неплохой зарплаты младшего офицера. Гордые профессора отказывались, заявляя, что у них есть достаточно денег, чтобы не сидеть на шее у сына. Но Дидрик-то знал.
Не найдя себе толкового применения на гражданке, он вступил в организацию с громким названием "Новая жизнь", где повстречал многих сослуживцев, вернувшихся вместе с ним из-за моря. Они ничего не делали, только пили да ругали современную власть и даже не знали о готовящихся планах. Дидрик скоро узнал.
Узнав о дне Х, он тут же рванул за город. Ему казалось, что огонь лижет последние вагоны поезда, в голове которого он сидел. Его настоятельно просили явиться к зачистке. Это пока было только объявление революции.
Первыми загорелись студенческие кварталы, тут же всколыхнулись зарницами флаги протестного движения, лозунги, плакаты. Студентов, как самых впечатлительных, приняли за организаторов восстания.
Уже пять лет в стране не было правителя, поэтому плакаты, требующие реставрации любой власти, воспринимались как нечто само собой разумеющееся. Затем из тени вышли военные. Требовать справедливости было не у кого, и они просто предложили свой вариант: они дают гражданским свою защиту, а гражданские в свою очередь безоговорочно принимают их помощь. Ничего сложного.
Дидрик всегда заразительно улыбался. И зрители его любили. Еще со времен студенческого драматического кружка, куда его упорно засылала матушка. Мало кто умел так улыбаться.
И еще меньше людей было настолько преданных делу Новой жизни, чтобы их можно было легко использовать.
Приверженность новой идеологии и обворожительная улыбка дала Дидрику фору перед другими кандидатами. Ему предложили то, о чем можно было только мечтать.
"Стань президентом. А мы встанем за твоим плечом".
Не понять подтекст мог только дурак. Дураком Дидрик не был, знал, что настоящим правителем ему не стать. По крайней мере, сейчас.
Ломая голову, что же сказать родителям, Дидрик смотрел в окно, на пробегающие мимо пригородного поезда сухие поля. Если огонь не потушат, то скоро он доберется и сюда. Тогда вся страна сгорит.
Поэтому, наверное, он и согласился.
Поезд шел на север, а сидячие места будто стали жестче, суровее, как сами эти земли. Прошел по мосту, над жалкой речушкой, которую можно было пройти пешком, нырнул в настоящий каменный тоннель, вышел к вокзалу. Маленький снулый город вдруг показался Дидрику самой надежной крепостью, способной защитить от всех бед, как в детстве.
Родители, конечно, не поверили, а ведь он ничего еще не сказал про то, что скоро станет президентом. Он вернется, поможет подавить восстание, разгонит неугодных и примет власть. Все просто, минимум махинаций.
Отец сидел в углу комнаты, мрачно попыхивая трубкой. Матушка держала его за руку и заглядывала в глаза, надеясь, что это шутка. Как же так, бормотала она, неужели ты не понимаешь, что предаешь все то, чему мы тебя учили.
Мы уедем, твердо решил отец. И ты нас больше не увидишь. Дидрик покорно кивнул. Он словом не обмолвился о том, что затем и приехал: спровадить их из города. Тогда бы отец ни за что не уехал.
С чувством выполненного долга и в полном унынии Дидрик возвращался в город. Пожар потушили, и теперь студенты сновали туда-сюда поперек рельсов, не то возбужденные случившимся, не то обиженные на судьбу-злодейку. Но перемены им нравились.
Чего нельзя было сказать о Дидрике.
Хорст что-то немелодично напевал. Слуха он не имел, отчего выходило траурно и внушительно. Дидрик никак не мог сосредоточиться.
- Прекрати это делать.
- Составлять протокол заседания?
- Нет, - раздраженно отозвался президент, - петь. А то я тебя уволю.
Вчера они вместе обмывали конец череды нудных заседаний. Со всеми последствиями.
- А это не я, - ответил помощник, но мычать перестал. - Да и вообще: уволишь ты меня, а протоколы тебе кто будет составлять, Ишван?
- Нет, - Дидрик показал зубы в опасном оскале. - Его секретарша. Ты, Хорст, не забывай, что незаменимых людей нет.
