Аннотация: Драма о жизни человеческой. Трагифарс в двух частях по мотивам одноименной повести Н.В.Гоголя
А. Чупин
ШИНЕЛЬ
Драма о жизни человеческой
Трагифарс в двух частях по мотивам одноименной повести Н. В. Гоголя
Действующие лица
Башмачкин Акакий Акакиевич,
Анисья - хозяйка,
Акулина Никитична (пока еще Белобрюшкова),
1-й чиновник, Петрович,
Фёкла Ивановна - жена Петровича,
2-й чиновник, Иван Абрамович Ерошкин - начальник петербургской полиции.
Три женщины, две дамы.
Место действия - Россия, Петербург
Время действия - безвременье (вчера, сегодня, завтра)
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Пролог.
Три женщины - акушерки (повитухи).
Стук сердца. Крик только что родившегося младенца. Первая женщина вытаскивает кусок шинели, завернутой в куль.
1-я. Мальчик! Мальчик!
2-я. Ясно, что мальчик, а не девочка! Ребенка-то окрестить надобно!
1-я. Конечно, окрестить! (Достает список.) Сегодня именины у Моккия и Соссия!
2-я. Имена-то всё какие! Скажи еще, чтоб во имя мученика Хоздазада! (Смеется.) Нет уж, лучше Трифилий или Варахасий! Улыбается, нравится ему!
3-я. Да где ж ты улыбку-то усмотрела? Это скривился он - гримасу сделал! Придумала, право, имена! Я никогда и не слыхивала таких! Пусть бы еще Варадат или Варух, а то Трифилий и Варахасий!
1-я. Павсикахий!
2-я. Вахтисий!
1-я. Моккия!
2-я. Варахасий!
3-я. Погодите вы, чего орать-то так, совсем его напугали! Тише, тише, дитятко! Уж если так, пусть лучше будет он называться, как и отец его - Акакий Башмачкин.
1-я. Акакий?
2-я. Акакий Акакиевич?
3-я. Башмачкин Акакий Акакиевич!
Баюкают ребенка, напевая колыбельную.
Спи, младенец наш прекрасный,
Баюшки, баю.
Тихо смотрит месяц ясный
В колыбель твою.
Стану сказывать я сказки,
Песенку спою.
Ты дремли, закрывши глазки,
Баюшки, баю.
Богатырь ты будешь с виду
И казак душой,
Провожать тебя я выйду,
Ты махнешь рукой.
Сколько слез я втихомолку
В эту ночь пролью...
Спи, младенец наш прекрасный,
Баюшки, баю.
1-я. Смотрите-смотрите, улыбается!
2-я. Понравилось!
3-я. В вицмундире народился, для чего-то великого!
1-я. Советник будет титулярный!
2-я. В департамент пойдет, а там и до статского советника выслужится!
3-я. Ну, все - хватит гадать! Чему быть, того не миновать! (Сплюнули через левое плечо.)
Женщины выкатывают на сцену кровать, кладут ребенка на нее, где уже лежит шинель и под ней Башмачкин, затем уходят.
Сцена 1.
Башмачкин, Анисья.
Комната Башмачкина. Он лежит под шинелью. Начинает ворочаться, потом вскакивает, ищет что-то.
БАШМАЧКИН. Так, надобно ревизию навести: коллежскому асессору переписал, столоначальник запрос сделал - выполнил, чиновник особых поручений три экземпляра попросил - готово... Анисья, Анисья! Поди сюда!
АНИСЬЯ. Что, батюшка, Акакий Акакиевич?
БАШМАЧКИН. Не далее, как вчера, начальник дали мне кое-где глаголы переменить из первого лица в третье и заглавный титул, важной какой-то бумаги с гербом. Найти надобно! Куда, бишь, она запропала?
АНИСЬЯ (ищет бумагу.) С гербом... Так вот же она, свет мой! Энта бумага ваша?
БАШМАЧКИН. Она, Анисья, она! Спасибо тебе... (Начинает что-то писать.)
АНИСЬЯ. Вы бы, отдохнули-то перьями скрыпеть, развлеклись хоть бы малость, по собственной прихоти. А то ж, всё не свою волю выполняете, чужие задания задаете себе. Уж небо потухло, а все строчите... А может, посмотрели бы, что на театре делается. Иль хотя бы на улицу прошвырнулись, улыбнулись кому. А то помрёте, ведь, да ни беды, ни счастия на голову не нажили - разве что пачка бумаги... А вот, даже и со мной вистом перекинулись бы, да чайку похлебали, и не пустого, ай вон - хотя бы, с сухарями копеечными. А может, того, хоть сплетню какую в дом принесли или анекдот какой, а то всё корки арбузные и дынные на шляпе таскаете...
БАШМАЧКИН. Не люблю! Не люблю глаголы, Анисья, так я того, откажусь, пожалуй, покамест не поздно? Я буквы люблю! Это - целый мир, разнообразный и приятный... Они повсюду, буквы складываются в разные слова. У каждой - свой характер, свое предназначение... Например - 'Аз'... Одновременно и округлая и стройная, стоит ведь первая, а это - значит что-то...
АНИСЬЯ. Ваше имя с нее начинается...
БАШМАЧКИН. Да, для меня это - честь!
АНИСЬЯ. Акакий Акакиевич, я сейчас... (Убегает).
БАШМАЧКИН. Она одна из сложных букв, на ней лежит... это самое... большая ответственность...
АНИСЬЯ. (Возвращается с тарелкой супа.) Может, щец отведаете, вот приготовила... для вас...
БАШМАЧКИН. Ты бы, Анисья не... спасибо, неголоден я...
АНИСЬЯ. Ну вот, муха в суп попала... так я пойду... замены требует... (уходит.)
Башмачкин взглядом провожает Анисью, начинает собирать бумаги.
Сцена 2.
Два чиновника и Башмачкин.
Башмачкин в спящей позе за столом. На столе кипа бумаг. Вокруг шныряют чиновники с бумагами и папками, перебегая из одного угла в другой.
1- Степан Варламович!
2-й. Тимофей Петрович!
1-й. Не далее как вчера, собирались у Белобрюшковых!.. Так Акулина Никитична, жена хозяйская, известная девица и говорит: 'Коли проиграю вам пять вистов подряд, так поцелую, или, чулочек покажу.' Белобрюшков-то, старый, подслеповат и глуховат, не расслышал, слава Богу, важный гусь, все в департаменте выслуживается, а она все прыгать, да веселиться...
2-й. Ни дать, ни взять - хороша девица... А я давеча навестил Агафью Тихоновну...
БАШМАЧКИН (сквозь сон.) Анисья...
Осматриваются. Заметили спящего Акакия.
1-й. Степан Варламович, как вы полагаете, неужели настало время отобедать?
2-й. Никак нет, Тимофей Петрович, служба только началась.
1-й. Преинтересная история, а, по-моему, у кого-то она уже закончилась.
Башмачкин не реагирует, чиновники подбираются ближе.
2-й. Акакий Акакиевич, дорогой вы наш и любимый, не изволите ли переписать важную бумагу от начальника нашего департамента?
БАШМАЧКИН (сквозь сон.) Конечно-конечно, Анисья, бумага с гербом...
1-й. Анисья? Видимо, ночка тяжелая с хозяйкой была...
2-й. Спать не давала, шельма этакая... Кренделя перед ним вытанцовывала...
1-й. Била, небось, скалкой да кочергой...
2-й. Бедный Акакий, терпит от нее всякое...
1-й. И жалованье его, поди, все прибирает, шинель новую купить себе не может...
2-й. Какую шинель, что на нем - это не шинель, а капот какой-то...
1-й. Да уж, шинелью это трудно назвать, ходить в ней по таким морозам - самоубийство. Даже хозяйка в объятьях не отогреет...
2-й. А зима-то не за горами, снежок уже выпал... (вынимает из папки чистую бумагу, рвет на мелкие кусочки, посыпает Башмачкина.) Мягкий пушистый снежок.