Хорст хотел было едко ответить, но передумал. Нужно быть умнее: уволить его все равно не уволят. Когда твоя голова представляет собой свинью-копилку из правительственных тайн, у тебя путь только один.
Благодаря умелым махинациям Хорста уровень благоволения Дидрику в стране немного повысился. Вопреки всему, эта планка неспешно ползла вверх. Министры только разводили руками и старались приглядывать за предприимчивым личным помощником президента - как бы чего не вышло. Но Хорст, казалось, о таком даже не думал.
Прошло полгода с тех пор, как был заложен первый камень в фундамент нового города, будущего Приштограда, последнего рубежа на северной границе. Форт, врубающийся в соленую гладь Северного моря, надежный (хотелось верить) и незыблемый (когда-нибудь). На удивление народ притих, пообвыкся с мыслью, что кому-то придется отправляться в вечную зиму (которая, кстати, была вовсе не вечная, а полугодичная), и уповал только на то, чтобы президент вспомнил о переполненных тюрьмах.
Прошло полгода с тех пор, как был заложен первый камень в фундамент нового города, будущего Приштограда, последнего рубежа на северной границе. Форт, врубающийся в соленую гладь Северного моря, надежный (хотелось верить) и незыблемый (когда-нибудь). На удивление народ притих, пообвыкся с мыслью, что кому-то придется отправляться в вечную зиму (которая, кстати, была вовсе не вечная, а полугодичная) и уповал только на то, чтобы президент вспомнил о переполненных тюрьмах.
Решив сменить тему, Хорст поднялся и, потянувшись до соседнего стола, положил перед Дидриком лист бумаги.
- Ходатайство об увольнении некоего Ш. Л. Юдевиновского и отчуждении его военного звания.
- Кто это? - Хорст поднял удивленной взгляд.
- Наш новый военный министр. Неопытен, юн, но, впрочем, боевой офицер, очень идеологичен и предан. Чем-то не понравился прочим министрам. Подпишешь?
- Не хочу.
- Что значит "не хочу"? Почему? - Хорст прищурился.
- Не хочу и все. Я только что из Приштограда, я устал, мне все надоело, не хочу ничего подписывать. Сам разбирайся. Тем более, что это ты его притащил и все равно не позволишь уволить.
- Не позволишь... - пробурчал Хорст, впрочем, крайне польщенный признанием собственных заслуг. - Ладно, разберусь. Есть еще пара кандидатов на вылет. Хотя они, конечно, считают себя самыми главными. Но это ведь не так?
Дидрик кивнул. Он уже не обращал внимания на секретаря.
- Разнылся тут...
Приштоград был почти достроен. Постепенно вырастали окраины, пристраивались заводы, поселки, пока еще пустующие. Постепенно туда стали перебираться люди. Кому-то было тесно в столице, кто-то бежал от самого себя или кого-то другого, кого-то ссылали силком. Город становился жилым.
Провели свет, отопление. По улицам протянули шнуры с горячей водой, проложенные под мостовой. Стало гораздо теплее - но это летом. Зимой снег, не долетая до земли, таял, потоки воды сбегали в центр города и накапливались в резервуаре. Часть воды уходила на отопление, а проблему остатка еще предстояло решить.
Впрочем, это была экзотика. Только министры отказывались ехать в богом забытый северный город. Впрочем, Дидрик пока отмалчивался по этому поводу, но загадочное мерцание его глаз наводило на священный трепет: быть беде.
Так оно и случилось.
В один день Дидрик собрал все свои вещи, Хорст купил билеты на поезд, и вот президента и след простыл. Нашелся он в Приштограде, откуда накатал довольно скандальное письмо: так и так, вы как хотите, а где президент - там и столица!
Министры были кто в трауре (помоложе), кто в ярости (из тех, кто революцию устроил). Последние негодовали из-за того, что "несносный мальчишка" вдруг начал принимать решения сам. Выражения, отпускаемые в сторону Хорста, были и вовсе непечатными. Впрочем, старые министры знатно проредились. Полностью погруженный в мечтания о благом будущем страны (забугорные завистники давали стране еще года два, разозленные министры - шесть месяцев), президент подписывал бумаги, подсунутые Хорстом, не глядя (доверял - знал, что мимо секретаря никакая ересь не пройдет). Кадровым подбором - и отбором - занимался исключительно Хорст.