1-й. Бедный Акакий совсем продрог, заснул крепким сном...
2-й. ...и не проснулся...
1-й. А не помер ли он?
Начинают его щекотать пером по носу. Башмачкин просыпается.
БАШМАЧКИН. Доброе утро... Вы это... того... простите, я...
2-й. Радуйтесь, что начальство не смотрит! Вот, не изволите ли переписать?
1-й. Бумага важная!
БАШМАЧКИН. Да-да, я сначала того, закончу... тут дело было...
2-й. Спешная бумага!
1-й. Приказ самого начальника!
2-й. Тут же начать надо!
БАШМАЧКИН. Да-да, сей же час готово будет...
1-й. Уж постарайтесь...
Башмачкин начинает переписывать.
2-й. Вы не знаете, случайно, Тимофей Петрович, когда же свадьба у Акакия Акакиевича? Поговаривают, что хозяйка ему проходу не дает, на амбразуру лезет, чувства проявляет...
1-й. А давайте, Степан Варламович, из первого источника все узнаем?
2-й. Из первого источника, оно, пожалуй, вернее будет...
1-й. Акакий Акакиевич, не изволите ли сообщить о свадьбе вашей на хозяйке?
2-й. А то все кругом в недоумении, скрываете кралю свою ото всех, а народ знать хочет...
1-й. ...да на свадебке погулять!
Башмачкин переписывает, ничего не слыша.
2-й. Молчите, батюшка? Неужто недостойным считаете разговаривать с низкими по званию? Аль не пристало в титулярном чине, со столоначальником общаться?
1-й. Бабенку-то свою, говорят, обрюхатил... Так она и побила его, да замуж требует!
2-й. Вы... того... кляксу не поставьте в документе, бумага важная...
1-й. Как вы можете сумлеваться, Степан Варламович, перед нами гений каллиграфии, буковки все ровные, красивые, словно лебеди плывут...
2-й. Поторопитесь, процесс задерживаете!
1-й. Уж верно, говорят, на черепашьих бегах оне бы первыми прибыли!
2-й. Смотрите-смотрите, будто стихи выписывает... Никак с Пушкиным на дружеской ноге!
1-й. Да что вы, батюшка, оне и Пушкина-то не знают, не читали, только документация да адреса, не то, что мы - благородное общество!
2-й. Люблю Пушкина! (Читает.)
Белеет парус одинокий
В тумане моря голубом.
Что ищет он в стране далекой?
Что кинул он в краю родном?
Белеют волны, ветер свищет,
И мачта гнется и скрыпит...
Увы...
БАШМАЧКИН (прерывает). Готово... вот того... бумага. (Дует на чернила.)
1-й (выхватывает бумагу, будто там клякса.) Батюшка, Акакий Акакиевич, да как вы могли!
2-й. Боже, это же клякса!
1-й. Вот начальник-то рад будет видеть это...
БАШМАЧКИН. Господа, я того... перепишу.
2-й. Сделайте милость, мы с вас с живого не слезем!
1-й. Ценность несет бумага-то, а вы с ней так, нехорошо...
2-й. Может ее перо царапает, надобно проверить...
1-й. Надо бы...
Начинают перебрасывать бумагу, Башмачкин бегает, как собачка от одного к другому.
БАШМАЧКИН. Зачем вы? Я того... сейчас все переделаю, зачем вы... бумага казенная... зачем... зачем... Господа! Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?
Чиновники замерли. Башмачкин схватил перо, сел за стол и принялся судорожно переписывать, на глазах его наворачивались слезы, но работа продолжалась.
1-й. Какие мы гордые и обидчивые!
2-й. На обиженных, сударь, воду возят!
1-й. А гордые не позволяют себе на службу в таких драных капотах приходить!
2-й. Подкладка-то совсем расползлась...а сукно-то совсем истерлось!
1-й. Нет, Акакий Акакиевич, не дойдете вы к приличной барышне, в капоте-то своем.
2-й. Может быть, и до статского советника доросли бы!
1-й. А то ведь выслужили только пряжку в петлицу, да нажили геморрой в поясницу!
2-й. Мы-то оставим, а вот начальник, увидев вас еще раз в этом драном капоте - вышвырнет со службы!
1-й. И на буквы эти каллиграфичные не посмотрит!
2-й. Мы же совет даем!
1-й. Помочь хотим!
БАШМАЧКИН. Готова эта... бумага... без клякс и того... ошибок... (Собирает бумаги на столе.)
2-й. А о капоте подумайте, сударь, не гоже это!
Оба. В департаменте служите!
Чиновники исчезают. Башмачкин берет шинель, осматривает.
БАШМАЧКИН (один, рассматривая шинель.) И правда, шинель-то, кажется, как будто старая, попротерлась, а вдруг начальник увидит? И того меня... Не смогу без должности, помру... Дело-то такое... Милая моя, спину и плечо пропекает... Неужто того... в тебе грехи завелись... Подкладка расползлась, а на плечах-то... точно серпянка сделалась... Ничего... я тебя, милая того... к Петровичу снесу, портному... сколько он за тебя запросит? Не-е, больше двух рублей я того... не дам... нету, милая больше... К Петровичу снесу, а прямо щас и снесу... (Уходит.)
Сцена 3.
Петрович, ФЁКЛА, позже Башмачкин.
Петрович выходит, что-то ищет, проверят все, что возможно.
ПЕТРОВИЧ. Ну, шельма, припрятала все добро... Ничего, найду, не отвертишься... На свои кровные брал... Ну, пиявка! Не ФЁКЛА, а свекла! Праздник же, черт возьми, сегодня... Как бишь его... церковный, крестик в календаре отмечен! Тьфу, не баба, а немец в чепце! Куда заныкала? Уела ты меня, шельма этакая!
ФЁКЛА (входя, только вернулась откуда-то) Григорий! Удачно слетала, чувствую дело выйдет, не погорю! (Заметила, что он что-то ищет.) А ты чего? Рыщешь? За старое принялся! Работа стоит, а тебе бы за ворот только залить?
ПЕТРОВИЧ. Праздник сегодня церковный, малость пригубить надобно.
ФЁКЛА. У тебя, черт, что ни день - все праздник! Ни копейки не дам, сам выкручивайся! Баба в доме за мужика пашет! А мне ноги беречь надобно, в них вся скорость! Давеча у Белобрюшковых была...
ПЕТРОВИЧ. За какой надобностью? Оне ж свадьбу-то сыграли?
ФЁКЛА. Сыграли! А благодаря кому сыграли? То-то! Проверить бегала, довольны ль браком.
ПЕТРОВИЧ. Довольны?
ФЁКЛА. А как недовольны? Живут всласть! Он-то помрет скоро, а все ей достанется, шустрая девка-то Акулинка, везде поспевает, уж нового приглядывает, взамен этого - так шепнула мне на ухо кого надобно.
ПЕТРОВИЧ. Ну и кого ей надобно?
ФЁКЛА. Экий ты, так я тебе и взболтну...
ПЕТРОВИЧ. Может, событие-то отметим?
ФЁКЛА. Сейчас я тебе отмечу на одном месте такое событие! Ни заказа - ни наказа, только портки протираешь, а баба пляшет пред тобой!
ПЕТРОВИЧ. Хватит браниться, есть заказ... или будет. Попомни мое слово: вот капнешь малость самую и будет... нюхом чую...
ФЁКЛА. Знаю, что ты чуешь, а будет не заказ, а мумий из тебя будет, сивухой пропитанный.
ПЕТРОВИЧ. Ишь, слово выдумала 'мумий'! Налей, ФЁКЛА, по-хорошему прошу!
ФЁКЛА. Что? Сейчас налью я тебе, черт кривоглазый, кипятку за шиворот!
ПЕТРОВИЧ. Налей, худо будет!
ФЁКЛА. Угроза? Сейчас, точно налью! (Бегает за Петровичем, пытаясь огреть его.)
Стук.
ФЁКЛА. Кого в такой мороз нелегкая принесла?