В Приштограде была зима. В центре города стояли лужи по колено, на окраины тепла не хватало - там лежали сугробы. Иногда в сугробах лежал и Дидрик - но исключительно из мальчишеской непринужденности, а не по какой-либо другой причине.
Ему нравился этот город. И он безапелляционно стал столицей.
Над Приштоградом сгущались тучи. Новые жители новой столицы уже знали: значит, сейчас зарядит дождь вперемешку со снегом и всю дорогу до работы предстоит месить грязь.
Эпицентр грозы находился в кабинете президента. Оттуда долетал громогласный монолог, не всегда цензурный. Министры и их секретари, бледные от страха и удовольствия, столпились у двери приемной. Страх вызывала мысль о том, что если президент решит выйти в коридор, все под руку подвернувшиеся тут же будут преданы анафеме и забвению без выплаты отпускных. Практически экстаз вызывал тот факт, что Дидрик орет не на кого-то, а на своего первого помощника! Такое на их памяти случилось впервые. Дубовая дверь приглушала все звуки, так каково же, наверное, находиться в этот момент рядом с гневающимся президентом.
За все время разноса Хорст произнес всего одну фразу, чем поставил точку.
- Она меня не интересует.
Министры посемафорили друг другу опухшими веками, секретари поулыбались.
- Так какого?! - подавившись возмущением, Дидрик направился к двери.
Секретарей сдуло в коридор. Кто-то смотрел в окно, кто-то присосался к фонтанчику питьевой воды, а кому-то срочно понадобилось подпереть плечом дверь ватерклозета. Невиданная концентрация кабинетного планктона на один коридор. Ядовитая, можно сказать.
Министры выстроились в очередь у дальней двери. У каждого как по волшебству в руках появилась папочка - с вопросом, прошением, донесением ли.
- О, вы здесь, - ненатурально удивился министр связи появлению Дидрика из-за двери его кабинета, аж пунцовый оттого, что помощник президента все же не стал бывшим помощником. - А мы вас ищем-ищем...
- Все бумаги на стол и вон отсюда.
Спорить с президентом не захотелось никому.
Ровно через месяц после того памятного разноса Дидрик женился. Невест президенту старательно взращивали министры, обремененные отцовством, но тот, как всегда, поступил иначе.
У нее была сережка.
Эта сережка - хрустальная капелька в маленьком ушке - заворожила Дидрика. Он смотрел на нее так, будто и в самом деле не мог оторвать взгляд, и все старался заглянуть глубже и узнать каждую грань.
Кажется, из-за нее (а может, на ней) Дидрик и женился. Отнял серьгу и уже не выпускал из рук, храня в нагрудном кармане. Нынешняя жена, а бывшая секретарша министра путей сообщения чуть было не поставила точку на их дружбе с замглавы правительства. Неинтересующийся на работе девушками Хорст имел на нее свои, вполне корыстные планы. Впрочем, он как никто мог различить, что важнее: должность под боком у самых верхов власти или тихое необременительное счастье в лачуге где-нибудь у восточной границы. Девушка с сережкой не различала, но президенту отказать не смогла. Особенно после волшебной фразы:
- Она мне не нужна.
Никто не знал, как должна выглядеть президентская свадьба. Дидрик хотел было свалить все приготовления на Хорста, но тот немедленно выписал себе отпуск и умчался в бывшую столицу по делам семьи. Так он, по крайней мере, сказал, а на злобные телеграммы попросту не отвечал.
Пришлось гулять просто и без вкуса: с ящиком шампанского и министром путей сообщения, ведь именно он одарил Дидрика женой (жена была отправлена в квартиру обживаться). Беседа под алкоголь шла плохо, то и дело виляла с темы на тему, а Ишван все давил:
- Ты не знаешь этого подонка! Ты подумай только, что он может сделать. Он развалит страну, а тебя убьет!
Ишван вдруг замолчал. На него уставился глазок пробки, с напряжением выходящей из узкого бутылочного горлышка. Министр втянул в плечи голову, и тут же над его плечом просвистел снаряд. Если б в глаз - то череп бы пробило.
Ишван тихо пробормотал молитву и твердо решил о Хорсте больше разговор не заводить. А то этот уголовник и правда убьет, даром что сейчас находится в ночи пути.
- Гипнотизер, - позволил себе пробормотать министр и наконец-то взял себя в руки. А Дидрик, кажется, уже забыл об этом незначительном, на его взгляд, происшествии.
Ровно через год девушка с сережкой - по имени президент к ней практически не обращался, хотя оно было красивое, со смыслом - родила Дидрику сына. Мальчонка был слеп, как новорожденный котенок, только так и не прозрел, сколько над ним ни бились лучшие врачи Академии и соседних стран. В один миг осмелевшая Касия и внезапно появившийся во дворе родильного дома Хорст не позволили оставить ребенка прямо так. Зам, задумчиво посмотрев на своего непосредственного начальника, назвал мальчика Тибулом.
Спорить никто не стал.
Не исполнилось Тибулу, пользующемуся покровительством Хорста, и четырех, как его усадили за рояль. Клавиши ускользали из-под пальцев, из уголков затянутых пеленой глаз текли слезы. Инструмент мальчика не любил. Тот отвечал взаимностью.
Посоветовавшись, мужчины семьи (а Хорст иначе как "дядя" не воспринимался) достали из неведомой дали саксофон. Присосавшись к мундштуку, Тибул его уже не отпускал.
- Ну, хоть какое-то дело себе нашел, - довольно резко заметил Дидрик. Он никак не мог простить жене сыновьего дефекта.
Его секретарь лишь пожал плечами. Когда он смотрел на сына друга, по его лицу пробегала неуловимая тень, а серые глаза темнели.
Летом в Приштограде было тихо и свежо. Все, кто мог, разъезжался по югам (со скрипом давали разрешения на выезд из страны, но все же давали), а кто не мог - работал все лето, в сумрачном прохладном городе.
Не миновала летняя работа и президента страны, который отпуск не брал никогда. Вот уже много лет каждый день он решал какие-то вопросы и возникающие проблемы, сваливал их на Хорста, распекал министров (обновленный состав давно уже ходил по струнке) и снова решал проблемы. Тяжесть нерешенного и несделанного накапливалась за его плечами, заставляя сутулиться, оттеняла круги под глазами, роняла из рук перьевые ручки.
Хорст сидел напротив. Иногда он уезжал, испарялся из города, но всегда возвращался раньше, чем могло случиться что-то непоправимое. В общем, он всегда был рядом. И когда Дидрик затянул новую для себя волынку, тоже был рядом.
- Я правлю этой страной уже десять лет.
"Девять и десять месяцев", - про себя добавил Хорст, оторвавшись от бумаг и сняв очки.
- Еще хотя бы год, - продолжал Дидрик, - и я удавлюсь на собственном галстуке. Ты не представляешь, как я ненавижу галстуки.
- Сдохнуть из-за ненависти к галстукам как-то неправильно, не находишь?
- А когда я поступал правильно, а? - на губах друга-начальника появилась кривая улыбка. Улыбаться нормально, как когда-то, он будто бы разучился.
- Когда заложил Приштоград.
- Короновице.
- Что?
- Я объявлю о переименовании столицы и сложу полномочия.
Хорст не удержался - вскочил с места, треснул по столу кулаком.
- Но черт подери, кто тогда?! Твой сын...
- Я знаю все о своем сыне, Хорст!
Это было неожиданно твердо. Повисла траурная тишина. Хорст замолчал, кривя губы - Дидрик давно уже не тот мальчишка, которым могли вертеть все, начиная от министра и заканчивая секретарем. Президент тем временем продолжал:
- Найдут достойного. Ничего, справятся и без меня. А я не хочу, чтобы мои дети имели хоть какое-то к этому отношение.
- Дети? - Хорст сел и скрестил руки на груди. Лицо его выражало крайнее неудовольствие, но смирение с судьбой и выбором президента.
Тот ответил ему многозначительным взглядом.
- Забавно, - Хорст издал неопределенный звук. - Даже очень.
- Что именно?
- Не важно, потом узнаешь.
Дидрик закатил глаза, но спорить не стал - знал, что это бесполезно. Он вернулся мыслями к своим бумагам и принялся кропотливо прописывать план переименования столицы и сопутствующий ему парад военных.