ПЕТРОВИЧ. Поди впусти, хватит тут куражиться!
ФЁКЛА (уходит открывать дверь, возвращается с Башмачкиным.) Акакий Акакиевич, сколько лет - сколько зим, знала, чуяла, придешь по мою душу, остепениться надумал?
БАШМАЧКИН. Здравствуй, ФЁКЛА! Я того... к Петровичу, с делом пришел.
ПЕТРОВИЧ. Здравствовать желаю, судырь...
БАШМАЧКИН. Здравствуй, Петрович!
ФЁКЛА. А меня когда позовешь? Сосватаю, не пожалеешь, мало беру, есть у меня на примете...
ПЕТРОВИЧ. Уймись ты, ко мне человек пришел!
ФЁКЛА. Смотрите, Акакий Акакиевич, упустите птичку, а крылышки у нее такие мягкие, перышки пушистые, приданое исправное...
ПЕТРОВИЧ. Уймись ты, ФЁКЛА! Поди, чай готовь! Человек промерз до пят!
БАШМАЧКИН. А я вот к тебе, Петрович, того...
ФЁКЛА (уходя.) Думайте, Акакий Акакиевич - партия выгодная...
ПЕТРОВИЧ. Что ж такое?
БАШМАЧКИН. А я вот того, Петрович... шинель-то, сукно... вот видишь, везде в других местах, совсем крепкое, оно немножко запылилось, и кажется, как будто старое, а оно новое, да вот только в одном месте немного того... на спине, да еще вот на плече одном немного попротерлось, да вот на этом плече немножко - видишь, вот и все. И работы немного...
ПЕТРОВИЧ (вставляет нитку в иголку, делает вид, что работы у него по горло.) Нет, нельзя поправить: худой гардероб!
БАШМАЧКИН. Отчего же нельзя, Петрович? Ведь только всего что на плечах поистерлось, ведь у тебя есть же какие-нибудь кусочки...
ПЕТРОВИЧ. Да кусочки-то можно найти, кусочки найдутся, да нашить-то нельзя: дело совсем гнилое, тронешь иглой - а вот уж оно и ползет.
БАШМАЧКИН. Пусть ползет, а ты тотчас заплаточку.
ПЕТРОВИЧ. Да заплаточки не на чем положить, укрепиться ей не за что, поддержка больно велика. Только слава что сукно, а подуй ветер, так разлетится.
БАШМАЧКИН. Ну, да уж прикрепи. Как же этак, право, того!..
ПЕТРОВИЧ. Нет, ничего нельзя сделать. Дело совсем плохое. Уж вы лучше наделайте из нее себе онучек, потому что чулок сейчас не греет. Это немцы выдумали, чтобы побольше себе денег забирать, а шинель уж, видно, вам придется новую делать.
Входит ФЁКЛА с чаем.
ФЁКЛА. Согревайтесь, Акакий Акакиевич!
БАШМАЧКИН. Как же новую? Ведь у меня и денег на это нет.
ПЕТРОВИЧ. Да, новую.
БАШМАЧКИН. Ну, а если бы пришлось новую, как бы она того...
ПЕТРОВИЧ. То есть что будет стоить?
БАШМАЧКИН. Да.
ФЁКЛА. В полцены возьму, не пожалеешь!
ПЕТРОВИЧ (Фекле.) Уймись, шельма! Ко мне с делом пришли! (Башмачкину.) Да три полсотни с лишком надо будет приложить.
БАШМАЧКИН. Полтораста рублей за шинель!
ПЕТРОВИЧ. Да-с, да еще какова шинель. Если положить на воротник куницу да пустить капишон на шелковой подкладке, так и в двести войдет.
ФЁКЛА. Сдурел, одноглазый черт, такую цену ломить!
БАШМАЧКИН. Петрович, пожалуйста, как-нибудь поправь, чтобы хоть сколько-нибудь еще послужила.
ПЕТРОВИЧ. Да нет, это выйдет: и работу убивать и деньги попусту тратить.