За ровно десять лет своего правления Дидрик успел отметиться в учебниках истории парой параграфов о себе. О личности лидера и о его реформах.
Создал новую столицу, сумел заманить туда людей. Поднял страну, разваливающуюся буквально на части. Сделал все, чтобы чужое доверие было оправдано.
Снял ключ от города с шеи и передал его министру внешней разведки, от удивления лишившемуся дара речи.
Слов было много - а вывод один.
Жаль, что так получилось.
Хорст задумчиво улыбался, передавая документы новому замглавы правительства.
Хорст, уезжая, никогда не говорил, куда. К семье, к родителям, думал Дидрик и не спрашивал. И был отчасти прав.
В этот раз друг испарился так же внезапно, предупредив уже с вокзала. Но и Дидрику было уже не до того.
Касия снова родила. Мальчика.
- Виллем, Виллем, - бормотал себе под нос бывший президент, идя по коридору как можно медленнее, нервно переставляя негнущиеся ноги. - Ну пожалуйста.
Новорожденный Виллем, вопреки опасениям отца, был совершенно здоров, хоть и немного мелковат для девяти месяцев. Но главное: он все прекрасно видел и приход родителя огласил звучным ором.
- Громкий мальчонка, - похвалил Дидрик жену. - Весь в отца.
Через два дня вернулся Хорст. С ребенком на руках. Таким же, как и он сам, вихрастым и зеленоглазым. У вернувшегося едва уловимо дергался глаз.
- Твой? - спросил опешивший Дидрик, стоило ему увидеть эту чудную картину: Хорста с ребенком.
- Не знаю, - равнодушно ответил он.
- А мать?
- Нет ее.
К вопросу родительства решено было больше не возвращаться.
Младенец спал рядом с Виллемом, окруженный заботой Касии.
- Как назвал?
- Назвал? - Хорст был озадачен. Мысль об имени, видимо, пришла ему в голову только сейчас. - Ну, допустим, Николас. Как моего отца.
Николас и Виллем дремали, выдувая ноздрями пузыри, Касия вяло возилась на кухне. Мужчин в доме уже не было.
Они были в бане.
Это для города было заморской новинкой. Богачи предпочитали чугунные эмалированные ванны, но постепенно и в деревянных комнатах нашли свой интерес.
- Впервые здесь, - признался Хорст, готовясь шагнуть, как ему представлялось, в душный ад.
- Я тоже, - согласно кивнул Дидрик, протискиваясь первым.
Баня была разогрета градусов до восьмидесяти. Дышать тут же стало тяжелее, в висках запульсировало, но Хорст подавил желание выбраться на свежий воздух и опустился на деревянную скамейку.
Невнятное мычание со стороны Дидрика сначала удивило, потом взгляд скользнул на плечо и Хорст понял, с чем связано удивление друга. По его плечу, обнимая бицепс, вилась татуировка: полупрозрачная колючая проволока.
- Политический? - шумно сглотнув, поинтересовался Дидрик. Он не то боялся, не то пытался предугадать ответ.
- Административный, - так сухо ответил Хорст, что Дидрик решил никогда, ни в коем случае, ничего больше у него не спрашивать. Только если сам расскажет.
Хорст отвернулся. Через десять минут они вышли из бани и направились к небольшому пруду посреди двора.
Старая жизнь. Война.
Есть такие люди, с которыми совершенно нет покоя. Сколько с ними ни бытуй - всегда одна беда хлеще другой. А бывают такие страны. Те огрызки великих империй, которые никак не могут утвердиться на должном им месте и все крутятся, вертятся, воюют, смешивая карты внешним разведчикам и до икоты пугая внутренних.
После десяти сытых лет в президенты никто не подался. Рванувшие было занимать еще теплые посты были скоро откинуты. Некий недавно сформированный совет принял свое решение.
В стране, где столь велико классовое различие, вещал равнодушный голос из динамиков на главной площади, не может быть одного правителя. Решением Совета будет избран союз трех правителей - от военных, дворянства и простого народа. Им-то и предстоит повести нашу страну, за которую мы радеем всей душой, к светлому будущему.
Новые министры (такое название дали новоявленным правителям), не сговариваясь, объявили войну восточному соседу - извечной занозе в немного тщеславной заднице.
В столице было тихо. За правительство неизменно страдали другие.
Война началась через год после того, как Дидрик сложил полномочия. Следующие двадцать лет она не прерывалась ни на секунду, хотя иногда находились смельчаки, заключавшие перемирие на своей линии фронта. Пацифиста комиссовали под благовидным предлогом, а после ставили к стенке.
В беспокойное военное время выросли сыновья Дидрика и Хорста. Затяжная Война вызывала у отцов резонные опасения за младших: Тибулу призыв не грозил, но он, исполненный патриотического подъема, частенько оказывался со своим инструментом где-нибудь неподалеку от линии фронта. Поднимал боевой дух воюющих.
Сам он частенько грустно шутил по этому поводу: помогаю саксофоном там, где не могу помочь штыком.
Младшим же, Викки и Никки, друзьям не разлей вода, скоро грянул десятый год, и они уже вовсю скакали по кроватям, размахивая макетами винтовок. Целый праздник у них случался, когда можно было дорваться до отцовского кольта. Ну и пусть, что с пустым магазином, зато настоящее оружие!
Светлый миролюбивый Тибул не имел никакого влияния на милитаризированных бесят.
- Это твое влияние, - мягко упрекала Касия мужа.
- Да-да, твое, - тут же перекладывал ответственность на друга Дидрик. Тот только пожимал плечами.
Всегда, а в тяжелое время особенно парни росли быстро. Скоро, глядишь, и Академию закончат, и работать пойдут. Главное, чтобы не на фронт. Хорошо бы, чтоб эта война уже закончилась. Невозможно же так.
Драки на деревянных штыках заканчивались, подступала эра подглядывания за девчонками. Этого Касия не опасалась, а отцы не одобряли, поэтому каникулы, проведенные вне Академии, за пределы двора и берега моря не выходили. Море-двор, двор-море, дворовые ребята и соленые медузы. Вот и весь отдых.
Викки и Никки не жаловались. Им было весело и вдвоем.
Одно время их наилюбимейшей забавой было доведение до белого каления Тибула. Разозлить его было невозможно, а вот расстроить - запросто. Тогда он закрывал белесые глаза, хмурил брови и громко кричал:
- Хорст!
Расправа случалась незамедлительно. Тибул тоже был всего лишь ребенком. И ему было сложнее.
Но иногда от старшего брата случался и прок. Как-то раз он, безошибочно определяя сорванцов на слух, подошел к ним во дворе и сел рядом. Улыбнулся, дождался, пока голоса стихнут, и заговорил:
- Суо придумал что-то новое. Хочет показать вам. Пойдете к нему?
Викки и Никки тут же радостно загалдели.
Суо - веселый сероглазый друг Тибула, исследователь от бога, всегда шутил и никогда не сидел на месте. Как ему удавалось доводить до конца свои изобретения - неведомо.
Впрочем, многие он бросал на полпути, поэтому мальчики очень радовались, когда их звали посмотреть на готовые опытный образец.
Недоделанная игрушка - это не так интересно.
Мальчики и не предполагали, что самолюбивый Суо вряд ли бы приглашал в зрители двух мальчишек со двора, если бы не Тибул. Но тот скромно молчал, а остальным было не до того.
- Что это? - Суо задал вопрос таким тоном, будто действительно видел резную коробочку, которую держал в руках, впервые.
Тибул пожал плечами - он не видел, но знал даже истинное назначение этой коробки. Зато Викки и Никки ответили одновременно:
- Шкатулка.
- Верно, - согласился Суо. - В такой дамы хранят свои украшения.
- И папа, - заметил Викки.
Суо бросил на него недовольный взгляд и продолжил:
- Но все не так просто.
Никки, не мешая творцу рассказывать, ткнул пальцем в сторону стола, на котором пристроилась еще одна шкатулка. Викки кивнул и легко смахнул ее себе в карман пиджака.
- Я беру перо, - Суо продемонстрировал свои слова, - кладу его в шкатулку, закрываю. После открываю.
Открытая шкатулка была пуста.
- Двойное дно, - скептично шепнул Викки. С каждым днем, подрастая, он стал критичнее относиться к миру.