БАШМАЧКИН. Подумаю я, Петрович, потом зайду, вам того... прощайте! (Уходит.)
ФЁКЛА. И чаю не похлебали! (Вслед Башмачкину.) Думайте, ждет пока девка!
ПЕТРОВИЧ. Ах ты, шельма такая, человек ко мне пришел, куда нос свой суешь?
ФЁКЛА. В кои-то веки человек к тебе пришел! Может два дела разом сделаем!
ПЕТРОВИЧ. Кем перед ним меня выставляешь? Чего цену сбиваешь!
ФЁКЛА. Что ты с ума-то сходишь! В другой раз ни за что возьмешь работать, а теперь разнесла тебя нелегкая запросить такую цену, какой и сам не стоишь! Успокой свою голову! Хлебни чаю, непробованный, чего добру пропадать!
ПЕТРОВИЧ (берет чай.) Ведь прошу тебя, как человек - не чаю дай! Покрепче надо!
ФЁКЛА. Вот ежели самого Ерошкина уломаю, тогда налью малость - отметить дело!
ПЕТРОВИЧ. Ну, не баба, а издеватель форменный!
Башмачкин вышел на улицу, дует ветер, мороз обжигает, а он стоит в своей шинелишке возле дома Петровича.
БАШМАЧКИН (один.) Так вот как! Вот что вышло, а я, право, совсем и предполагать не мог, чтобы оно было этак. Ну, нет, он теперь того... жена, видно, как-нибудь поколотила его. А вот я лучше приду к нему в воскресный день утром: он после канунешной субботы будет косить глазом и, заспавшись, так ему нужно будет опохмелиться, а жена денег не даст, а в это время я ему гривенничек и того, в руку, он и будет сговорчивее и шинель тогда и того...
Отходит в сторону, наблюдает за происходящим.
ФЁКЛА (собирается куда-то.) Ведь русским языком говорено было, даст добро Ерошкин, вместе дело отметим! Нашел, одноглазый черт, бутыль давеча, а вот теперь мучайся, страдай, ни капли не дам, пусть болезнь одолевает!
ПЕТРОВИЧ. ФЁКЛА, плохо мне, работать не могу! Жар в горле душит, оросить его надобно!
ФЁКЛА. Да хоть и задушит! Мне легче будет! Избавлюсь от греха такого!
ПЕТРОВИЧ. Феклушка, милая, помру ведь!
ФЁКЛА. Белобрюшков раньше тебя кончится, к нему сбегаю, справлюсь о здоровье, потом к Ерошкину Ивану Абрамовичу слетаю, есть у него на примете... Все полетела, несите меня ноженьки! К обеду поспею! (Уходит.)
ФЁКЛА вышла из дома, Башмачкин, увидев это, шмыгнул к Петровичу.
БАШМАЧКИН. Петрович...А я вот того... шинель-то, сукно... вот видишь, везде в других местах, совсем крепкое, немножко запылилось, да вот только в одном месте немного того... на спине, да еще вот на плече одном немного попротерлось, да вот на этом плече немножко. И работы немного...
ПЕТРОВИЧ. Нельзя, извольте заказать новую.
Башмачкин сунул ему гривенник.
Судырь, благодарствую, подкреплюсь маненечко за ваше здоровье, а уж об шинели не извольте беспокоиться: она ни на какую годность не годится. Новую шинель уж я вам сошью на славу, уж на этом постоим. Уж новую я вам сошью беспримерно, в этом извольте положиться, старанье приложим. Можно будет даже так, как пошла мода: воротник будет застегиваться на серебряные лапки под апплике... Сто рублев!
БАШМАЧКИН. Петрович, как же того... где ж взять-то мне столько? Петрович, пожалуйста, того это... может...
ПЕТРОВИЧ. Ладно, восемьдесят рублев и точка! Сам доставлю по готовности, не извольте беспокоиться! А теперь в голове предприятие одно у меня! (Уходит.)
БАШМАЧКИН (идет вслед за Петровичем.) Погоди, Петрович, а может все-таки... шинель-то...