Никки смотрел, открыв рот.
- И где оно теперь?
- Не знаю, - Суо пожал плечами, закрывая шкатулку и ставя ее на свой стол. - Но явно где-то в том месте, которое я помню или о котором мог подумать. Просто так перо пропасть не может. Так, теперь все. Тибул, выпроводи их, а я буду работать дальше.
- Но... - заикнулся Никки. Цепкие пальцы ухватили его за рукав и потянули.
- Пойдем-пойдем, - пробормотал Викки. - Не будем ему мешать.
Заключение мирного договора настигло Николаса (для сослуживцев просто Никки) в лазарете. Обычно младших офицеров с простыми (да хоть двойными или тройными) переломами не оставляли валяться на койке, когда остальные идут в бой, но у Николаса кость срослась плохо, с защемлением нерва, и каждое движение сопровождалось адской болью. Пришлось ломать снова.
Теперь на мерзкую дальневосточную погоду ныло не только простреленное в самом начале службы плечо, но и вся рука. Это сказывалось на настроении.
Впрочем, сейчас это все было неважно. Мир. Вот что.
Ну и то, что Виллем пытался переломать ему ребра. У него это вышло лучше, чем у противника за те пять лет, что они воевали. Всегда вместе.
- Хорст, а Викки и Никки опять обнимаются, - раздался насмешливый голос совсем рядом. Они вздрогнули и тут же втянули головы в плечи.
Виллем отпустил друга и виновато сел на кровать, придавив ноги друга.
- Твою... - пробормотал Николас, стараясь отдышаться. Мысль о том, что сейчас мог из ниоткуда появиться отец и оттягать за уши, откровенно пугала. А ведь им давно не десять лет.
Тибул никогда не был ябедой. Просто там, где остальные могли решить проблему кулаками, он пасовал: слепому не так-то просто двинуть кому-то в рожу. Приходилось пользоваться нечестными методами.
Сейчас он стоял, прислонившись плечом к дверному косяку, и улыбался. За плечом его болтался вытянутый чехол.
- Как ты это понял вообще? И что ты тут делаешь? - Виллем насупился, сморщив нос.
- Ник всегда очень смешно кряхтит, когда ты пытаешься его удавить. Ну, иди сюда, Вилли, обними брата, и потом я расскажу, какая буря меня занесла к вам.
Так его звал только старший брат, знавший, насколько дурацкое дразнительное "Викки" его раздражает. Но это было сначала, а потом привык, перестал обращать внимание.
Виллем поднялся и сдавил старшего брата в своих медвежьих объятиях. Тибул хрустнул, как бы демонстрируя, что не только Николас издает странные звуки при объятиях.
- Здравствуй, Николас, - высвободившись, Тибул подошел к ближайшей кровати и вытянул перед собой руку. Виллем осторожно подошел сзади, взял брата за плечо и довел до той кровати, на которой полусидел Никки. Рукопожатие наконец состоялось.
- Привет. Так какими судьбами?
Тибул неловко сел на пустую кровать, пристроив рядом свой инструмент.
- На самом деле, чудом. Не знаю как, но матушка выхлопотала мне место в вашем оркестре. Буду играть вслед уходящему батальону. Дождусь вас и вернемся вместе. Без вас мать меня не примет, учтите.
Целый батальон (точнее, его остатки) отправляют за ничейные земли, чтобы создать видимость некой силы, охраняющей принимающего мир генерала. Вернувшись, они будут уже обычными офицерами и солдатами. Только бывшими. Теми, кто смог выжить и вернуться.
- Я не иду, - отозвался Николас. - Буду ждать с тобой.
Ему запретила санчасть. Из-за какого-то перелома.
Почувствовав некий конфуз, Тибул поднялся.
- Меня ждет ваш генерал. Я пойду. Выздоравливай. А ты, - он повернул голову туда, где негромко шуршал его младший брат, - не убей его без повода. Поосторожней с ребрами - это довольно хрупкие кости.
- А то я не знаю, - пробурчал ему вслед Виллем. - И почему мне всегда так стыдно в его присутствии?
- Потому что ты можешь видеть, а он нет, - глядя в сторону, негромко ответил Николас.